Что значит изучать всемирную историю, Шиллер Фридрих, Год: 1789

Время на прочтение: 16 минут(ы)
Собраніе сочиненій Шиллера въ перевод русскихъ писателей. Подъ ред. С. А. Венгерова. Томъ III. С.-Пб., 1901
Что значитъ изучать всемірную исторію. Переводъ П. И. Вейнберга.

0x01 graphic

ЧТО ЗНАЧИТЪ ИЗУЧАТЬ ВСЕМІРНУЮ ИСТОРІЮ И СЪ КАКОЮ ЦЛЬЮ ИЗУЧАЮТЪ ЕЕ?

(ВСТУПИТЕЛЬНАЯ ЛЕКЦІЯ).

Милостивые Государи! *).

*) Этою лекціей Шиллеръ открылъ свой курсъ всеобщей исторіи въ іенскомъ университет.

Почетна и пріятна для меня предстоящая мн задача — проходить вмст съ вами по той области, которая открываетъ мыслящему наблюдателю такъ много предметовъ для обученія, дятельному человку общества — такіе великолпные примры для подражанія, философу — столь важныя разъясненія, и всякому безъ различія — столь богатые источники благороднйшаго наслажденія. Это — огромная, широкая область всеобщей исторіи. При вид такой многочисленной прекрасной молодежи, которую собрала вокругъ меня благородная любознательность и въ сред которой распускается уже не одинъ производительный умъ для грядущаго вка, возложенный на меня долгъ обращается въ удовольствіе, но вмст съ тмъ я чувствую его неуклонность и важность во всемъ его объем. Чмъ цнне то, что мн предстоитъ принести вамъ въ даръ — а есть ли изо всего, даваемаго человкомъ, что-нибудь цнне (истины,— тмъ боле долженъ я опасаться, чтобы стоимость этого дара не уменьшилась, выходя изъ моихъ рукъ. Чмъ живе и чище ощущенія и впечатлнія вашего духа въ эту счастливйшую эпоху его дятельности, и чмъ быстре воспламеняются ваши юношескія чувства, тмъ обязательне для меня заботиться, чтобы этотъ энтузіазмъ, вызывать который иметъ право только истина, не сдлался печальною жертвою обмана и разочарованія.
Плодоносна и широка область исторіи, въ ея предлахъ лежитъ весь нравственный міръ. Она сопровождаетъ человка во всхъ обстоятельствахъ, которыя онъ переживалъ, по всмъ видоизмненіямъ его взглядовъ, въ его глупости и мудрости, ухудшеніи и облагороженіи, она должна отдавать отчетъ во всемъ, что отобралъ и что давалъ. Не найдется между вами ни одного, кому исторія не имла бы сказать чего-нибудь важнаго, вс пути вашего будущаго назначенія, какъ бы они ни были различны, такъ или иначе связуются съ нею, но одно назначеніе несете вы вс въ равной степени, то, съ которымъ вы родились на свтъ — назначеніе выработать себя, какъ человка, а именно человку и говоритъ свое слово исторія.
Но, мм. гг., прежде чмъ я могу приступить къ боле точному опредленію вашихъ ожиданій отъ этого предмета вашего прилежанія и къ указанію связи, существующей между этимъ предметомъ и собственно цлью вашихъ, столь различныхъ между собой, отраслей изученія — прежде нахожу не лишнимъ согласиться съ вами насчетъ самой этой цли вашихъ занятій. Предварительное уясненіе этого вопроса, которое я считаю достаточно умстнымъ и достойнымъ для открытія нашего будущаго академическаго знакомства, поставитъ меня въ возможность тотчасъ же обратить ваше вниманіе на самую почтенную сторону всеобщей исторіи.
Есть разница между учебнымъ планомъ, который начертываетъ себ ученый, работающій изъ-захлба, и тмъ, что составляетъ для себя философскій умъ. Первому, при его прилежаніи, единственная забота — выполнить условія, при которыхъ онъ можетъ надлежащимъ образомъ нести свою должность и пользоваться ея выгодами? силы своего духа онъ пускаетъ въ ходъ только для того, чтобы чрезъ это улучшать свое матеріальное положеніе и удовлетворять мелочному самолюбію, поэтому, такой ученый, вступая на академическую дорогу, признаетъ самымъ важнымъ дломъ какъ можно тщательне отдлить т науки, которыя онъ называетъ хлбными, отъ всхъ остальныхъ, услаждающихъ духъ только какъ духъ. Все время, посвящаемое имъ этимъ послднимъ, онъ считалъ бы украденнымъ отъ своего будущаго призванія и никогда не простилъ бы себ этого похищенія. Все свое прилежаніе онъ направляетъ согласно требованіямъ, предъявляемымъ ему будущимъ властителемъ его судьбы, и думаетъ, что свершилъ все, когда сдлалъ себя способнымъ не бояться этой инстанціи. Какъ только университетскій курсъ имъ оконченъ, и цль его желаній достигнута, онъ прощается навсегда со своими руководительницами, ибо для чего ему продолжать и посл этого утруждать ихъ? Теперь у него важнйшее дло — выставлять на показъ скопившіяся сокровища памяти и конечно заботиться, чтобы они не падали въ цн. Всякое расширеніе его хлбныхъ знаній непріятно тревожитъ его, потому что или доставляетъ ему новую работу, или длаетъ безполезною прежнюю, отъ всякаго важнаго нововведенія онъ отступаетъ со страхомъ, такъ какъ оно разбиваетъ старую школьную форму, которая досталась ему цною такихъ трудовъ, и подвергаетъ его опасности потерять весь трудъ своей прошедшей жизни. Кто нападалъ на реформаторовъ сильне кучки ‘хлбныхъ’ ученыхъ? Кто усердне ихъ задерживаетъ прогрессивное движеніе полезныхъ переворотовъ въ царств знанія? Всякій свтъ, зажигаемый счастливымъ геніемъ въ какой бы то ни было наук, длаетъ видимымъ убожество этихъ господъ, они сражаются съ озлобленіемъ, съ коварствомъ, съ отчаяніемъ, потому что, защищая въ этомъ бо школьную систему, они вмст съ тмъ защищаютъ и все свое существованіе. Поэтому нтъ боле непримиримаго врага, боле завистливаго товарища по служб, боле усерднаго сятеля раскола, чмъ хлбный ученый. Чмъ мене его вознаграждаютъ знанія сами по себ, тмъ сильне жаждетъ онъ воздаянія извн, для оцнки заслуги ремесленника и заслуги ума у него существуетъ только одинъ масштабъ — положенный на дло трудъ. Поэтому никто не жалуется на неблагодарность такъ горько, какъ хлбный ученый, награду себ онъ ищетъ не въ сокровищахъ своей мысли, онъ ждетъ ее отъ посторонняго признанія, отъ почестей, отъ денежнаго обезпеченія. Когда въ этомъ неудача — кто несчастне хлбнаго ученаго? Онъ, значитъ, понапрасну жилъ, бодрствовалъ, работалъ, онъ напрасно стремился къ познанію истины, когда истина не превратилась для него въ золото, хвалебныя газетныя статьи, благорасположеніе сильныхъ міра сего.
Достойный сожалнія человкъ, который, владя благороднйшимъ изъ всхъ орудій — наукою и искусствомъ, не добивается и не можетъ добиться ничего выше того, что пріобртаетъ поденщикъ при помощи орудія самаго грубаго,— который въ царств полнйшей свободы тащитъ при себ рабскую душу! Но еще достойне сожалнія даровитый молодой человкъ, котораго природно прекрасныя склонности были направлены пагубными уроками и образцами на эту плачевную ложную дорогу, который поддался совтамъ собирать нужное для своей будущей карьеры съ этою жалкою аккуратностью. Скоро его научная спеціальность начинаетъ претить ему, какъ ремесленная штучная работа, пробуждаются въ немъ желанія, которымъ она не въ состояніи удовлетворить, духовныя силы въ немъ возмущаются противъ того, что составляетъ его карьеру. Все, длаемое имъ, представляется ему теперь какимъ-то обрывкомъ, онъ не видитъ цли своей работы, а между тмъ безцльность для него невыносима. Трудовое, ничтожное въ его профессіональномъ занятіи гнететъ и удручаетъ его, потому что онъ не можетъ противопоставить этому радостную бодрость, которая сопровождаетъ только свтлый умъ. только сознательную законченность дла. Онъ чувствуетъ себя отрзаннымъ, вырваннымъ изъ связной цпи вещей, потому что не позаботился примкнуть свою дятельность къ великому цлому міра. Юристу становится противно его правовдніе, какъ скоро первая заря лучшей культуры освщаетъ ему проблы и недостатки этой науки,— противно именно тогда, когда ему слдовало бы стремиться сдлаться новымъ создателемъ ея и устранить открытые недостатки посредствомъ своего внутренняго запаса. Врачъ приходитъ въ разладъ со своимъ призваніемъ посл того, какъ важные промахи доказали ему ненадежность его системы. Богословъ теряетъ уваженіе къ своему длу, чуть только пошатнулась въ немъ вра въ непогршимость его ученія.
Какая разница съ образомъ дйствій философскаго ума!… Точно съ такою же тщательностью, съ какою хлбный ученый отдляетъ свою спеціальность отъ всхъ остальныхъ наукъ — философскій умъ старается расширять свою область и возстановлять ея связь съ остальными,— возстановлять, говорю я, потому что только отвлеченный умъ создалъ эти разъединительныя границы, уничтожилъ связь между этими науками. Гд хлбный ученый разъединяетъ, тамъ философскій умъ связуетъ. Онъ рано убдился, что въ области разума, точно такъ же, какъ и въ матеріальномъ мір, все цпляется одно за другое, и его энергическое стремленіе къ общему единству не можетъ довольствоваться обрывками и обломками. Вс его стремленія направлены на завершеніе его познаній, благо родное нетерпніе не можетъ успокоиться въ немъ до тхъ поръ, пока вс его понятія не слились въ одно гармоническое цлое, пока онъ не сталъ въ средоточіе своего искусства, своей науки и не получилъ возможности отсюда обозрвать свою область удовлетвореннымъ взглядомъ. Новыя открытія въ кругу его дятельности, удручающія хлбнаго ученаго, приводятъ философскій умъ въ восторгъ. Быть можетъ, они восполнятъ проблъ, который еще безобразитъ формирующееся цлое его понятій, или положатъ послдній недостающій камень въ доканчиваемое имъ зданіе его идей. Но если имъ и суждено разрушать это зданіе, если суждено всему, что возвела его наука, пасть и уступить мсто новымъ мыслямъ, новому явленію природы, новооткрытому закону въ мір физическихъ тлъ,— в&#1123,дь онъ всегда любилъ истину больше чмъ свою систему, и охотно замнитъ старую, неудовлетворительную форму новою и лучшею. Мало того: если даже ни одинъ ударъ извн не потрясаетъ его идейнаго зданія, то онъ самъ, побуждаемый вчно живымъ стремленіемъ къ усовершенствованію, онъ самъ будетъ первый, который начнетъ разбирать по частямъ это зданіе, чтобы тмъ совершенне возстановить его. Путемъ постоянно новыхъ и новыхъ и становящихся все боле прекрасными формъ мысли философскій умъ подвигается къ высшему самоусовершенствованію, въ то время какъ хлбный ученый, въ своемъ вчномъ умственномъ засто, охраняетъ безплодное однообразіе своихъ школьныхъ понятій.
Никто не цнитъ чужія заслуги такъ справедливо, какъ философскій умъ. Достаточно проницательный и изобртательный для того, чтобы пользоваться всякою постороннею дятельностью, онъ вмст съ тмъ достаточно безпристрастенъ, чтобы чтить дятеля и самаго скромнаго. Для него работаютъ вс головы, и вс головы работаютъ противъ хлбнаго ученаго. Онъ уметъ все происходящее и думаемое вокругъ него обращать въ свою собственность: между мыслящими головами существуетъ тсное общеніе всхъ достояній духа, что пріобрлъ одинъ въ царств истины, то пріобртено имъ для всхъ. Хлбный ученый замыкается отъ всхъ своихъ сосдей, на которыхъ онъ завистливо злится за то, что и они пользуются солнечнымъ свтомъ и тепломъ, и тщательно охраняется имъ дряхлая стна, слабо защищающая его отъ ударовъ побдоноснаго разума. Что бы ни предпринялъ хлбный ученый — для всего приходится ему заимствовать привлекательность и ободреніе извн, философскій умъ находитъ въ самомъ предмет своихъ занятій, въ самомъ своемъ прилежаніи привлекательность и награду. Насколько энергичне можетъ онъ браться за дло, насколько живе его рвеніе, насколько устойчиве его бодрость и дятельность, если у него работа молодетъ и крпнетъ посредствомъ работы! Даже малое становится великимъ подъ его творческой рукой, ибо онъ всегда иметъ при этомъ въ виду великое, которому онъ служитъ,— между тмъ какъ хлбный ученый видитъ даже въ великомъ только малое. Не то, что длается, а то какъ обращается человкъ съ тмъ, что онъ длаетъ, отличаетъ философскій умъ отъ другихъ. Гд бы онъ ни находился и дйствовалъ, онъ всегда будетъ въ средоточіи цлаго, и какъ бы ни отдалялся онъ объектомъ своей дятельности отъ своихъ остальныхъ братьевъ, между ними все-таки существуютъ родство и близость, благодаря гармонически дйствующему разуму, онъ встрчается съ ними везд, гд находятъ другъ друга вс свтлыя головы.
Продолжать ли мн, мм. гг., это изображеніе, или могу я надяться, что вы уже ршили, какую изъ двухъ картинъ, нарисованныхъ мною, желательно вамъ взять въ образецъ? Отъ вашего выбора будетъ зависть — рекомендовать ли вамъ занятіе всеобщею исторіею, или освободить васъ отъ него. Я имю дло только со второго рода работой, ибо при стремленіи посвятить себя первой, наука слишкомъ отдалилась бы отъ своей высшей конечной цли и искупила бы маленькій выигрышъ слишкомъ крупною жертвой.
Согласившись теперь съ вами насчетъ точки зрнія, съ которой должно опредлять цнность науки, я могу подойти къ самому понятію всеобщей исторіи — предмету настоящей лекціи.
Открытія, сдланныя нашими европейскими мореплавателями въ отдаленныхъ моряхъ и на далекихъ берегахъ, даютъ намъ столько же поучительное, сколько занимательное зрлище. Благодаря имъ, народы, расположенные вокругъ насъ и стоящіе на разнообразнйшихъ ступеняхъ образованія, представляются намъ какъ бы дтьми различнаго возраста, собравшимися вокругъ взрослаго человка, они напоминаютъ ему, чмъ онъ самъ былъ нкогда и откуда онъ вышелъ. Кажется, будто чьято мудрая рука сохранила для насъ эти грубыя племена до того момента, когда мы въ нашей собственной культур уйдемъ достаточно впередъ для того, чтобы изъ этого открытія сдлать полезное примненіе къ намъ самимъ и по этому зеркалу снова возстановить утраченное начало нашего рода. Но какъ печально и унизительно представленіе, которое эти народы даютъ намъ о нашемъ дтств! А между тмъ, эта ступень — уже не первая, на которой мы встрчаемъ ихъ. Человкъ началъ свое существованіе еще плачевне. Эти племена являются передъ нами уже какъ народы, какъ политическія тла, но человку пришлось еще сперва употреблять невроятныя усилія, чтобы организоваться въ политическое общество.
Что же разсказываютъ намъ путешественники объ этихъ дикаряхъ? Многіе находили ихъ незнакомыми съ необходимйшими искусствами, безъ желза, безъ плуга, иногда даже безъ употребленія огня. Иные еще боролись съ дикими зврями за пищу и жилище, у многихъ языкъ еще едва начиналъ переходить отъ звуковъ животнаго къ членораздльнымъ человческимъ. Здсь не существовало и самой простой связи брака, тамъ не имли никакого понятія о собственности, тутъ вялая неразвитая душа не имла силы даже удержать въ себ т явленія, которыя, однако, переживались ею ежедневно, такъ напримръ иные дикари кидали ложе, на которомъ они провели ночь сегодня, ибо имъ въ голову не приходило, что завтра снова надо будетъ лечь спать. Зато война существовала у всхъ, и мясо побжденнаго врага нердко составляло награду побдителя. У другихъ племенъ, которыя, ознакомившись съ разными житейскими удобствами, уже поднялись на боле высокую ступень образованности, ужасающую картину представляли рабство и деспотизмъ. Тутъ африканскій деспотъ продавалъ своихъ подданныхъ за стаканъ водки, здсь ихъ умерщвляли на его могил для того, чтобы они служили ему въ загробномъ мір. Въ одномъ мст набожное простодушіе падаетъ ницъ предъ смшнымъ фетишемъ, въ другомъ — предъ страшнымъ чудовищемъ, человкъ рисуетъ себя въ своихъ богахъ. Насколько тамъ пригнетенъ онъ рабствомъ, глупостью и суевріемъ, настолько же длаетъ его здсь несчастнымъ другая крайность беззаконной свободы. Всегда готовый для нападенія и защиты, пугаемый малйшимъ шумомъ, дикарь робко напрягаетъ свой слухъ къ окружающей его пустын, все новое для него врагъ, и горе чужеземцу, выброшенному бурею на берегъ! Ни одинъ привтливый очагъ не задымится передъ нимъ, никакое милое гостепріимство не порадуетъ его. Но даже и тамъ, гд человкъ постепенно поднялся отъ своей враждебной отчужденности до жизни въ обществ, отъ нужды и лишеній до благосостоянія, отъ боязни до радостнаго спокойствія — даже и тамъ, какимъ безпорядочнымъ и дикимъ представляется онъ нашимъ глазамъ! Грубый вкусъ его ищетъ веселья въ опьяненіи, красоты въ уродованіи, славы въ безсмысленныхъ крайностяхъ, сама добродтель его вызываетъ въ насъ ужасъ, и то, что онъ называетъ своимъ блаженствомъ, можетъ доставить намъ только отвращеніе или состраданіе
Таковы были мы. Не многимъ лучше нашли насъ Цезарь и Тацитъ тысячу восемьсотъ лтъ назадъ.
Что мы теперь?— Позвольте мн на минуту остановиться на томъ вк, въ которомъ мы живемъ, на теперешнемъ вид міра, въ которомъ мы обитаемъ.
Человческое прилежаніе обработало этотъ міръ и побдило строптивую почву своимъ упорствомъ и умньемъ. Тутъ оно отняло у моря часть суши, тамъ надлило сухую землю водяными теченіями. Поясы и времена года перемшалъ человкъ между собой и нжныя растенія востока закалилъ для своего боле грубаго климата. Какъ перенесъ онъ Европу въ Вестъ-Индію и къ Южному Океану — точно такъ же воздвигнута имъ Азія въ Европ. Боле свтлое, чмъ прежде, небо привтливо разстилается теперь надъ лсами Германіи, которые разчистила и открыла для солнечныхъ лучей сильная человческая рука, а въ волнахъ Рейна отражаются виноградныя лозы Азіи. На его берегахъ возвышаются населенные города, въ которыхъ бодро кишатъ наслажденіе и трудъ. Здсь человкъ, въ мирномъ пользованіи своею собственностью, видитъ себя безопаснымъ среди милліона людей — онъ, которому нкогда не давала спать боязнь какого-нибудь единственнаго сосда. Равенство, утраченное имъ вслдствіе его вступленія въ общество, онъ снова пріобрлъ, благодаря мудрымъ законамъ. Отъ слпого гнета случая и нужды онъ бжалъ подъ боле кроткое господство общественныхъ договоровъ и отказался отъ свободы хищнаго звря, чтобы спасти боле благородную свободу человка. Благотворно отдлились одна отъ другой его заботы, распредлились отрасли его дятельности. Теперь уже не приковываетъ его повелительная необходимость къ плугу, и не отрываетъ уже его врагъ отъ плуга на поле битвы, для защиты отечества и домашняго очага. Руками земледльца онъ наполняетъ свои амбары, оружіемъ воина охраняетъ свои владнія. Законъ бдитъ надъ его собственностью — и за нимъ остается неоцненное право самому избирать себ свои обязанности.
Какое множество созданій искусства, сколько чудесъ прилежанія, какой яркій свтъ во всхъ областяхъ знанія съ тхъ поръ, какъ человкъ пересталъ безплодно тратить свои силы въ печальной самозащит,— съ тхъ поръ, какъ было предоставлено его собственной вол такъ или иначе справляться съ нуждой, вовсе уйти отъ которой онъ не можетъ,— съ тхъ поръ, какъ онъ пріобрлъ драгоцнное право свободно распоряжаться своими способностями и слдовать влеченію своего духа! Какая живая дятельность всюду съ тхъ поръ, какъ размножившіяся потребности придали новыя крылья человческой изобртательности и открыли новыя дороги прилежанію!.. Разрушены стны, разъединявшія во враждебномъ эгоизм государства и народы. Вс мыслящія головы соединяетъ въ настоящее время между собою космополитическая связь, и духъ новаго Галилея и новаго Эразма можетъ быть теперь уже освщаемъ всмъ свтомъ ихъ вка.
Посл того какъ законы снизошли къ слабости природы человка, и человкъ охотно пошелъ навстрчу законамъ. Съ ними онъ сдлался мягче, точно такъ же какъ до тхъ поръ дичалъ съ ними, вслдъ за ихъ варварскими наказаніями постепенно пришли въ забвеніе его варварскія преступленія. Великій шагъ къ облагороженію сдланъ тмъ, что законы добродтельны, хотя сами люди и не достигли еще этого. Гд человкъ освобождается отъ обязанностей принудительныхъ, тамъ беретъ его въ свою власть общественная нравственность. Кого не пугаетъ никакое наказаніе и не обуздываетъ совсть, того сдерживаютъ теперь въ границахъ законы приличія и чести.
Правда, и въ нашъ вкъ проникли нкоторые варварскіе остатки предыдущихъ — порожденія случая и насилія, которыхъ не слдовало бы увковчивать вку разума. Но сколько цлесообразности придалъ человческій умъ и этому варварскому наслдію древнихъ и среднихъ вковъ! Какимъ безвреднымъ, даже полезнымъ, часто длалъ онъ то, что ниспровергнуть еще не ршался! На грубой почв ленной анархіи воздвигнула Германія систему своей политической и церковной свободы. Призракъ римскаго императора, уцлвшій по сю сторону Апеннинъ, въ настоящее время для міра безконечно благовидне своего страшнаго первообраза въ древнемъ Рим, потому что онъ поддерживаетъ полезную государственную систему единогласіемъ, тогда какъ тотъ сковывалъ дятельнйшія человческія силы въ рабскомъ единообразіи. Даже и въ нашей религіи — какъ ни обезображена она обманщиками, передавшими намъ ее — даже въ ней кто можетъ не признать облагораживающее вліяніе лучшей философіи? За нашими Лейбницами и Локками такая же заслуга относительно догмата и морали христіанства, какая за кистью Рафаэля и Корреджіо относительно священной исторіи.
Наконецъ наши государства — какъ тсно, съ какимъ искусствомъ связаны они другъ съ другомъ! Насколько эта связь прочне вслдствіе благотворной силы нужды, чмъ въ прежнее время — силою торжественнйшихъ договоровъ! Миръ охраняется теперь вчно вооруженною войною, и себялюбіе всякаго государства заставляетъ его быть стражемъ благоденствія всхъ остальныхъ. Общество европейскихъ государствъ представляется обратившимся въ одну огромную семью. Члены ея могутъ враждовать между собою, но — надо надяться — лишились уже возможности терзать на части и пожирать другъ друга.
Какія противоположныя картины! Кому придетъ въ голову усмотрть въ утонченномъ европейц 18-го столтія только ушедшаго далеко впередъ брата новаго канадійца, древняго кельта? Вс эти усовершенствованія, опыты, вс эти созданія разума насадились и развились въ человк на пространств немногихъ тысячелтій, вс эти чудеса искусства, эти исполинскіе продукты прилежанія вызваны изъ него наружу. Что же дало жизнь первымъ, что вызвало вторыя? Какія обстоятельства пережилъ человкъ, пока отъ той крайности онъ не дошелъ до этой, пока изъ состоянія дикаго обитателя пещеры онъ не поднялся на ступень умнаго мыслителя, образованнаго человка общества?— На этотъ вопросъ даетъ намъ отвтъ всеобщая исторія.
Неизмримо различнымъ представляется намъ одинъ и тотъ же народъ въ одной и той же мстности, когда мы знакомимся съ нимъ въ разныя времена! Не мене поразительно различіе, усматриваемое нами въ поколніи одновременномъ, но разсянномъ по различнымъ странамъ. Какое разнообразіе въ обычаяхъ, государственномъ устройств и нравахъ! Какое быстрое чередованіе тьмы и свта, анархіи и порядка, счастія и несчастія представляется намъ, когда мы видимъ человка даже въ маленькой части свта — Европ! Вотъ онъ, свободный на Темз и этой свободой обязанный только самому себ, въ одномъ мст онъ непобдимъ между своими Альпами, въ другомъ — неодолимъ среди своихъ искусственныхъ ркъ и болотъ. На берегахъ Вислы человкъ безсиленъ и жалокъ вслдствіи своей вражды съ другими, по ту сторону Пиринеевъ онъ немощенъ и жалокъ вслдствіе своего спокойствія. Зажиточенъ и благословенъ судьбой человкъ въ Амстердам безъ жатвы на поляхъ, бденъ и несчастенъ онъ въ остающемся безъ всякаго воздлываніе раю береговъ Эбро. Вотъ два отдаленныхъ другъ отъ друга народа, раздленные океаномъ и соединенные, какъ сосди, взаимными потребностями, прилежаніемъ и политическими узами, а въ другомъ мст обитатели берега одной и той же рки, неизмримо разъединенные различнымъ богослуженіемъ! Что перенесло власть Испаніи черезъ Атлантическій океанъ въ сердце Америки, тогда какъ она не перешла даже черезъ Таго и Гвадіану? Благодаря чему столько престоловъ уцлло въ Италіи и Германіи, а вс, за исключеніемъ одного, исчезли во Франціи?— Этотъ вопросъ ршаетъ всеобщая исторія.
Даже то обстоятельство, что мы съ вами сошлись въ настоящую минуту здсь, сошлись, стоя на этой ступени національной культуры, съ этимъ языкомъ, этими нравами, этими гражданскими преимуществами, этимъ количествомъ свободы совсти — даже оно есть, можетъ быть, результатъ всхъ предшествовавшихъ міровыхъ событій, по крайней мр, для объясненія этого единственнаго момента понадобилась бы вся всемірная исторія. Для того, чтобы мы сошлись здсь, какъ христіане, надо было, чтобы эта религія, подготовленная безчисленными переворотами, вышла изъ еврейства, надо было ей найти римское государство именно такимъ, какимъ она нашла его, чтобы быстро и побдоносно распространиться по міру и, наконецъ, даже взойти на тронъ цезарей. Наши грубые предки въ Тюрингенскихъ лсахъ, чтобы принять вру франковъ, должны были сперва подчиниться ихъ господству. Духовенству для того, чтобы злоупотребить своимъ значеніемъ и превратить свою мирную силу совсти въ свтскій мечъ, надо было найти соблазнъ и содйствіе въ своихъ постоянно возраставшихъ богатствахъ, невжеств народовъ и слабости государей. Понадобилось, чтобы іерархія, въ лиц Григорія и Иннокентія, обрушила вс ужасы на человческій родъ, для того, чтобы безграничная испорченность нравовъ и вопіющій скандалъ церковнаго деспотизма побудили неустрашимаго августинскаго монаха дать знакъ къ отпаденію и вырвать изъ рукъ римскаго іерарха половину Европы,— этому нужно было совершиться, чтобы мы могли сойтись здсь, какъ христіане-протестанты. Для того, чтобы это сдлалось, нужно было оружію нашихъ государей заставить Карла V ршиться на заключеніе религіознаго мира, Густаву-Адольфу отомстить за нарушеніе этого мира, новому договору установить миръ на рядъ столтій. Для того, чтобы стали процвтать ремесла, торговля, искусство, чтобы государство начало чтить земледльца, и въ благотворномъ среднемъ сословіи, создател всей нашей культуры, созрло прочное счастье для человчества,— нужно было городамъ Италіи и Германіи подняться, отворить свои ворота прилежному труду, разбить оковы крпостного права, вырвать судейскую власть изъ рукъ невжественныхъ тирановъ и съ помощью воинственной Ганзы добыть себ уваженіе и почетъ. Нужно было, чтобы германскіе императоры обезсилли въ столтнихъ войнахъ съ папами, со своими вассалами, съ завистливыми сосдями, чтобы Европа сбросила съ себя въ могилы Азіи опасный избытокъ своего населенія и строптивое ленное дворянство, убило свой мятежническій духъ разбойничьимъ калачнымъ правомъ, римскими походами и походами ко св. мстамъ — все это для того, чтобы дикій хаосъ разсялся, и враждующія силы успокоились въ блаженномъ равновсіи, цною котораго является нашъ теперешній досугъ. Для освобожденія нашего духа изъ того невжества, въ которомъ держалъ его скованнымъ свтскій и церковный гнетъ, нужно было сменамъ учености, долго подавлявшимся ея бшенными гонителями, снова пустить ростки, и просвщенному Али-Мамуну вознаградить науку за то, что было грабительски похищено у нея Омаромъ. Невыносимыя бдствія, порожденныя варварствомъ, понадобились для того, чтобы привести нашихъ предковъ отъ кроваваго ‘суда Божьяго’ къ гуманному суду человка, опустошительныя моровыя болзни — для возвращенія сбившейся съ надлежащаго пути медицины къ изученію законовъ природы, праздности монаховъ надо было издалека приготовить возмездіе за зло, причиненное ихъ дятельностью, и свтскому прилежанію въ монастыряхъ сохранить до эпохи книгопечатанія полуразрушенные остатки вка Августа. Для того, чтобы ученость нашла путь къ человческому сердцу и заслужила себ имя воспитательницы человка, надо было, чтобы подавленный духъ сверныхъ варваровъ поднялся и окрпъ въ знакомств съ греческими и римскими образцами и чтобы наука заключила союзъ съ музами и граціями… И разв Греція имла бы укидида, Платона, Аристотеля, разв явились бы въ Рим Горацій, Цицеронъ, Виргилій, Ливій, если бы оба эти государства не достигли той высокой ступени политическаго благосостоянія, на которой мы видимъ ихъ, однимъ словомъ — если бы этому не предшествовала вся ихъ исторія? Сколькимъ изобртеніямъ, открытіямъ, государственнымъ и церковнымъ переворотамъ надо было совершиться совокупно, чтобы дать возможность этимъ новымъ, еще нжнымъ зародышамъ науки и искусства вырости и распространиться. Сколько войнъ, сколько договоровъ и союзовъ понадобилось для того, чтобы привести, наконецъ, Европу къ принципу мира, который одинъ дозволяетъ какъ государствамъ, такъ и гражданамъ обращать вниманіе на самихъ себя и направлять свои силы къ разумной цли!
Даже въ повседневнйшихъ отправленіяхъ гражданской жизни не можемъ мы не быть должниками предыдущихъ столтій, самые разнообразные періоды исторіи человчества платятъ такую же дань нашей теперешней культур, Какая приносится нашей роскоши отдаленнйшими отъ насъ частями свта. Разв платья, въ которыя мы одваемся, приправы въ нашихъ кушаньяхъ и цны, платимыя нами за нихъ, многія изъ нашихъ цлебныхъ средствъ и столько же новыхъ орудій нашей пагубы — разв все это было бы возможно безъ Колумба, открывшаго Америку, безъ Васко ли Гама, объхавшаго Африку?
Такимъ образомъ, тянется цлая цпь событій отъ настоящей минуты до начала человческаго рода, которыя соединяются одно съ другимъ, какъ причина и дйствіе. Вполн и во всемъ количеств можетъ обозрть ихъ только безконечный разумъ, человку поставлены боле тсные предлы.— I. Безчисленное множество этихъ событій или не нашло себ никакихъ свидтелей и наблюдателей между людьми, или они не оставили посл себя явственныхъ слдовъ. Сюда относятся вс т, которые предшествовали самому человческому роду и изобртенію законовъ. Источникъ всякой исторіи — традиція, а органъ традиціи — языкъ. Вся эпоха до языка, какъ ни богата она послдствіями для міра,— для всемірной исторіи погибла.— II. Но и посл того, какъ былъ изобртенъ языкъ и тмъ доставлена возможность выражать словомъ случившееся и передавать его дальше, передачаэта вначал совершалась только ненадежнымъ и сбивчивымъ путемъ ходятъ. Изъ устъ въ уста сообщалось подобное событіе однимъ поколніемъ другому, и вмст съ этимъ измненіемъ среды, въ которую проникала легенда, измнялось и ея содержаніе. Поэтому живая традиція или устная сага — для исторіи весьма ненадежный источникъ, поэтому и вс событія до введенія въ употребленіе письменъ тоже почти что погибли для всемірной исторіи.— III. Но и сами письмена не вчны, безчисленное количество памятниковъ древности разрушено временемъ и случаемъ, и лишь немногіе остатки уцлли отъ первыхъ вковъ до эпохи книгопечатанія. Большая часть, со всми разъясненіями, которыя мы могли бы найти въ ней, для всемірной исторіи утрачена.— IV. Между тмъ, наконецъ, изъ немногаго, что пощажено временемъ, значительнйшее число изуродовали или сдлали неузнаваемымъ пристрастіе, неразуміе, а часто и высокая творческая индивидуальность описывавшихъ событія. Недовріе рождается въ насъ при чтеніи древнйшаго историческаго памятника, и мы не разстаемся съ нимъ даже сидя надъ лтописью ныншняго времени. Если ужъ при событіи, случившемся только сегодня, и среди людей, съ которыми мы живемъ, и въ город, гд мы обитаемъ, намъ, выслушивая свидтелей его, только съ трудомъ удается извлечь истину изъ противорчивыхъ указаній,— то съ какою же увренностью можемъ мы относиться къ націямъ и временамъ, которыя отдалены отъ насъ своими бытовыми особенностями еще больше, чмъ рядомъ тысячелтій?— Незначительное число фактовъ, остающееся посл всхъ сдланныхъ нами оговорокъ, составляетъ матеріалъ исторіи въ самомъ широкомъ ея значеніи. Что же и какая часть этого историческаго матеріала принадлежитъ всемірной исторіи?
Изъ всего количества этихъ событій историкъ ставитъ на первое мсто т, которыя имли существенное, неоспоримое и легкопрослдимое вліяніе на ныншнее положеніе міра и на образъ жизни нын существующаго поколнія. Отношеніе того или другого историческаго момента къ группировк міровыхъ событій и явленій въ современную историку эпоху есть именно то, что должно имть въ виду, чтобы собирать матеріалы для всемірной исторіи. Всемірная исторія исходитъ такимъ образомъ изъ принципа, прямо противоположнаго началу міра. Дйствительный ходъ событій направленъ отъ перваго происхожденія вещей къ тому положенію, въ которомъ он находятся въ новйшее время, историкъ подымается вверхъ отъ новйшаго времени къ днямъ перваго происхожденія вещей. Когда отъ текущаго года и столтія онъ мысленно восходитъ къ ближайшему предшествовавшему, и между событіями этого послдняго отмчаетъ себ т, которыя даютъ разъясненія касательно непосредственно слдовавшихъ за ними,— когда онъ шагъ за шагомъ совершилъ этотъ путь до начала — не міра, ибо туда не приведетъ его никакой указатель — а появленія памятниковъ,— тогда отъ него зависитъ сдлать поворотъ назадъ на пройденной дорог и, имя руководящею нитью прежде замченные имъ факты, безпрепятственно и легко спуститься отъ начала памятниковъ до новйшаго столтія. Вотъ всемірная исторія, которую мы имемъ и которая будетъ изложена вамъ въ моихъ чтеніяхъ.
Такъ какъ всемірная исторія н
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека