Биологические эскизы, Лункевич Валериан Викторович, Год: 1913 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 37 минут(ы)

Біологическіе эскизы.

ЭСКИЗЪ ВТОРОЙ.
‘Душа’ низшихъ организмовъ.

Давно ужь сказано, что у лягушки не душа, а ‘паръ’, а если и душа, то ‘видомъ малая и не безсмертная’.

Этотъ остроумный афоризмъ, пущенный въ оборотъ нашимъ великимъ сатирикомъ, отражаетъ въ себ не только обывательскую точку зрнія на психическую жизнь животныхъ: онъ, какъ это ни странно, является въ то же время и научнымъ символомъ вры для многихъ весьма почтенныхъ ученыхъ, посвятившихъ себя изслдованію вопросовъ зоопсихологіи.

‘Паръ’ — это юмористически-фигуральное выраженіе для квалификаціи весьма обширной области душевныхъ движеній, безсознательныхъ и мимовольныхъ, извстныхъ подъ общимъ именемъ инстинктовъ, большинство зоопсихологовъ великодушно уступаетъ ихъ животному царству, оставляя лишь на долю человка и немногихъ высокоорганизованныхъ позвоночныхъ подлинную ‘душу’ — душу, отмченную печатью сознанія и воли. При желаніи и даже какъ бы въ согласіи съ принципомъ эволюціи можно сочинить и особую скалу для характеристики различныхъ моментовъ развитія ‘психической жизни’: на высшихъ ступеняхъ біологической лстницы возсдаетъ ‘душа’ (воля, сознаніе), дальше — по нисходящей линіи — она же, но ужь ‘видомъ малая и не безсмертная’ или ‘паръ’ (инстинкты), еще дальше — нтъ даже и ‘пара’: одни лишь тропизмы {О ‘тропизмахъ’ см. дальше.} и рефлексы.

Правильно ли это?— вотъ въ чемъ вопросъ.

Подтверждается ли объективными данными науки о жизни? Можетъ ли быть доказано при помощи такихъ методовъ научнаго анализа, въ которыхъ ‘предвзятое мнніе’ самого изслдователя сведено къ доступному для человка minimum’у?

Еще лтъ сорокъ тому назадъ знаменитый нмецкій физіологъ, Э. Дю-Буа-Реймонъ, устанавливая ‘границы познанія природы’, писалъ: ‘Но вотъ, въ какомъ-то пункт развитія жизни на земл, пункт, котораго мы не знаемъ, выступаетъ нчто новое, дотол неслыханное, нчто опять-таки непостижимое, подобно сущности матеріи и силы и подобно первому движенію… Это новое непостижимое явленіе есть сознаніе’… ‘Самая возвышенная душевная дятельность не представляетъ большихъ затрудненій для постиженія ея изъ матеріальныхъ условій, чмъ сознаніе на своей первой ступени — въ форм чувственнаго ощущенія’ {Б. Э. Дю-Буа-Реимонъ, О границахъ познанія природы.}.

Дю-Буа-Реймонъ, какъ извстно, отдлялъ проблему возникновенія жизни на земл отъ проблемы возникновенія сознанія и ощущенія: первую онъ считалъ подлежащей ршенію, но пока еще нершенной (ignoramus), вторую же отнесъ къ числу тхъ ‘семи міровыхъ загадокъ’, для которыхъ у него нашелся лишь одинъ, безнадежно-пессимистическій отвтъ: ignorabimus — никогда не будемъ знать!

Почему? Гд основаніе для такого рода разграниченій и безапелляціонныхъ приговоровъ?

Достаточныхъ логическихъ основаній нтъ и не можетъ быть, ибо, разсуждая а priori, мы имемъ полное право сказать: ощущеніе и сознаніе или даны вмст съ жизнью, или возникли на опредленной ступени ея эволюціи. Дю-Буа-Реймонъ одну изъ этихъ возможностей — первую — совершенно исключаетъ, онъ останавливается на послдней и категорически заявляетъ: ‘Но вотъ въ какомъ-то пункт развитія жизни на земл выступаетъ нчто новое, непостижимое’. А между тмъ, повторяю, въ такой же мр допустима, закономрна и, стало быть, научна и другая гипотеза, другая предпосылка, согласно которой проблема возникновенія ощущенія и сознанія сливается съ проблемой возникновенія жизни. И, принявши, съ санкціи нашей интеллектуальной совсти, эту другую гипотезу, мы должны будемъ формулировать поставленный здсь вопросъ слдующимъ образомъ:

Съ того благословеннаго мига, какъ жизнь впервые блеснула на земл, надливши ее ничтожнйшими по величин и простйшими по структур ‘клочьями протоплазмы’, уже имлись на лицо, одновременно съ другими типичными явленіями жизни, и ощущеніе и сознаніе.

А, согласившись принять такую предпосылку, мы, съ роковою для нашего разума необходимостью, должны будемъ признать одно изъ двухъ: либо непостижимы содержаніе и возникновеніе всего феномена жизни полностью, цликомъ, со включеніемъ въ него явленій ощущенія и сознанія, либо, наоборотъ, онъ, этотъ дивный феноменъ, подлежитъ научному истолкованію, и тогда, стало быть, нтъ никакого резона относить къ категоріи таинственныхъ ‘міровыхъ загадокъ’ такіе составные элементы его, какъ ощущеніе и сознаніе. Современная наука идетъ — правда, медленно и норою зигзагами, но все же идетъ — къ ршенію проблемы жизни. И, ршивши ее, она вмст съ тмъ ршитъ и проблему сознанія. Не въ этомъ однако узелъ занимающаго насъ сейчасъ вопроса: мы хотимъ знать, правы ли т зоопсихологи, которые отрицаютъ наличность сознанія у организмовъ, стоящихъ на низшихъ ступеняхъ жизни.

Мы видли уже, что а priori сознаніе — хотя бы ‘на своей первой ступени, въ форм чувственнаго ощущенія’ — можетъ быть разсматриваемо, какъ одинъ изъ неотъемлемыхъ составныхъ элементовъ интегральнаго цлаго, именуемаго жизнью, независимо отъ тхъ формъ, простыхъ или сложныхъ, ‘высокихъ’ или ‘низкихъ,’ въ которыхъ она проявляется.

Ну, а а posteriori — на основаніи непосредственныхъ данныхъ живой природы, данныхъ наблюденія и опыта — имемъ ли мы достаточное право говорить объ отсутствіи сознанія, ‘души’ у низшихъ организмовъ, у разныхъ тамъ бактерій, корненожекъ, инфузоріи и т. и?

Вотъ на этотъ-то вопросъ — вопросъ большой, сложный и чрезвычайно деликатный — я и попытаюсь отвтить въ рамкахъ, доступныхъ для журнальной статьи, и въ связи съ анализомъ сочиненія американскаго ученаго, Дженнингса, о ‘Поведеніи низшихъ организмовъ’.

Однако прежде, чмъ говорить объ опытахъ и наблюденіяхъ, объ аргументаціи и выводахъ Дженнингса, я хочу напомнить кое-что о ‘мір невидимыхъ существъ’ и означеніи его для пониманія основныхъ явленій жизни: длаю это потому, что Дженнингсъ въ книг своей удляетъ ему особенное, исключительное вниманіе — и не безъ серьезныхъ, достаточныхъ къ тому основаній, конечно.

Микроскопическіе одноклтные организмы, какъ растительнаго, такъ и животнаго происхожденія, будучи интересны и сами по себ, вдвойн интересны по тому значенію, которое они имютъ для ршенія важнйшихъ проблемъ біологіи. Вотъ почему современная наука такъ богата и общими сочиненіями, и спеціальными монографіями объ одноклтныхъ организмахъ: достаточно назвать работы хотя бы игельмана, Ферворна, Дофлейна, Провазека, Дриша, Бючли, Делажа, Массара и О. Гертвига — работы, полныя глубокаго, захватывающаго интереса,— чтобы сразу же почувствовать, что устремленіе цлаго легіона авторитетныхъ ученыхъ въ таинственныя дебри микроскопическаго міра иметъ свое raison d’tre. Какое же?

Основатель и авторъ ‘Целлюлярной патологіи’, знаменитый Рудольфъ Вирховъ, полвка тому назадъ сказалъ:

‘Всякое животное есть сумма живыхъ единицъ, изъ которыхъ каждая несетъ въ себ все характерное для жизни…

‘Для всякаго живого существа клтка является послднимъ формовымъ элементомъ, изъ котораго исходитъ всякая жизнедятельность, какъ нормальная, такъ и болзненная’.

И эти замчательныя по своей геніальной простот идеи стали творческимъ лозунгомъ для всхъ послдующихъ и ныншнихъ натуралистовъ.

‘Вс тайны жизни заключены уже въ зародыш, въ клтк’, писалъ много лтъ спустя Оскаръ Гертвигъ.

‘Клтка служитъ очагомъ жизненныхъ явленій… Въ гангліозной клтк покоятся тайны души — in der Ganglienzelle schlummern die Geheimnisse der geistigen Vorgnge’, заявляетъ Максъ Ферворнъ сейчасъ, въ послднемъ изданіи своей ‘Общей физіологіи’.

И изъ всхъ этихъ утвержденій, категоричныхъ въ мру своей безспорности, съ очевидностью слдуетъ, что свободно-живущія клтки, т. е. одноклтные организмы, являются тмъ драгоцннымъ для науки матеріаломъ, на которомъ и долженъ сосредоточить свое вниманіе біологъ, поставившій себ цлью постигнуть ‘тайны жизни’. Ну, а такъ какъ въ кругъ этихъ ‘тайнъ’ входятъ и ‘тайны души’,— едва-ли не самыя загадочныя, но въ то ‘же время и наиболе плнительныя изъ тайнъ,— то становится яснымъ, почему натуралисты принялись съ такимъ громаднымъ рвеніемъ за изученіе психической жизни низшихъ организмовъ во всеоружіи не только завоеваній современной микроскопической техники, но и экспериментальнаго метода, играющаго сейчасъ такую огромную роль въ біологіи.

Въ связи съ только что сдланнымъ выводомъ не могу не вспомнить старика Геккеля.

Сейчасъ принято его бранить. Въ кругу патентованныхъ ученыхъ, изъ которыхъ многимъ до Геккеля, какъ до звзды небесной, далеко, это считается даже признакомъ ‘хорошаго тона’.

Правда, немало философическихъ грховъ лежитъ на душ знаменитаго ‘іенскаго пророка’ — какъ злостно окрестилъ Геккеля еще давно Дю-Буа-Реймонъ. Но вс промахи его сторицей искупаются многочисленными научными заслугами этого даровитаго ученаго и смлымъ, красивымъ полетомъ его остраго, проникновеннаго ума, открывавшаго человчеству далекія, заманчивыя переспективы, оплодотворявшаго научную мысль новыми, оригинальными идеями. И вотъ въ числ этихъ ‘пророческихъ’, чисто геккелев.скихъ идей имется одна идея-золушка, когда-то осмянная и потонувшая въ сромъ туман забвенія, которую тмъ не мене я хочу возстановить въ памяти читателя.

Вы помните, быть можетъ, небольшую статью Геккеля ‘о душевныхъ клткахъ и клточныхъ душахъ’? ‘Душевныя клтки’ мало кого ужь смущаютъ: вс понимаютъ, что подъ этимъ фигуральнымъ выраженіемъ надо разумть т нервно-мозговыя клтки, съ отправленіемъ которыхъ связывается вся сознательная психическая дятельность высшихъ животныхъ. Не то ‘клточныя души’. Ими были положительно скандализованы ‘высшія сферы’ офиціальной науки. Ихъ поспшили похоронить, сдать въ архивъ, гд хранятся всевозможные курьезы и раритеты необузданнаго фантазерства, которому предаются порой мужи науки. Но ‘клточныя души’ оказались куда жизнеспособне, чмъ это думали суровые блюстители порядка ‘высшихъ сферъ’. Стряхнувши съ себя архивную пыль, он вновь вышли на свтъ Божій и постепенно приковали къ себ вниманіе не только романтически-настроенныхъ ‘Платоновъ’, но и ‘быстрыхъ разумомъ Невтоновъ’ современнаго естествознанія. Къ числу послднихъ относится, несомннно, и Дженнингсъ.

