Духоборы в Канаде.
Духоборы в Канаде.
———-
Тан.
Духоборы в Канаде, Тан-Богораз Владимир Германович, Год: 1904
Время на прочтение: 26 минут(ы)
Владимир Германович Тан-Богораз
Духоборы в Канаде
Изд: ‘Русская мысль’, М., 1904. — Год 25-й, кн. VIII. — С. 45-65.
Оригинал в формате PDF: http://relig-library.pstu.ru/modules.php?name=807
OCR: Адаменко Виталий (adamenko77@gmail.com)
(Joseph Elkinton ‘The Dukhobors’, Philadelphia 1903. Владимир Ольховский: ‘Духоборы в канадских прериях’. Образование, 1903 г., N 4—8).
В жизни различных общественных групп, больших и малых, бывают иногда эпохи великих порывов, которые проходят сквозь глубину народной души, как буря, озаряют ее, как молния, и долго потом в сумерках исторических будней они сияют, как маяки, возвещая человечеству надежду на движение вперед и на лучшее будущее. Эти эпохи зарождаются на повороте кризисов, в сетях строптивой тоски, которая не желает дольше признавать окружающую неправду за нечто нормальное и неизбежное. Из своих сомнений они создают новое учение и превращают его в идеал, который спускается на дно народного духа и производит там такое же потрясение, как струя подземного потока, проникшая в вулкан. Тогда общественная группа, поколебленная до самых низших слоев, поднимается, выходит из берегов и в судорожных конвульсиях пытается немедленно осуществить свой идеал, не считаясь с отношениями действительности и не обращая внимания на условия времени и места.
Все такие попытки поражают своим сходством, и нравственное стремление, лежащее в их основе, указывает постоянно в одном и том же направлении, как магнитная стрелка всегда обращается на север. С неизменною и однообразною правильностью они стремятся перескочить через историческую бездну, шагнуть вперед на несколько тысяч лет и немедленно водворить царство Божие на земле. Они обыкновенно оканчиваются неудачей и в лучшем случае осуществляют только небольшую частицу обещанного возрождения, но даже эти неудачи составляют для человечества лучшие из его воспоминаний и без них история потеряла бы смысл и цену.
Эпохи великих порывов развертываются обыкновенно на широкой исторической арене, но иногда самые мелкие общественные единицы являются для них таким же удобным поприщем и они развиваются в этих ограниченных пределах с наиболее характерными признаками, как будто социологический препарат, приготовленный в лаборатории природы и уединенный от окружающей среды для большей чистоты опыта.
Всякий, кто следит за историей русских духоборов в течение последней четверти века, легко мог убедиться, что эта небольшая, но сильная группа русского племени, переживала в последнее время именно такое потрясение. Стоит вспомнить ряд неожиданных решениий, которые были приняты и осуществлены, попытки поступательного шествия по избранному пути, именно в то самое время, когда воздействи? окружающей среды сурово приказывало вернуться назад к отправному пункту. Как бы для того, чтобы увеличить оригинальность явления, история в самом разгаре кризиса выдернула духоборскую группу из старой почвы и пересадила ее на совсем новое место, на плодородный континент, предназначенный в судьбах человечества именно для подобной пересадки кудьтуры. Это случилось четыре года тому назад, и с тех пор история жизни духоборов приобретает двоякий интерес, где изложение развития духоборских идеалов сплетается с описанием того, как пересаженное общественное растение пускает свои корни в новую почву, отчасти приспособляясь к новым условиям, отчасти приспособляя их к себе.
Статьи Владимира Ольховского, помещенные в журнале Образование за минувший год, вместе с книгой Джозефа Элкинтона, изданной в Филадельфии минувшею же весною, являются первыми более или менее связными попытками описать переселение духоборов и устройство их на новом месте. Оба автора пишут на основании личных наблюдений. Джозеф Элкинтон, сын известного квакерского пастора, Д. С. Элкинтона, бывшего одним из главных деятелей комитета американских друзей для помощи духоборским переселенцам, посетил большую часть духоборских поселков в 1902 году. Г. Ольховский, как видно из его статей, сопровождал одну из духоборских партий при переезде через океан и потом провел несколько месяцев среди духоборов в Канаде, вместе с некоторыми другими лицами, помогавшими переселенцам в их первоначальном устройстве. Русский автор имеет решительное преимущество перед американским. Г. Элкинтон мог разговаривать с духоборами только через переводчика, и его описание имеет поверхностный характер. Внутренняя сторона явлений отсутствует. Даже в самых выдающихся случаях он ограничивается беглой передачей, нередко окрашенной снисходительно-полемическим оттенком и стремлением извинить ‘честное невежество’ русских сектантов, которые упрямо стараются осуществить свои крайние взгляды, вопреки настойчивому воздействию окружающей культуры.
Так, например, по поводу известных недоразумений между духоборами и канадским правительством относительно формы земельного владения, которые в конце-концов привели в октябре 1902 года к так называемому крестовому походу духоборов, Элкинтон всецело стоит на точке зрения квакерского комитета, написавшего духоборам увещевательное письмо в самую острую минуту инцидента.
Напболее характерное место этого письма гласит:
‘Говоря о собственности на землю и о частной собственности вообще, мы, как христиане, признаем, что мы сами и все наше имущество принадлежит прежде всего Богу, а мы являемся только доверенными лицами, для того, чтобы употр?блять наше честно нажитое имение для Его славы и для помоши всем нуждающимся ближним’.
Я слышал по поводу этого письма довольно едкие комментарии от духоборских ‘старичков’. ‘Ему, видно, и для мамоны, и для души, все бедным надо. Он сперва наживет с бедных, а потом: ‘Где бедные? Мне надо душу спасти. Я стану им помогать!…’
Упорство духоборов в нежелании принять канадскую форму земельного надела Элкинтон по многоиспытанному рецепту приписывает ‘агитации посторонних лиц’ и в частности воздействию ‘некоего Б., русского толстовца, приехавшего в Канаду с духоборами’. Элкинтон называет его профессиональным агитатором и сообщает, что канадское правительство в виде предупредительной меры выслало его из страны, как иностранца.
Русский автор, разуместся, не мог стоять на такой точке зрения. В описаниях г. Ольховского видно близкое и непосредственное знакомство с предметом и большое обилие материала.
Автор чувствует себя в праве, приведя ряд разнообразных статистических данных, собранных на месте из первоисточников, бросить презрительный вызов г. Тверскому, который писал о духоборах в своем обычном развязном тоне, с претензией на универсальное знание американской жизни во всю ширину и длину континента от Берингова пролива до мыса Бурь.
В статьях г. Ольховского несравненно более ценной является первая половина, где он постоянно пишет как очевидей, и нередко как участник события. В авторе чувствуется внимательный и художественный наблюдатель, который умеет из новых впечатлений, встреченных им на этом необычном пути, создать широкую и яркую картину, и она захватывает подчас читателя с такой же полнотой и силой, с какой впервые она вставала перед путешественником на палубе океанского корабля или в приемной зале переселенческого дома в Квебеке. Я не стану делать выписок, ибо убежден, что статьи г. Ольховского были прочтены всеми интересующимися. Упомяну только великолепное описание похорон в море или художественную передачу впечатлений, навеянных переселенцам проездом сквозь так называемый Каменный пояс центральной Канады, на север от великих озер, и потом первым видом западной прерии.
Из статей г. Ольховского не вполне ясно, сколько именно времени он провел среди духоборов. Во всяком случае, вся вторая половина, относящаяся к 1901 и 1902 гг., написана уже на основании писем, полученных автором от различных духоборов и других лиц, живших в то время в их среде, и надо признаться, что она во всех отношениях значительно уступает первой. Это тем более прискорбно, что она охватывает такие в высшей степени интересные события, как поход духоборов в Виннипег, приезд Веригина и, наконец, самое новое движение ‘голяков’, которое уже относится к 1903 году и о котором автор имеет совсем мало сведений.
Я должен сказать откровенно, что, например, письма ‘других людей, живших среди духоборов’, я не считаю достаточно достоверным источником. Элкинтон цитирует из статьи д-ра И. Т. Рида следующее характерное место: ‘порицатели духоборов в Канаде могут быть распределены на несколько различных категорий: 1) политиканы, которые готовы насолить каждому, кто подвернется на дороге, 2) скотоводы, которые желали бы захватить под свою заимку весь земной шар, 3) разочарованные миссионеры, которые считают духоборов бродящими во мраке и желали бы просветить их своим собственным светом, и 4) узкие сектанты, которые не видят спасения вне пределов своей маленькой секты’.
В бытность мою среди духоборов мне пришлось встретить характерных представителей двух последних категорий не только между английскими соседями духоборов, но также и между русскими ‘другими людьми’, живущими в их среде.
Чтобы не быть голословным, приведу несколько примеров. На основании выписки из письма некоего ‘мужа Сильвестра’, сектанта, жившего в Иорктоне в 1902 году, автор высказывает предположение, что духоборы, совершая поход на Виннипег, желали только выйти навстречу Веригину, которого они считают Христом и который через два месяца после этого, действительно, приехал из Европы в Канаду. На деле движение 1902 г. возникло под влиянием сложного ряда причин, одною из которых, как это хорошо известно и автору, была угроза канадского правительства открыть духоборские земли новым переселенцам, если духоборы не согласятся немедленно принять их на основании канадского закона об индивидуальном наделе землей. Оно сопровождалось таким взрывом стихийного массового энтузиазма, какие уже не встречаются в новейшие времена истории. Подробности его напоминают крестовые походы латинской Европы, вплоть до участия малолетних детей, немощных стариков и беременных женщин. Я надеюсь в свое время дать описание этого любопытного похода на основании сведений и рассказов, собранных мною на месте от участников и очевидцев. Пока же только прибавлю, что к приезду Веригина поход уже окончился и участники его были водворены обратно на свои места. Замечу кстати, что г. Ольховский описывает деятельность канадского правительства по усмирению движения уж в слишком розовых красках. Наприм., ‘теплые поезда, снабженные всяким продуктом’, в которые посадили духоборов ‘силой принуждения’, чтобы вернуть их обратно в Иорктон, не были бесплатны, как утверждает автор. Плата за пищу и билеты была вычтена из суммы, вырученной правительственным агентом от аукционной продажи скота, отпущенного духоборами на волю. ‘Сила принуждения’, о которой автор упоминает вскользь, состояла в том, что в городе Минитозе, откуда было решено возвратить духоборов вспять, толпа полисменов набросилась на них и стала тащить их на заранее приготовленный поезд. Духоборы не хотели сопротивляться прямо, но они ухватились друг за друга и сцепились вместе, как рой пчел, покинувших прежний улей и прильнувших к древесной ветке, на полдороге к новому гнезду. Полисмены должны были отрывать их по одиночке от этой общей массы. Чтобы ускорить работу, они били их палками по пальцам, кололи им шильями руки, душили их за горло. Когда первые два десятка человек были отведены на поезд, остальные покорились и последовали за ними добровольно. Правда, во время этой оригинальной борьбы почти никто не был ни искалечен, ни даже очень серьезно помят, ибо, — надо отдать англо-саксам справедливость, — они обыкновенно пользуются насилием только в пределах действительной необходимости и отнюдь не склонны попутно употреблять его, как источник своеобразных эстетических наслаждений истязательством. Отсюда все-таки далеко до той отеческой заботливости, которую усиливается отметить автор. Между прочим я упоминал уже о высылке г. Б.
В бумагах эмигрантского управления в Виннипеге я нашел оффициальное предложение главного агента Обеда Смита поступить точно так же с Перепелкиным, одним из предполагаемых вожаков движения, а именно отправить его без шума в порт Викторию на Тихом Океане и там посадить на один из кораблей, отходящих в Россию. Автор предложения, очевидно, несколько беззаботный насчет географии, упустил из вида, что между портом Викторией и Россией нет никаких прямых пароходных сообщений.
В другом месте на основании письма того же г. Б. от 14 апреля 1900 г., г. Ольховский рассказывает, как ‘консервативное’ большинство духоборов южного участка разрушило кооперативные учреждения своего комитета. Г. Ольховский называет г. Б. сотрудником и помощником духоборов. Весной 1900 года г. Б. ездил по инициативе другого друга духоборов, г. Тверского, в Калифорнию, которая будто бы является очень удобным рынком для канадских рабочих. В его отсутствие, благодаря различным наветам, произошла неурядица, после которой общественный капитал был разделен подушно, а библиотека и аптека разобраны.
‘Мне кажется, — прибавляет к этому собщению г. Б., — что у духоборцев со временем все будет: и библиотека, и аптека, и многое другое, но только тогда, когда инициаторами этого явятся люди из их среды, побуждаемые к такой инициативе опытом жизни. А сторонняя инициатива им ничего не дает. Нет более замкнутой среды, как среда духоборцев’.
Все это звучит очень благочестиво. Однако через десять страниц г. Ольховский заговаривает о г. Б. так сказать заново и называет его ‘некто г. Б., прибывший из России’. Оценка деятельности г. Б., произведенная г. Ольховским в том месте, мало чем отличается от мнения г. Элкинтона, приведенного мною выше. Между прочим, г. Б. написал от имени духоборов известное заявление канадскому правительству, переведенное потом на многие европейские языки. Относительно этого заявления один из видных духоборов, поставивших под ним свою подпись, отозвался впоследствии так: ‘А какие слова были и не подходящие для нас, но Б. старичок настойчивый и всегда толкует по-своему’.
Таков характер этой ‘сторонней инициативы’. Неудивительно, что духоборская среда совершенно замкнулась пред ней и решала опираться только на собственные силы.
В конце-концов отношение г. Ольховского к духоборческой попытке выработать для себя новую общественную форму мало отличается от взглядов Джозефа Элкинтона, несмотря на все различие их отправных пунктов и мировоззрений. Г. Ольховский точно также уверен, что духоборы должны уступить напору англосаксонской культуры и перейти от общинной жизни к индивидуальному хозяйству. Правда, длинный ряд фактов, приведенных автором и происшедших именно на канадской почве, свидетельствует об усиленном стремлении различных селений основать именно новую общинную жизнь, но автор называет их ‘неожиданными вспышками коммунистических желаний’ и проходит мимо.
Я могу сообщить, что весною 1903 г. все сорок семь селений Иорктонского округа соединились в одну большую, стройно организованную общину, во главе которой стоит ‘комитет духоборческой общины всемирного братства христиан’ (Петр Веригин, Павел Планидин, Николай Зибаров). Община эта развивается по очень широкому плану, и в настоящее время огромное большинство относится к ней с большим энтузиазмом, особенно женщины и молодежь. Изо всей массы иорктонских духоборов в пять с половиной тысяч душ только десять семей отказались пристать к новоустроенной общей жизни. Из них две семьи живут в городе Иорктоне, а восемь получили особые участки на окраине духоборческого округа за рекой Ассинобоин и поселились там, как частные фермеры.
Двенадцать селений, расположенных у Принца Альберта, ведут между собою деятельные переговоры в том же направлении и вероятно тоже соединятся вместе, составив отдельную общину, ибо это обусловливается их положением в стороне, на расстоянии трехсот миль от главного тела ‘духобории’.
Г. Ольховский упоминает в одном из подстрочных примечаний о ‘новой вспышке стремления к общей жизни’, но приписывает ее влиянию Веригина после его приезда. Вообще же он совершенно уверен в крушении общинного идеала духоборов. В одном месте он как бы даже упрекает их за то, что они не сумели создать прочной, но свободной христианской общины. Такая форма жизни, по его мнению, оказалась для них слишком высокою, и для того, чтобы осуществить ее, они постоянно должны вести борьбу со своею плотью и друг с другом.
Такая постановка вопроса кажется мне несколько странной. Прежде всего, сколько мне известно, устройство прочной, но свободной общины еще на земле осуществлено не было. Мне казалось бы естественно, что члены современного человечества, желающие осуществить подобную попытку, должны вести сильную борьбу с эгоистическими поползновениями своего духа и плоти. Пусть автор вспомнит историю различных икарий или хотя бы современных толстовских общин, которые оказались, во всяком случае, менее долговечными, чем ‘духобория’.
В другом месте, по поводу земельных столкновений духоборов с канадским правительством, автор высказывает по адресу первых другой упрек, уже противоположного свойства. Он обвиняет их в том, что они искусно скрыли под христианской фразеологией желание жить согласно собственным законам и обычаям. ‘Правда Божья, — говорит автор, — это то, что они, духоборы, считают за правду’. Мне не совсем понятен смысл этого последнего упрека, ибо, несомненно, каждый человек может считать Божьей правдой только то, что именно он сам признает за правду.
Автор выходит из противоречия, приписывая эти противоположные тенденции различным течениям среди духоборского населения. Оставляя в стороне дальнейший разбор теоретических построений и даже предсказаний автора, я перейду к ряду отдельных фактов, приводимых им в подтверждение того, что, во-первых, усиление общинного духа среди духоборов сопровождается усилением стеснения личности, а во-вторых, что общинный строй среди духоборов быстро разрушается. Факты г. Ольховского вообще правдоподобны и многие из них, очевидно заимствованы из личных набдюдений. В то же самое время они находятся в резком противоречии с другими соответственными фактами, которые мне пришлось наблюдать во время моей поездки к духоборам. Г. Ольховский, напр., утверждает, что когда духоборы попробовали вести сообща железнодорожные земляные работы, составляющие для них главный источник заработка, дело пошло до такой степени неудачно, что через некоторое время пришлось уничтожить общую кассу и ввести работу по деревням. После этого дневная выработка поднялась вдвое, а общий итог заработков даже вчетверо. При мне, напротив того, вся духоборская община сняла у железной дороги участок в шесть миль длиной. Люди из разных сел работали на нем, не только все заодно, но даже без определенных уставщиков для наблюдения за ходом работ. Работа на этом участке продолжалась два месяца (июль и август 1903 года). Рабочие построили себе временные бани, печи для хлеба, конюшни для лошадей, привели из деревень дойных коров. Около десятка женщин из разных селений жили в рабочем лагере и занимались всем этим хозяйством. Ежедневная выработка значительно превышала даже максимальную цифру, приведенную г. Ольховским, а общая сумма достигла восьми тысяч долларов.
Помимо того, в городе Виннипеге мне пришлось видеть несколько десятков молодых духоборов, которые жили здесь на заработках, большею частью в различных отраслях тяжелого черного труда. Заработок достигал полутора долларов в день и, стало быть, опять-таки превышал размеры, указанные г. Ольховским. Большая часть этих рабочих жили вместе за городом в палатках, сами варили себе пищу и тратили на себя очень мало, не более двадцати пяти центов в день. Я присутствовал при том, как все эти молодые люди, в общем около ста человек, принесли свои заработки во время проезда комитета через Виннипег и сложили их вместе, составив в течение десяти минут сумму в несколько тысяч долларов, и могу сказать, что редко мне удавалось видеть такую внушительную и возбуждающую удивление сцену. Комитет ехал на запад, в округ Реджайну (Regina), покупать лошадей, до четырехсот голов. Лошади должны были быть потом отчасти поделены по селениям, а отчасти присоединиться к общему косяку, который ходит на духоборских лугах, на восточной половине их округа.
Потом я разговаривал со многими из этих молодых подвижников, стараясь найти следы того недовольства общинным духом, о котором многократно говорит г. Ольховский, но не мог найти ничего. Все это были совсем молодые люди, окрепшие уже при новых, более свободных условиях, и я могу сказать, что вряд ли где можно встретить что-нибудь лучше этой славной и чистой рабочей молодежи. Никто из них не пил водки, не курил табаку, не употреблял крепких слов. За два года ни один не имел личного столкновения с полицией.
Мысли их были всегда направлены на процветание общины, и к отдаче своих заработков в общую кассу они относились удивительно просто и радостно, как дети в хорошей семье. В то же время не было никакого положительного ограничения на счет личных трат, и кто желал, мог купить одежду, часы и даже гостинцев для своей семьи, но, в общем, повторяю, все старались тратить на себя, как можно меньше.
Немного подальше сообщения о железно-дорожных работах г. Ольховский приводит почтенный анекдот о кобыле, погибшей от недосмотра у семи братьев-хозяев, заимствованный, кажется, из Панчатантры, но вновь пересказанный автору ‘одним уважаемым духоборским стариком’.
Я опять-таки должен сказать, что в настоящее время все сорок семь сел иорктонского участка имеют общие конюшни и общее стадо. Мужчины сообща смотрят за лошадьми, женщины по очереди доят коров, сливают молоко вместе и потом делят его по семьям, сообразно числу наличных душ (ибо молока все-таки мало и его приходится считать и делить). Все это удивительно стройно, без лишней суеты и без споров. Стало быть, анекдот г. Ольховского так и остается анекдотом, без применения к действительности, по крайней мере в 1903 году. Вообще везде, где мне случалось видеть духоборские общие работы, мужчины и женщины брались за дело с веселым, дружным натиском ‘как пожарная команда’, по собственному крылатому сравнению, и даже во время страды работа превращалась почти в забаву и исполнялась как-то совсем без напряжения.
Г. Ольховский упоминает далее, что замена традиционного полу-казацкого костюма ‘цивильным’ английским платьем рассматривается стариками, как измена старинным традициям. Между тем на общем съезде депутатов от всех селений, имевшем место весною 1903 г. в селении Отрадном, было в числе прочих решений предположено ввести в употребление английский покрой платья для мужчин и женщин, для того, чтобы ‘не отличаться по пустякам от окружающего населения’.
Замена одного костюма другим производится очень деятельно, и, вероятно, через год или через два станет совершившимся фактом. Молодежь пристрастилась к употреблению живых цветов, и я в первый раз в своей жизни видел здесь фуражки военного образца с красным кантом, украшенные вместо кокарды свежими розами и полевыми гвоздиками.
С другой стороны, г. Ольховский утверждает, что почти половина духоборов начала есть в Канаде рыбу и даже мясо. Я знаю, что, действительно, в первый же год на северном участке многие стали ловить рыбу в р. Ассинобоине и употреблять ее в пищу, но то было временное явление, вызванное скудостью пищи и исчезнувшее после первого урожая. В настоящее время вегетерианство царит среди духоборов во всей строгости, и, кроме нескольких семей, которые, как сказано выше, отделились от общины и выселились на фермы, никто из духоборов не употребляет ни мяса, ни рыбы. В молодом поколении уже стало образовываться полуинстинктивное отвращение к мясу, какое существует разве в некоторых местностях Индии, и которое тем более удивительно среди канадской прерии, как будто нарочно приспособленной для скотоводства и существующей в значительной степени вывозом мяса и скота.
Точно также на всем протяжении духоборских земель никто не стреляет дичи, так что птицы и звери стали удивительно ручными, и можно наблюдать совершенно идиллические сцены. Полевые куры во время молотьбы прямо приходят на гумно за своей долей зерна, пестрые земляные белки забегают в дома, даже пугливые олени-прыгуны приходят пастись вместе с духоборскими коровами.
Следует прибавить, что вегетерианство, повидимому, нисколько не влияет на здоровье и плодовитость духоборов, и в обшем, как раса, они, вероятно, не уступают окружающим рослым и краснолицым англосаксам.
Еще более поразительно разноречие между фактами г. Олховского и моими относительно внутреннего развития духоборского вероучения. Г. Ольховский отмечает тот факт, что некоторые из духоборов пришли к тому заключению, что не нужно исполнять никаких обрядов, ходить на моление и т. п. Прозелиты этого нового направления были, по его словам, подвергнуты гонению общественного мнения и этим-то передовым людям именно и пришлось переселиться из селений на фермы.
Я очень сожалею, что г. Ольховский не приводит более подробных фактов по поводу этого гонения и бегства передовых людей из духоборских деревень. Я, напротив того, застал это течение окрепшим и, видимо, идущим к преобладанию в общине. Я, например, слышал от различных людей, более интеллигентных и обыкновенно очень уважаемых в своем селении, что моление при людях и в особо назначенном доме — стеснительный и излишний обряд.
— Это наши старички завели, — говорили они. — Старичок вот с людьми ссорится, невесток поедом ест, а потом придет в ‘молебенный дом’, сложит ручки на живот: ‘Спаси, Господи’, говорит. Думает, стало быть, заставиться перед Богом. А ты лучше не молись и людей не обижай!
Другие дошли до отрицания самого имени: духобор.
— К чему эти имена? — говорили они. — Один говорит: я, например, англик, другой: я — галицианец, третий: я — духобор, а для меня это самое противное слово. Этих обрядов всех я знать не хочу. К чему это? Я человек, и все люди — братья, вот и все.
Список разноречий между наблюдениями г. Ольховского и моими можно было бы продолжать очень долго, но прежде чем перейти к попытке их объяснения, я должен сказать несколько слов о влиянии духоборческого руководителя, на котором так настаивает г. Ольховский.
Духоборская община, как известно, была в значительной степени основана и собрана ‘по единому к единому’, именно ее первоначальными руководителями. Петр Веригин, который является наследником Колесниковых и Капустиных, пользуется, конечно, очень большим влиянием на своих единоверцев, и, к слову сказать, этот замечательный человек вполне заслуживает его своей прошлой историей и выбором того пути, по которому он хочет вести доверяющую ему массу. Тем не менее, мне кажется, что г. Ольховский и г. В. Б. Б., писавший о духоборах, склонны преувеличивать значение духоборского руководителя.
‘Другие люди, живущие среди духоборов’, как мне известно из личных разговоров и как видно, между прочим, из вышеупомянутого письма мужа Сильвестра *), прямо заявляют, что Веригин есть духоборский Христос. Среди ‘других людей’ вообще распространено мнение, что у духоборов, кроме общеизвестного учения, есть еще другое, эсотерическое, по которому руководитель именно оказывается живым Христом. Я не знаю, что г. Ольховский думает об этом общеизвестном религиозно-полемическом приеме — навязывать противнику тайное и предосудительное учение, но в одном месте он платит ему явную дань. Мне же как-то трудно поверить, чтобы ‘добрый рядовой старичок’ так-таки выдал автору головой своих единоверцев с их ужасным секретом, что ‘они хотят жить в Канадии вместе, потому что Петр Васильевич так приказали’.
*) Кстати сказать, это имя, довольно странное в передаче г. Ольховского, в настоящем своем виде есть Сильвестр Мужев. Я встретил г. Мужева в городе Виннипеге в доме г. Макарского, довольно известного в городе переселенца из России. Не могу сказать, чтобы наше краткое знакомство изменило в чем-нибудь мое мнение о вышеприведенных письмах. Беглую характеристику духовного направления лиц, к разряду которых принадлежал г. Мужев, можно найти в одном из моих очерков, помещенных в Русских Ведомостях’ за текущий год под заглавием: ‘Русские в Канаде‘ (N 16).
Я опять-таки не стану отрицать, что даже бесцеремонное утверждение мужа Сильвестра имеет в себе долю истины, хотя г. Ольховский, конечно, знает, что идея Христа в определении духоборов не совпадает с обычным личным представлением. Тем не менее от одной или двух старух я слышал, тоже под секретом, наивно-грубую легенду о том, как Лукерья Васильевна (Калмыкова) родила Петюшку, но заставила бабушку Веригину принять роды на себя. Рождение младенца сопровождалось звездным дождем и некий прозорливый старец возгласил: ‘Се рождается вам Петр Веригин. Он будет всему миру ерлыга (пастуший посох)!’
Я мог бы привести еще одну или две подробности такого же характера, которые, пожалуй, показались бы г. Ольховскому в высшей степени значительными, но я спрошу его вместо того, неужели он действительно думает, что Николай Зибаров, Евдоким Попов, Емельян Коныгин, Николай Фофанов, Иван Подовинников и многие другие, которых он сам называет людьми выдающимися по способностям и нравственным качествам, тоже считают Веригина своим сверхъестественным руководителем, и что они выработали свой идеал и работали для его осуществления, только повинуясь приказу со стороны? Г. В. Б. Б. в бытность свою среди духоборов, произвел своего рода анкету, собирая от различных людей мнения о том, за кого именно они признают своего руководителя. Результаты анкеты, повидимому, указывают, что за руководителем признается совершенно выдающаяся, почти сверхъестественная роль. Я, однако, говорил с некоторыми из вышеназванных лиц о том же самом предмете, и они напротив того подчеркивали с одной стороны собирательный характер духоборского общинного управления и большое злачение съездов и бесед, а с другой стороны, стремление к развитию личной инициативы. Разумеется, можно опять-таки сделать досужее предположение об эсотерическом учении, которое было в данном случае скрыто. Однако, как г. Ольховскому вероятно известно, все новейшее движение среди духоборов, в особенности же отказ от употребления мяса, поход в Виннипег и, наконец, странствие ‘голяков’ называются среди духоборов ‘путь на слободу’ или прямо ‘слобода’. Выходит стало быть, что лучшие люди духоборской общины стремятся ‘на слободу’ потому что Петр Васильевич приказали им это.
Г. Ольховский, впрочем, оговаривается, что ‘отдельные более развитые личности и небольшие группы их приверженцев объясняли ему вполне разумно и толково преимущества общинной жизни и ясно выдвигали на первый план ту этическую подкладку, на которой они желали строить свою жизнь’. Эти более выдающиеся группы г. Ольховский противополагает рядовой толпе, которая подчиняется авторитету. Для меня, однако, непонятно, почему г. Ольховский так настойчиво подчеркивает эти противопоставления? В каждой общественной группе есть выдающиеся люди и толпа, и естественно, что первые являются учителями и вождями последней.
В этом отношении ‘духобория’ находится в чрезвычайно благоприятных условиях, ибо с одной стороны обилие способных выдающихся людей бросается в глаза самому поверхностному наблюдателю, с другой — осведомленность рядовой толпы, вопреки мнению г. Ольховского, очень высока, что ‘духобория’ обладает своеобразною собирательною мудростью, относительно которой чрезвычайно трудно уловить индивидуальный вклад каждой отдельной личности и которая в общем охватывает все явления материальной и нравственной жизни. Это — та самая народная мудрость, которая некогда вырабатывала народную поэзию и уставы обычного права. Единодушие и единомыслие, которое так удивляло автора на палубе переселенческого корабля и корень которого он склонен искать в письмах Веригина, является именно одним из ее проявлений.
Впрочем, и в статьях г. Ольховского можно найти данные, противоречащие его собственным утверждениям о значении авторитетов среди духоборской массы. Например, он рассказывает, как возмутились духоборы северного участка, когда члены выборного комитета попробовали написать приказ по селениям в довольно повелительной форме. На первом же съезде было решено вместо приказов рассылать просьбы, а для того, чтобы не могла укрепиться власть членов комитета, было постановлено, что каждые полгода они должны сменяться с тем рассчетом, чтобы все мужское население прошло сквозь комитет.
— Мы уже учены, — говорили автору духоборы, — вон у нас ‘на стороне’ Зубков двадцать пять лет за старшину ходил, со всеми спознался, всех облюбовал, со всеми друг приятель. А как пошел против мира, с ним никто совладать и не может. Его все знают, все принимают, генералы с собой чай пить сажают, а он тоже не промах, — всех угощает, нашими же деньгами всех оделяет. А мы что? Куда ни пойдем, никто нам не верит, нигде нас не принимают и слушать не хотят. Так вот, как мы все это помним, так теперь нас уже и не проведешь. Вот мы и завели такой порядок: шесть месяцев походил, послужил обществу, а там и иди на покой.
Разумеется, руководитель занимает несколько иное положение, и, например, в данном случае упрек, брошенный Зубкову, не мог бы быть применен к руководителю, ибо именно он представлял в столкновении с Зубковым общественную совесть и пострадал больше других. За последние пятнадцать лет, вплоть до возвращения в Канаду, Веригин продолжал представлять общественную совесть ‘духобории’, и неудивительно, что ‘старички’, рядовые и не рядовые, прислушивались к его, хотя бы отдаленному голосу.
За шесть месяцев своего пребывания в Канаде Веригин сделал очень много для духоборов, и именно его такту и знанию людей они обязаны благоприятным разрешением своих недоразумений с канадским правительством путем взаимных уступок, но так что духоборская община все-таки получила возможность существовать, как самостоятельная и самоопределяющаяся единица.
Мне, однако, кажется странным постоянное стремление г. Ольховсхого выставить Веригина и его приверженцев, как какое-то внешнее течение, выработавшее такие идеалы, до которых остальные духоборы совершенно не доросли, и пытающееся навязать их своим последователям почти насильно. Начать с того, что сам Веригин не является внешним элементом для духоборства. Это отпрыск от самой сердцевины духоборского корня, который вырос в центре духоборческих учреждений и развил новое учение именно на основании ‘завета предков’. Лучшая половина духоборчества (но только половина, а не вся масса) сразу пошла за ним и поддерживала его во всех перипетиях борьбы с Зубковым. Все остальное было только логическим развитием этого начала, и, как г. Ольховский сам указывает, теоретические построения Веригина в его невольном покое и конкретные выводы его последователей постоянно сходились, переплетались и потом превращались в практические действия. Веригин является таким образом фокусом этической мысли духоборства, который оформил ее и, быть может, несколько углубил ее русло, но который до сих пор движется и видоизменяется вместе с нею, под влиянием изменения условий, при которых приходится жить духоборам.
Все эти соотношения до такой степени ясны, что можно только удивляться, как это г. Ольховский уклонился так далеко от закономерного взгляда на совершавшиеся перед ним события и в своих постоянных попытках подобрать прагматический ключ к духоборскому ларчику как-то просмотрел общественную красоту и значительность явлений, развертывавшихся прямо перед его лицом.
Именно в настоящее время ‘духобория’ представляет особенно значительный интерес. Кризис окончился и далеко не так, как представляет себе г. Ольховский, утверждающий, будто духоборы так-таки бросили ‘искание новых путей жизни’ и приняли все те условия, от которых они так рьяно и решительно отказывались. Самый важный вопрос о принятии земельных участков разрешился тем, что духоборческий комитет представил земельному управлению поголовные списки всех духоборов, получающих надел, но затем акт о принятии земли был составлен уже от имени всей общины и скрепился подписями членов комитета.
Идейное возбуждение, волновавшее общину за последние два года, тоже потеряло свою остроту и даже сравнительно небольшая, крайняя группа ‘голых’, после неудачного опыта, согласилась отложить на время свои прежние выводы и идти заодно со всей общиной. Когда я уезжал из Канады, почти все из тех духоборов, которые были арестованы в мае 1903 г. за попытку войти в город Иорктон в костюме Адама, были выпущены на свободу и вернулись в свои села. Все партии примирились и соединились в одно, и очень многозначительным является то обстоятельство, что в комитете рядом с Веригиным состоит, с одной стороны, Павел Планидин, самый влиятельный и умный из хозяйственных духоборов, а с другой — Николай Зибаров, бывший одним из пламенных приверженцев отыскивания ‘слободы’ и до сих пор настаивающий, что человеку не следует порабощать скот для своей выгоды. Г. Ольховский дает прекрасные характеристики этих обоих духоборских деятелей, и из простого сопоставления их имен можно заключить, что ‘духобория’, действительно, воссоединилась.
Быть может, именно здесь лежит секрет разноречия между наблюдениями г. Ольховского и моими, несмотря на столь короткий промежуток времени. Когда г. Ольховский был с духоборами, они только что начинали свое приспособление к условиям совершенно новой и неизвестной для них страны. Как всегда в таких случаях, процесс проходил не без болезненности и сопровождался рядом кризисов частных и общих. Он временно ослабил прежнюю организацию и, рядом с повышением общественных запросов у некоторых более одаренных людей, обострил также индивидуальные инстинкты многих лиц, при молчаливом полуодобрении большинства, которое у духоборов, как и везде, прочно привязано к материальному успеху и благосостоянию.
Теперь духоборы справились и почти овладели положением. Общественная организация их группы оказалась жизнеспособной и при новых условиях. Начинается эпоха усиленного строительства, и нельзя удивляться, что общественное притяжение снова преобладает над индивидуальным стремлением врозь.
Большая духоборская община, как сказано выше, быстро укрепляется и развивает самую энергическую деятельность. Новая организация устроила четыре паровых мельницы и столько же больших молотилок, приводимых в движение автомобилями из мельниц. Каждое село получило жнею, две косилки, сеялку. Все эти машины выписаны оптом из Чикаго, причем получилось сбережение почти в 40%, против обыкновенных иорктонских цен. Машины собираются, обслуживаются и даже чинятся собственными усилиями общины, при некоторой временной помощи английских техников. За минувшие четыре года ‘духобория’ успела выработать собственных механиков из числа молодых людей, проживавших на заработках по английским заводам. Переговоры с начальством и письменные сношения с торговыми фирмами также ведутся при посредстве собственных переводчиков, ибо некоторые подростки и парни приобрели хорошее знание аиглийского языка и грамоты.
Кооперативный принцип применен также в покупке всех товаров, необходимых для потребления общины. В селении Отрадном, составляющем центр общины, проектируется устроить оптовый склад, откуда товары будут рассылаться во все духоборские селения. Выписка товаров будет производиться на основании средних выводов о потребностях общины, но каждое индивидуальное заявление будет иметь право на удовлетворение. С другой стороны, предполагается распродавать часть товаров по номинальным ценам всем желающим в околодке, преимущественно русинским фермерам, которые окружают духоборов с юга и с запада. Между прочим, эта часть духоборской деятельности уже теперь вызывает неудовольствие среди английских лавочников в Иорктоне и Сван-Ривере. Мне приходилось слышать заявления в таком роде: ‘Какая польза от духоборов для всей страны? Мы думали, что установится порядок и дела будут расти, а теперь, с этими выписками, товары на духоборскую руку стали оставаться в торговых складах…’
Община завела конский косяк и с будущего года намерена также завести баранту овец. Приобретается племенной рогатый скот, по возможности более высоких молочных пород, с тем рассчетом, что если когда-нибудь придется продавать приплод, то чтобы покупатель имел интерес сохранить его в живых. Количество рабочих лошадей тоже быстро увеличивается. В этом отношении существуют, однако, два параллельные течения. Партия людей, искавших ‘путь на слободу’, предлагает расширить применение пара и устроить в будущем году покупку паровых плугов, даже мечтает об автомобильных экипажах, после того как дороги будут приведены в соответственный вид. Вместо молочного хозяйства она проектирует усиленное разведение маслянистых растений и устройство механических толчей и масляных прессов при паровых мельницах, что отчасти уже осуществлено. Противоположная партия настаивает на необходимости увеличить количество скота, для того, чтобы облегчить его работу. В будущем году, между прочим, предполагается, по крайней мере, удвоить комплект рабочих лошадей и после того ввести для них во время полевой страды половинный рабочий день в пять часов, с двумя сменами до и после обеда. Впрочем, и теперь духоборы выгодно отличаются от всего остального населения кротким обращением с рабочим скотом, который поэтому у них имеет лучший вид и является более работоспособным, чем даже у английских фермеров. Особенно это заметно на земляных работах, где духоборы постепенно стали получать преимущество пред другими конкурентами во всех тех случаях, где требуется работа с лошадьми.
Все селения перестраиваются. С будущего года проектируется кирпичный завод с производством кровельной черепицы, для чего тоже имеются необходимые знания и опытность. Благосостояние духоборов заметно растет. Уже зиму 1902—1903 гг. они прокормились собственным хлебом, и запашки их в 1903 году были почти вдвое расширены. Проектируется ткацкая фабрика для обработки собственной шерсти, паровая лесопильня, ряд опытов над культурой новых злаков и плодовых деревьев, и много других предприятий, перечень которых занял бы слишком много места.
Среди соседних фермеров, особенно среди русинов, начинания духоборов тоже вызывают возбуждение. Мне пришлось стоять в группе русинов, приехавших в город Иорктон для покупок и окруживших большую партию земледельческих машин, только что привезенных с юга для духоборов. Они спрашивали о ценах, охали и удивлялись дешевизне.
‘Если бы нам завести, — говорили они, — покупать гуртом. Но только мы купим, а придется делить, — то мы все перережемся!…’ Надо заметить, что русинские фермеры в Канаде все же стараются вести хозяйство при помощи машин, и нет сомнения, что в дальнейшем своем развитии духоборская община окажет влияние на русинских соседей именно в смысле распространения охоты к кооперативным предприятиям.
Одновременно с этим поразительно быстро возрастает стремление к образованию, особенно среди подростков и детей постарше. Школы грамотности заведены в каждой деревне и теперь значительное большинство детей обоего пола умееть читать по-русски. Общая мечта, однако, научиться английскому языку. До сих пор ей могли удовлетворить только сравнительно немногие, имевшие случай жить или работать вместе с англичанами. Канадское правительство, конечно, настаиваст на повсеместном устройстве английских школ. На этой почве тоже были недоразумения из-за вопроса о контроле, но теперь они пришли к концу и, вероятно, в ближайшем будущем в каждом селении будут устроены двойные школы, для обучения по-русски и по-английски, с платными учителями из обычной школьной субсидии, которую канадское правительство в западных территориях дает общинам, устраивающим для себя школы. Духоборы продолжают настаивать, чтобы за ними остался известный контроль за школами, и вероятно добьются своего. Вскоре после моего приезда мне пришлось говорить с моими духоборскими знакомцами об устройстве школ, которое в настоящее время является вопросом дня. Я, разумеется, проводил очень естественную точку зрения, что знание есть благо и что ставить препятствия правительству на этом пути есть прежде всего грех против собственных детей. Вместо ответа один из моих собеседников показал мне пук канадских школьных тетрадок. Тетради были в пестрых цветных обложках. На обороте каждой были изображены два генеральских портрета при регалиях и с мечом в руке. Один из генералов обязательно был английского, а другой французского происхождения. Внизу краткая биография в самом свирепом джингоистском стиле описывала, как храбро эти доблестные представители двух главных племен Канады проливали свою кровь за отечество и сколько каждый из них истребил врагов. Врагами почти всегда, разумеется, являлись американцы же, жители Соединенных Штатов.
— Грамота вещь хорошая, — сказал мой собеседник, — а это к чему же? Да еще детям внушать?… И если нам обучаться про генеральские храбрости, то незачем нам было переплывать через океан!…
Этот любопытный разговор может объяснить, почему духоборы в округе Принца Альберта проявляют такое упорное недоверие к школе высшего типа, которую филодельфийские квакеры желали устроить для них под руководством г. Михаила Щербинина, живущего в той местности уже несколько лет, с многочисленной семьей и, между прочим, в качестве полуоффициального представителя квакеров в их сношениях с духоборами. Дело в том, что школа проектировалась вроде интерната для совместного обучения духоборских детей вместе с английскими. В бумагах эмигрантского управления в Виннипеге я нашел официальное письмо г. Щербинина к Обеду Смиту, где этот третий друг духоборов (после г. Б. и г. Тверского) высказывается в том смысле, что он не верит в особые духоборские школы и считает очень важным именно совместное обучение, для того, чтобы дети невежественных русских крестьян могли возвыситься до культуры просвещенных наций.
Русско-канадский квакер таким образом твердо убежден, что духоборы сравнительно с канадскими американцами являются племенем низшей культуры. Г. Ольховский разделяет это мнение, но мне оно кажется совершенно неосновательным.
Духоборы никогда не были подлиповцами. Во все время своего существования в великорусской черноземной полосе, на Молочных водах в Крыму и потом на Кавказе это были зажиточные, очень чистоплотные, стойкие и бывалые люди, которые имели широкие общие интересы и в самых неблагоприятных условиях умели накоплять большие частные и общественные богатства. Все эти свойства духоборы принесли с собой и в глубину Канады. Сюда надо прибавить чистоту жизни духоборов, полное отсутствие пьянства, разврата, ругательных слов.
С другой стороны, канадские фермеры и скотоводы, выросшие на просторе прерий, в нравах ‘грубого запада’ (Rough West), не могут считаться особенно культурным элементом. Нравы их нередко напоминают золотоискателей Брет-Гарта в ‘Счастьи Ревущего Стана’, и недаром г. Ольховский упоминает о возможности применения суда Линча к случаю присвоения любого предмета, брошенного на дороге.
Сами духоборы, по крайней мере, отнюдь не считают себя ниже окружающих канадцев. Будучи, в общем, большими приверженцами канадских ‘спокойных порядков’, они однако довольно правильно разбираются в оценке различных сторон окружаюшей их жизни, как можно видеть хотя бы из приведенного разговора о канадской школе.
Какая судьба может предстоять духоборской общине в ближайшем будущем? Г. Ольховский уверен, что она немедленно падет, он даже готов сказать: пала, под действием ‘жестокой нагайки канадской цивилизации’. На деле, однако как сказано выше, духоборская община получила именно на канадской почве совершенно новое развитие. Не желая принимать на себя роль предсказателя, я все-таки скажу, что в настоящее время можно говорить только о совершающемся на наших глазах укреплении общины, а никак не об ее предстоящем распадении. Мне кажется, что после того, как община будет окончательно организована, что случится в течение ближайших двух или трех лет, у нее будут все шансы просуществовать поколение или два, прежде чем упоминаемая г. Ольховским ‘нагайка цивилизации’ сможет оказать надлежащее воздействие. Материальные выгоды, приносимые кооперативным трудом и сбытом продуктов, чрезвычайно велики и притом очевидны даже для среднего подростка. Например, девушки и подростки со всех ферм собирают на прерии корень сенеги, который имеет лекарственное значение и покупается в иорктонских аптеках по 25—30 центов за фунт. Духоборская община собрала свою добычу корня всю вместе и, составив партию в 20,000 фунтов, вступила в переговоры с виннипегскими оптовыми скупщиками, которые предложили ей цену от пятидесяти до шестидесяти центов. Подобные примеры можно было бы приводить десятками.
Влияние английских соседей не должно быть преувеличено. Духоборские земли иорктонского округа лежат в трех участках, но близко друг от друга, и в их межах почти нет инородных элементов. Я мог неделю за неделей странствовать между их селами, совершенно забывая, что я на английской земле. Кроме того, сельское население Канады слишком пестро. Русинские фермеры и даже бывшие саратовские менониты, живущие по окраинам ‘духобории’, разумеется, не могут считаться хорошими проводниками вышеупомянутой ‘нагайки’. Конечно, до сих пор две трети рабочего населения духоборов уходили ежегодно на заработки ‘в англики’ и там могли подвергаться различного рода влияниям, но возрастание духоборского благосостояния тотчас же сделает отхожие промыслы ненужными и даже невыгодными, ибо работа на собственной земле, при достаточном инвентаре, гораздо более доходна.
Уже в это лето говорили, что если Бог создаст хороший урожай, то на будущий год разве самая малость пойдет работать на сторону.
В настоящее время строится железнодорожная ветка, имеющая прорезать всю ширину духоборского округа. Духоборы относятся к ней очень сочувственно, ибо она им необходима для ввоза и вывоза продуктов. Они охотно уступили под станции необходимые участки земли из своих владений. Будет ли эта дорога иметь также ассимилирующее влияние на духоборов, теперь совершенно нельзя сказать. По моему мнению, организация общины может с успехом противостоять всякому воздействию или влиянию извне, и вопрос скоро сведется к тому, в чьих руках будет воспитание молодого поколения. Это хорошо понимают и англичане, и сами духоборы.
Скажу еще несколько слов о так называемом стеснении личности, которое, по словам г. Ольховского, связано с усилением общинного духа среди духоборов. Я полагаю, что факты далеко не оправдывают такого мнения. Например, большая община именно теперь, в период усиленного строительства, оказалась все-таки достаточно широка, чтобы совместить в себе две различные партии, и между прочим приняла в свои недра обратно крайнее меньшинство голяков, которые в свое время сделали довольно для того, чтобы вооружить против себя более спокойное большинство, не желавшее за ними следовать.
Будущие планы духоборской общины, предполагающие правильную организацию кооперативного производства и распределения, не заключают однако в себе ничего похожего на фаланстеру. Каждая семья будет попрежнему иметь особый дом, небольшой ‘летний’ огород (большие огороды для зимних запасов лежат в черте полей) и вообще собственное домашнее хозяйство. Общественное мнение высказывается даже за наибольшее раздробление семейных единиц, чтобы каждая брачная чета могла получать самостоятельный очаг. С размножением скота предполагается, чтобы каждая семья получила свою корову и при желании пару лошадей. Я говорю, разумеется, о том большинстве, которое признает употребление скота.
Кроме увеличения независимости молодежи, упомяну еще о возрастании женской равноправности. По всей вероятиости, в непосредственно-ближайшем будущем женщины получат право голоса на сходах и при выборах уполномоченных на съезд. По этому поводу мне приходилось однако слышать и оппозиционные голоса, преимущественно от более пожилых людей.
— Слыханное ли дело, — говорят они, — чтобы собственная родная жена пошла против твоего касательства? Разве это не обидно?
На что приверженцы женских прав возражают:
— Если бы вы были один человек! А как вы два разные человека, то могут у вас быть два разные голоса!
Во всяком случае, эти подробности не свидетельствуют о стремлении общины подавлять индивидуальность.
Я далек от всякого желания придавать духоборской общине какое-либо особенное значение. Такие попытки неоднократно возникали и обыкновенно, просуществовав известный период времени, по тем или другим причинам распадались или изменяли свой прежний характер, и я не думаю, чтобы духоборы могли составить исключение. Но, во всяком случае, несправедливо изображать каким-то закоренелым старообрядством явление новое, возникающее в искании новых путей и в усилиях духовной борьбы. ‘Заветы предков’, о которых часто упоминает г. Ольховский, не составляют несокрушимых оков’ в учении, исповедующем борьбу духа за приобретение истины. Зато они могут придать новоорганизуемой общине сравнительно большую устойчивость и долговечность. Духоборы прожили вместе больше ста лет, прежде чем переехать за океан. Они пережили вместе много испытаний, сроднились духовно и все перероднились телесно и успели выработать сильное племенное чувство.
И если духобор называет ‘сестрицей’ даже собственную жену и к руководителю обращается с ласкательным именем ‘Петюшка, родименький’, то за этими словами скрывается весьма реальная привязанность.
Между прочим, мне приходилось в разговорах с духоборами касаться вопроса о долговечности их племенной обособленности. Общее мнение было таково, что следует стремиться к ассимиляции с англнчанами во всей внешней обстановке, а также к усвоению английского языка и необходимых элементарных знаний. Некоторые заходили так далеко, что соглашались в перспективе на переход от русского языка к английскому. ‘Если наши дети заговорят по-английски, — утверждали они, — мы ничего дурного не видим. Английский язык тот же человеческий, а правда во всех людях одна’.
Большинство однако крепко стоит за приверженность к русскому языку, и в проекте будущих школ русский язык и грамота занимают первое место. В противовес приверженцам англификации я встречал людей, которые говорили в полушутливом тоне: ‘Мы не то, что англиками не станем, дайте срок, мы и англиков переучим по-своему. Хотя бы наши духоборы по всей округе разошлись, — редьку, чем реже сажаешь, тем она толще растет’.
Что же касается прочности ново-организуемой общинной жизни, наиболее интеллигентные духоборы говорили: ‘Кто знает? Мы и сами не знаем. Вот теперь самые образованные люди говорят, будто надо пробовать этак жить, общиной. Не то вон канадское правительство устраивает опытное поле, пробовать новые травы, зерновой хлеб, всякое растение. Так-то и мы, хотим делать опыт’.
Нам с г. Ольховским остается только дожидаться дальнейших фазисов развития духоборского опыта.