‘АРКТАНИЯ’
‘АРКТАНИЯ’
А. Беляев
А. Беляев
‘Детская литература’, No 18—19, 1938
‘Арктания’, Беляев Александр Романович, Год: 1938
Время на прочтение: 8 минут(ы)
Г. ГРЕБНЕВ. Арктания (Летающая станция). Фантастический роман.— М.—Л. Детиздат. 1938. 208 стр. Ц. 3 руб. 50 к. Тир. 25 310.
Много лет назад на Северном полюсе поселились первые зимовщики, течения и ветры унесли льдину с четырьмя героями-папанинцами далеко к югу. Но большевики перехитрили ветры и течения: они создали над полюсом висящую в воздухе станцию ‘Арктания’, которую не унесут никакие ветры и льды. И теперь на полюсе живут и работают уже не четыре, а сорок папанинцев, сорок арктанинцев.
К тому времени, когда сооружена ‘Арктания’, капитализм уже побежден, и всеми делами на земном шаре управляет коммунистический Всемирный Верховный Совет.
На висящей в воздухе станции в числе прочих арктанинцев живут: начальник станции Владимир Ветлутин, его жена Ирина — старший метеоролог, их сын Юра, 13 лет, тесть Ветлугина — радист, Степан Андрейчик — ‘дед’, гидрограф Эрик Свенсон, его жена Татьяна — океанограф, их дочь Ася, 10 лет,— подруга Юры.
Юра, увлекаясь историей завоевания Северного полюса, прочитал в книге ‘Высказывания об Амундсене’ несколько слов московского доктора С. С. Брюханенко о том, что если будет найдено во льдах тело замерзшего Амундсена, ученые смогут его оживить.
Поговорив с учеными ‘Арктании’, Юра узнает, что льды, на которых погиб Амундсен, многолетним дрейфом должны быть занесены в данное время в район воздушной станции и находиться недалеко от нее. У Юры является желание отыскать тело Амундсена.
Юра отправляется на прогулочном автожире ‘Полярный жук’ — подарке отца — на розыски трупа Амундсена, сначала с Асей, а затем один. На льду они находят труп моржонка, затем электронный пистолет времени последней мировой войны с капитализмом. Во второй свой полет, без Аси, Юра находит почерневшую руку человека, торчащую из льда. Но в это время Юру застает буря, он проваливается в трещину и теряет сознание.
На розыски Юры отправляются его отец и дед. Они терпят аварию. На помощь идут специальные воздушные крейсеры, которые звуковыми волнами усмиряют шторм. Следом за ними двинулась целая флотилия разведчиков. Живые, но обмороженные Ветлугин, дед Андрейчик и труп мальчика в обледенелом состоянии найдены и помещены в больницу на острове Седова. Сюда прилетает ученый Британов (делавший успешные опыты оживления замороженных обезьян), чтобы произвести опыт оживления замерзшего Юры. Опыт блестяще удается. Но когда мать Юры была допущена к ребенку, она в ужасе отшатывается: перед нею лежал другой ребенок, такого же возраста, но с темной окраской кожи. Ученым удаётся установить, что воскрешенный мальчик принадлежит к вымершему племени Восточной Боливии курунга или ‘Золотая улитка’. По телевизору вызывают единственного в мире ученого, который знает язык курунга, — Мартина дель-Трасиас. (Между прочим, приставка ‘дель’ указывает на дворянское происхождение. Едва ли такие приставки сохранятся в будущем.) Он служит переводчиком. Но тут выступает один из журналистов — Мерс, который, оказывается, тоже знает язык курунга. Мерс делает неудачную попытку убить оживленного мальчика Руму и скрывается.
Этот эпизод дает возможность сделать целый ряд открытий: что Мерс — не корреспондент, а сын главаря последней бандитской фашистской шайки ‘Лиги апостола Шайно’, что сам Шайно — авантюрист, проиграв последнее сражение, не погиб, как предполагали, а скрылся со своим штабом и бывшим папой Пием XII (он же полковник Ансельм Граппи), ‘архиепископом’, заведующим ‘епархией’, бароном Курода и другими в заранее приготовленном убежище подо льдами Арктики, у острова Седова, в надежде отсидеться до контрреволюционного переворота. Это они захватили в плен Юру.
Рума, найденный во льду, бежал от фашистов, которые переселили его племя в свой подводный штаб, как рабов, а затем истребили.
Начинается напряженная борьба за спасение Юры и уничтожение последнего гнезда фашистов. Юра спасен, фашисты частью уничтожены, частью взяты в плен, чтобы предстать перед трибуналом.
Таково содержание увлекательного, изобилующего эффектными сценами и неожиданными ‘поворотами’ научно-фантастического романа Г. Гребнева ‘Арктания’.
Основным сюжетным стержнем романа ‘Арктания’ является борьба с классовым врагом. Эта тема по праву должна занимать доминирующее место в советской научной фантастике. И чем больше у нас будет романов на тему о борьбе с классовым врагом, тем лучше. Но на этом пути существуют некоторые опасности, которые необходимо избежать.
Советские литературные произведения должны стоять на высоком идеологическом и художественном уровне. Повторяя тему, каждый автор должен дать ей новую, неповторимую расцветку.
Роман ‘Арктания’ не шаблонен. Он интересен, политически заострен, но в нем много неоправданных фантазий. Вот как автор рисует гибель капитализма:
‘Это была не война, а грандиозное разбойничье нападение, исступленная атака мирового империализма на советские города и сокрушительная контратака красных армий и флотов на вражеские аэродромы, военно-морские базы и штабы. Революционные восстания в тылу у врага довершили эту последнюю схватку социализма с капитализмом…’
Решительное столкновение социализма с капитализмом, вероятно, произойдет не в виде такой ускоренной ‘исступленной’ атаки фашистов и контратаки красных армий и флотов. Эта война может разбиться на ряд войн и потребует, быть может, не одного года.
Можно еще указать на некоторую однотипность в изображении отрицательных героев. Они имеют одинаковую манеру говорить вяло, равнодушно, как бы нехотя. Или это воздействие девятнадцатилетнего пребывания в подводном штабе? Но все же характерные черты должны бы сохраниться. Мерс, — уже одно имя, созвучное со словом мерзкий, — с первых лее слов и шагов настраивает против себя героев романа и читателей. Наиболее догадливые из них сразу узнают в Мерсе притаившегося врага, отчего снижается эффект его разоблачения.
То же приходится сказать и о трех фашистах, посетивших ‘Арктанию’. Большинство положительных героев обрисовано также несколько схематично, например муж и жена Ветлугины, Эрик и Татьяна Свенсон. Правда, научно-фантастический приключенческий роман иной природы, чем роман психологический, бытовой. Здесь все держится на быстром развитии действия, на динамике, на стремительной смене эпизодов. Здесь герои познаются главным образом не по их описательной характеристике, не по их переживаниям, а по внешним поступкам.
Но это, конечно, не значит, что герои научно-фантастических произведений могут представлять собою совсем упрощенные схемы. Они все же должны отличаться друг от друга, иметь свои характерные, типичные черты! Пример такой характеристики дает классик научной фантастики Жюль Верн, и этому нам у него следует поучиться. Жюль Верн наделяет своих героев немногими, иногда двумя-тремя, характерными черточками (будь то рассеянность, вспыльчивость, флегматичность и т. п.), и герой сразу приобретает свое характерное, неповторимое лицо.
Так, Гребневу больше удался тип ‘деда’ Андрейчика, с его скрытым юмором, его старинными словечками: ‘досконально’, ‘факт’, сопровождающими героя, как оперный лейтмотив. Удалась второстепенная фигура Ливена с его чувствительностью, даже ‘слезоточивостью’. В нескольких штрихах, в короткой сцене, обрисован ‘апостол Петр’ — Шайно. Несмотря на краткость характеристики, его образ поднимается до степени художественного символа злобствующего, но вконец одряхлевшего капитализма.
О Юре приходится сказать несколько особых слов. Пионер, повидимому, становится почти необходимым героем наших научно-фантастических романов. Это естественно и закономерно: наши дети принимают живейшее участие в общественной жизни и проявляют огромный интерес к научным знаниям. Но когда встречаешь в романе пионера, невольно охватывает опасение: не собьется ли автор на уже создающийся трафарет. Не подаст ли он героя-пионера, как дежурное блюдо, состряпанное по стандартному рецепту: умненький, пригоженький, причесанный, находчивый, неустрашимый вундеркинд.
В романе Гребнева Юра обрисован бледно, схематично.
Когда открываешь роман, который изображает наше будущее, то, как и при встрече с героем-пионером, невольно охватывает опасение: не преподнесет ли автор старые дежурные блюда уже затасканного научно-фантастического антуража, состоящего, из кнопок, рычагов, телевизоров, стратопланов, автожиров, всяческих вездеходов и тому подобного.
И у Гребнева также фигурируют и кнопки, и телевизоры, и стратопланы. Без них вообще невозможно обойтись в изображении будущего, так как все это уже на наших глазах претворяется в действительность, становится бытом. Но Гребнев в этот старый антураж вносит все же некоторые новые черты.
Фантазия, фантастика, однако, не должна отрываться от научной почвы. Как же обстоит дело с научностью?
В этом отношении в романе не все благополучно.
Пожалуй, самым слабым в научном отношении местом является биологическая часть, составляющая боковую линию сюжета и научного содержания. Это вопрос об оживлении замерзших и вообще умерших людей.
Несколько лет назад московский научный работник д-р С. С. Брюханенко, получивший широкую известность опытами оживления отсеченных от тела голов собак, после гибели Амундсена писал:
‘Недалек день, когда наука будет воскрешать ‘необоснованно’ умерших людей. Необоснованно — это когда все органы целы, смерть же наступила от случайных причин, например замерзание. И если когда-нибудь нам удастся найти замерзшего Амундсена, быть может, наука сумеет оживить этого замечательного человека’ (В романе Гребнева эти слова изложены иначе, но смысл тот же).
В свое время д-р С. С. Брюханенко подвергся жестокой критике ученых за это высказывание.
Правда, положение автора в известном смысле выгоднее, чем положение научного работника: если ученые утверждают, что это невозможно потому, что в организме могут произойти так называемые необратимые процессы, писатель-фантаст может сказать: они необратимы лишь постольку, поскольку современная наука не может ‘обращать’ их. (Однако, как увидим дальше, и эта позиция шаткая.)
Автор романа путает оживление замерзших с анабиозом. Явления родственные, но не вполне однородные: при анабиозе ‘замораживание’ происходит в определенных условиях (постепенное понижение температуры лишь до строго определенного минимума и т. д.), которых может и не быть при случайном замерзании человека. Притом анабиозу до сих пор не поддавались теплокровные животные (хотя некоторые ученые и работают над этой проблемой).
С такого рода ошибкой автора можно было бы примириться, она не выходит за пределы тех научных ‘ошибок’, которые допускали и классики научной фантастики.
Плохо то, что, окрыленный высказыванием д-ра С. С. Брюханенко, автор пошел дальше него и вложил в уста Британова (прототип С. С. Брюханенко, перенесенный в будущее) такие слова, которые уже без всяких кавычек приходится считать научной и крупной идеологической ошибкой. Профессор Британов ‘…с улыбкой на устах… с уверенностью, не оставляв- щей никаких сомнений (!), объявил перед своей случайной аудиторией самую сумасбродную и затаенную мечту человечества — мечту о бессмертии — научной дисциплиной’ (стр. 53). (Речь идет о бессмертии человека.) И это говорил ученый с мировым именем от имени коммунистической науки, вступая таким образом в противоречие с одним из основоположников коммунизма Энгельсом, который учил, что ‘отрицание жизни по существу заложено в самой жизни так, что жизнь всегда мыслится в отношении к своему неизбежному результату, заключающемуся в ней постоянно в зародыше, — смерти. Диалектическое понимание жизни именно к этому и сводится… Жить — значит умирать’ {Ф. Энгельс. Диалектика природы, стр. 9—10. Партиздат ЦК ВКП(б), 1936 г.}.
И такое высказывание Британова тем более досадно, что его оппонентом, а значит, и человеком, стоящим на более правильной точке зрения, является заклятый враг коммунизма Мерс, хотя его возражения и проистекают из специальных целей — узнать, может ли быть оживлен мальчик, который знает о сохранившемся убежище фашистов.
С техникой у автора дело обстоит тоже небезупречно. Станция ‘Арктания’ построена из сплава магния, кальция и алюминия. Дома — из легких пластмасс. Поддерживается она в воздухе понтонами, наполненными гелием. Кстати, на иллюстрации понтоны изображены непомерно малыми. Как бы ни легки были постройки станции, но ведь сорок живых арктанинцев сделаны не из легкой пластмассы. Понтоны должны иметь несравненно больший объем (у автора сказано: ‘огромные газопонтоны’), тем более, что наполнены они не водородом, а более тяжелым газом — гелием. Но огромные понтоны должны представлять большое сопротивление ветрам и требовать для устойчивости станции при помощи якорей — реактивных двигателей — много энергии. К сожалению, вопрос об энергетических источниках не освещен автором. Главное же — строительный материал. Жаль, что автор не попользовал случая популяризировать новейшие работы из области физики тонких пленок, которые обещают произвести переворот в разных областях техники, в частности в деле создания сверхлегких металлов (‘пористая масса с микроскопически тонкими стенками, пустоты которой наполняются легким газом). Это как раз материал для ‘Арктании’.
Неясно устройство водохода, в частности следующее место в его описании: ‘Выделяющийся при разложении воды газ аргон использовался водоходом для освещения дна и для получения электроэнергии, от фотоэлемента, которым был снабжен’. Для разложения воды на кислород и водород и для получения аргона в достаточном количестве для освещения, надо затратить немало энергии. Аргон — газ инертный, не горючий. Светиться он может только при разряде, в стеклянных трубках, из которых выкачан воздух. Но на электрический разряд также нужна энергия. Больше же всего ее необходимо при электролизе воды для получения кислорода, которым дышит человек в водоходе. Откуда же берется вся эта энергия? Оказывается, от …фотоэлемента, освещаемого аргоном. Превышение расхода энергии над приходом здесь очевидно без всяких расчетов. Знания техники здесь мы не обнаружим.
Встречаются и более мелкие технические недочеты. Автоматический пистолет, выпускающий 1 000 нуль в минуту, хотя и называется электронным, но стреляет он, повидимому, не снарядами лучистой энергии, а пулями (упоминание о двух обоймах по 500 пуль, слова ‘деда’ ‘а пульки-то я вынул’). Но если эти пульки имеют хоть 5 миллиметров диаметра и весят по 20 граммов, обоймы на одну минуту стрельбы должны достигать нескольких метров длины, а общий вес пулек — 20 килограммов. К этому необходимо прибавить еще какой-то охладитель, так как ствол револьвера при тысяче выстрелов в минуту должен сильно нагреваться. В общем, получается не очень-то удобный для кармана пистолет.
Автором не учтены и климатические условия Арктики. В его Северограде, например, существует движущийся тротуар. Но как быть в таком случае со снегом? Ведь такой тротуар, как транспортер, увлечет его за собою. Или весь город должен быть защищен от атмосферных осадков, или тротуар снабжен специальными очистителями, — но тогда об этом следовало бы упомянуть. Еще менее соответствуют ‘полярному лицу’ города его здания. На рисунке у зданий масса выступов, балконов, ниш, у автора же, ‘по прихоти архитектора’, девятиэтажный дом совершенно лишен двух первых этажей. Вместо них на рисунке — колонны. Вряд ли это целесообразно. Во-первых, потеряна жилая площадь. Во-вторых, все эти ‘безэтажные’ дома с нишами, выступами, балконами способствуют промерзанию, вызывают совершенно напрасный добавочный расход топлива. Если бы еще автор пояснил, что подобная архитектура на далеком Севере стала возможною в результате применения новых строительных теплоизолирующих материалов. Но об этом автор не упоминает. Вместо того чтобы проектировать ‘полярное лицо’ города, исходя именно из специфических — в первую очередь климатических—условий полярных стран, автор просто дает волю своей фантазии.
Попутно заметим, что иллюстрации Ф. Бочкова вообще не удовлетворили нас. Они суховаты, им нехватает романтики этого жанра. Да и художественно они не стоят на высоком уровне.