Рчь, говоренная Маріемъ, когда Римской народъ далъ ему начальство надъ войскомъ въ Нумидіи, и поручилъ вести войну противъ Югурты (*).
Съ Латинскаго. И.
‘Встникъ Европы‘, No 11, 1812.
Речь, говоренная Марием, Саллюстий, Год: 1812
Время на прочтение: 6 минут(ы)
(*) Bellum Iugurthinum. Сар. 85. ‘Посылаю, Рчь, переведенную мною изъ Саллустія,’ пишетъ ко мн одинъ почтенный мой приятель: ‘я почитаю ее образцомъ Латинскаго краснорчія. Часто съ прискорбіемъ думаю, для чего языкъ Цицероновъ у насъ въ пренебреженіи. Надобно знакомиться съ Римлянами на первой случай хотя посредствомъ Русскихъ переводовъ, и проч.’ Читатель долженъ знать предварительно, что Марій былъ человкъ безпокойнаго нрава, ненавидвшій Дворянство, грубый въ обхожденіи, необразованный науками. Онъ презиралъ т преимущества, которыхъ не имлъ — просвщеніе разума и знатности рода. Саллустій влагаетъ ему въ уста рчь, приличную его характеру. Издъ.
Знаю, Римляне, что многіе бываютъ не похожи сами на себя, когда просятъ у васъ начальства, и когда уже получили оное, въ ничтожеств своемъ они дятельны, скромны, умренны, въ могуществ посвещаютъ вс дни свои бездйствію и гордости. Я неимю подобныхъ правилъ. Я думаю, что чмъ благосостояніе республики дороже Консульской или Преторской власти, тмъ съ большею ревностію служить должно первой, нежели добиваться послднимъ, Римляне. Понимаю во всемъ пространств труды, которыми обязанъ я платить за ваше благодяніе, мн оказанное. Длать приготовленія къ войн такъ чтобы сбережена была казна государственная, принуждать гражданъ ко вступленію къ Военную Службу, такъ чтобы они не превратились въ моихъ неприятелей, приводить въ порядокъ вс дла внутреннія и въ тоже время помышляти о томъ, что ожидаетъ меня за предлами республики, наконецъ, исполнять все сіе среди зависти, ропота и противныхъ мнній: Римляне! Ето весьма трудно. Притомъ еслибы кто нибудь другой сдлалъ ошибку въ подобномъ случа, знатное происхожденіе, заслуги предковъ, родственники и друзья, многочисленная толпа искателей — все ему служитъ щитомъ, а мои надежды заключаются во мн одномъ, и основаны только на моихъ доблестяхъ и непорочной жизни. Я неимю другой подпоры и другихъ средствъ для моего оправданія и славы. Знаю, Римляне! что на меня устремлены взоры всхъ гражданъ: добрые желаютъ мн счастія, ибо они видятъ, что дла республики въ моихъ рукахъ идутъ съ успхомъ, но дворяне хотятъ воспользоваться первымъ случаемъ, чтобы помрачить мое имя и мои дла. Римляне! тмъ боле должно мн стараться, чтобы они не обольстили васъ, чтобы замыслы ихъ осталися тщетными. Я такъ велъ себя съ дтскихъ лтъ, что вс труды и опасности сдлались для меня сносными. И ежели я не щадилъ себя для славы отечества, когда еще неимлъ въ виду и не получалъ вашихъ благодяній, то могу ли поступать иначе теперь, когда вы награждаете мои усилія. На верху знаменитости кружится голова только у тхъ, кои съ лукавымъ, честолюбивымъ намреніемъ покрываютъ себя добродтелями, которыхъ сердце ихъ неиметъ, что касается до меня, то я провелъ всю жизнь въ строгомъ исполненіи должностей, и оно обратилось мн въ привычку и натуру. Римляне! вы поручили мн вести войну противъ Югурты. Ваша довренность произвела въ дворянахъ негодованіе. Но подумайте, имете ли причину жалть о семъ выбор, и лучше ли было бы въ семъ или въ другомъ случа обратишься къ толп дворянъ и положиться на человка, который можетъ сказать много о древности своего происхожденія, о великихъ своихъ предкахъ,— и ничего о своихъ собственныхъ заслугахъ,— и который, неимя понятія о столь важномъ порученіи и ни о какихъ длахъ, переходилъ бы изъ замшательства въ замшательство, прибгалъ бы къ разнымъ средствамъ, и наконецъ — взялъ бы учителя своей должности изъ простаго же народа? уже не одинъ разъ случалось, что тотъ, кому вы даете всю власть, принужденъ бываетъ длать начальникомъ надъ собою другаго. Я знаю, Римляне, многихъ знатныхъ гражданъ, которые не прежде вазъ сдлавшись Консулами начинали читать Исторію предковъ и военныя правила Грековъ. Непостижимые люди! они смшиваютъ порядокъ времени и вещей! Прежде должно доказать опытами свои права на начальство, а потомъ требовать и принимать его. Римляне! сравните меня у незнатнаго породою, съ сими гордыми дворянами. Я или видлъ или длалъ то, что они только слышали или читали, я научился тому на поляхъ сраженія, что они знаютъ только изъ книг. Судите сами, что лучше для васъ, ихъ слова, ила мои подвиги? Они презираютъ мое низкое происхожденіе, а я могу презирать ихъ лность, они упрекаютъ меня случайностію фортуны, а я могу упрекать ихъ порочною жизнію. Хотя, по моему мннію, вс люди равны для отечества, однакожъ истинно благороднымъ почитаю только того, кто ознаменовалъ себя заслугами и добродтелью Спросите, Римляне, у отца Албинова, спросите у Бесціи, не лучше ли хотли бы они меня имть въ числ дтей своихъ, нежели тхъ, кои теперь носятъ на себ ихъ имя? Какого ожидаете отвта? Не далиль бы они сего нжнаго названія тому изъ насъ, кто иметъ боле достоинствъ? Но если люди сіи имютъ право презирать меня, то сіе презрніе немене падаетъ и на ихъ предковъ, которые, подобно мн, возвысились одними доблестями. Они завидуютъ моимъ почестямъ, для чего же незавидуютъ моей дятельности, непорочной жизни и всмъ опасностямъ, которыми приобрлъ я т почести? Ослпленное гордостію, они ведутъ такую жизнь, какъ будто считаютъ за ничто ваше мнніе и награды, а требуютъ ихъ отъ васъ съ такимъ безстыдствомъ, какъ будто они сіяютъ доблестями. О! они очень обманываются, желая соединить дв вещи столь противныя одна другой — приятность бездйствія съ наградою за добродтель. Говоря передъ вами или въ Сенат, они истощаютъ вс силы да похвалы своимъ предкамъ, они думаютъ, что чужія дла и слава дадутъ имъ нкоторый блеск. Напротивъ, ихъ праздность тмъ боле подлежитъ осужденію, что предки оставили имъ примры безсмертныхъ подвиговъ. Такъ! слава предковъ есть свтильникъ, равно озаряющій и добродтели и пороки потомковъ! Я не могу ссылаться на предковъ, но не лучше ли для меня, что могу говорить о своихъ собственныхъ подвигахъ? Послушайте, Римляне, до какой степени они несправедливы, они отнимаютъ у меня такія права, которыя заслужены мною) и присвоиваютъ себ то, что принадлежитъ отдаленнымъ ихъ предкамъ, и вся моя вина состоитъ въ томъ, что немогу тщеславиться изображеніями предковъ {У Римлянъ, знатныхъ породою стояли въ домахъ изображенія предковъ (imagines). Сіи изображенія были носимы при похоронахъ, для пышности обряда. Изд.}, и что мое благородство съ меня самого начинается. Римляне! не лучше ли самому быть родоначальникомъ знатнаго потомства, нежели получивши благородство унизить его праздностію и пороками? Знаю, Римляне, что дворяне могутъ заглушить меня своимъ витійствомъ, если только захотятъ отвчать на мое слово. Не смотря на то, я не хотлъ боле молчать, ибо они при всякомъ случа поносятъ, васъ и меня, осыпаннаго вашими благодяніями, не хотлъ единственно потому, чтобы не сочли моей скромности за слабость и признаніе. Впрочемъ я не боюсь ихъ, и они не могутъ повредить мн со всмъ своимъ краснорчіемъ. Если они будутъ говорить правду, то противъ воли должны хвалить меня: а клевета ихъ не можетъ устоять противъ моихъ длъ и правилъ. Но они не перестаютъ кричать противъ вашихъ благодяній и вашей довренности ко мн, подумайте, Римляне, подумайте, должны ли вы въ том раскаеваться? Я не могу оправдывать вашего выбора знаменитостію предковъ, не могу ослпить васъ ихъ побдами, но, если нужно, покажу вамъ непріятельскія знамена и добычи, которыя были наградою моего мужества, и сочту вамъ раны на груди, которыми она покрыта. Таковы мои права на знаменитость, таково мое благородство, не предками мн оставленное, но пріобртенное множествомъ трудовъ и преодолніемъ опасностей!
Признаюсь, Римляне, что я худой ораторъ! и не жалю об этомъ: добродтели говорятъ сами за себя, краснорчіе нужно людямъ такимъ какъ дворяне, которые хотятъ скрывать подъ нимъ свои слабости и пороки. Я не учился Греческой словесности, и не желалъ учиться ей, ибо она и самимъ Грекамъ не была полезною для преуспянія въ добродтели. Предметъ моихъ стараній былъ другой, полезный для отечества: поражать неприятеля, отводить его удары отъ солдат моихъ, не бояться ничего, кром безчестныхъ поступковъ, не чувствовать разности между стужею и зноемъ, почитать сырую землю за лучшую постелю, переносишь вс труды среди голода и жажды — вотъ краснорчіе, которымъ постараюсь убждать своихъ воиновъ. Никогда не скажутъ они, что я предаваясь роскоши заставлялъ ихъ терпть нужду, и что моя слава куплена одними ихъ трудами и кровію. Таковъ долженъ быть полководецъ, который повелваетъ своими согражданами, и который желаетъ успха своему оружію. Таковъ былъ образъ жизни, и таковы дла нашихъ предковъ, которыми они возвысили себя и свое отечество. А дворяне, украшенные ихъ славою и столь не похожіе на нихъ душею, презираютъ меня и всхъ, кто подражаетъ симъ мужамъ безсмертнымъ!Они не хотятъ приобртать почестей заслугами, но требуютъ ихъ себ, какъ будто имютъ вс права на оныя! Въ какомъ заблужденіи сіи гордые люди! Предки оставили имъ все, что остается посл человка,— богатство, знатное имя, великіе примры, но не оставили въ наслдство добродтелей, потому что ето не возможно, потому что никто не въ силахъ дашь другому сихъ качеств, и никто не въ состояніи получить ихъ отъ другаго. Дворяне называютъ меня грубымъ и невоспитаннымъ,— безъ сомннія потому, что не могу дашь блистательнаго ужина, не имю шутовъ, и. что довольствуюсь услугами дешеваго повара, которой получаетъ отъ меня то же что и деревенскій прикащикъ. Охотно признаюсь въ этомъ. Но я слышалъ отъ моего отца и отъ другихъ мужей почтенныхъ, что роскошь прилична слабому полу, а наше дло — труды, что всякой истинной сын отечества долженъ искать славы, а не богатства, гордиться оружіемъ, а не платьемъ и домашнимъ приборомъ. Римляне! оставимъ етимъ людямъ то, что они цнятъ столь дорого,— приятности женскихъ обществъ и пышныхъ столовъ, пусть они, упоенные ложнымъ блаженствомъ, проводятъ въ семъ упоеніи лта своей старости, равно какъ провели свою шумную молодость! а намъ пусть оставятъ другія удовольствія, лучшія, благороднйшія,— нашъ удлъ потъ и пыль военныхъ подвиговъ! Но ихъ дерзость не останавливается. Сіи люди, покрытые всми пороками, стараются похищать награды у гражданъ добрыхъ, ужасная несправедливость! роскошь и бездйствіе, слабости столь пагубныя, не имютъ вредныхъ. слдствій для тхъ, кои онымъ предаются, напротивъ того наносятъ величающій вредъ невинному отечеству!
Давъ дворянамъ отвтъ, не такой какого должны бы ожидать ихъ пороки, не какого требовали мои правила, я присовокуплю нсколько слов о длахъ республики. Во первыхъ, Римляне, будьте, спокойны въ разсужденіи Нумидіи, Вашъ выбор уже разрушилъ планы корыстолюбія, невжества и гордости, которыя до сихъ пор длали Югурту непобдимымъ. Во вторыхъ, скажу вамъ, что тамъ уже находится войско, которому извстна вся страна, хотя къ сожалнію оно боле ознаменовало себя храбростію, нежели успхами, и претерпло великую потерю отъ корыстолюбія или невжества своихъ полководцовъ. Наконецъ обращаюсь къ вамъ, Римскіе юноши, для которыхъ оружіе легко и любезно, собирайтесь под мои знамена, спшите защитишь отечество, и не бойтесь несчастія, которое постигло. вашихъ друзей, ни гордости начальниковъ, которой не найдете уже боле. Я самъ буду и вашимъ учителемъ и вашимъ товарищемъ во всхъ опасностяхъ похода и сраженій, вы не увидите ни въ чемъ разности между собою и мною. Надясь на помощь боговъ, ручаюсь вамъ за побду, добычу и славу. Но если бы он были сомнительны, или въ ощущеніи не дйствовали на ваше сердце, то каждый добрый гражданинъ почтетъ своимъ долгомъ повиноваться гласу, призывающаго отечество. Никто не сдлался безсмертнымъ въ объятіяхъ праздности, ни одинъ отецъ не желаетъ, чтобы его дти не умирали, но чтобы умерли добрыми и храбрыми гражданами. Римляне! я могъ бы говорить боле, но слова не длаютъ героями, а для храбрыхъ я сказалъ довольно.