Нкогда я стоялъ на распутіи въ лсу … и увидлъ тропинку прелестную, ведущую къ отдаленнымъ видамъ еще прелестнйшимъ. Я слдовалъ по излучинамъ тропинки. Мягкая мурава подстилала подъ ноги мягкой коверъ, и разнообразіе предметовъ заманивало дале и дале. Многіе бгаютъ по сей дорожк, спша къ цли какъ можно скоре. Наконецъ ядостигъ до конца дорожки, и вступилъ въ прекрасную аллею, за которой открылось мн блестящее зданіе. По мр моего приближенія увидлъ и тснящуюся толпу вокругъ зданія. Конечно такое празднество, думалъ я, и мнніе мое имло тмъ боле вроятности, что въ семъ шумномъ стеченіи людей никто не обнаруживалъ знаковъ удовольствія. Мн захотлось принять участіе въ празднеств, и меня увлекло въ толпу тайное любопытство, которое побждаетъ всхъ людей, а философовъ еще скоре нежели другихъ. Не безъ труда пробился я въ тсноту. Тамъ люди съ торопливостію толкали меня впередъ и назадъ, даже ушибали меня съ намреніемъ, и спшили, опередить другихъ, правда, что другіе въ свою очередь отталкивали и опереживали ихъ, по мр своего искусства и проворства. Такое волненіе усилило мое любопытство, но я отчаявался удовлетворить ему: какъ вдругъ увлекла и вынесла меня на ступени чертоговъ бурная волна которая едва не сокрушила меня ударомъ, но за то сократила половину труднаго пути, я выбрался изъ тсноты и вступилъ въ чертогъ, чтобъ ссть, и отдохнуть.
Внутренній стражъ подошедъ ко мн и спросилъ: ‘Что вамъ угодно?’ — Охъ! ничего, отвтствовалъ я голосомъ утомленнаго человка.— ‘О! сему отвту не врятъ въ тхъ мстахъ, гд вы находитесь.’ — Когда такъ, Государь мой, то объявляю вамъ, что я ищу отдохновенія и спокойствія. — ‘И того нтъ, въ здшнемъ мст напрасно будете искать его. Но сядьте. Если вы желаете успокоиться, то не дожидайтесь возвращенія Богини, хозяйки сихъ чертоговъ.’ — А кто хозяйка, если смю спросить?— ‘Имя ея Богиня случая.’ — Какимъ образомъ она можетъ мшать моему спокойствію?— ‘Вы, кажется, изъ новичковъ?’ Да, я новъ во многомъ, и почти во всемъ: ‘Слишкомъ новы по вашимъ лтамъ’ сказалъ онъ, и смотрлъ на меня пристально. Не знаю, полюбилось ли ему лице мое, но съ видомъ привтливымъ и ласковымъ. Онъ взялъ меня за руку. ‘Сдлайте мн честь, пожалуйте за мною. Я проведу васъ по чертогамъ Богини.’ Я слдовалъ за нимъ. Онъ отворилъ дверь, и блескъ украшеній изумилъ, очаровалъ, ослпилъ меня! Переходя изъ мста въ мсто, я дивился и смотрлъ на моего путеводителя. Конечно ето волшебство? спросилъ я. ‘Ничего не бывало,’ отвчалъ онъ: ‘все что вы видите, существуетъ въ самомъ дл, но прикраса ложная. Переглядите все вскользь и скоре, если не хотите, чтобы прелесть исчезла.’ — Я смотрлъ на обои, на мебли, на хрусталь, на люстры: все было обманчивое. Серебро и золото поддлано, На мсто шитья и ткани подложена простая бумага и вырзка, въ хрусталяхъ и въ брилліянтахъ вставлены стеклы и рамки разноцвтные, изъ внутреннихъ покоевъ представлена театральная перспектива, а изголовья, постели, диваны и канапе слплены наскоро изъ розовыхъ цвтовъ, отъ которыхъ не успли или забыли отнять колючіе шипы.
Ахъ, государь мой! воскликнулъ я къ моему путеводителю, за чмъ вы здсь? ‘Случайно, отвчалъ онъ, я занимаю мсто отсутствующаго друга, котораго ничто не монет вывесть изъ заблужденія, и которой состарлся въ служб неблагодарнаго случая безъ всякой пользы. Буду говоришь вамъ о Богин случая съ откровенностію, которая часто ссоритъ меня съ моимъ другомъ. Все, что видите въ семъ мст ложнаго и обманчиваго, есть точно’ вывска ея духа и нрава. Втреная, непостоянная, своенравная Богиня ласкаетъ васъ, и черезъ час васъ отталкиваетъ. Досаждая, и скучая, сама бжитъ отъ васъ первая. Въ ея душ, подобію какъ въ ея чертогахъ, все игра и обман до самаго ея добросердечія и красоты, но приятности ея влекутъ къ себ силою непобдимой.
При первой встрч и свиданьи
Летишь душей на встрчу къ ней,
И въ легковрномъ ожиданьи
Сокровищъ, благъ, счастливыхъ дней
Стоишь съ надеждой и боязней,
Но ахъ! баз истинной любви,
Она, возсвъ на царство казней,
Питаетъ смертный яд въ крови,
Но всхъ улыбкой обольщаетъ,
Сама ласкаетъ не любя,
И такъ притворно утшаетъ.
Что забываешь самъ себя.
Въ ея блистательномъ зерцал,
Гд яхонтъ радугой горитъ
Въ подложномъ камн и кристалл
Представленъ чрезъ искусство видъ
Чистйшей дружбы, совершенной,
Сей образъ дивный, но пустой
Въ душ тщеславьемъ затемннной
Для насъ являетъ свтъ другой.
Мы кажемся себ счастливы
И чаемъ всхъ мудре быть,
А тамъ народ душею льстивый
Твердитъ, что сладко въ рабств жить.
Но долго ль, долго ль мы въ поко?
Нтъ, въ мигъ разсется туманъ,
И съ нимъ то облачко златое,
Гд свтло такъ игралъ обманъ
Восторга радости и счастья,
Но чтожъ, откроется очамъ?
Пустыня жизни, мракъ ненастья?
А ты,— темничный узникъ тамъ.
Темничный узникъ! воскликнулъ я: о! государь мой, я нехочу быть заключеннымъ. Мой путеводитель не могъ удержаться отъ смха. ‘И такъ бгите, сказалъ онъ, спасайтесь, поздно будетъ, когда Богиня васъ увидитъ.’ — Какая странная мысль! Разв она приметъ меня за одного изъ своихъ невольниковъ?— ‘Конечно.’ — Для чего же вы не боитесь ничего сами за себя?— ‘Она знаетъ меня давно, но вы для нее новый человк.’ — Будьте покойны. Я хочу ее видть, не будучи ею видимъ.— ‘Но знаете ли, что многіе огорчаются тмъ, что она ихъ не видитъ?’ — О! я не огорчаюсь такими бездлками.— ‘Вы философъ, какъ я вижу, и философъ веселый, но многіе мудрецы вамъ подобные попадали въ ея сти.’ — Но и многіе мудрецы мн подобные укрывались отъ ея стей, — ‘Разумю, вы хотите испытать счастіе, чтобы имть, славу побдителя искушеній.’ — Можетъ быть я чувствителенъ, къ слав, какъ молодой человкъ, имть немного самолюбія мн простительно.— ‘Юный мудрец, берегись! возразилъ мой путеводитель:
Кто самъ ввергался въ искушенья,
Тотъ мудрымъ въ жизни не бывалъ,
Побгъ есть врный путь, спасенья,
Но кто, скажи ты мн, бжалъ
Изъ царедворцевъ самъ собою?
А разв случай былъ такъ строгъ,
Что вывелъ царскою рукою
Его учтиво за порог.’
Я хотлъ отвчать какъ вдругъ услышалъ великой шумъ и движеніе въ поко стояла стража, я ожидалъ, прибытія Богини, и сказалъ о том моему путеводителю, онъ отвратилъ лице свое. ‘Нтъ, ето идетъ къ намъ ея любимица.’ — Имя ея?— ‘Летиція.’ — Ея умъ, обращеніе, языкъ?— ‘Вы не угадываете ея свойствъ, отвчалъ онъ, но характеръ ея пречудный,
Лице ея умно и живо,
А умъ поверхностью цвтетъ,
Въ душ, какъ въ хрустал, игриво
И люди движутся и свтъ,
Но все на часъ одинъ яснетъ,
Чрезъ часъ все въ облак темнетъ,
Скрывается и тни слдъ,—
Въ ней капли постоянства нтъ.
Ея и счастіе случайно,
Премнчиво подобно ей,
Сего дня врно, завтра крайно,
И твердо вновь немного дней,
Ни въ милости у трона полной,
Ни въ гнв власти недовольной
Ее ты не увидишь ввкъ,
Но слово вымолвитъ забавно,—
На завтра важный человк,
Ужъ слово громко, имя славно,
Молва гласитъ о ней трубой,
И льются почести ркой.
Ничто ее не вводитъ въ краску.
Для выслуги нтъ подлыхъ длъ:
Готова скоморохомъ въ пляску,
Хотябъ терпть отъ дкихъ стрлъ
Толпы забавниковъ веселыхъ.
Что мсто, милость, или чинъ,
То новый даръ уловокъ смлыхъ,
Но духъ ея всегда одинъ.
Идетъ, перемняя роли:
То въ верхъ возносится ползкомъ,
То съ высоты скользитъ безъ воли.
То спустится, и въ низъ бгомъ,
Всегда сама къ себ пристрастна,
Съ другими вчно самовластна,
И съ гибкимъ въ бглости умомъ
Учтиво вами управляетъ,
На зло услуги изъявляетъ,
Вредитъ вамъ льстивымъ языкомъ,
И словомъ мыслитъ коловратно,
Но говоритъ всегда приятно —
То врный образ слабыхъ женъ!
Ты будешь ею побжденъ.
Наконецъ и сама Богиня явилась съ блестящею свитою, и я безъ труда узналъ Летицію по ея легкому и вольному виду, съ которымъ она подступила къ своей Цариц. Богиня случая, не переставая смотрть на ту и на другую сторону, съ ласковымъ взоромъ, который подавалъ общанія и надежды, знакомъ изъявила ей удовольствіе, наподобіе того какъ мы принимаемъ ласки постельной собачки. Летиція была въ восхищеніи, первый министръ стоялъ съ досадою, и шепнулъ нчто на ухо Богини! ‘Да, да, повторила она, не слыхавъ его рчи: все что теб угодно, но возвратись къ твоему длу. Для тебя время дорого.’ — Послднее слово утшило царедворца, он озирался съ тайнымъ удовольствіемъ на безчисленныхъ свидтелей его славы. Богиня обошла еще кругъ женщин холодно и безъ привтствія. Сіи дамы, довольно старыя и давно ей знакомыя, не удивлялись ни мало ея холодности, но конечно не отъ философіи, а отъ привычки. Выступя еще впередъ, Богиня замтила лице мое, ей неизвстное, взоры ея вызывали меня. Тотъ час толпа ея невольниковъ раздвинулась и дала мн мсто. Я приближался, но безъ того раболпства, которымъ всего боле угождаютъ суетной Цариц случая. Ея кокетство усилилось. Она упредила меня, чтобы я готовъ былъ представишься ей черезъ часъ, а между тмъ занялась другими лицами въ собраніи.
Тогда шумная толпа, которая недавно меня тснила со всхъ сторон, едва не лежала у ногъ моихъ, каждый изъявлялъ мн уваженіе, и тысяча незнакомыхъ искали обратить на себя мои взоры. Протекъ час, и меня привели въ кабинетъ къ Богин случая. Ахъ! я восчувствовалъ всю ея силу и заманчивость. Она говорила, что ей извстно мое имя, и что ей было бы приятно удержать меня при двор. Чудно, что ея рчь льстила крайне моему самолюбію, но какъ я затруднялся отвтомъ, то Богиня прибавила: ‘не заключайте обо мн по слухамъ, право я стою лучше моей дурной славы. Родясь на то чтобы раздавать милости и жаловать любимцевъ случая, я имю видъ непостоянной и втреной богини, но поврьте, что я не такова. Къ тому же нкоторые прискорбія, неразлучныя съ моимъ достоинствомъ, а особливо скука, тяготятъ меня.’ — Скука! воскликнулъ я съ изумленіемъ.— ‘Да, скука: разв не видите вы этой скучной толпы, этихъ дл, етаго убійственнаго царедворца, перваго изъ моихъ чиновниковъ?’ — Разв не льзя отблагодарить его?— ‘Отблагодарить! воскликнула Богиня: это не возможно.’ — Какъ, спросилъ я, онъ не разстанется съ вами?— Громкой хохот, былъ отвтомъ Богини. ‘Боже мой, сказала она, какъ это смшно! Вы очень, любезны, вижу, что вы можете услужишь, мн. Когда вы дадите мн себя видть? Завтра? не правда ли?’ — Кто имлъ, честь быть вамъ, представленнымъ, тотъ пользуется не одинъ раз сею честію.— ‘И такъ ожидаю васъ, не измните своему слову.’ — Я откланялся очень вжливо, и сошелъ по лстниц потаенной въ сад, а оттуда на чистый и свободный воздух въ поле. Тамъ, собравшись съ мыслями, жаллъ я, что не видался съ моимъ стражемъ, и не могъ наслаждаться передъ нимъ моею побдою. По сему движенію легко удостовришься, что побдя тщеславіе, остается еще побдить самолюбіе, и что сіе рдкое торжество Гораздо трудне, а можетъ быть и совсмъ не возможно.
Съ радостно возвратился я изъ страны, гд надобно, для приобртенія случая, скучать, или забавлять, быть достойнымъ совтникомъ Летиціи, или перваго министра, не имть истиннаго характера и не брать участія въ другихъ, подобно какъ другіе не берутъ въ насъ участія. Какъ весело обнялъ я своихъ домашнихъ! Меня ожидали искренно, чего не случается ни съ кмъ въ томъ мст, откуда я вышелъ, мое уединеніе показалось мн приятне, мой садъ зелене, душисте, улыбка супруги и дтей миле. Откуда проистекалъ въ душу мою новый источникъ умиленія и радости? Наслаждаясь симъ чувствомъ, искалъ я невольнымъ образомъ причины, и кажется нашелъ ее: