Архенгольц о Клопштоке, Клопшток Фридрих Готлиб, Год: 1803 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 8 минут(ы)

Архенгольцъ о Клопшток

(Достоинство и слава великихъ талантовъ не ограничиваются ихъ отечествомъ: Клопштока уважала Европа, и въ Россіи многіе читали его Мессіаду. По крайней мр имя сего необыкновеннаго Генія извстно всмъ, которые сколько нибудь знакомы съ Литтературою. Издатель Встника думаетъ, что такія статьи украшаютъ Журналъ. Здсь же говоритъ о Клопшток извстный Авторъ к другъ его.)

Не вмшиваясь въ права будущаго Клопштокова Біографа, могу сказать нсколько словъ о семъ великомъ муж, котораго лишилось отечество, и который въ теченіе многихъ лтъ удостоивалъ меня своего дружескаго обхожденія. Какъ Журналистъ, замчающій важныя происшествія времени, имю обязанность говорить о смерти его, не только горестной для моего сердца, но ознаменованной и всеобщимъ участіемъ.

Не беру на себя опредлить достоинства Поэта Клопштока: Германія полвка удивлялась ему, и вс просвщенные народы, зная Мессіаду даже только по слабымъ переводамъ, отдаютъ справедливость его Генію. Желаю говорить единственно о Патріот и человкъ-Клопшокъ. Въ вк низкой личности онъ удивлялъ насъ сими двумя свойствами столь же, сколь и піитическимъ талантомъ своимъ. Огненный Патріотизмъ его не охладлъ до гроба, и во всякомъ случа обнаруживался. За нсколько недль до смерти онъ читалъ съ живйшимъ удовольствіемъ предисловіе къ Дельфин, въ которомъ Госпожа Сталь хвалитъ Нмцовъ.

Естьли мы Германцы наконецъ хотя немного — къ нещастію, весьма не немного! — уважаемъ себя, то отечество наше обязано тмъ Клопштоку боле, нежели кому нибудь. Изъ всхъ великихъ поэтовъ Германіи только онъ и другъ его Глеймъ, не смотря на обыкновенную безполезность такихъ увщаній, старались усовстить жалкихъ согражданъ и неутомимо прославляли любовь къ отечеству въ такой земл, гд, еще за нсколько десятилтій, нація уважала единственно чужестранное, и гд знатные самые Владтели (дло безпримрное въ свт!) изъявляли грубое презрніе къ отечеству, къ его языку и нравамъ! Сіе, едва вроятное, обыкновеніе Германцевъ 18 вка Клопштокъ сохранилъ для потомства въ одной изъ Одъ своихъ, говоря:

За что ты, о глупецъ! Отечества не любишь?

Когда при имени его

Не бьется сердце y тебя,

То я гнушаюся тобою!

Такіе стихи, написанные въ 1766 году, когда Германія отдыхала посл семилтней кровопролитной войны, и когда вс молодые и старые, мущины и женщины, плнялись Мессіадою, — такіе стихи, говорю, имли свое дйствіе, и смя благороднаго Патріотизма распустилось въ новомъ поколніи. Какъ Дворы Нмецкіе ни старались истребить его дломъ и насмшками, какъ ни презирали достоинство Нмцовъ, чтобы величать только иностранное, справедливо и ложно, но пламенные юноши Германіи, образомъ мыслей и трогательными пснями Клопштока одушевленные, съ благородною ревностію противились сей зараз. Великій Поэтъ заставилъ ихъ гордиться своими предками, страшными для самаго Рима, ихъ древними народными добродтелями, Героями во всхъ вкахъ и климатахъ, мужами великими во всхъ родахъ, и языкомъ ихъ, богатымъ, сильнымъ, благороднымъ. Наконецъ и самые Владтели устыдились не знать его, и велли дтей своихъ учить по-Нмецки.

Клопштокъ, подобно всмъ искреннимъ филантропамъ, всмъ людямъ ума необыкновеннаго, не эгоистамъ, но друзьямъ общаго добра, былъ другомъ Французской Революціи, когда она казалась благодтельною перемною судьбы человческой во Франціи. Онъ вмст съ другими надялся, что народъ сильный и просвщенный можетъ быть для себя мудрымъ законодателемъ, многое, особливо вдали, имло тогда видъ плнительный. Всего же боле человколюбивое сердце его восхитилось славнымъ опредленіемъ Народнаго Собранія, что Франція навки отказывается отъ завоеваній, опредленіе сдланное на зар сего великаго происшествія, но скоро осмянное и забытое новыми правителями Франціи. Тогда, какъ благородныя сердца съ жаромъ хвалили его, Клопштокъ въ Од своей къ Лудовику XVI сказалъ:

Вкъ щастливый: и щастливъ я,

Что видлъ я тебя.

Но сія ревностная любовь къ новой свобод французовъ отъ слдующихъ происшествій мало по малу угасала, и наконецъ, во время ужасовъ Конвента, совершенно исчезла. Онъ перемнилъ образъ мыслей своихъ, и стыдился права гражданства, даннаго ему французами за его Оды къ свобод, не къ Якобинскому ихъ равенству, но свобод истинной и государственной, человческой и гражданской. Видя гнусныя злодйства, Клопштокъ однажды навсегда составилъ себ понятія о государственныхъ измненіяхъ и революціяхъ, понятія, которыхъ совершенную истину доказали время и случаи. Можно сказать, что онъ предвидлъ будущее:

Патріотъ Клопштокъ оскорбился въ душ своей, когда Нмцы вошли въ бдственную Революціонную войну: ибо онъ, вмст со всми благоразумными Политиками, предвидлъ ея слдствія. Сей веліикій мужъ писалъ даже письма къ Государямъ и Министрамъ, но умы были тогда въ ослпленіи отъ страстей — побды, завоеванія казались легкими — и совты семидесятилтняго старца (не пылкаго юноши, обманутаго воображеніемъ) остались безъ всякаго дйствія…

Въ послдній разъ Клопштокъ доказалъ Патріотизмъ свой тогда, какъ французскій Институтъ избралъ его въ Члены свои. Въ письм къ сему ученому собранію онъ съ великимъ жаромъ изъяснялъ преимущества Нмецкаго, страстно имъ любимаго языка, его силу и выразительную краткость, будучи увренъ, что сія истина не полюбится французамъ. — Такъ мыслилъ и дйствовалъ сей великій мужъ какъ Патріотъ.

Въ домашней жизни своей, въ кругу друзей и знакомыхъ Клопштокъ былъ не мене любезенъ и добродтеленъ. Воспоминаніе о благородныхъ, прекрасныхъ свойствахъ его останется навсегда пріятнйшею для меня мыслію. Онъ былъ удивительно нженъ въ своихъ чувствахъ, и твердъ характеромъ, всею душею любилъ друзей, и не хладлъ отъ времени. Старйшимъ другомъ его былъ Стихотворецъ Глеймъ. Въ одно время они занемогли, умирали, и еще переписывались. Послднее письмо Глеймово напечатано въ Енскяхъ Вдомостяхъ, оно начинается сими словами: ‘Я умираю, любезной Клопштокъ, вашимъ нжнымъ другомъ и до конца страстнымъ любителемъ Поэзіи, которая, вмст съ вашею дружбою, длала меня щастливымъ въ жизни.’ Они думали о многомъ несогласно. На примръ: Глеймъ не уважалъ блыхъ стиховъ, a Клопштокъ презиралъ римы, первый обожалъ Фридриха Великаго, a Клопштокъ не весьма любилъ его, за то, что сей Государь не отдавалъ справедливости народу своему и гнушался языкомъ Нмецкимъ. Но такой различной образъ мыслей не имлъ никакого вліянія на ихъ дружбу, постоянную и нжную. Геній, дарованія, слава, знанія и лта безъ сомннія давали Клопштоку право судить ршительно во всемъ, что касалось до ума, вкуса и таланта, но онъ весьма рдко пользовался симъ, такъ сказать, законнымъ правомъ: всегда охотно слушалъ другихъ, всегда съ искреннимъ любопытствомъ разспрашивалъ, чтобы узнать основаніе каждой ихъ мысли, и даже при самыхъ ложныхъ заключеніяхъ, при самыхъ глупостяхъ и нелпостяхъ никогда не изъявлялъ грубаго презрнія. Слыша мнніе, несогласное съ его мыслями, онъ часто съ видетъ добродушія говаривалъ людямъ: ‘Это для меня совершенно ново и любопытно, продолжайте.’ Иногда, разговаривая съ удовольствіемъ и жаромъ, вдругъ останавливался и забывалъ все, естьли кому нибудь въ горниц случалось охнуть, зашибить себ палецъ или только поморщиться. Доброй Клопштокъ уподоблялся тогда самой чувствительной женщин, безпокоился, заботился, не изъ модной учтивости, не притворно, но искренно: ибо онъ въ важномъ и неважномъ слдовалъ однимъ движеніямъ сердца и не зналъ никакихъ хитростей свтскаго искусства.

Въ послднія 12 лтъ Клопштокъ никого не славилъ такъ усердно, какъ Вашингтона, Лафаета и Россійскаго Императора АЛЕКСАНДРА. Вашингтонъ, въ которомъ истинный Патріотизмъ соединялся съ геройствомъ, съ холодною мудростію, съ великимъ характеромъ и съ рдкими добродтелями, долженъ былъ сильно дйствовать на душу Поэта и филантропа Клопштока, до самой кончины своей онъ любилъ говорить объ немъ. Любилъ за такія же свойства и Лафаета, благороднаго, рдкаго человка, страдалъ съ нимъ во время его заключенія, ужасался отъ слуха, что Внскій Дворъ отправятъ его въ Россію для вчной ссылки въ Сибирь, плнялся героическою добродтелію Лафаетовой супруги, которая, видвъ казнь матери и сестры своей, и сама едва избжавъ гильйотины, спшила изъ темницы въ темнищу, чтобы сколько нибудь утшить нещастнаго супруга — терпла все, на что осуждаютъ только злодевъ, и съ древнимъ Римскимъ мужествомъ выпила сію горькую чашу до послдней капли. Клопштокъ обрадовался сердечно, когда узналъ, что Лафаетъ, возвратясь въ отечество, ршился заключить жизнь свою въ тишин и бдности, отказался отъ всхъ выгодныхъ мстъ, ему предложенныхъ, и писалъ къ друзьямъ своимъ, что правила его не дозволяютъ ему быть орудіемъ власти, столь несогласной съ любезнйшею его мыслію, которой онъ всмъ пожертвовалъ. Клопштокъ, любя сего Героя всею душею, осуждалъ въ немъ единственно то, что онъ не зналъ французовъ, и считалъ ихъ способными наслаждаться свободою подобно Американцамъ и Англачанамъ.

Императоръ АЛЕКСАНДРЪ, плнившій сердца не только въ Россіи, но и въ чужихъ земляхъ, великими добродтелями Своими сдлалъ глубокое впечатлніе въ душ Клопштоковой. Живъ долго и замтивъ, что почти вс Государи начинаютъ свое правленіе хорошими длами, но скоро оставляютъ сей путь и слдуютъ совсмъ иной систем, онъ долго медлилъ въ своемъ заключеніи. Видя же наконецъ, что добродтели Россійскаго Монарха не суть дйствіе минутной Политики, но, какъ благотворная и величественная рка, неизмнно и безпрестанно изливаются на сильнйшее Государство въ свт, Клопштокъ сдлался обожателемъ сего рдкаго Государя, и сочинилъ Ему оду, напечаталъ ее въ Минерв, но никакъ не хотлъ послать въ Петербургъ, чтобы не уподобиться обыкновеннымъ льстецамъ.

Клоштоковы мысли о Кантовой философіи напечатаны въ его Грамматическихъ разговорахъ. Онъ не боялся нажить непріятелей, но думалъ, что ему, какъ современнику, надлежитъ дать отчетъ потомству въ своемъ мнніи о сей новой философической систем. Слыша его, въ 179й году, ршительно говорящаго о семъ предмет, я спросилъ: вс ли Кантовы творенія читалъ онъ? Клопштокъ вскочилъ съ креселъ и съ великою живостію сказалъ мн: ‘Я старался вникнуть въ каждую мысль, разбиралъ всю цпь заключеній и слдствій, иначе не сталъ бы такъ говорить:’ Онъ утверждалъ, что сіе волненіе умовъ совсмъ не есть новый феноменъ, что въ Крузіево время такъ же славили сего философа, такъ же до небесъ превозносили его систему, и думали, что вс примутъ ее, и что она будетъ имть щастливое вліяніе на судьбу рода человческаго.

Клопштокъ, между разными познаніями, имлъ и такія, которыхъ не льзя было предполагать въ немъ. На примръ, онъ совершенно зналъ Тактику и методу всхъ великихъ новыхъ полководцевъ, хотя, по своему человколюбивому характеру, ненавидлъ войну. Въ 18 псни Мессіады сказано, что

Она есть стыдъ людей въ теченіи вковъ

И торжество ужаснйшее ада:

Въ 1794 году онъ плъ, что

Безумствовать и воевать одно.

Клопштокъ зналъ вс подробности семилтней войны и говорилъ о каждомъ дл какъ самый ученый Генералъ, даже и въ послдніе годы жизни своей не забылъ ни малйшаго обстоятельства сей донын безпримрной войны, и, родясь подданнымъ Фридриха Великаго, хотлъ нкогда описать ее для славы своего народа, но долговременное пребываніе въ Копенгаген и другіе случаи не дозволили ему исполнить сего намренія.

Твердость характера Клопштокова была удивительна даже и въ старости. Я разскажу здсь два примра. Извстно, что Адмиралъ Нельсонъ считался нсколько времени первымъ Героемъ Европы. Сего человка знали по одному длу, но безпримрному въ Исторіи, и ршившему на тотъ разъ судьбу міра. Нельсонъ, пріхавъ въ Гамбургъ, спшилъ видть творца Мессіады, дружески пожалъ руку его, и съ жаромъ уврялъ Клопштока въ особенномъ своемъ къ нему уваженіи. Поэтъ и самъ былъ y Нельсона. Лади Гамильтонъ {Жена Англійскаго Министра при Неаполитанскомъ Дворъ. Она Италіянка, подлаго роду, но весьма искусная въ пантомимахъ, чмъ прельстила и Гамильтона и Нельсона.} старалась всячески плнить его своимъ пантомимическимъ искусствомъ, и такъ успла, что Клопштокъ съ удивленіемъ говорилъ посл о чрезвычайномъ ея талант — и разстался съ ними, какъ другъ съ друзьями. Но когда, черезъ нкоторое время, узналъ Нельсоновы жестокости и злодйства Лади Гамильтонъ въ Неапол, то, любя справедливость и человколюбіе боле всего на свт въ одну минуту отказался отъ своего пристрастія, и сказалъ мн съ твердостію: ‘я выгналъ ихъ навки изъ моего сердца!’ — Другая черта Клопштоково характера еще достойне примчанія. Подъ именемъ Памятннковъ онъ сочинялъ стихи на главные случаи Революціи, съ великимъ жаромъ — и прекрасные, не щадилъ Якобинцевъ и славилъ добродтель, въ комъ она еще являлась во Франціи. Когда нояды и гильйотинады довели ужасы до высочайшей степени, Клопштокъ бросилъ перо, но хотлъ напечатать свои Памятники, одно изъ лучшихъ произведеній его Генія. Между тмъ печальныя слдствія Революціи боле и боле оказывались для Германіи, и наконецъ увнчались самымъ постыднымъ миромъ, какого, со временъ Карла Великаго, никогда еще Нмецкая земля не заключала. Тогда Клопштокъ закаялся говорить о Революціи, и сказалъ мн однажды, что бросилъ въ огонь написанные имъ стихи на эпохи ея. Я счелъ это слово дйствіемъ минутной досады, и черезъ нсколько времени, вмст съ Глеймомъ, приступилъ къ нему, чтобы онъ отдалъ намъ Памятники для изданія, но они уже были сожжены, тайно отъ насъ и даже отъ самой почтенной супруги его! Едва ли какой нибудь Авторъ истреблялъ такимъ образомъ свое твореніе, написанное для вчности.

Не мудрено, что Геній, воспитанный духомъ Древнихъ, былъ скупъ на похвалу въ Искусствахъ и въ Наукахъ, но когда онъ не могъ хвалить, то молчалъ, или критиковалъ съ великою умренностью. Естьли же находилъ, что Авторъ унижаетъ предметы важные для блага людей или поноситъ великихъ Писателей, то бросалъ книгу съ презрніемъ и не хотлъ говорить объ ней. Ни особенное уваженіе къ Сочинителямъ, ни слава ихъ, ни дружескія связи не имли никакого вліянія на судъ его, когда дло шло о Литтератур и красотахъ Искусства, одна истина и вкусъ казались ему священными. Клопштокъ и Виландъ были на Парнасс совершенными антиподами, однакожь всегда уважали другъ друга, какъ вс истинно великіе Геніи, не смотря на различіе талантовъ. Виландъ всхъ лучше и тоне похвалилъ Клопштока въ своемъ Журнал, a Клопштокъ, читая его Аристиппа, сказалъ мн: ‘я не могу разстаться съ этою книгою.’

Имя рдкія свднія, онъ никогда не хотлъ быть Профессоромъ, ибо любилъ заниматься и работать свободно, безъ всякаго принужденія, не могъ также писать много, и жить трудами своими. Слдственно Германія могла опять представить ужасное и постыдное зрлище Генія въ бдности. Сколько великихъ людей въ нашемъ отечеств имли сей жребій, отъ Кеппеля до Лессинга! Но и въ другихъ земляхъ, къ нещастніе, тоже бывало, особенно въ разсужденіи великихъ Поэтовъ. Гомеръ былъ нищій, Шекспиръ съ великимъ трудомъ могъ жить, Мильтонъ умеръ въ бдности, a Ботлеръ съ голоду, хотя недостойный Карлъ ІІ зналъ наизусть стихи его. Но судьба пеклась о Клопшток, надлежало сдлаться чуду: оно сдлалось.

Извстно, что Государя рдко по собственному побужденію награждаютъ Авторскіе таланты, не имя времени думать объ нихъ. Надобно любить чтеніе или народную славу, чтобы давать пенсіи людямъ съ дарованіемъ и тмъ освобождать ихъ отъ трудовъ принужденныхъ, убивственныхъ для таланта. Однакожь добродушный Датскій Король и Несторъ Нмецкихъ Принцовъ, Маргграфъ Баденскій, опредлили Клопштоку такія пенсіи, что онъ могъ жить независимо. Безъ сего похвальнаго великодушія какая судьба ожидала славнйшаго изъ Поэтовъ Германіи?

Клопштокъ умеръ такъ, какъ жилъ: съ твердостію и спокойствіемъ философа, въ объятіяхъ милаго семейства, которое нжнйшими попеченіями платило ему за любовь его. Онъ ни мало не ослаблъ въ душевныхъ силахъ своихъ, сохранилъ до гроба ясность ума, жаръ воображенія и вс чувства, только память его въ послдніе годы была уже не такъ хороша, какъ прежде. Подобно Сократу, Клопштокъ передъ смертію занимался единственно безсмертіемъ и заставлялъ читать себ вторую-надесять пснь Мессіады, въ которой смерть, могила и будущая жизнь описаны утшительно и пріятно. Что юноша плъ нкогда въ небесномъ вдохновеніи, то сдлалось отрадою умирающаго старца.

Два города, различные законами и нравами, соединились при погребеніи великаго Пвца Германіи, не для его славы (и безъ того вчной), но для ихъ собственной и для чести вка. Чиновники, ученые, купцы, художники, Генералы, прелестныя женщины, сыпали цвты на его могилу, одно чувство всхъ одушевляло: глубокое почтеніе къ безсмертному таланту, славному для Германіи и человчества.

Такъ онъ мыслилъ, жилъ и скончался для сего міра!

‘Встникъ Европы’, No 11, 1803

Читайте также: