Г. Д. УЭЛЛСЪ
СОБРАНЕ СОЧИНЕНЙ ВЪ 9 ТОМАХЪ
ПОДЪ РЕДАКЦЕЙ
В. Г. ТАНА
Т. I
ИЗД. ‘ШИПОВНИКЪ’ СПБ.
1909.
В. Г. ТАНЪ.
В. Г. ТАНЪ.
I.
II.
III.
IV.
Г. Д. Уэллс и современная утопия, Тан-Богораз Владимир Германович, Год: 1909
Время на прочтение: 29 минут(ы)
Утопія — это мечта и отрицаніе дйствительности, идеалъ и вра въ его осуществленіе. Вра эта не основана на аргументахъ. Она не иметъ доказательствъ и не нуждается въ нихъ. Эта вра вытекаетъ изъ самой сущности идеала и гнздится въ глубин человческаго сердца.
Среди самыхъ черныхъ бдствій, запутанной и ожесточенной вражды, человчеству присуще сознаніе о томъ, что возможна другая жизнь, другое общественное состояніе, свтлое, счастливое, братское, что такая жизнь уже существовала въ прошломъ, или будетъ существовать въ грядущемъ, что эта мечта была дйствительностью, или будетъ дйствительностью.
Такая вра составляетъ потребность человческаго духа и даже человческаго ума. Ибо человческому уму братство, счастье и золотой вкъ представляются, какъ самое естественное состояніе, наиболе простое и наиболе первоначальное.
Человкъ по существу своему склоненъ къ добру — это положеніе коренится въ человческомъ сознаніи. Добро представляется естественнымъ, простымъ, понятнымъ. Зло всегда представляется запутаннымъ, противоестественнымъ, почти необъяснимымъ.
И если въ дйствительной жизни зло постоянно побждаетъ и преобладаетъ, это постоянное торжество кажется почти фантастическимъ, противнымъ высшему закону естества.
Сознаніе этого противорчія присуще всему человчеству, злому и доброму. Идеалы у всего человчества блые и свтлые. Черныхъ идеаловъ нтъ. Ибо, какъ сказалъ Байронъ,— даже бсы не могутъ любить зло только ради его горькой сущности. И даже торжествующее зло чувствуетъ потребность прикрытія личиной добродтели и платитъ добру добровольную дань, вншнюю дань лицемрія.
Стремленіе къ утопіи съ особенной силой развивается въ такія эпохи, какъ современная, въ эпохи кризисовъ и рзкихъ потрясеній и неустойчиваго общественнаго равновсія.
Иныя утопіи даже предшествуютъ общественному кризису и служатъ его предвстникомъ. Ибо тонкія организаціи смутно предчувствуютъ надвигающееся потрясеніе, когда на неб еще нтъ грома и земля спокойна.
Утопія Мора явилась за годъ до начала агитаціи Лютера. Утопія Морелли упредила на нсколько лтъ французскую революцію. Утопія Кабе была буревстникомъ революціи 1848 года.
Когда общественная волна идетъ вверхъ, на прибыль, тогда воплощеніе идеала представляется такимъ легкимъ, близкимъ, возможнымъ. Идеалъ представляется простымъ, разумнымъ, понятнымъ для всхъ, и кажется, стоитъ только объяснить, раскрыть глаза людямъ, и свтлая мечта тотчасъ же будетъ осуществлена.
Можно напомнить характерныя рчи русскихъ ораторовъ на первыхъ лтнихъ собраніяхъ 1905 года: ‘Товарищи, еще усиліе, еще напоръ плеча, и то, чего мы желаемъ, будетъ достигнуто’.
Точно такія же рчи говорили христіанскіе апостолы и послдующіе хиліасты: ‘Царствіе небесное близко, предъ нами, на самомъ порог’.
Оттого въ такія эпохи идеалъ развертывается съ особеннымъ блескомъ, во всей ширин и полнот, и рядомъ съ минимальными программами являются программы максимальныя.
Потомъ общественная волна достигаетъ вершины и начинаетъ спускаться съ противоположнаго склона. Стремленіе впередъ разбивается о тяжелую косность всего существующаго, о желзную инерцію міра, накопленную вками. Посл яркой активности наступаетъ тусклая реакція. Идеалъ, который казался близко, внезапно отступаетъ назадъ и поднимается въ недосягаемую высоту, но взоръ человчества все же не отвращается отъ идеала и остается по прежнему прикованнымъ къ мечт.
О чемъ иномъ, кром отдаленнаго идеала, можно мечтать въ такія унылыя эпохи? Старая вра деморализована, а новая разбита. Об по очереди потерпли пораженіе, первая — моральное пораженіе, вторая — физическое пораженіе. Впереди стна, и сзади пропасть, и на мст трясина, и нтъ никакого выхода, никакого, даже вншняго примиренія. Старое и новое помщается рядомъ въ общественномъ сосуд, какъ масло и вода. И сколько исторія ихъ ни взбалтываетъ, они разбиваются на капли, но не сливаются воедино. Въ такія эпохи охотно мечтается о далекомъ, о чистомъ, о безграничномъ идеал,— о томъ времени, когда не будетъ запутанной борьбы и свирпыхъ побдъ и все будетъ ясное, свтлое, спокойное.
Раньше пылкія души жаждали сдлать дальнее ближнимъ. Теперь он снова отвращаются отъ ближняго и обращаются къ дальнему.
Именно въ связи съ такими настроеніями нужно отмтить жадное пристрастіе современнаго европейскаго читателя къ соціальной утопіи. Стоитъ напомнить успхъ книги Беллами и романовъ Уэллса, и многихъ другихъ мене извстныхъ. Въ сложныхъ условіяхъ современной общественности это врный признакъ того, что общественный кризисъ или, лучше сказать, цлый узелъ кризисовъ, наростаетъ и развивается непрерывно. Одни уводятъ насъ вверхъ, къ подъему настроенія, другіе, посл пораженій, сбрасываютъ внизъ, въ бездну унынія, третьи, самые большіе, еще впереди, еще предчувствуются.
Прежде чмъ перейти къ подробному разсмотрнію новйшей утопіи, нужно сдлать нсколько общихъ замчаній объ исторіи утопій. Какъ сказано выше, стремленіе къ утопіи есть одно изъ основныхъ стремленій человческаго духа. Оно явилось вмст съ зачатками религіи еще въ то раннее время, когда человкъ только становился человкомъ.
У самыхъ первобытныхъ дикарей существуетъ вра въ загробное царство охоты, которое лежитъ гд-то далеко, за тридевять морей, но все же существуетъ. Тамъ нтъ голода, ни бурь, ни болзней, ни страха передъ врагомъ, ни злыхъ духовъ, живущіе тамъ наслаждаются всми радостями жизни, обильной охотой, яснымъ небомъ, любовью. Тамъ розы безъ шиповъ и пчелиный медъ безъ пчелинаго жала. Попасть въ это загробное царство составляетъ внецъ и цль жизни земного смертнаго человка.
Развитіе первобытной религіи приводитъ съ собой развитіе идеи о загробномъ царств. Возникаетъ величественная Валгалла, область боговъ и безсмертныхъ героевъ, которые пируютъ вмст за чашей священнаго меда и наслаждаются звономъ мечей и боевымъ пыломъ въ поединкахъ, изъятыхъ отъ смерти и свободныхъ отъ ранъ.
Даже античные греки, которые создали подъ вчно безоблачнымъ небомъ религію красоты, живой, здшней, и вс туманы земли переселили въ Тартаръ, все же рядомъ съ Тартаромъ поставили Поля Елисейскія, гд обитаютъ блаженныя души на лугахъ изъ непенты и асфоделя. Хотя сердце грековъ отвращалось отъ загробной неизвстности даже на Поляхъ Елисейскихъ, и призракъ Ахилла горестно говоритъ Одиссею, сошедшему въ адъ: Лучше бы я желалъ быть на земл послднимъ поденщикомъ, чмъ здсь могучимъ царемъ и героемъ.
Рядомъ съ мечтой о загробномъ царств очень рано сложилась легенда о золотомъ вк, объ утраченномъ блаженств, которое нкогда существовало здсь на земл, но потомъ было утрачено посл катастрофы.
О происхожденіи этой легенды много писали. Мн кажется, она иметъ реальныя основанія.
Мн кажется, что жизнь первобытныхъ человческихъ племенъ была свтле и счастливе послдующихъ періодовъ культуры. Въ настоящее время остатки первобытныхъ племенъ оттснены въ самые негостепріимные углы земного шара, въ дикія горы или на крайній сверъ. Все же каждый, кто близко видлъ жизнь этихъ послднихъ осколковъ древняго человчества, поражается безпечнымъ весельемъ, первобытной, почти стихійной радостью этой жизни. Въ ней много творчества терпливаго или капризнаго, много усилій въ борьб съ природой, но нтъ монотоннаго ига, которое возникло съ культурой, родилось съ земледліемъ въ осдломъ жилищ, развилось въ город, гд человческій трудъ былъ закованъ въ цпи постоянныхъ часовъ отъ шести до шести, въ душной фабрик, при машин, смазанной нефтью.
До появленія европейцевъ, острова Полинезіи были осколками земного рая, разбросанными въ океан, но, быть можетъ, широкія равнины древнихъ эпохъ западной Европы, когда людей было мало и дичи было такъ много, и люди охотились за мамонтомъ и дикою лошадью, и зеленые луга еще не были изрзаны плугомъ и обезображены изгородью,— эти эпохи были еще счастливе, несмотря на огромныхъ львовъ и пещерныхъ медвдей. Самая душа человчества была наивная, солнечная, беззаботная. Жизнь была, какъ праздникъ. Эти эпохи продолжались много тысячелтій и крпко запечатллись въ человческой памяти и превратиись въ легенду о вк Сатурна, древнюю легенду о прошломъ золотомъ вк, объ эдемскомъ счасть въ зеленомъ раю, среди ркъ месопотамскихъ. И рядомъ съ нею запечатллось другое воспоминаніе. Когда Богъ изгналъ человка изъ рая, онъ наложилъ на него самое тяжелое проклятіе земли: тусклый трудъ въ пот лица своего.
Легенда о золотомъ вк существовала въ античныя, языческія или полуязыческія эпохи, когда отблескъ первобытнаго солнца и юной наивности еще не угасъ въ душ человчества. За высокими стнами средневковыхъ городовъ эта легенда исчезла въ Европ и въ Азіи. Боле сложная религія превратила наивную мечту о царств загробной охоты въ мистическую утопію небеснаго царства, безплотнаго и бездятельнаго небеснаго рая.
Христіанское царствіе небесное это позднйшая соціальная постройка. Оно иметъ преображенныя черты земного византійскаго царства. Ибо средоточіемъ его является высокій престолъ, на которомъ возсдаетъ державный Царь царей, въ мантіи изъ тучъ, опоясанной молніей. На ступеняхъ стоятъ небесные чины, согласно табели о рангахъ, выше всхъ архангелы, потомъ ангелы, апостолы въ внцахъ и святые въ сіяніи. Простыя рядовыя души стоятъ внизу, безъ внцовъ и безъ шапокъ, какъ полагается черняди. Такъ рисуютъ царствіе небесное на старинныхъ иконахъ.
Буддійская нирвана, блаженное небытіе, это — позднйшая философская постройка, созданіе глубокаго разочарованія усталаго отвращенія къ жизни, продуктъ преждевременной старости, безнадежной и неизлчимой:— жизнь есть зло, не только индивидуальная жизнь, но и вся цль жизни, непрерывное переселеніе души, распятой на колес бытія. Чтобы избавиться отъ этой непрерывности, нужно высшее напряженіе духовныхъ силъ, самоотреченіе, неподвижное до баснословности, пока птицы совьютъ гнздо въ протянутой рук отшельника-аскета, и какъ высшая награда является — погруженіе въ блаженство небытія.
Мы, европейцы, только въ послдніе годы доросли до такого отчаянія, вмст съ Шопенгауеромъ, съ Гартманномъ, съ Мопассаномъ, съ отдльными нервно организованными людьми, которые отъ одного созерцанія жизни теряютъ разсудокъ и умираютъ. Но для массъ это отчаяніе еще не стало религіей, ибо тогда нужно было бы поставить крестъ надъ нашей цивилизаціей, она превратилась бы въ буддійское кладбище.
Рядомъ съ мистической утопіей позднйшихъ религій, возникла утопія философская. Ее создавали спокойные, уравновшенные умы, на основахъ, вытекающихъ изъ разума, въ противность дйствительной жизни, грубой, оскорбительной, противной здравому смыслу.
Философская утопія не получила широкаго распространенія, ибо разумъ меньше всего вліяетъ на человческія дла. Даже въ построеніяхъ философовъ вмст съ ихъ разумомъ отразились также ихъ политическіе предразсудки, какъ въ ‘Республик’ Платона, которая желаетъ установить особый видъ олигархіи подъ управленіемъ философовъ. Можно опасаться, что въ дйствительной жизни управленіе философовъ могло бы уподобиться смхотворной и безпорядочной Лапут, осмянной Свифтомъ.
Въ новйшія времена широкое развитіе науки и техническаго прогресса вызвало къ жизни утопію научную и техническую. ‘Новая Атлантида’ Бекона была первымъ образцомъ, дале слдовали десятки другихъ, вплоть до многочисленныхъ романовъ Жюля Верна и Фламмаріона.
Научная утопія ввела новое начало — прогнозъ, предвиденіе будущаго развитія по уже намченнымъ путямъ, вослдъ научнымъ гипотезамъ и полуобоснованнымъ надеждамъ. И иныя изъ этихъ предвидній оправдались и оправдываются въ дйствительности, напримръ, широкое развитіе электричества, успхи воздухоплаванія, подводныя лодки, новыя взрывчатыя вещества баснословной силы.
Но въ послдніе годы прогрессъ науки развертывается такъ широко и идетъ впередъ такими быстрыми шагами, что почти опережаетъ и затмеваетъ утопію. Ничье романическое воображеніе не сумло предсказать икс-лучей и радія. И потому можно сказать, что научная утопія постепенно блекнетъ, теряетъ романическій характеръ и превращается въ простое расширеніе научныхъ гипотезъ, не выходящее изъ предловъ области чистой науки.
Одновременно съ научной утопіей явилась утопія соціальная, которая сдлалась главной формой новйшей утопіи.
Въ противоположность научному прогрессу, прогрессъ соціальный развивается мучительно медленно и скудно. Если оцнить успхи, сдланные въ этой области, безъ лицепріятія и безъ преувеличенія, то, быть можетъ, придется назвать только два прочныхъ пріобртенія — уничтоженіе людодства и боле грубыхъ пытокъ. Рабство, дтоубійство, торговля дтьми, торговля женщинами — все это процвтаетъ въ самыхъ цивилизованныхъ странахъ въ формахъ почти столь же откровенныхъ, какъ и въ древнія эпохи.
Общее количество проститутокъ въ Европ достигаетъ полумилліона, парижскіе сутенеры и апаши нисколько не лучше римскихъ гладіаторовъ. Т же патриціи и плебеи, тюрьмы, казни. Войны стали страшне, неравенство богатствъ больше прежняго.
Можно отмтить только, что протестъ противъ такого соціальнаго состоянія возрастаетъ медленно и непрерывно, принимаетъ различныя формы и проникаетъ во вс общественные слои. Этотъ протестъ родился въ христіанств и буддизм, имлъ много приливовъ и отливовъ, но въ новйшее время перешелъ изъ религіозной формы въ свтскую. Нарастаніе этого протеста привело ко многимъ потрясеніямъ, но еще не создало почти никакихъ прочно завоеванныхъ результатовъ.
Оно создало до сихъ поръ теорію, а не практику прогресса, его философскую и литературную форму, а не реальное преобразованіе. Соціальная утопія является однимъ изъ литературныхъ проявленій этого новаго чувства соціальной справедливости.
Соціальная утопія — это идеальное описаніе новыхъ формъ общественнаго быта, въ противоположность дйствительности, запутанной, странной и равно несчастной для высшихъ и для низшихъ.
Очень часто она окрашена полемическимъ оттнкомъ. Это — агитаціонная рчь, облеченная въ соціологическую форму.
Въ то же самое время, это прежняя легенда о золотомъ вк, перенесенная въ грядущее и превращенная изъ сожалнія въ надежду, религіозная мечта о царствіи небесномъ, лишенная мистическаго ореола и низведенная съ небесъ на землю. У этого свтскаго рая есть свой канонъ, свои иконописные навыки, мраморные дворцы, вчно зеленые сады, въ которыхъ гуляютъ людскія группы. Он — такія же безгршныя, блыя душой и тломъ и одеждой, какъ и райскія души. Но въ отличіе отъ царствія небеснаго эти люди равны между собой, безъ небесныхъ чиновъ, и безъ Саваоеа въ центр. Они соединены парами, мужчины и женщины, какъ было въ древнемъ Эдем.
Въ подражаніе научной утопіи соціальная утопія приняла форму романа и подчинилась обычнымъ условіямъ этой формы литературнаго творчества.
Многіе писатели съ любовью разрабатывали такой утопическій романъ. Я уже упоминалъ извстную книгу Беллами ‘За сто лтъ’. Однако, въ конц девятнадцатаго вка возникли въ этой области творчества новыя требованія.
Во-первыхъ, явилась, въ подражаніе утопіи научной, потребность реальнаго прогноза, попытка, вмсто идеала или наряду съ нимъ, проникнуть мысленнымъ взоромъ въ реальную возможность грядущаго развитія.
Развитіе художественнаго вкуса обнажило другое затрудненіе, которое коренится въ самой сущности соціальной утопіи.
Новйшій романъ является отраженіемъ современной общественной жизни и подобно ей представляетъ общую картину непрерывной и напряженной борьбы человческихъ страстей. Вн этихъ страстей нтъ жизни и нтъ движенія.
Соціальная утопія, какъ идеальная картина, всегда противоставляла свою разумную и счастливую простоту сложному и грубому сплетенію современной жизни. Она рисовала достиженіе, въ противоположность стремленію, цль борьбы, въ противоположность процессу борьбы. Человческія страсти являлись успокоенными и примиренными, какъ бы нейтрализованными и несуществующими
Въ такихъ условіяхъ истинно-художественное творчество являлось невозможнымъ. Мало того, современный умъ отказывался представить себ такую идеальную жизнь, лишенную борьбы страстей,— какъ нчто реальное, дйствительно существующее, ибо идеалъ по своему существу неподвиженъ, а жизнь подвижна и текуча. Лессингъ не даромъ сказалъ: Если бы Господь Богъ предложилъ мн: ‘вотъ въ лвой рук моей стремленіе къ истин и также заблужденіе, а въ правой рук вся истина и нтъ стремленія,— выбирай’,— я бы сказалъ: ‘Господи, возьми себ истину и дай мн стремленіе вмст съ заблужденіемъ’. Райскія картины всегда были скучны и безжизненны, еще въ своей мистической религіозной форм. И веселые гршники подчасъ говорили, что они предпочитаютъ адъ съ его безконечной суетой.
Для того, чтобы избжать неподвижности, творцы соціальной утопіи переносили всю силу своего вниманія на промежуточный періодъ, на время перехода отъ стараго къ новому, когда борьба страстей должна обостриться и получить крайнее развитіе впредь до предполагаемой побды новаго. По отношенію къ дальнйшему строю они чаще всего отдлывались общими фразами о томъ, что борьба не прекратится и тогда, и что она приметъ новыя, боле утонченныя формы, намъ неизвстныя. Никто изъ нихъ, однако, не пытался дать какое-нибудь конкретное изображеніе этихъ грядущихъ формъ борьбы. По моему мннію дать такое изображеніе невозможно, ибо въ корн его лежитъ ложное представленіе.
Борьба страстей въ мір человческомъ, какъ и въ мір животномъ, въ своемъ существ не подвергалась измненію. Это борьба за существованіе въ грубомъ и первобытномъ значеніи. Она такъ же первобытна, какъ первобытны основные моменты и отправленія земной жизни, пища, сонъ, любовь, смерть. Эти моменты до сихъ поръ не подверглись никакимъ измненіямъ.
Борьба за существованіе возникла на зар первобытной жизни, когда дв амебы стали отнимать другъ у друга частицу питательной матеріи, проплывавшую мимо, и съ самаго начала она превратилась въ убійство. Люди и зври одинаково подвластны природ. Убивая другъ друга, они только подражаютъ природ. Природа убиваетъ и люди тоже убиваютъ. Природа напитана смертью и убійствомъ, какъ губка. Нельзя ступить, нельзя дохнуть, чтобы не уничтожить жизнь. Смерть — законъ. Убійство только частный случай его примненія.
Мало того, именно эта жестокая и непреклонная борьба есть лучшее орудіе для совершенствованія жизни. Безъ борьбы нтъ улучшенія. Борьба безкровная и борьба кровавая идутъ рядомъ и ведутъ къ одной и той же цли. Безкровная борьба — это первая половина борьбы, кровавая борьба — это вторая заключительная половина. Съ незапамятныхъ временъ такъ есть и остается безъ измненія. Война междуусобная, война международная, внутренняя и вншняя, война классовъ, война племенъ, война государствъ, война цлыхъ расъ, все это частные случаи общаго закона.
Только одно можно сказать:— война въ историческомъ развитіи шла непрерывно расширяющимися кругами. Вначал сражались отдльныя особи, потомъ мелкія орды, потомъ племена, потомъ государства и расы.
И поскольку внутренній миръ, Treuga Dei, устанавливался въ предлахъ замкнутаго общественнаго круга, онъ какъ будто служилъ стимуломъ для перенесенія войны на боле широкое поприще.
Вырвать изъ человчества инстинктъ этой борьбы — значитъ вырвать вмст съ нимъ любовь къ опасности, готовность къ риску и самопожертвованію, презрніе къ смерти, тотъ полубезумный экстазъ, когда человкъ побждаетъ самое низкое земное чувство — страхъ, и дерзко бросаетъ къ ногамъ незримой судьбы то, что у него есть самаго дорогого — жизнь. Вырвать все это — значитъ вырвать у исторіи спинной хребетъ, удалить то, что живитъ человчество и движетъ исторію впередъ.
Говорятъ: зачмъ умирать въ цвт юности на пол битвы? Можно вмсто отвта спросить: зачмъ умирать въ сморщенной старости съ тусклыми глазами и остывшими чувствами? Умереть все равно нужно. Зачмъ же жить слишкомъ долго? Лучше отдать жизнь въ расцвт ея на жертву за идеалъ или даже за призракъ. Deo ignoto.
Въ этомъ кровавомъ безуміи нужно искать проблескъ надежды и свтлую искру. Ибо добро и красота входятъ въ міръ медленно, въ тяжеломъ труд и неустанной борьб. Черная судьба наша лежитъ передъ нами, какъ глыба стали, И мы отрываемъ отъ нея крупинку за крупинкой, нашими острыми ногтями, въ буйномъ гнв, въ стихійномъ бшенств. Наши ногти въ крови, пальцы наши протерлись до костей. Но высшее наше счастье въ томъ, чтобы вчно сражаться съ этою косною глыбою и не покладать рукъ и не отдыхать ни на минуту. Счастье наше въ страданіи. Завершеніе личнаго жребія въ гибели, ибо гибель индивидовъ служитъ лстницею для восхожденія цлаго вида.
Поэтому предположеніе, что въ будущемъ борьба въ человчеств измнится, что будетъ какая-то иная борьба, утонченная, не относящаяся къ первымъ потребностямъ жизни и не употребляющая грубыхъ первобытныхъ способовъ и орудій, такое предположеніе чуждо и непонятно для современнаго сознанія. Для этого сущность человческой души и основы человческой жизни должны измниться. Тогда человкъ уже не будетъ человкомъ, но перейдетъ въ иную форму бытія, отличную и высшую.
Такимъ образомъ основное противорчіе соціальной утопіи остается неразршимымъ. Достиженіе идеала предполагаетъ примиреніе страстей. Въ примиреніи страстей нтъ жизни и движенія.
Въ конц 19 вка англійскій романистъ Г. Д. Уэллсъ попытался дать дальнйшее развитіе этимъ новымъ запросамъ соціальной утопіи. Уэллсъ представляетъ своеобразное литературное явленіе, ибо вся сила его таланта и все вниманіе направлено на соціальную утопію. Онъ написалъ около десятка книгъ, посвященныхъ самымъ причудливымъ формамъ утопіи, не считая мелкихъ разсказовъ и очерковъ, и продолжаетъ писать новыя на ту же, для него совершенно неистощимую тему.
Біографія Уэллса не даромъ связана съ кельтійской мстностью (графство Валлійское). Онъ представляетъ въ англійской литератур кельтійскій элементъ. У него кельтійское воображеніе, какъ у эльфа Пука въ Шекспировской фееріи ‘Сонъ въ лтнюю ночь’. Его мелкіе разсказы еще своеобразне разсказовъ Киплинга. Но въ отличіе отъ Киплинга, разсказы Уэллса всегда вращаются около темъ научной фантазіи. Четвертое измреніе, сношенія съ Марсомъ, собираніе рдкихъ растеній и допотопныхъ костей, уничтоженіе вса матеріи.
Приведу одинъ характерный примръ, разсказъ — ‘Островъ Эпіорниса’.
Собиратель естественно-научныхъ коллекцій находитъ на берегу Мадагаскара, въ смолистомъ болот, яйца Эпіорниса, гигантской птицы трехсаженной высоты, которая, какъ извстно, водилась на Мадагаскар и вымерла, повидимому, не особенно давно, во времена историческія.
Онъ прозжаетъ по морскому берегу въ утломъ челнок, вмст съ двумя неграми. Они нащупываютъ въ болот особыми желзными щупами нсколько хорошо сохранившихся яицъ, достаютъ три и переносятъ ихъ въ лодку. Яйца имютъ четыре фута длины.
Потомъ происходитъ ссора собирателя съ неграми. Негры пытаются оставить его на берегу. Онъ убиваетъ одного негра изъ револьвера и догоняетъ челнокъ вплавь, другой негръ умираетъ отъ укушенія сколопендры. Весла падаютъ въ воду. Собиратель выбрасываетъ трупы и остается въ челнок одинъ съ гигантскими яйцами. Теченіе уноситъ его въ открытое море.
Онъ съдаетъ небольшой запасъ сухарей, потомъ принимается за яйца. Первое яйцо совершенно свжее. Но во второмъ, подъ вліяніемъ солнечнаго жара, уже развился зародышъ и нужно большое усиліе воли, чтобы сть такую пищу. Въ конц концовъ собиратель остается въ челнок среди океана, съ третьимъ яйцомъ, въ которомъ уже пульсируетъ развивающійся зародышъ птицы…
Огромное яйцо трехсаженной птицы, вымершей, почти допотопной породы, попало вмст съ одинокимъ человкомъ въ челнокъ среди океана и подъ вліяніемъ солнечнаго зноя превращается въ живого цыпленка. Только кельтійская фантазія могла породить такое причудливое сочетаніе.
Однако кельтійская фантазія Уэллса движется въ рамкахъ англійской логики и научной тренировки. Уэллсъ дйствуетъ строго научнымъ путемъ. Онъ длаетъ какое-нибудь фантастическое предположеніе и потомъ конструируетъ, сообразно этому предположенію, самыя детальныя измненія окружающей обстановки. Онъ какъ будто поворачиваетъ основную ось своего воспріятія на 30 градусовъ и потомъ заставляетъ поворачиваться вмст съ ней всхъ дйствующихъ лицъ и всю вселенную. Въ этомъ отношеніи Уэллсъ напоминаетъ другого кельто-англійскаго писателя Свифта, ирландскаго протестанта и англиканскаго декана, который старался обставлять самыя фантастическія изъ своихъ построеній такими же реальными, послдовательно логическими деталями.
