АРТИСТИЧЕСКАЯ СЕМЬЯ.
АРТИСТИЧЕСКАЯ СЕМЬЯ.
Къ исторіи Русскаго театра.
I.
II.
Водвиль есть вещь, а прочее все гиль.
А. H. Сиротининъ.
‘Русскій Архивъ’, Кн. 2. — Вып. 7/8, 1887
Артистическая семья, Сиротинин Андрей Николаевич, Год: 1887
Время на прочтение: 21 минут(ы)
Нтъ ни одной области, подлежащей историческому изученію, которая была бы такъ мало разработана, какъ исторія Русскаго театра. Только въ послднее время, благодаря изслдованіямъ г. Тихонравова и нкоторыхъ другихъ о театр XVII вка и трудамъ Лонгинова о театр посл 1757 г., былъ внесенъ въ царящій здсь хаосъ нкоторый свтъ. Но и то немногое, что сдлано, касается исключительно исторіи чисто вншней, исторіи же внутренней, исторіи развитія въ Россіи сценическаго искусства, нтъ и въ помин. Ее приходится начинать и, конечно, начинать съ отдльныхъ біографическихъ очерковъ. Какъ нельзя знать исторіи войны, не имя понятія о дятельности полководцевъ, такъ нельзя, по справедливому замчанію Лонгинова, знать и исторію театра, не зная дятельности по крайней мр выдающихся артистовъ. Между тмъ стыдно сказать, что не только для большинства, но и для людей такъ или иначе близкихъ театру имена такихъ первоклассныхъ знаменитостей Русской сцены, какъ Померанцевъ, Шушеринъ, Плавильщиковъ, Троепольская, Крутицкій, даже Дмитревскій и Яковлевъ, не больше какъ звукъ, съ которымъ не соединяется никакого опредленнаго представленія. Бioграфическія изысканія должны быть справедливой данью благодарности потомковъ свтиламъ Русской сцены. Если мы сами не можемъ непосредственно наслаждаться ихъ созданіями, то вспомнимъ, что никто другой, какъ они довели Русское сценическое искусство до того высокаго развитія, въ которомъ мы теперь его находимъ. Преемственность также важна въ исторіи искусства, какъ и всюду. Опредлить мсто и заслуги каждаго артиста въ дл постепеннаго совершенствованія искусства — вотъ задача для историка театра
Въ прошломъ году на страницахъ ‘Историческаго Встника’ мы пытались съ этой цлью дать характеристику дарованія знаменитой трагической актрисы, Е. С. Семеновой, теперь представляемъ вниманію читателей обзоръ дятельности славнйшаго Русскаго комика въ начал ныншняго столтія, Василья едотовича Рыкалова. Кстати прибавляемъ здсь свднія и о его потомкахъ, которые въ теченіе почти столтія съ успхомъ подвизались и подвизаются на сценахъ императорскихъ театровъ.
Василій едотовичъ Рыкаловъ началъ свою дятельность въ провинціи, гд прославился, играя роли благородныхъ отцовъ. Жизнь провинціальнаго актера и теперь полна вопіющей нужды, безъисходнаго горя: легко себ представить, что доставалось на долю несчастныхъ тружениковъ искусства сто лтъ назадъ, когда въ провинціи еще мене, чмъ теперь, былъ развитъ художественный интересъ. Неудивительно, что званіе столичнаго артиста казалось почти недосягаемымъ идеаломъ, разсчитывать на который могли весьма немногіе. Но Рыкаловъ пользовался такою громкою извстностью въ Тул, чти ршился попытать счастья и въ Петербург, и вотъ въ 1792 году онъ прибылъ въ столицу и тотчасъ же, конечно, поспшилъ явиться къ тому, кто былъ тогда душою всего театральнаго дла — къ Ивану Аванасьевичу Дмитревскому {Лтопись кн. А. А. Шаховскаго. Репертуаръ 1840 г. No 11. стр. 16.}.
Случилось такъ, что какъ разъ къ этому времени театральное начальство было вынуждено, по недостатку средствъ, сократить число воспитанниковъ въ школ и для того выпустило остававшихся еще въ училищ въ балетъ и въ оркестръ. Изъ послднихъ учениковъ, по свидтельству князя Шаховскаго {Тамъ же, стр, 11.}, Дмитревскій задумалъ образовать молодую комическую труппу. Перлова, впослдствіи любимая актриса императора Павла, А. В. Каратыгинъ, Кротова, занимавшая иногда молодыхъ любовницъ, комикъ Вагнеръ, Вагнерова и Прокофьевъ на роли слугъ составили эту труппу, къ нимъ присоединилъ Дмитревскій Сторожева на роли первыхъ слугъ и нкоторыхъ другихъ артистовъ изъ своихъ постороннихъ учениковъ. Недоставало актера на роли благородныхъ отцовъ. Рыкаловъ явился кстати. Дмитревскій, прослушавъ его чтеніе, охотно принялъ его въ число актеровъ молодой труппы, причемъ самъ взялся за его обученіе. Молодая труппа просуществовала недолго и слилась со старой. По спискамъ актеровъ 1810—1811 года можно видть, что Рыкаловъ числился на служб дирекціи съ 1-го юля 1793 года {Лтопись Русск. театра Арапова, стр. 200.}.
Плняя въ провинціи добродушную и мало развитую въ художественномъ отношеніи публику неистовыми трагическими взываніями и неуклюжей игрой въ драмахъ, Рыкаловъ думалъ и въ Петербург пользоваться тмъ же успхомъ, но ошибся. У него былъ великій комическій талантъ, но для драмы имъ не годился. и столичная публика лишь терпла ого. Одинъ Дмитревскій хвалилъ его. но Дмитревскій, какъ извстно, ни умлъ хулить: боясь оскорбить чужое самолюбіе, онъ на все и всмъ говорилъ: ‘хорошо, отлично, прекрасно’ даже тогда, когда видлъ, что это совсмъ дурно. Публика же, откровенно выражающая свои сужденія, лучше всего охарактеризовала игру Рыкалова: его ‘рычаніе’ въ трагедіи послужило для большинства поводомъ къ насмшкамъ надъ его фамиліей {Репертуаръ 1840 г. No 11, стр. 16—17.}.
Въ то время на Русской сцен во всей сил господствовали Нмецкая слезная комедія (comdie larmoyante) и мщанская трагедія. Въ нихъ впервые выразилось стремленіе освободить драматическое искусство отъ узкихъ рамокъ, поставленныхъ ему лже-классической теоріей: но тмъ не мене и он заключали въ себ много ложнаго и, главное, приторно-сентинентальнаго. Весь обширный репертуаръ этихъ пьесъ и легъ на плечи Рыкалову. Не было ни одной пьесы Коцебу, въ которой бы не пришлось ему играть. Между прочимъ онъ участвовалъ и въ томъ знаменитомъ спектакл 26-го Августа 1800 г. въ Гатчин, когда давалась переведенная Н. С. Краснопольскимъ драма Коцебу: ‘Лейбъ-кучеръ императора Петра III’, которая ршила участь ея несчастнаго автора. Какъ извстно, Коцебу безъ всякой вины былъ сосланъ въ Сибирь, и только благодаря представленію этой пьесы, очень понравившейся Государю по своимъ мыслямъ, онъ былъ возвращенъ къ Россію. Особенное впечатлніе произвелъ, кажется, на Государя разговоръ столяра Леберехта съ царскимъ кучеромъ Дитрихомъ.
— Какъ? Государь снялъ передъ тобой шляпу?
— Да, онъ кланяется всмъ честнымъ людямъ. Государь мн кланялся.
Лейбъ-кучера игралъ Крутицкій, а столяра — Рыкаловъ {Лтопись Арапова, стр. 141.}.
На репертуар Коцебу мало-по-малу выработались вншнія стороны таланта Рыкалова. Здсь онъ пріобрлъ себ тотъ лоскъ, который такъ выгодно отличаетъ столичныхъ актеровъ отъ провинціальныхъ и очень пригодился Рыкалову, когда онъ посл смерти Крутицкаго во всемъ блеск дарованія выступилъ въ роляхъ его обширнаго комическаго репертуара. Публика просто не узнала прежняго посредственнаго актера въ новомъ замчательномъ комик. Какъ Крутицкій былъ первымъ комическимъ актеромъ XVIII вка, такъ Рыкакаловъ сдлался тогда первымъ комикомъ ныншняго столтія.
Какимъ же образомъ совершился этотъ поворотъ въ артистической судьб Рыкалова? Кто замтилъ въ немъ изъ-подъ напыщенныхъ трагическихъ возгласовъ живую комическую жилку? Князь Шаховской въ своихъ воспоминаніяхъ говоритъ, что онъ первый далъ ему мысль выступить въ амплуа покойнаго Крутицкаго, предложивъ сыграть роль Транжирина въ своей комедіи ‘Полубарскія Зати’. Но ‘Полубарскія Зати’ шли въ первый разъ 22-го Апрля 1808 года, а Рыкаловъ еще въ 1806 г. игралъ комическую роль Сумбурова въ ‘Модной Лавк’ Крылова {Тамъ же, стр. 174 и 183, ср. у Шаховскаго, стр. 17.}. Очевидно, князю Шаховскому измнила память, но только въ подробностяхъ. Во всякомъ случа вс современники согласно свидтельствуютъ, что не будь князя Шаховскаго, Русская сцена не гордилась бы славнымъ комикомъ, возбуждавшимъ къ себ удивленіе даже въ иностранцахъ.
Все, что не подходило въ Рыкалов для ролей драматическихъ, какъ нельзя боле подошло къ комическимъ характерамъ: и это плоское лицо, которому онъ такъ искусно умлъ придавать выраженіе то плутовства, то добродушія, то скупости, и неуклюжій станъ, и даже тотъ нечистый выговоръ, такъ мшавшій ему въ мстахъ патетическихъ, по поводу котораго его товарищъ Шушеринъ говорилъ, что у него ротъ набитъ кашей. Комизмъ Рыкалова не былъ искусственнымъ, напускнымъ, Ничего принужденнаго, натянутаго, вымученнаго не было въ его живой и увлекательной игр: природная веселость лилась неудержимымъ потокомъ и иногда переходила черезъ край. Но эта ‘натура-фарсъ’, какъ назвалъ ее С. Т. Аксаковъ, не имла ничего общаго съ пошлымъ буфонствомъ и не мшала врному и естественному изображенію характеровъ какъ въ Русскихъ пьесахъ, такъ и въ комедіяхъ Мольера. Особенно послднія ‘были имъ представляемы (по словамъ князя Шаховскаго) врно, отчетливо, весело и съ большой комической силой’.
Амплуа Рыкалова было такое же, что у покойнаго Крутицкаго. Въ то время какъ другой знаменитый комикъ того времени. С. Н. Сандуновъ игралъ въ Мольеровомъ театр роли плутовъ, слугъ, Рыкаловъ исполнялъ роли обманутыхъ опекуновъ или отцовъ, мужей-рогоносцевъ, однимъ словомъ первыя комическія роли. Гарпагонъ въ ‘Скупомъ’, Сганарель въ к. ‘Мнимый Рогоносецъ’, Жеронтъ въ ‘Скапиновыхъ Обманахъ’, Журдень въ ‘Мщанин во дворянств’ и наконецъ главная роль въ к. ‘Лекарь по невол’ составили его славу. Но особенно, кажется, отличался онъ въ роли Жеронта Я видлъ ‘Скапиновы Обманы’, пишетъ въ своихъ театральныхъ воспоминаніяхъ . В. Булгаринъ, нсколько разъ на Парижской сцен, играемую лучшими актерами, всегда вспоминалъ о Петербург и нигд не встрчалъ лучшихъ комическихъ актеровъ, какъ Рыкаловъ и Сандуномъ. Трудно вообразить, какой комизмъ умлъ сообщить Рыкаловъ каждому своему слову, каждому взгляду, каждому движенію! Когда онъ, бывало, завопитъ: ‘Да зачмъ его чортъ на галеру-то носилъ?’ — невольный хохотъ раздавался во всхъ углахъ театра… Рыкаловъ былъ безподобенъ въ роляхъ комическихъ стариковъ, но лучше всего въ Мольеровскихъ пьесахъ. Онъ былъ высокъ ростомъ и имлъ глаза на выкат, которымъ умлъ сообщить неподражаемое выраженіе простоты и добродушія. Тонъ удивительно примнялся къ выраженію глазъ, и въ движеніяхъ его была такая естественность, что зритель невольно забывался’ {Восп. Булгарина. Пантеонъ 1840 г. I, стр. 81—62.}.
Этотъ сочувственный отзывъ иными словами повторяютъ вс видвшіе Рыкалова на сцен. Одинъ Аксаковъ не соглашался съ общимъ мнніемъ, признавая, что у Рыкалова былъ комическій талантъ, ‘натура’, онъ какъ бы въ укоръ ему говорилъ, что эта натура была ‘натура-фарсъ’ {Сем. Хроника и Восп. С. Т. Аксакова, изд. 1879 г., стр. 463.} Но фарсъ можетъ быть также высоко-художественнымъ. Въ тоже время вс Русскія комедіи были боле или мене фарсами. Многія лучшія созданія Мольера также ничто иное, какъ фарсы, напримръ ‘Мщанинъ во дворянств’. Но кто же станетъ отрицать ихъ великое художественное значеніе, кто же станетъ говорить, что Журдень не общечеловческій, глубокоправдивый типъ? И если Рыкаловъ позволялъ себ прибгать здсь къ фарсу, то иначе и быть не могло напр. въ такой сцен, какъ посвященіе въ мамамуши. Лице Журденя, однако, какъ и лица другихъ Мольеровскихъ стариковъ, выходило въ его исполненіи живымъ, поразительнымъ по своей правдивости. Такъ по крайней мр свидтельствуютъ современники, въ послдствіи писавшіе свои театральныя воспоминанія.
Но, быть можетъ, скажутъ, что сквозь призму прошлаго все представляется свтлымъ и хорошимъ, хотя и не было таковымъ въ то время, о которомъ пишутся воспоминанія. Въ этой мысли есть доля справедливости, но тмъ боле значенія пріобртаютъ записки тхъ современниковъ, которые писали о театр, не спустя нсколько десятковъ лтъ, но почти тотчасъ же по выход изъ театральной залы, подъ свжимъ, непосредственнымъ впечатлніемъ игры того или другаго художника. Прослдимъ же эти замтки, и мы лучше всего поймемъ, какое сильное впечатлніе производила на зрителя, и притомъ образованнаго и развитаго, игра Рыкалова. А сила производимаго художникомъ впечатлнія есть лучшее мрило его дарованія.
‘Рыкалова — писалъ 23 Апрля 1807 г., посл представленія ‘Скапиновыхъ Обмановъ’, въ своемъ дневник Жихаревъ — можно назвать актеромъ par excellence. Онъ игралъ роль Жеронта. Какая великолпная комическая фигура! Лицо, станъ, походка, движенія — все это въ немъ такъ неуклюже, такъ натурально-глупо, что при одномъ появленіи его нельзя удержаться отъ смха: а органъ, а дикція — это совершенная натура. Никакихъ натяжекъ, никакого преувеличенія, ничего площаднаго, словомъ, видишь передъ собой не актера, а настоящаго Жеронта. Но въ сцен, когда Скапинъ объявляетъ, что Турокъ захватилъ его сына и требуетъ за него выкупа, Рыкаловъ превзошелъ мои ожиданія: все, что я прежде ни слышалъ о превосходной игр его въ этой сцен, ничего не значило въ сравненіи съ тмъ, что я увидлъ. Какъ уморительно смшно было это отчаяніе! Съ какой забавно-жалобной миной развязывалъ онъ кошель свой, повторяя безпрестанно эти извстныя восклицанія: ‘Да зачмъ чортъ его на галеру-то носилъ? О, проклятый Турка! О, проклятая галера!’ Какъ мастерски сыграна имъ сцена, въ которой Скапинъ прячетъ его въ мшокъ и потчуетъ палочными ударами! Сначала его нетерпливыя движенія и корчи въ мшк, потомъ удивленіе и ужасъ его при открытіи обмана, и наконецъ бшенство, съ какимъ онъ избитый вылзаетъ изъ мшка я преслдуетъ Скапина — все это выражено Рыкаловымъ превосходно и съ необыкновенной врностью. Я теперь понимаю, почему старые Французскіе актеры отзываются о немъ съ такимъ уваженіемъ: онъ имъ передаетъ Мольера ‘ la Preville’ {Дневникъ чиновника. От. Записки, 1855 г., т. CII, кн. 9-й, стр. 139—140.}.
‘На Маломъ Театр — записалъ 16 Мая 1807 г. тотъ же театралъ — давали ‘Мщанина во дворянств’. Рыкаловъ въ роли Журдена былъ превосходенъ. Что за физіономія, что за ухватки! Какъ рельефно произносилъ онъ каждое слово, которой характеризуетъ персонажъ, и все это безъ малйшей натяжки, безъ пошлаго буффонства, такъ отчетливо и естественно! Какъ уморителенъ былъ онъ въ сцен съ учителемъ философіи: ‘эфъ, а, эфъ, а, — о батюшка и матушка, сколько я вамъ зла желаю, что вы меня не научили!’ Несмотря на то, что роль Журдена огромна, и Рыкаловъ впродолженіе всхъ пяти актовъ не сходитъ со сцены, въ немъ незамтно было никакого утомленія, и послднюю фразу своей роли онъ произнесъ съ такимъ же одушевленіемъ и веселостью, какъ и первую, при появленіи своемъ на сцену. Надобно много имть энергіи въ игр, чтобы заставить зрителя заниматься однимъ собою въ продолженіе такой длинной пьесы и не надость ему’ {Отеч. Записки 1855 г., No 10, стр. 356.}.
Такъ отзывались современники объ исполненіи Рыкаловымъ Мольеровскимъ ролей, но не хуже игралъ онъ и въ бытовой Русской комедіи. Онъ не только умлъ изображать характеръ даннаго лица, его внутреннія, душевныя свойства, но съ неменьшей наблюдательностью подмчалъ и вншнія, бытовыя особенности изображаемаго типа. Говоря иначе, заявляя себя въ театр Мольера актеромъ Европейскимъ, въ Русскихъ пьесахъ онъ являлся прекраснымъ воспроизводителемъ лицъ, выросшихъ исключительно на почв чисто-Русской жизни. Въ то время, правда, Русскій театръ не имлъ еще изящной, художественной комедіи Грибодова, но обладалъ уже пьесами Фонъ-Визина. Комедія наша переживала тогда свою переходную эпоху, главнымъ представителемъ которой былъ князь Шаховской. Фонъ-Визинъ, можно сказать, первый показалъ, какой разнообразный матеріалъ можетъ дать Русская дйствительность для художественной комедіи, онъ первый нарисовалъ не олицетворенные страсти и пороки, но живыя, всегдашнія лица. Оставалось дале разработывать указанный имъ неисчерпаемый матеріалъ. Князь Шаховской это и длалъ, расчищая своими пьесами путь Грибодову. Обладая гораздо меньшимъ талантомъ, чмъ Грбодовъ и Фонъ-Визинъ, онъ не могъ живописать такими сильными, яркими красками, его образы были сравнительно-блдны, но тмъ не мне всякій чувствовалъ близкую связь ихъ съ Русскою жизнью. Актеру давалось немалое поле, чтобы выказать свой комическій талантъ, свою наблюдательность, и Рыкаловъ не уронилъ и здсь своей репутаціи перваго комика, какую пріобрлъ онъ въ комедіяхъ Мольера.
Особенный успхъ выпалъ ему на долю въ двухъ комедіяхъ князя Шаховскаго: ‘Ссора или два сосда’ и ‘Полубарскія Зати’. Въ первой онъ игралъ собачьяго охотника Вспышкина, который ссорится со своимъ сосдомъ, ябедникомъ Сутягинымъ изъ за козла, разорваннаго собакой, во второй роль Транжирина, одну изъ капитальнйшихъ ролей своего репертуара. Въ лиц Транжирина князь Шаховской задался, какъ извстно, мыслью осмять театральныя причуды современнаго ему полубарства. Въ то время была манія на крпостные театры, и чуть-ли ни каждый богатый помщикъ имлъ свой театръ и обращалъ своихъ Дунекъ и Ванекъ въ герцогинь и герцоговъ, не переставая счь ихъ розгами. У людей полуобразованныхъ, у ‘полубаръ’, эта страсть къ театру принимала еще боле смшной видъ, особенно забавно было противорчіе между эстстическимъ невжествомъ собственниковъ театра и ихъ стремленіемъ выказать въ себ художественный вкусъ. Князь Шаховской ловко подмтилъ эту черту и зло надъ ней подсмялся. Его комедіа полна самыхъ забавныхъ сценъ, какъ напримръ разсказъ Транжирина о томъ, какъ онъ выбираетъ слугъ для приспособленія ихъ къ музыкальнымъ инструментамъ: который повыше, того къ контрбасу, кто покоронасте, тотъ играй на волторн, Рыкаловъ превосходно передавалъ этотъ разсказъ и въ теченіе всей своей роли былъ необыкновенно типиченъ. Съ такою же типичностью изображалъ онъ и другія свои бытовыя роли, изъ которыхъ наиболе замчательны роль предсдателя въ к. Судовщикова ‘Неслыханное Диво’ {Комедіи ‘Неслыханное Диво’ была дана въ первый ранъ 24 Апрля 1809 г. По словамъ Жихарева, она была полна такихъ комическихъ сценъ и забавныхъ характеровъ, что, видя ее на сцен, нельзя было не хохотать особенно при уморительной игр Рыкалова, представлявшаго предсдателя-взяточника, который учитъ своего дворника (Рожественскій), какъ принимать просителей:
Пр. Ну понялъ-ли? Дв. Смекнулъ: вдь я теб не ворогъ.
Пр. Примолвить не забудь, что нынче сахаръ дорогъ.
(См. От. Зап. 1854 г., No 11, стр. 34).}, Якова Силина въ к. Клушина ‘Разсудительный Дуракъ’, Деревенскаго въ к. Павла Сумарокова ‘Деревенскій въ столиц’ и наконецъ роль Сумбурова въ к. Крылова ‘Модная Лавка’ {Лтопись Русск. театра Арапова, стр. 174, 184, 192, 205.}. Въ этой послдней онъ вмст съ Рахмановой, игравшей Сумбурову, заставлялъ весь театръ хохотать до упаду, особенно въ той сцен, когда Сумбуровъ вмсто отыскиваемой имъ контрабанды находитъ спрятанною въ шкафу свою жену. ‘Рыкаловъ и Рахманова — писалъ объ этой пьес Жихаровъ — въ роляхъ Сумбурова и Сумбуровой превосходны. Мало того, что они смшатъ, но вмст заставляютъ удивляться врности, съ какою представляютъ своихъ персонажей, Это настоящіе провинціалы, но провинціалы совершенно-Русскіе, и кто живалъ въ отдаленныхъ губерніяхъ, тому, наврное, удавалось не разъ встрчать подобные оригиналы’ {Отеч. Зап. 1855 г., No 9, стр. 377.}.
Несмотря однако на вс эти похвалы, несмотря на славу перваго комика, Рыкаловъ продолжалъ страдать тою же болзнью, какою страдаютъ чуть не вс комическіе актеры: ему непремнно хотлось быть трагикомъ. Много трудовъ надо было князю Шаховскому, чтобы заставить его сыграть первую комическую роль, но еще боле трудно было побудить отказаться совсмъ отъ прежняго амплуа и занять роли покойнаго Крутицкаго. Только настоятельныя увщанія дирекціи, общаніе прибавить жалованье и назначить бенефисъ могли на него подйствовать. Но и посл того онъ не совсмъ еще успокоился и въ первый же свой бенефисъ, когда актеръ самъ имлъ право выбрать пьесу и роль, онъ взялъ трагедію Озерова ‘Эдипъ въ Аинахъ’ и самъ задумалъ сыграть Эдипа. Какъ онъ его сыгралъ, это лучше всего видно уже изъ того, что отчаяніе Эдипа, когда его разлучаютъ съ дочерью, было похоже на отчаяніе Гарпагона, утратившаго свои деньги. Когда Рыкаловъ — разсказываетъ Жихаревъ — посл спектакля спросилъ своихъ товарищей, каковъ онъ былъ въ Эдип, Ежова очень мтко отвчала за всхъ и за публику: ‘ну точно, батюшка, какъ изъ мшка вылзалъ’, разумя комическую сцену Жеронта въ ‘Скапиновыхъ Обманахъ’ {Лт. Шаховскаго. Репертуаръ 1840 г., No 11, стр. 17, Ср. Отеч. Заg. 1854 г., No 10, стр. 121.}.
Только посл этого бенифиса, Рыкадовъ наконецъ ршился бросить свои попытки въ драм и всецло обратился къ комическому репертуару. Но, къ сожалнію, ему не долго пришлосm украшать своимъ дарованіемъ Русскую сцену. Немного лтъ спустя, въ конц 1812 или въ самомъ начал 1813 года, онъ скончался, оставивъ по себ на долго свтлую память и какъ актеръ, и какъ человкъ.
Какъ человкъ, онъ всегда былъ готовъ помочь всякому, кто имлъ въ немъ нужду, всегда откликался на все, въ чемъ видлъ благо для общества. Нердко выручалъ онъ изъ нужды и, соединяя съ талантомъ и образованность, постоянно помогалъ начинающимъ авторамъ и актерамъ своими совтами и указаніями. Какъ актеръ, повторяемъ, онъ занималъ первое мсто въ комедіи. ‘Это былъ — говоритъ Зотовъ — замчательнйшій артистъ, котораго Русскій театръ долго имть не будетъ…. Это было одно изъ тхъ рдкихъ явленій въ художественномъ мір, которыя случаются только для того, чтобы указать другимъ, до чего трудъ и дарованіе могутъ достигнуть. Напрасно сталъ бы я исчислять лучшія его роли. Надобно назвать вс пьесы тогдашняго репертуара, въ которыхъ онъ участвовалъ, потому что онъ везд былъ хорошъ. При потер своего маститаго любимца Русская Талія казалась неутшной {Воспом. Зотова. Реперт. 1840 г., No 4, стр. 5 и No 7, стр. 26—27.}. Французскій актеръ Ларошъ, бесдуя о Рыкалов съ Жихаревымъ, назвалъ его однимъ изъ величайшихъ классическихъ комиковъ въ свт на роли manteaux et les financiers, а Дюкруасси? занимавшій на сцен одно амплуа съ Русскимъ актеромъ, говаривалъ: ‘Qu’il est enchante de lui dans les comdies de Moliè,re’ {Воспом. стараго театрала. От. Зап. 1854. No 10, стр. 109.}.
‘Нашъ неподражаемый Щепкинъ одинъ можетъ быть сравненъ съ Рыкаловымъ’ говоритъ Араповъ {Драматическій альбомъ 1850 г., стр. XXXIII—XXXIV.}, и въ этомъ короткомъ замчаніи заключается вся оцнка артиста, опредленіе той роли, которую онъ игралъ въ общемъ ход развитія Русскаго сценическаго искусства. Въ ту пору, когда лжеклассическая трагедія съ ея условной декламаціей и напыщенными тирадами дарила на сцен, комедія одна давала матеріалъ для живой и естественной игры. И пусть, можетъ-быть, игра нашихъ старинныхъ комиковъ переходила иногда въ преувеличеніе, легко объясняемое дйствіемъ самого репертуара и незрлостью театральныхъ воззрній, — все же имъ всмъ вообще, и Рыкалову въ частности, принадлежитъ важная заслуга: они первые на нашей сцен сяли смена естественноcти, подготовляли дорогу Щепкину и его школ, тому времени, когда, вмсто условной декламаціи и напыщенно-ходульнаго паоса, лозунгомъ Русскаго искусства стала реальная правда и жизненность исполненія.
Рыкаловъ былъ женатъ, но на комъ въ точности неизвстно. Араповъ, говоря о трупп 1803 г., упоминаетъ о какой-то актрис, Пелаге Рыкаловой, получавшей жалованья 350 р. Кром того, о ней извстно еще только по списку актеровъ 1810—1811 гг., изъ котораго видно, что службу она начала 1 февраля 1798 г., т.-е. спустя пять лтъ посл поступленія въ труппу В. . Рыкалова, въ сезонъ 1810—1811 гг. получала жалованья 500 p., да 150 квартирныхъ и занимала амплуа комическихъ старухъ {Лт. Русск. театра, стр. 203.}. Соображаясь съ этими цифрами, можно съ вроятностью предположить, что женою знаменитаго комика была именно эта актриса.
Какъ бы то ни было, посл Василія едотовича остались сироты дти, изъ которыхъ старшею была дочь Елисавета, впослдствіи Марсель. Въ первый ранъ ея имя упоминается въ хроникахъ Русскаго театра подъ 26 Января 1813 г., днемъ, въ который извстили о бенефис въ пользу жены и дтей покойнаго Рыкалова. Въ старое время такія извстія обыкновенно длались со сцены но окончаніи играемой пьесы. При этомъ, когда объявлялся бенефисъ въ пользу сиротъ какого-нибудь актера, то, по принятому обыкновенію, выводили передъ публику одного изъ дтей покойника, обыкновенно старшаго, потому въ данномъ случа и вывели Елисавету Васильевну {Русск. Стар. 1880 г., No 10.}. Это было первое появленіе ее на сценическихъ подмосткахъ, пока совершенно пассивное. Но прошло около четырехъ лтъ, и она снова явилась передъ лицомъ публики, уже не безмолвной свидтельницей горькаго положенія осиротвшей семьи, не просительницей, но артисткой, правда все еще робкой, смущенной новизною положенія, но уже выказывающей явный талантъ, увлекающій веселостью и живостью исполненія.
Рыкалова была воспитанницей театральнаго училища. Сначала ее готовили къ балету, и лишь потомъ открылись у ней и голосъ, и драматическія способности. Замчательно то обстоятельство, что эти дарованія открылъ въ ней все тотъ же неутомимый въ дл искусства человкъ, который указалъ и отцу ея настоящую дорогу. Подразумваемъ князя Шаховскаго. Первымъ спектаклемъ, объ участіи въ которомъ Рыкаловой дошло до насъ извстіе, былъ бенефисъ ея учителя пнія въ театральномъ училищ, Біанки, 27 Мая 1818 г. Шла ком. ‘Маскарадъ’ {‘Лт. Рус. театра’, стр. 265.}. Съ первыхъ же своихъ шаговъ молодая артистка обратила на себя вниманіе и какъ дочь давняго любимца Петербургской публики, и какъ двушка, обладавшая очень счастливою вншностью, миловиднымъ личикомъ, граціознымь сложеніемъ, а, главное, молодостью, и наконецъ, какъ артистка, въ талант которой сразу бросалось въ глаза милое простодушіе и та рзвая, увлекательная веселость, которою такъ славился ея отецъ. Въ короткое время она и ея дв подруги, по училищу и по сцен — Монруа и Строганова, составили собою тріумвиратъ, намять о которомъ не совсмъ осталась безслдною въ исторіи Русскаго театра и въ частности въ исторіи Русской оперы. Вс трое не были артистами первоклассными, но у всхъ былъ небольшой, пріятный голосокъ и небольшое драматическое дарованіе, выдвигавшее ихъ изъ общей безличной массы другихъ актеровъ того времени. Подруги Рыкаловой особенно славились какъ пвицы оперныя, Рыкалова же, выступивъ въ нсколькихъ водевиляхъ, такъ увлеклась своимъ выдающимся въ нихъ успхомъ, что, оставивъ въ сравнительномъ небреженіи оперныя партіи, прославилась по-преимуществу какъ актриса водевильная, ‘съ большимъ успхомъ занимая роли рзвыхъ и простодушныхъ двицъ’ {Тамъ же.}. Страннымъ можетъ показаться теперь, какъ возможно составить себ надолго неувядаемую славу однми водевильными ролями, да сравнительно незначительными партіями въ операхъ. Водевили у насъ не въ ходу. На современныхъ театрахъ ихъ даютъ лишь для създа или разъзда публики. Оттого Русскій водевиль палъ и въ своемъ качеств. Но не то было въ двадцатыхъ или тридцатыхъ годахъ ныншняго столтія, когда не одинъ Грибодовскій Репетиловъ твердилъ:
То время можно назвать эпохою высшаго разцвта для водевиля. Зывало, на какой-нибудь одно-актный водевиль Писарева съзжалась вся Москва, Первое представленіе новаго водевиля было своего рода театральнымъ событіемъ, порождало толки, споры и даже распри. Водевильные куплеты заучивались наизусть. Да и кто тогда были авторами водевилей?— Князь Шаховской, Хмльницкій! Ихъ легкія, веселыя и иной разъ чрезвычайно игривыя и граціозныя бездлки такъ хороши, что не потеряли своего интереса и теперь. Какъ Хмльницкій составилъ себ водевилями литературное имя, которое исторія словесности никогда не пройдетъ молчаніемъ, такъ и Рыкалова составила свою артистическую славу тми же водевилями. Она переиграла весь современный репертуаръ этого рода и немало помогла самой извстности Хмльницкаго, изображая то граціозное простодушіе Бабеты (‘Новая Шалость’), то безсознательное зарожденіе любви у наивной Жоржеты (‘Бабушкины Попугаи’), незнавшей, что на свт есть мужчины, то Ленушку въ ‘Карантин’, то рзвую трусиху Розу въ ком. ‘Суженаго конемъ не объдешь’ {‘Лт. Рус. театра’, стр. 279, 317, 329.}. Успхъ ея въ этихъ роляхъ былъ такъ значителенъ, такъ сильно игра молодой даровитой артистки нравилась публик, что даже спустя 20 лтъ, старые театралы, вспоминая о своемъ театральномъ прошломъ, не пропускали случая поговорить о граціозной Рыкаловой.
Но этотъ успхъ, къ сожалнію, былъ непроченъ. Водевильныя роли молоденькихъ двушекъ требуютъ прежде всего молодости самой первой, граціи почти двственной. Безъ этихъ двухъ необходимыхъ качествъ не поможетъ никакой талантъ, какъ-бы великъ онъ ни былъ. Прошло около пяти лтъ, и Рыкалова совершенно неожиданно для себя увидла, что слава ея падаетъ. Боле молодыя артистки становились любимицами публики, она же явно затушевывалась. Тутъ впервыя, можетъ быть, пришлось ей раскаяться, что она, увлекшисъ легкими водевильными успхами, забросила оперу, гд ея подруги пользовались прежнимъ расположеніемъ публики. Она поспшила вернуться снова къ опернымъ партіямъ. Но пятилтнее пренебреженіе отмстило за себя: артистка не могла уже занять того мста, которое-бы, конечно, получила, еслибы съ самаго начала старалась разработать свое небольшое, но симпатичное сопрано. Тмъ не мене она пла не безъ успха, занявъ посл выхода изъ труппы тогдашней оперной звзды Нимфодоры Семеновой нкоторыя изъ ея партій, какъ напр. ‘Красную Шапочку’. Особеннымъ успхомъ пользовалась она въ опер Вебера ‘Фрейшюцъ’ въ роли Анеты.
Съ конца тридцатыхъ годовъ имя Рыкаловой боле уже не встрчается ни въ театральныхъ отчетахъ, ни въ воспоминаніяхъ тогдашнихъ театраловъ. Только т, кто помнилъ первые годы ея дятельности, цнили ея талантъ и съ сожалніемъ смотрли на настоящую судьбу артистки. Зотовъ въ 1840 г. еще высказывалъ надежду, что, ‘перейдя современемъ на амплуа комическихъ старухъ, она будетъ въ немъ хороша, потому-что талантъ никогда не старется’ {Восп. Зотова, ‘Репертуаръ’, 1840 г., No 9, стр. 41—42.}. Но намъ неизвстно, сбылись-ли эти надежды. Вроятно, нтъ. Зотовъ былъ послднимъ человкомъ, печатно вспомнившимъ о Рыкалой. Такимъ образомъ, она промелькнула на Русской сцен мимолетной звздочкой и какъ неожиданно удивила всхъ своимъ живымъ, увлекательнымъ талантомъ, такъ же незамтно и скоро затерялась среди новыхъ талантовъ, озарившихъ своимъ блескомъ Русскій театръ.
Гораздо боле прочной славой воспользовался младшій братъ ея, Василій Васильевичъ. Подобно сестр онъ воспитывался въ Петербургскомъ театральномъ училищ {Восп. П. А. Каратыгина, Русск. Ст., 1873 г. No 2, стр. 150.}, а въ Ма 1818 г., дебютировалъ на Русской драматической сцен на роли слугъ. Вскор посл этого принятый на службу дирекціи, онъ перешолъ неизвстно почему на Московскій театръ, гд и игралъ до самой смерти, пользуясь, по словамъ Арапова, заслуженной славой ‘знаменитаго комика’. Къ сожалнію мы имемъ о его талант очень мало извстій. Причиной этому, конечно, его служба въ Москв, а не въ Петербург. О Московскихъ актерахъ намъ вообще извстно гораздо мене, чмъ о Петербургскихъ. Ни Померанцевъ, ни Синявская, ни Ожогинъ не могутъ быть охарактеризованы съ такой полнотой и точностью, какъ напримръ Яковлевъ или Семенова. О талантахъ Московскихъ, Шушерина и Плавильщикова, мы знаемъ подробно только потому что они служили и въ Петербург, о чемъ и остались воспоминанія Петербургскихъ театраловъ. Въ Москв, конечно, также были свои театралы, но дло въ томъ, что они никогда не думали (за весьма немногими исключеніями) подлиться съ публикой своими воспоминаніями. О Московскомъ театр нтъ и такой лтописи, какъ лтопись Арапова или даже Вольфа, нтъ и такихъ записокъ, какъ записки Жихарева. Неудивительно, что и о Рыкалов мы узнамъ только изъ коротенькой замтки Арапова въ его ‘Драматическомъ альбом’.
Василій Васильевичъ занималъ тоже самое амплуа, что и знаменитый Французскій актеръ Потье. Онъ игралъ по преимуществу въ водевиляхъ, комедіяхъ, Фарсахъ — rles de charge: молодаго человка въ 60 лтъ, Вертера, гастронома голоднаго и др. и умлъ въ этихъ роляхъ смшить до упаду, какъ впослдствіи смшилъ только незабвенный для Москвичей В. И. Живокини. Комизмъ Рыкалова былъ ршительно невозмутимъ. Когда онъ изображалъ какое-нибудь лицо, какъ бы преувеличено и каррикатурно оно ни было, онъ не старался смшить, не склонялся къ фарсу, не давалъ и виду публик, что считаетъ исполняемое лицо смшнымъ, но игралъ съ невозмутимою серьезностью. Сохраняя эту-то комическую серьезность безъ фарсовъ, Рыкаловъ такимъ образомъ, молча, по словамъ современниковъ, заставлялъ хохотать партеръ {Драмат. альбомъ 1850 г. стр. LXXXVIII.}. Какъ отецъ, онъ отличался также въ Мольеровскихъ комедіяхъ, но уже на другомъ амплуа — слугъ. Къ сожалнію его театральное поприще было непродолжительно. Онъ пробылъ на сцен мене десяти лтъ и въ конц 1826 г. или въ первыхъ мсяцахъ 1827 г. уже скончался. Но крайней мр 22 Апрля 1827 г. состоялся бенефисъ его сиротъ. Шла переведенная кн. Шаховскимъ к. Мольера ‘Сициліецъ’ {Мольеръ въ Россіи, ст. Родиславскаго. Русск. Вст. 1872 г., No 3, стр. 68.}. Со смертью Рыкалова водевиль, по словамъ Арапова, понесъ чувствительную потерю. Его амплуа надолго осталось незамненнымъ, а нкоторыя роли и совсмъ исчезли съ репертуара.
Въ лиц Василія Васильевича семья Рыкаловыхъ породнилась съ другой артистической семьей — Степановыхъ. Москвичи еще помнятъ, вроятно, замчательнаго комика Петра Гавриловича Степанова, въ 60-хъ годахъ украшавшаго своимъ талантомъ Малый Театръ. Онъ обладалъ удивительнымъ искусствомъ изъ второстепенныхъ, едва очерченныхъ лицъ создавать цлью типы и былъ единственнымъ въ своемъ род судьею въ ‘Ревизор’ и княземъ Тугоуховскимъ въ ‘Горе отъ ума’. На его-то родной сестр, Аграен Гавриловн, и быль женатъ. Василій Васильевичъ. Аграена Гавриловна была также артисткою Московскихъ театровъ, и къ удивленію мы знаемъ о ней гораздо боле, чмъ о ея муж, хотя по сил таланта ихъ нельзя было даже сравнивать. Это легко объясняется тмъ, что Рыкалова была, по современнымъ свидтельствамъ, почти красавицей. Она дебютировала въ начал Ноября или конц Октября 1821 г. въ роли Эдельмоны (Дездемони) въ ‘Отелло’. Въ то время въ журналахъ не существовало особаго постояннаго отдла театральной критики, писали только о чрезвычайно выдающихся спектакляхъ, но о дебют Степановой въ No 21 ‘Встника Европы’ за 1821 годъ появилась цлая, довольно обстоятельная статья. Критикъ, указывая на то, что у нея есть вс задатки хорошей артистки, кажется, боле всего былъ прельщенъ ея красивою вншностью, восхвалялъ ‘большіе черные глаза артистки, способные выражать вс оттнки чувства, черты правильныя, рзко означенныя, стройный, довольно высокій, тонкій станъ, очаровательную улыбку и свжесть ея лица’. ‘Публика приняла двицу Степанову — такъ заканчивается этотъ отзывъ — съ восхищеніемъ и отдала полную справедливость рдкимъ средствамъ ея, теперь зависитъ отъ молодой артистки оправдать лестныя ожиданія публики. Первый успхъ въ искусств долженъ всегда быть поощреніемъ къ дальнйшимъ’. По окончаніи статьи критикъ не могъ даже удержаться, чтобы не воспть таланта молодой артистки въ стихахъ, и въ томъ же номер напечаталъ слдующее стихотвореніе:
Отелло долженъ быть ревнивымъ,
Его не смю обвинять:
Кого вы любите, тотъ долженъ быть счастливымъ,
Кто любитъ васъ, тотъ долженъ ревновать 1).
1) Встн. Европы 1821 г. No 21 стр. 68—70.
Уже изъ этого стихотворенія видно, что не столько талантъ Степановой, сколько ея молодость и красота произвели на критика впечатлніе. Дйствительно, восхваленія его остались безъ продолженія. Дальнйшія извстія свидтельствуютъ, что, какъ актриса, А. Г. Рыкалова не выдавалась ничмъ, Араповъ нашелся сказать о ней только, что ‘она была стройна и интересна собою, и занимала въ драмахъ и комедіяхъ роли первыхъ любовницъ’ {Драмат. Альбомъ 1850 г. стр. LXXXIX.}. Въ самомъ дл, въ двадцатыхъ годахъ, когда въ Москв не было выдающихся актрисъ, она играла часто и роли очень важныя, и очень разнообразныя — комическія: Княгиню Втрону (Доримена) въ ‘Мщанин во дворянств’, Леонору въ ‘Школ Мужей’ и трагическія: Амалію въ ‘Разбойникахъ’ или Эдельмону въ »Отелло’. Но какъ она ихъ играла, объ этомъ мы имемъ свидтельство такого критика, какъ Влинскій. Въ письм къ родителямъ отъ 9-го Октября 1829 г., сообщая свои театральныя впечатлнія отъ ‘Гамлета’ и ‘Разбойниковъ’, онъ пишетъ: ‘Роль Эдельмоны и Амаліи играла Рыкалова по Пензенскому худо, а по Московскому скверно’ {Русск. Стар. 1876 г. т. XV, стр. 57.}. Какъ кажется, самую справедливую оцнку Рыкаловой находимъ въ письм ея товарища по сцен извстнаго водевилиста Д. Т. Ленскаго къ П. А. Каратыгину. Сообщая ему 10-го юля 1840 г. о смерти Лаврова и Рыкаловой, онъ писалъ: ‘Представь, вслдъ за Лавровымъ отправилась на тотъ свтъ Рыкалова, его ровесница, актриса она была незавидная, но женщина прелестная и по душ и по наружности, братъ ея, твой пріятель, П. Степановъ лишился въ ней лучшаго и, можно сказать, единственнаго друга на свт’ {‘Русск. Стариніа 1880 г. No 10, стр. 331.}.
Отъ брака Аграены Гавриловны съ Василіемъ Васильевичемъ родилась та артистка, которая является теперь на Русскихъ сценахъ послдней представительницей рода Рыкаловыхъ. Мы говоримъ о Надежд Васильевн Рыкаловой — старйшей изъ артистокъ Московскаго Малаго Театра. Она рано лишилась отца и совсмъ ни готовилась для сцены. Восьми лтъ ее отдали въ пансіонъ В. Н. Фонъ-деръ-Паленъ, гд она и воспитывалась около 6-ти лтъ, посл чего продолжала свое образованіе подъ руководствомъ дяди, П. Г. Степанова. По смерти, въ 1840 году, матери, молодая двушка, выдержавъ экзаменъ при университет, поступила гувернанткою въ домъ Серг. Степ. Мельгунова, но пробыла здсь недолго. Скромная дятельность гувернантки не была ея призваніемъ. Внука знаменитаго комика, у которой отецъ и мать были также актерами, она съ рожденіемъ уже получила наслдственную склонность къ театру. Было что-то, что неотразимо влекло ее на сцену. Любимымъ ея удовольствіемъ было посщеніе театра, любимымъ занятіемъ — чтеніе стиховъ и декламація. Призваніе сказывалось явно и, рано-ли, поздно-ли, должно было вывести на настоящую дорогу. Оно и вывело. Живя по лтамъ въ с. Кусков, въ семейств дяди, который всю любовь къ своей покойной сестр перенесъ съ ея смертью на племянницу, она проходила на тамошней сцен, подъ его руководствомъ, роль Елены Глинской и эту же самую роль выбрала для своего дебюта, когда, въ Август 1846 года, побдивъ, по словамъ Арапова, вс другія предположенія, ршилась выступить на сцен императорскихъ театровъ, на той самой сцен, гд еще такъ сравнительно недавно подвизались ея родителя. Сыгравъ затмъ еще нсколько ролей, она, по желанію директора театровъ, отправилась въ Петербургъ для ознакомленія съ талантами тамошней труппы, а по возвращеніи заняла амплуа драматическихъ любовницъ и свтскихъ двушекъ въ комедіяхъ. Лучшими ея ролями считались Марія Мнишекъ въ траг. ‘Смерть Ляпунова’, Гризельда, Мирандолина, роль дочери въ др. ‘Отцовское Проклятіе’ и, наконецъ, хорошо извстная современнымъ любителямъ театра трудная роль несчастной невсты оанна Грознаго, Мары Собакиной, въ др. Мея ‘Царская 1евста’. Но особенно хорошо, по словамъ Арапова, обозначился характеръ ея игры въ двухъ комедіяхъ ‘Поздка за границу’ и ‘Комедія безъ свадьбы’, въ нихъ она манерою и приличіемъ тона вполн соотвтствовала достоинству изображаемыхъ лицъ. О томъ же, что она уже тогда выдавалась среди прочихъ артистовъ, можно судить хотя-бы по тому, что Араповъ, издавая въ 1850 году свой ‘Драматическій Альбомъ’, не нашелъ возможнымъ пройдти молчаніемъ со, тогда еще артистку начинающую, и помстилъ ея портретъ.
Сообщая при этомъ біографію Рыкаловой, Араповъ закончилъ ее такими словами: ‘Остается пожалть о томъ’ что H. B. Рыкалова, соединяя прекрасное образованіе съ талантомъ, появилась въ ту эпоху, когда нa сцен нашей нтъ ни возвышенной благородной драмы, ни комедіи и что ея дарованіе не можетъ имть настоящаго развитія’ {‘Драматическій Альбомъ’, стр. 126.}. Но это послднее сужденіе едва-ли врно. Именно съ начала 50-хъ годовъ началъ зарождаться Русскій національный, бытовой репертуаръ съ пьесами Островскаго, съ 60-хъ годовъ появилось стремленіе къ классическимъ пьесамъ Шекспира, Мольера, Шиллира, и Рыкаловой было много полезной для ея артистическаго развитія работы. Она и развила свое дарованіе въ тхъ предлахъ, въ какихъ было возможно. Дарованіе это было сравнительно небольшое. Оно тускнло при сраи неніи съ увлекательнымъ талантомъ Никулиной-Косицкой, при сравненіи съ дарованіемъ Васильевой, но одно то уже говоритъ въ пользу Рыкаловой, что она умла, не смотря на невыгодное для себя сравненіе, сохранить уваженіе и любовь публики, какъ въ точеніе первой половины своей дятельности, когда играла роли молодыя, такъ и съ 60-хъ годовъ, когда, постепенно переходя на пожилыя характерныя роли съ комическимъ или драматическимъ оттнкомъ, дублировала Васильеву. Это время артистической карьеры Рыкаловой прошло уже отчасти на нашихъ глазахъ, и мы хорошо помнимъ, какъ умно и талантливо исполняла она вмсто Васильевой, хотя-бы въ ком. ‘Вокругъ огня не летай’, комическую роль старой генеральши, пришедшей объясняться съ полицеймейстеромъ по интимному длу. Но лучшая роль артистки за весь этотъ періодъ несомннно Кабаниха въ ‘Гроз’ Островскаго. Это — то созданіе Надежды Васильевны, благодаря которому, имя ея, конечно, перейдетъ въ исторію театра. Ни Линская, гастролировавшая въ этой роли въ Москв, ни Садовская, недавно пытавшаяся играть ее посл Рыкаловой, не могли съ ней равняться: такъ хорошо играетъ она эту роль, являясь настоящей ханжей-самодуркой. Въ каждомъ ея слов слышится, что она не знаетъ препятствій своей вол, низкій голосъ артистки необыкновенно подходить къ Кабаних, ея рчь — сплошное ворчанье, ворчанье несносное, вслушиваясь въ которое такъ и видно уже изъ самой интонаціи, что она подомъ стъ домашнихъ, точитъ ихъ, по выраженію Варвары, какъ ржа желзо, незамтно, но постоянно.
Роль Кабанихи г-жа Рыкалова играетъ и теперь, а въ прошломъ году она выступила въ ней и въ Варшав, когда тамъ играла труппа Малаго Театра. Варшавская публика, увидвъ артистку почти въ одной только этой роли, успла по достоинству ее оцнить: ей поднесли при прощаніи громадный лавровый внокъ. Но всего дороже для артистки были, конечно, т выраженія признательности, которыхъ удостоилась она въ феврал ныншняго года, когда дирекція дала ей наградный бенефисъ. Бенефисъ этотъ немногимъ не совпалъ съ сорокалтіемъ ея артистической дятельности. Надежда Васильевма выступила въ ‘Царской Невст’, въ роли купеческой вдовы Домны Сабуровой. При первомъ же ея появленіи, ей поднесли цвты и цнные подарки, сопровождавшіеся единодушными рукоплесканіями публики. Эти рукоплесканія служатъ лучшимъ ручательствомъ того, что публика, несмотря на рдкое за послднее время появленіе артистки на сцен, помнитъ и цнитъ ея заслуги.
Бенефисный спектакль Рыкалова былъ интересенъ и въ другомъ отношеніи. Въ немъ роль Мары Собакиной, нкогда игравшуюся самой Н—ой В—ой, исполняла ея близкая родственница со стороны матери, г-жа Степанова. Эта молодая артистка, прежде участвовавшая въ любительскихъ спектакляхъ, съ конца прошлаго года вошла въ составъ труппы Малаго театра, гд и исполнила помимо этой роли еще Марью Васильевну въ ‘Воевод’ и царицу Анну въ ‘Василис Мелентьевой’ Островскаго. Говорятъ, что ея дарованіемъ руководитъ сама Надежда Васильевна. Будемъ же надяться, что она передастъ своей родственниц т традиціи, которыя завщаны ей ея предками.
Этимъ положеніемъ мы и заканчиваемъ нашу статью объ артистической семь Рыкаловыхъ. Семья эта по истин заслуживаетъ вниманія хотя бы по той преемственности, съ которой переходили въ ней отъ поколнія до поколнія наслдственный талантъ и готовность честно служить искусству. Пусть нкоторые изъ членовъ этой семьи, какъ напримръ Аграена, не отличались особеннымъ талантомъ, но почти вс они оставили на себ имя и не будутъ забыты, а Василій едотовичъ Рыкаловъ — такое блестящее, яркое свтило Русской сцены, безъ разсмотрнія дятельности котораго не будетъ полна исторія Русскаго театра. Мы были бы счастливы, если бы наша статья, воспроизведя насколько возможно, его артистическую физіономію, вызвала бы со стороны его внучки какія нибудь новыя дополненія или разсказы объ ея отц и особенно дд. Вообще, прослуживъ 49 лтъ и съ дтства вращаясь въ мір театра, Надежда Васильевна Рыкалова могла бы, думается, разсказать много интереснаго. Воспоминанія ея были бы истиннымъ подаркомъ для историковъ Московскаго театра {И для ‘Русскаго Архива’. П. Б.}.