Подъ защитой скалы.
Подъ защитой скалы.
Разсказъ изъ жизни альпійскихъ крестьянъ.
П. К. Розеггера.
П. К. Розеггера.
ПРЕДИСЛОВІЕ.
Переводчикъ.
——
——
——
Пер. съ нмецкаго Я. Б.
‘Юный Читатель’, No 16, 1900
Под защитой скалы, Розеггер Петер, Год: 1900
Время на прочтение: 14 минут(ы)
Въ своихъ верхнихъ областяхъ Альпы представляютъ суровый и угрюмый край, гд господствуютъ дикія и грозныя силы природы. Дорогою цною, цлымъ рядомъ невзгодъ и лишеній, неизвстныхъ жителямъ долинъ, покупаетъ горецъ пребываніе въ этихъ непривтливыхъ областяхъ, и трудно себ представить, къ какимъ только средствамъ не приходится прибгать жителю Альпъ, чтобы прокормить себя и семью. Ничего не остается неиспользованнымъ вокругъ него, буквально каждая травка, каждый корешокъ, изъ котораго можно извлечь хоть какую нибудь пользу, идетъ въ дло.
Бдность и неплодородіе почвы не позволяютъ селиться горцамъ вмст, а разбрасываютъ ихъ одинокія хижины на далекія разстоянія другъ отъ друга. Окруженный такимъ образомъ дикими и страшными силами природы, могущественными и непонятными для него, отрзанный отъ остального міра стнами скалъ и лсовъ, горецъ чувствуетъ себя безпомощнымъ и одинокимъ, и въ сознаніи этого безсилія ищетъ себ сверхъестественныхъ покровителей, старается умилостивить и привлечь на свою сторону тхъ злыхъ и добрыхъ духовъ, которые, по его мннію, управляютъ всми явленіями природы,
Но если суровая школа жизни и угрюмый родной край и кладутъ неизгладимый отпечатокъ на горца, то и яркое, неутомимое въ своей работ солнце и смющееся ясное небо родины отражаются въ его характер, какъ въ чистыхъ водахъ альпійскаго озера, насъ поражаетъ въ горц, что, несмотря на ужасныя условія жизни, на которыя онъ обреченъ съ дтства, онъ проявляетъ столько жизнерадостности, насъ поражаетъ, что онъ въ непосильной борьб съ враждебными силами природы не падаетъ духомъ и не опускаетъ рукъ и оказывается такимъ образомъ выше превратностей не балующей его судьбы. Этотъ-то бодрый духъ скрашиваетъ горькую долю горцевъ и помогаетъ имъ искать и находить счастье въ жизни.
Въ предлагаемомъ разсказ штирійскій писатель-самоучка, П. К. Розеггеръ даетъ врную и яркую картину изъ жизни родного угрюмаго края. Сынъ бднаго крестьянина, Розеггеръ выросъ въ Штирійскихъ Альпахъ, съ самыхъ раннихъ лтъ испытывая на себ всю тяжесть крестьянской нужды и заботъ. Позже, отданный въ обученіе странствующему портному {Крестьяне изготовляютъ здсь вс необходимые въ обиход предметы у себя на дому, и при разбросанности ихъ жилищъ, понятно, что портные, ткачи и сапожники не имютъ постоянной мастерской, а странствуютъ отъ одного крестьянина къ другому, исполняя работу у заказчика на дому и изъ его же матеріала.}, Розеггеръ исходилъ родной край вдоль и поперегъ и близко познакомился съ его своеобразной жизнью. Съ любовью и глубокимъ пониманіемъ онъ и изобразилъ потомъ эту жизнь въ своихъ многочисленныхъ произведеніяхъ, очаровывающихъ простотою и образностью изложенія и яркостью и глубиной содержанія. Читатели вроятно еще помнятъ его небольшой, но прекрасный разсказъ, помщенный въ No 12 ‘Юн. Чит.’ за истекшій, 1899 годъ подъ заглавіемъ: ‘Какъ у Максимки Малаго изба сгорла’.
Въ дикой и мрачной лощин затерялась одинокая хижина. Могучіе стволы горнаго кедра, изъ которыхъ была сколочена изба, носили еще кое-гд слды коры, и подъ ней завели свое хозяйство проворные жучки и червячки. Плоская, отягощенная камнями крыша поросла мхомъ, надъ нимъ расползся лишай, а на немъ тамъ и сямъ проглядывалъ дикій папоротникъ и даже зеленли ростки елочки, смена которой когда то были занесены втромъ въ эту дикую, непривтливую сторону и брошены на крышу.
Глыбы скалъ тснились со всхъ сторонъ. Съ сотворенія міра ни одинъ лучъ солнца не упалъ въ эту горную долину, и какъ ни горла утренняя и вечерняя заря на поднебесныхъ вершинахъ и зубцахъ горъ, въ глубин ущелья ея не было видно.
Здсь жили и умирали люди, не зная солнечныхъ лучей и видя только ихъ игру на нависшихъ стнахъ скалъ.
Когда-то здсь стояли шесть избъ. Съ незапамятныхъ временъ ютились он тутъ, никто не зналъ, откуда он взялись. Обитатели этихъ хижинъ жили тми жалкими пашнями, которыя ихъ предки клочекъ за клочкомъ отвоевали у срыхъ обломковъ скалъ и грудъ щебня, да молокомъ козъ, которыя паслись на лужайкахъ маленькой долины.
И однажды — такъ разсказывали старожилы альпійской долины — спускаясь съ камня на камень, съ выступа на выступъ, сошелъ сверху свтлокудрый собиратель травъ въ темную долину. Его блоснжные волосы падали на землю и тянулись за нимъ длинной волной черезъ разслины и уступы скалъ. Внизу въ ущель онъ стучался подъ окошками хижинъ съ просьбой пріютить его, но надъ нимъ только зло посмялись. ‘Ступай себ съ Богомъ, блый медвдь’, кричали ему въ отвтъ, ‘завернись въ свои космы, и будетъ теб такой кровъ, что лучше и желать нельзя!’ Ни слова не проронилъ прохожій и поднялся опять въ горы, съ камня на камень, съ выступа на выступъ. Но это былъ не собиратель травъ. Это былъ горный духъ, хотвшій испытать людей, и когда наступила ночь, онъ въ гнв своемъ низвергся внизъ въ долину, взрывая своими волосами скалы, оставляя за собой глубокія борозды и трещины, и вмст съ нимъ свергались лавины и, рзко и дико хохотали вокругъ нависшія стны, смотря, какъ подъ этимъ потокомъ камней и льдинъ погибали люди и ихъ сооруженія, какъ сначала дерзкіе люди надсмялись надъ горнымъ духомъ, такъ онъ теперь издвался надъ ними.— Таково сказаніе.
Нтъ сомннія, здсь происходила дикая игра силъ природы, срое море песку стелилось въ долин, и черезъ него катилъ свои мутныя воды ледниковый {Ледниками называются громадныя массы льда, постепенно спускающіяся въ долины съ высокихъ горъ, покрытыхъ вчными снгами.} потокъ,— широкій и разорванный, — и наносилъ новыя груды песку. Сегодня онъ несъ свои бурныя волны здсь, завтра уже сворачивалъ, и такъ вся лощина была въ его владніи. Только на мысахъ и островкахъ,— образовавшихся изъ наноснаго щебня и песка,— цвлъ еще верескъ и разросся можжевельникъ и горная сосна, но и среди нихъ торчали обломки скалъ, сброшенныя горнымъ духомъ, по которымъ вился лишай и скользили ящерицы. Сверху, съ поднебесныхъ стнъ, безпрестанно ссыпался песокъ, прорывая себ блоснжное русло, и ниспадали срыя горы щебня и камней, на которыя скатывались сверху все новые и новые обломки.
Между щебнемъ тянулись вверхъ кое-гд клочки плодоносной земли, на которой лпились низкій кустарникъ да уродливыя сосны и лиственницы. А у конца одного подобнаго, покрытаго порослью мыса выглядывала ветхая, поросшая мхомъ избушка. Изъ прежняго поселка она одна уцлла. И ее бы снесъ и разрушилъ давно могучій потокъ камней и песку, постоянно сползавшій со стнъ, если бы ее не защищалъ зубецъ скалы: она поднималась прямо надъ избушкой и своей грудью разрзала потокъ, направляя его направо и налво отъ избушки.
Четыре существа жили въ изб. Это были:— Гансъ изъ Лощины — владлецъ избы,— его жена Гильда, сынъ и братъ.
Свою жену ‘Лощинный’ Гансъ взялъ себ всего нсколько лтъ тому назадъ изъ лсной глуши.
Братъ Ганса — Іокъ былъ несчастный человкъ. Но онъ не сознавалъ своего несчастья — онъ былъ слабоуменъ. Онъ былъ калкой съ очень короткой шеей и чрезмрно длинными руками. Ему минулъ уже двадцатый годъ, а онъ не умлъ еще говорить… Его голосъ походилъ на стонъ и хрипнье. Единственное слово, ‘Гансъ’, выучился онъ произноситъ, да и то непонятно. Съ своимъ братомъ онъ жилъ неразлучно съ перваго дня своего появленія на свтъ Божій. Этого брата,— единственное, что онъ имлъ на свт,— Іокъ безконечно любилъ, за него онъ длалъ труднйшія работы по хозяйству, ему онъ подставлялъ за полудниченьемъ лучшіе куски,— иначе онъ не могъ выразить брату свою привязанность.
Іокъ никакъ не могъ научиться ходить на двухъ ногахъ, за то онъ ловко бгалъ на-четверенькахъ,— козамъ и сернамъ хоть подстать. Какъ-то зашедшій лсной сторожъ шутя сравнилъ его съ козломъ. Іокъ только разсмялся добродушно, онъ принялъ эти слова за лесть, ибо съ животными онъ былъ въ большой дружб. Но Гансу насмшка пришлась не по душ, у него дрогнуло сердце, замигали глаза и сжался кулакъ: ‘Послушай-ка, кому до того дло, что мой братъ Богомъ обиженъ?’
Сторожъ убрался во-свояси, ворча себ въ бороду: ‘Эти люди шутить не любятъ’.
Когда наступало воскресенье, и топоры дровосковъ умолкали посл недльной работы, Гансъ отправлялся съ женой въ затерявшуюся среди лсовъ деревню, гд стояла церковь. Тамъ они по своему молились: ‘Отче нашъ’, говорилъ Гансъ, складывая истово свои загрубвшія, покрытыя смолой руки, ‘не ради меня говорю я это, но нашъ малецъ пусть выростетъ здоровымъ и сильнымъ и сдлается честнымъ человкомъ’.
А Гильда склоняла колни передъ алтаремъ Божіей Матери: ‘Привтъ теб, Марія, а теплая шубейка кудабы не помшала нашему мальцу зимою’.
Іокъ же никогда не уходилъ въ деревню, онъ оставался сторожить избу и козъ, и карабкался вверхъ на скалы на-четверенькахъ и свистлъ, какъ серна, и лаялъ, какъ косуля.
Никто изъ обитателей избушки не сознавалъ величія и суровой красоты этого дикаго уголка, никто не замчалъ, какъ вокругъ безустанно работали созидающія и разрушающія силы природы. Только зубецъ скалы, защищавшей избушку отъ потока щебня, обращалъ на себя вниманіе жителей лощины: творческая природа придала холодному камню скалы своеобразную форму, а воображеніе человка одухотворило его.
‘Изъ ндръ земли выросъ этотъ образъ Св. Іосифа’, говорили жители окрестныхъ домиковъ.
Дйствительно, казалось, что на каменномъ трон было воздвигнуто природой изваяніе человка, съ посохомъ въ рукахъ, немного наклонясь, онъ смотрлъ въ лощину. Къ этому образу одинокіе обитатели пустыннаго ущелья возносили свои молитвы.
Но скала отличалась еще другой особенностью. Раннимъ утромъ, когда срый полусвтъ скользилъ по стнамъ утесовъ, а сверху на голыхъ скалахъ дрожалъ розовый лучъ солнца, нмой камень издавалъ звуки, напоминавшіе отдаленный благовстъ. ‘Это ангелы небесные привтствуютъ Св. Іосифа’,— говорили обитатели хижины и поднимались на молитву.
Этотъ звукъ шелъ изъ трещины въ скал, сквозь которую дулъ утренній втерокъ.
Не всегда это было такъ: только съ тхъ поръ, какъ въ лощин обвалъ разрушилъ человческій поселокъ, пла скала свого утреннюю пснь.
И этому не всегда суждено было такъ быть: однажды лтомъ нжные звуки ангельскихъ псенъ смолкли и вмсто нихъ послышалось глухое дребезжанье и жалобные стоны.
‘Гансъ’, сказала однажды Гильда, ‘ангелы небесные не поютъ больше. Что же такое случилось, что образъ Св. Іосифа такъ горько плачетъ?…’
— И то сказать, я и самъ объ этомъ думалъ,— молвилъ Гансъ въ отвтъ, — вс грхи свои перебралъ,— и, правду нужно сказать, очень я гршенъ, но не хуже, чмъ былъ до сихъ поръ. Въ толкъ не возьму, отчего это такое…
А образъ Св. Іосифа все плакалъ да плакалъ…
Жалобные звуки, раздававшіеся изъ скалы на разсвт и иногда поздно ночью, не мало тревожили Ганса.
Часто, когда онъ посл тяжелой дневной работы мирно спалъ и грезилъ счастливымъ дтствомъ, его вдругъ пробуждалъ страшный стонъ.
И однажды онъ взошелъ по откосу къ скал, взобрался къ рогу и внимательно осмотрлъ камень. Тильда стояла у хижины и смотрла вверхъ. Ей казалось, что муха взобралась на образъ Св. Іосифа и ползетъ по нему,— но то былъ Гансъ.
Когда Гансъ спустился къ родной кровл, онъ былъ угрюмъ. У него не было обычнаго ласкательнаго слова, веселая псенка не шла ему на умъ: молча и почти грустно смотрлъ онъ на своего малыша. Іокъ, улыбаясь, заглядывалъ въ окошко и хихикалъ, и издавалъ непонятные звуки.
Хозяйка сидла у стола, разбирая грибы и коренья, собранные на зиму.
Посл долгаго молчанія, Гансъ молвилъ полушепотомъ:— Тамъ наверху неладно. Мой ддъ часто говаривалъ, что онъ, бывало, не могъ просунуть руку въ трещину скалы. Мой отецъ свободно просовывалъ въ нее голову, а теперь…— онъ смолкъ, хозяйка опустила руки на колни и съ нмымъ вопросомъ глядла на него.
— А теперь,— выговорилъ онъ, наконецъ,— разв только ловкая серна перепрыгнетъ разслину…
Тильда быстро встала и вышла вонъ изъ избы. Вскор она опять вернулась — и молча взялась за свою работу.
Пришла осень. Безустанно струился ручей по песку, тамъ и сямъ онъ вырылъ ложбины, нанесъ цлыя груды песку и голышей, какъ будто бы желая создать новыя горы въ этой долин. Въ песк кое-гд песчинки горли звздочками, словно он похитили частичку солнечнаго свта съ озаренныхъ высотъ и принесли его въ это царство вчной тни. Бурный потокъ глухо гудлъ въ одномъ изъ отдаленныхъ ущелій.— Іокъ иногда подолгу стоялъ у ручья, дивясь, вроятно, что передъ нимъ течетъ вчно та же вода и все же вчно другая,— и откуда она только берется и куда только двается? Онъ посмялся надъ волнами. Потомъ онъ растянулся на песк и уставился въ клочекъ неба, видный межъ гребнями скалъ. Потомъ онъ сталъ опять смяться. Смотря на него, Тильда какъ-то сказала: ‘Дурень смется и самъ не знаетъ почему’.
‘Лишь бы смялся’, — отвтилъ Гансъ, — ‘самый умный человкъ на свт не придумаетъ ничего лучше, какъ всегда смяться’.
Положимъ, самъ Гансъ мало смялся.
Пришла зима. Сверху на вершинахъ горъ и въ ущельяхъ бушевали бури. Въ воздух гудло, завывало, крутило, и срыя массы скалъ исчезали въ туман. Втеръ со свистомъ ударялся о стны избушки и вылъ подъ окошками, но стенанья скалы смокли. Вс трещины и борозды были засыпаны снгомъ. Рзкій, холодный воздухъ стекалъ внизъ изъ верхнихъ котловинъ въ скалахъ и приносилъ съ собой щебень и камешки, сорванные съ непокрытаго снгомъ ложа песчанаго потока.
Въ изб царилъ полумракъ. Огонь въ печи потрескивалъ, лучина неровно горла {‘Если огонь лучины трепещетъ, то это не къ добру’, говорятъ въ Штирійскихъ Альпахъ. Прим. перев.} и бросала причудливыя прыгающія тни. Тепло и уютно было въ горниц. Тильда возилась съ ребенкомъ, она ему разсказывала объ отц, который теперь работаетъ въ лсу и все вспоминаетъ о своемъ мальчик. Она говорила ему объ Отц всхъ людей, который посылаетъ съ неба ангеловъ, чтобъ они охраняли людей отъ несчастья.
И свтлая улыбка озаряла личико младенца, и онъ закрывалъ глаза и видлъ небо и на немъ Отца всхъ людей, а ангелы порхали вверхъ и внизъ вдоль золотыхъ скалъ…
Іокъ былъ все время съ козами и разсказывалъ имъ по своему про свои радости и печали. Козы принимали во всемъ очень близкое участіе, бодали его своими рожками и лизали усердно его шею. Эта нжность трогала Іока до глубины сердца.
Гансъ былъ на заработкахъ и помогалъ рубить деревья далеко въ господскомъ лсу.
Онъ бы не прочь день и ночь работать: хочется ему накопить грошей, чтобъ выстроить себ избу въ лсной деревн, гд надъ головой его семьи не будетъ грозно висть надтреснутая скала.
Но ничтоженъ заработокъ на лсной сторон, гд кругомъ людей такъ много, а природа такъ бдна, и за недльную работу Гансъ могъ пріобрсти только одинъ камень, только одно бревно для будущей избы. Въ субботу, когда онъ черезъ обледенлыя лощины и наметенные сугробы снга пробирался къ родной хижин, онъ всегда съ безпокойствомъ взглядывалъ на изваяніе скалы. Но въ сумрак вечера онъ не могъ видть, что образъ Св. Іосифа наклонялся на своемъ трон все больше впередъ.
— Просто жалость беретъ, Гильда, какъ ты всю недлю остаешься одна-одинешенька,— сказалъ какъ-то Гансъ.
— Я не одна,— отвтила та,— со мной малышъ, и Іокъ сторожитъ насъ. Ты вотъ только гляди, какъ бы съ тобой въ лсу чего не приключилось, сохрани Господи, тропинки-то совсмъ неладны стали — въ конецъ обледенли.
— Пожди немного, Гильда. Придетъ весна, а за ней другая — и я начну постройку сруба, и будемъ мы жить среди людей.
Какъ будто понявъ что-нибудь, запищалъ радостно ребенокъ и весело забарабанилъ ножками. У самой хозяйки сжалось сердце, такъ жалобно, страстно, такъ своеобразно были сказаны эти слова. Еще бы, жить среди людей!
Пришла весна. Недли подрядъ дулъ фенъ {Сухой и горячій втеръ альпійской области.}, и изъ скованныхъ прежде ущелій вырвался шумливый ‘майскій потокъ’, какъ здсь называютъ весеннія воды. Одинъ за другимъ срывались съ высоты снжные обвалы и безслдно погребали подъ собою самыя могучія деревья.
Въ это время Іокъ какъ-то выслживалъ серну. Она спустилась до подножья образа Св. Іосифа и глодала тамъ разбросанныя втви сосны. Потомъ она граціозно закинула свою голову и пристально стала смотрть на хижину подъ скалою, гд — это она знала — были козы. Ей, казалось, длалось скучно среди безмолвныхъ скалъ и снжныхъ полянъ, она хотла сойти къ своимъ сородичамъ. И это увидалъ Іокъ, и ловко, точно серна, взбирался онъ наверхъ, чтобъ изловить животное.
Эта была не первая серна, которую ему удавалось поймать такимъ образомъ, животныя должно быть думали себ: этотъ вотъ Іокъ, онъ добрый малый. Нтъ, онъ ничего намъ не сдлаетъ.
И лсной сторожъ ничего не могъ имть противъ Іока, потому что по закону дозволяется руками ловить дичь…
Но сегодня серна, какъ только показался Іокъ, свиснула стрлой въ воздух и была такова. Животное, видно, хоть и соглашалось, что Іокъ — славный парень, но все-жъ не полагалось на него: можетъ онъ дйствительно задумалъ свести ее внизъ къ козамъ, а то еще что-нибудь похуже! Почемъ знать!
Серна исчезла, а Іокъ стоялъ у подножья скалы и сердито оглядывался. Подъ конецъ онъ взобрался на скалу, гд какъ-то видалъ своего брата и заглянулъ въ зіяющую разслину, въ которую набился снгъ, ледъ и обломки скалъ. Долго смотрлъ онъ, прижимая голову то къ лвому, то къ правому плечу, хриплъ отъ напряженія, и подъ конецъ его кулаки сжались, а лицо покрылось гнвной краской.
Когда Іокъ спустился въ долину, онъ избгалъ смотрть на невстку. Онъ забрался въ сарай, захватилъ тамъ полньевъ, кольевъ и тяжелый топоръ, втащилъ все это наверхъ и сталъ вбивать колья сквозь заросль и снгъ въ землю.
Что Іокъ ужъ опять затялъ? подумала хозяйка про себя, смотря, какъ онъ тащитъ изъ сарая полнья, но она ему ничего не сказала.— Насталъ вечеръ, козы блеяли въ хлву: куда это двался Іокъ? Даже малышъ въ колыбели ворочалъ вопросительно глазенками, гд-жъ, молъ, Іокъ, который всегда вечеромъ сидитъ тутъ — вотъ около и показываетъ своими короткими и толстыми пальцами такія занятныя тни?
А Іокъ былъ все еще наверху, на полян. Тильда не видала его въ темнот, но она слышала гулкіе удары топора, вгоняющаго въ землю колья. Удары отдавались въ скалахъ, и когда Тильда крикнула: ‘Іокъ!’ ей отвтили т же скалы, а стукъ топора продолжался всю ночь…
Прохожіе, заглядывавшіе въ лсную деревеньку, разсказывали, что внизу, въ широкихъ долинахъ, уже колосится рожь и цвтетъ яблоня. А въ горахъ пнились грязные, дикіе потоки, приносившіе съ собой куски льда, цлыя деревья и каменныя глыбы. По откосамъ стнъ и ложбинамъ сползалъ постоянно снгъ въ котловины скалъ, пока навалившіяся глыбы не приходили въ движеніе и съ страшнымъ грохотомъ, все разрушая и увлекая съ собою, не низвергались въ пропасти.
Тогда дровоски останавливали работу и прислушивались къ раскатамъ грома, доносившагося издалека.
Былъ тихій, сіяющій майскій день. Гансъ въ этотъ день увидалъ первую незабудку и немедля прикрпилъ ее къ своей остроконечной шляп.— Издалека доносился трескъ и грохотъ, но лсъ былъ въ безопасности, и птички никогда не распвали своихъ псенъ радостне, чмъ въ этотъ день. Къ полудню поднялся въ горахъ гулъ и грохотъ, изъ котловинъ стали низвергаться обвалы, не одинъ зубецъ скалы былъ оторванъ въ тотъ день отъ своего основанія, не одна серна была погребена подъ глыбами снга и камней, и вспуганные адскимъ шумомъ сроватые ястребы и ягнятники кружились въ воздух. Желто-срыми или грязно-голубыми потоками сползали внизъ обвалы, наваливаясь и подкатываясь другъ подъ друга. Никакая стна деревьевъ не останавливала ихъ, столтніе стволы сламывались еще прежде, чмъ достигали до нихъ снжныя массы, лишь подъ давленіемъ воздушнаго потока, гонимаго лавинами, только о могучіе утесы скалъ разбивались снжныя волны такъ, что весь выступъ исчезалъ подъ облакомъ снжной пыли, но ниже он опять соединялись и неслись съ бшеной силой къ пропасти.
Тутъ он преграждали путь горнымъ дикимъ потокамъ, но не надолго: черезъ нсколько секундъ воды подтачивали и размывали валы лавинъ, и, точно чудовища, низвергались горные потоки, тая въ своихъ бурунахъ голыши, глыбы льда, стволы деревьевъ и обломки скалъ.
Дровоски качали головами: ‘плохой это день!— Чего добраго, драконъ освободился изъ скалъ!’
Гансъ сначала спокойно продолжалъ колоть дрова, думая про себя: ‘Что подлаешь, видно, злая весна. Но черезъ годъ я начну съ Божьей помощью свой срубъ, и въ деревн можно безъ опаски жить, а до тхъ поръ образъ св. Іосифа защититъ насъ’.— Но, когда грохотъ усилился, онъ положилъ топоръ и сталъ прислушиваться, и, наконецъ, когда земля начала дрожать отъ бшеной игры разгулявшихся стихій, Гансъ вдругъ вскочилъ и бросился черезъ пни и бревна къ родному ущелью.
Нанесенные валы щебня да кремня и бшенно стремящіеся снговые потоки часто преграждали ему путь. Грохотъ въ высотахъ и бушеванье въ ущельяхъ оглушали его, но онъ надвинулъ поля шляпы на уши и съ полусомкнувшимися отъ усталости глазами пробивался все дальше и дальше. Наконецъ онъ завернулъ за послдній утесъ скалъ, передъ нимъ, какъ на ладони, лежала родная лощина,— и у него словно отнялись ноги и захватило дыханіе. Наверху откоса не было образа Св. Іосифа. Могучій потокъ камня и щебня тянулся по прямой линіи къ мсту, гд стояла прежде одинокая избушка: ея ужъ не было тамъ.
Гансъ стоялъ, словно онъ самъ превратился въ каменное изваяніе.
Только черезъ нсколько минутъ острая боль въ груди пробудила въ немъ сознаніе. Пошатываясь, онъ ступилъ дальше, онъ искалъ останки своихъ, онъ искалъ развалины родной кровли.
На мст, гд стояла избушка, лежала гора снга и щебня, спокойно и недвижимо, словно такъ вчно было. Изъ нея высовывался сломанный рогъ скалы.
Тутъ же прыгали въ безпокойств нсколько козъ и жалобно блеяли.— Подъ нанесенный щебень подкапывался дикій потокъ, а по ту сторону потока… Гансъ сталъ тереть свои глаза, — нтъ, онъ не грезилъ, это говорили ему его израненныя ноги — по ту сторону потока стояла его изба.
О, Боже, объ опасности-ли было тутъ думать? Черезъ обломки скалъ и камней, черезъ волны потока пробрался Гансъ и стоялъ у своей избы. Она какъ будто бы покосилась немного, да кое-гд расшатались балки,— но остальное было въ порядк.
Дверь была распахнута.
Задерживая дыханіе, Гансъ вошелъ. Въ изб не было ни пола, ни очага, только самый срубъ остался цлъ. И у стны висла люлька, и въ ней сладкимъ сномъ спалъ ребенокъ. Отъ крика отца мальчикъ проснулся, не тронутый не знающими пощады и милосердія стихіями, онъ чуть не погибъ въ объятьяхъ судорожно прижавшаго его къ себ отца.
Но скоро отецъ положилъ ребенка опять въ колыбель, и ужасъ отразился въ его глазахъ, а кровь отлила отъ лица. Тамъ, за дверью, схватившись рукой за бревно, скорчившись, сидла его жена. Гильда была цла и невредима, но — безжизненна.
Такъ нашелъ ее Гансъ.
Изъ лсу сошлись люди, чтобъ подивиться чуду. Всякій высказывалъ свое предположеніе, какимъ образомъ все это могло случиться. Многіе говорили, что драконъ, наконецъ, вырвался изъ своей подземной темницы и натворилъ великую бду. Другіе видли въ томъ, что изба и ребенокъ остались цлыми, чудо, сотворенное образомъ Св. Іосифа, который теперь лежалъ погребеннымъ подъ лавиной. Одинъ старый пастухъ объяснилъ, однако, все это иначе: съ высокихъ горъ низверглась большая лавина, увлекла съ собой и безъ того шатко стоявшую скалу и вмст съ ней продолжала свой путь дальше. Страшный напоръ воздушнаго потока, который гнала передъ собой лавина, перебросилъ, какъ легкое перышко, избушку по ту сторону ручья. Ребенокъ, видно, былъ защищенъ стнами, хозяйка же, стоявшая у двери, была задушена чрезвычайно сильнымъ давленіемъ воздуха. Такъ случалось уже не разъ при низверженіи лавинъ: давленіе воздуха при большихъ обвалахъ, въ состояніи, какъ косой, скосить дремучіе лса и перебрасывать черезъ пропасти, словно мячикъ, исполинскія деревья и глыбы скалъ.
Люди согласились, что видно такъ это было, какъ сказалъ пастухъ, и разошлись.
Несчастный Гансъ остался одинъ съ живымъ ребенкомъ и бездыханнымъ тломъ жены. Часто выходилъ онъ за дверь и звалъ Іока. Козы сбгались на этотъ зовъ и смотрли на него: он тоже не знали, гд былъ Іокъ.
Черезъ два дня люди съ лсной стороны опять сошлись и унесли жену дровоска изъ избы подъ скалами черезъ ущелья и потоки на кладбище лсной деревни.
Гансъ цлые дни проводилъ въ лощин, въ поискахъ за братомъ.
Онъ его не нашелъ.
На лсной сторон, тамъ, гд работали дровоски, выстроилъ Гансъ изъ толстой коры сосенъ кривобокую лачужку. Въ непривтливой лощин межъ скалъ ему нечего было больше искать.
Три года прошло посл страшнаго несчастія. Жаркимъ лтомъ растаяли и были размыты послдніе остатки низвергшейся снжной лавины, и тогда, рядомъ со снесенной скалой, нашли полузасыпанные останки бднаго Іока. Около него лежалъ еще топоръ и заостренныя полнья, которыя онъ вгонялъ передъ обваломъ въ землю. Іокъ видно чуялъ грозящую бду и думалъ снасти братнину кровлю этимъ оплотомъ. Но дикія и безжалостныя силы природы одержали верхъ надъ силой братской любви и привязанности, и лавина, словно черезъ камень, пронеслась черезъ Іока.
Въ скалистомъ ущель не видно теперь ни былинки — везд щебень и камень. Ревущіе дикіе потоки разнесли безъ остатка единственную хижину, и съ верхнихъ котловинъ все ниже и ниже опускаются ледники.
Такъ были вытснены изъ этого угрюмаго и дикаго уголка послднія человческія существа… Внизу на лсной сторон еще и по сей день живетъ Гансъ,— совсмъ ужъ старикъ. Весною, когда высоко въ горахъ низвергаются лавины, его бросаетъ въ дрожь и онъ судорожно хватается обими руками за сына.
Его сынъ, тотъ ужъ сдлался рослымъ, крпкимъ парнемъ, съ ранняго утра до поздней ночи работаетъ онъ въ лсу. Но изба въ деревн и по сю пору еще не заложена. Въ нужд проходитъ жизнь молодого дровоска, даже сватьевъ нельзя ему посылать, ему, у котораго вдь и родного очага нтъ. Кого въ этомъ винить? Ужъ не горы ли? Онъ какъ-то ушелъ отъ нихъ въ долину, но скверныя, любимыя горы, он звали его обратно къ себ, и когда онъ вернулся, привтствовали его новыми трудностями и бдствіями въ жизни.
Когда парень объ этомъ думаетъ, у него часто съ болью сжимается сердце. Но черезъ мигъ онъ сбрасываетъ съ себя тоску и печаль, и въ его псн, въ которой ему вторятъ зеленые лса и озаренныя свтомъ скалы, слышны только звуки ликующей радости.
Потому что, наперекоръ всмъ бдамъ, въ горахъ его счастье.