Приведу въ вид примра другой разсказъ Уэллса — ‘Невидимка’. Молодой ученый изобртаетъ средство, придающее прозрачность твердымъ тламъ. Онъ принимаетъ это средство внутрь, потомъ достигаетъ того, что свтъ, проходящій сквозь его тло, преломляется подъ такимъ же угломъ, какъ проходя черезъ воздухъ. Такимъ образомъ онъ становится невидимкой.
Онъ надется использовать свое новое состояніе, чтобы пріобрсти могущество и богатство. Но вмсто того съ нимъ начинается рядъ несчастій, вытекающихъ изъ его новаго состоянія.
Ему приходится ходить по улиц нагишомъ, ибо иначе прозжимъ кажется, что идетъ платье, пустое внутри. Тотчасъ же носильщикъ попадаетъ ему ящикомъ въ затылокъ. Онъ сходитъ на мостовую. На него назжаетъ кучеръ, ибо его не видно. Онъ пытается уничтожить свою прозрачность, но это ему не удается. Ему приходится надть маску и парикъ, и тсное глухо застегнутое платье, чтобы существовать на этомъ свт. Въ разсказ много забавныхъ положеній, строго вытекающихъ изъ той же самой коньюнктуры. Въ конц концовъ изобртатель впадаетъ въ манію величія, объявляетъ войну человчеству и погибаетъ ужасной смертью.
Вс романы и разсказы Уэллса развиваются также логически стройно.
Соціологическіе романы Уэллса можно раздлить на дв категоріи. Одна категорія, боле ранняго происхожденія, представляетъ соціальное будущее въ вид крайняго развитія основъ, заложенныхъ въ природ буржуазнаго капиталистическаго строя. Романы этой серіи очень эффектны. На первомъ план надо поставить два: ‘Когда Спящій проснется’ и ‘Грядущіе дни’.
Оба романа относятся къ одному и тому же времени (22-му вку) и дополняютъ другъ друга. Первый представляетъ, какъ бы политическое описаніе эпохи, второй — бытовое ея описаніе. Оба проникнуты внутреннимъ правдоподобіемъ до такой степени, что иногда становится страшно и начинаетъ казаться, что у автора есть, такъ называемое, кельтійское ‘двойное зрніе’, даръ предвиднія, и что то, что онъ описываетъ, дйствительно будетъ имть мсто.
‘Когда Спящій проснется’, это, быть можетъ, лучшій романъ Уэллса. Начинается онъ причудливымъ изложеніемъ новаго религіознаго миа. Вс новйшія попытки создать міровую религію по древнимъ образцамъ постоянно разбиваются объ отсутствіе новаго миа.
Въ недавнее время нкоторые писатели выражали желаніе стать новыми миотворцами, сознательными и умышленными. Это желаніе есть только плодъ огромнаго недоразумнія. Миотворцевъ никогда не было, было миотворчество по существу безличное, общенародное, безъ опредленныхъ авторовъ. Это миотворчество связано съ извстнымъ состояніемъ народныхъ идей и врованій и изъ него вытекаетъ. Отдльные авторы, поэты и прозаики, только придали боле опредленную форму народнымъ миамъ, бережно изложили ихъ, стараясь не испортить ихъ сущности.
Наши современныя идеи имютъ въ себ нкоторые миотворческіе элементы, но въ другой форм, отличной отъ древности, частью боле зачаточной, частью боле отвлеченной, не антропоморфической. Напримръ, наше представленіе о свобод, соціальномъ равенств, иметъ въ себ миотворческій элементъ, наши разсказы объ общественныхъ борцахъ и мученикахъ часто имютъ характеръ благочестивыхъ житій и даже повышаются до паоса легенды, но именно поэтому они не могутъ получить слишкомъ большого развитія и вліянія.
Вся наша культура: газеты, желзныя дороги, телефонъ, телеграфъ, противится созданію легендъ и миовъ. Ибо миъ — не газетная утка. Для миа не одно легковріе нужно, но также благоговніе.
Уэллсъ сдлалъ совершенно оригинальную попытку создать особый миъ, фантастическій и вмст реальный. Молодой ученый Грагамъ, соціальный реформаторъ, подъ вліяніемъ крайней усталости впадаетъ въ каталепсію. Разбудить его не удается. Онъ лежитъ въ больниц на койк годъ за годомъ, ни живой, ни мертвый. У него есть довольно значительный капиталъ. Назначается опекунскій совтъ.
Время идетъ впередъ. Два друга Грагама, разбогатвъ и не имя наслдниковъ, сговариваются оставить свое состояніе живому мертвецу.
Время идетъ впередъ. Грагамъ остается все въ томъ же положеніи. Совтъ Спящаго производитъ рядъ очень ловкихъ спекуляцій и мало-по-малу скупаетъ на всей земл цнныя бумаги, газеты, политическія партіи, и въ конц концовъ, подъ именемъ Благо Совта, становится обладателемъ власти и богатства на большей половин земного шара.
Послднюю жестокую борьбу за обладаніе міромъ Блому Совту пришлось выдержать съ группой еврейскихъ банкирскихъ семей, которая тоже претендовала на такое вліяніе. Черезъ сто лтъ Спящій становится собственникомъ Англіи, Франціи, Африки, Южной Америки, потомъ скупаетъ Китай, овладваетъ Соединенными Штатами. Ему принадлежитъ большая половина бумагъ двухъ великихъ континентальныхъ имперій, Россіи и Германіи. Онъ прибралъ къ рукамъ школу, церковь, завелъ свою полицію, чиновниковъ, армію рабочихъ.
Англійскій парламентъ существуетъ и иногда собирается, но занимается теоретической разработкой общественныхъ вопросовъ, какъ будто бы общество любителей соціологіи. Законный король Англіи состоитъ на жаловань у Благо Совта. Вчно пьяный, по цлымъ днямъ онъ играетъ на билліард во второстепенныхъ ресторанахъ.
Все это время Спящій лежитъ недвижимо. Для него построенъ особый музей и назначенъ штатъ докторовъ и хранителей. Онъ лежитъ на стеклянномъ пьедестал подъ стекляннымъ ящикомъ. Совтъ, управляющій отъ его имени, давно сталъ самовластной олигархіей.
Народъ подвергается систематическому угнетенію и превращается въ рабовъ. Мало-по-малу въ народ возникаетъ религія Спящаго. Разъ въ мсяцъ всхъ желающихъ впускаютъ въ музей. Они смотрятъ на Спящаго и молятся, чтобы Спящій проснулся и перестроилъ міръ. Онъ для нихъ, какъ король Артуръ или Фридрихъ Барбаросса въ Киффгаузер. Потомъ онъ становится ихъ Богомъ. Они называютъ его Господь нашъ и Богъ нашъ. Такъ какъ правящіе классы управляютъ во имя Спящаго, то получается чудовищная пародія христіанства, столь же пригодная для того, чтобы служить обимъ сторонамъ, притснителямъ и притсненнымъ. Возникаетъ присловье, ‘Когда Спящій проснется’, низшіе классы повторяютъ его съ надеждой, а высшіе съ скептической усмшкой, врод нашего ‘посл дождичка въ четвергъ’.
Соціальное состояніе міра описано рзкими и странными чертами. Уэллсъ сравниваетъ его съ зерномъ, подъ кожу котораго наскомое положило свое яичко. Личинка вылупилась изъ яичка и съла всю сердцевину зерна, но въ свою очередь стала жертвой новыхъ паразитовъ. Съ виду зерно живо, но содержимое его представляетъ распадъ, оставшійся отъ безстыдной жизни нсколькихъ поколній паразитовъ.
Уэллсъ разсказываетъ: во времена королевы Викторіи политическая власть перешла въ руки партій, безымянныхъ, безотвтственныхъ, а потому удобоподкупаемыхъ. Группа биржевыхъ воротилъ стала подмазывать парламентскую машину. Отъ свободнаго парламента осталась одна тнь, одно притворство.
Противъ такого порядка вещей въ конц девятнадцатаго вка возникла реакція, но исключительно на бумаг. Было написано безчисленное множество книгъ о необходимости борьбы съ плутократіей, но самая борьба не возникла, ибо въ людяхъ уже не осталось прежней вры въ правду, доходившей до готовности умереть за нее. Если составлялась партія, способная вліять на выборы, большая часть ея вождей и членовъ была подкупаема богачами. Соціалисты и народники, реакціонеры и пуристы, приверженцы стараго и новаго, вс одинаково продавали свои убжденія.
Такимъ образомъ царство олигархіи побдно развилось до своихъ крайнихъ предловъ.
Общество распалось на три класса: высшій классъ, владтели акцій въ различныхъ учрежденіяхъ, подвластныхъ Совту и во глав ихъ денежная Олигархія Совта, средній классъ, инженеры, фабричные директора, аэронавты, художники, служащіе въ бюро Воздушныхъ Двигателей, чиновники Общества Пищевыхъ Запасовъ, вс представители интеллигентнаго труда и управленія.
Ниже всхъ огромный рабочій классъ. Боле трети рабочихъ подвластны Компаніи Организованнаго Труда. Эта компанія выросла изъ Арміи Спасенія, которая нкогда брала на себя заботу о нищихъ, но потомъ стала коммерческимъ учрежденіемъ. Она замнила рабочіе дома, пріюты и богадльни. Нищенство воспрещено, но каждый человкъ, дошедшій до крайности, попадаетъ подъ попеченіе Компаніи. Она даетъ ему содержаніе и одежду и нсколько пенсовъ ежедневнаго жалованья, потомъ назначаетъ трудъ. Такіе рабочіе скоро попадаютъ въ неоплатный долгъ къ Комнаніи и не могутъ уйти до смерти.
Если у нихъ рождаются дти, Компанія заботится о нихъ до четырнадцатилтняго возраста, такимъ образомъ создается такой же неоплатный долгъ и для каждаго новаго поколнія. Рабочіе Компаніи имютъ особый мундиръ — синюю холстину. Среди другихъ классовъ синяя холстина — это обидное прозвище. Въ народ говорятъ: ‘Синяя холстина снимается только со шкурой’.
Въ роман ‘Грядущіе Дни’ есть яркое описаніе пріемнаго дня въ Бюро Колоніи Труда. Группы разорившихся людей приходятъ записываться, тутъ безработные механики, епископъ англиканской церкви, которая тоже стала частнымъ коммерческимъ предпріятіемъ и иметъ свои періоды безработицы, женщина лтъ сорока, бывшая кокотка, съ подрисованнымъ лицомъ и голодными глазами, неудачливый художникъ съ женой. Ихъ фотографируютъ, заносятъ въ очередную тетрадь индекса.— Весь индексъ уже иметъ нсколько сотъ милліоновъ именъ.— Даютъ имъ оттиснуть большой палецъ вмсто подписи, потомъ выдаютъ чеки на безплатный обдъ и синій мундиръ и также рабочую карту.
Надсмотрщица говоритъ: Вы, 071,709 г. ф. б. 95, мужчина, идите на 81-ый проздъ въ мастерскую снимковъ, три пенса жалованья, кром содержанія и т. д.
Новый соціальный строй очень сложенъ. Одной полиціи четырнадцать родовъ, которые различаются цвтами одеждъ: желтая рабочая полиція, красная полиція Благо Совта, черная полиція путей сообщенія, и т. д. Города разрослись до такой степени, что поглотили все земледльческое населеніе и вс боле мелкіе поселки. Въ Англіи только четыре города, кром Лондона. Въ Лондон 33 милліона населенія.
Земледльческія работы совершаются при помощи машинъ инженерами и рабочими, которые ежедневно вызжаютъ изъ города на автомобиляхъ по особымъ дорогамъ изъ идамита, твердаго стеклообразнаго вещества, со скоростью до 200 миль въ часъ. Въ пустыхъ поляхъ конные пастухи Общества Пищевыхъ Запасовъ пасутъ безчисленныя стада быковъ и овецъ. Они ведутъ полудикую, кочевую жизнь, подъ открытымъ небомъ, окруженные овчарками.
‘…Городъ Лондонъ кончался не какими-нибудь предмстьями, какъ это было въ старину, не сходилъ на нтъ постепенно, а обрывался сразу сплошной стной въ четыреста футовъ высоты, какою-то скалою, прорзанной рдкими окнами и балконами. Въ одномъ мст фундамента громадная, темная, полукруглая пасть поглощала Темзу, въ другомъ мст такая же пасть извергала пучекъ идамитовыхъ путей…’
Въ сущности городъ представляетъ одинъ сплошной домъ. Въ немъ больше сорока этажей, онъ весь покрытъ стеклянной крышей, отопляется зимой и освщается ночью. Этотъ домъ однако прорзанъ огромными улицами, по которымъ движутся платформы съ возрастающей скоростью въ пять миль, десять миль, пятнадцать миль. На ходу можно переходить съ одной платформы на другую. Эти платформы замняютъ трамваи.
Высшіе классы живутъ въ верхнихъ этажахъ подъ самой крышей. Тамъ же находятся художественныя мастерскія и мста увеселенія.
Фабрики и заводы и жилища рабочаго класса расположены въ нижнихъ этажахъ и въ подземельяхъ. Рабочіе рдко поднимаются вверхъ и почти не видятъ солнца.
Въ роман ‘Грядущіе Дни’ полуразорившійся артистъ съ женою длаютъ постоянную попытку поселиться на лто вн Лондона, въ развалинахъ бывшаго городка Эпсома, но посл первой же бури и битвы въ овчарками возвращаются назадъ.
— Мы принадлежимъ другому вку, городскому,— печально говорятъ они и цлуютъ на прощанье лепестки цвтовъ, дико растущихъ на заброшенномъ двор. Потомъ, посл многихъ приключеній, они получаютъ большое наслдство и нанимаютъ себ квартиру на краю города съ балкономъ на вншнюю стну и съ видомъ на небо и на поле. Это наибольшее приближеніе человка 22-го вка къ природ.
Рабочіе классы внизу стали низшими классами въ буквальномъ смысл слова. Они ведутъ въ своихъ затненныхъ этажахъ угрюмую, грубую, злую, безпросвтную жизнь. Языкъ ихъ почти непонятенъ высшимъ классамъ. Въ свободные часы они устраиваютъ драки не хуже дикарей каменнаго вка. Это машинные дикари.
Было бы слишкомъ долго передавать описанія всей жизни этого страннаго города, сдланныя Уэллсомъ. Вс они странно конкретны и удивительны въ своей правдоподобности.
Вотъ разные кварталы гигантского города. Въ сверномъ квартал живутъ <Испорчено.> скихъ пьесъ, рекламъ и у телефоновъ и <Испорчено.> граммофоновъ и ихъ репортеры. На запад — биржи, рынки конторы, а также театры, цирки, звринцы. Тутъ же различные храмы всхъ вроисповданій: христіанскіе, магометанскіе, буддійскіе, еврейскіе, храмъ поклонниковъ Инкубуса, бса сладострастія, храмъ поклонниковъ Комфорта. Фасады храмовъ покрыты электрическими надписями религіозной рекламы. Вотъ самыя невинныя надписи: ‘Спасеніе — третій этажъ направо. Быстрйшее въ Лондон обращеніе въ христіанство. Лучшіе епископы и цны безъ повышеній. Остерегаться поддлокъ. Быстрое прощеніе грховъ для дловыхъ людей’.
Въ юго-западной сторон: сады наслажденій. Они принадлежатъ акціонерному обществу Еваназіи, легкой смерти. Чувствуя приближеніе смерти, богатые люди за приличную сумму покупаютъ себ Еваназію. Доктора общества вычисляютъ количество жизненныхъ силъ, еще уцлвшихъ у паціента, и назначаютъ для него то или другое предсмертное использованіе наслажденій по различнымъ методамъ.
Типы новаго человчества запечатлны индивидуальностью, это живые люди. Вотъ почтенный потомокъ м-ра Морриса, негоціанта изъ Сити, временъ королевы Викторіи. Теперь его имя пишется Mwres по фонетической систем. Онъ во многомъ похожъ на своего предка, такой же полный, съ брюшкомъ, и степенно презрительнымъ выраженіемъ лица. Онъ также не любитъ новыхъ выдумокъ и ворчитъ на развращеніе низшихъ классовъ. Онъ не читаетъ Таймса, и даже не знаетъ, что когда-то существовалъ Таймсъ, но граммофонная машина, которая виситъ надъ его умывальнымъ столикомъ и сообщаетъ новости по утрамъ, представляетъ какъ будто стальное воплощеніе проворнаго Бловица, извстнаго корреспондента Таймса, даже по тону голоса.
…И также по утрамъ этотъ Mwres выходилъ изъ дому, прилично одтый и полный самоуваженія. Конечно, костюмъ его былъ нсколько иной, чмъ 200 лтъ тому назадъ. Можно даже сказать, что онъ скоре вышелъ бы на улицу голый, чмъ ршился бы надть цилиндръ, фракъ, срые штаны и часы съ брелоками. Бриться ему тоже не приходилось, ибо искусный операторъ давно удалилъ съ его лица каждый волосъ вмст съ корнемъ. Ноги его были облечены брюками красиваго розоваго цвта изъ матеріи, непроницаемой для воздуха. Онъ надувалъ ихъ немного при помощи ручной помпы, такъ чтобы увеличить и округлить свои икры и мускулы. Куртка его была такая же пневматическая, съ расширенными и слегка раздутыми плечами. Такимъ образомъ онъ былъ облеченъ со всхъ сторонъ воздухомъ и прекрасно защищенъ противъ жары и холода. На плечахъ его вислъ короткій алый плащъ съ причудливо вырзаннымъ краемъ.
Голова его тоже была давно лишена волосъ. Онъ носилъ на ней маленькую красную шапочку, слегка надутую водородомъ и плотно приставшую вокругъ лба пневматическимъ присосомъ, странно похожую на птушиный гребень. Сознавая скромность и приличіе своего костюма, онъ смотрлъ прохожимъ въ глаза спокойнымъ взоромъ…
Семейная жизнь въ сущности разрушена. Городъ представляетъ одну сплошную гостиницу, гд есть тысячи способовъ жизни на разныя цны, тысячи столовыхъ, театральныхъ залъ, церквей. У отдльнаго человка осталась только спальня, гигіенично обставленная, даже у небогатыхъ людей (конечно, за исключеніемъ рабочихъ).
Женщины пріобрли самостоятельность. Он работаютъ и, кром того, получаютъ деньги отъ мужчинъ. Все это он тратятъ на наряды и удовольствія. Каждая красивая женщина иметъ возможность уйти изъ рабочаго класса и жить своей красотой, безпечно и изящно, пока не состарится. Вмсто стараго брака и уличнаго распутства, явились, однако, новыя сложныя формы брака. Одна женщина можетъ состоять въ пяти брачныхъ системахъ и въ каждой быть боле или мене замужемъ. Тоже и съ мужчинами. Даже христіанскіе епископы участвуютъ въ такихъ сложныхъ бракахъ.
Дти воспитываются въ общихъ пріютахъ. Грудные младенцы лежатъ въ особыхъ ватныхъ гнздахъ и предъ каждымъ механическая кормилица. У нея руки, плечи и грудь очень реально сдланы и молоко великолпнаго состава, но внизу три мдныя ножки, а вмсто лица циферблатъ съ объявленіями о косметикахъ. Молодыя матери часто приходятъ сюда любоваться на своихъ дтей. И объявленія эти назначены для нихъ.
Пріюты такъ хорошо устроены, что смертность младенцевъ не достигаетъ 1/2% въ годъ.
Лченіе болзней и воспитаніе происходитъ при помощи гипнотизма. Искусные гипнотизеры занимаютъ въ обществ видное положеніе. При помощи ихъ методовъ, вмсто многихъ лтъ обученія — довольно нсколькихъ недль гипнотическихъ сеансовъ, особенно въ тхъ наукахъ, которыя требуютъ механической памяти.
Подростки рабочаго класса при помощи гипнотизма освобождаются отъ юношескихъ грезъ и становятся великолпными машинными рабами. Ученики аэронавтовъ также освобождаются при помощи гипнотизма отъ головокруженія и замиранія сердца. Гипнотизеры есть на каждой улиц. Если кто желаетъ запомнить слово, имя, рчь или рядъ именъ, тотъ обращается къ гипнотизеру. И, наоборотъ можно такимъ путемъ устранить воспоминаніе, уничтожить привычку, искоренить желаніе. Вдова, желая выйти замужъ, удаляетъ воспоминаніе о муж. Любовникъ удаляетъ несчастную любовь изъ своей души и т. д.
Только прививать новыя желанія еще нтъ средства. Гипнотизмъ убиваетъ волю, превращаетъ паціентовъ въ машины. Все это ведетъ въ обычной жизни къ автоматичности человка. При помощи гипнотизма совершаются также преступныя внушенія разнаго рода.
Образованіе ведется по фонографическимъ цилиндрамъ. Учащіеся не читаютъ книгъ, они слушаютъ незримую лекцію изъ металлической трубы. Для среднихъ классовъ, особенно для двушекъ, существуетъ легкое пріятное ученіе. Напримръ, въ одно и то же время пятьсотъ фонографовъ въ разныхъ концахъ Лондона читаютъ лекцію: ‘О вліяніи Платона и Свифта на любовныя дла Шелли и Брнса’. Потомъ слушательницы сочиняютъ этюды на тему изъ прочитаннаго. Низшимъ классамъ при помощи образованія внушается послушаніе и довольство малымъ и т. п.
Спящій владыка міра неожиданно просыпается. По этому поводу начинаются большія волненія. Разрастается революція во имя Спящаго. Совтъ держитъ Спящаго въ почетномъ заточеніи и склоняется къ тому, чтобы тайно убить его, или принудить гипнозомъ къ полному послушанію. Но часть Совта принимаетъ сторону Спящаго и организуетъ возстаніе рабочихъ, Синей Холстины, партія Спящаго побждаетъ. Народъ ликуетъ. Но скоро оказывается, что это была только политическая революція.
Главы побдившей партіи желаютъ держать народъ въ прежнемъ рабств и реорганизовать Совтъ для своей личной и классовой выгоды. Въ Париж открытое возстаніе. Его усмиряютъ при помощи негритянскихъ полковъ, которые привозятъ изъ Судана на огромныхъ аэропланахъ. Они идутъ въ битву, распвая воинственныя псни своего предка Киплинга. Это очень удачный и неожиданный выпадъ Уэллса противъ Киплинга съ его военнымъ шовинизмомъ и поклоненіемъ блой рас.
Спящій владыка сначала плохо разбирается во всхъ этихъ осложненіяхъ, но потомъ длаетъ отчаянную попытку снова организовать побдоносное возстаніе демократическихъ массъ противъ новой и старой Олигархіи. Однако, народъ оказывается уже неспособнымъ къ побд. Онъ слишкомъ необразованъ, разобщенъ, отвыкъ отъ политики. Большая часть интеллигенціи на сторон Новаго Совта. Народъ слпо возлагаетъ вс надежды на своего господина, Спящаго. Романъ кончается воздушнымъ сраженіемъ обихъ партій надъ Лондономъ на летательныхъ машинахъ. Въ этомъ сраженіи гибнетъ Спящій и представитель новой Олигархіи, Астрагъ, его главный противникъ. Лондонъ горитъ.
Скажу еще разъ: когда слдишь за этими безотрадными картинами, становится жутко. Кажется, какъ будто въ нихъ есть элементы дйствительнаго предвиднія. Уэллсъ говоритъ намъ устами вышеупомянутаго Мастермана изъ романа ‘Киписъ’.
Общество, въ которомъ мы живемъ, больное общество, все насквозь. Человчество стало единымъ и оно не можетъ быть счастливо въ одной части и несчастно въ другой. Пора заплатокъ прошла. Все или ничего.
Есть только два пути: или полное возрожденіе и установленіе соціальнаго порядка, или уродливое развитіе капитализма, описанное выше. Придется выбирать то или другое.
Романъ ‘Машина Времени’ составляетъ какъ бы продолженіе и крайнее завершеніе этой уродливой эволюціи. Онъ развивается въ живописной рамк, причудливой и вмст научной, какъ всегда у Уэллса.
Молодой ученый изобрлъ ‘Машину Времени’, съ помощью которой можно путешествовать по четвертому измренію въ прошедшее и въ будущее. Описаніе машины и ея путешествій написано съ большимъ мастерствомъ, такъ что таинственная сущность четвертаго измренія выступаетъ выпукло передъ нашими глазами. Это четвертое измреніе есть — время, самостоятельно движущееся впередъ сквозь три измренія пространства.
При посредств своей машины ученый путешественникъ попадаетъ въ Англію черезъ 800.000 лтъ. Это періодъ упадка культуры человчества, которая въ миновавшіе вка развернулась съ пышнымъ невиданнымъ блескомъ. Везд стоятъ развалины великолпныхъ дворцовъ, обветшалые музеи, величественныя статуи, изъденныя временемъ. Впрочемъ, благодаря тому, что одна изъ ближайшихъ планетъ упала на солнце, температура снова поднялась, и на земл царствуетъ вчная весна. Вс зври, вс наскомыя, птицы, ненужныя растенія, микробы, все давно исчезло съ лица земли. Земля, это — сплошной садъ, засаженный цвтами и разнообразными плодами и населенный людьми. Садъ запущенъ, но по прежнему прекрасенъ и плодовитъ.
Человчество въ вырожденіи своемъ распалось на дв расы, об уменьшились въ рост, утратили большую часть своихъ знаній, но он настолько неодинаковы, что ихъ уже нельзя объединять однимъ именемъ человка.
Одна раса, это — Элой, потомки высшихъ классовъ. Они живутъ въ земномъ саду безпечной и безгршной, полурайской, полуобезьяньей жизнью. Они потеряли вс искусства, даже не разводятъ огня, почти разучились говорить, питаются исключительно фруктами, спятъ въ обветшалыхъ дворцахъ, на кучахъ листьевъ, съ утра до вечера играютъ, забрасывая другъ друга цвтами. Днемъ и въ лунныя ночи они счастливы, но съ наступленіемъ темныхъ ночей они трепещутъ, ибо изъ-подъ земли выходятъ враги, предъ которыми они безпомощны. Это Морлоки, потомки низшихъ классовъ, бывшихъ рабочихъ.
Морлоки окончательно зарылись въ свои подземелья. Глаза ихъ не выносятъ дневного свта. Они блесоватые, малорослые, проворные, съ тонкими оконечностями,— человческіе подземные пауки. Подъ землею еще дйствуетъ часть машинъ, вентиляція, водопроводы, ассенизація и т. п. Meханизмы ихъ устроены автоматически прежними поколніями и дйствуютъ, какъ часы.
Впрочемъ, Морлоки сохранили часть техническаго умнія, полубезсознательно, тоже какъ автоматы. По старой привычк они изготовляютъ для людей Элой платье и доставляютъ его наверхъ. Жизнь ихъ подъ землею унылая и страшная, какъ жизнь крысъ въ выгребной ям. Пищи подъ землей нтъ. Они плотоядны. Пищей имъ служатъ верхніе люди Элой, на которыхъ они нападаютъ въ темныя ночи. Эти счастливые обитатели цвточнаго сада представляютъ живое стадо скота для противныхъ человческихъ крысъ. Такую страшную расплату судьба возложила на потомковъ аристократіи за преступленія предковъ.
Къ той же категоріи романовъ примыкаетъ описаніе луннаго царства. Тема о путешествіи на луну разрабатывалась много разъ, но разсказъ Уэллса отличается отъ всхъ другихъ. Во всей фантастичности своей это какъ будто реальное описаніе того, что дйствительно можетъ существовать въ условіяхъ луннаго міра.
Ужасная холодная двухнедльная ночь, въ сугробахъ мерзлаго воздуха, похожихъ на сугробы снга. Пробужденіе луны при первыхъ лучахъ двухнедльнаго дня, растительность, оживающая и вырастающая съ баснословной быстротой, почти видимо для глаза. Селениты, разумныя существа, съ тломъ, какъ у наскомыхъ, хитиновой хрупкости, живутъ внутри луны въ проходахъ и пещерахъ, кругомъ центральнаго моря. Выходы подлуннаго міра ведутъ въ кратеры и закрываются огромными желзными крышами предъ наступленіемъ лунной ночи.
Селениты — это многочисленная, сильно развтвленная раса. Техника ихъ ушла дальше земной, у нихъ искусственное освщеніе внутри луны при помощи ярко-синей, фосфоресцирующей жидкости, которая протекаетъ потоками вплоть до центральнаго моря.
Лунная раса составляетъ только одинъ общественный организмъ. Онъ организованъ по типу муравейника или улья, причемъ Селениты овладли механизмомъ главнаго принципа улья — измненіемъ живого организма въ приспособленіи къ раздленію функцій, и развиваютъ этотъ принципъ до крайнихъ предловъ по своему усмотрнію. Для каждой общественной функціи создана особая разновидность, отличная отъ другихъ.
Вотъ рыбаки, маленькія горбатыя наскомыя съ крпкими длинными руками и короткими ногами, вотъ высокіе, широкоплечіе воины съ копьями въ рукахъ, чернорабочіе, которые воздлываютъ плантаціи съдобныхъ грибовъ. Въ безработное время ихъ усыпляютъ и складываютъ въ пещерахъ, какъ дрова.
Аристократія,— съ переразвитіемъ мозга, который безпрепятственно разрастается подъ гибкой пленкою хитиноваго покрова. Она тоже распадается на множество развтвленій. Вотъ живыя книги, чей мозгъ служитъ для записей и замняетъ библіотеки. Накопленное знаніе передается въ такомъ именно вид отъ поколнія къ поколнію.
Вотъ художники, объ одномъ изъ нихъ другіе Селениты отрывисто разсказываютъ, посл того какъ общеніе съ земными путешественниками до извстной степени установилось.
— Онъ рисуетъ, мало стъ, мало пьетъ, рисуетъ. Любитъ рисовать. Ничего другого. Всхъ ненавидитъ, кто не уметъ рисовать. Всхъ ненавидитъ, кто рисуетъ лучше него. Ненавидитъ многихъ. Васъ любитъ. Новый предметъ рисованія. Рдкій, поразительный…
Еще типы Селенитовъ: лунныя матери съ наполовину атрофированнымъ мозгомъ и двственныя воспитательницы, похожія одновременно на старыхъ двъ и на рабочихъ пчелъ, и многіе другіе.
Во глав луннаго государства стоитъ Лунный Господинъ. Это — огромный мозгъ, нсколько аршинъ въ діаметр, вчно пульсирующій и физически безпомощный. Онъ снабженъ парою маленькихъ глазокъ. Тло, принадлежащее къ этому мозгу, маленькое, блое, наполовину атрофированное, съ крошечными оконечностями.
Этотъ управляющій мозгъ помщается на трон въ центр великолпной залы. Онъ находится подъ непрерывнымъ попеченіемъ особыхъ хранителей, которые постоянно поглаживаютъ его снаружи и вспрыскиваютъ охлаждающими смсями. Въ общемъ для земныхъ путешественниковъ представляется зрлище странное, полное величія и жалости.
Романъ ‘Въ Дни Кометы’ открываетъ вторую серію, посвященную разработк новаго общественнаго идеала, принадлежащаго будущему. Надо признать, однако, что эта серія обладаетъ меньшими художественными достоинствами. Дло въ томъ, что Уэллсъ наткнулся въ этомъ случа на затрудненіе, о которомъ я говорилъ выше. Въ идеальномъ обществ нтъ мста борьб страстей, поэтому оно недоступно живой истинно-художественной обработк. Оттого, какъ это длали и другіе писатели, Уэллсъ въ данномъ случа преимущественно занимается предшествующимъ періодомъ и также переходнымъ періодомъ отъ стараго къ новому.
Романъ ‘Въ Дни Кометы’ начинается яркимъ описаніемъ бднаго рабочаго квартала въ Лондон, гд царствуетъ нищета, отчаяніе и недовольство. Герой, отъ имени котораго ведется разсказъ, доходитъ до воровства, потомъ до жажды убійства. Общія міровыя дла не лучше этихъ мстныхъ. Всемірная война, долго угрожавшая земл, наконецъ разразилась. Англійскіе и германскіе броненосцы взрываютъ другъ друга въ Нмецкомъ мор. Французская армія стянулась къ границ навстрчу нмецкому нашествію.
Немногіе отрывки, посвященные войн въ этомъ роман, проникнуты силой и искренностью.
Человчество опомнилось и желаетъ прекратить войну. Министръ Мельмоунтъ, главный виновникъ войны, только что потерпвшій крушеніе на автомобил, съ трудомъ тащится по берегу съ вывихнутой лодыжкой и натыкается на трупъ нмецкаго матроса, выброшенный волнами.
— Кошмаръ,— говоритъ онъ шопотомъ,— ужасъ, Боже мой, что мы длали, мы, глупцы? Бдный мальчикъ, ребенокъ, котораго мы такъ позорно послали на смерть… Посмотрите на это прекрасное лицо, на это тло, брошенное здсь на песк…
Изъ-подъ руки мертваго матроса выползла морская звзда и, медленно сокращая свои лучи, поползла къ вод, оставляя на песк влажный слдъ.
— Довольно,— простоналъ Мельмоунтъ.— Мы виноваты, мы, правители. Но мы задыхались, какъ люди въ душной комнат, слишкомъ сонные и тупые и лнивые, чтобы хоть одинъ всталъ и открылъ окно.
— Боже мой, довольно. Мы болтали и ссорились и клевали другъ друга и пачкали Божій міръ, какъ галки пачкаютъ храмъ, мы, кровожадныя обезьяны, жирные гномы во фракахъ, лоснящіеся отъ устрицъ…
Зеленая комета приближается къ земл, проходитъ мимо и наполняетъ земную атмосферу зеленымъ газомъ, все человчество засыпаетъ на три часа. Потомъ новый газъ смшивается съ воздухомъ и дйствуетъ очистительно на все живое. Міръ перерождается и становится братскимъ и свтлымъ. Война, вражда — все кончено, люди будутъ жить, какъ братья въ раю.
Посл того соціальная перестройка идетъ легко, какъ по маслу и довольно неинтересно. Уэллсъ описываетъ ее въ тон Кропоткина въ его ‘Рчахъ Бунтовщика’ или въ тон Уилльяма Морриса въ ‘Встяхъ Ниоткуда’, ибо у Кропоткина и Морриса соціальная перестройка точно такъ же основана на нравственномъ перерожденіи людей. Люди съ преображенной нравственной основой легко могутъ устроить какія угодно новыя формы общественности. Лордъ Редкаръ, заклятый врагъ рабочихъ, теперь становится во глав строительной комиссіи и прежде всего приспособляетъ для общественной жизни свой собственный дворецъ. При такихъ условіяхъ не можетъ быть рчи о какихъ-нибудь затрудненіяхъ, борьб или драматическомъ интерес.
Другой романъ той же серіи ‘Пища Боговъ’ задуманъ глубже и интересне. Двое ученыхъ соединенными усиліями изобрли особое вещество, которое, будучи принимаемо въ пищ, увеличиваетъ ростъ молодыхъ растеній, животныхъ и человческихъ дтей въ 8 или 10 разъ. Они основываютъ ферму для опытовъ и подкармливаютъ порошкомъ цыплятъ. Посл нсколькихъ первыхъ неудачъ цыплята начинаютъ расти и скоро достигаютъ величины барановъ.
Между тмъ щепотки порошка, просыпанныя во время опытовъ, ведутъ къ неожиданнымъ результатамъ. Въ окрестностяхъ заводятся гигантскія осы, величиною съ ястреба, крысы величиною съ тигра. Населенію приходится выдерживать ожесточенную борьбу съ этими новыми гигантскими формами. Одинъ изъ ученыхъ подкармливаетъ порошкомъ своего больного ребенка. Потомъ одинъ маленькій нмецкій дворъ приглашаетъ англійскаго врача наблюдать за только что родившейся наслдницей. Врачъ подкармливаетъ принцессу тмъ же порошкомъ.
Постепенно новое вещество входитъ въ обиходъ подъ именемъ ‘Пища Боговъ’. На земл являются дв расы и дв природы: пигмейская, т. е. въ сущности обыкновенная, и гигантская. Гигантская природа раскидана небольшими, случайными пятнами. Въ одномъ мст это — тигровыя крысы, угорь, который выползаетъ изъ воды и пожираетъ овецъ. Со всмъ этимъ надо бороться. Въ другомъ мст это пшеница, такой вышины и толщины, что ее надо рубить топоромъ по стеблю, древообразныя травы, гигантскія куры. Все это идетъ на пользу человчеству.
Въ разныхъ мстахъ вырастаютъ юные гиганты, 7 или 8 саженъ росту, съ гигантскими силами и гигантскими стремленіями, они мечтаютъ о гигантскихъ подвигахъ, но человчество косится на нихъ, они занимаютъ слишкомъ много мста и угрожаютъ пигмейской жизни, загораживаютъ дороги, перекапываютъ рки. Между прочимъ, къ юной и гигантской принцесс дипломаты сватаютъ обыкновенныхъ земныхъ принцевъ, все щеголей и фатовъ, съ моноклемъ въ глазу. Несоотвтствіе жениха и невсты даетъ поводъ къ забавнымъ сценамъ. Принцесса узжаетъ въ Англію и встрчается съ молодымъ гигантомъ, сыномъ изобртателя Пищи Боговъ. Они влюбляются другъ въ друга и составляютъ первую брачную чету гигантовъ.
Въ это время новый англійскій министръ, Катергамъ, проводитъ въ парламент законы противъ гигантовъ, прикрпляющіе ихъ къ мсту жительства. Гиганты не желаютъ подчиняться, они запираются въ крпости, начинается война. Гиганты, между прочимъ, стрляютъ во вс стороны бомбами, начиненными новой заразой, Пищей Боговъ. Черезъ два дня Катергамъ проситъ перемирія, чтобы похоронить убитыхъ. Въ ночь перемирія гиганты въ крпости основываютъ лигу: они клянутся сражаться до конца со всмъ мелочнымъ, низкимъ, пигмейскимъ и общаютъ поднять человчество волею или неволею на гигантскую высоту, для великихъ цлей и неизвданныхъ стремленій. На этомъ романъ обрывается.
Всемірная война составляетъ предметъ новаго романа Уэллса: ‘Война въ воздух’, который печатался минувшею зимой въ ‘Pall-Mall Magazine’. Дло идетъ о поход новопостроеннаго воздушнаго флота Германіи черезъ океанъ противъ Соединенныхъ Штатовъ.
Великое противорчіе современнаго милитаризма привлекало вниманіе многихъ романистовъ. Ростъ вооруженій, жажда войны и вмст боязнь войны, преувеличенный культъ арміи, которая, однако, въ соціальной жизни отходитъ все дале на задній планъ,— то странное состояніе, которое у многихъ возбуждаетъ не мене странную надежду, что война въ конц концовъ собственной тяжестью задавитъ сама себя, и непосильное вооруженіе поневол превратится въ разоруженіе,— все это, конечно, составляетъ тему, достойную пера Уэллса.
Вс эти романы, какъ сказано выше, по преимуществу разрабатываютъ переходной періодъ отъ стараго къ новому. Уэллсъ постоянно исходитъ изъ идеи о томъ, что этотъ переходной періодъ будетъ періодомъ кризиса, великой борьбы, героической и напряженной. Я не знаю, насколько подобное предположеніе соотвтствуетъ духу исторіи. Съ одной стороны, современный милитаризмъ какъ будто дйствительно логически идетъ къ кризису, къ всемірному крушенію. Внутри государства ожесточеніе классовъ растетъ, вмсто того, чтобы смягчаться, и соціализмъ вмсто общественнаго синтеза постоянно приходитъ къ распаденію на непримиримыя составныя части: буржуазный демократизмъ и анархизмъ
Съ другой стороны, исторія человчества слишкомъ сложна, чтобы разршиться однимъ кризисомъ. Вроятно, большой кризисъ распадется на малые, и въ общемъ ход жизни будетъ сплетеніе революціи и эволюціи, и также реакціи,— борьбы и компромисса.
Впрочемъ, даже реальный романъ не можетъ избжать схематизаціи. Онъ изображаетъ жизнь въ сгущенныхъ краскахъ и въ сокращенной перспектив. Оттого и въ романахъ Уэллса переходное время отъ стараго къ новому вмсто сложнаго сплетенія кривыхъ линій развивается по одной прямой линіи.
Однако, ни одинъ изъ этихъ романовъ не касается второй задачи новйшаго утопическаго романа, развитія борьбы человческихъ страстей посл торжества новаго общественнаго строя.
Въ роман ‘Борьба Міровъ’ Уэллсъ длаетъ такую попытку совершенно неожиданно, быть можетъ неожиданно даже для самого себя.
Но вмсто предловъ человческаго общества онъ переноситъ ее въ предлы вселенскіе.
Романъ этотъ пользуется большой извстностью. Дло идетъ о вторженіи Марсіанъ на нашу планету.
Марсіане безконечно опередили насъ въ культур. Ихъ машины и орудія придаютъ имъ могущество, совершенно недоступное для насъ. Уэллсъ ничего не сообщаетъ объ ихъ соціальномъ прогресс, но возможно, что они и въ этомъ отношеніи достигли боле совершенной организаціи. Марсъ дошелъ до перенаселенія. Жители его думаютъ о завоеваніи ближайшей планеты и снаряжаютъ завоевательную экспедицію на землю въ плотно задланныхъ металлическихъ цилиндрахъ.
При встрч съ человчествомъ Марсіане поступаютъ такъ, какъ люди могли бы поступить съ крысами или волками. Они выжигаютъ города тепловымъ лучомъ, убиваютъ арміи смертельнымъ чернымъ дымомъ, хватаютъ плнниковъ и высасываютъ изъ нихъ свжую кровь, которая служитъ ихъ обыкновенной пищей. Начинается борьба міровъ, совершенно неравная, ибо человчество побждено напередъ, и должно отказаться отъ первенства на земл.
Въ конц концовъ въ борьбу вступаютъ земные микробы, которые убиваютъ Марсіанъ, заражая ихъ кровь.
Меня интересуетъ въ этомъ роман именно борьба міровъ, кровавая, дикая, безжалостная, которая заступила мсто борьбы отдльныхъ земныхъ расъ и государствъ. Такая борьба является какъ будто естественнымъ расширеніемъ и усиленіемъ нашей земной борьбы, почти такъ же, какъ желзныя дороги были усиленіемъ шоссейныхъ сообщеній и телеграфъ — усиленіемъ почтовой переписки.
И я считаю совершенно правильнымъ, что русскій писатель Богдановъ въ своемъ утопическомъ роман ‘Красная Звзда’, вышедшемъ въ свтъ въ 1907 г., изо всхъ идей Уэллса попытался дать дальнйшее развитіе именно этой иде о столкновеніи различныхъ міровъ. Конечно, исполненіе далеко не соотвтствуетъ иде. Марсіане у Богданова совершенно неожиданно являются эсдеками.
Мало того, Марсіанскіе эсдеки длятся на партіи, въ род меньшевиковъ и большевиковъ. Об партіи желаютъ вступить въ сношенія съ земнымъ человчествомъ, или, врне говоря, съ русскими эсдеками, причемъ Марсіанскіе большевики стоятъ за истребленіе земныхъ эсдековъ, а меньшевики и дамы за примиреніе и компромиссъ. Въ конц концовъ Марсіане спускаются на землю, близъ Петербурга, принимаютъ участіе въ россійской революціи и подъ шумокъ похищаютъ съ земли одного русскаго большевика, самаго лучшаго изъ всхъ, Леонида. Они увозятъ его на Марсъ и женятъ на Марсіанской дам.
И въ заключеніе Марсіанская дама принимаетъ мры предосторожности, чтобы не имть дтей отъ своего земного мужа!..
Мн представляется, что та же самая идея о борьб міровъ можетъ быть развита для новйшаго утопическаго романа въ обратномъ вид, не сверху внизъ, съ Марса на землю, а снизу вверхъ, съ человческой точки зрнія, съ земли на другія планеты. Вмсто борьбы міровъ, можетъ быть представлено завоеваніе вселенной изъ нашего земного центра, ибо для насъ, людей, земля, это — первая планета міра, намъ, а не другимъ предстоитъ завоевать вселенную.
Можно представить себ, что физическое завоеваніе земли людьми окончится прежде ея соціальнаго преобразованія, будутъ изслдованы полюсы, морская глубина, земныя ндра. Производство пищи, добываніе силы и тепла будетъ урегулировано. Когда посл этого исполнится соціальное преобразованіе и будетъ урегулировано распредленіе богатствъ, завоеваніе земли будетъ окончено и на земл дйствительно не останется повода для борьбы. Человческая энергія, индивидуальная и соціальная, въ освобожденномъ вид, останется безъ примненія. Движеніе будетъ возможно только въ новомъ порыв, боле далекомъ и боле стремительномъ, выходящемъ за предлы земного круга, въ предлы вселенскіе.
Точно такъ же на порог новаго времени человчество изъ предловъ стараго свта вышло въ предлы океаническіе, къ Индіи и къ обимъ Америкамъ и потомъ къ Австраліи.
Ибо движеніе человчества неудержимо и безконечно, цли пути отодвигаются и предлъ передъ ними не будетъ поставленъ вовкъ.
Человчество поднимается вверхъ по лстниц изъ скалъ, по ступенямъ изъ мраморныхъ глыбъ. Глыбы блы и блестятъ на солнц, но он ранятъ ноги своими острыми углами. Слва и справа пропасти. Люди падаютъ, но человчество поднимается со ступени на ступень.
То, о чемъ мы мечтали, что поднимается надъ нашими головами, какъ внецъ желаній, будетъ когда-нибудь лежать подъ ногами потомковъ, какъ пройденная ступень. Но эти потомки не станутъ соціальными муравьями или небесными ангелами, это будутъ люди, такіе же, какъ мы, съ такими же страстями, какъ у насъ.
Страсти, это главный рычагъ, лучшее орудіе въ рукахъ человчества. Тысячи поколній ковали его въ корчахъ своихъ страданій, орошали своей кровью, чтобы оно твердло и закалялось. Этимъ рычагомъ современность хочетъ повернуть земной шаръ. Грядущее, быть можетъ, повернетъ имъ вселенную. Но человчество будетъ цвсти, яркое и безсмертное, мняя ризу за ризой и роняя живые цвты каждую осень поколній.