Чудеса
Чудеса
Рассказ Р. К. Розеггэра
——————————————————-
Чудеса, Розеггер Петер, Год: 1892
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Нет сомнения, мои соседи — молодожены вели ожесточенную взаимную борьбу. Сад, где я обыкновенно работаю, прилегал к их дому, и мне пришлось быть невольным и невидимым свидетелем, как они грубо и безжалостно топтали в грязь всю прелесть взаимных отношений, которые постепенно сложились еще во время первого знакомства, ухаживанья, помолвки, венчанья и медового месяца. Причины этого междоусобия я не знал, но я прекрасно слышал, как они старались высказать друг другу самые горькие и жестокие укоризны: она — голоском острым, как бритва, и колючим, как иголка, он — глухим и дубовато-грубым. Речь шла о каких-то доказательствах притворства и измены.
— Ты сделала меня навеки несчастным! — кричал он.
— Господи, за какие преступления осуждена я страдать теперь с этим ужасным человеком! — вопила она.
Он презрительно пожимал плечами и по временам впадал в мрачное безмолвие. Она держала себя вызывающе и воинственно, и если запас упреков истощался, начинала сызнова, так что со стороны можно было подумать, что перечень его преступлений просто неисчерпаем. Голоса их дрожали от бешенства или рыданий, как случится. Наконец, разлад достиг такой степени, что они прокляли день, когда впервые узнали друг друга, проклинали свою любовь, брав, все радости, какие выпали им на долю, и даже час своего рождения.
— О, ты сведешь меня в могилу — рыдала она: — но только поскорее, умоляю тебя! Тысячу раз лучше лежать в сырой земле, чем жить в этом доме!
— Ну, после этого между нами все кончено, — стонет он и убегает прочь.
Душу надрывающая картина. Такие прекрасные люди, всего шесть недель как женаты, соседи и завидовали, и радовались, на них глядя — и вдруг этот дикий внезапный разрыв!
— Слава Богу, слава Богу, лишь бы поскорее! — кричала жена вдогонку мужу и — насколько мне удалось заметить — стала опорожнять шкафы и комоды и укладываться в дорогу.
Я был сам не свой. Нельзя ли мне явиться в роли примирителя? Все равно, ведь ничего этим не испортишь уже. Я был до того взволнован, что не мог продолжать работы. С целью успокоиться несколько, я отправился в поле подышать упоительным воздухом майского вечера.
Как все тихо и мирно вокруг. Небеса подернуты легкой белесоватой мглой, которая сгущалась по местам в виде летучих облачков. Однако, солнце жгло иногда так сильно и стояла такая духота, что я прилег под тенью лиственницы, которая одиноко высилась светлою зеленью своею среди мирных, как будто заснувших полей. Я созерцал цветущую долину, село, которое, по-видимому, так дружелюбно улыбалось мне издали и однако укрыло под своими кровлями так много страстей и несчастий. — Очнувшись от своих мечтаний, я заметил, что солнце светит мне прямо в глаза. Неужели я так долго пробыл здесь, что тень переменила место? Да и видано ли, чтобы солнце на северном небе заволоклось такой млечной, мглистой пеленой, как было в данном случае? Я поспешно вскочил на ноги и тотчас же увидел и настоящее солнце, почти на том же месте, где оно стояло и раньше.
Два солнца! — В одной старинной деревенской хронике я читал как- то, что какой-то пастух увидел вдруг два солнца. Вслед за этим явилась большая смертность, но по окончании ее люди стали до того плодучи, что повсюду на лугах и улицах барахтались ребята, точно майские жуки и нужно было принимать предосторожности, чтобы не раздавить их.
И вот теперь это невероятное событие случилось воочию, я ясно видел пред собою два солнца на небе, — это не галлюцинация. Градусов на пятнадцать друг от друга: южное пылало так, что было больно глазам глядеть на него прямо, северное — несколько потускнее, как будто побольше, бледное как луна, с чрезвычайно резко очерченными краями. — Я был глубоко потрясен, не ‘смертности великой’ опасался я, которая должна была явиться вслед за этим, и даже не ребят, которые вдруг закопошатся по улицам и дугам, как майские жучки — меня поражало таинственное чудо природы, которое так спокойно и величественно представилось моим очам. ‘Возможно ли дело?’ — рассуждал я сам с собою: ‘не сплю ли я? Как жаль, что нет здесь никого, кто мог бы поглядеть на это чудо вместе со мною и подтвердить, что это не сон!’ — Но этим другим существом была лиственница, которая подтвердила мне факт появления двух солнцев на небе, потому что от нее тянулись две теня по зеленеющему лугу, более густую несколько к северу, а послабее — к югу. Должно быть, в движениях нашего тела есть нечто мимовольное, какая-то врожденная привычка: при новом взгляде на эти чудесные два солнца, я почувствовал желание упасть на колени и поднять руки к небесам, и много я дал бы, чтобы узнать, кому вознести хвалу и благодарность за это величественное зрелище.
Медленно-медленно вторая тень начала тускнеть, северное солнце утратило свои окраины и вдруг расплылось в легком облачке, в котором и произошло отражение. Второе, наше милое старое солнце по прежнему стояло на небе, яркое и блестящее.
В каком-то благоговейном настроении продолжал я свой путь. Я завернул на кладбище, которое торжественно-сурово и в то же время дружески-заманчиво лежало среди нив и лугов. Я остановился над свежей могилой, и мне подумалось, как это возможно, что из двух существ, навеки связанных друг с другом, одно ходит по земле, наблюдает чудеса неба, слышит песни соловьев, а другое находится там, под землей. И когда мой утомленный светом взор упад вниз, я уже не видел более могильной насыпи, я увидел у моих ног роскошный ковер диких цветов и роз. — Разве это не такое же великое чудо, как то на небе? А быть может еще более великое? — Как могут люди ужасаться этой темной глубины, которая неустанно дарит землю чудными цветами!
Существует предание, что св. Роза тайно приносила христианским узникам хлеб в закрытой корзине. Однажды тюремный страж спросил, что у нее в корзине? И она отвечала: розы. Страж не дал ей веры, открыл корзину — и что же? В корзине, к удивлению святой девы, действительно оказались розы. Так Господь защитил свою благочестивую служительницу. Пожалуй, может быть иногда и чудом, если терпение венчается розами, но гораздо более чудесно, если ложь приносит розы, но несравненно чудеснее, если розы дает могила. Святые чудеса слишком величественны, чтобы им удивляться, они встречаются нам на каждом шагу, они сопровождают нас с того момента, когда мы впервые взглянули на мир Божий, и до той минуты, когда свет очей меркнет навсегда. Тихо никнущая осень полна чудес, ничуть не менее нежели расцветающая весна, мрачные недра матери-земли — не менее, нежели бесконечная высь небес. И если мы, люди, можем еще понимать чудеса в этом мире, то, конечно, это самое великое из чудес!
Солнце зашло, долина, еще полная насыщенным светом, лежала в тени и на темном небе зажглись искры. Я шел полевою тропинкою вплоть до решеток, там стояла скамейка, здесь решил я отдохнуть и в прислонить к темным вершинам елей свою лестницу Иакова. Приблизившись к этому месту, я заметил, что на лавочке уже кто-то сидит.. Он лежал ничком, стонал и рыдал так, что тело его судорожно вздрагивало. Я тотчас же подумал о моем соседе, который поссорился с женой. Я обошел кругом, чтобы быть сзади скамейки: несомненно, это он. Его рыдания здесь, в этом ночном уединении, рыдания о загубленной жизни до того надрывали душу, что я не мог решиться подойти к нему и сказать несколько слов утешения.
Но вот незаметно подошел кто-то другой, и это была его жена. Должно быть она искала его. Нерешительно приблизилась она к скамейке, наклонилась, положила руку на его голову и тихо молвила: ‘Не сердись, Франц, прости!’
Он поднялся в испуге, порывисто отстранил ее рукой подальше от себя, упал на другой конец скамьи и пытался удержать свои рыдания, но это плохо ему удалось.
Его жена неподвижно стояла у скамьи, как статуя. Наконец она сделала шаг вперед и вновь остановилась—как мне показалось в полумраке — низко опустив голову. Но вдруг она бросилась к нему, обвила его голову руками, страстно целовала его волосы, лоб и повторяла среди рыданий: ‘Франц, Франц!’
Он отвернулся и жестким голосом спросил: ‘Что тебе нужно от меня? Мы — чужие друг для друга!’
Она отступила. Долго стояла она неподвижно, он сидел на скамье, опустив голову на руку. Светляк пронесся поблизу, как будто хотел описать волшебный круг над несчастными супругами. Жена глубоко вздохнула, упала на колени перед мужем и подняла к нему руки с мольбой: ‘Прости, Франц! Пойми, я была вне себя, я даже не помню, что сказала тогда. Франц! Ну, взгляни же на меня, я тебя люблю больше всего на свете. Я не могу жить без тебя. Но когда я вспылю, то легко могу сделать тебе больно. Нужно простить мои ошибки, все поправится, мне самой страшно больно. Ты ведь добр. Ты заслуживаешь лучшей, чем я, но я постараюсь стать лучше. Франц!’
Она вытерла передником слезы на его щеках: ‘Будь добр, мой милый, я не могу видеть слез. Я никогда, никогда не буду огорчать тебя, милый, дорогой’…
Рыдания не позволяли ей продолжать. Он вскочил, обнял ее, прижал к своей груди и страстно целовал ее глаза, лицо….
О чудо из чудес! После жестокого разлада вдруг такая близость, доверие, единство!
Когда по возвращении домой я рассказал своему старому родственнику необыкновенные происшествия этого дня, то получил ответ: ‘Да, удивительные дела, чудесные дела! Но как ты думаешь, где здесь самое большее чудо?’
— Ты, конечно, хочешь сказать — два солнца.
— Нет, — женщина, которая сознает свою ошибку.
(Перевод с немецкого оригинала, присланного автором для сборника, Н. М.)
Источник текста: Киевский сборник в помощь пострадавшим от неурожая. Под редакцией И. В. Лучицкого. — Киев: типография С. В. Кульженко. — 1892. C. 349—353.