К бенефису В. А. Бороздина, Беляев Александр Романович, Год: 1912

Время на прочтение: 6 минут(ы)
Неизвестный Александр Беляев. Театральные Заметки.

А. Беляев (Под псевдонимом Ме-к)

‘К бенефису В. А. Бороздина’

Существует представление, будто только в столице или в очень крупных провинциальных центрах с их вечным притоком новых зрителей один и тот же актер может быть неизменным любимцем и что в среднем провинциальном городе он быстро начинает ‘приедаться’ публике, требующей все нового и нового.
Ярким протестом против этого ложного представления является тот неизменный успех, те горячие симпатии публики, которыми вот уже столько лет пользуется у нас В.А. Бороздин, почти ежегодно дарящим смолянам два месяца в году своего поистине художественного творчества.
И этот успех понятен: что действительно прекрасно и одухотворено, то всегда найдешь в себе самом новые блестки творчества, поддерживающие к нему горячий и живой интерес.
Было бы большой задачей перечислить те роли, в которых на протяжении 12 лет Басмановской антрепризы дарил нам дарил нам В.А. Бороздин, один за другим крупные, высвеченные умелой рукой художника сценические образы, но мы сами того не замечая сливались с его творчеством и обязаны ему многими минутами искренних светлых переживаний, отвлекающих нас от серой будничной жизни.
В.А. Бороздин — актер крупной провинции. За исключением двух сезонов в Москве вся его артистическая деятельность протекает в таких городах, как Харьков, Казань, Одесса.
И как бы в яркое возражение тем ‘близким к столице’ людям, которые тренируя провинциальный театр, с апломбом утверждают, что ‘только в столице могут быть хорошие актеры’, оказывается, что именно столица в своем оскудении ищет питания в театральной провинции, а не такие актеры как Бороздин ищут столицы. Не далее как в этом году один из крупных петербургских театров усиленно приглашал г-на Бороздина и узнав, что он связан договором с Д.И. Басмановым, предлагал заплатить за него неустойку. Нам смолянам остается только порадоваться тому, что материальные выгоды не соблазнили нашего талантливого артиста, и он остался верен искренне любящей и ценящей театр провинции и театру Басманова, с которым он так слился и сжился за много лет совместной работы.
Самый выбор пьесы, которую ставит завтра артист в свой бенефис, возобновляя одно из лучших произведений Ибсена ‘Доктора Штокмана’, свидетельствует еще и о хорошем благородном вкусе артиста, так необходимом и так много дающем на поприще театральной деятельности.

‘Смоленский вестник’. — Смоленск. — 1912. — No 184. — (17.08). — С.3

Б. Глаголин ‘Моим критикам’

(Письмо в редакцию)

‘Вместо кадильниц наше время откровенно возносит сковороду’.
Т. Карлейль (Sartor Resartus, рус. пер. 327.)

Если прав поэт, что ‘слово изреченное есть ложь’, то напечатанное слово, т. е. слово не непосредственно сорвавшееся с языка, прошедшее через посредство пера и печати, страдает еще большим отклонением от своей изначальной правды, заложенной в него сознанием при самом возникновении. Говорю это потому, что к сожалению не могу быть более вразумительным в правде своих печатных слов и что с другой стороны печатные слова критиков моих статей местами совершенно непонятны для меня.
Некоторые строки, например, производят на меня впечатление, что главный их смысл не в не согласии со мной, а в желании обидеть, другие строки кажутся мне опровергающими то, чего я не утверждал, наконец третьи — в моем представлении прыгают из текста и грозят мне за непочтительное отношение ко всему плохому.
Наверное, мои критики окончательно далеки от всех этих неприятных намерений, но чем же виноват и я, если так их чувствую и только так и могу их чувствовать? Может быть, мне, как актеру, подобало бы глубже вскрыть и расшифровать их литературный текст, но я прямо неспособен на это, как оскорбленный человек. Как актер, более десяти лет участвующий в специальной литературе, я привык, что все мои статьи вызывают со стороны журналистов род профессионального раздражения, но то, что я за последние дни читал по своему адресу в ‘Смоленском Вестнике’, — это меня прежде всего удивило потому, что газета с таким вниманием относилась все время к моему труду и так любезно предоставила мне место на своих же столбцах. Гостеприимство ‘Смоленского Вестника’ было для меня тем более ценно, что, с уходом моим из театра Литературно-Художественнного общества, прекратилось издание ‘Журнала Театра’, пять лет выходившего в свет под моим радакторством, и я таким образом лишился литературного пристанища…
Но где же иной парламент, помимо печати, в котором я мог бы выступить с ‘живым’ словом по вопросу театра, с которым ‘скован узами железными’ 17 лет? Только это и все это дает мне право, г. B-la-f, сметь свое суждение иметь и о публике, и об актерах. Если в моих статьях вы заметили только ‘неудачные парадоксы’ и неоправданное презрение, то не заметили наиболее существенного: борьбы за лучшую участь и публики, и актеров, и театрального творчества, моего заступничества за погибающих праведников плохого театра, моего сожаления по адресу группы, театральных миссионеров, умоляющих о даровании им плохого театра — не театра.
Обращаясь к г. Ме-к, я просил бы его указать в моих статьях чисто принципиального, теоретического характера ту фразу, которую он взял в кавычки, как якобы буквальную: ‘только в столице могут быть хорошие актеры’. Помимо того, что этою фразою мне ложно приписывается мнение, обидное для провинциальных артистов, но этим мне приписывается еще и глупое мнение. Говоря о плохом театре, я говорил не только о провинциальных сценах, но и обо всех, исключая Художественный театр и Императорскую сцену, говорил совершенно определенно и не подал ни малейшего повода восстанавливать против меня моих товарищей.
Точно так же ни в одной из своих статей провинциальную публику вообще, а смоленскую в частности, я готтентотами не называл — это тоже плод полемического задора, не усмотревшего юмора и риторической фигуры в упоминании о готтентотах. Но, оказывается, в публике нашлись все же дикие люди, которые поверили серьезно в то, что они действительно готтентоты и написали мне два анонимных письма о том, что на спектакле в день моего бенефиса я получу от них ‘должное возмездие за пустые и некрасивые фразы’. Воображаю, насколько это будет красиво и содержательно! Однако, за готтентотов и после моего бенефиса я их не сочту — в них слишком мало непосредственности этого милого народа. Для меня они будут только антропопитеками — это сильнее.
Что касается моей черной неблагодарности, о которой намекнул публике г. Старый, то здесь я, может быть, повинен и не виновен в одно и то же время.
Смоленский корреспондент московского журнала ‘Рампа и Жизнь’ пишет, что ‘Глаголин имеет большой и вполне заслуженный успех’. В этой фразе для меня самое ценное не констатирование успеха, не указание на его размер, а утверждение полной заслуженности. В сущности, я не нахожу своего успеха большим и смею думать, что при других обстоятельствах я мог бы заслужить значительно больший. Но для меня важен самый факт заслуженности того или иного успеха, неоднократно утверждавшегося и ‘Смоленским Вестником’. Но если я заслуживал свой успех, то почему от меня могут требовать за него какой-то благодарности. Как будто бы в ответ на аплодисменты я мало или недостаточно любезно раскланиваюсь перед публикой?!
Если моя статья по поводу воссоздания зимнего театра показалась неблагодарностью, то быть благодарным по г. Старому (или по смоленскому?) значит быть неискренним, формальным и совершенно равнодушным к интересам исторического города и такого трепетного искусства, как театр. Мне было бы проще ответить на письмо смоленского театрала хотя бы, например, такими фразами: ‘о, конечно, я за постройку театра — ведь я актер. Но, поверьте, помимо меня в театре нуждается и Смоленск… Да, да, да — чудный город, он утопает в зелени садов, в этих стенах находился когда-то Наполеон, а теперь находятся такие страстные поклонники драматического искусства! Боже мой, над чем тут задумываться: театр, конечно, нужно строить и как можно скорее… На каких началах? Удобственных, кредитных и никаких более! Какой театр ни постройте — все же это культура! Там видно будет! — и вы увидите, насколько сократится потребление вина! — Об этом назначении искусства на днях так трогательно написал г. B-la-f…’ и т. д. Но я предпочел написать искреннее мнение, которое и г. Старому показалось ‘любопытным’, а от меня, молодого, потребовало нескольких бессонных ночей.
Нет, господа, я не неблагодарный — я просто не мещански самодовольный человек и на этом основании недоволен окружающими не меньше, чем самим собой. Толкать людей к легко достижимому, вести их по пути наименьшего сопротивления — совсем не задача истинной культуры. Она, может быть, и существует в Смоленске, и лежит где-нибудь, притаившись в старинной церкви, но перед нею, как и перед этой святыней, никто не хочет даже снять шапки. И понятно, что в этой прикрытой голове шевелятся только практические мысли, как раз именно не имеющие никакого действительного значения — так как все в мире держится утопией, и только желая невозможного, человек достигает более или менее порядочного.
Однако моя отповедь моим критикам своими размерами, кажется, уже сравнялась с филиппиками моих критиков, а я еще ответил только на самые существенные из обвинений. Впрочем, на несущественные предпочитаю промолчать! Скажу только, к сведению г. Старого, представившего мне далеко не полный список дружески расположенных ко мне имен, что их не было бы в составе труппы Лопатинского театра, если бы в Смоленске летом было самостоятельное дело, — если бы то половинное жалованье, которое мы все теперь получаем здесь за ‘репетиционный’, ‘подготовительный’ сезон, не возмещалось бы удвоенным жалованьем от того же антрепренера в течение ‘настоящего’ сезона в Одессе. Несмотря на ‘битковые сборы’, на ‘вполне заслуженные успехи’, благодарный Смоленск, оказывается, не может оплачивать содержание даже такой, только ‘приличной’, по словам г. Старого, труппы. Но зато город Смоленск, несмотря на свою любовь к драматическому искусству, сделал из аренды своего летнего театра доходную статью… за счет ли половины актерских окладов или за счет Одессы — это все равно.
Здесь я ставлю точку и укладываю свои чемоданы.

‘Смоленский вестник’. — Смоленск. — 1912. — No 189 (23.8). — С.3, и No 190. — (24.8). — С.3

Комментарии

Ме-к
‘К бенефису В. А. Бороздина’

Мне кажется, что перед размещением статьи Глаголина ‘Моим критикам’ для ее понимания было бы полезно размещение статьи Ме-к ‘К бенефису В. А. Бороздина’, так как Глаголин упоминает как фельетон Беляева ‘О провинциальных синицах…’ так и данную статью Ме-к.
Словарь псевдонимов Масанова и другие словари и указатели не позволяют раскрыть псевдоним Ме-к.

Б. Глаголин
‘Моим критикам’

Во второй части этой статьи упоминается ‘смоленский корреспондент московского журнала ‘Рампа и жизнь». Построение процитированной Глаголиным фразы показалось знакомым. С некоторой вероятностью можно было предположить, что им мог быть А.Беляев, и в подшивке журнала можно попытаться найти его статьи.
Но, рецензия, на которую ссылается Б.С. Глаголин, опубликованная в журнале ‘Рампа и жизнь’, 1912, No 32 (5.8), с. 14, подписана А.Т… Также, удалось найти несколько статей Бориса Глаголина, портрет Д.И.Басманова, несколько заметок в разделе провинциальной хроники, но смоленские корреспонденты журнала подписывались Н. Р-ий. и А.Т.
После данного прощального слова смоленской публике собрал чемоданы не только премьер трупы Борис Глаголин, но и вся трупа Д.И. Басманова, (в составе которой было 32 артиста), и к 9 сентября они полностью собрались в Одессе.
Еще через некоторое время в разделе провинциальной хроники появляется заметка: ‘Одесса: из ибсеновских пьес г. Басманов первой ставит ‘Доктора Штокмана’ с Бороздиным в заглавной роли’. (‘Рампа и жизнь’, 1912, No 40, с. 14.)
Следующая его статья для ‘Смоленского вестника’ об открытии городской аптеки опубликована только 4 октября.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека