История отпадения Нидерландов от испанского владычества, Шиллер Фридрих, Год: 1788

Время на прочтение: 16 минут(ы)
Собраніе сочиненій Шиллера въ перевод русскихъ писателей. Подъ ред. С. А. Венгерова. Томъ III. С.-Пб., 1901
Исторія отпаденія Нидерландовъ отъ испанскаго владычества. Новый переводъ проф. А. С. Трачевскаго
Приложенія къ ‘Исторіи Отпаденія Нидерландовъ’. Новый переводъ проф. А. С. Трачевскаго:
а) Судъ надъ графами Эгмонтомъ и Горномъ и казнь ихъ.
б) Осада Антверпена принцемъ Пармскимъ въ 1584—1585 гг.

0x01 graphic

0x01 graphic

Исторія отпаденія Соединенныхъ Нидерландовъ отъ испанскаго владычества.

Предисловіе къ І-му изданію.

Нсколько лтъ тому, назадъ, читая превосходную исторію нидерландской революціи при Филипп II Ватсона, я пришелъ въ такое восхищеніе, какое рдко вызывается государственными дяніями. Поразмысливъ хорошенько, я нашелъ, что это восхищеніе было вызвано во мн не столько самою книгой, сколько быстротой моего собственнаго воображенія, придавшаго матеріалу тотъ именно видъ, который такъ плнилъ меня. Мн захотлось закрпить это впечатлніе, усилить, оразнообразить его, мн захотлось распространить это возвышенное настроеніе, подлиться имъ съ другими. Вотъ первый поводъ къ этой исторіи: и тутъ мое единственное право писать ее.
Исполненіе этого намренія повело меня дальше, чмъ я думалъ. При ближайшемъ знакомств съ матеріаломъ, тотчасъ вскрывались непредвиднные недочеты въ немъ, обширные проблы, которые пришлось заполнять, кажущіяся противорчія, которыя нужно было устранить, отдльные факты, которые я долженъ былъ привести въ связь съ цлымъ. Желая не столько наполнить мою исторію собраніемъ новыхъ событій, сколько найти ключъ къ уже имвшимся у меня, я обратился къ самымъ источникамъ: такъ задуманный общій очеркъ превратился въ подробную исторію.
Предлагаемая первая часть, до отъзда герцогини Пармской изъ Нидерландовъ, составляетъ лишь введеніе къ той настоящей революціи, которая разразилась лишь при ея преемник. Я счелъ необходимымъ обработать эту подготовительную эпоху съ особенной тщательностью и заботливостью: у большинства касавшихся ея авторовъ, я не нашелъ этихъ качествъ, а, по мн, на ней-то зиждется все послдующее. Поэтому, если читателю покажется, что эта первая часть бдна важными событіями, преисполнена мелочами дйствительными или мнимыми или повтореніями, что, вообще, дйствіе въ ней затягивается, то пусть онъ помнитъ, что именно изъ этихъ ничтожныхъ зачатковъ выросла вся революція, что вс послдующіе великіе результаты вытекли изъ совокупности безчисленныхъ мелкихъ фактовъ. У такой націи, какъ занимающая насъ теперь, первые шаги всегда медленны, осторожны, нершительны, зато потомъ она идетъ живо, я предначерталъ себ точно такой же ходъ изображенія этого возстанія. Чмъ дольше остановится читатель на введеніи, чмъ ближе ознакомится онъ съ дятелями и съ поприщемъ ихъ дятельности, тмъ быстре и увренне поведу я его по дальнйшимъ періодамъ, гд масса матеріала не дозволила бы мн двигаться такъ медленно, вдаваться въ такія подробности.
Въ этой исторіи приходится жаловаться не на недостатокъ, а, скоре, на преизбытокъ источниковъ: вдь, нужно перечесть ихъ вс, чтобы достигнуть ясности, которая нердко страдаетъ при ознакомленіи со многими изъ нихъ. При разнородныхъ, одностороннихъ, часто противорчивыхъ изображеніяхъ одного и того же предмета, вообще трудно добиться истины, которая отчасти таится въ каждомъ изъ нихъ, но нигд не является цликомъ и въ чистомъ вид. Въ предлагаемой первой части моими путеводителями были, кром Де-ту, Страды, Рейда, Греція, Метерена, Бургундіуса, Меурзія, Бентивольо и нкоторыхъ иныхъ историковъ: записки государственнаго совтника Гопперуса, жизнеописаніе и переписка его друга, Вигліуса, бумаги по суду надъ графами Горномъ и Эгмонтомъ, апологія принца Оранскаго и немногіе другіе. Весьма большую услугу оказала мн обширная, заслуживающая, сказать правду, лучшаго имени, компиляція, составленная съ усердіемъ и критикой, съ рдкимъ безпристрастіемъ и добросовстностью, помимо многихъ документовъ, которыхъ я никакъ не могъ добыть, въ эту компиляцію вошли драгоцнные труды Бора, Гофта, Брандта, Ле-Клерка и др., которыми я не могъ пользоваться, частью по неимнію ихъ, частью по незнанію голландскаго языка. Я веду рчь о всеобщей исторіи Соединенныхъ Нидерландовъ, появившейся въ Голландіи въ текущемъ вк. Рихардъ Динотъ, хотя и посредственный писатель, принесъ мн пользу выдержками изъ разныхъ, уже утраченныхъ, брошюръ того времени. Напрасно добивался я переписки кардинала Гранвеллы, которая, безъ сомннія, бросила бы яркій свтъ и на эту эпоху. Что касается только что появившагося сочиненія моего достолюбезнйшаго земляка, г. профессора Шпиттлера изъ Геттингена, объ испанской инквизиціи, то я получилъ его слишкомъ поздно, чтобы воспользоваться его глубокомысленнымъ и весьма важнымъ содержаніемъ.
Мн хотлось изучить избранную эпоху по первоначальнымъ и по современнымъ ей документамъ. Я старался переработать все заново, независимо отъ формы, въ которую облекалась исторія ея у лучшей части моихъ предшественниковъ, чтобы освободиться отъ вліянія, которое всякій разумный писатель оказываетъ, въ извстной степени, на своего читателя, сожалю, что это было сверхъ моихъ силъ — сожалю тмъ больше, чмъ глубже вникаю въ содержаніе дла. Но, вдь, иначе — работа нсколькихъ лтъ превратилась бы въ трудъ цлой человческой жизни. При этомъ опыт, моя цль была бы достигнута съ лихвой, если бы онъ убдилъ часть читающей публики въ томъ, что можно писать достоврную исторію, не подвергая испытанію терпнія читателя, и что исторія можетъ кое-что заимствовать у близкаго къ ней искусства, не превращаясь непремнно въ романъ.
Веймаръ, во время Михайлов. ярм. (29 сент.) 1788.

0x01 graphic

0x01 graphic

ВВЕДЕНІЕ.

На мой взглядъ, однимъ изъ знаменательншихъ государственныхъ событій, сдлавшихъ 16 вкъ однимъ изъ самыхъ замчательныхъ во всемірной исторіи, было основаніе свободы Нидерландовъ. Даже сверкающія дянія славолюбцевъ и пагубныхъ властолюбцевъ могутъ разсчитывать на наше глубокое вниманіе: что же сказать о томъ зрлищ, гд забитое человчество борется за свои благороднйшія права, гд необычайныя силы строятся на сторон добра, гд мужество отчаянія побждаетъ, въ неравной борьб, страшныя орудія тиранніи? Величава, отрадна мысль, что есть средство даже противъ упорнйшихъ притязаній государственной власти, что искуснйшіе ея замыслы посрамляются человческою свободой, что стойкое сопротивленіе подгибаетъ даже поднятую руку деспота, и геройская выдержка, въ конц концовъ, истощаетъ его страшныя средства. Ничто не возбуждало во мн этой мысли до такой степени, какъ исторія того достопамятнаго возстанія, которое навки оторвало Соединенные Нидерланды отъ испанской короны, и, казалось мн, стоитъ попытаться представить міру этотъ дивный памятникъ гражданской мощи, пробудить въ груди моего читателя отрадное чувство собственнаго достоинства и показать новый непобдимый примръ того, какъ должно дерзать ради добра и что можетъ сдлать сила единенія. Не чрезвычайное, не героическое увлекало меня въ этомъ дл. Лтописи міра хранятъ извстія о подобныхъ предпріятіяхъ, даже боле смлыхъ по замыслу, боле блестящихъ по исполненію. Одни государства рушились съ боле величавымъ потрясеніемъ, другія поднимались выше. Нтъ здсь ни тхъ выдающихся колоссальныхъ личностей, ни тхъ изумительныхъ подвиговъ, которыми переполнена древняя исторія. Т времена миновали, тхъ людей уже нтъ. Среди изнживающей утонченности нравовъ, увяли т силы, которыми по необходимости жили т періоды. Съ изумленіемъ, съ смущеніемъ взираемъ мы на этихъ великановъ, какъ разслабленные старцы на мужественныя игры юности. Въ предлагаемой исторіи не то. Передъ нами самый мирный народъ нашего полушарія, въ немъ меньше, чмъ у любого изъ его сосдей, того геройства, которое сообщаетъ высокій полетъ самымъ ничтожнымъ дламъ. Ходъ событій овладлъ имъ неудержимо и временно придалъ ему то величіе, котораго онъ, иначе, никогда бы не достигъ и, быть можетъ, никогда не достигнетъ вновь. Именно недостатокъ героическаго величія — вотъ поучительная особенность этого событія, и если другіе стараются показать побду генія надъ случаемъ, то я развертываю картину, гд нужда творитъ генія и случай создаетъ героевъ.
Если вообще позволительно примшивать высшее Провидніе къ человческимъ дламъ, то это особенно идетъ къ этой исторіи, при всемъ ея противорчіи съ разумомъ и всяческимъ опытомъ. Передъ нами Филиппъ II, могущественнйшій монархъ своего времени: его страшная сила грозила всей Европ поглощеніемъ, его сокровища превосходили богатства всхъ христіанскихъ королей, вмст взятыхъ, его флоты господствовали на всхъ моряхъ, его страшнымъ замысламъ служили многочисленныя войска, закаленныя въ кровавыхъ битвахъ и въ римской дисциплин, одушевленныя упорною національной гордостью, подстрекаемыя памятью одержанныхъ побдъ, жаждущія чести и добычи, двигающіяся послушными орудіями отчаяннаго генія своего вождя. Этотъ грозный человкъ упрямо отдается одному замыслу, посвящаетъ одному предпріятію безустанную работу всего своего долгаго царствованія, жертвуетъ одной цли вс эти страшныя средства,— и на закат своихъ дней, онъ принужденъ отъ всего отказаться: мы видимъ Филиппа II — въ борьб съ немногими слабыми націями,— борьб, которой онъ не въ силахъ кончить!
И съ какими націями? Вотъ мирные рыбаки и пастухи, въ заброшенномъ уголк Европы, съ трудомъ отбитомъ ими у морскихъ волнъ, море — ихъ промыселъ, ихъ богатство и ихъ мука, свободная нищета — ихъ высшее благо, ихъ слава, ихъ добродтель. А тамъ добродушные, степенные торговцы, утопающіе въ роскошныхъ плодахъ благодатнаго трудолюбія, строго соблюдающіе благодтельные законы. Въ счастливомъ досуг достатка, выходятъ они изъ заботливаго круга первыхъ потребностей и начинаютъ стремиться къ высшимъ цлямъ. На эту воспріимчивую почву падаетъ плодотворный лучъ новой истины, отрадная заря которой занялась надъ Европой: и свободный гражданинъ радостно пріемлетъ свтъ, отъ котораго отворачиваются забитые жалкіе рабы. Веселое своеволіе, этотъ спутникъ избытка и свободы, подстрекаетъ ихъ подвергнуть почтенныя вковыя мннія проврк и разорвать позорныя цпи. Тяжелый бичъ деспотизма виситъ надъ ними, произволъ угрожаетъ разнести основы ихъ счастія, блюститель ихъ законовъ становится ихъ тираномъ. Люди простые въ своей государственной мудрости, какъ и въ своихъ нравахъ, они дерзаютъ разорвать устарлый договоръ и напомнить владык обихъ Индій объ естественномъ прав. Одно слово ршаетъ весь исходъ дла: въ Мадрид называли мятежомъ то, что въ Брюссел считалось лишь законнымъ дломъ. Жалобы Брабанта требовали только умнаго государственнаго посредника,— Филиппъ II послалъ туда палача. И былъ поданъ знакъ къ войн. Безпримрная тираннія овладваетъ жизнью и собственностью. Доведенный до отчаянія гражданинъ, которому оставался лишь выборъ между двумя смертями, выбираетъ благороднйшую изъ нихъ — на пол брани. Богатый, пышный народъ любитъ миръ, но онъ становится воинственнымъ, если обднетъ. Онъ уже не дрожитъ за жизнь, лишенную всего, чмъ она была красна для него. Пламя возстанія охватываетъ отдаленнйшія провинціи, торговля и сношенія останавливаются, корабли покидаютъ гавани, ремесленники — свои мастерскія, земледльцы — свои опустошенныя поля. Тысячами бгутъ на чужбину, тысячи жертвъ падаютъ на эшафотахъ, другія тысячи слдуютъ за ними: стало быть, божественно то ученіе, за которое можно умирать такъ радостно! Недостаетъ только послдней, всесокрушающей руки — свтлой, предпріимчивой личности, которая схватилась бы за это великое политическое мгновеніе и превратила бы порожденіе случая въ мудрый замыселъ.
Вильгельмъ Молчаливый, этотъ второй Брутъ, посвящаетъ себя длу свободы. Далекій отъ трусливаго себялюбія, отказываетъ онъ королю въ исполненіи преступныхъ обязанностей, великодушно низлагаетъ съ себя княжеское званіе, нисходитъ въ добровольную нищету: онъ уже не больше, какъ гражданинъ міра. Пытаются ршить правое дло жребіемъ войны, но сбродъ наемниковъ и мирныхъ крестьянъ не можетъ устоять противъ страшнаго натиска опытной военной силы. Дважды ведетъ Молчаливый, свои смущенныя войска противъ тирана, и дважды они покидаютъ его, его не покидало только мужество. Филиппъ II посылаетъ столько подкрпленій, сколько его жестокій, алчный посредникъ создавалъ нищихъ. Выбрасываемые родиной бглецы ищутъ новаго отечества на мор и утоленія голода и жажды мести — на судахъ врага. И вотъ, корсары превращаются въ морскихъ героевъ, разбойничьи корабли — во флотъ: и изъ болотъ вздымается республика. Вдругъ отрываются семь провинцій — новое юное государство, сильное своимъ единствомъ, своими наводненіями, своимъ отчаяніемъ. Нація торжественною клятвой низвергаетъ тирана съ престола, имя Испаніи исчезаетъ изъ всхъ законовъ.
Совершилось дло, которому не можетъ быть прощенія. Страшно грозна будетъ республика, которой нтъ возврата. Борьба партій разрываетъ ея единство, само море, эта ея ужасная стихія, словно сговорившись съ угнетателемъ, грозитъ безвременною смертью ея нжному зародышу. Она чувствуетъ слабость своихъ силъ передъ превосходною мощью врага и съ мольбой обращается къ могучимъ престоламъ Европы, предлагая имъ державу, которую не можетъ защитить сама. Но такъ жалко было начало новаго государства, что съ презрніемъ взирала на него даже алчность иноземныхъ королей, лишь съ трудомъ удалось навязать, наконецъ, чужаку опасную корону. Новыми надеждами окрыляется духъ республиканцевъ, но въ лиц новаго отца отечества судьба дала имъ измнника: въ тяжелую минуту, когда неумолимый врагъ уже ломится въ ворота, Карлъ Анжуйскій посягаетъ на ту самую свободу, которую онъ призванъ оборонять. Мало того — рука убійцы уноситъ кормчаго съ его поста. Повидимому судьба республики свершилась: вмст съ Вильгельмомъ Оранскимъ улетаютъ вс ея ангелы-хранители. Однако корабль летитъ среди бури, и трепещущій парусъ уже не нуждается въ помощи гребца.
Видитъ Филиппъ II гибель своего дла, и страдаетъ его честь, а, пожалуй, и его гордость въ тайникахъ сознанія. Упорно и загадочно борется свобода съ деспотизмомъ, даются кровавыя битвы, на пол чести смняются блестящіе ряды героевъ, Фландрія и Брабантъ стали питомниками полководцевъ слдующаго столтія. Долгая опустошительная война разрушаетъ благоденствіе страны, побдители и побжденные истекаютъ кровью, а тмъ временемъ зиждущееся морское государство влекло къ себ бездомныхъ тружениковъ и воздвигало роскошное зданіе на развалинахъ своего сосда. Сорокъ лтъ длилась война, счастливый исходъ которой не услаждалъ меркнувшихъ взоровъ Филиппа,— война, которая истребила одинъ рай въ Европ и на его развалинахъ насадила другой, которая поглотила цвтъ героической молодежи, обогатила цлую часть свта и повергла въ нищету обладателя золотоноснаго Перу. Этотъ монархъ, который могъ, не отягощая своей страны, швырять 900 тоннами золота въ годъ и еще больше выжималъ съ народа тиранническими уловками, обременилъ свою обезлюдвшую страну 140 милліонами дукатовъ долга. Непримиримая ненависть свободныхъ людей поглотила вс его сокровища и сдлала безплодной его жизнь, но на опустошенной его мечемъ почв уродилась реформація, и изъ крови гражданъ вздымалось побдное знамя новой республики.
Этотъ неестественный оборотъ длъ граничитъ съ чудомъ, но онъ объясняется многими обстоятельствами, которыя соединились для того, чтобы сломить могущество этого короля и доставить успхъ новому государству. Обрушилось это могущество на соединенныя провинціи всею своею тяжестью — и не было бы спасенія ни для ихъ религіи, ни для ихъ свободы. Собственное честолюбіе деспота пришло на помощь слабымъ: оно заставило его раздлить свои силы. Дорогостоющая политика, оплачивавшая измнниковъ во всхъ кабинетахъ Европы, пособія французской лиг, возстаніе мавровъ въ Гранад, завоеваніе Португаліи, пышныя постройки въ Эскуріал — все это истощило, наконецъ, его, повидимому, неисчерпаемыя сокровища и не давало ему возможности дйствовать на войн энергически и сосредоточенно. Нмецкія и итальянскія войска, привлекаемыя подъ его знамена лишь надеждой на добычу, возмутились, не получая платы, и вроломно покинули своего вождя въ ршительную минуту. Эти страшныя орудія угнетенія обратили теперь свою опасную силу противъ него самого и свирпствовали какъ враги въ тхъ провинціяхъ, которыя оставались врны ему. Окончательно истощилъ его тотъ злополучный походъ противъ Британіи, на который онъ, словно бшеный игрокъ, положилъ вс силы своего королевства: вмст съ Армадой пошли ко дну и дани обихъ Индій, и цвтъ испанскаго героизма.
Такъ постепенно истощалось испанское могущество. Въ провинціяхъ Брабант, Фландріи и Геннегау, бывшихъ поприщемъ и кладовой этой дорогой войны, вырывались, все новыя жертвы, благодаря новой религіи, тиранніи церковныхъ судовъ, свирпому разбойничеству солдатчины и безпрерывнымъ опустошеніямъ долгой борьбы, и конечно, съ каждымъ годомъ становилось тяжеле содержать и обновлять арміи. Католическіе Нидерланды потеряли милліонъ гражданъ, и растоптанныя поля уже не питали своихъ пахарей. Сама Испанія могла уже поднять лишь немного народу: ея земли, не справившись со своимъ быстрымъ обогащеніемъ, повлекшимъ за собой бездльничанье, потеряли много населенія и не могли долго выдерживать эту разсылку людей въ Новый Свтъ и въ Нидерланды. Изъ послднихъ немногіе увидли свое отечество, да и т, покинувъ его юношами, возвращались хилыми стариками. Вслдствіе распространенія золота, солдатъ становился все дороже, усиливающееся господство изнженности возвышало цну противоположныхъ добродтелей.

0x01 graphic

Совсмъ не то видимъ у мятежниковъ. Къ нимъ стекались вс т тысячи людей, которыхъ изгоняли жестокость королевскихъ намстниковъ изъ южныхъ Нидерландовъ, гугенотская война — изъ Франціи, религіозныя преслдованія — изъ другихъ странъ Европы. Ихъ вербовочнымъ рынкомъ былъ весь христіанскій міръ. На нихъ работали и фанатизмъ преслдователей, и фанатизмъ преслдуемыхъ. Свжее одушевленіе новоявленнымъ ученіемъ, жажда мести, голодъ, безнадежное горе гнали подъ ихъ знамена авантюристовъ со всхъ угловъ Европы. Для всякаго нововрца, для всякаго пострадавшаго или имвшаго пострадать отъ деспотизма, судьба новой республики становилась его собственной участью. Всякая обида отъ тирана давала право гражданства въ Голландіи. Все стремилось въ страну, гд свобода развернула свое ободряющее знамя, гд бглымъ исповдникамъ обезпечивались уваженіе, покой и надежда мстить угнетателямъ. Взгляните на стеченіе всхъ народовъ даже въ ныншней Голландіи, при вступленіи въ которую они снова получаютъ человческія права, — что же должно было быть въ т времена, когда вся остальная Европа еще стонала подъ печальнымъ духовнымъ гнетомъ, когда Амстердамъ былъ чуть ли не единственнымъ свободнымъ пристанищемъ для всякой мысли? Много сотенъ семей свезли свои богатства въ землю, крпко охраняемую какъ океаномъ, такъ и единодушіемъ. Республиканская армія оказалась многочисленной, хотя не отрывала рукъ отъ плуга. Среди грома оружія процвтали промыслы и торговля, и спокойный гражданинъ заране вкушалъ вс плоды свободы, завоеванной на первыхъ порахъ чужою кровью. И въ то самое время, когда Голландская республика еще боролась за свое существованіе, ея границы раздвинулись по міровому морю, а въ Остъ-Индіи тихо создавались ея троны.
Мало того, Испанія вела эту дорогую войну на мертвое, безплодное золото, которое не возвращалось въ выпустившія его руки и только поднимало цну въ Европ на вс предметы первой необходимости, а казной республики были трудолюбіе и торговля. То сокращалось съ теченіемъ временя, эти — увеличивались, какъ разъ помр того, какъ истощались средства правительства при долголтней войн, республика начинала собирать свою жатву. То былъ запасъ благодатныхъ смянъ, который потомъ вознаградился сторицей, а то дерево, съ котораго Филиппъ срывалъ плоды, оказалось обтесаннымъ бревномъ, которому ужъ не зазеленть.
Судьба Филиппа была такъ злополучна, что именно т сокровища, которыми онъ сорилъ на погибель провинцій, послужили къ ихъ обогащенію. Эти непрерывные потоки испанскаго золота распространили богатство и роскошь по всей Европ, а Европа получала предметы для удовлетворенія своихъ размножившихся потребностей, главнымъ образомъ, изъ рукъ нидерландцевъ, которые овладли торговлей всего тогдашняго міра и назначили цны всмъ товарамъ. Во время самой войны, Филиппъ не былъ въ состояніи воспретить Голландской республик торговать съ его собственными подданными, онъ не могъ даже желать этого. Онъ самъ выплачивалъ мятежникамъ издержки ихъ обороны: именно война, долженствовавшая раздавить ихъ, увеличивала сбытъ товаровъ. Громадныя издержки на его флоты и арміи текли преимущественно въ казну республики, которая находилась въ сношеніяхъ съ торговыми рынками Фландріи и Брабанта. Такъ все, что Филиппъ пускалъ въ ходъ противъ мятежниковъ, косвенно шло на пользу имъ. Вс неисчислимыя суммы, поглощенныя 40-лтнею войной, падали въ бочки Данаидъ и пропадали въ бездонной глубин.
Медленный ходъ войны столько же причинялъ вреда испанскому королю, сколько доставлялъ выгодъ мятежникамъ. Его арміи состояли, главнымъ образомъ, изъ остатковъ тхъ побдоносныхъ войскъ, которыя пожинали лавры еще при Карл К. Пожилой возрастъ и долгая служба давали имъ право на отдыхъ, многіе изъ воиновъ, обогащенныхъ войной, жаждали возвратиться домой, чтобы уютно доживать свой многотрудный вкъ. Былое рвеніе, геройскій пылъ, дисциплина покидали ихъ по мр того, какъ они сознавали, что уже исполнили свой долгъ и соблюли честь, и начинали, наконецъ, пожинать плоды столькихъ походовъ. Къ тому же войска, привыкшія побждать вс препятствія яростнымъ натискомъ, утомлялись въ войн, гд приходилось бороться больше со стихіями, чмъ съ людьми, гд требовалось больше терпнія, чмъ славолюбія, гд встрчались не столько опасности, сколько лишенія и тягости. Ихъ личное мужество, ихъ долгая военная опытность были ни причемъ въ стран, гд особенности почвы нердко давали перевсъ надъ ними даже самому трусливому изъ туземцевъ. Наконецъ, на чужбин одно пораженіе вредило имъ больше, чмъ приноситъ пользы рядъ побдъ надъ врагомъ, который былъ у себя дома. У мятежниковъ же дло обстояло какъ разъ наоборотъ. Въ столь долгой войн, лишенной ршительныхъ битвъ, слабйшій противникъ научался у сильнйшаго, мелкія пораженія пріучали его къ опасности, а мелкія побды разжигали его самоувренность. При начал междоусобія, республиканская армія едва смла показываться испанцамъ въ открытомъ пол, но его продолжительность обучила и закалила ее. Королевскимъ войскамъ надодало драться, а у мятежниковъ росла самоувренность, вмст съ опытомъ и улучшеніемъ дисциплины. Наконецъ, полстолтія спустя, учителя и ученики разошлись, непобжденные, какъ равные бойцы.
Дале. Во всю эту войну, у мятежниковъ было боле связности и единства, чмъ у короля. Прежде чмъ т потеряли своего перваго вождя, этотъ пять разъ смнялъ своихъ правителей въ Нидерландахъ. Нершительность герцогини Пармской сообщилась мадридскому кабинету — и тамъ въ короткое время перепробовали чуть не вс государственныя системы. Непреклонная суровость герцога Альбы, кротость его преемника, Реквезенса, коварство и козни донъ-Жуана Австрійскаго, живой цезарскій духъ принца Пармскаго сообщали этой борьб противоположныя направленія, а мятежники постоянно слдовали одному и тому же плану, ясно и живо созданному одною головой. Но хуже всего было то, что системы, по большей части, являлись не во-время. Въ начал волненій, когда перевсъ очевидно былъ еще на сторон короля, когда быстрая ршимость и мужественная стойкость могли задушить мятежъ въ колыбели, бразды правленія были оставлены въ рукахъ колеблющейся женщины. А когда вспыхнуло настоящее возстаніе, когда силы мятежниковъ и короля уже находились въ равновсіи, и только умная уступчивость могла предотвратить междоусобіе, намстничество досталось человку, которому недостовало, на такомъ посту, только этой добродтели. Отъ такого неусыпнаго надсмотрщика, какъ
Вильгельмъ Молчаливый не ускользала ни одна изъ выгодъ, доставляемыхъ ему неудачной политикой противника, и прилежно, въ тишин, постепенно двигалъ онъ свое предпріятіе къ цли.
Но отчего же Филиппъ И не явился самъ въ Нидерланды? Почему онъ хватался за всякія, даже самыя неестественныя средства, не испытавъ одного только, которое могло привести къ цли? Чтобы сломить пышную власть дворянства, для этого не было боле естественнаго исхода, чмъ личное присутствіе государя. Подл его величества пало бы всякое частное величіе, померкло бы всякое другое значеніе. Правда не протекала бы къ отдаленному престолу такъ медленно и мутно черезъ столько нечистыхъ каналовъ, оборона не запоздала бы до того, что случайность успла созрть до разумнаго дла: монархъ собственнымъ проницательнымъ взглядомъ распозналъ бы правду отъ лжи. Тутъ не требовалось отъ него человчности: одинъ холодный государственный разсчетъ спасъ бы милліонъ гражданъ. Чмъ указы ближе къ своему источнику, королю, тмъ они дйствительне, чмъ удары мятежа ближе къ цли, тмъ они слабе и робче. Гораздо легче причинить вредъ отсутствующему врагу черезъ другихъ, чмъ прямо ему въ лицо. Вначал мятежъ, казалось, дрожалъ передъ своимъ собственнымъ именемъ: онъ долго прикрывался искусственнымъ предлогомъ — будто дло идетъ о защит дла короля противъ произвола его намстника. Появленіе Филиппа въ Брюссел сразу покончило бы съ этимъ скоморошествомъ: притворщики должны бы были или выполнить свое мороченіе до конца, или сбросить маски и своимъ настоящимъ видомъ осудить себя. И какое было бы облегченіе для Нидерландовъ, если бы присутствіе монарха устранило хоть т бдствія, которыя обрушились на нихъ безъ его вдома и противъ его воли! Какая выгода для него самого, если бы оно привело хоть къ одному — къ надзору за тми неизмримыми суммами, которыя беззаконно собирались на войну и таяли въ разбойничьихъ рукахъ его правителей. Что выжималось у народа его намстниками неестественнымъ путемъ ужаса, то его величеству давалось бы добровольно. Король однимъ страхомъ достигъ бы того, чего добивались чиновники мрами, длавшими ихъ предметомъ всеобщаго отвращенія: вдь, злоупотребленіе прирожденной властью гнететъ не такъ больно, какъ злоупотребленіе властью, порученной другимъ. Присутствіе Филиппа спасло бы тысячи народу, если бы даже онъ былъ не больше, какъ домовитый деспотъ. А еслибъ за нимъ не было и этого, то одинъ страхъ его личности сохранилъ бы ему страну, которую погубили ненависть и презрніе къ его орудіямъ.
Казалось-бы, что въ такой-же степени, въ какой угнетеніе нидерландскаго народа стало какъ-бы дломъ всхъ людей, сознающихъ свои человческія права, непокорность и отпаденіе этого народа должно было стать вызовомъ всмъ государямъ, они какъ-бы защищали собственные интересы, сохранивъ права сосда. Но на этотъ разъ государственныя соображенія уступили мсто соперничеству съ Испаніей, первыя державы Европы стали на сторону свободы, одн явственно, другія потаенно. Императоръ Максимиліанъ II, самъ принадлежавшій къ испанскому дому, подалъ ему поводъ справедливо обвинять его въ тайномъ потворств мятежникамъ. Предложеніемъ своего посредничества онъ молчаливо призналъ извстную долю справедливости за ихъ жалобами, а это должно было поощрить ихъ къ боле упорному сопротивленію. При император, который былъ бы искренно преданъ испанскому дому, врядъ ли Вильгельмъ Оранскій получилъ бы столько войскъ и денегъ изъ Германіи. Франція хотя и не разрывала съ Мадридомъ открыто и формально, однако поставила своего принца крови во глав нидерландскихъ мятежниковъ: послдніе орудовали, главнымъ образомъ, ея войсками и деньгами. Елизавета англійская лишь удовлетворяла справедливому чувству мести и возмездія, взявъ возставшихъ подъ свое покровительство противъ ихъ законнаго господина, и если ея экономная помощь разв только устранила полный разгромъ республики, зато это уже значило чрезвычайно много въ ту минуту, когда лишь надежда могла поддержать падающій духъ возставшихъ. Тогда Филиппъ находился еще въ мир съ этими обими державами, и об измнили ему. Въ сношеніяхъ между сильнымъ и слабымъ честность обыкновенно — вовсе не добродтель: на долю того, кого боятся, рдко приходятся т благородныя связи, которыя соединяютъ равнаго съ равнымъ. Филиппъ самъ изгналъ правду изъ политическаго обихода, онъ самъ разрушилъ нравственныя отношенія между королями и поставилъ коварство божествомъ своего кабинета. И тутъ никогда онъ не наслаждался полнымъ превосходствомъ, а между тмъ долженъ былъ всю свою жизнь бороться съ тмъ соперничествомъ, которое возбуждало оно у другихъ. Европа предоставила ему казниться за злоупотребленіе властью, которой онъ, въ сущности, никогда не употреблялъ вполн.
Прибавьте вс случайности, которыя вредили одному изъ противниковъ и помогали другому — и исчезнетъ все чудесное въ этой борьб, такъ поражающее насъ съ перваго взгляда. Но останется, все-же, ея необычайность: и здсь-то мрило заслугъ дятелей республики передъ ихъ свободой. Но не думайте, будто длу предшествовало точное соображеніе силъ, будто пловцы, уже при вступленіи въ это загадочное море, знали берегъ, къ которому потомъ пристали. Въ мысли зачинщиковъ дло вовсе не представлялось такимъ зрлымъ, смлымъ и роскошнымъ, какъ оказалось оно во всей своей полнот: тутъ было то же, что съ вчнымъ раздленіемъ церквей, о которомъ и не думалъ Лютеръ, когда возставалъ противъ торговли индульгенціями. Какая разница между скромнымъ выступленіемъ въ Брюссел тхъ нищихъ, которые молили о боле человческомъ обращеніи, какъ о милости, и грознымъ величіемъ того свободнаго государства, которое переговаривается съ королями, какъ съ равными, и меньше чмъ черезъ одно столтіе распоряжается по своему усмотрнію престоломъ своихъ бывшихъ тирановъ! Незримая десница рока направила спущенную стрлу высокимъ полетомъ, совсмъ не въ ту сторону, куда посылала ее тетива. Въ ндрахъ счастливаго Брабанта родилась свобода, которая, уже ребенкомъ, была оторвана отъ груди матери, чтобы осчастливить презрнную Голландію. Но да не покажется намъ самое предпріятіе мене великимъ оттого, что оно кончилось иначе, чмъ было задумано. Человкъ обтесываетъ, лощитъ, отдлываетъ дикій камень, но этотъ камень приносится временемъ: ему принадлежитъ минута и мсто, но всемірную исторію двигаетъ случай. Если только вынесшія это событіе страсти хотя не недостойны дла, которому он безсознательно служили, если помогшія ему силы и отдльные поступки, изъ чудеснаго сцпленія которыхъ оно выросло, были, сами по себ, благородныя силы, прекрасные и великіе поступки, то событіе будетъ для насъ великимъ, любопытнымъ, плодоноснымъ, и уже наше дло — изумляться ли смлому порожденію случая, или восторгаться высшимъ Разумомъ.

0x01 graphic

Всемірная исторія довлетъ себ самой, какъ и законы природы, она проста, какъ душа человка. Одинаковыя условія приводятъ къ одинаковымъ явленіямъ. На той же самой почв, на которой нын нидерландцы сопротивляются своему испанскому тирану, 15 вковъ тому назадъ ихъ предки, батавы и белги, боролись съ своимъ римскимъ палачомъ. Подобно тмъ, эти неохотно подчинялись надменному властителю, были угнетены хищными сатрапами, точно такъ же сбросили они съ себя цпи и искали счастья въ столь же неравной борьб. Испанецъ 16-го в. и римлянинъ — 1-го были
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека