Добродетельная шлюха. Часть первая, Деккер Томас, Год: 1604 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 70 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

И. А. Аксенов. Елизаветинцы. Статьи и переводы — М., ГИХЛ, 1938

ТОМАС ДЕККЕР

ДОБРОДЕТЕЛЬНАЯ ШЛЮХА

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Гаспаро Требаци, Миланский герцог.

Ипполито, граф.

Кастручио.

Синеци.

Пиорато.

Флуэло.

Матео.

Бенедикт, доктор.

Ансельмо, монах.

Фустиго, брат Виолы.

Кандило, торговец полотном.

Джордж, его подручный.

1-й приказчик.

2-й приказчик.

Крэмбо.

Фу.

Роджер, слуга Белафрон.

Привратник.

Уборщик.

Инфеличе, дочь герцога.

Белафрон, проститутка.

Виола, жена Кандило.

Мистрис Фитерлок, сводня.

Сумасшедшие, слуги и прочие.

Действие — в Милане, в окрестностях.

АКТ ПЕРВЫЙ

СЦЕНА ПЕРВАЯ

Улица в Милане.

Входят: с одной стороны — погребальное шествие (на гробу — княжеская корона, по сторонам его — гербы и венки), у гроба: Гаспаро Требаци — герцог Миланский, Кастручио, Синеци, Пиорато, Флуэло и другие, с противоположной стороны — Ипполито и Матео, старающийся его удержать.

Герцог.

Вот, высунула голову комета!

Уже двукратно нам она навстречу

Метала зловещий взор, смутив двукратно

Родник наших очей. Вот как взбесился!

Вперед во имя бога!

Кастручио и Синеци.

Эй, вперед, вперед!

Герцог.

Родня и друга, выньте ваши шлаги.

Оружьем оттесните прочь безумца.

Да не позорит мертвую невинность.

Ипполито.

Прошу, Матео милый…

Матео.

Вы безумны!

Ипполито.

Убийца, тебя я арестую!

Ставьте, мерзавцы, этот гроб: он мой.

Я умоляю, ради моей крови.

Герцог.

Прошу вас всех за дело моей крови.

Отриньте кротость и позвольте гневу

Согласоваться с острием оружья

Если ж он оскорбит нас вновь — мечам

Ножны ищите в нем: не до речей.

Кастручмо и Синеци.

Вон шпаги!

Ипполито.

Наземь тело!

Матео

Господин мой!

Напрасно! Здесь? Вы видите — мертва.

Ипполито.

Жива — я знаю!

Герцог.

Молодой безумец,

Поверишь ли хоть бы ему? Скажи мне,

Ты, обманувший дочь и оскорбивший

Надгробный плач по ней: если ты видишь

Увядшими цветы ее ланит,

А звезды, освещавшие ей тело,

Навек затмсиными, и все потоки,

Что в жилах ей несли тепло и краску,

Иссякли и замерзли, если это

Знак смерти,— так мертва. Тебе, безбожник,

Не стыдно отлучать от наших глаз

Надгробья слезы, ту же дань почившей,

Как радости — живой? Тебе не стыдно,

Что смотрят на тебя? Внемли: ты проклят

В лицо и теми, кто едва лепечут.

Ипполито.

Герцог!

Герцог.

Чего тебе? Разве жива?

Ипполито.

О, вы ее жестокостью убили!

Герцог.

Допустим. Ты б ее сейчас убил,

И варварского мавра ты свирепей.

Ипполито.

Дай целовать бескровные уста.

Герцог.

Фу! Фу! Фу!

Ипполито.

Если нельзя коснуться — дай увидеть.

Матео.

Если рассудите о чести…

Ипполито.

Честь? Дым!

Матео.

Или живой любили — позабудьте.

Герцог.

Отлично! Разыграли благородство!

Верите? Славно сделано! Прочь! Я

Подам вам помощь в удержаньи бури.

Прочь!

Уходят все с гробом, кроме герцога, Ипполито и Матео.

Ипполито.

Вы мне ран прибавили, Матео.

Матео.

Мой друг, я вас не раню, а лечу.

Герцог.

Вот славно сказано и по-дворянски!

Увы! Я знаю: море скорбной страсти

Валит таким приливом, что скрывает,

Смывает все почтенье к жизни, к чести,

К друзьям, к врагам! Забудь ее, красавец.

Ипполито.

Забыть ее?

Герцог.

Нет, нет, но потерпи.

Развод рукою смерти строг и груб

Для вас: что сталось с красотою?— труп.

Прекрасный лик не стал песком степей?

Тела цариц не падаль для червей?

Матео.

Не изрекайте дальнейших сентенций, добрый государь мой, а ускользните отсюда: видите, они уже справились, а с ним, уверяю вас, я и сам управлюсь.

Герцог уходит.

Вот, чорт возьми, будет штука, если он набьет себе на лоб шишку, вырвется и, как бешеный бык, закинет в каналу мой новый черный плащ! Надо разгулять его милость. Милорд Ипполито, не склонны ли вы пообедать?

Ипполито.

Где тело?

Матео.

Тело, как премудро изволил оказать герщог, отправилось на прокормление червей.

Ипполито.

Нет сил стоять — на перекрестке встречу.

Как выгладит любимая моя?

(Хочет итти. Матео его удерживает)

Матео.

Как?— Хуже пугала на огороде. Да не вздумайте бороться со мной: высочайший приятель платит мне по дукату за каждое падение.

Ипполито.

Забылся я.

Матео.

А вот это — сколько угодно. Оставьте себя позади себя, а сами ступайте, куда душа велит. И что это вам приспичило, ей-богу, заставить всю сволочь, которой и антонов-то огонь своих носов нечем разводить, кроме двухгрошового эля, сочинять баллады про вас? Будь в герцоге пыла хоть столько, сколько у сапожника в шиле, он бы озверел, он бы со своей свитой убрал вас со своей дороги, не отсырей их порох на трусости, и уж, ей-богу, потерять вам с три эликантских бутылки крови, если вы их догоните, и получится у вас дырка на самом неподходящем месте, чтоб тебя лекарь закатал, как младенца, свивальником.

Ипполито.

Какой у нас сегодня день?

Матео.

Вот, ей-богу, легкий вопрос! Ну да, ведь сегодня… дай-те-ка сообразить!.. четверг.

Ипполито.

Четверг!

Матео.

Вот шум из-за мертвого товара! Лопни мои глаза, женщина и при жизни своей — мертвый товар, потому что каждая женщина обязательно побывает в руках у многих мужчин.

Ипполито.

А в понеделыннк умерла.

Матео.

Для смерти это — самый поганый день в неделе. А ведь чувствовала себя отменено и даже тарелку каши скушала в понедельник утром.

Ипполито.

Возможно ль?

Так быстро догорел столь яркий факел.

Матео.

Именно так, милорд. Быстро? Да я сам видал таких, которые садились за обед в таком добром здоровьи, что хоть отбавляй, а к трем часам уже валялись мертвецки… пьяными.

Ипполито.

Несут в четверг! Скончалась в понедельник!

Вот спешка, батюшки! Наверно, саван

Был выложен заране, а червей,

Которым ею пировать, наняли

И чествовали, как гостей заезжих.

Матео.

Странные они, в самом деле, едоки, милорд, и, как шут или молодые придворные, являются без приглашения к каждому лакомке.

Ипполито.

Будь проклят день, отнявший у ней дух,

А у меня — блаженство! Пусть он будет

Отмечен указательным перстом

По полю всех календарей, на выбор

Грабителям, мошенникам, убийцам,

Как день, удачливый для их трудов.

И если наш прелюбодейный мир

Беременен изменою, кощунством,

Безбожьем, ложной дружбою, обманом,

Бранью (грех нищих), ложью (грех безумцев)

Или иным нечестием проклятым,—

Пусть разродится ими в понедельник!

Душой своей клянусь тебе, Матео,

Еженедельно склеивать в тот день

Веки, чтобы не глядели мои очи

На лица женские. И, запершись

В закрытой комнате, я стану думать

Только о смерти милой Инфеличе

Или свой череп узнавать в чужом.

Матео.

Итак, отныне вы будете совершать эти благочестивые дела по понедельникам, так как день-то он уж такой поганый. Но надеюсь, что утром по четвергам я буду заставать вас с девкой.

Ипполито.

Если, пока во мне струится кровь,

Я нежность обращу на женский вздох

В обход умершей или устремлюсь

В предел иных сверкающих очей,—

Не дай мне счастья, бог! Я буду верен

Ей в пепле и во прахе. Пусть гробница

Ее стоит, пока я жив, чтоб сгнить

Всей тленности, а памяти пребыть.

Матео.

Если у вас в животе завелся такой удивительный уродец, как добродетель, куда ни шло: песенникам и летописцам будет чем поживиться. Но если я не пронюхаю, как вы деньков через десять отправитесь в веселый дом, пусть мой нос станет английским пудингом. Следую за вашей милостью, хотя бы и в вышеупомянутое место.

Уходят.

СЦЕНА ВТОРАЯ

Другая улица.

Входит Фустиго, в фантастическом матросском костюме, и встречается с привратником.

Фустиго.

Ну что, привратник, — явится она?

Привратник.

Поскольку верить женщинам — придет.

Фустиго.

Вот тебе за труды. (Дает ему денег.) Клянусь богом, если мне когда-нибудь понадобится баба, ты можешь рассчитывать на мои деньги вернее любого миланского вельможи, а сейчас — боже упаси! Дело идет о моей родной сестре, в духе и плоти. Верно, как то, что я христианский дворянин. Прощай! Я здесь пастою, поразмыслю, пока не придет. Посылая мне эту женщину, ты не был сводником, — уверяю тебя.

Привратник.

А и был бы, сэр, не велика важность: и почище нас, привратников, люди в сводниках побывали.

Фустиго.

Батюшки! Многие этим назначения добились! Однако слушай: ты действительно попал в тот дом, какой следует?

Привратник.

Дом, полагаю, как следует — воров в нем не видал.

Фустиго.

Да нет же! Ты уверен, что это был дом моей сестры Виолы?

Привратник.

По всем описаниям, он сходится с вашими вычислениями.

Фустиго.

Не слишком высока?

Привратник.

И не слишком мала. Среднячок.

Фустиго.

Она, она самая, клянусь богом! Славные, пухлые щечки, вроде моих.

Привратник.

За малой разницей на способность краснеть — очень похожи на ваши.

Фустиго.

Дай бог! За целый дукат не хотел бы услышать, что она брыкается, а то в пути я уйму денег спустил — ехать-то пришлось все с моряками да дворянами. Вот тебе еще малость — за то, что задержал. (Дает ему денег.) Прощай, честный привратник!

Привратник.

Я у вас в долгу, сэр. Храни вас бог!

Фустиго.

Не стоит, не стоит, дорогой привратник!

Привратник уходит.

Тело христово! Никак она сама жалует?

Входит Виола.

Сестрица Виола, рад видеть, как вы функционируете. Не ожидали встретить меня здесь? Правда, сестра?

Виола.

Да, правда. Я диву далась: у кого нахальства хватило за мной посылать? Добро пожаловать, милый братец!

Фустиго.

Вот сдохнуть мне сейчас, сестра! Я прослышал, что вы замужем за пребогатым сморчком, и очень огорчился, что у меня нет лучшего платья. Вот потому и послал за вами. Вам ведь известно, как мы, миланцы, любим почваниться испанскими перчатками. А как поживают все наши друзья?

Виола.

Отлично. Сдается мне, что вы достаточно путешествовали, чтоб посеять все свои дикие ругательства.

Фустиго.

А, проказа их возьми! Ругательства? У меня их на клячу не хватит. Ей-богу, сестрица, я посеял все свои ругательства и пожал сотни две дукатов, если бы они были при мне. Пусть у меня кишки вылезут, а только я вынужден просить вас одолжить три-четыре десятка, покуда корабль не пристал. Руку на отсечение — сегодня же рассчитаюсь! Руку!

Виола.

Все это ваши старые клятвы!

Фустиго.

Как, сестра? Вы допускаете, что я способен прозакладывать свою руку?

Виола.

Ну да, да — получите: оденьтесь получше, потому что у меня для вас есть преважное дело.

Фустиго.

Вспотею за ним, как конь, если оно мне понравится.

Виола.

Не распростились ли вы с прежним хвастовством-нахальством?

Фустиго.

И мили еще не отъехал по этому здоровенному живорыбному садку — морю так называемому, как готов был распроститься со всею желчью.

Виола.

Мне это тем прискорбней, что мне нужен сущий нахал-забияка.

Фустиго.

Ну, так клянусь этим железом, что окажусь и порохом и затравкой. Сунься кто меня подпалить!

Виола.

В таком случае одолжите мне ваши уши.

Фустиго.

Уши мои принадлежат вам, сестрица.

Виола.

Замужем я за человеком, у которого и богатства и ума довольно.

Фустиго.

Сказывали мне, что у него лавка красного товару.

Виола.

Совершенно верно. Я за важным горожанином, все у меня есть, чего только жене от мужа требовать. Одна беда: нет у него вовсе той штуки, которая каждому мужчине полагается.

Фустиго.

В бога и в жизнь! Да он сущая мадрагора, ‘ли… прости господи!.. идиот какой-то, что еще хуже. А еще значит — все детки, которых он законно произведет в вашем теле, сестрица, по всем статутам окажутся пащенками?

Виола.

Ах, вы меня поняли слишком буквально, братец! Я наслышана, что кто не сердится, тот не мужчина. Я ручаюсь, что муж мой — мужчина, как на картинке, во всем прочем, кроме этого, а тут уж не раскачать его никакой бурей.

Фустиго.

Чорта с два! Побывал бы с нами на море! Тут бы его и раскачало и выкачало, потому что, вот пусть с меня кожа слезет, наш пропойный корабль валялся, как буй голландский.

Виола.

Никаким убытком его не раздосадовать, никаким ехидством из себя не вывести, никакой наглостью прислуги не возмутить. Желчи в нем не больше, чем у голубя, жала — чем у муравья. Музыканта из него не будет, а ладу в нем сколько угодно, только никак не расстраивается, и так далек он от злости, что я часто готова себе язык отгрызть за отсутствие в нем первой способности всякого женского языка — мужей злить. А мой моего, братец, никакими громами извести неспособен.

Фустиго.

Он, полагаю, сестрица, в нем уже всю кровь рассусолить успел.

Виола.

Уверяю тебя, Фустиго, что я его люблю самым нежным образом, а только сама не знаю — вот что-то у меня внутри так и подкатывает, так вот и томит, именно — томит.

Фустиго.

Так ты просто беременна, сестра, по всем данным и признакам. Да, я отчасти лекарь, а отчасти и кое-что еще. Я читал Альберта Великого и задачи Аристотеля.

Виола.

Опять, братец, промазали: не со страсти томлюсь, от злости — до смерти мне приспичило, чтоб мой терпеливец-муж забил себе в рот целого дикобраза, так, чтобы колючки у него из губ выехали, как ус голландский, и ими бы в меня так и стрелял. Исчахну я совсем, если за эту четверть месяца не взбешу его.

Фустиго.

Архангела в пятку! И четверти часа хватит: насадите ему рога.

Виола.

Фа! Это он не сочтет нелюбезностью.

Фустиго.

Да он, оказывается, на редкость почтенный человек! Так накачай его пьяным и бороду остриги.

Виола.

Фу, фу! Чепуха, чепуха! Не француз же он, чтоб по волосам плакать. Нет, братец, надо будет вот что… только не выдавать!

Фустиго.

Как повитуха, клянусь вам, сестра, или как цырюльник!

Виола.

Засядьте в ‘Черепаху’, на Христофоровской. Я вам денег пришлю. Преобразитесь во франта, пусть у вас не руки вашей возлюбленной, а шпага и военная перевязь на шее висят.

Фустиго.

Нужно еще будет большое перо на шляпу, как у французских наездников.

Виола.

О, разумеется, чтобы показать, какая у вас отчаянная башка, не то вашу шляпу примут за дурацкий колпак. Короче говоря, вы во всем должны выглядеть, как отчаянный, горластый нахал.

Фустиго.

Ну, насчет нахальства вы уж разрешите мне самому справиться.

Виола.

Оттуда направляйтесь в нашу лавку и в присутствии моего мужа целуйте меня, срывайте с меня кольца, драгоценности, что попало… Только потом отдадите, братец, по секрету.

Фустиго.

Руку на отсечение, сестра!

Виола.

Загибайте и в то, и в се, будто вас только что возвели в дворяне.

Фустиго.

Нет, будто дали четыреста фунтов в год.

Виола.

Хамите злей, чем лейтенант среди моряков-новобранцев, зовите меня своей милой, наперсницей, кузиной или еще чем, только уж не сестрой.

Фустиго.

Нет, нет! Вы у меня будете кузиной, или того лучше — кузькой. Это такое франтовское словцо у горожанок и их компаньонок, когда провожают их к мужчине в сад. А вот назвать вас, сестра, кузькиной матерью, все равно, как прямо девкой обозвать. Нет, нет! Я уж вас в лучшем виде откузиню.

Виола.

Он слыхал, что у меня есть брат, да в глаза его не видал. Так вы уж примите приличный вид.

Фустиго.

Лучший во всем Милане, будьте благонадежны!

Виола.

Забирайте товары, да не платите, оберите мой корсаж, выворачивайте карманы, кошелек, играйте в кости копилками. Только, братец, вы это все потом должны будете возвратить… по секрету.

Фустиго.

Клянусь громами этого лазурного неба, что так и сделаю, или пусть мне никогда не узнать, что такое секрет. Уж не воображаете ли вы, сестрица, что я вас обжулю, когда вы станете моей кузиной? Бог моей жизни! Вот-то буду ослом! А уж если не растрясу ему кишки, так предавай меня в идиоты.

Виола.

Рассчитайте все и действуйте соответственно. Прощайте!

Фустиго.

‘Черепаха’, сестрица! Жду там сорок дукатов.

Виола.

Туда и пришлю.

Фустиго уходит.

Закон опровергай:

Жена захочет — ляг да помирай. (Уходит.)

СЦЕНА ТРЕТЬЯ

Комната во дворце герцога.

Входят герцог, доктор Бенедикт и двое слуг.

Герцог (на ходу).

Всем воспретите вход, заприте двери…

А вы достигшее вам глаз и уха,

Под страхом смерти, ветру-побродяге

И частью не вверяйте. Дать часы!

Доктор подает песочные часы.

Доктор.

Вот государь.

Герцог.

А! Склянка на исходе!

Но, доктор Бенедикт, не лжет наука?

И сможет ли отлив сапериферный,

Спадая с тела отмели кристальной,

Его оставить прежним и сейчас?

Доктор.

Вот именно, сейчас.

Герцог.

Ее откройте!

Отдергивают занавес ложа и обнаруживают лежащую Инфеличе.

Взгляните, доктор, как прохладный пот

На теле показался.

Доктор.

Началось.

Жизненный дух, который сонным зельем

Был скован под наружной коркой льда.

Отныне пробивается наружу.

Не беспокойте!

Герцог.

Стульев!

Слуги подают стулья

Вы послали

За музыкой? Ого! Заговорило,

Музыка.

Пошло! Следить за сном и за часами.

Сядь, доктор! Герцогство вдвойне тяжеле

Моего на единой из чаш весов,

А полоумный мальчик Ипполито

В противовесе, у меня не смогут

Ее купить, будь она знаньем легче

Невесты с милостынею в приданом.

Мне легче смерть ее на Апеннинах,

Чем выдать за него. Я признаюсь,

Что знатен Ипполито и таков он

(Не будь он крови родовых врагов),

Что сам бы я ловил его в зятья,

Но в князя прихоть льется с эмпирея,

И мудрено найти ей параллели.

Слуги.

Проснулась!

Герцог.

Живо, доктор Бенедикт!

А вы — хотите жить, так подтверждайте

Все то, что доктор или я объявим.

Потом вы с ней отправитесь в Бергамо

Инфеличе (пробуждаясь).

Какой ужасный сон!

Доктор.

Леди!

Инфеличе.

А?

Герцог.

Детка!

Ну, Инфеличе, что с тобой? Скажи!

Инфеличе.

Отлично! Доктор-то зачем? Здорова

Герцог.

Не совсем. Бледная рука болезни

Похитила тебя от торжества:

Едва губами ты коснулась чаши,

Целованной любимым, как холодной

Росой покрылись щеки, точно смерть

Рыдала над гибелью такой красы.

Инфеличе.

Я помню

Наш пир, но я не помню нездоровья.

Герцог.

Не помнишь, значит, как ворвался вестник

И огласил нерадостную новость,

Что умер он?

Инфеличе.

Как, вестник? Кто же умер?

Герцог.

Ипполито. Ах, не ломай ты рук!

Инфеличе.

Гонец не видан, вести не слыхала.

Доктор.

Верьте мне: это так, княжна.

Герцог.

Ну, вы?

1-й слуга.

Действительно, сударыня.

Герцог.

Ну то-то!

Инфеличе.

Убили вы его, теперь — меня.

Герцог.

О Инфеличе, не терзай себя!

И раньше злая весть тебя сразила,

Как громом в сердце, так что быстрый ток

Жизни замерзнул.

Инфеличе.

Это все неправда.

Неправда! О, безжалостный отец!

Герцог.

И нам пришлось всей хитростью науки

Жизнь возвращать в тебя.

Доктор.

Так было, леди

Герцог.

Эх, ну! Вы все не верите? Друзья,

Клянемся, что ли? Мало мы возились?

Слуги.

И как еще, великий государь!

Герцог.

Смерть так переменила весь твой облик,

Что, будь еще в живых твой Ипполито,

Я на коленях бы его молил

Взять тебя замуж. И сейчас я каюсь

В своей жестокости к нему и роду.

А ты о нем не плачь: ведь все мы смертны.

Доктор, что место, где она так часто

Видала его в жизни, ей не вредно?

Доктор.

Да, несомненно, вредно.

Герцог.

Вредно, вредно.

Итак, дитя, ты поезжай в Бергамо.

Инфеличе.

Куда угодно вам — везде тоска

Герцог.

Карета подана. Вокруг Бергамо

Прекрасный воздух, тропки, кабаны…

Да! Ты охоться, присылай нам дичь,

Сраженную как бы в Киприйских рощах

Твоей рукой прекрасной. Покажите,

Где стать и как стрелять, и пусть, охотясь,

Убьет тоску. Ступай, дитя, обирайся

Сегодня ночью уезжать в Бергамо.

Инфеличе.

О я, несчастная! (Уходит.)

Герцог.

Следить за нею

Ни слова, что ее похоронили

Или что это призрак ей посмертный:

Повешу всех за слово ‘погребенье’!

1-й слуга.

Уж скорей по-гречески заговорю, государь, чем такое смертное слово вымолвить.

2-й слуга.

А я так по-уэльсски, что еще труднее греческого.

Герцог.

За нею! Прочь!

Слуги уходят.

Ну, доктор Бенедикт,

Заметили вы, как в лице менялась

При имени его и смерти? Вот бы — вправду!

Доктор.

Возможно.

Герцог.

Как? Ему желаю смерти.

Доктор.

Желание осуществимо. Слово —

И вот вам яд, готовящий могилу.

Я недурной знакомый Ипполито,

Считаюсь другом, припаду на грудь

И до смерти ужалю. Яд все может.

Герцог.

Исполни — полнаследства отдаю.

Доктор.

Да будет так. Хоть грех горит в огне…

Герцог,

Престол — покров грехам: твой грех на мне.

Уходят.

СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ

Улица.

Входят Кастручио, Пиорато и Флуэло.

Кастручио.

Синьор Пиорато, синьор Флуэло! Станем мы забавляться? Ударимся об заклад?

Флуэло.

Все, что угодно, лишь бы смеху потомство зародить.

Кастручио.

А у меня в мозгу, действительно, зашевелилась сейчас преигривенькая затея. Она способна доставить нам отменную потеху.

Пиорато.

Давай, давай! А где место действия потехи-то?

Кастручио.

В доме синьора Каадило, терпеливого человека, нет — чудовищно терпеливого мужчины. Говорят, что кровь в нем невозмутима и что он вытянул из всех мужчин терпенье, а из женщин — постоянство.

Флуэло.

Вот оно, почему теперь столько девок развелось!

Кастручио.

И столько сволочей.

Пиорато.

Правильно!

Кастручио.

Короче говоря, ходит слух, что он так кроток, так приветлив, так вынослив, что его действительно ничто не раздражает. Теперь давайте придумаем, какой должна быть шутка, чтобы сделать это зерцало терпенья таким же бешеным, таким же свирепым, таким же полоумным, как английский рогоносец.

Флуэло.

Вот была бы потеха! Только как же этого добиться?

Кастручио.

Предоставьте мне: у меня есть штука, план, мечта, замысел, который его ужалит, ей-богу, даже будь у него в пузе с наперсток крови, а печень не больше кабацкого жетона.

Пиорато.

Ты-то его уколешь? Ты-то его раздразнишь? Ты его разозлишь? Ах, знаю я его испытанный нрав! Ты его уязвишь? Да ведь терпенье-то у него превыше всех обид человеческих: ты скорей заведешь желчь в ангеле, чем грубое настроение в нем. Да вот приведу вам пример. Невероятно сдержанный синьор Кандило пригласил как-то к себе одного неаполитанского вельможу, человека удивительных вкусов и не менее удивительного гастронома, заклиная свою жену именем всей взаимной любви приготовить угощение, достойное столь почтенного лакомки. Она, верная истинно-женской природе, жадной не упустить возможности самого крайнего оскорбления, и полагая, что ей наконец подвернулся случай потешить свой норов, умышленно пренебрегла приготовлениями и оказалась не только без замечательных, но и вообще без всяких кушаний. Он же, согласно кротости своего духа, занимал господ и учтивой беседой заполнял время настолько, насколько это возможно горожанину. В конце концов вельможи превратились в голодающих, потому что обед так-таки и не был подан, желудки их оказались обманутыми, а зубы — в дураках, и если уж злоба способна охватить человека, так здесь имелся достаточный предмет к раздраженью любого гражданина на свете, не будь он окончательно доведен супругой до сумасшествия.

Флуэло.

Да не сойти мне с этого места, случись такое со мной, я бы учинил зверскую расправу над супругой и всеми ее присными! Во-первых, всех мужчин насадил бы на вертел, зажарил бы всех девок, испек бы хозяйку, да и подал бы гостям на стол.

Пиорато.

Да, это б всякий сделал, но не он.

И ты его рассердишь? Ты расстроишь

Какой-нибудь дрянной, безмозглой шуткой?

Кастручио.

А вот вам христова кровь, синьор Пиорато, что я ставлю против вас, который порочит мою затею, сотню дукатов за то, что я его раздразню, что я его рассержу, что я его взбеленю.

Пиорато.

Есть! Лапу! Вы — свидетелем, Флуэло!

Кастручио.

Свидетель есть. Мы бьемся об заклад.

За мной! Туда отсюда недалеко.

Я живо разозлю его, дитя,

И сто дукатов загребу шутя.

Уходят.

СЦЕНА ПЯТАЯ

Лавка Кандило.

Джордж и двое приказчиков. Входит Виола.

Виола.

Подите вы! Уж и знаменито вы свои товары разложили! Небось в самом деле так думаете, а? Одна штука здесь, другая там! Вам действительно нужен отменно терпеливый хозяин.

Джордж (в сторону).

Ей-богу, ведь у нас проклятая хозяйка!

Виола.

Заворчал уже, а? Заворчал? Хотелось бы мне, чтоб хозяин ваш или я были чуточку посердитей! А то терпеливая пара перепортит в доме всю прислугу, чуть под крышу войдет.

1-й приказчик (в сторону).

Это вы-то терпеливы? Как же! Таким только чорт бывает, да и то только, когда озвереет.

Входят Кастручио, Флуэло и Пиорато.

Джордж.

Что надо господам?

1-й приказчик.

Купить изволят?

2-й приказчик.

Голландское, батист, лино-батист.

Кастручио.

А где синьор Кандило, твой хозяин?

Джордж.

Ей-богу, синьор, он там с кем-то торгуется. Сейчас придет.

Кастручио.

Чорт! Дай взглянуть лино-батист, да лучший.

Джордж.

Лучшего во всем Милане не сыщете, сударь. Вот кусок. Могу предъявить господам и великолепный миткаль на рубашку. Это сейчас исключительно изящная мода, самая деликатная и придворная. Мягкая благородная набойка, сквозь прорези двух кусков ласковой тафты. Ах, как отчетливо, красиво и даже довольно великолепно!

Флуэло.

Как лихо языком вертит, мерзавец!

Пиорато.

Ручаюсь, что его мастерили, здорово похваляясь.

Кастручио.

Она и есть, про что ты говорил?

Джордж.

Материя-то? Она самая! Она самая непорочная изо всех, кого вы изволили щупать, с тех пор как стали барином. Вы только посмотрите, какая она гладкая да чистая… во! Гладкая, как чело Цинтии, и чистая, как какие-нибудь сыновья и наследники, когда промотаются дочиста.

Кастручио.

Лихорадка болтовне твоей! Груба.

Джордж.

Что вы? Это она-то груба? Ну, так уж если вы на нее лихорадку накличете, так из нее всякая грубость вылезет, мигнуть не успеете.

Флуэло.

А что? Отбил французскую забранку?

Джордж.

Извольте взглянуть, господа! Вот вам другая. Милости прошу сравнить — сравните деву со шлюхой.

Кастручио.

Фу! Из тех, кого вы назвали, я и получше видал: поглаже, да и почище.

Джордж.

По вкусу вам, может, и больше подходили, а уж чтоб были больше к лицу — не найдете.

Входит Кандило.

Кастручио.

Вот он! Подайте вид, что мы уходим.

Идем, идем — поищем у других!

Кандило.

Что? Что? В чем дело?

Джордж.

Господин нашел изъян в лино-батисте да рассердился безо всякой к тому причины.

Кандило.

Вовсе без причины?

И потому вы дали им уйти?

Ах, можно задержать вас на два слова?

Флуэло.

Зовет нас.

Кастручио.

Тем удачней будет шутка.

Кандило.

Привет мой франтам! Просим вас поближе.

Простите грубости людей — боюсь,

Он по-приказчичьи вам наболтал. Лино!

(Разворачивая.)

Взгляните, господа, вот… нет… да — этот!

Даю вам слово честного торговца,

Тканье — как раз: ни слабо, ни жестко,

Как черноты подделки далеко.

Кастручио.

Так. А почем расцениваете?

Кандило.

Пятнадцать шиллингов за ярд. По чести.

Кастручио.

Это слишком дорого. А как по-вашему: сколько ярдов в куске?

Кандило

По-моему, семнадцать ярдов будет.

А сколькими дозволите служить?

Кастручио.

Дайте прикинуть. Эх! Кабы получше!

Кандило.

Ну, словом, лучшего в Милане нет.

Кастручио.

Вот что: отрежьте мне на целый пенни.

Кандило.

Ха ха! Да вы веселый господин!

Кастручио.

На пенни, говорю.

Кандило.

Лино-батисту?

Кастручио.

Лино-батисту! Да, лино-батисту на пенни. Да, в христа-бога кровь! Не слышали? На целый пенни! Оглохли?

Кандило.

Оглох? Нет, сэр. Но признаюсь, что редко

Товар таких заказчиков встречал.

Кастручио.

Ну, так если вы и ваш лино-батист нами брезгуете,— будьте здоровы!

Кандило.

Подождите, пожалуйста! Одно слово, синьор: объясните, сделайте милость. Зачем вам столько понадобилось?

Кастручио.

Ей-богу, вам что? Захотел на пенни.

Кандило.

На пенни? Что ж, пожалуйте — отрежем.

2-й приказчик.

Подумайте! На пенни, госпожа!

Виола.

На пенни! А назвался дворянином!

Кастручио.

Нет, нет, не так.

Кандило.

В чем дело, господин почтенный? Прикажете с этого конца отрезать?

Кастручио.

Нет, нет — и не оттуда.

Из середины — или не возьму.

Кандило.

Из самой середины? Вот, извольте!

Монета в пенни есть?

Кастручио.

Да, вот смотрите.

Кандило.

Позвольте ее мне.

Флуэло.

Вот-то шутка!

Виола.

Испортит весь кусок?

Кандило.

Жена, терпенье!

Виола.

Дурака ли валяете со своим терпеньем? Господа, могли бы вы во всем городе кого-нибудь другого, кроме моего мужа, выискать, да и дурачили бы.

Кандило.

Примите во внимание ее пол

И пропустите ее речь. Голубка,

Так отобьете всех моих клиентов.

Виола.

Шелудивые клиенты! Вы эту сволочь клиентами называете?

Кандило.

Терпенье, женка!

Виола.

Чорта ли в терпеньи!

Джордж.

Стопой господней клянусь вам, хозяйка, что это шайка каких-то озорников.

Кандиле.

Извольте взглянуть, господа: вот ваша покупка. Покорнейше благодарю! Деньги с вас получены. Запомните, пожалуйста, мою лавку, прошу не забывать и быть моими постоянными покупателями.

Виола.

Нечего сказать, покупатели!

Кандило.

Дайте мне возможность еще на вас заработать.

Виола.

Очень нужно!

Пиорато.

Итак, ты проиграл мне сто дукатов.

Кастручио.

Да, да, сознаюсь: может быть, что ‘оно’

Не женщина и не мужчина. Шутим,

А в нем волненья, гнева хоть бы след:

Наверно, голубь он — в нем желчи нет.

Флуэло.

Сознайтесь: сердитесь, хоть ловко скрыли?

Признайтесь, что сердиты?

Кандило.

Как могли вы

Подумать, что волнуюсь и сержусь?

Он взял товар, я взял у него деньги —

Так где ж причина, чтобы мне сердиться?

Ее и лучший логик не найдет.

Флуэло.

Да не нахальство — взять лино на пенни

И вырезать посереди куска!

Фу! По себе сужу: овца вспылит,

Торгуй она батистом, да ей-богу!

Кандило.

Тогда позвольте мне ответить вам:

Я здесь для угожденья всем, кто купит,

И их капризам, нет обид от них:

Но взявши с одного — возьмем с других.

А, может быть, ему не больше надо?

И пенни — деньги, взять его не бунт:

На пении плюнешь — потеряешь фунт.

Торговец должен чорту угодить

Терпеньем, если чорт пришел купить!

Флуэло.

Вот чудо-человек: ничем не сбить!

Ах, если б женщинам такими быть!

Кандило.

А чтоб вам подтвердить, что я доволен

Всем происшедшим: Джордж, неси братину.

Я выпью за здоровье господина,

Что только что дал денег мне.

Виола.

Тьфу, пропасть!

Всю нашу прибыль станем пропивать

Во извинение лино на пенни.

Входит Джордж с братиной.

Кандило.

Жена, пей за здоровье господина.

Виола.

Выпила, как же! (Разливает вино.)

Кандило.

Джордж, налей еще.

Вина — моя: толкнул.

Пиорато.

Судьба — коса:

Такому мужу да жена-оса.

Флуэло (в сторону).

Серебряная с позолотой. Ею

Я шутку разыграю и наверно

Заставлю взбелениться. Друг Кастручио!

Тебя жалеючи, я выбрал план,

Как выручить твои дукаты. Верный!

Он всякого терпения лишит.

Кастручио.

Благоприятствую таким проектам.

Флуэло.

Довольно! Хватит!

Возвращается Джордж с братиной.

Кандило.

Господа, за вас,

За ваши посещенья: рад служить вам!

(Пьет.)

Кастручио.

Я отвечаю вам, синьор Кандило. (Пьет.)

Теперь вам, выигравшему сто дукатов!

Пиорато.

Кастручио, я вам до дна отвечу. (Пьет.)

&nbsp, Синьор Флуэло!

Флуэло.

Ты меня подводишь:

Я вам последний человек.

Джордж, снова!

Джордж уходит и возвращается с полной братиной.

Флуэло.

Вот это хорошо, почтенный Джордж!

Итак, синьор Кандило, — это ваше.

Кандило.

О, извините! Это не по мне.

Флуэло.

Вы не ответите?

Кандило.

Да, но не этим:

Любовь большая — в малом.

Флуэло.

Без пословиц!

Клянусь — все выпьете.

Кандило.

Да нет, не выпью.

Флуэло.

Не отвечать? Я унесу братину.

Кандило.

Братину? О, как вам угодно, сэр!

Флуэло.

Возьму, клянусь вином! (Пьет.)

Кастручио.

Ответьте — стащит.

Флуэло.

Ну, вам за здравие я выпил все.

Что ж, станете вы отвечать мне тем же?

Кандило.

Этим не грешен.

Флуэло.

Ну, тогда прощайте!

Ей-богу, я братину унесу.

Кандило.

Если это вам нравится — отлично.

Флуэло.

Да, она мне нравится и, как вы сами говорите, отличная. Прощайте, синьор Кандило!

Пиорато.

Прощайте, Кандило!

Кандило.

Всегда рад господам!

Кастручио.

Ничуть не тронут?

Его терпенья не перехитрить.

Кастручио, Флуэло и Пиорато уходят, унося братину.

Джордж.

Я вам, хозяйка, говорил с самого начала, что все это озорники!

Виола.

Вот так дурак! Вот так муж! Вот так сумасшедший! Надеюсь, вы не дадите им ушмыгнуть с серебряной вызолоченной братиной, лучшей во всем доме. Бегите, молодцы, учините за ними погоню!

Кандило.

Сдержись, пожалуйста! Все обойдется.

Ступай-ка, Джордж, и отыщи констэбля,

Да попроси спокойно — их вернуть.

Шуметь не надо — это господа,

И сделано-то больше на потеху.

Все шутка, хоть и далеко заходит.

Поэтому обставь полегче. К делу:

С констэблем по пятам.

Да поспеши.

Джордж уходит.

Виола.

Терпеливец вы, мокрая курица! Неправа я, что ли? Полюбуйтесь, до чего нас ваше терпенье доводит: всякий вас оседлал и поехал. Станете вы скоро кобылой для общественной гимнастики! И какой прок женщине от такой тряпки! Лучше бы мне такого мужа, чтоб лупил меня трижды на дню, чем чтоб его два раза в полчаса провели. Ох, так и пожгла бы я все товары со зла!

Кандило.

Пожалуйста, уймись. Будь мне женою,

То есть будь терпеливой: муж с супругой

Имеют душу общую — так надо.

Зачем одной с другой искать разлада?

Виола.

К чорту ваши увещанья! Но если только моя братина пропала…

Возвращаются Кастручио, Флуэло, Пиорато и Джордж.

Кандило.

А вот и они!

Джордж.

Сэр, констэбль отпустил их со мною. Ничего тут особенного не выйдет, потому что он стоит за дверьми.

Кастручио.

Констэбль — приятель Абрам.

Флуэло.

Какого чорта вы нас задержали?

Кастручио.

Нас задержать! Чорт!

Кандило.

Не ругайтесь, франты.

Вас ваша брань волнует — не меня.

У вас жены братина: серебро.

Флуэло.

Нет, наша в позолоте.

Кандило.

Вами взята,

Да, злато в ней — на вас тем больше зла-то.

Кастручио.

Надеюсь, вы не рассердились, сударь?

Кандило.

Сбылась надежда — я не рассердился.

Флуэло.

Нет, а немножко-то пришли в движенье.

Кандило.

Я? Нет — вы двигались: вас привели.

Кастручио.

Но вы от гнева и от нетерпенья

Велели взять нас.

Кандило.

Нет, вы обознались.

Я сделал это только от терпенья,

А не от гнева. Если б я сердился,

Так стал бы вас преследовать судом

И доводить до сраму. Так у знати

Вражду возводят из-за пустяков.

Весьма прискорбно. Жизнь теряют люди

За деньги, что едва ладонь покроют.

Весьма жестоко. Те уязвлены,

Кто ищет жизнь отнять. А мой закон:

Без гнева потерять и миллион.

Флуэло.

Счастливый человек! Ты судишь право,

И государству от такого — слава.

Кандило.

Пора за стол садиться, господа.

Не уходите — я прошу обедать.

Кастручио.

Я не видал, чтоб даже ломовой

Ответил здесь отказом. Я не (буду первым.

Пиорато.

Ни я.

Флуэло.

Ни я.

Кандило.

Попросим и констэбля.

Джордж, позови. Пусть будет в подтвержденье

Того, что не сломать во мне терпенья.

Уходят.

АКТ ВТОРОЙ

СЦЕНА ПЕРВАЯ.

Комната в доме Белафрон.

Входит Роджер со стулом, подушкой, зеркалом и жаровней. Расставив эти вещи, вынимает из кармана флакон краски, а из другого — две коробочки: одну — с румянами, другую — с белилами. Аккуратно переставляет все эти предметы, напевая отрывки старых баллад. Наконец, как только он принялся себя размалевывать, Белафрон свистит ему из-за сцены.

Роджер.

Ей-богу, сейчас!

Белафрон (за сценой.)

Чего там уродуете?

Роджер.

Вас ради, ей-богу: дырку вам штопаю в белом шелковом чулке.

Белафрон.

Зеркало здесь? А коробки с красками?

Роджер.

Есть, ей-богу. А коробки с красками тоже, кажется, здесь… да, здесь. Здесь обе ваших комплекции, а не будь у меня самого на лице все четыре комплекции, вечно бы мне ходить с препаскуднейшей рожей. Уж я вижу, что кое-кто из мужчин не хуже баб родились под злою планетой. Чорт возьми! Сейчас я еще поганей выгляжу! А ее лицо ОТ этого сияет самым предосудительным образом. Тут либо какая-то хамская хитрость в мазке, либо это специально женская помада.

Входит полуодетая Белафрон, садится, завивается щипцами и подкрашивает себе губы.

Белафрон.

Где мои брыжжи и плоильник, тупица?

Роджер.

Плоильник ваш изволит совокупляться с вашими брыжжами на буфетной полке или на буфетном полку.

Белафрон.

Давайте их. Что у вас суставной ревматизм, что вы скорей не двигаетесь? (Бьет его.)

Роджер.

В пальцы бы вам ревматизм, пока драться не отучились! Поймайте-ка! (Уходит.)

Белафрон.

Я тебя, собака, поймаю, погоди ты у меня ворчать.

( Поет.)

Купидон мой бог, как мой ноготь гол!

Выпорю его, коль милый не пришел.

Возвращается Роджер с плоильником и брыжжами.

Роджер.

Вот брыжжи. Мне их, что ли, плоить?

Белафрон.

Да, почтенный Роджер… нет, постой-ка! Пожалуйста, подержи это, милейший. (Продолжает напевать. Роджер держит зеркало и свечу.) Вниз, вниз, вниз, падаю и поднимаюсь.

Роджер.

Ну, так вам, ей-богу, пора закрывать лавочку, если уже и подниматься перестали.

Белафрон.

Какую лавочку, приятель Абрам?

Роджер.

А вот эту самую, где торгуют повышением и понижением или торговым падением.

Белафрон.

Мы начинаем понимать друг друга.

Роджер.

Я знаю, кто поплатится за это.

А как я сейчас выгляжу, хозяйка?

Белафрон.

Как вам и положено: как шестипенсовая сволочь-сводник.

Роджер.

Чем вам обязан. В самом деле, я .выгляжу, как старинная пословица: чорту свечу держи.

Белафрон.

В бога и в жизнь! Да я вам нож в пузо воткну, если будете мне так дерзить! Что? (Пост.)

Здравствуй, девка, чудо красоты… гм! гм!

Как живем, сэр Плут, долг забыли вы… гм! гм!

Плевала на вас, сэр! Что за шик сегодня!

Фа-ля-ля-лира-ля.

Вы ли это, сэр, плюгавейший из сотни?

Фа-ля-ля-лира-ля.

Болячка заешь! Как ты мне зеркало держишь?

Роджер.

Как дверь — пальцами.

Белафрон.

Нет, миленький Роджер, пожалуйста, держи хорошенько. (Поет).

Страстных птичек щебет…

А сегодня гости придут, ручаюсь своей крошечной невинностью: нос зачесался.

Роджер.

Вот и я сегодня ночью то же сказал, как за нос блоха кусала.

Белафрон.

Есть. Сунь мне теперь брыжжи. Платье мне, платье! Где шнурки, вот пропасть! Роджер!

Роджер.

Вы уж давно пропащая.

Стук.

Белафрон.

Смилуйся, господи! Не один, так другой болван ломится.

Роджер.

Прикажете, сударыня, отпереть болвану?

Белафрон.

А эта дрянь так здесь и будет валяться? Убрать, живо! Да, да: стучи на свою голову, кто ты ни на есть! Так. Ну-ка, подсеки нового лосося да подтягивай его к берегу.

Роджер уходит.

Хоть я на него и не лакома, а завтрак из него сделаю.

Входят Флуэло, Кастручио и Пиорато с Роджером.

Флуэло.

С утром вас, кузька!

Кастручио.

Как поживаете, дорогая приятельница?

Пиорато.

Здравствуй, мартышка. Как поживаешь, миленькая поганка?

Белафрон.

Отлично, миленький поганец.

Флуэло.

Роджер, дай, пожалуйста, свету, прошу тебя.

Роджер.

Приходится вам просить, синьор, ибо все мы, живущие в сей юдоли скорби, черны, как геенна огненная. (Уходит за свечой.)

Кастручио.

Хорош ли у вас табак, Флуэло?

Флуэло.

Понюхайте.

Кастручио.

Щекотливая штука, должно быть: так в нос и заехала.

Возвращается Роджер со свечой.

Роджер.

Вот вам червонец свету, синьор.

Белафрон.

Что, мерин бесхвостый? Ты там на что намекаешь?

Роджер.

Я только сказал, что бог посылает нам свет небесный, или некоторое количество золотых с ангелом.

Белафрон.

Ступай за вином да половину вылакай по дороге.

Роджер.

Господа, мне велено принесть вина да вылакать половину.

Флуэло.

Слушай, Роджер!

Кастручио.

Нет, дай я скажу!

Пиорато.

Погоди ты, клещук!

Роджер.

Извольте приказывать оба сразу, господа.

Пиорато.

Стой! Какое вино всего полезнее по утрам?

Роджер.

Сэр, для моей хозяйки лучшее — ‘Гиппократ’. Она будет очень рада, если я его принесу.

Флуэло.

Гиппократ? Вот же тебе кругляк, змееныш ты этакий!

Они дают деньги.

Роджер.

Так, господа! Здесь выходит всего шесть шиллингов, шесть пенсов. Полгаллона и калач. (Уходит.)

Кастручио.

А вот табак ‘Геркулес’. Не угодно ли познакомиться?

Белафрон.

Только не мне! От этого табака у вас изо рту лисьей мочевиной несет. Вы где вчера ужинали?

Кастручио.

В таком месте, дорогая приятельница, где за ваше здоровье плясали канарку, ей-богу! Вас там не хватало.

Белафрон.

Чтоб я там была? Со всеми вашими шлюхами, свет мой! Чорт с вами, плевать мне на них! А вы-то когда перестанете из-под чужих кур яйца высасывать?

Кастручио.

Что вы, приятельница? Честное слово, верьте — не верьте, а там ни одной курицы не было. Спросите Флуэло.

Флуэло.

Да нет же, кузька! Ей-богу, не было: одни петухи! Синьор Маловелло пил твое здоровье.

Белафрон.

Ах, сволочь! Там был этот коновал?

Флуэло.

А рыцарь, сэр Оливер Лоллио, присягал, что готов поставить тебе тафтяную юбку, чтоб только тобой разговеться.

Белафрон.

Мной? Да я ему рожу сворочу, к чертям выкину, крысолова! Самый сопливый невыволока!

Пиорато.

Многие, правда, считают этого Лоллия дураком, но он — замечательный дурак.

Белафрон.

Да и нашел последователей. Изо всех этих драчливых, грязных рыцарей именно не терплю, чтоб он ко мне прикасался.

Кастручио.

Что с тобой, девка? Разве пархат?

Белафрон.

К чорту его! Не дожить ему до такой чести! Да и парша сесть на него брезгует! Парши достойны те, кто получше его, а его поганый рыцарский шлык мне просто претит пригонять, потому что он — твой ольдерменский халат: кролик снаружи, а внутри лиса, и больше ни пера. Этот размилейший Оливер баранину жрать, пока не треснет, будет, а за точку ножа платить, так он, челюсть его тощая, ничего не даст.

Пиорато.

Язви его! А ты сажай его против солонки и ни крошки не давай ему, пока всем полной порции не отпустишь.

Флуэло.

Лорд Элло, дворянин в услужении, тоже к нам присоединился. Ей-богу, наши носилки взял: пришлось ему путешествовать к одному горожанину — денег для своего лорда занимать.

Кастручио.

Ну и осел же лорд, если стал деньги занимать у горожанина.

Белафрон.

Нет уже, прости господи, и осел же горожанин, если даст лорду взаймы.

Входят Матео и Ипполито, он, поклонившись компании, отходит в сторону, как чужой. Роджер входит за ними. Вид у него удрученный, в руках бутылка. Он становится поодаль.

Матео.

Франтам наше почтение! Смею сказать, что встретил вас как нельзя кстати, синьор Флуэло.

Флуэло.

Смею сказать, что и вы как нельзя более кстати здесь, синьор Матео.

Матео.

А как поживает моя маленькая милашка?

Белафрон.

Не хуже своего поклонничка: вот перед ней три придворных блюда, а есть в них нечего. Ну, что там? Какого чорта ты так стоишь? Очумел, что ли?

Роджер.

А и, ей-богу, так.

Белафрон.

Почему вина не разливаешь?

Роджер.

Ей-богу, я его уже все разлил — все вино, какое вам господа поставили, пролилось: налетел на меня, малость, посыльный да так с ног повалил, что ни капельки не осталось.

Белафрон.

Вот мне напасть, что позволила такой сухой репейной роже у себя под носом разрастаться. Вид у вас, как у облезлого кота перед вешанием. Провал меня возьми, если он всех денег не спер и нас всех не обставил!

Роджер.

Нет уж, ей-богу, правда: ничего не пер.

Белафрон.

Многим господам ты так услуживал?

Роджер.

Не больше пяти сотен, кроме приказчиков и прислуги.

Белафрон.

Убавил. Страшно стало, что стащу их?

Роджер.

С вас станется, их также упрете.

Белафрон.

Фу! Ах, режь мне шнуровку, поклонничек: сейчас родимчик хватит — так уж меня его хамство злит!

Флуэло.

Чорт знает что1 Да не из-за несчастной же винной бутылки!

Матео.

Да нет же, милая Белафрон, ради поросячьего визга!

Кастручио.

На, Роджер, принеси еще. (Дает денег.) Право же, это просто несчастный случай, приятельница.

Белафрон.

Прочь с глаз моих, негодное пуританское отродье!

Роджер.

Еще бутылку? Есть, ей-богу.

Белафрон.

Ты и эту разлей.

Роджер уходит.

Поклонник мой, а это же что за господин? Ваш друг?

Матео.

Боже мой! Стул ему, стул! Дорогая, если вы меня любите, окажите внимание этому господину и приветствуйте его полюбезнее.

Белафрон.

Очень рада вас видеть. Садитесь, пожалуйста.

Ипполито.

Спасибо, сударыня.

Флуэло.

Да ведь это граф Ипполито? Прошу вашего прощенья, Синьор. Вы здесь все время прогуливались, а мы и не заметили! Разрешите вам предложить стул. Вы здесь посторонний, а мы знаем уже все местные порядки.

Кастручио.

Угодно вам? (Предлагает табаку.)

Ипполито.

Нет, добрый мой Кастручио.

Флуэло.

Я вижу, вы забросили двор со времени кончины вашей возлюбленной. Вот уж было нежное создание! Прошу вас, дорогая, вы уж разрешите нам всем этим заняться, по праву нашего знакомства. Соблаговоли вы назначить нам свидание на квартире моей кузьки, я бы вам устроил банкет.

Ипполито.

Сэр, я не заслужил вашу любезность.

Кто та, кого вы называли кузькой?

Флуэло.

Ей-богу, бедная дама, раньше была в хорошей среде, из тех, за кем числится процесс и кто живет в доме стряпчего.

Ипполито.

Она замужем?

Флуэло.

Ого! Поскольку могут быть замужем шлюхи, солдатки и тому подобные. Вы ее раньше не видели?

Ипполито.

Не видел. Очень милое созданье?

Флуэло.

Клянусь богом, когда вы ее узнаете, как мы ее знаем, вы присягнете, что — милейшая, добрейшая, нежнейшая, очаровательнейшая мартышка под небом. Кожи атлас не нежнее, батист не белее.

Ипполито.

Похоже, что продажная красотка.

Флуэло.

Да, как и все красотки: девка — клад.

Ипполито.

Весьма печально, что она — клад-девка.

Матео.

Ей-богу, тебе следует, дорогая.— Э, что вы это, синьоры? Шептаться? Не бился я с вами об заклад, что неделя пройдет — и встречу вас в непотребном доме?

Ипполито.

Да, радуйтесь: вы выиграли ставку.

Матео.

Как вам понравилась моя госпожа?

Ипполито.

Как госпожа-то она хороша, да лучше еще будет, если она не станет вашим господином. Я нарушу все правила, господа: будьте здоровы!

Матео.

Бога за ногу! Вы от нас не уйдете.

Белафрон.

Синьору наше общество не по вкусу.

Флуэло, Кастручио и др.

Покорнейше просим остаться!

Ипполито.

Поверьте: у меня дела. Простите!

Матео.

Меня не вызовете через полчаса?

Ипполито.

Возможно.

Матео.

Возможно? Как же! Можете поклясться. Вы так настойчивы, что, право, я зайду. (Уходит.)

Белафрон.

Это еще что за печальная картина, поклонник?

Матео.

Это граф Ипполито, славный граф.

Пиорато.

Жидовочка! Блестящей нет в Милане.

Кастручио.

Да разве вы ничего не слыхали про графа Ипполито, приятельница?

Белафрон.

Плевала я на ваших графов, если они такие дохлые.

Матео.

Он так разочарован, мудрейшая Белафрон. А вы, благородные любезники, давайте-ка ужинать и графа пригласим. Ты на председательском месте сидеть будешь, шлюшка.

Белафрон.

Шлюшка? Ах, вы судак разварной!

Матео.

Объявляю королевское перемирие. Изволь, принимаю на себя весь ужин, лишь бы его рассмешить.

Кастручио.

Просто хамство так изменять своей молодости с этой тиранкой меланхолией.

Матео.

А все из-за женщин.

Белафрон.

Женщины? Небось, девка какая-нибудь! Что это за цаца?

Пиорато.

Слышала бы она вас!

Флуэло.

Ей-богу, и мне того же хочется.

Белафрон.

Нет, поклонничек, что это за женщина?

Матео.

Фа!

Белафрон.

Пожалуйста, скажи. Поцелуй — и скажи. Уверяю тебя: он порядочный человек, раз так по женщине убивается. Ну, подлец кто?

Матео.

Клянусь богом, не скажу, не могу, ей-богу, голубка. Сделано, господа? Сегодня ночью в Антилопе. Да, потому что там самое лучшее вино и самые расторопные половые.

Флуэло.

Идет! В Антилопе.

Кастручио.

Идет! В Антилопе.

Пиорато.

Идет! В Антилопе.

Белафрон.

Сегодня ночью не могу там быть.

Матео.

Не можете? Богом клянусь, должны!

Белафрон.

Нет, богородицей клянусь, не должна!

Флуэло.

Ну, так отложим до пятницы. Тогда придете, кузька?

Входит Роджер.

Белафрон.

Ладно.

Матео.

Вы самая злющая обезьяна! Роджер, убедите свою хозяйку ужинать с нами в эту пятницу. Вам лучше всего будет явиться распоясой, как сумасшедшая, в корсетке, а лиф подкладкой наружу вывернуть, точно сущая девка — черным ходом от своего повелителя улизнула.

Белафрон.

Ну, ну, к чорту!

Кастручио

Пора обедать. Идем Матео?

Все.

Да, да, Прощай, девка!

Белафрон.

Прощайте, мальчики!

Уходят все, кроме Белафрон и Роджера.

Роджер, за каким вином тебя посылали?

Роджер.

За пащенком, а то, будь оно честно зачато, сюда бы войти посовестилось. Вот они шесть шиллингов, пащенку алименты!

Белафрон.

Жульническая компания! О, милый Роджер, сбегай в харчевню, купи мне жаворонков получше.

Роджер.

А может, тетерю?

Белафрон.

И то правда — парочку, если не слишком дорого.

Роджер.

Одну куплю, другая и так здесь. (Уходит.)

Входит Ипполито.

Ипполито.

Что, джентльмен, мой друг уже ушел?

Белафрон.

Только что спину показал.

Ипполито.

Прощайте.

Белафрон.

Могу направить вас к нему.

Ипполито.

Прошу вас.

Белафрон.

Угодно нам остаться? Ждать недолго.

Ипполито.

Мне все равно.

Белафрон.

Прошу садиться.

Ипполито.

Жарко. (Снимает шпагу)

Если позволите, я похожу.

Белафрон.

Сколько угодно. Видите — там опивки.

Ипполито.

Не надо, нет, совсем. Благодарю.

Квартирка славная. Я вижу, друг мой

Давно знаком вам.

Белафрон.

Право, сэр, он ходит,

Как и другие, время убивать.

А если кров мой будет вам приятен,

Такой же вы мне будете приятель.

Ипполито.

А если нравитесь, что мне услышать?

Белафрон.

Что чем богата, тем и рада вам.

Ипполито.

И разрешат играть мне роль Матео?

Белафрон.

Роль?

Ипполито.

Вас обнять, шалить и целовать.

Вам можно для меня его оставить?

Белафрон.

Я здесь ни с кем не связана.

Ипполито.

Что значит:

Свободны ото всех, гожусь и я.

Но должен вам сказать: стань вы моею,

Вся будете моя. Я не делюсь,

Я буду скуп и разгоню их всех,

Я в наслажденья ростовщик, ей-богу.

Белафрон.

О, участь!

Ипполито.

Можно знать, о чем вздохнули?

Белафрон.

Мне не давалось счастья повстречать

Того, единственного, кто так любит,

Чего всегда желала. О планеты!

Встреться хоть раз мне добрый человек,

Способный лишь себе греха искать

Для личного владенья, пусть нестатный.

Невзрачный, только что не кривоног,

Да содержи меня, насколько надо

Телу, — я правдою своей клянусь,

Была бы я верна его желаньям.

Так буду предана его закату,

Как бедной женщине возможно быть.

Ипполито.

На это ловят только желторотых,

Едва вступивших в этот хитрый свет:

Засада, дудочка, а там и сетка.

Ну, ладно! Признавайтесь, сколько их

Это же заверение впивали

Из этих губок?

Белафрон.

Право, ни один.

Ипполито.

И не краснеть?

Белафрон.

По правде — ни один.

Ипполито.

Право! По правде? Скупы вы на клятвыI

Добро, не будь в нем худа. Ну, будь я

Прохвост и до прихода будь описан

В легких тонах, по правде, уверяю,

Право бы, стали клятвами греметь,

Качать небесный свод, ломая сферы

И душу, верную творцу, терзать

Смятением и страхом.

Белафрон.

Надо клясться?

Тогда поверите?

Ипполито.

Чем дальше — хуже.

Привычный грех не ощущают души.

Чуть выйду за порог, как новый гость,

А там и следующий, и четвертый

Увидят золотой крючок с наживкой

Страстей, в ту же длину. Вы разрешите

Сказать, что видел письма вашей ручки

С точно такой же музыкой Матео.

Белафрон.

Матео! Правда, но, поверьте, я

Едва освоилась с вашим присутствием.

Как зренье вас вселило в сердце мне.

Ипполито.

Со мной не притвориться вам! Я знаю,

Что это общая у вас всех страсть —

Подсечь лесою простака, чтоб позже

Его червонцы отправлять дружку,

Потом покажете французский фокус,

И уж ему карета между ног

Хоть проезжай.

Белафрон.

О, я клянусь душою —

Нет! Покажу себя я честной стервой:

Я буду одному верна. Я — первой.

Ипполито.

Если кто склонен верить вашей клятве,

Пусть верит: я — не он. Я знаю — лжете

Вы каждым словом. Да, любая шлюха

Верна одной неверности своей.

Что ж! Научить вас презирать себя?

И ласково, не без ума и смысла?

Белафрон.

Согласна. Притворюсь себе противной,

Если вам не мила.

Ипполито.

Если в вас кровь

Красивая жива, я попытаюсь.

Ссудите мне вниманье и молчанье.

Для легкости лишились вы души:

Сокровища небес ее купили,

Но за полкроны продана, а тело —

Помойный сток, в него сливают всю

Грязь города. Грех множества людей

В вас заключен. И если предположим,

Что все ваши партнеры стали в ряд,

Получится тропа, которой стыд

Ваш прямо в ад отсюда побежит.

Что ж, говорить еще? Всем здесь известно,

Что стольких девка скверно искалечит,

Что разнесет больницу. Можно эту

И к вам спокойно приложить примету.

Вы так же подлы, как и вьючный скот:

Наемно ваше тело, как и тот.

За золото и камин жарких стран

Ложитесь под жидов и христиан:

Будь он арап, татарин, будь он рожей

Поганее, чем череп мертвеца,

Прими хоть чорт обличье человека,

Тряхнет деньгами в кошельке — готово!

И шлюх ведут в ад золотой уздой.

Вы турок злей: те продают одних

Христиан, а вы еще самих себя.

Кто любит — ненавидит вас и жидким

Зовет проклятием, чуть отдохнув

После греха, он горько проклинает

Бесплодный пир: зачатое одним

Отравлено другим, разврат — убой.

Где яблок ждать, когда трясут деревья?

Белафрон.

О, горе мне!

Ипполито.

Могу сильнее жалить:

Шлюха, как Дюнкеркен, не верный никому:

Глотай испанца, англичан, голландца,

Отребье итальянца до француза,

А тот приклеится — всему научит

И первым познакомит с мусью доктор,

Дальнейшее известно.

Белафрон.

Нищета,

Грязь, вонь — ужаснейшая нищета.

Ипполито.

И шлюха хуже, чем любой зловредный гад:

В том яд один, а эта все подряд

Вбирает в свои жилы. Девки? Фу!

Несчастнейшие вы из всех, кто дышит,

Рабы природы. Помни, что скажу:

Нарядитесь — чужим глазам наряды,

Едите — только кормите грехи,

И до могилы клятва к вам прибита —

На хама тратить, что с глупца добыто.

Как обезьян вас дрыгать заставляют

За деньги, сводник пенки все снимает.

Вы сводников поденщицы: на радость

Им делаете всяческую гадость.

Вам не разбогатеть никак: найдите

Теперь или в исчезнувших веках

Прекраснейшую, в славе куртизанку,

Чья драгоценна плоть, что цену взвинтит

За грех, распущенной груди которой

Князь, граф, лорд, самый худший из них — рыцарь,

А младший — дворянин, преподносили

Все гекатомбы вздохов и дождили

Червонцами — и что ж? В конце концов

До мозга костного больна, бедна,

У нищих милостынь просить должна.

И (в этом божий перст!) когда тот идол

От порта к порту плыл на чуждый берег,

Где почиталось выше местных шлюх,

Где племена через нее прошли,

Где в каждом городе вновь обновлялась

Девственность и, все дороже продаваясь, —

Она могла б там жить, уйти безвестно

И без позора. Но она вернулась,

Чтоб дома жалко жить, и умерла

Презренной тем, чьим божеством была,

Как будто кругом бытие сошлось

И там окончилось, где началось…

Что ж, плачете, свою прослушав повесть?

Не портьте щек: я прекращаю чтенье.

Белафрон.

О, нет, прошу вас продолжать.

Правда, на пользу мне поплакать, правда.

Ипполито.

Чтоб слаще плакать, я еще прибавлю:

Вы, как жиды, в рассеяньи бездомны —

Дни ваши в тягость, мрачны вам часы.

Без ужинов, без праздников полночных,

Без пьянства, танцев, кутежей, топящих

И убивающих в вас мысль о добром,

Так заставляющих набрякнуть веки,

Что взора к небу вам не обратить-

Сидели б вы отчаяньем томимы,

Кляли бы беса любострастия в крови,

Который вдрызг вам зеркало разбил

Соблазном. Скажете, что вам приятно

Быть с франтом от восхода до заката,

Быть смерянной горячих рук объятьем —

За то расплатой ночь? Знаю, вам снятся

Повестки, розги, понамарь, чуть хлопнет

Под ветром дверь — вскочили, что ни чашка,

То кажется — констэбль, что ни мышонок —

Чиновник с шлейфом. Кто ж как, ее рабы, вы?

На вас проклятье без оплаты счастьем!

Вот участь шлюх! А вот конец: состарясь

Так, что и не закрасить, на ночь даже,

Идете в сводни — эти девок гаже.

Урок запомните. Прощай!

Белафрон.

Ах, стойте!

Ипполито.

Матео, вижу, бесполезно ждать,

Жаль, речь мою всем шлюхам не слыхать.

(Уходит.)

Белафрон.

Еще немножко! Нет? Уже ушел?

Проклятье мигу (дольше не бывает

Время, что деву в девку превращает),

В который пала я! Будь проклято во век!

Что ж, Ипполито отвергает взор мой?

Любя его, я стала б чистой, честной.

Презрела б свет и золота улыбки.

Я ль не красива? Что ж он избегает?

Красу не презирают, а желают.

Как много франтов пило за моня,

Не прикоснувшись, и считали счастьем

Один мой взгляд на празднике. их страсти!

Гадка ль моя любовь для Ипполито?

Да, верно, страсть их бестолково льстила:

Дурна я, не мила, не молода.

Он выглядел какое-то уродство,

Которое затмило все. Я дура!

Я девка! Вот оно пятно моей души.

Как?! Он оставил здесь свое оружье

И вышел, позабыв его? О, средство,

Чтоб всякий яд из тела мне изгнать!

Презрел хозяин ту, чья кровь черна,

Теперь увидит — я изменена!

Когда она готова заколоться, входит Ипполито.

Ипполито.

С ума сошла! Ты это что?

Белафрон.

Люби

Иль мое сердце сплюнь с конца рапиры.

Не надо, впрочем: этим уничтожать

То, что в тебе люблю — добро. На, на!

(Отдает шпагу.)

Ты злее — ты убьешь меня презреньем:

В бескровной смерти — худшее мученье.

Ипполито уходит.

Ни слова! Ни прощанья! Пренебрег?

Нет, средства мною будут найдены.

Пусть станут шлюхи все, как я, честны.

(Уходит.).

АКТ ТРЕТИЙ

СЦЕНА ПЕРВАЯ

Лавка Кандило.

На сцене Кандило, Виола и Джордж. Входит, прогуливаясь, Фустиго.

Джордж.

Извольте взглянуть, господин, чего вам требуется: лучшее голландское, лучший батист. Смотрите, чего вам купить.

1-й приказчик.

Голландского на рубашки, батисту на отвороты. В чем у вас надобность, чего нехватает?

Фустиго (в сторону).

А бога его за ногу! Мне-то всего нехватает, и прежде всего денег на покупку. Дайте-ка еще раз оглядеться: ей-богу, эта самая лавка и есть. Как?! Кузька! Милейшая кузька! В бога и веру! Как поживаете после вчерашнего, того самого, как свечи потушили? Здорово мы тогда потешились, что, ей-богу! Не правда? А когда нам снова смеяться?

Виола.

Когда вам будет угодно, кузен.

Фустиго.

Говори, как любезный спартанец: вон там твой муж выглядывает.

Виола.

Он самый и есть, милейший юноша, бог с ним!

Фустиго.

Ну, так как же, кузька? И как, как поживаешь, бабец?

Виола.

Хорошо, кузен! А вы сами как поживаете?

Фустиго.

Как я поживаю? По шести пенсов за еду, баба — и чего душа просит: с жареной телятиной да рубцами, а после ужина, сверх всего, с девкой, такой же вкусной, что твое печеное яблоко.

Кандило.

Вы, кажется, кузен моей жены?

Фустиго.

Да, сэр, кузен. Тебе какое дело?

Кандило.

О, никакого! Просто — рады вам.

Фустиго.

Чортов кол тебе в зубы! Мне-то все равно будут рады — угодно тебе это или не угодно. Это же что за кольцо, кузька? Прехорошенькое да затейливое, лопни мои глаза! А ну-ка, дайте посмотреть!

Виола.

Фу! Не хочу. Вы мне сломали палец.

Фустиго.

Я вот поклялся, что заберу его, и надеюсь, не заставите же вы меня ломать мою клятву, да еще при кольце, правда? (Срывает кольцо.) Надеюсь, сэр, вы не впали в меланхолию, что я это сделал, не глядя на ваши грозные взгляды. Вы не сердитесь?

Кандило.

Сердит? Не я, сэр. Если ей возможно

С колечком так легко расстаться — с богом!

Джордж.

Терпеть, терпеть все, что прохвост, блудник…

Кандило.

Потише, Джордж! Когда она пожнет,

Что я посеял, так и предпочтет

Одно свое зерно чужим амбарам:

Познанье прочное не дастся даром.

Джордж.

А пока что она кое из кого порядочного осла разыгрывает.

2-й приказчик.

Смотрите, смотрите, смотрите, сэр! Стоит вам отвернуться, как они только и делают, что целуются.

Кандило.

А пусть! Когда я губ ее коснусь,

На них его не встречу поцелуя,

Губы найду, где были. В чем беда?

За дело! Разложи свои товары.

Фустиго.

Ей-богу, кузина, кстати в голову пришло: не дала бы ты мне ярдов пять лино, чтоб наделать модных бантов моей шлюхе — три банта один на другом, это теперь самое последнее издание. Она у меня сейчас ужас как нуждается в белье: по совести сказать, у нее во всю жизнь на спине ни одного порядочного платья не водилось, кроме одного — все в заплатах, да и то я сам был вынужден у нее отнять я ношу теперь, тоже за отсутствием рубашки. Замотай меня в какие-нибудь порядочные салфетки и одари каким-нибудь товаром почище.

Виола.

Да вот забирай этот батист и это лино.

Кандило.

Что ты, жена? Выбрасывать мое имущество дураку?

Фустиго.

Дурак? Бога в ногти! Возьми назад ‘дурака’ или я так взгрею вашу крону, что от нее и пяти шиллингов не останется.

2-й приказчик.

Слышите, сэр? Вам лучше не волноваться и сказать, что от дурака слышите.

Фустиго.

Под бога ногти! Верю — от тебя.

Кандило.

Вы сердитесь, что я сказал ‘дурак’?

Ведь не умно же здесь, в моем дому,

У меня на глазах, ломать петрушку:

Угодно сумасшедшего играть —

Ищите меньшей сцены, где немногим

Вас оценить, а здесь вам не блистать:

Хоть кто и хлопнет, все начнут свистать

Фустиго.

Чорт знает что, кузина! Он говорит со мной, будто я какой-нибудь паршивый трагик.

2-й приказчик.

Ей-богу, Джордж, я придумал способ проломить ему башку: вздуть его поздоровее и выкинуть вон.

Джордж.

Валяй!

2-й приказчик.

Начинаю: пройдусь по дому, передам пароль кое-кому из наших товарищей приказчиков, чтобы они по нему сюда явились, потом вернусь да на минутку вызову хозяина и поставлю в сенях кого-нибудь, чтоб с ним завел разговоры, пока мы этого франта будем выколачивать из его колпака.

Джордж.

Валяй, ступай, действуй!

Второй приказчик уходит.

Виола.

Что ж, мне второй раз вам приказывать насчет этого батиста и лино?

Кандило.

Вы ее сердите. Джордж, поспеши.

1-й приказчик.

Два лучшие куска на складе, сэр.

Кандило.

Скорей неси.

Фустиго.

Да торопитесь, идол!

Кандило.

Как это, вы — кузен моей жены, а выглядите таким иностранцем?

Фустиго.

Иностранцем? Нет, сэр, я — настоящий, прирожденный миланец.

Кандило.

Еще раз узнаю вашу излюбленную манеру дурачить меня, но я сердечно рад вам, сэр, и очень дорожу вашим знакомством.

Фустиго.

Моим знакомством? Чихать мне на это, ей богу! Знакомство мое, надеюсь, гуляет в золотых цепях раза в три-пять потолще… Вы знаете, кузина, кого я разумею? Ворота у него уже должно быть покрашены.

Возвращается 2-й приказчик.

2-й приказчик.

Синьор, Пандульфо, купец, желает с вами побеседовать.

Кандило.

Синьор Пандульфо? Я сейчас приду.

Служите госпоже и джентльмену. (Уходит.)

Виола.

Когда же вы покажете куски?

Фустиго.

Ах, да! Когда покажете куски?

Приказчики (за сценой).

Сейчас, синьор, сейчас! Мы только еще их разбираем.

Фустиго.

Ну, ироды вы, чуйки! Где ж полотно?

Входит 1-й приказчик с кусками.

Джордж.

Чуйки? Слушайте ушками, сударь: вы дурак, осел, хлыщ, и я вас вздую… Изволите видеть вот этот батист, сэр?

Фустиго.

Бога за ногу! Сестрица, вот так штука! Слыхали? Он мне прямо в ухо жарит: дурак, осел, хлыщ, я вас вздую, изволите видеть батист, сэр.

Виола.

Кто? Ведь, наверно, не мой муженек?

Фустиго.

Нет, но один из ваших мужиков.

1-й приказчик.

Извольте пожаловать сюда, сэр! Что вы на это скажете? Вот самый великолепнейший.

Фустиго.

Да, честное слово, мне очень нравится. Отрежь-ка мне этого самого ярдов с десяток.

2-й приказчик.

Девкам вашим вам резать, прохвост вы нахальный! Ничего вы не получите, а я вас сейчас вздую… Очень даже хороший батист, сэр!

Фустиго.

Вот опять, опять! Суди меня бог! Ангела за ногу! Кузина, они со мной здесь сплошь говорят про взбучку, а я ничего не получаю.

1-й приказчик.

Сделайте милость выслушать одно слово, сэр. Вам не следует обижаться. Приказчики — люди молодые, кровь горячая. Что скажете об этом куске? Сами изволите видеть, какой нежный, мягкий, гладкий, такой тонкой нитки, что и дама бы носить стала.

Фустиго.

Бога в ляжку! Я и сам так думаю: если рыцарь какой-нибудь на моей девке женится, так этот батист носить будет дама. Режь двадцать ярдов! Ты, вижу, честный парень.

1-й приказчик.

Без денег — нет, хлыщ. Я вас тоже вздую.

Приказчики (за сценой).

Хлыщ, мы вас вздуем!

Фустиго.

О господи, сестра! Вы не слышали, как они заорали ‘вздуть’? Ей-богу, ваши люди из меня окончательного осла разыграли.

Виола.

Дерзить при мне?

Джордж.

По чести, не потерпим,

Чтоб так швырять хозяйское добро.

Виола.

Вы не потерпите?

2-й приказчик.

Нет, а вам стыдно

Дразнить такое кроткое созданье,

Как наш хозяин.

Виола.

Забирай куски,

Кузен: даю их даром.

Фустиго.

Беру даром.

Джордж, 1-3, 2-3 и прочие приказчики (врываясь).

А (вот заставим, так вернете даром. (Бьют Фустиго дубьем).

Виола.

На помощь! На помощь! Убивают брата!

Возвращается Кандило.

Кандило.

В чем дело? Что за шум? Пошли, сказал!

Приказчики уходят, кроме 1-го и 2-го.

Джордж.

Он звал нас чуйками и оскорблял.

Кандило.

Что ж, я ли вам давал такой пример?

Виола.

На вашей службе, сэр. Ах, бедный братец!

Фустиго.

Клянусь верой, сестрица, задали же они мне перцу! Посмотри: ничего не течет? И это-то вы называете приказчиками? Ну, и забубенщина! В жизнь свою не сяду играть, если бубны козыри. Была у меня славная шапка, сестрица, была?

Кандило.

Сестра и брат? Вы — брат моей жены?

Фустиго.

Имей вы какое-нибудь понятие о геральдике, вам нетрудно в этом убедиться: проломите ей голову — и увидите, что у нас с ней одна и та же кровь.

Кандило

За лекарем, за лекарем беги!

1-й приказчик уходит.

Зачем вы ложно назвались кузеном?

Фустиго.

А сейчас всюду принято называть кузенами и друзьями любезными всякого встречного-поперечного.

Кандило.

Кузен! Имя обманов, шутовства, грехов.

Под этим злоупотребленным словом

Много из благонравных горожан

Превращено в чудовищ, а их жены

Вовлечены в измены и растраты:

Как сводник, это слово виновато.

Фустиго.

Уверяю вас, братец: сестре зачем-то понадобилось поручить мне вас легонько подурачить, чтоб накалить ваше терпенье, да получил я за это двойную краску на колпак.

Виола.

По-бабьи предаешь? Уж выдал, дурень?

Кандило.

Жена над вами только пошутила.

Фустиго.

Вот то-то из мозгу и кровь течет.

Кандило.

И это только подтверждает снова,

Что ваш ‘кузен’ препакостное слово.

Фустиго.

В жизни своей не назову больше никого кузькой, чтоб в такую историю не вляпаться. Сегодня, должно быть, коронационный день, потому что из моей головы так хлещет кларетом. (Уходит.)

Входит чиновник.

Кандило.

Поди, пусть лекарь будет посерьезней.

2-й приказчик уходит.

В чем дело, друг? Сегодня заседанье?

Чиновник.

Да, сэр, в сенате ожидают вас.

Кандило.

Спасибо вам! Я буду не последним.

Чиновник уходит.

Одеться, Джордж, одеться!

Джордж уходит.

Процветают

Страны, где старшие дела решают,

Где совести не тронет лихоимство

На горе бедным и где взвесят точно

Богатых с бедным мерой безупречной.

Возвращается Джордж.

А где же платье?

Джордж.

Не найду ключа, сэр.

Кандило.

Спроси хозяйку.

Виола.

Не проси ключей:

Я не побеспокоюсь отдавать их.

Кандило.

Добрая жена, милая жена! Это беспокойство необходимо: только мне взять платье.

Виола.

Ах, чтоб его насквозь проела моль!

Вы мне оскомину набили платьем.

Кандило.

Нет, милая, прошу. Так невозможно,

Иначе мне большой поставят штраф.

Виола.

Надень колпак и не стращай нас штрафом.

Кандило.

Верь, милая, никто нейдет в сенат

Без его мантии — мне нужно это.

Виола.

Что ж, один раз нарушить их обычай:

Нет ни ключа, ни мантии, ступай! (В сторону.)

Авось позлить удастся невзначай. (Уходит.)

Кандило.

Стой, дай подумать: надо что-то сделать —

Мой плащ короток. Фу! Нет, плащ не то:

Надо, чтоб было мантии подобно…

С моим гербом. О! Джордж, иди-ка, Джордж!

Подай, совет, пожалуйста.

Джордж.

Уверяю вас, что всякий, кроме вас, взял бы, да и отбил замки.

Кандило.

О нет! Ломать их — воровское дело,

Нет, мне не по характеру совет:

В нем видно нетерпенье. Кротким средством

Хочу я обойтись. Вот! Я нашел:

Иди, подай какую-нибудь скатерть —

Ту, что темнее, благородней, Джордж,

Прорежь в середке дырку моей шее

И две для рук. Да ты не удивляйся.

Джордж.

Я полагаю, сэр, вы не серьезно.

Кандило.

Пожалуйста, скорей: часы торопят.

Смотри, чтоб вырез точно подошел.

Джордж уходит.

Тот избегает худшего из зол,

Кто выбрал меньшее. Штраф за приход

В сенат без мантии — почти что сорок

Крузадо, скатерть стоит их четыре.

Так в меньшее из зол мы облеклись,

Храня терпенье и разбив каприз.

Входит Джордж со скатертью.

Джордж.

Вот, сэр, вот ваша скатерть.

Кандило.

Отлично, Джордж! Ну, режь по середине.

Так именно. Спасибо! Дай надеть.

Джордж.

Она наделась, точно бабья юбка.

Кандило.

Да, добрый Джордж, действительно похоже.

Достань ночной колпак. Я нахлобучу,

Как будто нездоров. Очень похоже

На грубый, запросто, халат. Что скажешь?

Джордж.

Сойдет при поясе и извиненьи.

Кандило.

Да. На голову дай ночной колпак.

Джордж.

Так. Сбегаю его принесть. И палку. (Уходит.)

Кандило.

Теперь одно осталось им — признать,

Что тот, кто болен, безразличен к платью,

Без удовольствия носит одежду,

Не думая о форме, как попало.

Входит Джордж с ночным колпаком и палкой.

Так, милый Джордж, (надевает колпак) сохрани это в тайне и не смейся, пожалуйста, надо мной, пока я из виду не скроюсь. (Уходит.)

Джордж.

Ну, мой хозяин сейчас выглядит, как один из наших скатертных рыцарей, только из них двоих он — самый честный.

Возвращается Виола.

Виола.

Как? Ваш хозяин вышел?

Джордж.

Да. Чуть скрылся.

Виола.

В своем плаще? Он злился и ругался?

Джордж (в сторону).

Он — нет. Зато заставит вас ругаться.

(Виоле.)

Да нет же: вышел кротким, как ягненок.

Виола.

К чорту ключи! Все так и терпит, терпит?

Я злостью беременна. Вот, Джордж,

Если ты хочешь жить со мною в мире,

Сыграй мне шутку.

Джордж.

Против, господина?

Виола.

Ей-богу, шутка! Ты скажи: поможешь?

Джордж.

Ладно! А в чем она?

Виола.

Вот ключ. Ты знаешь, что и где лежит,

Возьми лучшее мужа платье: куртку,

Цепь, шапку, брыжжи — все, будь, как он сам.

А как воротится, ходи по лавке

С его манерой, с терпеливым взглядом.

Как видишь — шутка. Говори: идет?

Джордж.

Он этого не вытерпит.

Виола.

Прошу, Джордж!

Джордж.

Хорошо. Согласен, если мне за это ничего не будет и вы меня принимаете под свою оборону. Постараюсь угодить вам, имея в виду ваше заявление, что против хозяина не умышляется никакого зла.

Виола.

Ни крошки зла. Ключ отопрет ларец.

Теперь позлю! А выдержит — конец.

Уходят.

СЦЕНА ВТОРАЯ

Другая комната в доме Белафрон.

Входят миссис Фингерлок и Роджер.

Фингерлок.

О, Роджер, Роджер! Где ваша хозяйка? где ваша хозяйка? У меня сейчас чудный, изящнейший господин: только что приехал. Ах, где она? Где она? Где она?

Роджер.

Хозяйка вышла, но не в компании: моя хозяйка теперь не та девка, какой вы ее себе представляете.

Фингерлок.

Как так не девка? Вы уже до того дошли, что готовы ее лишить ее доброго имени? Нечего сказать, хорош сводник!

Роджер.

Уверяю вас, мадонна Фингерлок! Я не зря такой грустный. За все эти тридцать три дня мне ни разу не довелось наесться как следует, а я давно привык зарабатывать по шестнадцать пенсов на каждой бутылке вина, которую приносил. Но прошли наши денечки! Дела у нас такие, мадонна Фингерлок (у нее — на стороне, а у меня — здесь), как у первой встречной бедной пары в Милане.

Фингерлок.

В бога и в жизнь! Так она переменилась?

Роджер.

Из-за ее чистоплюйства я потерял больше, чем надо на постройку двадцати публичных домов.

Фингерлок.

Не могла она для обращенья другого времени выбрать? Ну, и подлая же баба! Двадцать фунтов за ночь, хоть присягу приму, Роджер, и настоящим золотом, а не серебром,— вот какая сейчас пора! Если она просто времени выжидает, так лучшего не дождаться: золото золотом, его и одного хватит, а тут еще какой выбор мужчин, выбор волос, выбор бород, выбор ног, выбор всего, всего, всего, чего хочешь! Мне прямо в голову не лезет, как она могла стать такой дурой, Роджер. Никогда я этому не поверю!

Входит Белафрон.

Роджер.

А вот она пришла.

Фингерлок.

Ах, милейшая мадонна! Живей надевайте самое вольное платье, шляпу, перья! У меня дома любезнейший, красивейший, изящнейший господин: пахнет от него всеми амбрами и мускусами, карманы у него полны кронами, рубашка огненная, штаны красные атласные, чулки телесные, а ноги, а тело… ах!

Белафрон.

Прочь, язва пола нашего, отрава,

Посредник похоти, оратор сатаны,

Писанье ада! Коль собрать грехи

Всех девок мира и сравнить с твоими —

Твой перевесит. Изо всех созданий,

Когда-нибудь дышавших, всех ты гаже.

Какой змеей твой промысел внушен?

Он омерзителен: ведь ты живешь

Отбросами от шлюх, дверь стережешь,

В которую вошли играть, о дьявол!

Ты — клятва пащенков, ты род их метишь,

Ты — хворь французская, ты в них всосала

Стервиный яд, ты — собственный позор.

Фингерлок.

Плевать мне на твои проклятья! Что, вам не с кем ругаться, кроме как с собственной сводней?

Белафрон.

А вы — хам, сводник, сводни братец сводный.

Роджер.

Мадонна, я, выходит, вам родня.

Белафрон.

Один характер, те же и повадки,

Шестипенсовый раб, разменный гад!

Роджер.

Шесть пенсов? Нет, извините: меньше двух шиллингов, четырех пенсов никогда не брал. Уж позвольте мне знать мои доходы.

Белафрон.

Не знаю, кого больше осуждать —

Настолько ровно прокляты вы оба.

Ты в вечной ругани, ты всем клянешься,

Будто твоя душа из голенищ:

‘Бог прокляни меня, если она здесь!’

Когда она здесь, за дверьми сидит.

Роджер.

А если таково мое призванье — клясться, клясться на каждое признанье. Надеюсь, и получше меня люди клянутся и клятвы на себя просят. Мне-то чего же смотреть?

Белафрон.

Роджер, вы обворовываете добрых господ.

Роджер.

За то и обворовываю, что добрые.

Белафрон.

Я тебя увольняю, сволочь!

Фингерлок.

Раз увольняете, придется его содержать.

Роджер.

Придется? Так плевал я на вашу службу.

Белафрон.

Сам ад его вам на содержанье дал:

Давно вас чорт веревочкой связал. (Уходит.)

Фингерлок.

Фу-и, матушки мои! Вы, что ж, такой святой, чистой, честной стали, как ревматизм схватили?

Роджер.

Сволочь, честная девка. Вы, однако, подождите, мадонна. На чем мы с вами сойдемся? Мне-то, вам известно, полагается брать за вход в сени, а вам — в спальню.

Фингерлок.

Правильно, Роджер! Кроме моих чаевых.

Роджер.

Чаевых? Каких чаевых?

Фингерлок.

Вот каких: приедет пара в карете да сойдет побыть на минутку — вот, Роджер, это мой собственный доход, а вы можете прогуляться, потому что сводником у них — сам кучер.

Роджер.

Разве? По правде сказать, я это почти вовсе забыл — за недостатком практики. Ну, а если я доставлю жену такого-то горожанина такому-то франту, а мадонну такую-то такому-то хвату, как тогда?

Фингерлок.

А вот тогда, Роджер, вам причитается шесть пенсов с пары: сколько пар, столько и шестипенсовых.

Роджер.

Вот как? Ну, что ж, вижу, сошлись я суждено нам жить вместе.

Фингерлок.

Да, Роджер, пока в Милане кабаки и дома свиданий не переведутся.

Уходят.

СЦЕНА ТРЕТЬЯ

Комната в доме Белафрон.

На сцене. Белафрон за лютней, на столе перед ней чернила, перо и бумага.

Белафрон (поет).

Блестки придворных разных,

От них одни соблазны,

А для судейских взяток

Высосут отел достаток.

Сынков купецких пьянству,

Шикарному буянству,

Шелку, бархату, амбре, камням

Не сманить уже меня к ним.

Шелку, бархату и т. д. (Пишет.)

Ах, тщетно мне писать! Не угожу.

Чернила на бумаге станут образом

Тех пятен, что мне на душу легли,

И отвратят верней, чем донесут

Мою любовь до мыслей Ипполито.

Открою чистые души страницы

И отыщу в них то, что пригодится.

Верь, Ипполито: твоему верней

Я сердцу, чем оно груди твоей,

Отвергну всех мужчин, их дар, беседу!

Входят Матео, Кастручио, Флуэло, Пиорато.

Матео.

Ну, шлюшка, subandi, рогатина! Ну, уж и нагадили вы своему обещанию! Нет, скажете? Так-то вы вчера к нам ужинать пришли, а еще девка называется: слова не держит! Ну, да можете покраснеть и потупиться: хватит с нас и этого. Ей-богу, спросите этих франтов: правда ли, что мы вас ждали, пока не оголодали, как сержанты.

Флуэло.

Даже как их подручные.

Кастручио

И верьте мне, приятельница, позвольте вам доложить, что вы сами себя слишком жестоко наказали: ужин был превосходный, вина — редкостные, и все к концу ужина перепились в доску.

Пиорато.

А как дело дошло до расплаты, нашлись дураки, милая негодница, пачка хлыщей, которые здесь в городе околачиваются, вмешалась и оплатила всю лавочку.

Матео.

Да сгнить ей! Бросьте! Пусть сидит одна.

Белафрон.

О, я прошу вас, если вы джентльмены,

Прошу уйти вас. Проклята будь дверь,

Что так легко открылась! Уверяю,

Что я прослушала ваш разговор:

Мой ум не тем был занят. Уверяю —

Из ваших слов и четверть не дошла.

Довольно! Я не то, чем я была!

Матео.

Не то, чем была? Да под присягу пойду — не то, чем была: ты пяти лет отроду была честной, а вот сейчас, в пятнадцать,—девка. Вчера ты была простецкая девка, а сейчас девка с фокусом, мошенница ты сегодня.

Белафрон.

Согласна — хуже. Бросьте же меня!

Прошу меня оставить, джентльмены,

Да и себя: не будьте тем, чем были —

Растратчиками собственной души.

Дайте вас убедить забросить девок.

Они смертельных ядов хуже, хуже:

Проклятье вечное сошло в их души.

Они рабы рабов, их труд напрасен:

От них не ждать плода — его до цвета

Бесчисленные черви точат.

У них потомства нет, кроме уродства,

Которое проводит их до гроба:

Вместо детей они родят болезни,

А вы все тратите на это, франты.

Не тот ли вы француз, что, как ни ступит,

Орет, чей он дурацкий сын-наследник,

И все именье спустит на покупку

Грязной, гнусной болезни, чтоб ей тело

Изгадить? Злее вексель не бывал,

Где лихва более, чем капитал.

Матео (в сторону).

В бога ногу! Здорово она это их проводит! Это ее всегдашняя манера, когда хочет сплавить какую-нибудь неинтересную компанию, чтобы со мной наедине остаться.

Флуэло.

Это еще что? Наставления, увещания, предостережения? Объясните вы, ножны мести!

Матео.

Флуэло, бейте своих собак, когда сцепятся, а моей девки не трогайте. Смею вам доложить, что кровь моя возмущается.

Флуэло.

А чуму вам в кровь! Устрой ей драку.

Матео.

Вы — хам! Надеюсь, этого довольно?

Пиорато.

Чорт! Стой, стой!

Кастручио.

Матео, Флуэло! Стыдно!

Матео.

Толкать мою мерзавочку?

Белафрон.

О, сколько

Вот так, ни за пустяк, лишились жизни

По кабакам! Так и свалились, прямо

К ногам распутниц, будто в этом слава.

Флуэло.

Мы встретимся, Матео.

Матео.

Да, не в церкви,

Запомни, что встречаемся не там.

Флуэло.

Прощай, проклятье!

Кастручио.

До свиданья, гад!

Пиорато.

На бабьих кознях сломит ногу ад.

Кастручио, Шлуэло и Пиорато уходят.

Матео.

Хо-хо! Как ты их замечательно и естественно дурачила! Ведь даже я на минутку подумал, что ты всерьез. Миленькая ты за это, негодница, ей-богу!

Белафрон.

А вы что ж не ушли, синьор Матео?

Ведь я просила: надо верить мне.

Да, шлюхи больше вовсе нет во мне.

Матео.

Как же это так?

Белафрон.

Я не люблю вас — я вас ненавижу

Больше их всех за то, что первый ты

Дал мне денег за душу, разломал

Лед, что потом стал лужей. Ваш соблазн

Сделал меня несчастной негодяйкой.

Ищи того, кто бы с тобой упал,

А лучше б никого ты не искал.

Матео.

Возможно ли быть такой невозможной, честной шлюхой? Я слыхивал, как много честных женщин мгновенно делались шлюхами, но из девки сделаться честной женщиной — это один из подвигов Геркулеса. Да и ему было бы легче в одну ночь наделать пятьдесят шлюх, чем восстановить в добродетели одну из них за пятьдесят лет. Да тебя! Ты, верно, только шутишь.

Белафрон.

Довольно шуток! Я едва души

Не прошутила. Я вас полюблю,

Если б меня забыли.

Матео.

Бог с тобою!

Белафрон.

Больше не соблазняйте женщин. Вчуже

Видать — дурны: не делайте их хуже.

Вам радость только в том, чтоб нас унизить,

А не себя поднять. За первый грех

Дадите ли мне должную награду.

Вы женитесь?

Матео.

Что? Жениться на шлюхе, на стерве, на девке? Бррр! Фу! Мой нос подожгут прежде.

Белафрон.

А! Вот где клятвы! Любите, чтоб портить,

Чтоб от дороги в рай нас оттеснять:

Вы пачкать любите — не очищать.

Матео.

Не слушаю: ты перешла все меры.

Будь проклята за перемену веры! (Уходит.)

Белафрон.

Вот речь разврата! Уходи, мой первый

Грех! После моего примера,

Надеюсь, мало девушек решатся

Верить мужской божбе. Не верь обманам:

Он застилает нам глаза туманом.

Трудись, мой ум! Мне надо будет скрыто

Проникнуть, поклониться Ипполито.

АКТ ЧЕТВЕРТЫЙ

СЦЕНА ПЕРВАЯ

Комната в доме Ипполито.

Входит слуга.

Слуга.

Итак, раз сегодня утро понедельника, мне, значит, пора приниматься за мое женское хозяйство. (Ставит стол, на который кладет череп, портрет Инфеличе, книгу и курильницу). Эх, возвел бы меня кто-нибудь в звание чеботария. Все члены благороднейшей сей корпорации по понедельникам превращаются в дворян и на основе своих хартий не унижаются ни до одного стежка в строку. Хозяин же мой, по всему видно, решил превратить меня в ученого, ибо вот — моя книга, вот стол, вот свеча, вот мой кабинет, а вот моя девка, так что эти тупые, похмельные первые дни в неделе делают из меня не то попа, не то фонарщика, не то художника, не то понамаря, да и чем-то вроде вышибалы, потому что в эти дни служба моя ограничивается стоянием на-страже дверей. Последнее сейчас вам подтвердят: стоит будет мне только отвернуться, как сия красавица и мой джентльмен немедленно разведут шашни.

Входит Ипполито.

Ипполито.

Закрыты ли все окна?

Слуга.

Так же плотно закрыты, как кулак придворного, удержавший его при дворах трех царствований.

Ипполито.

Ты — верный мой слуга: ты соблюдаешь

И календарь моих святых обетов,

И церемониал скорбей. Изволь итти:

Жизнью ответишь мне за каждый звук

Женского голоса, сюда проникший.

Слуга.

Чуть запищат, немедленно проткну их…

На завтрак что прикажете подать?

Ипполито.

Стенанья.

Слуга.

А к обеду что?

Ипполито.

Рыданья.

Слуга.

От первых вы, государь мой, слишком переполнитесь ветрами, а от вторых совсем отсыреете. А на ужин что прикажете?

Ипполито.

То, чего ты дать мне не сможешь: женское постоянство.

Слуга.

Этим, действительно, завладеть труднее, чем, пожалуй, даже и самим Остенде.

Ипполито.

Уйди, прошу тебя!

Слуга.

Ухожу немедленно. (В сторону.) Немногие слуги способны сделать это для своих господ: они чаще стараются их самих выжить. Примемся же за окарауливание дверей. Авось, что-нибудь на этом и (перепадет. (Уходит.)

Ипполито (берет портрет Инфеличе).

Лик моей Ифеличе — очи, лоб,

Румянец ее щек и нежность кожи

Сошли с искусной кисти живописца.

И не приснится, как уста свежи:

Вот-вот заговорят! Увы! Мне ясно,

Что дамы покупают не напрасно

Лживый румянец. Вот поддельный цвет

Живет, живого же пропал и след.

От всех роз, цветших на ее щеках,

От всех харит, в глазах ее игравших,

От всех мелодий голоса ее,

От всего высшего красот девичьих

На ее белой груди — вот, замкнула

Все деревяжка, и весь мир бессилен

Дать больше. Плоскость не заговорит,

К написанной груди нельзя прильнуть,

Нет поцелуя губ. А червь источит

И этот лик! Прочь, праздное искусство!

Портрет любимой верен в верном чувстве.

Прекрасная, вот в этом сердце он

Вдвойне живет, хоть дважды погребен.

Ты, ляг здесь, образ друга. (Берет череп )

Что такое?

Возможно, это голова врага.

Ах, даже если так — не мне бояться!

Все храбрые, презрительные вздохи,

Кинжально-острый взгляд, его интриги,

Пусть злее не было пилюль тосканских

Яд, ссоры и, прием привычный, кляузы

— Вот, вот, все съедено! След силы всей

Оглодан начисто с нагих костей!

Как смертные безумны, вознося

Титул на шатком доме или пальцы

Грязня навозом, золото ища!

Не думают, как вьючный скот, чьи спины

Покрыты пышным чепраком, как грубо…

Да, в рубища какие душу рядят

И как нелепа их слепая радость.

Безумен тот, кто строит саркофаг,-

Только чтоб скрыть под ним гниющий труп,

Чтоб смрад продлить, чтоб лучше вышла падаль.

Но не оставит память добрых дел,

А им хранить того, чей прах истлел!

И все тем кончат? Шут и красота?

И будут черепа у всех похожи?

Пиши меня таким, художник строгий,

Так, а не так: ведь эти краски, воздух

Целуя долго, изойдут в лобзаньях.

Но вот товарищ: в нем изображенье

Не выцветет до страшного суда.

Смерть — лучший живописец. Те, кто изъяны

Под краской прячут — бога обезьяны:

Они подходят к жизни, но не входят,

А он жизнь пишет, он писать способен

Без красок — он в искусстве бесподобен.

Входит слуга.

Слуга.

Здесь нечто неподобное к вам, сэр.

Ипполито.

А?

Слуга.

Вас пренеподобное желает.

Ипполито.

Поп?

Слуга.

Поп? Нет, сэр, рылом в попа не вышел: в полной юности, в полной юности.

Ипполито.

В какой? В женской или мужской? Запри дверь.

Слуга.

Да сохранят меня от общения с ней все мозговые кости и картофельные пироги, если это женщина, ибо создание сие вырядилось в мужские штаны! Милорд, это несомненно посыльный мужского пола, поскольку никакая портниха к нему не примерялась.

Ипполито.

Пусть передаст тебе и удалится.

Слуга.

Он говорит, что он — парень синьора Матео. Только я знаю, что врет…

Ипполито.

Как ты узнал?

Слуга.

А у него бороды нет, значит, не парень, а мальчик, его мальчик, cэp, за которого он платит алименты.

Ипполито.

Пришли и стань у двери.

(Читает): ‘Fata silicat iniho,

Finqere arbitro meo,

Zemperem ziphyro levi Vele’.

Слуга уходит.

А я отплыл бы не по океану:

Ломает кедр, не шелохнув куста.

Входит переодетая в пажа Белафрон с письмом.

Что? От Матео?

Белафрон.

Да, милорд.

Ипполито.

Болен?

Белафрон.

Да, не совсем здоров.

Ипполито.

Назад!

Белафрон.

Есть.

(В сторону). Самой ухаживать — не женщин честь.

Ипполито.

В письме нет ничего?

Белафрон.

Да, государь мой:

В нем жизнь на карте, оттого оно

Писалось шифром. Господин дал ключ мне.

И, если не хотите ожидать,

Чтоб сам пришел, могу растолковать.

Ипполито.

Открой же мне.

Белафрон.

Да. Я сейчас открою.

Взгляните мне в лицо — прочтете чудо,

Ипполито.

Как, дрянь? Эй!

Входит слуга.

Слуга.

Кликали меня, милорд?

Ипполито.

Мерзавец, как ты дьявола впустил?

Слуга.

Господи защити! Да где же он? Сколько могу видеть, он не хром, милорд, а потом дьявол смахивает на джентльмена больше, чем на пажа, buno euraqio, государь мой!

Ипполито.

Ты женщину впустил в мужском обличье,

И проклят ты за то.

Слуга.

Надеюсь, не проклят за то, что доставил женщину лорду.

Ипполито.

Дай мне рапиру… не давай: убью!

Прочь из палаты зараженной язву.

Меня преследующую! Вон ее!

Слуга.

Увы, милорд! Без посторонней помощи мне, пожалуй, не удастся в нее попасть! Пожалуйте, русалочка! Вам в море пора.

Белафрон.

Слушайте только: будет речь, как песня,

Слушайте только. (Стук.)

Ипполито.

Ломится сюда

Еще чертовка! Посмотри.

Слуга.

Ад лопнул. (Уходит.)

Ипполито.

Прочь! Стереги! И пусть никто не входит:

К мужчине в женщине беда приходит.

Горе тебе! Из-за тебя нарушен

Чистейший и священнейший обет,

Когда-либо записанный на небе!

На крыльях незапятнанных раздумий

О странствии туда я плыл: как буря,

Ты сбила мысли зрелые плоды

На землю и теперь стоишь, как тать,

Молитву рая взявшийся украсть.

Белафрон.

Если твоя мать — женщина и если

Сердце не мрамор… тверже пусть камней,

Дай размягчить слезам и пожалей.

Молю тебя: не истребляй презреньем

Женщину.

Ипполито.

Женщина, молю тебя,

Проси другого: это не про вас —

Царице на коленях отказал бы.

Любить тебя нельзя, не должен. Видишь?

(Показывает портрет Инфеличе.)

Вот список обязательства,

На ком душа под тяжкой неустойкой.

Белафрон.

Вы говорили, что мертва: иск снялся

Ипполито.

Обет мой в рай за нею полетел:

Будь дальнозорка ты, как я, видала б

Ее дозор из-за зубцов созвездий,

Как вижу это я. Порви я сговор —

Треснет доска и деревянным губам

Меня назвать отступником. Довольно,

Что я тебя направил. То ль не признак

Любви, что с нею, кому нет пены,

Ты стала наравне. Там все равны.

Белафрон.

Стань больше короля: спаси не тело,

А душу от бессмертного крушенья.

Откажешь — ворочусь к греха тропе,

Беда — моя, грех — будет на тебе!

Ипполито.

Стой и лечись. Прочти вот эту книгу,

Пусть череп посоветует, что делать:

Он насмерть убедит, что ты погибла,

Если опять отступишь. О, не надо!

Хоть небо к доброму не принуждает,

От зла пусть ад вас отпугнет! И знайте:

Душа, чей груди похоть не разрушит

Невеста бога,— то девичьи души.

Душа, чистот отвергнувшая море,

Падет в ток похоти — и сгибнет вскоре.

Что ж это? Кто пришел?

Слуга.

Это уж не хамы, разукрашенные нарядами: письмо от доктора Бенедикта. Я не впустил бы его человека, хоть он вокруг всего рта волосами оброс, боюсь и он — баба, а то ведь у некоторых баб тоже бороды водятся, и они тогда, чорт их совсем возьми, наполовину ведьмы. А вы, ей-богу, ловкий юноша, гульфик себе завели и без шпильки обходитесь!

Ипполито.

Скажи, что выйду к доктору. Сегодня

Нельзя, но завтра, на восходе солнца,

Не премину.

Слуга уходит.

Ты, женщина, прощай!

Белафрон.

Не ниже ада, павши, ниспадай.

Ничем его не тронуть. Я должна

Бежать из города обид и плачем

Разгладить гневность отчего чела.

Он будет рад вторичному рожденью.

О том, как честной превратиться в шлюху,

О миллионах женщин ходят слухи.

Как стать из шлюхи честной — слух бывал.

Да кто такую женщину видал? (Уходит.)

СЦЕНА ВТОРАЯ

Улица.

Входят Фустиго и Крэмбо с Фу.

Фустиго.

Протягивайте руки, джентльмены, держите: раз, два, три! (Дает деньги.) Да и я ручаюсь, что все это отменные, беспорочные пистоли. Я получил их от сестры, и мне известно, что она ничем тронутым не пользуется. Пять шесть, семь, восемь и девять. Клянусь собственной рукой, принесите мне только лоскут его крови — и получайте еще девять штук. Я сейчас завалюсь здесь поблизости в таверне и позабочусь об ужине во увенчание конца трагедии: попомнят меня краснотоварники! Не отступайте, заклинаю вас, и исполняйте свои роли в совершенстве.

Крэмбо.

Обратите внимание, синьор: мы вашего золота не взвешиваем.

Фустиго.

Нет, нет, взвесьте его, не жалейте! Если хоть зернышка не дотянет, отсыплю вам целый бушель пшеницы в довесок.

Крэмбо.

Но, с вашего позволения, синьор, кто же он из услужающих? Потому что мы намерены наказывать по справедливости.

Фустиго.

Батюшка! Да это главный: вы его по языку узнаете. Хорошенький такой, долговязый речистый парень с тускалонианской бородкой.

Крэмбо.

Тускалонианской? Отлично.

Фустиго.

В бога жизнь! С тех пор как я дворянин, меня еще ни разу так не лупили. По моему колпаку молотили с плеча, точно у меня не волосы, а посконь.

Крэмбо.

Вот и мы там кое-кого тоже с плеча отдуем.

Фустиго.

Ведь до того дошло, что сестра ‘караул!’ закричала, с большим даже мужеством. У меня имеется ее согласие насчет задавания ему перца, иначе я бы на это не пошел, даже за весь барыш десяти громил на разбое. Вы ему только рассадите башку или там головизну, а то мне хочется, чтоб и у него, как у меня, голова была в холстине. Он холстом торгует, у него ее там, поди, хватит. Я бы мог завертеть на него исковую машину, да, пока суд да дело, оба и помрем и сгнить успеем.

Крэмбо.

Вам теперь больше ничего делать не надо, как упрятаться в таверну. Не заботьтесь о многом: пару каплунов да фазанов, да дупелей, апельсинный торт или еще что-нибудь в том же роде. Во всяком случае, как бы ни было кровопролитно сражение, не высовывайтесь.

Фустиго.

Нет, нет! Стоит мне высунуться, из кого-нибудь падаль получится. Не двинусь: буду лежать, как пес в закроме.

Крэмбо.

Ладно, ладно — в таверну! Да не давайте нам сырого ужина: крови мы вам и так доотвалу доставим.

Фустиго.

Только и всего, храни меня бог: ее-то я и жажду. Кровь за кровь, шишка за шишку, нос за нос, голова за голову, пластырь за пластырь, и с тем до свиданья! Как мне вас звать-то по имени? А то у меня слов нехватит, если кто-нибудь из вас дойдет до расчета.

Крэмбо.

Я капорал Крэмбо.

Фу.

Я лейтенант Фу.

Крэмбо.

Фу всех длинней, кто устриц открывал,

И чортом не хочу быть, чтоб с ним драться.

Фустиго.

И я, если ваш Фу, такое Фу.

Уходят.

СЦЕНА ТРЕТЬЯ

Лавка Кандило.

Входят Виола и два приказчика

Виола.

Который час?

2-й приказчик.

Почти двенадцать.

Виола.

Ладно.

Сенат сейчас окончит заседанье.

А Джордж готов?

2-й приказчик.

Конечно. Нарядился.

Виола.

Если вам дорого мое благоволенье,

Будьте почтительны с ним, повинуйтесь

С таким усердьем, точно он хозяин.

Пусть ни в одном глазу не будет смеха

Или подмигивания клиенту.

Будьте степенны, берегитесь смеха,

Чего бы вам ни видеть и ни слышать.

2-й приказчик.

Будьте покойны, хозяйка! Мы о своем поведении сами позаботимся. Если послушать, окажется, что во всем Милане не найти такого шута, чтоб меня рассмешил, хоть ему осла строить, как ни одному шуту не выламывалось — ни жирному придворному шуту, ни тощему шуту городскому.

Виола.

Довольно! Вызвать Джорджа.

2-й приказчик.

Слышу — сходит.

Виола.

Готовьтесь кланяться. Я посмотрю,

К лицу ли ему ваши реверансы.

Входит Джордж в наряде Кандило.

Кровью клянусь, хорош! Великолепен!

Манеры, хоть куда! Важна походка!

Джордж.

Спасибо вам, хозяйка! Со спины я действительно выгляжу достаточно величественно, с тех пор как на мне платье хозяина.

Виола.

Наряд мог без труда в вас ошибиться

И, спутав вас, пустил в себя вселиться.

Джордж.

Ей-богу, сущая ‘Комедия ошибок’!

2-й приказчик.

Тс! тс! Хозяин!

Виола.

Роли вам известны.

Входит Кандило. одетый попрежнему в скатерть. Смотрит на Джорджа и быстро уходит.

Бог моей жизни! Что на нем? Кто скажет?

Джордж (в сторону).

Я бы сказал, да только не хочу.

Виола.

Подвязался, как сумасшедший! Плащ он свой, что ли, потерял? Видать не приводилось мне более сумасшедшего вида! Джордж, что он сказал, когда мимо тебя проходил?

Джордж.

Уверяю вас, хозяйка, сказал даже меньше пчелы: не сказал и ‘гм’, и меньше фофана: не сказал и ‘ага’. Ни ‘умм’, ни ‘гм’, ни ‘ага’! Только взглянул мне в лицо, прошел мимо да так заторопился, будто мой вид на него подействовал, как касторка.

Виола.

Задет, должно быть: разозлил наш фокус.

Наверно, зол, если не говорит:

А бессловесный гнев всего сильнее.

Сейчас велит вам место уступить,

Но, Джордж, если ты друг,— не подводить.

Джордж.

Нет, вы уж мне позвольте по-своему быть достойным партнером хозяина в получении приза за фехтованье, пока хозяйка обеспечивает мне безопасность. Я убежден, что на мне его лучшее платье и считаю унизительным уступать место хуже меня одетому: это теперь общий порядок и соблюдается сейчас с приличиями. Да убедит же это вас, что я померяюсь с ним за первенство в лавке до тех пор, пока эта цепь будет меня поддерживать.

Виола.

Говори хозяйским голосом, хотя и языком приказчика.

Входит Кандило, переодетый в приказчика.

Что, сумасшедший? Где ваш маскарад?

Кандило.

О, успокойтесь, добрая хозяйка!

Входят Крэмбо и Фу.

В чем нужда? Чего купить желаете? Чистый ситец, тонкое голландское, лучший батист, отменнейший лино: выбирайте да забирайте! Милости простим, пожалуйте ближе: хозяин у нас любезный, отпускает и на пенни.

Виола.

Да, это-то он может — даже из середины куска лино, ей-богу!

Кандило.

Милости просим, выбирайте, джентльмены!

Виола.

О, редкостный шут! Замечательный сумасшедший! Терпеливый сумасшедший! Видано ли что-нибудь подобное? Добро же, сэр, я вам отвечу в вашем же роде: долго мне будете наперекор итти? Мигом все распутаю и уж, ей-богу, а вас разозлю. Малый! Берите плащ, да живо за мной!

Виола и 1-й приказчик уходят.

Кандило.

Накройтесь, Джордж. Цепь, плащ с каймой кругом

На этой куртке? Видно, свет вверх дном!

Джордж.

Гм, гм, гм.

Крэмбо

Эта лавка. Вот и парень!

Фу.

Да, но и сам хозяин бродит здесь.

Крэмбо.

Неважно. Входим.

Фу.

Чорт! Ты хочешь в Лимбо?

Крэмбо.

Мне все равно, будь Лимбо и в аду.

Кандило.

Угодно, господа, смотреть батист?

Крэмбо.

Нет, сэр, нам на рубашку бы.

Кандило.

Извольте.

Крэмбо.

Нет ли у вас такого полосатого холста на рубашку?

Кандило.

Увы, нет полосатого, сэр. Только гладкий.

2-й приказчик.

На складе, кажется, есть одна штука.

Джордж.

Ступай, мудрец, тащи. Гм, гм, гм, гм.

2-й приказчик уходит и возвращается со штукой.

Кандило.

Извольте сами убедиться, господа: как из одной нитки выпрядено! Вот вам штука холста! Он хоть и тонок, а носиться будет, как железо: ни одного изъяна, честное слово! Ни одного грешка!

Крэмбо.

Тогда он будет лучше вас, ей богу!

Кандило.

Да и еще премногих! Быть бы душам

Без пятен, как невинный белый холст,

И столь же стойкими.

Крэмбо.

Вот и проверишь:

Вчера у вас здесь в лавке подрались.

Кандило.

Действительно, здесь муха укусила.

Фу.

Джентльмену здесь башку раскроили: это, по-вашему, муха укусила?

Кандило.

Действительно так.

Крэмбо.

Чорт! Вы не сдаетесь?

(Бьет Кандило.)

Джордж.

Чорт! Бьют! Бьют! Молодцы, на них!

Входят разные приказчики с палками и разоружают Крэмбо и Фу.

Ах, сволочи! Бить гражданина в лавке!

Кандило.

Не двигайтесь никто! Уйми их, Джордж.

Крэмбо.

Уверяю вас, сэр, мы промахнулись по цели. Верните нам оружие.

2-й приказчик.

Сэр, у вас кровь! Зовите караул.

Кандило.

Сказал: не надо. Будьте терпеливы.

Отдайте шпаги. Сэр, нам лучше выйти:

Скажу — здесь парни, как медведи в деле.

Уйдите, пока уши уцелели.

Крэмбо и Фу.

Спасибо, сэр.

(Уходят).

Кандило.

Не следуйте за ними,

Оставьте их. Ведь я не потерпел:

Я был простужен — он меня согрел,

Спасибо! Я уже успел решить

Пустить кровь — он сумел ее пустить,

И деньги целы. Это честный люд:

Будьте любезней, если заглянут.

Джордж.

Есть, сэр: мы обойдемся с ним, как с честным.

Кандило.

Да. Хорошо сказано! Джордж, именно как с почтенным человеком, хоть они и нахальная сволочь,— так у нас в Сити говорится. Помоги выложить эти товары.

Входят Виола, 1-й приказчик и полицейские.

Виола.

Вот он стоит.

1-й полицейский.

Приказчиком одетый?

Виола.

Да, да. Сошел с ума, прошу заметить.

Кандило.

Что, что? А это что еще за новость?

Что они делают с моей женою?

Уже не арестована ли? Смотри там!

Виола.

Сам с собой говорит. Куда зашло?!

1-й полицейский.

Крепитесь! Ради бога, не пугайтесь.

Давайте, постепенно, господа!

Виола.

Да, да, пожалуйста, постепенно. Горе мне! Зачем это он взял в руки лино. Он все товары моей лавки на куски рвет!

1-й полицейский.

Не бойтесь, мы его захватим сразу.

Виола.

Ах, именно так и надо! Имейте в виду, пожалуйста, свое предписание.

1-й полицейский.

Верьте, сударыня. Синьор Кандило!

Кандило.

Да, сэр. Какая у вас новость, сэр?

Виола.

‘Какая новость?’ — говорит. Как спятил!

1-й полицейский.

Не бойтесь. (Вы оставьте нас одних.)

Вы на себя как будто непохожи

(Обходи!) Изменились, изменились.

Кандило.

Да, правда, сэр? Дивиться ль переменам?

Нет, все меняется! Кто был царем,

Стал нищим, нищие взлетели в гнезда

Царей, хозяин служит подмастерьям,

Дама — прислуге, в женщинах — мужчина.

1-й полицейский

А женщины в мужчинах.

Кандило.

Да, а женщины в мужчинах, правду сказали… ха-ха! Сумасшедший мир, сумасшедший мир!

Полицейские хватают Кандило.

1-й полицейский.

Поймали мы вас, сэр?

Кандило.

Поймали ли меня? Да, да, поймали.

Виола.

Он вам в лицо смеется.

Джордж.

Ребята! Мастера крюки схватили!

1-й полицейский.

Спокойствие! А то вам свяжет ноги

Железо! Герцогский у нас в наличьи

Приказ, достаточный для наших действий.

Кандило.

Стойте, пожалуйста! Мне помощь не нужна.

Виола.

Ах, помощи не хочет! Ах, он бедный:

Сам против себя!

Кандило.

Ну, так в чем же дело?

Полицейские вяжут Кандило.

1-й полицейский.

Держи за эту руку.

Вяжи надежней. Вдвое.

Кандило.

Что же? Что?

Виола.

Вот вертит головой! Уж как сорвется —

Пропали мы: костей не соберешь!

1-й полицейский.

Не бойтесь — свяжем: жизнь и нам мила.

Кандило.

Ну, кончили? Скажите, в чем же дело?

Чем заслужил я эти узы, а?

1-й полицейский.

Тем, что, сойдя с ума, жену пугали.

Виола.

Ах, мне грозит ежеминутно смерть!

Кандило.

Как? Я с ума сошел, а сам не знаю?

1-й полицейский.

Вот, раз не знали, значит и сошли.

Виола.

Как можно меньше говорите с ним:

Он так измучился.

Кандило.

Канатом связан!

Ей-богу, стало бы и паутинки,

Чтоб шел куда угодно. Что ж, жена,

Ты тоже спятила или так зла?

Джордж.

Хозяин, впрямь вы?..

Кандило.

Так жена оказала,

А что сказала, Джордж, ты знаешь,— правда.

Куда же? В Вифлеемский монастырь?

А?

1-й полицейский.

Даже в самый сумасшедший дом.

Кандило.

Ну, слава богу! Вытерпел с трудом.

Полицейские и Кандило уходят.

Джордж.

Пойдем, посмотрим, куда он пошел. Если хозяин сошел с ума, нам, его подручным, полагается итти по его стопам: будем уж и мы сумасшедшими. Прощайте, хозяйка! Можете искать нас в Бедламе.

Уходят Джордж и приказчики.

Виола.

Я, кажется, вас приняла по платью.

Уж — этот вытерпит: все нипочем.

Я за святым, а не за мужиком! (Уходит.)

СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ

Около герцогского дворца.

Входят герцог, доктор Бенедикт, Флуэло, Кастручио и Пиорато.

Герцог.

Позвольте отдохнуть нам.

Уходят Флуэло, Кастручио и Пиорато.

Доктор! Новость!

Доктор.

Я, государь, послал за ним. Он прибыл

И принимал все, что я говорил,

Как долгость жизни в золотых пилюлях,

Так он мне доверял. Иных людей

Пустой крюк ловит, дурень не боится,

Что в глубине утонет — так прозрачна.

В общем, мы сели есть. Я поднял тост

За чистый дух покойной Инфеличе:

Знал, что не промахнусь.

Герцог.

Вот это так!

Доктор.

Он так молитвенно склонил колени,

Чтоб отвечать…

Герцог.

Шут! Суеверный шут!

Доктор.

Как бы сгорая в ревности молитвы,

С почтеньем большим тоста пить не мог.

Повис на шею мне, мне в щеки плакал,

Лобзал их, клялся губы обожать

Мои за звуки слова Инфеличе.

Герцог.

Ха-ха! Увы! увы!

Доктор.

Высоко поднял чашу и воскликнул:

‘Тебе, девица!’ — выпил и… отравлен.

Герцог.

И мертв?

Доктор.

И мертв.

Герцог.

Ты этим кратким словом

Мне с возраста откинул больше лет,

Чем отнял их от жизни Ипполито.

Он славный был, но меньшие побеги,

Если мешают росту больших, рубят

И жгут в камине. Доктор, я весь твой!

Знай это, действуй смело!

Доктор.

Слава, герцог!

Мой досточтимый, славный государь…

Герцог.

Гм!

Доктор.

Молю вас схоронить возможно глубже

Кровавый подвиг мой.

Герцог.

Нет, нет. Об этом,

Доктор, заботься сам, нас не зови:

Зло в действии, а не в дурной любви.

Доктор.

Мое лицо нахмурило чело вам,

Но вспомните, что здесь произошло —

На благо вам творил я это зло.

Герцог.

Да, да, признал.

Доктор.

Лишь из любви.

Герцог.

Не спорю.

Доктор.

И не давайте ему стать преградой

Моему доступу к вам. Вы не верьте.

Как верят государи, что раз палец

Мой смочен кровью, то мне рук не жалко

Станет за деньги — дескать, что не купишь?—

И я способен то же сделать с вами.

Герцог.

Чтоб избежать того…

Доктор.

Чего и в мыслях…

Герцог.

Неважно, доктор. Мне — чтоб спать спокойно,

Тебе ж — чтоб в подозрении не быть:

От моего двора навек ты изгнан.

Как судьбы верен старый наш порядок:

Сладка измена, но изменник гадок. (Уходит.)

Доктор.

Ах, вот как? Ну, на этот пошлый принцип

Таким же пошлым я отвечу прямо:

Быть в яме, друг, не рой другому ямы.

Входит слуга доктора.

Ну, ну? Где он? Он встретится со мною?

Слуга.

Встретиться ли он с вами, сэр? Он за это время успел бы встретиться с тремя дуэлистами и понес бы меньший ущерб, чем от встречи с одним доктором медицины. Что ж, сэр, он до сих пор гулял под старой монастырской стеной, пока не промерз больше, чем дача в январе месяце. Вы издали почуете его приближение. Э, посмотрите-ка: вот он и идет сюда.

Доктор.

Уйди.

Слуга.

Исчезну.

Слуга уходит. Входит Ипполито.

Доктор.

Благородный друг мой!

Ипполито.

Немногим, кроме вас,

Меня заставить сокровенность вздохов

Доверить ветру. Звали. Что случилось?

Доктор.

Снять синь от глаз, вернуть ланитам бледным

Цвет свежести. Гак приоденьтесь,

Наряден, как жених, встречающий невесту.

Изменником твоей любви был герцог,

Теперь все ясно, теперь время мести.

Дама твоя жива!

Ипполито.

Какая дама?

Доктор.

Воскресла Инфеличе.

Воскресла! Ах, смерть не могла решиться

Взять ее дух!

Ипполито.

Благодарю вас, сэр:

Лекарство, не спася, продолжит жизнь,

Но не надежды: мне их в гроб сложить.

Вы издеваетесь.

Доктор.

Клянусь недавней

Любовью к вам! Все сказанное мной —

Правда: жива девица. Погребенье,

Герцога слезы, траур — все подделка.

Сонное средство провело весь свет:

Я дал его. Потом ее укрыли,

Чтоб не прознали.

Ипполито.

Вероломный герцог!

Доктор.

В нем меньшая надежда на спасенье,

Чем вера в то, что я вас отравил.

Он уговаривал, а я поддался

И укрепил его в злодействе.

Ипполито.

Дьявол!

Доктор.

Ее ж он тайно отослал в Бергамо,

Туда…

Ипполито.

Поеду, находись Бергамо

В чернейших безднах ада. Еду к ней.

Доктор.

Вы к ней поедете, но не в Бергамо:

Вас обгоняет собственная страсть.

Я сократил вам тягость переезда,

И письменно она извещена

О вашей мнимой смерти, о своих

Похоронах и всех отцовских кознях

Против обоих вас. Она вас встретит…

Ипполито.

Где?

Доктор.

Посмотрите, как жадны желанья!

Завтра, пораньше…

Ипполито.

Где же, где, отец мой?

Доктор.

В аббатстве Вифлеемском. Вы довольны?

Ипполито.

Бедлам? Подходит! Там, по всем рассказам,

Несчастные, чей ум зашел за разум,

Его вправляют. Я — из тех же: мы

Всегда безумны, если влюблены.

Доктор.

Мы ночью съедемся, переодевшись.

Отец Ансельмо, доблестный монах,

Нас ждет. Мы убедить его сумеем,

И он, когда рассвет прогонит мрак,

Вам свяжет руки в освященный брак.

Ипполито.

Это такое счастье,

Что мне в него поверить невозможно.

Доктор.

Тогда губите радость недоверьем:

Я замолчу.

Ипполито.

О нет, добрый отец,

Настолько я успел сродниться с горем,

Что стал чужим надежде. Верю вам.

Доктор.

В ночь многое сказать и много сделать,

Но если доктору не обознаться,

Быть утром милой в милого объятьях.

Ипполито.

Небесный врач! В веках тебя хвалить:

Влюбленным мертвым дал заговорить.

Уходят.

АКТ ПЯТЫЙ

СЦЕНА ПЕРВАЯ

Зал во дворце герцога.

Входят Виола с прошением и Джордж.

Виола.

Смотри же, смотри, дорогой Джордж, где будет проходить герцог.

Джордж.

А вот сюда идет одна из бабочек — спросите его.

Входит Пиорато.

Виола.

Скажите, пожалуйста, сэр, что, герцог здесь пройдет?

Пиорато.

Он сейчас здесь будет, сударыня.

Виола.

Благодарю вас, сэр.

Пиорато уходит.

Джордж, там, где ваш хозяин сидит, сумасшедших много?

Джордж.

Еще бы! По нескольку от каждого государства, но преимущественно все больше греки — так кишмя и кишат. Признайтесь, хозяйка, что свет-то для вас переменился: не привыкли вы раньше стоять с прошением, униженно кланяясь. В должной мере, однако, воздали вам по заслугам. Прижали вас поставщики не хуже других купчих.

Виола.

Как тебе кажется, Джордж,— выручим мы его?

Джордж.

Признаться по правде, хозяйка, так наверное сказать не берусь, только думаю, что навряд. Ей-богу! Знавал я женщин, у которых мужья были бешеной сволочью, так те старались, чем могли, их в разум привести, а вот не попадалось мне еще женщины, чтобы смирного человека томилась ума лишить, как и чорта его барыня не изводит.

Виола.

Что он там говорит, Джордж, а? Милый Джордж, расскажи.

Джордж.

А вы сами сходите посмотреть.

Виола.

Ах, боюсь!

Джордж.

Боитесь? Стыдиться вам надо: бояться-то ему вас приходится.

Виола.

Джордж, ведь он же не буйный, нет? Не бредит, не бросается, Джордж? Правда — нет?

Джордж.

Этого не заметил. Только он все говорит, как мировой судья, про тысячу всяких вещей, и без всякого повода.

Виола.

Поеду в монастырь. Я с ума сойду, пока его не получу, больна буду, пока с ним не увижусь, а как увижу, тут все глаза и выплачу.

Джордж.

Хотел бы я видеть, как это женщина глаза выплакивает. Это все равно, как сказать, что мужской плащ от воды загорается. Плакать-то вы будете, хозяйка,— знаю, а вот что говорит стенная набойка:

Не доверяйте плачу жен:

Мгновенно прекратится он,

Хоть слезы падали б сильнее,

Чем ливень из цветов в апреле.

Виола.

Да. Но знаешь, Джордж, эта набойка заслуживает повешения за ложь, не все женщины плачут по заказу, разве что к этому причина сыщется.

Джордж.

Да, хозяйка. Но про то, с какой скоростью у них эти причины отыскиваются, самым ученым образом гласит надпись на сырном ноже:

Как пчелам мед с полыни брать,

Как стряпчему с клиентов драть,

Как кролику укроп подать,—

Так, как бы дню не ведровать,

А жены захотят — так дождь, как из ведра:

Чем тише муж, тем бешеней жена.

Виола.

Довольно, Джордж. Я уже отбесилась.

Джордж.

Вот это дело, дорогая хозяйка! Бросьте вы это модное настроение и не носите его с таким вывертом: не бурлите, и больше не изнывайте. Этим своим изныванием вы лишили себя много хорошего, что могли бы получить от моего хозяина. Вот герцог.

Входят герцог, Флуэло, Пиорато и Синеци.

Виола.

О, умоляю вас, простите дерзость

И злоупотребленье предписаньем.

Верните мне супруга, государь.

Герцог.

Кто ее муж?

Флуэло

Кандило, государь.

Герцог.

Где он?

Виола.

Сейчас он в сумасшедшем доме.

Он не имел в себе ни капли желчи,

Ничем не волновался, и ничем

Его не разозлить, а я, как изверг.

Так часто поражала эту гору

Неистребимого терпенья, жаждав

Злить.

Герцог.

Правда?

Виола.

И в намерении таком

Взяла у вас приказ его отправить

В Бедлам, откуда его не отпустят,

Пока вы, государь, не написали.

Герцог.

Вы жаждете! Боюсь, рехнулись сами:

Его б спустить, а вас бы засадить.

На что он вам, если он сумасшедший?

Джордж.

С вашего позволения, государь, он не совсем сумасшедший. Только, как это бывает с молодыми людьми, разговаривает несколько причудливо, вот и все: при вашем дворе и в стране найдутся тысячи помешанней его.

Герцог.

Дать бланк приказа, мы его подпишем.

Джордж.

Вот бланк совсем готовый, государь.

Герцог.

Перо, чернила мне, перо, чернила.

Джордж уходит. Входит Кастручио.

Кастручио.

Где государь?

Герцог.

Что — новый полоумный?

Кастручио.

Странные новости.

Герцог.

О чем? О ком?

Кастручио.

О Инфеличе, браке…

Герцог.

А? Где? С кем?

Кастручио.

С Ипполито.

Возвращается Джордж с пером и пр.

Джордж.

Готово, государь.

Герцог.

Вон бабу! Выгнать всех из этих комнат.

Флуэло.

Живо отсюда! Гневается герцог!

Джордж.

Уйдем, хозяйка. Герцог тоже спятил.

Виола и Джордж уходят.

Герцог.

Кто мне сказал, что Ипполито умер?

Кастручио.

Тот, кто всякого способен уморить,— доктор. Но, государь, он жив, как блуждающий огонек, и такой же живчик. Ипполито, доктор и еще некто уехали отсюда вечером на свет гостиницы, именуемой Вифлеемским монастырем. Инфеличе должна приехать из Бергамо и там с ним встретиться. Ипполито помешан, так как воображает быть женатым сегодня. Время этому — после полудня, а брачить будет монах Ансельмо.

Герцог.

Как? Из Бергамо? Как же? Быть не может!

Не может быть.

Кастручио.

Я присягать не стану.

Но сведенья доставил мне участник

Этой затеи.

Герцог.

Кто же он?

Кастручио.

Матео.

Флуэло.

Матео знал.

Пиорато.

Наперсник Ипполито.

Герцог.

Далеко до Бедлама?

Кастручио, Флуэло и др.

Шесть-семь миль.

Герцог.

Только-то? Брак не ранее полудня…

Стой, стой! Как бы предупредить их? Как?

Прилично ли одним умалишенным

Их брачный пир украсить? Вот что: все

Сейчас же на конь. Все переоденьтесь

В сельских дворян,

В дорожных граждан и так далее, каждый

Пусть едет своей тропкой, чтобы время

Осталось от приезда до приезда,

Как будто явитесь смотреть безумцев.

В седло! Молчите, если жизнь мила:

Казним любви неправые дела.

Уходят все, кроме Флуэло.

Флуэло.

Если вам жизнь мила! Кастручио,

Паршивая ищейка! Славный граф,

Славная дама, верные любви!

Спасу вас или потону в крови. (Уходит.)

СЦЕНА ВТОРАЯ

Палата в Вифлеемском монастыре.

Входят монах Ансельмо, Ипполито, Матео и Инеличе.

Ипполито.

Нет, нет — вяжите или разрешайте.

Ансельмо.

Торопите меня с деяньем, полным

Опасностей и счастья. Я предвижу

Отцовский гнев, грозу, а то и смерть

Для дерзкого. Но, благородный граф,

Таким лучом пронизывает тучи

Блаженный брак, что если ваше слово

Сыграет за меня, я закреплю

Священный узел брака.

Ипполито.

Что нам герцог!

Ансельмо.

Разумный страх освободит от страха.

Ипполито.

Мы дали слово, отдадим и жизни,

Чтоб вас спасти от всех грядущих бед.

Матео.

Да, да, окручивайте их — и вон.

Ансельмо.

Когда ж пристойней мне, а вам спокойней

Свершенье дела?

Ипполито.

Как начнет смеркаться.

Ансельмо.

Да будет так. Закрытая часовня

Стоит с восточного конца стены.

В нее скользните, и, когда светило

Покинет наши горные края,

Я вас женю. Тогда и глас громовый

Не тронет уз святых. Сюда, принцесса!

Верней здесь.

Инфеличе.

Мы признательны, отец мой.

Матео.

Так, правильно. Заприте нас по одиночке в камерах, чтоб нам час-другой побывать в сумасшедших.

Ипполито.

Матео, милый мой, не надо шума.

Матео.

Как не надо шума? Да знаете ли вы, где вы находитесь? Клянусь ногой саваофа, среди всех миланских сумасшедших! Так что здесь, например, выходить из дому через окно — самое приличное дело, и никто не вообразит, что вы здесь девок воруете. Чем вы благоразумней, тем подозрительней. И, хотя монах уверяет нас, что здесь нам всего безопасней, я не разделяю его мнения. Сиди здесь те, кто лишился своих денег, тогда бы, действительно, никто на нас не обратил внимания, но ведь здесь только те, кто лишился своего ума, и, если будет погоня, они сюда немедленно все так и сбегутся. И я прав, потому что никто не пойдет жениться, пока он окончательно не рехнулся.

Ипполито.

Закутайтесь: идет Флуэло.

Матео.

Живо!

Входит Флуэло.

Флуэло.

О, сударь мой, эти плащи но такому дождю не годятся! Уж очень большая гроза идет. Я запалился, пока бежал известить вас об этом, чтоб вы успели от нее спастись.

Матео.

В чем дело?

Флуэло.

В чем дело? Ну, и наделали же вы дел — герцог на носу!

Все.

Герцог?

Флуэло.

Да, да. Сам герцог.

Ипполито.

Значит, наши

Затеи против нас, и мы взорвались

На собственной контрмине. Как — он едет?

Какой мерзавец выдал, что мы здесь?

Флуэло.

Кастручио! Кастручио доложил герцогу, а вот Матео сообщил Кастручио.

Ипполито.

Вы выдали меня Кастручио?

Матео.

Ей-богу, он сам себя осудил в подонки преисподней, если это расславил.

Ипполито.

Вы тем же клялись, тем же и проклялись.

Матео.

Зараза его возьми! Да ведь если не верить божбе, куда же совесть человеческая денется? Он ел хлеб с солью, ей-богу, что рта не разожмет.

Ипполито.

О боже, боже!

Ансельмо.

Сыт мой, те терзайтесь!

Терпенье: вы низвергнете врага

Его же хитростью. Далеко герцог?

Флуэло.

Только что выехал. Кастручио, Пиорато и Синеци приедут с ним. У нас есть время их опередить, если храбрости хватит.

Ансельмо.

Вам надо тайно проскользнуть в часовню

И тотчас обвенчаться. Если герцог

Все-таки явится, под взглядом тысяч

Вы ускользнете в виде черноризцев.

Ипполито.

Блаженнейший наряд! Какая радость!

Ансельмо.

Не говори о радости, пока

Ее за кудри не схватил, как время.

Не медли, не спеши, пока не влезешь

На башню счастья. Только будь разумен

И терпелив. Подходит вам мой ков —

Прими и действуй. Нет — так будь здоров.

Ипполито.

О, мы его приветствуем! Довольно

Споров! Идем отсюда и покончим.

Флуэло, вы останьтесь: близок враг.

Земля, вспугнувшая влюбленных шаг

Покрыта терньем.

Ансельмо.

Так вперед, сын мой!

Ступай по ним крылатою стопой.

Уходят Ансельмо, Ипполито и Инфеличе.

Матео.

Молчи, Флуэло! Моя жизнь залог.

Флуэло.

О сэр, пусть это будет вам урок.

Матео уходит.

Ах, нет надежд, ни страхов, что б мужчина

За женщину не принял. А награда —

Найти и в лучшей, то, чего не ‘надо.

Входят герцог, Кастручио, Пиорато и Синеци из разных дверей, все они в масках.

Герцог.

Кто?

Кастручио.

Государь!

Герцог.

По боку государя!

Государь все испортит. Будем равны.

Он?

Кастручио.

Флуэло. Нет, Синеци: ноги жидки.

Кастручио, Флуэло и Пиорато.

Свои, свои.

Герцог.

Что? Встретились в назначенное время?

Это и место?

Пиорато.

Это, государь.

Герцог.

Вам снится титул? Чтоб его не слышал!

Любовников вы не видали?

Все.

Нет.

Герцог.

Кастручио, ты уверен ли, что свадьба

Не раньше вечера?

Кастручио.

Так мне сказали.

Герцог.

Да, да, похоже: есть свой час у вора.

Любовники точны, как астрономы.

Чем нам занять все праздные часы?

Флуэло.

Посмотримте помешанных.

Кастручио, Пиорато и Синеци.

Согласны.

Входит уборщик.

Герцог.

А вот один. Спроси его, спроси!

Флуэло.

Скажи, почтенный: ты имеешь отношение к этому дому?

Уборщик.

Да, еще бы: я одна из его неотъемлемых принадлежностей. Я мету камеры сумасшедших, приношу солому под них, покупаю цепи на них для связки и розги для них на случай порки. Я и сам раньше был сумасшедшим, да отец Ансельмо, спасибо ему, вколотил в меня разум истинный.

Герцог.

Ансельмо тот, кто должен их венчать.

Спросите, где сейчас он?

Кастручио.

А где сейчас отец Ансельмо?

Уборщик.

Господи! Да он только что вышел.

Герцог.

Отлично! А куда же он пошел?

Уборщик.

Да ко всемогущему богу.

Флуэло.

Ха-ха! Он сумасшедший: что он порет!

Пиорато.

Умная голова, скажи, что не все миланские сумасшедшие здесь собрались?

Уборщик.

Это как же — все? Ну, вопрос! Да ведь если бы все, кто в Милане с ума сошел, сошлись сюда, в городе бы и с десяток человек не осталось бы.

Герцог.

Дворян и придворных здесь немного, а?

Уборщик.

Как же! В изобилии, в изобилии! Стоит только имению им в руки попасть, как они тут же с ума и сходят. Сыновья и наследники горожан принимаются в дом по записям их отцов. Сыновья фермеров сюда являются, как гуси — стаями, и, как распродадут свои пашни, сидят здесь и солому щиплют.

Синеци.

Мне думается, у вас здесь должно быть женщин столько же, сколько и мужчин.

Уборщик.

О, еще бы, чума их побери! Сладу с ними нет: они безумней мартовских зайцев.

Флуэло.

А адвокаты у вас имеются?

Уборщик.

О, нет, нет, ни единого. Ни разу не было адвоката. Мы не смеем впускать сюда ни одного адвоката, а то он их так с последнего сумасшествия сведет, что нам их уж никак не вылечить.

Герцог.

А много времени требуется, чтобы вылечить кого-нибудь из них?

Уборщик.

Ну, это зависит от количества луны, которое в них проникло. Сын ольдермена будет помешан довольно долго, очень долго, особенно, если его друзья от него отступились. Девки редко возвращаются к разуму. Пуританин совершенно безнадежен, разве что повалит колокольню да повесится на веревке от колокола.

Флуэло.

Я замечаю, что к вам в сети всякая рыба идет.

Уборщик.

Да, действительно: у нас колпаки на всякую голову. У нас здесь большой питомник самых безбожных клятв: придворный сходит с ума по гражданину, гражданин по фермеру, сапожник по чеботарю, чеботарь по извозчику, шлюха помешалась та том, почему купчиха не шлюха, а купчиха помешалась на том, почему шлюха такая неистовая шлюха. Господи, да вот и отец Ансельмо! Не говорите ему, пожалуйста, что я сор из избы выносил. (Уходит.)

Входят Ансельмо и слуги.

Все.

Мир, вам, отец!

Ансельмо.

Спасибо, джентльмены!

Кастручио.

Нельзя ли нам взглянуть на тех несчастных,

Которые под вашей властью?

Ансельмо.

Можно.

Но должен буду вас обезоружить.

Ведь у безумцев, как и у здоровых,

Не равный нрав: имеются такие

Причудники-мартышки, что пером

Играют, и (хоть божие подобье

Прискорбно зреть униженным) играют

С ужимкой и с таким милым безумьем,

Что и сквозь грусть заставят улыбнуться.

Но есть другие, как голодный лев,

Грозны, как буйволы, быстры, как мухи,

Вот эти-то порой у посторонних

Рапиры обрывали с многим горем:

Так чтоб их видеть, надо снять оружье.

Все.

От всего сердца. (Отдают оружие Ансельмо.)

Ансельмо.

Убери оружье.

Слуги уносят его.

Прошу вас стать чуть дальше. Так. Довольно’

Сейчас здесь будет человек, когда-то

Почтенный и богатый гражданин,

Он — образец подобного несчастья.

Семь лет, как болен, родом из Бергамо.

Герцог.

Как он сошел с ума?

Ансельмо.

Потери в море.

Я отойду, расспрашивайте сами,

А то, меня увидя, замолчит.

Разве, что разозлят. (Открывает одну из дверей и отходит.)

Входит 1-й сумасшедший, завернутый в сеть.

Флуэло.

Ах, бедный!

Да он совсем старик.

Герцог.

Отец, бог помочь!

1-й сумасшедший.

Бог в помощь плугу, ты мне не помощник.

Пиорато.

Старик, а мы вас видим: вы весь в сети пляшете.

1-й сумасшедший,

Правда. А вот ты будешь в петле плясать, да я не увижу

Ансельмо.

Прошу вас не дразнить.

Кастручио.

Отец вы рыцарь?

1-й сумасшедший.

Нет, я ни рыба, ни мясо.

Флуэло.

А на что же вам тогда сеть?

1-й сумасшедший.

Не видишь, дурак? В ней живой лосось. Стоит вам на шаг дальше стушить, как воды в башмаки наберете: видно же вам, что в море по уши по маковку, а уж если попадете в тот водоворот, где я сейчас нахожусь, потонете, потонувшая крыса. Я сейчас закинул невод на пять кораблей, но тони никак не вытяну: сеть-то все прорывается, все прорывается, да ужо я вам кому-нибудь глотку пере-ву и в кулак зажму. Стой! стой! стой! стой! стой! Где ветер? где ветер? где ветер? где ветер? Вон, лоботрясы, раззявы мордоплевые! И думки у вас о ветре поднебесном не бывало? Ха-ха-ха! Видите! видите! видите! Ветер уже здесь под дверью. Слышите, как ревет: пуф! пуф! пуф!

Все.

Ха-ха-ха!

1-й сумасшедший.

Над божьим созданьем смеяться? Над старостью издеваетесь, хамы? По-вашему, эта седая борода и старая голова — поддельные, что орете ‘xa-xa?’ А ты, умник, уж не мой ли ты старший сынок?

Пиорато.

Да, действительно, батюшка.

1-й сумасшедший.

Вот, стало быть, и сумасшедший, потому что мой старший был колченог, косолап, лицо у него было цвета сусла, борода грушевая. Я делал из него ученого, а он из себя — дурака. Эй, ты там, умница, протяни-ка руку!

Герцог.

Руку? Ну, вот она.

1-й сумасшедший.

Вот, вот, вот, вот! Что — на ней разве ногти не длинные, волосы не короткие?

Флуэло.

Да, чудовищно короткие волосы и отвратительно длинные ногти.

1-й сумасшедший.

Да, десятипенсовые ногти, не так ли?

Флуэло.

Да, десятипенсовые ногти.

1-й сумасшедший.

Такие вот ногти были у моего второго сына. Стань на колени, ты, сволочь, и проси у меня отцовского благословения. Такие ногти были у моего среднего сына, и я сделал из него доносчика, и он стал копить, копить, копить, пока чорта в стуле не купил, но и тогда продолжал еще и еще копить, так и сяк и вот так, и все шло ему между ног, пока, наконец, стая коршунов не приняла его за падаль и они не уперли все, все, все, все, все, все, все. Если вам жизнь мила, берегитесь: вот, вот, вот, вот! Турецкие галеры сцепились с моими кораблями! Пушки — бум! Люди — ааах! Вода — у-рр, у-рр! Горе мне! Тонут, тонут! Пропал я, пропал! Вы и есть те самые проклятые пираты, которые меня разорили. Вы, клянусь богом, вы, вы! Держи их: вы и есть!

Ансельмо.

Ах, вы вот как? Что ж, мне вас укрощать?

1-й сумасшедший.

Укрощать? Как же! Я стану бешеней жареной кошки. Видите, видите: я весь прокопчен порохом — вот какие у нас абордажи!

Ансельмо.

Высеку, если будете буянить.

1-й сумасшедший.

Это меня — сечь? Пошел вон, жаба! Сечь меня? Это где же справедливость, сечь меня за то, что я нищий? Ах, я бедный человек, совсем бедный! С голоду помираю — со времени потопа, ей-богу, ничего не ел. Я бедный человек.

Ансельмо.

Ну, ну! Притихни, так тебя покормят.

1-й сумасшедший.

Да, да, пожалуйста, покормите! А то видите, вот у меня здесь кишки. Это вот ребра, сквозь ребра вам видно: видите, как у меня кишки свело! Это мои красные кишки, настоящие кишки, о! о!

Ансельмо.

Теперь, заприте.

Слуги уводят 1-го сумасшедшего.

Флуэло, Пиорато и др.

Что за грустный вид!

Кастручио.

Отец, я вижу у вас много дела.

Ансельмо.

Они — как дети: рады от игрушки.

И так же их за шалости секут.

Сейчас дадут совсем другую пару:

Ушедший — весь в словах, а эти двое,

Если не приставать, болтают редко

И скупы на язык. (Открывает другие двери, из которых выходят 2-й и 3-й сумасшедшие.)

Вот тот, ближайший,

Лишился счастья тихого ума

По девушке, любимой и умершей,

Он проводил ее в гробу до церкви,

Когда же тело опустили в землю,

Он впал в неистовство. А это — муж

Красивой и, как слышно, благонравной

Жены: ревнуя, сам себя испортил.

3-й сумасшедший.

Все это потаскуны и с моей женой спали. Девка! Девка! Девка!

Флуэло.

Наблюдайте его.

3-й сумасшедший.

Хозяин-сапожник, вы натягивали бальные башмаки моей жене, а потом ей и в туфли юркнули: лежи здесь, лежи здесь! А вот это был ее портной. Вы кроили ей открытое платье и вставили в него аршином больше, чем я разрешил: лежи рядом с сапожником! А, господин доктор, и вы здесь! Вы мне закатили слабительного, а потом прошмыгнули к моей жене в комнату пульс щупать! И вы говорили, и она говорила, и горничная ее говорила, что там делалось: тык-так, тык-так! Я вот тебя сейчас в женином горшке утоплю. Эй, иди-ка сюда, Джек! Это ты, школьный учитель, и все учил ее играть на вирджинале, а там клавиши все время поддавали… хлоп! хлоп! Вы ей только похабные уроки и выкладывали. Вот я вас здесь всех и разложу: скрипач! доктор! портной! сапожник! сапожник! скрипач! доктор! портной! Так! Ну, теперь можете опять спать с моей женой.

Ансельмо.

Вот он того заметил. Стал кормить.

3-й сумасшедший.

Дай каши.

2-й сумасшедший.

Ничего тебе не дам.

3-й сумасшедший.

Дай каши.

2-й сумасшедший.

Ни крошки тебе не дам.

3-й сумасшедший.

Дай мне флан-дракона.

2-й сумасшедший.

Ни ложечки тебе не дам. Врешь ты все: не дракон это, а попугай. Я его своей милой купил и не отдам.

3-й сумасшедший.

Вот миндаль попугаю.

2-й сумасшедший.

Пошел вон!

3-й сумасшедший.

Вот шнурок попугаю.

2-й сумасшедший.

Сам жри, а я это съем.

3-й сумасшедший.

Я тебе кричу, а ты ничего не даешь.

2-й сумасшедший.

Отстанешь?

3-й сумасшедший.

Я вот на тебя брошусь, а ты мне ничего не даешь.

2-й сумасшедший.

Отстанешь? Посмей!

3-й сумасшедший.

Бум! (Бьет его.)

2-й сумасшедший.

А-ах! Я умер! Я убит! Звоните в колокол — я умер.

Герцог.

Что ж теперь делать? Вы его убили.

3-й сумасшедший.

Отвечу суду. Он миндальное масло жрал, а я по нем изнывал: младенец так бы у меня из тела и не вышел если б я его не убил. Отвечу суду. Кстати и жену мою заодно сожгут.

Ансельмо.

Выведи. Схорони ж его: он мертвый.

2-й сумасшедший.

Я и в самом деле мертвый: суньте меня в ямку получше.

3-й сумасшедший.

Я отвечу суду.

Слуги уводят сумасшедших. Входит Белафрон.

Ансельмо.

Ну, что, хозяйка, вы куда бредете?

Белафрон.

По орехи, ей-богу! Как поживаете, хозяин? Как поживаете, хозяин? Вот вам и французский реверанс.

Флуэло.

Как?! Белафрон!

Пиорато.

Да. Девка! Клянусь богом!

Герцог.

Отец, кто это?

Ансельмо.

До сих пор не знаю.

Пришла только сегодня, мелет вздор.

А потому имеет право быть здесь.

Белафрон.

Я незнакома вам, и вам, и вам?

Все.

Нет, незнакома.

Белафрон.

Осел, осел, осел! Я всех вас знаю.

Ансельмо.

Ну, кто они? Скажи мне, кто они?

Белафрон.

Торговки рыбой. Пескаря хотите?

Входят Ипполито, Матео и Инфеличе, переодетые в монахов.

Боже, монахи! Я их тоже знаю.

Ну, как, монахи?

Ансельмо.

Нет, нет, оставь: не вам смущать монахов.

Здесь герцог: ничего не говорите.

Белафрон.

Нет, правда, не уходите: мы еще с вами поиграем в котлы, и вы попадете в ад.

Матео.

Моя-то стала бешеною девкой.

Ипполито.

Молчи, мы выйдем, улучив минуту.

Ансельмо.

Запру вас, если будете шуметь. Фи!

Белафрон.

Фи! Вот как! Да им все равно не уйти, пока я им не погадаю.

Герцог.

Отец, прошу вас, дайте разрешенье.

Белафрон.

Дайте, отец: я вас благословлю.

Ансельмо.

Только скорей. А станете буянить,

Запру вас накрепко.

Пиорато.

Давай гадать.

Белафрон.

Дайте взглянуть: раз, два, три, четыре. Начну с маленького монашка. Вот это действительно красивая рука! У монаха еще таких рук не видывала: эта рука и дамы достойна! Вот ваша судьба:

Монах для вас монахини милей.

Любить ни мнихов, ни их сыновей,

Как вы ни святы… Дайте посмотреть…

Боюсь, что в девстве вам не умереть.

Дай бог вам счастья. Ну-ка, братец Тук!

Матео.

Гадай получше, друг.

Белафрон.

Вы любите, вас любят. Ловко:

Вы лживый хам, она жидовка.

Вот парочка — и вкривь, и вкось!

Матео.

Ваш ум закапал.

Белафрон.

Так же, как ваш нос.

Пожмемте руки. Так! Откройте ручки!

Ну, монах, слушай. Моли бога:

Поможет — будет вам не плохо.

Ладонь гладка, но сердце — лед:

Кто вас полюбит, тот умрет.

Но вам везет. Отбросив страхи,

Скажу: вы не монах, и вы, вы не монахи.

Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! (Раскрывает их.)

Герцог.

Святой ли рясе прятать негодяйство?

Все! Шпаги вон!

Кастручио, Пиорато и др.

Мостах ужулил шпаги!

Матео.

Это ловко!

Безумной арифметики сноровка.

Ипполито.

Зачем так пышет гнев? Для чьей груди

Оружье? Для ее? — она вам дочь.

Моей? — сыновья.

Герцог.

Сын?

Матео.

Сын, клянусь солнцем.

Ипполито.

Кого ни троньте — наша кровь прольется,

А на свою — рука не повернется.

Разгладьте гневный лоб, и сам я лягу

Тогда у ваших ног.

Будь вы весь из дамасска и кремня,

Что будет, кроме искр, которым сжечь вас

И нас. Она моя, клянусь любовью!

Моя по браку, хоть и ваша — кровью.

Ансельмо (на коленях).

Я, государь, весьма замешан в деле.

Грозу я чуял и предпринял меры,

Чтоб ее встретить. Много раз видал я,

Как, плача, раны сына мыл отец,

А сын клял меч, отца его сразивший,

И оба гибли в распре ваших семей.

Молю теперь, когда наш шрам зарос,

Скрепить прощенье! Все вело к тому,

Чтоб древние раздоры домов ваших

Зазеленели дружбой и сияли,

Как ясное чело весны блаженной,

А гневность душ погасит брак священный.

Не вам их кровь — их ваша наполняет,

Да счастье вам седины увенчает.

Флуэло.

Что ж, государь? Другого нет исхода.

Кастручио, Пиорато и др.

Мы молим вас, великий государь!

Герцог.

Мольба удачна. Места лучше нет,

Чтоб укротить меня. Вставай, отец,

Смиритель бешеных, беситель смирных.

Раз победил нас рок — нам надо сдаться:

Упорству — новым горем увенчаться.

Даю вам счастье, дам благословенье,

И спор семей найдет успокоенье.

Все

Какая радость!

Герцог.

В ней — мое участье:

Вполне согласен я на ваше счастье.

Белафрон.

А я разве не славная девушка, что монаха в колодце нашла? Вы, дяденька, хороший человек: вы мне не купите ли засахаренных слив за то, что я такая славная гадалка?

Герцог.

Милая душка, если б ты хотела

Так получить, как я хочу исполнить…

Белафрон.

Милая душа? Милая душа лучше милого тела, а вы мою милую душу разве не знаете? Вас-то я знаю. Вас зовут Матео.

Матео.

Да, ягненочек.

Белафрон

Бя-я! Ягненочек! Вот и соврали: я барашек. Смотрите-ка: ‘чудной’ человек! Он когда-то был по мне без ума, и я когда-то была от него без ума, а вы без ума никогда не были? Были, ручаюсь! А было у меня когда-то чудесное украшенье, замечательное чудесное украшенье, а вот этот дрянный человек его у меня украл — чудесное, драгоценное украшенье.

Герцог.

Что за украшенье, милая девушка?

Белафрон.

Девушка? Ну, уж это ложь! О, это замечательное, драгоценное украшенье, именуемое ‘девственность’. И вы его у меня украли, глаза ваши бесстыжие!

Матео.

Пошла, безумный ослик! Вон!

Герцог.

Он взял?

Он должен, значит, на тебе жениться.

Белафрон.

Должен? Да, доблестный Артур оф Брэдли.

Герцог.

И, если в нем порядочность жива,

Я знаю — женится.

Матео.

Да, помню, крал какую-то подделку.

Герцог.

Да? Так женитесь — видите, обида

Ее до сумасшествия довела.

Матео.

Как, государь? Жениться на ней? Бога за ногу! Жениться на сумасшедшей? Да ведь дайте человеку самую смирную женщину, какую только на свете сыскать, и то она потом будет достаточно неистовствовать, чтоб ему работы задать.

Герцог.

Отец Ансельмо явит все усердье,

Чтоб вылечить ее. Ну, а тогда?

Матео.

Ответить не могу. Подумать надо.

Герцог.

Тогда решит закон. Так вот что, сударь:

Так я ее судьбою тронут, что вам

Не жить, если не женитесь на ней.

Матео.

Извольте. Если к ней вернется разум,

Женюсь на ней.

Белафрон.

Благодарю. Матео, вы мой муж:

Я не безумна — только притворялась,

Только для вас, граф. Ваши показанья

Могут… но он не смотрит… До свиданья!

Матео, ты мне первый пачкал душу —

Очисть ее. А телом, говорю,

Чище огня, чище луны горю.

Ипполито.

Клянусь тебе, Матео, это правда!

Матео.

Как кролик пойман! Сесть мне в вашу лодку

За то, что первым к ней пристроил мачту?

Чтоб вас взяла чума! Ну, хорошо же:

Знак рогача в хожденья по всем странам.

Иной так и рождается бараном,

А если я таков, пожалуй, лучше

Взять потаскуху и ее исправить,

Чем скромницу, которая не смеет

Переступить порога по началу,

А в одну ночь, глядь, в девки раскачало!

Ну, девка, будь моей, давай копыто,

А прочее — потом. Вот, государь мой,

Дай бог нам счастья!

Все.

Пошли бог вам счастья!

Входят Виола и Джордж.

Джордж.

Ну, хозяйка, вот мы и в Бедламе! Смотрите и удивляйтесь. Мы в самый раз пришли, потому что здесь герцог.

Виола.

Мужа мне, государь.

Герцог.

Откуда взять-то?

Кастручио.

Это Кандило, государь. Он здесь, среди сумасшедших. Отец Аксельмо, позовите его, пожалуйста.

Ансельмо уходит.

Эта полоумная женщина — его жена. Она, хоть и, не беременна, а все же с крайней яростью стремилась своего мужа с ума свести. А желая обеспечить его обращение в неверного, она и поместила его в иудейский город Вифлеем. Вот и все.

Входят Ансельмо и Кандило.

Герцог.

Пожалуйте сюда, синьор! Вы помешаны?

Кандило.

Вы не помешаны.

Герцог.

Что ж, я это знаю.

Кандило.

Так знайте ж: не безумен тот, кто знает,

Что не безумны вы и что вы герцог:

Здесь лишь один безумен. Что, жена?

О чем томитесь? Извините, князь мой,

Она из-за ребенка. Я лино

На пенни продал, но оно — мое,

Оделся в скатерть — то добро мое,

Надел платье слуги, но он — мое,

Дал мне разбить лицо, лицо — мое,

Она ж твердит: помешан. Если это

Счесть правильным, так, значит, разум бешен,

Если терпеть безумье: я помешан.

Виола (на коленях).

Прости и больше злить тебя не буду.

Герцог.

Ну, мир! Соединить сердца и руки.

Кандило.

Мы, государь, успели расквитаться.

Да встань же: только небу поклоняться.

Герцог.

Пожалуй, вам терпенье вышло боком

И опротивело навек.

Кандило.

О, нет!

Герцог.

Тот, кто настолько добр, кто сдержан так,

Чтоб не обидеть, терпит, как дурак:

В терпении какая радость нам?

Кандило.

Та, что дает ранениям бальзам.

О государь! Терпенье — сердце мира,

Из добродетелей всех ближе к раю,

Оно дает богоподобье. Лучший

Всех на земле был долготерпеливец

Нежный, кроткий, смиренный, тихий духом,

И был он первый джентльмен на свете.

Терпение не знает недостачи:

Все, что захочет, — есть. Где царь богаче?

Оно — страшнейший враг, каких закон

Знал. Оно всех обид утишит звон,

Им крик бабья и стряпчих укрощен.

В нем узников пожизненных свободы.

Оно для них аллеи и сады

И даст рабу носить железа цепи,

Как орден славы и великолепий.

То нищих музыка, что от зари

Поет телам, что души их — цари.

В нем, государь, лекарство всех скорбей,

И ангелы обнимут в нем людей.

А в заключенье вспомним обиход:

Оно от жала жен — сладчайший мед.

Герцог.

Рисуешь ярко. Где безумье в том,

Чьи доводы идут прямым полком.

Грех, если б все мужья такие были:

Тогда б мужчины в рабство угодили.

Укрась собой наш двор, достойный друг:

Дороже золота спокойный дух.

А жен, которым лишь бы мужа злить,

Сажать в Бедлам: им больше негде жить.

Все уходят.

Первая часть впервые напечатана в Англии в 1607 году. Вторая часть — в 1630 году. Пьеса переведена М. А. Аксеновым в 1933 году. Перевод печатается впервые.

ТОМАС ДЕККЕР

ДОБРОДЕТЕЛЬНАЯ ШЛЮХА

АКТ ПЕРВЫЙ

АКТ ВТОРОЙ

АКТ ТРЕТИЙ

АКТ ЧЕТВЕРТЫЙ

АКТ ПЯТЫЙ

Читайте также: