Д. Заславский
Д. Заславский
Ильф и Петров
Ильф и Петров
Д.Заславский. Ильф и Петров, Ильф Илья, Петров Евгений, Год: 1961
Время на прочтение: 18 минут(ы)
Илья Ильф и Евгений Петров. Собрание сочинений в пяти томах. Том первый
М., ГИХЛ, 1961
Судьба литературного содружества Ильфа и Петрова необычна. Она трогает и волнует. Они работали вместе недолго, всего десять лет, но в истории советской литературы оставили глубокий, неизгладимый след. Память о них не меркнет, и любовь читателей к их книгам не слабеет.
Широкой известностью пользуются романы ‘Двенадцать стульев’ и ‘Золотой теленок’. В новых исторических условиях, на материале нашей современности, Ильф и Петров не только возродили старый, классический жанр сатирического романа, но и придали ему принципиально новый характер.
Мы называем прежде всего два эти романа, потому что ‘Двенадцать стульев’ и ‘Золотой теленок’ действительно вершины творчества Ильфа и Петрова. Но романы эти возвышаются над целым литературным массивом, который составляют произведения самых различных жанров. Обозревая литературное наследие Ильфа и Петрова, не только произведения, написанные ими вместе, но и каждым в отдельности, нельзя не подивиться широте творческих возможностей писателей, литературному блеску фельетонов, очерков, комедий. Талант сатириков бил ключом. Впереди перед авторами открывалась широкая дорога. Они вынашивали множество замыслов, планов, тем. Сатира в произведениях писателей становилась все глубже. К сожалению, конец их содружества был трагичен. Жизнь Ильфа оборвалась слишком рано. А через несколько лет, тоже в расцвете таланта, погиб Петров.
Вся их недолгая совместная литературная деятельность тесно, неразрывно связана с первыми десятилетиями существования советской власти. Они не просто были современниками своей великой эпохи, но и активными участниками социалистического строительства, борцами на переднем крае. Смех был их литературным оружием, и они не сложили это оружие до конца своих дней.
Знакомясь с наследием Ильфа и Петрова, читатель поймет, какой большой потерей для советской литературы была их преждевременная гибель.
Мы вспоминаем первые годы Великой Октябрьской социалистической революции. Они исполнены живого, революционного драматизма. Народ ведет самоотверженную борьбу против всех старых общественных сил. Героическое время рождает героические натуры.
В эти годы народ разрушает основы капитализма и закладывает фундамент социалистического строя. Буржуазия оказывает бешеное сопротивление. Борьба идет во всех областях жизни — в промышленности, в сельском хозяйстве, в культуре, в быту. Это многосторонняя борьба. Народ творит дело революции не только с великой страстью, с энтузиазмом, с романтическим подъемом, но и с бодрой энергией, со светлой надеждой.
Люди терпели тогда неимоверные лишения. Революционные годы были и голодными годами. Однако очень часто народ переносил свои страдания со смехом, с улыбками, с шутками. В этом проявилась огромная моральная сила победителей. Дело разрушения гнилых стен и заборов старого социального строя — дело приятное и веселое.
От того времени дошли до нас народные песни, частушки, прибаутки, проникнутые подлинным юмором. Смех играл серьезную роль. ‘Смешное убивает’, — говорят французы. Это верно. Народ бил своих врагов горячим и холодным оружием и добивал смехом.
Какую богатую пищу для сатиры и юмора дала, например, фигура нэпмана. В своеобразных условиях возникла эта особая разновидность частного собственника, приобретателя. Нэпман — тип капиталиста без капитализма. Он не имел уже сколько-нибудь глубоких корней в классовой почве. Это был сорняк, кое-где разросшийся довольно буйно, но лишенный социальной силы. Командные позиции прочно находились в руках рабочего класса. Народ был хозяином страны. А нэпман чувствовал, что он гость, чужак, пришелец, выходец с того света, и он торопился, жадно глотал, давясь кусками, пока не прогнали, пока не уничтожили. Нэпман был отвратителен, его курбеты смешны. Он сам издевался над собой, глумился с наглостью и цинизмом.
Все это были по существу своему мелочи, детали, пыль и сор, поднятые революционным вихрем. Это вскоре стало проходить. Многое исчезло, не оставив после, себя даже следов. Но в этом причудливом и порой комическом смешении старого и нового, когда нелегко было разобраться, где разрушается прошлое, где возникает будущее, были свои характерные черты.
Советская художественная литература в точности отразила эти процессы. В те годы создавались героические поэмы и эпопеи, лирические произведения, проникнутые высоким революционным пафосом, оптимистические трагедии. И вместе с тем громко звучал смех. Сатирическая и юмористическая литература расцвела, распустилась пышно и ярко, как-то сразу, словно давно дожидалась этого момента.
В журналах и газетах того времени были представлены самые разнообразные жанры комической литературы: юмористические стихи, басни, частушки, раешники. По-новому звучал смех на театральных подмостках. Веселый юмор проникал в музыку.
Всякие оттенки были в этом смехе. Иные смеялись с тоской по старому, злорадно радуясь и частным неудачам нового. В этом смехе, двусмысленном, неискреннем, не было никакой веры в будущее, сквозил гнилой скептицизм, смех переходил в глумление над всем окружающим. Но скептический смешок постепенно замирал под напором подлинной и меткой революционной сатиры. Демьян Бедный и Маяковский задавали тон сатирической литературе того времени. Они смеялись весело и зло, с глубокой верой в полное торжество нового общественного строя. Это был смех, идущий от здорового и сильного революционного чувства, смех передовой, новой силы над отжившим свое время общественным гнильем.
Маяковский и Демьян Бедный не были одиноки. В литературу пришло тогда много молодых людей, искренне примкнувших к революции и готовых посвятить ей всю свою жизнь. В ‘Правде’ появились задорные, веселые фельетоны Михаила Кольцова. Кольцов шутил иногда добродушно, большей частью со злой остротой. Сдержанная улыбка была в фельетонах А. Зорича. Веселый смех звучал в первых сатирических опытах поэта комсомола А. Безыменского. В центральной железнодорожной газете ‘Гудок’ начинали работать фельетонисты Валентин Катаев (‘Старик Саббакин’) и Юрий Олеша (‘Зубило’). Появились талантливые сатирические журналы ‘Крокодил’, ‘Красный перец’, ‘Смехач’ и другие.
Именно в эти годы, когда столица с особой силой притягивала к себе талантливую молодежь из самых далеких уголков Советской страны, сюда прибыли двое молодых людей из Одессы — Илья Ильф (псевдоним Ильи Арнольдовича Файнзильберга) и Евгений Петров (псевдоним Евгения Петровича Катаева). Их фельетоны и юмористические рассказы быстро обратили на себя внимание.
Не сразу образовалось их замечательное, содружество. Они были земляками, но в первые годы своей московской жизни не были даже знакомы. Ильф работал в ‘Гудке’. Петрова его старший брат Валентин Катаев привел в журнал ‘Красный перец’, где он стал работать выпускающим. Оба они, и Ильф и Петров, принесли в редакции неистощимые запасы смеха. Они смеялись молодо, открыто, звонко и оживляли смехом отделы газет и журналов, в которых сотрудничали. Когда в 1926 году Петров пришел в ‘Гудок’, он так же, как Ильф, выполнял черновую, будничную работу, вел репортажи, набрасывал короткие очерки, редактировал рабкоровские заметки. Все это выходило у них легко, с литературным блеском. Фельетон большой и малой формы стал в двадцатые годы распространенным и очень ярким жанром публицистики. Ему отдавали свои таланты писатели из большой художественной литературы. Привлекала боевая действенность фельетона. Он точно разил врукопашную. Его результаты сказывались немедленно, в тот же день.
Ильф и Петров тоже писали фельетоны на конкретные темы. Но при этом охотно прибегали к художественному обобщению. Газетная работа давала обширный и богатый материал для творчества. Они знакомились с жизнью, выезжали по редакционным командировкам. Из поездок Ильф и Петров привозили записи фактов в своих блокнотах и множество новых планов. Газетные столицы становились для них тесны. Их манила даль романа, где нашли бы для себя место многочисленные герои их фельетонов и рассказов, связанные единым замыслом и общей композицией. Валентин Катаев подсказал им сюжет романа ‘Двенадцать стульев’. И со всем пылом молодости они принялись за работу. Неизвестно, что бы вышло у каждого из них, если бы они взялись за это в отдельности. Но произошло то, что кажется нам чудом по той простой причине, что мы этого еще не объяснили и, может быть, не объясним до конца. Два разных человека слились в одну творческую личность. Ильф и Петров — два разных имени для одного автора.
Это были разные люди, разные индивидуальности, разные характеры.
Мы не знаем, кто играл первую, а кто вторую скрипку в их замечательном дуэте, да и было ли вообще такое деление. Это был и не дуэт в собственном смысле слова, потому что звучали не два голоса, а один. Их творчество неделимо. Только детальное литературно-критическое исследование могло бы решить, что в общей работе принадлежит Ильфу, а что Петрову. Потому ли они сошлись, что были совершенно одинаковы по характеру своего литературного дарования или же, наоборот, один восполнял то, чего не хватало другому? Возможно и то и другое. Во всяком случае, это был редкий и чудесный сплав двух талантов. Они не обезличились, а создали нового и оригинального писателя.
Внешнее представительство в содружестве как бы принадлежало Петрову. Это был человек широкой, открытой натуры. Он и роста был крупного, и говорил громко, и смеялся раскатисто, заразительно, весело. Он и рассказывать умел занятно и задорно. А Ильф всюду следовал за ним, высокий, худощавый, даже тощий, с узкой, впалой грудью, всегда молчаливый, сдержанный, с застенчивой улыбкой. Он редко высказывался на собраниях, на заседаниях редакции, словно предоставлял говорить за себя своему старшему товарищу. А на самом деле он был старше Петрова на шесть лет.
Ильф и Петров прежде всего обладали редким и замечательным даром подлинно веселого, умного смеха. Они не заставляли себя смеяться. Смех в литературе обладает своей техникой. Он может стать ремеслом, может иметь своих мастеров и искусников. Но если за техникой нет подлинного, живого, здорового источника веселости, нет непосредственности, нет того, что мы называем природным даром, то не выручит, не поможет никакая техника. Ремесленник обнаружит себя.
Вот в этом смысле оригинален и силен смех Ильфа и Петрова. Конечно, они превосходно владеют и мастерством комизма. Они подобны тем выдающимся комическим актерам, которые заставляют зрительный зал улыбаться и смеяться при первом же выходе на сцену. В подлинном и большом таланте юмора есть свое особое обаяние, которого никакими искусственными мерами не создашь. —
Так обаятельны в своем юморе Ильф и Петров. Они заставили весело рассмеяться всю читающую Советскую страну с первой же главы ‘Двенадцати стульев’. Этот смех звучит и ныне, когда прошло уже свыше трех десятилетий после появления романа, когда изменилась вся социально-политическая обстановка, когда уже и читатель не тот и запросы не те.
Однако веселый смех Ильфа и Петрова в своей основе глубоко серьезен. Он служит задачам революционной борьбы со всем старым, отжившим, борьбы за новый строй, за новую, социалистическую мораль. Это глубоко осмысленный, идейный смех. Произведения Ильфа и Петрова являются образцами советской сатиры.
Сатира обладает огромной силой. У писателя-сатирика должен быть острый взгляд, позволяющий ему глубоко проникать в жизненные процессы и создавать обобщенные, типические образы. Он должен обладать метким, выразительным словом, своим собственным, оригинальным стилем.
Все это есть у нашего автора с двойным именем Ильф-Петров. У него есть, кроме того, удивительное мастерство художественной детали. Он подмечает те ‘мелочи’, мимо которых пройдет обыкновенный наблюдатель. Ильф и Петров по такой ‘мелочи’ создают характер персонажа.
Сатира требует направленности. Ильф и Петров, выходя на передовую линию сатирического фронта советской литературы, избрали для себя определенный участок. Они расставили свои орудия против злейших врагов социалистической революции: против мещанства, косности, обывательщины.
В самый короткий срок народ уничтожил в открытой борьбе крупнейших врагов революции — капиталистов и помещиков. Вооруженное сопротивление этих классов было сломлено. Саботаж прекращен.
Сломан был государственный аппарат, принадлежавший прежним господствующим классам. Дело это несколько более сложное, но и оно было завершено в относительно короткий срок.
У крупной буржуазии, у дворянства, у помещиков была своя, четко определенная и сугубо реакционная идеология, своя старая культура, своя мораль. Разрушение этой крепости потребовало немалых усилий, но и с этой задачей социалистическая революция справилась вполне успешно. Еще более сложным оказалось дело уничтожения деревенской буржуазии, кулачества. Социалистическая коллективизация покончила и с этим.
Когда уничтожены были крупные реакционные силы, враждебные социализму, обнаружилось со всей очевидностью, что осталась еще одна сила, на первый взгляд как будто и не столь значительная, но заключающая в себе серьезную опасность для нового общественного строя, в особенности для воспитания в коммунистическом духе нового человека, строителя коммунизма. Эта сила — мещанство, обыватели.
С нею нельзя было покончить разом, по декрету. Ее нельзя было ликвидировать, отняв у нее материальную основу существования. У нее нечего было отнимать. Мещанство аморфно. Оно не выступает прямо, не стоит стеной. Оно расползается под ногами, обволакивает, присасывается, прилипает. Его идеология и мораль расплывчаты. Мещанство не разрубишь мечом, его надо выковыривать из щелей.
Оружие мещанства — пошлость. Мещанин, обыватель умеет опошлять, принижать, выхолащивать все, к чему прикасается. Мещанство вносит пошлость в нравы, заражает пошлостью литературу, искусство. Его не всегда легко распознать. Пошляки прячутся за громкими и возвышенными словами.
Коммунисты всегда вели борьбу против мещанства, находили и изобличали его в разных политических партиях, в литературе. Особенно сильные удары наносил по мещанству А. М. Горький. Одна из первых его пьес так и называется ‘Мещане’. Он создал художественное изображение мещанского царства в повести ‘Городок Окуров’, писал памфлеты о мещанстве.
Октябрьская революция глубоко всколыхнула болото российского мещанства. Социалистическое строительство, индустриализация, коллективизация несли мещанству неминуемую гибель. Это разжигало ненависть мещанина к социализму.
Щедрин говорил, что нет животного более страшного, чем взбесившийся клоп. Маяковский шутливо предостерегал против мещанской ‘канарейки’. Он предлагал свернуть ей голову, чтобы ‘коммунизм канарейками не был побит’.
В комедиях ‘Клоп’, ‘Баня’ Маяковский беспощадно высмеивал мещанство. Романы Ильфа и Петрова ‘Двенадцать стульев’ и ‘Золотой теленок’ шли по этому же пути.
Первый роман — это широко развернутое сатирическое полотно с живыми юмористическими красками. Это обширная галерея мелких и мельчайших людишек. Связывает их общая сюжетная линия: двенадцать стульев, которые разыскивает основной герой романа Остап Бендер. Путешествие по различным городам дает ему возможность встретиться со множеством людей, разнообразных по своему характеру, но принадлежащих к одной среде. Это все мещане по духу, по характеру, бывшие чиновники, торговцы, нэпманы, люди без определенных занятий — мелкие караси-обыватели, которые на то и существуют, чтобы их живьем глотал жулик щучьей породы — Остап Бендер.
С виду это как будто даже и добродушный народ. Многие из них формально не враги социализма и советской власти. У них нет никаких политических взглядов, а у Эллочки-людоедки вообще никаких убеждений нет. Она просто двуногое млекопитающее, весь умственный багаж которого укладывается в три-четыре фразы. Однако на поверку она-то и есть та самая ‘канарейка’, которой Маяковский советовал свернуть голову.
Эллочка-людоедка, пожалуй, один из наиболее выразительных и сильных сатирических образов в романе Ильфа и Петрова. В нем ярко представлена убогая и в то же время хищническая натура мещанства. У других это замаскировано пышными фразами, даром приспособления. Эллочка вся как на ладони. Это совсем крохотный хищный зверек, его опаснейшая черта — живучесть. Она живет и поныне. Мы встречаем ее иногда среди молодежи нашего времени, среди девушек и юношей. Они называются теперь стилягами.
Композиция романа предопределила его конец. Сюжет был исчерпан, когда Остап Бендер нашел последний стул, — тот самый, в котором были зашиты драгоценности. На суммы, вырученные от их продажи, железнодорожники выстроили превосходный клуб. Это была и последняя неудача героя романа. Ему незачем было дальше жить, и авторы покончили с ним довольно механическим способом. Как известно, Остапа Бендера зарезал его сообщник, бывший предводитель дворянства Киса Воробьянинов.
Роман ‘Двенадцать стульев’ имел чрезвычайный успех. Его читали и перечитывали с неумолкающим веселым смехом. Ильф и Петров написали после романа несколько новых сатирических произведений. В 1928-1930 годах они активно сотрудничали в журналах ‘Огонек’ и ‘Чудак’. Помимо многочисленных фельетонов и рассказов, там были опубликованы сатирическая повесть ‘Светлая личность’, цикл новелл о городе Колоколамске и сказки Новой Шахерезады. Обитатели фантастических городов Колоколамска и Пищеслава, выдуманных Ильфом и Петровым, это как бы жители щедринского города Глупова, прямые потомки знаменитых пошехонцев. В них видны отвратительные черты мещан-стяжателей, тот нэпманский дух, который Ильф и Петров высмеивали в романе ‘Двенадцать стульев’. В новых своих произведениях писатели в гротесковой форме продолжили сатирическую линию своего первого романа. Но найденная ими форма не удовлетворяла авторов. Как считали сами писатели, они не смогли полностью решить в этих произведениях тех творческих задач, которые перед собой ставили.
Через три года после опубликования романа ‘Двенадцать стульев’ Ильф и Петров снова вернулись к его герою. В 1931 году вышел ‘Золотой теленок’, в нем опять продолжаются похождения, странствия и приключения Остапа Бендера.
Зачем понадобилось авторам воскрешать зарезанного героя? Напрашивается самое простое и легкое объяснение. Сатирический образ Остапа Бендера приобрел чрезвычайную популярность. В нем была художественная оригинальность. По своей жизненности, по своему значению он вошел в тот ряд типических характеров, которые возглавляются Хлестаковым, Чичиковым и другими замечательными сатирическими образами классической русской литературы. Конечно, масштабы Чичикова и Остапа Бендера совершенно различны, но дело в том, что они стоят в одном литературном ряду. Имя Остапа Бендера тоже стало нарицательным.
Авторам жаль было расстаться со своим героем. Это можно понять. В их резервах сохранилось еще много таких материалов,, которые можно было с успехом использовать в дальнейших похождениях Бендера. К тому же в первом романе смерть Остапа не была мотивирована ни логически, ни психологически. В шутливом предисловии к ‘Золотому теленку’ Ильф и Петров рассказывают, что смертный приговор герою романа был вынесен случайно. Авторы колебались и даже пререкались о том, умертвить ли Остапа или оставить его живым. Спор был решен жребием. Из сахарницы была вынута бумажка, на которой был изображен череп и две куриные косточки. Но вскоре после того, как приговор был приведен в исполнение, Ильф и Петров поняли, что совершили ошибку. Пришлось воскресить Остапа Бендера, оставив ему на память о преждевременной кончине шрам на шее.
Можно предположить, что, возобновляя историю похождений уже известного героя, Ильф и Петров решили исправить и некоторые слабые стороны первого романа. На них указывала в свое время доброжелательная критика.
В ‘Двенадцати стульях’ обрисован почти исключительно мелкий мирок мещан, обывателей, простофиль, которых так легко и так забавно обманывает, водит за нос ‘великий комбинатор’. Большой мир, мир революции и социалистического строительства как бы отсутствует. Предполагается, что советский читатель сам все время видит перед собой этот большой мир. С его-то высоты и осмеивается беспощадно вся человеческая мелкота, заполняющая роман.
Кроме того, уж слишком мелки все персонажи ‘Двенадцати стульев’. Нет среди них крупных и серьезных врагов. Отсюда и некоторый налет добродушия в романе. А Остап Бендер своим остроумием, находчивостью даже внушает к себе некоторую симпатию. Он уходит со сцены неразоблаченным до конца. По-видимому, сами Ильф и Петров чувствовали некоторую неудовлетворенность как творцы интересного сатирического образа. Быть может, они сами говорили себе: мы тебя, Остап Бендер, породили, мы тебя и убьем.
Именно так и заканчивается второй роман. Остап Бендер физически не умирает. Он говорит о себе, что намерен оставить своя плутни и переквалифицироваться в управдомы. Но он терпит полное моральное банкротство. Авторы выносят ему приговор, более жестокий и ‘более справедливый: Остап Бендер высмеян насмерть, убит своим же собственным оружием.
Во втором романе появляется тот широкий общественный фон, которого явно не хватает в первом. Авторы по сути не выходят из рамок сатирического романа. Действие развивается в малом мирке мещанских страстишек. Но время от времени мы слышим шум настоящей большой жизни, встают картины великого социалистического строительства. Символичны и полны глубокого смысла те страницы, где рассказано, как пассажиры ‘Антилопы’, вынужденные свернуть с шоссе, прячутся в овраге и смотрят, как мчатся одна за другой машины настоящего автопробега. Остап Бендер и его спутники чувствуют, что мимо них пронеслась подлинная большая жизнь, а они безнадежно отстали, осмеяны, выброшены.
В городе Черноморске нарисована, как бы мимоходом, картина большого и оживленного порта. Там кипит новая жизнь, и на этом фоне жалкими выглядят похождения миллионеров Корейко и Остапа Бендера.
Таким образом, в ‘Золотом теленке’ показан подлинный исторический масштаб того мирка, в котором Остап Бендер считается по-своему ‘сильным человеком’. В центре сатирического обличения все те же мелкие люди, мещане, обыватели. Однако среди них есть хищники иного калибра, чем в ‘Двенадцати стульях’, — более крупные противники, более опасные враги нового строя. Это жулики, расхитители общественной собственности, которые прямо или косвенно соприкасаются с уголовным миром.
Расширяются и самые объекты обличения — огонь сатиры писатели направляют в романе и против бюрократов и приспособленцев. Не случайно обобщенный образ ‘Геркулеса’ приобрел нарицательный смысл, стал воплощением бюрократизма и чиновничьего равнодушия.
Самое же главное заключается в том, что из торжествующего героя Остап Бендер превращается в неудачника, терпящего одно поражение за другим. Великий комбинатор приобретает в конце концов свой ‘миллион’, но теряет веру в свои эгоистические принципы. Бледнеет его остроумие, пропадает привлекательность. Он лишается своих сообщников и остается один. Авторы постепенно развенчивают его и последовательно подводят к комически-драматическому финалу.
Совершенно лишним, чужим, как бы ловко он ни приспособлялся, выглядит Остап в поезде с советскими и иностранными журналистами, который идет на строительство Восточной Магистрали (читай: Турксиб). А когда осуществляется наконец его мечта и Остап получает вожделенный миллион, он оказывается окончательно выброшенным из жизни. Тут и проявляется со всей силой основная идея романа. Она в том, что богатый частный собственник невозможен, нелеп, бессмысленен в социалистическом обществе. Так авторы морально убивают порожденного ими героя частнособственнической наживы.
‘Золотой теленок’ не просто продолжение ‘Двенадцати стульев’, а дальнейшее развитие темы. Юмористические краски во втором романе не менее ярки, чем в первом, а сатира обнаруживает более высокую ступень политической заостренности. ‘Золотой теленок’ свидетельствует о большей идейной и художественной зрелости авторов.
Кто же он, Остап Бендер, сатирический герой, которому суждено было пережить свое время и остаться в художественной литературе, переходя от одного поколения читателей к другому? Мы не скажем, что этот литературный тип бессмертен. Но не подлежит сомнению, что он долголетен.
Можно было бы сказать, что он жулик. Однако это неполное и неточное определение.
Остап Бендер — порождение того времени, когда капитализм ликвидирован в своих основах, но социализм еще не победил окончательно. В период нэпа традиции хитроумного комбинаторства как бы обрели временную силу и не случайно именно тогда и возникла фигура Остапа Бендера. Он живет и временно расцветает только в атмосфере комбинаций, мелочных расчетов, азартной игры, надувательства.
Остап Бендер — воинствующий мещанин. Он не хочет приспособляться к социализму и мечтает о ‘Рио-де-Жанейро’, о блеске и соблазнах большого капиталистического города. Он не хочет работать и принципиально враждебен всякому коллективу. Он самоуверен и презирает всех, кто живет честным трудом.
Основная черта в Остапе Бендере — цинизм. Он издевается над всеми высокими и благородными понятиями, никого не любит, кроме самого себя. Он уважает только деньги — ‘миллион’, как силу, которая может дать ему полную свободу и насытить мещанский аппетит.
Но если бы Ильф и Петров наградили Остапа Бендера только этими качествами, то у них вышла бы двуногая схема авантюриста-приобретателя. Ее можно было бы заполнить юмористическими эпизодами, но сатира выглядела бы бледно и неубедительно.
Авторы придали ему еще и другие черты. От этого Остап Бендер стал живым человеком, а роман приобрел сатирическую значительность. Великий комбинатор всегда весел, энергичен, находчив, умен. Он даже привлекает к себе некоторой, если угодно, ‘широтой’ своей натуры.
Ильф и Петров не побоялись того, что их отрицательный герой сможет внушить читателям некоторую симпатию. Незаурядность его натуры заставляет читателя жалеть, что способности Остапа растрачиваются понапрасну. Глупый Остап Бендер не был бы интересен и, главное, не был бы опасен.
Ильф и Петров в сатирических романах разоблачали опасного врага, умного мещанина, способного замутить своим цинизмом чистоту новых моральных отношений. В ‘Золотом теленке’ несравненно меньше и советских пошехонцев, которых может обвести вокруг пальца нахальный циник Остап Бендер. Караси-обыватели постепенно исчезают. Новый, социалистический быт все больше вытесняет, выкуривает мещанство из его клоповников, что символизирует в романе и конец ‘Вороньей слободки’.
Мы видим, как увядает, блекнет и сам Остап Бендер, видим, как впервые ощущает растерянность этот самоуверенный человек, когда в вагоне поезда пытается похвастать перед советской молодежью своим миллионом. Он становится жалким, и читатель смеется над его глупостью, когда, увешанный золотыми блюдами, с набором часов, с кольцами и брошками в карманах, он переходит границу и попадает в капиталистический ‘рай’. Последняя комбинация ‘великого комбинатора’ бесславно провалилась. Бендер оказался в дураках…
Мы уже говорили, что сатирические романы это как бы вершины творчества Ильфа и Петрова. Они написали, кроме того, немалое число рассказов, новелл, очерков, фельетонов, пьес, киносценариев. Это словно предгорья и отроги основного литературного массива.
Они так же сверкают юмором, в них та же неистощимость веселого смеха, богатая выдумка, меткость карикатурных характеристик. И та же сатирическая направленность. Ильф и Петров ведут борьбу против неизменных своих врагов — против мещанства, пошлости, бюрократизма, равнодушия.
Следует особо отметить те фельетоны, которые, начиная с 1932 года, Ильф и Петров печатали в ‘Правде’: ‘Веселящаяся единица’, ‘Безмятежная тумба’, ‘Костяная нога’, ‘Директивный бантик’ и другие. Интересен и значителен самый факт участия Ильфа и Петрова в ‘Правде’. Они пришли сюда не как писатели ‘со стороны’, не как случайные литераторы, для которых основная жизнь — в книге, в журнале, а газета только эпизод, только визит от случая к случаю.
Ильф и Петров были радушно приняты редакцией руководящего, центрального органа советской печати. Они сотрудничали в газете как писатели-журналисты, как активные члены редакционного коллектива. Это значило, что партия высоко и по заслугам оценила сатирическое творчество Ильфа и Петрова.
‘Правда’ была политической школой для писателей, она помотала им как фельетонистам добиваться большей идейной заостренности своих выступлений. Работа в ‘Правде’ расширила их идейный кругозор. Ильф и Петров создали свой оригинальный тип художественно-сатирического газетного фельетона. Он отличается от фельетона Михаила Кольцова, в котором при всей художественности все же первое, место принадлежит элементу публицистичности.
Для фельетониста, так сказать, ‘чистой воды’ частный случай является основным содержанием произведения. Автор может и отойти от подлинного факта или явления, может иногда заменить настоящие имена и адреса вымышленными, но по сути он не уйдет далеко от частного случая. Даже самый талантливый фельетонист пользуется средствами и приемами художественного вымысла лишь весьма ограниченно.
Писатель в фельетоне позволяет себе несравненно большую свободу. Конкретный случай служит для него лишь отправным пунктом. Публицистическая действенность фельетона его интересует в меньшей степени. Его влечет к созданию художественного типического образа.
Конкретные явления вмещаются в поле зрения фельетониста лишь в той мере, в какой они нужны для публицистической цели. Поэтому живые люди тоже предстают в фельетоне только одной своей стороной — функциональной, служебной. От этого у них плоскостной вид. Они имеют как бы только одно измерение, словно вырезаны из картона. Мы ничего не знаем об их жизни, кроме того, что они совершили то или иное дело, хорошее или дурное.
Глаз писателя-художника воспринимает жизнь по-иному. Писатель непременно хочет заглянуть и в другие стороны явления или биографии человека. Писателю нужен человек в трех измерениях — объемный, рельефный. Только такой человек обретает подлинную жизнь, становится типическим характером, Писатель жертвует конкретностью в угоду художественной целостности. Прокуроры с живым интересом хватаются за фельетон публициста-газетчика. Им нечего делать с фельетоном писателя,
Ильф и Петров создали фельетон-новеллу, фельетон-рассказ. Некоторые их фельетоны по литературному характеру приближаются к сказкам Щедрина. Они лаконичны, пронизаны юмором, дают до предела сжатый художественно-сатирический образ высмеиваемого явления.
Фельетоны Ильфа и Петрова в большинстве своем не конкретные фельетоны, то есть не такие, в которых фигурируют определенные лица со своим адресом, с подлинными именами. Но это и не просто выдуманные или, как говорят, ‘высосанные из пальца’ явления и лица. В основе фельетона — наблюдение над подлинными фактами. Авторы умеют подмечать характерные черты и черточки и сливать их в одном обобщенном образе, который приобретает совершенную жизненность.
Нетрудно заметить, что в фельетонах, напечатанных в ‘Правде’, мишень для сатирического обстрела значительно крупнее, чем в ‘Двенадцати стульях’. Ильф и Петров включаются в общую борьбу партийной печати за воспитание коммунистических черт в характере и поведении советского человека. Это борьба против опошления высоких и благородных идей. С такого рода опошлением мы встречаемся, например, в фельетоне ‘Веселящаяся единица’. Сатирический смех приобретает в нем поистине убийственную силу. Меткость образа такова, что он врезывается надолго в память.
Известны слова В. И. Ленина о том, что талантливая сатира требует и глубокого знания жизни. Ильф и Петров непрерывно расширяли круг своих наблюдений и все глубже всматривались в процессы коренного общественного переустройства страны. Сатира их становилась целенаправленней, острее. Поэтому такое широкое общественное звучание приобрели их выступления в ‘Правде’.
В 1935 году Ильф и Петров побывали в США. Очерки их путешествия составили книгу ‘Одноэтажная Америка’. Заглавие книги выразительно говорит о ее содержании. Америка небоскребов многократно описана и, так сказать, давно открыта. Ильф и Петров открывают новую Америку — обширную страну небольших, провинциальных городков, поселков, одиноко стоящих ферм и бесконечных, превосходно оборудованных для дальнего путешествия автострад.
Конечно, Ильф и Петров хорошо знают, что небоскребы играют решающую роль в экономических и политических судьбах США. Небоскребы — это цитадели, храмы, центры могущественных монополий, дворцы всевластного доллара. Истина американского империализма познается на знаменитой Пятой авеню, в квартале миллиардеров, на Бродвее, где назойливая реклама кричит о богатстве американской буржуазии, и в кварталах Гарлема, где нищета вопиет о себе грязью улиц и лохмотьями жителей. Быт и нравы американских верхов и низов хорошо знакомы миру. Они и составляют пресловутый ‘американский образ жизни’.
Ильфа и Петрова привлекала та Америка, которая всего меньше посещалась корреспондентами и туристами. Это — Америка ‘среднего американца’, так называемого ‘простого американца’. Это характерно для Ильфа и Петрова. Они въезжали в США как бы не с парадного подъезда, желая собственными глазами взглянуть на ту Америку, которая не кричит о себе пронзительными голосами больших буржуазных газет, а молчит и ведет ‘незаметную’ жизнь. Это совсем не значит, что Ильф и Петров уклонялись от больших и серьезных социальных проблем. Нет, эти проблемы все время стоят перед ними, но они, верные своему сатирическому призванию, стремились разоблачить капитализм, начиная ‘с другого конца’, пытаясь проникнуть в душу рядового американца.
Ильф и Петров проехали тысячи миль по американскому континенту. Они нигде долго не задерживались. Однако их впечатления нельзя назвать мимолетными и поверхностными.
В своих очерках они открывают разительный контраст между ушедшей далеко вперед техникой и примитивным, убогим духовным мирам американского обывателя. Авторы отдают должное ‘сервису’, удобству и комфорту домашнего быта, превосходного обслуживания туристов. Но какой же непроходимой скукой веет от этого стандартизованного американского уюта!
Наблюдения Ильфа и Петрова глубоки и серьезны. Они отмечают трудолюбие американского народа, его деловитость. Ильф и Петров встречали на своем пути немало честных тружеников. Для таких людей у авторов есть хорошие, теплые слова. Американский простой народ мог бы стать большой общественной силой в своем государстве, но на деле он бесправен. Крупная, империалистическая буржуазия монополизировала все: промышленность, власть, культуру, просвещение. Она в. совершенстве овладела искусством оглупления народа.
‘Одноэтажная Америка’ — это во многом смешная книга, но вместе с тем и книга глубоко поучительная.
Американские впечатления дали Ильфу и Петрову материал еще для одного произведения — большого рассказа ‘Тоня’. Он отмечен чертами, новыми в творчестве сатириков. Это рассказ о простых советских людях, вынужденных жить в капиталистическом обществе, среди чужих и чуждых им людей. Сатира соседствует в этом произведении с лирикой. Образы молодой советской женщины Тони Говорковой и ее мужа Кости, как и других членов советской колонии, написаны мягкими, акварельными красками.
Рассказ значителен по своей теме и звучанию и отличается высоким литературным мастерством. Простые советские люди, воспитанные в социалистическом обществе, не могут нормально жить в капиталистическом мире. Им не хватает воздуха чистых человеческих отношений. Они задыхаются. Им скучно, их тянет к труду, к здоровому, осмысленному существованию. Пресловутый ‘американский образ жизни’ не может ни соблазнить, ни испортить этих хороших советских молодых людей. В рассказе нет нарочитой тенденции. Он прост, подкупает своей скромной правдивостью. А как убедительно раскрывается в нем превосходство социалистической морали над буржуазными нравами. Рассказ ‘Тоня’ как бы знаменовал в творчестве Ильфа и Петрова пробу нового жанра. В этом произведении авторы прямо обращаются к изображению положительного героя, к раскрытию его духовного мира.
Литературное содружество Ильфа и Петрова продолжалось всего десять лет. Оно оборвалось неожиданно и в полном расцвете таланта двуединого автора. 13 апреля 1937 года Ильф умер от туберкулеза. Незавершенными остались многие планы и замыслы. О них свидетельствуют записные книжки Ильфа, наброски и эскизы задуманных произведений.
Евгений Петров осиротел. Он продолжал работу, которую они начали вместе. Памяти Ильфа он собирался посвятить большое произведение, но, к сожалению, не успел этого сделать. Сохранились его воспоминания о друге, опубликованные вместе с последним произведением Ильфа ‘Записные книжки’, и план неосуществленной книги ‘Мой друг Ильф’, которая обещала быть содержательной и интересной.
Произведения, написанные Евгением Петровым после смерти Ильфа, свидетельствуют о неистощимой плодовитости, о сверкающем остроумии. Их тематика становилась все более разнообразной. Оставшись один, он как бы продолжал писать за двоих. В сатирической комедии ‘Остров мира’ осмеян либеральный пацифизм, вскрыты причины возникновения второй мировой войны. Он писал киносценарии, статьи, очерки, вел значительную редакторскую и организаторскую работу в ‘Литературной газете’ и в журнале ‘Огонек’. Им был начат большой роман о будущем.
Преждевременная смерть прервала его жизнь на фронте. Евгений Петров погиб в 1942 году, возвращаясь из осажденного Севастополя. Героической обороне этого города посвящены его последние очерки,
Произведения Ильфа и Петрова живут. Их литературные краски не поблекли от времени. Читатели нового поколения смеются так же весело и заразительно, как смеялись их первые читатели. Но, посмеявшись, они задумываются всерьез над содержанием веселой и злой сатиры Ильфа и Петрова, которая и сегодня активно помогает искоренять пережитки капитализма в нашей стране, бороться с тунеядцами, с мещанскими навыками, привычками и вкусами, содействует коммунистическому воспитанию трудящихся.