Тысячу несправедливостей вынесъ я отъ Фортунато, какъ только умлъ, но, когда онъ осмлился дойти до оскорбленія, я поклялся отомстить. Однако, вы, знакомые съ качествами моей души, не предположите, конечно, что я сталъ грозить. Наконецъ-то я долженъ быть отомщенъ, этотъ пунктъ былъ установленъ положительно — но самая положительность, съ которой онъ былъ ршенъ, исключала мысль о риск. Я долженъ былъ не только наказать, но наказать безнаказаыно. Зло не отомщено, если возмездіе простирается и на мстителя. Равнымъ образомъ, оно не отомщено, если мститель не даетъ почувствовать тому, кто сдлалъ зло, что мститъ именно онъ.
Поймите же, что ни едянымъ словомъ, ни какимъ-либо поступкомъ я не далъ Фортунато возможности сомнваться въмоемъ доброжелательств. Я продолжалъ по обыкновенію улыбаться ему прямо въ лицо, и онъ не чувствовалъ, что теперь я улыбался — при мыоли объ его уничтоженіи.
У него была одна слабость — у этого Фортунато — хотя въдругихъ отношеніяхъ его слдовало уважать и даже бояться. Онъ кичился своимъ тонкимъ пониманіемъ винъ. Немногіе изъ Итальянцевъ обладаютъ способностью быть въ чемъ-нибудь знатоками. По большей части ихъ энтузіазмъ приспособленъ къ удобному случаю и къ извстному моменту, чтобы надуть какого нибудь Британскаго или Австрійскаго милліонера. Что касается картинъ и драгоцнныхъ камней, Фортунато, подобно своимъ соотечественникамъ, былъ шарлатаномъ, но, разъ дло шло о старыхъ винахъ, искренность его была неподдльна. Въ этомъ отношеніи и я не отличался отъ него существеннымъ образолъ, я очень навострился въ распознаваніи мстныхъ Итальянскихъ винъ, и всегда при первой возможности длалъ большія закупки.
Случилось, что въ сумерки, подъ вечеръ, въ самомъ разгар карнавальныхъ безумствъ, я встртился со своимъ другомъ. Онъ привтствовалъ меня сердечнйшимъ образомъ, такъ какть, повидимому, выпилъ изрядно. Онъ былъ одтъ шутомъ. На немъ былъ плотно облегавшій его, частію полосатый, костюмъ, а на голов высился коническій колпакъ съ бубенчиками. Какъ я радъ былъ его видть!’ Мн казалось, что я никогда не перестану трясти его руку.
Я сказаль ему — ‘Ахъ, дорогой мой Фортунато, что за счастливая встрча! Какъ отлично выглядите вы сегодня! Но я получилъ бочку вина, будто бы Амонтильядо, и у меня на этотъ счетъ сомннія’.
— ‘Какъ?’ проговорилъ онъ, ‘Амонтильядо? Цлую бочку? Быть не можетъ! Въ разгар карнавала!’
— ,,У меня на этотъ счетъ сомннія’, отвтилъ я, ‘и я былъ настолько глупъ, что заплатилъ сполна за вино, какъ за Амонтильядо, не посовтовавшись на этотъ счетъ сь вами. Васъ нигд нельзя было найти, а я боялся упустить случай’.
— ‘Амонтильядо!’
— ‘Да, но я не увренъ’.
— ‘Амонтильядо!’
— ‘Я долженъ разршить сомннія’.
— ‘Амонтильядо!’
— ‘Такъ какъ вы куда-то приглашены, я пойду отыщу Лукези. Если кто-нибудь обладаетъ тонкимъ вкусомъ — это именно онъ. Онъ скажетъ мн’…
— ‘Лукези не можетъ отличить Амонтильядо отъ Хорсеа’.
— ‘Представьте, а есть глупцы, которые говорятъ, что его вкусъ равняется вашему’.
— ‘Ну, идемъ!’
— ,,Куда?’
— ‘Къ вамъ, въ подвалы’.
— ‘Нтъ, другъ мой, я не хочу злоупотреблять вашей добротой. Я вижу, вы куда-то приглашены. Лукези’…
— ‘Никуда я не приглашенъ, пойдемъ!’
— ‘Нтъ, другъ мой. Вы никуда не приглашены, но я вижу, что вы страшно прозябли. Въ подвалахъ ужаснйшая сырость. Они выложены селитрой’.
— ‘А, пустяки! Пойдемъ! Стоитъ ли обращать вннманіе на холодъ… Амонтильядо! Васъ надули, а насчетъ Лукези, могу сказать — онъ и Хереса не отличитъ отъ Амонтильядо’.
Говоря такимъ образомъ, Фортунато завладлъ моей рукоф. Я надлъ черную шелковую маску и, плотно закутавшись въ roguelaure {Старинный плащъ.}, позволилъ ему увлечь себя къ моему палаццо.
Никого изъ прислуги дома не было, вс куда то скрылись, чтобы хорошенько отпраздновать карнавалъ. Я сказалъ имъ, что врнусь домой не ране утра, и строго-настрого приказалъ не отлучаться изъ дому. Этихъ приказаній, какъ я прекрасно зналъ, было совершенно достаточно, чтобы тотчасъ же по моемъ уход вс скрылись.
Я вынулъ изъ канделябровъ два факела, и, давши одинъ Фортунато, направилъ его черезъ анфиладу комнатъ до входа, который велъ въ подвалы. Я пошелъ впередъ по длинной витой лстниц, и, оборачиваясь назадъ, просилъ его быть осторожне. Наконецъ, мы достигли послднихъ ступеней, и стояли теперь на сырой почв въ катакомбахъ фамиліи Монтрезоръ.
Пріятель мой шелъ нетвердой походкой, и отъ каждаго неврнаго шага звенли бубенчики на его колпак.
— ‘Нтъ’, сказалъ я ршительно, ‘пойдемте назадъ: ваше здоровье драгоцнно. Вы богаты, предъ вами преклоняются, васъ уважаютъ, васъ любятъ, вы счастливы, какъ я былъ когда-то. Васъ потерять это была бы большая потеря. Вотъ я — дло другое. Пойдемте назадъ, вы захвораете, и я не хочу принимать на себя такую отвтственность. Да кром того, вдь Лукези’…
— ‘Довольно!’ сказалъ онъ, ‘кашель это пустяки: я отънего не умру. Кашель меня не убьетъ’.
— ‘Врно — вотъ это врно!’ отвчалъ я, ‘и правда, я не имлъ намренія безпокоить васъ понапрасну — но вы должны были бы принять мры предосторожности. Вотъ Медокъ, достаточно будетъ глотка, чтобы предохранить себя противъ сырости’.
Я отбилъ горлышко у одной изъ бутылокъ, лежавшихъ длиннымъ рядомъ на земл.
— ‘Выпейте-ка!’ сказалъ я, предлагая ему вино. Онъ устремилъ на меня косвенный взглядъ, и поднесь вино къ губамъ. Затмъ, помедливъ, онъ дружески кивнулъ мн головой, и его бубенчики зазвенли.
— ‘Пью’, проговорилъ онъ, ‘за усопшихъ, которые покоятся вокругъ насъ’.
— ‘А я за вашу долгую жизнь’.
Онъ снова взялъ меня подъ руку, и мы пошли дальше.
— ‘Обширные подвалы’, проговорилъ онъ.
— ‘Монтрезоры’, отвчалъ я, ‘представляли изъ себя семью обширную и многочисленную’.
— ‘Я забылъ вашъ гербъ’.
— ‘Громадная человческая нога изъ золота, на лазурномъ фон, нога давить извивающуюся змю, которая обоими зубами вцпилась ей въ пятку’.
— ‘И девизъ?’
— ‘Nето me impune lacessit’ {Никто не оскорбитъ меня безнаказанно.}.
— ‘Отлично’, проговорилъ онъ.
Вино искрилось въ его глазахъ, и бубенчики звенли, мысли мои тоже оживились, медокъ оказывалъ свое дйствіе. Проходя мимо стнъ, состоящихъ изъ нагроможденныхъ костей, вперемежку съ бочками и боченками, мы достигли крайнихъ предловъ катакомбъ. Я остановился снова, и .на этотъ разъ осмлился взять Фортунато за руку, повыше локтя.
— ‘Смотрите’, проговорилъ я: ‘селитра все увеличивается. Вонъ она висить, точно мохъ. Мы теперь подъ русломъ рки. Капли сырости просачиваются среди костей. Уйдемте, вернемтесь, пока еще не поздно. Вашъ кашель’…
— ‘Это все пустяки’, сказалъ онъ: ‘пойдемте впередъ. Но сперва еще одинъ глотокъ вина. Гд тутъ вашъ медокъ?’
Я взялъ бутылку Vin de Grave, и, отивъ горлышко, подалъ ему. Онъ осушилъ ее всю сразу. Глаза его загорлись дикимъ огнемъ. Онъ началъ хохотать и бросилъ бутылку вверхъ съ жестомъ, значенія котораго я не понялъ.
Я посмотрлъ на него съ удивленіемъ. Онъ повторилъ движеніе — очень забавное.
— ‘Вы не понимаете?’ спросилъ онъ.
— ‘Нтъ’, отвчалъ я.
— ‘Такъ вы, значитъ, не принадлежите къ братству’.
— ‘Вы шутите!’ проговорилъ онъ, отступая на нсколько шаговъ. ‘Но давайте же ваше Амонтильядо’.
‘Да будетъ такъ!’ сказалъ я, пряча лопату подъ плащъ, и снова предлагая ему свою руку. Онъ тяжело оперся на нее. Мы продолжали нашъ путь въ поискахъ за Амонтильядо. Мы прошли цлый рядъ низкихъ сводовъ, спустились, сдлали еще нсколько шаговъ, опять спустились, и достигли глубокаго склепа, въ нечистомъ воздух котораго наши факелы скоре тлли, нежели свтили.
Въ самомъ отдаленномъ конц склепа виднлся другой склепъ, мене обширный. Стны его были окаймлены человческими останками, нагроможденными до самаго свода, наподобіе великихъ катакомбъ Парижа. Три стороны этого второго склепа были еще украшены такимъ образомъ. Съ четвертой же кости были сброшены, они въ безпорядк лежали на земл, образуя въ одномъ мст такимъ образомъ насыпь. Въ стн, освобожденной отъ костей, мы замтили еще новую впадину, четыре фута въ глубину, три въ ширину, и шесть или семь въ вышину. Повидимому, она не была предназначена для какого нибудь особаго употребленія, но представлялась промежуткомъ между двумя огромными подпорами, поддерживавшими своды катакомбъ, и примыкала къ одной изъ главныхъ стнъ, выстроенныхъ изъ плотнаго гранита.
Напрасно Фортунато, поднявши свои оцпенлый факелъ, пытался проникнуть взглядомъ въ глубину этой впадины. Слабый свтъ не позволялъ намъ различить ея крайніе предлы.
— ‘Идите’, сказалъ я, ‘вотъ здсь Амонтильядо! А что касается Лукези’…
— ‘Онъ невжда’, прервалъ меня мой другъ, неврными шагами устремляясь впередъ, между тмъ какъ я шелъ за нимъ по пятамъ. Вдругъ онъ достигъ конца ниши и, натолкнувшись на стну, остановился въ тупомъ изумленіи. Еще мгновеніе, и я приковалъ его къ граниту. На поверхности стны были дв желзныя скобки, на разстояніи двухъ футовъ одна отъ другой, въ горизонтальномъ направленіи. Съ одной изъ нихъ свшивалась короткая цпь, съ другой висячій замокъ. Обвить Фортунато желзными звеньями за талію и запереть цпь — было дломъ нсколькихъ секундъ. Онъ былъ слишкомъ изумленъ, чтобы сопротивляться. Вынувъ ключъ, я отступилъ на нсколько шаговъ изъ углубленія.
— ‘Проведите рукой по стн’, проговорилъ я, ‘вы не можете не чувствовать селитры. Дйствительно, здсь очень сыро. Позвольте мн еще разъ умолять васъ вернуться. Нтъ? Ну, такъ я положительно долженъ оставить васъ. Однако, предварительно я долженъ выказать вамъ все вниманіе, какимъ только могу располагать’.
— ‘Амонтильядо!’ выкрикнулъ мой другъ, еще не успвши оправиться отъ изумленія.
— ‘Точно’, отвтилъ я, ‘Амонтильядо’. Произнеся эти слова, я приступилъ къ груд костей, о которыхъ говорилъ раньше. Отбросивъ ихъ въ сторону, я вскор открылъ нкоторое количество песчанику и известковаго раствора. Съ помощью этихъ матеріаловъ, а также съ помощью моей лопаты, яживо принялся замуровывать входъ въ нишу.
Едва я окончилъ первый рядъ каменной кладки, какъ увидлъ, что опьяненіе Фортунато въ значительной степени разсялось. Первымъ указаніемъ на это былъ глухой, жалобный крикъ, раздавшійся изъ глубины впадины. То не былъ крикъ пьянаго человка. Затмъ послдовало долгое и упорное молчаніе. Я положилъ второй рядъ вамней, и третій, и четвертый, и тогда я услышалъ бшеное потрясаніе цпью. Этотъ шумъ продолжался нсколько минутъ, и, чтобы слушать его съ большимъ удовлетвореніемъ, я на время прекратилъ свою работу и услся на костяхъ. Когда, наконецъ, рзкое звяканье умолкло, я снова взялся за лопату, и безъ помхи окончилъ пятый, шестой, и седьмой рядъ. Стна теперь почти восходила въ уровень съ моей грудью. Я сдлалъ новую остановку, и, поднявъ факелы надъ каменнымъ сооруженіемъ, устремилъ нсколько слабыхъ лучей на фигуру, заключенную внутри.
Цлый рядъ громкихъ и рзкихъ криковъ, внезапно вырвавшихся изъ горла прикованнаго призрака, съ страшной силой отшвырнулъ меня назадъ. На мигъ меня охватило колебаніе — мной овладлъ трепетъ. Выхвативь шпагу, я началъ ощупывать еи углубленіе, но минута размышленья успокоила меня. Я положилъ свою руку на плотную стну катакомбъ, и почувствовалъ полное удовлетвореніе. Я снова приблизился къ своему сооруженію. Я отвчалъ на вопли кричавшаго. Я былъ ему какъ эхо — я вторилъ ему — я превзошелъ его въ сил и продолжительности воплей. Да, ясдлалъ такъ, и крикунъ умолкъ.
Была уже полночь, и работа моя близилась къ концу. Я довершилъ восьмой рядъ, девятый, и десятый. Я окончилъ часть одиннадцатаго и послдняго, оставалось только укрпить одинъ камень и заштукатурить его. Я поднималъ его съ большимъ усиліемъ, яуже почти пригналъ его къ должному положенію. Но тутъ изъ углубленія раздался сдержанный смхъ, отъ котораго дыбомъ стали волосы на моей голов. Потомъ послышался печальный голосъ, и я съ трудомъ узналъ, что онъ принадлежитъ благородному Фортунато. Голосъ говорилъ —
— ‘Ха! ха! ха! — хе! хе! — вотъ славная штука — дйствительно, это штука. Посмемся же мы надъ ней, когда будемъ въ палаццо.— Да! да!— Славное винцо! — да! да!’.
— ‘Амонтильядо!’ сказалъ я.
— ‘Хе! хе! хе! — да, Амонтильядо! Но какъ вы думаете, не поздно теперь? Пожалуй, насъ ждутъ въпалаццо, синьора Фортунато и вс другіе? Пойдемъ!’.
— ‘Да’, сказалъ я, ‘пойдемъ’.
— ‘Во имя Бога, Монтрезоръ!’
— ‘Да’, сказалъ я, ‘во имя Бога!’
Но на эти слова я тщетно ждалъ отвта. Мной овладло нетерпніе. Я громко позвалъ —
‘Фортунато! ‘
Никакого отвта. Я позвалъ опять —
‘Фортунато!’
Никакого отвта. Я просунулъ одинъ факелъ черезъ отверстіе, оставшееся незакрытымъ, и бросилъ его въ углубленіе. Оттуда только зазвенли бубенчики. Сердце у меня сжалось — въ катакомбахъ было такъ душно. Я поспшилъ окончить свою работу. Я укрпилъ послдній камень, я заштукатурилъ его. Противъ новой кладки я воздвигъ старую стну изъ костей. Прошло полстолтія, и ни одинъ смертный не потревожилъ ихъ. In раcе requieseat {Въ мир да почіетъ!}.