Бади, или откровенность и благоразумие
Бади, или откровенность и благоразумие
С итал. И. Гржв.
——
Бади, или откровенность и благоразумие, Итальянская_литература, Год: 1809
Время на прочтение: 6 минут(ы)
В Индии жил один молодой человек, по имени Бади. Фортуна щедро наделила его своими дарами, а природа самыми лучшими свойствами — чувствительным сердцем, доброю, откровенною душою. Если под именем добродетели разумеете вы какое-нибудь чрезвычайное усилие, то Бади не был добродетелен, ибо в самых благородных и великодушных поступках своих он следовал одному побуждению сердца. Бади никого не осуждал, смотрел на людей с лучшей стороны, был кроток в обхождении, благороден в мыслях, был верный друг, собеседник остроумный, короче сказать, любезный и лучший юноша.
С сими прекрасными качествами соединял он богатство и лицо весьма приятное, на котором сияли добродушие и кротость. Брамины, воспитавшие его в уединении, научили его восточной мудрости. Он был готов уже начать поприще гражданской жизни и вступить в общество человеков, но прежде хотел на свободе размыслить о выборе для себя состояния, и системе поступков, наиболее сообразной с разумом и согласной с его характером.
Я сам чувствую, думал он, что в душе моей нет злобы, не буду краснеть, если узнают все тайные желания моего сердца, люблю делать добро, не способен ни к какому предательству — для чего же скрывать мне то, что у меня в мыслях? Пусть притворствует тот, кому притворство нужно, а я не имею причины быть скрытным. Люди злы, говорят иные — может быть! Но это без сомнения случается с ними только тогда, когда им нужно быть такими — один только голод принуждает льва нападать на человека, но будучи сыт, он тих и незлобен. Я никому не желаю делать зла. Какая чужая польза может быть мне вредною? Что же мешает мне быть совершенно откровенным? Эта добродетель приобретет мне благосклонность людей — я буду пользоваться их доверенностью, и если буду обходиться с ними, как с друзьями, то и они в свою очередь будут поступать со мною, как с другом. Уверен, что те, которые воображают одно печальное и которые насказали мне столько худого о человеческом роде, или испытали много неприятностей в жизни, или не умеют быть ни добрыми, ни чистосердечными. Самые змеи не делают никакого зла, если их не тронешь: кто же осмелился сказать, чтобы человек, это разумное творение, которое умело построить города, изобрести язык и письмо, составить для себя правила нравственности — чтобы человек, говорю, был злее змеи? Очень ясно, что эта недоверчивость к людям есть призрак расстроенной или мрачной фантазий. Я собственным примером докажу тем людям, которые так думают, что самое верное средство приобрести любовь себе подобных, есть — быть правдивым и добрым.
Так думал молодой Бади. Он едет в столицу, твердо решившись всегда следовать чувствам доброго своего сердца, и особенно никогда не изменять истине. Едва явился он в город, как многие родственники и друзья пришли посетить его. Бади не видался с ними несколько лет, живучи в уединении браминов. Он был со всеми учтив и ласков. Один двоюродный брат его, очень безобразный с виду, сказал ему: радуюсь, Бади, что вы имеете прекрасную наружность: она без сомнения доставить вам благосклонность всеобщую. — Правда, отвечал Бади, я хорош, но этого мало, чтоб быть любезным для тех, с которыми надобно провести целую жизнь свою. Услышав такой ответ, родственники и друзья захохотали, — скоро всему городу стало известно, что молодой Бади сам называет себя красавцем, все начали над ним смеяться. Бади, услышав об этом, чрезвычайно удивился. Зеркало — рассуждал он сам с собою — говорит мне, что я имею наружность красивую, всякий это видит — дело не скрытное. Для чего же мне одному должно быть слепым? А если я вижу, что вижу — то для чего не говорить мне: вижу? Если б я был горбат, то сказал бы: я горбать, я хорош, и говорю: я хорош. Нет, государи мои! вы не заставите меня переменить моей системы.
На другой день молодой Бади должен был явиться к министру, любимцу государя — явился и был принят с особенным благоволением, несказанно изумившим всех придворных, свидетелей этого приема. Министр пожелал молодому человеку доброго дня — и после такого почтенного отличия все начали желать доброго дня господину Бади, всякий хотел пожать ему руку, всякий находил его любезным, всякий старался снискать его дружбу — и Бади радовался, что не ошибся, назвавши людей существами невинными и добрыми. Надлежало сделать визит жене министра. Эта знатная дама приняла поклон его с милостивою улыбкою, и позволила ему сесть подле себя вместе с другими. Вдруг вбегает любимая ее собачка — все находившиеся в комнате ласкали ее наперерыв, с великою нежностью. Берисса (так называлась жена министра) любила ее чрезвычайно, и называла ее своим другом, своею Лили. Как вы думаете, Бади, о моей Лили? спросила Берисса. Лили была в самом деле прекрасная собачка, но Бади отвечал откровенно: Милостивая государыня, она не из лучших. Все присутствовавшие остолбенели от удивления, госпожа Берисса отворотилась — несколько минут ужасная тишина царствовала в комнате. Наконец некоторые собравшись с духом, осмелились завести разговор о других предметах.
Бади откланялся. В городе начали говорить о его неучтивости, описывали его самым глупым и самым невоспитанным молодым человеком, какого едва ли кто видал от сотворения мира. Один добрый родственник хотел остеречь неосторожного Бади, но Бади, сам уже приметил из той холодности, с какою обходились с ним в иных домах, и из некоторых насмешек насчет его откровенности, что мнение публики было не в его пользу, но это не заставило его переменить систему. Нет, сказал он своему родственнику, я хочу непременно, чтобы люди любили меня за прямодушие и откровенность.
Ему случилось приехать в дом одной госпожи, знатной породою, и чрезвычайно богатой. Она имела более сорока лет от роду, но еще не забыла о прежних, давно увядших своих прелестях. Подле нее стояла шестнадцатилетняя дочь, милая и прелестная. Один учтивый придворный, который в одно время с Бади приехал в этот дом, сказал хозяйк: не могу уверить себя, милостивая государыня, чтобы прекрасная Даура (имя дочери) была подлинно дочь ваша, мне кажется, что она вам сестра, и надобно прибавить, двойнишная сестра. — Как вы думаете, Бади, спросила мать, напрасно ли придворных называют льстецами? — Совсем не напрасно, отвечал Бади: морщины ваши не позволят никому подумать, чтобы прекрасная Лаура была вам сестра! — Дама переменилась в лице, замолчала и не могла сказать ни одного слова до тех пор, пока Бади не ушел из комнаты. Новый шум в городе, — наконец решительно заключили, что Бади глупец, невежа, неловкий мальчик, которого не должно пускать ни в какое порядочное общество.
Дня через два приходит к Бади один известный стихотворец. Бади приказал подать ему кофе. Поэт выпил чашку и начал с притворною учтивостью говорить молодому Бади, что он уважает таланты его и удивляется зрелому, неиспорченному, основательному его рассудку… ‘О! что касается до моей откровенности, воскликнул Бади, то в ней прошу не сомневаться! Зрелость и основательность рассудка — другое дело, за нее никак не могу ручаться! И я писал кое-какие стихи, не думаю однако, чтоб мог быть хорошим судьею’…. Превосходным судьею будете, господин Бади! воскликнул стихотворец: я столько уверен в этом, что теперь же прочту вам стишки на одного моего знакомца — это маленькая, невинная насмешка. Слушайте и скажите мне прямо свое мнение. Он начал читать — что же? нелепую сатиру, наполненную гнусными ругательствами. Добрые полчаса бедный Бади принужден был слушать его и удерживаться от зевоты. Кончив свое чтение, поэт спросил: что скажете, господин Бади, каковы кажутся вам мои стихи? Вы обещались быть искренним, сдержите же свое слово. — Сдержу! отвечал Бади: стихи негодные, бессмысленные, нелепые, честный человек должен стыдиться быть таким стихотворцем, и всякий стихотворец должен краснеть, когда он грязью сатиры марает приятный язык поэзии! — Стихотворец взбесился, побежал из горницы, хлопнул дверью и дорогою начал сочинять — сатиру на своего Аристарха.
Еще две или три подобные встречи случились с молодым Бади в короткое время. Наконец один сосед по землям завел с ним несправедливую тяжбу, и в то же самое время очистилось место, на которое Бади мог иметь неоспоримое право, как по знатности происхождения, так и по достоинствам личным. Но вот несчастье! Сорокалетняя госпожа была сестра первому президенту Совета юстиции, стихотворец был коротко знаком со многими советниками — и Бади проиграл тяжбу. Жена королевского любимца, вспомнивши о своей собачке, описала Бади самыми черными красками своему мужу — и место отдано другому. В это же время умер один его дядя, предубежденный всеобщим неуважением, какое в обществе показывали к его племяннику, лишил он его богатого наследства. Бади начал искать невесту — все девицы, которые могли бы за него выйти, отказали ему наотрез.
Бади возвратился в свое уединение. Боже мой! думал он, я воображал, что для меня довольно — быть истинно добрым и прямодушным в обхождении с людьми, что буду ими любим, если буду почитать священными и честь их и свободу и собственность — какая ошибка! Я не подумал, что всего опаснее оскорблять их суетность! К чему откровенность, без пользы унижающая самолюбие? Теперь почитаю ее жестокостью, рассудок мой объяснился: всякая добродетель должна непременно соединена быть с пользою! К чему же послужила мне чрезмерная моя откровенность? Ограничу ее. Любя истину, никогда не позволю себе говорить противное моим мыслям, но в то же время буду помнить, что искренность, не приносящая никакой пользы, и вредная нам самим, не есть добродетель.
В таком расположении возвратился Бади в город — исправленный опытностью, он сделался для всех любезен. Возобновил тяжбу свою — и выиграл, открылось новое место — он получил его, искал невесты — и нашел. Дни его протекли в спокойствии и довольстве. На воротах дома своего велел он вырезать следующую, надпись:
Фанатик может быть иногда великим, один благоразумный живет счастливо.
Бади, или Откровенность и благоразумие / С итал. И.Гржв [Гуржеев] // Вестн. Европы. — 1809. — Ч.44, N 6. — С.81-90.