ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
КНИГА ПЕРВАЯ.
КНИГА ПЕРВАЯ.
История Тридцатилетней войны, Шиллер Фридрих, Год: 1793
Время на прочтение: 16 минут(ы)
Собраніе сочиненій Шиллера въ перевод русскихъ писателей. Подъ ред. С. А. Венгерова. Томъ IV. С.-Пб., 1902
Исторія Тридцатилтней войны. Переводъ А. Г. Горнфельда
Съ начала религіозной войны въ Германіи вплоть до Мюнстерскаго мира въ политическомъ мір Европы едвали можно указать какое либо значительное и выдающееся событіе, въ которомъ важнйшее участіе не принадлежало бы реформаціи. Вс міровыя событія, относящіяся къ этой зпох, находятся въ связи съ религіозной реформой или даже ведутъ свое начало отъ нея, и не было ни одного большого или малаго государства, которое въ большей или меньшей степени, косвенно или непосредственно не испытало бы на себ ея вліянія.
Почти все употребленіе, какое испанскій домъ длалъ изъ своихъ громадныхъ политическихъ силъ, было направлено противъ новыхъ воззрній или ихъ приверженцевъ. Реформація была причиной междуусобія, которое потрясало основы Франціи въ продолженіе четырехъ бурныхъ правленій, внесло иноземное оружіе въ самыя ндра этой страны и въ теченіе цлаго полувку длало ее ареной прискорбнйшаго разложенія. Реформація сдлала испанское иго невыносимымъ для нидерландцевъ и пробудила въ этомъ народ стремленіе и смлость сбросить его съ себя, а также въ значительной степени дала ему и силы для этого подвига. Все злое, что предпринималъ Филиппъ II противъ королевы англійской Елизаветы, было местью за то, что она защищала отъ него его протестантскихъ подданныхъ и стала во глав религіозной партіи, которую омъ стремился стереть съ лица земли. Церковный расколъ имлъ въ Германіи слдствіемъ продолжительный политическій разрывъ, который, правда, отдалъ эту страну въ жертву вковой смут, но зато воздвигъ непреодолимый оплотъ противъ надвигавшагося на нее политическаго угнетенія. Реформація была одной изъ важнйшихъ причинъ, по которымъ сверныя державы, Данія и Швеція, впервые вошли въ систему европейскихъ государствъ, такъ какъ союзъ протестантскихъ государствъ былъ усиленъ ихъ участіемъ и такъ какъ союзъ этотъ сталъ необходимъ для нихъ самихъ. Государства, ране едва существовавшія другъ для друга, подъ вліяніемъ реформаціи стали тсно сближаться между собою и начали объединяться въ новой политической симпатіи. Подобно тому какъ граждане вслдствіе реформаціи стали въ новыя отношенія къ своимъ согражданамъ, а повелители къ своимъ подданнымъ, такъ стали въ новыя взаимоотношенія и цлыя государства. Правда, страшно и тяжко было первое проявленіе этой всеобщей политической симпатіи — опустошительная тридцатилтняя война, которая отъ глубины Богемскаго лса до устья Шельды, отъ береговъ По до прибрежья Балтійскаго моря длала безлюдными цлыя страны, истребляла жатвы, обращала въ пепелъ города и деревни, война, въ которой нашли гибель многія тысячи воиновъ, которая на цлую половину столтія погасила вспыхнувшую въ Германіи искру культуры и едва зародившіеся добрые нравы возвратила къ прежней варварской дикости. Но свободная и непорабощенная вышла Европа изъ этой страшной войны, въ которой она впервые познала себя какъ цлокупную общину государствъ, и одного этого взаимнаго участія государствъ, впервые зародившагося, собственно, въ эту войну, было бы достаточно, чтобы примирить гуманнаго всечеловка съ ея ужасами. Рука прилежанія незамтно загладила вс пагубные слды этой войны, но благодянія, сопровождавшія ее, остались вовки вковъ. Та самая всеобщая симпатія государствъ, которая сообщила толчокъ въ Богеміи цлой половин Европы, охраняетъ теперь миръ, положившій конецъ этой войн. Подобно тому, какъ пламя опустошенія, вырвавшись изъ ндръ Богеміи, Моравіи и Австріи,— охватило Германію, Францію, половину Европы, точно такъ же факелъ культуры, зажженный въ послднихъ государствахъ, освтитъ эти страны.
Все это было дломъ религіи. Она одна могла сдлать возможнымъ случившееся, но все это было сдлано далеко не для нея и совсмъ не изъ-за нея. Если бы вскор не присоединились къ ней частные интересы и государственная выгода, то никогда голосъ богослововъ и народа не встртилбы въ государяхъ такой готовности, никогда новое ученіе не нашло-бы столь многочисленныхъ, столь мужественныхъ и стойкихъ поборниковъ. Наибольшая доля участія въ церковномъ переворот принадлежитъ безспорно всепобждающей мощи истины или того, что смшивали съ истиной. Злоупотребленія старой церкви, безсмыслица многихъ ея ученій, неумренность ея требованій несомннно должны были возмутить душу, уже охваченную чаяніемъ лучшаго свта, должны были склонить ее къ новой вр. Прелесть независимости, разсчетъ на богатую добычу отъ церковныхъ имуществъ должны были стать для государей соблазномъ перемнить вру и въ немалой степени усилить въ нихъ всъ внутренняго убжденія, но лишь соображенія политическія могли понудить ихъ къ этому. Если-бы Карлъ V, чрезмрно упоенный своимъ счастьемъ, не позволилъ себ наложить руку на политическую свободу нмецкихъ сословій, то едва-ли протестантскій союзъ всталъ бы съ оружіемъ въ рукахъ на защиту религіозной свободы. Если-бы не властолюбіе Гизовъ, едва ли кальвинистамъ во Франціи пришлось-бы видть Конде или Колиньи своими главами, если-бы не требованіе десятаго и двадцатаго пфенига, св. престолъ никогда не потерялъ бы Соединенныхъ Нидерландовъ. Государи воевали для самозащиты или ради увеличенія своихъ владній, религіозный энтузіазмъ набиралъ имъ арміи и открывалъ имъ сокровищницы ихъ народовъ. Масса, въ тхъ рдкихъ случаяхъ, когда ее собирала подъ ихъ знамена не просто надежда на добычу, врила, что проливаетъ кровь за истину, на самомъ дл она проливала ее изъ за выгоды государей.
И счастье для народовъ, что на этотъ разъ выгода государей шла рука объ руку съ ихъ выгодой. Лишь этому случайному обстоятельству обязаны они своимъ освобожденіемъ отъ папства. Счастье государей, что ихъ подданный, сражаясь за ихъ интересы, тмъ самымъ боролся и за свои. Въ эпоху, о которой идетъ рчь, въ Европ не было государя на столько самодержавнаго, чтобы онъ, преслдуя свои политическія цли, имлъ возможность не считаться съ доброй волей своихъ подданныхъ. А между тмъ, какъ трудно было склонить эту добрую волю народовъ къ своимъ политическимъ цлямъ и привести ее въ дйствіе. Убдительнйшія доказательства, заимствованныя изъ области государственныхъ соображеній, оставляютъ подданнаго холоднымъ, онъ рдко понимаетъ ихъ и еще рже интересуется ими. Въ этомъ случа умлому политику остается одно: связать интересы кабинета съ какими либо иными интересами, боле близкими народу, и если такихъ интересовъ нтъ на-лицо, то создать ихъ.
Въ такомъ именно положеніи находилось большинство государей, вставшихъ на защиту реформаціи. По своеобразному стеченію обстоятельствъ, церковный расколъ совпалъ съ двумя политическими явленіями, безъ которыхъ ему, вроятно, пришлось бы принять совсмъ иное направленіе.
Это были: неожиданно возросшее могущество австрійскаго дома, ставшее угрозой для европейской свободы, и ревностная преданность этого дома старой религіи. Первое возбудило государей, второе вооружило ихъ народы.
Освобожденіе отъ чуждой юрисдикціи въ ихъ государствахъ, пріобртеніе высшей власти въ длахъ духовныхъ, сокращеніе постояннаго отлива денегъ въ Римъ, разсчетъ на богатую добычу отъ духовныхъ имуществъ,— таковы были выгоды, одинаково соблазнительныя для всякаго государя, почему, можно спросить, не подйствовали он такимъ же образомъ на государей австрійскаго дома? Что мшало атому дому, а особенно нмецкой линіи его, обратить вниманіе на настоятельныя требованія столь многихъ своихъ подданныхъ и по примру другихъ улучшить свое положеніе на счетъ беззащитнаго духовенства? Едва-ли вроятно, что убжденіе въ непогршимости римской церкви играло въ набожной стойкости этого дома большую роль, чмъ та, которую убжденіе въ противоположномъ съиграло въ отпаденіи протестантскихъ государей. Много побудительныхъ причинъ соединилось для того, чтобы сдлать австрійскихъ государей опорой папства. Испанія и Италія, откуда австрійская держава черпала значительную долю своей мощи, были преданы папскому престолу съ слпымъ повиновеніемъ, которое особенно отличало испанцевъ еще во времена готскаго владычества. Ничтожнйшее сближеніе съ ненавистными ученіями Лютера и Кальвина должно было невозвратимо оторвать отъ повелителя Испаніи сердца его подданныхъ, разрывъ съ папствомъ могъ ему стоить этого королевства. Испанскій король долженъ былъ оставаться католическимъ государемъ или сойти съ трона. То же самое обязательство возлагали на него и итальянскія владнія, къ которымъ онъ, пожалуй, вынужденъ былъ относиться еще боле осторожно, чмъ къ своимъ испанцамъ, потому что они гораздо мене терпливо сносили иноземное иго и очень легко могли свергнуть его съ себя. Къ послднему присоединялось то обстоятельство, что въ этихъ странахъ Франція являлась его соперникомъ и папа сосдомъ — достаточно важныя препятствія объявить себя сторонникомъ партіи, стремившейся къ уничтоженію авторитета папы, достаточно важныя основанія связать себя съ послднимъ дятельнйшею преданностью старой религіи.
Эти общія причины, которыя должны были имть одинаковое значеніе для каждаго испанскаго монарха, находили у каждаго поддержку еще въ особыхъ мотивахъ. Карлъ V имлъ въ Италіи опаснаго соперника въ лиц короля французскаго, которому эта страна бросилась-бы въ объятія въ тотъ самый моментъ, какъ Карлъ былъ-бы заподозрнъ въ склонности къ ереси. Т именно проекты, которые Карлъ преслдовалъ съ особеннымъ жаромъ, могли возбудить недовріе въ католикахъ и пререканія съ церковью. Когда Карлу V пришлось выбирать между обими религіозными партіями, новая вра не успла еще пріобрсти его уваженіе, къ тому-же тогда были еще довольно основательны надежды на полюбовное примиреніе церквей. Въ его сын и наслдник Филипп II монашеское воспитаніе въ соединеніи съ деспотическимъ, мрачнымъ характеромъ выросло въ непримиримую ненависть ко всякимъ новшествамъ въ длахъ религіи, что едва-ли могло быть смягчено тмъ обстоятельствомъ, что его злйшіе политическіе противники были въ то же время врагами его религіи. Такъ какъ его европейскія владнія, разсянныя среди столь многихъ чужихъ государствъ, были повсюду открыты воздйствію чужихъ воззрній, то онъ, разумется, не могъ смотрть равнодушно на успхи реформаціи въ другихъ странахъ, и его ближайшіе государственные интересы заставляли его стать на сторону старой церкви, для того, чтобы заглушить самые источники еретической заразы. Такимъ образомъ естественный ходъ вещей ставилъ этого государя во глав католичества и союза, заключеннаго папистами противъ сторонниковъ нововведеній. То, что соблюдалось во время долгихъ и дятельныхъ правленій Карла V и Филиппа II, осталось закономъ и для слдующихъ, и чмъ боле усиливался расколъ въ лон церкви, тмъ крпче должна была Испанія держаться католицизма.
Нмецкая линія австрійскаго дома была какъ будто свободне, но если многія изъ этихъ препятствій были для нея не существенны, то ее связывали другія отношенія. Корона священной римской имперіи, совершенно немыслимая на протестант (ибо какъ могъ отступникъ отъ римской церкви носить римскую императорскую корону?), связывала преемника Фердинанда I съ папскимъ престоломъ, самъ Фердинандъ по религіознымъ соображеніямъ былъ искренно преданъ этому престолу. Къ тому-же нмецко-австрійскіе государи не были достаточно сильны, чтобы обойтись безъ испанской поддержки, которой они неминуемо лишились бы, благопріятствуя новой религіи. Съ другой стороны, ихъ императорскій санъ заставлялъ ихъ встать на защиту нмецкой имперской системы, которая была основой ихъ сана и которую стремилась разрушить протестантская половина имперіи. Если прибавить къ этому равнодушіе протестантовъ къ стоненному положенію императоровъ и къ общимъ опасностямъ имперіи, ихъ насильственное вмшательство въ мірскіе интересы церкви и ихъ враждебное поведеніе тамъ, гд они чувствовали себя сильне, то легко понять, какимъ образомъ взаимодйствіе столь многихъ причинъ удержало императоровъ на сторон папства и какъ ихъ собственные интересы должны были вполн отождествиться съ интересами католической религіи. Такъ какъ, быть можетъ, вся судьба этой религіи зависла отъ ршенія, принятаго австрійскимъ домомъ, то вся Европа должна была смотрть на государей австрійскихъ, какъ на столповъ папства. Ненависть протестантовъ къ послднему обратилась поэтому единодушно противъ Австріи и понемногу смшала защитника съ дломъ, которое онъ защищалъ.
А между тмъ этотъ самый австрійскій домъ, непримиримый противникъ реформаціи, своими честолюбивыми замыслами, находившими поддержку въ его громадной сил, сталъ грозить политической свобод европейскихъ государствъ, а особенно нмецкихъ чиновъ. Это обстоятельство должно было возбудить въ нихъ тревогу и обратить вниманіе на самозащиту. Обычныхъ средствъ ни въ какомъ случа не могло хватить на борьбу съ столь грозной силой. Имъ пришлось потребовать отъ своихъ подданныхъ необычайнаго напряженія и,— такъ какъ и этого далеко не было достаточно — просить помощи у своихъ сосдей и при посредств союзовъ бороться сообща съ силой, противъ которой каждому изъ нихъ порознь не удалось-бы устоять.
Но важныя политическія соображенія, заставлявшія государей бороться съ успхами Австріи, были чужды ихъ подданнымъ. Лишь непосредственныя бдствія могутъ привести народъ въ движеніе, а дальновидная политика не можетъ ихъ выжидать. Трудно пришлось бы, стало быть, государямъ, если бы, на ихъ счастье, къ этому не присоединилась иная причина, охватившая народъ страстью и зажегшая въ немъ одушевленіе, которое могло быть направлено и противъ политической опасности, въ виду того, что и народу и государямъ предстояло бороться съ однимъ и тмъ-же. Этой причиной была открытая ненависть къ религіи, на защиту которой всталъ австрійскій домъ, фанатическая приверженность къ ученію, которое этотъ домъ старался искоренить огнемъ и мечемъ. Горяча была эта приверженность, неутолима эта ненависть, религіозный фанатизмъ боится самой отдаленной опасности, изступленіе никогда не разсчитываетъ, чмъ жертвуетъ. Чего не могла сдлать съ гражданами ршительная опасность, грозившая государству, то сдлало религіозное одушевленіе. Немного рукъ добровольно взялось бы за оружіе ради государства, изъ за интересовъ государя, ради вры хваталисьза мечъ купецъ, художникъ, земледлецъ. Ради государства или ради государя старались бы уклониться отъ самаго незначительнаго чрезвычайнаго налога, ради религіи отдавали свое добро и жизнь, вс свои земныя надежды. Утроенныя суммы стекались теперь въ государственную казну, утроенное количество войскъ выступало въ поле, и въ бшеномъ возбужденіи, охватившемъ вс сердца, вслдствіе близкой опасности грозящей религіи, подданный не чувствовалъ ни тягости, ни напряженія, подъ бременемъ которыхъ онъ склонился бы истощенный въ боле спокойномъ душевномъ состояніи. Боязнь испанской инквизиціи, вароломеевскихъ ночей открываютъ принцу Оранскому, адмиралу Колицьи, королев британской Елизавет, протестантскимъ государямъ Германіи въ ихъ народахъ источники содйствія, до сихъ поръ совершенно непостижимые.
Но и при большемъ напряженіи усилій едва ли удалось бы сдлать что нибудь съ державой, которая была сильне всякаго даже могущественнйшаго государя, взятаго въ отдльности. Между тмъ въ эпоху столь слабаго развитія политики лишь случайныя обстоятельства могли связать отдаленныя государства взаимопомощью. Различіе государственнаго устройства, законовъ, языка, нравовъ, національнаго характера, которое разбивало народы и страны на многочисленныя обособленныя единицы и точно раздляло ихъ непроходимой преградой, длая одно государство нечувствительнымъ къ тяжкому положенію другого, а то возбуждая въ немъ даже враждебное злорадство. Эта преграда была разрушена реформаціей. Отдльные граждане и цлыя государства стали воодушевляться боле живымъ и боле близкимъ имъ интересомъ, чмъ національная выгода или любовь къ отечеству, интересомъ, который оставался совершенно независимымъ отъ гражданскихъ отношеній. Этотъ интересъ могъ связывать многія и даже отдаленнйшія государства и могъ, съ другой стороны, отсутствовать у гражданъ того же государства. Такимъ образомъ, французскій кальвинистъ могъ имть съ женевскимъ, англійскимъ, нмецкимъ или голландскимъ протестантомъ точку соприкосновенія, которой у него не было съ его католическими согражданами. Поэтому, въ одномъ чрезвычайно важномъ отношеніи онъ, такъ сказать, переставалъ быть гражданиномъ отдльнаго государства, ограничивать свое вниманіе и участіе однимъ этимъ государствомъ. Его кругозоръ расширяется: онъ начинаетъ по судьб чуждыхъ странъ, держащихся одной съ нимъ вры, предвидть свою собственную судьбу и ихъ дло считать своимъ дломъ. Лишь теперь могли государи осмлиться представить дла иноземныя на обсужденіе собранія своихъ земскихъ чиновъ, теперь лишь могли они надяться найти въ нихъ вниманіе и быструю помощь. Эти чужія дла стали теперь своими, и единоврцу теперь охотно протягивали руку помощи, которой раньше не дождались бы ни сосдъ, ни тмъ боле далекій чужеземецъ. Теперь пфальцскій гражданинъ бросаетъ свою родину, чтобы сражаться противъ общаго религіознаго врага за своего французскаго единоврца. Французскій подданный, обнажая мечъ противъ родины, которая преслдуетъ его, умираетъ за свободу Голландіи. Теперь швейцарцы бьются противъ швейцарцевъ нмцы противъ нмцевъ, ршая на берегахъ Луары и Сены вопросы престолонаслдія во Франціи. Датчанинъ переходитъ черезъ Эйдеръ, шведъ переправляется черезъ Бельтъ, чтобы разбить цпи, въ которыхъ томится Германія.
Очень трудно сказать, что сталось бы съ реформаціей и съ свободой германской имперіи, если бы грозный австрійскій домъ не сталъ противъ нея. Но можно, кажется, считать доказаннымъ, что ничто не препятствовало австрійскимъ государямъ въ ихъ стремленіи къ всемірной монархіи, боле, чмъ упорная борьба, которую они вели съ новымъ міровоззрніемъ. Ни въ какомъ другомъ случа не удалось бы боле слабымъ государямъ добиться отъ своихъ подданныхъ столь необыкновенныхъ усилій, которыя они противопоставили австрійской держав, ни въ какомъ другомъ случа государствамъ не удалось бы соединиться противъ общаго врага.
Никогда могущество Австріи не было такъ велико, какъ посл побды Карла V при Мюльберг, гд онъ разбилъ нмцевъ. Казалось, что съ Шмалькальденскимъ союзомъ нмецкая свобода погибла на вки, но она воскресла въ Мориц Саксонскомъ, ея злйшемъ враг. Вс плоды побды при Мюльберг были потеряны на конгресс въ Пассау и на имперскомъ сейм въ Аугсбург, и вс мры, имющія цлью свтскій и духовный гнетъ, сводятся къ нулю мирными уступками.
Наэтомъ имперскомъ сейм въ Аугсбург Германія распалась на дв религіи и на дв политическія партіи, распалась лишь теперь, потому что лишь теперь это распаденіе было узаконено. До сихъ поръ на протестантовъ смотрли, какъ на простыхъ мятежниковъ, теперь ршили относиться къ нимъ, какъ къ братьямъ, не потому, чтобы ихъ признали таковыми, но потому-что были къ этому принуждены. Аугсбургское исповданіе могло теперь (стоять наравн съ католической религіей, пользуясь, однако, лишь временнымъ равноправіемъ въ качеств терпимой сосдки. Каждый свтскій имперскій чинъ получилъ право объявить религію, которую онъ самъ исповдывалъ, господствующей и единственной, въ своихъ владніяхъ и преслдовать свободное исповданіе всякой другой. Каждому подданному разршалось покинуть страну, гд его религія была угнетена. Такимъ образомъ, теперь лишь въ первый разъ добилось ученіе Лютера положительной санкціи и если оно пресмыкалось во прах гд нибудь въ Баваріи или Австріи, то могло зато найти утшеніе въ томъ, что оно царило въ Саксоніи и въ Тюрингіи. Но только го, сударь могъ ршить — какая религія допускается въ его владніяхъ и какая изгоняется изъ нихъ, о подданномъ, который на этомъ имперскомъ сейм не имлъ представителей, въ договор не позаботились. Лишь въ духовныхъ владніяхъ, гд католическая религія оставалась безусловно господствующей, было предоставлено протестантскимъ подданнымъ (которые уже были таковыми) свободное исповданіе ихъ вры, но и это было дано лишь въ вид личнаго общанія короля римскаго Фердинанда, заключившаго этотъ миръ,— общанія, которое, встртивъ противорчіе съ католической стороны, было внесено въ мирный трактатъ съ оговоркой объ этомъ противорчіи, и потому не получило никакой законной силы.
Впрочемъ, еслибы причиной общаго несогласія были только теоретическія воззрнія, — какъ равнодушно смотрли бы вс на это несогласіе. Но съ этими воззрніями были связаны богатства, саны, права,— обстоятельства, безконечно затруднявшія раздлъ. Изъ двухъ братьевъ, до сихъ поръ мирно владвшихъ отцовскимъ достояніемъ, одинъ покидалъ теперь отцовскій домъ,— являлась необходимость подлиться съ оставшимся братомъ. Отецъ не сдлалъ никакихъ распоряженій на случай этого раздла, потому что онъ не могъ ничего подобнаго предвидть. Богатства церкви были накоплены въ теченіе цлаго тысячелтія, составившись изъ добровольныхъ пожертвованій предковъ, и эти предки принадлежали уходящему въ такой же степени, какъ и остающемуся. Соединялось право наслдованія съ отцовскимъ домомъ или съ отцовской кровью? Пожертвованія были сдланы католической церкви, потому что тогда не было еще никакой другой, первенцу — потому что тогда онъ былъ единственнымъ сыномъ. Должно-ли было въ лон церкви признаваться право первородства, какъ въ дворянскихъ родахъ? Было-ли законно предпочтеніе, оказанное одной половин въ тотъ моментъ, когда другой еще не существовало? Могли-ли лютеране быть лишены пользованія достояніемъ, которое скоплялось отъ пожертвованій ихъ же предковъ,— лишены лишь потому, что въ эпоху пожертвованія еще не было никакой разницы между лютеранами и католиками? Об религіозныя партіи выступали другъ противъ друга въ этомъ спорномъ дл съ довольно основательными притязаніями, выступаютъ съ ними и до сихъ поръ, но доказать свою правоту было одинаково трудно и той и другой партіи. Право располагаетъ ршеніями только для такихъ случаевъ, какіе можно представить себ заране, и, быть можетъ, духовныя пожертвованія не принадлежатъ къ таковымъ,— не принадлежатъ, по крайней мр, тогда, когда связываютъ требованія жертвователей съ догматическими положеніями, мыслимоли связывать вковчное пожертвованіе съ измняющимся воззрніемъ?
Когда право безсильно ршить, ршаетъ сила, такъ было и въ этомъ случа. Одна часть удержала за собой то, чего у нея нельзя было отнять, другая защищала то, что имла. Вс епископства и аббатства, секуляризованныя до заключенія мира, остались протестантамъ, но паписты оградили себя оговоркой, что въ будущемъ секуляризацій больше не будетъ. Всякій владтель духовнаго учрежденія, непосредственно подчиненнаго имперіи,— курфюрстъ, епископъ или аббатъ теряетъ свои доходы и санъ, какъ только онъ отпадаетъ въ протестантство. Онъ обязанъ тотчасъ же сложить съ себя свое званіе, и капитулъ приступаетъ къ новымъ выборамъ, совершенно такъ же, какъ въ томъ случа, если бы мсто его освободилось вслдствіе его смерти. На этомъ священномъ якор духовной оговорки’, ставившемъ все земное существованіе духовнаго владтеля въ зависимость отъ его вроисповданія, держится до сихъ поръ вся католическая церковь Германіи — и Богъ знаетъ, что сталось бы съ ней, еслибы этотъ якорь не выдержалъ. ‘Духовная оговорка’ выдержала ожесточенное нападеніе протестантскихъ чиновъ, и хотя они въ конц концовъ включили ее въ мирный трактатъ, однако потребовали, чтобы было прямо присовокуплено, что соглашеніе обихъ партій по этому пункту не состоялось. Могла-ли такая прибавка имть для протестантской стороны боле обязательную силу, чмъ та, какую имло для католиковъ общаніе Фердинанда обезпечить свободу протестантскихъ подданныхъ въ духовныхъ владніяхъ. Такимъ образомъ въ мирномъ договор было два спорныхъ пункта, они и повели за собой войну.
Такъ обстояло дло съ свободой совсти и съ духовными владніями, въ такомъ же положеніи былъ вопросъ о правахъ и санахъ. Нмецкая имперская система была разсчитана на единую церковь, потому что другой не было, когда система создавалась. Въ церкви произошелъ расколъ, имперскій сеймъ распался на дв религіозныя партіи,— какъ могла имперская система покоиться отнын исключительно на одной изъ нихъ? Вс императоры до сихъ поръ были сынами римской церкви, потому что до сихъ поръ римская церковь въ Германіи не имла соперницъ. Но что собственно составляло сущность германскаго императора — связь съ Римомъ или сама Германія, находившая въ этомъ император свое воплощеніе? Между тмъ ко всей Германіи принадлежитъ также и ея протестантская половина, какимъ образомъ можетъ послдняя находить свое воплощеніе въ непрерывномъ ряд католическихъ императоровъ? Въ высшемъ имперскомъ суд нмецкіе чины сами судятъ себя, потому что изъ ихъ среды набираются судьи, смыслъ этого учрежденія заключается именно въ сознаніи, что чины сами себя судятъ, что они имютъ вс равную правоспособность, будетъ-ли это сознаніе полно, если судъ будетъ состоять изъ представителей одной только религіи? То, что въ моментъ основанія этого учрежденія въ Германіи царила единая религія, было случайностью, идея воспрепятствовать одному сословію угнетать на основаніи закона другое — была основной цлью учрежденія. Между тмъ цль эта, очевидно, не будетъ достигнута, если одной религіозной партіи будетъ принадлежать исключительное право судить другую,— можно-ли пожертвовать основной мыслью, если измнились лишь случайныя обстоятельства?— Лишь съ большимъ трудомъ добыли протестанты одно мсто въ верховномъ суд для представителей своего вроученія, но не могли добиться равновсія голосовъ. Императорской короной не былъ еще увнчанъ ни одинъ протестантскій государь.
Вообще какого мннія ни держаться о равенств, установленномъ религіознымъ миромъ въ Аугсбург между двумя нмецкими церквами, побдительницей была безспорно католическая. Все, что добилась лютеранская, было терпимость, все, что уступила католическая, было уступкою необходимости, но не справедливости. Здсь все еще не было мира между двумя равноправными силами, былъ договоръ между господиномъ и неукрощеннымъ мятежникомъ. Изъ этого принципа исходили, кажется, вс дйствія католической церкви по отношенію къ протестантской, исходятъ какъ будто и до сихъ поръ. Все еще считалось преступленіемъ перейти въ протестантство, ибо для духовнаго владтеля это влекло за собой тяжкія потери, опредленныя ‘духовной оговоркой’. И впослдствіи католическая церковь предпочитала лишь уступать гнету насилія, чмъ добровольно и по справедливости отказаться отъ маленькой выгоды, ибо всегда оставалась надежда отобрать отнятое назадъ, и всегда потеря была представляема лишь чмъ-то случайнымъ, а отказъ отъ притязанія, право признанное добровольно за протестантами, потрясало самыя основы католической церкви. Даже при заключеніи религіознаго мира этотъ принципъ оставался руководящей нитью. Вс уступки, сдланныя протестантамъ въ мирномъ договор, были сдланы съ оговорками. Все — такъ было прямо сказано въ акт — иметъ силу лишь до ближайшаго вселенскаго собора, который займется возсоединеніемъ обихъ церквей. Лишь тогда, когда эта послдняя попытка не увнчается успхомъ, получить безусловную силу религіозный миръ. Какъ ни малы были надежды на такое возсоединеніе, какъ ни мало заботились о немъ сами католики, выгода заключалась въ томъ, что значеніе мирнаго договора было ограничено хоть такой оговоркой.
Иткъ, этотъ религіозный миръ, который долженъ былъ навки затушить пламя междоусобія, былъ по существу лишь временной мрой, дломъ необходимости и уступкой насилію, онъ не былъ продиктованъ закономъ справедливости, не былъ плодомъ новыхъ идей о религіи и свобод совсти. Такого религіознаго мира не могли дать католики, и — сказать правду — до такого мира не доросли еще и протестанты. Они были далеки отъ того, чтобы выказать по отношенію къ католикамъ полную справедливость, они душили тамъ, гд могли, кальвинистовъ, которые, разумется, заслуживали терпимости, въ этомъ лучшемъ смысл, не боле остальныхъ, такъ какъ сами также далеки были отъ ея примненія. Для такого религіознаго мира не созрли еще т времена, и были слишкомъ еще спутаны умы. Какъ могла одна сторона требовать отъ другой того, что сама она была не въ состояніи дать? Все, что спасла или выиграла та или иная религіозная партія въ Аугсбургскомъ мир, было результатомъ ея силы, случайнаго взаимотношенія державъ во время заключенія мира. То, что было пріобртено силой, могло быть охраняемо только силой, стало быть, это политическое равновсіе должно было сохраняться и на будущее время — или же миръ терялъ силу. Мечемъ были намчены границы между обими церквами, мечъ долженъ былъ охранять ихъ и въ будущемъ — или горе сторон, ршившейся на мгновеніе положить оружіе! Страницы мирнаго трактата грозили теперь уже страшнымъ будущимъ покою Германіи.
Пока въ имперіи царила временная тишина, и непрочное согласіе какъ будто вновь объединило расторгнутыя части въ одно государственное цлое, такъ что на нкоторое время вновь возродилось чувство общаго благополучія. Но разрывъ коренился въ самыхъ ндрахъ, и моментъ, удобный для возстановленія согласія, промелькнулъ безвозвратно. Какъ ни точно, казалось, установлены правовыя границы обими сторонами, он, однако, подвергались весьма разнообразнымъ толкованіямъ. Въ разгар яростной борьбы договоръ опредлялъ для враждующихъ сторонъ лишь временное перемиріе, онъ прикрылъ пожаръ, но не погасилъ его, и неудовлетворенныя притязанія были равно удломъ обихъ партій. Католикамъ казалось, что они потеряли слишкомъ много, евангелистамъ — что они добыли слишкомъ мало. Об стороны искали исхода въ томъ, что, не имя возможности нарушить миръ, толковали. его согласно своимъ видамъ.
То самое могучее побужденіе, благодаря которому столь многіе протестантскіе государи склонились къ принятію ученія Лютера, а именно секуляризація духовныхъ имуществъ, осталось и посл заключенія мира въ той же сил, что и раньше, и вс подчиненныя учрежденія, не попавшія еще въ ихъ руки, должны были перейти къ нимъ. Вся нижняя Германія была съ чрезвычайной быстротой секуляризована, и, если въ верхней Германіи дло обстояло иначе, то лишь благодаря живйшему сопротивленію католиковъ, которые здсь имли перевсъ. Каждая партія давила или притсняла сторонниковъ другой тамъ, гд она была сильнй. Особенно тснили духовныхъ владтелей, какъ слабйшихъ членовъ имперіи, ихъ некатолическіе сосди, побуждаемые неутомимой жаждой расширять свои владнія. Кто былъ слишкомъ слабъ, чтобы противоставить насилію физическую силу, тотъ бжалъ подъ охрану закона, и жалобы на протестантскихъ владтелей накоплялись въ имперскомъ суд, который былъ готовъ преслдовать преступную сторону своими ршеніями, но былъ слишкомъ слабъ, чтобы дать имъ какую нибудь силу. Миръ, давшій чинамъ имперіи полную свободу совсти, до нкоторой степени позаботился также и о подданномъ, которому онъ даровалъ право свободно покидать страну, въ которой его религія подвергалась преслдованіямъ. Но отъ насилій, которымъ подвергался ненавистный подданный со стороны своего властелина, отъ невыразимыхъ мученій, какими затруднялось его переселеніе, отъ искусно разставленныхъ тенетъ, какими хитрость въ союз съ силой можетъ опутать умы людей, — отъ всего этого мертвая буква мирнаго договора не могла охранить никого. Католическій подданный протестантскихъ государей громко жаловался на нарушенія религіознаго мира, евангелическій еще громче жаловался на стсненія, какія онъ испытывалъ отъ своихъ католическихъ государей. Ожесточеніе и озлобленіе богослововъ разжигало души и обостряло всякую мелочь, какъ бы ни была она ничтожна сама по себ, хорошо еще, когда эта богословская ярость изливалась на общаго религіознаго врага, не обрызгивая ядомъ своего собственнаго единоврца. Для того, чтобы удержать об враждующія партіи въ равновсіи и такимъ образомъ продолжить миръ, было бы доста-точно единства протестантовъ между собой, но въ довершеніе общей смуты вскор испарилось и это единство. Ученіе, распространенное Цвингли въ Цюрих и Кальвиномъ въ Женев, вскор стало прочно водворяться и въ Германіи, и поселять раздоры между протестантами, такъ что межд