Чтобъ судить правильно о Байрон, мы должны смотрть на него съ широкой европейской, а не узкой, англійской точки зрнія. Его сила, прямота и соціальный энтузіазмъ возбуждаютъ удивленіе и уваженіе Европы, которая не смущается, какъ мы, тмъ, что у него иногда можно встртить плохой стихъ. Для итальянцевъ онъ боле итальянскій, чмъ англійскій поэтъ, для грековъ онъ пророкъ ихъ патріотическихъ стремленій, во Франціи и Германіи его боле цнятъ и изучаютъ, чмъ въ современной Англіи, гд внчаютъ лаврами только звучную риму и утонченную смутность идей. Но когда пройдетъ господство литературнаго пуризма, Байронъ явится передъ нами, какъ поэтъ политическаго движенія, которое въ начал XIX столтія возбудило новую эпоху возрожденія.
Этими словами одинъ изъ лучшихъ современныхъ англійскихъ публицистовъ, Гаррисонъ, въ только что изданномъ подъ его редакціей перевод ‘Календаря Конта’ съ біографическими коментаріями, смло и безпристрастно характеризуетъ политическое значеніе великаго поэта, въ то же самое время итальянскій журналистъ Кіарини посвящаетъ дв замчательныя статьи въ ‘Nouva Autologia’ уясненію политическаго вліянія Байрона на Европу въ начал настоящаго столтія. Задавъ себ вопросъ, почему творецъ ‘Чайльда Гарольда’ имлъ такую чарующую силу въ глазахъ всей Европы, тогда какъ другіе современные ему поэты отличались, по общему приговору критиковъ, большими поэтическими достоинствами, Кіарини отвчаетъ, что этотъ, повидимому, непонятный фактъ очень просто объясняется: Байронъ былъ единственный выдающійся писатель, который открыто и краснорчиво протестовалъ противъ политической реакціи посл 1815 года. Ни Гёте, ни Шелли, не трогали такъ сердца читателей, какъ Байронъ, потому что ни одинъ изъ нихъ не выражалъ, какъ онъ, подавленныхъ радикальныхъ стремленій того времени. И къ тому же Байронъ не довольствовался однимъ литературнымъ протестомъ, а одинаково протестовалъ и словомъ и дломъ. Покинувъ Англію съ презрительнымъ отвращеніемъ къ ея лицемрію и узкой рутинности, онъ впродолженіе двухъ лтъ былъ дятельнымъ членомъ тайнаго общества карбонаріевъ въ Италіи, а затмъ отдался всецло борьб за освобожденіе Греціи. Вотъ почему вся стремящаяся впередъ Европа смотрла на Байрона съ такимъ энтузіазмомъ: онъ вдохновлялъ Мадзини и въ славянскихъ странахъ онъ былъ первымъ англійскимъ поэтомъ, котораго восторженно изучали. Въ заключеніе, итальянскій критикъ, вполн признавая литературные недостатки Байроновской поэзіи, доказываетъ, что онъ прямо, непосредственно содйствовалъ осуществленію двухъ великихъ идеаловъ своей жизни: освобожденію Италіи и независимости Греціи, а потому, по своему историческому значенію, онъ стоитъ гораздо выше боле безупречныхъ поэтовъ.
Въ Германіи точно также стали топоръ признавать политическое значеніе Байрона, и въ появившемся на дняхъ въ Нюренберг, первомъ том сборника ‘Политическихъ рчей’, его рчь, произнесенная въ палат лордовъ въ 1812 году, помщена наравн съ знаменитыми рчами Мирабо, Робеспьера, Маколея и современныхъ столбовъ политическаго краснорчія: Кастелара, Клемансо, Бебеля и немногихъ другихъ. Замчательно, что Кастеларъ, первый политическій ораторъ нашего времени, не только въ Испаніи, но и во всемъ свт, тридцать лтъ тому назадъ, въ своей прекрасной, глубоко сочувственной біографіи Байрона, ужо указывалъ на его важную политическую роль, и въ самыхъ лестныхъ, даже поэтическихъ выраженіяхъ отзывался о тхъ парламентскихъ рчахъ великаго поэта, одна изъ которыхъ теперь является въ нмецкомъ сборник рядомъ съ образцами его собственнаго вдохновеннаго краснорчія. ‘Лордъ Байронъ,— писалъ Кастеларъ,— вступилъ въ палату лордовъ и произнесъ три рчи. Въ каждой изъ нихъ онъ защищалъ великое правое дло — дло угнетенныхъ. Никогда человческая рчь, величайшій изъ даровъ Провиднія, по можетъ быть посвящена боле славному предмету, чмъ служенію правд и справедливости. Нтъ въ природ боле сладкой музыки, чмъ рчь, каждая фраза которой воплощаетъ въ себ идею, могущую быть зерномъ новаго міра. Никакая человческая слава не можетъ сравниться со славой оратора, который, не проливая ни капли крови, не омрачая своихъ лавровъ роковыми трофеями завоевателя, побждаетъ съ трибуны души своихъ слушателей и заставляетъ биться ихъ сердца въ унисонъ съ своимъ сердцемъ. Байронъ обладалъ всми необходимыми качествами для оратора: отзывчивостью, воображеніемъ, возвышенными идеями, гибкимъ голосомъ, выражавшимъ вс разнообразные оттнки мысли, и упорнымъ стремленіемъ къ правд. Вмст съ тмъ его удивительная вншность, красота его греческой головы, его громадный лобъ, его дугообразныя брови, глубина его глазъ, голубыхъ, какъ небо, въ минуты покоя и черныхъ, какъ бушующій океанъ, при малйшемъ волненіи, безупречныя очертанія его губъ, словно изваянныхъ для извлеченія звуковъ вчной гармоніи, его олимпійскіе жесты, его величественный видъ, смягченный цнностью, его блдный цвтъ лица, походившій на античный мраморъ, вс его черты, дышавшія геніемъ, все его существо — ясно говорили, что природа, создавшая такой, вполн совершенный сосудъ, не могла не наполнить его безсмертнымъ нектаромъ. И такого-то человка, созданнаго, чтобъ быть великимъ ораторомъ, выбросила изъ своей среды англійская палата пэровъ! Онъ произнесъ въ ней только три рчи, и хотя он не представляютъ ничего необыкновеннаго, но нельзя не пожалть, что онъ вынужденъ былъ покинуть парламентскую трибуну прежде, чмъ его ораторскій талантъ вполн развился. Свою первую рчь онъ произнесъ противъ проекта жестокаго закона, которымъ предлагалось карать рабочихъ, уничтожавшихъ съ отчаянія и голода новыя машины, лишавшія ихъ ручнаго труда. Вторая его рчь имла цлью поддержать предоставленье политическихъ правъ ирландскимъ католикамъ, тогда гонимымъ протестантской нетерпимостью. Третью рчь онъ посвятилъ защит главы лиги парламентской реформы, Картрайта, котораго полиція подвергала преслдованію за его агитацію въ пользу всеобщей подачи голосовъ. Такимъ образомъ въ волновавшихъ такъ долго Англію вопросахъ о рабочемъ труд, эманципаціи католиковъ и избирательной реформ, Байронъ оставилъ слды своего политическаго ума, благородной любви къ человчеству и постоянной защиты человческой свободы’.
Ровно восемьдесятъ лтъ покоилась въ пыли англійскаго парламентскаго архива рчь Байрона, напечатанная нын въ нмецкомъ сборник образцоваго политическаго краснорчія и, если мы не ошибаемся, ране только однажды были напечатаны изъ нея отрывки въ анонимной стать ‘Lord Byron as a politicum’, помщенной въ первомъ номер издававшагося въ 1883 году маленькаго лондонскаго журнала ‘То day’. Но она оказывается замчательной во всхъ отношеніяхъ и какъ бы написана вчера. Это не только любопытный документъ для исторіи англійской и общеевропейской литературы, но краснорчивый, благородный откликъ прошедшаго на животрепещущіе вопросы настоящаго. Великій поэтъ какъ бы предвидлъ мрачныя заботы конца того вка, начало котораго онъ освтилъ блескомъ своего генія, и его вдохновенныя слова служатъ лучшимъ коментаріемъ къ современнымъ событіямъ. Знаменитое родовое жилище Байрона Ньюстэдъ-Аббэ находилось близь промышленнаго города Нотингама, гд произошли въ начал 1812 года безпорядки среди рабочихъ, уничтожившихъ въ невжественномъ отчаяніи новые вязальные станки и машины, которые въ ихъ глазахъ уменьшали ихъ заработокъ, такъ какъ число рабочихъ по этому ремеслу значительно сократилось. Реакціонное англійское правительство того времени предложило парламенту принять новый законъ, увеличивавшій до смертной казни наказанія за подобные проступки, а Байронъ, лично видвшій то, что происходило въ Нотингам, явился въ палату лордовъ, гд онъ уже засдалъ нсколько времени, но молча, среди общаго холоднаго равнодушія, и произнесъ свою двственную парламентскую рчь 27-го февраля, при второмъ чтеніи этого законопроекта.
‘Лорды,— сказалъ двадцатичетырехлтній поэтъ:— вопросъ, предложенный впервые на ваше разсмотрніе, хотя новъ для этой палаты, но не новъ онъ для страны. Я полагаю, что онъ составлялъ предметъ серьезнаго размышленія для многихъ задолго до того времени, какъ имъ занялась законодательная власть, вмшательство которой только можетъ оказать дйствительную пользу. Какъ человкъ, имющій нкоторое отношеніе къ страдающему въ настоящемъ случа округу Англіи, я позволяю себ, хотя я совершенно чужой этой палат и почти каждому изъ моихъ слушателей, просить снисходительнаго вниманія къ моимъ немногимъ замчаніямъ по предмету, который, признаюсь, меня глубоко интересуетъ. Излишне распространяться подробно о рабочихъ безпорядкахъ. Палат уже извстно, что всякаго рода насильственныя дйствія, за исключеніемъ кровопролитія, совершены рабочими, и что собственники ненавистныхъ рабочимъ машинъ, а также вс лица, имющія какое либо къ нимъ отношеніе, подверглись оскорбленію словами и дйствіемъ. Вовремя моего недавняго пребыванія въ Нотингамшир не проходило дня, чтобъ не произошло новаго акта насилія, и въ то утро, когда я ухалъ оттуда, до меня дошло извстіе о разгром сорока станковъ, безъ всякаго сопротивленія со стороны хозяевъ и безъ поимки виновныхъ. Но что было причиной такого ненормальнаго явленія? Очевидно, потеря работы многими рабочими вслдствіе введенія новыхъ машинъ. Отказанные хозяевами рабочіе, въ своемъ слпомъ невжеств, стали думать, что ихъ приносили въ жертву механическимъ улучшеніямъ, не понимая, что надо было радоваться этимъ улучшеніямъ, какъ приносящимъ великую пользу всему человчеству. Они воображали, что благосостояніе многихъ бдныхъ рабочихъ важне обогащенія немногихъ уже богатыхъ людей, благодаря усовершенствованію орудій труда, которое лишало ихъ работы. Они были согласны копать землю, но вс лопаты находились въ другихъ рукахъ, они не стыдились бы просить милостыни, но никто не хотлъ имъ помочь, имъ были отрзаны вс средства къ жизни, и совершенныя ими насилія, какъ они ни достойны сожалнія и осужденія, едва ли могутъ кого нибудь удивить. Хотя мечъ самый дурной аргументъ, и къ нему можно прибгать только въ крайности, но въ этомъ случа мечъ былъ первымъ средствомъ, которое употребило правительство, но по счастью мечъ до сихъ поръ не выходилъ изъ ноженъ. Предлагаемая нын законодательная мра, однако, обнажитъ мечъ, а если-бъ въ начал этихъ безпорядковъ были созваны подобающіе митинги и были бы справедливо обсуждены причины недовольства какъ рабочихъ, такъ и хозяевъ, то я увренъ, что можно было бы принять мры къ возвращенію рабочимъ ихъ занятій и возстановленію спокойствія въ стран. Теперь Нотингамгаиръ страдаетъ отъ двойнаго зла: отъ голодающаго населенія и праздныхъ солдатъ. Такая странная апатія овладла нами, что только теперь впервые офиціально обращено вниманіе этой палаты на безпорядки, происходящіе въ 130 миляхъ отъ Лондона. Мы все это время спокойно наслаждались сознаніемъ своего величія и праздновали свои вншнія торжества, тогда какъ среди насъ происходили домашнія бдствія. Но вс взятые вами города, вс армія, обращенныя въ бгство вашими военачальниками,— пустой предметъ самовосхваленія, если въ вашей стран одни граждане возстаютъ противъ другихъ, а вашихъ солдатъ и палачей приходится спустить на часть вашего населенія. Вы называете этихъ людей чернью, опасной, отчаянной, невжественной и полагаете, что единственное средство успокоить ‘bellua multorum capitum’, снести нсколько излишнихъ головъ. Но даже чернь можно лучше образумить примиреніемъ и твердостью, чмъ возбужденіемъ страстей я усиленіемъ каръ. Сознаемъ ли мы наши обязанности относительно черни? Вдь эта самая чернь работаетъ на вашихъ поляхъ и служитъ въ вашихъ домахъ, она образуетъ вашу армію и вашъ флотъ, благодаря ей, вы могли вызвать на бой весь міръ, но и она можетъ вызвать васъ на бой, когда ваше прозрніе я непредусмотрительность доведутъ ее до отчаянія. Вы можете называть народъ чернью, но не забывайте, что чернь часто высказываетъ чувства народа. Здсь я кстати замчу, что вы съ удивительной поспшностью оказываете помощь союзникамъ въ бдственномъ положеніи, но предоставляете свое бдствующее населеніе на произволъ судьбы. Когда португальцы страдали отъ опустошительнаго отступленія французской арміи, то вс въ Англіи протянули имъ руку помощи, золото богачей и лепта вдовицы одинаково сыпались въ ихъ пользу, давая имъ возможность выстроить вновь свои жилища и наполнить зерномъ свои житницы. Въ настоящую минуту тысячи заблуждающихся, но несчастныхъ вашихъ соотечественниковъ терпятъ голодъ и всякаго рода бдствія, но ваша благотворительность, столь щедрая для чужихъ, не обращаетъ вниманія на своихъ. А гораздо меньшей суммы, чмъ та, которую вы пожертвовали Португаліи, было бы достаточно, чтобъ сдлать излишними нжныя попеченія штыковъ и вислицъ, если дйствительно нельзя возвратить рабочимъ ихъ прежнія занятія, чего я не могу признать до основательнаго изслдованія этого вопроса. Я постилъ театръ войны на Пиренейскомъ полуостров, я бывалъ въ самыхъ несчастныхъ провинціяхъ Турціи, но никогда я нигд подъ самой деспотической властью неврующихъ правителей я не видлъ такого бдственнаго положенія, какое представилось моимъ глазамъ посл возвращенія на родину въ самомъ сердц христіанской страны. Какія же средства вы принимаете? Посл мсяцевъ бездйствія и такихъ дйствій, которыя хуже всякаго бездйствія, вы, наконецъ, прибгаете къ великому средству всхъ государственныхъ врачей со временъ Дракона и до нашихъ дней. Пощупавъ пульсъ паціента и значительно покачавъ головой, вы прописываете кровопусканіе. Не говоря уже о несправедливости вашего законопроекта, прежде всего слдуетъ остановиться на томъ соображеніи, что въ вашихъ законахъ, кажется, уже достаточно случаевъ смертной казни. Неужели вашъ уголовный кодексъ не довольно проливаетъ крови, что вы находите нужнымъ еще увеличить это пролитіе крови, вопіющее къ небу на васъ? Подумайте также о томъ, какъ вы исполните этотъ законъ? Можете ли вы посадить въ тюрьму населеніе цлаго графства? Или вы поставите вислицу на каждомъ пол и будете вшать людей вмсто пугалъ, или вы объявите цлое графство на военномъ положеніи, обезлюдите его и, превративъ въ пустыню, возстановите Шервудскій лсъ, для королевской охоты и убжища разбойниковъ. Это ли средства для успокоенія голодающаго и доведеннаго до отчаянія населенія? Неужели вы думаете, что голодный бднякъ, не боявшійся вашихъ штыковъ, устрашится вашихъ вислицъ? Смерть для него единственное спасеніе, и вы, повидимому, не предоставляете ему другаго выбора, а потому ваши палачи не будутъ дйствовать успшне вашихъ солдатъ. Если вы вздумаете вести дло судебнымъ порядкомъ, то гд вы возьмете свидтелей? Люди, которые не хотли свидтельствовать противъ своихъ товарищей, когда законъ каралъ ихъ ссылкой, не перемнятъ своей ршимости отъ того, что ссылка замнится смертной казнью. При всемъ моемъ уваженіи къ лордамъ, сидящимъ противъ меня, я не могу не сказать, что по всей вроятности они перемнили бы свое мнніе, если-бъ произведено было предварительное изслдованіе вопроса. въ этомъ случа любимая государственная мра, промедленіе, оказала бы пользу. Когда дло идетъ о какомъ нибудь закон, имющемъ цлью расширить свободу или пресчь зло, вы медлите и разсуждаете цлыми годами, а расширеніе смертной казни вы хотите постановить мгновенно, не обдумывая послдствій. На основаніи всего, что я видлъ и слышалъ на мст, я могу утвердительно сказать, что, принявъ этотъ билъ безъ предварительнаго изслдованія вопроса и безъ основательнаго его обсужденія, вы совершите варварство и несправедливость. Но если этотъ законъ, написанный не чернилами, а кровью, будетъ принять, то каковъ будетъ его результатъ? Представьте себ, что одинъ изъ несчастныхъ, которыхъ я видлъ во множеств и жизнь котораго вы цните дешевле вязальнаго станка, блдный, исхудалый, голодный, отчаянный, оторванный отъ своей семьи, которую онъ не въ состояніи боле содержать по вин не своей, а обстоятельствъ, явится на скамь подсудимыхъ въ силу вашего новаго закона, а такихъ жертвъ вы можете выбирать сколько хотите въ десятк тысячъ бдняковъ, и что же, для обвиненія и постановленія приговора надъ, нимъ необходимы еще двнадцать мясниковъ, въ лиц присяжныхъ, и Джефрисъ, въ лиц судьи’.
Конечно, законопроектъ, который такъ смло и краснорчиво громилъ Байронъ, былъ принятъ палатой, но рчь его произвела большое впечатлніе, и не только одинъ изъ виговъ, лордъ Голандъ, поздравилъ молодаго представителя своей партіи съ талантливой двственной рчью, но и враждебные ему пары единогласно признали, что изъ него можетъ выработаться великій государственный человкъ. Спустя два мсяца Байронъ произнесъ вторую свою рчь по поводу предложенія лорда Дономира о назначеніи коммиссіи по вопросу о предоставленіи католикамъ политическихъ правъ. Начиная свою пламенную защиту гонимыхъ протестантской нетерпимостью католиковъ, преимущественно въ Ирландіи, онъ подвергъ рзкой критик главнйшіе аргументы противниковъ католической эманципаціи. ‘Говорятъ, что теперь не время заниматься этимъ вопросомъ,— сказалъ онъ:— я отчасти съ этимъ согласенъ, дйствительно, теперь не время разршать этотъ вопросъ, потому что время для подобнаго разршенія уже давно прошло, и лучше было бы для нашей страны, если-бъ католики теперь пользовались такими же правами, какъ другіе паши сограждане. Извн намъ грозятъ враги, внутри бдность и голодъ, а мы препираемся насчетъ догматическихъ тонкостей религіозныхъ обрядовъ. Странно, что мы разсуждаемъ въ подобное смутное время о томъ, на сколько извстные обряды при поклоненіи общему Богу могутъ лишить нашихъ согражданъ права служить общему королю. Много говорятъ о церкви и государств, но я полагаю, что подъ этими достойными уваженія словами не слдуетъ разумть нетерпимой церкви и деспотическаго государства. Сто лтъ тому назадъ въ этой самой палат лордъ Питерборо сказалъ, что онъ стоитъ за парламентскаго короля и за парламентскую конституцію, но не за парламентскаго Бога и парламентскую религію. Его слова сохраняютъ силу до настоящей минуты, и пора намъ бросить игру въ религіозные и государственные софизмы. Враги католической эманципаціи увряютъ, что для католиковъ и для ирландцевъ уже слишкомъ много сдлано, и что они никогда не будутъ довольны, какъ ихъ ни благодтельствуй. Этотъ странный парадоксъ напоминаетъ мн разсказъ объ одномъ солдат, который былъ вынужденъ по приказанію начальства наказывать плетьми своего товарища, бднякъ просилъ его счь то повыше, то пониже, то направо, то налво, но, не смотря на исполненіе всхъ его желаній, онъ продолжалъ кричать и жаловаться, наконецъ, выведенный изъ терпнія солдатъ воскликнулъ: ‘Чортъ тебя возьми, на тебя не угодишь, какъ тебя ни ски’. Точно также вы счете католиковъ и ирландцевъ повыше и пониже, направо и налво, всегда и везд, удивляясь, что на нихъ не угодишь. Конечно, опытъ доказалъ вамъ всю низость подобнаго варварства и научилъ васъ счь боле мягкой рукой, но, все-таки, вы продолжаете счь и будете продолжать порку, по всей вроятности, до той минуты, пока вырвутъ изъ вашихъ рукъ плети и не станутъ подвергать васъ самихъ такой же порк. Недавно въ этой палат кто-то замтилъ, что если предоставить права католикамъ, то почему же не предоставить ихъ евреямъ? Если эти слова внушены состраданіемъ въ евреямъ, то они заслуживаютъ полнаго вниманія, но, конечно, они сказаны ради глумленія надъ католиками, хотя католики такіе же христіане, какъ мы’. Въ конц своей рчи, упоминая о спеціальныхъ преслдованіяхъ католиковъ въ Ирландіи, молодой поэтъ характеристично замтилъ: ‘И все это длается въ то время, когда нашимъ единственнымъ торжествомъ посл многихъ лтъ военныхъ катастрофъ на континент мы обязаны ирландскому генералу, правда, онъ не католикъ, а то мы были бы лишены его услугъ, но я полагаю, что никто не станетъ доказывать, что католическая религія уменьшила бы его военные таланты и патріотизмъ, хотя ему тогда пришлось бы служить простымъ рядовымъ и онъ не имлъ бы права командовать арміей’.
Въ третій и послдній разъ Байронъ говорилъ въ палат пэровъ, 1-го іюня 1813 года по вопросу о парламентской реформ. Онъ взялъ на себя представить благородному собранію петицію главы лиги въ пользу парламентской реформы, Картрайта, который подвергся насильственному аресту полиціи за собраніе публичныхъ митинговъ, на которыхъ онъ требовалъ ежегодныхъ парламентовъ и всеобщей подачи голосовъ. Конечно, лорды не приняли къ разсмотрнію этой петиціи, но Байронъ высказалъ по этому случаю свои смлые взгляды не только на парламентскую реформу, но и на неправильныя дйствія полиціи, которая, не давая одному изъ гражданъ свободно выразить свои мннія, оскорбляла, по его убжденію, весь англійскій народъ.
Значеніе парламентскихъ рчей Байрона можетъ быть вполн понято, только принявъ въ соображеніе, что он были произнесены въ эпоху наполеоновскихъ войнъ, пріучившихъ весь міръ смотрть съ пренебреженіемъ на кровопролитія и народныя бдствія, въ самую реакціонную эру европейской политики, когда народныя права и свобода всюду попирались. При этомъ не надо забывать, что защищаемыя молодымъ поэтомъ благородныя, передовыя идеи онъ высказывалъ не только въ законодательномъ собраніи, но въ своихъ частныхъ письмахъ и литературныхъ произведеніяхъ. Недавно въ лондонскомъ журнал ‘Murray’s Magazine’ напечатано письмо Байрона къ миссъ Фаншо, въ которомъ онъ блестяще описываетъ свое свиданіе съ г-жей Сталь въ Лондон въ 1813 году и набрасываетъ поразительную картину тогдашняго политическаго положенія Англіи.
Если мы перейдемъ къ литературнымъ произведеніямъ Байрона, то увидимъ, что политическая нота звучитъ въ нихъ съ первыхъ страницъ перваго сборника его стихотвореній е Часы праздности’, изданнаго въ 1809 году, когда онъ находился въ Кембриджскомъ университет. Тамъ, между прочимъ, юный девятнадцатилтній поэтъ оплакиваетъ смерть Фокса, гнвно возстаетъ противъ его клеветниковъ и въ пламенныхъ выраженіяхъ защищаетъ знаменитаго поборника конституціонной свободы, геній котораго, по его словамъ, одинаково признается и друзьями и врагами. Въ послдовавшей затмъ блестящей сатир на англійскихъ поэтовъ и шотландскихъ критиковъ, которую вызвала злобная критика его первой книги, встрчаются политическіе намеки на неспособное, реакціонное правительство въ Англіи, на развратную аристократію, на голодающій народъ и т. д. Въ ‘Чайльдъ-Гарольд’ онъ воспвалъ борьбу Испаніи за свободу, во время которой ‘вс вели себя благородно, кром такъ называемаго благороднаго класса, добывавшаго сковывавшія его цпи’, клеймилъ древнихъ и современныхъ тирановъ Италіи и вообще поэтически высказывалъ свой культъ возвышенныхъ политическихъ идеаловъ. Но изъ всхъ его произведеній ‘Донъ-Жуанъ’ наиболе пропитанъ политическимъ духомъ. Въ немъ онъ страстно высказывается противъ войны, саркатически смется надъ тогдашнимъ кумиромъ, Веллингтономъ, ставитъ выше всхъ завоевателей Вашингтона, ‘имя котораго означаетъ спасеніе страны, а но разореніе цлаго міра, и будетъ лозунгомъ для всего свта до окончательнаго его освобожденія’, называетъ Англію, ‘могущую быть благороднйшей изъ странъ, тюремщицей всхъ націй, которыя ее ненавидятъ за сковываніе связующихъ ихъ цпей’, гордо ссылается на свою врность вигскимъ принципамъ Фокса среди ‘общаго ультра-юліанства’, гнвно упрекаетъ министра Кастльрэ, ‘этого умственнаго евнуха и хладнокровнаго негодяя за омраченіе своихъ рукъ кровью ирландскаго народа’, оплакиваетъ несчастную судьбу Греціи, издыхающей подъ турецкимъ игомъ, указываетъ на то, что ‘истинные повелители Европы — еврей Ротшильдъ, его христіанскій товарищъ Берингъ и либеральный Лафитъ’, и всегда кстати и не кстати обнаруживаетъ свои политическія убжденія, побудившія его, въ послдніе годы его жизни, принять живое участіе въ движеніи итальянскихъ карбонаріевъ и умереть въ борьб за освобожденіе Греціи.
Какъ въ своихъ парламентскихъ рпахъ, такъ и въ своей практической дятельности въ Греціи, Байронъ выказалъ задатки великаго государственнаго человка, но судьб было угодно, чтобы преждевременная смерть не дала развиться его политическому значенію, хотя для его славы трудно придумать боле достойнаго конца, чмъ геройскій апоозъ въ Мисалонги. ‘Былъ мсяцъ апрль,— говоритъ его краснорчивый біографъ Бастеларъ: — природа воскресала, въ воздух царила южная теплота, церковь праздновала Пасху. Подъ тяжестью борьбы съ реальными преградами и ядовитыми міазмами окружавшей его мстности, Байронъ умиралъ, завернувшись въ длинныя складки знамени свободы, какъ Брутъ или Катонъ. Ему было только тридцать шесть лтъ, и онъ палъ, словно дерево, отягченное богатой листвой и роскошными плодами. Въ своемъ бреду, онъ думалъ, что избирался на стны Лепанто, а въ сущности онъ переступалъ черезъ стну безсмертія. И что могъ сдлать Байронъ въ эпоху, когда Священный Союзъ заставлялъ молчать всю Европу, какъ не умереть за великую попранную тогда идею? Онъ былъ богатъ и отказался отъ своихъ сокровищъ, онъ любилъ и покинулъ ту, которая отвчала ему пламенной взаимностью, онъ былъ поэтъ и отложилъ въ сторону свою лиру — онъ все оставилъ, все забылъ для борьбы за святое дло человчества. Врь въ его скептицизмъ, страна торгашей, которая прокляла его и омрачила ореолъ его славы, по выраженію Сано Пано, отрыжкой съденныхъ бифстэковъ и выпитаго пива. Выбрось его изъ своей среды, какъ недостойнаго тебя, и онъ пойдетъ съ своимъ мечемъ и своей лирой умереть за Грецію, а вмсто неблагодарной родины у него будетъ новая лучшая родина — все человчество!’
Къ своему вчному позору, Англія и посл смерти одного изъ величайшихъ своихъ сыновъ отнеслась къ нему съ черной, тупой несправедливостью, и останки Байрона покоятся до сихъ поръ не въ Вестминстерскомъ аббатств, а въ скромной церкви маленькаго провинціальнаго городка Гукналь-Торкарда, близь Ньюстсдъ-Аббэ, даже когда въ 1852 году вскрыли семейный склепъ, чтобъ похоронить тамъ его дочь, лэди Аду Ловлзсъ, и какая-то бдная маленькая двочка, проникнувъ по узенькимъ ступенькамъ въ усыпальницу великаго поэта, вынесла кусокъ бархата съ его гроба, то это драгоцнное сокровище купилъ у нея цною золота не богатый, или знатный англичанинъ, а чужеземный изгнанникъ, Кошутъ. Только въ послднее время начали въ Англіи отдавать должную справедливость творцу ‘Чайльдъ-Гарольда’, и въ лондонскихъ журналахъ прошедшаго года встрчается цлый рядъ статей о немъ: объ его школьныхъ годахъ въ Абердинской первоначальной школ, объ его пребываніи въ Италіи, о томъ, что онъ будто бы передъ смертью былъ склоненъ сдлаться методистомъ и т. д. Но, конечно, первое мсто среди этой покой байроновской литературы занимаетъ приведенный въ начал настоящей статьи отзывъ Гаррисона о политическомъ значеніи поэта, наиболе олицетворявшаго идеи и стремленія XIX вка.