Два фамильные портрета.
Анекдотъ.
Луизы Гюбертъ.’
Сарразень. У.
‘Встникъ Европы’, No 15, 1816
Два фамильные портрета, Сарразен Адриан, Год: 1816
Время на прочтение: 8 минут(ы)
Графъ Лисбанъ удалился изъ Франціи въ самомъ начал революціи, законъ осуждалъ на смерть всхъ эмигрантовъ, возвращавшихся въ отечество, но Графъ забылъ о немъ, онъ увлекся естественнымъ, непреодолимымъ желаніемъ опять увидть свою родину. Призжаетъ во Францію, узнаетъ, что имніе его взято въ казну, что самъ онъ осужденъ на смерть, и что вс опасностій грозятъ его жизни. Старые друзья его въ темниц, нтъ пристанища! Гостепріимство, окованное боязнію смерти, не смло отворитъ дверей своихъ несчастію.
Цлый мсяцъ Графъ удачно скрывался отъ жадныхъ взоровъ мучителей, наконецъ, убжище его сдлалось извстнымъ. Уже была близка минута смерти, но онъ усплъ уйти въ домъ одного купца, живущаго въ улиц Клери, по имени Гюберта, котораго вовсе незналъ, съ которымъ не былъ никогда въ связи, и на сострадательность коего не имлъ другихъ правъ, кром правъ несчастнаго. Для честнаго купца етаго уже было много. Онъ принялъ Графа съ благороднйшимъ великодушіемъ, самъ приготовилъ въ дом своемъ скрытное убжище, непроницаемое для поисковъ неутомимыхъ гонителей, раздлялъ съ нимъ утренной столъ свой, и въ продолженіи осьми мсяцовъ сего бдственнаго заключенія услуживалъ ему съ самымъ нжнымъ усердіемъ.
Палачи Франціи, обративши наконецъ зврство свое на себя самихъ, освободили народъ отъ ига, которое онъ самъ неимлъ мужества свергнуть съ себя, и подъ конецъ долженъ былъ бы стенать еще доле, если бы тираны могли согласить свои противныя страсти. Лучъ правосудія блеснулъ среди сего разрушенія всхъ правилъ нравственности, религіи, человчества и здравой политики. Графъ Лисбанъ, освободившись изъ своей темницы, съ живйшимъ чувствомъ признательности благодарилъ своихъ благодтелей, и удалился въ прекрасное помстье свое, находящееся близь Парижа, и которое по счастію не было еще у него отнято. Каждую почти недлю принималъ онъ Гюберта, жену его и маленькую Луизу, дочь ихъ, часто приглашалъ ихъ обдать, и незабывая оказанной себ услуги, обходился съ ними всегда попросту, кром тхъ торжественныхъ дней, въ которые изъ Парижа собиралось къ нему многолюдное и блистательное общество. Въ ето время объ оказывалъ имъ отличнйшее уваженіе, сажалъ ихъ на первыя мста, прежде всхъ потчивалъ, и только что не говорилъ прочимъ гостямъ: я виноватъ передъ, вами, но вы неспасли мн жизни!
Торговыя дла добраго Гюберта съ нкотораго времени находились въ хорошемъ состояніи. Луиза подросла и становилась прекрасною. Гюбертъ заботился уже выдать ее замужъ за сына одного купца, своего сосда, — честнаго человка, приятнаго своею наружностію, не богатаго деньгами, но богатаго умомъ, котораго у него было гораздо боле, нежели сколько нужно для того, чтобы со временемъ сдлаться довольно богатымъ. Этотъ бракъ два мсяца уже приготовлялся въ голов родителей и шесть мсяцовъ въ сердц Луизы, но ужасное происшествіе вдругъ разрушило ето маленькое зданіе благополучія, воздвигнутое любовію и вмст благоразуміемъ.
Состояніе честныхъ людей цвтетъ дотол, пока они невстртятъ на пути своемъ бездльниковъ,, а какъ бездльниковъ очень много на свт, то и немудрено, что честные люди такъ рдко бываютъ богаты. Честный Гюбертъ слишкомъ много доврялъ честности другихъ, онъ много потерялъ отъ своихъ должниковъ, объявившихъ себя банкротами, и скоро увидлъ себя самаго окруженнымъ толпою заимодавцевъ, которыхъ удовлетворить неимлъ возможности, Правда, замужство Луизы могло бы еще вознаградитъ большую часть потери Гюбертова семейства. Женихъ Луизы великодушенъ, онъ не допуститъ, чтобъ отецъ и мать его любезной терпли бдность. Но, увы! ето замужство разрушилось. Отецъ Карла, превосходный ариметикъ, считаетъ за ничто такую любовь, которая ничего ему не приноситъ, онъ даже слышать объ ней не хочетъ. Какъ изобразить отчаяніе Луизьі и Карла! Сей послдній, ненаучившись еще длать расчетовъ такъ исправно какъ отецъ его, думаетъ, что въ брак любовь есть все, и что деньги приобрсти можно трудомъ и бережливостію.
Тщетно Гюбертъ ищетъ средства отвратить угрожающее бдствіе. Друзья или не въ силахъ, или не хотятъ помочь ему, остается одинъ Графъ Лисбанъ, и именно тотъ одинъ, къ которому добрый Гюбертъ при такомъ несчастіи своемъ не хочетъ прибгнуть. Мысль просить у Графа помощи пришла однакожъ гж Гюбертъ, и она сообщила ее мужу. ‘Мы оказали ему большія услуги,’ говоритъ она. — По етой именно причин и не должно — отвчаетъ Гюбертъ — просить его. — ‘Но вдъ мы спасли ему жизнь!’ — Тмъ лучше для насъ. — ‘Онъ человкъ великодушной!’ — Мы недолжны великодушія его употреблять во зло. — ‘Онъ благороденъ и чуствителенъ!» — И мы не мене должны быть благородны и чувствительны. — ‘Я уврена, что еслибъ онъ зналъ о нашемъ положеніи, что поспшилъ бы къ намъ на помощь.’ — Я то же думаю. Но если онъ поступилъ какъ прочіе люди, какое для меня униженіе! Нескромною своею прозьбою я уничтожилъ бы все, что у меня еще остается, — я потерялъ бы плодъ малаго добра, мною сдланнаго. — Гжа Гюбертъ хотла было отвчать, но мужъ ея съ видомъ строгости, сказалъ: Перестанемъ говорить объ етомъ, другъ мой! Я ршительно хочу, чтобы Графъ незналъ о нашемъ несчастіи, и запрещаю теб писать къ нему.
Добрая гжа Гюбертъ, привыкши всегда исполнять волю своего мужа, молчитъ и плачетъ. Но Луиза, которая не мшалась въ ихъ разговоръ, думаетъ, что запрещеніе къ ней совсмъ неотносится. Мн кажется, говоритъ она самой себ, что мой батюшка неправъ. Его великодушіе походитъ на гордость. Что можетъ быть натуральне какъ въ несчастіи просилъ помощи у тхъ, кому мы сами ее оказали? Разв можно думать, будто подавая имъ средства къ изъявленію намъ признательности, мы укоряемъ ихъ нашимъ благодяніемъ? Молчать есть то же, что обижать ихъ, то же, что почитать ихъ неблагодарными. Нтъ, нтъ! Графъ Лисбанъ незаслуживаетъ такой строгости моего родителя. Сей же, часъ напишу письмо, и постараюсь тайно къ нему отправить. — Луиза приходитъ въ свою комнату, садится и пишетъ слдующее:
‘Вашихъ друзей, милостивый государь, постигло несчастіе, и они скоро должны будутъ впасть въ убожество. Многія непредвиднныя банкротства однимъ разомъ уничтожили плодъ ихъ долговременной бережливости. На васъ однихъ теперь вся наша надежда. Не смотря на то, батюшка не хочетъ просить у васъ помощи, какъ будто малое нами сдланное вамъ добро, отнимаетъ у васъ право помогать несчастнымъ! Что до меня касается, я не могу быть, столько несправедливою, не могу васъ милостивый государь, лишать удовольствія, достойнаго такого сердца, каково ваше: не умю быть гордою тогда, когда нужно просить у дружества вспоможенія моимъ родителямъ, и я уврена, что ваше благородное сердце оправдаетъ чувствованія
Луиза письмо ето отослала на почту, ни мало не сумнваясь въ признательности и великодушіи Графа Лисбана. Нсколько дней она питается надеждою, что малое состояніе отца ея возстановится совершенно и въ скоромъ времени: тогда ничто уже не будетъ препятствовать ея замужству! Сладостныя мечты о благополучіи подкрпляютъ ее тайнымъ утшеніемъ. Воображеніе юности наполнено такими мечтами. Въ молодости мы любимъ думать, что сердца всхъ людей способны къ гамъ движеніямъ великодушія, коліорыя ощущаемъ въ самихъ себ. Въ лтахъ любви можно ли помышлять объ егоизм? Познаніе человческаго сердца есть одно изъ несчастій опытности.
Между тмъ протекли дв недли, а Луиза не получила никакого извстія отъ Графа Лисбана. Вс планы ея разрушились, ‘Увы!’ говоритъ она, ‘и такъ видно, что ни кого недолжно полагаться!’
Заимодавцы недавали отдыха бдному Гюберту. Они выхлопотали у правительства дозволеніе продать все его имущество. Небольшая лавка его наполнилась праздными людьми, которые везд ищутъ зрлищъ, и тми жадными корыстолюбцами, которые неисключаютъ изъ расчетовъ своихъ и самаго даже несчастія ближнихъ. Полицейскіе служители вытаскиваютъ и бросаютъ подъ молотокъ все движимое имніе бднаго семейства, которое, стоя вдали, печально смотритъ на сію сцену опустошенія, и обливается слезами.
Вс почти вещи были уже распроданы. Одинъ полицейскій служитель, примтивши два портрета подл камина, снимаетъ ихъ, показываетъ покупщикамъ и любопытнымъ зрителямъ. Ето были портреты добраго Гюберта и жены его. Они велли ихъ написать еще въ первые дни своего супружества, дни блаженные, когда сердце, недовольствуясь обладаемымъ счастіемъ, желаетъ умножать для себя его образъ. — При появленіи сихъ портретовъ тотчасъ раздались нескромны звуки хохота. Старомодное платье, въ какомъ изображены были г. и гжа Гюбертъ, показалось очень забавнымъ собранію, которое не думаетъ о томъ, что несчастные стоятъ здсь же и плачутъ. Одинъ изъ насмшниковъ объявляетъ самую низкую цну и, къ великому сожалнію его, портреты должны были уже остаться за нимъ, какъ вдругъ одинъ извстный въ тамошней части города живописецъ закричалъ: ‘даю десять тысячь франковъ за два портрета!’ — Двадцать тысячь!’ — подхватилъ другой живописецъ. — ‘Тридцать тысячь!’ — Сорокъ тысячъ! — Боле никто не прибавлялъ, и портреты отданы послднему за сорокъ тысячь франковъ. Гюбертъ, жена его и Луиза почитаютъ ето новою для себя насмшкою, зрители стоятъ въ неизъяснимомъ изумленіи. Живописецъ, хозяинъ портретовъ, обращается къ толп и говоритъ: ‘Бдные невжды! вы сметесъ надъ тмъ, чему незнаете цны. Вдайтеже, что оба портрета написаны славнымъ живописцемъ, котораго произведенія весьма рдки, и котораго давно уже нтъ съ свт.’ — При сихъ словахъ онъ беретъ купленныя картины, образцовыя произведенія живописи, и уходитъ.
И вотъ добрый Гюбертъ сталъ вдвое богаче, нежели какъ былъ прежде сего несчастья. Теперь онъ можетъ удовлетворить своихъ заимодавцевъ и выгодно еще продолжить торговлю. Доброе семейство радуется. Кто могъ знать, что оно обладаетъ такимъ богатствомъ! Оба портрета въ свое время стоили, съ рамою неболе какъ тридцать франковъ! При всемъ томъ добрый Губертъ, посмотрвъ на жену свою, сказалъ, ‘Мн очень жаль твоего портрета.’ — Ахъ, отвчала она: еслибъ мы были богаче!…
Луиза участвуетъ въ радости своихъ родителей: бракъ ея можетъ теперь совершиться! Отецъ Карла приходитъ опять навстить своихъ сосдей. Сначала его приняли довольно холодно: онъ представилъ свои причины, которыхъ никакъ не можно было одобрить, но Гюбертъ и жена его изъ любви къ своей Луиз, казалось, были ими довольны. Черезъ недлю Луиза сдлалась счастливйшею супругою, а молодой женихъ ея счастливйшимъ изъ супруговъ.
На другой день посл свадьбы Гюбертъ говоритъ жен своей и дочери: ‘Знаете ли, что мн пришло въ голову? Вдь уже бол мсяца мы небыли у Графа Лисбана и ни чего объ немъ неслыхали, надобно его удивить нечаянностію. Подемъ къ нему объявитъ о брак Луизы, я знаю его сердце: онъ будетъ радъ нашему счастію.’ Гжа Гюбертъ въ восхищеніи отъ етой мысли. Но Луиза покраснла, она вспомнила о письм своемъ, которое осталось безъ отвта, и о неблагодарности Графа Лисбана. Что намъ длать у него? сказала она сама себ: наше присутствіе не будетъ ли укорять его въ томъ, что онъ забылъ насъ? Будучи обязанъ жизнію моимъ родителямъ, онъ оставилъ ихъ умирать съ голоду! Какъ я покажусь къ нему? Какое положеніе! какое замшательство! въ состояніи ли онъ снести мое присутствіе? Луиза думала обо мн лучше? скажетъ онъ самъ себ, нежели я заслуживаю, а теперь Луиза знаетъ только то, что я неблагодаренъ. — И вотъ она истощаетъ все свое краснорчіе, и всячески старается отвратить родителей своихъ отъ поздки, но несметъ ничего сказать о письм, которое она тихонько, безъ воли отца, нкогда послала къ Графу. Ея причины не были уважены, Гюберту и жен его весьма хотлось изумить Лисбана, и Луиза была принуждена съ ними хать.
Вс помщаются бъ наемной коляск и скоро призжаютъ въ деревню Лисбана. Гюбертъ спрашиваетъ о Граф, и ему говорятъ, что Графъ сидитъ одинъ въ кабинет. Гюбертъ съ женою, дочерью и зятемъ идутъ на верхъ прямо въ кабинетъ. Графъ Лисбанъ принимаетъ ихъ съ видомъ удовольствія, но съ нкоторою принужденностію и замшательствомъ. ‘Пойдемъ, друзья мои!’ сказалъ онъ: ‘пойдемъ въ залу, для насъ тамъ будетъ просторне.’ — A почему бы ето? — возразилъ Гюбертъ: намъ и здсь хорошо! Когда сидимъ съ тми, которыхъ любимъ? то, я думаю, комната для насъ никогда не можетъ быть тсною. Графъ несметъ боле настаивать, спрашиваетъ потомъ добраго Гюберта, какъ будто ничего незная о здоровьи, о длахъ его и пняетъ, что такъ долго невидался. Какая ложь! думаетъ Луиза сама въ себ. Гюбертъ разсказываетъ о своихъ несчастіяхъ, и о томъ, какимъ образомъ онъ сдлался вдвое богаче прежняго, единственно отъ двухъ портретовъ… Въ самое ето время взглянувши нечаянно на сторону къ камину, онъ восклицаетъ: ‘что я вижу?… О небо! вотъ они!…. мой портретъ и портретъ жены моей!… Возможно ли!…’ — Луиза и мать ея, увидвъ портреты, бросаются къ ногамъ Графа и орошаютъ руки его слезами. — ‘Что ето, друзья мои?’ говоритъ Лисбанъ сильно растроганный: ‘что съ вами сдлалось?’ — Ахъ, милостивый государь! какое благородство! какое великодушіе! Сорокъ тысячь франковъ за наши портреты!.. ‘Ехъ, любезный мой Гюбертъ! тутъ нтъ ничего мудренаго, Можетъ ли быть для меня дорогою цна, заплаченная за изображеніе тхъ, которые для спасенія моей жизни собственную свою великодушно подвергали опасности? Етотъ милый образъ былъ всегда въ моемъ сердц, я умиралъ отъ желанія имть его также и передъ своими глазами. Благодаря вамъ, я столько богатъ, что могу пожертвовать бездлкою невинной прихоти.’ — Но сорокъ тысячь франковъ, Графъ! … — ‘Опять сорокъ тысячь! Вы не расчитывали, Гюбертъ, когда могли длать мн добро, а теперь, какъ я имю счастливый случай воздать вамъ, вы вздумали считатъся? Стыдно вамъ, право стыдно: считаться со мною, значитъ напоминать мн, что я остаюсь еще долженъ несравненно боле, нежели сколько заплатилъ вамъ.’
Семейство Гюберта весь етотъ день гостило у Графа Лисбана, которой никакъ не хотлъ отпустить ихъ и ввечеру. Онъ пригласилъ всхъ молодыхъ людей изъ окружныхъ деревенъ на праздникъ въ честь Луизы, и при наступленіи ночи веллъ ярко освтить замокъ и сады свои. Небольшой оркестръ музыкантовъ, призванныхъ изъ Парижа, расположился на возвышенности, окруженной прекрасными деревами, на которыхъ висли разноцвтныя лампы. Начался Сельской балъ, на мурав были разставлены столы съ плодами и освжительными напитками, и маленькой фейерверкъ заключилъ праздникъ. Радость Графа была несравненна. Мн самому случилось быть тамъ же, и я вовсе незная Лисбана, почелъ его за добраго отца, которой празднуетъ бракъ роднoй своей дочери, а когда Гюбертъ разсказалъ мн всю исторію, то я подумалъ что она многимъ принесетъ удовольствіеу и ршился пересказать ее читателямъ. Вдь въ наше время признательность есть добродтель самая обыкновенная, точно какъ и благотворительность!! Кто неговоритъ о нихъ?