Пишите, пишите, но без ‘похвального слова’…
АНКЕТА
АНКЕТА
Э. Голлербах
Анкета по изучению творчества В. В. Розанова, Розанов Василий Васильевич, Год: 1921
Время на прочтение: 9 минут(ы)
Предисловие и публикация Людмилы Ильюниной
‘Наше наследие’, 1989, No 6
Розанов оставался писателем и на смертном одре — сам торопился сказать о том, как он умирал, старался опередить те слухи, которые поползут по Москве и Петербургу в первые же дни после похорон.
‘Перед смертью он причастился, но после сказал: ‘Дайте мне изображение Иеговы’. Его не оказалось. ‘Тогда дайте мне статую Озириса’. Ему подали, и он поклонился Озирису… Буквально всюду эта легенда. Из самых разнородных кружков. И так быстро все облетело. Испугались, что папа во Христе умер и перед смертью понял Его. И поклонился Ему. <...> Последние дни я, 18-летняя, легко переносила его на руках, как малого ребенка. Он был тих, кроток. Страшная перемена произошла в нем, великий перелом и возрождение. Смерть его была чудная, радостная. Вся смерть его и его предсмертные дни были одна Осанна Христу. Я была с ним все время и дни его болезни, и в его последние дни. Он говорил: ‘Как радостно, как хорошо. Отчего вокруг меня такая радость, скажите? Со мной происходят действительно чудеса, а что за чудеса — расскажу потом, когда-нибудь’. ‘Обнимитесь вы все… Поцелуемся во имя воскресшего Христа. Христос воскрес’. Он 4 раза по собственному желанию причастился, 1 раз соборовался, три раза над ним читали отходную. Во время нее он скончался. Он умер 23 января старого стиля, в среду в 1 час дня. Без всяких мучений. Дыхание становилось все слабее, ему начала мешать слюна. Друзья, окружавшие его, положили ему на голову пелену, снятую с мощей (изголовья) преп. Сергия, — слюна сразу перестала течь, он тихо, тихо уснул. Три раза улыбнулся, затем какая-то тень пробежала по лицу, будто ему было что-то горько, неприятно, почти что физически, и он <нрзб.>. Его похоронили в монастыре Черниговской Божьей Матери, рядом с любимым К. Н. Леонтьевым. И когда над могилой его служили панихиду, пели о ‘упокоении души монаха Климента’. Много, страшно много чудесного открылось в последние дни его, в смерти и в его погребении. Об этом после. Я пришлю Вам, когда спишу все, что он диктовал мне во время болезни… Да, воистину: ‘Посрамлю мудрость мудрецов и разум разумных отвергну’. Такой свет, такая радость была вокруг него. Такая светлая кончина, такая Осанна Христу’, — так писала в 1919 году Э. Ф. Голлербаху младшая дочь В. В. Розанова Н.В. Розанова (‘Пучок’ в ‘Опавших листьях’). Это письмо, как и другие письма Н.В. Розановой и людей розановского окружения, рукописи самого Розанова, вырезки из газетных и журнальных статей о нем, хранятся в собрании М. С. Лесмана в составе архива Э. Ф. Голлербаха.
Голлербах, искусствовед, философ, поэт и библиофил, посвятил себя служению делу памяти Розанова. Голлербаха Розанов считал одним из немногих, сумевших понять его мятущуюся ‘уединенную’ душу (в книге Э. Ф. Голлербаха ‘В. В. Розанов. Личность и творчество’, Пгр., 1918), и после смерти Василия Васильевича Голлербах был верен его завету: ‘Пишите, пишите, но без ‘похвального слова’: откройте всю правду обо мне и свою собственную правду. Я счастлив, что мы нашли друг друга. Одни и те же песни звучат в наших душах, и мы одни слышим и знаем, о чем поют эти песни…’
Быть рыцарем памяти Розанова тогда уже было непросто: слухи — это полбеды, а вот брезгливое равнодушие — это страшнее.
‘У нас приняли эту смерть вот как. В ‘Доме литераторов’, где обычно вывешивались известия о смерти самого маленького журналиста, на смерть Розанова не откликнулись ничем, никакого ‘вечера памяти’, никакого доклада, даже панихиды не было. Не было, повторяю, даже извещения о смерти. Печать (как известно, ‘голос народа’) не сочла нужным уделить внимание ‘презренному нововременцу’.
Литературная братия в своем кругу перекинулась, как водится, кое-какими грязненькими анекдотами о Розанове’, -так писал Голлербах в статье ‘Последние дни Розанова’ в берлинской газете ‘Накануне’ (1923, No 42). С этим равнодушием Эрих Федорович начинает борьбу — он пытается объединить всех тех, кто любил и понимал Розанова, в кружок по изучению его творчества. В октябре 1921 года состоялось первое организационное собрание, на котором определились Совет кружка (в него вошли Э. Голлербах, А. Белый, В. Ховин, А. Волынский (Флексер), Н. Лернер) и основные задачи его деятельности’: 1) собирание всевозможных материалов о Розанове (статьи, рецензии, воспоминания, как печатные, так и рукописные), 2) составление исчерпывающего библиографического указателя трудов Розанова и литературы о нем, 3) собирание писем его в подлинниках или копиях, 4) устройство вечеров и издание сборников памяти, 5) устройство при музее ‘Дома литераторов’ особого отдела имени Розанова’. Весь этот перечень был опубликован в журнальном обращении в ‘Вестнике литературы’ (1921, No 9).
Первоначально кружок проводил свои заседания в ‘Доме литераторов’, а потом стал одним из подразделений Вольной философской ассоциации — учреждения, целью которого было изучение и пропаганда философских и культурных достижений всех человеческих цивилизаций. Организована Вольфила была в ноябре 1919 года, а закончила свою деятельность (была расформирована) в сентябре 1924 года. Таким образом, кружок по изучению творчества В. В. Розанова наряду с существовавшими в составе Вольфилы кружками по изучению творчества А.Блока и А.Белого, просуществовал почти три года.
Деятельность его, судя по архиву Вольфилы (ИРЛИ, ф.79, оп.5, No 5-12), не была активной, что, как нам кажется, объясняется характером творчества Розанова — его обращенностью к ‘уединенным’ читателям, но тем не менее объединение вокруг имени Розанова принесло свои плоды: был собран обширный архив розановских материалов, который поступил в распоряжение самого деятельного участника кружка Э. Ф. Голлербаха.
Особый интерес представляют анкеты, которые были посланы кружком по изучению творчества В. В. Розанова в декабре 1921 года следующим лицам: К. И. Чуковскому, С. Ф. Ольденбургу, И. И. Лапшину, М. О. Лосскому, А. А. Ахматовой, Ю. И. Айхенвальду, Н. А. Бердяеву, Б. К. Зайцеву, Н. Н. Русову, М. А. Кузмину, В. Н. Сперанскому, А. Л. Волынскому, А. Г. Горнфельду, Н. О. Лернеру, К. Эрбергу, Р. В. Иванову-Разумнику, Ф. Сологубу, А. Ф. Кони, А. Н. Бенуа, В. И. Немировичу-Данченко, С. Ф. Платонову, Н. И. Кареву, Л. П. Карсавину. Этот список дает представление о ‘розановском окружении’ 1890-х.— 1910-х годов, но в архиве Голлербаха сохранились (может быть, это и было все, что ему удалось получить в те дни) только четыре законченные анкеты. Их авторы — люди, лично знавшие Розанова: критик, публицист и общественный деятель Р. В. Иванов-Разумник (1878-1945), писатель и эссеист Б. К. Зайцев (1881-1972), ученый-пушкинист и фольклорист Н. О. Лернер (1877-1934), автор романа о Розанове ‘Золотое счастье’ (М., 1916) критик Н. Н. Русов (1884-?).
Некоторые вопросы отвечающие обошли молчанием. Н. Н. Русов же, например, вообще игнорировал вопросник и написал сплошным текстом дифирамб Розанову. Автором вопросника был Э. Ф. Голлербах.
Желая возможно полнее выяснить отношение виднейших современных писателей к В. В. Розанову, прошу Вас не отказать в любезности ответить на следующие вопросы.
1. Считаете ли Вы Розанова писателем великим, гениальным?
2. Если нет, то почему, и признаете ли его, по меньшей мере, талантливым, даровитым?
3. Признаете ли его равным по значению Достоевскому, Л. Толстому, Влад. Соловьеву?
4. Если нет, то приблизительно к каким именам приравниваете его?
5. Находите ли Вы аналогию между Розановым и Ницше? Розановым и Вейнингером? Розановым и Уитменом?
6. В чем, по Вашему мнению, главная заслуга Розанова?
7. Имел ли он влияние на Ваше мировоззрение?
8. Какие идеи Розанова наиболее Вам близки?
9. Какое произведение Розанова кажется Вам наиболее ценным?
10. Считаете ли Вы Розанова мистиком или мистицистом в том смысле этих терминов, какой предложен А. Введенским?
11. Считаете ли Вы Розанова подлинным философом и кто в нем сильнее, по-Вашему, — философ или публицист?
12. Считаете ли его антихристианским писателем или не доверяете его антихристианству?
13. Как относитесь к общественной роли Розанова?
14. Преобладал ли в Розанове юдофоб над юдофилом или наоборот?
15. Не было ли в Вашей жизни момента, когда Ваше отношение к деятельности Розанова резко изменилось к лучшему, к худшему, когда, почему?
16. В чем, по Вашему мнению, разгадка того, что Розанов не создал ничего в области чистой беллетристики?
17. Какое будущее ожидает, на Ваш взгляд, произведения Розанова, т. е. что вероятнее — забвение или слава Розанова?
18. Были ли Вы лично знакомы с Розановым и какое впечатление он производил на Вас как человек?
19. Переписывались ли Вы с Розановым и по какому поводу (главные темы переписки)?
20. Считаете ли Вы необходимым существование кружка по изучению творчества Розанова или такой кружок по существу противоречит ‘духу’ Розанова и не нужен?
Заполненную анкету благоволите доставить в ‘Дом литераторов’ — Бассейная, д. 11, по возможности, не позднее Нового года.
7.XII.1921 г.
Р. В. Иванов-Разумник
1. Розанов — ‘гениальный обыватель’.
2. —
3. Розанов-Розанов.
4. —
5. Ницше — мировое значение, Розанов — русское, Вейнингер — посредственность, Р. — гениальность, Уитмен — мономан, Р. -‘пантоман’.
6. Вопросы: Иудаизма, Христианства, пола. Изумительный стиль.
7. —
8. —
9. ‘Темный Лик’.
10. Хотел быть ‘мистиком’, был ‘мистицистом’.
11. Конечно — философ и самый подлинный.
12. Борец против ‘христианства’ во имя христианства.
13. Печальная роль.
14. Иудаист по существу, юдофоб по внешнему.
15. —
16. —
17. Не забвение, не слава, но вечное значение.
18. —
19. —
20. Чем же ‘дух’ Розанова может противоречить необходимости изучения его жизни и трудов?
Б. Зайцев
1. Гением не был, но чертами гениальности обладал.
2. Более чем талантливым.
3. Меньше.
4. Затрудняюсь, за неясностью единицы меры.
5. Если есть, то отдаленность. Он уникум.
6. В том, что был неповторимым Розановым.
7. Никакого.
8. Не идеи, а весь русский, исступленный, жаркий, темный облик.
9. Кажется, шедевра не создал. Оч<ень> сильно выражен в ‘Иисусе Сладч<айшем>‘ и ‘Уедин<енном>‘, ‘Темном лике’, Опавших листьях’.
10. Мистиком (так он чувствовал плоть).
11. Философ — поэт. Публицист — на 2-м месте.
12. Он Ветхий Завет, кажется, больше понимал, чем Новый.
13. Равнодушно.
14. Кажется, любил иудейское и издевался над ‘евреями’.
15. В последние годы резко к лучшему.
16. Не так была устроена голова.
17. Слава.
18. Видел его раз. Впечатление сильнейшее. Главная его сила пол (оттуда и огонь, и искры).
19. Нет.
20. Считаю кружок (если серьезный) полезным. Чем противоречить может духу Розанова — не знаю.
Н. О. Лернер
1. —
2. —
3. —
4. —
5. На Все первые пять вопросов могу ответить, что мне непонятен и ненадобен этот ‘ранжир’. Розанов меня часто и глубоко волновал, и я благодарен ему за это. Кое в чем он для меня единственный и несравненный, вечно новый.
6. В столь тревожном и сильном ощущении трагизма жизни, ее злой насмешливости и обреченности человека, какого я не нахожу больше ни у кого.
7. Нет. Я нашел его тогда, когда уже сам был ‘готов’, и, читая его, в нем вычитывал себя.
8. Кризис христианства, апофеоз иудейской семейственности и чаемое Розановым (по моему мнению — сам он этого не высказал, но, очевидно, к этому шел) иудеохристианство — новая земля на старой земле.
9. Затрудняюсь ответить. Он и в малом иногда виден весь -напр., в ‘Магической странице Гоголя’. Ведь он пестр, капризен, прихотлив, лукав. Иная его интонация мне дороже и удивительнее сорока несокрушимых аргументов.
10. Ни тем, ни другим.
11. Он был всегда и во всем философ, б<ыть> м<ожет>, бессистемный ‘любомудр’, а выступал иногда как публицист. (Вообще не понимаю этого ‘или’. Можно быть в одно время философом по духу и публицистом по способу выражения этого духа).
12. См. ответ на вопрос No 8.
13. Никакой ‘общественной роли’ у него не было. В том-то и несчастье России, что ‘общество’ русское (ныне покойное) не могло понимать такого человека, как Розанов, и не ощущало в нем нужды. О Р<озанове> много писали, но и писали ведь и о Леониде Андрееве: что ж, и у того ‘космические вопросы’.
14. См. опять ответ No 8.
15. Нет. Я его всегда любил. Мне всегда было тепло подле него, у костра его тем и настроений. Иногда искры меня обжигали, но костер горел ярко и жарко, и я грелся, грелся. Я любил его всегда, не всегда соглашался с ним.
16. А что в этом за загадка? Кстати, что такое ‘чистая беллетристика’? Да он и без того был художник — мыслил грандиозными и историческими образами. Его Иудея, Египет — ведь это живое, живые существа. Его объяснения ’17 октября’, редко художественное, красноречивое, проникновеннее самой картины. А сравнение Константина Леонтьева с <нрзб.> Алкивиадом?
17. Иная слава хуже забвения. Думаю, что Розанова в целом до сих пор не знают, и долго, долго будет длиться это незнание. Нынешнее дичающее, глупеющее человечество все более утрачивает самую способность указать и оценить души и проникнуться их волнениями. Будут находиться отдельные ‘любители’ — но исключение не в счет.
18. Переписывался с ним мало и по случайным, маловажным поводам. Зато мы часто виделись, подолгу беседовали. Он всегда был внимателен ко мне, иногда нежен. Вечно буду благодарен ему.
19. Самое светлое: я не видел разлада между человеком и писателем. Он никогда не лгал (не умел просто), м<ожет> б<ыть>, и было в нем что-нибудь дурное, но мне до этого не было и нет никакого дела. А главное в нем было прекрасно.
20. Мне лично такой кружок не необходим. Кто хочет ‘собираться’ во имя Розанова, пускай записывается в кружок и ходит на собрания. Думая о нем, я и так с ним, в кругу его идей, образов, тем.
Н. Н. Русов
1. Три вершины Розановского творчества — ‘О понимании)’, ‘Метафизика христ<ианства>‘ (‘Темный Лик’ и ‘Люди лунного света’), ‘Уединенное’, ‘Оп<авшие> л<истья>‘ — трижды гениальный, так называемый нововременец Розанов.
2. Когда в развитии русского религиозного сознания, Роз<анов> затмит славу высокоталантливого, но вовсе не гениального Вл. Соловьева, ибо сей последний по сравнению с бывшим фельетонистом суворинской газеты, представляется каким-то серым и плоским как писатель и мыслитель, тяжеловесным, аляповатым.
3-7. Впрочем, как живая личность Вл. Соловьев был гораздо значительнее и своеобразнее своих сочинений. Как личность, совершившая свой особый жизненный путь, Соловьев был, пожалуй, гениален. Напротив, Р<озанов> как личность был беднее своих писаний. У него была серая жизнь и серая личность заурядного чиновника государственного контроля или провинциального учителя гимназии, каким он и был. Р. в его творениях, гений Соловьева в его жизни и в живой личности, Толстой гениален и как личность, и как художник, но не мыслитель. Розанов и Достоевский — вершины одной горной цепи в русской литературе (сюда же Леонтьев и Лесков). Розанов — писатель, который обжигает внутренности, он берет в плен человека, приучает к себе, как к вину. И не разбираешься, хорошо ли это или плохо. А пьешь и пьешь это драгоценное, крепкое, натуральное вино. У него и публицистика, и философия, и критика, и исповедь — все пронизано и овеяно одним ‘духом’, запахом: это аромат полового целомудрия. Розанов заглянул в этот темный, глубокий колодец и не мог уже оторваться. И в этой глубине для него засияли чистые звезды.
8. В политике — национализм, в религии — быт и плоть, в философии — пол, как явление трансцендентного в имманентном, потустороннего в посюстороннем.
9-17. —
18. Посвятил ему свою первую книгу ‘Об искусстве’ (М., 1910), откуда возникло наше заочное знакомство. Имею от него несколько случайных писем. Свой первый визит к Розанову описан в романе ‘Золотое счастье’.
19. —
20. Кружок нужен, нужен. Наслаждаться Розановым стоит вместе. А у него много рассеянных поклонников.