С. Соловьев
Артемис Колонна в Москве
Артемис Колонна в Москве, Соловьев Сергей Михайлович, Год: 1906
Время на прочтение: 2 минут(ы)
‘Наше наследие’, 1989, No 6
Artemis Colonna подражает Айседоре Дункан. Малейшее отступление от оригинала является у нее только искажением, только несовершенством. Там, где Колонна не привносит своего, нового в пляску, она — положительно хороша, а минутами до полной иллюзии напоминает Дункан. У нее есть умение изящно драпироваться, менять одежды соответственно выражаемым настроениям. Из неудачных попыток отойти от приемов Дункан отметим прибегание к не художественным, а реалистическим способам выражения, что, придавая характер психологической драмы, в корне искажает значение ее искусства. В неудачной пантомиме ‘Девушка и смерть’ Колонна позволяет себе стучать ногами, громко вздыхать, прижимать руку к сердцу. В другом месте она производит что-то вроде… воздушных поцелуев. Эти приемы особенно поражают видевших художественное совершенство Дункан.
Айседора Дункан — целомудренно умеренна. Она многое оставляет нераскрытым до конца, предоставляя работать художественной фантазии зрителя. Мы предполагаем, что она рассыпает цветы, собирает их, подымает в небо. Но никаких цветков налицо нет. Колонна злоупотребляет цветками, без толку разбрасывая их во время пляски. Она подчеркивает то, что едва намечено Айседорой. В глазах многих это — шаг вперед. На наш взгляд — здесь только искажение, опошление. Колонна любит внешние эффекты. Непрерывно она является в новом пятне света, то в голубом, то в красном, то в желтом. Сначала это нравится, но потом приходит мысль: разве были в ходу гейслеровы трубки, когда нимфы плясали на злачных полях, возле струй Диркейского источника?
Колонна слишком часто и шумно падает на пол. В ее движениях есть истеризм, реалистичность. Высшее искусство всегда спокойно и радостно. Эти спокойствие и радость полновластны в трагических хорах Софокла. Айседора Дункан так прекрасно падает в предсмертном отчаянии, изображая Ифигению, что трагический ужас свободно разрешается в художественном созерцании. Колонна приближается к Еврипиду с его слабой стороны. От нее не веет горним холодом вечной красоты. Она подменяет иногда трагизм — плаксивостью, к ней идут язвящие вопли героинь Еврипида. Ее тело не кажется орудием духа, как тело Дункан. Ее руки — и ноги сравнительно тяжелы, массивны, чувственны, внешне красивы. У Дункан — таинственная, божественная красота. У Колонны — смазливость. Оттого в ее наготе нет безусловного целомудрия, отличающего Дункан. В созерцающем Колонну не совершается катарсис — очищение, которое и есть конечная цель искусства. Впрочем, мы избалованы Айседорой Дункан. Отведав лучшего вина, не захочешь худшего. Не следует забывать и несомненного, исключительного значения Колонны. Она показывает, что пляска Дункан не должна оставаться единоличным случаем, что ей можно подражать. Напрасно только Колонна вздумала поправлять Айседору Дункан и подкрашивать помадой мраморные губы Венеры Милосской. Конечно, розовое более реально и поэффектнее. Но, тем не менее, пусть губы Венеры остаются белыми.
Нам хотелось бы, чтобы Колонна была не ‘в стиле мисс Дункан’, а ‘ученицей мисс Дункан’. Тогда наслаждение, доставляемое ее пляскою, ничем бы не отравлялось. Между тем, распространение пляски Дункан указывает на возможность составлять хороводы Вакхических плясок. Возрождаются менады, с торсом, венчанным златоцветными побегами плюща, в пестрых оленьих шкурах. Они славят веселого бога виноградной лозы, подающего забвение печалей.
Дивно нас врачует он,
Бога Вакха дар волшебный.
Но сам бог остается скрытым. Мы обязаны угадать его истинный лик. Воскресают жрецы. Воскреснет и бог.
1906