Девица Клермон, Жанлис Мадлен Фелисите, Год: 1805 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 41 минут(ы)

Двица Клермонъ. Историческая повсть Г-жи Жанлисъ (*).

(*) Сочинительница слышала Исторію о двиц Клермонъ въ Шантильи, находясь въ самой роковой алле, до сихъ поръ называемой Меленевою, тогда же написала ее, и скоро забыла о ней. Спустя тридцать лтъ, то есть недавно передъ симъ, она вспомнила о своей рукописи, переправила что нужно было, выбросила многія излишнія подробности, прибавила развязку и издала подъ именемъ повсти. Изд.

Нтъ! не за стнами пышныхъ городовъ, не въ тихомъ уединеніи, не подъ смиреннымъ кровомъ любовь господствуетъ съ большею властію — вопреки мннію Поэтовъ и любовниковъ. Шумъ и блескъ для нее пріятне, честолюбіе, похвалы, пышность, величіе, сутъ подпоры ея престола. Любовь скоре начинается, поспшне растетъ въ чертогахъ, среди блестящихъ призраковъ, среди страстей, зависящихъ отъ гордости и воображенія, тамъ тонкая разборчивость, нжной вкусъ украшаютъ жертвы, ей приносимыя, управляютъ ея празднествами, и словарь страстнаго языка ея обогащаютъ пріятностями неподражаемыми.

Я жила на счастливыхъ берегахъ, утучняемыхъ Луарою, на сихъ прекрасныхъ поляхъ, въ сихъ рощахъ безъискуственныхъ любовь оставила по себ легкіе слды — памятники не долговчные слабаго владычества: нсколько вензелей, грубо вырзанныхъ на кор вязовъ, нсколько сельскихъ псенокъ, боле простыхъ, нежели трогательныхъ. Любовь летала надъ сими уединенными полями и пролетла мимо. Но въ садахъ Армиды, въ садахъ Шантильскихъ она останавливается, тамъ избираетъ себ обожателей, и кладетъ на нихъ печать свою, тамъ палубное владычество ея ознаменовало славными произшествіями, о которыхъ Исторія вщаетъ потомству. Хочу изобразить здсь одно изъ такихъ произшествій, все, что ни находится въ Шантильи, напоминаетъ о немъ, вс предметы въ прекрасныхъ сихъ мстахъ трогательны — они возбуждаютъ чувства меланхоліи. Я занималась размышленіемъ о судьб несчастныхъ любовниковъ, будучи въ самой рощ Сильвіиной, въ самой роковой алле меленевой, ступая по слдамъ ихъ…. Пускай другіе отличаются остроумными вымыслами, я хочу истиною трогать читателей, почту себя счастливою, если успю въ своемъ намреніи. Кто нравится картинами врными и трогательными, тотъ наставляетъ.

Двица Клермонъ получила отъ Натуры и отъ Фортуны вс дары, вс блага, которымъ смертные завидуютъ: Царскую породу, совершенную красоту, острый и разборчивый умъ, чувствительную душу, кротость, однообразіе характера — свойства рдкія и драгоцнныя, a особливо въ людяхъ знатныхъ. Будучи непритворна, скромна и проста, она говорила точно, пріятно, умно и краснорчиво. Голосъ ея проникалъ до глубины сердца, чувствительность украшала вс ея поступки и движенія. Двица Клермонъ въ двадцать лтъ отъ роду была спокойна, всми отличаема, чужда страстей, и даже слабостей, была счастлива…. Дюкъ и Клермонъ {Принцъ крови и первый Министръ Лудовика XV.}, ея братъ, любилъ ее нжно, но будучи отъ природы важнымъ и строгимъ, онъ въ обхожденіи показывалъ всю власть надъ нею, власть, которая принадлежала ему по праву, по лтамъ, по опытности и по мсту, занимаемому имъ въ свт. Это было причиною, что двица Клермонъ любила его съ какою то боязливостію, съ какою то застнчивостію, которая походила боле на дтскую покорность, нежели на братскую дружбу. Почти въ сіе самое время двица Клермонъ въ первой разъ явилась въ Шантильи, гд до того времени не могла быть по причин молодости лтъ своихъ. При конц весны она пріхала къ своему брату, немедленно вс обратили на нее вниманіе, осыпали ее похвалами. Принцессы имютъ ту выгоду передъ прочими женщинами, что красот ихъ мене завидуютъ, ихъ высокое званіе, кажется, удаляетъ понятія о соперничеств. Благосклонностію и снизхожденіемъ он могутъ привлечь къ себ сердца всхъ, по крайней мр могутъ не раздражать самолюбія женщинъ.

Шантильи есть одно изъ прекраснйшихъ мстъ въ свт, въ немъ тщеславный найдетъ всю пышность, какой только желать можетъ, въ немъ чувствительный найдетъ вс прелести сельскія, вс пріятности уединенія. Тамъ честолюбивый везд видитъ печать величія, воинъ вспоминаетъ о подвигахъ геройскихъ, гд лучше можно мечтать о слав, какъ въ Шантильскихъ рощахъ? Тамъ тихія убжища приглашаютъ мудреца для размышленія, тамъ любовникъ можетъ бродить по обширному лсу, или по Острову Любви {Такъ называется одинъ прекрасный островъ, не далеко отъ замка.}. Не льзя не ощутить внутренняго движенія, взглянувъ въ первой разъ на сіе мсто очаровательное, двица Клермонъ ощутила его, сердце ея узнало силу новыхъ впечатлній, которыя уже и по тому были опасны, что он новы. Сколько соблазновъ! Удовольствіе быть предметомъ вниманія и удивленія общества самаго блистательнаго, первое чувство наслажденія выгодами знатнаго состоянія, пышность празднествъ, самыхъ остроумныхъ, самыхъ роскошныхъ, сладкой ядъ похвалъ, приготовленныхъ съ искуствомъ, подносимыхъ съ тонкою хитростію — сихъ похвалъ не предвидимыхъ, отъ которыхъ не можно остеречься, которыя отклонить нтъ времени, и которыхъ, по законамъ благопристойности и свтскаго обхожденія, никому не должно воздавать явно! Сколько соблазновъ! Какъ устоять противъ нихъ, имя двадцать лтъ отъ роду?

Двица Клермонъ всегда любила чтеніе, въ Шантильи склонность къ сему занятію сдлалась въ ней страстію. Каждой день, посл обда, собирались въ маленькомъ особомъ кабинет и все время до вечерней прогулки употребляли на чтеніе занимательнйшихъ романовъ. Двица Клермонъ обыкновенно, читала въ слухъ для удовольствія общества. Часто излишняя нжность сердца принуждала ее останавливаться, вс хвалили ея чувствительность, ея искусство читать. Женщины плакали, мущины слушали съ видомъ удивленія и соучастія, тихонько о чемъ то говорили между собою, иногда вырывались слова: прекрасно! удивительно! а у тщеславія слухъ такъ остръ, такъ тонокъ!…. Одинъ только мущина, обыкновенно находившіяся при чтеній, постоянно хранилъ печальное молчаніе, двица Клермонъ замтила это. Сей мущина былъ Дюкъ Мелень, послдняя отрасль знаменитаго дома. Душевныя свойства и добродтели давали ему право на общее почтеніе къ его особ, не зависящее ни отъ богатства, ни отъ породы. Хотя видъ его былъ благородной, хотя въ его физіогномія было много умнаго и пріятнаго, однакожъ наружность его не представляла ничего блистательнаго, онъ казался холоднымъ и разсяннымъ въ обществ, имя уздъ превосходный, онъ не былъ человкомъ — какъ говорятъ — любезнымъ, потому что не показывалъ желанія нравишься, и длалъ это не отъ презрнія и не отъ гордости, но единственно отъ равнодушія, которое сохранилъ до сего времени. Не смотря на излишнюю суровость, на отчужденіе отъ искуственныхъ способовъ нравиться, онъ былъ любимъ цлымъ обществомъ. Люди строгой добродтели обыкновенно бываютъ не забавны, но кто увренъ въ ихъ искренности, тотъ увренъ и въ томъ, что они друзья самые постоянные, соперники мене всего опасные, a особливо при Двор. Сколько есть средствъ взятъ верхъ надъ ними! сколько видовъ къ успхамъ, видовъ, которыми они гнушаются!.. Они страшны только добрымъ именемъ своимъ, но такой страхъ не подаетъ причины ненавидть ихъ: коварство и происки торжествуютъ надъ истиннымъ достоинствомъ. — Дюкъ Мелень, обходясь съ женщинами, наблюдалъ благородную вжливость, но не представлялъ изъ себя томнаго воздыхателя, самая нжность характера и чувствительность предохраняли его отъ связей, заключаемыхъ по одной прихоти. Имя отъ роду только тридцать лтъ, онъ могъ еще возпламениться сильнйшею страстію, но свойства и нравъ защищали его отъ всхъ искушеній кокетства. Дюкъ Клермонъ оказывалъ ему особенное уваженіе и довренность. Двица Клерэдонъ не могла не знать объ этомъ, ей прискорбно было, что одинъ Г. Мелень не платилъ ей дани похвалъ, которыми осыпало ее все общество, однакожъ, разсуждая объ его прилжномъ слушаніи чтенія, заключала, что оно было для него не непріятнымъ. Она захотла спросить о семъ Маркизу Г*, родственницу и пріятельницу Г. Меленя, и которая къ прискорбію и негодованію двицы Клермонъ отвчала со смхомъ, что Г. Мелень сдлалъ привычку не слушать чтенія, но быть тамъ, гд читаютъ. Ему лучше нравится — продолжала Маркиза — нашъ кабинетъ, нежели шумная зала бильярдная, или комната, въ которой кричатъ, сидя за картами, онъ думаетъ, что, находясь подл насъ, можно углубляться въ размышленія съ большею удобностію, со всмъ тмъ мы не имемъ причины быть недовольными его разсянностію онъ слушатель самой молчаливой и неподвижной.’

Двица Клермонъ огорчилась. Въ этомъ день она не могла уже читать съ прежнею исправностію, часто задумывалась, взглядывала на Дюка Меленя, и ея взоры часто встрчались съ его взорами. Выходя изъ кабинета, она отважилась сказать ему нсколько словъ.

На вечерней прогулк двица Клермонъ притворилась очень удивленною, и просила Г-на Меленя подать себ руку. Такое предпочтеніе удивило его. Двица Клермонъ, отведя его нсколько въ сторону отъ общества, сказала съ милою улыбкою: ‘Позвольте сдлать вамъ одинъ вопросъ, надюсь, что будете отвчать съ обыкновенною вашею искренностію. Вы не пропускаете ни одного раза быть при чтеніи, не смотря на это, мн кажется, будто вы скучаете. Безъ сомннія, вамъ не нравится выборъ сочиненій, почитаете ихъ недостойными вниманія, мн очень, хочется знать, какъ вы объ этомъ думаете, я должна уважать мнніе такой особы, которая сопряжена союзомъ дружбы съ моимъ братомъ.’ — Изумленный Дюкъ не зналъ, что отвчать на такой вопросъ, наконецъ ободрившись: ‘Мн не досадно — сказалъ — когда люди съ посредственнымъ умомъ, люди средняго состоянія проводятъ драгоцнное время своей молодости въ безполезныхъ занятіяхъ, но не могу равнодушно видть такое злоупотребленіе въ особахъ, по уму и по званію своему имющихъ преимущество передъ другими. Вамъ, милостивая государыня, угодно было знать истинное мое мнніе, я исполнялъ вашу волю.’ Дюкъ произнесъ послднія слова съ чувствомъ. Двица Клермонъ закраснлась, потупила глаза въ землю, нсколько минутъ не могла выговорить ни слова, наконецъ подозвала къ себ одну изъ дамъ, которыя провожали ее. Симъ разговоръ кончился.

На другой день, въ обыкновенное время чтенія, подали двиц Клермонъ книгу, начатую наканун, она взяла ее, положила на столъ и сказала, смотря на Г-на Меленя: ‘мн наскучили романы не лучше ли читать что нибудь полезное и основательное?’ Вс одобрили такое предложеніе, a въ самомъ дл многія дамы внутренно были недовольны. Велли принести книгу историческаго содержанія. Двица Клермонъ начала читать со вниманіемъ, котораго Г. Мелень не могъ не замтишь. Ввечеру за ужиномъ двица Клермонъ посадила его подл себя. Оба молчали до тхъ поръ, пока общій разговоръ сдлался довольно громкимъ, и далъ имъ случай къ частному разговору. ‘Вы видли — сказала двица Клермонъ — что я умю пользоваться совтами, которые подаютъ мн, надюсь, что этотъ примръ ободритъ васъ.’ — Опасеніе прогнвить васъ — отвчалъ Дюкъ — могло препятствовать моему усердію, теперь, получивъ ваше позволеніе, моя ревность, будетъ дйствовать со всею свободою. — Сіи слова, съ живымъ чистосердечіемъ произнесенныя, тронули двицу Клермонъ, чувствительный взглядъ былъ на нихъ отвтомъ. Никогда ей столько не хотлось нравиться, какъ въ это время: она призвала на помощь вс прелести ума своего, Дюкъ также удивилъ ее своею живостію и нжными словами, чего прежде совсмъ не видно въ немъ было.

На другой день двица Клермонъ уже не смла явно отличать Г-на Меленя, что конечно бы могло быть замчено, однакожъ она отдавала преимущество Маркиз Г*, родственниц Дюка, и короткой пріятельниц его съ самаго младенчества. Въ дружб, равно какъ и въ любви, Принцессы осуждены вызываться съ первыми предложеніями. Изъ почтенія, никто не отваживается приближиться къ нимъ безъ особливаго приглашенія. Слдствіемъ сихъ строгихъ, предписываемыхъ гордостью, законовъ бываетъ, что самая высокомрная Принцесса часто длаетъ такія предложенія, на которыя весьма немногія женщины низшаго состоянія ршаются.

Внезапная привязанность двицы Клермонъ къ Маркиз Г* казалась дломъ необыкновеннымъ, Маркиза вышла уже изъ лтъ цвтущей юности и могла нравиться боле достоинствами, нежели пріятностями, не смотря на то, никто не догадывался о причин новой дружбы, и каждой думалъ, что Дюкъ Клермонъ совтовалъ сестр своей войти въ связь съ Г-жею Г*, которая имла справедливыя права на общее уваженіе. Г. Мелень не смлъ остановишься на мысли, къ которой тсная дружба подавала поводъ, но съ того времени. Маркиза казалась ему несравненно любезне, нежели прежде: онъ не покидалъ ее ни на минуту, когда двица Клермонъ разставалась съ нею, и казался гораздо усердне, гораздо услужливе. За столомъ всегда садился подл нее, слдственно не далеко отъ двицы Клермонъ, потому что Принцесса приглашала къ себ Г-жу Г* обдать и ужинать, и жила съ нею почти неразлучно.

Дюкъ Клермонъ имлъ надобность побывать въ Париж. Двиц Клермонъ захотлось встртить брата своего праздникомъ и баломъ. Она танцовала прекрасно, Г. Мелень никогда не видалъ ее въ танцахъ. Ей было извстно, что, не смотря на угрюмой нравъ свой, Г. Мелень также любилъ сіе искуство и почитался однимъ изъ лучшихъ танцовщиковъ въ Париж.

Ввечеру, двица Клермонъ увидла изъ окна Гжу Г* и Гна Меленя гуляющихъ по двору, поспшно сбжала бъ низъ, нашла ихъ, взяла за руку Дюка и направила путь къ Острову Любви. Освободясь на нсколько минутъ отъ несноснаго этикета, будучи безъ свиты, почти наедин съ Меленемъ, двица Клермонъ отъ радости думала, что въ первой разъ еще посщаетъ сей прелестный островъ, котораго названія не могла выговорить безъ внутренняго движенія. Надобно замтить, что Гжа Г* при всемъ ум своемъ имла докучливую привычку безпрестанно повторять одно и то же. Г. Мелень пользовался ея почтеніемъ, дружбою и довренностію, не смотря на то, она обходилась съ нимъ въ обществ съ видомъ всегдашней готовности къ насмшкамъ, рдко оставляла сей тонъ, и опять принимала оной, когда хотла нравиться. Она безпрестанно шутила надъ его холодностію, надъ его разсянностію, но въ шуткахъ ея было мене замысловатостей, боле скучнаго однообразія. Островъ Любви подалъ ей обильную матерію къ насмшкамъ. Сли отдыхать передъ прекрасною мраморною групою, извстною подъ именемъ объявленія, она представляетъ молодаго человка, стоящаго на колняхъ передъ Нимфою, и открывающагося ей въ любви своей, между тмъ какъ Амуръ, стоя подл, шепчетъ ему на ухо и учитъ, что говоритъ должно. Г. Мелень смотрлъ пристально на статуи, Маркиза начала шутитъ. ‘Кажется — сказала она — будто вы вслушиваетесь въ слова молодаго человка. Къ чему же это послужитъ? вдь вы не поймете его.’ — Я думаю — отвчалъ Г. Мелень — что Амуръ долженъ вчно безмолвствовать въ сихъ мстахъ: вс слова его могутъ быть осквернены лжею, ласкательствомъ…. — ‘умствованія мизантропа!’ вскричала Маркиза. — Но не придворнаго — подхватила двица Клермонъ, вздохнувъ — правда, он слишкомъ печальны. — Сей разговоръ былъ перерванъ человкомъ пожилымъ, имющимъ видъ благородной и почтенной, и подошедшимъ съ просительнымъ письмомъ къ двиц Клермонъ. Принцесса была снизходительна отъ природы, и передъ Гмъ Меленемъ она казалась еще добре. Незнакомой, бывъ принятъ благосклонно, разсказалъ подробности своего. дла. Его прошеніе было справедливо, успхъ завислъ отъ Дюка Клермона, надлежало уничтожить приговоръ, по сил котораго проситель лишался всего своего имнія, дло не терпло ни малйшей медленности, и требовало, чтобы въ тотъ же вечеръ бумага была отмчена Дюкомъ. Двица Клермонъ съ изъявленіемъ живйшаго участія взяла на себя ходатайствовать, тмъ охотне, что Г. Мелень уврялъ ее въ справедливости дла и въ томъ, что проситель заслуживаетъ покровительство по всмъ отношеніямъ. Возвратились въ замокъ. Двица Клермонъ вошла въ галлерею, въ которой не вс еще были собраны, сла y столика, облокотилась и положила просительне письмо. Спустя нсколько минутъ, пришли сказать ей, что привезено изъ Парижа платье, которое она велла сдлать для бала. Двица Клермонъ встала съ поспшностію, взяла за руку Гжу Г*, и вышла съ нею изъ галлереи. Г. Мелень, сидвшій подл столика, увидвъ забытое просительное письмо, положилъ его въ свой карманъ съ тмъ, чтобы отдать въ то время, когда потребуютъ. Онъ умышленно остался въ галлере, желая знать, придутъ ли искать письма, принятаго съ такимъ чувствомъ состраданія, но платье для бала и праздникъ вытснили изъ головы мысль о просител, невинно угнетаемомъ!

Дюкъ Клермонъ пріхалъ къ самому ужину, Г. Мелень не садился за столъ и остался въ зал. Двица Клермонъ часто посматривала на дверь, казалась задумчивою и занятою во все время ужина. Вставши изъ за стола, пошла въ свои покои наряжаться на балъ, которому надлежало начаться въ полночь. Она явилась въ ослпительномъ блеск, во всей зал раздались восклицанія… Г. Мелень, сидвшій въ углу? увидвъ ее, вздохнулъ, поспшно оставилъ галлерею и пошелъ въ комнату, гд играли въ карты, тамъ съ печальною душею слъ подл окна, не обращая никакого вниманія на то, что окружало его, и углубился въ размышленія.

Между тмъ двица Клермонъ, танцуя первой контрдансъ, съ безпокойствомъ смотрла вокругъ, и тщетно искала единственнаго человка, котораго одобреніе почитала драгоцннымъ… Контрдансъ казался ей очень долгимъ, окончивъ его, она стала жаловаться на жаръ, чтобы имть причину пройти по галлере и заглянуть въ боковыя комнаты. Гжа Г* была съ нею. Вошедъ въ комнату игроковъ, она въ минуту замтила Г. Меленя, хотя увидлъ только полу его платья, и пошла въ ту сторону, гд онъ находился. Въ нкоторомъ разстояніи отъ окна, Гжа Г* остановилась, чтобы сказать кому то два слова. Двица Клермонъ, сдлавши нсколько шаговъ впередъ, очутилась подл Дюка, которой съ трепетомъ всталъ передъ нею. ‘Что зто значитъ, Г. Meлень? — вскричала двица Клермонъ: — что вы здсь длаете?*’ — Дюкъ отвчалъ съ холодностію, что, не имя охоты ни играть, ни танцовать? онъ нарочно уединялся. — Двица Клермонъ окаменла. Маркиза, подошедши къ нимъ, по обыкновенію своему сказала нсколько насмшекъ на счетъ дикости Гна Меленя. Двица Клермонъ съ поспшностію возвратилась въ галлерею. Досада, огорченіе, нечаянность, сразили ее, гордость и негодованіе подкрпили ея силы, она приняла на себя видъ веселый, начала танцоватъ — и въ семъ притворств находила нкоторую отраду для души своей. Въ томъ состояло ея мщеніе. Впрочемъ она не потеряла надежды, что Г. Меленъ по крайней мр обойдетъ кругомъ галлерею, но Г. Мелень не являлся. Многія охотницы до танцовъ, согласясь, отправили къ нему посольство съ препорученіемъ просить въ галлерею, тщетно! его уже не было въ комнат игроковъ, по видимому онъ ушелъ спать. Тутъ двица Клермонъ потеряла притворную веселость свою, балъ сдлался ей несноснымъ, ничего столько ей не хотлось, какъ остаться наедин Дюкъ Клермонъ въ два часа ушелъ спать, спустя не много и двица Клермонъ удалилась. До сихъ поръ она еще не отдавала себ отчета въ своихъ чувствахъ. ‘Не легкомысліе родило во мн склонность, не наружность, не пріятности, не искательство Гна. Меленя обратили на себя мое вниманіе: нтъ! но его строгая честность, его умъ, его правила, слдственно мои чувства не значатъ любви. Я искала друга добродтельнаго, такъ можетъ ли связь сія быть предосудительною?’ Такъ умствовала двица Клермонъ. Но опытъ посл доказалъ ей, что истинная любовь къ женщин есть не что иное, какъ возвышенная дружба, и что она одна только бываетъ продолжительною и прочною. Симъ объясняется, отъ чего многія женщины страстно любили мущинъ старыхъ и имющихъ отвратительную наружность.

Двица Клермонъ съ печалію въ душ разсуждала о поведеніи Дюка Меленя, цлыя три недли она видла? какое живое участіе онъ принимаетъ въ ней, при всей скромности своей, каждой разъ, вошедъ въ галлерею, онъ искалъ ее глазами, и взоры сіи останавливались на ней съ особливою выразительностію, голосъ его въ разговор съ нею былъ несравненно пріятне обыкновеннаго… Еще въ тотъ самой день онъ говорилъ къ ней съ такою пріятностію, показывалъ такую привязанность! Онъ любилъ танцы и общался танцовать… Откуда же взялось это своенравіе? откуда эта причудливая холодность, эта неучтивость, это нехотніе быть въ галлере?.. Сими мыслями двица Клермонъ занималась большую часть ночи, не смотря на то, встала рано, и желая освжиться чистымъ воздухомъ, вышла изъ своей комнаты, проходя галлерею, съ весьма непріятнымъ изумленіемъ увидла стоящаго человка, которой на Остров Любви подалъ ей просительное письмо, тутъ вспомнила о своемъ общаніи, данномъ въ присутствіи Гна Меленя… Что оставалось ей сказать несчастному просителю, которой положился на ея слово? какъ загладишь такую вину, и что подумаетъ о ней Мелень?.. Все это вдругъ представилось ея воображенію, и произвело въ ней неизъяснимое смущеніе… Она остановилась, не могла выговорить ни одного слова, между тмъ какъ проситель съ радостнымъ лицемъ къ ней приближался. ‘Милостивая Государыня!’ сказалъ онъ: ‘я пришелъ поблагодарить вашу Свтлость, вамъ я обязанъ покоемъ и счастіемъ моей жизни…’ — Какъ? — ‘Дюкъ Мелень, сего дня по утру удостоивъ меня своимъ посщеніемъ, увдомилъ, чмъ я вамъ обязанъ, онъ благоволилъ извстіемъ меня о милости Его Свтлости, по ходатайству вашему…’ — Вамъ Г. Меленъ сказалъ это? — ‘Такъ, милостивая Государыея! и отдалъ мн бумагу, подписанную рукою Его Свтлости, ту самую бумагу, которую вчера я имлъ честь поднести вамъ.’ — Двица Клермонъ, сказавъ нсколько несвязныхъ словъ объ удовольствіи, которое доставляетъ ей удачной успхъ, немедленно пошла къ брату, и услышала отъ него, что слова просителя были истинны. ‘Вы должны благодарить Гна Меленя — говорилъ дале Дюкъ Клермонъ — онъ весьма усердно старался объ успх сего дла, зная, что вы принимаете въ немъ участіе. Вчера пришедши къ себ, я нашелъ Гна Меленя, которой, не смотря ни на поздное время, ни на усталость мою, не отсталъ отъ меня до тхъ поръ, пока я не согласился выслушать прошенія и отмтить бумагу.’

Это привело двицу Клермонъ еще въ большее смятеніе. Поспшно оставивъ брата, она пошла прогуливаться, надясь найти Гна Меленя у большаго канала, Женщина скоро узнаетъ вс привычки любимаго человка, не показывая ни малйшаго къ тому желанія! Однмъ женщинамъ извстна тайна освдомляться о томъ, о чемъ не смютъ спрашивать, одн женщины умютъ, посредствомъ околичныхъ вопросовъ, съ непостижимымъ искуствомъ узнавать все, что знать имъ нужно. Двица Клермонъ въ самомъ дл нашла Гна Меленя на берегу канала. Оставя дамъ, провожавшихъ ее, она съ поспшностію подошла къ Гну Меленю, взяла его за руку, отвела въ сторону и сказала: ‘Ахъ! какихъ теперь вы обо мн мыслей! пожалуйте не судите о моемъ нрав по сему поступку, которымъ не перестану упрекать себя во всю жизнь… Правда, балъ и танцы заставили меня забыть о моей должности, это непростительно! однакожъ не думайте, чтобы кокетство… нтъ! нтъ! вы были бы очень несправедливы… Я занята была совсмъ другимъ…. мн надлежало бы о многомъ говоримъ съ вами, но теперь не имю времени… мн надлежало бы оправдываться, вмсто того я должна благодарить васъ… вы загладили мою ошибку, исполнивъ мою должность… Ахъ! еслибъ вы знали, чего стоитъ мн этотъ поступокъ! но я имю удовольствіе вамъ удивляться, и это уменьшаетъ мое раскаяніе. Если потеряю ваше почтеніе, кто утшитъ меня?..’ — Говоря послднія слова, она пристально смотрла на Гна Меленя, увидла слезы на глазахъ его, сана заплакала и тихонько пожала руку своего друга. Дюкъ поблднлъ, ноги его зашатались… Шесть человкъ, любопытныхъ и примчательныхъ, гуляли отъ нихъ въ нсколькихъ шагахъ, его движеніе, принужденность, безпокойство, увеличивали смятеніе.... но двица Клермонъ была счастливе, она ничего не чувствовала, кром радости отъ того, что сердце Дюка было открыто для нее въ сію минуту. Оба хранили молчаніе, и оба, не стараясь, очень хорошо понимали другъ друга!… Наконецъ двица Клермонъ снова начала разговоръ. ‘Такъ это причиною, что вчера вы не хотли танцовать?’ сказала она съ милою улыбкою. — Признаюсь, отвчалъ Дюкъ — я нсколько недоволенъ былъ вчерашнимъ баломъ. — ‘Ахъ! — вскричала двица Клермонъ — тому причиною совсмъ не балъ’ тутъ она остановилась и покраснла, ‘балъ! проклинаю его и общаюсь не танцовать цлой годъ.’ — Цлой годъ? — ‘Точно, клянусь вамъ, что это исполню!’ — A на балахъ придворныхъ? — Стану извиняться какимъ нибудь предлогомъ. Позвольте мн быть увренною, что симъ малымъ пожертвованіемъ заглажу передъ вами легкомысленной поступокъ, которой подалъ вамъ причину думать о мн невыгоднымъ образомъ. — Сказавши это, она возвратилась къ дамамъ, ее провожавшимъ. День сей былъ для, нее очаровательнымъ, она видла, какъ Г. Мелень блднлъ и смягчался, видла, какъ человкъ столъ строгихъ правилъ, благоразумный, умющій владть самимъ собою, по наружности холодный, смущался, трепеталъ и едва не пришелъ въ изнеможеніе… Какъ она гордилась, приводя себ на мысль сію минуту торжества своего и счастія! какъ была любезна цлой день и довольна всмъ, что ее окружало! Она пригласила къ себ обдать Гна Меленя и Гжу Г*, и посадила ихъ около себя. Даже несносныя шутки Маркизы казались ей очень забавными, такъ что она смялась отъ всего сердца. Дюкъ Мелень не смялся, молчалъ боле обыкновеннаго… до взоры его были такъ умильны! но вздохи его служили вмсто отвтовъ самыхъ значительныхъ, сіи вздохи, которые въ присутствія свидтеля гораздо выразительне, нежели вс слова острыя и замысловатыя.

Во время, назначенное для прогулки, когда готовились садиться въ коляску, одна изъ дамъ, служащихъ при двиц Клермонъ, хотла взять изъ рукъ молодой крестьянки просительное письмо, для отдачи Принцесс. ‘Подайте мн — сказала двица Клермонъ, постатривая на Гна Меленя — подайте мн, я сама сберегу его — и потомъ оборотясь къ крестьянк, велла ей придти къ себ въ замокъ ввечеру, привлекательная наружность и печальное лице просительницы заставляли догадываться, что дло ея должно быть очень занимательнымъ. Письмо прочитано въ коляск, въ немъ содержалась простая, но трогательная жалоба двушки обольщенной и оставленной служителемъ Принцессы. Геній хранитель ея вдохнулъ въ нее мысль подать прошеніе въ этотъ денъ. Слдующія слова были написаны въ заключеній писала: ‘если ваша Свтлость не удостоите внять моей прозьб, то мн другаго спасенія не останется, какъ броситься въ воду.’

Г. Мелень сидлъ въ коляск, какъ же можно было скрыть отъ него тайну о двушк? какъ пропустить такой случай, и не поговорить о любви, о несчастіи, объ отчаяніи? какъ не показать всей чувствительности?…. Тщеславіе въ любви извинительно, a особливо если вообразимъ, что одно желаніе нравиться или отличаться иметъ его такъ много!…

Двица Клермонъ, возвратясь въ замокъ, нашла тамъ крестьянку, позвали служителя, сдлали ему строгой выговоръ, двушк дали на приданое, помирили обоихъ любовниковъ и заключили свадебной договоръ.

Посл ужина, условились гулять на вод, и пошли къ Шантильскому каналу, тамъ были уже готовы освщенныя гондолы и лодки съ музыкантами. Ясная погода, тишина ночи, услаждающая музыка, кроткое сіяніе Луны, все наполняло сердце двицы. Клермонъ впечатлніями живыми, совершенно для нее новыми. Когда вс занялись шумными разговорами, двица Клермонъ — будто для того, чтобы лучше слушать музыку — удалилась въ уголокъ гондолы. Едва только успла она предаться сладкой задумчивости, какъ вдругъ движеніе, за нею произшедшее, заставило ее оборотиться, она увидла, что Дюкъ Мелень хотлъ уйти отъ нее дале. ‘Что это значитъ? — сказала она закраснвшись: не я ли вамъ мшаю?’ — Я боюсь нарушить уединеніе, котораго, кажется мн, вы ищете… — ‘Оно тмъ будетъ для меня пріятне — прервала двица Клермонъ съ живостію — когда вы раздлите его со мною.’ Г. Мелень отвчалъ почтительнымъ поклономъ, не говорилъ ни слова нсколько времени, потомъ тихимъ и трепещущимъ голосомъ сказалъ: ‘Не прикажете ли что нибудь исполнить въ Париж? я ду завтра на разсвт.’ Двица Клермонъ совсмъ не воображала о столь скоромъ отъзд. Прощанье Г-на Меленя привело ее въ такое замшательство, что она была не въ состояніи скрыть внутреннія движенія своего сердца. ‘И такъ — сказала она, смотря пристально на Дюка — вы оставляете насъ, оставляете столь поспшно, надобно, чтобъ дла ваши были очень важны. Не правда ли?’ Г. Мелень казался смущеннымъ. ‘Почтеніе — отвчалъ онъ — часто бываетъ препятствіемъ довренности.’ — Понимаю вашу отговорку — прервала двица Клермонъ: этого довольно. — Слова сіи, произнесенныя съ жаромъ, заставили Г~на Меленя вздохнуть, онъ поднялъ глаза къ небу, и опуская ихъ, повстрчался съ двицею Клермонъ, которой взоры никогда не были такъ милы, такъ трогательны, такъ выразительны, какъ въ сіе время. Онъ хотлъ говорить и, можетъ быть, обнаружить тайну своего сердца, но подошедшій Дюкъ Клермонъ прекратилъ разговоръ сей, опасный и трудный.

Начинало разсвтать. Двица Клермонъ, когда ей о томъ сказали, въ первомъ движеніи вскричала: ‘Какъ! уже? Боже мой! какая досада! какъ скоро прошла эта ночь!’ — Г. Мелень слышалъ слова сіи, онъ могъ заключишь изъ нихъ, какъ нужно поспшне ухать. Вышедши изъ гондолы для возвращенія въ замокъ, Г. Мелень подошелъ къ Дюку Клермону, сказалъ ему, что получилъ письма изъ Парижа, и что иметъ крайнюю нужду отправиться въ столицу, простился съ нимъ и похалъ. Тутъ двица Клермонъ узнала, какое чувство владетъ ея душею. Скука, печаль, ужасная пустота — обыкновенныя слдствія разлуки съ любимымъ человкомъ были ея удломъ, одна надежда утшала, ее надежда на скорое возвращеніе своего друга, самое пріятнйшее для нее занятіе — было сидть подл окна и смотрть на коляски, мимо прозжающія. Находясь въ зал, она всегда первая слышала каретной стукъ или хлопанье на улиц бичемъ. Тогда глаза ея устремились на ворота, она съ нетерпливымъ трепетомъ ожидала. Какая досада, когда вмсто Гна Меленя взъзжалъ кто нибудь другой!… Цлыя дв недли прошли въ мучительномъ ожиданіи. Дюкъ не возвращался. Наконецъ настало время хать въ Парижъ. Какая радость для двицы Клермонъ! быть въ Париж, быть тамъ, гд Г. Meлень находится!… При первой встрч съ нимъ, ея смятеніе было неизъяснимо, ей казалось, что вс примчаютъ за нею и отгадываютъ ея мысли, но движеніе сердца ея и замшательство замчены только тмъ, кто былъ ихъ виновниковъ. Дюкъ зналъ, что его любятъ, но твердость и добродтель заставляли его убгать двицы Клермонъ: онъ боялся измнить себ. въ Природ все уравнено: если чувствительныя сердца часто сами для себя изобртаютъ муки, то съ другой стороны тже самыя сердца умютъ искать и находить утшеніе въ самомъ томъ, что виною ихъ печали.

Двица Клермонъ видла, съ какимъ усиліемъ Г. Мелень старается убгать ея, и тмъ боле удивлялась его характеру, a извстно, что все, увеличивающее нашу привязанность къ любимому предмету, есть драгоцнность.

Между тмъ Т. Мелень часто встрчался съ двицею Клермонъ, и боле во дворц Королевскомъ. Зима начиналась, было объявлено о назначенномъ дн бала въ Версальи, гд надлежало двиц Клермонъ танцовать кадриль съ Государемъ. Сидя за ужиннымъ столомъ у коего брата вмст съ Г-мъ Меленемъ, та спросила его, не забылъ ли онъ объ ея общанія не танцовать цлой годъ? — Не забылъ ли? Онъ съ живостію по подхватилъ Г. Мелень, и не могъ боле говорить. — ‘Вы сами будете въ кадрили — сказала двица Клермонъ: знаете ли, что я назначена танцовать съ Королемъ?’ — Я имлъ честь и прежде вамъ докладывать — съ улыбкою отвчалъ Г. Мелень: что для васъ будетъ весьма трудно исполнить обтъ свой.— ‘Признайтесь, что вы считали мое общаніе словами, ничего не значущими.’ — Разсудивъ хорошо, вы сами увидли бы, что въ ваши лта и въ вашихъ обстоятельствахъ не возможно исполнить общаніе, столь необыкновенное. — ‘Невозможно!…. есть ли что невозможное, когда….’ Она закраснлась, отворотилась и не могла докончить. Минуту спустя, снова начала разговоръ: ‘такъ вы думаете, что я стану танцовать на бал?’ Дюкъ Меленъ пристально смотрлъ на нее удивленными глазами. ‘Нтъ, сударь — продолжала двица Клермонъ: я не прежде стану танцовать, какъ въ будущемъ лт, въ Шантильи.’ — На другой день принцесса увдомила запискою своего брата, что, идучи одна въ низъ по малой лстниц, вывихнула себ ногу. Дюкъ получилъ записку въ присутствій множества постороннихъ людей, немедленно слухъ о семъ несчастіи разпространился по всему городу. Лкарь Принцессы, склонясь на ея требованіе, объявилъ, что видлъ ногу ея, и что больная прежде шести недль не можетъ выходишь изъ комнаты. Двица Клермонъ принимала посщенія, сидя на длинныхъ креслахъ. На другой же день Дюкъ Мелень поспшно прибжалъ къ ней. Онъ не зналъ, что думать, судя по бывшему разговору на канун, заключалъ, что здсь кроется притворство, впрочемъ, могло статься, что произшествіе случилось въ самомъ дл. Двица Клермонъ первымъ взглядомъ своимъ и улыбкою вывела его изъ неизвстности. Когда Дюкъ подошелъ къ кресламъ — между тмъ какъ Дамы Принцессины выпровожали другихъ постителей — она сказала ему: ‘видите ли, что очень возможно?…. будете ли и теперь еще думать, что балъ, или суетное желаніе отличаться въ многолюдномъ обществ, заставили меня забыть о просительномъ письм?…’ — Ахъ! отвчалъ разтроганный Дюкъ Мелень: за чмъ наказывать всхъ насъ въ то время, когда вы моглибъ оправдать себя однмъ словомъ?..— Возвратившіяся Дамы помшали разговаривать.

Двица Клермонъ въ самомъ дл не выходила изъ комнаты шесть недль, вмсто ее другая Дама тацовала въ кадрили. Но когда Король приказалъ объявитъ ей, что единственно для ея удовольствія по выздоровленіи данъ будетъ другой балъ, она ршилась притвориться хромою, обвернула правую ногу свою пеленками, и въ такомъ вид явилась во Дворц. Г. Мелень, которой со времени мнимаго вывихнутія почти безотлучно находился подл Принцессы, въ сей вечеръ пріхалъ такъ рано, что никого еще не было въ галере. Принцесса, услышавъ о прибытіи Дюка, велла позвать Дамъ своихъ, и не дождавшись ихъ, вошла въ залу. Когда Г. Меленъ, увидя, что она не хромаетъ, смотрлъ на нее съ живйшимъ чувствомъ, двица Клермонъ сказала: ‘вашъ взоръ изцляетъ мои болзни!..’ — Ахъ! вскричалъ Дюкъ, бросившись на колни передъ нею, какой умъ человческой можетъ устоять противъ того, что я терплю уже шесть недль!..

Надлежало изъясняться дале, но Г. Мелень еще въ первой разъ былъ наедин съ обожаемою женщиною, которая обнаружила предъ нимъ чувства свои опытомъ столь необычайнымъ. Двица Клермонъ находилась въ такомъ сильномъ движеніи, такъ дрожала, что принуждена была опереться на столъ… Дюкъ, не перемняя положенія, залился слезами… Послышался шумъ въ передней. ‘Навсегда!‘ сказала двица Клермонъ прерывающимся голосомъ… — До гроба! отвчалъ Дюкъ, становясь на ноги и отирая слезы…. Вошли Дамы Принцессы, которая имла столько присутствія духа, что въ состояніи были выдумать и разсказать, будто дверью зашибла больную ногу свою, закричала и изпугала Г-на Меленя. Сія исторія предотвратила удивленіе, которое могло бы произойти отъ замшательства очень примтнаго на лицахъ обоихъ любящихся.

Какая перемна въ этотъ вечеръ сдлалась надъ двицею Клермонъ! она была любима, и услышала клятву, что ее станутъ любитъ…. до гроба!… и сіе слово произнесено Меленемъ!.. Какія имла намренія двица Клермонъ? никакихъ. Будучи занята одною мыслію, она безпрестанно повторяла: онъ любитъ меня, онъ въ томъ признался мн! Мысль сія наполняла всю душу ея, не заботясь о будущемъ, она только знала и твердила, что ея другъ будетъ врнымъ до гроба... А препятства!.. какія? чего ей оставалось бояться, когда была уврена, что Дюкъ любишь ее?

Между тмъ, Г. Мелень, пришедши въ себя, ужаснулся. Имя тридцать лтъ роду, пользуясь дружбою и довренностію Дюка Клермона, получивъ отъ него благодянія, изъясниться въ безразсудной страсти передъ его сестрою, Принцессою крови, молодою, неопытною!…. Онъ зналъ, что Дюкъ Клермонъ въ это самое время ведетъ переговоры, которыхъ цль есть бракосочетаніе сестры его съ однимъ изъ Европейскихъ Государей…. Возпользоваться ея слабостію, соблазнить ее — значило бы разрушить ея счастіе, погубить ее, пренебречь законы честности и долгъ признательности. И такъ Г. Мелень ршился страстію пожертвовать должности, но какъ надлежало вести себя посл безразсуднаго поступка, сдланнаго на канун?…. Слдствіемъ сихъ размышленій была ршимость написать письмо къ двиц Клермонъ слдующаго содержанія:

‘Я вчера былъ безразсуденъ, сего дня былъ бы я самой подлой человкъ, если бы не чувствовалъ справедливаго угрызенія!…. Я желалъ бы кровію своею выкупить дерзкое признаніе, клянусь, клянусь тмъ самымъ чувствомъ, которое приводитъ меня въ заблужденіе, что буду хранить вчное молчаніе… Сіе чувство, составляя для меня все, сдлаетъ для меня все возможнымъ. Удалюсь для вашего спокойствія, для вашей чести, для вашей славы. Буду страдать, но для васъ!…. Ахъ! покоритесь судьб своей, и обо мн не жалйте!.. Уже шесть мсяцевъ бытіе ваше не есть ли моимъ собственнымъ? не все ли для меня равно, имть къ самому себ почтеніе, или видть васъ предметомъ общаго удивленія?.. Жребій мой будетъ очень сносенъ, когда васъ увижу спокойною и счастливою….’

Лишь только онъ усплъ окончить письмо, какъ присланный Пажъ Принцессы подалъ ему записку. Онъ разпечаталъ ее съ неизъяснимымъ смущеніемъ, но въ записк не было ничего важнаго, Принцесса просила Г-на Меленя уступишь для одной изъ Дамъ ея ложу свою въ театр. Дюкъ сказалъ Пажу, что самъ привезетъ требуемое. Оставшись одинъ, онъ примчательно- разсматривалъ записку, съ чмъ можно сравнить его удивленіе и чувство нжности, когда онъ прочиталъ на печати: до гроба!

Двица Клермонъ на канун ввечеру приказала своему рзчику принести къ себ на другой день печать съ вырзаннымъ словомъ до гроба, повелніе исполнено. Чтобы послать отпечатокъ, кому слдовало, она возпользовалась намреніемъ своей Дамы: побывать въ театр, записка о лож написана въ присутствіи Дамы, дв строчки ничего не значили, но печать утшила Принцессу.

Г. Мелень пріхалъ къ двиц Клермонъ, она была одна съ своею Дамою, которой Дюкъ подалъ билетъ въ ложу, для поднесенія Принцесс. Спустя минуту, Дама встала съ мста, чтобы взятъ свой рабочій мшокъ, лежашій подл другой стны комнаты. Когда она оборотилась спиною, Г. Мелень съ боязливостію положилъ письмо свое на столик, принцесса закраснлась и накрыла письмо платкомъ своимъ. Г. Мелень откланялся. Двица Клермонъ, взявши платокъ, и съ нимъ письмо, поспшно удалилась въ кабинетъ.

Дюкъ провелъ весь вечеръ у себя дома. На другой день ему захотлось увидться съ Принцессою и освдомиться, какое дйствіе письмо его произвело надъ нею. Онъ пріхалъ къ Дюку Клермону ужинать, зная, что двица Клермонъ будетъ тамъ же. Можно было видть волненіе на лин ея, однакожъ она казалась довольною. Между тмъ, какъ готовились играть, и когда вс еще стояли, Принцесса подошла къ Г-ну Меленю, и просила показать себ его карту, которую потомъ обратно отдала ему съ запискою, Г. Меленъ положилъ записку къ себ за пазуху. Нетерпливость безпокоила его и вечеръ казался очень долгимъ. Онъ ухалъ домой ране обыкновеннаго. На письм была печать новая, сорвавъ ее съ крайнею нетерпливостію, онъ прочиталъ слдующія слова:

‘На всегда!..

Луиза Бурбенъ-Конде.’

Это была клятва, которую двица Клермонъ произнесла на канун, въ то время, когда Г. Мелень упалъ передъ ней на колни, она съ намреніемъ повторила ее и написала. Письмо самое длинное могло ли выразить что нибудь лучше этого?.. Г. Мелень, поцловавши милыя строки, опять положилъ ихъ за пазуху. ‘Вы будете храниться тутъ, до послдняго моего вздоха, до послдняго біенія сего сердца, чувствительнаго, разтерзаннаго….’

Это произходило въ феврал мсяц. Спустя нсколько дней, Дюкъ, подъ предлогомъ разпоряженія длъ своихъ, ухалъ въ деревню, которую имлъ въ Лангедок, и ршился пробыть тамъ три или четыре мсяца.

Сей отъздъ изумилъ и опечалилъ двицу Клермонъ. Видя, что Г. Мелень не возвращается, она предалась глубокой задумчивости, которой ничто не могло разсять. Вс думали, что причина ея печали есть приближающееся время замужства, которое навсегда удалитъ ее отъ Франціи. Дюкъ Клермонъ въ самомъ дл уже предлагалъ ей о брак, и увидвъ, что его намреніе не нравится ей, посовтовалъ прилжно подумать о томъ и въ мсяц мн объявить ему послднюю свою волю. Въ это время пріхалъ Дюкъ Мелень посл трехмсячной отлучки. На другой же день Маркиза Г* постила двицу Клермонъ нарочно для того, что бы по довренности открыть ей нкоторыя обстоятельства въ разсужденій Г-на Меленя. Графъ Б*, начальствующій въ Лангедок, обладающій великимъ богатствомъ, имлъ одну только дочь, семнадцатилтнюю, любезную, прекрасную, которая нсколько разъ видла Дюка въ провинціи, отецъ и мать молодой Графини за тайну объявили Маркиз Г*, что имъ очень хотлось бы имть Дюка Меленя своимъ зятемъ, по тому боле, что они знаютъ о склонности къ нему своей дочери.— Маркиза Г* просила двицу Клермонъ убдить ея брата, что бы онъ взялъ на себя трудъ предложить Г-му Меленю о дл, столь для него выгодномъ. ‘Я съ своей стороны — продолжала Маркиза — постараюсь сказать ему все, что думаю, но какъ до сихъ поръ въ немъ не видно было наклонности къ женитьб, то хочу, чтобы мн помогъ вашъ братецъ, которой иметъ великую власть надъ его умомъ и сердцемъ.’ Двица Клермонъ перебила рчь ея вопросомъ о Графин Б*, Маркиза отозвалась съ великою похвалою. Принцесса общалась поговорить брату.

Сей разговоръ сильно опечалилъ двицу Клермонъ. Графиня Б* любила Дюка Меленя и была прекрасна.… вс его друзья единодушно выхваляли передъ нимъ выгоды такого супружества…. Какъ горестно думать объ этомъ!’ ‘Ахъ! — говорила она сама себ — вс берутъ участіе въ склонности, которую предполагаютъ въ Графин, и которой, можетъ бытіи, она совсмъ не иметъ, а я, чтобъ избжать нареканія, и должна таить любовь свою! но нтъ!! и также свободна… Проклинаю пагубную знатность, на которую судьба возвела меня…. Самъ Мелень можетъ подумать, что я сей ненавистной степени величія жертвую нжнйшею привязанностію, тогда онъ будетъ увренъ, что отвчать на такую любовь значитъ — быть недостойнымъ любви: истинной…. Разв онъ уже не показалъ отвращенія? разв не удалялся отъ тхъ мстъ, въ которыхъ я обитаю?…. Такъ она размышляла, проливая горькія слезы. Однакожъ ршилась говорить своему брату, по прозьб Маркизы, и надялась узнать, что онъ думаетъ объ этомъ. Дюкъ Клермонъ на три дни отлучился въ Версалью, надлежало ожидать, пока онъ возвратится. Двица Клерионъ не видалась съ Г. Меленемъ, однакожъ слышала, что онъ перемнился въ лиц и сдлался задумчивымъ боле прежняго. Ей извстны были вс подробности о двиц Б*, ея лице, ея характеръ, ея дарованія. Она тотчасъ узнала бы ее при первой встрч.

Немедленно по прізд Дюка изъ Версальи, двица Клермонъ разсказала ему все, что слышала отъ Маркизы Г*, и имла столько власти надъ самой собою (Принцессы инютъ ее въ такомъ случа гораздо боле, нежели другія женщины), что обнаружила желаніе свое вразсужденіи совершенія сего брака. Дюкъ, подумавши съ минуту, объявилъ сестр своей, что ему хотлось бы возложить на нее порученность поговорить о томъ съ Г-мъ Меленемъ, которой отмнно уважаетъ ее. ‘Увидвшись съ нимъ завтра — сказалъ онъ потомъ — я къ вамъ пришлю его.’ Надобно знать, что это было сказано не безъ умысла. Хотя Дюкъ Клермонъ не догадывался о взаимной любви, господствующей между его сестрою и Г-мъ Меленемъ, однакожъ ему было извстно, что Г. Мелень пользовался уваженіемъ и довренностію двицы Клермонъ, по чему и хотлось ему возложить на него препорученіе поговоришь съ Принцессою о замужств, къ которому охоты совсмъ не видно въ ней было. Въ самомъ дл Дюкъ возложилъ на Г-на Меленя сіе препорученіе и прибавилъ: ‘Она будетъ всячески стараться склонить васъ на выгодную женитьбу, слдственно вы сами можете служить ей такимъ-же совтомъ.’ Г. Мелень желалъ посл долгой разлуки увидться съ двицею Клермонъ, страшился сего свиданія, и радовался, воображая, что будетъ имть удобной случай говорить съ нею безъ свидтелей, онъ пошелъ къ ней, съ намреніемъ убдишь ее сильными доводами согласиться на загужчиво. ‘Для ея и для моего счастія — говорилъ онъ самъ себ — я долженъ подробно и обстоятельно предложить ей о семъ дл, моя ршимость ободритъ ее, принужу ее подавить страхъ, которой ничмъ оправдать не можно: такимъ-то образомъ мн надобно пользоваться ея ко мн довренностію и моею властію надъ нею.’ Подкрпясь сими мыслями, Г. Мелень пришелъ къ двиц Клермонъ въ самой полдень. Его ввели въ галерею нижняго жилья, которая окнами стояла къ саду, и просили подождать, пока Принцесса выдетъ изъ своей комнаты.— Черезъ нсколько минутъ двица Клермонъ является, провожаемая двумя Дамами, и подходитъ къ Дюку…. Часто одинъ взглядъ объясняетъ весьма много! Лишь только Принцесса бросила взоръ на Г-на Меленя, вдругъ и ревность ея и безпокойство изчезли, Графиня Б* уже была для нее не опасна.

Пригласивъ Г-на Меленя гулять съ собою по саду, она подала ему прелестную свою руку, украшенную драгоцннымъ запястьемъ, на которое Г. Мелень смотрлъ съ примчательностію… Вошли въ садъ, Дамы сли отдыхать на скамейк, Принцесса продолжала ходить Г. Мелень, которой не спускалъ глазъ съ запястья, затрепеталъ, прочитавши на немъ алмазныя литеры: навсегда! Принцесса показала ему другое запястіе съ отвтомъ Г на Меленя: до гроба! ‘Сіи слова — сказала она — неизгладимы…. отъ нихъ не возможно отпереться!…’ — Отпереться? Боже мой! перервалъ Г. Мелень: я могу раскаяваться въ моей неосторожности, въ моей безразсудности, но не въ чувств, которымъ горжусь, и которое цню наравн съ честію.— ‘За чмъ же было узжать?’ — Чтобы не лишиться вашего почтенія.— ‘Ахъ! останьтесь со мною, будьте моимъ наставникомъ…’ — Но будете ли уважать мои совты? — ‘Разв вы сумнваетесь въ томъ?’ — Покоритесь же судьб своей, осчастливьте Монарха, предлагающаго вамъ руку свою и корону.— ‘И вы изгоняете меня навсегда изъ отечества! думали ль вы о прощань со мною навки?… Если вы имете столько бодрости, что можете представить въ ум своемъ сію картину, не почитайте меня способною къ твердости, столь безчеловчной…. И чего требуете отъ меня? хотите любовь мою къ вамъ сдлать законопреступною: теперь она невинна и никогда не измнится, вопреки всмъ предразсудкамъ, ее осуждающимъ… Ахъ! какъ драгоцнна свобода! Наслаждаясь ею, по крайней мр имю право любить васъ безъ угрызенія совсти…..’ Сей языкъ соблазнительный поколебалъ строгія Мелоневы намренія, онъ тотчасъ вспомнилъ вс свои доказательства, которыя хотлъ говорить, но ему казалось, что он слишкомъ жестоки, и здсь не у мста, впрочемъ онъ внутренно почиталъ себя Героемъ добродтели, думая, что другой, будучи на его мст, въ восторг излилъ бы всю любовь свою и благодарность. Правда, онъ дйствительно не описывалъ своей страсти, однакожъ и не скрывалъ ее. Влюбленный мудрецъ наедин съ любимымъ предметомъ бываетъ такъ же слабъ, какъ и обыкновенный человкъ. Мудрость предохраняетъ только отъ опасности въ любви, но рдко бываетъ въ силахъ устоять прошивъ самой любви.

Два часа непримтно пролетли. г., Мелень говорилъ двиц Клермонъ о ней самой, объ ея чувствованіяхъ, и тысячу разъ клялся посвятить ей жизнь свою, Наконецъ надлежало разстаться, надлежало возвратиться къ Дюку Клермону, надлежало притворяться, лгать, обманывать!.. Вотъ обыкновенная минута, въ которую благородная душа оплакиваетъ пагубную власть страстей, ощущаетъ силу и возможность избавиться отъ ихъ тиранства! Невинность и чистота души двицы Клермонъ предохранили ее отъ сей внутренней борьбы и жестокихъ сраженій съ собою. Сверъхъ того, она многими выгодами жертвовала страсти своей, великодушіе и нжная чувствительность не только не подавляли въ ней любви, но длали ее несравненно миле. Напротивъ того Г. Мелень, терзаемый угрызеніемъ совсти и которая тмъ боле мучила его, чмъ боле Дюкъ Клермонъ оказывалъ ему дружбы, твердо ршился любовь принести на жертву своимъ правиламъ. Готовились отправитъ Посла въ Англію, Г. Мелень предположилъ занять сіе мсто. Прежде нежели приступилъ къ тому, онъ написалъ къ двиц Клермонъ длинное письмо, въ которомъ представилъ съ чувствомъ и выразительною точностію свои свои намренія, подробно описалъ причины, заставлявшія его на шесть или семь лтъ удалиться изъ отечества, и вс сія причины имли цлью выгоды, славу и спокойствіе двицы Клермонъ. Намреніе Дюка Меленя, родило въ сердц Принцессы печаль и негодованіе, она призвала къ себ на помощь гордость, которая часто служитъ надежнымъ лкарствомъ для женщинъ, одержимыхъ любовію, и которая длаетъ то, четъ не можно было бы ожидать отъ одного разсудка. Раздраженная Принцесса поклялась забыть Меленя и убгать свиданій съ нимъ до самаго отъзда въ Шантильи, назначеннаго въ конц Іюня, она перестала носить запястья, напоминавшія о произшествіи, которое хотла навсегда изтребить въ своей памяти, сіи запястья со всею тщательностію хранились въ особливомъ ящичк, а ключь отъ него берегла сама Принцесса. Печаль и досада разстроили ея здоровье, въ начал Іюня она совершенно занемогла корью. Г. Мелень узналъ о семъ несчастіи, находясь въ Версальи, и немедленно прискакалъ въ столицу, подъ предлогамъ дружбы и привязанности къ Дюку Клермону, онъ не оставлялъ его ни на минуту. Когда Дюкъ выходилъ въ комнату сестры своей, г. Мелень оставался въ ближнемъ кабинет, изъ котораго дверь вела прямо въ комнату двицы Клермонъ. Чрезвычайная разстройка въ нервахъ, вмст съ корью, длала болзнь Принцессы крайне опасною. Въ одну ночь, когда Дюкъ Клермонъ, изнемогши отъ утомленія, заснулъ, Г. Мелень, пользуясь тишиною, подошелъ къ двери и отворилъ ее такимъ образомъ, что, не будучи самъ примченнымъ, могъ видть все въ комнат двицы Клермонъ. Она о чемъ-то тихо говорила къ стоящей подл себя женщин, Г. Мелень сталъ внимательне и услышалъ слдующія слова: ‘Какъ! вы точно знаете это? неужели? Г. Мелень, вы говорите, сидитъ безотлучно съ моимъ братомъ?…. не обманулись ли вы? онъ ли это?… Женщина подтвердила, что она уврена въ томъ. ‘Ахъ, Боже мой!’ отвчала двица Клермонъ, потомъ, помолчавъ около минуты, сказала, ‘онъ длаетъ это для братца’ — и отворотилась. Горничная спросила, какъ она себя чувствуетъ. ‘Жаръ усиливается, мн становится дурно…… за годъ прежде я умерла бы гораздо спокойне, однакожъ….’ и не могла докончилъ, спустя немного, взяла со столика, ключь, и отдавъ его женщин своей, велла сыскать въ кабинет извстный ящичекъ, горничная вышла. Лкарь, находившійся при больной, спалъ, сидя въ креслахъ надзирательница также, лежа на соф, отдыхала…. Г. Мелень, будучи вн себя, весь въ слезахъ вбгаетъ въ комнату и бросается на колни передъ постелью…. Двица Клермонъ, затрепетавъ, подала ему свою руку, которую онъ облилъ горячими слезами…. ‘И такъ — сказала она слабымъ, но разительнымъ голосомъ — вы отправляетесь въ Англію!…’ — Нтъ! нтъ! — отвчалъ Дюкъ — останусь, клянусь, что впредь во всемъ буду вамъ повиноваться….— ‘Боже милосердый! — произнесла двица Клермонъ, поднявъ глаза къ небу. — Боже милосердый! продли жизнь мою!...’ Г. Мелень, прижавъ руку ея къ своему сердцу, всталъ поспшно и возвратился въ кабинетъ, на счастію Дюкъ Клермонъ еще спалъ…. Г. Мелень тихонько сошелъ въ садъ ночь была мрачная, жаръ несносной, свъ на скамейк, прямо противъ дому, онъ устранилъ взоръ свой на комнату Принцессы. Дрожащій огонекъ лампады за стекломъ показался ему погребальною свточью…. Въ комнат туда и сюда ходили, это представляло зрлище тней, появляющихся за окнами и изчезающихъ на воздух…. Г. Мелень, не смя остановиться на мысли о бдственномъ состояніи двицы Клермонъ, предался мечтамъ, которыя, имя къ ней отношеніе, не съ такою живостію представляли плачевную картину. Просидвъ около двухъ часовъ въ саду, онъ вдругъ примтилъ въ замк необычайное движеніе, въ трепет и безпокойств побжалъ въ верхъ и на лстниц услышалъ ужасныя слова: Принцесса умираетъ…. Онъ не могъ устоять на ногахъ, надлежало прислонишься къ ршетк, нсколько минутъ былъ безъ движенія отъ страха и горести…. Присланный служитель позвалъ Г-на Меленя къ Дюку Клернону, которой, встртивъ его съ отчаяннымъ лицемъ, вскричалъ: ‘Увы! нтъ никакой надежды! она въ самомъ бдственномъ состояній и уже лишилась памяти, Лкаръ объявилъ, что не переживетъ ночи, если судороги не прекратятся. Послдовала перемна. Въ полночь, будучи въ совершенномъ ум, она велла принести какой-то ящичекъ своей горничной, которая, исполнивъ препорученіе черезъ пять или шесть минутъ, увидла больную въ ужасномъ состояніи, устремившую дикіе взоры на дверь нашего кабинета, казалось, будто она видитъ нчто страшное, потомъ залилась слезами и снова начала мучиться судорогами.’

Какая всть! каждое слово, каждое обстоятельство раздирало душу Г-на Меленя и проникало до глубины его сердца: онъ слушалъ Дюка Клермона въ безмолвіи и ужас, которой, по счастію, остановилъ дйствіе всхъ душевныхъ его способностей, такъ что не вырвалась у него ни одна жалоба, не выкатилась ни одна слеза, не обнаружился ни малйшій признакъ состраданія. — Какъ! говорилъ онъ самъ себ: и убійца ея!…. и причина сей ужасной перемны!…. Великій Боже! я виновникъ ея смерти!…. лишаюсь ее въ то самое время, когда она изъявляетъ ко мн такую нжную любовь!.. Я хотлъ доказать ей пламенную страсть мою, и это пагубное доказательство повергаетъ ее въ могилу! — Такъ думалъ несчастный Мелень, находясь подл Дюка Клермона и будучи принужденъ скрывать вздохи свои и слезы.

На разсвт, Принцесс сдлалось легче. Спустя часъ, она совершенно опамятовалась, а ввечеру Медики поручились, что она выздороветъ. Ободренный Мелень ршился на другой же день возвратишься въ Версалью. Дюкъ Клермонъ требовалъ, чтобы онъ прежде отъзда увидлся съ Принцессою, которая, говорилъ онъ, желаетъ поблагодаришь его за участіе и одолженія. Надлежало повиноваться, Г. Мелень, едва переводя духъ, вошелъ въ комнату двицы Клермонъ: не льзя представить себ ея чувствованій, когда она, взглянувъ на его лице, блдное, печальное и обезображенное, наслаждалась своимъ тріумфомъ и его безпокойствомъ. Присутствіе Дюка Клермона не помшало ей сказать, что хотла, а упоенный восторгомъ и чувствомъ своего блаженства Г. Мелень постарался въ отвт дать выразумть всю силу любви своей и благодарности. Спустя два дни посл сего свиданія, Принцесса была въ состояніи встать съ постели, внутреннее удовольствіе помогло ей оправиться очень скоро. Однакожъ немедленно новая печаль поразила ее. Г. Мелень никогда не имлъ кори, а извстно, какъ болзнь сія прилипчива, онъ возвратился изъ Версальи уже чувствуя жаръ, слегъ въ постелю, приказалъ позвать къ себ Доктора, которой объявилъ, что онъ занемогъ корью. Если бы непремнно должно было ему выбирать для себя родъ болзни, то онъ корь предпочелъ бы всмъ прочимъ. Принцесса крайне безпокоилась, она утшалась только тмъ, что не имла нужды скрывать печаль свою. Дюкъ Мелень занемогъ отъ того, что принималъ въ ней живйшее участіе. Какъ пріятно найти предлогъ, извиняющій такое чувствованіе, которое принуждены бываемъ таить!

Болзнь Г-на Меленя была недолговременна и неопасна, за то очень много безпокоились при его выздоровленіи, сильной кашель угрожалъ груди его совершенною разстройкою. Двица Клермонъ спрашивала Доктора о состояніи здоровья Г-на Меленя, ей было сказано, что для совершеннаго выздоровленія Дюкъ непремнно долженъ провести зиму въ южной части Франціи, Принцесса тотчасъ написала записку къ Меленю, и неотступно требовала, чтобы онъ ухалъ какъ можно скоре. Осень уже оканчивалась. Дюкъ Meлень состояніемъ своего здоровья могъ легко отговориться отъ посольства въ Англію. Онъ отправился въ Лангедокъ, провелъ тамъ всю зиму, совершенно поправилъ здоровье, и возвратился въ Парижъ въ конц Мая мсяца, въ то самое время, когда Дюкъ Клермонъ и сестра его приготовились къ отъзду въ Шаньильи, Г. Meлень похалъ вмст съ ними. Какую радость ощутила двица Клермонъ, находясь опять въ Шантильи подл своего любезнаго, посл двухлтняго боренія со страстію, которая доказана была столь многими пожертвованіями!… Какое удовольствіе — возвратиться въ т мста, въ которыхъ любовь сія родилась! Прохладная роща, прелестные острова, прекрасной каналъ, этотъ замокъ, этотъ кабинетъ чтенія! какое счастіе! на каждомъ шагу вспоминать о произшествіяхъ, тмъ любезнйшихъ, что угрызенія не помрачали удовольствій…. Вотъ положеніе, въ которомъ двица Клермонъ находилась. Г. Мелень былъ мене счастливъ, онъ безпокоился, чувствуя непреоборимую власть любви надъ собою, и будучи увренъ, что отъ сей любви зависитъ его участь. Онъ боялся думать о будущемъ, но можно ли думать о будущемъ тому, кто упоенъ чувствомъ настоящаго блаженства?…

Двица Клермонъ приставила молодую Клодину къ молочн — ту самую крестьянку, которую выдала за-мужъ за своего служителя. Мужу приказано было смотрть за домомъ. Молодые супруги жили въ красивой хижинк, построенной подл молочни, куда двица Клермонъ приходила почти каждое утро завтракать и забавляться любезною простотою Клодины. Принцамъ весьма нравится чистосердечіе, вроятно по тому, что при Дворахъ, найти его трудно, отъ того вообще вс Принцы любятъ дтей, можетъ быть, по сей же причин въ старину они любили имть при себ дураковъ. Надобно признаться, что простодушіе не можетъ долго нравиться имъ, если не примшано къ нему нсколько глупостей.

Между тмъ, начали замчать любовь Принцессы, которая со времени своего выздоровленія не могла уже скрывать ее. Придворнымъ не противны слабости Принцевъ, и любовникъ Принцессы ни для кого не бываетъ опасенъ, по тому одному, что онъ любовникъ, по крайней мр не только никто не ищетъ вредитъ ему, на даже вс стараются находишь въ немъ достоинства. Придворные завидуютъ дружб, не любви, они знаютъ, что при Двор не трудно погубитъ друга, но знаютъ также, что никому еще не удавалось оклеветать любовника или любовницу, а особливо не въ отсутствіи. Г. Мелень видлъ, что вс окружащіе Принцессу оказываютъ ему отличное уваженіе. Сама двица Клермонъ безпрестанно слышала похвалы, приписываемыя Дюку, порицанія не произвели бы въ ней никакого впечатлнія, но хвалы были ей весьма непротивны и питали любовь ея, она не видла въ нихъ никакой хитрости, находя ихъ справедливыми, сверхъ того ей пріятно было думать, что он искреннія.

Г. Мелень, примтивъ, что его тайна не укрылась отъ зоркаго любопытства, снова началъ вести себя осторожно. Но скрытность между любовниками удается только тогда, когда съ общаго согласія положено наблюдать ее, слдственно осторожность Дюка еще боле обнаруживала чувства двицы Клермонъ, которая поминутно искала его и кликала. Г. Мелень, не имя ни силы, ни охоты въ другой разъ бжать изъ Шантильи, разсудилъ, что, для предупрежденія молвы, нужно поговорить наедин съ Принцессою и условиться съ нею о план, по которому обоимъ поступать надлежало…. Долго онъ искалъ случая къ такому свиданію, пока наконецъ къ счастію удалось ему въ самыхъ короткихъ словахъ предложить о томъ Принцесс.

Двица Клермонъ смутилась, но не испугалась, она любила и почитала Г-на Меленя…… По долгомъ размышленіи ршилась молочницу сдлать своею повренною и назначить для Г-на Меленя свиданіе по утру въ хижин Клодины. Когда Дюкъ Клермонъ былъ въ Версальи, сестра его, вставши на разсвт, и не бывъ никмъ примченною, пошла въ хижину, въ которой Г. Меленъ уже ее дожидался. Оставшись наедин съ Принцессою, Дюкъ упалъ къ ногамъ ея, и излилъ чувствованія свои съ такою стремительностію, какую только произвести удобна страсть сильная, боле двухъ лтъ во глубин души стсняемая. Восторгъ сей изумилъ двицу Клермонъ, боязнь показалась на лиц ея. Г. Мелень, стоя на колняхъ и держа ея руки въ своихъ, не могъ не примтить ея страха. Онъ поспшно вскочилъ, бросился на стулъ и сказалъ стсненнымъ голосомъ: ‘Такъ! вы имете причину бояться меня, и не могу владть собою… Я недостоинъ вашей довренности….. Убгайте меня….’ Слезы навернулись на глазахъ его, когда онъ говорилъ слова сіи. ‘Нтъ! нтъ! — отвчала Принцесса — не стану убгать того, кого могу любить, не будучи преступницею, любить безъ скрытности, безъ угрызеній, если онъ, подобно мн, презритъ ненавистные предразсудки...’ Дюкъ смотрлъ на двицу Клермонъ съ изумленіемъ и ужасомъ…. ‘Мн двадцать два года — продолжала Принцесса: родителей моихъ нтъ на свт, братъ мой по своему возрасту и по званію иметъ надо мною власть только условную, Натура меня и его сотворила равными…. Я могу разполагать собою….’ Боже мой! вскричалъ Дюкъ: что вы общаете мн? — ‘Разв этому не было примра? Двица Монтпансье не вышла ли за Дюка Лозеня?’ — О небо? что вы говорите!….— ‘Самый высокомрнйшій изъ нашихъ Королей одобрилъ бракъ сей, и хотя по дйствію придворныхъ хитростей онъ посл уничтожилъ свое согласіе, однакожъ прежде далъ его. Вы породою своею не уступаете Дюку Лозеню, никто не осуждалъ двицы Монтпансье, ей недоставало только красоты и молодости, чтобъ быть предметомъ общаго вниманія и участія.’ — Какъ! чтобъ я употребилъ во зло вашу склонность, вашу неопытность? — ‘Teперь уже не время намъ убгать другъ друга!…. теперь уже не время намъ обманывать себя ршимостію на безполезныя пожертвованія… Намъ не возможно разорвать союзъ, насъ сопрягающiй, надобно сдлать его законнымъ.’

Посл сихъ словъ, произнесенныхъ съ тою твердостію, которая показываетъ непреклонную ршимость, Г. Мелень не могъ противурчить, будучи не способенъ показывать притворное великодушіе, онъ предался восторгамъ любви и благодарности. Двица Клермонъ оспорила вс трудности, которыя казались ему непреодолимыми. Положено сдлать повренными тайны своей одну изъ горничныхъ, Клодину, ея мужа, стараго камердинера Меленева и духовника Принцессы, наконецъ условились не откладывая принять благословеніе брачное въ хижин Клодины, въ два часа посл полуночи, потому что Дюка Клермона ожидали черезъ два дни. Любовники разстались въ шесть часовъ по утру. Съ какимъ удовольствіемъ двица Клермонъ, выходя изъ хижины, думала, что возвратится въ нее для принятія отъ своего любезнаго клятвы въ вчной врности, и что черезъ осмнаднать часовъ первое чувство сердца ея сдлается первою для нее должностію!…. Какъ долгимъ казался день сей, но и какія пріятнйшія минуты наполняли его!... Вс занятія, даже повренность, которую надлежало сдлать участникамъ тайны, все было сопряжено съ неописаннымъ удовольствіемъ. Потребна великая бодрость, чтобы не краснясь говорить о любви, столь долгое время скрываемой! Торжественно общано хранить тайну, въ томъ ручались благодарность, приверженность и самое участіе.

Г. Меленъ посл обда до вечера просидлъ въ галере, поперемнно смотря то на стнные часы, то на Принцессу. Ввечеру по обыкновенію ходили въ молочню, двица Клермонъ затрепетала, проходя мимо хижины. Она взглянула на Дюка, и сей взглядъ былъ — самый краснорчивый….

Г. Мелень не садился за столъ вовремя ужина, онъ былъ весьма разсянъ, смущенъ, боялся, чтобы не замтили въ немъ перемны, и чтобы его присутствіе не увеличило смущенія въ двиц Клермонъ, сошелъ въ садъ, пробылъ тамъ до полуночи, потомъ возвратился въ галерею, желая видть, тутъ ли Принцесса- Двица Клермаонъ, взглянувъ на Г-на Меленя, закраснлась и немедленно его оставила. Пришедши въ свою комнату, выслала всхъ служанокъ, изключая ту, которой сдлана повренность: снявъ съ себя алмазы и платье, шитое золотомъ, надла простое кисейное, потомъ велла подать себ книгу, стала на колни и начала молиться съ чувствомъ истиннаго благочестія… Она ршилась надло важное, бракъ сей былъ законнымъ предъ лицемъ Божіимъ, но законы гражданскіе отвергали его, ибо онъ совершался безъ воли Государя. Одна Религія была для нее убжищемъ и защитою отъ презрнія.

Въ два часа по полуночи двица Клермонъ, провожаемая горничною, сошла на дворъ по скрытной лстниц. Свтъ полной луны осребрилъ вс окна замка, Принцесса боязливо посмотрла на комнаты своего брата и не могла не чувствовать болзненнаго умиленія… потомъ пошла дале. Какъ ужаснулась она, когда, находясь уже на средин двора, вдругъ ощутила, что кто-то назади останавливаетъ ее!.. затрепетала, оборотилась и увидла, что пола ея платья зацпилась за подножіе статуи Великаго Конде…. Какое-то чувство суеврія сдлало Принцессу неподвижною, она съ неязъяснимою боязнію взглянула вверхъ на статую, которой величественная голова освщалась лучами мсяца. Испуганная Принцесса готова была повергнуться на землю передъ симъ образомъ, напоминавшимъ ей несносное величіе и славу…. Ей казалось лице Героя угрожающимъ… Чмъ боле она смотрла на него, тмъ боле стснялось ея сердце. Наконецъ, не будучи въ силахъ удержаться отъ.слезъ, сказала: ‘Почтенный мой прародитель! если бы ты былъ живъ, и всмъ пожертвовала бы для исполненія твоей священной воли…. но безразсудной поступокъ мой не осквернитъ крови твоей, ліющейся въ этихъ жилахъ. Я низхожу съ высоты моего сана — однакожъ не унижаюсь…. Древній родъ Меленей прославленъ союзами съ плененемъ Царскимъ, а мой любезной столь добродтеленъ!… О ты, которой боле, нежели вс Короли нашего племени даешь намъ право гордиться своею породою! Герой достойно чтимый! не кляни тайнаго брака сего и прости любовь мою!..’ Облившись слезами она поспшно удалилась и пошла въ рощу, гд Г. Мелень ожидалъ ее. Когда она услышала звукъ голоса его, вся боязнь, вс сомннія, вс мрачныя предчувствія изчезли, забыта была Царская порода, говорила одна только страсть, одинъ ея голосъ сильный и очаровательный отдавался въ душахъ любовниковъ.

Подошли къ хижин. ‘Боже мой! вскричалъ! Г. Мелень: подъ симъ смиреннымъ кровомъ совершится бракъ той, которая рождена для трона, и которая отказалась отъ руки Монарха!…’ — Ахъ! отвчала Принцесса: здсь, не въ пышныхъ чертогахъ, обитаютъ счастіе и святая врность супружеская. ‘ —

Клодина украсила хижину самыми лучшими цвтами. Священникъ приготовилъ все нужное для жертвенника. Двое слугъ, мужъ Клодины, камердинеръ Г-на Меленя были свидтелями, и держали покровъ надъ новобрачными…. Такимъ образомъ сочеталась, въ стнахъ пышнаго замка Шантильскаго, прекраснйшая въ Европ Принцесса, отрасль корени Царскаго…

Новые супруги, спустя часъ посл благословенія, должны были удалиться,. бракъ заключенъ, оставалось думать о способахъ видться, а это было очень не трудно.

Между тмъ въ Шантильи длались приготовленія къ великолпному угощенію Короля, которой намренъ былъ провести два дня въ семъ замк. Онъ въ самомъ дл прихалъ съ многочисленною и блестящею свитою, спустя недлю посл брака Принцессы. Замокъ и сады были освщены, по каналу разъзжали нарядныя лодки съ поющими пастухами и пастушками. Дюкъ Клермонъ поручилъ сестр своей освтить и украсить хижину Клодины, стоявшую внутри сада, Принцесса унизала наружность ее цвтами и мхомъ, на подобіе сельскаго храма, надъ дверью пылали слова: Храмъ Любви и Таинства — надпись замысловатая, которой прямое значеніе извстно было только одному Меленю.

Двица Клермонъ, которой естественныя прелести оживлялись чувствомъ счастія, была самымъ лучшимъ украшеніемъ великолпнаго пиршества, ей казалось, что праздникъ сей торжествуется для ея замужества. Вс не спускали глазъ съ нее, даже самъ юной Король только ею одною занимался. Двица Клермонъ не требовала никакихъ почестей, однакожъ она восхищалась тмъ, что Г. Мелень былъ свидтелемъ торжества ея.

На другой день по утру похали травить оленей. Въ самое то время, когда двица Клермонъ хотла ссть въ коляску, Дюкъ, ея братъ, отведя ее на сторону, сказалъ сурово: ‘Я не хочу, чтобъ Г. Мелень халъ за вашею коляскою, вы должны увдомить его объ этомъ, когда онъ къ вамъ приближится.’ Онъ оставилъ ее, не ожидая отвта. Двица Клермонъ въ чрезвычайномъ смущеніи и замшательств подошла къ коляск и сла въ нее вмст съ Дамами, маркизою Г*, Графинею П** и своею фрейлиною. Она была погружена въ задумчивость, печалилась, воображая, что братъ узналъ объ ея склонности къ Г-му Меленю, и жестоко упрекала себя въ неосмотрительности, а особливо въ томъ, что была неосторожною въ теченіе послдней недли.

Г. Мелень не похалъ ни за Королемъ, ни за Дюкомъ Клермононъ, но дождавшись, пока они скрылись изъ виду, приближился къ коляск Принцессы, она, увидвъ его, изпустила глубокой вздохъ, наклонилась и сказала ему тихо: ‘Удалитесь, позжайте съ братцемъ, ввечеру увдомлю васъ, что это значитъ.’ Г. Меленъ, не спрашивая ни о чемъ боле, сказалъ по нскольку словъ Дамамъ, сидвшимъ въ коляск, потомъ объявивъ, что подетъ кратчайшею дорогою догонять охотниковъ, простился съ Принцессою и наскакалъ, будучи провожаемъ однимъ только стремяннымъ, Когда надобно было поворачивать на поперечную дорогу, онъ оборотился и посмотрлъ на Принцессу, которая не спускала его съ глазъ своихъ…. Сей печальной взглядъ былъ послднимъ прощаньемъ навки!.. Черезъ дв или три минуты раздался пронзительный крикъ, и въ то же время увидли стремяннаго скачущаго изо всей силы назадъ. Коляска остановилась. Блдная, трепещущая двица Клермонъ спрашиваетъ издали стремяннаго, которой кричитъ, что олень, перебгая черезъ дорогу опрокинулъ Дюка Меленя съ лошади, и ранилъ его…. Несчастная Принцесса оледенла, не могла говорить отъ горести, и дала знакъ рукою, что хочетъ выдти изъ коляски…. Ее посадили подъ деревомъ, между тмъ она опять дала знакъ, чтобы вс люди ея съ коляскою хали на помощь Г-му Меленю, это было исполнено въ тужъ минуту. Маркиза Г*, вся въ слезахъ, становится на колни подл нее, и поддерживая ослабвшую голову ея, увряетъ, что немедленно можно помочь Дюку, потому что замокъ не далеко. ‘Я велла ему удалиться!’ сказала Принцесса, дико смотря на Маркизу, хотла подняться на ноги, чтобъ идти къ роковому мсту, и опять упала на руки своихъ спутницъ. Г-жа П** приказала оставшемуся слуг поскоре освдомиться объ Г-н Мелен, черезъ четверть часа онъ возвратился и объявилъ, что Дюкъ опасно раненъ въ голову, что его положили уже въ коляску, и что люди, отвезшіе его въ замокъ, прідутъ немедленно за Принцессою. Двица Клермонъ, не говоря ни слова, залилась слезами. Было три часа по полудни, въ четыре съ половиною увидли вдали дущую коляску. Маркиза и Г-жа П**, оставивши подл Принцессы ея фрейлину, пошли на встрчу коляски, разспрашивали служителей и узнали, что Г. Мелень получилъ раны жестокія и можетъ быть смертельныя. Г-жа П** приказала кучеру заблудиться въ лсу и проздить до полуночи…. Между тмъ подошла двица Клермонъ, поддерживаемая фрейлиною и служителемъ. На ея вопросы о Дюк отвчали, что онъ больно раненъ, и что Лкарь ничего не можешь объявить ршительно прежде завтрашняго утра, то есть пока не сниметъ первыхъ мазей.

Принцесса ни о чемъ уже боле не спрашивала и дала вести, или лучше, вести себя къ коляск. Съ чмъ можно сравнять ужасъ ея, когда, садясь въ коляску, увидла кровавыя пятна! ‘Боже мой! — вскричала она — я должна попирать ногами кровь его!’ и упала въ обморокъ.

Въ замшательств отъ столь плачевнаго произшествія забыли взять другую коляску, кровавыя пятна закрытые древесными листьями и похали дале въ лсъ. Съ помощію спиртовъ привели въ чувство несчастную Принцессу, которая, открывъ глаза, сказала: ‘гд мы? подемъ въ замокъ….’ — Увы! отвчала Г-жа Ц**: Король будетъ въ замк, и вамъ непремнно должно явиться въ галереи…— ‘Непремнно должно!‘ прервала двица

Клермонъ съ живйшею горестію: ‘такъ!— продолжала она, залившись слезами, я бдная невольнца, игралище ненавистнаго тщеславія… я должна таить чувства, оправдываемыя законами Природы… должна участвовать въ праздникахъ и казаться веселою, когда сердце раздирается….’ Эта знатность, которой многіе завидуютъ, есть несносная, варварская обязанность мучить себя до конца жизни, она налагаетъ постыдной законъ притворяться!….’ Сказавъ слова сіи, наклонилась къ Маркиз и спрятала лице свое на плеч ея….. Спустя нсколько минутъ, подняла голову, и окинувъ печальнымъ взоромъ внутренносшь коляски, вскричала: ‘Бога ради освободите меня!…’ Велли остановиться, помогли Принцесс выдти, едва переступая, она пошла къ маленькому холмику, окруженному кустарникомъ, тамъ сла на мурав вмст съ Дамами, своими спутницами. Кучеру и служителямъ велно было отъхать за три ста шаговъ и дожидаться, пока ихъ кликнутъ…. Въ десять часовъ убдили Принцессу ссть въ коляску, потому что началъ крапать дожжикъ. Еще около двухъ часовъ поздивши по лсу, воротились на дорогу съ тмъ, чтобы въ половин перваго прибыть въ замокъ, то есть въ то время, когда Король уходитъ въ спальню. Когда приближались къ замку, двица Клермонъ бросилась въ объятія Г-жи Г*, рыданія задушали ее…. За темнотою ночи не льзя было видть решетки замка…. Вдругъ Принцесса затрепетала, услышавъ звонъ колокольчика, предносимаго Святымъ Тайнамъ во время причащенія умирающихъ…. Она выглядываетъ, видитъ въ нкоторомъ разстояніи медленно идущихъ Служителей церкви, освщаемыхъ факелами…. Извстно, что Принцы крови Королевской должны поведеніемъ своимъ подавать другимъ полезной примръ Христіанскаго благочестія, повстрчавшись на улиц со Святыми Тайнами, они выходятъ изъ кареты и съ колнопреклоненіемъ благоговютъ передъ Царемъ Небеснымъ, въ замкахъ, они провожаютъ Священниковъ до самой комнаты умирающаго…. Кучеръ, по обыкновенію, не дожидаясь приказанія, остановился…. Двица Клермонъ собираетъ вс силы свои. ‘По крайней мр еще разъ увижу его’*— сказала она, вышла изъ коляски, поклонилась Святын, и, опираясь, на плечо служителя, пошла за Священниками, вопреки всмъ представленіямъ спутницъ, которыя убждали ее идти въ свои покои… Подходятъ къ дому, Дюкъ Клермонъ вышелъ на встрчу Святымъ Тайнамъ, слезы изчезли на лиц Принцессы, когда увидла брата…. Онъ не скрылъ отъ сестры удивленія своего и негодованія, подошедши къ ней, сказалъ тихимъ, но грубымъ и повелительнымъ голосомъ, ‘что вы здсь длаете?’ — Исполняю тою должность — съ твердостію отвчала Принцесса, и пошла дале, Дюкъ Клермонъ, не имя длать шумъ при такомъ множеств свидтелей, долженъ былъ таить свою досаду и изумленіе. Пришедши въ покой Г-на Меленя, Дюкъ Клермонъ остался назади, и остановивъ сестру, вжливо просилъ ее войти съ нимъ въ ближній кабинетъ, и почти насильно потащилъ ее. Тамъ заперши за собою дверь, онъ не почелъ нужнымъ притворяться и сказалъ ршительно, что не хочетъ, чтобы она входила въ комнату Меленя….— ‘Въ настоящемъ положеній моемъ, — отвчала Принцесса — можно не страшиться тиранской власти, я хочу видть Г-на Меленя.’ — Говорю вамъ, что недопущу. — ‘Я хочу видть Г-на Меленя, я жена его.’ — Дюкъ Клермонъ окаменлъ, потомъ, бросивъ на сесетру свою взглядъ сильнйшаго негодованія: ‘Згаетели-вы, сказалъ онъ, какія союзъ сей будетъ имть слдствія? Вашъ соблазнитель живъ, Лкарь не произнесъ приговора о его смерти, онъ можетъ еще выздоровть….. ‘ Послднія слова сильно подйствовали на Принцессу, надежда и радость изтребили гордость въ ней, слезы оросили лице ея…. ‘Братецъ! вскричала она, упавъ на колни передъ Дюкомъ: любезной братецъ! какъ! еще есть надежда, что онъ останется живъ?… ‘ — Повторяю вамъ, что онъ не въ отчаянномъ состояніи….— ‘Ахъ, братецъ! вы изцляете разтерзанное сердце мое! не будьте жестоки! я люблю васъ и почитаю! Вспомните о правахъ, которыя дала мн Природа на вашу чувствительность? Не уже ли вы не будете имть жалости къ несчастной сестр своей?’… — Ступайте въ свои комнаты….— ‘Общайтесь же, прервала Принцемса, быть моимъ другомъ, моимъ покровителемъ…. не говорите, что онъ соблазнилъ меня!… ахъ! я одна во всемъ виновата…. онъ старался убгать меня цлые два года.’ — Подите въ свои комнаты, будьте впредь благоразумне, положитесь на мое руководство и… вы…. вы можете всего надяться — Такое условіе привело въ восхищеніе Принцессу, она бросилась въ объятія своего брата, общалась во всемъ ему повиноваться, безъ принужденія возвратилась къ себ въ комнаты, и по данному слову легла въ, постель. Въ три часа по утру любимой горничной велно было входить къ Г-ну Меленю, и узнать отъ Лкаря и отъ людей о состояніи больнаго. Возвратившаяся горничная еще въ дверяхъ прокричала, что Дюку Меленю стало гораздо легче, и что Лкарь отвчаетъ за его выздоровленіе. Чувствительная и легковрная Принцесса, съ простертыми руками встртила встницу, и обнявъ ее, въ восторг признательности вскричала: ‘Великій Боже! какая счастливая перемна судьбы моей!… онъ будетъ живъ! я увижу его!… Брату извстна тайна, онъ сказалъ, что я могу всего надяться!…. такъ! онъ выпроситъ у Короля дозволеніе, я стану наслаждаться верховнымъ блаженствомъ, и торжественно буду гордиться чувствомъ, привязывающимъ меня къ жизни!….’

Упоенная мыслями столь пріятными, двица Клермонъ приказала разбудить Маркизу Г*, желая сообщить ей свою тайну и раздлить съ нею свою радость. Маркиза также была уврена, что Дюкъ Мелень находится вн опасности, ибо скоро по причастіи Лкарь почти утвердительно сказалъ о томъ въ присутствіи всхъ служителей.

Маркиза уже давно догадывалась о склонности Принцессы, а печальное произшествіе уврило ее въ томъ еще боле, но тайное бракосочетаніе чрезвычайно изумило ее. Она также думала что, судя по словамъ Дюка Клермона, можно была ласкаться надеждою испросить Королевское согласіе, и восхищала Принцессу, изчисляя добрыя свойства Г-на Меленя, и разсказывая о своей къ нему привязанности. При Дворахъ обыкновенно бываетъ любезне другъ, возведенный на высокую степень… тамъ отмнно любятъ людей счастливыхъ!… Кром того, Маркиза была весьма довольна тмъ, что ей первой сдлана довренность въ столь важной тайн.— Въ пять часовъ снова посылали освдомляться о здоровь Г-на Meленя, пріятныя всти еще боле развеселили бесдующихъ.

Въ семь часовъ двица Клермонъ захотла отдохнутъ. Она провела два часа въ безпокойномъ сн, видла страшныя мечтанія, которыя внезапно разбудили ее и омрачили ея воображеніе, на вопросъ о здоровь, Г-на Меленя ей повторили т же извстія, но въ сердц ея уже не было надежды и радости, которыя оживляли ее прежде. Въ двнадцать часовъ постилъ ее Дюкъ Клермонъ, и сказалъ, что ей надобно день сей провести въ галере, потому что Король намренъ ухать посл ужина. Принцесса отговаривалась слабостію, болзнію и совершенною невозможностію заняться гостями. — ‘Однакожъ — отвчалъ Дюкъ — вы должны непремнно сдлать это, Королю сказано, что вы въ самомъ дл вчера заблудились въ лсу, что же онъ подумаетъ о ныншнемъ дн? Собственная ваша польза требуетъ угождать ему….’ Принцесса, полагая, что послднія слова относятся къ ея замужству, немедленно ршилась. ‘Хорошо — сказала она — я тамъ буду.’ — Одвайтесь же, я доложу объ немъ — отвчалъ Дюкъ и вышелъ, Двица Клермонъ, проклиная знатность и приличія, сла за уборной столикъ. Принужденное стараніе пышно наряжаться, мысль, что весь день надлежитъ провести въ собраній блестящемъ и многолюдномъ, мучили ее тмъ боле, что совсть ея не была спокойна. Она не отчаевалась въ жизни Г-на Меленя, однакожъ воображала, что онъ раненъ, что страдаетъ отъ болзни, что удостоился послдняго причастія, между тмъ, какъ сама — вмсто того, чтобъ исполнять обязанности нжной супруги — должна заниматься праздниками, чего не сдлала бы никакая легкомысленная женщина.

Приготовясь идти, она послала къ Маркиз Г*, и просила ее постить Г-на Меленя. Маркиза объявила Принцесс, что не могла видть больнаго, и что Лкарь никому не дозволяетъ входить въ его комнату для того, чтобы не прервать покоя, которой для него необходимо нуженъ. Предосторожность сія, впрочемъ весьма обыкновенная, крайне опечалила Принцео су, она явилась въ галере съ стсненнымъ сердцемъ, съ перемною въ лиц, которой не могли закрыть блилы и румяны, горесть, на чел и на глазахъ ея изображенная, измняла улыбк привтливости, которая на губахъ ея оставалась. Она тотчасъ замтила, что вс устремили на нее внимательные взоры, это привело ее въ большее смятеніе. Любопытство такихъ людей, которые не могутъ принимать въ насъ участія, бываетъ до крайности утомительно, несносно, а особливо когда хотимъ скрыть свои мученія. Не льзя описать того, что вытерпла Принцесса, сидя за столомъ, подл Короля. Какое терзаніе — слушать внимательно ничего незначущій разговоръ и ежеминутно отвчать на самые пустые вопросы, когда одна печальная мысль наполняетъ всю душу! Какъ непонятна, какъ ненавистна бываетъ въ то время веселость въ другихъ людяхъ, какъ отвратительны громкіе смхи! какъ противными кажутся т, которые шутятъ и забавлятшъ!… Ввечеру въ пять часовъ отправились въ спектакль, двица Клермонъ затрепетала, очутившись въ театральной зал… Ужасная мысль представилась ея воображенію ‘можетъ быть въ сію минуту ему стало хуже!’…. Она почла горестнымъ предвщаніемъ мысль сію…. Чмъ бы не пожертвовала она за то, чтобы можно было ей освдомиться о здоровь своего любезнаго! Но сидя между Королемъ и Дюкомъ Клермономъ, ей не льзя было ни выдти самой, и возложить препорученіе на другаго. Играли весьма забавную комедію, по всей зал раздавался хохотъ, и нещастная Принцесса со слезами на глазахъ должна была принимать участіе въ рукоплесканіяхъ!….

Выходя изъ Театра, она послала (въ десятый разъ) узнать о здоровь Г-на Меленя, отвтъ былъ тотъ же. Но вдругъ сердце ея разтерзалось отъ мысли, ужаснйшей, нежели вс прежнія… Если самомъ дл съ нимъ что нибудь случилось, не уже ли объ этомъ станутъ разглашать въ то время, когда стараются: угостить Короля?…. Можно ли даже полагаться на то, что сказано по утру?… — Она не имла бодрости остановишься на сей мысли, но ударъ былъ совершенъ, и ея сердце получило рану неизцльную. Ей можно было удалишь отъ себя размышленія, но не въ ея власти состояло не чувствовать внутренняго мученія. — Наконецъ въ одиннадцать часовъ ночью Король ухалъ. Принцесса поспшно возвратилась въ свои комнаты, и сбросила съ себя нарядное платье, имя намреніе постить Г-на Meленя, когда все утихнетъ въ замк. Въ три часа по полуночи она сошла въ низъ… Надлежало идти черезъ дворъ…. Ночь, часъ, тишина, все приводило ей на память милое произшествіе, и раздирало ея душу!.. ‘Ахъ! сказала она — за недлю прежде я шла по этой дорог такъ скрытно!.. Ночь сія проведена была въ восторгахъ любви и счастія!….. а теперь!… Блаженство мое было не что иное, какъ сонъ скоропреходящій, ныншняя заря, можетъ бытъ, разбудитъ меня для несноснйшихъ мученій!’ — Она сла на каминъ, сложила на крестъ руки на груди своей, и возведши къ небу слезящіе очи, воскликнула: ‘утшитель невидимый? укрпи слабое мое сердце!… Всесильный! если Ты назначилъ только восемь дней счастливыхъ въ моей жизни, предохрани меня отъ отчаянія, не допусти произнесть хулу или ропотъ противъ имени Твоего святаго, низпошли на меня смиренное стованіе, которое, отвлекая насъ отъ благъ временныхъ, соединяетъ съ Тобою! …’ — Слезы обильно текли изъ глазъ ея, но он были не такъ горьки… Начинало разсвтать, Принцесса затрепетала. ‘День ужаса и неизвстности! что ты откроешь мн?… ты ршишь судьбу моей жизни!… — Спустя минуту, она встала, пошла дале и очутилась на лстниц, потомъ у дверей комнаты Г-на Меленя, дрожащія ноги ея подогнулись, она оперлась на стну…— ‘Пойдемъ, узнаемъ свой жребій!…. — Ищетъ ключа въ дверяхъ, и тщетно… хочетъ постучаться, и не сметъ…. прислушивается… везд глубокое молчаніе. Боле получаса она стояла подл двери, появляющійся день заставилъ ее удалиться… Она возвратилась къ себ, сла на креслахъ и дожидалась, пока встанутъ служанки….. Въ семь часовъ шумъ вывелъ ее изъ болзненной задумчивости… отворяется дверь, вошедшая горничная съ печальнымъ видомъ докладываетъ, что каммердинеръ Г-на Меленя проситъ дозволенія говоришь съ нею… Принцесса отвчала, давъ знакъ трепещущею рукою. Входитъ камердинеръ…. его поступь, его черты лица вщаютъ ужасную истину. Принцесса лишается силъ, смертная блдность лице ея покрываетъ….. Каммердинеръ медленно подходитъ и подаетъ бумагу. Несчастная, упавъ на колни, принимаетъ записку, собираетъ послднія силы свои и читаетъ: навсегда — къ была записка, ею нкогда начертанная. Дюкъ Мелень передъ кончиною приписалъ на ней слдующее: ‘Вручаю вамъ залогъ драгоцннйшій!… Простите, не забудьте того, кто любилъ васъ до гроба!…

(Съ французскаго.)

Жанлисъ.

‘Встникъ Европы’, No 12—14, 1805

Читайте также: