Эдгаръ По
Эдгаръ По
Коттэджъ Лэндора.
Коттэджъ Лэндора.
Параллель къ ‘Помстью Арнгеймъ’.
Собраніе сочиненій Эдгара По въ перевод съ англійскаго К. Д. Бальмонта
Томъ первый
Поэмы, сказки
Москва, 1901
Книгоиздательство ‘Скорпіонъ’
Коттэдж Лэндора, По Эдгар Аллан, Год: 1849
Время на прочтение: 15 минут(ы)
Во время одного изъ моихъ странствій пшкомъ, послднимъ лтомъ, по рчнымъ областямъ Нью-Йорка, я нсколько сбился съ дороги, а день уже склонялся къ западу. Мстность была удивительно волнообразная, и, стараясь держаться въ долинахъ, я такъ долго кружился, за послдній часъ, что не зналъ боле, въ какомъ направленіи находится прелестное селеніе Б., гд я ршилъ переночевать. Солнце, строго говоря, едва свтило въ продолженіи дня, но, несмотря на это, воздухъ былъ до непріятности теплымъ. Дымный туманъ, похожій на туманъ Индійскаго Лта, окутывалъ все кругомъ, и, конечно, еще боле усиливалъ мою неувренность. Не то, чтобы я очень безпокоился объ этомъ. Если бы я, до заката или даже до наступленія ночи, не пришелъ въ селеніе, было боле, чмъ возможно, что я скоро могъ набрести на какую-нибудь небольшую Голландскую ферму, или на что нибудь въ этомъ род, хотя, по правд сказать, окрестная мстность (быть можетъ, оттого, что она была не столько плодородной, сколько живописной) была очень слабо заселена. Во всякомъ случа, бивуакъ на открытомъ воздух, съ дорожной сумкой вмсто подушки, и съ собакой, какъ съ часовылъ, представлялъ изъ себя какъ разъ нчто такое, что могло бы весьма позабавить меня. Итакъ, я весело и бодро шелъ впередъ, предоставивъ Понто заботиться о моемъ ружь, пока, наконецъ, какъ разъ когда я началъ смотрть, не являются ли многочисленныя небольшія прогалины, шедшія по разнымъ направленіямъ, путеводнымъ указаніемъ, я былъ приведенъ, напболе заманчивой изъ нихъ, къ прозжей дорог. Въ этомъ не могло быть никакого сомннія. Слды легкихъ колесъ были очевидны, и, несмотря на то, что высокіе кустарники и разросшіяся заросли встрчались вверху, внизу не было никакого препятствія, хотя бы и для Виргиніевской фуры, похожей на гору, для повозки, какъ я полагаю, наиболе стремящейся въ высь. Дорога, однако, не имла никакого сходства съ какой-либо изъ дорогъ, виднныхъ мною досел, исключая того, что она проходила черезъ лсъ, если названіе ‘лсъ’ не было слишкомъ пышно въ примненіи къ групп этихъ легкихъ деревьевъ, и за исключеніемъ очевиднаго слда отъ колесъ. Онъ былъ лишь слабо замтенъ, отпечатлвшись на плотной, но пріятно влажной поверхности чего-то, походившаго боле на зеленый генуэзскій бархатъ, чмъ на что-либо иное. Это была, конечно, трава, но трава, какую мы обыкновенно видимъ только въ Англіи, такая короткая, такая густая, такая ровная, и такая яркая. Ни малйшаго посторонняго предмета не было въ колеяхъ, ни малйшей даже щепочки, или сухой втки. Камни, нкогда загромождавшіе путь, были тщательно положены, не брошены, по обимъ сторонамъ узкой дороги, такимъ образомъ, что они полуопредленно, полунебрежно, и вполн живописно опредляли ея границы на грунт. Въ промежуткахъ везд виднлись роскошные гроздья дикихъ цвтовъ.
Что все это означало, я, конечно, не зналъ. Искусство присутствовало здсь несомнннымъ образомъ, но это меня не удивляло, вс дороги, въ обычномъ смысл слова, являются произведеніями искусства, не могу также сказать, чтобы въ данномъ случа можно было очень удивляться на избытокъ проявленій искусства, все это, повидимому, было сдлано, могло быть сдлано здсь, съ помощью природныхъ ‘данныхъ’ (какъ они опредляются въ книгахъ объ Устройств Садовъ-Ландшафтовъ), при незначительной затрат труда и денегъ. Нтъ, не количество проявленій искусства, а характеръ ихъ заставилъ меня ссть на одинъ изъ обросшихъ цвтами камней и съ изумленнымъ восхищеніемъ внныательно смотрть, цлые полчаса или больше, на эту феерическую аллею. Чмъ дольше я смотрлъ, тмъ боле и боле для меня становилось очевиднымъ одно: распредленіемъ всхъ этихъ подробностей завдывалъ художникъ, и художникъ съ самымъ изысканнымъ чувствомъ формы. Приняты были самыя тщательныя мры, чтобы сохранить должное соотвтствіе между изящнымъ и граціознымъ, съ одной стороны, и живописнымъ съ другой, въ томъ истинномъ смысл слова, какъ понимаютъ это Итальянцы. Здсь было очень мало прямыхъ линій, и не было вовсе длинныхъ линій безъ перерывовъ. Одинаковый эффектъ изгиба или краски повторялся почти везд дважды, но не чаще, съ какой бы точки ни смотрлъ наблюдатель. Везд была различность въ однообразіи. Это было ‘образцовое произведеніе’, въ которомъ самый прихотливый взыскательный вкусъ врядъ ли могъ бы указать на какой-либо недостатокъ.
Выйдя на эту дорогу, я повернулъ направо, и теперь, поднявшись, пошелъ дальше въ томъ же направленіи. Путь былъ такой змевидный, что, проходя, я ни разу не могъ опредлить его направленія боле, чмъ на два или на три шага. Существеннымъ образомъ характеръ его былъ безперемннымъ.
Вдругъ какое-то журчаніе мягко проникло въ мой слухъ, и, нсколько мгновеній спустя, сдлавъ поворотъ нсколько боле рзкій, чмъ прежде, я увидлъ, какъ разъ передъ собой, какое-то особенное зданіе, находившееся у основанія небольшой возвышенности. Я ничего не могъ ясно разсмотрть, такъ какъ вся небольшая долина внизу была захвачена туманомъ. Теперь, однако, поднялся легкій втерокъ, между тмъ какъ солнце близилось къ закату, и, пока я медлилъ на вершин склона, туманъ постепенно разсивался въ отдльные хлопья, и такъ плылъ надъ всей сценой.
Когда такимъ образомъ все совершенно явственно предстало предо мною, постепенно, какъ я это описываю, здсь, отдльное дерево, тамъ, мерцаніе воды, и здсь опять, верхъ домовой трубы, я едва могъ отршиться отъ мысли, что все это не было одной изъ тхъ, искусно созданныхъ, иллюзій, которыя носятъ названіе ‘туманныхъ картинъ’.
Въ то время, однако, когда туманъ разсялся совершенно, солнце завершило свой путь, зайдя за небольшіе холмы, и потомъ, какъ бы сдлавъ легкій повороть къ югу, снова предстало круглымъ шаромъ, блистая темнымъ багрянцомъ сквозь расщелину, которая вступала въ долину съ запада. И внезапно, какъ бы силою магическаго мановенія руки, вся долина, со всмъ, что въ ней было, сдлалась блистательно зримой.
Первый взглядъ, который я бросилъ на возникшую картину, когда солнце, соскользнувъ, заняло указанное мною положеніе, произвелъ на меня очень сильное впечатлніе, врод того, какъ, бывало, еще ребенкомъ, я чувствовалъ себя взволнованнымъ при заключительной сцен какого-нибудь хорошо устроеннаго театральнаго зрлища или мелодрамы. Даже соотвтственная чудовищность краски была налицо, ибо солнечный свтъ исходилъ изъ расщелины, весь исполненный оранжевыхъ и багряныхъ тоновъ, а яркая зелень долинной травы боле или мене отражалась на всхъ предметахъ, отъ туманной завсы, которая все еще медлила вверху, какъ будто не желая совсмъ отойти отъ сцены, такой чарующе красивой.
Небольшая долина, на которую я такимъ образомъ смотрлъ съ высоты, изъ-подъ свода, сплетеннаго туманомъ, не могла простираться боле, чмъ на четыреста ярдовъ въ длину, ширина ея мнялась отъ пятидесяти до полутораста, или, быть можетъ, до двухсотъ ярдовъ. Уже всего она была на своемъ сверномъ краю, какъ бы открываясь къ югу, но безъ особенно точной правильности. Самая широкая часть ея была въ восьмидесяти ярдахъ отъ южнаго края. Возвышенности, окружавшія долину, за исключеніемъ тхъ, что были на свер, строго говоря, не могли называться горами. Здсь обрывистый слой гранита поднимался до высоты въ девяносто футовъ, и, какъ я упомянулъ, долина въ этомъ мст была не боле пятидесяти футовъ въ длину, но, по мр того какъ наблюдатель слдовалъ отъ этого утеса къ югу, онъ видлъ, направо и налво, скаты, мене высокіе, мене обрывистые, и мене скалистые. Словомъ, все уклонялось и умягчалось по направленію къ югу, и тмъ не мене, вся долина была опоясана возвышенностями, боле или мене значительными, за исключеніемъ двухъ пунктовъ. Объ одномъ изъ нихъ я уже говорилъ. Онъ находился довольно далеко на сверо-запад, и былъ тамъ, гд солнце, завершая свой путь, какъ я это описалъ, зашло въ горный полукругь, проходя черезъ четко изсченную природную расщелину въ гранитной масс, эта трещина, насколько глазъ могъ ее прослдить, въ самомъ широкомъ мст простиралась на десять ярдовъ. Какъ нкое природное шоссе, она, повидимому, вела все выше, выше, въ уединенія неизслдованныхъ горъ и лсовъ. Другой открытый пунктъ былъ прямо на южномъ конц долины, здсь, вообще, скаты представляли изъ себя ничто иное, какъ легкіе уклоны, простирающіеся отъ востока къ западу приблизительно на полтораста ярдовъ. Въ середин этого пространства было нкоторое пониженіе почвы, въ уровень съ дномъ долины. Что касается растительности, также какъ и всего другого, сцена умягчалась и уклонялась къ югу. Къ сверу, на скалистомъ обрыв, въ нсколькихъ шагахъ отъ края пропасти, высились пышные стволы многочисленныхъ оршниковъ, черныхъ орховыхъ деревьевъ, и каштановъ, тамъ и сямъ перемшанныхъ съ дубомъ, развсистыя боковыя втви черныхъ орховыхъ деревьевъ простирались далеко надъ краемъ утеса. Слдуя по направленію къ западу, наблюдатель видлъ сначала тотъ же самый разрядъ деревьевъ, только они были все мене и мене высокими, и во вкус Сальватора, затмъ онъ замчалъ нчто боле нжное — вязъ, за нимъ сассафрасъ, и локустовое дерево — за этими опять нчто боле мягкое — липу, каталину, и кленъ — и за этими опять еще боле изящныя и еще боле скромныя разновидности. Южный склонъ весь былъ покрытъ лишь дикими кустарниками, и только тамъ и сямъ виднлись серебристая ива или блый тополь. Въ глубин самой долины (не нужно забывать, что растительность, до сихъ поръ упомянутая, была только на утесахъ или склонахъ холмовъ) виднлись три отдльныя дерева. Одно — вязъ большихъ размровъ и изысканной формы, онъ стоялъ стражемъ надъ южнымъ входомъ въ долину. Другое — оршникъ гораздо боле развсистый, чмъ вязъ, и вообще дерево гораздо боле изящное, хотя оба были красоты необыкновенной, онъ, повидимому, охранялъ сверо-западный входъ, выростая изъ группы каменныхъ глыбъ, въ самой пасти лощины, и устремляя всю свою граціозную форму, подъ угломъ градусовъ въ сорокъ пять, далеко въ солнечный свтъ горнаго полукруга. Но на востокъ отъ этого дерева, приблизительно въ тридцати ярдахъ, высилась истинная гордость долины, и это было, вн всякаго сомннія, самое пышное дерево, какое я когда-либо видлъ, за исключеніемъ разв кипарисовъ Итчіатувани. Это было троествольное тюльпановое дерево — Liriodendron tulipiferum — изъ разряда магнолій. Три его ствола отдлялись отъ основного футахъ въ трехъ огь почвы и, расходясь мало-по-малу, съ большой постепенностью, отдлялись не боле, чмъ на четыре фута въ томъ мст, гд самый широкій стволъ раскидывалъ водопадъ листвы: это было на высот приблизительно въ восемьдесятъ футовъ. Вся высота главнаго ствола простиралась на сто двадцать футовъ. По красот формы или по яркому блеску зелени ничто не можетъ превзойти листовъ тюльпановаго дерева. Въ данномъ случа ихъ ширина простиралась на цлыхъ восемь дюймовъ, но ихъ сіяніе совершенно затемнялось роскошнымъ блескомъ пышныхъ цвтковъ. Вообразите, въ тсномъ соединеніи, милліонъ самыхъ широкихъ и самыхъ блистательныхъ тюльпановъ! Только такимъ путемъ читатель можетъ составить какое-нибудь представленіе о картин, которую я хочу нарисовать. И затмъ, вообразите стройное изящество чистыхъ, подобныхъ колоннамъ и усянныхъ нжными крупинками, стволовъ, причемъ въ самомъ большомъ — четыре фута въ діаметр, на разстояніи двадцати футовъ отъ земли. Безчисленные цвты его, смшиваясь съ цвтками другихъ деревьсвъ, врядъ ли мене красивыхъ, хотя безконечно мене величественныхъ, наполняли долину благовоніями, боле чмъ иранійскими.
Весь нижній фонъ горнаго полукруга составляла трава, отличавшаяся тмъ же характеромъ, какъ и трава, которую я увидлъ на дорог, быть можетъ, только боле нжная, боле густая, бархатистая, и чудесно-зеленая. Трудно было понять, какимъ образомъ вся эта красота была достигнута.
Я говорилъ о двухъ расщелинахъ, входящихъ въ долину. Сквозь одну изъ нихъ, къ сверо-западу, проходила рчка, тихонько журча и слегка пнясь, она пробгала по лощин, пока не ударялась о группу каменныхъ глыбъ, изъ которыхъ возвышался одиноко стоявшій оршникъ. Здсь, обогнувъ дерево, она слегка уклонялась къ сверо-востоку, оставляя тюльпановое дерево футовъ на двадцать къ югу, и не длая никакого значительнаго измненія въ своемъ теченіи, пока не достигала полдороги между восточной и западной границей долины. Въ этомъ мст, посл цлаго ряда уклоновъ, она длала поворотъ подъ прямымъ угломъ, и принимала общее направленіе къ югу, длая различные извивы въ своемъ движеніи, пока совершенно не терялась въ небольшомъ озер неправильной формы (грубо-овальной), которое свтилось близь нижняго края долины. Это маленькое озеро имло, быть можетъ, сто ярдовъ въ діаметр, въ самой широкой своей части. Никакой кристаллъ не могъ быть свтле, чмъ его воды. Явственно зримое дно все состояло изъ ослпительно блыхъ камешковъ. Берега, покрытые уже описанной изумрудной травой, не столько образуя склонъ, сколько закругляясь, уходили въ это ясное, опрокинутое небо, и такъ ясно было это небо, съ такимъ совершенствомъ оно по временамъ отражало вс предметы, находившіеся надъ нимъ, что гд кончался настоящій берегъ и гд начинался подражательный, было весьма трудно ршить. Форель, и рыбы нкоторыхъ другихъ разновидностей, которыми эта заводь какъ бы кишла, имли видъ настоящихъ летучихъ рыбъ. Было почти невозможно поврить, что он не висятъ въ воздух. Легкій березовый челнокъ, мирно покоившійся на вод, до мельчайшихъ своихъ жилокъ, былъ отраженъ, съ врностью безпримрной, изысканнйшимъ гладкимъ зеркаломъ. Небольшой островокъ, весь переливающійся цвтами въ полномъ расцвт, и какъ разъ настолько просторный, чтобы съ нкоторымъ избыткомъ дать мсто живописному строеньицу, повидимому птичнику — выдлялся изъ озера, недалеко отъ его свернаго берега — съ которымъ его соединялъ непостижило легкій на видъ, и въ то же время очень первобытный, мостъ. Это была просто широкая и плотная доска изъ тюльпановаго дерева. Она простиралась на сорокъ футовъ въ длину, и охватывала пространство отъ берега до берега легкой, но очень явственной аркой, предупреждающей всякую возложность качанія. Изъ южнаго края озера исходило продолженіе рчки, которая, посл нсколькихъ излучинъ, на разстояніи, быть можетъ, тридцати футовъ, проходила наконецъ черезъ (описанный) ‘уклонъ’ въ середину южнаго ската, и, низринувшись съ крутого обрыва въ сто футовъ, незамтно продолжала свой прихотливый путь къ Гудсону.
Озеро было глубокое — въ нкоторыхъ мстахъ на тридцать футовъ — но рчка рдко гд была глубже чмъ на три фута, и въ самыхъ широкихъ мстахъ простиралась лишь футовъ на восемь. Ея дно и берега были такіе же, какъ дно и берега заводи — и если въ отношеніи живописности, имъ что-нибудь можно было поставить въ недостатокъ, такъ это избытокъ чистоты.
Пространство зеленаго дерна было, тамъ и сямъ, смягчено отдльными, бросающимися въ глаза, порослями, какъ напримръ, гортензіей, или обыкновенной калиной, или душистымъ чубучникомъ, или, всего чаще, отдльными гроздьями цвтовъ герани, представавшихъ въ пышномъ разнообразіи. Эти послдніе цвты росли въ горшкахъ, тщательно скрытыхъ въ почв, чтобы дать растенію видъ мстныхъ. Кром всего этого, бархатъ луга былъ изысканнымъ образомъ усянъ множествомъ овецъ, которыя паслись въ долин вмст съ тремя ручными ланями, и многочисленными блистательно оперенными утками. Надзоръ за этими существами, всми вмст и каждымъ въ отдльности, былъ, повидимому, вполн предоставленъ огромному дворовому псу.
Вдоль восточныхъ и западныхъ утесовъ — тамъ, гд въ верхней части горнаго полукруга возвышенности были боле или мене обрывисты — въ большомъ количеств разростался плющъ — такъ что лишь тамъ и сямъ виднлся кусокъ неприкрытаго камня. Сверный обрывъ, подобнымъ образомъ, былъ почти весь одтъ рдкостно пышными виноградными побгами, нкоторые изъ нихъ возникали изъ почвы у самого основанія утеса, другіе свшивались съ его высокихъ выступовъ.
Небольшое возвышеніе, являвшееся нижней границей этого небольшого помстья, было увнчано стной изъ сплошнаго камня, достаточной высоты, чтобы удержать лань отъ бгства. Кром этого, нигд не было видно ничего, похожаго на ограду, нигд и не было надобности ни въ какой искусственной загородк: если бы какая-нибудь овца, заблудившись, захотла выйти, лощиной, изъ долины, она, сдлавъ нсколько шаговъ, была бы удержана крутой скалистой стной, съ которой ниспадалъ потокъ, обратившій на себя мое вниманіе, когда я только что подошелъ къ помстью. Словомъ, входить и выходить можно было только черезъ ворота, занимавшія горный проходъ на дорог, въ нсколькихъ шагахъ ниже отъ того пункта, гд я остановился, чтобы осмотрться.
Я говорилъ, что рчка, на всемъ своемъ протяженіи, шла очень неправильными извивами. Два ея главныя направленія, какъ я сказалъ, шли сперва отъ запада къ востоку, и потомъ отъ свера къ югу. На поворот, теченіе, уклоняясь назадъ, длало почти круговую скобку, образуя полуостровъ, очень похожій на островъ, приблизительно въ шестнадцатую долю десятины. На этомъ полуостров стоялъ жилой домъ — и если я скажу, что этоть домъ, подобно адской террас, увиднной Ватекомъ, ‘tait d‘une architecture inconnue dans les annales de la terre’ {Былъ архитектуры невдомой въ лтописяхъ земли.}, я этимъ только скажу, что весь его ensemble поразилъ меня самымъ острымъ чувствомъ новнзны и общей соразмрности — словомъ, чувствомъ поэзіи — (ибо врядъ ли я могъ бы дать боле строгое опредленіе поэзіи, въ отвлеченномъ смысл, иначе, чмъ употребивъ именно эти слова) — и я нe разумю этимъ, чтобы хотя въ какомъ-нибудь отношеніи здсь было что-нибудь преувеличенное.
На самомъ дл, ничто не могло быть боле простымъ — ничто не могло быть до такой степени безпритязательнымъ, какъ этотъ коттэджъ. Чудесное впечатлніе, производимое имъ, крылось всецло въ томъ, что по художественности своей онъ былъ какъ картина. Смотря на него, я могъ бы подумать, что какой-нибудь выдающійся пейзажистъ создалъ его своею кистью.
Тотъ пунктъ, съ котораго я сперва увидалъ долину, былъ хорошъ, но онъ не былъ лучшимъ для обозрнія дома. Я поэтому опишу домъ такъ, какъ я его увидлъ поздне — съ каменной стны на южномъ кра горнаго полукруга.
Главное зданіе простиралось приблизительно на двадцать четыре фута въ длину и на шестнадцать въ ширину — никакъ не больше. Вся его вышина, отъ основанія до верхней точки кровли, не превышала восемнадцати футовъ. Къ западному краю строенія примыкало другое, приблизительно на треть меньшее въ своихъ размрахъ:— линія его фасада отступала назадъ на два ярда отъ фасада большаго дома, и его кровля, конечно, была значительно ниже кровли главнаго строенія. Подъ прямымъ угломъ къ этимъ зданіямъ, и не изъ задняго фасада главнаго строенія — не вполн въ середин — простиралось третье зданіе, очень маленькое — въ общемъ на треть меньше западнаго крыла. Кровли двухъ боле значительныхъ построекъ были очень покатыя — он убгали отъ конька длинной вогнутой линіей, и простирались по крайней мр на четыре фута за предлы стнъ фасада, такимъ образомъ, что образовывали кровлю двухъ галлерей. Эти послднія кровли, конечно, не нуждались въ поддержк, но такъ какъ он имли видъ нуждающихся въ ней, легкія и совершенно гладкія колонны были помщены въ углахъ. Кровля свернаго крыла являлась простымъ продолженіемъ нкоторой части главной кровли. Между главнымъ зданіемъ и западнымъ крыломъ поднималась очень высокая и скоре тонкая четырехугольная труба изъ необожженныхъ голландскихъ кирпичей, поперемнно то черныхъ, то красныхъ:— на верхушк кирпичи выступали легкимъ карнизомъ. Надъ щипцомъ кровли также выдлялись значительнымъ выступомъ: въ главномъ зданіи фута на четыре къ востоку и фута на два къ западу. Главный входъ находился въ самомъ большомъ зданіи, и помщался не вполн симметрично, нсколько отступая къ востоку, между тмъ какъ два окна отступали къ западу. Эти послднія не доходили до полу, но были гораздо длинне и уже обыкновеннаго — у нихъ было по одной ставн, подобной дверямъ — стекла имли форму косоугольника, но были очень широки. Въ самой двери верхняя часть была изъ стекла, имвшаго также форму косоугольниковъ — на ночь они закрывались подвижной ставней. Дверь въ западномъ крыл находилась около конька, и была совершенно простая. На югь выходило одно окно. Въ сверномъ крыл не было вншней двери, и въ немъ было также одно окно, выходившее на востокъ.
Глухая стна подъ восточнымъ конькомъ была смягчена очертаніями лстницы (съ балюстрадой), проходившей по ней діагональю — отъ юга. Находясь подъ снью далеко выступающихъ краевъ крыши, ступени эти восходили къ двери, ведущей на башенку, или врне на чердакъ — ибо эта комната освщалась только однимъ окошкомъ, выходящимъ на сверъ, и, повидимому, исполняла роль чулана.
Въ галлереяхъ главнаго зданія и западнаго крыла не было пола, въ обычномъ смысл, но около дверей и у каждаго окна, широкія, плоскія, и неправильныя, гранитныя плиты были вдланы въ восхитительный дернъ, доставляя удобный проходъ во всявую погоду. Превосходныя дорожки изъ того же матеріала — небезпрерывныя, а съ бархатистымъ газономъ, заполняющимъ частые промежутки между камнями, вели по разнымъ направленіямъ отъ дома, къ кристальному источнику, находившемуся шагахъ въ пяти, къ дороги, и къ одному, или къ двумъ надворнымъ строеніямъ, которыя находились къ сверу, за рчкой, и были совершенно скрыты нсколькими локустовыми деревьями и катальпами.
Не боле чмъ въ шести шагахъ отъ главной двери коттэджа стоялъ сухой стволъ фантастическаго грушеваго дерева, такъ одтый, отъ вершины до основанія, роскошными цвтками индійскаго жасмина, что требовались немалыя усилія вниманія, чтобы ршить, что это за причудливо-нжная вещь. Съ различныхъ втокъ этого дерева свшивались разнообразныя клтки. Въ одной, сплетенной изъ ивоваго прута, съ кольцомъ наверху, потшалась птица — пересмшникъ, въ другой была иволга, въ третьей — наглая стрепатка — а въ трехъ или четырехъ тюрьмахъ боле тонкаго устройства звонко заливались канарейки.
Колонны галлереи были перевиты гирляндами жасмина и нжной жимолости, въ то время какъ изъ угла, образуемаго главнымъ строеніемъ и западнымъ его крыломъ, на лицевой сторон росъ безпримрно пышный виноградъ. Презирая всякія задержки, онъ цплялся сначала за нижнюю кровлю, потомъ за верхнюю, и продолжалъ виться вдоль хребта этой, боле высокой, крыши, устремляя свои усики направо и налво, пока, наконецъ, благополучно не достигалъ восточнаго конька, и туть, падая, онъ тянулся надъ лстницей.
Весь домъ, также какъ два его крыла, былъ построенъ изъ старомодныхъ Голландскихъ драницъ, широкихъ и съ незакругленными углами. Свойство этого матеріала таково, что дома, изъ него выстроенные, внизу кажутся боле широкими, чмъ вверху, какъ мы это видимъ въ Египетской архитектур, и въ данномъ случа это въ высшей степени живописное впечатлніе усиливалось еще многочисленными горшками роскошныхъ цвтовъ, которые почти окружали основаніе зданія.
Драницы были расписаны въ темно-срый цвтъ, и художннсъ легко пойметъ, въ какомъ счастливомъ сочетаніи этотъ цвтъ сливался съ яркой зеленью тюльпановаго дерева, нсколько затнявшаго коттэджъ.
Съ пункта, находившагося близь каменной стны, какъ описано, зданія представали въ самомъ выгодномъ свт, ибо южно-восточный уголъ выдавался впередъ такъ, что глазъ могъ сразу захватить общій видъ двухъ фасадовъ, съ живописнымъ восточнымъ конькомъ, и въ то же самое время могъ видть, какъ разъ достаточную, часть свернаго крыла, часть нарядной крыши, простиравшейся надъ теплицей, и почти половину легкаго моста, перекинутаго черезъ рчку, въ непосредственной близости отъ главнаго строенія.
Я не слишкомъ долго оставался на вершин холма, хотя довольно долго для того, чтобы подробнымъ образомъ осмотрть сцену, бывшую у моихъ ногъ. Было ясно, что я сбился съ дороги, ведущей къ селенію, и у меня, такимъ образомъ, было отличное извиненіе путника, чтобы открыть ворота, и на всякій случай освдомиться, куда мн идти, такъ я, безъ большихъ церемоній, и сдлалъ.
Дорога, за воротами, казалось, шла по естественному выступу, простираясь постепеннымъ уклономъ вдоль стны сверо-восточныхъ утесовъ. Она привела меня къ подножію свернаго обрыва, и отсюда, черезъ мость, вокругъ восточнаго конька, къ двери фасада. Совершая этоть переходъ, я замтилъ, что надворныхъ строеній было совершенно не видно.
Когда я обогнулъ уголъ конька, дворовый песъ устремился ко мн съ видомъ тигра, хотя и соблюдая суровое молчаніе. Я однако въ знакъ дружбы протянулъ ему руку, и никогда еще мн не случалось видть собаку, которая устояла бы отъ такого призыва къ ея вжливости. Песъ не только закрылъ свою пасть и замахалъ хвостомъ, но и безусловно подалъ мн свою лапу, а потомъ распространнлъ свою учтивость и на Понто.
Такъ какъ звонка нигд не было видно, я постучалъ своей палкой въ полуоткрытую дверь. Немедленно къ порогу приблизилась фигура молодой женщины — лтъ двадцати восьми — стройной, или скоре тонкой, и нсколько выше средняго роста. Въ то время какъ она приближалась ко мн, походкой, изобличающей нкую скромную ршительность, совершенно неописуемую, я сказалъ самому себ: ‘Вотъ это, безъ сомннія, природное изящество въ противоположность искусственному’. Вторичнымъ впечатлніемъ, которое она на меня произвела, и гораздо боле сильнымъ, чмъ первое, было впечатлніе энтузіазма. Никогда до тхъ поръ въ сердце моего сердца не проникало такое напряженное выраженіе чего-то, быть можетъ я долженъ такъ назвать это, романическаго, или немірского,— какъ выраженіе, сверкавшее въ ея глубоко посаженныхъ глазахъ. Я не знаю какъ, но именно это особенное выраженіе глазъ, иногда сказывающееся въ изгиб губъ, представляетъ изъ себя самое сильное, если не безусловно единственное, очарованіе, возбуждающее во мн интересъ къ женщин. ‘Романическое’, лишь бы только мои читатели вполн поняли, что я разумю здсь подъ этимъ словомъ — ‘романическое’ и ‘женственное’ представляются мн взаимно измняемыми выраженіями, и, въ конц концовъ, что человкъ истиннымъ образомъ любитъ въ женщин, это именно то, что она женщина. Глаза Энни (я услышалъ, какъ кто-то изъ комнатъ сказалъ ей: ‘Энни, милая!’) были ‘духовно сраго цвта’, волосы у нея были свтло-каштановые, это все, что я усплъ въ ней замтить.
Съ изысканнйшей любезостью она попросила меня войти, и я прошелъ, прежде всего, въ довольно просторную прихожую. Такъ какъ я пришелъ, главнымъ образомъ, для того, чтобы наблюдать, я обратилъ вниманіе на то, что съ правой моей стороны было окно, съ лвой — дверь, ведущая въ главную комнату, а прямо передо мной открытая дверь, черезъ которую я могъ разсмотрть нсбольшую комнату, совершенно такихъ же размровъ, какъ прихожая, обставленную, какъ рабочій кабинетъ, съ большимъ сводчатымъ окномъ, выходящимъ на сверъ.
Пройдя въ гостинную, я очутился въ обществ Мистера Лэндора, ибо таково было его имя, какъ я узналъ впослдствіи. Онъ держалъ себя очень мило, даже сердечно, но какъ разъ тогда я съ гораздо большимъ вниманіемъ наблюдалъ обстановку столь интересовавшаго меня обиталища, чмъ вншній видъ его хозяина.
Какъ я теперь видлъ, сверное крыло представляло изъ себя спальню, дверь ея выходила въ гостинную. На западъ отъ этой двери было одно окно, съ видомъ на рчку. У западной стны гостинной былъ каминъ, и въ ней была дверь, ведущая въ западную пристройку, вроятно въ кухню.
Ничто не могло бы сравниться, по строгой простот, съ обстановкой этой гостинной. На полу былъ толстый двойной коверъ, превосходнаго качества — блый фонъ, усянный небольшими круговыми зелеными фигурами. На окнахъ были занавси изъ блоснжной жаконетовой кисеи, они были довольно пышныя, и висли опредленно, быть можетъ даже до формальности, четкими параллельными складками до полу, какъ разъ до полу. Стны были обиты французскими обоями, очень нжными — по серебряному фону пробгала зигзагомъ блдно-зеленая полоса. Для разнообразія, на этомъ фон были прикрплены къ стн, безъ рамъ, три превосходныя Жюльеновскія литографіи aux trois crayons. Одинъ изъ рисунковъ представлялъ изъ себя нчто Восточное по роскоши, или скоре по чувственности, другой представлялъ изъ себя ‘карнавальную сцену’, исполненную несравненной зажигательности, третій представлялъ изъ себя греческую женскую головку: никогда до тхъ поръ мое вниманіе не останавливалось на лиц столь божественно-прекрасномъ, и все же съ выраженіемъ такъ вызывающе неопредленнымъ.
Боле существенная часть обстановки состояла изъ круглаго стола, нсколькихъ стульевъ (включая сюда и большую качалку), и софы, или скоре ‘канапе’, оно было сдлано изъ чистаго, какъ сливки благо, клена, слегка пересченнаго зелеными полосами, сидніе было камышевое. Стулья и столъ соотвтствовали другъ другу, но формы всего видимо были опредлены тмъ же самымъ умомъ, который создалъ ‘общій планъ’ сада ландшафта — невозможно было себ представить что-нибудь боле изящное.
На стол было нсколько книгъ, широкій, четырехугольный, хрустальный флаконъ съ какимъ-то новымъ благоуханіемъ, простая астральная (не солнечная), лампа со шлифованнымъ стекломъ, и съ Итальянскимъ абажуромъ, и большая ваза съ блистательно распустившимися цвтами. Въ сущности, только цвты, роскошные по краскамъ и нжные по благоуханію, составляли единственное украшеніе комнаты. Каминъ почти весь былъ заполненъ вазой съ яркой геранью. На трехугольной полк, въ каждомъ изъ угловъ комнаты, стояла подобная же ваза, мнявшаяся лишь въ зависимости отъ нжной красоты, въ ней содержавшойся. Одинъ или два небольшіе букета украшали доску надъ каминомъ, и позднія фіалки гроздьями виднлись на открытыхъ окнахъ.
Задачей моей было дать ничто иное, какъ подробную картину жилища Мистера Лэндора, такъ, какъ я его нашелъ.