Чепурин, Соколовский Николай Михайлович, Год: 1866 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 36 минут(ы)

H. М. СОКОЛОВСКІЙ

ОСТРОГЪ И ЖИЗНЬ

(ИЗЪ ЗАПИСОКЪ СЛДОВАТЕЛЯ)

САНКТПЕТЕРБУРГЪ
ИЗДАНІЕ КНИГОПРОДАВЦА И. Г. ОВСЯННИКОВА
1866.

ЧАПУРИНЪ.

Еще до поступленія моего въ слдователи я уже многое слышалъ о Чапурин, и съ нетерпніемъ выжидалъ случая повидаться съ нимъ. Двадцати-лтній юноша, судящійся за убійство нсколькихъ человкъ,— согласитесь, личность такого рода, что можетъ заинтересовать собой человка самаго не любопытнаго.

Въ острог случился какой-то незначительный скандалъ: между прочими мн нужно было спросить Чапурина. Я производилъ слдствіе въ контор тюремнаго замка, со мной былъ депутатъ съ военной стороны.

— Надо убрать вотъ эти штуки-то! сказалъ офицеръ, взявши со стола огромныя ножницы.

— А что?

— Да вдь вы позвали Чапурина?

— Чапурина.

— То-то! Вдь это я вамъ доложу зврь, ему ничего не стоитъ сгубить христіанскую душу.

— За что же онъ насъ съ вами сгубитъ, вдь онъ противъ насъ ничего не иметъ, слдствіе до него почти не касается, стало быть у него нтъ и причины пырнуть котораго нибудь изъ насъ.

— Какая у него причина!… Онъ отца родного ни за грошъ хватитъ.

Въ это время на двор тюремнаго замка раздалось брянчаніе цпей, офицеръ поспшно сунулъ подъ кипу бумагъ ножницы, такъ что ихъ вовсе нельзя было запримтить и взялъ въ руки перочинный ножикъ. Въ контору съ двумя конвойными ввели Чапурина.

— Терещенко! сказъ офицеръ одному изъ конвойныхъ, оставшемуся за ршеткой, встань здсь.

Часовой вошолъ въ самую контору и неподвижно всталъ у шкапа.

Чапуринъ посмотрлъ въ сторону депутата, едва замтная улыбка показалась у него на губахъ.

Чапуринъ былъ молодой человкъ, блокурый, съ едва замтной, только что начинающей прорзываться рдкой бородой. Лицо Чапурина было изъ числа тхъ лицъ, на которыхъ не останавливаются съ перваго раза: въ толп вы не обратили бы на него вниманія, но за то разъ остановившись, вы ужь никогда не забудете его. Я много видлъ на своемъ вку антипатичныхъ физіономій, но ни одна изъ нихъ не производила на меня такого отталкивающаго впечатлнія. Впрочемъ Чапуринъ никакъ не походилъ на тхъ героевъ, которыми мы привыкли угощаться во французскихъ мелодрамахъ. Лба у Чапурина почти не было, волосы начинали рости надъ самыми бровями, губы тоже не бросались въ глаза, но за то страшное развитіе челюстей напоминало кровожаднаго звря. Во все время спроса я хотлъ вглядться въ цвтъ глазъ Чапурина, въ ихъ выраженіе, но не могъ: впадины были такъ глубоки, что скрывали почти глазное яблоко. Только потомъ, при дальнйшемъ знакомств съ Чапуринымъ, я увидалъ, что глаза его не имли своего цвта, по-крайней-мр, обыкновенно срые, они иногда какъ то чернли и искрились. Какъ у всхъ долго сидвшихъ въ тюремномъ замк, лицо Чапурина было зелено-грязноватое, и это еще боле усиливало общее впечатлніе, произведенное физіономіей. Но что особенно было поразительно при лиц Чапурина, такъ это голосъ: я никакъ неожидалъ услыхать такой мягкости, почти нжности въ его тон. Во все время какъ этого спроса, такъ и послдующихъ Чапуринъ говорилъ тихо, нисколько не расчитывая на эфектъ (какъ это длалъ другой мой острожный знакомый Залскій), улыбка никогда почти не сходила съ его широкаго рта. Невидавши лица и незная смысла кровавыхъ расказовъ, вы бы никакъ не думали, что этотъ мягкій голосъ принадлежитъ такой личности, каковъ былъ Чапуринъ, но увидавши это лицо и услыхавши этотъ голосъ, первой мыслью, промелькнувшей въ вашей голов, я увренъ было бы: ‘вотъ не дай богъ съ кмъ встртиться въ темномъ лсу съ глазу на глазъ!’ Въ самомъ дл не дай богъ: пощады ждатъ нечего, — рука Чапурина дрогнуть не можетъ.

Я только разъ видлъ какъ измнилось лицо Чапурина (объ этомъ разв мы скажемъ впослдствіи)… признаюсь откровенно, невольная дрожь пробжала у меня по тлу, я едва не отскочилъ отъ Чапурина: такъ страшно было въ это время выраженіе его лица. Красная краска выступила пятнами у него на лиц, въ глубокихъ впадинахъ глазъ засвтился странный огонь. Я думаю, когда Чупаринъ совершалъ первыя убійства, такъ у него было такое же лицо, и такіе же глаза.

Между прочими вопросами я спросилъ Чапурина за что онъ находится подъ судомъ.

— За убивство.

— Чтоже, за одно?

— Когда за одно! лниво отвтилъ Чапуринъ: — чай вы слышали.

— Нтъ ничего не слыхалъ, да и притомъ еслибы я и слышалъ, такъ отъ постороннихъ, а мн нужно это отъ тебя слышать, чтобы записать.

— Коли нужно, такъ извольте: за убивство трехъ человкъ на чувашинскомъ затон, за солдата, за бабу…

Чапуринъ остановился какъ бы припоминая.

— Ну.

— Дальше забылъ, ваше благородіе, съ улыбкой отвчалъ Чапуринъ.

— Разв можно забывать такія вещи?

— Видно можно, коли забылъ.

— Давно ли ты содержишься въ тюремномъ замк?

— Да вотъ ужь съ Покрова четвертый годъ пошолъ.

Замтьте, что Чапуринъ сидитъ въ осторг четвертый годъ: стало быть вс убійства совершены имъ двадцати-одного года.

— Что же, ты двадцати лтъ такъ накуралсилъ?

— Должно полагать что такъ.

— А что, скучно сидть въ осторг?

— Оченно скучно, непріятностей много. Все лучше, какъ ршенье выдетъ.

— Ну, не больно будетъ весело, какъ и выдетъ.

— Извстно дло не весело какъ Иванъ Захарычъ (имя палача) въ гости позоветъ, а все лучше, покрайности ршенье есть. Отваляли значитъ на оба бока, сколько душ ихъ угодно, да и въ сторону… съ прежней улыбкой, своимъ ровнымъ голосомъ говорилъ Чапуринъ.

Чапуринъ былъ сынъ очень зажиточнаго верховаго крестьянина-лсопромышленника. Незадолго передъ моимъ спросомъ отецъ Чапурина нарочно прізжалъ въ нашъ городъ и видлся съ сыномъ. Старикъ заливался слезами, сынъ оставался все тмъ же тихимъ, ровнымъ, улыбка не сходила съ его губъ.

— У тебя отецъ былъ недавно? спросилъ я Чапурина…

— Прзжалъ старикъ, калачей мн привезъ.

— Жалко теб чай старика-то было?

— Чего мн его жалть-то, не въ каменномъ мшк сидитъ, — по своей вол гуляетъ.

— Да, онъ, говорятъ все плакалъ, какъ съ тобой свидлся!

— А низамай его плачетъ, коли охота на то пришла. Нестоль бы заплакалъ, колибъ вотъ въ эвдакихъ чертогахъ побывалъ.

— Ну а мать у тебя есть?

— Коли не бывать. У всякаго почитай мать есть, улыбаясь острился Чапуринъ. И у меня была — да сплыла.

— Какъ сплыла?

— На мазарки значитъ стащили.

Спросъ Чапурина былъ на этотъ разъ незначительный. По обыкновенію всхъ арестантовъ, искусившихся въ практик жизни, Чапуринъ на все отвчалъ уклончиво, избгая прямыхъ, положительныхъ отвтовъ.

— Кто же за тебя руку-то приложитъ? спросилъ я у Чапурина.

Военный депутатъ, погруженный во все время моихъ опросовъ въ душеспасительное чтеніе какого-то московскаго романа, очнулся отъ своего занятія.

— Какъ приложитъ? Да вдь ты Чапуринъ грамот учился?

— Учусь-то учусь! Да какіе мы грамотные.

— Ну все же подписать хоть кое-какъ свою фамилію умешь? спросилъ я.

— Кое-какъ-то пожалуй что и съумемъ. Да все же мы какіе грамотные.

— Ну если умешь кое-какъ, такъ кое-какъ и подписывай.

— По мн пожалуй, отчего не подписать, сказалъ Чапуринъ, взявъ отъ меня перо и очень бойко подписывая свою фамилію.

— Гд это ты такъ навострился?

— Здсь, ваше, благородіе. Въ острог скучно ужь значитъ очинно, вотъ и ходишь учиться…

Спросъ Чапурина кончился, его увели обратно внутрь острога. Чапурина замнилъ мстный мщанинъ, извстный конокрадъ. Покуда письмоводитель писалъ заголовку новаго протокола, я обратился къ военному депутату.

— Вы здсь бываете въ караул?

— Какъ не назначали въ депутаты, такъ каждую недлю по два раза бывалъ.

— Скажите пожалуста, чмъ занимается Чапуринъ?

— Чмъ ему заниматься Дмитрій Иванычъ, вмшался въ нашъ разговоръ вновь приведенный мщанинъ. Псни все поетъ къ арестантамъ лзетъ. А то голубей ловитъ, да дворянамъ продаетъ.

— Неужели его прошедшее никогда не мучаетъ?

— Что ему мучиться,— кабы у него семья была, другое дло, а то онъ одиношный… Смется все, ‘надо бы, баитъ, десятокъ спустить.’

Конокрадъ, какъ видно, тоже имлъ довольно своеобразный взглядъ на совсть.

— Разв Чапуринъ сидитъ въ общей камер?

— А гд ему сидть-то? Знамо что въ общей, съ другимъ вмст, съ шляхтой.

— Кто это шляхта?

— Залскій.

Мн приходилось имть дло чуть ли не каждый день съ арестантами и нердко съ самымъ Чапуринымъ, до послдняго нашего столкновенія, Чапуринъ былъ со мной довольно откровененъ: онъ не рисовался своими подвигами, но онъ и не молчалъ объ нихъ, покрайней мр не молчалъ объ тхъ, которые были открыты предъидущими слдствіями. Изъ этихъ-то расказовъ самаго Чапурина и другихъ арестантовъ, и также изъ слдственнаго объ немъ дла (которое все цликомъ было въ моихъ рукахъ) и изъ свдній, собранныхъ мною отъ слдователей я постараюсь познакомить васъ по-крайней-мр съ крупными чертами, которыми бы могла характеризоваться рельефная личность Чапурина.

I.
РОДНАЯ СЕМЬЯ.

Чапуринъ, какъ я уже сказалъ, былъ сынъ верховаго крестьянина. Въ довольно зажиточномъ дом семьи Чапуриныхъ властелиномъ былъ восьмидесятилтній ддъ, старикъ суровый, державшій всхъ въ ежовыхъ рукавицахъ. Отецъ Чапурина, которому самому стукнуло за шестьдесятъ, и тотъ не смлъ сказать лишняго слова предъ домашнимъ патріархомъ, и тотъ только молча исполнялъ его приказанія. Родъ Чапуриныхъ жилъ въ одномъ дом, суровый ддъ и слышать не хотлъ объ выдл котораго нибудь изъ внуковъ: около него групировалась семья, простиравшаяся чуть ли не до сорока человкъ. Село, гд жили Чапурины, лежало на сплавной рк, и большая часть жителей его, или въ качеств хозяевъ, или въ качеств работниковъ занималась гонкой лса и лсныхъ произведеній въ низовыя губерніи. Максимъ Чапуринъ (герой моего расказа) съ семнадцати лтъ началъ знакомство съ привольной бурлацкой жизнью. То какъ работникъ на отцовскомъ судн, то какъ бурлакъ на чужихъ разшивахъ онъ видлъ и Самару, и Саратовъ, и Астрахань, и Казань. Везд въ ватаг другихъ бурлаковъ (особливо, когда плылъ на чужихъ разшивахъ) Максимъ ставилъ ребромъ потомъ и кровью нажитой бурлацкій грошъ, набережные кабаки нердко слышали въ своихъ стнахъ его бурлацкія псни, дешовыя красавицы нердко заставляли раскошеливать его убогую казну. Тяжела была для Максима бурлацкая жизнь, какъ приходилось супротивъ втра по острымъ камнямъ тянуть лямку на нсколько верстъ, но зато разгульна была она на иномъ привал. Тяжелй бурлачества было Максиму, окончивъ путину, возвращаться въ родное село: съ первымъ же расчетомъ, начинали тамъ ддовскій посохъ, да отцовскій кулакъ учить уму-разуму молодаго дурня. Что сурова была школа, въ которой приходилось брать первые уроки Максиму, то подтвердили односельцы Чапурина, когда онъ сталъ уже главнымъ героемъ кровавыхъ драмъ: ‘Точно, говорили односельцы подъ присягой, отецъ Максима, Кузьма, да ддъ Андрей подвергали его жестокимъ наказаніямъ, но не для чего иного, а для исправленія Максима, чтобъ онъ былъ хорошимъ человкомъ’.

Но какъ видно тяжолая школа выправки вовсе не иметъ за собой столько данностей для исправленія, сколько думали найти въ ней Андрей и Кузьма. Бурлацкія замашки не оставляли Максима на родин. Да и трудно впрочемъ было отстать отъ нихъ: село, гд жилъ Чапуринъ, было богатое, народъ все проходимецъ, какъ и Максимъ, видавшій много видовъ на своемъ вку, двки все податливыя, были бы только платки да кольца. Правда, въ деревн, да еще подъ зоркимъ наблюденіемъ отца и дда, нелегко было Максиму честнымъ образомъ сколотить деньгу на гульбу, но и Максимъ не принадлежавъ къ числу людей останавливающихся на средствахъ. Долго быть-можетъ неизвстны были бы намъ первыя похожденія Максима и способы, которыми онъ добывалъ себ деньги, еслибы не случилось слдующаго произшествія: Чапурина по окружности вс знали какъ за сына зажиточнаго крестьянина. Разъ Максиму крпко захотлось гульнуть. Не думая долго, онъ отправился въ ближайшее село.

— Робя! старики возчиковъ послали меня искать.

— Чаво вести-то?

— Куль.

— До кхъ мстъ?

— До Царева.

Робя по обыкновенію отвчали небольшой паузой и чесаніемъ въ затылкахъ.

— Можно!..

— По жеребью чтоли ходите?

— Зпамо по жеребью… Лохматый! кличь робятъ на кругъ жеребья бросать.

Собрались остальные ребята, подрядились въ цн на шесть подводъ, бросили жеребій. Максимъ собралъ задатки съ крестьянъ, которымъ выпалъ жребій, у одного, вмсто нехватившихъ денегъ, взялъ кафтанъ, сказалъ, чтобы къ завтрашнему дню вс были готовы, а самъ отправился въ ближайшій уздный городъ. Подряжонные ребята напрасно ждали Максима три дня: Максимъ не являлся, объ кульяхъ и слуху не было. Увидавъ, что дло выходитъ не совсмъ чистое, возчики отправились по указанію Максима въ уздный городъ, гд и получили свднія, что Максимъ точно былъ въ город, пьянствовалъ два дня, и потомъ ушолъ изъ города неизвстно куда. Обманутые возчики пришли съ жалобой къ отцу Максима.

Послдняя продлка Максима вывела стариковъ изъ себя. Увидавъ что домашними расправами, потасовками и кулаками исправленія не достигнешь, старики думали испробовать еще мру: въ мстное сельское управленіе отъ имени отца Максима подается объявленіе такого рода:

‘Родной сынъ мой Максимъ Чапуринъ, постоянно занимаясь распутствомъ и пьянствомъ, въ разное время учинилъ разныя кражи, а именно: у родной матери Аграфены Кондратьевой холста укралъ на двадцать рублей, у дда своего Андрея Александрова небленаго холста двсти-десять аршинъ, мелкіе гири, кадку меду, поясья, платки, у проходящаго нищаго муки на семдесятъ-пять копекъ серебромъ, у сестры Прасковьи два сарафана и т. д. (мы не высчитываемъ всхъ мелкихъ кражъ) да кром того безъ позволенья моего нанялъ возчиковъ подъ кулье до Царева и взялъ съ нихъ задатку девять рублей серебромъ, кои и прогулялъ неизвстно гд, а потому прошу роднаго сына моего Максима за распутство, неповиновеніе и разныя кражи заключить подъ стражу и наказать’.

Это было первое дло о Чапурин, при разслдованіи его вс показали согласно объявленію отцовскому, только мать Максима отвчала, ‘что она претензіи на сына не иметъ и оную оставляетъ’, самъ же Максимъ въ кражахъ не сознавался, исключая только материнскихъ холстовъ, а про возчиковъ говорилъ, что нанималъ по отцовскому приказанію. Кром того при опросахъ, Максимъ показывалъ, ‘что отецъ его Кузьма Андреевъ и ддъ Андрей Александровъ обращаются съ нимъ жестоко, причиняютъ ему побои чмъ ни попало, и изъ нихъ первый даже прошибъ ему голову, отчего и имется у него знакъ.’

Максимъ впрочемъ не дождался окончанія перваго дла: онъ ‘учинилъ побгъ’. И съ этихъ поръ начинается длинный перечень кровавыхъ похожденій этого страшнаго звря.

Какъ и слдовало ждать, Максимъ бжалъ на т привольныя мста, гд нын все рже и рже начинаетъ раздаваться ‘стонъ безконечный’ бурлацкая псня, — на Волгу. На ней совершилъ Максимъ свои первые подвиги.

II.
ДОЩЕНИКЪ.

Въ городъ С. присталъ въ послднихъ числахъ іюля 18.. года дощеникъ (т. е. небольшое судно), нагружонный глиняной посудой. Изъ накладной видно было, что хозяиномъ дощеника состоялъ вятской губерніи крестьянинъ Зиновій Чубовъ. На дощеник кром хозяина находились внукъ его, четырнадцати лтній мальчикъ и работникъ, ихъ односелецъ, тоже несовершеннолтній Александръ Забиринъ. Кром глиняной посуды и необходимой рухляди, въ углу кладнушки стоялъ небольшой сундукъ, деревянный, обитый желзными полосами. За сильными втрами и за недостаткомъ хлба Зиновій Чубовъ, присталъ съ своей посудой къ С., гд переночевавъ и купивъ чего надо, хотлъ уже сниматься съ якоря, чтобы плыть дальше, какъ къ дощенику подошолъ какой-то человкъ въ жолтомъ кафтан, въ кожаной шапк и сталъ рядить Чубова свезти его до Хвалыни. Дло скоро уладилось за тридцать копекъ.

— Ты изъ кхъ мстъ-то? спросилъ только Чубовъ вновь прибывшаго.

— Изъ верховыхъ.

— Да изъ кхъ?

— Изъ Макарья.

— А какъ прозываешься?

— Архипъ Николаевъ.

— Въ бурлаки штоли идешь?

— Знамо въ бурлаки.

— Ладно.

Не усплъ отплыть дощеникъ отъ С. сорока верстъ, какъ поднялся страшный втеръ съ луговой стороны. Какъ ни работалъ Чубовъ со своими мальчуганами, но дощеникъ не могъ устоять противъ втра: его прибило къ чувашинской кос. Такъ какъ длать было нечего, то Зиновій Чубовъ вмст съ внукомъ своимъ и Архипомъ Николаевымъ вышли на берегъ, набрали сухого валежника, развели огонь и легли около него, мальчикъ оставался спящимъ на дощеник.

— Вотъ я лежу около костра-то, какъ мн потомъ разсказывалъ Чапуринъ, онъ же Макарьевскій бурлакъ Архипъ Николаевъ: — да все думаю: толста видно мошна у старика, вонъ какой сундучище въ углу стоитъ.

— А, у тебя были въ ту пору деньги?

— Каки у бурлака деньги! путина была малая, до Василья только, что на харчахъ пролъ, что съ ребятами прогулялъ.

— Какже тебя принимали на суда? Вдь ты былъ безпашпортный?

— Вона!.. Тамъ нашего брата судариковъ залетныхъ косыми десятками считай.— Вотъ я лежу да и думаю, какъ бы отъ старика казну получить. Какъ есть всю дорогу продумалъ, не токмо что у костра. Да какъ ее получить? трое въ шестеро глазъ на тебя смотрятъ, а ты одинъ.

— Парень! говорю я старикову мальчугашк: — ай да въ лсъ.

— Пошто?

— Ягодъ голова нон баютъ много.

— Пошли мы съ парнишкомъ въ лсъ, а лсъ-то отъ косы былъ недалече. Вотъ какъ мы взошли въ чащу-то, я его по эфтому мсту (Чапуринъ показалъ на високъ) кулакомъ и ударилъ. Знамо, много ли нужно мальчугашк, — снопомъ на землю и повалился.

— Такъ до смерти сразу и убилъ?

— Когда до-смерти. Я опосля этого по затылку его ногой два раза ударилъ, значитъ какъ показалась кровь, такъ ему тутъ и духъ вонъ. Обождавъ малое время, пошолъ я къ костру: старикъ лежитъ выпучивъ глаза.

— А гд, баитъ, Сергунька? Я молъ, видно онъ заблудился, пошли въ лсъ вмст, да поотсталъ онъ отъ меня, я его изъ видовъ потерялъ, пойдемъ, молъ, искать, неровенъ часъ…

— Поднялся старикъ съ мста, я смекаю, что съ этимъ такимъ манеромъ не управишься, далъ ему впередъ уйти, а самъ къ костру вернулся, топоръ взялъ.

— Ну!

— Что ну, нагналъ его, да по голов и окрестилъ, и эфтотъ видно со смху по сырой земл покатился.— Посл этого пошолъ я къ кладнушк, застучалъ штоли, только работникъ проснулся. ‘Гд, баитъ, хозяева?’ — Знамо, говорю, гд, на земл, у костра грются. Парнишка съ моихъ словъ завернулся въ полушубокъ, да опять захраплъ. Ну и этому карачуна задалъ.

— Вдь онъ спалъ, чего ты его не пожаллъ?

— Чего жалть, крпче спать будетъ! улыбаясь отвчалъ мн Чапуринъ.

‘Пришла мн на пути — такъ записано со словъ Чапурина у слдователя объ этомъ происшествіи,— въ голову мысль сдлать преступленіе, убить хозяина дощеника и двухъ малаго роста мужчинъ, бывшихъ съ нимъ,— эту мысль я, Чапуринъ, всми силами старался отклонить, но сего сдлать былъ не въ состояніи и ршился быть убійцею, да и притомъ, прибавляетъ Чапуринъ, во все сіе время я былъ въ горячности, раздраженіи и пьяномъ вид.’

Совершивъ преступленіе, Чапуринъ разбилъ сундукъ, взялъ имвшіяся въ немъ деньги, счетомъ девяносто-пять рублей асигнаціями, кафтанъ черный, фабричнаго сукна, кожаную сумку, отвязалъ отъ кладнушки лодку и, переправясь на ней черезъ Волгу, пошолъ въ близлежащее село Шамонино къ знакомому ему крестьянину.

На другой день нсколько крестьянъ изъ села, ближайшаго къ мсту совершенія преступленія, случайно пристали къ острову и открыли страшную истину. Старикъ Чубовъ и его внукъ были мертвы, малолтняго работника крестьяне успли привести въ чувство.

Началось слдствіе.

Чапуринъ однакожъ неудачно зашолъ къ знакомому крестьянину въ село Шамонино. Несмотря на всю боязнь суда и слдствія, тотъ самъ безъ вызова явился къ слдователямъ и далъ имъ нить, гд и въ какомъ мст искать настоящаго убійцу.

Вотъ что показалъ крестьянинъ Даниловъ (фамилія знакомаго Чапурина).

’22 іюля, бывши въ город С., встртился Даниловъ (на берегу Волги) съ знакомымъ по бурлачеству крестьяниномъ Максимомъ Кузьминымъ Чапуринымъ, который на спросъ, зачмъ онъ въ С., сказалъ, что онъ, Чапуринъ, вмст съ двоюроднымъ братомъ здилъ внизъ для продажи выдланныхъ лодокъ, 23-же іюля Даниловъ видлъ, какъ тотъ Чапуринъ садился на дощеникъ, на коемъ было три неизвстныхъ крестьянина, изъ коихъ, одного доподлинно призналъ за Заборина, и видалъ, какъ они поплыли внизъ по рк Волг, а 25 іюня, посл солнечнаго заката, Чапуринъ, подошедши къ окну моего дома, сказалъ жен, что онъ, Чапуринъ, оставилъ на берегу Волги лодку, которую просилъ поберечь, а если будутъ покупатели, то продать ее за одинъ рубль серебромъ, общаясь за деньгами захать въ будущемъ году.’

Показанная Заборину лодка была имъ признана за принадлежащую Чубову, по описанію Данилова Чапуринъ былъ совершенно схожъ съ бурлакомъ Архипомъ Николаевымъ. Слдъ убійцы былъ найденъ, сообщено было въ мсто жительства о высылк Максима Чапурина за надлежащимъ конвоемъ.

III.
ЛОШАДЬ.

— Зачмъ же ты въ жительство пришоль, когда зналъ за собой такое дло? Да наконецъ вдь ты и дома былъ подъ судомъ, ты и оттуда убжалъ? спросилъ однажды я у Чапурина.

— Молодо зелено значитъ было, школу не произошолъ всю, теперь знамо ефтого не сдлаю.

— Ну, да теперь не придется сдлать! замтилъ смотритель острога: — въ каменныхъ палатахъ сидишь, на волю незачмъ идти.

— Почемъ знать, — старуха баютъ на двое ворожила: либо дождикъ либо снгъ, либо ведро либо нтъ! съ своей обыкновенной улыбкой отвчалъ Чапуринъ.

По совершеніи убійства Чубовыхъ, Чапуринъ отправился на родину. Въ самомъ дл богъ всть что его влекло туда. При самомъ възд въ родное село, Чапурина встртили караульщики, изъ которыхъ одного онъ послалъ за водкой и пропьянствовалъ съ ними всю ночь. Напившись пьянымъ, Чапуринъ стрлялъ изъ пистолета, ругался скверными словами, и похвалялся, что въ мір онъ никого не испужается, а что его всякіе люди и зври будутъ бояться. Впрочемъ на этотъ разъ Максимъ бражничалъ недолго, дома уже ждала его бумага о заарестованіи и высылк куда слдуетъ. Въ мстномъ сельскомъ управленіи Чапурина спросили только гд онъ былъ и откуда взята имъ лошадь? На такіе вопросы Чапуринъ отвчалъ: ‘а изъ жительства своего я отлучился въ городъ Хвалынь безъ письменнаго вида, для бурлацкой работы, возвращаясь же оттуда, купилъ въ сел Уржумск на заработанныя деньги у неизвстнаго мн крестьянина означенную лошадь, гндую кобылу съ роспискою, которая въ город М., во время пьянства въ гостиниц мною затеряна.’

Но не такъ отвчалъ Чапуринъ, когда спрашивали его неофиціальныя лица откуда взялась у него гндая кобыла. Чапуринъ любилъ остриться.

— Подъ березой, сударики, нашолъ, вижу, лошадка добрая,— слъ на нее верхомъ, да и покатилъ.

— Да вдь ты въ телг прихалъ?

— Въ телг? ну и телгу нашолъ. Ужь такое видно мое счастье.

На сколько дйствительно помогло счастье Чапурину въ отысканіи лошади и телги, показываетъ слдующее:

Въ август мсяц, то-есть вскор посл убійства Чубовыхъ обывателями деревни Федюлиной привезенъ былъ въ контору крестьянскій мальчикъ, — найденный ими въ лсу въ безчувственномъ состояніи. Прійдя ненадолго въ дознаніе этотъ мальчикъ сказалъ: что онъ крестьянскій сынъ Загуляевъ, былъ посланъ отцомъ своимъ на ихъ гндой кобыл съ неизвстнымъ пасажиромъ до села Мамина, но на дорог при възд въ лсъ, тотъ пасажиръ, имя въ рукахъ пистолетъ, сталъ требовать идти съ нимъ вмст въ лсъ стрлять птицъ. Когда же онъ не послушался, то пасажиръ потащилъ его насильно, испугавшись чего, Загуляевъ сталъ кричать, потомъ вырвавшись побжалъ по дорог, но пасажиръ нагнавъ, ударилъ его по голов. Что было посл того Загуляевъ не помнилъ.

Но Максиму и на этотъ разъ не посчастливилось: — хотя отецъ убитаго Загуляева незналъ кто былъ пасажиръ, съ которымъ онъ отправилъ своего сына до села Мамина, точно также незналъ по имени и отечеству его односелецъ Загуляева, Губинъ, къ которому обратился сперва Максимъ за наймомъ лошади, и который привелъ его къ Загуляеву, но дло въ томъ, что уздъ, гд было совершено Максимомъ послднее преступленіе, приходился рядомъ съ уздомъ роднаго села Чапурина. Въ народ пошла молва, что въ деревн Жигуляхъ убитъ мальчикъ Загуляевъ, что у него отнята гндая кобыла. Лошадь, на которой возвратился въ свое село Максимъ приводила всхъ въ сомнніе своимъ сходствомъ съ отнятой у убитаго. Молва стала прямо называть Максима убійцей Загуляева.

Къ счастью на этотъ разъ мстное начальство неосталось глухо къ народной молв. Хотя Максимъ уже былъ препровожденъ въ то время на мсто убійства Чубовыхъ, но отобранная отъ него лошадь отправлена была для показанія въ деревню Загуляева. Вс жители подъ присягой сказали, что лошадь и сбруя принадлежатъ Загуляеву.

— Бога ты небоишься Максимъ, говорилъ потомъ отецъ убитаго Загуляева на очной ставк Чапурину: — за что ты сгубилъ неповинную душу? что теб сдлалъ мой сынишка?

— Что ты ко мн лзешь, отвчалъ на это Чапуринъ:— я и тебя-то въ первый разъ вижу, не токма что твоего сына.

— Да чтоже, клевету чтоли я на тебя возвожу, тать, чтоли я церковная, что гублю тебя понапрасну?

— Извстное дло понапрасну. Ты вишь — человкъ въ несчастіи, беззащитный значитъ.

— А лошадь-то къ теб какъ моя попала. Али не моя? Стало опять клевету наношу.

— Я ужь вотъ сказывалъ ихъ благородію, что лошадь во Уржумск купилъ. Почемъ я знаю, можетъ сна и твоя, да только-что куплена она на собственныя денежки.

— Душегубецъ ты, Максимъ, отдашь отвтъ Богу. Максимъ улыбнулся.

— Знамо отдамъ, коли спроситъ, — все же не теб.

— Эй Максимъ, покайся, уговаривалъ и слдователь со своей стороны: — уликъ много противъ тебя, легче будетъ какъ правду скажешь.

— Да что вы, ваше благородіе, ихъ сторону держите, я жаловаться по начальству буду, притсненіе чините.

Напрасны были улики матери убитаго, Губина и еще крестьянина, видвшаго какъ Максимъ вызжалъ изъ деревни съ убитымъ Загуляевымъ: Максимъ на все отвчалъ, что онъ знать ничего не знаетъ, вдать не вдаетъ, что онъ нетолько у Загуляевыхъ не ночевалъ, съ ихъ мальчикомъ нсотправлялся, но что онъ и въ ихъ деревн отродясь небывалъ.

— Скажите пожалуста, какъ вы достигли того, что вамъ такъ откровенно сознался Чапуринъ въ убійств Чубовыхъ? спросилъ я у одного изъ слдователей.

— Разв мы мало съ нимъ бились: стоитъ на одномъ, что ничего незнаетъ, на улики свидтелей отвчаетъ, что они клевету говорятъ, Данилова упрекаетъ, что онъ присягу ложно принялъ, изъ-за того что разъ въ кабак съ нимъ поссорился. Къ счастію, Чапуринъ не приготовился увидать Заборина, храбрости не хватило посмотрть мальчику прямо въ лицо: вдь Максимъ думалъ, что въ живыхъ-го никого не осталось. Неповрите, затресся весь, какъ увидалъ Заборина. Что, говорю, Чапуринъ, твое дло? Виноватъ, говоритъ, ваше благородіе. Ну говори же какъ было? Такъ и такъ говоритъ.

IV.
ТЕМНОЕ ДЛО.

Дла о преступленіяхъ Чапурина начинали приходить къ концу, милостиваго ршенія ждать конечно было нечего: плети и каторга лежали впереди. Много замышлялъ Максимъ способовъ избжать наказанія, но вс изобртенные имъ способы оказывались неудачными въ приложеніи къ практик, оставалось одно — надяться на будущее. Но какъ затянуть дло? Какъ отдалить время ршенія?

Чувствуя сердечное раскаяніе и угрызенія совсти въ совершенныхъ мною преступленіяхъ, я желаю быть вызваннымъ въ присутствіе узднаго суда, дабы тамъ передъ зерцаломъ и праведными судьями открыть новое мое преступленіе и воспринять за оное достойное наказаніе! пишетъ между-прочимъ Максимъ въ своемъ прошеніи къ прокурору.

И вотъ Максимъ стоитъ передъ праведными судьями и приноситъ сердечное раскаяніе:

— Въ 18.. году, недли за четыре до праздника рождества христова, такъ кается Максимъ: — былъ я въ город З. въ питейномъ дом съ знакомымъ государственнымъ крестьяниномъ села Счиной, по имени Кириломъ, по отечеству мн неизвстнымъ, отъ роду ему, Кирил, двадцать-два года, волосы у него на голов и бород темнорусые, росту онъ двухъ аршинъ и восьми вершковъ, особыхъ примтъ не иметъ. Во время пьянства моего съ Кириломъ, въ питейный домъ вошолъ мордвинъ Исай, про коего Кирилъ мн сказывалъ, что онъ человкъ богатый, торгуетъ кульями, для чего часто здитъ въ городъ З. Посл того, я Максимъ Чапуринъ, незамышляя ничего злонамреннаго возвратился въ свое мсто жительства… Недли черезъ полторы вышеозначенный Кирилъ, прихавши къ намъ въ село, и свидвшись со мною на берегу рки Имжи, передалъ мн сначала, что мордвинъ Исай отправился въ городъ З. съ кульями, а потомъ сталъ прельщать и уговаривать меня хать въ тотъ же городъ, чтобы на пути ограбить Исая и раздлить его деньги. Согласившись на такое преступное намреніе, отправился я съ Кириломъ на его лошади въ г. М., гд и остановились у питейнаго дома. Въ кабак мы застали Исая, впрочемъ при насъ пробылъ онъ тамъ недолго и, выпивъ косушку вина, отправился домой, мы же, вознамрившись исполнить задуманное прежде злодйское намреніе, отправились въ слдъ за нимъ. Отъхавши отъ города З. верстъ семь, нагнали мы мордвина Исая въ имжинскихъ поемныхъ лугахъ, идущаго за лошадью. Кирилъ, остановивъ Исая, силился повалить его на землю, но Исай, сбросивъ съ себя тулупъ, побжалъ по дорог, а лошадь его ускакала впередъ. Кирилъ видя это, побжалъ за мордвиномъ Исаеемъ, догналъ его, схватилъ за горло и, задушивъ, положилъ лицомъ въ снгъ, я же Чапуринъ, слзши съ лошади и помогши Кирилу справиться съ Исаемъ, хотлъ взять имющіяся у него деньги, но увидавъ дущихъ по дорог на трехъ лошадяхъ неизвстныхъ крестьянъ, слъ съ Кириломъ на лошадь и ускакалъ…

Открывая передъ праведными судьями свое новое преступленіе. Чапуринъ между-прочимъ прибавилъ, что если Кирилъ въ сообщничеств съ нимъ будетъ запираться, то онъ надется ‘уличить его и привести къ чистосердечному раскаянію.’

Началось новое слдствіе. Солоно пришлось оно сченцамъ, не вкусне было и мордвамъ,— односельцамъ Исая. Всякій кто звался Кириломъ былъ тянутъ на становую квартиру, всмъ чинили допросы: и старымъ, и молодымъ, и высокимъ, и низкимъ, и блондинамъ, и брюнетамъ. Несчастные Кирилы незнали что длать съ своимъ именемъ. Смятеніе по деревн пошло великое, въ дремучій лсъ Кирилы побги стали чинить.

Но несмотря на всю объемистость слдствія, преступнаго Кирилу немогли никакъ найти: тотъ ростомъ не выходилъ, у того волосы черне оказывались, тотъ старъ, тотъ малъ… Сколько ни тянуло временное отдленіе народу предъ свои ясныя очи, сколько ни расточалось краснорчія предъ Кирилами, а дло все впередъ неподвигалось.

А случай былъ въ самомъ дл очень темный… Хотя въ з-скихъ присутственныхъ мстахъ и не было дла ‘объ убійств мордвина Исая’, но зато была другое къ нему подходящее: ‘о найденномъ въ поемныхъ лугахъ рки Имжи мертвомъ тл мордвина деревни новой Тукмачи, Исая, и объ утаенныхъ при свидтельств его деньгахъ старшиною Пахомовымъ и засдателемъ Дружининымъ’.

Внимательно просматривая дло о ‘мертвомъ тл Исая’ вы только восклицали: ‘темна вода въ облацхъ небесныхъ!’ Весь экстрактъ этого дла заключался вотъ въ чемъ: крестьянинъ Фадевъ, бывши въ поемныхъ лугахъ, усмотрлъ неизвстно кому принадлежащіе сани, въ которыхъ лежали онучи, и новые лапти, и невдалек отъ нихъ шапку и тулупъ, и все это представилъ по начальству, другой крестьянинъ Пантелй Кобылинъ объявилъ, что имъ въ поемныхъ лугахъ найдено мертвое тло человка, лежащее внизъ лицомъ. Человкъ этотъ оказался вышеозначеннымъ Исаемъ, а кафтанъ и онучи ему принадлежащими. Земская полиція спросила родственниковъ Исая, спросила (по-крайней-мр въ дл такъ значится) односельцевъ его:— вс показали, что Исай здилъ въ З. для продажи кулья, и возвращаясь оттуда домой вроятно по случаю бывшей мятели сбился съ дороги, захалъ потомъ въ полынью и вылзши оттуда, хотя дорогу нашолъ, по выбившись изъ силъ, замерзъ. Врачъ, какъ слдуетъ, рзалъ Исая и ученымъ образомъ, съ подтвержденіемъ авторитета врачебной управы, доказалъ: ‘что причина смерти Исая былъ кровяной апоплектическій ударъ головнаго мозга и легкихъ, и этотъ ударъ произошолъ отъ замерзанія’.

Слдователь по длу о замерзаніи Исая, какъ видно, любилъ лаконизмъ,— что можно видть изъ того, что другихъ свдній кром вышесказанныхъ никакихъ въ дл не имется. Какъ попалъ Исай въ одну сторону, а его кафтанъ и шапка въ другую, гд его лошадь, какъ она могла выйти изъ оглобель: все это покрыто мракомъ неизвстности.

Перебравъ всхъ имющихся на лицо Кириловъ, временное отдленіе оснилось новой мыслей: вызвать самого Чапурина на мсто изслдованія и заставить его показать, который нее изъ Кириловъ его соучастникъ въ убійств Исая. Вызвали Чапурина.

Но опять, удивительное дло! лишь только Максимъ прибылъ на мсто, какъ затянулъ совсмъ другую псню:

— Никакого Кирила изъ деревни Счиной, показывалъ на этотъ разъ Чапуринъ, я незнаю, а мордвина Исая никогда и ни съ кмъ не душилъ и ограбить его намренія не имлъ, да и въ то время, какъ найденъ былъ Исай въ имжинскихъ поемныхъ лугахъ, я, Чапуринъ находился самъ въ разныхъ мстахъ въ отлучк, занимаясь пьянствомъ, и только отъ неизвстныхъ людей слышалъ о томъ, что Исай найденъ мертвымъ, принялъ же я, Максимъ Чапуринъ на себя новое преступленіе совершенно безвинно, по совту одного неизвстнаго мн арестанта, для того чтобы меня переслали въ М. тюремный замокъ, а дло бы мое ршили въ тхъ присутственныхъ мстахъ’.

Тмъ дло объ Иса и покончилось. Умеръ ли въ самомъ дл Исай отъ ‘замерзанія’, какъ значилось въ протокол врача, или еще новое преступленіе лежитъ на душ Максима, богъ-всть.

Максимъ обыкновенно только улыбался, когда впослдствіи я спрашивалъ его объ Иса.

V.
ПОБГЪ И НОВЫЯ ПРЕСТУПЛЕНІЯ.

Въ сел Радищев около удльнаго приказа собралась толпа народа. Изъ шума, маханья рукъ, оживленныхъ лицъ можно было заключить, что совершилось что-то важное, изъ говора толпы вырывались только отдльныя фразы.

— Глянь-ка, глянь-ка, пострломъ его положь.

— Эка бда кака стряслась!

— Бжалъ!

— Подь-ка, поди — ты больно зудкой — нашолъ!

— Да какъ эфто Микитка-то проштрафился!

— Загубятъ сердешныхъ!

— Али теб животы-то надоли! Сунься!

— Онъ-т косы-то знки вышибитъ!

Народъ волновался, шумлъ. Посреди приказа стояли два крестьянина,— на нихъ не было лица.

— Повезли, знашь, мы его мимо проселку-то. Онъ окаянный и бжалъ. Какъ есть бжалъ. Пропали наши головушки! говорили только мужики.

— Наглохтились знать… съ крпкимъ словомъ и съ зуботычинами приставало къ мужикамъ начальство.

— Пошто наглохтиться, — маковой росинки не было во рту. Вотъ-те Христосъ не было. Разрази на семъ мст.

Сбитая деревня, вооружонная дреколіями, отправилась по приказу начальства въ лсъ, искать бглеца… но увы! Бглеца простылъ и слдъ. Ктоже бжалъ? спросите вы, Да все онъ же, Максимъ Чапуринъ.

Максимъ не даромъ затягивалъ слдствія и выжидалъ случая. Случай дйствительно представился: при новомъ пересмотр дла оказалось нужнымъ дать Максиму очную ставку съ какимъ-то крестьяниномъ, для чего потребовалось переслать его въ мстный земскій судъ, который распорядился съ двумя крестьянами отправить его въ становую квартиру. Впрочемъ мы лучше послушаемъ, какъ самъ Чапуринъ будетъ разсказывать о своемъ побг.

Изъ длъ, производящихся о Чапурин не видно, гд скрывался и что длалъ онъ впродолженіи двухъ или трехъ мсяцевъ со дня совершенія побга. Но потомъ имя Максима снова является, сопровождаемое такими же страшными, какъ и прежде расказами.

Верстахъ въ десяти отъ села Дроздихи, изъ поемныхъ луговъ съ сномъ тащатся два крестьянина…

— К-а-р-а-у-л-ъ! раздается въ глубин оврага.

Крестьяне стали прислушиваться: крикъ повторился въ другой разъ, они соскочили съ возовъ и бросились на крикъ. Въ глубин оврага, у родника лежалъ крестьянинъ и громко стоналъ. Около него находился огромный камень, завернутый въ мшокъ. Прибжавшіе крестьяне стали спрашивать стонавшаго что съ нимъ.

— Шолъ я, говоритъ стонавшій: — изъ деревни Гусихи, гд въ батракахъ служилъ, домой, у Знаменской межи повстрчался со мной бурлакъ штоли какой. Знашь дло-то на дорог было, мы и пошли вмст. Калякаемъ: ты молъ отклева? баитъ, — въ бурлакахъ на расшив купца Поднакозова ходилъ. Изъ кхъ мстъ-то? Изъ верховыхъ, вольный, Максимъ Чапуринъ прозываюсь. Каки заработки-то были? А ты, знашь онъ-то баитъ мн:— отклева? Я, моль, въ работникахъ былъ, домой иду. Такимъ манеромъ идемъ мимо Грязнухи… Зайдемъ, баитъ, въ питейный? Зайдемъ… Какъ зашли мы въ питейный, выпили значитъ тамъ, я какъ деньги цловальнику отдавалъ, мошну и покажи ему свою — красненькая тамъ у меня была. Вотъ какъ вышли изъ кабака, идемъ мимо оврага. ‘Сойдемъ, онъ баитъ мн: — родникъ тамъ есть, загорлось у меня нутро больно: — полежимъ маленько’, сошли туда… Я напимшись, ничкомъ, вотъ эвдакимъ манеромъ легъ, онъ сгребъ камень, положилъ его въ мшокъ, да меня вдоль спины и огрлъ… Свтика, братцы, не взвидлъ! Какъ заору благимъ матомъ, а онъ меня вдругорядъ. По голов имъ хотлъ ударить, да маху далъ. Я вдругорядъ заоралъ. Онъ вражій сынъ и бжалъ.

Новое преступленіе Максиму Чапурину неудалось совершить: привычная рука измнила ему, кистень оказался мене благонадежнымъ орудіемъ, чмъ топоръ.

Посл покушенія на жизнь батрака, мы встрчаемся съ Максимомъ въ совершенно противоположной сторон… Но куда бы ни шолъ этотъ страшный человкъ, кровь повсюду сопутствуетъ ему.

Недли черезъ три, посл описаннаго мною происшествія въ овраг, по проселочной дорог, часу въ седьмомъ вечера, шли два человка: одинъ въ солдатской шинели, другой въ крестьянскомъ кафтан и лаптяхъ съ толстой палкой въ рук. Оба путника были на весел…

— Я кавалеръ! значитъ могу, — приставала шинель къ кафтану.

— Отстань, я-те говорю, сказано не лзь.

— Службу я почитаю, начальство въ уваженіи имю. Ихъ благородіе говоритъ: ‘Ты у меня что не есть первый.’

— Подь-ка, нужда мн какая, что ты первый: меня самаго Акулька дома ждетъ, тоже у ней и я первой.

— То значитъ баба… Тьфу! какъ есть баба… Я царской слуга, а ты бглый.

— А коли я бглый, что жъ ты ловить что ли меня вздумалъ, по начальству представлять?

— И представлю, награду получу…

— Рыломъ еще не вышелъ. Руки не доросли поймать меня, обшибу…

При послднихъ словахъ въ мягкомъ голос кафтана послышалась угрожающая нота… Но солдатъ не унимался съ своей ревностью къ начальству:— онъ не зналъ съ какимъ человкомъ иметъ дло. Чмъ дальше шли путники, тмъ разговоръ ихъ становился все горяче и горяче.

— Я теб говорю давай пашпортъ? Крикнулъ солдатъ схватывая за шиворотъ кафтанъ.

Дальше Максимъ (это былъ онъ) не выдержалъ, ударомъ кулака онъ сшибъ съ ногъ солдатика.

Въ тотъ же день обыватели деревни Задировки, возвращаясь съ базара, нашли на своемъ пол, саженяхъ, въ шести отъ дороги, обезображенный трупъ солдата. Трупъ былъ страшно изуродованъ. Случай скоро открылъ настоящаго убійцу…

Въ то время какъ шолъ по дорог Максимъ Чапуринъ съ рядовымъ Михайловымъ, по той же дорог прозжалъ въ село Щестаково (находящееся въ десяти верстахъ отъ Задировки) становой приставъ. Почему-то онъ обратилъ вниманіе на идущихъ и замтилъ ихъ лица и одежду. Лишь только дано было знать о найденомъ мертвомъ тл солдата, у становаго пристава тотчасъ же явилось подозрніе въ убійств его на человка, бывшаго съ нимъ спутникомъ.

Верстахъ въ тридцати отъ Задировки находится городокъ Л., служащій однимъ изъ пунктовъ найма рабочихъ на суда. Такъ какъ солдатъ и Максимъ Чапуринъ шли по направленью къ этому городу и нкоторые признаки въ костюм указывали, что Максимъ занимается бурлачествомъ, то становой приставъ не медля отправился прямо въ Л., гд посл небольшихъ розысковъ Максимъ былъ найденъ въ одномъ изъ городскихъ кабаковъ.

Незнаю что за причина, скорое ли приближеніе зимы, во время которой бродяжничать очень неудобно, краткость ли времени отъ совершенія преступленія, или что другое, только на этотъ разъ Максимъ недолго запирался.

— А бжалъ я, Максимъ Андреевъ Чапуринъ, съ дороги, когда пересылали къ становому приставу для очныхъ ставокъ, учинивъ сіе при пособіи крестьянина, меня сопровождавшаго. Получивъ свободу, намревался я пробраться къ киргизамъ, бродяжничая же по разнымъ мстамъ, на перевоз чрезъ рку Волгу въ деревн Поднакозной сошолся я съ неизвстнымъ солдатомъ, оказавшимся нын рядовымъ Михайловымъ, съ которымъ вмст и отправился по дорог къ городу Л. По приход въ село Мачурино зашли въ питейный домъ, гд выпили вина: Михайловъ три шкалика, а я, Чапуринъ, косушку, по дорог же солдатъ Михайловъ сталъ приставать ко мн, Чапурину, и спрашивать кто я и откуда, и потомъ схвативъ меня сталъ требовать пашпортъ, опасаясь, чтобы онъ, Михайловъ, не удержалъ меня, сталъ я, Чапуринъ, отталкивать отъ себя его, Михайлова, и потомъ, поваливъ на землю, ршился убить его.

Максима опять повезли (только на этотъ разъ съ большими предосторожностями) въ село Родищево, чтобы тамъ онъ указалъ на того изъ провожатыхъ, которому далъ пять рублей серебромъ, за способствованіе въ побг. Но по прибытіи на мсто, Максимъ по обыкновенію отказался отъ своихъ показаній.

— Бжалъ же я съ дороги, такъ говорилъ Максимъ: — безо всякой чужой помощи, вытянувъ самъ внутренность замка дубовымъ прутикомъ. Показалъ же я прежде, что далъ за побгъ провожавшему меня крестьянину пять рублей серебромъ — ложно, оттого единственно, что во время допроса былъ пьянъ.

VI.
ПОКУШЕНІЕ КЪ ПОБГУ И НОВОЕ ТЕМНОЕ ДЛО.

Новыя преступленія Максима затянули опять на долго исходъ дла, снова пошло гулять оно отъ одного слдователя къ другому, изъ одной судебной инстанціи въ другую: тамъ не даны очныя ставки, тамъ не вынесены справки изъ метрикъ, тамъ забыли спросить свидтелей: словомъ поигрываютъ себ судьи и слдователи дломъ Чапурина какъ мячикомъ.

Максимъ опять очутился въ знакомомъ уже ему острог. Но на этотъ разъ Максима заперли въ отдльную камеру. Скучно Максиму, никакого общества, никакой компаніи нтъ для него, онъ сидитъ одинъ въ камер, еле-еле освщенной маленькимъ окномъ, сидитъ безо всякой работы, съ своими кровавыми воспоминаніями.

У Максима былъ дьявольски-упрямый отъ природы характеръ, постоянное заключеніе еще боле развило въ немъ упрямство. Понятно, что во время одиночнаго заключенія вс мысли Максима устремлялись на одинъ предметъ: вырваться изъ каменныхъ палатъ, погулять опять по своей вол, понятно, что весь характеръ его пошолъ на то, чтобы привести любимую мысль въ исполненіе. Первымъ дломъ Максима, по заключеніи въ отдльную камеру, было произвести тщательную рекогносцировку жилища…

Повидимому камера Максима не представляла большихъ удобствъ къ побгу: окно было маленькое, отъ полу пробито очень высоко и выходило на внутренній дворъ острога: стны были толстыя. Вообще работа надъ окномъ или стнами была невозможна: камеры осматривались каждый день при смн караула, но Максимъ не отчаивался, его привычный глазъ замтилъ тотчасъ же то, мимо чего проходили неостанавливаясь караульные, смотрители, архитекторы. Осматривая полъ камеры, Максимъ увидалъ, что дв половицы его лежатъ не такъ близко другъ къ другу, какъ бы слдовало и что плинтусъ находится больше для красоты, чмъ для удержанія ихъ: при первомъ прикосновеніи Максима плинтусъ очень легко поднялся и далъ полную возможность приподнять об половицы…

Неизвстно кто облегчилъ Максиму предварительную работу: безчисленное множество архитекторовъ, или такой же арестантъ, какъ и Максимъ, мучимый жаждой свободы.

Конечно подъ приподнятыми половицами находилось второе препятствіе — каменный полъ, залитый известью, но устранить вторую преграду было тоже не невозможно: при первомъ же свиданіи съ своимъ пріятелемъ Залскимъ, Максимъ получилъ гвоздь, и съ нимъ принялся за работу. Изъ коридора, въ которомъ находилась камера Чапурина, въ двери просверлено было небольшое окошко, чтобы часовой могъ наблюдать за всмъ происходившимъ въ комнат, по скольку разъ ни заглядывалъ часовой въ камеру, онъ видлъ только одно, что Чапуринъ покоится крпкимъ сномъ на нарахъ. Максимъ точно спалъ, и спалъ крпко цлые дни, но зато ночью онъ, какъ кротъ, принимался за работу и безъ устали работалъ и работалъ, покуда снова дневной свтъ не заглядывалъ черезъ желзныя ршетки мрачнаго жилища.

Работа шла довольно успшно: недли въ дв Максимъ усплъ нетолько выбить кирпичи, но и вывести свою мину на поларшина глубины. Каждый день осматривали его камеру, его самаго, но вчно ровный, вчно мягкій, Максимъ малйшимъ движеніемъ лица неизмнялъ своей тайн.

Максимъ выносилъ землю и кирпичи въ то время, какъ его выпускали изъ камеры и кидалъ ихъ въ отхожее мсто. Я говорю, недли дв все шло успшно, но разъ во внутреннемъ двор острога стоялъ часовой опытный, намчавшійся на вс арестантскія штуки, онъ примтилъ, что Маскимъ что-то несетъ съ собой подъ мышкой, сталъ слдить за нимъ и въ щель увидалъ, какъ Максимъ выбросилъ камень и землю. Часовой донесъ начальству, сдлали осмотръ въ камер Максима, подняли половицы и увидали истину. Началось новое слдствіе.

— Намренія учинить побгъ, отвчалъ Максимъ слдователю: — я не имлъ, а напротивъ того съ терпніемъ и раскаяніемъ жду наказанія за содланныя мною преступленія, кто же рылъ подкопъ въ моей камор то мн неизвстно, если же рядовой Степановъ и сказываетъ, что видлъ какъ я бросалъ въ ретирадное мсто камни, то не изъ-за чего другаго, какъ изъ-за вражды ко мн, ибо, какъ извстно мн, весь караулъ питаетъ ко мн злобу и ненависть.

Слдователь спросилъ другихъ арестантовъ не знали ли что они объ умысл Максима бжать, но отъ всхъ получилъ одинъ отвтъ: ‘Знать ничего не знаемъ, вдать ничего не вдаемъ.’

Максиму неудалась первая попытка бжать изъ острога, надо было опять тянуть дло до боле удобнаго случая.

— Желаю быть въ судъ вызваннымъ, ваше благородіе, рапортовалъ Максимъ пріхавшему въ острогъ стряпчему.

— Зачмъ?

— Немогу сказать, ваше благородіе, открою токмо что передъ судьями.

Снова привели Максима передъ судей, и снова ровнымъ голосомъ началъ Максимъ одинъ изъ своихъ обычныхъ, кровавыхъ расказовъ.

— Опозналъ я въ арестант Сивов, такъ говоритъ Максимъ:— человка, допрежде прозывавшагося крестьяниномъ Оконишниковымъ, съ которымъ и учинилъ въ 18.. году преступленіе.

— Какое же преступленіе? спрашиваютъ судьи…

— Назадъ тому года три приплылъ я въ городъ А. вмст съ отцомъ моимъ для продажи лодокъ, черезъ недлю посл нашего прихода туда, случилась сильная буря, оторвавшая и унесшая по Волг пять принадлежавшихъ намъ лодокъ, почему отецъ мой отправилъ меня отыскивать т лодки. Найдя лодки въ волжинскихъ камышахъ, я, вмсто того, чтобы возвратиться къ отцу, продалъ ихъ повстрчавшемуся со мной крестьянину Акиму Оконишникову, нын прозывающемуся арестантомъ Сивовымъ, но такъ какъ для расплаты со мной на ту пору у Сивова не было денегъ, то онъ и повелъ меня въ городъ А. къ знакомому ему человку, прозывавшемуся казакомъ Никитой. Получивши отъ казака Никиты деньги, Сивовъ передалъ ихъ мн, но я, не выходя изъ дома, пропилъ ихъ вмст съ Сивовымъ, Никитой, и еще человкомъ, прозывавшимся Нарфеномъ,

Максимъ до тонкостей описалъ затмъ примты всхъ лицъ, а также и мсто, гд стоялъ домъ Никиты.

— На другой день къ вечеру, продолжалъ Максимъ:— казакъ Никита, вмст съ Сивовымъ и Парфеномъ стали уговаривать меня идти ограбить одну, неизвстную мн, но по ихъ словамъ богатую женщину. Я сначала нетолько не соглашался на такое преступленіе, но ихъ уговаривалъ отказаться отъ своего намренія, но по неотступнымъ просьбамъ, присталъ къ нимъ. Когда совсмъ смерклось, отправились мы черезъ сады къ дому той женщины, по приход на мсто Парфенъ сталъ карауломъ, а казакъ Никита, взлзши на домъ, проломалъ въ крыш дыру, черезъ которую сначала спустился онъ, а за нимъ послдовалъ и я съ Сивовымъ. Когда мы взошли въ комнату женщины, она спала, казакъ Никита подошедши къ ней ударилъ ее кистенемъ, но сразу не убилъ ее, потому что женщина проснувшись вскочила съ постели и стала кричать караулъ. Боясь, чтобы по этому крику не пришолъ кто на помощь, я схватилъ лежащее на лавк большое долото и ударилъ женщину въ голову, посл чего надо полагать она умерла, потому что больше не кричала и лежала безъ движенія.

‘Убивъ женщину, мы спрятали ее въ подполье, а потомъ разбили сундуки, взяли оттуда платье и денегъ двсти рублей ассигнаціями. Все награбленное мы раздлили поровну въ дом казака Никиты, у котораго снова принялись пьянствовать. Пропьянствовавъ три дня, я, несмотря на уговоры казака Никиты остаться у него, возвратился къ отцу.’

Вслдствіе показанія Максима вызвали въ судъ арестанта Сивова.

Арестантъ Сивовъ былъ человкъ подъ-сорокъ, съ черной съ просдью бородой, съ благообразнымъ, нсколько плутоватымъ лицомъ.

— Какъ ты прозываешься? спросили Сивова.

— Въ настоящее время прозываюсь Сивовымъ…

— А прежде какъ?

— До-прежде же звали меня Акимомъ Павловымъ Оконишниковымъ.

— Изъ какихъ ты?

— Изъ барскихъ.

— Какихъ господъ?

— Господина полковника Туруктаева…

— Какой губерніи?

Сивовъ назвалъ губернію, уздъ и село.

— Стало-быть ты бродяга?

— Бродяга.

— Что же тебя заставило бродяжничать?…

— Ничто иное какъ нестерпимое притсненіе господина моего.

Судьи даже не полюбопытствовали узнать что это за нестерпимое притсненіе.

— Ты знаешь арестанта Чапурина, Максима?

— Знаю.

— Что же, ты узналъ его въ острог?

— Никакъ нтъ, гораздо допрежде.

— Гд же ты съ нимъ познакомился?

— Въ город А.

Судьи навострили уши.

— Какъ же это ты съ нимъ тамъ познакомился?

— Разъ на берегу Волги подошолъ ко мн какой-то человкъ, и сталъ предлагать мн купить у него лодки, называемыя душегубками.

— Что же, ты купилъ у него ихъ?

— Купилъ за шесть рублей серебромъ, посл того пошли мы съ нимъ въ питейный домъ, гд и роспили магарычу два полштофа, за виномъ тотъ человкъ сказалъ мн, что прозывается онъ Максимомъ Чапуринымъ, и приплылъ въ А. вмст съ отцомъ.

— Ну что же дальше?

— А дальше ничего, выпили да и разстались, а посл того я съ нимъ больше не встрчался.

На томъ показанія Сивова, относительно знакомства его съ Чапуринымъ, и кончились, вызвали Максима и поставили его очи на очи.

— Съ нимъ было совершено убійство женщины въ А.? спросили Максима праведные судьи, указывая на Сивова.

— Я уже докладывалъ вашей милости, что съ нимъ.

— Слышишь Оконишниковъ.

— Слышу, ваше благородіе.

— Ну, уличай же его Чапуринъ.

— Ты ужь говори Акимъ, обратился съ улыбкой Чапуринъ: — что скрываться-то. Я все ихъ милости расказалъ.

— Полно ты пустая голова, молоть-то, самъ въ каторгу лзешь, такъ и другихъ туда тянешь, Бога-то видно въ теб нтъ, что ты эфдакой поклепъ несешь. Мало ли ты накуралесилъ, ништо я съ тобой везд былъ… отвчалъ Максиму Сивовъ.

Максимъ не особенно краснорчиво защищалъ на очныхъ ставкахъ свой оговоръ на Сивова, но тмъ не мене отъ него не отказывался.

Судьи, отобравъ показаніе отъ Максима и Сивова отправили эти показанія въ а—кую городскую полицію для изслдованія на мст ихъ справедливости, а—кая же городская полиція, внесши справку въ своемъ архив, отослала дло Максима и Сивова обратно, отписывая, что въ такомъ-то году никакой женщины въ город А—н не убито и слдствіе о томъ не производилось.

Вслдствіе полученія такого отвта снова выслали Максима передъ судей.

— Свое показаніе объ убитой нами женщин я подтверждаю, говорилъ и на этотъ разъ Максимъ: — и если бы былъ я въ город А., то преступленіе сіе и виновниковъ его раскрылъ бы вполн, казакъ Никита запираться не могъ бы, потому что я оставилъ въ дом его три фальшивыхъ печати для пачпортовъ, и если бы сказалъ мн Никита, что меня не знаетъ, то я, вынувъ печати т изъ секретнаго мста, уличилъ бы его въ запирательств.

— Гд же это секретное мсто, въ которое спряталъ ты печати?

— Здсь я о томъ сказать не могу, ибо казаку Никит могутъ передать мой отвтъ.

— Неможешь ли представить другихъ доказательствъ убійства? приставали судьи къ Максиму.

— Другихъ доказательствъ я не имю, но когда разслдуете дло объ убитой а — ской женщин, то и открою мои иныя преступленія…

Напуганные бгствомъ Чапурина судьи, не препроводили его въ А., но заключили, что такъ какъ показаніе Максима Чапурина не подтвердилось, то на томъ основаніи, что Максимъ содержится боле полгода въ острог, оставить начатое дло безъ послдствій…

VII.
УБІЙСТВО КУЛАКОВОЙ.

У Максима было много матеріаловъ, чтобъ затянуть дло: неудалось одно, удастся другое.

Въ 18.. году, въ канав большой дороги, между селеніями Короваевымъ и Шикулинымъ, найдена была мертвая женщина, съ проломанной въ нсколькихъ мстахъ головой, около нея валялся окровавленный сердешникъ. Стали наводить справки объ убитой,— оказалось, что она государственная крестьянка села Вязова-ключа — Прасковья Кулакова.

‘Похала Прасковья — показывали ея семейные — въ среду въ городъ, взявъ съ собой денегъ двадцать-семь рублей серебромъ, чтобы купить разнаго товару, и посл того уже не возвращалась.’

— Кого вы подозрваете въ убійств? спрашивали слдователи.

— Прямаго подозрнія никакого изъявить мы не можемъ, а полагаемъ, что преступленіе-то совершилъ прізжавшій къ намъ въ тотъ день человкъ.

— Кто же этотъ человкъ?

— Имя и отечества, а также мста жительства его — мы не знаемъ, только роста онъ средняго, борода темнорусая, а на лвой рук нтъ средняго пальца, прізжалъ же онъ къ намъ, чтобы размнять бумажку въ три рубля серебромъ, причемъ Прасковья вынимала изъ сундука деньги и говорила, что подетъ въ городъ за товаромъ.

— Одинъ чтоли былъ тотъ человкъ?

— Съ нимъ былъ еще товарищъ, который оставался въ телг, а въ избу не входилъ, — примтъ того человка мы незапомнимъ.

Дальше этихъ фактовъ слдователи ничего не разъяснили, много было съдено, много было выпито въ Вязовомъ-ключ, но ‘судьба и воля божія’ опять-таки поршили, что виновныхъ въ убійств Кулаковой открыть въ настоящее время невозможно.

Со времени убійства Кулаковой прошло около двухъ лтъ, Максимъ въ это время посиживалъ въ острог, занимался грамотой и ловлей голубей, прежній смотритель былъ смненъ, новый находилъ, что Чапурину полезно сидть въ общей камор, окруженный почтеніемъ, онъ довольно пріятно проводилъ время, но до него снова дошло свдніе, что дло приближается къ концу, ршеніе выходитъ.

— Преступленіе новое желаю открыть, показаніе принести! взываетъ прежнимъ манеромъ Максимъ изъ своего заключенія.

Снова окружонный солдатами, идетъ Максимъ въ судъ по базарной площади, весело поглядывая на толпящійся около него народъ, да порой длая остроумныя замчанія насчетъ котораго-нибудь изъ зрителей.

‘Назадъ тому два года, совершивши побгъ въ ртишевской лсной дач, — показываетъ Максимъ,— шолъ я передъ самымъ солнечнымъ закатомъ, какъ помнится мн, въ воскресенье, близь села Вязова-ключа, недоходя верстъ двухъ до Прислонищинскаго оврага повстрчался со мной крестьянинъ, пригласившій къ себ на телгу, разговорившись дорогой съ крестьяниномъ я узналъ, что его зовутъ Степаномъ, и что онъ изъ Вязова-ключа. Пріхали въ Вязовъ-ключъ ночью, и я попросился переночевать у Степана въ изб, на что тотъ и согласился. Утромъ къ Степану пришолъ односелецъ его, называвшійся Ефимомъ, изъ себя черный, росту небольшаго, годовъ сорока,— и послали за водкой, выпивши ее не мало, стали они спрашивать мое имя и званіе, я назвался имъ своимъ настоящимъ именемъ, прибавивъ, что теперь я безначпортный бродяга. Посл того Ефимъ передалъ намъ, что нын детъ въ городъ крестьянка Прасковья Кулакова и везетъ съ собой много денегъ, а Степанъ сказалъ отъ себя, что хорошо было бы ту крестьянку ограбить, и что онъ давно даже добирается, на это согласился и Ефимъ, но я, какъ ни приставали они оба ко мн идти вмст, до той поры противился тому всми силами, пока не принесли еще водки, и я не напился пьянъ. Согласившись какъ лучше повести дло, Ефимъ ушолъ домой и возвратился черезъ малое время съ сердешникомъ, говоря, ‘что эта штука пригодится’. Выхавъ около полудня изъ Вязова-ключа, засли мы съ Степаномъ подъ мостъ, что на рчк Грязнух, и Ефимъ съ лошадью отправился въ сторону, чтобъ не была запримтна лошадь. Сидли мы со Степаномъ подъ мостомъ боле часу, дождались Прасковьи, но вреда ей никакого не нанесли, потому что помху встртили въ показавшемся обоз. Когда мы возвратились къ Ефиму, и разсказали о своей неудач, то онъ отвтилъ намъ, что унывать нельзя, и что Прасковью можно встртить на дорог во второй разъ, а потому свши на лошадей, мы похали на встрчу Кулаковой окольной дорогой. Верстъ за восемь шла рчка Грязнуха, снова попалась намъ Прасковья, и такъ какъ на дорог никого не было видно, то Степанъ схватилъ лошадь подъ уздцы, а я, взявши сердешникъ, подошолъ къ Прасковь, и сталъ отъ нея требовать денегъ, но та, обозвавъ меня воромъ и разбойникомъ, стала кричать кираулъ, отчего, пришедъ въ крайнее негодованіе, я такимъ образомъ ударилъ Прасковью сердешникомъ, что она, свалившись съ телги, тотчасъ же умерла. Взявши у Кулаковой двадцать-семь рублей серебромъ деньгами и, оттащивши трупъ въ канаву, мы возвратились обратно въ домъ къ Степану, гд довольно пьянствовавъ, я снова пошолъ бродяжничать.

Неизвстно какими путями, но только всть объ оговор Максима достигла Вязова-ключа раньше, чмъ прибыло туда временное отдленіе. Трудно себ представить ужасъ, охватившій при этомъ извстіи нетолько Степановъ и Ефимовъ, но и весь вязово-ключинскій міръ, неопредленность максимовскихъ показаній заставляла содрогаться самыхъ безстрашныхъ: вс чувствовала себя небезопасными, надо всми вислъ домокловъ мечъ, сегодня будутъ тянуть Степановъ и Ефимовъ, а завтра примутся за Сидоровъ и Захаровъ, острогъ и разореніе стали мерещиться всмъ.

— Хоть бы обиду отъ насъ какую видлъ, али иное что, а то и слыхомъ-то не слыхали, что есть на свт такой человкъ. Прогнвали мы знать царя-небеснаго, напускаетъ онъ на насъ лиходя, понуривъ голову говорили деревенскіе люди въ ожиданіи погрома.

Въ одно прекрасное утро въ Вязовый-ключъ влетло нсколько ухорскихъ троекъ, вслдъ за ними на подвод привезли и Максима. Улыбаючись сидлъ Чапуринъ на телг, словно отъ чумы сторонились и бжали отъ него попадавшіеся на встрчу деревенскіе люди.

— На станъ! на станъ! чуть-свтъ раздалось на другой день подъ окнами многихъ.

Крпко кнуло сердце тхъ, подъ чьими окнами раздался этотъ стукъ: почуялъ вщунъ, что идетъ гроза неминучая.

Всхъ Степановъ и Ефимовъ ‘нарядили’, присоединили къ нимъ десятка три Карповъ, Петровъ, Захаровъ, и выставили передъ становой квартирой. Въ толп крестьянъ слышно было какъ пролетитъ муха. ‘На кого-то покажитъ?’ съ ужасомъ думалъ каждый. Сермяги въ ожиданіи стояли долго, пока члены временнаго отдленія услаждали животы свои водками и закусками, а балагуръ стряпчій потшалъ публику разными курьозами.

— Ну, господа, по послдней, да и пойдемъ травить краснаго звря! сказалъ пузатый исправникъ, отправляя въ себя рюмку настойки.

Компанія послдовала его примру.

— Привести Максима Чапурина!

Привели Максима.

— Ну, Максимъ, показывай участниковъ!

Временное отдленіе тронулось изъ комнаты, впереди его шолъ Максимъ, попрежнему смирный, улыбающійся, рядъ сермягъ вздрогнулъ, многіе стали бле полотна. Замтивъ произведенный эфектъ, Максимъ наслаждаясь имъ два раза молча прошолъ передъ рядами, останавливаясь то у одного, то у другого крестьянина. Бдняги совсмъ терялись отъ этихъ зминыхъ, пристально смотрящихъ глазъ.

— Узналъ, что ли?

— Вотъ эфтотъ! сказалъ Максимъ, указывая на однаго крестьянина.

Показаннаго крестьянина стала бить лихорадка, ноги подкосились, зато у остальныхъ разомъ вырвался вздохъ, словно легче стало. Выхваченный крестьянинъ оказался точно Степаномъ и притомъ очень богатымъ.

— Ну, теперь показывай другаго.

Снова началось прохаживанье Максима по рядамъ, снова сперлось дыханіе у стоящихъ.

— Вотъ и эфтотъ былъ! сказалъ опять Максимъ, указывая на высокаго, плечистаго крестьянина.

Силача вывели изъ рядовъ полуживаго.

— Какъ тебя зовутъ? спросилъ грозный воевода.

— А-p-т-а-м-онъ Па-н-т—левъ, заикаясь, едва слышно, проговорилъ взятый.

— Какъ же ты, Максимъ, показывалъ, что втораго участника твоего зовутъ Ефимомъ?

— Ошибся ваше в—діе, не на того показалъ, тотъ сходствіе большое иметъ съ энтимъ. За давностью запамитствовалъ.

На этотъ разъ опытъ травли Ефима былъ неудаченъ: на кого ни показывалъ Максимъ, все навертывались то Никиты, то Васильи, то Трифоны и, какъ на зло, ни одного Ефима. Наконецъ Максимъ догадался, что ощупью ничего не найдешь.

— Теперь показать не могу, потому что головокруженіе въ себ чувствую, сказалъ Максимъ посл послдней неудачи.

Вечеромъ въ тотъ же день кто-то въ цивилизованномъ костюм тихо прокрадывался въ арестантскую, гд сидлъ Чапуринъ.

— Облегченіе почувствовалъ, указать могу и Ефима, заявилъ на другой день Максимъ передъ временнымъ отдленіемъ.

Составился протоколъ, вс присутствующіе приложили къ нему руку, подписался къ нему и Максимъ, подъ крестьянскими окнами снова раздалось постукиванье и снова поплелись сермяги. На этотъ разъ опыты Максима были удачне: по первому абцугу онъ попалъ на Ефима.

Потянули и Ефима къ суду. Міръ только руками разводилъ.

— Гляди-ка, гляди-ка, и показать то на кого зналъ, что нинаесть на сел самые смирные, малые ребятишки отъ нихъ обиды чай никогда не видали. Напуститъ Господь злаго человка, что съ нимъ будешь длать. Въ разорь разорятъ окаянные, чтобъ имъ пусто было, плакались крестьяне надъ судьбой взятыхъ Степановъ и Ефимовъ.

Женское поколніе взятыхъ подъ стражу голосило и причитало на всю деревню, словно надъ покойниками, противъ него оказалось безсильнымъ даже общаніе воеводское запороть насмерть протестующихъ.

Каждый день стали таскать Степана и Ефима на слдствіе, съ улыбкой на губахъ уличалъ ихъ Максимъ въ соучастіи, то съ крпкимъ словомъ налетали на нихъ слдователи, то убждалъ ихъ священникъ, но мужики стояли на одномъ.

— Чтобы дтей нашихъ не видть, когда-бъ мы эфдакую мысль имли, міра всего спросите, что мы за люди, кому обиды чинили. Ворогъ видно попуталъ его показать на насъ, — какіе мы душегубцы!

Міръ точно одобрилъ оговариваемыхъ, ручаясь, что за ними и слыхомъ неслыхать худаго дла, семейство убитой Кулаковой всми святыми клялось, что поклепъ на нихъ напрасный. Ползли Степаны и Ефимы за голенищи, повели ихъ коровъ и лошадей со двора, стали пустть и совсмъ опустли ихъ, дотол полные, анбары. Долго прохлаждались и благодушествовали слдователи въ Вязовомъ-ключ: много было выпито водки, съдено куръ, барановъ, тянули не однихъ Степановъ и Ефимовъ, а будутъ помнить ихъ и Андреи и Митрофаны и др.

Максимъ во все пребываніе въ Вязовомъ-ключ катался какъ сыръ въ масл, кому лежала дорога мимо арестантской, тотъ несмлъ пройти, не снявши шапки.

Но все иметъ конецъ.

— А показывалъ я, такъ закончилъ Максимъ дло о Кулаковой, на другихъ напрасно по своему слабоумью. Точно мы убили Кулакову вдвоемъ, да только съ бродягой, звавшимся Иваномъ, повстрчался я съ нимъ въ лсу, а посл убійства тотчасъ же и разошолся въ разныя стороны. Гд пребываетъ тотъ Иванъ — я неизвстенъ.

Тмъ и закончилось слдствіе.

VIII.
ПОДКОПЪ.

Въ острог, вслдствіе доноса однаго изъ арестантовъ, открыли подкопъ: поднялась страшная суматоха. Мн должно было произвести слдствіе.

Вмст съ караульнымъ офицеромъ и смотрителемъ мы пошли осматривать подкопъ. Подкопъ былъ почти поконченъ: его оставалось вести небольше поларшина, онъ начинался подъ ретирадами, бжать условлено было дня черезъ два, во время всенощной. Трудно было догадаться, какъ можно вести подкопъ на совершенно открытомъ мст, но за то и принялись за него не простые люди а арестанты. Между поломъ ретирадъ и землей было пустое пространство, ничмъ не засыпанное, одна половица изъ пола приподнималась, подъ нее подлзалъ арестантъ и, снова прикрытый, начиналъ свою подземную работу. Подкопъ шолъ сначала аршина на полтора почти перпендикулярно, съ небольшимъ отвсомъ, такъ какъ надо было подойдти подъ полъ ретирады и стну острога, а потомъ уже принималъ горизонтальное направленіе. Рылъ подкопъ, какъ оказалось впослдствіи, одинъ Чапуринъ, и рылъ его желзнымъ обломкомъ, меньше чмъ въ два пальца шириною. Трудно себ представить, сколько нечеловческихъ усилій, сколько дьявольскаго терпнья надо было положить, чтобы подвести почти гвоздемъ эту мину, больше чмъ въ дв сажени длиной.

Да, потолкавшись по острогамъ, поймешь, какъ дорога человку воля, какія жертвы въ состояніи принести онъ, чтобъ получить ее.

На мой вопросъ, кто можетъ быть заподозренъ въ прорытіи подкопа, смотритель прямо указалъ мн на Чапурина: я просилъ его указать мн, какими онъ данными руководствуется въ своемъ подозрніи.

— Мн донесъ объ ихъ работ Федоровскій, по его словамъ, онъ давно уже замчалъ, что Чапуринъ какъ ни пойдетъ въ ретирады, такъ тамъ и пропадетъ, часа по полтора сидитъ. Федоровскій и сказалъ мн, чтобъ я осторожне былъ, а пуще всего ретирады осмотрлъ.

Федоровскій былъ арестантъ изъ чиновниковъ, ненавидимый всми другими арестантами, какъ правая рука смотрителя. Конечно, чтобы открыть истину, было бы всего лучше обратиться за распросами къ самому Федоровскому, но въ этомъ случа надо было дйствовать съ крайнею осторожностью. Наврное полъ острога знало о существованіи подкопа, и намревалось черезъ него выйти на божій свтъ. Еслибы арестанты провдали главнаго виновника открытія подкопа, то съ нимъ они покончили бы такъ, что въ другой разъ ему неудалось бы быть доносчикомъ на товарищей. Судъ арестантовъ въ этомъ случа скоръ и страшенъ.

Получивъ нкоторыя свднія отъ смотрителя, я веллъ вызвать къ себ Максима. Максимъ явился какъ ни въ чемъ не бывало, съ своей постоянной улыбкой.

— Посмотри-ка, Максимъ, какую мину здсь сочинили, сказалъ я ему посл предварительныхъ привтствій. Я нарочно не спускалъ глазъ съ Максима, но онъ ни на волосъ не измнилъ себ.

— Смотри-ка въ самомъ дл, какую механику подвели. Эка шустрый видно парень-то. Ну мастеръ, мастеръ, быть видно ему анженеромъ, сказалъ Максимъ, внимательно осматривая дыру подкопа,

— А знаешь ли, Максимъ, кого я подозрваю.

— Почемъ мн знать, что у вашей милости на ум.

— Тебя.

Максимъ какъ-будто удивился. Улыбка приподняла углы его рта.

— Куда-ста намъ, ваше благородіе, эфдакими длами заниматься: не нашему мужицкому уму-разуму подстать они.

— Ну что ты, Максимъ, дурачкомъ притворяешься, вдь я врно знаю, что подкопъ твоя работа.

— А отъ кого эфто ваше благородіе узнали?

— Ну ужь это мое дло.

— Для чего твое, коли то показывалъ правдивый человкъ, такъ пусть въ глаза мн скажетъ и уличитъ.

Я очень хорошо зналъ, къ чему клонится рчь Максима. Выдай я Максиму Федоровскаго, и судьба его ршилась бы. Желая добиться отъ Максима признанія другими путями, помимо уликъ Федоровскаго, я напалъ на счастливую мысль.

— Покажи-ка мн свои руки, Максимъ. Максима нсколько передернуло.

— На что вамъ мои руки, — руки какъ руки.

На рукахъ Максима оказались огромныя, кровавыя мозоли отъ недавней работы.

— Отчего это у тебя Максимъ такія мозоли.

Максимъ не вдругъ собрался съ отвтомъ.

— Воду качалъ.

— Съ кмъ же?

Опять небольшая пауза.

— Съ Николаемъ Маевскимъ.

— Много ты выкачалъ?

— Бадей двадцать.

— Когда?

— Непомню когда, кажись вчера.

— Ну-ка разднься, Максимъ.

Максима еще боле передернуло.

— Чево раздваться-то, али на мн узоры какіе выписаны!

— А ты раздвайся, когда теб говорятъ, можетъ и узоры.

Максимъ раздлся.

На колнкахъ Максима, на живот и плечахъ были огромныя пятна, образовавшіяся отъ тренія, пятна были покрыты грязью. Максимъ работалъ въ подкоп безъ рубашки.

— Это что за пятна на теб, Максимъ?

Максимъ поблднлъ и закусилъ губы.

— Пятна… Пятна-то… Чесотка со мной…

— А грязь-то откуда туда набилась?

— Грязь-то… это не грязь… табакъ, я натирался имъ.

— Когда же ты натирался?

— И вчерась натирался.

Въ это время мн сказали, что въ острогъ пріхалъ уздный врачъ: я послалъ пригласить его въ контору и просилъ освидтельствовать Чапурина.

Врачъ внимательно осмотрлъ Максима. Максимъ во все это время стоялъ блдный: улыбка давно исчезла у него съ лица.

— Отчегоже произошли у Максима пятна? спросилъ я врача.

— Пятна. Да отъ простаго механическаго тренія, — организмъ арестанта совершенно здоровъ.

— Чесотки съ нимъ нтъ?

— Нтъ, и никогда не было.

— Слышишь, Максимъ, что лекарь говоритъ… Максимъ поднялъ на меня глаза.

— Что говорить-то, да слова попустому тратить. Пишите: мое дло, я рылъ подкопъ. Небольно весело сидть въ каменномъ мшк, выжидаючи, покуда спину теб всчешутъ, поневол погулять по своей охот хочется.

— Кто же у тебя соучастниками были?

— Никого не было, одинъ механику подводилъ.

— Не можетъ этого быть.

— Ну коли не можетъ, такъ ищите, а меня объ этомъ не спрашивайте.

Впрочемъ несмотря на нежеланіе открыть соучастниковъ, Максимъ очень обстоятельно разсказалъ, какъ онъ рылъ подкопъ, когда рылъ, когда хотлъ бжать, согласно его показанію и составили подробный протоколъ, который Максимъ зарукоприкладствовалъ.

Неудавшаяся попытка бжать въ первую минуту чрезвычайно сильно подйствовала на Максима. Когда былъ открытъ подкопъ и Максиму сказали объ этомъ, такъ онъ, не имя возможности на комъ-нибудь вымстить сердца, искусалъ себ руки. Впрочемъ можно представить, что чувствовалъ этотъ человкъ, когда увидлъ, что плоды его нечеловческихъ усилій разрушены въ то время, какъ готовы были осуществиться его любимыя надежды, когда плть да каторгу готова была замнить привольная бурлацкая жизнь.

На другой день посл допроса я опять пріхалъ въ острогъ. Старшій унтеръ-офицеръ сказалъ мн, что Максимъ желаетъ со мной видться, я веллъ позвать его къ себ.

— Что теб надо Максимъ?

— Да вотъ вчера я признался, вашему благородію, что подкопъ рылъ, — это я напрасный поклепъ на себя взвелъ.

Я пристально взглянулъ на Максима, но онъ очень спокойно выдержалъ мой взглядъ, — ни малйшее движеніе не измнило ему.

— Какъ поклепъ?

— Не въ своемъ разум значитъ былъ, болзнь ощущалъ, ну на себя и наговорилъ. Такъ и запишите: самъ, дескать, въ подкоп невиноватъ, да и другихъ никого не знаю, а что если и показалъ вчера иное, такъ единственно изъ слабости, не помня себя. Языкъ мало ли что болтаетъ сдуру.

Я сталъ уговаривать Максима, что его отказъ отъ прежнихъ словъ ни къ чему не послужитъ, что показаніе, имъ самимъ подписанное, составляетъ полное доказательство, но Максимъ оставался на своемъ ‘напрасномъ поклеп’. Я впрочемъ дйствительно не понималъ, что за причина была, побудившая Максима взять назадъ свои слова.

— Ну, а пятны-то?

— Пятны-то? Да вдь я говорилъ вчерась, что чесотка со мной.

— Послушай, Максимъ, еслибы я только сталъ говорить, что это не чесотка, такъ мн могли бы не поврить, потому что я не лкарь и въ этихъ длахъ несвдущъ, а вдь вчера тебя свидтельствовалъ докторъ и нашолъ, что у тебя чесотки никогда не было, а пятна ты просто натеръ, рывши подкопъ.

— А разв лекарь врать-то не уметъ, — чай онъ тоже человкъ.

— Вретъ или нтъ онъ, но во всткомъ случа ему поврятъ больше, чмъ теб, и его бумага будетъ противъ тебя сильнымъ доказательствомъ.

Максимъ выпрямился во весь ростъ, на рукахъ его глухо звякнули кандалы.

— Вотъ что, ваше благородіе! Дуракъ я былъ вчерась, что башку лекарю кандалами не разбилъ, пересталъ бы бумаги писать, проговорилъ онъ задыхаясь..

Трудно себ представить перемну, совершившуюся въ это время въ Чапурин: едвали только не тутъ можно было понять, что это былъ за страшный человкъ: въ глубокихъ впадинахъ его глазъ блеснулъ какой-то демонскій огонь, лицо покрылось синебагровыми пятнами, онъ словно выросъ, — весь переродился. Словомъ предо мной во всей мощи стоялъ Максимъ Чапуринъ, убійца Чубовыхъ, Зарубина, Сидорова, Кулаковой.

Чрезъ нсколько мгновеній все кончилось, и снова передо мной былъ прежній, нсколько сгорбленный, улыбающійся Максимъ, порой ввертывая шуточку въ свои показанія,

Допросъ о подкоп была моя послдняя встрча съ Максимомъ: онъ и до сихъ поръ еще сидитъ въ К. острог. Что предприметъ и повдаетъ еще Максимъ — богъ-всть, только положительно можно сказать, что въ запас у него найдется много матерьяловъ, чтобъ протянуть свое дло. Недолго жилъ этотъ страшный юноша на свобод, зато длинный перечень кровавыхъ преступленій оставилъ онъ за собой.

H. М. СОКОЛОВСКІЙ

ОСТРОГЪ И ЖИЗНЬ

ЧАПУРИНЪ.

I.РОДНАЯ СЕМЬЯ.

II.ДОЩЕНИКЪ.

III.ЛОШАДЬ.

IV.ТЕМНОЕ ДЛО.

V.ПОБГЪ И НОВЫЯ ПРЕСТУПЛЕНІЯ.

VI.ПОКУШЕНІЕ КЪ ПОБГУ И НОВОЕ ТЕМНОЕ ДЛО.

VII.УБІЙСТВО КУЛАКОВОЙ.

VIII.ПОДКОПЪ.

Читайте также: