СЕМЕНОВ А. А.
‘Бегство’ Абдур-Рахман-Хана из Ташкента в Афганистан
(Эпизод из истории нашей внешней политики в Средней Азии).
А. А. Семенов.
Комментарии
Комментарии
OCR — netelo. 2006
‘Бегство’ Абдур-Рахман-Хана из Ташкента в Афганистан, Семенов Александр Александрович, Год: 1910
Время на прочтение: 16 минут(ы)
Эмир Шир-Али скончался (в 1878 году) в Мазари-Шериф, в смутах и неурядицах прошло кратковременное царствование его сына Якуб-хана, престол которого оспаривался у него его дядею, Эйюб-ханом, сыном Дост-Мухаммеда, утвердившимся в Герате. Среди этих неурядиц, как и в 1841 году 1, вспыхнуло восстание афганцев против англичан и английские гарнизоны были почти повсеместно истреблены. Потом поход англичан в отплату за это, сдача Якуб-хана и отвоз его пленником в Индию. Заменивший его Эйюб-хан продолжал сражаться с англичанами и даже нанес им тяжелое поражение. Но подошли свежие английские войска, разбили Эйюба, и англичане оккупировали Афганистан 2.
Среди всех таких смут, окутавших афганскую землю, мысль сердаря Абдур-Рахман-хана, проживавшего в Самарканде на содержании от русского правительства, неотступно витала над его дикою и гористою родиною. В уме сердаря, надо полагать, тогда уже зрели широкие планы, которые он с необыкновенною последовательностью и исключительным успехом и провел потом на своем долгом жизненном пути.
Курс нашей внешней политики был тогда направлен к упрочению ‘худого мира’ с Англией и в расчеты князя-канцлера вовсе не входило содействие Абдур-Рахману в его замыслах. И когда за поездку сердаря в Афганистан в исходе 1875 года стал хлопотать пред вр. и. об. туркестанского генерал-губернатора, генералом Колпаковском, бухарский эмир, — наше правительство, в виду известных объяснений, происходивших между ним и лондонским кабинетом по вопросу об Афганистане и его границах, просьбу эмира отклонило и по докладе об этом князя-канцлера императору Александру II выразило желание, чтобы Абдур-Рахман-хану не только не было дозволено вмешиваться в дела между Бухарою и Афганистаном, но чтобы были приняты меры к удалению его от границ Афганистана, т.-е. из Самарканда, например, в Ташкент или другой пункт, по усмотрению туркестанского генерал-губернатора 3.
Такого рода высочайшие указания и послужили для туркестанского генерал-губернатора директивою в отношении Абдур-Рахман-хана. Об этом было известно и начальнику Зарафшанского округа.
В марте 1879 года до генерал-адъютанта К. П. Кауфмана дошли слухи, что проживающий в Самарканде сердарь собирается тайно покинуть русские владения и бежать в Афганистан, об этом Кауфмана уведомлял шифрованной депешей тогдашний начальник Зарафшанского округа, генерал-майор Иванов 4. ‘Поэтому я послал к Абдур-Рахман-хану полковника Королькова 5 с извещением, что ваше превосходительство экстренно вызываете его в Ташкент для переговоров о делах в Афганистане. Удастся ли уговорить ехать, донесу особо. Но если не удается, разрешите прибегнуть к аресту’, писалось в депеше. Но прибегать к таким крутым мерам не пришлось, напротив, Абдур-Рахман-хан немедленно откликнулся на зов ‘ярым-падшаха’ и второго марта в 8 часов утра выехал из Самарканда в Ташкент, куда и прибыл четвертого марта. В тот же день представился Кауфману. Сердарь приехал налегке, только с двумя слугами, его семья и многочисленная челядь остались в Самарканде, ибо Абдур-Рахман-хан, вероятно, рассчитывал из Ташкента скоро вернуться обратно. Но в Ташкенте сердарю было объявлено, что гораздо лучше будет, если он поселится здесь, и дня через два после его приезда ему уже был отведен в пользование большой казенный сад (бывший генерала Головачева). При этом Абдур-Рахман-хану разрешалось устроиться в этом саду по своему усмотрению, производя постройки за свой счет и по своему вкусу, и дано было обещание, если сердарю почему-либо придется оставить этот сад, что казна возвратит ему деньги, потраченные на возведение в саду построек. А так как вдруг нельзя было построить дом и привести сад в настоящий вид, то Абдур-Рахман просил приискать для него в туземном городе ‘принадлежащее казне’ помещение, чтобы ему временно, до наступления весны (а следовательно и строительного сезона), поселиться там 6. При этом сердарь выражал желание как можно скорее перевезти в Ташкент покинутую им в Самарканде семыо, последняя, повидимому, сильно беспокоилась участью своего главы, так что сердарь счел необходимым в день представления своего генерал-губернатору послать в Самарканд семье успокоительную телеграмму.
Просьба Абдур-Рахмана была уважена, и для него в Кашгарском квартале старого города был нанят за 25 рублей в месяц дом, в котором до того проживал сын знаменитого Якуб-бека кашгарского, Бек-Кулибеков 7. Позволение же отправитъся в Самарканд было дано не сразу, — влияли, вероятно, причины постороннего характера, из коих едва ли не главная была та, что Петербург, на основании донесения нашего посланника в Персии, просил усилить за сердарем надзор. Основанием к тому были слухи среди живших в Тегеране афганцев, чта англичане желают вызвать Абдур-Рахмана из Ташкента в Афганистан 8.
Кроме того и начальник Зарафшанского округа, генерал-майор Иванов, рассчитывая приехать в Ташкент по делам службы, просил генерал-губернатора задержать отъезд сердаря до своего приезда в Ташкент.
Нечего и говорить, что внезапный вызов Абдур-Рахмана в Ташкент и задержание его там произвели на сердаря удручающее впечатление. К тому же на первых порах он не получал писем от семьи и выражал подозрение, что они задерживаются по чьему-нибудь распоряжению 9.
Конечно, джентльмен по природе, каким был К. П. Кауфман, тогда почти всемогущий представитель русского государя в Средней Азии, сумел скрасить подневольное пребывание сердаря в Ташкенте исполнением всех его просьб материального характера и тою предупредительностью, которую отличался первый устроитель Туркестанского края, но Абдур-Рахман все же крайне тяготился своим положением.
Наконец, 20 марта сердарь выехал за семьею в Самарканд. Там ожидал сго усиленный надзор, но 28 марта генерал-майору Иванову, беседовавшему с сердарем, вероятно, ‘на-чистоту’, Абдур-Рахман дал честное слово, что он никуда не уедет, кроме Ташкента 10. 8-го апреля сердарь вернулся в Ташкент со всем своим семейством и имуществом на сорока пяти арбах, при нем было 20 человек прислуги. Два его двоюроных брата, сердарь Мухаммед-Сервер-хан и Мухсин-хан, остались в Самарканде 11.
В отведенном для сердаря казенном саду был спешно отремонтирован для него находившийся там дом, бывший генерала Головачева, со всеми службами, в этом помещении Абдур-Рахман и поселился.
Вскоре по приезде сердаря в Ташкент Кауфман получил от начальника Зарафшанского округа, генерала Иванова, подлинные письма эмира бухарского и его куш-беги. Сообщения, заключавшиеся в этих письмах, подтверждали намерение Абдур-Рахмана бежать в Афганистан. При чем бухарцы арестовали одного из эмисаров сердаря, некоего Абдулла-Джана. Последний прибыл к эмиру с письмом от Абдур-Рахмана, при этом на словах посланец передал эмиру, что ‘по распоряжению генерал-губернатора Абдур-Рахман-хан отправится в свои владения и сделается там полным властелином и что если их пропустят в Балх и будет оказана материальная поддержка, то они поедут в Афганистан’ 12. Прослышал ли сердарь о том, что эмир бухарский относится несочувственно к его планам и хочет сообщить русскил властям об его интригах или же действительно бухарцы не поцеремонились с его посланцем, но только Абдур-Рахман обратился к русской администрации Туркестана с просьбою выручить из Бухары его человека, которого бухарцы будто бы ни за что ни про что арестовали.
…’Мы скрывали его приезд, предполагая, что слова его (т.-е. Абдулла-Джана) могут быть справедливы и что он прислан секретно. Человеку, который сам посылал людей с своими письмами за своей печатью, странно говорить, что его посланного арестовали’, резонно отвечали бухарцы 13 и выпроводили Абдулла-Джана в Самарканд.
Генерал Кауфман оставил этот компромметирующий случай без внимания.
В апреле месяце 1879 года из довольно большой челяди, окружавшей сердаря, 53 человека выразили желание отправиться на родину в Афганистан и потому просили Абдур-Рахман-хана так или иначе устроить их отъезд, выдав им что нибудь на дорогу. Но сердарь заявил, что он положительно не может им помочь, потому что поездка из Самарканда в Ташкент ему стоила довольно крупных сумм и, кроме того, в Ташкенте ему пришлось устраиваться заново, бросив на произвол судьбы свое благоустроенное помещение в Самарканде 14.
‘Выдать людям сердаря Абдур-Рахман-хана за два месяца содержание и раздать по прилагаемому списку, составленному сердарем, деньги 544 рубля ассигновать из посольской суммы и присмотреть, чтобы люди эти выехали из Самарканда’, — гласила примиряющая резолюция генерал-адъютанта Кауфмана в отношении этого затруднения. Едва ли может быть сомнение в том, что все эти 53 человека слуг Абдур-Рахман-хана отправились в Афганистан в качестве ‘предтеч’ своего господина, путем известной пропаганды подготовить ему беспрепятственное вступление на афганскую территорию.
Едва-ли также не в этих целях через неделю или две Абдур-Рахман испросил позволение у Кауфмана послать двух своих людей в Мешед узнать о положении матери, жены и сына, так как, по его словам, он в последний раз имел о них сведения из Кандагара 14 лет тому назад 15. Посылаемые сердарем афганцы должны были ехать на Бухару, Мерв, Серахс и Мешед, там разузнать о местожительстве семьи сердаря и проехать к ней для передачи письма Абдур-Рахман-хана. Почему последний посылал своих слуг таким длинным кружным путем в Афганистан, — на то у него, очевидно, были свои виды.
Во второй половине 1879 года Абдур-Рахман предпринял более активные действия по отношению к Афганистану. На этот раз его замыслам, повидимому, содействовал не только генерал-губернатор, но и высшие сферы, переменившие свой взгляд на ‘афганские дела’. Причем характерно, что подлежащие оглашению официальные документы того времени совершенно расходятся с секретными документами, выражющими истинный смысл и настроение нашей тогдашней политики в афганском вопросе.
‘Абдур-Рахман-хан просит пособить ему двадцатью пятью тысячами рублей, говорит, что больше не будет просить. Испрашиваю высочайшее соизволение удовлетворить его просьбу отпуском денег сверх его содержания сверхсметным кредитом. Эти деньги нужны немедленно’, телеграфировал Кауфман военному министру 11 ноября в Ливадию шифрованной депешей 16. А через пять дней испрашивалось еще двенадцать тысяч рублей для двух родственников сердаря.
Последний почти немедленно по получении денег, в конце ноября (30-го), покинул Ташкентъ 17. В Самарканде Абдур-Рахмана ждали сердари: Исхак-хан и Сервер-хан, весьма откровенно делавшие свои приготовления в дальний путь: заказывали шорyикам вещи на срок, торопились шить теплое платье и т. п. 18. Администрация на все закрывала глаза.
Бухарскому эмиру Кауфманом было написано, что ‘афганский сердарь Абдур-Рахман-хан скрылся, а также и родственники его, проживавшие в Самарканде’.
‘Прошу ваше высокостепенство, прибавлял генерал-губернатор, не задерживать Абдур-Рахман-хана и его родственников в ваших владениях, предоставив его воле Божией. Если они раз ушли, то Бог с ними, пусть идут куда хотят, вреда от этого ни вам, ни нам никакого не будет. Дело до нас с вами не касается. Не оставьте сделать распоряжение, чтобы и беки 19 ваши пропустили, не делая им никаких препятствий’.
В первых числах декабря Абдур-Рахман-хан уже был в Самарканде, куда прибыли два новых сердаря из Афганистана: Абдул-Куддус-хан и Абдул-Гияс-хан. По просьбе Кауфмана и начальника Зерафшанского округа, генерал-майора Иванова, Абдур-Рахман-хан, совершенно не знавший этих сердарей, решился принять их в число своих спутников. На расходы этим новым сердарям было выдано две тысячи рублей.
Думал-ли Абдур-Рахман, что один из этих сердарей причинит ему впоследствии столько горьких и тяжких минут? Это тот самый Куддус-хан, который в 1892 году, будучи послан эмиром Абдур-Рахманом с 3-ьим гератским полком на усмирение восставших хезарейцев, перешел на сторону мятежников, увлекши с собою и полк 20.
11 декабря Абдур-Рахман покинул Самарканд, направляясь в Ура-Тюбе, а 12-го и остальные афганцы выехали из Самарканда. Официальные депеши того времени, посылавшиеся между Самаркандом и Ташкентом по поводу пребывания сердарей в Самарканде и их выступления оттуда, старательно избегали названия лиц и последния обозначались какими-либо эпитетами, например, Абдур-Рахман назывался то ‘ура-тюбинцем’, то ‘главою’, Куддус-хан и Гияс-хан ‘гостями’ и проч.
Через три дня после выезда афганских принцев из Самарканда, именно с 14 декабря, началась небезынтересная посылка депеш между Ташкентом, Петербургом и Самаркандом. Говорим ‘небезынтересная’ потому, что велась она, что называется, для отвода глаз’, лишь бы очиститься пред мнением ‘просвещенных мореплавателей’, которых так страшилась в то время наша дипломатия.
‘Афранский сердарь Абдур-Рахман-хан, отправляясь для свидания с родственниками в Ферганскую область, бежал по всей вероятности за Аму. Сделано распоряжение о поимке.Можно предположить, что успеет перейти на левый берег Аму’, сообщал генерал Кауфман депешей, от 19 декабря, военному министру 21. Сердарь Абдур-Рахман-хан, оставив здесь семейство, скрылся. Примите меры к розыску не пошел-ли к Аму-Дарье. Донесите’, — запрашивал Кауфман телеграммой начальника Зарафшанского округа, генерал-майора Иванова.
В ответ на это последний депешами (от 21 и 24 декабря 1879 года) извещал генерал-губернатора, что и из Самарканда также бежали афганские сердари, Сервер-хан и Исхак-хан, которые, повидимому, условились-де об этом заранее с Абдур-Рахман-ханом, что хотя на розыски сердарей и посылалась казачья сотня, но она не напала на след беглецов и вернулась ни с чем.
О всем этом Кауфман донес депешей военному министру, прибавив, что розыски скрывшихся сердарей обращены, главным образом, к Аму-Дарье.
Между тем, пока шла посылка замаскированных депеш такого рода, Абдур-Рахман-хан и прочие сердари со свитою из афганцев в 1000 человек благополучно направились к родному Афганистану через Зарафшанские горные тюмени. При чем, в Магиане глава остановился на некоторое время, послав бухарскому эмиру письмо, может ли он рассчитывать на беспрепятственный пропуск по бухарским владениям. На депеше об этом генерала Иванова от 24 декабря Кауфман положил резолюцию: ‘кажется, у главы нет головы’.
Эта ремарка устроителя Туркестана имела серьезные основания. Абдур-Рахман-хан не только в Ташкенте, но и в пути на родину, в Ходженте, говорил самым решительным образом, что он пойдет из Ура-Тюбе безостановочно и дней через 10 — 15 будет уже за Аму. В виду этого местные власти, уведомляя военного министра ‘о принятых’ ими мерах к розыску сердаря, в конце-концов легко могли попасть в весьма неприятное положение, если бы в Лондоне узнали, что ‘беглецы’ преспокойно проживают в пределах Туркестана, а администрация последнего усиленно розыскивает их и не может найти. Кроме того, сюда присоединилось еще и опасение, как-бы Гулям-Хайдар-хан, тогдашний лой-наиб 22 Чар-Вилайета, проведав о замыслах Абдур-Рахмана, не предпринял своевременно мер к недопущению его за Аму-Дарью, или как бы даже не изловил претендента на афганский престол, и тогда авантюру сердаря, поддерживаемого Россией, невольно пришлось бы считать оконченной 23.
Поэтому сердаря просили во что бы то ни стало ускорить движение к Пянджу и что эмира ему опасаться не следует, ‘так как генерал-губернатором приняты меры для свободного прохода Абдур-Рахмана через владения эмира’.
Абдур-Рахман между тем благоприятного ответа от эмира не получил и эмир Музаффар категорически заявил, что видеться с сердарем он не желает, а равно и никого не назначит сопровождать его при проезде через бухарские владения 24. Такой сухой, если не сказать более, ответ понудил сердаря без замедления продолжать путь и большими переходами сократить время своего пребывания в бухарских владениях.
Афганцы из Зарафшанских гор перевалили через Гисарский хребет в Бухару и направились на Дэнау. Бухарское население, повидимому, получило особые инструкции, как держать себя при следовании Абдур-Рахмана и его спутников. По крайней мере, когда сердарь сделал первую остановку в кишлаке Димауз, то последний производил впечатление совершенно вымершего населения: не только не было видно кого-либо из жителей, но и все дома были наглухо заперты и на все постукивания в двери и стены хижин не было никакого ответа. Так продолжалось до сумерок. Но так как нужно же было достать необходимый фураж и съестные припасы, то Абдур-Рахман поставил жителям ультиматум, громогласно объявленный по вымершим улицам: если через короткий промежуток времени никто на его зов не откликнется, то он вынужден будет занять необходимое число хижин и добыть припасы силой. Это ли объявление сердаря или наступившая затем темнота, дававшая возможность смелее нарушить распоряжение местных властей, запретить принимать сердаря, были причиной того, что в конце-концов нашлись свободные ‘михмон-хоны’ 25 и припасы.
Правда, последние продавались по цене, вчетверо превышающей их действительную стоимость (сотня снопов клевера по 15 рублей, баран по 10 рублей и т. п.), но тем не менее это послужило в пользу известного сближения между жителями и свитою Абдур-Рахмана.
Разумеется, все такого рода неприятности и столкновения в пути заставили сердаря желать как можно скорее добраться до тех мест, где он рассчитывал быть полновластным господином.
Но измученные крайне дурною дорогою верховые и вьючные лошади замедляли до крайности быстрое движение афганцев вперед 26.
Удаляясь все далее от пределов русской территории, Абдур-Рахман все менее и менее стеснялся высказывать свои истинные намерения, и туркестанских властей всего более, повидимому, шокировало то обстоятельство, что сердарь в Бухаре громогласно заявлял о своих сношениях с русскими, надписывал на конвертах писем ‘генералу Иванову’ и поручал доставку их чуть не первым встречным людям. И это опасение было понятно, когда с одной стороны urbi et orbi заявлялось о внезапном бегстве Абдур-Рахмана и прочих сердарей из Туркестана, при чем розыски их ни к чему не привели, по уверению местных властей, а с другой стороны, покровительствуемый этими властями сердарь с головой выдавал их своими необдуманными поступками.
Кроме того, следуя по бухарским владениям, Абдур-Рахман завел сношения с афганцами, служившими в войсках бухарского эмира Музаффар-Эддина. Афганцы просили сердаря взять их с собою на родину и выражали желание, в случае, — если бы бухарское правительство их добровольно не пропустило, — бросить службу эмира и бежать за сердарем. Последний, справедливо полагая, что такой поступок его соплеменников может произвести не только смуты в Бухарском ханстве, но и послужит ему самому во вред, просил письмом генерал-маиора Иванова походатайствовать пред генералом-адъютантом Кауфманом, чтобы тот убедил бухарского эмира добровольно отпустить служивших у него в войсках афганцев в Афганистанъ 27. Но Кауфман, как и следовало ожидать, эту просьбу Абдур-Рахмана отклонилъ 28.
Абдур-Рахман-хан между тем неуклонно стремился к своей цели, двигаясь по Бухаре к Аму-Дарье в течение всего декабря чрез Дербент, Байсун, Мир-Шади, Джарчи, Рахкер, Асар, Дехне, Карган-Тепе, Ходжа-Кулькун, Таш-Рабат, Сайод, Абдул-Назар-беги и Якка-Тут 29.
Каких-либо инцидентов с населением или бухарскими властями у сердаря в этом путешествии не произошло и официальные акты того времени свидетельствуют о большой корректности и выдержке Абдур-Рахмана в этом отношении. Как иллюстрацию к этому позволительно здесь привести следующий случай.
В одном из кишлаков нукер сердаря прельстился борзым щенком, которого и забрал себе вопреки желания владельца собаки. Абдур-Рахман, узнав об этом, созвал всех своих людей и, приказав тотчас же возвратить щенка по принадлежности, объявил: ‘всякий, замеченный в присвоении чужой собственности, будет немедленно расстрелян, как человек, недостойный быть участником предпринятого мною дела. Этой же участи будут подвергаться и те люди, которые вздумают пренебречь моими распоряжениями или приказаниями. Чтобы не оставить виновного без наказания, на первый раз приказываю наказать его нагайкою’.
Это распоряжение и было тут же приведено в исполнение 30.
Продолжая свой путь дальше, Абдур-Рахман наконец благополучно прибыл в первых числах января к Пянджу, к переправе у Бурдалыка. При страшно ненастной погоде, сильном ветре и снеге, афганцы переправлялись на тот берег в течение трех дней, ежеминутно рискуя погибнуть в грозно шумящих волнах бешеной реки 31. Самый ненадежный элемент населения Афганского Туркестана, свободолюбивые кара-туркмены, встретили сердарей весьма сочувственно и с туркменскими старшинами был заключен прочный договор. Кара-туркмены на первых порах и оказали существенную помощь Абдур-Рахману. Пробыв у туркмен трое суток, последний послал Куддус-хана с пятьюстами всадников по направлению к Ахчи, а Абдул-Гияс-хана с тремястами конных по направлению к переправе у Келифа.
Счастье благоприятствовало планам сердаря: Куддус-хан легко опрокинул передовые караулы и четыре ахчинских племени выразили полную готовность помогать ему в его дальнейшем движении. Гияс-хан без малейшего затруднения также овладел всеми переправами на Пяндже и на каждую из лодок назначил своих людей. Окрестные жители спешили выразить пришельцам полную покорность и даже удовольствие по поводу прибытия их в край. Ежедневно партии по 10 — 20 человек мужчин являлись к сердарям, усиливая их отряды, мелкие владетели Бадахшана примыкали к Абдур-Рахману, простой народ в массе также, повидимому, сочувствовал авантюре сердаря. А первая благоприятная стычка с войсками Гулям-Хайдар-хана и взятие крепости Ахчи имели, несомненно, огромное значение для всех приверженцев Абдур-Рахман-хана и послужили залогом дальнейших успехов последнего.
На чем же, спрашивается, зиждилась такая удача Абдур-Рахмана? Для объяснения этому необходимо представить тогдашнее политическое состояние Афганистана.
Правитель Чар-Вилайета, Гулям-Хайдар-хан, желая помочь своему суверену, Якуб-хану, находившемуся в плену у англичан, нуждался и в войске, и в деньгах. Подати с населения поэтому взимались в усиленном размере, местные феодалы (каковыми являлись все мелкие владетельные ханы) приглашались соединиться для борьбы с англичанами. Но, разумеется, далеко не все проникались сознанием необходимости таких жертв и Чар-Вилайетскому правителю часто случалось слышать или категорические отказы, или отклонение просьбы под разными предлогами. Например, почти одновременно с бегством Абдур-Рахман-хана из Туркестана Гулям-Хайдар-хан послал человека к правителю Кундуза, Султан-Мурад-хану, прося последнего в самом скорейшем времени представить хераджные поступления 32, ибо он, Гулям-Хайдар-хан, намерен в самом ближайшем будущем отправиться в Кабул для борьбы с англичанами. Но Мурад-хан объявил посланному, что пока в Афаганистане был эмир, Кундуз подчинялся Гулям-Хайдар-хану и высылал ему получаемые доходы, но теперь, когда Якуб-хан в плену, он, Мурад-Хан, такой же начальник в Кундузе, как и Гулям в Чар-Вилайете. И денег ему он высылать не намерен, тем более, что может быть он и сам вздумает отправиться к Кабулу по примеру Гуляма. Однако, чтобы сгладить оскорбление отказа, Султан-Мурад-хан отправил с посланцем лое-наибу в подарок коня и связку халатов.
Получив такого рода ответ, Гулям-Хайдар-хан решил владетеля Кундуза заставить силою оружия слушать его приказания. С этою целью Гулям сосредоточил три баталиона пехоты, восемь орудий и несколько рисаля 33 кавалерии на местности Алачанан, верстах в пяти от Мазари-Шерифа, по направлению к Кундузу. Султан-Мурад, желая отразить силу силою, также собрал свои войска у Хазрети-Имама. Однако до столкновения дело не дошло, ибо как раз в это время Гулям получил от Сейид-Джафара, афаганского посла в Бухаре, известие о бегстве Абдур-Рахман-хана и его братьев. Эти новые враги показались лое-наибу более серьезными, чем Кундуз.
Удостоверившись в справедливости известий относительно приближения сердарей и об их видах на Чар-Вилайет, Гулям-Хайдар-хан собрал в Мазари-Шериф войска и народ. С открытою головою, без чалмы, с Кораном в руках, он вышел к сборищу и стал горячо говорить, что эмир Якуб-хан жив и что войска и народ должны помнить данную ими присягу своему государю и быть ему верными, что прибывающий в Афганистан Абдур-Рахман и его братья-враги народа и что население и войско должны помочь ему, Гулям-Хайдар-хану, дать отпор сердарям. И чтобы больше расположить к себе войска, лое-наиб распорядился выдать солдатам двухмесячный оклад жалованья. Молча выслушал народ патриотический призыв Гуляма, — войска же ответили, что они во всем будут поступать так, как укажет им лое-наиб, если он признает Абдур-Рахмана своим владыкою, то и они будут подчиняться ему, а если лое-наиб будет сопротивляться, войска поддержут его. Но находившийся в то время в Мазари-Шерифе наш шпион подслушал мнения некоторых начальников отдельных частей, из их разговоров он вывел справедливое заключение, что данные войсками обещания едва-ли можно считать вполне надежными. Что касается простого народа, то, как и всюду на Востоке, он был в высокой степени равнодушен к тому, кто будет его повелителем: Якуб-ли хан или Абдур-Рахман-хан.
Последовавшие затем события как бы подтверждали все это. После небольшого сопротивления Абдур-Рахман взял крепость Ахчу, потом торжественно вступил в Рустак, довольно важный стратегический пункт, который был предан ему некиим Баба-ханом, и хотя кундузский Султан-Мурад-хан решительно отклонил на первых порах всякие сношения с Абдур-Рахманом, а Гулям-Хайдар-хан бряцал оружием в Мазари-Шерифе, однако Бадахшан и Афаганский Туркестан постепенно подчинились родившемуся под счастливой звездой авантюристу, несомненно весьма умному и талантливому, во время умевшему и рассыпать, где нужно, золото, задобрить народ обещаниями и выказать, при случае, чисто-азиатское вероломство. Как бы то ни было, но успех и удача привели Абдур-Рахман-хана к тому, что сначала джирга 34 ханов и других владетелей Афганистана признала его эмиром всей страны, а затем вынуждены были это сделать и англичане. Заканчивая этим настоящую статью, мы должны заметить, что хотя все изложенное в ней в существенных чертах и расходится с тем, что писал о том же Абдур-Рахман-Хан в своей автобиографии, — если действительно он писал ее 35, — но покойный эмир, едва ли ведший дневник своей бурной и богатой опытом жизни, многое мог позабыть, многое мог не досказать, ибо закулисная сторона некоторых поступков тогдашнего русского правительства ему была неизвестна, наконец, в мире наших представлений весьма многия вещи и действия кажутся не теми, каковы они есть в действительности, отсюда и точка зрения на предметы и события у одних людей одна, удругих — другая 36.
1 См. об этом подробности в книге ‘Афганистан и англичане в 1841 и 1842 гг., сочинение Карла-Фридриха Неймана, переведено по поручению П. В. Голубкова’. Москва, 1848 г.
2 См. ‘Афганистан и сопредельные страны. Политико-исторический очерк С. Н. Южакова’. С.-Петербург, 1885 г.
3 Секретное письмо военного министра, Д. А. Милютина, генералу Кауфману от 10 февраля 1876 года No 3 в деле канцелярии туркестанского геверал-губернатора No 34/1879 года. Все дальнейшие сведения о пребывании Абдур-Рахман-хана в Ташкенте взяты из этого дела.
4 Впоследствии, в чине генерал-лейтенанта, туркестанский генерал-губернатор (ныне покойный). Его шифрованная телеграмма генералу Кауфману от 1 марта 1879 года.
5 Впоследствии генерал-лейтенант и военный губернатор Сыр-Дарьинской области (ныне также покойный).
6 Справка и. д. дипломатического чиновника, коллежского советника Ибрагимова, на имя генерал-адъютанта Кауфмана, от 6 марта 1879 года в деле No 54/1879 года канцелярии туркестанского генерал-губернатора.
7 Справка и. д. дипломатического чиновника, коллежского советника Ибрагимова, от 13 марта 1879 года в деле No 34/1876 года.
8 Шифрованная телеграмма статс-секретаря Гирса генерал-адъютанту Кауфману от 8 марта 1879 года No 3008 в том же деле.
9 Справка коллежского советника Ибрагимова генерал-адъютанту Кауфману от 13 марта 1879 года в том же деле.
10 Депеша генерал-майора Иванова из Самарканда Кауфману от 28 марта за No 225 в том же деле.
11 По просьбе Абдур-Рахмана его двоюродным братьям была назначена пенсия: старшему, Мухаммед-Сервер-хану — 4 тысячи рублей, среднему, Мухаммед-Азиз-хану — 3 тысячи рублей и младшему, Мухаммед-Мухсин-хану — 2 тысячи рублей.
12 См. письмо куш-беги эмира, Мулла-Мухаммед бия, Инаки-и-Калена, к генерал-майору Иванову, от 25 Раби-ус-Сани 1296 года в деле No 34/1879 года, канцелярии туркестанского генерал-губернатора.
13 В том же письме.
14 См. отзыв афганского сердаря Абдур-Рахман-хана от 15 апреля 1879 года в том же деле.
15 Судя из писем матери Исхак-хана к Абдур-Рахман-хану и к Исхак-хану (копии с переводов в деле канцелярии туркестанского генерал-губернатора No 34/1879 года, полученных в октябре 1879 года в Самарканде) мать и сын Абдур-Рахмана действительно проживали в Кандагаре и, повидимому наряду с членами семейства Исхак-хана бедствовали… ‘Получаем содержание неаккуратно, один месяц удовлетворяют, а другой нет’. И семья сердаря Исхак-хана слезно молила в письмах к последнему, дать им хоть что ннбудь на пропитание. ‘Вот уже 12 лет, как вы покинули родину и не видались с нами. В течение этого времени вы ни разу не уведомили нас письмами’… Повидимому чувства обоих сердарей к своим семьям, покинутым в Афганистане, были не из нежных.
16 См. дело канцелярии туркестанского генерал-губернатора No 109/1879 года. ‘О бегстве из Ташкента афганского сердаря Абдур-Рахман-хана’.
17 Г.-л. Терентьев в своей ‘Истории завоевания Средней Азии (2 т., 1906 г. стр. 543) совершенно ошибочно говорит, что сердарь покинул Ташкент в ночь на 15 декабря 1879 года.
18 См. в вышеназванном деле частное письмо генерал-майора Иванова к А. Я. Фриде, от 28 ноября 1879 года.
19 Т.-е. правители отдельных округов, губернаторы.
20 См. об этом мою статью ‘Страница из истории нашей политики в Средней Азии’ в июньской книжке ‘Вестника Европы’ за 1908 г. (стр. 696).
21 См. в том же деле канцелярии туркестанского генерал-губернатора No 109/1879 года дипломатической части.
22 Лос-наиб — великий наместник, вице-король. Лос — по афгански великий, большой, наиб — слово арабское — наместник, заместитель.
23 См. письмо к генералу Н. А. Иванову генерала Фриде от 29 декабря 1879 года в деле No 109/1879 г. канцелярии туркестанского генерал-губернатора.
24 См. депешу генерал-маиора Иванова Кауфману от 30 декабря 1879 года в том же деле канцелярии туркестанского генерал-губернатора.
25 Гостиницы, постоялые дворы, — неизбежная принадлежность каждого бухарского селения. За неимением специальных зданий приютом путников часто служат сельские мечети.
26 См. в том же деле копию с письма штабс-капитана Томича, начальника над Зарафшанскими горными тюменями, к начальнику Зарафшанского округа 29 декабря 1879 года.
27 См. перевод письма Абдур-Рахман-хана ‘достопочтенному старшему брату нашему, начальнику Самаркандского округа, господину генералу Иванову’ в том же деле.
28 См. письмо и. д. чиновника по дипломатической части при туркестанском генерал-губернаторе от 12 января 1880 года (без номера) генерал-маиору Иванову в этом же деле.
29 См. письмо (в переводе, без даты) Абдур-Рахман-хана с пути оставшимся в Ташкенте его сыновьям Хабибулле-хану, Насрулле-хану и Мамед-Афзаль-Джану, а равно и другим лицам, в деле канцелярии туркестанского генерал-губернатора No 109/1879 года.
30 См. в том же деле (стр. 53) вышеупомянутую копию с письма штабс-капитана Томича начальнику Зарафшанского округа от 29 декабря 1897 года.
31 Все нижеизложенное основано на сведениях, заключающихся в переводе писем Мухаммед-Сервер-хана к Мухаммед-Мухсин-хану (листы 67 — 68 дела No 109/1879 канцелярии туркестанского генерал-губернатора) и Абдур-Рахман- хана к своим детям, оставшимся в Ташкенте (листы 77 — 79 того же дела) и в письме генерал-маиора Иванова к дипломатическому чиновнику при туркестанском генерал-губернаторе, статскому совитнику Ибрагимову, от 8 января 1880 года (листы 61 — 66 того же дела).
32 От арабского херадж — оброк, подать, в собственном смысле означает в мусульманских странах Азии поземельную подать. Термин ‘хераджный сбор’ существовал в Средней Азии, в первые годы нашего владычества в ней, и в административном языке.
33 Собственно арабское слово, означающее: послание, письмо, трактат, но в обыденном афганском языке оно означает — отряд кавалерии.
34 Собственно слово, означающее в афганском языке собрание с целью развлечения и для совещания о различных делах.
35 Судя по письменным документам покойного эмира Афгаиистана, написанным им в бытность его в Самарканде и Ташкенте и хранящимся в местных архивах, Абдур-Рахман писал по-персидски очень безграмотно и непонятно в смысле изложения мыслей. А ведь бывший его секретарь, Мухаммед-хан, в предисловии к жизни Абдур-Рахман-Хана, заявляет, что первая часть этой книги написана эмиром на персидском языке собственноручно!.. Конечно, возможно предположение, что эмир впоследствии усовершенствовался в этом языке.
36 Статья эта предназначилась было для ‘Туркестанских Ведомостей’, но по независящим от автора и редакции причинам в этой газете появилось лишь начало статьи (в первой половине 1907 года). Здесь она приводится полностью.
Текст воспроизведен по изданию: ‘Бегство’ Абдур-Рахман-хана из Ташкента в Афганистан. (Эпизод из истории нашей внешней политики в Средней Азии). // ‘Кауфманский сборник, изданный в память 25 лет, истекших со дня смерти покорителя и устроителя Туркестанского края генерал-адъютанта К. П. фон-Кауфмана 1-го’. М., 1910.
сетевая версия — Тhietmar. 2006
OCR — netelo. 2006 Оригинал здесь — http://www.vostlit.info/
OCR — netelo. 2006