Баронъ Фламингъ, или страсть къ титуламъ.
Повсть А. Лафонтена.
(Вольный переводъ съ Нмецкаго.)
‘Встникъ Европы’, No 24, 1804
Барон Фламинг, или страсть к титулам, Лафонтен Август, Год: 1804
Время на прочтение: 19 минут(ы)
Баронъ Фламингъ былъ одинъ изъ богатйшихъ и могущественнйшихъ Саксонскихъ Дворянъ. Баронесса, его благородная половина, имла вс качества, какія только могутъ сдлать супруга щастливымъ, но мрачная, глубокая печаль отравляла вс наслажденія высокороднаго Барона: у него не было наслдника, которому могъ бы онъ передать блистательность своей породы.
Небо удостоило наконецъ внять его обтамъ: Баронесса родила сына. Вс ея пріятельницы, собравшись къ ней въ спальню, старались наперерывъ найти для новорожденнаго прекраснйшее имя. — ‘Не трудитесь, милостивыя государыни! сказалъ Баронъ: я назову сына моего Квинкціусомъ. — Квинкціусомъ! вскричали он вс въ одинъ голосъ: ни въ какомъ календар нтъ такого Святаго, это имя языческое. Лучше назовите, его мясопустомъ, сочельникомъ, или четвергомъ, по крайней мр все это находится въ календар.’
Баронъ краснлъ и блднлъ. ‘Довольно, сударыни, сказалъ онъ имъ, что вы не изволите знать имя Квинкціуса! оно уже дв тысячи лтъ принадлежитъ моей фамиліи. — Дв тысячи лтъ! — Такъ точно! Квинкціусы раздлились на три поколнія, а именно, на Фламиніусовъ, Капитолинусовъ и Цинциннатусовъ, я произхожу отъ первыхъ. — Но васъ зовутъ не Фламиніусомъ, а Фламингомъ, тутъ есть нкоторая розница. — Ни какой сударыни, съ вашего дозволенія: изъ Латинскаго усъ сдлалось Нмецкое ингъ: Фламиніусъ, Фламингъ. Боже мой! это очень понятно: Геминіусъ, Гемингенъ, равно какъ у французовъ, нашихъ сосдей, очевидно, что Помпонъ произходитъ отъ Помпея, а Фаберъ отъ Фабіуса.’ — Добрыя Госпожи, изумленные такою ученостію, замолчали, и младенцу безъ всякаго прекословія наречено имя Квинкціуса.
Первыя годы его жизни не содержатъ ничего достойнаго примчанія. Баронъ, его отецъ, употребилъ сіе время на отъискиваніе всхъ старинныхъ рыцарскихъ сочиненій, касающихся до воспитанія благородныхъ дтей, онъ читалъ сіи книги, училъ ихъ наизусть, длалъ изъ нихъ выписки, и проч. и проч,
Тысячу разъ Баронесса слыхала, какъ супругъ ея превозносился древностію своего рода, тысячу разъ видала, какъ онъ рылся въ старыхъ пергаментахъ и бумагахъ, изъ которыхъ, говорилъ онъ, надлежало ему выписать родословное дерево, и повсить оное въ сняхъ своихъ, чтобы тмъ внушить своимъ вассаламъ большее къ себ почтеніе и уморить съ зависти сосдей своихъ. Однакожь Баронесса не могла дале доходить какъ только до третьяго или четвертаго колна знаменитаго рода Фламинговъ. Однажды ршилась она попросить о томъ объясненія у августйшаго своего супруга. — ‘Любезная Баронесса! отвчалъ онъ ей: съ величайшимъ бы удовольствіемъ исполнилъ я требованіе твое, но домъ нашъ, какъ то извстно вселенной, произходитъ изъ Рима, исторія предковъ моихъ написана по-Римски, или по-Латин, что мн кажется почти все равно. У меня тамъ есть толстая книга, сочиненная, не знаю въ какомъ году, нкоторымъ Titi Livii opera {Сочиненія Тита Ливія. Добрый Баронъ видлъ въ семъ заглавіи одно только собственное имя.}. Съ помощію неутомимаго терпнія отрылъ я въ этой книжищ одного Квинкціуса Фламиниуса, но признаюсь, что теряюсь во всхъ этихъ именахъ на усъ. Естьлибы я былъ нсколькими годами помоложе, то ухитрился бы какъ нибудь разпутать эту безтолковщину. Впрочемъ нашъ Квинкціусъ читаетъ уже порядочно, и я непремнно хочу, чтобъ онъ съ завтрашняго же дня началъ учиться языку своихъ предковъ. Подумай, Баронесса, какія восхитительные вечера доставитъ намъ этотъ милой робенокъ, когда станетъ намъ читать въ толстой моей книг все то, что мы длали въ Рим за многія сотни лтъ назадъ!’ — Добрая Баронесса улыбнулась, и положено, чтобъ въ слдующій день послать за Учителемъ.
День появился, и вмст съ нимъ честной Г. Бейеръ, давно уже рекомендованный Барону Пасторомъ его села. Г. Бейеръ подъ самою смиренною наружностію скрывалъ необыкновенную ученость. Онъ съ трепетомъ предсталъ передъ Барона, которой внимательно смрилъ его глазами съ головы до ногъ. Баронесса, всегда человколюбивая, старалась его ободрять, говоря ему, сколько почитаетъ она себя щастливою, что сынъ ея будетъ имть такого просвщеннаго и достойнаго наставника. Бейеръ поклонился въ поясъ. — ‘Знаете ли, сказалъ ему Баронъ, что вы готовитесь имть честь воспитывать дитя, которое произходитъ отъ благороднйшей Христіанской крови? знаетели, что вамъ должно образовать его сердце и разумъ? Чувствуете ли себя къ этому способнымъ? Посмотримъ! отвчайте мн на слдующій вопросъ: какъ назовете вы бракъ, заключенный дворяниномъ съ мщанкою?’ — Баронесса весьма встревожилась, она кашляла, длала знаки Гну. Байеру, будучи уврена, что отвтъ ршитъ его участь. Онъ и самъ очень хорошо это понялъ, и принявъ смлый видъ, сказалъ важнымъ и громкимъ голосомъ: ‘Г. Баронъ! я назвалъ бы такой бракъ явнымъ нарушеніемъ всхъ Божескихъ и человческихъ законовъ и неизгладимымъ преступленіемъ противъ потомства, ибо Моисей сказалъ, что Ангелы, сочетаваясь со дщерями человческими, навлекли на землю потопъ.
Восхищенный такимъ отвтомъ, Баронъ встаетъ и стремглавъ бросается на шею къ Бейеру. — ‘Госпожа Баронесса! вскричалъ онъ голосомъ торжественнымъ: я нашелъ его! вотъ истинный мудрецъ, котораго провозглашаю достойнымъ наставникомъ нашего любезнаго Квинкціуса.’ Съ сей минуты Г. Бейеръ сдлался совтникомъ, наперсникомъ и другомъ высокороднаго Барона. Онъ тщательнйшимъ образомъ старался о развитіи способностей юнаго своего воспитанника, и Квинкціусъ платилъ за его усердіе необыкновеннымъ прилжаніемъ и блистательными успхами. Баронъ не отлучался отъ него во время ученія, но странные термины Грамматики, никогда прежде не поражавшіе его слуха, немедленно погружали его въ глубокой сонъ. Онъ терпливо однако же сносилъ сію скуку, помышляя о несказанномъ удовольствіи, которое въ послдствіи доставитъ ему чтеніе Римскихъ Историковъ, и ежедневно ожидалъ, что сынъ его примется за нихъ. Прошло полгода, но Грамматика и Синтаксисъ все еще продолжались. Наконецъ Баронъ потерялъ все свое тeрпніе и сказалъ бдному учителю слдующее: ‘Объявляю вамъ, любезный Г. Бейеръ, что вчныя ваши разсужденія о предлогахъ и междуметіяхъ совсмъ меня сокрушали. Не лучше ли былобы говорить съ сыномъ моимъ о подвигахъ его предковъ, нежели заставлять его корпть надъ правилами, которымъ нтъ конца? Я хочу, чтобъ сего дни же Квинкціусъ принялся за моего Опера Тита Ливія.’
Какъ можно спорить съ такимъ человкомъ, каковъ былъ Г. Баронъ? И такъ принесли Тита Ливія. Добрый Бейеръ тотчасъ пріискалъ 11ю книгу, главу 56ю, и взявъ Барона за руку, положилъ указательный его палецъ на имя Титуса-Квинкціуса Капитолинуса. Старый Фламингъ, исполненный благоговнія, снялъ немедленно колпакъ и веллъ сыну своему низко поклониться. Бейеръ началъ чтеніе свое, но насилу могъ его кончить, потому что Баронъ скакалъ отъ радости и поминутно его перерывалъ, крича сыну своему: ‘слышишь ли, Квинктусъ? слышишь ли, сынъ мой? вотъ каковы были Фламанги во вс время, то есть самые честные, храбрые люди и православнйшіе Христіане!’ — ‘Съ дозволенія вашего, Г. Баронъ, Фламиніусы или Фламинги, о которыхъ здсь упоминается, были язычники, потому что’… Какъ, язычники! предки мои язычники! Не врь этому Квинкціусъ! — ‘Однакожь ничего нтъ этого справедливе, продолжалъ хладнокровно честный Бейеръ, потому что они вс родились и умерли до пришествія Христова.’ — Точно ли вы уврены въ этомъ? — ‘Точно, сударь!’ — Жаль этого, очень жаль!
Съ Барономъ и его сыномъ Бейеру очень было легко длать переводы, онъ не думалъ гршить противъ совсти своей, прикрашивая повствованія Тита Ливія, или заставляя его говорить то, чего у него и на ум не бывало*
Пасторъ, рекомендовавшій Бейера Барону, имлъ сына, одареннаго рдкими способностями, но которыхъ отецъ, по причин недостаточнаго состоянія, не имлъ способовъ обработывать. Изъ дружбы и благодарности Бейеръ вздумалъ дать его въ соученики благородному своему питомцу, въ слдствіе чего и заставилъ Тита Ливія сказать, что Консулъ Фламиніусъ воспитывалъ вмст съ сыномъ своимъ одного мальчика изъ простолюдиновъ, потому что дворянство, какъ первое состояніе въ Государств, было обязано доставлять ученіе другимъ классамъ народа. Баронъ заставилъ по вторить сіе мсто и приказалъ, чтобъ сынъ Пасторской въ слдующій день былъ ему представленъ.
Августъ Лисау — имя молодаго человка — былъ хорошъ собою, любезенъ, уменъ, и скоро привлекъ къ себ благоволеніе Баронессы. Она безпрестанно твердила сыну своему, чтобъ онъ не употреблялъ во зло преимуществъ, которые порода и достатокъ давали ему надъ молодымъ его товарищемъ. Квинкціусъ, не взирая на вс странности и сумазбродства, которыми отецъ окружилъ, такъ сказать, колыбель его, имлъ щастіе сохранить чувствительное сердце и ласковой характеръ: онъ спорилъ съ Августомъ въ одной только прилжности къ ученію, я сіе соревнованіе было причиною, что оба они сдлали блистательнйшіе успхи. Августъ, желая показать Барону свою признательность, собралъ въ одну тетрадь все, что могъ найти въ древнихъ Писателяхъ о трехъ поколніяхъ Квинкціусовъ, Баронъ, чувствительно тронутый, столько забылся, что нжно обнялъ юнаго простолюдина, онъ клялся, что никогда не забудетъ сего тонкаго доказательства приверженности и почтенія, приказалъ, чтобъ всякой день за десертомъ читали по нскольку страницъ драгоцнной рукописи. Бейеръ и самъ Квинкціусъ замтили, съ какимъ искуствомъ молодой Писатель разпространялся о славныхъ подвигахъ Титуса-Квинкціуса-Фламинтуса, которой побдилъ Филиппа, Царя Македонскаго, и провозгласилъ Грецію свободною, между тмъ какъ онъ упоминалъ только вскользь о Кайус-Фламингус которой далъ себя такъ больно побить Аннибалу при Тразименскомъ озер.
Баронъ хотлъ, чтобъ сынъ его, даже и въ дтскихъ своихъ играхъ, приводилъ себ на память достославныхъ своихъ предковъ, или готовился бы, покраиней мр, сдлаться со временемъ достойнымъ ихъ подражателемъ. Квинкціусъ игралъ всегда первыя роли, онъ былъ или Консуломъ, или Диктаторомъ, или по малой мр Греческимъ Царемъ. Смиренный Августъ ограничивался всегда второкласными должностями, а естьли когда нибудь и дозволялось ему принять знаменитое дйствующее лице, то было единственно для того, чтобъ придать еще большій блескъ слав побдителя. Обольщенный безпрестанными похвалами отца своего и ласкательствами своихъ вассаловъ, молодой Фламингъ привыкъ почитать себя во всхъ частяхъ твореніемъ единственнымъ, безпримрнымъ. Идти по пробитой дорог, казалось ему низко, и по сему любилъ онъ только самое странное и чудное. Боясь встртиться въ Наукахъ, въ Литератур, или въ Нравственности, съ обыкновенными людьми, онъ старался сдлать о всхъ сихъ предметахъ особливыя системы.
Въ сію-то эпоху пріхала въ замокъ молодая двица Фон-Нотгафтъ, племянница Баронессы. Мать ея умерла, оставя ее попеченіямъ родителя, которой умлъ только куришь табакъ и травить зайцовъ. Добрая тетка требовала, какъ права, удовольствія воспитывать сію интересную двушку. Ей было только двнадцать лтъ, о воспитаніи ея очень мало старались, и Баронесса не замедлила примтить, что бдная Эльмина едва знала азбуку. Августу поручили учить ее читать и писать. Доброй молодой человкъ былъ въ восхищеніи, что ему представился наконецъ случай сдлать что нибудь угодное для его благотворительницы. Учитель былъ пригожъ и чувствителенъ, ученица прелестна и нжна, возрастъ, сходство во вкусахъ и нравахъ, родили между ими толь сильную дружбу, что они считали потерянными минуты, въ которыя не были вмст. Протекли два года, я сія дружба превратилась въ совершенную любовь, Они ежедневно видались безъ свидтелей, чувствіе, наполняющее ихъ сердца, не могло быть долго неизвстнымъ предмету, которой внушалъ оное. Августъ осмлился открыть страсть свою: Эльмина поклялась ему въ вчной врности. Квинкціусъ, бывая часто съ ними, примтилъ взаимную ихъ привязанность, но какъ онъ былъ совершенно углубленъ въ ученіе и занятъ только средствами отличиться, или, лучше сказать, сдлаться страннымъ, то ни о чемъ боле не помышлялъ, какъ только о строеніи новыхъ системъ.
Однажды Августъ имлъ съ Эльминою такой трогательный разговоръ, которой заставилъ ихъ проливать слезы. Августъ былъ уже довольно великъ, чтобъ почувствовать разстояніе, положенное породою между имъ и его ученицею, онъ вврилъ ей страхъ свой и горесть. Эльмина, не столько опытная и мене недоврчивая, старалась ободрить своего любовника, и наконецъ удалилась въ свою комнату, чтобъ предаться тамъ меланхоліи, которой преодолть была она не въ силахъ.
Фламингъ, будучи уже шестнадцати лтъ, не замтилъ еще, что родственница его была рдкая красавица, сверхъ того онъ почелъ бы сіе малодушное вниманіе недостойнымъ истиннаго философа, каковымъ онъ себя уже почиталъ.
Сколь велико было его удивленіе, какъ въ одинъ вечеръ читая Латинской переводъ Платоновыхъ сочиненій, попалъ онъ на то мсто, гд сей философъ называетъ любовь источникомъ всего, что только есть великаго, превосходнаго, изящнаго въ подлунномъ мір. — ‘Покажите мн того великаго человка, возглашаетъ Платонъ, которой бы въ молодости своей не трепеталъ при вид красоты, котораго бы сердце не было сндаемо потребностію любить и быть любимымъ!’
Квинкціусъ закрылъ книгу и покраснлъ отъ стыда. Сколько ни справлялся онъ со спискомъ ощущеніи своихъ, однакожь долженъ былъ признаться, что не находилъ въ несъ любви, любви, которую великій, божественный Платонъ почиталъ отличительнымъ признакомъ великаго человка! Представьте, сколько пострадала отъ сего безмрная суетность Квинкціуса! — Очень хорошо, сказалъ онъ самъ въ себ: станемъ любить, когда Платонъ того желаетъ.’ — Къ кому лучше могъ онъ броситься съ сердцемъ своимъ, какъ не къ Эльмин?
Въ слдующее утро началъ онъ къ ней ласкаться, садился подл нее, и въ первый разъ увидлъ, что она имла красоту восхитительную, онъ безпрестанно слдовалъ за нею какъ тнь ея, что много мшало Эльмин и Августу. Двушка досадовала, сердилась, но ничто не могло отвратить родственника ея отъ благороднаго намренія сообразоваться съ предписаніемъ велемудраго Платона,
Въ сіе-то самое время Бейеръ далъ читать Овидія юному воспитаннику своему. Квинкціусъ, разкрывъ книгу, попалъ на искуство любить. ‘Боже! какое сокровище!’ вскричалъ онъ, и заперся въ бесдк, на конц сада находившейся, чтобъ научиться такому искуству, которое долженствовало учинить его великимъ человкомъ. Онъ пожиралъ., такъ сказать, сладострастные стихи, которые Поэтъ обращалъ къ Римскому юношеству, мысль, что въ сей же самой книг Герои, предки его, могли образоваться, воспламеняла его. — ‘Сдлай, чтобъ любопытство присоединилось къ благодарности въ душ юной двицы, тебя плнившей, говоритъ Овидій, и чтобъ она не могла угадать, изъ какихъ рукъ идутъ къ ней подарки, которыми ты будешь осыпать ее.’
Въ слдующее утро Эльмина нашла на дверяхъ своей комнаты цвточныя гирланды. Она удивилась такой необыкновенной вжливости и взяла подозрніе на Квинкціуса, которой съ нсколькихъ дней былъ, такъ сказать, прикованъ къ слдамъ ея. Она спросила его о томъ, но Квинкціусъ, будучи строгимъ наблюдателемъ Овидіевыхъ предписаній, божился, что онъ совсмъ этого не знаетъ, почему. Эльмина и заключила, что это сдлалъ Августъ. На другой день дверь ея опять украсилась гирландами. Она удивилась дерзости Августовой, знавъ, что Баронъ никому не дозволялъ рвать своихъ цвтовъ, поспшно спрятала ихъ подъ кровать.
Квинкціусъ, не видя еще никакого плода отъ Овидіевыхъ наставленій, съ нетерпливостію прибгнулъ къ искусству любить, и нашелъ въ немъ слдующее правило: ‘будь постояненъ въ исканіи своемъ, молодой человкъ! терпніе приводитъ къ желаемой пристани.’
Соображаясь съ симъ, идетъ онъ въ тотъ же вечеръ въ садъ, нападаетъ безъ пощады на Бароновы цвты, наполняетъ ими большую корзину, прокрадывается въ Эльминину комнату и осыпаетъ цвтами ея постелю и весь полъ. Двушка, пришедъ къ себ, боле испугалась, нежели тронулась такимъ страннымъ доказательствомъ любви, и какъ можно скоре побросала вс цвты опять подъ кровать.
Она не умедлила открыть тайну сію. Молодой Баронъ, замтивъ, что Овидій похваляетъ тайные подарки, возпользовался минутою, въ которую думалъ, что Эльиина была съ его матерью и пронесъ къ ней въ комнату шляпку, украшенную перьями, которую купилъ онъ самъ въ город. Эльмина находилась въ ближней комнат, откуда выбжавъ поспшно, застала важнаго родственника своего на мст преступленія. Онъ признался, что былъ Авторомъ исторіи цвтовъ, но оставилъ двушку въ совершенномъ невденіи въ разсужденіи намреній своихъ. Въ этомъ однако же былъ виноватъ Овидій, которой забылъ сказать, что длать любовнику, когда его откроютъ. Квинкціусъ откланялся своей родственниц, сказавъ ей только сіи слова: ‘со временемъ узнаютъ, что все это значитъ.’
Августъ скоро услышалъ о семъ небольшомъ приключеніи, и ревность овладла его сердцемъ. Эльмина то примтила и улыбнулась, а молодой Баронъ, чтобъ избавиться отъ своего недоумнія, прибгнулъ къ любимому своему Поэту. Овидій совтуетъ скромному любовнику подкрасться къ любовниц своей во время ея сна, отрзать у нее локонъ волосовъ, и общаетъ, что она не проснется, естьли любитъ. Восхищенный найденнымъ средствомъ читать наконецъ въ сердц прекрасной своей родственницы, Квинкціусъ на разсвт, положивъ въ карманъ своего Овидія, и взявъ въ руку ножницы, прокрадывается на цыпочкахъ въ спальню своей любезной. Онъ приближается къ кровати, смотритъ на Эльмину, и въ восторг роняетъ на полъ ножницы, она не просыпается. ‘О, мой Овидій!’ сказалъ онъ, вздыхая: ‘локонъ блокурыхъ волосовъ выбился изъ-подъ платка, которымъ Эльмина была повязана, Квинкціусъ колеблется, подходитъ, беретъ… локонъ уже въ его рукахъ, и красавица — спитъ. ‘О мой Овидій! о наставникъ мой! всегда буду слпо теб врить!’ повторялъ онъ стократно, возвращаясь въ свою комнату.’
Надобно изъяснить читателямъ этотъ крпкой сонъ. Эльмина проснулась въ самое то мгновеніе, какъ Квинкциусъ уронилъ ножницы, но при слабомъ свт показалось ей, что это былъ Августъ, и она притворилась спящею, чтобъ не быть принужденною сдлать ему выговоръ за такую дерзость.
Она думала, что щастіе Августово разольется по всмъ, чертамъ его, но сколь велико было ея удивленіе, когда онъ предсталъ передъ нее съ тмъ пасмурнымъ и холоднымъ видомъ, которой сдлался ему обыкновененъ съ самаго того дня, какъ онъ удостоврился, что Квинкціусъ былъ его соперникъ! Она покушалась изъясниться, но съ первыхъ словъ обнаружилось съ обихъ сторонъ такое негодованіе, что благоразумная двушка поспшно прекратила разговоръ.
Молодой Баронъ, напротивъ того, въ восторг радости своей пришелъ къ отцу, и сказалъ ему по правиламъ Ораторскимъ рчь, которую заключилъ тмъ, что въ силу предписанія Платона и Овидія, надлежало его какъ можно скоре, привесть въ состояніе наслаждаться безпрепятственно пламенною любовію, которую Эльмина къ нему питала. — ‘Что за люди, этотъ Платонъ и Овидій? вскричалъ Баронъ: и какъ они смютъ вмшиваться въ мои домашнія дла? Хотлъ бы я повидаться съ этими господами!… Впрочемъ, Квинкціусъ Фламиніусъ, или Фламингъ, естьли Эльмина Фон-Нотгафтъ подлинно тебя любитъ, я не буду противиться ея щастію.’
Позвали Эльмину, и заставляли ее признаться въ любви къ родственнику ея, которой ждалъ только ея согласія, чтобъ идти съ ней къ олтарю. Двушка, до безконечности изумленная, увряла, что ничего не чувствуетъ къ Квинкщусу, кром дружбы. Оскорбленный симъ молодой человкъ ссылается на вс свои покушенія, которыя. предпринималъ онъ по предписанію Овидія, особливо же опирается на подаренный будто бы локонъ волосовъ. Эльмина безъ труда опровергла вс тонкости молодаго мечтателя, но старой Баронъ никакъ не могъ противиться обтамъ своего законнаго наслдника, и объявилъ бдной Эльмин, что даетъ ей только одинъ мсяцъ сроку на ршеніе.
Добрая тетка спшила ее утшить и безъ всякаго лукавства, безъ всякихъ угрозъ довела ее до признанія къ склонности ея къ Августу. Баронесса была хотя женщина не блистательная, однакожь знала, что страсти словами не изкореняются, и — замолчала. Но сдлавъ привычку сообщать мужу своему все, что доходило до ея свденій, не осмлилась скрыть отъ него любви племянницы своей къ молодому Лисау. Баронъ, пришедъ вн себя отъ одного помышленія о такой склонности, которую почиталъ уже незагладимымъ пятномъ для всей фамиліи супруги своей, поднялъ преужасный шумъ, и Квинкціусъ скоро узналъ, что иметъ въ товарищ своемъ предпочитаемаго соперника. Онъ зналъ, что Овидій показалъ средства обуздывать любовь, научивъ прежде, какъ ее производить въ слдствіе сего заперся онъ въ своей комнат, чтобъ на простор предаться чтенію и размышленіямъ. Онъ нашелъ, что Стихотворецъ, почитая праздность источникомъ и пищею сей страсти, предписываетъ тяжелую работу тмъ, которыхъ хотятъ отъ нее изцлить. Онъ совтуетъ заставлять ихъ бгать, плавать, объзжать лошадей, грести, косить, или пилишь дрова. Молодой философъ спшитъ къ отцу своему, и говоритъ: Овидій снабдилъ меня неизмннымъ способомъ изцлить Эльмину и Августа отъ ихъ любви, какъ бы она сильна ни была. Намъ не льзя заставить ихъ плавать, потому что у насъ нтъ воды. Бгать или объзжать лошадей? бдная двушка сломитъ себ шею. Косить? теперь Октябрь, и вс луга такъ голы, какъ моя ладонь. И такъ остается только пилить дрова, и я прошу, чтобъ завтра же заперли Августа съ Эльминою въ сарай и заставили бы ихъ тамъ пилить до изнеможенія силъ. — Прекрасно! вскричалъ Баронъ, помирая со смху: Овидій твой далъ теб неоцненное средство: запереть любовниковъ однихъ въ сарай, чтобъ изцлить ихъ отъ любви! — Квинуціусъ вышелъ, стеная внутренно, что родитель его не умлъ цнить такъ, какъ онъ, мудрыхъ писаній древнихъ.
Августъ, видя, что тайна сердца его сдлалась всмъ извстною, трепеталъ и не смлъ показаться. Сострадательная Баронесса велла позвать его къ себ въ комнату. Тамъ изчисливъ ему вс препятствія, съ которыми долженствовалъ онъ бороться, призналась, что отважилась бы ему помогать, естьли бы имла врныя доказательства искренности и постоянства чувствій его къ Эльмин. ‘Естьли бы, на примръ, примолвила она, страсть твоя была испытана нсколькими годами отсутствія, и ты возвратился бы съ сильнйшею прежней любовію, естьли бы Эльмина съ своей стороны сохранила къ теб всю врность… Но теперь, мой юный другъ, теперь всего благоразумне будетъ, изтребить страсть, которой слдствія могутъ быть ужасны.’ — Августъ давно уже пересталъ слушать, что говорила ему благодтельница его, онъ углубился совершенно въ одно великое предпріятіе которое въ ту же ночь произвелъ въ дйство. Онъ ушелъ изъ замка, не сказавъ о томъ никому, ниже своей любезной, и удовольствовался только тмъ, что подсунулъ подъ дверь ея комнаты слдующую записочку:. ‘Прости, Эльмина, прости! будь мн врна, мы увидимся.’
По утру сдлался страшной шумъ: Баронъ бранился, Баронесса плакала, Бейеръ кстати и не кстати приводилъ Еврейскіе, Греческіе и Латинскіе тексты, Эльмина, бдная Эльмина была какъ окаменлая: она не могла даже плакатъ, Квинкціусъ, не прежде какъ за обдомъ, узналъ о произшедшемъ. Баронесса, для успокоенія мужа своего, преодолла горесть, и сказала ему съ большею обыкновенной твердостію, что она находитъ много великодушія и благородства въ Августовомъ поступк, Эльмина отблагодарила ее взглядомъ. Квинкціусъ задумался. — ‘О, го! сказалъ онъ самъ въ себ: видно тотъ очень великодушенъ и благороденъ, кто бгаетъ по свту безъ денегъ и безъ всякой помощи? Всегда хвалятъ Лисау, а я что бы надлалъ!…’. Квинкціусъ пошелъ размышлять о средствахъ заставить говорить и о себ.
Эльмина, возвратясь въ свою комнату, читала многократно прощальную записку своего Августа.— ‘Мы увидимся!’ повторяла она ежеминутно, потомъ вдругъ вскричала: ‘Я поняла тебя, милой Августъ!’
Въ шести миляхъ отъ замка, на большой Берлинской дорог находился маленькой городокъ, въ которомъ Лисау имлъ случай доставить мсто одному изъ старыхъ друзей отца своего. Эльмина не сомнвалась, чтобъ онъ не туда удалился, и — ‘мы увидимся’, значило очень ясно, что онъ тамъ ее дожидался.
Еще до свту Эльмина была уже за за милю отъ замка, съ нсколькими талерами въ карман и съ малымъ количествомъ блья и платья въ передник, Шедъ, или лучше сказать, бжавъ три часа, она до крайности утомилась, и за деревьями, которыми обсажена была дорога, думала найти себ безопасное мсто для отдохновенія, но скоро была встревожена лошадинымъ топотомъ: это скакалъ Баронъ, которой, внутренно любя Августа гораздо боле, нежели сколько хотлъ самъ себ въ томъ признаться, пустился за нимъ въ погоню, надясь его воротить. Эльмина прилегла къ земл, и дядюшка ея проскакалъ мимо.
Квинкціусъ не переставалъ съ своей стороны заниматься отсутствіемъ друга своего. — ‘Я знаю, что онъ на все способенъ, говорилъ онъ самъ въ себ, какъ новый Колумбъ, какъ новый Гама, онъ, можетъ быть, откроетъ новые міры, или по малой мр новыя моря, дастъ имъ свое имя, а я! я, печальная отрасль Римскихъ Героевъ…! Съ сей минуты Квинкціусъ началъ видть Августа на Берлинской дорог, онъ видлъ его въ Гамбург садящагося на корабль…. Намреніе его скоро принято: надлежитъ все оставить, чтобъ раздлить такую славу.
Сыскавъ большой мшокъ, онъ кладетъ въ него книги, Географическія карты, Математическіе инструменты, зрительную трубку, не беретъ ни денегъ, ни състныхъ припасовъ, и взваливъ съ гордостію мшокъ къ себ на плеча: ‘пойдемъ, сказалъ онъ, пойдемъ къ безсмертію. Отпіа тесит porto. Все свое богатство несу съ собою.’
Между тмъ, какъ Квинкціусъ аргументовалъ такимъ образомъ и наполнялъ свой мшокъ, Баронесса, услышавъ о поспшномъ отбытіи своего супруга, бросилась въ коляску и поскакала, чтобъ быть свидтельницею пріятной минуты, въ которую догонятъ Августа, и простятъ его. Эльмина видла, какъ и она прохала. Бдняжка вздохнула и не прежде хотла пуститься опять въ путь, какъ потерявъ коляску изъ виду.
Новой страхъ! Какой — то мущина садится подл дороги, и одни только деревья его съ нею раздляютъ. Будучи: до крайности встревожена, она раздвигаетъ втви, смотритъ…. Этотъ мущина былъ — ея любезной родственникъ.… Онъ увидлъ Эльмину. — ‘Возможно ли? Эльмина!’ — ‘Квинкціусъ! ради Бога, оставьте меня!’ — Но куда вы идете? — ‘Я… прогуливаюсь.’ — Какъ! во все это время — а такъ далеко? — ‘Но вы сами, куда идете съ этимъ большимъ мшкомъ и съ Ландкартами?’ — Я хотлъ снять планъ со здшнихъ окрестностей. Дайте же мн руку, Эльмина! — Эльмина не могла отговориться, и въ замшательств своемъ опустила передникъ, изъ котораго все вывалилось на землю. — ‘Что это значитъ? разв для прогулки берутъ съ собою рубашки и платья?’ — Послдовало весьма жаркое объясненіе, которое Эльмина заключила тмъ, что она остановится только тамъ, гд найдетъ Августа, Квинкціусово же ршительное опредленіе было то, что поелику Герои, предки его, предписываютъ ему великодушное пожертвованіе, то онъ обязуется препроводить свою прелестную родственницу въ объятія друга своего, хотя бы онъ долженъ былъ искать его во льдахъ Полюса.
Баронъ прежде всхъ пріхалъ въ городъ, и между тмъ, какъ лошадь его ла овесъ, разсказывалъ онъ изумленному трактирщику о невроятныхъ подвигахъ достохвальныхъ предковъ своихъ, которыхъ имена оканчивались на усъ. Онъ былъ еще далеко отъ конца повсти своей, какъ вдругъ вошла Баронесса. Сія непредвиднная встрча подала поводъ къ смху съ обихъ сторонъ. Баронъ вздумалъ угощать свою благородную половину и приказалъ подать великолпный завтракъ. Они начали очень важной разговоръ, какъ вдругъ отворилась дверь — и кто же вошелъ? Квинкціусъ съ Эльминою! Чрезмрное удивленіе произвело сначала глубокое молчаніе, но скоро уста Бароновы пролили цлую рку проклятій и ругательствъ. Чтожь бы еще тогда послдовало, естьли бы онъ зналъ, что благородная его племянница гонялась за простымъ мщаниномъ, каковъ былъ бдный Августъ? Двушка это почувствовала, и когда Баронъ началъ приступать къ сыну своему, чтобъ онъ объявилъ ему причины сего побга, она дернула тихонько Квинкціуса за полу, и выразительнымъ взглядомъ дала ему разумть, какую нужду имла въ его скромности. Квинкціусъ, будучи съ природы предоброй малой, отвчалъ, что его родственница и онъ вздумали бгать по свту для того, чтобъ было имъ покойне любиться. Эльмина принуждена была подтвердить все то, что угодно было наврать Квинкціусу. Баронъ сдлалъ ей строгой выговоръ за притворство, употребленное ею въ то время, какъ онъ предлагалъ ей руку сына своего. Баронесса, желая сократить тяжкое положеніе своей племянницы, приняла весьма раздраженный видъ, и велла посадить ее съ собою въ коляску. Баронъ слъ на своего добраго коня, а Квинкціусъ уныло побрелъ пшкомъ въ замокъ.
Дорогою Эльмина, видя себя одну съ теткою, призналась ей откровенно во всемъ произшедшемъ, и въ награду за свою искренность получила отъ нее торжественное общаніе, стараться всми силами о соединеніи ея съ нещастнымъ Августомъ. Ужинъ былъ не такъ скученъ, какъ, того опасались, дневныя произшествія даже развеселили Барона, только, когда молодые люди отклонялись, онъ послдовалъ за ними и, отведя каждаго въ его комнату, разсудилъ, что для обузданія восторговъ толь страстныхъ любовниковъ, почитаетъ за нужное привсить къ дверямъ ихъ по большому замку. Онъ провелъ часть ночи въ размышленіяхъ о безпокойствахъ, которыя могли для него произойти отъ такого надзирательства, и наконецъ заключилъ, что лучшее для отвращенія сего средство есть то, чтобъ, не откладывая вдаль, обвнчать ихъ немедленно. По утру чмъ свтъ послалъ онъ за Пасторомъ, двухъ заключенныхъ привели въ залу, попросили туда Баронессу, и знаменитый ея супругъ объявилъ ей свою волю. Добрая Госпожа до крайности смшалась, Эльмина поблднла отъ страха, Квинкціусъ покраснлъ. Баронъ во всемъ этомъ видлъ одну только радость и просилъ Пастора начинать церемонію. Пасторъ сказалъ краткую, но весьма трогательную рчь. Бдная Эльмина едва могла держаться на ногахъ, и когда у нее спросили, чувствуетъ ли она непреодолимое желаніе сочетаться съ Квинкціусомъ, она отвчала со всею ршимостію отчаянія, ‘нтъ, нтъ! никогда!’ Баронъ думалъ, что онъ видитъ это во сн, спрашиваетъ сына своего, и получаетъ такой же отвтъ, въ пылу гнва своего беретъ онъ перо, и грозитъ Эльмин вычернить имя ея изъ родословнаго дерева Нотгафтовъ. — ‘Ахъ! вычерните его, дядюшка, вычерните! какъ бы я желала, чтобъ его никогда тамъ не было!’ Сказавъ сіе, побжала она въ свою комнату и заперлась. Квинкціусъ хотлъ сдлать тоже, но отецъ остановилъ его и не могъ отъ него ничего боле узнать, кром того, что онъ далъ слово молчать, и будетъ молчать. Чрезмрная досада едва не задушила Барона.
Среди всего этого шуму скоро забыли о бдномъ Август. Ввечеру Квинкціусъ, оставшись наедин съ родственницей своей, не могъ преодолть себя, чтобъ не изъявить ей безпредльнаго своего сожалнія о томъ, что былъ вынужденъ отказаться отъ руки ея, и слдовательно отъ верховнаго блаженства. Эльмина, желая его утшить, очень кстати напомнила ему, какъ похвально жертвовать любовію чести и дружб, она клялась ему, что онъ вчно будетъ для Августа и для нее предметомъ безпредльнаго почтенія. Квинкціусъ въ ту же минуту почувствовалъ, что горесть уступила мсто радости въ душ его. Удивленіе было для него лестне любви.
Между тмъ чувствительная Эльмина примтно увядала въ разлук съ милымъ: ея любимыя занятія, ея пріятные таланты, разговоры съ доброю теткою, философическія разсужденія Квинкціуса — ничто не могло отвлечь ее отъ глубокаго, единственнаго чувствованія. Баронесса, устрашенная состояніемъ ея, вздумала заставить ее путешествовать и отправилась съ нею въ Берлинъ. Лицо молодой двушки на каждой мил становилось веселе. Добрая тетка дивилась чуднымъ дйствіямъ движенія и разсянности, между тмъ какъ Эльмина отъ того только, сдлалась меньше унылою, что надялась встртиться на дорог съ любезнымъ своимъ Августомъ.
Баронъ объявилъ свое непремнное желаніе, чтобъ и Квинкціусъ былъ участникомъ въ семъ путешествіи, для познанія людей и вещей. Какъ скоро молодой человкъ услышалъ сіе приказаніе, то побжалъ къ своему учителю,и требовалъ наставленія въ разсужденіи лучшей методы узнать родъ человческой. Г. Бейеръ провелъ всю свою жизнь въ школахъ, и не имлъ о вещахъ инаго понятія, кром почерпнутаго въ книгахъ, по чему и разсудилъ за благо отослать воспитанника своего къ физіономисту Кампанелл, одному изъ предмстниковъ Лафатера. Квинкціусъ тащитъ огромный фоліантъ и запирается съ нимъ въ своей комнат, гд проводитъ всю ночь въ образованіи ума своего великими правилами Автора, которой съ сего часа долженствовалъ быть его путеводителемъ, и прочитываетъ троекратно слдующее наставленіе,
‘Подвижность чертъ лица, взгляды, выразительность рта въ разговорахъ, въ смх, или въ огорченіи, движеніе рукъ, ногъ, плечь, суть необманчивое зеркало чувствій и впечатлній душевныхъ. Естьли пожелаешь узнать, что произходятъ во внутренности человка, подражай съ точностію чертамъ его я всмъ движеніямъ, и ты въ туже минуту ощутишь въ себ т самыя чувствія или страсти, которыя онъ испытываетъ.’
Восхищенный толь драгоцннымъ открытіемъ, Квинкціусъ въ слдующее утра садится въ карету съ невроятною поспшностію и нетерпніемъ. Мать его и родственница скоро замтили, что онъ поминутно длалъ страннйшія кривлянья, которыя еще усугублялись во всхъ домахъ, гд они останавливались. Квинкціусъ утверждалъ, что вс трактирщики плуты, онъ тщательно старался подражать всмъ ихъ минамъ, и не могъ почувствовать въ себ того усердія которое показывали они къ своимъ постояльцамъ.
Наконецъ пріхали въ Берлинъ, остановились въ трактир и обдали за общимъ столомъ. Квинкціусъ замтилъ одного молодаго Офицера, которой показался ему весьма хорошо воспитаннымъ человкомъ. Грасгеймъ — такъ его звали — возъимлъ съ своей стороны очень выгодное мнніе о Квинкціус. Въ слдствіе сего, вышедъ изъ-за стола, подошли они. Другъ къ другу и начали разговаривать. Квинкціусъ былъ очарованъ умомъ и свденіями молодаго воина и внутренне общался сдлаться его другомъ, но напередъ разсудилъ за благо узнать, что произходитъ въ его душ, это былъ прекрасной случай испытать предписанія Кампанеллы.,
Вдругъ прерываетъ онъ разговоръ и садится въ углу залы, откуда устремляетъ глаза на Грасгейма, смется, когда видитъ его смющимся, стучитъ пальцами по столу, какъ скоро и онъ то длаетъ, качаетъ головою, когда тотъ качаетъ ею, словомъ, подражаетъ всмъ малйшимъ его движеніямъ. Молодой Офицеръ, примтя эту странность, не зналъ, что объ ней подумать. Онъ наморщился, и Квинкціусъ вмигъ насупилъ брови. Грасгеймъ, потерявъ наконецъ терпніе, бросается на бднаго Квинкціуса, и схвативъ его за горло, хочетъ удавить. Фламингъ, вырвавшись изъ его рукъ и опомнясь, клянется, что онъ не имлъ ни малйшаго намренія оскорбить Гна. Грасгейма. — ‘Ахъ, сударь! сказалъ онъ ему: естьли бы вы читали Кампанеллу, то увидли бы, что я хотлъ только васъ узнать, чтобъ сдлаться вашимъ другомъ!’
Грасгеймъ хотлъ отъ него отойти, будучи увренъ, что иметъ дло съ безумнымъ, но Квинкціусъ, взявъ его за руку, подвелъ къ матери своей, и сказалъ, что представляетъ ей наилучшаго изъ смертныхъ.... Это было слдствіе его наблюденій.
Молодой воинъ скоро пересталъ слушать ученаго Квинкціуса и гонялся только за его прелестною родственницею. Баронесса черезъ нсколько дней примтила, что племянница ея была гораздо веселе съ симъ молодымъ человкомъ, нежели въ блистательныхъ собраніяхъ, въ которыя она ее возила. Сіе замчаніе скоро побудило ее предложить Грасгейму, чтобъ онъ проводилъ ихъ въ замокъ. Эльмина показала ему, что ей будетъ это непротивно, а Квинкціусъ съ своей стороны настоятельно просилъ его о томъ же.
Баронъ принялъ очень хорошо молодаго Офицера, и какъ скоро узналъ его имя, тотчасъ побжалъ справляться съ большою книгою, содержащею фамиліи Германскихъ дворянъ. Одинъ Грасгеймъ отличился на турнир, данномъ Императоромъ Генрикомъ Птицеловомъ въ 930 году…. и сего довольно было для Барона. Однакожь онъ съ удовольствіемъ узналъ сверхъ того, что молодой человкъ былъ уменъ, свдущъ, съ талантами, онъ съ перваго взгляда замтилъ, что видъ его и осанка показывали благородное произхожденіе. Эльмина, вопрошенная Барономъ, какъ думаетъ она объ немъ, отвчала съ простодушіемъ, что онъ ей очень нравится, и Баронъ вмигъ затялъ въ мысляхъ союзъ, которой былъ ему очень пріятенъ.
Эльмина сочла бы за великую себ обиду, естьли бы кто хотя на минуту усомнился въ ея врности къ нещастному Лисау, однако же она не могла не признаться, что посл него Грасгеймъ былъ любезнйшій изъ смертныхъ. Скоро начала она думать, что они стоютъ другъ друга, потомъ еще и то не замедлило придти ей въ голову, что Грасгеймъ былъ на лиц, между тмъ, какъ Августъ искалъ приключеній и находился не вдомо гд, наконецъ разсудила она, что этотъ союзъ очень удобно заключенъ быть можетъ, а тому отъ любезнаго ея дядюшки будутъ предполагаемы вчныя затрудненія и препятствія. Когда двушка начнетъ длать такія умозаключенія, то можно смло сказать, что сердце ея перемнилось, или очень скоро перемнится. Между тмъ любви достойный Грасгеймъ сдлалъ формальное предложеніе: не было способа скрыть отъ него произведеннаго уже имъ впечатлнія. Прибгнули къ доброй тетушк: она горячо взяла сторону Грасгейма, вс отправились къ Барону и сдлали помолвку.
Одному Квинкціусу не нравилось такое поспшное разпоряженіе: онъ держался того, безъ сомннія, весьма похвальнаго правила, что ничто въ свт не можетъ извинить вроломства. Родственница его общала сердце и руку нещастному Августу, и, по его мннію, надлежало ей лучше просидть сто лтъ в$ двкахъ, нежели отдаться другому. Онъ съ поспшностію входитъ къ Эльмин, которую видитъ въ глубокой задумчивости, и представляетъ ей между прочими образцами непоколебимой твердости славнаго Регула, котораго примру долженствовала бы она по его мннію слдовать. Двушка закраснлась, услышавъ имя злополучнаго Лисау, хотя и не могла понять, какое отношеніе имла ея любовь съ Римлянами и Карагенцами.— Бракъ былъ торжествованъ въ присутствіи всхъ вассаловъ, но радость Баронова была не продолжительна: онъ очень опасно занемогъ, увдомясь, что одинъ завистливый сосдъ выпустилъ въ свтъ бумагу, въ которой доказывалъ, что Бароны Фламинги ложно производятъ родъ свой отъ Фламиніусовъ, и называлъ требованіе ихъ на сіе пустяками и нелпыми баснями. Квинкціусъ, получивъ приказаніе отвтствовать на сіи обидныя доказательства и опровергнуть ихъ, перерылъ боле ста толстыхъ томовъ и наконецъ пришелъ объявить своему родителю, что онъ не нашелъ никакихъ средствъ къ опроверженію, и что даже едва можно было доказать ихъ дворянство. При сихъ ужасныхъ словахъ, бдный Баронъ веллъ принесть свое родословное дерево, прижалъ его къ сердцу и — скончался, оставя Квинкціуса начальникомъ семейства и наслдникомъ всего своего имнія.