H. А. ЛЕЙКИНЪ.
ГОЛУБЧИКИ
РАЗСКАЗЫ
съ рисунками художника А. И. Лебедева.
Премія къ журналу ‘Осколки’ за 1889 годъ.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типо-Литографія Р. Голике, Троицкая улица, No 18
1889.
![[]](https://electronic-library.ru/wp-content/uploads/2023/05/l01-19.jpg)
ЧИСТЯТСЯ.
ЧИСТЯТСЯ.
![[]](https://electronic-library.ru/wp-content/uploads/2023/05/l02-8.jpg)
Чистятся, Лейкин Николай Александрович, Год: 1889
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Время передпраздничное. Въ квартир чиновника Коронкина съ самаго ранняго утра стукъ и грохотня. Стулья опрокинуты къ верху ногами. Растрепанная кухарка, напоминающая по своей подоткнутой выше колнъ юбк и растерзанной на груди одежд что-то древнегреческое, возится съ ведромъ и мочалкой, моя полъ, горничная перетряхиваетъ и чиститъ оконныя занавски, сама мадамъ Коронкина, вооружившись камышевкой, выколачиваетъ пыль изъ мебели. Самъ Коронкинъ, облеченный въ халатъ, съ перомъ за ухомъ, събумагой и чернильницей въ рукахъ, уныло бродитъ по комнатамъ и отыскиваетъ мсто, гд бы ему приссть.
— Вы это что? Никакъ писать хотите? кричитъ ему жена.— Негд сегодня писать. Оставьте все это и уходите куда-нибудь изъ дома.
— Дай ты мн хоть около подоконника приссть, упрашиваетъ Коронкинъ.
— Нельзя. Подоконники сейчасъ будутъ мыть. Уходите на службу.
— Какая сегодня служба! Сегодня воскресенье.
— Ну, идите въ трактиръ, въ портерную. Въ другое время васъ дома не удержишь, а тутъ, когда люди чиститься начали, васъ изъ дома не выгонишь. Ну, что стали и вылупили глаза?
— Дай ты мн только сестр письмо написать. Надо же ее съ праздникомъ поздравить. Я вотъ около фортепьянъ приткнусь. Около фортепьянъ можно?
— Да неужто вамъ такъ приспичило? Господи, Боже мой! Пишетъ, пишетъ, цлый годъ пишетъ и даже въ тотъ день не можетъ перестать, когда нужно квартиру чистить. Пишите на фортепьянахъ, но только ужь не пеняйте, если надъ вашей головой будутъ паутину обметать.
— И далась вамъ эта паутина! проговорилъ Коронкинъ, помщая на фортепіано бумагу и чернильницу и присаживаясь около.
— А по вашему, въ праздникъ надо въ грязи жить?
— Въ грязи никогда не надо жить. Надо, чтобы всегда было чисто.
— Послушайте… Вы это что же на стулъ-то, присаживаетесь? Этотъ стулъ я сейчасъ выколачивать буду. Нтъ, ужь вы стулья здсь оставьте… Пишите стоя. Давайте стулъ.
— Погоди, погоди… Что жь ты выдергиваешь… Вдь этакъ я упасть могу.
— А упадете, такъ что за важность! Я вонъ себ вс пальцы камышевкой обхлопала. Давеча клоповъ въ дтской кроватк кипяткомъ шпарила, такъ руку обварила.
Коронкинъ налегъ грудью на фортепіано и приготовился писать.
— Отъ тебя поклониться сестр? спросилъ онъ.
— Сама-то она мн кланяется ли? Она, поди, меня за послднюю бабу въ дом считаетъ. Это вамъ ваша сестра дорога, а мн на нее наплевать..
— За что же это такъ? Я вдь твоей маменьк кланялся и даже писалъ, что цлую ея ручки.
— Такъ вдь то маменьк. Маменька моя вамъ благодтельница, она меня за васъ замужъ отдала. Что бы вы были безъ меня? Вы бы въ грязи подавились, спились съ кругу. Кланяйтесь, если хотите, но напишите, что я отнюдь не хуже ея, даромъ что она статская совтница.
— Ну, зачмъ же ужь это-то писать?
— А затмъ, что она дрянь. Она сюда прізжала, такъ какъ передо мной носъ задирала! И чмъ важничать! Что она мужа-то своего надуваетъ, такъ вдь это и я могла бы.
— Ну, это ты оставь.
— Никогда не оставлю. Пишите… Что вы на меня глазами-то уставились?
Перо заскрипло по бумаг. Подошла горничная.
— Эхъ, баринъ! Ужь совсмъ вы не у мста пригромоздились, сказала она.— Надъ фортепьянами висятъ картины, надо пыль съ нихъ сметать, а вы мн все и загородили. Шли бы въ кабинетъ.
— Да вдь въ кабинет полъ моютъ.
— Вымыли, вымыли. Идите туда.
— Не смть туда ходить! Тамъ на вашемъ письменномъ стол Врочка сейчасъ серебряные образа будетъ мломъ чистить… остановила Коронкина жена.— Идите вонъ лучше къ комоду. На немъ и пишите. И дались вамъ эти письма!
— Да вдь нельзя же!.. Только три раза въ годъ и пишу: къ Рождеству, къ Пасх и ко дню ангела.
Коронкинъ перенесъ письменныя принадлежности на комодъ и сталъ около комода.
— Я напишу сестрину мужу, что ты благодаришь его за присылку фотографической карточки… началъ онъ.
— Напишите, что я ему плюю въ бороду.
— За что же, душечка? Вдь онъ, кром карточки, прислалъ къ твоимъ именинамъ и цлую штуку осетроваго балыка.
— Хорошъ балыкъ! Нечего сказать… Тухлятина.
— Однакоже, ты его кушала и хвалила.
— Я хвалила? Я? Ахъ, вы, лгунишка этакій! Да хоть бы и на самомъ дл балыкъ былъ хорошъ, такъ я ничего не похвалю, что отъ вашей роденьки прислано. Идите прочь отъ комода. Мн тутъ нужно коверъ положить.
— Да куда же я пойду-то?
— Идите въ кухню, что ли. Столы тамъ подсвчниками и бронзовыми вещами заняты, но вы можете на плит писать. Плита сегодня не топленная. Идите же! Что жь вы, какъ истуканъ стоите!
— Душечка, дай ты мн только десять минутъ… Я напишу письмо, заклею его въ конвертъ и…
— Вы, врно, хотите, чтобъ я васъ камышевкой по затылку хватила?
— Зачмъ же драться-то? Это ужь совсмъ не хорошо.
— Я нечаянно могу хватить… Видите, я мебель выколачиваю. Ну, идите въ кухню на плиту. Плита холодная.
— Теперь холодная, но вдь вы сейчасъ ее затапливать будете и опять меня прогоните.
— Не будемъ сегодня затапливать…
— А какъ же стряпать-то?
— Не будемъ сегодня стряпать. До стряпни ли намъ сегодня! Нужно паутину обметать, мдныя вещи чистить…
— А гд обдать буду?
— Гд хочешь, тамъ и обдай. Сегодня мы такъ себ… Кофейкомъ да въ сухомятку. Какой сегодня обдъ! Кто обдаетъ, если чиститься надо?.. Да что жь вы посреди комнаты-то остановились? Скажите, какая статуя мраморная! Аполлонъ какой!
— Иду, иду… Написать имъ, что ты крестника своего цлуешь и посылаешь ему свое благословеніе?
— Вонъ! Не раздражайте меня! Видите, я дломъ занята! воскликнула жена и замахнулась камышевкой.
Коронкинъ съежился и поплелся въ кухню.