Д. П. ШЕСТАКОВ. СТИХОТВОРЕНИЯ
Д. П. ШЕСТАКОВ. СТИХОТВОРЕНИЯ
Издание П. П. Перцова. С.-Петербург, 1900 г. Стр. 102.
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
Д. П. Шестаков. Стихотворения, Розанов Василий Васильевич, Год: 1899
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Розанов В. В. Собрание сочинений. Юдаизм. — Статьи и очерки 1898—1901 гг.
М.: Республика, СПб.: Росток, 2009.
В лице г. Шестакова наша поэзия приобретает не пышное, но твердое и очень чистое обещание. Судя по посвящению А. А. Фету и первой строке в нем:
Твой ласковый зов долетел до меня —
маститый почивший поэт приласкал робкую музу неофита, но, судя по содержанию всего сборника, неофит и в самом деле поднес к благословению увенчанного старца нечто ценное, а не одно ‘парнасское брянчанье струн’. Это ценное — душа поэта, необыкновенно чистая и какая-то сосредоточенная, серьезная… Можно поручиться о г. Шестакове, что он никогда не полезет в кривое и безобразное, в сучок и корень, — к чему есть такое тяготение у поэтов наших дней, а всегда останется пышным или незаметным, ароматным или без запаха, но непременно и только цветком. 26 мая этого года он написал Пушкину:
С тихой и светлою думой твои пробегаю страницы:
Это — безбрежная даль, родины милой поля,
Это — горячая кровь безбрежно широкого сердца,
Это — свежо и легко мир облетевшая мысль.
Только великой стране дается великий художник,
Лишь океан красоты перлом бесценным дарит.
В форме есть подражание знаменитому стихотворению Пушкина, написанному по смерти Дельвига:
Грустен и весел вхожу, художник, в твою мастерскую.
— но мысль, сложенная в эту подражательную форму, вполне самостоятельна и очень полно очерчивает и тонко подчеркивает существенные особенности пушкинского гения.
У поэта совершенно отсутствуют мажорные тоны, но и минорные у него нигде не приобретают резкого, колющего, ноющего тона, оставаясь на степени легкой грусти, почти всегда разрешающейся в поэтическое видение. Среди детской русской антологии, т. е. стихотворений о детях и к детям, высокое место займет следующий почти непосредственный порыв:
Молитесь! молитесь! Уж бледные крылья
Бездушная гостья раскрыла над нею.
Лежит, разметалась в томленьи бессилья,
Как птичка больная, малютка родная…
Я истине верить не смею!
Давно ли, давно ли в улыбке счастливой
Ее раскрывались румяные губки,
И смех разливался волной шаловливой,
И солнце, казалось, лишь ей улыбалось,
Ей — маленькой нашей голубке!
Молитесь, молитесь! Чуть теплится чутко
Над детской постелькой ночник, замирая,
И ангелы нежно целуют малютку
В усталые глазки, и светлые сказки
Ей шепчут, с собой увлекая…
И страшно, и прекрасно, потому что страшная действительность так живо нарисованной смерти почти истребляет в душе способность к восхищению, но заключительный образ манит каким-то лучшим обещанием и убаюкивает самое впечатление смерти.
До половины сборника посвящено переводам из гомеровских гимнов (‘К Гее, всеобщей матери’ и ‘К Селене’), из Палатинской антологии, Марциала, Микель-Анджело, Гёте, Вальтер-Скотта, Камар-Катиба, Теофиля Готье, X. М. д’Эредиа и Самена. Вот два перевода из ‘Западно-восточного Дивана’:
Книга книг, из дивных диво,
Книга вечная любви —
Я читаю терпеливо
Строки нежные твои.
Капля счастья, волны муки,
Море плача и тревог,
Вот отдел — тоска разлуки,
Вот свиданье — пара строк.
Объяснений, уверений
Без числа и без конца…
Ты, Низами, светлый гений,
Понял робкие сердца!
Ты борьбе неразрешимой
Разрешение нашел —
Ты любимого к любимой
Чрез страдания привел.
Стихотворение называется ‘Моя хрестоматия’ и напоминает известное стихотворение Пушкина, где он исчисляет своих любимых поэтов. Вот другое, шутливо-скептическое, что так мало идет и редко встречается у серьезных мусульман:
Други, вечен ли коран? —
Спрашивать не след.
Други, создан ли коран? —
Я не знаю, нет!
Пусть, по долгу мусульман,
Книгой книг зову коран,
Но вино живет во век…
Знай и веруй человек —
Это ангелов творенье,
Исповедуй без сомнения.
Смело веруй, смело пей, —
Близок Бог душе твоей…
В переводах есть та симпатичная черта, что они избраны собственно для выражения какого-нибудь русского настроения, настроения русской души. Это — не переводы ученого человека или холодного эстетика, а несколько ленивого поэта, которому иногда не хочется выдумывать свои формы и он пользуется чужою, но всегда для выражения своего чувства. Автору нужно приложить величайшее старание, чтобы не испортить этого прекрасного сборника последующими слабыми произведениями. Ему надо быть вдумчивым и осторожным и не покидать своей уединенной сосредоточенности.
НВип. 1899. 15 дек. No 8550. С. 11.
Грустен и весел вхожу, художник в твою мастерскую — А. С. Пушкин. Художнику (1836). Написано о посещении мастерской скульптора Б. И. Орловского, автора памятников Кутузову и Барклаю де Толли у Казанского собора.
…стихотворение Пушкина, где он исчисляет своих любимых поэтов — возможно, имеется в виду стихотворение Пушкина ‘К Батюшкову’ (1814), где упомянуты Жуковский, Парни, Овидий и другие поэты.