Басни, сочинения Додстлея, Белинский Виссарион Григорьевич, Год: 1839
Время на прочтение: 2 минут(ы)
В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений.
Том третий. Статьи и рецензии (1839-1840). Пятидесятилетний дядюшка
М., Издательство Академии Наук СССР, 1953
89. Басни, сочинения Додстлея. (,) Переложенные с английского И. В. Москва. В тип. И. Смирнова. 1839. В 18-ю д. л. 138 стр.1
Ох, басни, басни!.. Неужели еще есть у нас охота писать басни? Признаемся, мы не понимаем поэзии басни. Басня не принадлежит к законным гражданам в области поэзии, права ее очень сомнительны, будем говорить искреннее: у ней нет никаких прав на это гражданство, потому что эти права может давать только творческая фантазия своим собственным детям. Басня же, в ее лучшем виде, есть не больше, как цветок рассудка, в ней властвует символ, аллегория, а не художественный образ, в ней идея не проникает формы, не теряется в небе, идея и форма лежат вне друг друга, пришитые друг к другу, или лучше выразимся определеннее, в басне нет идеи, которая своею собственною, внутри действующею силою организируется в живой образ, в басне берется какое-нибудь отвлеченное представление рассудка, бессильное стать живым существом с плотью и кровью, и выражается в аллегорических намеках. Это, как мы уже сказали, цветки рассудка: они иногда могут блистать, но напрасно вы будете искать в них теплоты, жизни, духовного аромата… Здесь, однако, должно обратить внимание на важное различие. Я понимаю басню, как наивное выражение, как наивный символ народного рассудка, не успевшего еще совершенно оторваться от целости духа, и могу наслаждаться такою баснею, хотя мое наслаждение здесь имеет совсем другое свойство, нежели то, которое доставляет поэзия в собственном смысле. Я понимаю также басню Крылова и также наслаждаюсь ею, я понимаю ее и наслаждаюсь ею, как произведением человека с живою душою, глубоко проникнутого народным духом. И в баснях Крылова не содержание их, не образы имеют для меня прелесть, нет, я упиваюсь в них очарованием рассказа: из этого рассказа веет на меня русский дух и находит ответный отзвук в русской душе моей. Напрасно переводят Крылова на другие языки, всё то, чем сильна басня, исчезает и переводе. Если б был литературный ареопаг и если б я был членом его, то я непременно бы предложил издать закон — не переводить басен. Можно пересоздавать их, как, например, пересоздает Крылов. Это другое дело!
Что скажем мы о баснях Додстлея, переведенных с английского? В них нет даже и блесток рассудка, они вялы, холодны, безжизненны, русские стихи плохи, того, что называется в басне рассказом, и не ищите здесь. Читая их, мы как будто были в сыром погребе.
1. ‘Литер. приб. К Русск. инвалиду’ 1839, 14/Х, т. II, No 15 (ценз. разр. 13/Х), стр. 292. Без подписи.
Рецензия в ряде положений тесно примыкает к статье о ‘Горе от ума’ (см. No 130),— в утверждении, что басня, как и сатира, не есть художественное произведение, в требовании гармонического единства формы и содержания, в понимании художественного произведения как замкнутого в себе мира, которое развивается имманентно, ‘изнутри’ самого себя. Однако требование народности, которое и в конце 1830-х годов настоятельно защищалось демократом-просветителем Белинским, позволило ему высоко оценить демократическое начало басен Крылова.