Рдко приходится читать такія интересныя спеціальныя работы, какъ изслдованіе Дженнингса о ‘Поведеніи низшихъ животныхъ въ условіяхъ нормальныхъ и искусственныхъ’ {H. Jennings, Das Verhaltender niederen Organismen unter natrlichen und experimentellen Bedingungen. Deutsche Uebersetzung. 1910.}. Прекрасная это книга: дльная, умная. И написана просто, понятно, убдительно.

Въ ней прежде всего поражаетъ полное отсутствіе той суетной торопливости, къ которой такъ склонны многіе изъ современныхъ спеціалистовъ, стремящихся во чтобы то ни стало сказать что-нибудь новое, внести въ сокровищницу знанія свою собственную лепту. Дженнингсъ терпливо, спокойно изслдуетъ факты, ведетъ наблюденія, ставитъ эксперименты и съ поразительной послдовательностью развертываетъ передъ читателемъ свои взгляды, останавливаясь часто на такихъ деталяхъ, которыя на первый взглядъ какъ будто излишни, но на самомъ дл очень цнны, ибо ярко оттняютъ нюансы аргументаціи — т самые нюансы, что зачастую составляютъ подлинное существо истины. Вся сплошь сплетенная изъ тонкихъ деталей, работа его претворяется въ живую, сложную, мстами прямо-таки ажурную ткань фактовъ и обобщеній, показывающихъ наглядно, какъ плодотворно можетъ быть спеціальное изслдованіе, если оно ни на мгновеніе не теряетъ изъ виду и общихъ задачъ науки, и великихъ запросовъ человческаго ума. Конечно, общій характеръ работы Дженнингса въ извстной мр опредляется характеромъ того матеріала, которымъ онъ оперируетъ: изящные, хрупкіе представители микроскопическаго міра требуютъ ‘тонкаго, деликатнаго обращенія’ съ собой.

Но одного спокойствія, терпнія и кропотливаго труда недостаточно, конечно: съ ними въ наук недалеко уйдешь. И Дженнингсъ отлично это понимаетъ. Онъ ищетъ выводовъ, онъ настойчиво и неуклонно идетъ къ нимъ, онъ свободно и ясно формулируетъ ихъ, обнаруживая въ то же время большую дозу осторожности, критическаго чутья, вдумчивости и объективности, не призрачной, а настоящей, безъ которой немыслимо научное познаніе, особенно такихъ явленій, какъ ‘поведеніе низшихъ животныхъ’.

Я, само собою разумется, не претендую на сколько-нибудь исчерпывающее ознакомленіе читателя съ книгой Дженнингса: для этого пришлось бы перепечатать добрую ея половину. Я не думаю даже излагать вс аргументы и выводы его. Меня интересуетъ сейчасъ лишь общій духъ этой книги, ея основныя тенденціи и, главнымъ образомъ, т методы, которыми авторъ рекомендуетъ руководствоваться при анализ ‘поведенія’ низшихъ организмовъ. Соотвтственно этой цли придется, конечно, въ самыхъ скромныхъ размрахъ использовать и факты, которыми Дженнингсъ такъ блестяще иллюстрируетъ свои общія положенія.

Дженнингсъ ставитъ слдующій вопросъ: имются ли у науки доказательства въ пользу широко распространеннаго мннія, будто жизнь и поведеніе одноклтныхъ животныхъ (Protozoa) существенно (grundstzlich) разнится отъ жизни и поведенія животныхъ многоклтныхъ (Metazoa). И отвчаетъ на него всмъ содержаніемъ своей книги.

Методъ, которымъ онъ пользуется для ршенія этой проблемы, есть методъ сравнительный. Дженнингсъ внимательно, шагъ за шагомъ, прослживаетъ поведеніе одноклтныхъ организмовъ въ обстановк нормальной и искусственной, созданной по вол и плану экспериментатора, онъ сопоставляетъ ихъ поведеніе съ поведеніемъ организмовъ многоклтныхъ, какъ низшихъ, такъ и высшихъ, при аналогичныхъ условіяхъ, онъ длаетъ выводы на основаніи такихъ сопоставленій и только ихъ однихъ, оставляя въ сторон мысль о субъективныхъ мотивахъ поведенія животныхъ, о тхъ переживаніяхъ, которыя сопутствуютъ той или иной дятельности, тому или иному движенію ихъ: ему важно знать не то, что ‘ощущаетъ’ или ‘думаетъ’ какая-нибудь амеба или инфузорія, дйствуя опредленнымъ образомъ въ опредленной обстановк, а то что и какъ она длаетъ въ зависимости отъ тхъ условій, въ которыя ее ставитъ жизнь или экспериментаторъ.

Мало этого, Дженнингсъ совершенно исключаетъ изъ числа критеріевъ для оцнки общаго поведенія животныхъ такой, казалось бы, важный моментъ, какъ существованіе или отсутствіе у нихъ нервной системы, оправдывая эту свою позицію соображеніями, справедливость которыхъ врядъ-ли подлежитъ сомннію. Онъ говоритъ:

Даже голая протоплазма амебы отвчаетъ на вс т виды раздраженія, на которые реагируетъ всякое животное. Слдовательно, нервная система и органы чувствъ не необходимы для воспріятія какой-либо особой формы раздраженій…

‘Передача (распространеніе) раздраженія иметъ мсто также и у организмовъ безъ нервной системы…

‘Въ нервной систем мы не находимъ никакихъ специфическихъ особенностей, которыхъ не было бы также и въ протоплазматическихъ структурахъ.

‘Свойства нервной системы — это общія свойства протоплазмы…

‘Если не вс, то большая часть тхъ основныхъ жизненныхъ отправленій, которыя разсматриваются, какъ спеціальныя особенности нервной системы, могутъ быть установлены и у простйшихъ одноклтныхъ животныхъ, не смотря на то, что у нихъ нтъ еще нервной системы…

‘Особенности нервной системы являются лишь повышенными степенями развитія общихъ свойствъ протоплазмы — sind nur Steigerungen der allgemeinen Eigenschaften des Protoplasmas’ (стр. 408, 409, 412).

Вы видите такимъ образомъ, что, Дженнингсъ дйствительно пробуетъ подняться на такую высоту объективности, которая вообще доступна человку, задавшемуся мыслью охарактеризовать научно поведеніе низшихъ организмовъ.

Посмотримъ же, каковы на самомъ дл основные штрихи этого ‘поведенія’, и начнемъ даже не съ одноклтныхъ животныхъ, а съ простйшихъ изъ населяющихъ землю существъ — съ бактерій.

‘Объ образ дйствій бактерій при различныхъ условіяхъ можно судить по ихъ движеніямъ — конечно, въ тхъ случаяхъ, когда имешь дло съ подвижными бактеріями, надленными однимъ или нсколькими жгутами, которыя и исполняютъ у нихъ роль органовъ движенія.

Вотъ спирилла, свободно плавающая въ капл воды. Случайно на пути ея встрчается препятствіе, мшающее ей плыть въ разъ принятомъ направленіи. Что длаетъ спирилла? Она сворачиваетъ въ сторону или обратно и плыветъ дальше.

Спирилла, о которой говорю я, аэробна, т. е. нуждается для жизни въ кислород.

Представимъ себ, что въ капл воды, гд шныряютъ во вс стороны спириллы, разсяно нсколько пузырьковъ воздуха, изъ которыхъ кислородъ постепенно диффундируетъ въ прилегающіе къ нимъ слои воды. Спириллы первое время продолжаютъ свои обычныя движенія, независимо отъ мстоположенія воздушныхъ пузырьковъ. Но вотъ кислородъ, имвшійся раньше въ водяной капл, истощился. Тогда спириллы постепенно стягиваются къ воздушнымъ пузырькамъ и располагаются группами вокругъ нихъ. Какъ это произошло? Потому ли, что кислородъ притянулъ къ себ спириллъ, автоматически подчинившихся этому ‘притяженію’ — какъ подчиняются, напримръ, желзныя опилки притяженію магнита — или же он сами, продолжая шнырять во вс ‘концы своего мстообиталища, случайно наткнулись на слои, прилегающіе къ воздушнымъ пузырькамъ,— ‘нашли’, что нужно имъ, и остановились у животворнаго источника кислорода? На основаніи тщательнйшихъ и многочисленныхъ наблюденій, Дженнингсъ склоняется ко второму изъ этихъ предположеній и говоритъ: ‘Такимъ образомъ, нахожденіе кислорода зависитъ отъ обычныхъ движеній бактерій, а вовсе не отъ движеній, исключительно вызываемыхъ и направляемыхъ кислородомъ’ (43).

Большая часть бактерій относится безразлично къ свту: при. сутствіе или отсутствіе его никакъ не вліяетъ да характеръ и направленіе ихъ движеній, ихъ ‘поведенія’. Но нкоторые виды, наоборотъ, особенно чувствительны къ нему: ихъ нормальная жизнедятельность немыслима безъ свта. Такія бактеріи обычно устремляются къ освщеннымъ частямъ своего мстожительства и избгаютъ затненныхъ частей его. Однако и въ этомъ случа он, согласно наблюденіямъ и опытамъ Дженнингса, ведутъ себя такъ же, какъ и спириллы по отношенію къ пузырькамъ воздуха, двигаясь въ различныхъ направленіяхъ, ‘изслдуя’ постоянно окружающую ихъ среду, он наталкиваются на условія, наиболе отвчающія ихъ нормальной жизнедятельности, и остаются въ предлахъ этой обстановки, пока измнившіяся въ неблагопріятную сторону обстоятельства не вынудятъ ихъ пуститься снова ‘на поиски’ среды, благопріятствующей ихъ питанію, росту и размноженію.

Одинъ давнишній опытъ Энгельмана особенно наглядно подтверждаетъ эту мысль.

Онъ помстилъ кучку ‘свтолюбивыхъ’ бактерій (Ghromatium photometricum) въ поле микроскопическаго спектра. Бактеріи пришли въ движеніе и ‘ажитація’ ихъ продолжалась до тхъ поръ, пока он не распредлились въ различныхъ частяхъ спектра: громадное большинство ихъ скопилось въ полос ультра-красныхъ и оранжевыхъ лучей, тогда какъ въ другихъ частяхъ спектра, особенно въ красномъ, фіолетовомъ и ультра-фіолетовомъ, остались лишь рдкіе, одиночные экземпляры. Такимъ образомъ оказалось, что, въ результат ‘поисковъ’ благопріятной среды, бактеріи собрались въ тхъ частяхъ спектра, лучи которыхъ ими интенсивне всего поглощаются и въ то же время лучше всего способствуютъ обмну веществъ.

Такого рода наблюденій и опытовъ, свидтельствующихъ о вліяніи различныхъ условій (раздражителей) на поведеніе бактерій, имется немало. И вс они позволяютъ сдлать рядъ чрезвычайно любопытныхъ выводовъ, которые можно формулировать слдующимъ образомъ:

Прежде всего несомннно, что показателемъ ‘поведенія’ бактерій служатъ ихъ движенія. Обычно перемна въ направленіи движеній обусловливается измненіями въ окружающей бактерію обстановк.

Измненія эти могутъ быть полезны, безразличны или вредны для нормальной жизнедятельности бактерій. Если они безразличны или полезны, то поведеніе (движенія) бактерій либо остается неизмннымъ, либо направляется къ тому, чтобы возможно полне использовать благопріятныя для ихъ жизни условія. Если же они вредны, то бактеріи измняютъ свои движенія, уклоняясь отъ источника неблагопріятныхъ для нихъ раздраженій. Такимъ образомъ поведеніе ихъ въ общемъ, какъ и у организмовъ высшихъ, носитъ характеръ регулятивный, характеръ приспособленія (стр. 55, 58).

Дале. Реагированіе бактерій на вншнія раздраженія подчиняется, какъ показалъ еще Пфефферъ, Веберовскому закону отношенія между ощущеніемъ и раздраженіемъ. ‘Хотя, говоритъ Дженнингсъ, мы ничего и не знаемъ объ ощущеніяхъ у бактерій, но если вмсто ощущенія подставить ихъ реакціи на раздраженія, то мы увидимъ, что и здсь можно установить такую же зависимость’ (т. е. зависимость, согласную съ закономъ Вебера) {Законъ этотъ обычно формулируется такъ: ощущеніе растетъ, макъ логаримъ раздраженія.}. ‘И — продолжаетъ Дженнингсъ — это сходство между отношеніемъ раздраженія и ощущенія у человка, съ одной стороны, и отношеніемъ раздраженія и реакціи у бактерій, съ другой, представляется заслуживающимъ особеннаго вниманія — erscheint ausserordentlich bermerkenswert’ (ibid. 56, 57).

Наконецъ, характерно и то, что отдльные индивиды опредленнаго вида бактерій, какъ показываетъ наблюденіе, неодинаково реагируютъ на одни и т же вліянія среды. Тутъ, на низшихъ ступеняхъ жизни, можно стало быть, уже говорить и объ индгівидуализаціи поведенія (стр. 57). Объ этомъ, впрочемъ, дальше. А пока скажемъ нсколько словъ о modus’ дйствій амебъ — этихъ простйшихъ представителей животнаго царства.

Глава о ‘поведеніи амебы’ (Das Verhalten der Ambe) является однимъ изъ интереснйшихъ этюдовъ въ книг Дженнингса. Однако мн придется, къ сожалнію, коснуться этого этюда лишь слегка.

Безформенное, обнаженное протоплазматическое тло амебы обладаетъ способностью измнять свои очертанія, то сжимаясь и расширяясь, то выпуская въ различныхъ направленіяхъ протоплазматическіе отростки или псевдоподіи, при помощи которыхъ это микроскопическое одноклтное животное ‘изслдуетъ’ окружающую его обстановку, ловитъ добычу и передвигается съ мста на мсто.

Движенія амебы, не смотря на ограниченность имющихся въ ея распоряженіи средствъ, многообразны, хотя, правда, медленны, тяжеловсны и неуклюжи. Способы передвиженія у различныхъ видовъ амебъ различны, но и одна и та же амеба не всегда одинаково движется даже при одинаковыхъ условіяхъ.

Механическое раздраженіе, тепло, свтъ, электричество, химическіе реагенты, словомъ, вс формы энергіи, на которыя такъ или иначе откликаются высшія животныя, вліяютъ и на амебу, видоизмняя ея ‘поведеніе’.

Наткнувшись на препятствіе, мшающее ей двигаться впередъ, она выпускаетъ псевдоподіи въ новомъ направленіи и измняетъ такимъ образомъ свой путь, очутившись въ пол свтовыхъ лучей, неблагопріятно отзывающихся на ея жизненныхъ отправленіяхъ, она переползаетъ въ затненную полосу своего мстообиталища, если экспериментаторъ, въ цляхъ изслдованія, измняетъ направленіе этихъ лучей, то соотвтственно измняется и путь амебы, вс усилія которой сводятся къ тому, чтобъ избжать вреднаго для нея вліянія свта, придя въ соприкосновеніе съ живою добычей — съ подвижною бактеріей, инфузоріей или другой амебой,— она упорно ‘преслдуетъ’ ее, пуская въ ходъ вс доступныя ей формы движенія, чтобы схватить и поглотить добычу.

Короче говоря, все поведеніе амебы ярко отмчено печатью ‘приспособленія’ къ импульсамъ, исходящимъ изъ вншней среды и регулируемымъ внутренними импульсами самого животнаго, ‘оно, выражаясь словами Дженнингса, направлено къ тому, чтобъ сохранять животному жизнь и помогать ему въ поддержаніи его нормальныхъ жизненныхъ функцій’ (ibid. 34).

II.

Остановимся теперь на анализ ‘поведенія’ инфузорій — одноклтныхъ организмовъ, отличающихся боле дифференцированнымъ строеніемъ, чмъ амебы. Въ зависимости отъ боле сложной организаціи этихъ микроскопическихъ животныхъ много сложне и ‘система ихъ дйствій’ (Actionssystem).

Дженнингсъ удляетъ въ своей книг очень много мста описанію наблюденій и опытовъ надъ поведеніемъ инфузорій {См. стр. 60—289 его книги.}. Да и понятно почему. Въ образ дйствій этихъ организмовъ такъ много любопытнаго, своеобразнаго, и цннаго для характеристики ‘поведенія’ низшихъ животныхъ и для обоснованія тхъ выводовъ, къ которымъ, въ конц гонцовъ, приходитъ нашъ авторъ. Послдуемъ же за нимъ и посмотримъ, какъ протекаетъ день инфузоріи туфельки (Paramaecium).

Туфелька относится къ отдлу рснитчатыхъ инфузорій. Все тло ея усяно равномрно рсничками, работая которыми животное передвигается съ мсто на мсто. Обычно рснички обращены назадъ и потому ритмическіе удары ихъ направляютъ тло животнаго впередъ. Но парамеція можетъ направить рснички въ обратную сторону, и тогда, работая ими, она пятится назадъ. Двигаясь впередъ или назадъ, инфузорія въ то же время вертится вокругъ длинной оси своего тла. Все это важно знать, такъ какъ, благодаря способности измнять направленіе и работу рсничекъ, а также усиливать, ослаблять или же вовсе останавливать вращеніе вокругъ длинной оси собственнаго тла, туфелька иметъ возможность широко разнообразить свои движенія, приноравливая ихъ къ измнчивымъ условіямъ и требованіямъ среды.

Вотъ плаваетъ она свободно и видимо беззаботно въ вод: зигзагами несется впередъ, сворачиваетъ вправо, влво, то поднимается, то опускается, идетъ обратно назадъ и вновь устремляется впередъ, останавливается и опять трогается въ путь, то замедляя, то ускоряя работу рсничекъ и вертясь съ различной скоростью вокругъ собственной оси. Вода — ея стихія, движеніе — обычный modus времяпрепровожденія.

Кругомъ какъ будто все такъ спокойно, такъ привычно: ничто не трогаетъ, не раздражаетъ, не нарушаетъ нормальнаго теченія жизненныхъ функцій парамеціи.

Но посмотрите. Она наталкивается случайно переднимъ концомъ своего тла на камень. Одно мгновеніе — рснички задвигались въ обратномъ направленіи, и туфелька отскакиваетъ назадъ (Fluchtreaction) и вновь начинаетъ двигаться въ различныя стороны, пока ей не удастся обойти ставшее на пути препятствіе. Плывя дальше впередъ, она вдругъ попадаетъ въ полосу, сильно нагртую лучами солнца. Рснички, окаймляющія ея ротовую впадину (Peristom) начинаютъ дйствовать энергично. Благодаря работ ихъ, струйки нагртой воды съ силой устремляются въ ротовую полость. Обычное для парамеціи ‘физіологическое равновсіе’ нарушается, рзкая перемна температуры, повидимому, фиксируетъ на себ ‘вниманіе’ животнаго, и туфелька сперва замедляетъ свои ходъ, а потомъ останавливается и принимается описывать переднею частью тла круги, работая по прежнему рсничками перистома. Что длаетъ она? ‘Изслдуетъ’ среду? ‘Пробуетъ’ температуру воды, врывающейся струйками въ перистомъ съ различныхъ сторонъ, смотря по тому, куда направлена описывающая круги передняя часть тла инфузоріи? ‘Ищетъ выхода’ изъ неблагопріятной для ея нормальныхъ отправленій обстановки?

Да, ‘пробуетъ’, ‘ищетъ выхода’. Это ясно. Ибо, нсколько мгновеній спустя, вы видите, какъ она. снова плыветъ впередъ въ томъ направленіи, гд температура воды мене нагрта, больше отвчаетъ требованіямъ ея организма…

Вырвавшись изъ угрожавшей ея благополучію обстановки, туфелька принимается за выполненіе своего обычнаго ‘плана дйствіи’, за осуществленіе той, въ общемъ скромной ‘формулы жизни’, которая выпала ей на долю волею біологическихъ судебъ: опять шныряетъ во вс стороны, пока не представляется новый поводъ удирать отъ не вполн соотвтствующихъ ея нормальному бытію условій. На этотъ раз, ей привелось очутиться неподалеку отъ листа — самаго обыкновеннаго, только что свалившагося съ дерева, зеленаго листа. Онъ мрно покачивался на поверхности воды, распространяя вокругъ себя невидимыя, почти неуловимыя струйки своихъ соковъ. Едва первыя порціи этихъ соковъ распустились въ вод и коснулись перистома инфузоріи,— туфелька остановилась, а тамъ попятилась назадъ и пятилась до той поры, пока не очутилась вн сферы потревожившаго ее химическаго раздраженія. А дальше — снова вольтъ вправо или влво и опять неугомонное плаваніе по морю житейскихъ испытаній, такъ часто нарушающихъ ‘физіологическое равновсіе’ этого крохотнаго созданія. Посмотримъ, что принесетъ оно ему.

Туфелька продолжаетъ плавать. Трепещутъ, какъ всегда, рснички, одвающія тло ея, колышатся ритмически мерцательные волоски, сидящіе вокругъ перистома. Неожиданно стукается она переднимъ концомъ своимъ о вточку и, по привычк, первымъ дломъ пятится назадъ, но сейчасъ же снова подается впередъ и, нащупавши втку, плотно прилегаетъ къ ней. Рснички на тл замираютъ, тогда какъ т, что окружаютъ перистомъ, начинаютъ работать во всю, направляя ко рту сильную струю воды. Это длится нсколько минутъ, пока, наконецъ, инфузорія не покидаетъ своей временной стоянки. Оказывается, она ‘ошиблась’: вс ‘изысканія’ ея были напрасны — на шероховатой поверхности втки, всего только недавно попавшей въ воду, не нашлось бактерій, составляющихъ обычную пищу инфузоріи…

Однако не успла она проплыть нсколько сантиметровъ — путь для нея, правда, довольно таки длинный — какъ новое обстоятельство привлекло ея ‘вниманіе’: на легкихъ струйкахъ воды до перистома инфузоріи докатилось нсколько мельчайшихъ пузырьковъ углекислоты. Самъ по себ этотъ газъ ненуженъ ей. Но инфузорія все же пустилась ‘искать’ чего-то. Шныряла, шныряла и, наконецъ, остановилась въ зон, богатой углекислымъ газомъ. Очутившись тутъ, она принялась усердно ‘изслдовать’ ее — конечно, обычными для инфозуріи средствами: неустанными движеніями въ различныя стороны и энергичною дятельностью ротового аппарата.

Наконецъ, посл долгихъ ‘поисковъ’, она нашла подлинный источникъ углекислоты: передъ нею кучка бактерій, связанныхъ студенистою массой (Zoogloea), он-то и выдляли, въ процесс жизненной работы своей, угольную кислоту. Инфузорія располо жилась на зоогле, задержала трепыханіе рсничекъ, исполняющихъ роль органовъ движенія, и пустила полнымъ ходомъ свой ловчій механизмъ: водоворотъ, поднятый усиленнымъ мерцаніемъ рсничекъ перистома, сталъ отрывать бактерій отъ зооглеи, увлекая ихъ въ ротовую впадину инфузоріи. Теперь туфелька уже у, цли своихъ долгихъ, неустанныхъ исканіи, теперь ей нипочемъ. Другія раздраженія, на которыя она только что такъ чутко откликалась, теперь все ‘вниманіе’ ея цликомъ сосредоточивается на ловл и поглощеніи добычи. Вотъ прошмыгнула крошечная рыбка. Вода пришла въ сотрясеніе и волны ея — правда, чрезвычайно слабыя, замтныя лишь для инфузорій — докатились до туфельки. Но сейчасъ она не реагируетъ на нихъ, тогда какъ раньше, наврное, поспшила бы укрыться отъ ихъ раздражающаго вліянія. Вотъ выглянуло солнце изъ-за облаковъ, ударило жаркими лучами по вод и стало быстро нагрвать т слои, гд копошится инфузорія подл добычи своей. Температура воды подымается, переваливаетъ за тотъ optimum, къ которому приспособленъ организмъ туфельки. Но и это не трогаетъ ее: прильнувши плотно къ зоогле, она по прежнему работаетъ своимъ пищепріемнымъ аппаратомъ, отрываетъ бактерій, одну за другою, отъ зооглеи и жадно поглощаетъ ихъ. Наконецъ, температура воды становится ужь непереносной. Тогда инфузорія оставляетъ добычу, кидается, какъ шальная, назадъ и начинаетъ метаться изъ стороны въ сторону, пока не попадаетъ вновь въ полосу относительно прохладной воды…

Такъ протекаютъ дни парамеціи, этой неугомонной, вчной странницы. ‘Она, говоритъ Дженнигсъ, постоянно ощупываетъ свой путь, систематически изслдуя (пробуя) всевозможныя условія и уклоняясь отъ тхъ, которыя вліяютъ вредно. Поведеніе ея, по существу, такое же, какъ у слпого и глухого, или же у человка, нащупывающаго въ темнот свой путь. Это — непрерывная проба всхъ предметовъ и остановка возл тхъ, которые оказываются полезными’ (стр. 163).

Жизнь другихъ инфузорій — правда, значительно мене изученная — подтверждаетъ въ общемъ эту характеристику Дженнингса.

Тутъ однако встаютъ сейчасъ же два вопроса, представляющихъ огромный теоретическій интересъ.

Первый изъ нихъ гласитъ: какъ реагируютъ отдльныя инфузоріи опредленнаго вида на одно и то же раздраженіе — сходно или несходно?

Второй вопросъ еще интересне. Его Дженнингсъ формулируетъ такъ: Можетъ ли одно и то же животное (инфузорія) при одинаковыхъ вншнихъ условіяхъ, но въ различное время, неодинаково вести себя? Или иначе: опредляется ли поведеніе данной инфузоріи только вліяніемъ вншней среды, или же оно обусловлено и внутренними импульсами, идущими отъ самого животнаго, независимо отъ вншнихъ условій?

Дженнингсъ, исходя изъ своего богатаго и разносторонняго научнаго опыта, даетъ на оба эти вопроса слдующій отвтъ, который, хотя и иметъ прямое отношеніе къ парамеціи, но можетъ быть распространенъ на инфузоріи вообще:

Въ поведеніи различныхъ туфелекъ при однихъ и тхъ же вншнихъ условіяхъ, говоритъ онъ, часто замчается большая разница.

А поведеніе одной и той же туфельки также нердко варіируется, не смотря на то, что вншняя обстановка остается неизмнной.

Такая разница въ поведеніи каждой отдльной туфельки въ различное время обусловливается разницей ея внутренняго или физіологическаго состоянія. ‘Нкоторыя изъ этихъ физіологическихъ состояній можно охарактеризовать, какъ усталость, голодъ, привычку и т. п. Въ другихъ же случаяхъ ихъ нельзя опредлить точно. Тутъ, очевидно, мы имемъ передъ собой слабые зачатки перемны поведенія въ зависимости отъ бывшихъ ране опытовъ организма’ (стр. 155, 156).

Мысль эта требуетъ поясненій и фактическихъ иллюстрацій, къ которымъ мы сейчасъ же и обратимся.

Въ болотистыхъ прудахъ нердко можно встртить особую инфузорію, извстную подъ именемъ ‘трубача’ (Stentor roeselii).

Длинное, вытянутое тло этого микроскопическаго одноклтнаго организма оканчивается наверху широкимъ раструбомъ, образующимъ перистомъ, а на другомъ конц переходитъ въ такъ называемую ножку, которою трубачъ прикрпляется къ какому-нибудь водяному растенію. Все тло трубача усяно по длин рядами коротенькихъ мерцательныхъ волосковъ, а раструбъ снабженъ ворсинками покрупне. Есть, наконецъ, еще одна особенность, характерная для стентора: ножка его и прилегающая къ ней нижняя часть тла окружены, на подобіе неправильной трубки, слизистою массой, въ которой заключено множество постороннихъ частичекъ.

Вотъ надъ этою-то инфузоріей и производилъ свои наблюденія и опыты Дженнингсъ съ цлью показать, какъ реагируетъ отдльное животное въ различное время на одно и то же раздраженіе. Опыты эти такъ занимательны и остроумны, что я считаю нужнымъ привести ихъ возможно полне.

Экспериментаторъ разводитъ тонкій порошокъ кармина или туши въ вод и затмъ, забравши его въ пипетку, одинъ конецъ которой вытянутъ въ длинную капиллярную трубочку, направляетъ струю на перистомъ стентора.

Сперва инфузорія не обнаруживаетъ ничего особеннаго бъ своемъ поведеніи: работаетъ рсничками перистома и увлекаетъ спиральнымъ потокомъ водяную струю вмст съ крошечными зернышками кармина внутрь своего тла. Но это длится лишь очень короткое время. Затмъ трубачъ легкимъ движеніемъ уклоняется въ сторону, какъ бы стремясь избгнуть направленной на него струи.

Однако зерна кармина продолжаютъ попрежнему густымъ облачкомъ падать на перистомъ. Тогда трубачъ пускаетъ въ дло другой маневръ: рснички перистома мгновенно начинаютъ работать въ обратную сторону, и частички кармина, которыя только что увлекались водоротомъ внутрь тла, выгоняются наружу. ‘Испробовавши’ этотъ пріемъ, инфузорія, нкоторое время спустя, вновь измняетъ направленіе рсничекъ перистома: он дйствуютъ теперь нормально, но такъ какъ экспериментаторъ продолжаетъ по прежнему ‘раздражать’ трубача, то послдній опять раза два-три мняетъ направленіе рсничекъ. Однако безуспшно: частички кармина, не переставая, падаютъ на перистомъ, экспериментаторъ упорно преслдуетъ свою задачу, чтобы узнать, что станетъ длать дальше инфузорія, прибгнетъ ли она къ какимъ-нибудь новымъ пріемамъ ‘борьбы’ съ раздраженіемъ.

Тутъ трубачъ пускаетъ въ ходъ одно изъ ршительныхъ средствъ ‘защиты’: онъ быстро сокращаетъ свое тло и ‘прячется’ такимъ образомъ въ трубку. Дятельность перистома останавливается, частички кармина ужь не раздражаютъ животное. Проходитъ съ полминуты, не больше, и трубачъ снова выпячивается — не сполна, а частью — изъ своего убжища. Опять задвигались рснички перистома, опять потекли спиральныя струйки съ порошкомъ кармина внутрь тла инфузоріи. И что же? Какъ ведетъ себя на этотъ разъ трубачъ? Продлываетъ ли онъ всю ту послдовательную серію манипуляціи, при помощи которыхъ онъ только что ‘пытался’ уклониться отъ раздражающихъ его вліяній водяной струи съ карминомъ, или же предварительный опытъ ‘научилъ’ его пользоваться средствомъ наиболе цлесообразнымъ въ данномъ случа?

Оказывается — да: ‘научилъ’. Вмсто того, чтобъ ‘пробовать’ все то, что продлывалъ онъ раньше, трубачъ сразу же реагируетъ на раздраженіе послднимъ изъ примненныхъ имъ пріемовъ: онъ съежился и ушелъ въ трубку, потомъ вновь выглянулъ, опять сократился и снова спрятался, причемъ посл каждаго сокращенія оставался въ трубк все дольше и дольше.

Однако экспериментаторъ былъ неумолимъ: густое облачко кармина не переставало тревожить стентора. Не переставалъ и онъ то прятаться, то выпячиваться наружу, длая это съ каждымъ разомъ все энергичне и энергичне, пока пожка его… не отдлилась отъ того предмета, на которомъ сидлъ трубачъ.

Такъ очутился онъ на свобод. Ударилъ нсколько разъ рсничками, одвающими тло его, и сталъ выбираться изъ трубки. Сначала онъ поплылъ прямо впередъ. Но, очутившись въ облачк кармина, попятился назадъ — какъ пятится въ аналогичныхъ случаяхъ парамеція — а тамъ, проскочивши ‘заднимъ ходомъ’ сквозь слизистую массу своей трубки, вырвался, наконецъ, изъ заколдованнаго круга и пустился вплавь по родной стихіи.

Плавалъ онъ, впрочемъ, недолго, ибо, будучи трубачемъ, а не туфелькой, склоненъ къ сидячему, а не бродячему образу жизни.

Очень скоро онъ нащупалъ кучку разлагающихся органическихъ веществъ, которыя, вмст съ нжною слизью, выдляемой самимъ стенторомъ, и послужили матеріаломъ для сооруженія покой трубки.

Много любопытнаго можно было бы разсказать и о тхъ мапи пуляціяхъ, которыми пользуется стенторъ при ‘поискахъ’ новаго пристанища и при сооруженіи новой трубки. Но это завело бы насъ далеко за предлы моей основной задачи. А потому ставлю точку и приступаю къ указанію тхъ выводовъ, къ которымъ приходитъ Дженнингсъ на основаніи только что изложенныхъ экспериментовъ.

. ‘Поведеніе стентора, поскольку о немъ можно судить объективно, говоритъ Дженнингсъ, похоже на таковое у высшихъ животныхъ и въ такой же мр служитъ организму на пользу…

‘Вс наши выводы относительно стентора, пишетъ онъ дальше, показываютъ ясно, что одинъ и тотъ же организмъ можетъ различно реагировать на одно и то же раздраженіе… Такъ какъ во всхъ такихъ случаяхъ вншнія условія остаются совершенно т же, то, стало быть, измненіе реакціи должно быть слдствіемъ перемны въ самомъ организм… Одинъ и тотъ же организмъ неодинаково реагируетъ на одно и то же раздраженіе при различныхъ физіологическихъ состояніяхъ…

‘То, что длаетъ высшее животное при извстныхъ условіяхъ, зависитъ отъ его опыта, т. е. отъ его прошлаго (Vorgeschichte)… На самомъ дл, поскольку мы это видимъ, и поведеніе стентора констатируетъ въ рудиментарномъ состояніи т явленія, которыя у высшихъ животныхъ выступаютъ чрезвычайно ярко и сложно…

‘Все содержаніе главы о стентор, говоритъ въ заключеніе Дженнингсъ, мы можемъ формулировать слдующимъ образомъ: Каждое отдльное животное не всегда ведетъ себя одинаково при одинаковыхъ вншнихъ условіяхъ, поведеніе скоре всего зависитъ отъ физіологическихъ состояній агивотнаго. Реакція на какое-либо данное раздраженіе измняется согласно бывшимъ ране воспріятіямъ (Erfahrung), и вс такія измненія являются регуляторными, а не случайными. Слдовательно, явленія эти подобны тмъ, которыя наблюдаются при ‘выучк’ (‘Lernen’) высшихъ животныхъ, только модификаціи тутъ зависятъ отъ мене сложныхъ условій и длятся боле короткое время’ (стр. 266,273—277).

III.

Я уже сказалъ, что нтъ никакой возможности исчерпать въ журнальной стать богатое содержаніе книги Дженнингса: кто серьезно интересуется вопросами зоопсихологіи, можетъ обратиться Непосредственно къ труду американскаго ученаго. Но для того, чтобы выводы послдняго были для насъ въ достаточной мр ясны и убдительны, необходимо ознакомиться еще хотъ слегка съ ‘поведеніемъ’ низшихъ многоклтныхъ животныхъ, среди которыхъ гидры и полипы, какъ организмы съ едва намченной нервной системой, представляютъ для насъ особенный интересъ.

Начнемъ съ гидры. Это крошечное животное, изъ класса кишечно-полостныхъ, давно ужъ обратило на себя вниманіе натуралистовъ необыкновенною способностью своей ‘возстановлять утраченныя части’ (регенерація): извстно, что гидру можно искрошить на сотню мельчайшихъ частей, и каждый такой клочекъ вновь превратится въ настоящую, нормальную гидру — фактъ, свидтельствующій о слабо выраженной индивидуальности этого животнаго, что и длаетъ его чрезвычайно цннымъ для изученія ‘поведенія’ низшихъ многоклтныхъ организмовъ.

Грушевидное, двуслойное тльцо гидры, сложенное изъ множества клтокъ, вытянуто книзу въ такъ называемую ножку, при помощи которой это животное прикрпляется къ какому-нибудь предмету въ вод, на верхнемъ же конц оно украшено внцомъ длинныхъ щупальцевъ, окружающихъ ротовое отверстіе. ‘Формула поведенія’ гидры опредляется, въ конечномъ счет, формулой доступныхъ ей движеній, а эта послдняя, какъ сейчасъ увидимъ, довольно таки сложна.

Вотъ въ акваріум, ухватившись ножкою за стебелекъ растенія, сидитъ обыкновенная зеленая гидра. Прослдите за поведеніемъ ея внимательно день-другой, и вы придете къ любопытнымъ и, быть можетъ, неожиданнымъ для васъ выводамъ. Прежде всего окажется, что гидра очень рдко пребываетъ въ полномъ поко. Обычно, сидя на одномъ и томъ же мст, она продлываетъ цлый рядъ движеній, имющихъ большое значеніе для ея нормальнаго бытія: она ритмически сжимаетъ и расширяетъ свое тло, склоняется въ различныя стороны и неустанно работаетъ щупальцами, то втягивая, то вытягивая ихъ и пользуясь ими, какъ органомъ ‘изслдованія’ окружающей среды и ловчимъ снарядомъ для схватыванья и поглощенія добычи. Затмъ она снимается съ мста и медленно, ползкомъ, скользя на ножк своей, подвигается впередъ. Однако, какъ бы неудовлетворившись такимъ несовершеннымъ способомъ передвиженія, она вдругъ сгибаетъ тло дугой, касается щупальцами о поверхность стебелька, освобождаетъ ножку, вытягиваетъ ее въ сторону или впередъ, опять цпляется ею за стебелекъ и снова выпрямляетъ тло, поднявши щупальцы по прежнему кверху. Дальше вс эти послдовательныя манипуляціи повторяются много разъ подъ рядъ, пока животное не очутится на нкоторомъ разстояніи отъ прежняго мста. Тутъ гидра снова принимается ‘изслдовать’ щупальцами окружающую среду, снова ритмически сжимаетъ и расширяетъ свое тло, склоняя его при этомъ въ различныя стороны — а тамъ, смотришь, опять тронулась въ путь и на этотъ разъ совсмъ по новому, по особому: склонилась всмъ корпусомъ книзу, стала ‘на голову’ — или, врне, на щупальцы — оттопырила вверхъ ножку свою и начала перебирать щупальцами, какъ ногами…

Спрашивается, однако, чмъ вызываются вс эти разнообразныя и часто очень сложныя движеніи гидры? Есть ли это непроизвольный, вынужденный отвтъ на вншнія раздраженія или же нчто такое, что диктуется внутренними импульсами, исходящими отъ самого животнаго? Предупреждаю еще разъ, что, ставя этотъ вопросъ, я вовсе не имю въ виду предпринимать экскурсію въ проблематическую область гаданій на счетъ того, что ‘переживаетъ’ гидра, когда, напримръ, пускается въ путь ‘вверхъ ногами’ или когда ‘изслдуетъ’ щупальцами окружающую среду. Меня, какъ и раньше, занимаетъ другой, несравненно боле важный вопросъ, который сводится къ слдующему: является ли поведеніе гидры разъ навсегда предопредленнымъ, стоящимъ въ роковой причинной связи съ дйствіемъ даннаго вншняго раздражителя, или же оно можетъ модифицироваться примнительно къ нормальнымъ запросамъ всякой гядры и соотвтственно индивидуальнымъ нуждамъ каждой отдльной особи въ каждый данный моментъ? Ясно, что расцпка поведенія гидры въ терминахъ ‘субъективныхъ’, ‘психологическихъ’, тутъ ровно непричемъ.

Отвчая на выдвинутый здсь вопросъ, Дженнингсъ говоритъ: поведеніе гидры можетъ считаться или казаться вынужденнымъ не въ большей мр, чмъ, напримръ, поведеніе любого человка, который принимаетъ различныя положенія — стоячее, сидячее, лежачее и т. д.— въ зависимости отъ своего ‘физіологическаго состоянія’ въ каждый данный моментъ, а также въ зависимости отъ цлаго ряда предшествующихъ, испытанныхъ имъ раньше ‘физіологическихъ состояній’, которыя вс вмст составляютъ то, что принято называть ‘индивидуальнымъ опытомъ’ животнаго.

‘Гидра принимаетъ такое положеніе, которое наилучшимъ образомъ приспособлено къ требованіямъ ея жизненныхъ отправленій’. Требованія эти различны не только у различныхъ особей, но и у одной и той же гидры въ разное время. Соотвтственно этому не сходно и ‘поведеніе’ какъ у различныхъ гидръ даннаго вида, такъ и у одной и той же особи въ разное время (см. стр. 299, 300 и т. д.). Говоря иначе, дйствія гидры, по существу, ничмъ не отличаются, съ одной стороны, отъ дйствій тхъ одноклтныхъ организмовъ, о которыхъ говорилось въ двухъ предыдущихъ главахъ, а съ другой стороны — отъ ‘поведенія’ животныхъ боле высокаго порядка. И если полагаться только на то, что даетъ намъ непосредственное наблюденіе надъ жизнью гидръ и что можетъ быть проврено путемъ эксперимента, то выводъ Дженнингса долженъ быть признанъ единственно правильнымъ.

Наблюденіе и опытъ показываютъ, напримръ, что гидры имютъ вообще тенденцію скопляться у освщенной части того сосуда, въ которомъ он помщаются. Но ‘тенденція’ эта выражается въ различной степени у гидръ голодныхъ и сытыхъ: послднія не такъ охотно тянутся къ свту, какъ первыя. Не странно ли? Какая можетъ бытъ въ самомъ дл связь между тяготніемъ къ свту и ощущеніемъ голода? Оказывается, что маленькіе рачки и прочая водяная мелкота, которою питаются гидры, обыкновенно собираются въ освщенныхъ частяхъ воды. Стало быть, не свтъ самъ по себ, а добыча привлекаетъ въ данномъ случа гидръ, и такъ какъ она нужне тмъ изъ нихъ, кто сильне испытываетъ потребность утолить голодъ, то и понятно, почему голодныя гидры устремляются къ освщеннымъ частямъ своего мстообиталища охотне, чмъ это длаютъ гидры сытыя.

Возьмемъ другое — отношеніе гидръ къ пищ.

Существуетъ мнніе, будто гидра обязательно и безъ разбору хватаетъ все, что ни дай ей: достаточно, молъ, какому-нибудь предмету — особенно съдобному — придти въ соприкосновеніе съ однимъ изъ щупалецъ ея, чтобы сейчасъ же, автоматично, рефлекторно, пришелъ въ дйствіе весь ея ловчій и пищепріемный аппаратъ, продлывающій, какъ извстно, весьма разнообразныя и сложныя движенія въ цляхъ захвата и поглощенія добычи. Факты однако показываютъ совсмъ иное.

Во-первыхъ, не всякая гидра устремляется жадно на добычу и не всегда ‘реагируетъ’ на нее моментально опредленною ‘системой дйствій’, не смотря на свой въ общемъ хищническій и прожорливый правъ: для этого она должна быть прежде всего голодна, и степень той страстности и стремительности, съ которою она набрасывается на пищу, въ значительной мр, если не всецло, обусловливается степенью испытываемаго ею голода (точне,— продолжительностью того времени, втеченіе котораго она оставалась безъ пищи).

А, во-вторыхъ, заповдь, занесенная на страницы чеховской ‘жалобной книги’ и гласящая: ‘лопай, что даютъ!’ — для гидры вовсе необязательна. Гидра разборчива, порою прихотлива и иногда очень энергично отшвыриваетъ все, что невзначай или ‘по ошибк’ попадетъ ей въ ротъ. Въ этомъ отношеніи, впрочемъ, особенно характерны голые полипы, извстные подъ именемъ актиній или морскихъ анемонъ.

Морскія анемоны — по истин красавцы среди обитателей подводнаго царства, он же являются лучшимъ украшеніемъ знаменитыхъ акваріумовъ Неаполя, Берлина и Лондона. Благодаря сравнительно простой организаціи и слабо выраженной индивидуальности, эти животныя, подобно гидрамъ, даютъ богатйшій матеріалъ для оцнки поведенія низшихъ многоклтныхъ организмовъ, и, при желаніи подробне остановиться на этой тем, можно было бы разсказать но мало интереснаго о формахъ движенія, характерныхъ для морскихъ анемонъ, о практикуемыхъ ими способахъ схватыванія и поглощенія добычи, объ отношеніи различныхъ индивидовъ и въ разное время къ тмъ или инымъ раздраженіямъ, о реагированіи этихъ животныхъ на вещества вредныя, безразличныя и полезныя съ точки зрнія ихъ пригодности для питанія, и т. д. Одной лишь книги Дженнингса хватило бы тутъ на десятки страницъ (см. стр. 300—362). Но я ограничусь лишь двумя-тремя фактами.

Вотъ одна изъ крупнйшихъ морскихъ анемонъ,— живущая въ водахъ, омывающихъ вестъ-индскій архипелагъ (Stoichactis heliantus). Ея цилиндрическое тло, переходящее нижней своего частью въ довольно массивную ‘ногу’, иметъ въ поперечник отъ 10 до 15 сантиметровъ, а на верхушк (‘головка’ полипа) украшено внцомъ многочисленныхъ щупальцевъ.

Предположимъ, что на головку этой анемоны, межъ щупальцевъ ея, попадаетъ случайно какой-нибудь посторонній предметъ — куча песку или камешковъ, занесенныхъ сюда водою, или же кусокъ падали, непригодной для питаніи полипа. Анемона сейчасъ же пускаетъ въ дло цлый рядъ движеній съ цлью отбросить посторонній предметъ.

Сначала щупальцы, сидящіе на той части ‘головки’ полипа, гд находится, напримръ, кучка песку, втягиваются поверхность ‘головки’ въ этомъ мст выравнивается и песокъ отдается во власть водяныхъ струекъ, которыя могутъ такимъ образомъ смыть его. Но могутъ и не смыть, конечно. Тогда животное прибгаетъ къ другому пріему: то мсто ‘головки’, на которомъ лежитъ песокъ, начинаетъ медленно выпячиваться бугоркомъ, благодаря чему посторонній, ненужный анемон предметъ становится доступне для дйствія водяныхъ струекъ.

Если однако и это средство окажется недостаточнымъ, тогда анемона воспользуется цлымъ рядомъ новыхъ пріемовъ, при помощи которыхъ она, въ конц концовъ, освободится отъ безполезнаго и обременительнаго для нея груза. Какіе же это пріемы? Отмчу два, наиболе остроумныхъ.

Допустимъ, что кучка песку лежитъ ближе къ правому краю ‘головки’ анемоны. Въ такихъ случаяхъ сидящіе здсь щупальцы быстро прячутся, а самый край изгибается книзу, что и даетъ песку возможность скатиться въ воду. Не всегда впрочемъ, такъ какъ уклонъ можетъ оказаться не вполн достаточнымъ для этого. Тогда на помощь приходитъ та часть ‘головки’, которая лежитъ сейчасъ же за песчаной кучкой: она выпячивается на подобіе холмика, скатъ становится просторне и круче и песокъ сваливается въ воду.

Иногда случается такъ, что анемона не иметъ возможности согнуть тотъ край ‘головки’, возл котораго лежитъ ненужный ей предметъ — ну, хотя бы потому, что край этотъ плотно примыкаетъ къ откосу скалы, на которой сидитъ животное. Однако анемона и тутъ уметъ выйти съ честью изъ затруднительнаго положенія: она выпячиваетъ ту часть головки, которая находится между краемъ, примыкающимъ къ скал, и песчаной кучкой, песокъ, благодаря этому, скатывается на середину головки, причемъ сейчасъ же или даже одновременно сгибается книзу другой, свободный край ея — и песокъ такимъ образомъ падаетъ въ воду…

Поведеніе другихъ видовъ морскихъ анемонъ оказывается не мене интереснымъ — особенно въ дл пріема пищи и уклоненія отъ безполезныхъ и вредныхъ для нихъ раздраженій.

Чтобы схватить пищу и направить ее въ ротовое отверстіе, эти животныя обычно пользуются своими щупальцами. Ихъ же пускаютъ они нердко въ дло и тогда, когда приходится отшвыривать въ сторону негодныя, для ихъ питанія вещества.

Если приблизить къ анемон кусочекъ мяса, то щупальцы ея немедленно направятся въ сторону мяса, схватятъ его и путемъ цлаго ряда послдовательно смняющихся движеній доставятъ пищу къ ротовому отверстію, откуда она переходитъ въ пищеварительную полость животнаго. Однако, чтобы это произошло анемона должна быть голодна. При сильномъ голод она хватаетъ и мигомъ поглощаетъ не только мясо, но и комочки промокательной бумаги, пропитанной мяснымъ сокомъ. Даже больше: она можетъ въ такихъ случаяхъ съ азартомъ ‘накинуться’ на комокъ бумаги, смоченный просто водой: но, ‘почуявши ошибку’, она очень быстро выброситъ его обратно — что свидтельствуетъ, конечно, объ умніи оріентироваться въ достоинств състныхъ продуктовъ.

Возьмите однако для наблюденія или для опыта анемону, которую только что накормили досыта, какъ слдуетъ. Она не только не будетъ трогать комки бумаги, пропитанной сокомъ мяса, но останется совершенно равнодушной и къ самому мясу: едва коснувшись его щупальцами, она отдернетъ ихъ, сожметъ и сложитъ на середин ‘головки’, какъ бы показывая этимъ, что пища ей сейчасъ претитъ. Если же вы, невзирая на явный отказъ анемоны отъ пищи, станете настойчиво подчивать ее кусками мяса, кладя ихъ на головку или въ самый ротъ животнаго, то щупальцы — а то и все тло его — придутъ въ движеніе съ одной единственной, упорно преслдуемой цлью: избавиться, какъ можно скоре, отъ ненужнаго, ‘непріятнаго’ балласта…

До послдняго времени, говоря объ анемонахъ, натуралисты ограничивались описаніемъ ихъ строенія и особенно тхъ очаровательныхъ формъ и красокъ, которыми ихъ надлила неистощимая и прихотливая въ творчеств своемъ природа. Теперь пришелъ чередъ удлить должное вниманіе и поведенію этихъ оригинальныхъ, изящныхъ обитательницъ подводныхъ скалъ и дна морского. Съ каждымъ годомъ знакомство съ ними становится все основательне и серьезне, открывая людямъ такія любопытныя детали въ ихъ образ жизни, о которыхъ раньше никому не приходило въ голову даже думать. И вотъ, прежде чмъ подвести итоги этому бглому и по необходимости поверхностному очерку поведенія низшихъ многоклтныхъ животныхъ, мн хочется указать на одну изъ такихъ деталей.

Существуетъ особый видъ актиній (Antholoba reticulata), которыя обычно живутъ на спин различныхъ раковъ. Это даетъ имъ возможность безъ всякой затраты энергіи путешествовать съ мста на мсто, что увеличиваетъ, конечно, ихъ шансы на уловъ добычи.

Попробуйте стащить такую актинію со спины рака и посадите ее на камень. Она придетъ въ большую ‘ажитацію’ — начнетъ усиленно тянуться щупальцами я корпусомъ во вс стороны, приподымая время отъ времени даже ‘ногу’ свою. Слдя внимательно за напряженными движеніями ея, вы чувствуете, что актинія что-то ‘изслдуетъ’, ‘нащупываетъ’ вокругъ себя, ‘ищетъ’. Вотъ, наконецъ, посл долгихъ поисковъ, она случайно натыкается на рака. Тогда она мигомъ цпляется прочно щупальцами или ‘ножкой’ за клешню или за одну изъ ногъ рака, а затмъ медленно всползаетъ на спину его. Расположившись здсь поудобне, она успокаивается, ибо достигла всего, къ чему такъ ревностно стремилась: вновь обрла свой экипажъ… Пустякъ это. Но какъ онъ характеренъ для объективной оцнки поведенія такихъ незамысловатыхъ по строенію организмовъ, какъ актинія: передъ вами на лицо цлая комбинація дйствій, направленныхъ къ осуществленію вполн опредленной цли. И еслибы все то, что предпринимаетъ въ данномъ случа актинія, продлывалось какимъ-нибудь высшимъ животнымъ, вы, несомннно, признали бы дйствія его ‘разумными’…

Итакъ, факты, которые приведены въ настоящей глав, находятся въ рзкомъ противорчіи съ обычными представленіями о характер и стимулахъ поведенія низшихъ многоклтныхъ животныхъ.

Говорятъ, будто дйствія этихъ животныхъ отмчены печатью разъ навсегда предопредленнаго трафарета, будто они остаются неизмнными, стереотипными, если не измняются условія среды. Факты показываютъ обратное.

Дале утверждаютъ, будто вс низшія животныя даннаго вида ведутъ себя одинаково при одинаковыхъ условіяхъ. Однако и это идетъ въ разрзъ съ данными опыта и наблюденія.

Существуетъ, наконецъ, прочно установившееся мнніе, согласно которому каждая отдльная гидра или анемона способна откликаться лишь опредленнымъ образомъ, по разъ усвоенному, ею, неизмнному шаблону, на опредленное вліяніе среды. И это неврно. Факты показываютъ, что поведеніе этихъ животныхъ можетъ сказываться весьма разнообразно даже при однихъ и тхъ же условіяхъ, среды.

IV.

Передъ нами прошелъ рядъ дйствій, практикуемыхъ одноклтными и низшими многоклтными организмами при различныхъ условіяхъ ихъ жизни. Спрашивается, какимъ образомъ слдуетъ квалифицировать эти дйствія, оставаясь на почв строго научнаго, объективнаго анализа? Для однихъ — это особаго порядка автоматическіе, механизированные акты, именуемые тропизма мы, для другихъ — все поведеніе низшихъ организмовъ сводится къ ряду непроизвольныхъ движеній, которыя, въ конечномъ итог, разсматриваются, какъ простые, голые рефлексы…

Оба эти отвта одинаково непріемлемы для Дженнингса, и мы сейчасъ увидимъ, правъ ли американскій ученый, такъ отрицательно отнесшійся къ ученію о ‘тропическомъ’ и ‘рефлекторномъ’ характер поведенія низшихъ животныхъ.

Ученіе о тропизмахъ въ примненіи къ низшимъ организмамъ предполагаетъ, что всевозможныя движенія этихъ существъ и то направленіе, въ которомъ движутся они, есть результатъ прямого, непосредственнаго дйствія вншнихъ физическихъ и химическихъ агентовъ: тутъ все напередъ предопредлено, въ зависимости отъ характера и интенсивности вншняго агента, и поведеніе организма лишь пассивно направляется въ ту сторону, куда влечетъ его ‘невдомая сила’. Этотъ, если можно такъ выразиться, фатализмъ ярко механистическаго пошиба претитъ здоровому критическому чутью такого осторожнаго ученаго, какъ Дженнингсъ, и онъ не безъ ироніи заявляетъ, что такъ расцнивать дятельность живого существа можетъ ‘какой-нибудь ясновидецъ или пророкъ, а не человкъ науки, выводы котораго должны базироваться на данныхъ опыта и наблюденія’. А опытъ и наблюденіе показываютъ, что всякая реакція организма опредляется не только вншнимъ раздраженіемъ, но и ‘физіологическимъ состояніемъ’ живого существа, совокупностью тхъ ‘внутреннихъ силъ’, обладателемъ которыхъ онъ является въ каждый данный моментъ, опытъ и наблюденіе не оставляютъ, дале, никакого сомннія въ томъ, что не только различные индивиды даннаго вида, но и одна и та же особь могутъ весьма различно реагировать на одно и то же раздраженіе, а это ужь, конечно, не иметъ ничего общаго съ тми ‘фаталистически-пассивными’ дйствіями, къ которымъ, по мысли ‘тропистовъ’, сводится поведеніе низшихъ животныхъ, опытъ и наблюденіе показываютъ, наконецъ, что все ученіе о тропизмахъ является, какъ говоритъ Дженнингсъ, ‘боле или мене искусственнымъ построеніемъ, возникшимъ изъ комбинаціи только опредленныхъ элементовъ поведенія при игнорированіи другихъ элементовъ, несравненно боле существенныхъ’, что большую часть явленій, характеризуемыхъ словомъ ‘тропизмъ’, слдуетъ разсматривать, какъ ‘чисто лабораторный продуктъ’, созданный волею экспериментатора и стоящій зачастую въ рзкомъ противорчіи съ поведеніемъ организма при нормальныхъ, естественныхъ условіяхъ жизни {Особенно это примнимо къ явленіямъ такъ называемаго электротропизма. Какая-нибудь парамеція такъ же конвульсивно реагируетъ на электрическій токъ, какъ реагируетъ на него и человкъ. А между тмъ никто не сочтетъ возможнымъ сказать, что такія именно конвульсивныя дйствія человка являются типичными для характеристики его ‘поведенія’ (См. въ книг Дженнингса, стр. 231—260 и 242, 423).}, и что ‘теорія троппзмовъ основана лишь на неполномъ знакомств и недостаточномъ анализ фактовъ — grndet sich nur auf eine unvollkommene Kenntniss und ungengende Analyse der Tatsachen’ (стр. 428, 429).

Конечно, нтъ никакой нужды умалять заслуги ‘тропистовъ’:. они несомннно обогатили науку массою разнообразныхъ и цнныхъ фактовъ, иллюстрирующихъ дятельность низшихъ организмовъ подъ вліяніемъ тхъ или иныхъ раздражителей, вполн пріемлемы и нкоторыя ихъ частичныя обобщенія. Но, поскольку они претендуютъ дать ‘теорію’, ‘объясняющую’ все поведеніе одноклтныхъ, а также низшихъ многоклтныхъ животныхъ, постольку претензія ихъ должны считаться боле чмъ неосновательными. Ибо, какое это, въ самомъ дл, ‘объясненіе’, если вамъ, положимъ, говорятъ, что такая-то инфузорія устремляется къ источнику свта потому, что она ‘положительно фототропична’? Вс такого рода ‘объясненія’ можно, съ неменьшимъ правомъ, распространить и на человка. И тогда, какъ это давно съострилъ ботаникъ Пфефферъ, придется сказать: человкъ, поворачивающійся къ освщенному окну, обнаруживаетъ положительный фототропизмъ въ такой же мр, какъ и растеніе, поворачивающее свои листья къ свту. Врядъ-ли наука что выиграетъ отъ подобныхъ ‘объясненій’!..

Въ неменьшей мр проблематично и другое широко распространенное толкованіе, согласно которому ‘поведеніе’ низшихъ и особенно одноклтныхъ животныхъ складывается изъ рефлексовъ.

Прежде всего: что такое рефлексъ?

Обычно его опредляютъ, какъ безсознательный, непроизвольный отвтъ на какое-либо вншнее раздраженіе.

Однако это опредленіе, какъ совершенно справедливо указываетъ Дженнингсъ, нельзя признать объективнымъ. Эпитеты ‘безсознательный’ и ‘непроизвольный’ почерпнуты изъ нашего внутренняго опыта, на нихъ лежитъ густой налетъ субъективныхъ переживаній человка, стало быть, пользоваться ими при оцнк поведенія животныхъ, во всякомъ случа, рискованно. А потомъ, какое мы имемъ право считать дйствія, напримръ, стентора или парамеціи, непроизвольными? Вдь если считать произвольными такія дйствія, которыя диктуются ‘внутренними импульсами’, совершенно независимо отъ вншняго раздраженія, то въ этомъ смысл, выражаясь словами Дженнингса, ‘дятельность у простйшихъ животныхъ (Protosoa), сама по себ, въ такой же мр произвольна, какъ и у человка’. Отсюда ясно, что эпитеты ‘безсознательный’ и ‘непроизвольный’ для объективной характеристики акта, именуемаго рефлексомъ, не годятся. Вотъ почему Дженнингсъ предпочитаетъ другое опредленіе, согласно которому рефлексомъ слдуетъ считать всякое движеніе, подчиняющееся правилу ‘gleicher Reiz — gleiche Reaction’ (‘одинаковое раздраженіе — одинаковая и реакція’). Но въ свт такого критерія ‘поведеніе’ низшихъ организмовъ никоимъ образомъ не можетъ быть всегда уподоблено комплексу рефлексовъ. Ибо, какъ объ этомъ свидтельствуютъ и наблюденіе, и опытъ, не только парамеція и стенторъ, но даже бактеріи не отвчаютъ всегда одинаково на одно и то же раздраженіе. А если это такъ, то остается лишь подписаться подъ слдующими словами Дженнингса: ‘Поведеніе парамеціи и морского ежа рефлекторно, если рефлекторно поведеніе собаки и человка, нтъ никакого объективнаго доказательства въ пользу того, что въ обоихъ случаяхъ имется въ этомъ отношеніи, какая-нибудь принципіальная разница’ (стр. 441).

Итакъ, сводить все поведеніе ппзшихъ животныхъ, какъ многоклтныхъ, такъ и одноклтныхъ, къ тропизмамъ или рефлексамъ — ‘близоруко и безцльно’, думать, что оно обусловливается лишь прямымъ и непосредственнымъ воздйствіемъ вншнихъ раздраженій, ‘ненаучно, догматично’.

Укрпившись на этихъ позиціяхъ, мы можемъ ясно представить себ, что такое низшій организмъ и чмъ опредляется его поведеніе.

Организмъ и активность — понятія нераздльныя.

Всякое живое существо, а въ томъ числ, конечно, и простйшее одноклтное животное, мы должны разсматривать, какъ динамическую систему, надленную опредленнымъ запасомъ энергіи, которая и выявляется наружу въ форм тхъ или иныхъ движеній, составляющихъ вмст ‘поведеніе’ животнаго. Для пробужденія такихъ движеній нтъ никакой надобности во вншнихъ раздраженіяхъ: они самопроизвольны — не въ томъ смысл, что безпричинны, а въ томъ, что повелительно диктуются ‘внутренними’ импульсами, напряженіемъ ищущей выхода энергіи, накопившейся въ процесс жизнедятельности самого организма. Всякое живое существо, говоритъ Дженнингсъ, движется въ опредленномъ направленіи по внутреннему побужденію и потому еще, что нтъ ничего, препятствующаго ему двигаться въ этомъ именно направленіи. Разъ путь, избранный организмомъ, мняется, то есть уже вс основанія думать, что измненіе это произошло подъ вліяніемъ вншняго раздраженія. Но такія думы вовсе необязательны, ибо (‘дятельность организма можетъ измняться и безъ вншнихъ причинъ’, исключительно благодаря ‘измненіямъ физіологическихъ состояній организма’. И въ самомъ дл. Разв наблюденія надъ парамеціей и опыты со стенторомъ не показываютъ нагляднйшимъ образомъ, что поведеніе этихъ животныхъ можетъ варіировать совершенно независимо отъ того, измняются или не измняются вншнія условія? Ну, а если это такъ, то, стало быть, модификація поведенія опредляется не вншними, а внутренними импульсами, которыя, въ свою очередь, диктуются ‘физіологическимъ состояніемъ’ организма. Отсюда прямо вытекаетъ и другой не мене важный выводъ, а именно: все, что такъ или иначе вліяетъ на физіологическое состояніе организма, должно отражаться и на поведеніи этого послдняго.

‘Физіологическое состояніе’ вещь весьма сложная и, благодаря этой именно сложности, оно подвержено большимъ колебаніямъ въ зависимости отъ цлаго ряда условій. Оно прежде всего песетъ въ себ самомъ источникъ собственныхъ измненій, т внутренніе процессы и особенно явленія прогрессивнаго и регрессивнаго метаморфоза веществъ, которыя лежатъ въ основ всякой жизни, ведутъ за собою непрерывный рядъ измненій физіологическаго состоянія. Затмъ, такія измненія могутъ быть легко вызваны дятельностью самого организма: дйствуя боле или мене энергично въ томъ или иномъ направленіи, животное кладетъ извстный отпечатокъ на свое ‘физіологическое состояніе’, а стало быть, и на дальнйшую дятельность свою, которая опять-таки отражается на равновсіи его ‘внутреннихъ силъ’ и т. д. Наконецъ, нтъ никакого сомннія, что и вншнія вліянія — опредленнаго характера и опредленной интенсивности — могутъ отразиться на ‘физіологическомъ состояніи организма’. И вотъ тутъ то и сказывается особенно ярко та роль, которую ‘вншнія раздраженія’ играютъ въ опредленіи поведенія животныхъ: они дйствуютъ на ‘поведеніе’ не прямо, а косвенно, они измняютъ ‘физіологическое состояніе’ организма и уже въ результат нсколько модифицированнаго физіологическаго состоянія получается перемна и въ самомъ поведеніи, они пробуждаютъ къ жизни накопленные организмомъ запасы внутренней энергіи, которая и выявляется наружу въ форм какихъ-либо движеній или дйствій (стр. 444—452).

Здсь мы подходимъ къ вопросу, который необходимо нсколько освтить въ цляхъ правильнаго представленія о поведеніи низшихъ животныхъ.

Говоря, что поведеніе это обусловливается не вншними, а внутренними импульсами, Джепнингсъ вовсе не хочетъ отрывать животное отъ окружающей его среды и разсматривать его, какъ абсолютно независимое, самодовлющее существо. Ничего подобнаго. Наоборотъ, онъ самъ, какъ бы предупреждая возможность непониманія или искаженія исповдуемыхъ имъ идей, между прочимъ пишетъ: ‘Самопроизвольная дятельность животнаго зависитъ, несомннно, въ конечномъ счет, отъ вншнихъ условій, поскольку вообще жизнь и существованіе организма обусловлены вншними условіями’ (стр. 444). Это — трюизмъ. И Дженнингсъ могъ бы смло не повторять его. Но въ сложномъ переплет отношеній между организмомъ и средой есть два-три момента, въ высокой степени важныхъ для характеристики поведенія животныхъ. На нихъ-то мн и хочется указать.

Можно принять за общее правило, что измненіе въ сред ведетъ за собою измненіе въ поведеніи. Однако далеко не всегда и не всякое измненіе, даже достаточно ясно выраженное, отражается на поведеніи животнаго. Если держаться въ рамкахъ тхъ фактовъ, которые установлены путемъ наблюденія и опыта, то придется вслдъ за Дженнингсомъ сказать: обычно организмъ реагируетъ, въ смысл модификаціи своего поведенія, на такія измненія среды, которыя понижаютъ optimum необходимыхъ для его нормальной жизнедятельности условій, но нердко бываетъ и такъ, что измненіе обстановки къ лучшему также вліяетъ на образъ дйствій животнаго. А еще любопытне т случаи, когда измненія среды сами по себ не полезны и не вредны для организма, но онъ, тмъ не мене, откликается на нихъ перемной своего поведенія. Такъ парамеція устремляется въ ту сторону, гд много углекислоты, не смотря на то, что газъ этотъ, самъ по себ, для нея безразличенъ. Но мы уже знаемъ, почему она поступаетъ такъ: обиліе угольной кислоты въ вод указываетъ на присутствіе по близости бактерій, выдляющихъ этотъ газъ, а бактеріями парамеція питается, вотъ къ нимъ-то, а не къ угольной кислот, и ‘тянетъ’ парамецію.

Этотъ примръ наглядно объясняетъ, почему иногда раздраженія, сами по себ безразличныя, все же либо привлекаютъ, либо отталкиваютъ животное: привлекаютъ тогда, когда служатъ показателемъ благопріятныхъ условій, и отталкиваютъ въ тхъ случаяхъ, когда являются показателемъ условій вредныхъ. Эти, какъ называютъ ихъ нмецкіе ученые, reprsentative Reize (показательныя или условныя раздраженія) имютъ громадное біологическое значеніе въ жизни животныхъ, и потому роль ихъ въ ряду вншнихъ раздраженій, вліяющихъ на поведеніе живыхъ существъ, не маловажна…

Подводя итоги всему сказанному на предыдущихъ страницахъ, мы можемъ дать вполн объективную характеристику ‘поведенія’ низшихъ животныхъ.

Оно, это поведеніе, слагается изъ ряда дйствій или движеній обусловленныхъ ‘физіологическими’ состояніями организма, которыя, въ свою очередь, находятся очень часто въ опредленной зависимости отъ вншнихъ раздраженій. Вс эти движенія сводятся, въ конц-концовъ, къ тремъ слдующимъ группамъ: 1) при помощи ихъ животное ‘изслдуетъ’ окружающую обстановку (Probieren, Versuch), 2) уклоняется отъ вредныхъ вліяній ея (Fluchtreaction) и 3) ‘выбираетъ’ условія наиболе благопріятныя для нормальной жизнедятельности (Auswahl). Этими тремя словами — Рrobіeren, Fluchtreaction и Аnswahl — и исчерпывается, какъ полагаетъ Дженнингсъ, все содержаніе ‘поведенія’ низшихъ животныхъ. Ясно однако и другое: ‘поведеніе’ низшихъ животныхъ или, иначе, совокупность осуществляемыхъ ими движеній должно разсматриваться какъ средство для достиженія извстной цли: а цлью этой является индивидуальное и видовое самосохраненіе животнаго. Слдовательно, поведеніе его ‘регулятивно, а не случайно’.

Такъ и только такъ приходится характеризовать ‘поведеніе’ низшихъ животныхъ, оставаясь на почв непосредственныхъ научныхъ данныхъ и отказываясь, во имя безпристрастія и подлиннаго объективизма, отъ сужденій, органически связанныхъ съ тмъ или инымъ ‘предвзятымъ мнніемъ’.

Спрашивается однако, существуетъ ли какая-нибудь принципіальная разница между поведеніемъ низшихъ животныхъ и поведеніемъ животныхъ высшихъ съ человкомъ во глав?

Дженнингсъ удляетъ этому вопросу исключительное вниманіе и, пользуясь методомъ чистаго, непосредственнаго сравненія, приходитъ къ ряду выводовъ, изъ которыхъ я и выбираю здсь нсколько, наиболе характерныхъ и важныхъ.

‘У Protozoa (одноклтныя) равно какъ и у Metazoa (многоклтныя), строеніе организма — говоритъ Дженнингсъ — играетъ большую роль при опредленіи ихъ modus’а дйствій…

‘Мнніе, будто произвольныя жизненныя явленія имютъ мсто только у высшихъ животныхъ, совершенно ошибочно. Дятельность у Protozoa протекаетъ такъ же самопроизвольно (spontan vor sich), какъ и у человка… У одноклтныхъ животныхъ совершенно такъ же, какъ и у многоклтныхъ, при возростающей интенсивности раздраженія реакція (поведеніе) можетъ измниться или пойти въ обратномъ направленіи даже тогда, когда раздраженіе остается качественно неизмннымъ…

‘Одноклтные организмы реагируютъ на вс виды раздраженія, на которые откликаются и высшіе организмы (если разсматривать звуковое раздраженіе, какъ спеціальную форму раздраженія механическаго).

Какъ у одноклтныхъ такъ и у многоклтныхъ животныхъ мы находимъ два главнйшихъ общихъ вида реакцій, которыя можно опредлить словами — ‘позитивныя’ и ‘негативныя’. Позитивныя реакціи направлены къ тому, чтобъ удержать организмъ въ контакт съ раздраженіемъ, а негативныя — чтобъ освободить его отъ раздраженія…

‘Поведеніе животныхъ и одноклтныхъ, и многоклтныхъ сводится, главнымъ образомъ, къ выбору опредленныхъ условій при посредств различныхъ движеній, вызванныхъ вліяніемъ раздраженія… Все царство животныхъ повинуется завту апостола Павла: ‘пробуй все и держись хорошаго’.

‘Поведеніе Protozoa протекаетъ, повидимому, не боле и не мене машинообразно, чмъ поведеніе Metazoa: оно въ обоихъ случаяхъ подчиняется одинаковымъ законамъ’ (стр. 407—311 и 389).

Итакъ:

Въ свт тхъ объективныхъ критеріевъ, которыя даются путемъ непосредственнаго сличенія дйствій животныхъ, стоящихъ на различныхъ ступеняхъ біологической лстницы, нтъ никакой принципіальной разницы поведеніемъ животныхъ одноклтныхъ и многоклтныхъ, низшихъ и высшихъ: разница лишь въ степеняхъ, а не по существу.

Перенесемъ теперь это обобщеніе въ другую плоскость. Попробуемъ расцнить отдльные акты низшихъ животныхъ съ точки зрнія тхъ ‘субъективныхъ’ переживаній, которыми мы обычно характеризуемъ собственное поведеніе и поведеніе животныхъ, надляемыхъ нами ‘сознаніемъ’, попробуемъ квалифицировать дйствія амебы, инфузоріи и гидры въ терминахъ психологическихъ.

Я прекрасно знаю, что это — задача опасная, чреватая весьма рискованными съ научной точки зрнія выводами, я не берусь настаивать, что у амебы и инфузоріи есть ‘душа’ — въ общепринятомъ смысл этого слова, я не отваживаюсь утверждать, что одноклтные организмы не только воспринимаютъ впечатлнія, но и осознаютъ ихъ, и не только ‘ощущаютъ’, но и ‘мыслятъ’, я хочу лишь подчеркнуть, что совершенно нелогично и ненаучно поступаетъ тотъ, кто берется доказать обратное. И только.

И думается мн, что самъ Дженнингсъ великолпно аргументируетъ въ пользу такого именно вывода. Онъ говоритъ: обратимся къ столь цнному въ наук методу сравненія — къ нему, а не къ аналогіямъ, построеннымъ на ‘предвзятомъ мнніи’, посмотримъ, какими вншними чертами характеризуемъ мы у себя такія ‘психическія явленія’, какъ ‘воспріятіе’, ощущеніе ‘боли’ и ‘удовольствія’, ‘вниманіе’, ‘память’ и т. д.

Обратимся. Посмотримъ. И что же находимъ?

Прежде всего несомннно, что размахъ, амплитуда воспріятій у низшихъ животныхъ ничмъ не отличается отъ таковой у животныхъ высшихъ: амёба и гидра, какъ мы это только что видли, ‘воспринимаютъ’ вс т виды раздраженія, которыя ‘воспринимаетъ’ и человкъ.

Дальше. Высшія, ‘разумныя’ животныя и человкъ обладаютъ способностью отмчать различныя колебанія въ окружающей ихъ обстановк. Объективно эта способность сказывается, какъ различная реакція на различныя раздраженія — что, какъ мы опять-таки уже знаемъ, наблюдается даже у одноклтныхъ животныхъ. Способность различать тсно соприкасается со способностью выбирать, которая — вы хорошо это знаете — иметъ мсто не только у одноклтныхъ животныхъ, но и у неорганическихъ тлъ (химическое сродство). Но лишь въ живой природ способность выбирать носитъ регулятивный характеръ: ‘организмы обычно выбираютъ то, что способствуетъ ихъ нормальной жизнедятельности, и уклоняются отъ того, что ей не соотвтствуетъ’, говоритъ Дженнингсъ и затмъ продолжаетъ: ‘Съ этой точки зрнія способность выбора не можетъ быть признана совершенной ни у низшихъ, ни у высшихъ организмовъ. Парамеція иногда принимаетъ предметы, которые для нея безполезны или вредны, но въ общемъ, пожалуй, рже, чмъ это длаетъ человкъ’ (стр. 521, 522).

Съ понятіемъ выбора неразрывно связано другое понятіе по существу своему чисто психологическаго порядка: ‘вниманіе’, способность, которая играетъ такую огромную роль въ поведеніи высшихъ животныхъ и человка. Но будемъ разсуждать объективно и тогда мы увидимъ, что собственно лежитъ въ основ того феномена, который мы обозначаемъ словомъ ‘вниманіе’: это есть способность организма реагировать лишь на одно изъ цлаго ряда одновременно вліяющихъ раздраженій и притомъ такихъ раздраженій, на которыя тотъ же организмъ обязательно откликнулся бы, дйствуй они изолированно, отдльно. Ну, а если это врно, то врядъ-ли кто станетъ отрицать, что инфузорія-парамеція, о которой подробно говорилось во второй глав, надлена даромъ ‘вниманія’, ея поведеніе въ тотъ моментъ, когда она была занята поглощеніемъ пищи, свидтельствуетъ объ этомъ самымъ неопровержимымъ образомъ.

Затмъ. Возьмемъ такія явленія, какъ ‘боль’ и ‘удовольствіе’. Высшія животныя и человкъ систематически уклоняются отъ цлаго ряда раздраженій и, наоборотъ, очень охотно идутъ на встрчу другимъ раздраженіямъ. Переводя эти дйствія человка и высшихъ животныхъ на ‘субъективный’, ‘психологическій’ языкъ, мы говоримъ, что они уклоняются отъ раздраженій ‘непріятныхъ’, доставляющихъ ‘боль’ и, наоборотъ, идутъ на встрчу раздраженіямъ ‘пріятнымъ’, приносящимъ ‘удовольствіе’. ‘У низшихъ животныхъ, пишетъ Дженнингсъ, объективные факты вполн соотвтствуютъ этому и приводятъ естественно къ признанію у нихъ такого физіологическаго состоянія, которое наблюдается у высшихъ формъ’ (стр. 525).

Въ ряду непріятныхъ ‘ощущеній’ у высшихъ животныхъ и человка не послднее мсто занимаетъ ‘страхъ’. Руководимые чувствомъ страха, человкъ и высшія животныя предпринимаютъ рядъ дйствій, направленныхъ къ тому, чтобы уклониться отъ источника такого раздраженія, которое само по себ еще безвредно, но обыкновенно ведетъ за собою подлинный вредъ. Формулируя эти дйствія въ объективныхъ терминахъ физіологіи, мы должны будемъ сказать примрно слдующее: при страх иметъ мсто отрицательная реакція на ‘показательное’, условное раздражеженіе (reprsentative Reiz), которое, будучи само по себ безвреднымъ, предвщаетъ животному нчто вредное, ‘непріятное’. Являются ли такого рода реакціи исключительнымъ достояніемъ человка и высшихъ животныхъ? Нтъ, конечно. Вы помните вдь, что и одноклтныя животныя — ну, хотя бы парамеція — отвчаютъ опредленнымъ образомъ, положительно или отрицательно, на ‘репрезентативныя раздраженія’, на раздраженія, которыя сами по себ не вредны и не полезны, по предвщаютъ возможность другихъ раздраженій, уже на самомъ дл вредныхъ или полезныхъ, ‘непріятныхъ’ или ‘пріятныхъ’.

У человка ‘репрезентативныя раздраженія’ сопровождаются, помимо страха, цлымъ рядомъ другихъ субъективныхъ психическихъ переживаній — напримръ, предчувствіемъ, предусмотрительностью, надеждой и т. п. И если, судя по аналогіи — ибо непосредственно мы можемъ констатировать вс эти переживанія только у себя — если, судя по аналогіи, говорю я, мы приписываемъ такія ‘субъективныя’ переживанія другимъ людямъ и животнымъ лишь потому, что констатируемъ у нихъ соотвтственныя дйствія, то я не вижу ршительно никакихъ логическихъ основаній отрицать существованіе такихъ же ‘психическихъ’ переживаній у низшихъ и въ частности у одноклтныхъ животныхъ. Одно изъ двухъ: или нужно вовсе и разъ на всегда отказаться отъ какихъ бы то ни было точныхъ сужденій о ‘психик’ животныхъ, или же необходимо раздвинуть широко рамки этого понятія и распространить его на вс т случаи, гд объективныя данныя свидтельствуютъ о наличности дйствій, допускающихъ оцнку въ терминахъ психологіи. Повторяю еще разъ во избжаніе всякихъ недоразумній и лжетолкованій: нужна большая смлость, чтобы, при современномъ положеніи зоопсихологіи, говорить увренно, категорично о ‘страх’ амебы, ‘предчувствіяхъ’ парамеціи или ‘предусмотрительности’ актиніи, но смлостью въ квадрат долженъ отличаться тотъ, кто берется ршительно доказывать обратное.

Продолжимъ однако наши параллели.

Статья моя представляетъ крайне схематизированный сколокъ съ ярко написанной, богатой содержаніемъ книги Дженнингса. И я умышленно держусь въ рамкахъ того матеріала и той аргументаціи, которыми пользуется самъ Дженнингсъ: благодаря этому общій духъ книги его сохраняется полне. А это для меня важне всего. Итакъ, пойдемъ дальше.

Есть у человка еще два характерныхъ для него психическихъ феномена, которые мы опредляемъ словами память и привычка. Объективная подоплека этихъ явленій сводится въ сущности къ слдующему: поведеніе организма измняется въ зависимости отъ ране воспринятыхъ раздраженій или же ране осуществленныхъ дйствій — причемъ измняется такъ, что сейчасъ оно отвчаетъ вншнимъ условіямъ лучше, чмъ отвчало раньше. Опытами Дженнингса установлено, что явленіе это наблюдается не только у низшихъ многоклтныхъ, но и у одноклтныхъ животныхъ, какъ* это мы видли, напримръ, у стентора.

Говоря о памяти, обычно отличаютъ ‘просто память’ отъ ‘памяти ассоціативной’, причемъ эту послднюю считаютъ несомнннымъ показателемъ ‘разума’ у животныхъ. Гд нтъ ассоціативной памяти, тамъ нтъ и разума — этотъ афоризмъ былъ пущенъ въ оборотъ знаменитымъ Лебомъ, однимъ изъ самыхъ видныхъ и послдовательныхъ представителей ‘объективной’ зоопсихологіи.

Замчу прежде всего, что явленія ассоціативной памяти, въ ихъ объективной интерпретаціи, примыкаютъ непосредственно къ тмъ дйствіямъ, которыя обусловливаются такъ называемыми ‘репрезентативными’ раздраженіями. Раздраженія эти, какъ вамъ извстно, наблюдаются и у одноклтныхъ животныхъ. А потомъ не мшаетъ помнить, что показателемъ ‘разума’ служитъ и нчто другое, а именно: способность оріентироваться во вншнихъ условіяхъ, умніе регулировать свои дйствія, быстро и цлесообразно приспособляться къ измнчивымъ вліяніямъ среды. Если все это дйствительно должно идти въ счетъ при квалификаціи поведенія, то остается признать глубокую справедливость Дженнингса, когда онъ говоритъ: ‘Трудно, если не невозможно, провести границу между регулятивными дйствіями низшихъ организмовъ и такъ называемымъ разумнымъ поведеніемъ (intelligenten Verhalten) организмовъ высшихъ’ (стр. 530)…

Мн остается прибавить къ сказанному лишь немного.

Въ начал статьи мы поставили два вопроса:

1) Что даетъ объективное сравненіе дйствій высшихъ организмовъ съ таковыми у организмовъ низшихъ вообще и одноклтныхъ въ частности? Можно ли здсь усмотрть какую-нибудь принципіальную разницу?

2) Къ чему приводитъ субъективная, оцнка поведенія низшихъ животныхъ — оцнка въ терминахъ психологическихъ? Есть ли у насъ достаточныя научныя основанія отрицать наличность ‘ощущенія’ и ‘сознанія’ у этихъ организмовъ?

На первый изъ этихъ вопросовъ мы вынуждены,— во имя научной объективности вынуждены,— сказать: нтъ, принципіальной разницы тутъ не имется. А на второй пусть отвчаетъ самъ Дженнингсъ. Онъ говоритъ:

‘Очевидно, что нельзя дать какое-либо объективное доказательство въ пользу существованія или несуществованія сознанія, ибо сознаніе есть именно нчто такое, что не можетъ быть воспринято объективно. Нельзя путемъ опыта и наблюденія ни доказать, ни опровергнуть идею о существованіи сознанія у животныхъ. Нтъ въ поведеніи организмовъ ни одного явленія, которое нельзя бы было понять такъ же хорошо при предположеніи, что оно сопровождается явленіями сознанія, какъ и безъ такого предположенія’ (стр. 532).

Отвтъ, какъ видите, чрезвычайно осторожный, даже слишкомъ осторожный, ибо, если стать на ту теоретико познавательную точку зрнія, которую избралъ Дженнингсъ, то вдь придется отказаться отъ возможности не только зоопсихологіи, но и психологіи человка.

Однако въ тысячу разъ лучше такая щепетильная, утонченная осторожность, чмъ сужденіе ‘напроломъ’ — сужденіе, насквозь пронизанное деспотическими велніями ‘предвзятаго мннія’, прикрытаго пышною тогой ‘объективизма’…

В. В. Лункевичъ.

‘Русское Богатство’, No 9, 1913

Біологическіе эскизы.

ЭСКИЗЪ ВТОРОЙ.‘Душа’ низшихъ организмовъ.

Читайте также:

ЭСКИЗЪ ВТОРОЙ.
‘Душа’ низшихъ организмовъ.