Двое Фоскари, Байрон Джордж Гордон, Год: 1821

Время на прочтение: 89 минут(ы)

Дж. Г. Байронъ

Двое Фоскари

Переводъ А. Соколовскаго, съ предислов. проф. . А. Броуна
Байронъ. Библіотека великихъ писателей подъ ред. С. А. Венгерова. Т. 2, 1905.

ДВОЕ ФОСКАРИ.

Въ ряду произведеній великаго англійскаго поэта его такъ называемыя ‘историческія драмы’ стоятъ въ оцнк читателей, критиковъ и біографовъ на самомъ послднемъ мст. И если ‘Марино Фальеро’ и ‘Сарданапалъ’ еще находятъ себ иногда защитниковъ, старающихся раскрыть въ нихъ незамченныя достоинства, то ‘The two Foscari’, ни въ комъ особеннаго интереса не возбуждали. Нтъ ни одной монографической статьи, посвященной имъ {Довольно подробный разборъ нашей драмы имется, впрочемъ, въ монографіи, охватывающей вс историческія драмы Байрона: F. von Westenholz, Uber Byrons historischc Dramen. Ein Beitrag zu ihrer sthctischen Vrdigung. Stuttgart, 1890.}, и біографы, не могущіе обойти ихъ полнымъ молчаніемъ, посвящаютъ имъ лишь самое необходимйшее число строкъ и — спшатъ мимо. Нкоторые изъ нихъ, желая придать групп историческихъ драмъ Байрона хоть какую-нибудь рельефность, старались представить ихъ пьесами, преслдующими политическія тенденціи, въ связи съ состояніемъ Италіи въ моментъ ихъ написанія. Но и это — весьма сомнительно: никто еще не съумлъ ясно и убдительно сказать, въ чемъ сказываются политическія тенденціи нашей драмы.
Пишущій эти строки долженъ сознаться, что и онъ также не принадлежитъ къ поклонникамъ драмы, которую взялся снабдить предисловіемъ.
Съ другой стороны, онъ понимаетъ, что налицо литературный фактъ, который, конечно, иметъ свой raison d’tre, и что выясненіе этого послдняго есть тоже задача, если не благодарная, то во всякомъ случа нужная.
Отмчу прежде всего, гд и при какихъ условіяхъ наша драма создалась.
Время ея написанія намъ извстно съ полной точностью: поэтъ началъ работу надъ нею 12 іюня, а кончилъ ее уже 9 іюля 1821 года. Въ 27 дней, значитъ, написана пятиактная драма, срокъ незначительный, въ особенности, если принять во вниманіе, что пятистопный ямбъ безъ римъ казался Байрону самымъ ‘труднымъ’ стихомъ, такъ какъ, по его словамъ, каждая строка въ немъ должна имть значеніе и всъ. Впрочемъ, извстно, что быстрота и стремительность въ работ — одна изъ отличительныхъ чертъ въ творчеств Байрона: онъ всегда бралъ сюжетъ, такъ сказать, наскокомъ, выполняя задуманное почти въ одинъ присстъ, и если ему съ перваго же раза сюжетъ не давался, то онъ, по его-же словамъ, ‘отходилъ отъ него, какъ тигръ ворча уходитъ въ тростниковую чащу, если ему не удалось схватить добычу съ перваго скачка,’— и никогда уже больше къ нему не возвращался.
Этимъ объясняется характеръ импровизаціи, присущій всмъ безъ исключенія произведеніямъ его, и въ этомъ отчасти кроется причина того страннаго факта, что Байронъ въ сущности ни одного законченнаго въ себ органическаго художественнаго произведенія не создалъ — за исключеніемъ именно этихъ драмъ, но въ нихъ органическая законченность обусловливается не столько творческой мыслью поэта, сколько вншней формой, въ которую онъ — нсколько искусственно и произвольно — захотлъ вылить сюжетъ.
Почему онъ выбралъ драматическую форму — объ этомъ рчь впереди, теперь же оглянемся на ближайшихъ сосдей нашей драмы въ произведеніяхъ Байрона, совокупность ихъ составляетъ довольно законченную группу, характеръ которой, въ связи съ нкоторыми біографическими данными, объясняетъ намъ, между прочимъ, и выборъ самого сюжета.
Серія драмъ начинается черезъ нсколько мсяцевъ по переселеніи поэта въ Равенну (въ декабр 1819 г.). Отъ апрля до іюля 1820 г. Байронъ пишетъ ‘Marino Faliero’. Посл короткаго перерыва онъ въ январ 1821 г. принимается за ‘Сарданапала’, котораго заканчиваетъ въ ма, уже въ іюн мы его видимъ за ‘Двумя Фоскари’, законченными въ іюл, съ іюля же до сентября онъ работаетъ надъ ‘Каиномъ’ {‘Сарданапалъ’, ‘Двос Фоскари’ и ‘Каинъ’ появились въ печати уже въ декабр 1821 г.} и въ октябр въ дв недли набрасываетъ на бумагу мистерію ‘Небо и Земля’.
Рядомъ съ этимъ шли работы, меньшія по замыслу: переводы изъ Данте и Пульчи. Однимъ словомъ, дятельность крайне напряженная, которую можно было-бы назвать лихорадочной, если бы она не шла въ унисонъ съ темпераментомъ поэта.
Напряженіе и концентрація въ работ находили поддержку и во вншнихъ обстоятельствахъ жизни Байрона въ данную эпоху.
Вдь это было если не самое счастливое, то во всякомъ случа самое спокойное время его жизни — время безмятежнаго счастья въ объятіяхъ молодой графини Гвиччіоли. Если счастье и нарушалось иногда капризами старика-мужа и проистекавшими отсюда непріятностями, то этимъ лишь оттнялось само счастье и вносился въ него тотъ элементъ борьбы, безъ котораго любовь поэта замерла бы въ нсколько мсяцевъ. Извстно чмъ была для поэта молодая графиня и какъ онъ ее понималъ. Достаточно вспомнить, что она — оригиналъ, съ котораго списаны Ада въ ‘Каин’ и Мирра въ ‘Сарданапал’. Велика должна была быть любовь поэта къ Терез, если онъ, независимый и дорожившій этой независимостью до ребячливыхъ протестовъ противъ намека на какое-бы то ни было вліяніе, все-таки подчинился вліянію ея любви — даже въ вопросахъ литературныхъ.
А онъ ему подчинился, это несомннно.
Онъ не только перевелъ для нея эпизодъ Франчески да Римини изъ Дантовскаго ‘Ада’ и первую псню ‘Morgante Maggiore’ Пульчи, онъ не только прервалъ, временно, по ея просьб, работу надъ ‘Донъ-Жуаномъ’, казавшимся графин безнравственнымъ, — онъ поддался ея желанію поднять его поэзію въ боле высокую и чистую атмосферу и, ведомый ея рукой, вошелъ еще боле въ кругъ великихъ воспоминаній итальянскаго народа: здсь источникъ вдохновенья, подсказавшаго ему ‘Пророчество Данте’, посвященное графин, ‘Марино Фальеро’ и ‘Фоскари’.
Я думаю, что мы не впадемъ въ ошибку, если припишемъ отчасти ея вліянію и странное въ нашемъ поэт пристрастіе къ форм классическихъ трагедій. Говорю отчасти, такъ какъ съ другой стороны въ немъ и раньше, и независимо отъ воздйствія графини, сказываются нкоторыя классическія традиціи, хотя больше въ теоріи, чмъ на практик. Он ведутъ свое начало еще изъ школы въ Гарроу, гд величайшимъ и во всхъ отношеніяхъ образцовымъ поэтомъ признавался Попъ. Этого мннія держался до конца своей жизни и Байронъ. Насколько оно было въ немъ искренне — вопросъ другой, и мы были бы, можетъ быть, боле правы, если бы сказали, что Байронъ уврялъ, что онъ держится этого мннія. Не подлежитъ сомннію, что традиціи дтства играли тутъ нкоторую роль, но не мене достоврно, что и здсь, какъ во многихъ другихъ — и боле важныхъ вопросахъ — мннія и симпатіи Байрона опредлялись чисто вншними, случайными обстоятельствами, хотя бы напримръ тмъ, что Попъ, какъ и онъ самъ, былъ калкой, что и онъ поражалъ красотой лица, и т. п. Не малую роль сыгралъ, наконецъ, и тотъ фактъ, что классическое теченіе въ литератур представляло діаметральную противоположность къ господствовавшему въ то время въ англійской литератур натурализму такъ называемой ‘морской школы’. Школу эту Байронъ ненавидлъ, всячески выказывая къ ней презрніе и часто вступая съ нею и въ открытую полемику — вспомнимъ его ожесточенную борьбу съ Соути. Возвеличивая Попа и вообще поэтовъ-классиковъ (Роджерсъ, Кэмпбель) онъ тмъ самымъ унижалъ ‘морскихъ’ поэтовъ. Однимъ словомъ, Байронъ былъ сторонникомъ классицизма какъ-бы только на-зло натуралистамъ. А что касается спеціально драмы, то и тутъ классицизму Байрона содйствовала аналогичная причина: его отрицательное отношеніе къ Шекспиру. Какъ великій художникъ, Байронъ не могъ не понять и не оцнить, такъ сказать, органически генія Шекспира,— а между тмъ онъ его называлъ варваромъ, который обязанъ значительной долей своей славы тому, что происходилъ изъ низкаго сословія. Вдь договаривается же онъ даже до того, что въ одномъ мст ставитъ Попа выше Шекспира. Не съ непониманіемъ имемъ мы тутъ дло, конечно, а съ тмъ духомъ противорчія, тмъ желаніемъ сказать свое, особенное, наперекоръ и на-зло другимъ, что такъ характерно для нравственнаго и духовнаго облика нашего поэта. Англія, увряетъ онъ, до сихъ поръ не имла настоящаго, правильнаго театра, надо его еще создать. И Байронъ берется за эту задачу и пишетъ свои драмы, не для дйствительной, реальной сцены (см. предисловіе къ ‘Сарданапалу’) — Байронъ ее презиралъ,— но для сцены ‘духовной’ (mental theatre). И работу свою онъ ведетъ въ направленіи, конечно, діаметрально противоположномъ Шекспиру. Тотъ былъ врагомъ классицизма, значитъ ему, Байрону, надо быть его сторонникомъ, тмъ боле, что въ той области за Шекспиромъ не погонишься. Байронъ не можетъ, а потому и не хочеть соперничать съ Шекспиромъ. Рядомъ съ этой, такъ сказать, отрицательной мотивировкой Байроновскаго классицизма, идетъ положительная — увлеченіе его итальянскимъ классикомъ Альфіери. И здсь также симпатія усиливалась благодаря случайнымъ вншнимъ обстоятельствамъ. Байронъ любилъ сравнивать себя съ Альфіери: оба они аристократы, но вмст съ тмъ и демократы, страстно вдохновляющіеся идеей свободы, оба они нашли счастье въ любви при аналогичныхъ (хотя далеко не тождественныхъ) условіяхъ, — а этого достаточно, чтобы обезпечить за Альфіери симпатіи нашего поэта. Но отсюда до подражанія ему еще далеко, и Байронъ можетъ быть никогда не написалъ бы своихъ классическихъ драмъ — если бы не графиня Гвиччіоли. Здсь именно тотъ пунктъ, въ которомъ вбилось клиномъ вліяніе Teрезы, разскшее его художественный обликъ: съ одной стороны, лирикъ, реалистъ страсти и страданія, не признающій надъ собою никакихъ авторитетовъ, не подчиняющійся никакимъ традиціоннымъ образцамъ, и съ другой — Байронъ-классикъ, насильно сдавливающій свой сюжетъ въ испанскій сапогъ трехъ единствъ. Тутъ — рзкое противорчіе, котораго не могъ бы не замтить и самъ Байронъ, если-бы онъ когда нибудь задумывался надъ вопросами литературно-теоретическими,— а извстно вдь, что онъ, напримръ, въ разговор съ друзьями-литераторами всячески избгалъ этихъ вопросовъ, никогда о нихъ не писалъ, а если и касался ихъ въ своихъ критико-полемическихъ статьяхъ, то лишь мимоходомъ и притомъ такъ, что легко убдиться, что онъ и самъ въ эти вопросы никогда серьезно не вдумывался. Во всякомъ случа, не съ этой стороны подошелъ онъ къ классической драм, а со стороны, такъ сказать, интимно-личной. А что касается бьющаго въ глаза противорчія, на которое мы указали выше, то вдь весь Байронъ съ головы до пятъ сотканъ изъ противорчій сознательныхъ и безсознательныхъ.
Сюжетъ какъ ‘Марино Фальеро’, такъ и ‘Двухъ Фоскари’ подсказанъ ему, конечно, его жизнью въ Венеціи (съ ноября 1816 до іюня 1819), гд онъ на каждомъ шагу наталкивался на воспоминанія, связанныя съ этими именами, особенно же съ первымъ изъ нихъ. Исторія Фоскари мене извстна, но и она не могла не обратить на себя вниманія поэта, какъ одно изъ наиболе характерныхъ проявленій своеобразнаго политическаго строя старой Венеціи. Онъ нашелъ ее въ книг Дарю ‘Histoire de la rpublique de Venise 1819’ и Сисмонди ‘Histoire des rpubliques italiennes du moyen-ge,’ 1807—18. Сводится она къ немногимъ лишь словамъ.
Фоскари-отецъ (Francesco Foscari) былъ одинъ изъ самыхъ заслуженныхъ дожей, управлявшій республикой съ 1423 г. до 1457 г. Несмотря, однако, на блестящіе успхи его во вншней политик (пріобртеніе Салоникъ, Брешіи, Равенны и др. городовъ съ ихъ областями), онъ имлъ много враговъ въ самой Венеціи, между которыми самымъ ярымъ былъ знатный родъ Лоредано. Благодаря кознямъ этихъ враговъ, сынъ дожа, Джакопо, былъ обвиненъ въ государственной измн, нсколько разъ подвергнутъ пытк и трижды изгнанъ. Онъ и умеръ въ изгнаніи. Не довольствуясь этимъ, враги достигли того, что старый дожъ былъ лишенъ своего сана въ 1457 г., якобы вслдствіе его старческой разслабленности, немного дней спустя онъ умеръ. Байронъ въ общемъ строго держится этихъ историческихъ фактовъ и внесъ отъ себя лишь немногія измненія.
Почему заинтересовался онъ именно этимъ сюжетомъ?
Обстановка, въ которой онъ жилъ въ Венеціи, окружавшіе его здсь памятники великаго прошлаго этого города (которыми Байронъ, кстати сказать, интересовался весьма мало) могли подсказать ему не мало сюжетовъ гораздо боле подходящихъ для драматической разработки, чмъ судьба двухъ Фоскари, не съигравшая никакой роли въ исторической жизни Венеціи. Это волна — и волна незначительная, исчезнувшая безслдно въ мор событій. Какъ извстно, Байронъ не любилъ и не понималъ исторіи, а потому стимуломъ къ созданію нашей драмы не могло быть желаніе дать простую драматическую иллюстрацію къ исторіи Венеціи, какъ бы послдняя ни привлекала и ни возбуждала его фантазію величественно-мрачными картинами. Очевидно, что не съ этой стороны подошелъ онъ къ своему сюжету, послдній привлекалъ его не какъ историческій фактъ, а внутреннимъ, человческимъ своимъ содержаніемъ, независимо отъ исторической обстановки.
Что же даетъ намъ сюжетъ въ этомъ смысл? Ни подвига героя, ни страстнаго порыва сильной души. Онъ даетъ лишь страданіе, отчаянное, безвыходное страданіе, безъ надежды на облегченье, безъ момента забытья, безъ крика — глухое, безмолвное страданіе. Во всей драм ни одной улыбки, ни одного луча свта, ни одного проблеска надежды. Сплошная, безпросвтная мгла. Поэтъ тщательно устраняетъ все, что могло бы внести въ удушливую атмосферу страданья свжую струю, онъ ни на минуту не хочетъ дать намъ вздохнуть свободне. Ради этого онъ не останавливается даже передъ явными психологическими натяжками. Фоскари-сынъ посл долгой мучительной пытки вновь приговоренъ къ ссылк, вчной, правда, но дающей ему, по сравненію съ прежней, нкоторое облегченье. Мсто ссылки — тотъ же островъ Кандія, но только годъ онъ проведетъ въ тюрьм въ Кане, а затмъ ему предоставляется свобода жить на остров, гд ему будетъ угодно, главное же облегченье въ томъ, что на этотъ разъ Марин, страстно любимой имъ жен, разршено послдовать за нимъ въ изгнаніе. И тмъ не мене, выходя изъ тюрьмы на свободу, онъ видитъ въ послдней лишь ‘перемну цпи на другую — тягчайшую’, и покидаетъ венеціанскую темницу съ тоской настолько сильной, что разслабленное пыткой тло его не выдерживаетъ этой тоски — и онъ умираетъ.
Читатель невольно сомнвается въ возможности такой катастрофы именно въ этотъ моментъ и задается вопросомъ, почему поэтъ счелъ вообще нужнымъ ввести этотъ смягчающій ссылку элементъ, лишь ослабляющій мотивировку развязки. Не была-ли бы такая мотивировка боле цльной и психологически боле возможной, еслибъ онъ далъ новому изгнанью всей своей тяжестью и ужасомъ одиночества упасть на несчастнаго страдальца и убить его однимъ ударомъ? Отвтъ на вопросъ, почему онъ поступилъ не такъ, заключается конечно въ томъ, что вся психологія Фоскари-сына построена на любви къ Венеціи, какъ на чувств, затемняющемъ и заглушающемъ вс другія душевныя движенія, и т условія, которыми поэтъ обставляетъ смерть своего героя, несомннно сильно оттняютъ эту первенствующую, какъ-бы самодовлющую страсть его души, придавая ей какую-то особенную безпомощную глубину.
Но не въ этомъ пока дло. Ясно только, что поэтъ настойчиво возвращается къ мотиву страданія, не допуская въ немъ ни одного смягчающаго звука.
И тутъ, кажется, лежитъ ключъ къ уразумнію замысла поэта. Байронъ — поэтъ страданія, оно привлекаетъ его, какъ таковое. Это — роковая черта, наложившая своеобразную ‘байроновскую’ печать на все его творчество, своего рода астигматизмъ художественнаго глаза, заставлявшій его видть одно только страданіе во всхъ безконечно разнообразныхъ проявленіяхъ жизни. Страданьемъ звучатъ не одни только тяжелые аккорды Манфреда, оно слышится и въ безконечной ироніи Донъ-Жуана, и сопровождаетъ поэта всюду, налетаетъ тучей на все, чего бы ни коснулась его рука. Страданья ищетъ онъ въ своихъ герояхъ даже въ т моменты своей жизни, когда послдняя, казалось бы, могла ему доказать, что не однимъ только страданьемъ дышитъ грудь человка. Онъ лично могъ быть самозабвенно счастливъ въ объятіяхъ Терезы, но какъ поэтъ онъ и тутъ остается пвцомъ страданья, и только страданья. Стоитъ вспомнить ‘Пророчество Данте’, ‘Марино Фальеро’, ‘Сарданапала’, наконецъ — нашу драму: передъ нами скала мотивовъ съ замтнымъ crescendo страданія. И нигд въ произведеніяхъ Байрона этотъ мотивъ страданія не получилъ такого отчаянно-рзкаго выраженія, какъ въ щемящихъ душу сценахъ нашей драмы. Во всхъ другихъ его твореніяхъ — я говорю о боле зрлыхъ — страданье либо развивается на почв идейной міровой скорби, находя источникъ и пищу главнымъ образомъ или исключительно въ душ героя, либо оно мотивируется хоть какой нибудь виной (‘Марино Фальеро’, ‘Сарданапалъ’). Здсь же нтъ ни того, ни другого: страданье грубо навязывается извн несчастнымъ, безсильнымъ и безпомощнымъ людямъ. Вины нтъ:— вдь мы не вримъ въ клевету Лоредано. Страданье не заслужено, а потому возмутительно-безсмысленно. И развивается оно не на почв идейной, создается не субъективнымъ міросозерцаніемъ, окрашивающимъ въ мрачный цвтъ скорби весь міръ,— развивается оно на почв самыхъ простыхъ и незатйливыхъ, самыхъ законныхъ потребностей человческаго существа: любви къ родин, любви къ семь и жажды счастья и покоя. Судьба сковала этихъ страдальцевъ по рукамъ и ногамъ, грудь сперта — дышать нечмъ, голова отуманена горемъ, и удары сыплются на нихъ, и они молча сгибаются подъ ними и молча сходятъ въ могилу. Вдь тирады старика-дожа передъ смертью — не страстный протестъ противъ судьбы, он подводятъ лишь грустный итогъ подъ всю его многострадальную жизнь, не смягченный ни прощеніемъ, ни примиреніемъ передъ смертью.
Такимъ образомъ, ни въ одномъ произведеніи Байрона страданье нравственное и физическое не нашло такого рзкаго выраженія, какъ въ нашей драм. Весь смыслъ послдней въ выраженіи человческаго страданія, простого, безхитростнаго и — безмолвнаго. И въ этомъ — значеніе нашей драмы въ ряду другихъ произведеній поэта. Она представляетъ собою естественное и логически-необходимое завершеніе извстнаго мотива, и поэтъ дошелъ бы до этого конца, даже если-бы случай не подсказалъ ему сюжета Фоскари. Послдній явился лишь подходящей канвой, которою поэтъ воспользовался, съ этой точки зрнія, удачно. Не будь его, Байронъ создалъ бы фабулу самъ, какъ онъ создалъ ее для большинства своихъ произведеній, безсознательно давая волю своему творчеству въ томъ направленіи, въ какомъ оно само искало себ выраженія. Страданье, активно — дломъ или мыслью — реагирующее, необходимо предполагало страданіе пассивное, безмолвное: Манфредъ, герои юношескихъ поэмъ Байрона, Марино Фальеро — предполагали Фоскари.
Помимо этого, есть, однако, еще другой пунктъ въ нашей драм, который можетъ имть значеніе для ршенія интересующаго насъ вопроса. Выше мы указали на то, что вся психологія Фоскари-сына построена на одномъ, преобладающемъ въ его душ чувств — болзненно-развитой любви къ Венеціи. Этотъ мотивъ, на который въ исторіи имется лишь намекъ, {Джакопо показалъ на суд, что онъ написалъ письмо герцогу Миланскому лишь съ тою цлью, чтобы его еще разъ вернули въ Венецію.} развитъ имъ здсь до психологически неправдоподобныхъ размровъ. Очевидно, что Байронъ руководствовался въ данномъ случа какими-то особенными соображеніями, не имвшими ничего общаго съ соображеніями драматургическими. И невольно является мысль, не скрывается ли въ этомъ пункт автобіографическій элементъ? Правда, мы не имемъ никакихъ опредленныхъ данныхъ для сужденія о томъ, насколько въ душ Байрона была сильна тоска по родин. Но что онъ тосковалъ по Англіи — это вроятно а priori. Искреннимъ лиризмомъ звучатъ слова, влагаемыя поэтомъ въ уста Джакопо: ‘Кто не любитъ своей родины, тотъ вообще не способенъ любить’. Горячей любовью къ родной сторон дышитъ 12-я строфа второй псни его ‘Острова’.
Тоска по родин косвенно подтверждается и той радостью, которую Байронъ всегда испытывалъ на чужбин при встрч съ соотечественниками, напоминавшими ему хорошее время его жизни въ Англіи или внушавшими ему по той или иной причин довріе. Байронъ ненавидлъ англійское общество, съ его ханжествомъ и напускной моралью, то общество, которое, заклеймивъ его позоромъ, изгнало его изъ своей среды и продолжало преслдовать его своей клеветой и на чужбин. Но это не исключало, конечно, въ поэт тоски по родной сторон. И не сближало ли это его съ героемъ драмы, изгнаннымъ, какъ онъ, кознями людей? Когда въ первомъ дйствіи тюремщикъ, удивляясь любви Джакопо къ Венеціи, спрашиваетъ его:
Какъ можете любить
Вы такъ глубоко край, гд ненавидятъ
Самихъ васъ такъ жестоко?
онъ отвчаетъ:
Ненавидитъ
Меня не край, а дти края — люди.
Не говоритъ ли здсь самъ поэтъ устами своего героя? А если такъ, то выборъ именно этого сюжета становится еще боле понятнымъ.
Какъ драма, наша пьеса страдаетъ весьма крупными недостатками, бросающимися въ глаза даже при самомъ поверхностномъ чтеніи. Крайняя скудость дйствія, вызывающая томительное однообразіе отдльныхъ сценъ, неумлые драматургическіе пріемы, сказывающіеся въ томъ, что драма распадается на рядъ діалоговъ, развертывающихся передъ нами безъ оживленія, безъ подъема въ тон, безъ перемнъ въ настроеніи, — все это такъ ясно, что не требуетъ доказательствъ. Но самый серьезный упрекъ состоитъ въ томъ, что драма не иметъ героя, или, врне, что она иметъ двухъ героевъ, въ чемъ откровенно сознается и самъ авторъ въ заглавіи пьесы. Интересъ читателя раздваивается, переходя отъ Фоскари-отца къ сыну и обратно, смотря по ходу діалоговъ, нигд и никогда не сосредоточиваясь на одномъ центральномъ пункт. А этимъ существенно нарушается основное требованіе всякаго драматическаго построенія: единство дйствія и драматическаго интереса. Чтобы оправдать драму, хотя-бы формально, съ этой стороны, нкоторые критики выдвигали на первый планъ Лоредано и старались доказать, что, по замыслу поэта, онъ именно долженъ считаться героемъ драмы, такъ какъ послдняя представляетъ собою якобы драму мести. Что Лоредано стоитъ въ центр всего дйствія, что послднее приводится въ движеніе если не исключительно, то во всякомъ случа преимущественно имъ,— это врно. Но героемъ драмы его все-таки признать нельзя, такъ какъ интереса нашего онъ и его тупоумная и слпая ненависть ни на одинъ моментъ не привлекаютъ. Вс другіе персонажи драмы — статисты, безъ которыхъ развитіе дйствія нисколько не было-бы нарушено.

. Браунъ.

0x01 graphic

0x01 graphic

Дйствующія лица.

Мужчины:

Франческо Фоскapи — дожъ Венеціи.
Джакопо Фоскари — его сынъ.
Джакопо Лоредано — патрицій
Марко Меммо — членъ Совта Сорока.
Мсто дйствія — дворецъ дожа въ Венеціи.
Барбариго — сепаторъ.
Сенаторы, члены Совта Десяти, стража, слуги и прочіе.

Женщина:

Марина — жена молодого Фоскари.

0x01 graphic

ДЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

Комната во дворц дожа.

ЛОРЕДАНО и БАРБАРИГО встрчаются.

ЛОРЕДАНО.
Гд арестантъ?
БАРБАРИГО.
На отдых отъ пытки.
ЛОРЕДАНО.
Срокъ отдыха, назначенный вчера
Для новаго допроса, истекаетъ.
Отправимся жъ къ товарищамъ въ Совтъ —
Поторопить пора ихъ приниматься
За дло вновь.
БАРБАРИГО.
Мы, думаю, должны
Позволить отдохнуть его несчастнымъ,
Истерзаннымъ тяжелой пыткой членамъ:
Онъ такъ былъ слабъ вчера, что врядъ ли въ силахъ
Вновь выдержать допросъ.
ЛОРЕДАНО.
А что еще?
БАРБАРИГО.
Я
Не мене тебя горю желаньемъ
Отмстить Фоскари, сыну и отцу,
И цлому ихъ роду за кичливость
И гордость ихъ, желаю я не меньше,
Чтобъ совершилось строго правосудье,
Но, кажется, бднякъ перетерплъ .
Гораздо больше мукъ, чмъ можетъ снесть
И самая стоическая твердость.
ЛОРЕДАНО.
Но все жъ онъ не сознался въ преступленьи.
БАРБАРИГО.
Онъ, можетъ быть, его и не свершилъ,
Хоть, правда, письма къ герцогу Милана
Имъ признаны,но вытерплъ онъ больше,
Чмъ можно снесть. Ужели не считаешь
Ты этихъ мукъ достаточнымъ возмездьемъ?
ЛОРЕДАНО.
Посмотримъ.
БАРБАРИГО.
Лоредано, ты заходишь,
Мн кажется, ужъ слишкомъ далеко
Въ наслдственной вражд твоей.
ЛОРЕДАНО.
А чмъ
Ее ты измряешь?
БАРБАРИГО.
Радъ ты вырвать
Весь родъ ихъ съ корнемъ вонъ.
ЛОРЕДАНО.
Такъ вотъ — коль скоро
Удастся это сдлать мн, тогда
Меня и упрекай. Идемъ въ совтъ.
БАРБАРИГО.
Постой: число товарищей пока
Еще не полно, двухъ не достаетъ,
Чтобы могло открыться засданье.
ЛОРЕДАНО.
А прибылъ ли глава собранья, дожъ?
БАРБАРИГО.
Онъ не изъ тхъ, которые привыкли
Запаздывать. Напротивъ, съ твердымъ духомъ,
Достойнымъ древнихъ римлянъ, занимаетъ
Всегда онъ первый мсто на суд
Столь скорбномъ для него, вдь судитъ онъ
Послдняго, единственнаго сына.
ЛОРЕДАНО.
О, да! послдняго!
БАРБАРИГО.
И этотъ видъ
Не трогаетъ тебя?
ЛОРЕДАНО.
А онъ? Онъ тронутъ?
Какъ думаешь?
БАРБАРИГО.
Онъ этого покамстъ
Не выразилъ ничмъ.
ЛОРЕДАНО.
Ты въ этомъ правъ:
Презрнное созданье!
БАРБАРИГО.
Говорятъ
Однако, что вчера, переступая
Порогъ своихъ покоевъ, старый герцогъ
Лишился чувствъ.
ЛОРЕДАНО.
Ага! такъ, значитъ, дло
Его немного проняло.
БАРБАРИГО.
Да,— дло,
Которому виновникъ главный — ты.
ЛОРЕДАНО.
Я искренно желаю быть виновнымъ
Въ немъ полностью: моихъ отца и дяди
Нтъ боле на свт…
БАРБАРИГО.
Я читалъ
Надгробную имъ надпись: въ ней сказано,
Что будто бы они отравлены.
ЛОРЕДАНО.
Дожъ высказалъ однажды, что не будетъ
Считать себя спокойнымъ на престол,
Пока не умеръ Пьетро Лоредано.
Отецъ и дядя быстро захворали
За этимъ вслдъ, а дожъ остался дожемъ.
БАРБАРИГО.
Несчастнымъ въ полномъ смысл.
ЛОРЕДАНО.
Быть счастливымъ
Не можетъ тотъ, кто длаетъ сиротъ.
БАРБАРИГО.
Но сиротой тебя вдь онъ не сдлалъ?
ЛОРЕДАНО.
Конечно, сдлалъ!
БАРБАРИГО.
Чмъ же это можешь
Ты доказать?
ЛОРЕДАНО.
Когда владыки міра
Приводятъ въ исполненье то, что ими
Замышлено, то ихъ поступки трудно
Доказывать законными путями!
Но я увренъ такъ въ его вин,
Что даже не хочу искать возмездья
Въ закон за обиду.
БАРБАРИГО.
Все же ты
Къ закону обратился.
ЛОРЕДАНО.
Да! насколько
Оставилъ дожъ намъ право на законъ.
БАРБАРИГО.
Законы наши боле даютъ
Намъ средствъ къ самозащит, чмъ въ любой
Иной стран. Скажи, ты написалъ
Дйствительно въ твоихъ торговыхъ книгахъ,
Въ патентахъ этихъ счастья и довольства
Венеціи, что дожъ Фоскари долженъ
Теб за смерть обоихъ Лоредано,
Петра и Марка, дяди и отца?
ЛОРЕДАНО.
Дйствительно.
БАРБАРИГО.
И эту надпись ты
Не вычеркнешь?
ЛОРЕДАНО.
Пока не будетъ счету
Сведенъ балансъ.
БАРБАРИГО.
Какимъ путемъ?

Двое сенаторовъ проходятъ по сцен и направляются въ залу Совта Десяти.

ЛОРЕДАНО.
Вотъ двое.
Теперь число достаточно. Идемъ
Со мной въ Совтъ.

(Уходитъ).

БАРБАРИГО.
Итти съ тобой! Да я вдь ужъ давно
Иду съ тобой дорогой злобной мести,
Какъ новая волна, чей бурный натискъ
Бжитъ во слдъ другой, чтобъ поглотить
Разрушенный корабль и всхъ несчастныхъ,
Метущихся съ отчаяньемъ среди
Его разбитыхъ стнъ, при вид волнъ,
Врывающихся бурно. Но и волны,
Мн кажется, смирились бы при вид
Несчастныхъ этихъ — сына и отца,
Тогда какъ я обязанъ непреклонно
Вести ихъ на погибель. О, зачмъ
Не холоденъ душою я, подобно
Безстрастнымъ волнамъ моря! Вотъ ведутъ
Его сюда. Молчи! не бейся, сердце!
Онъ врагъ теб,— такъ неужели станешь
Сочувствовать тому ты, кто когда-то
Разбилъ тебя?

Стража вводить Джакопо Фоскари.

ТЮРЕМЩИКЪ.
Постойте, пусть онъ здсь
Немного отдохнетъ.
ДЖАКОПО ФОСКАРИ.
Благодарю.
Мой добрый другъ! Я точно ослаблъ,
Но медленность, пожалуй, навлечетъ
Несчастье на тебя.
ТЮРЕМЩИКЪ.
Я соглашаюсь
На эту непріятность.
ДЖАКОПО ФОСКАРИ.
Я цню
Глубоко доброту твою. Не встртивъ
Ни разу тни милости, нашелъ
Я въ первый разъ крупицу сожалнья.
ТЮРЕМЩИКЪ.
И видли бъ ее въ послдній разъ,
Будь судьи здсь.
БАРБАРИГО (подходя).
Одинъ изъ нихъ предъ вами.
Но, впрочемъ, не пугайся. Я не буду
Доносчикомъ твоимъ или судьей,
Хоть часъ насталъ ужъ для послднихъ преній,
Но я одинъ изъ членовъ ‘Десяти’
И выручу тебя своей отлучкой.
Когда придетъ минута счета членовъ,
Мы вмст съ нимъ войдемъ, а до того
Внимательно смотри за арестантомъ.
ДЖАКОПО ФОСКАРИ.
Чей слышу голосъ я? Не Барбариго ль,
Врага семейства нашего и члена
Изъ малаго числа моихъ судей?
БАРБАРИГО.
Не забывай, что твой отецъ равно
Сидитъ въ кругу судей и потому
Иметъ всю возможность перевсить
Пристрастіе враговъ твоихъ, коль скоро
Имешь ты враговъ.
ДЖАКОПО ФОСКАРИ.
Ты правъ! отецъ мой
Въ числ судей.
БАРБАРИГО.
Не жалуйся жъ на строгость
Законовъ государства, гд отцу
Даны права и голосъ обсуждать
Дла, гд замшалась безопасность
Отечества.
ДЖАКОПО ФОСКАРИ.
И сына. Я ослабъ,
Позвольте мн приблизиться къ окну,
Вздохнуть прохладнымъ воздухомъ лагуны.

Входитъ офицеръ и говоритъ на ухо Барбариго.

БАРБАРИГО (страж).
Пускай онъ подойдетъ: я не могу
Съ нимъ больше говорить. И безъ того ужъ
Я сдлалъ преступленье, обратясь
Къ нему съ короткой рчью, и обязанъ
Немедленно отправиться въ Совтъ.

(Уходитъ. Стража подводитъ Фоскари къ окну).

ТЮРЕМЩИКЪ.
Сюда, синьоръ: окно открыто. Какъ
Себя теперь вы чувствуете?
ДЖАКОПО ФОСКАРИ.
Сладко,
Какъ юноша. О, родина!
ТЮРЕМЩИКЪ.
А ваши
Измученные члены?
ДЖАКОПО ФОСКАРИ.
Члены? Боже!
Какъ часто мн служили здсь они
Въ ребяческой игр, когда, вскочивъ
Въ проворную гондолу, я носился
По ясной глади водъ, переодтый
Въ рубашку гондольера, несмотря
На санъ патриція! Какъ я старался
Отбить награду ловкости у прочихъ
Товарищей, въ виду толпы красавицъ
Плебейскихъ или знатныхъ, ободрявшихъ
Усилія борцовъ улыбкой знакомъ,
Маханьемъ рукъ, платковъ или привтомъ!
Какъ часто, возмужавъ, я управлялъ
Ладьей въ иныя, грозныя минуты
Средь рева волнъ, отряхивалъ ихъ пну
Съ моихъ волосъ, отталкивалъ ее
Отъ губъ моихъ, къ которымъ приставала
Она, какъ пна чаши на пиру.
Мой взоръ слдилъ за волнами: чмъ выше
Вхдымался мой челнокъ, тмъ веселе
Мн было на душ. Бывало, часто
Бросался самъ я въ бездну глубины
Шумящей и зеленой, собиралъ
На дн траву и ракушки, къ великой
Боязни многихъ зрителей, считавшихъ
Меня уже погибшимъ! Какъ тогда
Пріятно было мн, вернувшись снова,
Показывать сокровища, какія
Усплъ собрать на дн я и тмъ самымъ
Воочью доказать, что дна пучины
Достигнулъ точно я! О, какъ легко
Тогда дышала грудь моя, впивая
Вновь свжій чистый воздухъ! Какъ стремглавъ
Пускался вновь я плыть, быстре птицы,
По глади водъ! Я былъ тогда ребенкомъ.
ТЮРЕМЩИКЪ.
Вамъ надо быть мужчиною теперь.
Едва ль кому-нибудь случалось больше
Нуждаться въ мужеств.
ДЖАКОПО ФОСКАРИ (смотря въ окно).
О, дорогой
Родимый край! Венеція! Твой воздухъ
Одинъ живитъ мн грудь.Какъ сладко ветъ
Зефиръ Адріатики, какъ вливаетъ
Онъ силу въ душу мн, смиряя пылъ,
Зажегшійся въ крови. Какъ непохожъ
На этотъ свжій воздухъ раскаленный
И бурный вихрь Цикладскихъ острововъ,
Когда гудлъ, бывало, подъ окномъ
Моей тюрьмы онъ въ Кандіи, вселяя
Отчаянье мн въ сердце!
ТЮРЕМЩИКЪ.
Краска снова
Зажглась у васъ въ лиц. Дай Богъ вамъ силъ
Перенести послднія мученья,
Которымъ васъ подвергнутъ. Мн о нихъ
Ужасно и подумать.
ДЖАКОПО ФОСКАРИ.
О, надюсь,
Что я не буду снова изгнанъ въ ссылку!
Я чувствую въ себ довольно силъ:
Пускай пытаютъ вновь меня.
ТЮРЕМЩИКЪ.
Сознайтесь
Лишь въ вашемъ преступленьи: этимъ вы
Избгнете мученій.
ДЖАКОПО ФОСКАРИ.
Я два раза
Имъ все открылъ по совсти и дважды
Подвергся я изгнанью.
ТЮРЕМЩИКЪ.
Въ третій разъ
Они покончатъ тмъ, что запытаютъ
До смерти васъ.
ДЖАКОПО ФОСКАРИ.
Пускай! тогда я буду
Зарытъ въ родной земл. Мн лучше тлть
На родин, чмъ пользоваться жизнью
Въ изгнаніи.
ТЮРЕМЩИКЪ.
Какъ можете любить
Вы такъ глубоко край, гд ненавидятъ
Самихъ васъ такъ жестоко?
ДЖAКОПО ФОСКАРИ.
Ненавидитъ
Меня не край, а дти края — люди!
Родимая земля, напротивъ, приметъ
Меня, какъ мать, въ объятья. Я прошу
У нихъ лишь одного: чтобъ гробъ, темницу,
Иль все, что мн присудится, досталось
Мн вытерпть въ родимой сторон.

Входитъ офицеръ.

ОФИЦЕРЪ.
Введите въ залу плнника.
ТЮРЕМЩИКЪ.
Синьоръ,
Вы слышали приказъ?
ДЖАКОПО ФОСКАРИ.
О, я привыкъ
Ужъ къ этимъ приказаньямъ. Въ третій разъ
Хотятъ меня пытать.
(Тюремщику). Подай, мой другъ,
Мн руку для опоры.
ОФИЦЕРЪ.
Вамъ удобнй
Пройти со мной. Мой долгъ быть возл васъ.
ДЖАКОПО ФОСКАРИ.
Твой долгъ? Да, точно: ты вчера, я помню,
Присутствовалъ, когда меня пытали.
Прочь! Я пойду одинъ.
ОФИЦЕРЪ.
Какъ вамъ угодно.
Приказъ былъ данъ не мною, я жъ не могъ
Ослушаться ршенія Совта,
Когда мн было велно…
ДЖАКОПО ФОСКАРИ.
Замучить
Меня на страшной дыб? Прочь! Не смй
Теперь ко мн касаться. Будетъ время —
И ты получишь снова ихъ приказъ,
А до того оставь меня въ поко.
Я ощущаю, глядя на тебя,
Смертельный ужасъ пытки. Кровь готова
Застыть во мн и по лицу струится
Холодный потъ при мысли о мученьяхъ,
Которыя придется перенесть
Сегодня мн, какъ будто… Но идемъ:
Я чувствую еще довольно силы,
Чтобъ все снести. Скажи, съ какимъ лицомъ
Сидитъ отецъ?
ОФИЦЕРЪ.
Онъ смотритъ какъ всегда.
ДЖАКОПО ФОСКАРИ.
И все кругомъ здсь смотритъ точно такъ же:
Земля, лазурь морская, небо, воздухъ,
Веселый городъ — все живетъ и дышитъ
Попрежнему. Народный говоръ слышенъ
На площади и даже долетаетъ
До этихъ стнъ, гд горсть судей, безвстныхъ
Среди гражданъ, ршаетъ ихъ судьбу,
И гд толпы безвстныхъ жертвъ безмолвно
Казнятся каждый день. Все здсь осталось,
Какъ было до сихъ поръ, все — даже мой
Родной отецъ! Ни въ комъ не вижу я
Участія къ Фоскари, начиная
Съ Фоскари самого! Идемъ! готовъ я.

(Уходитъ съ офицеромъ).

Входитъ МЕММО съ другимъ сенаторомъ.

МЕММО.
Онъ вышелъ ужъ, мы съ вами опоздали.
Какъ думаете вы — продлится долго
Сегодняшній совтъ?
СЕНАТОРЪ.
Мн говорили,
Что обвиненный твердо остается
При прежнихъ показаньяхъ. Больше я
Не слышалъ ничего.
МЕММО.
И то ужъ много,
Что вы узнали это. Тайны этихъ
Ужасныхъ стнъ сокрыты точно такъ же
Отъ насъ, знатнйшихъ гражданъ, какъ отъ прочихъ,
Простыхъ людей изъ черни.
СЕНАТОРЪ.
Да, вы правы!
Все то, что намъ извстно, не выходитъ
Изъ области пустыхъ и темныхъ слуховъ,
Подобныхъ глупымъ розсказнямъ о вдьмахъ
И призракахъ, которые живутъ
Въ стнахъ старинныхъ замковъ, гд никто
Ихъ не видалъ, но вмст съ тмъ не могъ
И доказать услышанныхъ разсказовъ.
Дла правленья такъ же намъ безвстны,
Какъ мракъ могилъ.
МЕММО.
Когда-нибудь успемъ
Проникнуть въ нихъ и мы. Я не теряю
Надежды быть современемъ однимъ
Изъ членовъ Десяти.
СЕНАТОРЪ.
Иль даже дожемъ?
МЕММО.
О нтъ! избави Богъ!
СЕНАТОРЪ.
Вдь этотъ санъ
Первйшій въ государств. Сколько знатныхъ
Стараются его добиться всми
Законными путями.
МЕММО.
Пусть о томъ
Старается, кто хочетъ. Я желаю
Не этого, хоть и родился знатнымъ.
По моему, гораздо лучше быть
Частицею верховнаго совта
Державныхъ Десяти, чмъ золоченымъ
И ничего не значущимъ нулемъ.
Но кто сюда идетъ? Жена Фоскари.

Входитъ МAPИНA съ прислужницей.

МАРИНА.
Какъ! никого? Но, впрочемъ, нтъ: вотъ двое
Сенаторовъ.
МЕММО.
Достойная синьора,
Что будетъ вамъ угодно приказать?
МАРИНА.
Я — приказатъ?.. Вся жизнь моя была,
Синьоръ, напротивъ лишь одной мольбой
Безъ пользы для меня.
МЕММО.
Я понимаю
Значенье вашихъ словъ, но не могу
Вамъ отвчать.
МАРИНА.
Вы правы, здсь отвты
Даются лишь на дыб, а вопросы
Имю право длать…
МЕММО (прерывая).
Вы забыли,
Достойная синьора, гд стоимъ
Теперь мы съ вами.
МАРИНА.
Здсь дворецъ отца
Супруга моего.
МЕММО.
Дворецъ здсь дожа.

0x01 graphic

МАРИНА.
И, вмст съ тмъ, тюрьма для сына дожа.
Я это не забыла, и не будь
Теперь моя душа полна другихъ
Гораздо больше горькихъ впечатлній,
Я васъ должна бъ была благодарить
За то, что вы напомнили о счасть,
Которымъ наслаждалась я въ стнахъ
Жилища этого.
МЕММО.
Синьора, будьте
Спокойне.
МАРИНА (поднимая глаза къ небу).
О! я вполн спокойна
И лишь дивлюсь, какъ можетъ быть спокоенъ
Небесный Царь при вид, что творится
Здсь на земл.
МЕММО.
Быть можетъ, вашъ супругъ
Вдь будетъ и оправданъ.
МАРИНА.
Онъ оправданъ
Ужъ въ небесахъ. Прошу, синьоръ — ни слова
Объ этомъ больше мн. Вдь вы на служб
Отечества, и герцогъ точно также.
Онъ долженъ быть судьей родного сына,
А этотъ сынъ мн мужъ. Они теперь
Стоятъ лицомъ къ лицу, или стояли…
Какъ думаете — будетъ онъ способенъ
Его приговорить?
МЕММО.
Едва ль, синьора.
МАРИНА.
Но вдь тогда другіе судьи могутъ
Ихъ обвинить обоихъ?
МЕММО.
Это такъ.
МАРИНА.
У нихъ — желанье — знаю я — звучитъ
Съ поступкомъ заодно. Мой мужъ погибнетъ.
МЕММО.
Въ Венеціи судьею справедливость —
И вы не правы.
МАРИНА.
О! когда бъ была
Судьей она, то не было бъ на свт
Венеціи! Но, впрочемъ, пусть живетъ
Она и благоденствуетъ, лишь только бъ
Въ ней не лишался жизни тотъ, кто честенъ,
До времени. Совтъ же Десяти
Ршительнй самой судьбы, коль скоро
Зайдетъ вопросъ о жизни.

(За сценой слышится слабый стонъ).

Ахъ! я слышу
Стонъ боли!
СЕНАТОРЪ.
Т-съ! Послушаемъ!
МЕММО.
Наврно
То голосъ былъ…
МАРИНА.
Нтъ! нтъ! онъ не Фоскари,
Не мужа моего!
МЕММО.
Однако…
МАРИНА.
Нтъ,
То голосъ не его: онъ не допуститъ
Себя до этой слабости! Какимъ
Могъ быть его отецъ, но онъ… О, нтъ,
Онъ кончитъ жизнь безъ жалобъ!

(Стонъ слышится снова).

МЕММО.
Какъ! еще!
МАРИНА.
Онъ! онъ! такъ показалось мн! Готова
Не врить я, но пусть ослабъ онъ даже:
Я все его люблю! Но Боже, Боже!
Какимъ же мукамъ тамъ его подвергли,
Когда не могъ онъ вынесть ихъ безъ стона?
СЕНАТОРЪ.
Ужели вы, любя такъ.сильно мужа,
Желать способны, чтобъ безъ жалобъ онъ
Сносилъ мученья этой страшной пытки?
МАРИНА.
Мы терпимъ муки вс. Когда бы судьи
Лишить обоихъ жизни ихъ хотли,
И сына, и отца, то я скажу,
Что и сама терпла точно такъ же,
Когда давала въ мукахъ жизнь потомкамъ
Обоихъ Фоскари. Но т мученья
Пріятны были сердцу моему,
Могла стонать тогда я точно такъ же,
Однако я съумла пересилить
Мученья т, при мысли, что давала,
Быть можетъ, жизнь героямъ. Я стыдилась
Ихъ встртить въ мигъ рожденья жалкимъ стономъ.
МЕММО.
Теперь все стихло.
МАРИНА.
Навсегда, быть можетъ.
Но нтъ! не врю я: онъ ободрится
И броситъ смлый вызовъ палачамъ,
Тиранящимъ его.

Входитъ поспшно офицеръ.

МЕММО.
Кого ты ищешь
Съ такой поспшностью?
ОФИЦЕРЪ.
Гд врачъ? Фоскари
Внезапно стало дурно.
МЕММО.
Вамъ бы лучше,
Синьора, удалиться.
СЕНАТОРЪ (предлагая Марин руку).
Это правда.
Пойдемте!
МАРИНА.
Прочь! Я поспшу сейчасъ
Сама ему на помощь.
МЕММО.
Вы, синьора?
Опомнитесь. Забыли вы, что входъ
Въ ту комнату дозволенъ только членамъ
Совта Десяти и близкимъ ихъ.
МАРИНА.
Я знаю хорошо, что кто ршится
Войти туда, ужъ не вернется прежнимъ
Путемъ назадъ, а можетъ быть исчезнетъ
И навсегда, но это для меня
Препятствіемъ не будетъ.
МЕММО.
Что же этимъ
Вы думаете выиграть? Вы только
Подвергнете опасности себя
И вдвое большей мужа.
МАРИНА.
Кто жъ посметъ
Меня остановить?
МЕММО.
Кто долженъ это
Исполнить по закону.
МАРИНА.
Да! я знаю
Обязанности ихъ — топтать ногами
Святйшія изъ чувствъ, топтать вс связи,
Которыми сближаются сердца,
Соревновать въ жестокости и злоб
Съ толпою адскихъ демоновъ, которымъ
Достанутся они въ добычу сами,
Когда умрутъ. Пустите, я иду!
МЕММО.
Васъ все равно не впустятъ.
МАРИНА.
Мы увидимъ!
Отчаянье способно вызвать въ битву
И самый деспотизмъ. Въ моей душ,
Я чувствую, зажглось такое чувство,
Что я теперь ршилась бы пробиться
Сквозь стну острыхъ копій,— такъ возможно ль,
Чтобъ два иль три тюремщика могли
Меня остановить? Пустите! Это —
Домъ герцога и сынъ его — супругъ мой.
Онъ чистъ и невиновенъ — и они
Должны услышать это.
МЕММО.
Этимъ вы
Успете лишь ихъ ожесточить.
МАРИНА.
Какіе жъ это судьи, если злоба
Диктуетъ ихъ ршенья? Такъ способны
Лишь дйствовать убійцы. Пропустите
Меня сейчасъ!

(Уходитъ).

СЕНАТОРЪ.
Несчастная синьора!
МЕММО.
Такъ поступать заставить можетъ только
Отчаянье. Ея не впустятъ дальше
Порога комнаты.
СЕНАТОРЪ.
А если бъ даже
Она туда вошла, то не поможетъ
Ни мало этимъ мужу. Но смотрите,
Ихъ посланный вернулся.

(Офицеръ возвращается съ врачемъ).

МЕММО.
Я не думалъ,
Что ихъ Совтъ способенъ обнаружить
Хоть искру состраданья и подать
Страдальцу облегченье.
СЕНАТОРЪ.
Состраданья —
Сказали вы? Возможно ли назвать
Такимъ прекраснымъ именемъ попытку
Возстановить чувствительность у жертвы
И тмъ отнять послднюю возможность
Хоть смертью избжать мученій пытки.
МЕММО.
Я, признаюсь, не мало удивленъ
Ихъ медленностью въ смертномъ приговор.
СЕНАТОРЪ.
Они другое держатъ на ум,
Несчастный долженъ жить по ихъ ршенью
И будетъ только изгнанъ. Смерть ему
Ни мало не страшна, изгнанье жъ въ чуждый,
Безвстный край, гд будетъ онъ дышать
Не воздухомъ отчизны, превратитъ
Ему весь міръ въ обширную темницу,
Гд съ каждымъ новымъ вздохомъ будетъ онъ
Вдыхать жестокій ядъ, который скоро
Ему разрушитъ жизнь, но не убьетъ.
МЕММО.
Его вина доказана вполн,
Но онъ не сознается въ ней.
СЕНАТОРЪ.
Онъ только
Сознался въ томъ, что герцогу Милана
Послалъ письмо, увренный, что будетъ
Оно въ пути захвачено Сенатомъ
И что тогда онъ будетъ вызванъ дожемъ
Въ Венецію.
МЕММО.
Но какъ преступникъ!
СЕНАТОРЪ.
Правда,
Но этимъ средствомъ онъ вернулся вновь
На родину, а это было все,
Что только онъ хотлъ. По крайней мр
Онъ утверждаетъ такъ.
МЕММО.
А подкупъ?
Виновенъ ли онъ въ немъ?
СЕНАТОРЪ.
Прямыхъ уликъ
На это нтъ, что жъ до того, что будто
Виновенъ онъ въ убійств, то теперь
Николо Еризо признался самъ
Предъ смертію, что президентъ Совта
Убитъ былъ имъ, а не Фоскари.
МЕММО.
Что же
Препятствуетъ суду освободить
Несчастнаго?
СЕНАТОРЪ.
Вина падетъ за это
На нихъ вполн. Мы знаемъ хорошо,
Что Альморо Донато былъ убитъ
Николо Еризо изъ личной мести.
МЕММО.
Въ загадочномъ процесс этомъ скрыта,
Какъ кажется, совсмъ иная цль,
Чмъ мнимые проступки, за какіе
Онъ судится. . Вотъ двое изъ судей

(Уходятъ).

Входятъ ЛОРЕДАНО и БАРБАРИГО.

БАРБАРИГО.
Они зашли чрезъ-чуръ ужъ далеко.
Возможно ль было продолжать допросъ
Въ подобной обстановк?
ЛОРЕДАНО.
Значитъ, ты
Находишь, что Совтъ обязанъ былъ
Прервать свои занятія и судъ
Закрыться отъ того, что въ залъ Сената
Вошла внезапно женщина?
БАРБАРИГО.
Не это!
Но самъ ты могъ судить о состояньи,
Въ какомъ былъ обвиненный.
ЛОРЕДАНО.
Онъ очнулся жъ.
БАРБАРИГО.
Онъ снова бы лишился чувствъ при первой
Попытк продолжать.
ЛОРЕДАНО.
Попытки этой
Не сдлано.
БАРБАРИГО.
Что толковать объ этомъ:
Совтъ твое отвергнулъ предложенье.
ЛОРЕДАНО.
Вдь большинствомъ я этимъ былъ обязанъ.
Теб и герцогу, который выжилъ
Совсмъ ужъ изъ ума. Вы двое только
Успли перевсить голосами
Ршеніе Совта.
БАРБАРИГО.
Я судья,
Но, признаюсь. обязанность всегда
Присутствовать при пыткахъ, наблюдая
Страданья жертвъ, нердко заставляетъ
Меня желать…
ЛОРЕДАНО.
Чего?
БАРБАРИГО.
Чтобы порой
Почувствовалъ и ты, что ощущаю
Въ минуты эти я.
ЛОРЕДАНО.
Поди ты прочь!
Ты слабый, безхарактерный ребенокъ
И въ чувствахъ и въ ршеньяхъ! Вздохъ, слеза
Способны побдить тебя. Прекрасный
Судья ты для Венеціи! Достойный
Сотрудникъ въ государственныхъ длахъ
Правителямъ, подобнымъ мн!
БАРБАРИГО.
Несчастный
Не выронилъ слезы.
ЛОРЕДАНО.
Два раза онъ
Стоналъ отъ боли.
БАРБАРИГО.
И святой не могъ бы
Снести подобныхъ мукъ, когда бы даже
Внецъ небесныхъ благъ сіялъ все время
Въ глазахъ его — такъ страшно и жестоко
Придумали вы пытки. Но и тутъ
Онъ не просилъ о милости, ни слова
Не вырвалось изъ устъ его. Тотъ стонъ,
Который вы услышали, былъ только
Послдствіемъ невыносимыхъ мукъ,
И не единой просьбы о пощад
Не высказано было вслдъ за нимъ.

0x01 graphic

ДВОЕ ФОСКАРИ.

(Les deux, Foscari).

Картина Делакруа (Eugene Delacroix).

ЛОРЕДАНО.
Онъ что-то бормоталъ не разъ сквозь зубы,
Но тихо и невнятно.
БАРБАРИГО.
Я не слышалъ.
Ты, кажется, былъ ближе.
ЛОРЕДАНО.
Да, и я
Замтилъ это ясно.
БАРБАРИГО.
Я не мало
Былъ удивленъ, когда ты предложилъ,
Изъ первыхъ, пригласить къ нему врача
Для помощи. Ужели ты проникся
Минутнымъ состраданьемъ?
ЛОРЕДАНО
Нтъ, но я
Боялся, что, пожалуй, онъ умретъ
Подъ пыткою.
БАРБАРИГО.
Но ты, вдь, говорилъ
Не разъ при мн, что смерть его и дожа
Была твоей желаннйшей мечтой.
ЛОРЕДАНО.
Когда бы кончилъ жизнь онъ, не сознавшись
Въ проступк, за который обвиненъ,
Его бъ жалли.
БАРБАРИГО.
Какъ! ты хочешь мстить
Ему и посл смерти?
ЛОРЕДАНО.
Разв ты
Желаешь, чтобъ имущество Фоскари
Досталось ихъ наслдникамъ? А это
Должно случиться, если онъ умретъ,
Не бывши обвиненъ.
БАРБАРИГО.
Ты, значитъ, хочешь
Преслдовать дтей его?
ЛОРЕДАНО.
Дтей
Его, ихъ домъ, весь родъ — покуда живъ
Хоть кто-нибудь изъ нашихъ поколній.
БАРБАРИГО.
Ты, значитъ, не былъ тронутъ ни жестокой
Печалью бдной женщины, ни тмъ
Подавленнымъ, невыносимымъ горемъ,
Съ какимъ смотрлъ на пытку старецъ дожъ,
Отецъ его? Какъ измнялъ себ
Порою онъ то вздохомъ, то слезой,
Утертою украдкой, чтобы снова
Явиться въ прежнемъ ясномъ, строгомъ вид.

(Лоредано уходитъ).

Нтъ, онъ упоренъ въ злости точно такъ же,
Какъ твердъ Фоскари въ пытк. Эта твердость
Меня смутила больше, чмъ могли бы
Смутить его отчаянные крики
И вопли страшныхъ мукъ. Ужасно было
Взглянуть, когда, убитая печалью
И горестнымъ отчаяньемъ, жена
Несчастнаго, ворвавшись въ залъ Совта,
Увидла внезапно то, что было
Прискорбно видть даже намъ, привычнымъ
Къ такого рода зрлищамъ. Но, впрочемъ,
Мн слдуетъ оставить эти мысли,
Иначе скорбь, пожалуй, побудитъ
Меня забыть о прежнихъ оскорбленьяхъ,
Какія домъ Фоскари причинилъ
Въ былое время мн, и я, пожалуй,
Разстрою планы мести Лоредано,
Задуманные имъ для насъ обоихъ.
Я, впрочемъ,удовольствовался бъ меньшимъ,
Чмъ хочетъ онъ, и съ радостью смягчилъ бы
Его порывы ненависти къ нимъ,
Смнивъ ихъ большей кротостью! Теперь
По крайней мр судъ отсрочилъ пытку,
Руководясь желаньемъ большинства.
Отчаянье жены, конечно, было
Причиною того, а можетъ быть
И видъ его мученій. Вотъ идутъ
Они сюда. Какъ слабъ онъ, какъ измученъ!
Я не могу глядть на нихъ безъ слезъ.
Пойду и постараюсь какъ нибудь
Смягчить упорство мести Лоредано.

(Уходитъ).

ДЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

СЦЕНА ПЕРВАЯ.

Комната во дворц дожа.

Входятъ дожъ и сенаторъ.

СЕНАТОРЪ.
Угодно подписать вамъ будетъ актъ
Сегодня или завтра?
ДОЖЪ.
Хоть сейчасъ же!
Я прочиталъ его еще вчера —
Недостаетъ лишь подписи. Подайте
Чернила и перо.

(Дожъ подписываетъ).

Теперь готово.
СЕНАТОРЪ (взглянувъ на бумагу).
Синьоръ, вы ошибаетесь: бумага
Осталась неподписанной.
ДОЖЪ.
Ужели?
Вотъ какъ я слабъ глазами сталъ подъ старость:
Не разсмотрлъ, что не было чернилъ,
Когда писалъ.
СЕНАТОРЪ (обмакнувъ перо и подавъ его дожу).
У васъ дрожитъ рука —
Позвольте вамъ помочь… Вотъ такъ.
ДОЖЪ (подписавъ).
Готово!
Сердечно благодаренъ вамъ.
СЕНАТОРЪ.
Декретъ,
Подписанный Совтомъ Десяти
И вами, возвращаетъ снова миръ
Венеціи.
ДОЖЪ.
Давно ужъ не видала
Она его. Дай Богъ, чтобъ столько жъ лтъ
Ей не пришлось вновь браться за оружье.
СЕНАТОРЪ.
Да! слишкомъ тридцать лтъ тянулись войны
То съ турками, то съ прочими странами
Италіи. Ни разу государство
Такъ не нуждалось отдохнуть въ поко.
ДОЖЪ.
Я дожемъ сталъ, когда оно владло
Лишь только океаномъ, а теперь
Венеція успла пріобрсть
Ломбардію. Я утшаюсь мыслью,
Что мн на долю выпало украсить
Внецъ ея брилльянтами Равенны
И Брешіи, Кремона и Бергамо
Равно принадлежатъ ей. Такъ успла
Она расширить власть свою на суш
Въ мое правленіе, не потерявъ
Нимало тмъ могущества на мор.
СЕНАТОРЪ.
Вы правы совершенно, и отчизна
Должна была бъ достойно наградить
За это васъ.
ДОЖЪ.
Быть можетъ!
СЕНАТОРЪ.
Благодарность
Ея должна бы выразиться…
ДОЖЪ.
Разв
Я жалуюсь на это?
СЕНАТОРЪ.
Извините,
Синьоръ, меня.
ДОЖЪ.
За что?
СЕНАТОРЪ.
О, какъ скорблю
За васъ я всей душою!
ДОЖЪ.
За меня?
СЕНАТОРЪ.
Равно какъ и за вашего…
ДОЖЪ.
Ни слова
Объ этомъ! Т-съ!
СЕНАТОРЪ.
Нтъ, я скажу, синьоръ!
Я слишкомъ много въ прошломъ былъ обязанъ
И вамъ, и дому вашему, чтобъ быть
Теперь неблагодарнымъ и не плакать
О сын вашемъ.
ДОЖЪ.
Это входитъ въ кругъ
Посольства вашего?
СЕНАТОРЪ.
Что, государь?
ДОЖЪ.
Да вотъ болтанье ваше о предмет,
Въ которомъ вы не смыслите ни слова.
Декретъ подписанъ мною — отнесите
Его къ пославшимъ васъ.
СЕНАТОРЪ.
Я повинуюсь.
Совтомъ мн поручено еще
Спросить, когда угодно вамъ назначить
Часы для засданья?
ДОЖЪ.
Пусть сберутся,
Когда угодно будетъ имъ — хоть тотчасъ:
Вдь я слуга отечества.
СЕНАТОРЪ.
Они
Желали предоставить вамъ минуту
Для отдыха.
ДОЖЪ.
Я отдыха не знаю
Въ томъ случа, коль скоро хоть на часъ
Отъ этого страдаетъ интересъ
Отечества. Пускай Совтъ сберется,
Когда и гд захочетъ. Онъ найдетъ
Меня, гд долженъ быть я и какимъ
Бывалъ всегда.

(Сенаторъ уходитъ, дожъ стоитъ въ молчаніи).

(Входитъ придворный).

ПРИДВОРНЫЙ.
Синьоръ!
ДОЖЪ.
Что надо?
ПРИДВОРНЫЙ.
Присланъ
Я доложить, что васъ желаетъ видть
Синьора Фоскари.
ДОЖЪ.
Пускай войдетъ.
О, бдная Марина!

(Придворный уходитъ, дожъ остается въ прежней задумчивости).

Входитъ МАРИНА.

МАРИНА.
Я просила
Позволить видть васъ, но, можетъ быть,
Вы заняты?
ДОЖЪ.
Для всхъ — но видть радъ
Тебя всегда. Располагай, какъ хочешь,
Моимъ свободнымъ временемъ, коль скоро
Не занятъ я длами государства.
МАРИНА.
Я съ вами говорить хочу о немъ.
ДОЖЪ.
О муж?
МАРИНА.
Да, и вашемъ сын.
ДОЖЪ.
Что же
Ты хочешь мн сказать?
МАРИНА
Совтъ позволилъ
Остаться мн на нсколько часовъ
Вдвоемъ съ моимъ супругомъ.
ДОЖЪ.
Это правда.
МАРИНА.
Мн въ этомъ вновь отказано.
ДОЖЪ.
Какъ? Кмъ?
МАРИНА.
Совтомъ Десяти. Когда мы съ мужемъ
Достигли моста Вздоховъ, я хотла
Съ нимъ вмст перейти его, но строгій
Темничный стражъ остановилъ меня
У самаго порога. Я немедля
Послала извстить о томъ Совтъ,
Но онъ ужъ разошелся, позабывъ
Дать письменно свое мн дозволенье
О пропуск. Меня остановили —
И вотъ теперь я вновь разлучена
Тюрьмой съ моимъ Фоскари до поры,
Пока Совтъ не соберется снова.
ДОЖЪ.
Да, это правда: судьи позабыли —
Въ поспшности, съ какою разошлись,—
Исполнить эту форму, и теперь
Дйствительно едва ли ты получишь
Желанное, пока не соберутся
Они опять.
МАРИНА.
Пока не соберутся,
Чтобы начать опять его пытать.
Ужель любовь священная супруговъ
У насъ иметъ право на свиданье
Не иначе какъ подъ условьемъ пытки?
О, Господи! ты видишь ли все это!
ДОЖЪ.
Дитя мое! дитя мое родное!
МАРИНА.
Не называй меня своимъ дитятей:
Дтей не будетъ скоро у тебя.
Тотъ не достоинъ ихъ имть, кто можетъ.
Такъ равнодушно говорить о сын,
Чьи бдствія исторгли бы наврно
Потоки слезъ кровавыхъ у спартанцевъ!
Хотя они не лили слезъ по дтямъ,
Погибшимъ честно въ битв, но нигд
Мы не читали, чтобъ они смотрли
На медленную смерть ихъ, не пытаясь
Имъ даже руку помощи подать.
ДОЖЪ.
Ты видишь, я не въ силахъ даже плакать,
А плакать я хочу. Поврь, что если бъ
Былъ юной жизнью каждый блый волосъ
На голов моей, когда бъ была
Короной міра эта шапка дожа,
А перстень мой, которымъ обручился
Когда-то съ моремъ я, былъ талисманомъ,
Способнымъ укрощать его — все это
Я отдалъ бы охотно, лишь бы только
Спасти его.
МАРИНА.
Для этого не нужно
Столь многаго.
ДОЖЪ.
Отвтъ твой обличаетъ
Лишь только то, что ты совсмъ не знаешь
Венеціи. Да, впрочемъ, гд жъ теб
И знать ее! Она сама не знаетъ
Себя съ своими тайнами! Узнай же,
Что ищущіе гибели Фоскари
Готовятъ смерть равно и для меня:
Отца погибель не спасла бы сына.
Враги семейства нашего идутъ
Различными путями къ общей цли —
И эта цль… Но имъ не удалось,
Пока еще достичь ея.
МАРИНА.
Они
Успли раздавить ужъ васъ обоихъ.
ДОЖЪ.
О, нтъ! Я живъ еще.
МАРИНА.
А долго ль будетъ
Въ живыхъ твой сынъ?
ДОЖЪ.
Онъ будетъ жить, надюсь,
Не мене, чмъ я, и проживетъ
Счастливе отца, предавъ забвенью
Что ужъ прошло!І Неосторожный мальчикъ
Испортилъ самъ судьбу свою: желая
Увидть родину, онъ съ нетерпньемъ,
Достойнымъ слабой женщины, отправилъ
Несчастное письмо. Поступокъ этотъ
Былъ тяжкимъ преступленьемъ. Я его
Не въ силахъ оправдать ни какъ правитель,
Ни какъ отецъ. Когда бъ онъ потерплъ
Еще хотя немного и сносилъ
Спокойнй ссылку въ Кандіи, я могъ бы
Ему помочь, теперь же — все погибло:
Онъ будетъ сосланъ вновь.
МАРИНА.
Какъ! снова?
ДОЖЪ.
Да!
МАРИНА
И мн нельзя похать будетъ съ нимъ?
ДОЖЪ.
Когда ты въ просьб этой получила
Отказъ Совта дважды — тмъ трудне
Предположить, что судьи согласятся
На это въ третій разъ, когда твой мужъ
Усилилъ самъ вину свою.и сдлалъ
Судей тмъ больше строгими.
МАРИНА.
Не строгость
Диктуетъ ихъ ршенья, а жестокость!
Толпа какихъ-то демоновъ, похожихъ
Лишь съ виду на людей, готовыхъ лечь
Отъ дряхлости въ могилу, старыхъ, лысыхъ,
Изъ чьихъ померкшихъ глазъ могла извлечь
Слезу одна лишь дряхлость, чьи сердца
Тверды, какъ кость ихъ череповъ, чьи руки
Дрожатъ отъ старости,— вотъ нашъ совтъ
И эта шайка демоновъ ршаетъ
Судьбу людей, какъ будто жизнь другихъ
Ничтожна точно такъ же, какъ и чувство,
Угасшее давно въ ихъ обреченной
Проклятію душ.
ДОЖЪ.
Ты знать не можешь…
МАРИНА.
Нтъ, знаю, знаю!— знаю, какъ и ты,
Что это шайка демоновъ! Иначе,
Кто бъ могъ предположить, чтобъ существа,
Рожденныя отъ женщинъ, чьи уста
Питались въ дтств материнской грудью,
Любили иль твердили о любви,
Клялися въ ней, качали на колняхъ
Своихъ дтей, рзвились вмст съ ними,
Чьи слезы проливались при болзни
Иль смерти ихъ — возможно ль, повторяю,
Чтобъ эти существа, хотя наружно.
Имя видъ людей, такъ поступали
Съ тобою и со всмъ твоимъ семействомъ?
А ты ихъ защищаешь!
ДОЖЪ.
Я прощаю
Теб твои укоры: ты не помнишь,
Что говоришь.
МАРИНА.
Ты понимаешь все,
Но лишь не чувствуешь.
ДОЖЪ.
Я такъ ужъ много
Перетерплъ, что на меня слова
Вліянья не имютъ.
МАРИНА.
O, конечно!
Смотрлъ на кровь измученнаго сына
Спокойно ты — что жъ значатъ для тебя
Слова несчастной женщины?— не больше,
Чмъ рки слезъ, пролитыхъ ею.
ДОЖЪ.
Врь,
Что скорбь твоя, какъ громко бъ ты ее
При мн ни выражала, не сравнится
Съ той горестью, какою… Впрочемъ, я
Тебя жалю искренно, моя
Несчастная Марина.
МАРИНА.
Пожалй
Ты сына лучше! я же не нуждаюсь
Въ участіи. О сын пожалй:
Ему твое участіе нужне.
Но если слово ‘жалость’ вовсе чуждо
Душ твоей, то какъ оно могло
Слетть съ твоихъ поблекшихъ устъ, родитель?

0x01 graphic

ДОЖЪ.
Дочь, ты права — обязанъ молча я
Сносить упреки эти, какъ ни мало
Ихъ заслужилъ! Когда бы ты могла
Лишь прочитать…
МАРИНА.
Скажи мн — въ чемъ? Въ глазахъ,
Въ лиц твоемъ и сердц я не вижу
Ни тни сожалнья. Научи же,
Гд можно отыскать его мн?
ДОЖЪ (показывая рукою на землю).
Здсь!
МАРИНА.
Въ земл?
ДОЖЪ.
Да, въ той земл, куда я скоро
Сойду навкъ. Когда она покроетъ
Меня своею тяжестью, далеко
Не столь тяжелой — даже съ гробовою
Плитой ея, чмъ тяжела печаль,
Томящая меня, тогда узнаешь
Меня ты лучше.
МАРИНА.
Значитъ, ты считаешь
Себя достойнымъ жалости?
ДОЖЪ.
О, нтъ!
Я не позволю, чтобъ такое слово
Коснулося меня! Людская жалость
Лишь служитъ покрываломъ для презрнья,
Которымъ въ насъ бросаютъ т, кому
Судьба послала счастье. Пусть навки
Нетронутымъ мое оставятъ имя,
Какимъ я получилъ его.
МАРИНА.
Ты былъ бы
Послднимъ изъ носившихъ это имя,
Не будь дтей того, кого не можешь
Спасти ты, иль не хочешь.
ДОЖЪ.
Лучше бъ было
Обоимъ намъ, когда бъ онъ не рождался
Совсмъ на свтъ! Тесіерь же слава дома
Фоскари обезчещена.
МАРИНА.
Ты лжешь!
Ни въ комъ и никогда не билось сердце
Честнй и благородне, никто
Не могъ любить, какъ онъ! Я не смнила бъ
Больного, обезчещеннаго мужа,
Измученнаго пыткой и при этомъ
Невиннаго — будь живъ онъ или мертвъ,
Ни на какого сказочнаго принца,
Хотя бы онъ сулилъ отдать за это
Мн цлый міръ!… Фоскари обезчещенъ!
Такъ знай же, дожъ: безчестье это ляжетъ
Не на него, а только на твою
Венецію! Коль скоро что-нибудь
Способно запятнать ее позоромъ —
Такъ это т страданія, которымъ
Подверженъ былъ Фоскари, а отнюдь
Не то, что сдлалъ онъ! Не онъ, а вы
Измнники! да! да! вы вс тираны!
Когда бъ любили вы свою отчизну,
Какъ любитъ этотъ мученикъ, готовый
Скорй окончить жизнь, переходя
Отъ пытки къ заточенью, лишь бы только
Не жить вдали отъ родины, вы вс бы
Склонились передъ нимъ, прося прощенья
За вс злодйства ваши передъ нимъ!
ДОЖЪ.
Онъ точно былъ такимъ, какимъ его
Сейчасъ ты описала. Легче было
Мн перенесть кончину старшихъ двухъ
Моихъ дтей, отнятыхъ Богомъ, чмъ
Безчестіе Джакопо.
МАРИНА.
Это слово!..
Опять его сказалъ ты!
ДОЖЪ.
Разв онъ
Не признанъ виноватымъ?
МАРИНА.
Будто всякій
Наказанный виновенъ?
ДОЖЪ.
Честь его
Возстановить поможетъ время — такъ
Надюсь я! Онъ былъ моей надеждой
И гордостью! Но, впрочемъ, что твердить
О томъ теперь! Я рдко плакалъ въ жизни,
Но, помню, слезы радости смочили
Глаза мои, когда родился онъ.
Кто бъ думать могъ, что этотъ плачъ мн будетъ
Зловщимъ предвщаньемъ.
МАРИНА.
Онъ невиненъ!
Да если бъ даже былъ онъ виноватъ,
То неужели мы должны отречься
Отъ кровнаго родства въ минуты горя?
ДОЖЪ.
Я не отрекся отъ него, но долгъ
Правителя забыть повелваетъ,
Что я отецъ. Два раза я хотлъ
Сложить мой санъ, мн въ этомъ отказали —
И вотъ теперь исполнить принужденъ
Я тяжкій долгъ.

Входитъ ПРИДВОРНЫЙ.

ПРИДВОРНЫЙ.
Синьоръ, васъ ожидаетъ
Посолъ отъ Десяти.
ДОЖЪ.
Кто?
ПРИДВОРНЫЙ.
Благородный
Сенаторъ Лоредано.
ДОЖЪ.
Онъ опять!..
Пускай войдетъ.

(Придворный уходитъ).

МАРИНА.
Скажи, должна уйти я?
ДОЖЪ.
Быть можетъ, въ этомъ нтъ нужды, коль скоро
Вопросъ тутъ о Фоскари, если жъ нтъ…

(Входитъ ЛОРЕДАНО).

Синьоръ, что вамъ угодно?
ЛОРЕДАНО.
Я являюсь
Посломъ Совта Десяти.
ДОЖЪ.
Ихъ выборъ
Не могъ быть сдланъ лучше.
ЛОРЕДАНО.
Выборъ сдланъ
И сдланъ онъ Совтомъ!
ДОЖЪ.
Ихъ любезность
Замтна въ немъ не мене, чмъ мудрость.
Но, впрочемъ, продолжайте.
ЛОРЕДАНО.
Мы ршили…
ДОЖЪ.
Кто мы?..
ЛОРЕДАНО.
Совтъ въ собраньи.
ДОЖЪ.
Какъ же могъ
Собраться вновь Совтъ, не сообщая
Объ этомъ мн?
ЛОРЕДАНО.
Онъ пощадить хотлъ
Преклонность лтъ и ваше сердце.
ДОЖЪ.
Вотъ какъ!
Чего же прежде онъ ихъ не щадилъ?
Но, впрочемъ, все равно — скажи, что я
Его благодарю всмъ сердцемъ.
ЛОРЕДАНО.
Вамъ
Извстно, безъ сомннья, что Совтъ
Равно иметъ право собираться
Въ отсутствіи ли дожа. иль при немъ.
ДОЖЪ.
Законъ извстенъ этотъ мн давно —
Гораздо раньше, чмъ я сталъ, иль думалъ
Быть герцогомъ. Вамъ нечего учить
Меня, синьоръ. Я былъ въ Совт членомъ,
Когда вы были только молодымъ
Патриціемъ.
ЛОРЕДАНО.
Я знаю, это было
При жизни моего отца и дяди.
Они не разъ разсказывали мн
Объ этомъ всемъ. Я думаю, что ваше
Высочество ихъ помните. Они
Скончались такъ внезапно.
ДОЖЪ.
Смерть пріятнй,
Чмъ долгая и горестная жизнь.
ЛОРЕДАНО.
Конечно, такъ, но людямъ почему-то
Пріятне пожить, пока живется.
ДОЖЪ.
А разв это имъ не удалось?
ЛОРЕДАНО.
Могила знаетъ лучше эту тайну:
Вдь смерть, какъ я сказалъ уже, постигла
Обоихъ ихъ внезапно.
ДОЖЪ.
Неужели
Подобныя случайности такъ рдки?
И для чего стараетесь вы дать
Особое значенье ихъ кончин?
ЛОРЕДАНО.
О, я далекъ отъ мысли называть
Подобный случай рдкимъ, смерть обоихъ,
Напротивъ, мн казалася всегда
Естественной. А вы? какого мннья
Вы держитесь объ этомъ?
ДОЖЪ.
Что могу я
Сказать о смертныхъ людяхъ?
ЛОРЕДАНО.
То, что смертнымъ
Нердко суждено встрчать смертельныхъ
Враговъ въ теченье жизни.
ДОЖЪ.
Ваша правда,
Вашъ дядя и отецъ всегда считались
Врагами мн, а вы во всемъ имъ стали
Наслдникомъ.
ЛОРЕДАНО.
Вамъ ближе всхъ извстно,
Насколько правъ я въ этомъ.
ДОЖЪ.
Ваши предки
Дйствительно считались мн врагами,
И я слыхалъ немало глупыхъ сплетенъ
О смерти ихъ, молва не разъ твердила,
Что будто бы они отравлены.
Намекъ на это даже помщенъ
Въ ихъ эпитафіяхъ, но это все
Одн вдь только выдумки.
ЛОРЕДАНО.
Кто сметъ
Такъ говорить?
ДОЖЪ.
Такъ утверждаю я!
Отецъ вашъ былъ врагомъ моимъ, — не спорю,
Его вражда во всемъ равнялась вашей
Вражд ко мн. Я ненавидлъ васъ
Не мене, чмъ вы меня, но все же
Моя вражда была враждой открытой,
Ни разу не позволилъ я себ
Вредить вамъ наговоромъ иль интригой,
Тмъ боле не сталъ бы замышлять
Я противъ жизни вашей тайно ядомъ
Иль сталью, и тому порукой служитъ,
Что вы еще въ живыхъ.
ЛОРЕДАНО.
Я не боюсь
Нимало васъ.
ДОЖЪ.
Меня бояться вамъ
Причины нтъ: я буду тмъ, чмъ былъ.
Иначе будь я тмъ, чмъ вы хотите
Меня изобразить, вы потеряли бъ
Давно возможность самую бояться.
Вредите жъ мн! терзайте! буду я,
Какъ прежде, равнодушенъ ко всему.
ЛОРЕДАНО.
Впервые, признаюсь, пришлось отъ васъ
Услышать мн, чтобъ недовольство дожа
Венеціи могло быть страшно жизни
Патриція!— конечно, если дожъ
Не дйствуетъ подпольными путями.
ДОЖЪ.
Я боле чмъ дожъ,— по крайней мр,
Былъ большимъ прежде! Родъ мой, кровь, богатство
Докажутъ это всякому. Не даромъ
Мои враги, которымъ это было
Извстно хорошо, старались тщетно
Препятствовать избранью моему
Въ санъ герцога, а посл ухищрялись
Всмъ, чмъ могли, чтобъ вновь меня низвергнуть.
Поэтому узнайте, что когда бъ я
Немного придалъ боле цны
Желанью моему отправить васъ
Въ изгнаніе, тогда нашлись бы люди,
Которые съумли бы стереть
Васъ прочь съ лица земли. Но я всегда
Старался поступать въ предлахъ власти,
Дарованной закономъ, и при этомъ
Смотрлъ я на законъ не такъ, какъ вы,
Привыкшіе со всмъ Совтомъ вашимъ
Растягивать его и толковать
По своему, чему бы могъ я также
Послдовать, воспользовавшись властью,
Дарованною мн, когда бы только
Пришло мн это въ мысль. Законъ, напротивъ,
Казался мн святынею, какою
Священникъ почитаетъ свой алтарь.
Я подчинилъ, во имя этой мысли,
Для блага государства, мой покой,
Здоровье, жизнь, имущество — все, кром
Одной лишь только чести, тмъ декретамъ,
Которые, прикрывшись, какъ щитомъ,
Закономъ, издавали вы. Довольно!
Прошу теперь сказать, чего хотите
Вы отъ меня?
ЛОРЕДАНО.
Совтъ, не находя
Полезнымъ продолжать допросъ и пытку,
Которые усиливаютъ только
Упорство обвиненнаго, ршилъ
На этотъ разъ (въ изъятье отъ закона,
Гласящаго, что пытку продолжаютъ
До полнаго признанья) кончить дло,
Въ виду того, что Фоскари, признавши
Отправленное имъ письмо въ Миланъ,
Сознался этимъ самымъ въ преступленьи,
Свершенномъ имъ, а потому декретомъ
Верховнаго суда онъ присужденъ
Вернуться въ ссылку вновь, куда и будетъ
Немедленно отправленъ на галер,
Доставившей его сюда.
МАРИНА.
Хвала
Небесному Творцу! По крайней мр,
Они его не будутъ больше мучить
Своей ужасной пыткой. О, когда бы
Онъ измнилъ теперь, подобно мн,
Былыя убжденья: я давно ужъ,
Какъ многіе изъ здсь живущихъ, твердо
Убждена, что счастье можно встртить,
Лишь бросивъ эту страшную страну.

0x01 graphic

ДОЖЪ.
Вотъ слово, недостойное гражданки
Венеціи.
МАРИНА.
Вы правы: въ немъ сквозитъ
Туманная сердечность. Можно ль будетъ
Послдовать мн въ ссылку за Фоскари?
ЛОРЕДАНО.
Объ этомъ рчи не было въ Совт.
МАРИНА.
Я такъ и думала: тутъ былъ бы виденъ
Оттнокъ доброты. По крайней мр,
Они не запретили это прямо?
ЛОРЕДАНО.
Равно не говорили и объ этомъ.
МАРИНА.
Но ты, отецъ, позволишь мн, конечно,
Послдовать за нимъ?

(Къ Лоредано).

А вы, синьоръ,
Не станете препятствовать въ Совт
Желанью моему?
ДОЖЪ.
Я постараюсь.
МАРИНА (къ Лоредано).
А вы, синьоръ?
ЛОРЕДАНО.
Я не могу ршать
Того, на что отвтить можетъ только
Совтъ по доброй вол.
МАРИНА.
‘Доброй вол!’
Прекрасное словцо для выраженья
Такихъ ршеній…
ДОЖЪ.
Знаешь-ли предъ кмъ
Ты это говоришь?
МАРИНА.
Передъ монархомъ
И подданнымъ.
ЛОРЕДАНО.
Я подданный?..
МАРИНА.
Ого!
Какъ вамъ обидно это слово! Впрочемъ,
Пусть будете равны вы съ нимъ, коль скоро
Угодно такъ вамъ думать, хоть, по-правд,
Вамъ не сравниться съ нимъ, хотя бы онъ
Простымъ былъ мужикомъ. Но если даже
Равны вы точно съ принцемъ,— что же я
По вашему?
ЛОРЕДАНО.
Вы отпрыскъ благородной,
Извстной и значительной семьи.
МАРИНА.
Семьи, соединенной, сверхъ того,
Родствомъ съ другой, не меньше благородной.
Позвольте же поэтому спросить,
Кто можетъ мн препятствовать свободно
Сказать, что я хочу?
ЛОРЕДАНО.
Почтенье къ судьямъ
Супруга вашего.
ДОЖЪ.
И ко всему,
Что ршено стоящими въ глав
Венеціи.
МАРИНА.
Оставьте думать такъ
Толп клевретовъ вашихъ, вашихъ глупыхъ
Льстецовъ, гражданъ, наемниковъ,шпіоновъ,
Торговцевъ, сбировъ, греческихъ рабовъ,
Фальшивыхъ вашихъ нобилей и прочихъ
Подобныхъ имъ существъ, давно привыкшихъ
Васъ почитать какими то людьми
Иного ужасающаго міра,
При помощи обрядовъ глупыхъ вашихъ,
Съ какими вы встрчаетесь въ подвалахъ
Дворцовъ и тюремъ вашихъ. Пусть они
Одни благоговютъ передъ вашимъ
Ужаснымъ Мостомъ Вздоховъ, этой страшной
Тюрьмой, въ которой душите людей вы,
И прочимъ всмъ, что жъ до меня, то я
Васъ больше не боюсь: я испытала
Все то, что вы способны были сдлать
Гнуснйшаго, во время адской пытки,
Которую былъ долженъ перенесть
Несчастный мужъ мой. Можете, пожалуй,
Заставить испытать вс эти муки
Теперь меня: вдь я ужъ испытала
Ихъ вмст съ нимъ. Поэтому мн васъ
Бояться нтъ причинъ, когда бъ я даже
Была изъ робкихъ, въ этомъ же меня
Никто не упрекнетъ.
ДОЖЪ (къ Лоредано).
Ея слова —
Слова безумной.
МАРИНА.
Рчь моя, быть можетъ,
Опасна для меня, но не безумна.
ЛОРЕДАНО.
Синьора, успокойтесь: все, что я
Услышалъ здсь, не перейдетъ со мной
Порога этой комнаты. Я долженъ
Отдать отчетъ лишь въ разговор съ дожемъ
Касательно вопросовъ государства.

(Обращаясь къ дожу).

Что жъ будетъ вамъ угодно мн сказать?
ДОЖЪ.
Я вамъ отвчу вмст и за дожа,
И за отца.
ЛОРЕДАНО.
Я присланъ только къ дожу.
ДОЖЪ.
Скажите жъ имъ, что дожъ пришлетъ посла
По собственному выбору съ отвтомъ.
Что жъ до отца…
ЛОРЕДАНО.
Я помню лишь свое!
Прошу принять васъ мой привтъ! Цлую
Почтительно, синьора, вашу руку,
А дожу мой почтительный поклонъ!

(Уходитъ).

МАРИНА.
Ну что жъ — довольны вы?
ДОЖЪ.
Остался я
Чмъ былъ всегда.
МАРИНА.
Невдомою тайной?
По вол рока только то, что онъ же
Послалъ намъ въ даръ. Мы сами по себ
Способны только вчно добиваться,
Желать, искать, терзаться честолюбьемъ —
Вотъ все наслдье наше, и оно
Еще не такъ развито въ низшихъ классахъ,
Гд голодъ сводитъ прочія стремленья
Къ простйшей и единственной забот,
Завщанной природой — къ страху смерти
Отъ голода, и къ убжденью въ томъ,
Что людямъ суждено трудиться въ пот
Лица,чтобъ жить. Все пусто въ насъ и низко.
Кмъ ни были бы люди, все жъ они
Одинъ и тотъ же прахъ. Такъ урна принца,
Изъ той же самой слпленная глины,
Какъ и сосудъ горшечника, подобна
Ему во всемъ. Людская слава просто
Лишь болтовня въ устахъ людей, во всемъ
Подобныхъ намъ, а наша жизнь ничтожнй,
Чмъ даже эта слава. Долговчность
Основана на дняхъ, чей счетъ ведется
Немногими годами, весь же міръ
Зависитъ отъ чего-то, что, однако,
Никакъ не мы. Такимъ путемъ вс люди,
Отъ высшаго до низшаго, не больше,
Какъ жалкіе рабы. Свобода наша
Подчинена настолько же пустой
Соломинк, насколько и удару
Дйствительной грозы. Ничтожность наша
Всего видне именно въ минуты,
Когда воображаемъ мы себ,
Что властвуемъ, въ конц жъ концовъ насъ ждетъ
Всегда лишь смерть, и мы равно не можемъ
Препятствовать ея приходу, такъ же
Какъ не дано опредлить намъ мигъ
Рожденья нашего. Не рдко мн
Приходитъ мысль, что врно согршили
Когда-нибудь мы тяжко гд-нибудь,
Въ иномъ далекомъ мір: міръ же здшній
Лишь только адъ, намъ посланный за грхъ.
Хвала Творцу, что этотъ адъ не будетъ
По крайней мр вчнымъ.
МАРИНА.
Въ здшнемъ мір
Намъ не дано постигнуть этихъ тайнъ.
ДОЖЪ.
И какъ мы можемъ думать быть судьями
Другихъ людей — мы, слпленные также
Изъ глины, какъ они? Могу ли я
Судить проступокъ собственнаго сына?
Я честно управлялъ моей страной,
Я велъ ее къ побдамъ: это можетъ
Увидть всякій, кто лишь броситъ взглядъ
На карту государства. Я удвоилъ
Почти его предлы — и теперь,
ДОЖЪ.
Все тайна для людей. Кто разгадаетъ
Ее помимо Бога? Т, кому
Данъ умъ довольно смлый, т, что долго
Съ умніемъ пытливо изучали
Проклятую ту книгу, что зовемъ
Мы въ мір человкомъ, и успли,
Прочтя ея кровавыя страницы,
Развдать суть его душевныхъ тайнъ,—
Едва ль пріобрли познаньемъ этимъ
Себ большую выгоду. Грхи,
Которые мы видимъ въ нашихъ ближнихъ,
Присущи намъ самимъ, а наше счастье
Лишь даръ слпого случая. Богатство,
Здоровье, родъ, успхи, красота —
Все это лишь случайности, и если
Мы ропщемъ на судьбу, то намъ при этомъ
Полезно вспоминать, что мы теряемъ
Въ награду за труды мои отчизн,
Она, подъ старость лтъ моихъ, ршила
Меня оставить сирымъ.
МАРИНА.
А Фоскари?
Пока я съ нимъ, мн не придетъ и въ мысли
Такъ разсуждать.
ДОЖЪ.
Ты будешь съ нимъ. Они
Не могутъ отказать въ твоемъ желаньи.
МАРИНА.
А ежели откажутъ, я спасусь
Съ нимъ вмст бгствомъ.
ДОЖЪ.
Этого нельзя,
Да и куда отправитесь вы вмст?
МАРИНА.
Не знаю и не думаю впередъ —
Въ Египетъ, къ туркамъ, въ Сирію — везд
Гд можно жить, не чувствуя себя
Окованнымъ и не страшась шпіоновъ,
Покорныхъ инквизиторамъ и пыткамъ.
ДОЖЪ.
Ужели ты захочешь быть женой
Отступника? Потребуешь отъ мужа
Измны государству?
МАРИНА.
Онъ не будетъ
Измнникомъ! Въ измн здсь виновна
Венеція, изгнавшая позорно
Честнйшаго и лучшаго изъ всхъ
Дтей своихъ. Тираны вдвое хуже
Измнниковъ. Бунтовщиками могутъ
Назваться и властители, когда
Они пренебрегаютъ исполненьемъ
Своей священной должности! Разбойникъ
Тогда бываетъ лучше ихъ!
ДОЖЪ.
Себя
Я не могу винить въ такихъ проступкахъ.
МАРИНА.
Но ты стоишь на страж при законахъ,
Предъ коими и самъ Драконовъ кодексъ
Считаться можетъ чудомъ доброты.
ДОЖЪ.
Законъ былъ изданъ прежде. Я не властенъ
Мнять его. Когда бъ судьба ршила
Мн быть лишь только подданнымъ, тогда
Я могъ бы хлопотать объ измненьи
Законовъ государства, но теперь,
Какъ дожъ и герцогъ, не могу возстать
Я въ интересахъ собственнаго дома
На хартію, завщанную намъ
Отцами нашими.
МАРИНА.
Они имли
Въ виду, конечно, смерть твоихъ дтей.
ДОЖЪ.
Отечество обязано своимъ
Величьемъ тмъ законамъ. Все, что намъ
Разсказано исторіей о слав,
Богатств, блеск, почестяхъ и счастьи
Римлянъ и карагенянъ — это все
Воскресло и въ Венеціи. Мы также
Считаемъ средь себя не мало славныхъ
И доблестныхъ гражданъ, во всемъ подобныхъ
Героямъ древнихъ римлянъ въ дни, когда
Тамъ властвовалъ народъ черезъ посредство
Сенаторовъ.
МАРИНА.
Скажи врнй, что онъ
Стоналъ подъ тяжкимъ игомъ олигарховъ.
ДОЖЪ.
Быть можетъ, ты права, но все же Римъ
Главою сталъ вселенной. Въ государств
Отдльный гражданинъ — будь онъ богатъ,
Способенъ, знатенъ, славенъ иль, напротивъ,
Ничтоженъ, какъ послдній жалкій нищій —
Равно не будетъ значить ничего,
Когда зайдетъ вопросъ о поддержаньи
Политики, ведущей неизмнно
Къ одной великой цли.
МАРИНА.
Это значитъ
Лишь только то, что ты гораздо больше
Правитель, чмъ отецъ.
ДОЖЪ.
Нтъ, это значитъ,
Что я гораздо больше гражданинъ,
Чмъ что-либо другое. Если бъ мы
Въ теченіе столтій не имли
Подобныхъ гражданъ сотнями, иль если бъ
Внезапно перестали ихъ имть,
Чего, надюсь, впрочемъ, не случится,
Венеціи бы не было на свт.
МАРИНА.
Будь проклято правительство, когда
Его законы душатъ голосъ крови.

0x01 graphic

ДОЖЪ.
Когда бъ число дтей моихъ равнялось
Количеству прожитыхъ мною лтъ,
Я отдалъ ихъ бы всхъ, хотя, конечно,
Съ сердечною тоской, въ распоряженье
Отечества, послалъ бы за него
Ихъ въ воду и огонь, и даже — если бъ,
Понадобилось это,— согласился бъ,
Чтобъ вс они перетерпли также
Темницу, ссылку, смерть — все словомъ, что
Угодно будетъ родин.
МАРИНА.
И это
Зовутъ патріотизмомъ? Для меня
Подобный взглядъ, напротивъ, служитъ знакомъ
Лишь варварства! Позволь, однако, мн
Теперь увидть мужа. Я надюсь,
Что доблестные ‘десять’, несмотря
На всю ихъ осторожность, не откажутъ
Позволить слабой женщин увидть
Его въ тюрьм.
ДОЖЪ.
Я на себя беру
Теб позволить это, и немедля
Отдамъ приказъ о пропуск въ тюрьму.
МАРИНА.
Что хочешь ты, чтобъ я передала
Фоскари отъ отца?
ДОЖЪ.
Приказъ, чтобъ онъ
Послушенъ былъ законамъ.
МАРИНА.
Какъ! не больше?
По крайней мр ты его увидишь
Предъ ссылкою, быть можетъ, это будетъ
Въ послдній разъ.
ДОЖЪ.
Въ послдній разъ придется
Увидть мн послднее дитя!
О сынъ мой, сынъ! Скажи ему, я буду.

(Уходятъ).

ДЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.

СЦЕНА ПЕРВАЯ.

Тюрьма. Джакопо Фоскари.

ФОСКАРИ.
Безъ свта, кром блднаго мерцанья,
Скользящаго вдоль этихъ грустныхъ стнъ,
Служившихъ эхомъ горести несчастнымъ,
Сидвшимъ здсь! Безъ звука, кром слабыхъ
Стенаній, смертной горести, да слабыхъ
Шаговъ людей, окованныхъ цпями!
И вотъ зачмъ вернулся я назадъ
Въ Венецію! Мн думалось: быть можетъ,
Что время, разрушающее мраморъ,
Успетъ размягчить сердца людей,
Но я ихъ дурно зналъ — и мн, напротивъ,
Приходится на части разорвать
Свое здсь сердце, бившееся вчно
Лишь мыслью о Венеціи съ такой же
Любовью и горячностью, съ какой
Тоскуетъ на чужбин нжный голубь
По брошенномъ гнзд, когда сберется
Летть туда.

(Подходить къ стн).

Какія это буквы
Изсчены на камн? Можно ль будетъ
Мн ихъ прочесть при этомъ слабомъ свт?
А! это имена моихъ несчастныхъ
Собратьевъ по тюрьм, число и годъ
Ихъ горестей! Короткія слова —
Но много въ нихъ несчастья, чтобъ его
Возможно было выразить словами.
Страница эта каменная служитъ
Имъ скорбной эпитафіей. Несчастный,
Сидвшій здсь, писалъ на камн повсть
Своей жестокой скорби точно такъ же,
Какъ пламенный любовникъ пишетъ имя
Возлюбленной на дерев, сплетая
Его съ своимъ. Увы! я узнаю
Немало здсь именъ знакомыхъ мн
Людей, сраженныхъ горемъ точно такъ же.
Я напишу вдобавокъ къ именамъ
Ихъ имя Фоскари. Ему всего
Приличне стоять въ печальномъ списк,
Который можетъ только быть прочитанъ
Несчастными. (Пишетъ свое имя).

Входитъ тюремщикъ.

ТЮРЕМЩИКЪ.
Синьоръ! вотъ вашъ обдъ.
ФОСКАРИ.
Благодарю! Поставь его на землю.
Я голода не чувствую, но губы
Мои совсмъ засохли. Гд вода?
ТЮРЕМЩИКЪ.
Вотъ здсь.
ФОСКАРИ.
Благодарю!

(Пьетъ).

Теперь мн лучше.
ТЮРЕМЩИКЪ.
Мн велно сказать, что судъ надъ вами
До времени отсроченъ.
ФОСКАРИ.
До какого?
ТЮРЕМЩИКЪ.
Объ этомъ я не знаю. Также мн
Совтомъ данъ приказъ впустить сюда
Супругу вашу.
ФОСКAРИ.
А! жестокость ихъ
Смягчилась, наконецъ! Я пересталъ
На это ужъ надяться. Давно
Была тому пора.

Входитъ МАРИНА.

МАРИНА.
О милый мой!
ФОСКАРИ (обнимая ее).
Единственный мой другъ! какое счастье!
МАРИНА.
Мы больше не разстанемся.
ФОСКАРИ.
Ужели
Ты хочешь раздлить мою тюрьму?
МАРИНА.
Тюрьму, могилу, пытку, словомъ — все,
Лишь только бъ быть съ тобой. Могилу, впрочемъ,
Всего позднй, затмъ, что въ ней не будемъ
Мы знать другъ друга, я о ней сказала
Лишь потому, что легче быть съ тобою
И въ гроб мн, чмъ разлучиться вновь.
Довольно ужъ того, что я могла
Снести разлуку первую. Скажи,
Какъ чувствуешь себя теперь ты? Лучше ль
Твоимъ несчастнымъ членамъ? Ты блднешь!
Къ чему тогда вопросъ мой.
ФОСКАРИ.
Счастье видть
Тебя — и такъ внезапно — отдалось
Во мн такою радостью, что кровь,
Невольно хлынувъ къ сердцу, отлила
Отъ щекъ моихъ, заставивъ поблднть
Ихъ, какъ блдна и ты, моя Марина.
МАРИНА.
Тому причиной блдный полусвтъ
Темницы вчной этой, гд невдомъ
Лучъ солнечный, гд даже свтъ похожъ
Скорй на темноту и гд печально брежжетъ
На нашихъ лицахъ трепетнымъ мерцаньемъ
Лишь красный отблескъ факела сквозь темный
Смолистый дымъ, застлавшій все, и даже
Глаза твои. Но нтъ! твои глаза
Блестятъ! О, какъ блестятъ они!
ФОСКАРИ.
Твоихъ
Я видть не могу. Меня слпитъ
Свтъ факела.
МАРИНА.
А я, напротивъ, здсь
Ни зги не увидала бъ безъ него.
Ужель ты видть могъ въ такихъ потемкахъ?
ФОСКАРИ.
Сначала ничего, но время дало
Возможность мн привыкнуть къ вчной ночи.
Мерцанье дня, сквозившее порой
Сквозь трещины, проломанныя втромъ,
Казалось мн пріятнй во сто кратъ,
Чмъ свтъ блестящій солнца, если только
Онъ освщалъ передо мной не башни
Венеціи! Ты знаешь ли, что я
Сейчасъ писалъ передъ твоимъ приходомъ?
МАРИНА.
Писалъ? о чемъ?
ФОСКАРИ.
Я вырзалъ на камн
Свое здсь имя. Посмотри, вотъ здсь,
Какъ разъ вблизи собрата моего
По мсту заключенья, если только
Не лжетъ стнная надпись.
МАРИНА.
Чмъ онъ кончилъ
Судьбу свою?
ФОСКАРИ.
Не знаю: эти стны
Молчать умютъ о судьб людей
И говорятъ о нихъ однимъ намекомъ.
Подобныя темницы воздвигаютъ
Лишь только для умершихъ иль для тхъ,
Кто долженъ умереть. ‘Чмъ кончилъ онъ
Судьбу свою’, спросила ты меня:
Вотъ точно такъ же спросятъ очень скоро
И обо мн, и точно такъ же будетъ
Отвтъ исполненъ мрачнаго сомннья
И ужаса, когда ты не разскажешь
Мою исторію.
МАРИНА.
Я? говорить о томъ,
Что ты терплъ?
ФОСКАРИ.
А почему же нтъ?
Вс будутъ говорить о мн, и скоро:
Тиранство скрыть нельзя. Какой бы ужасъ
Оно ни совершило, правда все же
Найдетъ исходъ, хотя бы въ вид стоновъ,
Она пробьетъ и самый сводъ могилы.
Мн нечего бояться, чтобы память
Моя была дурна, а смерть нимало
Мн не страшна.
МАРИНА.
Ты будешь жить!
ФОСКАРИ.
А что же
Моя свобода?
МАРИНА.
Будь свободенъ духомъ.

0x01 graphic

ФОСКАРИ.
Вотъ истинно высокія слова,
Но лишь слова! звукъ музыки — прекрасной,
Но кратковременной! Духъ значитъ много,
Но онъ не все. Онъ далъ мн силы вынесть
Страданья пытки худшія, чмъ смерть,
Когда лишь правда то, что смерть не больше,
Какъ вчный сонъ. Я перенесъ все это
Безъ жалобы, ничтожный стонъ, который
Былъ вырванъ изъ груди моей, нанесъ
Позоръ моимъ лишь судьямъ, но на свт
Есть муки вдвое хуже: напримръ,
Прожить въ тюрьм весь вкъ, что суждено,
Быть можетъ, мн.
МАРИНА.
Увы! въ темниц этой
Все, что принадлежитъ теб во всемъ
Пространномъ государств, гд отецъ твой
Владыкою.
ФОСКАРИ.
Такая мысль едва ли
Поможетъ мн перенести мой плнъ.
Не мало стонетъ узниковъ въ темницахъ,
Но врядъ ли кто-нибудь, подобно мн,
Былъ заключенъ такъ близко отъ дворца
Его отца. Надежды лучъ, однако,
Порою посщаетъ и меня,
Подобный тмъ полоскамъ пыльнымъ свта,
Которымъ удается иногда
Проникнуть въ щель тюрьмы. Другого свта
Я не видалъ. Огонь тюремной лампы
Да блдное сіянье свтляка,
Попавшаго въ тенета паутины —
Вотъ все, что свтитъ здсь. Увы! я знаю,
Что мы переносить способны много.
Я это доказалъ своимъ примромъ
Передъ людьми, но мн ужасна мысль
Объ одиночеств: я родился
Для общества.
МАРИНА.
Съ тобою буду я.
ФОСКАРИ.
О если бъ это было такъ! Но нтъ —
Они не согласятся оказать
Такую милость мн, и я останусь
Одинъ, какъ былъ, безъ общества и даже
Безъ книгъ, замны ложной этой столь же
Фальшивыхъ, какъ он, людей. Я тщетно
Просилъ прислать мн лтописи нашей
Исторіи, портреты нашихъ предковъ —
И мн осталось изучать теперь
Лишь эти стны. Пятна ихъ и плсень
Врнй передадутъ картины длъ
Венеціи, чмъ древній залъ, въ которомъ
Развшены портреты славныхъ дожей
Съ подробнымъ изложеньемъ ихъ дяній.
МАРИНА.
Я сообщить пришла теб ршенье
Совта Десяти.
ФОСКАРИ.
Оно извстно
Заранй мн: смотри!

(Указываетъ на свои члены, какъ бы напоминая о пытк).

МАРИНА.
Нтъ, нтъ! не это!
Жестокость ихъ смягчилась, наконецъ.
ФОСКАРИ.
Чего жъ тогда хотятъ они?
МАРИНА.
Чтобъ ты
Вернулся снова въ Кандію.
ФОСКАРИ.
Такъ, значитъ,
Послдняя надежда для меня
Погасла навсегда. Я перенесъ бы
Темницу здсь, баюкаемый мыслью,
Что я на родин, я снесъ бы пытку,
Затмъ что въ воздух родномъ вдыхалъ я
Какую-то крпительную свжесть,
Подобно кораблю, когда средь бури
Гонимый грознымъ втромъ, все же онъ
Летитъ впередъ по плещущимся волнамъ*
Но тамъ, вдали Венеціи, на этомъ
Проклятомъ остров, среди рабовъ
Неврныхъ или ссыльныхъ, буду я
Подобенъ кораблю, когда онъ брошенъ
Разбитый на скалу. Я, живши тамъ
Все время, ощущалъ, что обращаюсь
Въ могильный прахъ и что умру наврно,
Когда вернутъ меня туда.
МАРИНА.
А здсь?
ФОСКАРИ.
Здсь я умру, по крайней мр, сразу,
Какимъ бы средствомъ ни было. Ужели
Лишатъ меня дйствительно гробницы
Отцовъ моихъ, какъ отняли уже
Наслдство ихъ и домъ?
МАРИНА.
Мой милый другъ*
Я испросила позволенье хать
Съ тобою въ ссылку, но притомъ таила
Другое на ум. Твоя любовь
Къ жестокому отечеству граничитъ
Съ безумной страстью. Ты зовешь напрасно
Ее патріотизмомъ. Для меня
Одно и то же жить иль тамъ, иль здсь,
Лишь только бъ видть мн тебя спокойнымъ
И радостнымъ среди свободной жизни.
Громаду этихъ тюремъ и дворцовъ
Никто не назоветъ, поврь мн, раемъ.
Сюда явились предки наши также
Несчастными изгнанниками.
ФОСКАРИ.
Да!
Несчастными — я это знаю.
МAРИНA.
Что же,
Мы видимъ, было дальше? Укрываясь
Отъ гунновъ злыхъ на этихъ островахъ,
Съ единственнымъ наслдьемъ древнихъ римлянъ —
Энергіей своей и бодрымъ духомъ —
Они создать умли средь лагунъ
Приморскій новый Римъ. Итакъ, ты видишь,
Какъ иногда несчастье насъ ведетъ
Къ нежданному добру. Изъ-за чего же
Скорбть теб такъ горько?

0x01 graphic

ФОСКАРИ.
Если бъ я
Былъ вынужденъ покинуть край родной,
Подобно нашимъ древнимъ патріархамъ,
Искавшимъ новой родины, съ своими
Стадами и добромъ, когда бы я
Былъ изгнанъ, какъ евреи изъ Сіона,
Иль наши предки, изгнанные грознымъ
Аттилой изъ Италіи на эти
Пустые острова — то помянулъ бы
Тогда свое отечество слезой
И грустной, тихой думой, а затмъ
Я обратился бы къ своимъ собратьямъ
Съ воззваніемъ создать себ иное
Отечество. Такую ссылку я,
Быть можетъ, перенесъ бы, хоть, признаться,
За это не ручаюсь.
МАРИНА.
Почему же?
Такая доля выпала мильонамъ
И тысячамъ достанется еще?
ФОСКАРИ.
Да, ты права, но вдь преданье намъ
Доноситъ всть лишь только о счастливцахъ,
Которымъ удается пережить
Такой погромъ. А кто сочтетъ сердца,
Погибшія въ молчаньи при разлук
Иль вслдъ за ней? Кто знаетъ о погибшихъ
Отъ страшнаго болзненнаго бреда,
Который заставляетъ иногда
Изгнанниковъ принять поверхность водъ
За мягкую траву полей отчизны?
Ты слышала, конечно, какъ порой
Родной напвъ гористыхъ странъ, раздавшись
Въ ушахъ изгнанника, когда живетъ онъ
Вдали отъ снжныхъ горъ своихъ и скалъ,
Такъ сильно и внезапно поражаетъ
Его своею прелестью, что онъ,
Истаявъ въ сладкой нг, умираетъ
Отъ радости, какъ будто отъ отравы.
Зовешь ты это слабостью — такъ знай же,
Что здсь, напротивъ сила! Въ ней источникъ
Всхъ высшихъ, честныхъ чувствъ! Кто не любилъ
Отечества, тотъ ничего не любитъ.
МАРИНА,
Такъ слушайся жъ его! Вдь ты въ изгнанье
Отправленъ имъ.
ФОСКАРИ.
Да, ты права — и это
Лежитъ на мн, какъ тяжкое проклятье
Любимой матери. Мн не стереть
Пятна позора этого. Другіе
Несчастные скитальцы, о которыхъ
Ты говоришь, шли въ тяжкое изгнанье,
Держась другь съ другомъ за руки. Они
Раскинули свои палатки вмст,
А я одинъ.
МАРИНА.
Ты боле не будешь
Въ изгнаніи одинъ, я отправляюсь
Съ тобою вмст.
ФОСКАРИ.
О, мой дорогой,
Любимый другъ! А какъ же наши дти?
МАРИНА.
Признаться, я боюсь, чтобы во имя
Политики Венеціи, которой
Не значитъ ничего порвать святйшій
Союзъ родства, враги не запретили
Намъ взять дтей съ собой.
ФОСКАРИ.
И ты ршишься
Оставить ихъ?
МАРИНА.
Оставлю, хоть и съ горемъ.
Ихъ должно мн оставить, лишь бы ты
Самъ научился меньше быть ребенкомъ.
Бери примръ съ меня, какъ мы должны
Обуздывать свои влеченья, если
Такъ требуетъ обязанность, а наша
Первйшая обязанность — умть
Сносить несчастья твердо.
ФОСКАРИ.
Разв я
Сносилъ ихъ мало!
МАРИНА.
Нтъ, напротивъ, слишкомъ
Достаточно отъ злобной тираніи,
И потому теб бы должно было
Понять, что ожидающая насъ
Судьба впередъ назваться можетъ счастьемъ
Въ сравненьи съ тмъ, что ты ужъ перенесъ.
ФОСКАРИ.
Ахъ, вижу я, что никогда теб
Не приводилось покидать родную
Венецію и видть, какъ скрывались
За синимъ, отдаленнымъ горизонтомъ
Дворцы ея, межъ тмъ какъ твой корабль,
Казалось, бороздилъ глубокимъ слдомъ
Не лоно водъ, а грудь твою! Не знаешь
Ты, вижу я, что значитъ видть солнце,
Безмолвно озаряющее яркимъ
Пурпурнымъ блескомъ стны дорогого
Родного города! Не ощущала
Ты — каково, увидвши во сн
Подобное блаженство, вдругъ проснуться
И не найти его!
МАРИНА.
Я раздлю
Съ тобою горе это. Будемъ думать
О томъ, какъ мы подемъ на чужбину
Изъ этого любимаго такъ сильно
Тобою города — коль скоро онъ
Любимъ тобой дйствительно — и гд
Теб его любовью отведенъ
Такой дворецъ для жизни! Наши дти
Останутся на попеченьи дожа
И дядей ихъ. Намъ надобно ухать
Сегодня въ ночь.
ФОСКАРИ.
Такъ скоро? Неужели
Мн не дадутъ увидться съ отцомъ?
МАРИНА.
Ты скоро съ нимъ увидишься.
ФОСКАРИ.
Гд?
МАРИНА.
Здсь
Иль въ герцогскихъ покояхъ. Мсто врно
Еще имъ не назначено. О, какъ
Желала бъ я, чтобъ ты переносилъ
Свое несчастье такъ же хладнокровно,
Какъ сноситъ онъ его!
ФОСКАРИ.
Не упрекай
Отца напрасно. На него сердился
Порой я самъ, но поступать иначе
Не можетъ онъ. Малйшій знакъ участья
Его ко мн могъ только бы навлечь
На голову почтенную его
Немедля подозрительность Совта,
А на меня сугубую бду.
МАРИНА.
Сугубую! Чего жъ намъ можно ждать
Отъ нихъ еще!
ФОСКАРИ.
Что мн бы запретили
Увидться передъ отъздомъ въ ссылку
Съ тобой и съ нимъ, какъ это ужъ случилось,
Когда я отправлялся въ первый разъ.
МАРИНА.
Да, да, ты правъ, и я себя считаю
Обязанной правительству за милость,
Оказанную мамъ. Я буду вдвое
Ее сильне чувствовать, когда
Помчимся оба мы съ тобой далека,
Далеко по волнамъ, оставя этотъ
Проклятый, злобный городъ.
ФОСКАРИ.
Замолчи!
Не проклинай его! Ужъ если я
Молчу о немъ, то кто посметъ клясть
Мою отчизну?
МАРИНА.
Богъ и вс Его
Святые ангелы! Кровь неповинныхъ,
Взывающая къ небу, стонъ и слезы
Невольниковъ въ оковахъ и несчастныхъ,
Поверженныхъ въ темницы, голосъ столькихъ
Несчастныхъ матерей, сестеръ и братьевъ’
Закабаленныхъ въ рабство десятью
Плшивыми и злыми головами.
Ее клянетъ твое молчанье! Если
Ты даже самъ не можешь возразить
На то, что я сказала,— кто же будетъ
Хвалить Венецію?
ФОСКАРИ.
Коль скоро такъ
Велитъ судьба, то будемъ заниматься
Ужъ лучше нашимъ сборомъ въ путь.

Входитъ ЛОРЕДАНО съ служителями.

ФОСКАРИ.
Кто это?
ЛОРЕДАНО (служителямъ).
Оставьте факелъ здсь и удалитесь.

(Служители уходятъ).

ФОСКАРИ.
Привтствую почтеннаго синьора!
Не думалъ я, чтобъ вамъ пришлось являться
Въ подобныя мста.
ЛОРЕДАНО.
Не въ первый разъ
Спускаюсь я сюда.
МАРИНА.
Зато въ послдній
Спустились бы, когда бы только люди
Достойно награждались по заслугамъ.
Зачмъ пришли сюда вы? Быть шпіономъ’
Иль чтобы насъ больне оскорбить?
ЛОРЕДАНО.
Вы ошибаетесь, синьора. Мн
Поручено лишь только объявить
Супругу вашему постановленье
Совта Десяти.
МАРИНА.
Любезность ваша
Немного опоздала.
ЛОРЕДАНО.
Какъ?
МАРИНА.
Ршенье
Ему сообщено уже. Конечно,
Я не могла исполнить это съ тми
Вниманьемъ и сочувствіемъ, какія
Предписаны Совтомъ, тмъ не менй
Онъ знаетъ все. Коль скоро вы явились
Сюда за благодарностью — примите
Ее скорй и уходите прочь.
Тюрьма мрачна довольно и безъ васъ,
А сверхъ того, живетъ въ ней много гадовъ,
Не меньше отвратительныхъ на видъ,
Хотя ихъ жало меньше ядовито.

0x01 graphic

ФОСКАРИ.
Ну, ну — зачмъ такъ говорить?
МАРИНА.
Затмъ,
Чтобъ дать ему понять, что онъ извстенъ
Намъ хорошо.
ЛОРЕДАНО.
Оставьте: полъ синьоры
Даетъ ей право говорить безъ страха
Все то, что пожелаетъ.
МАРИНА.
Я,синьоръ,
Имю сыновей: они съумютъ
Васъ отблагодарить.
ЛОРЕДАНО.
Желаю вамъ
Умно ихъ воспитать. Итакъ, Фоскари,
Ршеніе Совта вамъ извстно?
ФОСКАРИ.
Я сосланъ снова въ Кандію.
ЛОРЕДАНО.
Навчно.
ФОСКАРИ.
Не долгій срокъ!
ЛОРЕДАНО.
Я говорю: навчно.
ФОСКАРИ.
А я прибавлю вновь, что срокъ не дологъ#
ЛОРЕДАНО.
Тюрьма въ Кане на годъ, а затмъ
Свобода жить, гд будетъ вамъ угодно.
ФОСКАРИ.
Подобная свобода для меня
Не радостнй темницы. Справедливо ль,
Что судъ позволилъ жить со мною въ ссылк
Моей жен?
ЛОРЕДАНО.
Да, ежели она
Желаетъ этого.
МАРИНA.
Кто подалъ голосъ
За эту милость?
ЛОРЕДАНО.
Тотъ, кто не ведетъ
Войны и распрей съ женщиной.
МАРИНА.
Зато
Онъ притсняетъ всхъ людей. Я, впрочемъ,
Обязана его благодарить
За эту милость. Больше никакой
Не приняла бъ я отъ него иль прочихъ
Людей, ему подобныхъ
ЛОРЕДАНО.
Благодарность
Имъ принята съ такимъ же точно чувствомъ,
Съ какимъ предложена.
МАРИНА.
И пусть ему
Она послужитъ въ пользу ровно въ томъ же
Размр, но не больше.
ФОСКАРИ.
Все ли вы
Сказали намъ, синьоръ? Конечно, вамъ
Должно извстнымъ быть, что намъ немного
Дано часовъ для сбора и что ваше
Присутствіе тревожитъ и стсняетъ
Синьору эту, равную по крови
И роду съ вами.
МАРИНА.
Родъ мой выше.
ЛОРЕДАНО.
Чмъ?
МАРИНА.
Онъ выше благородствомъ. Говорятъ же
Про быстраго коня, что кровь его
Чиста и благородна. Я родилась
Въ Венеціи, гд есть всего четыре
Коня и то изъ бронзы, но слыхала,
Что выражались такъ венеціанцы,
Живущіе на берегахъ Египта
И близкой съ нимъ Аравіи. Что жъ можетъ
Намъ помшать оцнивать такими жъ
Словами кровь людей? Высокій родъ
Гордиться долженъ чувствами, а вовсе
Не древностью. Мой родъ не меньше древенъ,
Чмъ вашъ, синьоръ, но онъ далеко лучше
По представителямъ. Прошу, не хмурьтесь,
А лучше проглядите хорошенько
Рядъ предковъ вашихъ, столь извстныхъ славой
И доблестью. Краснйте передъ ними
И будьте въ томъ убждены, что вс
Они бы покраснли точно такъ же
За этакихъ потомковъ, полныхъ злобы <
И низости.
ФОСКАРИ.
Опять, Марина!
МАРИНА.
Да!
Опять Марина! Разв ты не видишь,
Что онъ сюда явился лишь затмъ,
Чтобы насытить злость свою, любуясь
На наши горести, такъ потому пусть онъ
И терпитъ вмст съ нами.
ФОСКАРИ.
Трудно очень
Намъ этого достигнуть.
МАРИНА.
О, поврь,
Онъ мучится теперь уже. Пускай
Скрываетъ онъ гнетущую тоску
Подъ каменною маской и подъ видомъ
Ироніи, но все же онъ страдаетъ.
Немного надо правды, чтобъ смутить
Презрннаго клеврета сатаны —
И я, поврь, своимъ короткимъ словомъ
Заставила почувствовать его
Такую жъ точно боль, какую будетъ
Онъ чувствовать отъ адскаго огня,
Когда умретъ. Взгляни, какъ онъ смущенъ,
Какъ избгаетъ встртиться глазами
Съ моимъ лицомъ и поступаетъ такъ,
Держа въ рукахъ оковы, смерть и ссылку!
Но все оружье это не послужитъ
Ему щитомъ: я поразить умла
Его до глубины его холодной
И каменной души. Онъ мн не страшенъ.
Мы можемъ только умереть, ему же,
Напротивъ, ничего нтъ хуже жизни.
Онъ съ каждымъ пережитымъ снова днемъ
Все больше приближается къ проклятью
И гибели.
ФОСКАРИ.
Ты говоришь, какъ будто
Лишилася разсудка.
МАРИНА.
Кто жъ заставилъ
Насъ потерять его?
ЛОРЕДАНО.
Оставьте: пусть
Она болтаетъ, что угодно. Мн
Отъ этого не хуже.
МАРИНА.
Нтъ, вы лжете!
Цль вашего прихода заключалась
Въ намреньи полюбоваться злобно
Несчастьемъ нашимъ, вы наврно ждали
Отъ насъ горячихъ просьбъ, хотли видть
Потоки слезъ, искали насладиться
Печальнымъ видомъ горькаго несчастья,
Въ которое поверженъ вами сынъ
Властительнаго герцога, короче,
Хотлось вамъ попрать ногами тхъ,
Кто безъ того уже поверженъ — дло,
Котораго не сдлалъ бы палачъ,
Чей видъ одинъ ужасенъ людямъ! Что же
Успли вы? Несчастья наши точно
Сильнй всего, что вы могли придумать,
И все жъ при этомъ я спрошу: вы сами
Что чувствуете?
ЛОРЕДАНО.
То же, что скала.
МАРИНА.
Скала подъ громовымъ ударомъ точно
Не чувствуетъ, но все жъ бываетъ имъ
Разрушена. Оставимъ же, Фоскари,
Злодя этого. Лишь онъ одинъ
Достоинъ быть жильцомъ подобной кельи,
Которую онъ часто населялъ,
Но никогда какъ слдуетъ, покуда
Не будетъ самъ томиться въ ней.

Входить дожъ.

ФОСКАРИ.
Отецъ мой!
ДОЖЪ (обнимая его).
Мой сынъ, Джакопо! сынъ мой!
ФОСКАРИ.
Какъ давно
Не слышалъ я, чтобъ вы произносили
Мое и наше имя!
ДОЖЪ.
Сынъ мой! если бъ
Ты только зналъ!
ФОСКАРИ.
Я не привыкъ роптать.
ДОЖЪ.
О, это мн извстно хорошо!
МАРИНА (указываЯ на Лоредано).
Дожъ! дожъ! смотри.
ДОЖЪ.
Я вижу, что жъ ты хочешь
Сказать мн этимъ?
МАРИНА.
Дать теб совтъ
Быть осторожнымъ.
ЛОРЕДАНО.
Осторожность — точно
Одно изъ замчательнйшихъ качествъ
Синьоры этой, потому она
Его рекомендуетъ и другимъ.
МАРИНА.
Я въ ней, синьоръ, не вижу вовсе качествъ,
А лишь необходимость для того,
Кто принужденъ вести дла съ злодемъ.
Я точно такъ же подала бъ совтъ
Быть осторожнымъ, если бъ увидала,
Что кто-нибудь готовъ ступить ногой
На голову эхидны.
ДОЖЪ.
Дочь моя,
Ты ошибаешься: мн хорошо
Извстенъ Лоредано.
ЛОРЕДАНО.
Вамъ онъ будетъ
Извстенъ лучше.
МАРИНА.
Но при этомъ худшимъ
Не можетъ показаться.
ФОСКАРИ.
Перестанемъ,
Отецъ, терять минуты разставанья
На лишніе упреки. Неужели
Дйствительно мы видимся съ тобой
Въ послдній разъ?
ДОЖЪ.
Взгляни, мой сынъ, на эти
Сдые волосы.
ФОСКАРИ.
Я убжденъ,
Что не достигну никогда такихъ же
Сдинъ, какъ ты. Позволь поцловать
Тебя, отецъ. Ни разу въ цлой жизни
Не чувствовалъ сильне я, какъ крпко
Тебя люблю. Не покидай, прошу,
Дтей моихъ, оставшихся сиротъ
Отъ твоего послдняго дитяти.
Пусть будутъ для тебя они тмъ самымъ,
Чмъ былъ я прежде, но избави Боже,
Чтобъ имъ когда-нибудь пришлось извдать
Судьбу отца. Могу ли я увидть
Ихъ предъ отъздомъ?
МАРИНА.
Нтъ! не здсь, не здсь!
ФОСКАРИ.
Не все ль равно, когда и гд увидятъ
Отца родныя дти?
МАРИНА.
Пусть увидятъ
Они его не тамъ, гд страхъ и ужасъ
Оледенятъ ихъ юныя сердца.
Они одты, сыты, спятъ спокойно,
Не зная страшной истины, что ихъ
Отецъ отверженъ родиной. Конечно,
Легко случиться можетъ, что и имъ
Готовится подобная жъ судьбина.
Но если такъ, то пусть, по крайней мр,
Они ее получатъ какъ наслдство,—
Не какъ удлъ. Ихъ молодое сердце
Хотя вполн открыто для любви,
Но въ то же время можетъ слишкомъ сильно
Поддаться ужасу. А этотъ мрачный,
Ужасный склепъ, плескъ волнъ морскихъ, шумящихъ ‘
Гораздо выше мста, гд теперь
Съ тобою мы, тяжелый, спертый воздухъ,
Врывающійся въ трещины,— все это
Ихъ можетъ испугать. Имъ не въ привычку
Дышать подобнымъ воздухомъ, хотя
И ты и я, а боле всего
Почтенный Лоредано, переносимъ
Его безъ злыхъ послдствій.
ФОСКАРИ.
Правда! Я
Объ этомъ не подумалъ. Надо будетъ
Ухать, не видавши ихъ.
ДОЖЪ.
Нтъ,
Ты можешь ихъ увидть у меня.
ФОСКАРИ.
И я покинуть долженъ всхъ ихъ?
ЛОРЕДАНО.
Да.
ФОСКАРИ.
Мн не дадутъ ни одного?
ЛОРЕДАНО.
Они
Теперь принадлежатъ отчизн
МАРИНА.
Какъ?
До этихъ поръ я ихъ звала своими.
ЛОРЕДАНО.
Они и будутъ вашими во всемъ,
Что можетъ относиться до заботъ
И долга матери.
МАРИНА.
О да! во всемъ,
Что тягостно и трудно. При болзни
Я буду ихъ лчить, когда случится,
Что кто-нибудь умретъ изъ нихъ,— я буду
Ихъ хоронить и плакать, но коль скоро
Удастся мн ихъ выростить, то вы
Ихъ обратите въ слугъ своихъ, въ солдатъ,
Въ сенаторовъ, въ невольниковъ — во все,
Что будетъ вамъ угодно, дочерей же
Вы отдадите вашимъ сыновьямъ
За ихъ приданое… Вотъ т заботы,
Которыя правительство охотно
Пріемлетъ на себя, чтобы пристроить
Дтей своихъ!
ЛОРЕДАНО.
Пора! попутный втеръ
Теперь благопріятенъ.
ФОСКАРИ.
Какъ могли вы
Узнать объ этомъ здсь, гд никогда
Не ветъ свжимъ воздухомъ?
ЛОРЕДАНО.
Такъ было,
Когда я шелъ сюда. Галера ждетъ
У пристани на Рива-ди-Скьявони.

0x01 graphic

ФОСКАРИ.
Отецъ, прошу тебя, пройди впередъ
И приготовь дтей меня увидть.
ДОЖЪ.
Будь твердъ, мой сынъ.
ФОСКАРИ.
Стараюсь быть, насколько
Возможно это мн.
МАРИНА.
По крайней мр,
Покинемъ мы ужасную тюрьму.
А вмст и того, чьей доброт
Обязанъ былъ ты прошлымъ заключеньемъ.
ЛОРЕДАНО.
И ныншней свободой.
ДОЖЪ.
Да, онъ правъ!
ФОСКАРИ.
Пусть будетъ такъ, но мн въ свобод этой
Лишь перемна цпи на другую —
Тягчайшую. Онъ это зналъ — и вотъ
Причина всхъ его стараній. Впрочемъ,
Я не ропщу.
ЛОРЕДАНО.
Вамъ надо торопиться:
Часы не ждутъ.
ФОСКАРИ.
Увы! не думалъ я,
Что буду покидать съ такой тоскою
Подобное жилище! Но когда
Я думаю, что съ каждымъ новымъ шагомъ
Все буду дальше отъ моей родной
Венеціи — я съ горькимъ сожалньемъ
Смотрю на эти стны и готовъ…
ДОЖЪ.
Не плачь, мой сынъ.
МАРИНА.
О, нтъ, пускай онъ плачетъ!
Онъ слезъ не проливалъ на страшной пытк —
Тамъ это было бъ слабостью, но здсь
Онъ въ полномъ прав плакать. Слезы могутъ
Ему быть утшеньемъ: въ этомъ сердц
Такъ много нжности. Я въ состояньи
Сама теперь заплакать, чтобъ смшать
Мой плачъ съ его слезами, но не стану,
Чтобъ не доставить плачемъ наслажденья
Злодю этому. Идемте! Дожъ, впередъ!
ЛОРЕДАНО.
Эй! факелъ!
МАРИНА.
Да! свтите намъ! Нашъ путь
Напоминаетъ шествіе къ костру,
А Лоредано плачетъ, какъ наслдникъ.
ДОЖЪ.
Ты слабъ, мой сынъ: опрись на руку эту.
ФОСКАРИ.
Кто думать могъ, что старость будетъ такъ
Служить опорой юности? Моя
Рука должна была бъ подать вамъ помощь.
ЛОРЕДАНО.
Хотите руку?
МАРИНА.
Не бери, Фоскари:
Она тебя ужалитъ! Прочь подите,
Синьоръ, отъ насъ. Поврьте, что когда бъ
Вы руку протянули, чтобъ исторгнуть
Изъ мрачной бездны насъ, то и тогда бы
Отвергли мы ее! Идемъ, Фоскари!
Опрись на руку, данную теб
Предъ алтаремъ! Я не могла спасти
Тебя своей рукой, но буду вчно
Теб опорой врною и твердой.

(Уходятъ).

ДЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

СЦЕНА ПЕРВАЯ.

Комната во дворц дожа.

Входятъ ЛОРЕДАНО и БАРБАРИГО.

БАРБАРИГО.
Ты убжденъ бъ возможности проекта?
ЛОРЕДАНО.
Вполн.
БАРБАРИГО.
Онъ отзовется тяжело
На старческихъ годахъ его.
ЛОРЕДАНО.
Скажи,
Что онъ его скоре успокоитъ,
Снявъ бремя власти съ утомленныхъ плечъ.
БАРБАРИГО.
И разобьетъ ему съ тмъ вмст сердце.
ЛОРЕДАНО.
Съ годами сердце длается тверже.
Онъ видлъ горе сына — и при этомъ
Одинъ лишь разъ замтить можно было,
Что обнаружилъ онъ въ тюрьм свое
Отчаянье, бывъ прежде твердъ, какъ камень.
БАРБАРИГО.
Да, ежели судить его мы будемъ
Лишь по лицу, но мн не разъ случалось
Въ самомъ его спокойствіи подмтить
Такую скорбь, что самый ярый взрывъ
Отчаянья не могъ бы быть ужаснй.
Гд онъ теперь?
ЛОРЕДАНО.
Въ тхъ комнатахъ дворца,
Которыя назначены всему
Семейству ихъ.
БАРБАРИГО.
И онъ теперь, конечно,
Прощается.
ЛОРЕДАНО.
Да, съ сыномъ, а затмъ
Простится съ званьемъ дожа.
БАРБАРИГО.
А когда
Удетъ сынъ?
ЛОРЕДАНО.
Сейчасъ. Пора прервать
Ихъ долгое прощанье.
БАРБАРИГО.
Для чего же?
Не отнимай послднія минуты
Свиданья ихъ.
ЛОРЕДАНО.
Не я тому причиной.
Но насъ зовутъ важнйшія дла:
Сегодня старый дожъ простится съ властью,
И нын же настанетъ первый день
Послдняго изгнанія Фоскари.
Вотъ какъ должны мы мстить!
БАРБАРИГО.
Чрезчуръ жестока,
По моему, такая месть.
ЛОРЕДАНО.
Напротивъ,
Она чрезчуръ мягка. Въ ней даже нтъ
Основы всякой мести: воздаютъ
За смерть такою жъ смертью. Старый дожъ
Останется поэтому — какъ былъ —
Мн должникомъ за смерть отца и дяди.
БАРБАРИГО.
Онъ отвергаетъ это обвиненье.
ЛОРЕДАНО.
О да, вполн!
БАРБАРИГО.
И ты ему не вришь?
ЛОРЕДАНО.
Ни на волосъ.
БАРБАРИГО.
Но если мы должны
Ршить своимъ вліяніемъ въ Совт
Вопросъ о низложеньи, то пускай же
Свершится это все, по крайней мр,
Съ почтеніемъ, какое мы питаемъ
Къ его годамъ, достоинствамъ и сану.
ЛОРЕДАНО.
Что до учтивостей, то противъ нихъ
Я возставать не буду, лишь бы только
Свершилось дло. Можешь, если хочешь,
Явиться къ дожу посланнымъ Совта
И умолять его хоть на колняхъ —
Какъ сдлалъ Барбарусса передъ папой —
Отречься отъ внца.
БАРБАРИГО.
А если онъ
На то не согласится?
ЛОРЕДАНО.
Мы низложимъ
Его своею властью и назначимъ
Другого герцога.
БАРБАРИГО.
А что объ этомъ
Гласитъ законъ?
ЛОРЕДАНО.
Какой законъ? У насъ
Законъ — Совтъ. Когда жъ онъ не захочетъ
Исполнить роль закона, то закономъ
Явлюся я!
БАРБАРИГО.
На собственный свой рискъ?
ЛОРЕДАНО.
Опасности здсь нтъ. Права и власть
Совта обезпечены.
БАРБАРИГО.
Фоскари
Уже два раза предлагалъ покинуть
Внецъ и власть — и дважды получилъ
Отказъ Совта.
ЛОРЕДАНО.
Тмъ скорй получимъ
Его согласье мы.
БАРБАРИГО.
Теперь не онъ
Затялъ это дло.
ЛОРЕДАНО.
Ну, такъ, значитъ,
Тмъ боле онъ долженъ оцнить
Вниманье наше къ прежнимъ настояньямъ.
Коль скоро онъ былъ искрененъ, то долженъ
За то быть благодарнымъ, если жъ нтъ,
То пусть послужитъ это наказаньемъ
Ему за лицемрье. Но, однако,
Пора итти: товарищи собрались.
Прошу тебя быть твердымъ. Я представлю
Совтникамъ такіе аргументы,
Которые заставятъ ихъ ршиться
На низложенье дожа. Я усплъ
Развдать ихъ намренья и мысли,
И если ты, съ сомнньями своими,
Не вздумаешь мшать намъ, какъ всегда —
Все будетъ хорошо.
БАРБАРИГО:
Когда бъ я могъ
Увренъ быть, что низложенье дожа
Не навлечетъ и на него бды,
Какой подвергся сынъ его,— тебя бы
Я поддержалъ.
ЛОРЕДАНО.
Онъ будетъ безопасенъ,
Ручаюсь въ томъ. Пусть доживетъ, гд хочетъ,
Свой старый вкъ. Теперь вся наша цль —
Лишь тронъ его.
БАРБАРИГО.
Развнчанные принцы
Живутъ не долго.
ЛОРЕДАНО.
Люди же, которымъ
За восемьдесятъ лтъ, опережаютъ
Кончиною и ихъ.
БАРБАРИГО.
Такъ почему же
Не подождать отсрочки столь короткой?
ЛОРЕДАНО.
Мы ждали слишкомъ долго, онъ зажился
Ужъ слишкомъ долго, но пора, однако,
Идти въ Совтъ. (Уходятъ).

Входятъ МЕММО и СЕНАТОРЪ.

СЕНАТОРЪ.
Приказано явиться
Сейчасъ въ Совтъ! Что можетъ это значить?
МЕММО.
Отвтъ на это могутъ дать лишь члены,
Они, синьоръ, не любятъ сообщать
Впередъ свои ршенія и мысли.
Мы знаемъ только то, что насъ позвали.
СЕНАТОРЪ.
Для нихъ довольно этого, но я
Желалъ бы знать побольше.
МЕММО.
Будьте только
Послушны — и узнаете. Когда же
Ршитесь вы ослушаться, то скоро
Узнаете и то, что лучше бъ было
Исполнить ихъ приказъ.
СЕНАТОРЪ.
Я и не думалъ
Быть противъ, но…
МЕММО.
Вы знаете, что ‘но’
Въ Венеціи измнникъ. Потому
Оставьте лучше ваши ‘но’, когда
Не хочется вамъ перейти по мосту,
Откуда нтъ возврата.
СЕНАТОРЪ.
Я молчу.

0x01 graphic

МЕММО.
А сверхъ того — къ чему сомннья ваши?
Совтъ призвалъ въ собранье двадцать пять
Патриціевъ, чтобы принять участье
Въ его сужденьяхъ. Оба мы попали
Въ число избранниковъ и потому,
Мн кажется, намъ слдуетъ гордиться
Высокой честью быть въ сред такого
Великаго собранья.
СЕНАТОРЪ.
Это правда —
И я не возражаю.
МЕММО.
Мы имемъ
Вс данныя надяться, что сами
Когда-нибудь достигнемъ званья членовъ
Совта Десяти. Надежда эта
Доступна всмъ, родившимся отъ крови
Патриціевъ, а потому намъ должно
Считать большою честью, если насъ
Зовутъ принять участіе въ Совт,
Хоть временно. Намъ надобно умть
Воспользоваться случаемъ такимъ,
Какъ школою.
СЕНАТОРЪ.
Посмотримте жъ, о чемъ
Сегодня будетъ рчь. Конечно, дло
Достойно любопытства и вниманья.
МЕММО.
Какое бъ дло ни было, но мы
Заплатимъ нашей жизнью за нескромность,
А потому оно, конечно, важно
По отношенью къ намъ.
СЕНАТОРЪ.
Я не искалъ
Быть призваннымъ въ Совтъ, но если разъ
Меня туда призвали, хоть и противъ
Желанья моего, то я, конечно,
Исполню добросовстно свой долгъ.
МЕММО.
Не будемте жъ послдними, коль скоро
Вопросъ о томъ, чтобъ выполнить приказъ
Совта Десяти.
СЕНАТОРЪ.
Не вс еще собрались,
Но я согласенъ съ вами: время намъ
Отправиться.
МЕММО.
Пришедшій раньше прочихъ
Выигрываетъ много, потому
Не будемте одними изъ послднихъ.

(Уходятъ).

Входятъ ДОЖЪ, ДЖАКОПО ФОСКАРИ и МАРИНА.

ФОСКАРИ.
Отецъ, я долженъ хать — и уду,
Но все жъ прошу тебя, употреби
Старанья вс, чтобъ мн когда-нибудь
Дозволили вернуться, какъ бы срокъ
Изгнанья ни былъ дологъ. Пусть мн будетъ
Надежда эта свтлымъ маякомъ
Въ моихъ страданьяхъ! Пусть усугубятъ
Мн строгость наказанья, лишь бы только
Я зналъ, что будетъ срокъ, когда опять
Вернусь я вновь сюда.
ДОЖЪ.
Мой сынъ, ты долженъ
Послушенъ быть законамъ государства:
Не намъ смотрть, что будетъ дальше.
ФОСКАРИ.
Все же
Имю право я смотрть на то,
Что было прежде. Думай обо мн.
ДОЖЪ.
Ты былъ мн самымъ дорогимъ изъ всхъ
Дтей моихъ, когда ихъ было много,
Тмъ боле мн дорогъ ты теперь,
Когда одинъ остался, но коль скоро
Потребовала бъ родина, чтобъ были
Исторгнуты изъ гроба кости прочихъ
Моихъ дтей и высланы въ изгнанье
И если бъ тни ихъ, слетвшись, съ плачемъ
Возстали противъ этого — я все же
Остался бъ твердъ, какъ камень, ради долга,
Важнйшаго изъ всхъ.
МАРИНA.
Пойдемъ, мой другъ!
Такіе разговоры могутъ только
Усилить наше горе.
ФОСКАРИ.
Насъ пока
Еще не звали. Паруса галеры
Не подняты и втеръ можетъ стихнуть.
МАРИНА.
А если онъ и стихнетъ, разв съ этимъ
Измнится ихъ сердце? Легче будетъ
Судьба твоя? Галера и безъ втра
Покинетъ портъ на веслахъ.
ФОСКAРИ.
О, стихіи!
Гд ваши бури и гроза?
МАРИНА.
Он
Въ сердцахъ людей. Ужель нельзя ничмъ
Тебя мн успокоить?
ФОСКAРИ.
Никогда
Не приникалъ морякъ съ такой горячей
Мольбой къ святымъ, прося ему послать
Попутный, тихій втеръ, какъ усердно
Молю я васъ, защитники святые
Отечества! Моя любовь къ нему
Свята не меньше вашей. Поднимите,
Молю я васъ, со дна Адріатики
Всю злость валовъ! Пускай проснется втеръ,
Чреватый злыми бурями! Пускай
Реветъ и злится онъ, пока не будетъ
Избитый трупъ мой выброшенъ на берегъ
Родного Лидо, гд мой бренный прахъ
Смшается съ пескомъ родной земли,
Глубоко мной любимой, но которой
Ужъ больше мн не видть!
МАРИНА.
Ты желаешь
Такой судьбы и мн?
ФОСКAРИ.
О, нтъ, моя
Безцнная и добрая Марина!
Ты слишкомъ хороша и молода
Для этого. Живи! живи на счастье
Дтей твоихъ! И безъ того они
Лишатся на довольно долгій срокъ
Заботъ твоихъ и ласкъ изъ за того,
Что любишь ты меня. Нтъ, пусть бушуетъ
Лишь для меня бурливый втеръ! Пусть
Бросаетъ онъ ладью, пока матросы
Не обратятъ, блдня, на меня
Отчаяннаго взгляда, какъ взглянули
Когда-то финикійцы на Іону,
И не ршатся выбросить меня
За бортъ,какъ жертву волнамъ.Злость стихій,
Которой буду сгубленъ я, окажетъ
Все жъ боле участья мн, чмъ люди.
Я мертвый буду вынесенъ волнами
На берегъ милой родины. Рыбакъ
Мн выкопаетъ бдную могилу
На голомъ берегу, и ужъ наврно
Не будетъ больше тамъ погребено
Разбитое столь тяжкимъ горемъ сердце.
О, для чего не разобьется тотчасъ
Оно въ куски! Зачмъ, зачмъ живу я?
МАРИНА.
Затмъ, чтобъ научиться управлять
Собой впередъ и жить, не предаваясь
Такому малодушью. Ты сносилъ
Несчастье легче прежде. Неужели
Сравниться можетъ ныншнее горе
Съ тмъ, что уже прошло: съ тюрьмой и пыткой,
Которыя ты вытерплъ безъ жалобъ?
ФОСКАРИ.
Теперешнее горе хуже вдвое,
Чмъ злйшія мученія на дыб.
Но ты права: я долженъ покориться.
Прощай, отецъ! благослови меня!
ДОЖЪ.
Дай Богъ, чтобы мое благословенье
Пошло теб на пользу. Все же я
Его даю.
ФОСКАРИ
Прости!
ДОЖЪ.
За что?
ФОСКАРИ.
Прости моей несчастной матери за то,
Что въ свтъ рожденъ я ею. Я прощаю
Равно себ за то, что жилъ! Тебя же
За данную мн жизнь, въ лиц отца.
МАРИНА.
Но что же сдлалъ ты?
ФОСКАРИ.
Я? ничего.
Вся жизнь моя была полна лишь горемъ,
Но я страдалъ такъ много, что невольно
Мн мысль приходитъ въ голову — не точно ль
Я въ чемъ-нибудь преступенъ. Если такъ,
То пусть, по крайней мр, эта кара
Меня спасетъ отъ наказанья — тамъ!
МАРИНА.
Не бойся! Тамъ постигнетъ наказанье
Твоихъ злодевъ.
ФОСКАРИ.
Врядъ ли будетъ такъ.
МАРИНА.
Ты этому не вришь?
ФОСКАРИ.
Я не въ силахъ
Имъ даже пожелать того, чему
Они меня подвергли.
МАРИНА.
Все заплатятъ,
Злоди! все, сторицею! Пускай
Грызетъ ихъ червь, который никогда
Не умираетъ.
ФОСКАРИ.
Но они, вдь, могутъ
Раскаяться.
МАРИНА.
Когда они бы даже
Раскаялись, — не приняло бы небо
Молитвъ подобныхъ демоновъ.

Входитъ офицеръ со стражей.

0x01 graphic

ОФИЦЕРЪ.
Синьоръ,
Галера ждетъ у берега и втеръ
Задулъ благопріятный. Все готово.
ФОСКАРИ.
И я готовъ. Дай руку мн, отецъ,
Въ послдній разъ.
ДОЖЪ.
Возьми! О какъ дрожитъ
Твоя рука!
ФОСКАРИ.
Отецъ, ты обманулся:
Не я дрожу, а ты. Прощай! прощай!
ДОЖЪ.
Прощай и ты. Все ль сказано тобой
Предъ разставаньемъ?
ФОСКАРИ.
Все. (Офицеру). Синьоръ, прошу васъ,
Позвольте опереться мн!
ОФИЦЕРЪ.
Вы блдны!
Держитесь за меня — вы пошатнулись!
Эй! кто-нибудь! Воды!
МАРИНА.
Онъ умираетъ!
ФОСКАРИ.
Нтъ, нтъ, мн хорошо, лишь въ странномъ свт
Все представляется глазамъ… Гд двери?
МАРИНА.
Уйдите вс, я поддержу его!
Мой милый… Господи, какъ стало тихо
Въ немъ биться сердце!
ФОСКАРИ.
Свтъ! такъ это свтъ?
Мн дурно!
ОФИЦЕРЪ (подавая воду).
Воздухъ освжитъ, быть можетъ,
Потерянныя силы.
ФОСКАРИ.
Нтъ! едва ли.
Отецъ! жена! гд руки ваши?
МАРИНА.
Смерть
Сквозитъ въ его померкшемъ взгляд. Милый,
Какъ чувствуешь себя ты?
ФОСКАРИ.
Хорошо.

(Умираетъ).

ОФИЦЕРЪ.
Онъ умеръ.
ДОЖЪ.
Онъ свободенъ.
МАРИНА.
Нтъ! нтъ! нтъ!
Онъ живъ еще! Онъ такъ бы не оставилъ
Меня одну!
ДОЖЪ.
О, дочь моя!
МАРИНА.
Молчи,
Молчи, старикъ! я боле теб
Не дочь теперь, вдь ты лишился сына.
О, Фоскари!
ОФИЦЕРЪ.
Намъ надо унести
Отсюда тло.
МАРИНА.
Прочь! не смй касаться
Къ нему, палачъ презрнный. Должность ваша
Кончается со смертью! Если жертва
Убита разъ, то даже вашъ жестокій
Законъ молчитъ предъ этимъ. Тло будетъ
Оставлено на попеченье тхъ,
Кто лучше васъ почтитъ его.
ОФИЦЕРЪ.
Я долженъ
Немедля доложить о всемъ Совту
И сдлать то, что мн прикажетъ онъ.
ДОЖЪ.
Ступай сказать, по приказанью дожа,
Что Синьорія не иметъ правъ
Надъ мертвымъ тломъ. Фоскари при жизни
Былъ собственностью родины, какъ всякій
Изъ подданныхъ. Теперь онъ только мой!
О, бдное дитя мое!

(Офицеръ уходитъ).

МАРИНА.
Ужели
Я буду жить?
ДОЖЪ.
Жить для дтей, Марина!
МАРИНА.
Да, правъ ты: дти живы — я должна
Ихъ воспитать достойными слугами
Отечеству, и умереть, какъ умеръ
Несчастный ихъ отецъ! О, какъ завидна
Въ Венеціи судьба безплодныхъ женщинъ!
Зачмъ не прожила свой вкъ бездтной
И мать моя?
ДОЖЪ.
Несчастныя созданья!
МАРИНА.
Какъ! наконецъ почувствовалъ и ты!
Ты чувствуешь? Куда жъ двалась твердость
Владыки государства?
ДОЖЪ (падая на тло сына).
Здсь она!
МАРИНА.
Да! плачь теперь! Я думала, въ теб
Нтъ больше слезъ, а ты, я вижу, пряталъ
Ихъ до поры, когда он излишни.
Но впрочемъ, плачь! Онъ больше не заплачетъ
Ужъ никогда.

Входятъ ЛОРЕДАНО и БАРБАРИГО.

ЛОРЕДАНО.
Что здсь случилось?
МАРИНА.
А!
Злой демонъ здсь, чтобъ оскорблять умершихъ?
Прочь, сатана! Оставь святое мсто:
Оно освящено невиннымъ прахомъ
Умершаго! Ступай туда, гд ты
Привыкъ пытать людей.
БАРБАРИГО.
Мы совершенно
Не знали о случившемся, мы шли
Изъ залы засданья.
МАРИНА.
Такъ идите жъ!
ЛОРЕДАНО.
Мы ищемъ дожа.
МАРИНА (указывая на лежащаго дожа).
Вотъ — гляди! Онъ занятъ
Теперь трудомъ, который вы взвалили
Ему на плечи. Что жъ! вполн ль теперь
Ты, счастливъ и доволенъ?
БАРБАРИГО.
Мы не станемъ
Смущать семейныхъ горестей.
МАРИНА,
О, нтъ!
Вы ихъ лишь причиняете, а тамъ
Вамъ все равно.
ДОЖЪ (вставая),
Синьоры, я готовъ
Теперь васъ слушать.
БАРБАРИГО.
Для чего жъ такъ скоро?
ЛОРЕДАНО.
Такъ надо, дло важно.
дожъ.
Если такъ,
То я могу лишь только повторить,
Что слушать васъ готовъ.
БАРБАРИГО.
Хотя теперь
Венеція дйствительно въ большомъ
И крайнемъ затрудненьи, какъ корабль
Надъ бездною, но мы умемъ чтить
Семейныя несчастья.
ДОЖЪ.
Очень васъ
Благодарю. Коль скоро вы явились
Съ печальными встями — говорите:
Ничто уже не можетъ потрясти
Меня сильне зрлища, какое
Вы видите. Когда же ваши всти,
Напротивъ, хороши — не бойтесь ими
Меня утшить: это будетъ тщетно.
БАРБАРИГО.
Я искренно желалъ бы васъ утшить.
ДОЖЪ.
Слова мои относятся не къ вамъ,
А къ Лоредано: онъ ихъ понимаетъ.
МАРИНА (смотря на трупъ).
О! это такъ!
ДОЖЪ.
Что хочешь ты сказать?
МАРИНА.
Тшъ! тшъ! Смотрите — струйка свжей крови
Явилась на запекшихся губахъ
Покойнаго. Вдь такъ всегда бываетъ
Съ умершими при вход ихъ убійцъ.
Смотри, палачъ законный: смерть сама
Свидтельствуетъ явно о злодйств,
Въ которомъ ты виновенъ.
ДОЖЪ.
Дочь моя,
Ты увлекаешься. Твоя печаль
Тебя доводитъ до пустыхъ фантазій.
Возьмите тло прочь! Теперь, синьоры,
Когда угодно вамъ, я буду весь
. Къ услугамъ вашимъ черезъ часъ.

(Дожъ, Марина и служители съ тломъ уходятъ).

БАРБАРИГО.
Оставимъ
Теперь его въ поко.
ЛОРЕДАНО.
Разв ты
Не слышалъ самъ, какъ онъ сказалъ, что больше
Не можетъ быть разстроеннымъ.
БАРБАРИГО.
Все это
Одни слова. Уединенья ищетъ
Всегда, напротивъ, скорбь и было бъ намъ
Жестоко возмущать его.
ЛОРЕДАНО.
Печаль,
Напротивъ, дйствуетъ сильне вдвое
Въ уединеніи. Нтъ средства лучше
Отъ горести, какъ силою принудить
Насъ возвратиться снова въ этотъ міръ
Отъ мыслей объ иномъ. Во время дла
Нтъ времени для слезъ.
БАРБАРИГО.
Не потому ли
И хочешь ты освободить его
Отъ всякихъ длъ?
ЛОРЕДАНО.
Вопросъ ршенъ Совтомъ
И Юнтою, кто можетъ возставать
На изданный законъ?
БАРБАРИГО.
Кто? человчность!
ЛОРЕДАНО.
Не потому ль, что онъ лишился сына?
БАРБАРИГО.
И даже не усплъ еще его
Похоронить.
ЛОРЕДАНО.
Когда бъ мы это знали
Во время засданья — можетъ статься,
Ршенье наше было бъ до поры
Отложено, но если разъ законъ
Прошелъ уже, то мста нтъ отсрочкамъ.
БАРБАРИГО.
Я съ этимъ не согласенъ.
ЛОРЕДАНО.
Ты ужъ подалъ
Свой голосъ за существенную часть
Ршенія, объ остальномъ заботы
Пусть лягутъ на меня.
БАРБАРИГО.
Къ чему такая
Настойчивость, чтобъ онъ скорй отрекся?
ЛОРЕДАНО.
Сочувствіе къ несчастію другихъ
Не можетъ быть предлогомъ къ перерыву
Общественнаго дла. Если власть
Уже ршила что-нибудь сегодня,
То частный случай, вдругъ возникшій завтра,
Не можетъ отмнить ея ршенья.
БАРБАРИГО.
Есть дти у тебя?
ЛОРЕДАНО.
О да! а также
Былъ и отецъ.
БАРБАРИГО.
Итакъ, ты непреклоненъ?
ЛОРЕДАНО.
Навкъ!
БАРБАРИГО.
Позволь ему, по крайней мр,
Зарыть въ могилу сына, прежде чмъ
Объявится ршеніе Совта.
ЛОРЕДАНО-
Я соглашусь, когда онъ воскреситъ
Моихъ отца и дядю. Люди могутъ
И въ старыхъ лтахъ быть или считать
Себя отцами, но никто не въ силахъ
Вновь вызвать къ жизни разъ умершихъ предковъ.
Его потери не равны съ моими:
Онъ видлъ, правда, смерть своихъ дтей,
Но вс они скончались отъ причины
Естественной, мои жъ отецъ и дядя
Погибли вдругъ и неизвстно какъ.
Я не давалъ роднымъ его отравы,
Не прибгалъ къ безсовстнымъ врачамъ,
Искуснымъ въ дл сокращенья жизни.
Вс четверо дтей его скончались
Естественною смертью: въ этомъ дл
Я ни при чемъ.
БАРБАРИГО.
А ты увренъ твердо,
Что онъ виновенъ?
ЛОРЕДАНО.
Убжденъ вполн.
БАРБАРИГО.
Его характеръ кажется, напротивъ,
Вполн чистосердечнымъ.
ЛОРЕДАНО.
Мннье это
Высказывалъ о немъ и Карманьола
Предъ смертію.
БАРБАРИГО.
Какъ, Карманьола? этотъ
Измнникъ иностранецъ?
ЛОРЕДАНО.
Онъ! Въ то утро,
Когда Совтъ и дожъ ршили вмст,
Что Карманьола долженъ умереть,
Великій герцогъ встртился съ несчастнымъ
На площади и тотъ его спросилъ,
Шутя: ‘что пожелать ему,— утра,
Иль доброй ночи?’ Герцогъ отвчалъ
Съ улыбкою, что онъ провелъ всю ночь
Дйствительно безъ сна и что при этомъ
Не мало говорилося о немъ.
Отвтъ былъ справедливъ: смерть Карманьолы
Ршилась этимъ утромъ, онъ скончался
Чрезъ восемь мсяцевъ, и старый герцогъ
Имлъ безстыдство улыбаться жертв
За столько дней до предршенной смерти.
Такое лицемрье можно встртить
Лишь въ восемьдесятъ лтъ! Коль скоро скажутъ,
Что вслдъ за Карманьолою погибли
И братья Фоскари — я возражу,
Что не имлъ, по крайней мр, духу
Имъ улыбаться.
БАРБАРИГО.
Карманьола былъ
Твой другъ вдь, кажется?
ЛОРЕДАНО.
Онъ былъ щитомъ
Венеціи. Ея исконный врагъ
Въ дни юности сталъ лучшею защитой
Отечеству въ преклонные года
И наконецъ палъ жертвой злобныхъ козней.
БАРБАРИГО.
Такою, кажется, всегда бываетъ
Судьба людей, спасавшихъ государства:
Тотъ самый дожъ, котораго желаемъ
Теперь мы погубить, не только спасъ
Отечество, но покорилъ ему
Не мало городовъ.
ЛОРЕДАНО.
Законы римлянъ
Присваивали равную награду:
Внокъ дубовый на чело — тому,
Кмъ взятъ былъ городъ, иль спасенъ въ сраженьи
Послдній гражданинъ. Когда примнимъ
Мы эту мрку къ дожу, сосчитавши
Т города, которые онъ взялъ,
И тхъ гражданъ, которыхъ погубилъ онъ,
То въ результат счетъ наврно будетъ
Ему не въ пользу, даже если счесть
Одни безспорныя убійства врод
Отравы дяди и отца.
БАРБАРИГО.
Ты, значитъ,
Вполн увренъ въ этомъ?
ЛОРЕДАНО.
Что жъ на свт
Меня переувритъ?
БАРБАРИГО.
То же, чмъ
Разубжденъ былъ въ этомъ дл я.
Но у тебя вдь мраморное сердце,
И ненависть не знаетъ въ немъ границъ.
Скажи, однако, мн, коль скоро будетъ
Низложенъ старый герцогъ, честь и имя
Его запятнаны, вс дти мертвы,
Весь родъ его погубленъ, ты съ своими .
Клевретами получишь торжество —
Что-жъ — будешь спать спокойно ты?
ЛОРЕДАНО.
Вполн.
БАРБАРИГО.
Ты ошибаешься — и врь, что это
Почувствуешь задолго передъ тмъ,
Чмъ будешь спать тмъ сномъ, какимъ заснули
Твой дядя и отецъ.
ЛОРЕДАНО.
Они не спятъ
Въ своихъ гробахъ и не заснутъ, покуда
Не ляжетъ самъ въ свой гробъ старикъ Фоскари.
Я каждой ночью вижу, какъ приходятъ
Они ко мн съ нахмуреннымъ лицомъ
И пальцами указываютъ молча
На герцогскій дворецъ, напоминая
О должной мести.
БАРБАРИГО.
Бредъ воображенья!
Нтъ страсти суеврнй и мрачнй,
Чмъ ненависть. Любовь сама не можетъ
Такъ населять вокругъ себя пространство
Созданьями фантазіи.

Входитъ офицеръ.

ЛОРЕДАНО.
Куда
Спшишь ты такъ?
ОФИЦЕРЪ.
Я получилъ приказъ
Отъ герцога готовить погребенье
Умершаго Фоскари.
БАРБАРИГО.
Много разъ
Ихъ склепъ былъ открываемъ въ эти годы.
ЛОРЕДАНО.
Онъ скоро будетъ полонъ и запрется
Въ послдній разъ.
ОФИЦЕРЪ.
Могу ли я итти?
ЛОРЕДАНО.
Ступай.
БАРБАРИГО.
Какъ переноситъ дожъ свое
Послднее несчастье?
ОФИЦЕРЪ.
Съ виду твердо,
Но твердость эта боле граничитъ
Съ отчаяньемъ. Въ присутствіи другихъ
Онъ лишь молчитъ, но я замтилъ самъ,
Какъ судорожно подавлялъ движенье
Онъ губъ своихъ. Когда жъ я уходилъ,
То чуть разслышалъ сказанныя тихо
Слова: ‘мой сынъ!’ Я ухожу, синьоры.

(Уходитъ).

БАРБАРИГО.
Онъ скоро возбудитъ участье всей
Венеціи.
ЛОРЕДАНО.
Ты правъ — и потому
Намъ надо торопиться. Я иду
Созвать пословъ, которымъ поручилъ
Совтъ снести свое ршенье дожу.
БАРБАРИГО.
Я безусловно протестую противъ
Подобной мры въ этотъ часъ.
ЛОРЕДАНО.
Какъ хочешь!
Мы соберемъ по длу голоса,
И ты увидишь скоро, я иль ты
Возьмемъ въ Совт верхъ при этомъ спор.

(Уходятъ).

ДЙСТВІЕ ПЯТОЕ.

СЦЕНА ПЕРВАЯ.

Комната во дворц дожа.

Дожъ и свита.

ПРИДВОРНЫЙ.
Синьоръ, васъ ожидаютъ члены Юнты,
Но мн при этомъ велно сказать,
Что если вы желаете назначить
Пріемъ въ другое время, то они
Почтительно исполнятъ вашу волю.
ДОЖЪ.
Мн все равно. Пускай войдутъ хоть тотчасъ.

(Придворный уходитъ).

ОФИЦЕРЪ.
Приказъ, который дали вы, синьоръ,
Исполненъ мной.
ДОЖЪ.
Какой приказъ?
ОФИЦЕРЪ.
Печальный:
Просить сюда…
ДОЖЪ.
Да, вспомнилъ! Не взыщите:
Подъ старость память длается слабой,
А я вдь старъ — старъ какъ мои лта.
Я долго съ ними пробовалъ бороться,
Но время взяло верхъ.

Входятъ ДЕПУТАЦІЯ шести членовъ Синьоріи и ГЛАВА Совта Десяти.

ДОЖЪ.
Что вамъ угодно,
Почтенные синьоры?
ГЛАВА СОВТА.
Первымъ долгомъ
Совтъ приноситъ дожу выраженье
Своей глубокой скорби по причин
Его семейной горести.
ДОЖЪ.
Ни слова!
Прошу о томъ ни слова!
ГЛАВА СОВТА.
Неужели
Принять откажетъ герцогъ выраженье
Почтенья и участья?
ДОЖЪ.
Принимаю
Съ такими жъ точно чувствами, съ какими
Его вы выражаете. Но дальше!
ГЛАВА СОВТА.
Совтъ, избравши Юнтой двадцать-пять
Почетнйшихъ сенаторовъ изъ высшихъ
Патриціевъ, разсматривалъ вопросъ
О трудномъ положеньи государства,
Причемъ ршилъ, что бремя управленья
Должно теперь особенно казаться
Тяжелымъ вамъ въ преклонные года,
Такъ долго посвященные служенью
Отечеству. А потому Совтъ
Ршилъ просить почтительно, чтобъ дожъ
Отрекся отъ державнаго кольца,
Такъ долго имъ носимаго со славой.
Совтъ при этомъ думаетъ, что вашъ
Высокій умъ вполн одобритъ это
Ршеніе. А чтобъ не заслужить
Упрека въ томъ, что мы неблагодарны
Иль холодны къ заслугамъ вашихъ лтъ,
Совтъ вознаграждаетъ васъ отнын
Пожизненнымъ доходомъ въ двадцать тысячъ
Червонцевъ ежегодно, чтобы вы
Могли и въ удаленіи отъ службы
Жить, какъ прилично герцогу, который
Оставилъ управленье.
ДОЖЪ.
Врно ль я
Разслышалъ васъ?
ГЛАВА СОВТА.
Угодно ль, чтобы я
Вамъ повторилъ?
ДОЖЪ.
Не надо! Все ли вы
Сказали мн?
ГЛАВА СОВТА.
Все. Вамъ даются сутки
На то, чтобъ приготовить вашъ отвтъ.
ДОЖЪ.
На это мн довольно полминуты.
ГЛАВА СОВТА.
Теперь мы удалимся.
ДОЖЪ.
Стойте! Сутки
Нимало не заставятъ измнить
Меня мое ршенье.
ГЛАВА СОВТА.
Говорите.
ДОЖЪ.
Когда я дважды обращался съ просьбой
Къ Совту, чтобъ позволено мн было
Отречься отъ внца — мн дважды было
Отказано, я даже, сверхъ того,
Былъ долженъ клятву дать, что никогда
Не стану впредь настаивать на этомъ.
Я присягнулъ до смерти исполнять
Обязанность, которую отчизна
Доврила рукамъ моимъ — могу ли
Поэтому нарушить я теперь
Ту клятву, что давалъ я?
ГЛАВА СОВТА.
Не заставьте
Постановить декретомъ то, что
Желаемъ получить мы доброй волей.
ДОЖЪ.
Судьба продлила дни мои затмъ лишь,
Чтобъ посылать печали мн и горе.
Но вы меня не вправ упрекать
За дряхлые года мои. Всю жизнь
Я посвящалъ лишь только на служенье
Отечеству. Я радъ ему отдать
Послдніе часы мои, какъ отдалъ,
Что было мн дороже самой жизни.
Но что до сана герцога — я принялъ
Его отъ всей республики, и только
Когда услышу общее желанье,
Чтобъ я ушелъ,— скажу вамъ мой отвтъ.
ГЛАВА СОВТА.
Отвтъ такой прискорбенъ намъ, но имъ
Себя вы не спасете.
ДОЖЪ.
Я склонюсь
Предъ всмъ, что ни послдуетъ, но самъ
Не сдлаю ни шага. Пусть Совтъ
Ршитъ, какъ пожелаетъ.
ГЛАВА СОВТА.
Это все,
Что мы должны сказать по возвращеньи
Пославшимъ насъ?
ДОЖЪ.
Я все сказалъ.
ГЛАВА СОВТА.
Примите
Почтительный привтъ нашъ. Мы уходимъ.

(Депутація уходитъ).

Входитъ придворный.

ПРИДВОРНЫЙ.
Васъ проситъ позволенья тотчасъ видть
Достойная Марина.
ДОЖЪ.
Пусть войдетъ.

Входитъ МАРИНА.

МАРИНА.
Я, кажется, являюсь къ вамъ, синьоръ,
Не во-время. Быть можетъ, вамъ угодно
Остаться одному?
ДОЖЪ.
Мн одному?
Я безъ того остался одинокимъ
Ужъ навсегда, хотя бы цлый міръ
Столпился вкругъ меня. Но я съумю
Все перенесть.
МАРИНА.
Да, да! мы все снесемъ
Хоть изъ любви къ оставшимся! О, мужъ мой!
ДОЖЪ.
Плачь, плачь! я все равно тебя не въ силахъ
Утшить вдь ничмъ.
МАРИНА.
О, какъ бы стоилъ
Онъ долгой, долгой жизни — онъ, рожденный
Для счастья тихой жизни и любви!
И онъ бы долго жилъ, когда бъ родился
Въ иной стран. Кто могъ любить такъ нжно
И кто былъ такъ любимъ, какъ мой Фоскари?
Несчастье наше было въ томъ, что оба
Родились мы въ Венеціи.
ДОЖЪ.
А также,
Что онъ былъ сыномъ дожа.
МАРИНА.
Да! да! да!
То, что могло бы дать другимъ довольство,
Хоть ложное, иль льстить ихъ честолюбью,
По вол рока злого, обратилось
Въ погибель для него. Народъ, отчизна,
Которыхъ онъ любилъ такъ горячо,
Державный дожъ, котораго онъ былъ
Любимымъ старшимъ сыномъ…
ДОЖЪ.
Этотъ дожъ
Ужъ боле не носитъ это званье.
МАРИНА.
Какъ?
ДОЖЪ.
Сынъ мой ими отнятъ у меня.
Теперь они хотятъ отнять и мой
Поношенный внецъ съ державнымъ перстнемъ!
Ну, что жъ! пускай возьмутъ игрушки эти!

0x01 graphic

МАРИНА.
Чудовища! въ подобный мигъ!
ДОЖЪ.
О, время
Прекрасно ими избрано! Задумай
Они исполнить это часъ назадъ,
Обиду я не снесъ бы такъ спокойно.
МАРИНА.
И все же вы ршились уступить!
О, мщенье! мщенье! Впрочемъ, тотъ, кто могъ бы
Защитой встать отцу, не въ силахъ больше
Исполнить честно долгъ свой, бывъ лишенъ
Защиты самъ, когда въ ней такъ нуждался.
ДОЖЪ.
Онъ этого не вправ былъ бы сдлать,
Возставъ противъ закона, если бъ даже
Имлъ еще сто жизней.
МАРИНА.
Вмсто той,
Которую они исторгли пыткой?
Быть можетъ, такъ способенъ говорить
Патріотизмъ, но я — сознаюсь прямо —
Я только женщина: мн мужъ и дти
Замной были дома и отчизны.
Его любила я. О, какъ любила!
И мн пришлось смотрть, какъ выносилъ
Такія муки онъ, передъ какими
Святой бы содрогнулся! Мужъ мой умеръ,
А я, чья кровь должна бъ была пролиться
За кровь его, могла пролить въ защиту
Ему лишь только слезы! О, когда бъ
Могла, по крайней мр, отомстить
Его убійцамъ я! Пусть, пусть растутъ
Скоре сыновья мои! Пусть только
Они достигнутъ мужества!
ДОЖЪ.
Печаль
Тебя совсмъ разстроила.
МАРИНА.
Казалось
Сначала мн, что я перенесу
Его кончину легче, утшаясь
При мысли, что найдетъ онъ въ ней конецъ
Мученьямъ и несчастьямъ. Я желала
Его увидть лучше въ тсномъ гроб,
Чмъ въ тягостномъ изгнаньи. Какъ жестоко
Наказана теперь судьбой за это
Желанье я! Зачмъ, зачмъ не съ нимъ
Въ могил я!
ДОЖЪ.
Мн хочется взглянуть
Еще ему въ лицо.
МАРИНА.
Иди за мной.
ДОЖЪ.
Ужъ онъ…
МАРИНА.
Гробница служитъ брачнымъ ложемъ
Ему теперь.
ДОЖЪ.
Онъ въ саван?
МАРИНА.
Идемъ!

(Уходятъ).

Входятъ ЛОРЕДАНО и БАРБАРИГО.

БАРБАРИГО (придворному).
Гд дожъ?
ПРИДВОРНЫЙ.
Онъ только что ушелъ отсюда
Съ вдовой покойнаго.
ЛОРЕДАНО.
Куда пошелъ онъ?
ПРИДВОРНЫЙ.
Въ ту комнату, гд выставлено тло.
БАРБАРИГО.
Такъ мы пойдемъ назадъ.
ЛОРЕДАНО.
Но ты забылъ,
Что Юнта намъ дала приказъ дождаться
Ея прихода здсь, чтобы принять
Участіе въ ей порученномъ дл.
Уйти не вправ мы. Они придутъ
Наврно скоро.
БАРБАРИГО.
Неужели будетъ
Ршеніе сообщено немедля?
ЛОРЕДАНО.
Онъ самъ хотлъ, чтобъ все ршилось скоро.
Его отвтъ насъ не заставилъ ждать,
Поэтому и мы поступимъ такъ же.
Достоинство и санъ его вполн
Уважены — чего жъ ему еще?
БАРБАРИГО.
Онъ хочетъ умереть въ своей порфир.
Ему во всякомъ случа не долго
Пришлось бы жить. Я сдлалъ все, чтобъ честь
Несчастнаго была пощажена,
Хотя и понапрасну,— для чего же
Принудили меня итти вы съ вами?
ЛОРЕДАНО.
Намъ нужно было, чтобъ въ числ пришедшихъ
Былъ кто-нибудь иного убжденья,
Чмъ большинство, чтобъ алчная молва
Не вздумала сказать, что мы насильно
Исполнили ршенное Совтомъ.
БАРБАРИГО.
Я думаю, что вы руководились
Еще инымъ желаніемъ при этомъ,
А именно: желаніемъ унизить
Меня за разногласье. Ты извстенъ
У мньемъ мстить. Ты можешь быть сравненъ
Съ Овидіемъ въ искусств — не любить,
А ненавидть. Я вполн увренъ,
Что ты одинъ причиною всего.
Подобное занятіе и правда было бъ
Чрезчуръ ничтожно для тебя, но злость
Не брезгаетъ ничмъ. Итакъ, я твердо
Увренъ въ томъ, что одному теб
Обязанъ приказаньемъ вмст съ вами
Итти на это дло, чтобы выдать
Тмъ ярче ревность прочихъ въ исполненьи
Ршеннаго твоею врной Юнтой.
ЛОРЕДАНО.
Моею Юнтой?
БАРБАРИГО.
Да,— твоей! Она
И думаетъ и дйствуетъ по планамъ,
Задуманнымъ тобой лишь, говоритъ
Твоими лишь словами, исполняетъ
Малйшій знакъ руки твоей. Не правъ ли
Поэтому я былъ, сказавъ, что Юнта,
Вполн твоя?
ЛОРЕДАНО.
Неосторожна очень
Такая рчь. и счастливъ ты, что нтъ
Здсь никого, кто-бъ могъ ее услышать.
БАРБАРИГО.
Придетъ пора, когда они услышатъ,
Что я сказалъ, изъ бол громкихъ устъ.
Они давно ужъ перешли границы
Дарованной имъ власти, а когда
Случается подобное въ странахъ
И боле испорченныхъ, чмъ наша,
Обиженный народъ, внезапно вставъ,
Жестоко мститъ тиранамъ.
ЛОРЕДАНО.
Что за глупость
Пророчишь ты!
БАРБАРИГО.
Попробуй доказать,
Что я не правъ. Но вотъ и члены Юнты.

Входитъ прежняя депутація. .

ГЛАВА СОВТА.
Сказали ль герцогу, что мы желаемъ
Съ нимъ говорить?
ПРИДВОРНЫЙ.
Я передамъ сейчасъ
Ему желанье ваше.
БАРБАРИГО.
Дожъ теперь
У тла сына.
ГЛАВА СОВТА.
Если такъ, то мы
Отложимъ лучше наше порученье
До похоронъ. Вернемтесь: мы успемъ
Исполнить наше дло и потомъ.
ЛОРЕДАНО (тихо Барбариго).
Пускай бы твой языкъ сгорлъ на вчномъ
Огн въ аду, на томъ огн, который
Сжигаетъ въ пепелъ злого богача!
Я вырвалъ бы его съ болтливымъ корнемъ,
Чтобъ вмсто словъ онъ могъ изрыгнуть только
Кровавый вздохъ!
(Громко). Почтенные синьоры!
Я васъ прошу не будьте такъ поспшны
Въ ршеніяхъ.
БАРБАРИГО.
Но будьте человчны!
ЛОРЕДАНО.
Смотрите — вотъ и герцогъ.

Входитъ дожъ.

ДОЖЪ.
Я пришелъ
По вашему приказу.
ГЛАВА СОВТА.
Мы явились
Возобновить вамъ прежній нашъ вопросъ.
ДОЖЪ.
А я — чтобъ вамъ отвтить.
ГЛАВА СОВТА.
Что?
ДОЖЪ.
Отвтъ мой
Вы слышали.
ГЛАВА СОВТА.
Узнайте же тогда
Послднее ршеніе Совта,
Которому отмны больше нтъ.
ДОЖЪ.
Скоре къ длу! къ длу! Мн извстны
Вс правила формальностей, какими
Умете вы сглаживать такъ ловко
Жестокость вашихъ актовъ и ршеній.
ГЛАВА СОВТА.
Вы боле не дожъ: васъ разршаютъ
Отъ данной вами клятвы, какъ главы
Отечества. Порфира дожа будетъ
Снята немедля съ васъ, но, въ уваженье
Къ заслугамъ прежнихъ лтъ, вамъ оставляютъ,
Какъ вамъ сейчасъ объявлено ужъ было,
Пожизненный доходъ. Три дня дается
Вамъ для того, чтобъ вы могли оставить
Домъ герцога, иначе жъ въ наказанье
Наложится немедленный секвестръ
На все, чмъ вы владете.
ДОЖЪ.
Немногимъ
При этомъ удалось бы поживиться
Отечеству!
ГЛАВА СОВТА.
Отвтъ вашъ, дожъ?
ЛОРЕДАНО
Отвтъ твой,
Франческо Фоскари?
ДОЖЪ.
Когда бъ считалъ я
Преклонные года мои помхой
Для счастія отечества, поврьте,
Я, какъ глава республики, тогда
Не вздумалъ бы свой личный интересъ
Поставить выше блага государства.
Но жизнь моя была посвящена
Ему на службу съ раннихъ лтъ-, при чемъ
Плоды трудовъ моихъ казались мн
Не вовсе безполезными. Понять
Поэтому вамъ должно, что хотлъ
Покончить дни мои трудясь, какъ прежде.
Но ежели ршенье неизмнно,
То я предъ нимъ склоняюсь.
ГЛАВА СОВТА.
Если срокъ
Трехъ дней вамъ показался слишкомъ краткимъ —
Его мы увеличимъ до восьми,
Въ знакъ преданности къ вамъ и уваженья.
ДОЖЪ.
Не нужно мн восьми часовъ и даже
Восьми минутъ! Вотъ — діадема дожа!

(Снимаетъ шапку дожа и кольцо).

А вотъ кольцо! Теперь Адріатика
Свободна снова выбрать жениха.
ГЛАВА СОВТА.
Отъ васъ совсмъ не требуютъ такой
Поспшности.
ДОЖЪ.
Я старъ, синьоръ, и если
Мн надобно пускаться въ путь, хоть даже
Короткій и нетрудный, то полезнй
Не мшкать понапрасну. Между вами,
Однако вижу я одно лицо,
Совсмъ мн неизвстное. Позвольте
Узнать, синьоръ, кто вы, хотя по платью
Я вижу, что должны вы быть главой
Совта Сорока.
МЕММО.
Синьоръ, предъ вами
Сынъ Марко Меммо.
ДОЖЪ.
О! отецъ вашъ, значитъ,
Былъ другомъ мн! Но дти — не отцы!
А гд моя прислуга?
ОДИНЪ ИЗЪ СВИТЫ.
Что угодно,
Достойный герцогъ?
ДОЖЪ.
Герцога нтъ больше!

(Указывая на депутацію).

Вотъ герцоги надъ герцогомъ!

(Прислуг).

Готовьтесь
Немедленно къ отъзду.
ГЛАВА СОВТА.
Для чего же
Вамъ такъ спшить? Вы вызовете этимъ
Одинъ соблазнъ въ народ.
ДОЖЪ.
За него
Въ отвт вы: вы здсь теперь владыки.

(Прислуг).

Сбирайтесь тотчасъ въ путь. Въ числ вещей,
Какія понесете вы, прошу васъ
Съ особеннымъ вниманьемъ обращаться
Съ однимъ предметомъ. Хоть теперь никто ужъ
Не сдлаетъ вреда ему, но я
Пойду за вами самъ.
БАРБАРИГО.
Онъ говоритъ
О мертвомъ тл сына.
ДОЖЪ.
Позовите
Мн дочь мою Марину.

Входитъ МАРИНА.

ДОЖЪ.
Собирайся!
Пришлось съ тобой намъ хать горевать
Въ другое мсто.
МАРИНА.
Горе будетъ намъ
Везд удломъ.
ДОЖЪ
Ты права, но тамъ
Печалиться мы будемъ на свобод,
Безъ этихъ злыхъ шпіоновъ, чья толпа
Бжитъ всегда во слдъ за сильнымъ міра.
Вы можете уйти теперь, синьоры:
Вамъ нечего здсь длать. Иль вы
Боитесь, чтобы мы не унесли
Съ собой дворецъ? Рядъ этихъ старыхъ стнъ,
Старйшихъ въ десять разъ, чмъ я — а я
Старъ, очень старъ — служилъ не разъ вамъ такъ же,
Какъ я служилъ! О, если бъ эти стны
Могли сказать, что видли! Но я
Не стану призывать ихъ, чтобъ он
Обрушились на васъ, иначе стны
Исполнили бъ призывъ мой точно такъ же,
Какъ нкогда обрушились столбы
Святилища Дагона и покрыли
Подъ массою обломковъ филистимлянъ,
Самсоновыхъ враговъ. Я убжденъ,
Что слово моего проклятья было бъ
Достаточно для этого, тмъ больше,
Когда проклятье вызвано такими
Людьми, какъ вы. Но я васъ не кляну.
Прощайте же, синьоры! Отъ души
Желаю я, чтобъ новый дожъ былъ лучше
Чмъ настоящій.
ЛОРЕДАНО.
Настоящій дожъ
Паскаль Мальпьеро.
ДОЖЪ.
Какъ, ужъ избранъ? раньше,
Чмъ я усплъ переступить порогъ
Жилища этого?
ЛОРЕДАНО.
Съ вершины Марка
Раздастся мдный голосъ, возвщая
Его избраніе.
ДОЖЪ.
О, адъ и небо!
Ужель въ живыхъ застанетъ онъ меня?
И я его услышу? Значитъ, мн
Придется первымъ дожемъ быть, который
Услышитъ звонъ, раздавшійся во славу
Его преемника! Какъ счастливъ былъ
Преступный мой предшественникъ Фальеро!
Его не обрекли, по крайней мр,
На это униженье!
ЛОРЕДАНО.
Или вы
Жалете измнника?
ДОЖЪ.
Нтъ! я
Завидую лишь мертвымъ.
ГЛАВА СОВТА.
Если вы
Желаете во что бы то ни стало
Покинуть такъ дворецъ — по крайней мр
Сойдите тайнымъ выходомъ, ведущимъ
На пристань близъ канала.
ДОЖЪ.
Нтъ, я гордо
Сойду по тмъ ступенямъ, по которымъ
Взошелъ занять властительскій престолъ:
По лстниц Гигантовъ, гд былъ вами
Одтъ въ порфиру власти я. Заслуги
Взвели меня туда, а злость враговъ
Низвергла снова. Тридцать слишкомъ лтъ
Прошло съ тхъ поръ, какъ въ первый разъ прошелъ
По этимъ заламъ я, откуда думалъ
Быть вынесеннымъ только мертвымъ трупомъ
И трупомъ, можетъ быть, сраженнымъ въ битв
За родину, но ужъ никакъ не думалъ
Быть выгнаннымъ толпой своихъ же гражданъ!
Идемте прочь! Я выйду вмст съ сыномъ:
Онъ, чтобъ найти себ могилу — я же,
Чтобъ вымолить ее себ скорй!
ГЛАВА СОВТА.
И это все публично!
ДОЖЪ.
Я публично
Былъ выбранъ вами дожемъ — и хочу
Публично быть низложеннымъ. Готова ль,
Марина, въ путь ты?
МАРИНА.
Вотъ моя рука.
ДОЖЪ.
Вотъ мой костыль. Я выйду, опираясь
Лишь на него.
ГЛАВА СОВТА.
Мы этого не можемъ
Дозволить вамъ: народъ замтитъ это.
ДОЖЪ.
Народъ! Здсь нтъ народа — это вамъ
Извстно хорошо, иначе вы
Не смли бъ обращаться такъ позорно
Съ народомъ и со мной. Здсь только чернь,
Которая когда-нибудь заставитъ
Васъ тайно покраснть, но никогда
Не хватитъ ей ни силъ, ни воли прямо
Возстать на васъ иль поразить васъ клятвой.
ГЛАВА СОВТА.
Горячность ослпляетъ васъ, иначе…

0x01 graphic

ДОЖЪ.
Да, правы вы! Я насказалъ вамъ больше,
Чмъ слдуетъ, и больше, чмъ привыкъ
Въ рчахъ обыкновенно, эта слабость
Была мн неизвстна. Впрочемъ, вы
Найдете въ -этомъ извиненье вашимъ
Теперешнимъ поступкамъ, врно я,
Дйствительно, состарился, коль скоро
Горячность можетъ такъ меня увлечь.
Но вашъ поступокъ все же беззаконенъ.
Прощайте вс.
БАРБАРИГО.
Вы не уйдете такъ,
Безъ слдующей вамъ по сану свиты.
Мы вс пойдемъ за вами, чтобъ достойно
Сопроводить властительнаго дожа
Въ его жилище. Такъ иль нтъ, друзья?
МНОГІЕ ГОЛОСА.
Да, да, конечно.
ДОЖЪ.
Нтъ, вы не пойдете,
По крайней мр я не допущу
Васъ быть моею свитой. Я явился
Сюда, какъ государь, а выхожу
Хотя чрезъ ту же дверь, но гражданиномъ,
Попрежнему. Торжественность здсь будетъ
Лишь новою обидой для души,
И безъ того истерзанной печалью.
Ядъ не даютъ противоядьемъ яду.
Торжественность прилична государямъ,
А я не государь! Иль, впрочемъ, нтъ,
Мой санъ еще не снятъ, пока не вышелъ
Я въ эту дверь! А!..

(Раздается звонъ большою колокола Святого Марка).

ЛОРЕДАНО.
Слышите?
БАРБАРИГО.
Звонъ съ башни!
ГЛАВА СОВТА.
Онъ возвщаетъ выборъ Малипьеро.
ДОЖЪ.
Я узнаю его, хоть слышалъ въ жизни
Одинъ лишь разъ,— лтъ тридцать пять назадъ,
Но и тогда уже я не былъ молодъ.
БАРБАРИГО.
Синьоръ, вамъ дурно, сядьте!
ДОЖЪ.
Этотъ звонъ
Гудитъ надъ гробомъ моего дитяти!
О! какъ мн тяжело!
БАРБАРИГО.
Прошу васъ, сядьте!
ДОЖЪ.
Не сяду я: мн стуломъ былъ досел
Тронъ герцога! Идемъ, Марина.
МАРИНА.
Да!
Скорй, скорй!
ДОЖЪ
(пройдя нсколько шаговъ и начиная шататься).
Я чувствую, что силы
Мои слабютъ. Дайте кто-нибудь,
Прошу, стаканъ воды.
БАРБАРИГО (подавая).
Вотъ!
МАРИНА.
Вотъ!
ЛОРЕДАНО.
Берите.
ДОЖЪ (взявъ стаканъ изъ рукъ Лоредано).
Я предпочту услугу Лоредано:
Его рук приличне всего
Подать теперь питье мн.
ЛОРЕДАНО.
Почему же?
ДОЖЪ.
Поврье есть, что будто бы хрусталь
Венеціи не медля разобьется,
Когда въ него налитъ бываетъ ядъ.
Мн подалъ этотъ кубокъ Лоредано,
И кубокъ не разбился.
ЛОРЕДАНО.
Что же дальше?
ДОЖЪ.
Поврье значитъ ложно, иль, напротивъ,
Невиненъ Лоредано! Я равно
Не врю ни тому и ни другому,
Но, впрочемъ, это глупая легенда.
МАРИНА.
Вы говорите странныя слова.
Вамъ лучше ссть, и узжать покуда
Вамъ невозможно. Ахъ, какъ вы теперь
На мужа моего похожи взглядомъ!
БАРБАРИГО.
Онъ совершенно ослаблъ. Подвиньте
Скоре стулъ да помогите мн
Его держать.
ДОЖЪ.
Все звонъ гудитъ! Уйдемъ
Скоре прочь! Я чувствую, что мозгъ мой
Охваченъ, какъ огнемъ.
БАРБАРИГО.
Я опереться
Прошу васъ на меня.
ДОЖЪ.
Нтъ, государь
Обязанъ жизнь свою окончить стоя

(Марин).

Несчастное дитя мое!

(Къ Барбариго).

Прочь руки!
Ахъ! Этотъ звонъ!

(Падаетъ и умираетъ)

МАРИНА.
О, Господи!
БАРБАРИГО (Лоредано).
Смотри —
Твой подвигъ совершенъ!
ГЛАВА СОВТА.
Ужель нельзя
Ему помочь? Пошлите за врачемъ.

0x01 graphic

ОДИНЪ ИЗЪ СВИТЫ.
Все кончено!
ГЛАВА СОВТА.
Коль скоро такъ, то мы
Почтимъ его достойнымъ погребеньемъ,
Какъ требуетъ Венеція и санъ,
Который онъ носилъ съ такимъ похвальнымъ
Усердіемъ, насколько позволяли
Преклонные года его. Не правда ль,
Достойные товарищи?
БАРБАРИГО.
Судьба
Избавила его отъ униженья
Скончаться бднымъ подданнымъ въ стран,
Гд былъ онъ государемъ, потому
Его мы схоронить должны какъ дожа.
ГЛАВА СОВТА.
Мы, значитъ, вс согласны въ этомъ?
ВС (кром Лоредано).
Да!
ГЛАВА СОВТА.
Да будетъ миръ надъ нимъ.
МАРИНА.
Простите мн,
Достойные синьоры. Право, я
Все думаю, что это лишь насмшка.
Оставьте въ мир этотъ бдный прахъ,
Прошло не больше часа съ той поры
Какъ жилъ еще несчастный этотъ старецъ.
При жизни онъ раздвинулъ вашу власть
И слилъ съ своею славой вашу славу.
И что жъ? его вы выгнали позорно
Изъ собственнаго дома, а теперь,
Едва скончался онъ и ужъ не въ силахъ
Почувствовать тхъ почестей, которыхъ
Не принялъ бы при жизни, вы хотите
Почтить его невиданнымъ почетомъ,
Хотите возвеличить посл смерти
Того, кто дерзко попранъ былъ при жизни!
Почетъ несчастный этотъ, врьте, будетъ
Укоромъ вамъ, а не прибавкой славы
Къ его заслугамъ прежнимъ.
ГЛАВА СОВТА.
Мы, синьора,
Не такъ легко привыкли измнять,
Что разъ постановили.
МАРИНА.
Это мн
Извстно хорошо. Вы особливо
Настойчивы на строгомъ исполненьи
Кровавыхъ приговоровъ надъ живыми,
Но вы могли бъ, мн кажется, оставить
Въ поко хоть умершихъ. Вдь изъ нихъ
И безъ того не малое число
По смерти попадетъ во власть существъ,
Чья должность очень схожа съ вашей здшней.
Оставьте тло мн, какъ общали
Оставить мн несчастнаго при жизни,
Которую успли сократить
Вы такъ добросердечно. Схоронить
Его — мой будетъ долгъ. Быть можетъ, я
Найду себ минуту утшенья,
Занявшись этимъ дломъ, вдь печаль
Причудлива: ей милъ покой гробницъ
И обстановка горестной могилы.
ГЛАВА СОВТА.
Вы точно предлагаете принять
Издержки похоронъ на ваши средства?
МАРИНА.
Вполн, синьоръ. Имущество Фоскари
Давно ужъ имъ истрачено на служб
Отечеству, но у меня осталось
Приданое,— его употреблю
Теперь для погребенья я отца,
А вмст и…

(Слезы мшаютъ eй продолжать).

ГЛАВА СОВТА.
Вамъ лучше бы сберечь
Приданое въ наслдство вашимъ дтямъ.
МАРИНА.
Да! бдные малютки-сироты:
Отецъ ихъ отнятъ вами!
ГЛАВА СОВТА.
Мы не можемъ
Исполнить вашу просьбу. Прахъ Фоскари,
Съ приличной сану почестью, поставятъ
Сначала во дворц, при пэгребеньи жъ
За нимъ пойдетъ его преемникъ, въ плать
Не дожа, а сенатора.

0x01 graphic

ФРАНЧЕСКО ФОСКАРИ, ДОЖЪ ВЕНЕЦІИ

(Fransesco Foscari).

Картина Беллини (Genlie Bellini).

МАРИНА.
Я часто
Слыхала, что убійцы погребали
Убитыхъ ими жертвъ, но никогда
Не приводилось — признаюсь — мн видть.
Чтобъ лицемрье окружало рядомъ
Такихъ высокихъ почестей того,
Кто былъ имъ умерщвленъ. Слыхала я
О скорби бдныхъ вдовъ — теперь ее
Узнала я сама стараньемъ вашимъ,
Видала я наслдниковъ, одтыхъ
Въ глубокій скорбный трауръ — вы лишили
Умершаго наслдниковъ и сами
Играете ихъ роль. Ну что жъ — пускай!
Будь такъ, какъ вы хотите! Близокъ день,
Когда свершится точно такъ же судъ
Небесный и надъ вами.
ГЛАВА СОВТА.
Вы забыли,
Предъ кмъ вы говорите и чему
Рискуете подвергнуться.
МАРИНА.
О! васъ
Я знаю лучше, можетъ быть, чмъ сами
Себя вы знаете, чему жъ себя
Могу подвергнуть я,— извстно мн
Не меныие, чмъ и вамъ. Я презираю
Какъ то, такъ и другое! Нужны ль вамъ
Еще другія рчи къ погребенью?
БАРБАРИГО.
Простите ей, синьоры: положенье,
Въ какомъ она находится, ей можетъ
Служить защитою.
ГЛАВА СОВТА.
О! мы отнюдь
Не придаемъ малйшаго значенья
Ея словамъ.
БАРБАРИГО (кь Лоредано, который пишетъ
что-то въ записной книжк).
Что пишешь ты съ такимъ
Серьезнымъ, важнымъ видомъ?
ЛОРЕДАНО (указывая на тло дожа)
То, что онъ
Мн заплатилъ.
ГЛАВА СОВТА.
A что онъ былъ вамъ долженъ?
ЛОРЕДАНО.
Старинный долгъ и долгъ природный — смерти!

(Занавсъ падаетъ).

А. Соколовскій.

0x01 graphic

ДВОЕ ФОСКАРИ.

‘Посылаю вамъ, писалъ Байронъ Муррею 14 іюля 1821 г., трагедію въ пяти дйствіяхъ ‘Двое Фоскари’, содержаніе которой можетъ вамъ объяснить Фосколо или Гобгоузъ, вы найдете его также въ ‘Исторіи Венеціи’ Дарю или въ боле краткомъ вид въ ‘Исторіи итальянскихъ республикъ’ Сисмонди. Имя образуетъ дактиль: Фоскари… Въ развитіи дйствія я строго слдовалъ исторіи. Мн очень досадно, что Джаффордъ пренебрегаетъ моими новыми драмами. Конечно, он представляютъ совершенную противоположность англійской драм, но мн все-таки кажется, что со временемъ, когда он будутъ поняты, он будутъ благосклонно приняты читателемъ (хотя не на сцен). Простота дйствія — намренная, точно такъ же, какъ и стараніе избгать всякой напыщенности въ рчахъ и ограничивать ихъ самыми строгими предлами. Я скоре старался показать въ пьес сдержанныя страсти, нежели высокопарное ихъ выраженіе, которое теперь въ мод. По этой части ‘Я разглагольствовать умю, какъ и ты’ {(‘Гамлетъ’, д. V, сц. 1, изд. Брокгаузъ-Ефронъ, т. III, стр. 137).} и это было бы вовсе нетрудно, какъ я и доказалъ въ моихъ юношескихъ сочиненіяхъ, конечно, не драматическихъ…’.
Въ первомъ изданіи трагедіи къ ней было приложено слдующее историческое примчаніе:
‘Наилучшій англійскій разсказъ о событіяхъ, на которыхъ основана эта пьеса, находится во второмъ том ‘Очерковъ изъ Венеціанской Исторіи’ достопочтеннаго г. Смедлея. Приводимъ этотъ разсказъ:
‘Правленіе Франческо Фоскари обнимаетъ необычно продолжительный періодъ въ тридцать четыре года. Эти годы отмчены почти непрерывною войною, въ теченіе которой мужество, твердость и мудрость знаменитаго дожа доставили его родин четыре богатыя провинціи я содйствовали какъ расширенію ея владній, такъ и увеличенію ея славы. Пылкій, предпріимчивый, честолюбивый и полный завоевательныхъ стремленій, Фоскари получилъ санъ дожа не безъ сильнаго противодйствія, и вскор убдился въ томъ, что престолъ, къ которому онъ съ такою настойчивостью стремился, вовсе не былъ мстомъ успокоенія. Вслдствіе этого, по заключеніи Феррарскаго мира, которымъ закончились въ 1433 г., бдствія войны, предвидя приближеніе новыхъ и еще боле сильныхъ замшательствъ и утомленный борьбою партій, которыя во всхъ нестроеніяхъ обвиняли только государя, онъ представилъ сенату свое отреченіе отъ престола, но сенатъ отказался принять это отреченіе. Эту же просьбу онъ повторилъ и девять лтъ спустя, когда его первоначальное убжденіе подтвердилось дальнйшимъ опытомъ, но сенатъ и на этотъ разъ — не въ силу какой-либо приверженности къ личности дожа, а боле ради охраненія существующихъ традицій, отказалъ ему и потребовалъ присяги, что онъ сохранить свой тягостный санъ до конца жизни. Увы! Слишкомъ скоро обнаружилось, что жизнь при такихъ условіяхъ была для дожа невыносимымъ бременемъ. Трое изъ четверыхъ его сыновей уже умерли, на оставшагося въ живыхъ, Джакопо, онъ полагался, какъ на наслдника своего имени и на опору въ своемъ преклонномъ возраст, бракъ этого сына, вступившаго въ родство съ знаменитымъ домомъ Контарини, отпразднованный всенароднымъ торжествомъ, казался дожу залогомъ будущаго благополучія. Однако, не прошло и четырехъ лтъ со времени этого радостнаго событія, какъ начался цлый рядъ бдствій, отъ которыхъ одна только смерть могла избавить несчастнаго сына и еще боле злополучнаго отца. Въ 1445 г. Совту Десяти сдланъ былъ доносъ на Джакопо Фоскари, что онъ принимаетъ подарки отъ иноземныхъ владтелей, въ особенности же — отъ Филиппо Висконти. По закону, это являлось однимъ изъ самыхъ гнусныхъ преступленій, какія только могъ совершить венеціанскій дворянинъ. Притомъ, даже если бы Джакопо и не нарушалъ этого закона, ему все-таки было бы не легко доказать свою невиновность передъ венеціанскимъ судомъ. Обвиняемый былъ подвергнутъ пытк на глазахъ у отца, который долженъ былъ предсдательствовать на судебномъ слдствіи, и отцомъ же былъ объявленъ ему приговоръ, навсегда изгонявшій его изъ Венеціи въ Навплію. По дорог въ изгнаніе онъ вынужденъ былъ, вслдствіе тяжкой болзни, остановиться въ Тріест, и, по усиленной просьб дожа, ему позволено было жить въ одной изъ мене отдаленныхъ провинцій, а именно — въ Тревизо, куда вмст съ нимъ отправилась также и его жена.
‘Въ начал зимы 1450 г., когда Джакопо Фоскари жилъ сравнительно спокойно въ указанномъ ему мст ссылки, на улицахъ Венеціи совершено было убійство. Предсдатель Совта Десяти, Эрмолао Донато, возвращаясь изъ засданія Совта, былъ убитъ неизвстными людьми у дверей собственнаго дома. Важность этого преступленія и оскорбленіе, нанесенное высокому достоинству Совта Десяти, требовали искупительной жертвы, и товарищи убитаго сановника съ жадностью хватались за самые малйшіе признаки подозрнія. Наканун убійства, въ Венеціи видли одного изъ слугъ Джакопо Фоскари, а на слдующее утро одинъ изъ членовъ Совта Десяти, встртивъ этого же человка въ Местре на лодк, спросилъ его: ‘Что новаго?’ — и тотъ подробно разсказалъ ему объ убійств, нсколькими часами раньше, чмъ оно стало вообще извстно въ город. Такая откровенность уже сама по себ должна была бы служить доказательствомъ полной непричастности его къ преступленію, такъ какъ для соучастника было бы совсмъ неумстно преждевременно раскрывать подробности происшествія. Но Совтъ Десяти держался другого мннія, и обстоятельства, которыя въ глазахъ другихъ людей послужили бы доказательствомъ невиновности, для него явились, наоборотъ, признакомъ виновности. Слуга былъ арестованъ и подвергнутъ допросу и жестокой пытк, но даже и на восьмидесятомъ удар отъ него нельзя было добиться ни одного слова, которое могло бы служить оправданіемъ его осужденія. Сужденія Совта были таковы: Джакопо Фоскари испыталъ на себ строгость суда Десяти, ревнивая подозрительность Совта ежедневно налагала на власть стараго Фоскари какія-нибудь новыя ограниченія, слдовательно, Совтъ долженъ былъ быть предметомъ жесточайшей ненависти для обоихъ Фоскари. Кто же скоре всего могъ вооружить убійцу главы Совта, какъ не человкъ, понесшій отъ этого Совта наказаніе? Въ силу этого несправедливаго и ни на чемъ неоснованнаго предположенія, молодой Фоскари былъ вызванъ изъ Тревнзо, поднятъ на дыбу, съ которой только что сняли его слугу, снова преданъ пытк на глазахъ отца и но освобожденъ, несмотря на то, что до конца ршительно отрицалъ свою виновность.
‘Зло, причиненное молодому Фоскари, все-таки не заглушило въ немъ страстной любви къ своей неблагодарной родин. Онъ былъ совершенно разлученъ съ своей семьей, съ любимою женою и дтьми, и не имлъ надежды увидться когда-либо съ тми изъ своихъ родныхъ, которые достигли уже преклоннаго возраста, вс его помыслы сосредоточивались на единственномъ желаніи — возвратиться на родину, и никакой другой цли въ жизни онъ уже не видлъ, напротивъ, ради осуществленія этой своей мечты онъ готовъ былъ отдать и самую жизнь. Измученный тоскою по родин, посл шестилтнихъ напрасныхъ ходатайствъ о смягченіи наказанія, онъ написалъ лтомъ 1455 г. письмо къ герцогу Миланскому, умоляя его о добромъ заступничеств передъ венеціанскимъ сенатомъ. Это письмо намренно оставлено было незапечатаннымъ въ мст, доступномъ для шпіоновъ, которыми Джакопо былъ окруженъ даже въ ссылк, а затмъ — такъ же намренно — было передано въ предательскія руки для доставленія герцогу Сфорц. Конечно, оно было отослано, какъ и предполагалъ Джакопо, въ Совтъ Десяти, и ожидаемый результатъ не замедлилъ явиться: Джакопо былъ спшно вызванъ въ Венецію для отвта по обвиненію въ тяжкомъ преступленіи — въ томъ, что онъ обратился къ чужеземному вмшательству съ цлью воздйствія на правительство своей родины.
‘Въ третій разъ Франческо Фоскари пришлось присутствовать при судебномъ допрос своего сына, и въ первый разъ онъ услышалъ, что сынъ вполн признаетъ взведенное на него обвиненіе, спокойно удостовряя, что ‘преступленіе’ (если его поступокъ дйствительно былъ преступнымъ) совершено имъ намренно и предумышленно, съ единственною цлью добиться того, чтобы его привезли опять въ Венецію, хотя бы въ качеств подсудимаго. Однако, это добровольное сознаніе показалось его подозрительнымъ судьямъ недостаточнымъ: они нашло, что слишкомъ легкое признаніе вины равносильно слишкомъ упорному ея отрицанію, и потому заключили, что необходимо заставить самообвинителя отказаться отъ этого показанія — тмъ же способомъ, какой въ прежнее время примнялся ими для вынужденнаго сознанія подсудимаго въ своей виновности. И вотъ опять отцу пришлось видть, какъ его сына поднимали на дыбу не меньше тридцати разъ, чтобы заставить его, подъ вліяніемъ этой пытки, провозгласить себя невиновнымъ. Но эта жестокость оказалась напрасною — и по окончаніи пытки страдалецъ былъ перенесенъ въ покоя дожа, истерзанный, окровавленный, въ безчувственномъ состояніи, но не отказавшійся отъ первоначальнаго своего заявленія. Съ другой стороны, и его гонители также остались при своемъ: они опять приговорили ого къ ссылк, съ добавленіемъ, что первый годъ ея онъ долженъ провести въ тюрьм. Прежде отправленія въ ссылку ему было разршено свиданіе съ его семействомъ. Сануто, можетъ быть, и самъ не сознавая всей трогательности своего разсказа, повствуетъ, что дожъ Фальеро былъ дряхлый старецъ, ходившій, опираясь на клюку, придя въ ту комнату, гд находился его сынъ, онъ обратился къ нему съ такою твердостью, что можно было подумать, что онъ говоритъ съ постороннимъ, а между тмъ, вдь это былъ единственный его сынъ! ‘Ступай, Джакопо’, отвтилъ дожъ на послднюю просьбу сына еще разъ ходатайствовать о помилованіи: ‘ступай и подчинись вол нашей родины, не думая искать ничего иного’. Это проявленіе самообладанія было свыше силъ немощнаго духа стараго дожа, но его дряхлаго тла: выйдя изъ комнаты, онъ упалъ безъ чувствъ на руки своей свиты. Джакопо былъ отправленъ въ Кандію, заключенъ въ тюрьму и вскор освобожденъ оттуда смертію.
‘Франческо Фоскари, еще боле несчастный вслдствіе утраты сына, продолжалъ жить, но горе и слабость здоровья лишили его возможности съ должнымъ вниманіемъ относиться къ высокимъ обязанностямъ своего сана: онъ уединился въ своихъ покояхъ, никуда не выходилъ и даже пересталъ присутствовать въ засданіяхъ Совта. Отъ этого недостатка дятельности со стороны высшаго сановника въ государств не могло пройзойти на практик никакихъ неудобствъ, такъ какъ венеціанская конституція въ достаточной степени предусматривала временное прекращеніе личныхъ занятй дожа, а замстителемъ его какъ въ Совт, такъ и въ различныхъ оффиціальныхъ случаяхъ, являлось особо уполномоченное для этого лицо. Наконецъ, преклонный возрастъ дожа и постигшее его тяжкое горе требовали, казалось бы, снисходительнаго отношенія къ его слабости, тмъ боле, что этою снисходительностью ему все равно недолго пришлось бы пользоваться. Но на старика обрушились еще и дальнйшія бдствія. Въ 1467 г. однимъ изъ трехъ главныхъ членовъ Совта Десяти былъ назначенъ Джакопо Лоредано, принадлежавшій къ фамиліи, которая долгое время находилась въ наслдственной вражд съ домомъ Фоскари. Его дядя Пьотро, получивъ на дйствительной служб высокій санъ венеціанскаго адмирала, по возвращеніи своемъ въ Венецію сталъ во глав политической партіи, явно враждебной дожу, онъ вызывалъ рукоплесканія своими рчами въ Совтахъ и достигъ такого вліятельнаго положенія, что большинство нердко оказывалось на его сторон. Однажды, въ минуту досады, у Фоскари вырвалось, въ засданій Сената, рзкое выраженіе, что онъ никогда но будетъ считать себя на самомъ дл дожемъ, пока живъ Пьетро Лоредано. Вскор посл этого, адмиралъ, которому было поручено командованіе одною изъ армій, мобилизованныхъ противъ Висконти, скоропостижно умеръ на военномъ банкет, устроенномъ во время краткаго перемирія,— и эту смерть поставили въ связь съ угрожавшими ему словами Фоскари. Замчено было также, что и братъ его, Марко Лоредано, занимавшій должность аввогадора (си. примч. къ ‘Марино Фальеро’, умеръ подобнымъ же образомъ въ то время, когда онъ готовился выступить обвинителемъ одного зятя Фальеро въ расхищеніи государственной собственности. Глухіе слухи, вызванные этими несчастными совпаденіями (конечно, это были не боле, какъ только совпаденія), показались мало правдоподобными и были отвергнуты или забыты всми, кром лишь одного человка. Джакопо, сынъ одного и племянникъ другого изъ умершихъ Лоредано, вполн поврилъ этому обвиненію, написалъ на гробниц своего отца въ монастыр св. Елены, что онъ умеръ-отъ отравы, далъ торжественную клятву неутомимо добиваться возмездія и, въ конц концовъ, эту клятву исполнилъ.
‘Еще при жизни Пьетро Лоредано, Фоскари, желая положить конецъ вражд заключеніемъ семейнаго союза, предложилъ одному изъ сыновей своего соперника руку своей дочери. Молодой человкъ, увидвъ предложенную ему невсту, открыто высказалъ, что она ему не нравится, и крайне нелюбезно отказался отъ брака съ нею, такъ что вмсто примиренія произошла новая ссора, въ которой Фоскари могъ считать себя наиболе оскорбленной стороной. Но Джакопо Лоредано былъ иного мннія. Годъ за годомъ онъ злобно выжидалъ удобнаго времени для своей мести, наконецъ, это время настало, когда онъ занялъ вліятельное положеніе въ совт Десяти. Опираясь на авторитетъ своего высокаго сана, онъ внесъ предложеніе о низверженіи стараго дожа, которое, впрочемъ, сначала принято было холодно: люди, дважды не допустившіе дожа до добровольнаго сложенія своего сана, не могли не видть, что требованіе отреченія противорчило бы ихъ собственнымъ словамъ и дйствіямъ. Для обсужденія этого предложенія была избрана юнта, въ числ членовъ которой, назначенныхъ Великимъ Совтомъ, находился братъ самого дожа, прокураторъ св. Марка, Марко Фоскари, совершенно даже и не подозрвавшій о той цли, съ какою юнта была созвана. Совтъ полагалъ, что устранить его отъ этого дла значило бы — возбудить подозрнія, между тмъ какъ участіе его могло бы придать всему процессу характеръ безпристрастія. Потому-то онъ и былъ включенъ въ составъ юнты, но его не допустили къ участію въ преніяхъ, удалили въ отдльную комнату и потребовали клятвы, что онъ сохранитъ вс эти обстоятельства въ тайн, въ то же время онъ долженъ былъ подписать окончательное постановленіе, въ обсужденіи котораго онъ не участвовалъ. Засданіе Совта длилось восемь дней и почти столько же ночей, результатомъ этого продолжительнаго совщанія было назначеніе особой депутаціи, которая должна была потребовать отъ дожа отреченія. Старецъ принялъ депутатовъ съ удивленіемъ, но твердо, и отвчалъ имъ, что онъ поклялся не отрекаться и, слдовательно, долженъ исполнить свою клятву. Такомъ образомъ, добровольное отреченіе представляется для него невозможнымъ, но если мудрый Совтъ признаетъ необходимымъ, то онъ можетъ сдлать соотвтствующее предложеніе Великому Совту объ отршеніи дожа отъ должности. Между тмъ, Совтъ десяти вовсе не желалъ передавать это дло на обсужденіе боле многочисленнаго законодательнаго собранія, поэтому, принявъ на себя самовластно прерогативы, не предоставленныя ему уложеніемъ, Совтъ разршилъ Фоскари отъ данной имъ клятвы, объявилъ должность дожа вакантною, назначилъ ему пенсію въ дв тысячи дукатовъ и обязалъ его въ теченіе трехъ дней выхать изъ дворца, подъ угрозою конфискаціи всего его имущества. Лоредано, бывшій въ ту пору очереднымъ предсдателемъ Совта, имлъ жестокое удовольствіе лично представить это постановленіе дожу. ‘А вы кто такой, синьоръ?’ спросилъ дожъ у другого члена Совта, явившагося вмст съ Лоредано и сразу имъ не узнаннаго.— ‘Я — сынъ Марко Меммо’, отвчалъ тотъ.— Ахъ, да,— вашъ отецъ — мой другъ, сказалъ Фоскари. Затмъ дожъ заявилъ, что онъ охотно исполнитъ волю свтлйшаго Совта, и, сложивъ съ себя головной уборъ и облаченіе дожа, отдалъ депутатамъ свое кольцо, которое тутъ же было сломано. На слдующее утро, когда онъ собирался выхать изъ дворца, ему было предложено удалиться по боковой лстниц, чтобы не встрчаться съ толпою, собравшеюся на дворцовомъ двор. Фоскари спокойно и съ достоинствомъ отказался исполнить это требованіе и заявилъ, что онъ сойдетъ по тмъ же самымъ ступенямъ, по которымъ взошелъ тридцать лтъ тому назадъ. И въ самомъ дл, онъ, съ помощью своего брата, медленно спустился по Лстниц Гигантовъ. Дойдя до послдней ступени, онъ отложилъ свой жезлъ и, обернувшись къ дворцу, произнесъ слдующія прощальныя слова: ‘Мои заслуги водворили меня въ твоихъ стнахъ, злоба враговъ моихъ изгоняетъ меня изъ этихъ стнъ!’ Фоскари былъ непріятенъ только для олигарховъ, народъ всегда любилъ его и, конечно, и въ эту послднюю минуту вполн ему сочувствовалъ. Но венеціанскіе тираны постарались заглушить даже народное чувство: въ тайн люди могли сколько угодно жалть о своемъ оскорбленномъ и униженномъ государ, но всякое явное выраженіе этого сожалнія было строго запрещено Совтомъ, который подъ страхомъ смертной казни запретилъ даже произносить имя Фоскари. На пятью день по низложеніи Фоскари, долженъ былъ быть избранъ Паскале Малипіери. Низложенный дожъ узналъ объ избраніи своего преемника по звону колоколовъ св. Марка. Онъ старался подавить свое волненіе, но отъ сильнаго огорченія у него лопнулъ кровеносный сосудъ, и черезъ нсколько часовъ онъ скончался’.

——

Относительно общаго характера этой трагедіи, въ связи съ усвоенными Байрономъ пріемами драматической техники, Джеффри замтилъ, что она представляетъ разительный примръ неудобства, или, сказать прямо,— нелпости — жертвовать высшими цлями драмы ради соблюденія формальнаго условія единствъ. Весь интересъ пьесы сосредоточивается на молодомъ Фоскари, который, несмотря на запрещеніе закона, ршился самовольно вернуться изъ изгнанія, побуждаемый неодолимою тоскою по родин. Единственный способъ обнаружить передъ нами всю силу этого чувства, ради котораго человкъ не устрашился ужаснйшихъ страданій,— состоялъ въ томъ, чтобы представить молодого Фоскари взвывающимъ въ ссылк и показать, какъ онъ приходитъ вдали отъ родины къ ршенію вернуться,— или какъ имъ овладваетъ сомнніе и мучительное колебаніе въ виду родныхъ береговъ. Тогда только передъ нами до нкоторой степени раскрылись бы его побужденія и сущность его необыкновеннаго характера. Но такъ какъ это находилось бы въ противорчіи съ требованіемъ одного изъ единствъ, то мы впервые встрчаемся съ молодымъ Фоскари, когда его ведутъ съ допроса, затмъ мы видимъ его перенесеннымъ во дворецъ дожа, припадающимъ къ стнамъ тюрьмы въ своемъ родномъ город — и умирающимъ отъ страха, что ему приходится разстаться съ этими стнами. Такимъ образомъ, мы не столько сочувствуемъ ему, сколько изумляемся, когда намъ говорятъ, что эта агонія является слдствіемъ не вины или преступленія, а единственно горячей любви молодого Фоскари къ своей родин’…
Стр. 380. ‘Лоредано — прекрасно задуманный и истинно трагическій характеръ. Глубокая и неутолимая ненависть, побуждающая его совершать самыя ужасныя жестокости, можетъ съ перваго взгляда показаться неестественной и преувеличенной. Но она представлена совершенно согласно съ исторіей. Притомъ, если принять во вниманіе причину этой ненависти — предполагаемое участіе Фоскари въ убійств его отца и дяди, жестокія понятія итальянцевъ о мести и то обычное пренебреженіе ко всякимъ проявленіямъ душевной мягкости, которымъ славились венеціанскіе патриціи, то мы поймемъ, что именно такая ненависть должна была наполнять душу гордаго венеціанца, считавшаго весь родъ Фоскари врагами не только своей фамиліи, но и своей родины’. (Геберъ).
На отдых отъ пытки.
‘Сомнительно, чтобы Джакопо Фоскари во время третьяго своего процесса былъ подвергаемъ пытк. Въ подлинномъ документ Совта Десяти, отъ 23 іюля 1456 г., сказано: ‘Si videtur vobis per еа quae dicta et lecta sunt, quod procedatur contra Ser Jac. Foscari’, и историки доказываютъ (см. F. Berlan, 1 due Foscari, etc., 185:?, стр. 57), 1) что слово procedatur не есть эвфемизмъ и что его слдуетъ переводить просто: ‘долженъ быть преданъ суду’, 2) что если бы Совть постановилъ подвергнуть его пытк, то это было бы прямо сказано, и 3) что въ двусмысленныхъ выраженіяхъ не представлялось надобности, такъ какъ постановленія Совта Десяти не соглашалось. Это мнніе раздляютъ С. Романинъ (Storia documentata, 1853) и P. Зенгеръ (Die beiden Foscari, 1878). Съ другой стороны. миссъ Уиль (Wiel, Two Doges of Venice, 1891) указываетъ, что, по словамъ ‘Хроники Дольфина’, которую Берланъ оставилъ безъ вниманія, Джакопо, по окончаніи суда, оказался ‘изувченнымъ’ и ему позволено было проститься съ женой и дтьми въ тюрьм. Гете, въ своихъ бесдахъ съ Эккерманомъ, не удивлялся тому, что Байронъ можетъ такъ долго останавливаться на столь мучительномъ предмет’.— ‘Онъ всегда былъ мучителемъ самого себя, — замтилъ Гете,— и подобные сюжеты были для него самыми любимыми темами’. (Кольриджъ).
Вдь судитъ онъ
Послдняго единственнаго сына.
‘Совершенно невроятно, чтобы Франческо Фоскари лично присутствовалъ на третьемъ процесс своего сына, или на двухъ предшествовавшихъ. Изъ одного постановленія Совта Десяти, относящагося къ первому изъ этихъ процессовъ, видно, что въ закон было указано совсмъ обратное: ‘Въ присутствіи самого дожа не надлежитъ разсуждать, говоритъ или совщаться о предметахъ, касающихся его самого или его сыновей, равнымъ образомъ, дожъ не присутствуетъ при сужденіяхъ о предметахъ, касающихся лицъ его свиты’. Поводомъ къ преданію о томъ, что старый дожъ, подобно древнему римлянину, самъ судилъ и осудилъ своего сына, послужило, вроятно, помщеніе во глав декрета о ссылк обычной формулы: ‘Мы, Франческо Фоскари’, и пр. (Кольриджъ).
Стр. 381.
Что будто бы они отравлены.
‘Per insidias hostiura veneno sublatus’. Гробница эта находится въ монастыр св. Елены, на Isola Santa Lena.
Барбарнго. Идти съ тобой!…
‘Лоредано всегда является въ сопровожденіи одного сенатора, по имени Барбариго. Это нчто врод наперсника или хора, который выведенъ, какъ будто, съ единственною цлью упрекать Лоредано и высказывать ему свои сомннія, а затмъ все-таки поддерживать его своимъ авторитетомъ и пособничествомъ’. (Джеффри).
‘Лоредано единственное дйствующее лицо, возвышающееся надъ уровнемъ посредственности. Вс прочіе характеры или неестественны, или слабы. Барбариго — самый незначительный изъ всхъ наперсниковъ, какіе когда-либо сопровождали героя на парижской сцен’. (Геберъ).
Стр. 382.
Я — одинъ изъ членовъ ‘Десяти’.
‘Этотъ эпизодъ изъ частной жизни дома Фоскари иметъ особенную цнность потому, что онъ бросаетъ лучъ свта на внутреннюю исторію Венеціи. Здсь мы находимся въ совершенно особой атмосфер. Совтъ Десяти всемогущъ, онъ присвоиваетъ себ даже и такія права, которыя на основаніи конституціи вовсе ему не принадлежатъ. Воздухъ насыщенъ заговорами, подозрніями, убійствами, доносами, шпіонствомъ, словомъ, всми элементами, подтверждающими народныя легенды объ ужасахъ ‘Десяти’. (Горацій Ф. Кроунъ, епісе, 1893).
Стр. 383.
…..Я былъ тогда ребенкомъ.
‘Рчь Джакопо у окна, въ которой онъ говоритъ о своихъ юношескихъ забавахъ, написана съ большимъ чувствомъ и съ любовью къ тому, что въ ней изображается’. (Геберъ).
Когда гудлъ, бывало, подъ окномъ
Моей тюрьмы онъ въ Кандіи…
‘Климатъ Крита вообще мягокъ и здоровъ, но городъ Кандія открытъ для втровъ сверныхъ и сверо-восточныхъ’ (Прим. Байрона).
‘Что же представляетъ собою самъ герой этой пьесы? Если дйствительно когда-либо могъ произойти такой случай, что человкъ серьезно предпочелъ тюрьму и пытку у себя на родин временному пребыванію на прекрасномъ остров, въ благопріятномъ климат и на разстояніи всего трехъ дней паруснаго плаванія отъ родного города, то мало найдется людей, которые этому поврятъ, и еще меньше такихъ, которые будутъ этому сочувствовать, такимъ образомъ, здсь передъ нами — тема, не особенно благодарная для драматическаго произведенія. Что касается лично насъ, то мы почто не сомнваемся въ томъ, что Фоскари написалъ свое роковое письмо именно съ тою цлью, какая подозрвалась его обвинителями. желая добиться, съ помощью чужеземнаго вліянія, почетнаго возвращенія изъ ссылки, объясненіе же, какое имъ дано было этому длу, когда оно обнаружилось, представляется намъ только попыткой утопающаго ухватиться за что-нибудь, хотя бы за соломинку. Но если Байронъ дйствительно считалъ такое объясненіе поступка Фоскари реальнымъ, то онъ долженъ былъ, по крайней мр, ясно представить намъ всю невыносимость его разлуки съ родиной, изнурительную тоску по ней, постепенное помраченіе умственныхъ силъ и безплодную надежду на милость враговъ: вдь только такимъ образомъ и можно было сдлать вроятнымъ поступокъ, который долженъ былъ привести Фоскари снова на пытку и въ тюрьму. Поэту слдовало прежде всего показать намъ Фоскари осужденнымъ на ссылку и покидающимъ Венецію, затмъ изобразить его томленіе въ Кандіи, его попытки вступить въ переговоры съ агентами правительства, только при этихъ условіяхъ, а не иначе, мы были бы подготовлены къ терпливому выслушиванію его жалобъ и могли бы съ интересомъ и ужасомъ слдить за его страданіями’. (геберъ).
Стр. 384. Марина Фоскари была изъ рода Контарини, въ дйствительности ее звали Лукреціей.
Стр. 388.
Что Альморо Донато былъ убитъ
Николо Эризо изъ личной мести.
‘Необыкновенный приговоръ, произнесенный надъ Джакопо Фоскари и еще сохраняющійся въ венеціанскихъ архивахъ, гласитъ слдующее: ‘Дж. Фоскари, обвиненный въ убійств Эрмолао Донато, былъ арестованъ и допрошенъ. Изъ свидтельскихъ показаній и предъявленныхъ суду документовъ съ очевидностью выясняется, что онъ виновенъ въ упомянутомъ преступленіи, тмъ не мене, въ виду его упорства я вслдствіе чаръ и заклинаній, которыми онъ владетъ и которыя ясно обнаруживались, невозможно было извлечь изъ него истину, подтверждаемую устными и письменными показаніями, ибо въ то время, какъ онъ вислъ на дыб, онъ не произносилъ ни слова и не стоналъ, а только бормоталъ что-то неясно и сквозь зубы. Потому, и такъ какъ этого требуетъ достоинство государства, онъ и приговаривается къ дальнйшей ссылк въ Кандію’. Можно ли поврить тому, что очевидное доказательство его невиновности — обнаруженіе настоящаго убійцы — ни въ чемъ не измнило этого несправедливаго и жестокаго приговора?’ (Прим. Байрона).
Стр. 395.
Два раза я хотлъ
Сложитъ мой санъ.
Дожъ заявлялъ о своемъ желаніи отказаться отъ власти въ іюн 1433 г., въ іюн 1442 г. и затмъ снова въ 1446 г.
‘Весь интересъ этой пьесы основывается на чувствахъ столь необычныхъ и преувеличенныхъ, что они не вызываютъ съ нашей стороны сочувствія, и все дйствіе состоитъ изъ такихъ событій, которыя мало занимательны и неестественны. Молодой Фоскари дважды подвергается пытк (одинъ разъ публика должна слышать его стоны) только изъ-за того, что онъ притворился преступникомъ, желая, чтобы его вернули изъ незаслуженной ссылки, и, наконецъ, умираетъ въ тоск и безуміи, а старый Фоскари въ глубокомъ и неподвижномъ молчаніи допускаетъ такое явно несправедливое обращеніе съ своимъ сыномъ, ибо въ противномъ случа, обнаруживъ сочувствіе его несчастію, онъ былъ бы обвиненъ въ сообщничеств, несмотря на то, что за нимъ и не признается никакой вины. Въ то время, когда происходятъ вс эти ужасы. Дожъ боятся пошевельнуться, боится взглянуть или сказать слово: его страшитъ вражда Лоредано, который верховодитъ въ Совт Десяти неизвстно какъ и почему и который, наконецъ, запутываетъ и отца и сына въ свои сти, не взирая на ихъ пассивное подчиненіе и непротивленіе ого замысламъ. Оба Фоскари — не боле, какъ глупыя мухи, предназначенныя на то, чтобы погибнуть въ тенетахъ этого паука и насытить его старинную вражду’. (Джеффри).
Стр. 401.
Какія это буквы
Изсчены на камн?
О венеціанскихъ тюрьмахъ и надписяхъ въ нихъ см. примчаніе Гобгоуза въ I том наст. изд., стр. 529—530. Въ этой трагедіи Байронъ вообще старался не отступать отъ исторической истины, слдуетъ, однако, въ интересахъ точности замтить, что Джакопо посл пытки былъ перенесенъ во дворецъ дожа, а не въ тюрьму, что онъ умеръ не въ Венеціи, а въ Кано, что между его послднимъ осужденіемъ и низложеніемъ Франческо прошло 15 мсяцевъ и что дожъ скончался не во дворц, а у себя въ дом.
Стр. 404.
Мн ужасна мысль
Объ одиночеств.
‘Говорятъ, что люди, осужденные на одиночное заключеніе, обыкновенно или сходятъ съ ума. или становятся идіотами, смотря по тому, что въ нихъ преобладаетъ духъ или матерія,— когда нарушается таинственное равновсіе между этими двумя элементами. Впрочемъ, подвергающіеся этому страшному наказанію, подобно большинству закоренлыхъ преступниковъ, обыкновенно не обладаютъ сильными душевными рессурсами. Извстно, съ другой стороны, что люди талантливые, какъ напр. Тренкъ, даже и въ самомъ строгомъ заключеніи и безусловномъ одиночеств находили въ себ достаточно силы для борьбы съ жестокой меланхоліей и, проведя въ тюрьм много лтъ, выходили изъ вся не ослабвшими умственно Т, кто страдаетъ за родину или за вру, имютъ для этой внутренней борьбы твердую опору и могутъ воскликнуть, подобно Отелло, хотя и въ другомъ смысл: ‘Причина есть, причина есть, о сердце! Причина есть!’ (Вальтеръ Скоттъ).
Стр. 405.
Они создать умли средъ лагунъ
Приморскій новый Римъ.
‘Въ безстрашномъ и прекрасномъ сочиненіи объ Италіи лэди Морганъ я встртилъ въ примненіи къ Венеціи выраженіе: ‘Римъ океана’. То же самое выраженіе встрчается и въ трагедіи ‘Двое Фоскари’. Мой издатель можетъ засвидтельствовать, что эта трагедія была написана и отослана въ Англію раньше, чмъ я увидлъ книгу лэди Морганъ, полученную мною только 16 августа. Какъ бы то вы было, я спшу отмтить это совпаденіе, уступая право на первенство писательниц, которая раньше дала эту фразу публик. Я тмъ боле считаю себя обязаннымъ это сдлать, что, какъ мн сообщаютъ (самъ я видлъ очень мало примровъ, да и то лишь случайно), противъ меня недавно высказаны были обвиненія въ плагіат’. (Прим. Байрона).
Байронъ называетъ книгу лэди Морганъ ‘безстрашной’ за то, что она осуждаетъ образъ дйствій Англіи въ Гену въ 1814 г.
Стр. 405.
Родной напвъ гористыхъ странъ, раздавшись
Въ ушахъ изгнанника…
‘Воспоминаніе о швейцарскихъ мелодіяхъ’. (Дрим. Байрона).
Байронъ, конечно, иметъ въ виду такъ наз. Ranz des vaches,— псню, которую играютъ на волынк молодые альпійскіе пастухи. Эта псня, по словамъ Руссо, такъ дорога сердцу каждаго швейцарца, что ее запрещено было, подъ страхомъ смертной казни, играть въ войскахъ на чужой сторон, такъ какъ ея звуки вызывали у солдатъ слезы и заставляли ихъ дезертировать или изнывать въ тоск по родин: такое неодолимое желаніе вернуться въ родныя горы возбуждала въ нихъ эта мелодія.
Стр. 409.
Лишь онъ одинъ
Достоинъ быть жильцомъ подобной кельи.
‘Если оба Фоскари ничего не предпринимаютъ противъ махинацій своего безсовстнаго врага, то по крайней мр Марина, жена младшаго изъ нихъ, срываетъ на немъ свой гнвъ, обливая ненавистнаго гонителя желчью упрековъ и презрнія свыше всякой мры и съ такою силою, которая напоминаетъ королеву Маргариту въ Ричард III’ . (Джеффри).
Стр. 414.
Какой законъ? У насъ законъ — Совтъ.
По закону, предложеніе дожу отречься отъ власти должно было исходить отъ шестерыхъ его совтниковъ совмстно съ большинствомъ Великаго Совта. Такимъ образомъ, въ данномъ случа Совтъ Десяти незаконно присвоилъ себ власть, ему не принадлежавшую.
Стр. 415.
Мой сынъ, ты долженъ
Послушенъ быть законамъ государства.
Романинъ, въ своей ‘Исторіи Венеціи’, приводитъ слдующій разсказъ изъ ‘Хроники Дольфина’: ‘Посреди слезъ и рыданій, которыми сопровождались послднія прощальныя объятія, Джакопо, боле чмъ когда-либо чувствуя скорбь разлуки, сказалъ: ‘Отецъ, прошу тебя, постарайся, чтобы мн позволили вернуться домой!’ Дожъ отвчалъ ему: ‘Узжай, Джакопо, повинуйся вол твоей родины и не ищи ничего другого’. Но когда несчастный сынъ удалился, старецъ уже не въ силахъ былъ бороться со своею скорбью,— рыдая, упалъ онъ на кресло и воскликнулъ: ‘О, Боже милостивый!’.
Стр. 418. Онъ умеръ.
Какъ уже замчено выше, Джакопо Фоскари умеръ только въ феврал 1457 г., въ Кандіи. Смерть его въ Венеціи, вслдъ за объявленіемъ приговора о ссылк, введена Байрономъ ради соблюденія ‘единствъ’.
Стр. 421. Смерть Карманьолы
Ршилась этимъ утромъ.
‘Историческій фактъ. См. Дарю, который ссылается на Сабеллика и Пьетро Джустиніани’. (Прим. Байрона).
Стр. 423. Вамъ даются сутки
На то, чтобъ приготовить вашъ отвтъ.
Въ постановленіи Совта Десяти отъ 21 октября 1457 г. о низложеніи дожа сказано, что ему дается на размышленіе время ‘до третьяго часа слдующаго дня’. Это ограниченіе срока имло цлью предупредить созваніе дожемъ Великаго Совта, которому, по закону, принадлежало исключительное право низлагать дожей.
Стр. 432.
Почтимъ его достойнымъ погребеньемъ.
По постановленію Совта, знаки высшей власти, которые дожъ сложилъ съ себя при жизни, были возвращены ему посл смерти: онъ былъ погребенъ съ царскимъ великолпіемъ въ церкви Миноритовъ. На этой церемоніи присутствовалъ и вновь избранный дожъ.
Стр. 433. Онъ мн заплатилъ.
‘L’ha pagata’.— Историческій фактъ. См. Дарю, ‘Исторія Венеціи’. (Прим. Байрона).
Въ рукописи трагедія оканчивалась этими словами. Но на поляхъ Байрономъ сдлана была при писка: ‘Если бы послдняя строчка показалась неясною тмъ изъ читателей, которые забудутъ историческій фактъ, отмченный въ первомъ дйствіи,— что Лоредано записалъ въ свою долговую книгу дожа Фоскари, какъ должника за смерть отца и дяди, то, пожалуй, прибавьте въ заключеніе еще пару строкъ:
Глава Совта. За что?
Лоредано. За смерть отца
И дяди — смертью собственной и сына.
Спросите объ этомъ у Джиффорда’.
‘Мы должны сознаться, что ‘Сарданапалъ’ и ‘Двое Фоскари’ какъ поэтическія произведенія, представляются намъ тяжеловсными, многословными и лишенными изящества. Въ нихъ нтъ той страстности и силы, какою отличаются прочія произведенія Байрона, и въ особенности чувствуется недостатокъ того богатства фантазіи, оригинальности мыслей и привлекательности стиха, которыми нашъ поэтъ всегда отличался. Большею частью эти пьесы слишкомъ торжественны, велерчивы и напыщенны, дйствіе развивается въ нихъ медленно вслдствіе продолжительныхъ приготовленій къ катастроф, которая никакъ не можетъ наступить, поэтъ просто мучитъ насъ блестками высшаго дарованія, скупо разбросанными по тяжелымъ страницамъ высокопарной декламаціи. Вмст съ энергичнымъ паосомъ и сильными чувствами, составлявшими характерную особенность прежнихъ его произведеній, авторъ,— неизвстно, почему,— оставляетъ и свою прежнюю мелодичную версификацію. Правда, въ обихъ пьесахъ попадаются стихи очень удачные и сильные, во въ общемъ стихъ здсь далеко не отличается легкостью и музыкальностью. Это — не крылатыя строчки, сильныя и легкія, которыя дрожатъ въ устахъ дйствующихъ лицъ, какъ копья въ рукахъ бросающихъ ихъ воиновъ, а летятъ, какъ тяжелыя дубины въ безкровной схватк. Вмсто изящной и мелодичной фамильярности Шекспира мы часто встрчаемъ неуклюжую прозу тамъ, гд поэтъ приближается къ разговорной рчи, и во многихъ мстахъ слишкомъ обычные образы и ходячія выраженія плохо гармонируютъ съ общею торжественностью слога’. (Джеффри).
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека