ЗАПИСКИ Г. С. БАТЕНКОВА.
ЗАПИСКИ Г. С. БАТЕНКОВА.
ДАННЫЯ. ПОВСТЬ СОБСТВЕННОЙ ЖИЗНИ.
I.
II.
III.
IV.
V.
VI.
VII.
VIII.
IX.
X.
XI.
XII.
XIII.
‘Русскій архивъ’, Кн. 2, вып. 4, 1881
Данные. Повесть собственной жизни, Батеньков Гавриил Степанович, Год: 1881
Время на прочтение: 30 минут(ы)
Чмъ мы занимаемся въ жизни? Собираемъ данныя, пріобртаемъ, разлагаемъ, сводимъ, повряемъ, сравниваемъ, переработываемъ, испытываемъ и, такъ сказать, дистиллируемъ умомъ эти данныя. Позвольте мн поговорить съ вами о себ. Изъ всхъ данныхъ самое главное я. Оно не пріобртается, а дается Богомъ, при созданіи человка, какъ чувство бытія, растетъ, растетъ и достигаетъ до самосознанія. Худо или лучше, однакоже это я — единственное наше орудіе для собранія данныхъ и обращенія съ ними. Не правда ли, что всякій изъ насъ иметъ право говорить о себ? Но печатно надобно говорить изящно, умно, современно, занимательно. Вотъ и запятая. Она останавливала меня до 68 лтъ жизни, останавливаетъ и теперь. Но дале я уже не пойду, и ждать боле нечего: надобно осмлиться и но крайней мр выработать себ ршительную увренность въ неспособности и потомъ спокойно, молча, добираться до могилы.
Лгать я не намренъ до послдней іоты, но конечно не доскажу многаго, и пусть по мннію Руссо это также ложь. А я, хотя и родился въ XVIII вк, но тогда не учился еще философіи, да и никогда кажется, какъ и всему другому, но крайней мр учился плохо, очень плохо, не смотря на то, что весьма охотно.
Первое данное подучилъ я, достигая двухъ лтъ по рожденіи. На крыльц нашего домика держала меня на рукахъ моя любимая нянька Наталья, я сосалъ рожокъ. Въ это время пріхалъ къ намъ изъ Петербурга дядя Осипъ въ обратномъ пути на Алеутскіе острова, откуда здилъ съ отчетомъ и за милостями Императрицы по подвигамъ Шелехова. Онъ, подойдя ко мн, сказалъ, вроятно грозно: ‘стыдно сосать досел’. Эти слова такъ сильно на меня подйствовали, что я бросилъ рожокъ за окно и пришедъ въ сознаніе: увидлъ, что я на крыльц, оглядвъ наружность строенія, подлинно увидлъ свтъ Божій, и это впечатлніе сохранилось во всей его живости досел. Сказывали, что посл я скучалъ, но никакъ уже не хотлъ обратиться къ прежнему способу пищи: стыдился, также врно, какъ Адамъ своей наготы.
Дале ничего не сохранилось въ памяти отъ перваго младенчества кром двухъ случаевъ: бытности у насъ архіерея и съденнаго мерзлаго яблока, привезеннаго дядею, мн было оно сущей амврозіей: слаще, пріятне не далъ я ничего во всю мою жизнь. Впрочемъ и была эта первая пища посл молока. А почему помню преосвященнаго, отчета дать не могу. Потому врно, что его вс любили, должно быть, онъ приласкалъ меня, а можетъ быть многократно безъ вниманія слыхалъ я его имя, а тогда узналъ, о чемъ говорили. Надобно сказать, что я уже говорилъ въ это время, а что и какъ, Господь знаетъ. Признаю, что даръ слова есть непостижимая глубина, и онъ начинаетъ дйствовать прежде чувственнаго сознанія. Ходить я началъ ране года, и это какъ? Не подъемлетъ ли насъ творческая сила и руководить? Не учимся, не подражаемъ разумно, не понимаемъ употребленія органовъ. ‘Такъ подобаетъ быть’: вотъ все, что сказать можемъ. Сему ‘подобаетъ быть’ повинуется вся жизнь, повинуется все живое, самыя растенія, явленія природы, и оно такъ просто, что мы мене всего это замчаемъ. Солнце также дйствуетъ на природу, но должно же быть еще другое незримое солнце, которое освщаетъ внутри, непрестанно, повсемстно, животворно. Язычники сливали оба свтила воедино, но мы не можемъ не различать ихъ: ибо одно не живо, не разумно, нчто другое мыслимо причиною бытія, причиною распорядка, красоты и точности устройства, разумно, тонко, послдовательно обдуманныхъ, или вдругъ излитыхъ и изливаемыхъ. Такъ подобало быть. Остановимся пока на этомъ. Тутъ заключается понятіе о вчной необходимости бытія.
Алчность къ собранію данныхъ развилась во мни постепенно. Я помнилъ уже все что могъ видть изъ оконъ жилья: церкви, длинный рядъ прибрежныхъ строеній, загнутый въ конц къ лугу. Весь кругъ знанія ограничивался дальнею горою, на которой, какъ въ волшебномъ фонар, мелькали по временамъ маленькіе человчки и веселили меня. Вскор пробудилось любопытство. Мн хотлось знать что скрывается за каждымъ видимымъ предметомъ, а этотъ вопросъ не помню какъ себ задалъ. Меня не выпускали изъ горницы, и никакой широты и не видалъ, можно сказать, вовсе не зналъ пространства, потому что, родясь двадцатымъ дитятей у шестидесятилтняго отца и почти мертвымъ, быль я крайне слабъ. Я, близорукій, но не приписываю однако того своей заперти: это природное свойство глаза, чему служитъ доказательствомъ доброе зрніе въ темнот, употребленіе въ молодости вогнутыхъ очковъ и неимніе нужды въ нихъ въ ныншней старости. Пишу и читаю днемъ и ночью, разсматриваю мелкія вещи простыми глазами.
Слыхалъ я много разъ названіе городскаго головы. Желательно мн было увидть, какъ ходитъ голова, воображаемая мною огромною, безъ рукъ, безъ ногъ. И вотъ слышу: голова идетъ. Просился къ окну и думалъ, что меня обманули. Какая это голова!.. Гд она? Просто идетъ Петръ Анисимовичъ. Не могъ я никакъ понять, почему называютъ его головою, и, слыша въ другихъ случаяхъ, что говорятъ такъ не шутя, сталъ сердиться на себя, что ничего въ этомъ не разумю.
Употребленіе искусственныхъ терминовъ не дается младенцу, ему нужна истинна наглядная, простая. Не берусь прочитать очевидно знаменательныя черты на нашихъ ладоняхъ. Древніе на этомъ построили цлую науку хиромантіи, но ихъ воззрніе такъ затемнено суевріемъ и вымысломъ, что намъ ничего кажется тутъ не разобрать, даже и при помощи системы френологовъ и Лафатера. Но вотъ примтное сходство съ этимъ и въ мысли нашей: на ней также напечатлваются черты, служащія намъ для душевныхъ отправленій. Он рзки и неподвижны, остаются все одинаковыми съ перваго слуху на всю жизнь, чрезъ нихъ и мысль получаетъ образъ. Такъ сохраняются въ памяти названія, имена, особливо отвлеченія, ихъ мы соображаемъ, зиждемъ сліяніемъ съ новыми. Чувствовалъ я въ себ такія черты, и мн впослдствіи предстояла большая, серіозная работа отъ желанія узнать что таится за этими чертами, какъ отъ нихъ высвободиться, чтобы постигнуть новое, сойдти сколько возможно съ рутины. Цлые годы провелъ я, стараясь совмстить въ себ два первыя начертанія: годъ и горизонтъ, нчто сходное съ математическими кругами, но объ этомъ посл. Замчу только, что въ мысли совершается дйствіе, истинное движеніе, сознательно, съ участіемъ воли. Такое устройство самаго себя древнія таинства называли царственнымъ искусствомъ, символируя возрастъ человка сперва дикимъ, нестройнымъ, а потомъ кубическимъ камнемъ и, наконецъ, чертежною доскою.
Когда взяли меня гулять по улицамъ города, чувство пространства такъ на, меня подйствовало, что я испугался: прижался къ отцу и не смлъ внимательно смотрть на предметы, вновь мн во множеств представшіе, едва не заплакалъ, ходилъ почти не помня себя и, когда возвратился домой, радъ былъ, какъ избавившійся отъ великой бды, какъ погибавшій и спасшійся. Не понималъ, что видлъ т самые предметы, которые были передо мною какъ бы на одномъ план въ обзор изъ окна. Долгое время проживя, попрежнему достигъ мысли, что эта виднная мною громада именно то самое, что хотлъ я узнать за предметами моего обзора, и съ того времени я пожелалъ, чтобы снова показали мн виднное и не такъ вдругъ, но дали бы разсмотрть и разсказали. Отецъ едва догадался, чего я хочу и въ нсколько прогулокъ ознакомилъ съ вещами. Не имю полнаго сознанія, что я чувствовалъ, когда привели меня въ первый разъ въ приходскую церковь, но не умлъ узнать ее, смотря изъ оконъ. Впослдствіи проявилось желаніе побывать въ другихъ церквахъ, оно удовлетворено было отчасти, но много стало по времени накопляться охоты видть, и въ первый разъ возродилась надежда. Наконецъ, дошли мы до дальняго пункта, до горы, которая окаймлена была большими каменными зданіями. Подъемъ на гору сдланъ былъ въ ущеліи, одтомъ каменными стнами, проходя его, я оглядывался на ту часть города, которая съ каждымъ шагомъ понижалась и разстилалась на равнин. Зрлище было такъ великолпно для меня и разительно, что, казалось, я выхожу изъ самаго себя, росту и становлюсь все большимъ и большимъ. Но каково было мое удивленіе, когда мы поднялись, и тамъ предстала обширная площадь, опять домы, опять церкви! Я воображалъ гору тонкимъ гребнемъ и думалъ, что на ней большимъ людямъ стоять негд, а могли семенить только маленькіе человчки, почти такіе же, какъ куклы двочекъ. Въ полномъ забвеніи себя я пришедъ въ такой восторгъ, именно отъ новаго сознанія, что не помнилъ уже, гд я. Даль казалась мн безмрною, необъятною, само небо новымъ, чашею покрывающею безконечность. Такое впечатлніе осталось во мн на всю жизнь, легла неизгладимая черта въ мысли, и слово ‘небо’ получило во мн образъ.
Долго, долго разсматривалъ я въ себ воспріятое чувство, зря и закрывая глаза, не могъ имъ налюбоваться, и началось оттол первое развитіе ума: потому что сталъ разбирать, соотносить и ставить на мсто вс подробности. Родной городъ сдлался типомъ всхъ городовъ, гора типомъ горъ, и что ни слышалъ о другихъ городахъ и горахъ, подводилъ подъ одну свою мру и, странное дло, это и на возраст осталось, какъ бы опредленнымъ вмстилищемъ впечатлній.
Старая жизнь!…. Я помню ее еще во всей ея цлости. Простота, безденежье, дешевизна, трудъ, могучая, характерная жизнь. Тысяча рублей составляла тогда капиталъ и ставила обладателя на высокій пьедесталъ. Маленькій военный чинъ, незначительная гражданская должность вводили въ сословіе господъ и длали авторитетами и аристократіей. Священники, большею частью долговчные, неподвижные въ своихъ приходахъ, были своими во всхъ семействахъ, они внчали отцевъ, а иногда и ддовъ, крестили всю семью и потому были необходимыми гостями во всхъ ея праздникахъ, первыми совтниками въ добр и въ злополучіи, водились со всми прихожанами и охотно хлопотали о бдныхъ, раззорившихся и сиротахъ. Преосвященные, превосходительные составляли чуть не олимпъ, отражали честь на всхъ, кто къ нимъ приближался, имъ врили, ихъ уважали, боялись, и это гармонически сливалось съ самолюбіемъ каждаго.
Много было добраго въ старой жизни. Но она совершила свой циклъ и несносна сдлалась, когда стала разлагаться. Это разложеніе будетъ продолжаться еще не одно поколніе, и не скоро снимется старый покровъ, похоронится громадное мертвое, изсохшее тло, разв вступитъ земля въ первый день творенія и въ сопряженіи конца съ началомъ обновится творческимъ актомъ. Что представляетъ мн сравненіе той жизни съ новою? Одна была тверда, покойна, другая дятельна, безпрестанно стремится въ даль, безконечность, одна была ясна, другая свтле. Власть въ первой не встрчала никакой опозиціи, но она давила на почву мягкую и не разстроивала привычекъ и обычаевъ, не простирала опеки на жизнь и трудъ. Тогда были города, и въ нихъ семьи, теперь государство, въ которомъ личность дышетъ какъ въ обширной сред, почти отрекаясь отъ себя самой. Въ старой жизни собственность была тверда на-слово, какъ и всякія взаимныя условія. Теперь право собственности не полное, домъ и все что можно видть снаружи во многомъ принадлежитъ не хозяину, и онъ не свободенъ въ своихъ дйствіяхъ: служитъ сил организующей нердко мнимо, въ страх написаннаго. Тогда было нужно на все позволеніе главы семейства, теперь начальства. Но мы лучше все это увидимъ, ежели удастся мн разсказать, какъ и что на дл было.
У меня много было бабушекъ, вс он, добрыя, кормили пряниками и подчивали другими сластями. Одна только изъ нихъ была гордая, строгая, сущая аристократка. Это мать первой жены отца и родная бабка моему старшему брату. Прогнвавшись на вторую женитьбу, она запретила внуку называть мачиху матерью и дтей ея братомъ и сестрою. Повиновеніе было безусловное, и хотя братъ былъ уже поручикомъ, не смлъ ослушаться, пока, она была жива. Никогда у насъ не бывала, и только тайно посщала насъ ея другая добрая сестра, Мы одни съ отцемъ являлись къ ней. Я получилъ, не знаю уже какой заслугой, обильную дачу коврижекъ и право называть ее бабушкой, но не всегда просто, а боле съ эпитетомъ ‘бабушка Николаева’. Подъ конецъ и съ брата Николая снялось запрещеніе, хотя робко, не совсмъ ршительно, но называть меня этимъ дорогимъ именемъ.
Отъ другой бабушки я впалъ было въ великую бду. Мы жили на разныхъ половинахъ въ одномъ дом, и хотя шестидесятилтній отецъ не смлъ безъ благословенія ддушки ни вставить, ни выставить у себя зимнихъ рамъ изъ оконъ, однако преступленіе мое возбудило въ немъ неукротимый протестъ. Вотъ что случилось. Кто-то разбилъ въ окн стекло, хотя я былъ крайне смиренъ, но подозрніе пало на меня, и когда я отрицался, заплакалъ и побожился, отецъ сильно осердился, укорялъ меня во лжи, въ нечестіи и угрожалъ наказаніемъ. Чувствуя себя правымъ, я вздумалъ перенести дло на апеляцію къ бабушк и укрылся у нея. Она повела дло не слдственнымъ, а сентиментальнымъ порядкомъ и во что бы ни стало ршилась не выдавать меня. Выла. она и сама женщина, крутая, но вчно не могла же укрывать меня. Отецъ держалъ въ осад, а ддушки, верховнаго судіи, въ дом не было, былъ я наконецъ исторгнутъ. Дло о стекл замялось, а можетъ быть и объяснилось по другимъ даннымъ, но ябеда оставалась для старика нестерпимою. Розга была уже на лице, не знаю, какъ и сохранилъ меня Богъ отъ нея. Ограничилось дло рзкимъ словеснымъ наставленіемъ, повторявшимся и впослдствіи, чуть былъ случай. Много разъ приходилось ласкаться къ отцу, цаловать его и умолять чтобъ забылъ. Однако надобно поблагодарить его, что онъ выбилъ изъ меня всю охоту къ жалобамъ и ябедамъ, но за то осталась склонность поворчать про себя, даже и до сего дня.
Другой ддушка, потерявшій зрніе, былъ мастеръ по вечерамъ разсказывать сказки и завелъ безконечную въ род Шехеразады о волшебник и богатыр Карач, которую вс слушатели чрезмрно одобряли. Крпко внималъ и я, когда начнется, но сонъ одолвалъ, и ничего не удавалось сохранить въ памяти. Горько плакаль я объ этомъ съ наступленіемъ утра. Къ чести моей надобно сказать, что я удержалъ въ мысли, какъ можетъ быть сказка длинною, занимательной, со многими отступленіями-, давая въ мысли мсто эпизоду. Значитъ, природа наградила меня тмъ что называется общимъ взглядомъ, на которомъ едвали и не почила моя энциклопедія. Дослушивалъ однако, не смотря на дремоту все до конца о волк и коз, съ великимъ участіемъ къ ягнятамъ, когда обманывалъ ихъ зврь, напвая толстымъ голосомъ: ‘дтушки, дтушки, отворите окошечко, я коза пришла, молока принесла’, какъ ходилъ онъ въ кузницу точить языкъ и усплъ, наконецъ, поддлать голосъ. Не наскучивали мн повторенія однаго и того-же, хотя были и другія многія коротенькія сказанія, но имъ мене сочувствовалъ. Только и ставилъ въ рядъ птуха, который подавился на тутовыхъ горахъ бобовымъ зерномъ и для помоги которому прибгала курочка сперва къ морю, чтобъ достать воды, но оно потребовало листа отъ липы для укрощенія волнъ, а липа втру, чтобъ сронить листъ, втеръ тучи и такъ дале, такъ, что странствованіе курочки продолжалось до помощи человческой, и до двицы красной, все ршавшей однимъ поцлуемъ. Разумется безъ Кощея безсмертнаго и Яги-бабы также не обошлось.
Юношескія произведенія обыкновенно называютъ незрлыми плодами, но мн кажется, что это названіе точне принадлежитъ озимовымъ, старческимъ. Они ростутъ туго, лишенные тропической теплоты и подъдаемые замерзлою росою. Кажется, съ каждымъ днемъ боле портятся, нежели зрютъ. Кряхтишь, торопишься, лнишься, улыбаешься, ясно разумешь, путаешься. морщишься, ворчишь, — а все выходитъ или незрлое или перезрлое. Бда да и только! Было время, когда я утопалъ въ бюрократическомъ законодательств: работа кипла подъ руками, мысль образовывалась, быстро длилась, различалась, тянулась послдовательно. Отдлы, главы, параграфы такъ и толкали другъ друга, стройно ложились въ рядъ, какъ будто въ геометрической лекціи. Пишешь, бывало, какъ стенографъ, а весь въ жару. Произведеніе выходитъ стройнымъ, и старикамъ казалось не остается на это возражать.
Съ первыхъ же опытовъ открылось однако, что это старики не безъ причины удерживаются отъ восторга. Ну что, сказалъ мн мой умный руководитель (уже не родной отецъ), каково идетъ вторая часть твоей работы?— Какая вторая часть?— О! ты думалъ, что все уже кончено, но ты представилъ только скелетъ, зданіе никмъ необитаемое. Потрудись же навести на скелетъ твой плоть и кровь, введи жильцевъ въ зданіе, и помни дв вещи, что жильцы эти каждый день будутъ праздновать со всмъ народомъ, а вмст съ тмъ и сами будутъ жить какъ имъ пристойно и желательно. Словомъ, потребно дать еще наказъ, въ опредленіе правды, истины, духа.
Простите, что я уже забрался впередъ и говорю не о дтств. Но строгой послдовательности и хронологическаго порядка сохранить не умю. Стану продолжать,
Узналъ я, что дло уже не о томъ, чтобъ выстроить должностнымъ лицамъ особыя, прекрасныя, хота и идеальныя помщенія, дать жалованье, придумать особый мундиръ и живо вообразить каждаго изъ нихъ въ своей роли и всхъ вмст на разныхъ степеняхъ въ непрестанномъ соприкосновеніи съ народною, городскою и вообще частною жизнію.
Принялся я и за это. Еслибъ моя первая работа не была потеряна, она могла-бы имть цну любопытной статьи. Вышла у меня психическая программа: съ одной стороны недостижимый идеалъ, совершенное добро, и не могъ я придумать другаго начала для наказа. Въ противуположность тому анализировалъ я зло и параллельно моему наказу протянулъ строжайшій уголовный уставъ.
Удивился я, когда старикъ мой назвалъ всю мою работу непрактичною, мелодраматическою и замтилъ мн, что я вовсе не занялся данными и вполн пренебрегъ цыфры и указанія полной науки, не выключая и части нравоописательныя. Онъ отмтилъ красными чернилами нсколько мстъ, сказалъ, что кто годно какъ указаніе, что намъ извстно должное направленіе, и мы знаемъ уклоненія въ ихъ сущности, какимъ человкъ легко слдуетъ въ длахъ.
Посл этой цензуры я увидалъ предъ собою какъ бы развернувшуюся бездну, мн стало стыдно, совстно, страшно. Гд взять энергію на исполненіе, ка.къ вдохнуть ее въ письмо? Почувствовалъ я, что ко мн снова возвратилось младенчество. Какъ, когда я созрю? Прожить могу еще въ силахъ лтъ 30, среди суетъ, заботъ и треволненій, а тамъ и старость съ возрастающею немощью. Безнадежное состояніе, а нельзя нашу краткую жизнь наставлять даже и посредствомъ поколній какъ цпь, новыми звеньями въ непрерывное продолженіе. Тогда обнялъ я только цлость своего младенчества. Къ нему и обращаюсь своимъ разсказомъ.
Отецъ мой былъ святой человкъ, въ крайней простот сердца, искренно, безусловно привязанный къ церкви, добре его сердцемъ я не встрчалъ никого въ жизни. Набожность со всхъ сторонъ меня обымала, и младенчество почти удвоялось. Сперва занимали видимые предметы. Въ церкви всего боле обращалъ я вниманія на одежды священниковъ и желалъ взглянуть на вс иконостасы въ город. О какъ сильно хотлось увдать 1000 пудовой колоколъ, а которомъ говорили, что онъ привезенъ, образъ Спаса непомрной величины, Николу рзнаго. Я безпрестанно глядлъ изъ окна на соборную колокольню, которую засталъ уже сооруженною, но всю покрытую лсами, не понимая значенія, я почиталъ ихъ необходимымъ украшеніемъ всякой соборной колокольни, и разсматривалъ непрестанно изъ дали смутно, но старательно.
Насталъ желанный день: меня повели слушать первый звонъ огромнаго колокола. Глазамъ моимъ онъ показался ршительно необъятнымъ, когда подошелъ я къ нему близко, и вислъ онъ на особой, сложной, деревянной постройк. Тогда-же разглядлъ я и лса колокольни, сердился, что они не такъ прекрасны вблизи и услышалъ, что стоятъ на время, служа работникамъ. Это чувство имло однако полное удовлетвореніе, когда нсколько недль изъ дому любовался я постепеннымъ проявленіемъ зданія: сперва позолоченнымъ крестомъ съ шаромъ, потомъ бленькою шейкою, зеленою крышею, а посл ежедневно боле открывавшимися оштукатуренными частями, какъ бы обнажаемыми отъ одежды лсами, какъ нчто живое готовящееся на праздникъ. Мн казалось боле эстетичнымъ и таинственнымъ, если это остановится на треть высоты, не доходя до земли, и когда открылась вся колокольня до основанія, не былъ я доволенъ. Такъ зародился во мн вкусъ готическаго рококо для нижнихъ частей, и Греческой изящности для верхнихъ частей строенія. Думаю, что оно такъ и есть для дали, для высокаго и на высот зданія, и для обозрнія въ самой близи деталей. Мн не довелось что-либо выработать изъ этого впечатлнія, но я съ нимъ не могъ разстаться и сохранилъ въ себ эту отличительную черту архитектуры ото всхъ прочихъ искусствъ, примнимую разв въ музык. Везъ этой черты долго мн казались самыя изящныя зданія голоногими, а полныя готическія вычурными и изысканными.
Когда ударили въ колоколъ, онъ совершенно оглушилъ меня и подйствовавъ на нжность органа, навсегда разстроилъ мой слухъ. Бда тмъ не кончилась. Когда подвели меня къ Спасу, онъ показался мн такъ страшнымъ, что я лишился чувствъ отъ испуга, и изъ церкви вынесли меня на рукахъ. Это сдлало меня черезъ мру робкимъ и пугливымъ. Разумется, Николу я не смлъ и не желалъ видть дотол, пока это сдлалось потребностью для успокоенія воображенія, ибо сталъ сильно бояться и церкви, гд онъ стоялъ, особенно внимая разсказамъ, что истуканъ выходилъ для отстраненія отъ нея огня во время большаго пожара. Жители имли къ нему особую вру и привязанность, за молебны платили дороже, частью и потому, что стоялъ въ холодной церкви. Только въ недавнее время архіерей нашелъ возможность снять высокаго Николу, можетъ быть и тайно, съ занимаемаго имъ мста.
Можно сказать, что колоколъ и изображеніе повредили моему воспитанію, и трудно найдти младенца, которому бы страхъ боле попрепятствовалъ въ тлесномъ развитіи и первоначальномъ обученіи.
Страхъ этотъ, напослдокъ, могъ лишить разсудка. Когда нечаянно на глазахъ моихъ выбжалъ изъ острога человкъ закованный въ кандалы, я ршительно сталъ бояться желза, везд подозрвалъ, что оно несносно, и одинъ видъ вблизи острожныхъ башенъ ввергалъ меня въ безпамятство.
Много было въ дом бесдъ о святыхъ людяхъ и ихъ подвигахъ. Вслушиваясь стороною, среди игръ, я дтскимъ умомъ пожелалъ спастись: началъ сколько могъ удаляться отъ пищи, а какъ отъ мясной имлъ природное отвращеніе, то вскор замчено было мое постничество, и я принужденъ былъ притворяться. Выдумалъ еще подвигъ: слзать ночью съ постели и спать по нскольку часовъ на голомъ полу.
Важне всего было, что я понялъ смыслъ словъ: не будетъ конца, обративъ это на муки во ад, и уединялся. Вспомню ‘не будетъ конца’, забудусь и опять вспомню, ибо воспоминаніе продолжается одно мгновеніе. Мучился я по долгу, и мысль сдлалась неотступною. Хотлось спастись, чего бы ни стоило и, услышавъ о жизни Св. Даніила Столпника, я разсудилъ, что это самое трудное и потому ршительное средство. Вскарабкался, хотя и съ боязнію, на одинъ изъ заборныхъ столбовъ въ огород съ намреніемъ простоять на, немъ во всю жизнь. Черезъ нсколько минутъ закружилась у меня голова, и напалъ такой страхъ, что я закричалъ во все горло. Увидли, сняли и дивились такой небывалой во мн смлости, стали разспрашивать, и я разсказалъ все. Отецъ не смялся, но сильною добротою сердца успокоилъ меня, объяснивъ, что я еще младенецъ и не понимаю нисколько, что длаю, а что онъ самъ за меня молится. Я ему глубоко поврилъ и съ того времени сталъ немного рзве и веселе, пересталъ задумываться. Случалось даже, что когда онъ стоитъ на утренней молитв, мы съ сестрою заберемся подъ полы его длиннаго платья и начнемъ ловить другъ друга. Онъ насъ не унималъ и, какъ бы не примчая, продолжалъ свое дло.
Впечатлніе младенчества успокоилось и не возмутило разсудка, но оставалось и крпло со временемъ, хотя и казалось заглушеннымъ въ волнахъ жизни, я почиталъ его добрымъ, какъ напоминаніе о смерти и будущей жизни, хотя оно чувствовалось совсмъ иначе, нежели естественная совсть. Оно возымло полное дйствіе уже въ мужескій возрастъ, когда жестокое бдствіе обрушилось надо мною. Я полагалъ остатокъ жизни провести въ крайнемъ смиреніи и непрестанной молитв. Стоялъ на колняхъ предъ образомъ по цлымъ днямъ, боролся съ собою, не чувствуя желаемаго умиленія и продолжалъ это дотол, пока внезапнымъ осіяніемъ ума обнялъ, какое мн свойственно богопознаніе и врованіе, увидлъ, что принятой мною путь есть только отрицаніе и не ведетъ ни къ чему кром изнуренія. Можно сказать, что съ того времени все врзавшееся въ душу, какъ законъ, эта ось подобная той, которая длить наше чувство симметрически на правое и лвое, обернулась къ нему свтлою, лицевою стороною. Я утвердился на ней.
Въ послдствіи, прочитавъ ‘Исповдь’ Гоголя и зная вполн его состояніе, желалъ я изъяснить ему его: написалъ сряду два къ нему письма, одно, и лучшее, не дошло. На другое онъ отвчалъ, благодарилъ и общалъ не почитать свои Мертвыя Души ни слишкомъ великимъ дломъ, ни грхомъ смертнымъ.
Описывая свое младенчество и юность изъ отдаленія старости, я могъ на многое въ себ самомъ смотрть какъ на подлежащее, рыться, такъ сказать, въ своей душ и задавать себ вопросы. Изъ нихъ здсь упомяну два: 1) Какимъ образомъ возрасталъ я, умомъ и тломъ, овладвая, постепенно и въ примтные моменты, органами тла и способностями души? 2) Въ чемъ и какъ заключались задатки долгой жизни?
Къ послднему вопросу приступилъ я черезъ чувство. Оно общее намъ всмъ. Является время въ его продолженіи, предстоятъ данныя въ индивидуумахъ, и были уже они во мн. Осмливаюсь предложить по этому предмету научный выводъ, да будетъ мн извинена неточность терминовъ, которою и самъ я недоволенъ. Я нахожу, что средняя долгота жизни развитаго ума въ нашъ вкъ количественно боле, нежели въ вкахъ предъидущихъ, и это не можетъ ли служить объясненіемъ прогресса? Отъ того же прямо зависитъ и увеличеніе средняго продолженія всей жизни. Съ самой глубокой юности мы пользуемся уже результатами умной жизни и мене употребляемъ труда, къ пріобртенію понятій.
Не одаренный отъ природы обширнымъ умомъ, я имлъ въ жизни моей чувство, что скоро истощу весь его запасъ, и развивать будетъ нечего. Слабый тломъ, я постоянно чувствовалъ въ немъ близкій конецъ. Однако въ послднемъ отношеніи имлъ я въ младенчеств большіе задатки. Еслибъ сталъ развивать себя въ широту и глубину, не могъ бы прожить долго, посему и избралъ путь апріорическій, все въ верхъ и въ верхъ и, отойдя далеко отъ дйствительности, принужденъ былъ обратиться къ разумнію разсудочности, чувствованію, опыту. На долго лишенный дятельности, пріобрлъ и къ ней неодолимую жажду, и съ полученіемъ свободы, не.съ обратился на, практику, занимался неутомимо хозяйствомъ, приводилъ въ движеніе данныя семейной жизни до произвольныхъ заботъ, безкорыстно, имя въ виду одни душевныя присвоенія и критеріумомъ чисто-нравственное начало.
Такъ соединился я вновь съ природою и полюбилъ ее. Нуженъ былъ сильный восторгъ, чтобы разбить затвердлостъ эстетическаго чувства.
Когда, земное оставляя,
Душа безсмертная паритъ,
По вол всмъ располагая,
Міръ новый для себя творитъ,
Міръ свтлый, стройный и священный,
Когда одинъ я во вселенной,
Одинъ — и просто Божій сынъ,
Какъ пульсъ огнемъ, не кровью бьется!
Тогда-то пснь ркою льется,
И языка я властелинъ.
Ожилъ я восторгомъ, и умъ усмотрлъ, что можетъ онъ рости и расширяться вдохновеніемъ, и жизнь можетъ продолжиться, преодолть волею первой свой конецъ. Этотъ конецъ ничто иное какъ взятый воспитаніемъ размръ и безнадежность независимаго впрочемъ отъ насъ пріобртенія новыхъ силъ души.
Не шутливо, съ нкоторою суровостью надобно намъ пользоваться жизнію, а особливо словомъ. Та и другая падаютъ, ежели пренебрегаются.
Изо всего этого выработалось понятіе о продолженіи жизни, для выраженія котораго не имю слова. Оно въ связи съ младенчествомъ и съ этой только стороны подлежитъ передач. При впечатлніяхъ въ начал вка, мн казался въ недостижимой дали 1850 годъ, а напротивъ въ страшной давности 1750 годъ. Достигнувъ перваго и ощутивъ его, самое воспоминаніе и размръ прожитаго времени дали данное для цлаго столтія. Оно, слившись, не казалось, уже столь огромнымъ и представило новую даль за сомкнутымъ цикломъ. Первою моею мыслію было, что мы, обладая царственно пространствомъ, совершенно нищи въ отношеніи ко времени, какъ показываютъ самыя цифры, и ни наука, ни воспитаніе не даютъ намъ средствъ обогатиться.
Помню я добрые дни отрочества, когда вмст съ сиротствомъ получилъ я свободу гулять по своей вол. Любимымъ товарищемъ мн сдлался молодой живописецъ. Онъ былъ еще ученикомъ, у одного какаго-то родственнаго моей матери, мастера, имвшаго въ город извстность и надолго пережившаго ее въ произведеніяхъ. Онъ принадлежалъ вышедшей отъ Строгановыхъ школ, отдлившейся отъ Суздальской по всмъ признакамъ прежде Петра, не Итальянской, не Византійской, не ныншней академической, но очевидно обруслой Европейскаго происхожденія, и по слабости научной мало правильной, но боле естественной.
Во время продолженія работъ, мы незанятые слдили съ любопытствомъ и за приготовительной техникой, и за постепеннымъ проявленіемъ рисункомъ и красками готовящихся изображеній, и въ тоже время, кто могъ читалъ книги, а посл какъ умли старшіе разбирали ихъ. Живительне всего были сочиненія Карамзина, Путешествіе, Аглая, Бездлки. Иногда восторгались и парили съ Державинымъ и находили ближе къ сердцу Дмитріева, Богдановича, Долгорукова.
Начались мои походы за городъ, конечно не дале 4-хъ верстъ. Но и это пространство казалось мн необъятнымъ, и самаго желанія не хватало дале 25-верстъ, гд стояла знаменитая обитель, которую, говорили, видно съ высотъ города, но не мн близорукому, сколько я ни напрягалъ свое зрніе.
Поразила меня въ первый разъ ловля въ Озеркахъ такъ названныхъ золотыхъ рыбокъ, т.-е. маленькихъ съ желтою блестящею чешуею. Поймать и смотрть на нихъ хотлось, но было жаль, и большею частью ходатайствоваль, чтобъ отпустили назадъ въ воду.
Таково было мое природное чувство, что мучительно скорблъ, видя птичекъ въ клткахъ, какъ бы предчувствуя свою будущую судьбу, и ршительно не могъ выносить зрлища кухонныхъ операцій съ самаго того часа, когда еще въ первомъ младенчеств увидлъ птуха, которому отрзали голову, и онъ окровавленный сдлалъ нсколько круговъ по двору, пока упалъ. Поэтому я ничего не могу сть, что было живо, уже нсколько десятковъ лтъ, и чувствую спазмы даже и тогда, когда посуда служила прежде для мясной или рыбной пищи.
Когда въ первый разъ вошелъ я въ лсъ, мн казалось, что это уже другой міръ, по мр углубленія началъ чувствовать страхъ, думалъ, что тутъ непремнно должно заблудиться и невозможны уже никакія примты для выхода, не видно нигд прямой линіи, путеводительницы нашей. Когда подошли къ кустарнику, онъ мн показался чмъ-то волшебнымъ, множество ягодъ, и узналъ я, какъ ростутъ он, и вслдъ за тмъ указалъ мн товарищъ находить ихъ на трав подъ ногами.
Мало-по-малу привыкъ я къ загороднымъ прогулкамъ, сталъ взбираться на высоты и чувствовать красоты видовъ. Громадная, глубокая рка, гордо описывающая круговыя дуги, то вогнутыя, то выгнутыя, мысы, отмчающіе предлы зрнію, даль предметовъ, все было наслажденіемъ. Перспектива боле всего веселила око, и я страстно полюбилъ пространство и, такъ сказать, впился въ него моимъ любопытствомъ.
Эстетическія наслажденія природой произвели разгулъ чувства, какъ бы освободившагося отъ оковъ ума. Они вліяютъ цлостью наслажденія, не ищутъ себ опредленія и не подвластны ему. Еслибъ слово не было повито воображеніемъ, мы не были бы въ состояніи выражаться художественно. Отвлеченія умомъ также сухи, какъ и наименованіе вещей, отвлеченія фантазіи все оживляютъ: при нихъ слово вочеловчивается въ природ, и человкъ выходитъ изъ береговъ.
Я не учился грамот, ни читать, ни писать. Приступилъ къ наук съ ариметики и Татарской граматики. Въ начал настоящаго вка общій духъ жизни возбуждалъ самъ собою любознательность, и въ первыхъ началахъ она давалась легко.
У меня были рисованныя буквенныя карточки, и безъ всякаго усилія или усидчивости, по простой привычк, играя, я только примчалъ начертанія буквъ, но не учился ихъ совокуплять и складывать, такъ что не могу дать отчета, какимъ образомъ сталъ я прочитывать, цлыя реченія. Классическою моею книгою былъ географическій атласъ, подаренный дядею.
Первое прочитанное мною писаніе была газетная статья о Трафалгарской битв и смерти Нельсона. Она понята была не только буквально, но и обобщилась, какъ познаніе о томъ что происходитъ на свт. Полагая вроятно, что я узналъ уже все, не помню, чтобъ посл того заглядывалъ я въ газеты, до дальней юноcти. Рано получаемыя общія понятія имютъ свою пользу, какъ жизненные зародыши развитія и направленія ума, какъ начала охраняющія память отъ изнуренія, но можетъ быхъ останавливаютъ прилежаніе къ подробному изученію. Они рано длаютъ философомъ и отъ кропотливыхъ занятій ученаго отвращаютъ вкусъ.
Другое общее понятіе досталось мн, какъ дйствительное наслажденіе свтомъ, консепція. Я былъ въ церкви. Донесся слухъ, что горитъ Губернское Правленіе. Это названіе врзалось въ мысли. Меня вовсе не занималъ пожаръ, но то единственно, что есть Губернское Правленіе, что оно должно быть, — и роемъ предстали мечты, какое оно? Можно ли его видть? Что иначе оно правитъ нежели весломъ въ лодк, и какъ? чмъ? И въ добавокъ еще горть можетъ.
Часто бывая съ отцемъ на богослуженіи и любя церковную пснь, съ жадностью я хватался за книги Славянской печати и кое-что изъ нихъ прочитывалъ. Не помню, какъ уже добрался до титлъ, но не стоило мн труда начать бгло чтеніе, и если бы слабый дтскій голосъ не былъ препятствіемъ, я охотно бы читалъ въ церкви, особливо Апостолъ составлялъ отдаленную и приманчивую цль честолюбія.
Пробовалъ я и это въ послдствіи но, не имя способности къ пнію, хотя и страстно хотлъ научиться, скоро отказался.
Попытка учить меня грамот по тогдашнему способу была однакоже сдлана. Поручили это жившему въ монастыр священнику, но я вытерплъ только два урока, по причин весьма грубаго обращенія, почему пожалли меня и взяли отъ него.
Писать началъ вдругъ самъ, безъ приготовленія, разумется не калиграфически и едва ли не прежде всего Татарскими буквами. Жилъ у насъ въ ссылк нкто графъ Салтыковь. Онъ особенно любилъ и занимался этимъ языкомъ при помощи извстнаго священника Гиганова, котораго грамматика была съ особенною благосклонностью принята императоромъ Павломъ. Помню, висли у него на стн большія таблицы съ Татарскими словами, но о метод ничего сказать не могу. Разнилась она однако отъ той, которую ввелъ въ послдствіи учитель Сейфулинъ, страстный я прилежный охотникъ къ преподаванію своего роднаго языка, умвшій внушить къ нему стараніе, такъ что нкоторые его ученики, изъ бывшаго тогда главнаго народнаго училища, узжали на ваканціонное время въ юрты для разговора, чмъ однако я никогда не могъ воспользоваться. Сейфулинъ зналъ и Арабскій языкъ, заимствовалъ изъ него обороты и выраженія въ своихъ литературныхъ произведеніяхъ. Естественно человку заимствовать для выраженія идей изъ сокровищъ другаго языка, когда не находимъ того въ своемъ природномъ.
Въ исполинскихъ длахъ человка самое важное есть устройство правительственныхъ учрежденій. Посему воспоминаніе у насъ о таковомъ лиц, какъ М. М. Сперанскій, всегда желательно и можетъ принести пользу.
Нтъ особенной науки по сему предмету, но архитектура храма изъ живыхъ матеріаловъ, подъ снію котораго размщалось бы населеніе изъ нсколькихъ десятковъ милліоновъ людей, конечно не такой предметъ, который бы слдовало обходить наук, ей нужно только достаточной для того силы.
Храмъ сей есть Божій храмъ, посвящаемый дйствію Его силъ въ мір жизни, открытый току Его милосердія и правды, сдалище судебъ и святилище слова. Подъ его кровомъ развивается высокій даръ власти, слабо понятый еще человкомъ, но по практическому ходу исторіи давно признанный прирожденнымъ, существеннымъ свойствомъ души, необходимымъ порядку общежитія.
Власть занимаетъ высшія. центральныя и утвержденныя точки въ человческой жизни, и самая жизнь составляетъ для нея широкое, само собою развивающееся основаніе.
Власть теряетъ свою натуру, ежели гнететъ жизнь, ея назначеніе отъ Бога — сохранять стройность жизни, облегчатъ ея отправленія и возвышать ея силы. Не должна она также гнести собственные свои органы, ибо по существу своему она чмъ выше, тмъ легче. Можно различить во власти три качества: предпріятіе, разршеніе и надзоръ. Первое происходитъ отъ преимущества силъ и средствъ, и тогда только практично, когда вызываетъ участіе выгодъ жизни. Второе отъ преимущественной разумности въ соображеніи категорій, признанныхъ и жизнь призывающихъ. Третье отъ преимущественной нравственности но состоянію свободы отъ нужды и столкновеній.
Такова была основная идея въ высокой степени кроткаго и умнаго лица, о которомъ мы говорить начали.
Мы установимъ нашъ взглядъ на него какъ на писателя и мыслителя. Дйствіе его было кратко и не полно, оно совершалось не въ своей сред и оставило въ ней только разсянныя черты, большею частью не принявшія свойственнаго имъ направленія.
Задача Сперанскаго была дать самодержавному правленію логическое, прочное, мирное юридическое устройство и, сколько возможно, облегчить и оградить его дйствіе, требующее свыше-человческихъ силъ.
Обстоятельства, времени надъ всмъ этимъ дали перевсъ военному элементу. Они потребовали другихъ пріемовъ, другихъ конструкцій, и институтъ гражданскій ослабъ и поблднлъ.
Сперанскій не составилъ даже школы, люди ему сопутствовавшіе почти вс остановились или разсялись, либо перемнили направленіе на другое, по времени боле удобное. Сильне и дольше имлъ вліяніе своего желзною волею современникъ его, графъ Аракчеевъ. Школа имъ основанная окрпла, расширилась, и хотя оба въ одно время лично лишились кредита невозвратно съ кончиною императора Александра Перваго, но люди принадлежавшіе Аракчееву, либо въ большей или меньшей степени принявшіе его воззрніе, далеко ушли впередъ и, за немногими исключеніями, размстились для дйствія и въ довольномъ числ достигли знаменитости.
Въ устройств государственномъ первое и широкое основаніе состоитъ въ раздленіи.
1) Раздленіе области и населенія.
2) Раздленіе предмета.
3) Раздленіе силы по степенямъ.
Параллельно съ тмъ слдуетъ въ жизни сословное раздленіе, произведенное ходомъ исторіи.
Петръ І-й раздлилъ области на губерніи, а сіи на узды. Это раздленіе и досел служитъ основою, хотя границы подверглись множеству измненій.
Силы раздлены имъ на три степени:
1) На государственную въ столиц.
2) На губернскую въ главныхъ городахъ.
3) На уздную, непосредственно объемдющую раздлы территоріи. Этихъ степеней для государства, какъ бы обширно и сложно оно ни было, оказывается достаточно.
Учрежденіе Петра I было ршительно своевременнымъ и потребнымъ. Въ немъ заключалась мысль логической твердости и продолжительной непоколебимости. Подразумвалось, что данъ многообъемлющій и одинъ навсегда указъ Сенату, которымъ или по которому, во имя Государя, онъ могъ собственными ршеніями дйствовать, равно какъ и подчиненныя ему мста коллегіальнаго устройства. Сообразно съ тмъ состоялась и форма письмоводства.
Это и было первымъ опредленіемъ отъ себя самой самодержавной власти, юридическимъ и, такъ сказать, съ признаніемъ надъ нею и надъ всмъ ея дйствіемъ, посредственнымъ и непосредственнымъ, воли Божіей, отъ которой она и происходитъ.
Петръ III началъ сословными опредленіями относительно дворянства, гражданъ и духовенства.
Екатерина II, принявъ эти начала, приступила къ дальнйшему ихъ развитію, и въ ея время состоялось новое для управленія губерній учрежденіе, существо котораго состояло въ раздленіи на мстахъ предмета, не новомъ по существу, но распространенномъ по состоянію имперіи. Установленіе новыхъ правительственныхъ центровъ и введеніе принципа выборовъ сопутствовали сей мр.
Учрежденіе 1775 года во многихъ чертахъ, такъ сказать графической его конструкціи, принято народнымъ умомъ и предстоитъ намъ досел, въ дух же оно не принялось, и цль гармонировать чрезъ него прочность и преобладаніе гражданскаго порядка не достигнута.
Оно по ходу вещей долженствовало впослдствіи уступить преобладанію военнаго элемента и превышено другимъ огромнымъ зданіемъ спеціальныхъ регламентацій. Самое территоріальное раздленіе не пошло въ даль по принятому тогда началу, многіе предметы стали р.ъ своихъ округахъ независимы, мстные центры ослабли. Личная власть поднялась надъ ними, а часто и надъ законами.
Между тмъ Россія шла быстро къ расширенію, возросла и сосредоточилась до того, что гражданскіе ея уставы со всхъ сторонъ обойдены. Органы ихъ стали подъ гнетомъ сверху, умножились и получили свойство безконтрольныхъ исполнителей по самой масс и разнообразію порученій, далеко неисчерпывающихъ всего содержанія и мало обезпечивающихъ самую врность.
Полный и обильный продуктъ учрежденія Екатерины II есть сословіе чиновниковъ, отъ онаго и должны они считать свое начало.
Александръ I не могъ уже удовлетвориться состояніемъ государственныхъ установленій и предпринялъ преобразовать ихъ, примняясь къ духу Екатерининскихъ уставовъ и призвавъ на помощь раціональное начало. Здсь началась дятельность Сперанскаго.
Главная реформа состояла въ учрежденіи министерствъ и Государственнаго Совта. Правительствующему Сенату дано сообразное съ тмъ опредленіе, и предполагалось полное его преобразованіе съ расширеніемъ правъ, о которомъ можно судить по напечатанному тогда проекту.
Совтъ долженствовалъ быть высшимъ и единственнымъ законодательнымъ мстомъ. Редакціонная коммиссія съ даннымъ ей Екатериною наказомъ, состояла при немъ. Характеръ этого института былъ свободно совщательный и пріуготовительный. Силу и дйствіе всякій законъ получалъ отъ верховной власти. Сенатъ оставался хранилищемъ законовъ, регистровалъ ихъ и былъ единственнымъ источникомъ ихъ обнародованія, истолкованія, съ правомъ представленія.
Министерствамъ вврена была исполнительная власть. Министры имли въ завдываній свои предметы, но ршительныя дйствія на губернское средоточіе и надзоръ предоставлены были одному министру внутреннихъ длъ. Вс они сосредоточивались въ Сенат. Многія коллегіи тогда же закрыты, и сила ихъ должна была размститься частію въ министерства, частію по губерніямъ, по указанію учрежденія 1775 года.
Законъ постановлялъ отвтственность министровъ предъ Государственнымъ Совтомъ, и они, въ удостовреніе законности ихъ дйствія, долженствовали контрасигнировать подносимые къ высочайшему подписанію акты. Министрамъ приданы были товарищи, совты и предметы еще разъ раздлены по департаментамъ, отдленіямъ и столамъ. Число департаментовъ не выходило изъ соразмрности съ губернскими учрежденіями. Принято также въ основаніе измнить бюрократію по всему установленію и сколько возможно боле освободить отъ нея и облегчить чрезъ то бремя, поднятое на себя Монархомъ и отбросить отъ лица его всякую моральную отвтственность предъ общимъ мнніемъ, неизбжную въ ход администраціи и принимаемыхъ ею мрахъ.
Это было черезъ цлый вкъ второе опредленіе самодержавія черезъ него самого.
Здсь примчательно сдланное вновь раздленіе редакціи. Въ одной части излагались составъ и предметы установленія, чертежъ его, въ другой изложенъ наказъ, опредляющій его дйствія въ разныхъ степеняхъ, распредленіе власти и ея предлы. Можетъ быть не доставало программъ принятыхъ политическихъ началъ, нравственныхъ заповдей и необходимыхъ каждому отношенію гармоній къ соблюденію указаннаго ему мста и обезпеченія общинныхъ, сословныхъ и частныхъ правъ, дарованныхъ и совмстныхъ съ установляемымъ порядкомъ, поддерживающихъ его прочность. Губернскія учрежденія, оставаясь безъ измненія, способны были соотвтствовать всему, что вновь установлено.
Въ нихъ послдовали однакоже слдующія измненія: поименованы области, исторически вошедшія въ составъ имперіи, и въ офиціальномъ язык стали быть слышны имена Литвы, Малороссіи, Тавриды и проч.
Опредлены въ нкоторыя области особые генералъ-губернаторы, власти параллельныя министру, какъ высказано уже въ послдствіи въ одномъ изъ частныхъ уставовъ.
Задача правительствъ до половины XVIII столтія состояла въ томъ, какъ управлять матеріальною силою. Она ршена была тмъ, что это должно быть посредствомъ страха, смиряющаго силу. Задача XIX вка состоитъ въ томъ уже, какъ управлять умомъ. Очевидно, что требуется другое ршеніе. Умъ не можетъ смириться иначе, какъ чрезъ живое, дятельное богопознаніе и управляемъ быть долженъ посредствоімъ просвщенной воли.
Прежде вс должностныя мста употребляли безъ различія одну судебную форму въ отправленіи длъ. Съ учрежденіемъ министерствъ введена въ употребленіе форма упрощенная, дидактическая и имла сильное вліяніе на улучшеніе и стройность Русскаго дловаго слова. Сперанскій въ этомъ отношеніи былъ тоже что Карамзинъ въ общей литератур. Политическіе, высшіе правительственные и научные предметы, философскія идеи, при университетскомъ и лицейскомъ воспитаніи, нашли въ Русскомъ язык достойное и ясное выраженіе, опираясь на обширную и разнообразную, постепенно дйствующую практику государственнаго письмоводства.
Форма эта и слогъ черезъ генералъ-губернаторскія и губернаторскія канцеляріи распространилась и въ губерніи.
Послднее дло Сперанскаго по сему предмету было Сибирское учрежденіе. Бывши прежде губернаторомъ въ одной изъ Великороссійскихъ губерній, а потомъ и генералъ-губернаторомъ въ Сибири, онъ испыталъ фактическую часть и прежде всего искалъ раздленія ввреннаго ему необъятнаго края на дв половины, весьма несходныя между собою.
Видлъ онъ, что власть генералъ-губернатора остается совершенно неопредленною: съ перемною лица измняется всё ея дйствіе, съ отсутствіемъ она вся или отчасти прекращается и даетъ полномочіе должностному лицу, въ которомъ смшивается и власть и исполненіе. При томъ дйствіе генералъ-губернатора не передъ кмъ негласно, и теряются отъ того вс слды его. Отвтственность же лежитъ на немъ одномъ безъ всякаго раздленія, и потому не удавалось никому сходить съ этаго мста безъ личнаго упадка. Для сего учреждены были при генералъ-губернаторахъ обихъ половинъ Сибири постоянныя установленія подъ именемъ совтовъ. Для связи же съ государственными властями дано опредленіе Сибирскимъ главнымъ управленіямъ, какъ части министерскаго установленія, дйствующей на мст и слдственно въ одинаковомъ съ министерствами отношеніи къ Правительствующему Сенату. Чрезъ это губернскія власти могли дйствовать, не теряя своего законнаго характера.
Но въ состав этихъ властей положеніе губернатора представляло неопредлительность. По закону онъ долженъ былъ дйствовать не иначе какъ чрезъ Губернское Правленіе, мсто впрочемъ совщательное, и хотя главное, управляющее всею губерніей именемъ Императорскаго Величества, но не имющее ршительной власти, не смотря на это, практика длъ требовала непосредственнаго дйствія губернатора, а онъ отдлилъ себ изъ канцеляріи Губернскаго Правленія особую канцелярію, превращая такимъ образомъ власть свою въ личную. Чрезъ это мало по малу терялись принципы и замнялись произволомъ, какъ писалъ Сперанскій въ отчет своемъ по обозрніи Сибири.
Въ новомъ учрежденіи различено въ губерніи частное и общее управленіе. Первое состояло изъ Губернскаго Правленія, Казенной Палаты и Губернскаго Суда, въ которомъ, по малочисленности въ Сибири длъ гражданскихъ, неудобно было отдлять ихъ въ особую палату, а признано достаточнымъ вдать въ особомъ отдленіи суда, равно какъ и предметы Суда Совстнаго. Губернскому Правленію данъ также предсдатель и вврена исполнительная власть въ губерніи.
Общее управленіе образовалось изъ губернатора и губернскаго совта, составленнаго изъ предсдателей и губернскаго прокурора, съ приглашеніемъ къ совщанію начальниковъ разныхъ особыхъ установленій, ежели предметы касались ихъ должностей. Подобнымъ образомъ и въ округахъ (уздахъ), но тамъ только, гд вошли они въ разрядъ многолюдныхъ, различено также управленіе общее и частное. Первое составлено изъ окружнаго начальника и совта, въ которомъ присутствовали первые чины тхъ же мстъ, частнаго окружнаго управленія.
Тогда же начертаны по нкоторымъ предметамъ органическія регламенты, изъ коихъ важнйшіе суть положеніе о инородцахъ и уставъ о ссыльныхъ.
Очевидно, что учрежденіе сіе имло неоспоримую стройность и чрезъ то стало быть явнымъ, способнымъ къ обозрнію наукою въ достоинствахъ его и недостаткахъ, представляя и для критики сравнительное обозрніе. Оно примнено и къ управленію Закавказскаго края. Въ проект былъ готовъ уставъ подобнаго же опредленія власти генералъ-губернаторовъ и въ прочихъ частяхъ имперіи, но онъ не состоялся. Впрочемъ учрежденіе сіе имло туже участь, какъ и учрежденіе 1775 года.
Здсь замтить надобно, что, по свойству Русской жизни, редакторъ закона, какую бы онъ ни имлъ современную извстность и признанную общимъ мнніемъ способность и соразмрность силъ съ своимъ предметомъ, не иметъ у насъ ни имени, ни авторитета и не можетъ ничмъ обязать потомство и преемниковъ или утвердить дло свое въ преданіи. Посему оно можетъ быть измняемо и въ главныхъ основаніяхъ и не всегда къ лучшему всякимъ лицомъ, которому предстанетъ на то случай.
Посему за неуспхъ нельзя винить лично Сперанскаго. Онъ усплъ однакоже высказать много добрыхъ началъ и оставилъ намъ очерки великаго зданія, которыми наука воспользоваться можетъ. Но онъ же первый открылъ дверь и безчисленнымъ перестройкамъ, которыя предпринимать всмъ показалось весьма легкимъ.
Въ числ незабвенныхъ длъ Сперанскаго, по Западной Сибири, есть безъ сомннія политическій взглядъ на сосдственныя страны Средней Азіи, такъ именуемой по отношенію къ географической ширин. Она отдлялась Среднею ордою Киргизской степи. Орда эта въ продолженіи многихъ лтъ предана была внутреннимъ междоусобіямъ и заразительнымъ болзнямъ, часъ отъ часу боле опустошалась и бднла, даже до того, что родители продавали дтей своихъ подъ именемъ плнныхъ Калмыковъ, бжавшихъ въ прошедшемъ столтіи въ Китай изъ Астрахани, которыхъ дозволено было покупать всякому въ крпостное состояніе.
Наше линейное начальство имло вліяніе на ближніе къ границ роды, переходившіе на зимовье со стадами своими въ Русскіе предлы. Почетные Киргизы прізжали обыкновенно въ Петербургъ съ нашимъ приставомъ и принимаемы были какъ депутаты независимаго народа. Сама степь считалась заграничною, и дла объ ней вдались въ Азіятскомъ департамент министерства иностранныхъ длъ, а въ Омск существовало по сему предмету пограничное вдомство. Имть такого сосда было крайне тяжело, и оставаться ему доле въ прежнемъ положеніи для самого его было бдственно. Это примтили и сосди другой стороны, Китайцы, обнаруживъ намреніе усилить на него свое покоряющее вліяніе.
Время благопріятствовало, ибо не было въ степи такъ называемаго хана, утверждаемаго въ этомъ званіи и отъ Россіи, и отъ Китая, хотя онъ былъ фиктивное политическое лицо, безъ всякой существенной силы и власти надъ ордою, но тмъ не мене вторгшееся въ языкъ дипломатіи.
Сдлано оглашеніе, что вся степь принимается въ подданство Государю и причисляется къ открываемой вновь Омской области.
Въ ней назначено учредить восемь округовъ, съ смшаннымъ управленіемъ изъ Киргизъ и Русскихъ съ казачьею стражею, и предоставлено на волю Киргизамъ вступать подъ оное постепенно и по удобности.
Дло это не встртило серіознаго препятствія, и составленный тогда -же уставъ объ управленіи Сибирскими Киргизами приведенъ уже въ исполненіе, давъ большое занятіе генералъ-губернатору. Такъ вошли въ составъ имперіи до 600,000 кочевыхъ семействъ и обширная область прекрасныхъ земель, называемыхъ степью. Въ ней начато земледліе и открыты минеральныя богатства. Въ послднюю войну она и снабжала добычею свинца, найденнаго и усвоеннаго частнымъ лицомъ. Руда содержитъ въ себ столько серебра, что надо было ршить, къ серебряной или свинцовой ее причислить слдуетъ. Добыча золота, хотя и предпринятая, но находится въ спор съ Китаемъ. Юго-восточная часть этой степи представляетъ одну изъ лучшихъ въ мір территорій.
Такимъ образомъ граница наша подвинулась до Китайскихъ владній и осдлыхъ магометанскихъ ханствъ.
Устройство Сибирскихъ Киргизовъ не осталось безъ вліянія, по крайней мр примромъ, и на прилегающую къ Оренбургскому краю Малую орду, такъ что во владніи Россіи почитается теперь все пространство до Аральскаго моря и впадающихъ въ него большихъ ркъ. Оно также принято въ соображеніе и по предмету Кавказскихъ сосдей.
Въ послдствіи времени чудною дятельностью въ Восточной Сибири генералъ-губернатора H. H. Муравьева сдлано подобное же пріобртеніе при-Амурскаго края, начиная со впаденія сей рки въ Тихій океанъ, и сдланы опыты сообщенія по ней самой, то-есть въ стран досел съ Китаемъ неопредленно-разграниченной, хотя и отступились мы отъ нея на дл, посл взятія сосдями Русской крпостцы Албазина, въ начал XVIІ вка.
Такимъ образомъ Сибирь теперь не только холодная, снжная, ссылочная страна, запертая Ледовитымъ моремъ, но распространилась и на Югъ, въ мста щедро облагодтельствованныя природою, ожидая только соразмрнаго съ естественными богатствами ея населенія, чтобъ довершить значеніе новаго міра для Русскаго народа и царства..
Въ настоящее время поднятъ вопросъ о крайнемъ распространеніи нашей бюрократіи, и изыскиваются средства положить ей предлы сокращеніемъ переписки.
Многіе приписываютъ Сперанскому возникновеніе этого неудобства, и доля правды не состоитъ въ введенныхъ имъ Формахъ, а въ обширномъ употребленіи ихъ безъ дла, къ чему он, будучи легкими, и открыли путь, равно какъ предложенію и распространенію самыхъ подробныхъ регламентацій и административныхъ измненій. Какъ будто все одно сдлать единожды преобразованіе или обратить его въ текущее дло!
Надобно замтить, что число должностныхъ лицъ со времени Сперанскаго боле нежели удвоилось, но умноженіе переписки иметъ другой источникъ. Переписка эта сама многими и почитается дломъ. Но ото только для работы писца. Дло требуетъ или срочнаго оборота въ установившемся порядк, или предпріятія, въ которомъ обняты начало и конецъ. Всякій кому возможно это предпріятіе долженъ энергически преслдовать его въ глубин, сущности и во всхъ частяхъ, чрезъ вс препятствія. Тогда переписка пойдетъ къ опредленной цли, и въ каждой страниц будетъ имть приближающее къ ней содержаніе, математически говоря пойдетъ сближающеюся способною къ соммаціи, а не расходящеюся строкою. Должностныя лица перемнятъ свое честолюбіе на другое, лучшее, ибо дятельность ихъ сдлается популярною. Чиновникъ, потребовавшій изъ губерніи свдній и не сдлавшій изъ нихъ полнаго, дловаго употребленія, долженъ подлежать отвтственности особливо за напрасное затрудненіе подчиненныхъ мстъ, напротивъ того, совершившій дло можетъ приложить къ нему свое имя: черезъ это самое честолюбіе облагородится вяще, нежели стремленіемъ къ наградамъ и никому неизвстнымъ отличіямъ. Плодовито также у насъ и требованіе срочныхъ вдомостей, остающихся въ центральномъ мст безъ всякаго употребленія и много ежели подвергшихся ариметическимъ выводамъ. Но дло съ такими непринадлежащими управленію цифрами, ежели и есть въ нихъ что нибудь примчательное, удобне пойдетъ въ рукахъ дятелей науки, которымъ принадлежитъ и анализъ предметовъ, во всхъ его подробностяхъ, для руководства знакомыхъ съ наукою чиновниковъ. Это стало бы въ замнъ многихъ ршительныхъ и обязательныхъ регламентацій, составляемыхъ также а priori, неудобоисполнимыхъ по различію мстностей и непримненныхъ къ случаямъ жизни. Он всегда влекутъ за собою возникновеніе множества вопросовъ, которые обременяютъ высшія власти и требуютъ разршенія для каждаго частнаго случая. Он и обратились въ вопросы не отъ потребности разршенія властями, а отъ самой регламентаціи, стснявшей естественное отправленіе длъ изъ частной жизни проистекающихъ и случаевъ до нея только касающихся, напрасно и безполезно простою діалектикою поднятыхъ до значенія общаго.
Заключая нашу рчь, взглянемъ еще разъ на двухъ современныхъ дятелей, оставившихъ неизгладимыя черты въ нашей исторіи.
Графъ Аракчеевъ имлъ обширную и непреклонную волю. Не легко было достичь у него принятія какой нибудь не его собственной или не самимъ имъ требуемой мысли. Но единожды обнятаго имъ предмета онъ уже не оставлялъ на отвтственности предложившаго и пріуготовившаго. Дятель былъ неутомимый и, хотя главное его предпріятіе, военныя поселенія, сильнымъ общимъ мнніемъ не одобрялись и были причиною неумолимаго на него негодованія, однако онъ, не смотря ни на что и мрами слишкомъ крутыми, далъ ему обширное развитіе. Не наше дло одобрять или охуждать, мы замтимъ только, что такое дло принадлежитъ уже государственной наук, и подъ развалинами военныхъ поселеній скрывается драма временъ Петра I, поучительне и рзче всхъ Шекспировскихъ и заставляющая обмыслить, не осталось ли чего нибудь добраго отъ самаго ея представленія.
Сперанскій былъ мужъ ума и науки. Отъ него осталась намъ для изученія и цлая система мыслей, и стиль правительственнаго зданія. Все это требуетъ изученія, ибо не скоро увидимъ примръ таковаго единства и послдовательности, такой ясности и красоты въ изложеніи, такого выраженія Русскимъ языкомъ предметовъ, не всякому доступныхъ. Его критику въ этомъ отношеніи можно почитать неотразимою.
Обыкновенно судимъ мы о достоинств дла по его успху, но о такомъ дл, которое простирается на цлый народъ, надлежитъ судить уже по судьб его. Судьба тмъ превосходитъ успхъ, что проводитъ дло черезъ дилемму утвержденія и отрицанія, черезъ добро и зло.
Но историческая жизнь Русскаго народа объемлетъ цлую тысячу лтъ. Должны же быть въ ней глубокія черты ршительнаго свойства.
Мы проведены чрезъ великое зло Татарскимъ порабощеніемъ, успхами Литвы, революціею 1604—1612 года, столкновеніемъ съ Наполеономъ I, а намъ кажется что все это безслдно и безплодно поглощено громадностію нашего быта.
Въ себ должны мы переработать и прошедшее и будущее. Это долгъ нашъ предъ отечествомъ. Иначе вся громада наша явится безъ содержанія, стереометрическимъ тломъ, лишеннымъ красоты и тней, и все прожитое время издержкою. Учрежденія наши достаточны и разумны. Они нуждаются только въ насъ, въ нашей любви и энергіи, въ нашихъ силахъ правды и честности и даже въ матеріальныхъ средствахъ.
Потребно очистить эти учрежденія отъ неорганическихъ наростовъ, ввести экономію въ числ и количествахъ, умрить поспшность движенія, прекратить несвоевременное, обвтшалое въ сословіяхъ и всякомъ прав. Коли будемъ мудры и благоразумны, успемъ еще догнать и перегнать опередившихъ насъ, ежели только общія судьбы міра не ведутъ весь человческій родъ къ нкоторому близкому перелому, какъ бы означившемуся уже на самой мн поколній.
У насъ есть неоспоримыя добродтели: мы неспособны соединиться съ врагами нашего отечества, оставлять его навсегда, съ избыткомъ покорны и дисциплированы, обработали языкъ свой и остаемся въ преданіяхъ вры, единожды принятой, хотя и худо нами оживляемой, усвоили себ науку. Намъ нужно провести изъ самой жизни нашей свтлыя, святыя, благородныя и вчно-живыя нити до самыхъ высшихъ точекъ и дать имъ ихъ въ освобожденіе отъ обоюднаго давленія, круговоротомъ и принудительныхъ мръ и взаимнаго недоврія. Къ этому подвигу сама верховная власть насъ призываетъ.
Коли продолжать будемъ смотрть на правительство, какъ на нчто чуждое народу, коли ни обмыслимъ долга и не примемъ его въ наши нравы, не сложимъ, не склонимъ къ тому нашихъ душевныхъ и тлесныхъ средствъ, отметая напрасную ихъ трату: сами будемъ виною, ежели славное и любимое наше отечество истомится въ своемъ разстройств и склонится къ ршительному упадку. Да сохранитъ насъ Богъ отъ подобнаго бдствія!
Сочинитель вышенапечатанныхъ Записокъ, Гавріилъ Степановичъ Батенковъ, Сибирякъ по рожденію и воспитанію, былъ человкъ отмнныхъ нравственныхъ достоинствъ. Онъ участвовалъ въ великихъ походахъ ныншняго вка, имлъ нсколько ранъ и посл одного сраженія во Франціи считался убитымъ: его уже влекли въ общую могилу павшихъ воиновъ, какъ удалось ему собрать силы и подать знакъ жизни. Онъ былъ замчательный артиллеристъ и уже въ зрлыхъ лтахъ выучился инженерному искусству. Служа съ отличіемъ при граф Аракчеев, онъ былъ въ тоже время домашнимъ человкомъ у Сперанскаго, который оцнилъ его на его родин, въ Томск, куда Батенковъ здилъ навщать родныхъ. Въ Петербург Батенковъ пользовался общимъ уваженіемъ. Несчастное событіе 14-го Декабря увлекло его почти невзначай-, по поводу обвиненій въ неосторожныхъ бесдахъ, онъ написалъ рзкое отвтное письмо, которое его погубило. Его присудили къ заточенію въ Петропавловской крпости, гд онъ просидлъ около 20 лтъ, въ совершенномъ одиночеств, и закалилъ себя терпніемъ, дождался плодовъ отъ яблонь, посаженныхъ имъ на площадк, куда выпускали его гулять, выучился самъ по еврейски. Около 1845 года его перевели на мсто жительства въ Томскъ, а въ 1856 году онъ перехалъ въ Москву и оттуда въ Калугу, гд и скончался холостякомъ.
Батенковъ былъ связанъ тсною дружбою съ Алексемъ Андреевичемъ Елагинымъ, своимъ товарищемъ по артиллерійской служб. Получивъ полную свободу, Батенковъ не засталъ уже Едагина въ живыхъ, но семейство Елагиныхъ свято соблюло дружескіе завты, и Авдотью Петровну Елагину Батенковъ иначе не называлъ, какъ ‘сестра’. Записки написаны по вызову сына Елагиныхъ, покойнаго Николая Алексевича, который и сообщилъ ихъ въ Русскій Архивъ. П. Б.