Что такое научная философия? Этюд В. Лесевича. Спб.,1891 г, Лесевич Владимир Викторович, Год: 1892

Время на прочтение: 5 минут(ы)
Что такое научная философія? Этюдъ В. Лесевича. Спб.,1891 г. Новая книга г. Лесевича составлена изъ статей, печатавшихся годъ тому назадъ въ нашемъ журнал. Эти статьи появились: теперь въ обработанномъ вид, причемъ г. Лесевичъ прибавилъ очень цнную и любопытную главу объ англійскомъ позитивизм, такъ что изслдованіе автора получило если и не вполн законченный, то, во всякомъ случа, довольно цльный и опредленный характеръ. Вполн законченнымъ этюдъ г. Лесевича, по нашему мннію, назвать нельзя въ виду того обстоятельства, что въ изслдованіи, имющемъ задачей ‘нарисовать картину, долженствующую изобразить ходъ развитія избраннаго понятія (о научной философіи) и окончательную его формулировку’, изложеніе вкладовъ въ этотъ процессъ развитія, сдланныхъ новою французскою психологическою школой, было бы отнюдь не лишнимъ для приданія этюду вида законченнаго зданія, хотя бы, въ конц-концовъ, при критическомъ и слдованіи эти вклады и оказались до значительной степени, какъ, наприм., у Фулье, заимствованными изъ складовъ старой бабушки ‘Химеры’, т.-е. метафизики. Намъ представляется также, что такой серьезный ученый, какъ г. Лесевичъ, могъ бы съ спокойною совстью предоставить мертвымъ хоронить мертвыхъ, т.-е. въ такой послдовательной и выдержанной работ, какъ его этюдъ, оставить совершенно въ сторон старый споръ о позитивизм,— споръ, въ которомъ авторъ уже раньше съ честью и, можно сказать, со славой переломилъ не мало копій. Въ самомъ дл, подумайте, какое отношеніе къ настоящей научной философіи имютъ, съ одной стороны, чистые контисты, да, пожалуй, и позитивисты группы Литтре, а съ другой — т русскіе ‘оригинальные’ философы, которые имютъ очень смутное представленіе о позитивизм вообще? А имъ г. Лесевичъ посвящаетъ цлую главу своего этюда. Обличеніе невжества такихъ ‘оригинальныхъ’ философовъ и полемика съ ними въ ученомъ изслдованіи, имющемъ широкую задачу, пожалуй, и совсмъ лишнія и только нарушаютъ единство изложенія. Мы указываемъ на эти два пробла этюда г. Лесевича именно потому, что очень высоко цнимъ твердость и послдовательность философскихъ убжденій автора. Онъ, говоря его собственными словами, ‘не пытался выставить своей собственной философіи, а даетъ лишь отчетъ о той, которая сложилась силой совокупной работы цлаго ряда поколній и путемъ взаимодйствія мыслителей разныхъ народностей’. Такова задача автора,— задача, повидимому, очень скромная, но на самомъ-то дл боле научно поставленная, боле глубоко продуманная, чмъ разныя мечтательныя погруженія въ область выспреннихъ пареній въ неизвданное нчто, обыкновенно оказывающееся по проврк здравыми научными методами пустымъ и жалкимъ ничто. Философская физіономія г. Лесевича тмъ отличается отъ таковой большинства нашихъ философовъ, что онъ съ удивительною ясностью сознаетъ, по какому пути должно идти истинно-философское, т.-е. научное, мышленіе, онъ обладаетъ замчательнымъ умньемъ и ршительностью, и таковыя качества онъ всегда проявлялъ во все время своей достойной всякаго уваженія писательской дятельности, при устраненіи съ пути истинной философіи всякихъ поползновеній къ возврату къ старымъ философскимъ богамъ. Это обусловливается, по нашему мннію, просто тмъ обстоятельствомъ, что г. Лесевичъ — образованный философъ, т.-е. человкъ, не желающій замуровываться въ неприступную крпость неимющихъ смысла абстракцій, куда не проберется ни одинъ свтлый лучъ единаго научнаго метода, столь же обязательнаго для философіи,— если только возможно ея существованіе, какъ отдльной науки,— какъ и для всякой другой науки. Потому-то г. Лесевича ни подкупитъ никакая философская шумиха, въ какой бы соблазнительной форм, хотя бы и въ форм знаменитаго ‘поворота въ Канту’, ни появилась передъ нимъ старая прелестница — метафизика, онъ всегда съуметъ сорвать съ нея маску и подъ обворожительными чертами нарумяненнаго иногда научными румянами, а иногда и просто громко бряцающими словесами, лицо этой сирены, открываетъ ея беззубыя челюсти и блдное, выцвтшее лицо издыхающаго догматизма. Въ силу такихъ критическихъ свойствъ ума автора, его труды, несмотря на то, что онъ не длаетъ никакихъ оригинальныхъ вкладовъ въ мышленіе человчества, составляютъ всегда цнное пріобртеніе для нашей довольно бдной философской литературы, а вновь появившійся его этюдъ, по нашему мннію, былъ бы такимъ пріобртеніемъ даже въ такой богатой литератур, какова, наприм., нмецкая. Къ г. Лесевичу вполн можно примнить его собственныя слова: ‘не всмъ же бжать въ прошлое или путаться въ паутин грёзъ, есть, къ счастью, и такіе, которые могутъ сохранять неуязвимость не только при сопоставленіи съ пошлыми, но даже съ истинно-талантливыми реставраторами антикварнаго хлама и хитроумными встовщиками всякаго рода философской галиматьи. Въ вчной борьб съ рутиной и лицемріемъ, они знаютъ, что торжество истины не позади ихъ, а впереди… озабоченные задачами, выпавшими на ихъ долю, они знаютъ, что имъ доводится переживать такой кризисъ философіи, подобнаго которому нельзя отыскать въ прошедшемъ, и потому перипетіи этого кризиса и плодъ его и поглощаютъ все ихъ вниманіе’. Задача этюда г. Лесевича и состоитъ именно въ томъ, чтобы нарисовать картину развитія этого кризиса, не кризиса позитивизма, будто бы совершающагося теперь въ Европ, какъ то представилось нкоторымъ русскимъ философамъ,— не кризиса, характеризуемаго пресловутымъ поворотомъ въ Канту, а совсмъ иного кризиса, при которомъ исходною точкой эволюціи является ‘поворотъ къ Юму’, а конечнымъ ея пунктомъ — разрушеніе послдняго прибжища метафизики — теоріи познанія, при посредств возвышенія этой научной дисциплины на степень настоящей науки, построенной на основахъ психологіи, и, стало, быть, уничтоженіе, въ конц-концовъ, самой философіи въ качеств отдльной научной дисциплины. ‘Философія, какъ отдльная наука,— говоритъ г. Лесевичъ,— теряетъ свой raison d’tre. Выдлить ее, какъ самостоятельный элементъ эволюціи, становится невозможнымъ, признаніе ея отдльною наукой и, вмст съ тмъ, выразительницей устойчиваго состоянія всхъ элементовъ эволюціи длается невозможнымъ, такъ какъ такое признаніе гршило бы внутреннимъ противорчіемъ’. Такимъ образомъ, философія, переставъ быть отдльною наукой, становится ‘мрой высотъ научнаго мышленія, показательницей шири научнаго обобщенія, выразительницей характера науки, проявляющагося въ охватываніи единичнаго взглядомъ, устремленнымъ на цлое, и въ привлеченіи представленія цлаго для разсмотрнія единичнаго’. Понятно, что, при подобномъ взгляд на дло, самый терминъ ‘научная, философія’, какъ это признаетъ авторъ, слдуя въ этомъ Авенаріусу, есть плеоназмъ, нчто врод знаменитаго измышленія о ‘научной наук’, но этотъ плеоназмъ оправдывается тмъ соображеніемъ, что истинное понятіе философіи остается и до сихъ поръ невыясненнымъ, что ‘научную философію все еще представляютъ себ однимъ изъ направленій отдльной науки-философіи и не хотятъ видть въ ней упраздненія всхъ этихъ направленій, устраненія этой мнимой философіи и замну всхъ возможныхъ созерцаній и мечтаній положительными результатами науки
Какъ видите, задача, поставленная себ г. Лесевичемъ, задача первостепенной важности. Конечно, дать отвтъ на вс вопросы, являющіеся сами собой, когда внимательно слдишь за развитіемъ процесса, изображеннаго авторомъ, онъ не могъ и не хотлъ, но онъ сдлалъ еще лучше: онъ намтилъ себ и другимъ путь для ршенія такихъ вопросовъ, а это всегда и должно составлять основное стремленіе философски мыслящаго человка.
Въ заключеніе, сдлаемъ только одно замчаніе: намъ представляется, что авторъ нсколько боле мрачно смотритъ на дло торжества научной философіи, чмъ бы слдовало. ‘Во всхъ тхъ случаяхъ, когда неутолимая жажда познанія’ является предметомъ гордости, внушающей мысль о возвышенности присущихъ личности стремленій, когда жизнь, съ ея такъ часто идущими въ разрзъ съ личными хотніями и пареніями фантазіи суровой дйствительностью, представляется грубою и низменною, когда просторная и податливая область творчества, въ противуположеніи съ житейскою юдолью, выставляется какъ превыспренній міръ идей и неизреченныхъ созерцаній,— метафизика остается и навсегда (?) останется убжищемъ неизмннаго и сладостнаго успокоенія. Поэтическія души, импульсивныя натуры не перестаютъ и не перестанутъ возвращаться къ самымъ разнообразнымъ формамъ отжитаго, какъ къ залогу блаженства, опирающемуся на опытъ вковъ?.. Громкихъ фразъ, искусственной и напускной восторженности всегда будетъ, конечно, не мене, чмъ сколько ихъ въ обращеніи и въ настоящее время, и метафизика не одинъ еще разъ, конечно, переживетъ такую эпоху, когда ‘со всевластнымъ произволомъ станутъ трактовать результаты научнаго изслдованія, станутъ извращать и коверкать’ ихъ до тхъ поръ, пока они не подойдутъ подъ требованія ‘системы’. Очень ярко нарисованная картина, но было бы грустно за будущее человчества, если бы юна была врна, намъ даже какъ-то не врится, что нарисовалъ ее никто иной, какъ тотъ самый г. Лесевичъ, который прекрасно понимаетъ, какой великій ‘дйственный’ принципъ кроется въ теоретическихъ основахъ научной философіи. Это ‘вчно’, ‘всегда’, ‘не перестанутъ’ и т. д. способны морозить кровь въ жилахъ и ученаго, и просто горячо чувствующаго и думающаго человка. Къ счастью для насъ всхъ, все это — неправда. Здравый смыслъ толпы всегда на сторон реальности, а не на сторон маститой метафизики, чтобы онъ могъ преодолть вс окутывающіе его до сихъ поръ туманы метафизики и телеологіи, ему нужно только одно — подлинное, настоящее знаніе. А это дло рукъ человческихъ и оно будетъ, несомннно будетъ сдлано. А когда это будетъ сдлано, тогда даже ‘поэтическія души’ и ‘импульсивныя натуры’ съумютъ находить ‘неизмнное и сладостное успокоеніе’ въ чемъ-нибудь получше, чмъ ‘формы отжившаго’.

‘Русская Мысль’, кн.I, 1892

Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека