Английский радикал тридцатых годов, Полонский Леонид Александрович, Год: 1869 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 53 минут(ы)

АНГЛІЙСКІЙ РАДИКАЛЪ ТРИДЦАТЫХЪ ГОДОВЪ.

The Life and Correspondence of Thomas Slingsby Duncombe, late М. P. for Finsbury. Edited by hie son, Thomas H. Duncombe. 2 vols.

Гервинусъ замчаетъ, что въ наше время нтъ боле героевъ, нтъ личностей геніальныхъ, стоящихъ такъ высоко, но своей сил, надъ общимъ уровнемъ, чтобы он могли наваливать свою волю исторіи человчества и увлекать его на т пути, на которыя вступаютъ сами. Авторъ исторіи Юлія Цезаря держится совершенно противоположнаго мннія. Онъ говоритъ о прежнихъ герояхъ и геніяхъ, законодателяхъ судебъ человчества такъ, что ихъ примромъ оправдываются новые претенденты на ихъ роль. Исторія самого автора жизни Юлія Цезаря послужитъ лучшею критикою защищаемаго имъ притязательнаго положенія. Трудно не согласиться съ Гервинусомъ, что время героевъ въ самомъ дл миновало, и что человчество живетъ нын сознательною общественною жизнью не въ нсколькихъ избранныхъ только, а въ милліонахъ личностей и идетъ къ тому времени, когда въ дл политическаго наслдства не будетъ боле различія избранныхъ отъ званыхъ.

Есть страна, гд уже давно общество жило политическою сознательною жизнью въ боле или мене многочисленномъ, по своему составу, класс, который поэтому и называется привилегированнымъ классомъ, и гд центръ, ядро, фокусъ политической жизни и силы заключался издавна именно въ этомъ класс. Надъ нимъ могли возвышаться и падать династіи, вокругъ нихъ возникали разныя вншнія случайности, война, голодъ, открытія далекихъ странъ, мятежи, торговыя событія,— факты, отъ которыхъ погибалъ или богатлъ народъ. Все это, конечно, имло вліяніе на внутреннюю политическую жизнь, на политическое развитіе, но не иначе — какъ посредствомъ того же привилегированнаго класса, который какъ бы заключалъ въ своемъ кристалл палладіумъ этой страны или то слово, которое римляне хранили какъ ключъ Капитолія.

За то человкъ, принадлежащій къ этому классу, самъ въ себ носитъ живое отраженіе политической жизни своей страны, его біографія — періодъ ея исторіи. Онъ — не герой, а между тмъ съ его жизнью связана именно вся жизнь государства, онъ не геній, но частица того общества, которое въ своей коллективности представляетъ величайшій изъ геніевъ, геній далеко боле могущественный и плодотворный, чмъ тотъ, который проявляется въ такъ-называемыхъ ‘людяхъ судьбы’, этихъ самозванцахъ и нердко ложныхъ пророкахъ новой миссіи.

Такое сословіе представляется въ Англіи классомъ, изъ котораго составляется палата общинъ. Описаніе жизни одного изъ замтныхъ, изъ дятельныхъ членовъ палаты общинъ не можетъ не быть вмст описаніемъ цлой эпохи общественной жизни Англіи. Мало того, роль Англіи въ Европ, особенно роль нравственная такъ велика, что и для странъ континента англійская палата общинъ представляетъ самый почтенный, самый надежный ареопагъ въ длахъ, касающихся общихъ интересовъ. Итакъ, въ жизнеописаніи долго участвовавшаго въ дятельности этой палаты члена, непремнно отразятся и многіе изъ важныхъ фактовъ жизни континентальной.

Между такими типическими членами англійской палаты общинъ не послднее мсто принадлежало нкогда аристократическому радикалу Томасу Дэнкомбу, котораго жизнеописаніе, съ перепискою, недавно издано сыномъ его. Сочиненіе это надлали шуму въ западно-европейской пресс, по нкоторому спеціальному его интересу. Но прежде чмъ приступить къ той части книги, которая представляетъ именно этотъ интересъ, мы представимъ очеркъ жизни самого Дэнкомба, сопровождая его бглымъ взглядомъ На жизнь англійскаго общества въ первой четверти ныншняго вка. Дэнкомбъ — конечно не герой и не геній, но онъ именно одна изъ тхъ частицъ, въ которыхъ отражалась политическая жизнь Англіи и которыхъ число, идя отъ реформы къ реформ, будетъ все умножаться, пока наконецъ, она не совпадетъ съ членами взрослаго населенія соединеннаго королевства.

Въ новомъ роман Виктора Гюго {‘L’homme qui rit’ — романъ, съ содержаніемъ котораго мы имли уже случай познакомить читателей. См. выше: іюнь 817—871, іюль, 297—313 стр.— Ред.} мы видли мастерскую и вмст угасающую картину той отдаленной эпохи исторіи англійскаго общества, когда аристократія лежала тяжелымъ гнетомъ надъ массой, тмъ любопытне для насъ теперь встрть въ литератур тотъ же типъ въ позднйшей его формаціи, дои непосредственно предшествующей современному положенію вещей. Жизнь и переписка Данкомба удовлетворяетъ насъ въ это отношеніи, какъ нельзя боле.

Томасъ-Слингсби-Дэнкомбъ принадлежалъ по своему имени и родственнымъ связямъ къ англійской аристократіи. Въ фамиліи Дэнкомбовъ были въ разныя времена титулы баронетскій, баронскій и графскій. Одинъ изъ Дэнкомбовъ былъ возведенъ въ 1747 году въ графское достоинство. Это былъ графъ Февершэмъ, баронъ Даунтонъ. Онъ умеръ не оставивъ потомства мужескаго пола, но титулъ перешелъ на другого Данкомба. Братъ этого Данкомба, графа Февершэма, былъ отецъ Томаса-Слингсби-Дэнкомба. Дэнкомбы находились въ родств съ графами Карлейлемъ и Галлоуаемъ, маркизомъ Кинсберри, даже съ герцогами Боккингэмами. Томасъ Данкомбъ, родившійся въ 1796 году, воспитывался въ коллегіум Гарроу, аристократической школ, гд его товарищемъ, между другими молодыми людьми высшаго круга, былъ и Пальмерстонъ. Пятнадцати лтъ отъ роду, онъ, по тогдашнему обычаю, поступилъ прапорщикомъ въ гвардейскій полкъ и съ этимъ полкомъ сдлалъ въ 1813—1814 походъ въ Нидерланды. Участвовалъ-ли онъ въ поход въ 1815 году, неизвстно, но въ битв подъ Ватерлоо онъ не былъ. Въ этомъ году онъ получилъ чинъ поручика, который равнялся чину армейскаго капитана и дале въ военной служб не пошелъ.

Возвратясь въ Англію, онъ вступилъ въ большой свтъ, и которому принадлежалъ по связямъ. Въ то время процвтали въ Англіи дэнди. Принцъ-регентъ, какъ извстно, считалъ себя первымъ ‘дэнди’ въ Европ. Въ числ окружавшихъ его свтилъ дэндизма были: герцогъ Аргайль, герцогъ Бьюфортъ, лорды Фолей, Алвэнли, Россъ, аристократы безъ титуловъ — Дэмеръ, Стэндишъ, Брэдшо. Но въ этомъ же обществ и даже на первомъ план являлись люди, вовсе не принадлежавшіе къ нему по рожденію, какъ Томъ Рэксъ, купецъ и въ особенности знаменитый Броммелль. У Броммелля не было ни имени, ни родственныхъ связей съ аристократическимъ кругомъ, ни даже собственныхъ средствъ, чтобы жить въ немъ. Появленіе его тамъ не объясняется и личными достоинствами, которыя, въ особенности въ то время, сами по себ не могли отворить ни передъ кмъ двери салоновъ британской аристократіи.

Броммелль былъ человкъ жалкій. Онъ сперва жилъ на деньги, которыя выигрывалъ въ клубахъ, потомъ бжалъ отъ проигрышей на континентъ, гд покровители его доставили ему постъ консула въ Казн, и наконецъ, содержался подпискою отъ членовъ той же аристократіи, боготворившихъ этого ‘властителя фэшона’. Громадный успхъ Броммелля въ тогдашнемъ большомъ свт Англія лучше всего характеризуетъ пустоту, распущенность и даже безвкусіе этого свта. Манеры Броммелля, какъ и принца-регента, были верхъ нелпой аффектаціи, смшанной съ неимоврной грубостью. Въ этой счастливой комбинаціи, выражаясь современнымъ словомъ, состоялъ тогда ‘шикъ’.

Въ книг біографа Дэнкомба мы встрчаемся со всми представителями ‘фэшона’ въ Англіи, съ 1816 года до шестидесятыхъ годовъ, точно также, какъ и почти со всми политическими дятелями Великобританіи за это время. Но очерки лицъ, которые намъ даетъ біографъ, такъ коротки, что они не представляютъ сколько-нибудь цльной характеристики. Имена являются одно за другимъ, часто къ нимъ прилагается текстъ какого-нибудь письма отъ знаменитости въ Дэнкомбу, но все это сдлано боле для ознакомленія читателя съ жизнью самого Дэнкомба и въ особенности для обнаруженія его близкихъ связей со всми знаменитостями, чмъ для изображенія событій или очерка какого-нибудь періода. Сама біографія Дэнкомба не такъ интересна для насъ, какъ нкоторыя постороннія свднія, приводимыя въ книг о его жизни и корреспонденціи. На нихъ мы особенно и обратимъ вниманіе, присоединивъ къ нимъ краткій очеркъ его жизни и отношеній.

Дэнкомбъ, котораго отецъ былъ, считая на наши деньги, милліонеръ и котораго связи мы уже упомянули, разумется долженъ былъ вступить въ нсколько модныхъ клубовъ, играть въ высокую игру, ‘протежировать тюрфъ’ и театры, наконецъ сдлаться членомъ палаты общинъ. Все это само собою слдовало: it was due to his position и все это осуществилось очень просто: за наличныя деньги. Первый клубъ, въ который онъ вступилъ, носилъ чисто-англійское названіе ‘The Beef-Steak Club’. Тамъ, какъ во всхъ клубахъ, процвтала азартная игра. Проигрывались громадныя суммы. Такъ банкиръ Дроммандъ проигралъ Beau Броммеллю 20-ть тысячъ фунтовъ въ вистъ, въ одну ночь, въ White’s club, мистеръ Спэрріеръ проигралъ въ Graham’s club имніе въ 28 тысячъ фунтовъ и сверхъ того все, что имлъ, графъ Сифтонъ проигралъ въ равное время въ Crockford’s club 240 тысячъ фунтовъ! Были и такіе, которые нажили или увеличили состояніе игрою въ клубахъ. Такъ лордъ Р. Спенсеръ, братъ герцога Марльборо, выигралъ въ Brooke’s club 100 тысячъ фунтовъ.

Біографъ Данкомба говоритъ, что аристократія сильно пострадала отъ большихъ проигрышей. Наконецъ, сами клубы сперва упали, а потопъ измнили характеръ, переставъ быть настоящимъ игорнымъ домомъ. Данкомбъ въ свою очередь порядочно поплатился въ Beef-Steak’s. Новые клубы имли уже боле серьезный характеръ. Такъ въ начал тридцатыхъ годовъ основались два знаменитйшіе политическіе клуба: Carlton club, учрежденный герцогомъ Уаллинттономъ (торійскій) и Reform club (либеральный), въ который вступилъ и Данкомбъ.

На выборахъ 1826 года, онъ явился кандидатомъ либеральной партіи въ Гертфорд и купилъ себ избраніе, having bribed handsomely, какъ наивно выражается его біографъ. Онъ вышелъ изъ гвардіи, но числился капитаномъ въ йоркшейрскомъ гусарскомъ полку и нашелъ для своихъ денегъ новое помщеніе въ пари на скачкахъ, гд отличались представители британской аристократіи и нкоторые иностранцы, какъ венгерецъ графъ Баттьяньи и французъ, извстный графъ д’Орсэ, ‘первый джентльменъ по обимъ сторонамъ пролива’, какъ его ввали во Франціи. Первый джентльменъ былъ постоянно въ долгахъ. Въ тогдашнемъ лондонскомъ свт была мода на оригиналовъ и на прозвища. Здсь намъ представляются ‘король Алленъ’, ирландскій виконтъ, который не могъ спать безъ лондонскаго шума, такъ что живя въ приморскомъ город онъ спалъ только тогда, когда передъ его окнами нарочно здила всю ночь карета, ‘Золотой Шаръ’ — гусарскій офицеръ, славившійся красотою, который разбросалъ на втеръ огромное состояніе и женился наконецъ на первой танцовщиц, ‘Молчаливый Заяцъ’, названный такъ именно потому, что онъ былъ замчательный и остроумный краснобай, будучи въ Италіи, онъ пошелъ исповдываться къ католическому священнику и наговорилъ на себя такихъ преступленій идя все crescendo, отъ одного ужаса къ другому, что катеръ, въ отчаяніи, убжалъ изъ конфессіонала, ‘Серебряный шаръ’, прославившійся тмъ, что одна актриса взыскала съ него путемъ суда 3,000 фунтовъ за неисполненіе общанія жениться на ней, ‘Кангуру-Кукъ’, франтъ, котораго настоящая фамилія была Кукъ, но который такъ привыкъ къ своему прозвищу, что однажды, находясь на адмиральскомъ корабл, серьезно испугался команда ‘Кангуру, сняться съ якоря’, относившейся къ одному изъ судовъ эскадры, ‘Монахъ Льюи въ’, популярный депутатъ и литераторъ, котораго звали такъ на сомнительную нравственность его романа ‘Монахъ’, онъ былъ одинъ изъ фаворитовъ принцессы Уэльской. Другимъ давалъ плоскія прозвища безъ всякого отношенія къ ихъ характерамъ. Такъ старуху маркизу Салисбэри называли ‘Старый Сарумъ’, по имени принадлежавшаго ей мстечка, а лорда Йармоута — ‘Красная Селедка’, потому что городъ Йармоутъ — рыболовный и еще за то, что лордъ былъ рыжій.

Дэнкомбъ, какъ мы уже сказали, былъ либералъ, несмотря на то, что принадлежалъ въ ультра-торійской фамиліи. Онъ даже былъ въ числ ‘крайней’ либеральной партіи и въ начал своей карьеры считался республиканцемъ. Онъ присталъ къ этой партіи (которая впрочемъ не была республиканскою въ серьёзномъ смысл) отчасти по дружб въ г. Ламбтону, который потомъ былъ посланникомъ въ Петербург. Мы находимъ въ одномъ изъ писемъ Дюргэма къ Дэнкомбу слдующія слова по поводу французской революціи 1830 года: ‘что за славная нація, эти французы! Боюсь, что у англичанъ нтъ и милліонной части ихъ практическаго духа’.

Извстно, что французская революція 1830 года сильно отозвалась въ Англіи, она возбудила тамъ реакцію противъ безусловнаго преобладанія аристократіи и была побужденіемъ къ парламентской реформ 1832 года, которая была въ Англіи настоящею революціею, гораздо боле прочною, по своимъ результатамъ, чмъ іюльская революція во Франціи. ‘Друзья народа’, къ которымъ принадлежалъ Дэнкомбъ, были въ то время особенно популярны въ Англіи и пристать къ нимъ было лучшимъ средствомъ скоро пріобрсть популярность и значеніе. По всей вроятности это именно и побудило Дэнцомба примкнуть къ радикаламъ.

Когда билль о реформ, прошедшій въ палат общинъ, въ 1832 году, былъ отвергнутъ палатою лордовъ, въ стран началась сильная агитація, въ которой и Дэнкомбъ игралъ роль и между прочимъ произнесъ необузданную рчь въ палат противъ торійскаго министерства, въ которой онъ сказалъ о лорд Линдгорст: ‘вся’ его жизнь была продолжительною сценой политической проституціи’. Королю, который самъ благопріятствовалъ реформ, удалось наконецъ обрадовать кабинетъ изъ виговъ, подъ предводительствомъ лорда Грея, и билль прошелъ въ палат лордовъ, посл того, какъ нкоторыхъ изъ ея самыхъ ‘завзятыхъ’ членовъ упросили не подавать голоса при послднемъ чтеніи.

На выборахъ, которые послдовали за принятіемъ билля о реформ, Дэнкомбъ былъ побжденъ въ Гертфорд приверженцами владльца этого мстечка, лорда Салисбэри. Между тмъ, на борьбу съ нимъ, Дэнкомбъ издержалъ своихъ денегъ и денегъ своей партіи до 40 тысячъ фунтовъ (260 тысячъ рублей)! Дло въ томъ, что маркизъ Салисбэри держалъ своихъ арендаторовъ на привязи, возобновляя ихъ аренды не боле какъ на дв недли и тотчасъ прогоняя тхъ, которые длались подозрительны, какъ склоняющіеся на противную сторону. Большая часть издержекъ Данкомба произошла отъ необходимости пріискивать помщенія для этихъ бдныхъ изгнанниковъ. Слдствія по обвиненію въ подкупахъ въ это время были часты и нердко вели въ уничтоженію избраніи, тмъ не мене, подкупъ былъ общимъ правиломъ и жалобы возникали только въ случаяхъ сливомъ очевидно-скандалезныхъ.

Въ 1834 году, Дэнкомбъ снова былъ избранъ въ нашу общинъ, на этотъ разъ онъ явился представителемъ одного изъ столичныхъ округовъ — Финсбэри. Средствами при этомъ были, какъ разсказываетъ его сынъ: расточительная щедрость и самая энергическая ловля голосовъ (canvassing). Другъ Дэнкомба, лордъ Дюргэмъ былъ членомъ кабинета виговъ подъ предсдательствомъ лорда Грея, кабинета проведшаго реформу. Но Дюргэмъ не долго ужился со своими товарищами. Онъ вышелъ изъ кабинета въ 1834 году. Радикальная партія, которой аристократическій элементъ представлялся Дюргэмомъ и Дэнкомбомъ, уже въ то время требовала реформы, боле искусственной, чмъ была та, которую удалось провесть въ 1832 году. Дюргэмъ былъ одинъ изъ защитниковъ реформы 1832 года, но подобно тому какъ въ наше время (въ 1865 и 1866 г.) Брайтъ былъ защитникомъ проекта реформы Росселя-Гладстона, т. е. желалъ, чтобы было сдлано хоть что-нибудь, самъ сознавая, что нужна боле широкая реформа, ‘a real Reform’, какъ онъ выражается въ одномъ письм къ Дэнкомбу, писанномъ въ 1834 году.

Уже въ то время, то-есть за тридцать три года до приведенія ныншней ‘дизраэлевской реформы, основанной на household suffrage (право голоса непосредственныхъ нанимател помщеній), радикалы требовали этого. Они шли еще дале, они требовали того же, чего радикалы, требуютъ и теперь — тайной подачи голосовъ, избранія посредствомъ ballot. Эти мысли защищали въ своихъ рчахъ и Дюргэмъ и Дэнкомбъ. Понятно, что Дюргэмъ не могъ долго остаться въ кабинет Грея, который былъ настоящимъ вигомъ, умренномъ либераломъ.

Дюргэмъ былъ назначенъ впослдствіи посланникомъ въ Петербургъ и приглашалъ своего пріятеля пріхать посмотрть на нашу столицу, въ особенности же на нашъ петербургскій праздникъ, наши маневры и смотры. Вотъ одно изъ писемъ Дюргема къ Дэнкомбу отсюда:

‘Михайловское, іюня 22, 1886.

‘Любезный Д. Спасибо за Sillery. Надюсь, вы сами поможете выпить его. Вы спрашиваете, когда будетъ петергофскій праздникъ, — 13-го іюля. Судя по приготовленіямъ, думаю, что онъ представитъ одно изъ прекраснйшихъ зрлищъ, какія можно вообразить. Фонтаны лучше чмъ версальскіе! Сады съ деревьями столь же высокими, какъ въ Кенсингтонскихъ садахъ,он освщаются миріадами шкаликовъ до самыхъ верхушекъ! Не забудьте привезть съ собою мундиръ: это необходимо въ здшней стран. Военные маневры начнутся недли черезъ три и будутъ прекрасны: по меньшей мр при 30 тысячахъ человкъ. Театръ дйствій — ближайшая окрестность этой мызы, которая находится подл самаго Петергофа, миляхъ въ пятнадцати отъ Петербурга.

Всегда вашъ Д.’

Но Дэнкомбъ былъ задержанъ парламентскою борьбою и необходимостью позаботиться о своей кандидатур при новыхъ выборахъ.

Упомянувъ здсь о направленіи, котораго держалась уже 33 года тому назадъ радикальная партія въ Англіи, мы воспользуемся этимъ случаемъ, чтобы оцнить политическій характеръ самого Дэнкомба. Мы привели выше откровенное сужденіе его сына, что онъ присталъ въ радикальной партіи или въ extreme vieics потому собственно, что направленіе радикальной партіи было особенно популярно въ Англіи посл французской революціи 1830 года. Въ извстной литературной газет ‘Athenaeum’ мы находимъ статью о книг Дэнкомба, высказывающую между прочимъ упрекъ сыну Дэнкомба за мнніе, будто его отецъ присталъ къ радикаламъ потому только, что видлъ въ содйствіи имъ легчайшее средство пріобрсть политическое значеніе. Не слдуетъ забывать, говоритъ авторъ этой статьи, что провозглашая крайнія мннія, Дэнкомбъ тмъ самымъ закрывалъ себ путь къ достиженію высокаго положенія. Но можно ли въ самомъ дл такихъ людей, какъ Дэнкомбъ, признавать серьезными радикалами? Возраженіе критика ‘Athenaeum’а’ опровергается примромъ друга Дэнкомба, лорда Дюргэма, такого же ршительнаго радикала на словахъ. Вдь былъ же онъ министромъ въ кабинет Грея, а потомъ посланникомъ въ Петербург. Правда, Дэнкомбъ былъ пріятелемъ Мадзини, Кошута, Тюрра и т. д. Но самъ авторъ статьи Athenaeum’а очень хорошо отмтилъ характеръ этой привязанности, замтивъ, что онъ сочувствовалъ и помогалъ изгнанникамъ не потому, что они — революціонеры, а потому, что они — преслдуемые, ‘бдняги’, poor devils. ‘Самъ онъ, разорившійся игрокъ,— говоритъ Athenaeum,— былъ ‘a poor devil’ и всякое паденіе, лишеніе правъ вызывало въ немъ сочувствіе и готовность въ услугамъ’. Тотъ же критикъ замчаетъ, что нельзя считать революціонеровъ Дэнкомба, который оказывалъ содйствіе Людовику-Наполеону, очень хорошо зная намренія этого ‘гражданина’. Прибавивъ, что Дэнкомбъ былъ другъ Пальмерстона, и вся практическая дятельность представителя Финсбэри за послднюю половину его политической жизни состояла въ оказаніи поддержки кабинетамъ, въ которыхъ былъ членомъ Пальмерстонъ. Это тоже нисколько не похоже не только на революціонерность, но и на радикализмъ. Итакъ, почему же не согласиться съ сыномъ Данкомба, что отецъ его избралъ, радикальное направленіе именно только какъ кратчайшій путь въ пріобртенію значенія?

Но возвратимся въ анекдотической сторон книги, къ картин англійскаго общества тридцатыхъ и сороковыхъ годовъ. Дуэли, которыя въ настоящее время совсмъ вышли изъ англійскихъ обычаевъ, были очень часты въ первой четверти вка и даже посл. Особенно готовы были драться при каждомъ случа ирландцы. Знаменитый О’Коннель, въ одной изъ своихъ рчей, назвалъ дублинскій муниципалитетъ ‘нищенскою корпораціею’. Его вызвалъ членъ муниципалитета д’Эстерръ, и былъ убитъ при первомъ обмн пулями. Въ двадцатыхъ годахъ было нсколько политическихъ дуэлей, кончавшихся смертью одной изъ сторонъ. Замчательно, что О’Коннель, посл первой своей дуэли, имвшей бдственный исходъ, положительно отказывался отъ другихъ. Его вызывали не разъ, но онъ не дрался. Однажды за него выступилъ его сынъ. Общество смотрло съ презрніемъ на отказывавшихся ‘дать удовлетвореніе’ и сочувственно относилось ко всякимъ насиліямъ, какимъ ихъ подвергали. Въ начал тридцатыхъ годовъ, книгопродавецъ Фрэзеръ сталъ издавать извстный свой мсячный журналъ ‘Fraser’s Magazine’. Въ немъ сперва появлялись каррикатуры на извстныхъ людей, съ прибавленіемъ дкихъ комментаріевъ, которые сочинялъ нкій докторъ Мэгиннъ. И Дэнкомбъ былъ жертвой одного изъ номеровъ Фрэзерова журнала. Онъ вызвалъ издателя, который однако пожаловался полицейскому судь, и потомъ когда судья обязалъ Данкомба не нарушать спокойствія, предложилъ Данкомбу прислать опроверженіе въ журналъ. Такая же исторія случилась съ членомъ одной аристократической фамиліи, ‘достопочтеннымъ’ Грэнтли-Беркелей и онъ при встрч съ Фрэзеромъ прибилъ его хлыстомъ. Тоже самое сдлалъ Данкомбъ съ издателемъ сатирическаго листка ‘The Age’.

Въ книг приведено много примровъ дуэлей въ тридцатыхъ годахъ, изъ нихъ мы упомянемъ только объ одномъ. Англичанинъ, капитанъ Гессъ, извстный въ лондонскомъ свт по своимъ интимнымъ отношеніямъ къ королев Каролин, выигралъ въ 1832 году, въ Париж, большую сумму у нкоего Леона, незаконнаго сына Наполеона I. Леонъ, взбшенный проигрышемъ, намекнулъ, что Гессъ слишкомъ счастливъ въ игр, а Гессъ вызвалъ его. Замчательно, что передъ поединкомъ былъ призванъ нотаріусъ для составленія акта о сумм, не заплаченной Леономъ. Гессъ былъ убитъ.

Англійское высшее общество, назадъ тому всего лтъ тридцать, было далеко не похоже и на то, каково оно теперь. Такъ, напримръ, неумренность въ вин была всеобщею. ‘Посл обда, когда дамы вставали изъ за-стола’, говоритъ біографъ, ‘гости обыкновенно начинали опоражнивать стаканъ за стаканомъ крпкаго портвейна или кружку за кружкой еще боле крпкаго пунша, до тхъ поръ, пока вс, одинъ за другимъ, не попадаютъ подъ столъ, а хозяина слуги не унесутъ въ безчувственномъ состояніи въ его спальню’. Такимъ образомъ, выпивалось каждымъ гостемъ по три или но четыре бутылки вина. Между современниками Дэнкомба въ гвардіи, на такого, джентльмена, который избгалъ крайней неумренности, смотрли какъ на ‘дрянь’. ‘Шестибутылочные’ люди (the six-bottle men) — такъ какъ были и такіе — служили предметомъ удивленія, смшаннаго съ завистью со стороны мене сильныхъ пьяницъ. Ныншнее поколніе обязано преимущественно умренности лучшимъ положеніемъ своего здоровья и своихъ средствъ.

Мудрено-ли, что французы, близко познакомившись съ англичанами во время занятія Парижа союзниками и при реставраціи, приняли поговорку boire comme un Anglais, Вообще распущенность тогдашняго англійскаго общества, съ которою многіе читатели наврное знакомы по теккереевой Vanity-Fair, представляетъ замчательный контрастъ съ тмъ, какимъ оно является нын. Такой большой перемны не было въ этомъ період ни въ одномъ изъ континентальныхъ аристократическихъ кружковъ. Едва ли мы ошибемся, приписавъ отчасти и этотъ результатъ дйствію реформы 1882 года, которая, серьёзно поколебавъ исключительное господство родовой аристократіи, измнила и политическую жизнь, и финансовое устройство, и систему вншней политики и самую общественную жизнь Великобританіи. Въ этой парламентской стран измнить основаніе власти, перенесть ея центръ значитъ переиначить всю жизнь страны и нельзя себ представить, какъ отлично будетъ англійское общество отъ ныншняго, черезъ какихъ-нибудь десятка два лтъ, когда проникнетъ во вс поры организма Великобританіи новая реформа, реформа въ смысл демократическомъ.

Ближайшее знакомство съ Франціею отозвалось въ Англія между прочимъ преобразованіемъ кухни. До 1815 года, саше великолпные обды британскихъ лордовъ были примчательны собственно только роскошью посуды и количествомъ говядины и пуддинговъ, изъ которыхъ состояли эти нехитрыя гастрономическія exhibitions. Въ Париж лорды отвыкли отъ завтнаго ростбифа и традиціонныхъ плом-пуддинговъ и вслдъ за возвращавшимися въ Англію побдителями, въ нее вторглись побжденные въ качеств французскихъ поваровъ и въ свою очередь завоевали Англію. Знаменитйшимъ представителемъ ихъ былъ впослдствіи, уже въ сороковыхъ и пятидесятыхъ годахъ, повара Сойе, который пріобрлъ славу такъ сказать всемірную. Первыми законодателями french cookery и учредителями настоящей гастрономіи въ Англіи были лорды Дэдли, Личфильдъ, Сифтона, Фолей и другіе. Само собою разумется, что Дэнкомбъ бывалъ гостемъ у всхъ ихъ и ‘общимъ другомъ’, несмотря даже на различіе мнній. Такъ, онъ бывалъ у Росселя (въ то время лорда Джона Росселя), хотя не былъ его политическимъ приверженцемъ и даже считалъ его самозванцемъ, такъ какъ лордъ Джонъ постоянно выдавалъ себя за главнаго виновника реформа 1832 года и въ самомъ дл усвоилъ себ это значеніе, между тмъ, какъ, по мннію Дэнкомба, истиннымъ главнымъ авторомъ реформы былъ другъ его, лордъ Дюргэмъ.

Дэнкомбъ былъ ‘душою общества’ въ аристократическихъ собраніяхъ, особенно его любили дамы. Приглашенія такъ и сыпались на него, вс звали его: ‘прізжайте, чтобы намъ было повеселе’. Такъ онъ проводилъ свою частную жизнь въ постоянныхъ визитахъ, какъ въ самомъ Лондон, такъ и въ замкахъ, въ то время, которое называется ‘охотничьимъ сезономъ’. Состояніе Дэнкомба, которому нанесли сильные удары игра и банкротство одного лорда-пріятеля, таяло боле и боле подъ вліяніемъ его періодическихъ расходовъ на выборы и издержекъ необходимыхъ для поддержанія связей. Сверхъ того, политическія подписки тоже не мало стоили популярному депутату. Такъ, онъ вносилъ по сотнямъ фунтовъ въ разныя общества, давалъ займы и т. п. Въ 1834 году уже его денежныя дла находились въ очень плохомъ положеніи и онъ долженъ былъ занять подъ поручительствомъ, которое доставилъ ему лордъ Дюргэмъ, 2 тысячи фунтовъ, которые и заплатилъ впослдствіи. Но впослдствіи долги его возросли до громадной цифры многихъ сотенъ тысячъ. Одному лорду Честерфильду онъ былъ долженъ до 100 тысячъ фунтовъ и принужденъ былъ просить уменьшенія долга. Долгъ этотъ былъ пониженъ до суммы 38 тысячъ фунтовъ. Главная потеря его была причинена именно банкротствомъ одного лорда, который въ книг не названъ. Въ 1848 году, умеръ его отецъ и родовое имніе его Конгрувъ поступило въ его владніе. Но сумма долговъ была уже такъ велика, что и это наслдство не улучшало положенія Дэнкомба. Оно дало ему только возможность удовлетворить главныхъ кредиторовъ. Имніе это онъ продалъ съ аукціона въ 1848 году, за 130 тысячъ фунтовъ (845 тыс. руб.).

Въ числ тхъ poor devils, за которыхъ, по выраженію ‘Атенея’, заступался Данкомбъ, были министры Карла X, посаженные въ гамскій замокъ по приговору палаты пэровъ, за нарушеніе конституціи іюльскими декретами. Данкомбъ заступился за нихъ въ 1836 году, когда англійская аристократія, какъ торійская, такъ и вигисткая была очень разжалоблена немилосердною строгостью, съ какою содержались эти государственные преступники, хотя эта строгость вовсе не была чрезмрною. Эти господа сидли въ тюрьм за дло — вотъ и все. Жен главнаго изъ нихъ, князя Полиньяка, было дозволено жить въ деревн близь замка и видться съ мужемъ ежедневно. Каждому изъ арестантовъ позволяли гулять въ крпостномъ садик, разумется подъ стражею. Однимъ словомъ, ничего ужаснаго тутъ не было, если не считать ужаснымъ самый тотъ фактъ, что князь и графъ, бывшіе министры, сидятъ въ тюрьм за совершенное ими преступленіе, стоившее Франціи множество жизней.

Но сочувствіе въ аристократической Англіи къ нимъ было, и Данкомбъ выступилъ его органомъ. Жены узниковъ, прочитавъ его рчь, обратились къ нему съ благодарственными письмами, онъ вступилъ въ рыцарскую переписку съ этими дамами и общалъ имъ свое содйствіе. Посл тщетнаго обращенія ко вмшательству англійскаго министерства, которое, разумется, ничего не могло сдлать, Дэнкомбъ внесъ въ палату общинъ формальное предложеніе: пригласить министерство въ ходатайству передъ французскимъ правительствомъ объ освобожденіи гг. Полиньяка, Пейронне, Шантелоза и Гернонъ-де-Ранвилля. По этому поводу онъ произнесъ одну изъ своихъ блестящихъ рчей. Но лорды Пальмерстонъ и Джонъ Россель положительно отказались отъ вмшательства во внутреннія дла иностраннаго государства, выражая впрочемъ надежду, что французское правительство само сдлаетъ то, о чемъ шла рчь, и Дэнкомбъ долженъ былъ взять свое предложеніе назадъ. Но слава ‘рыцарской защиты’ осталась при немъ, и самъ Пейронне написалъ къ нему благодарственное письмо. Вся эта переписка и рчь Данкомба помщены въ книг его біографа.

Когда другъ Данкомба, Дюргэмъ, отозванный изъ Петербурга, былъ назначенъ губернаторомъ верхней Канады, Данкомбъ предпринялъ путешествіе туда, въ 1838 году и въ томъ же году возвратился, потому что Дюргемъ не ужился и тамъ съ вигами и оставилъ свой постъ, не дождавшись отвта на посланное имъ прошеніе объ отставк.

Такъ какъ намъ сейчасъ придется упомянуть объ участіи Данкомба въ чартистскомъ движеніи, то не мшаетъ еще разъ пояснить, что въ его характер не было ничего революціоннаго. Сынъ конечно хорошо зналъ отца, и на его свидтельство можно доложиться. Разсказавъ о милости, въ какой отецъ его былъ у герцогини кентской, которая даже поддерживала его друзей на выборахъ, и упомянувъ, что представитель. Финсбери имлъ случай часто честь бесдовать съ принцессою Викторіею, которой таланты и любезность онъ потомъ расхваливалъ своимъ друзьямъ, младшій Дэнкомбъ длаетъ слдующее примчаніе: ‘еслибы когда либо во мнніяхъ его было что либо опасное, то этотъ высокомилостивый способъ завербовать его въ число друзей юной принцессы, былъ достаточенъ по отношенію въ человку его рыцарской природы, чтобы изгнать ихъ’. Мы вовсе не имемъ цлью выразить сожалніе о томъ, что Дэнкомбъ не былъ или былъ серьезнымъ радикаломъ, а тмъ боле революціонеромъ. Мы хотимъ только выяснить его характеръ и показать, что аристократическіе радикалы столь же мало, какъ аристократическіе тори или виги, могли сознательно весть Англію къ перемн системы ея жизни. Old England, Британія джентльменовъ дороі была имъ всмъ въ одинаковой степени. Лордъ Дюргэмъ еще при жизни Вильгельма IV открыто отказался отъ ‘крайнихъ мнній’.

Въ па 1841 года, Дэнкомбъ былъ избранъ чартистскимъ комитетомъ для представленія парламенту адреса чартистовъ, подписаннаго 1,300,000 лицами и требовавшаго освобожденія арестованныхъ чартистовъ. Министры возставалы противъ этого адреса, какъ противъ покушенія на вмшательство въ судебное ‘дло. Но въ палат голоса раздлились поровну, такъ что только голосъ спикера, который, по своей обязанности въ подобныхъ случаяхъ, вотировалъ за status quo, далъ перевсъ партіи министерства, и оно едва не вышло въ отставку. За то все-таки вскор оно принуждено было, вслдствіе новыхъ пораженій, распустить общины.

Года 1841 и 1842 представляютъ время наибольшей популярности Данкомба. Онъ сблизился съ чартистами, особенно съ Куперомъ и Фергюсомъ О’Конноромъ, и сдлался однимъ изъ наиболе вліятельныхъ представителей радикальной партіи. Въ сессію 1842 года, онъ представилъ палат общинъ ‘адресъ народа’, адресъ въ смысл чартистской программы, съ зу₂милліонами подписей. Данкомбъ требовалъ, чтобы палата допустила въ свою залу и выслушала депутацію отъ авторовъ адреса, и это требованіе было сочтено до такой степени ‘крайнимъ’, что даже Робакъ возсталъ противъ него. Само собою разумется, что министерство, въ лиц Пиля и сэра Дж. Грэгама, отвергало это требованіе. Въ пользу его оказалось только 49 голосовъ, цифра, показывающая, какъ слаба была радикальная партія въ парламент даже черезъ десять лтъ посл реформы. Но это ршеніе палаты вызвало безпокойства и безпорядки по всей стран. Правительство приняло сильныя мры, арестовавъ ораторовъ, говорившихъ въ возбудительномъ дух, между ними и Фергюса О’Коннора. Данкомбъ, разумется, арестованъ не былъ, такъ какъ его рчи были проникнуты не только радикализмомъ, но и осторожностью. Одна французская газета того времени, ‘Le Courrier de l’Europe’, оцнивая агитацію въ Англіи и ея вождей, выражалась такъ о Данкомб: ‘Г. Данкомбъ — радикалъ, но онъ не желаетъ стремиться къ осуществленію своихъ убжденій посредствомъ безпорядка. Въ его парламентскихъ рчахъ преобладаетъ духъ добросовстности и искренность убжденія, которые внушаютъ довріе людямъ наиболе отдаленнымъ отъ его политическихъ воззрній, онъ — Гарнье-Пажесъ англійской трибуны’.

Внпарламентская дятельность представителя Финсбери въ это время была огромна, какъ то слдовало изъ его популярности. Вс важнйшіе города Великобританіи: Манчестеръ, Ливерпуль, Эдинбургъ, Йоркъ, Бирмингемъ, Лидсъ, Шеффильдъ, Рочдэль, Гулль и т. д. приглашали его прізжать на митинги, изъ которыхъ нкоторые устроивались собственно въ честь его самого. Въ печати появилось нсколько біографій его, однимъ словомъ, онъ игралъ въ это время роль трибуна, и 1842 годъ представилъ вершину его политическаго значенія.

Въ 1844 году въ Англіи надлала много шуму жалоба Джузеппе Маццини на сообщничество англійскаго правительства съ неаполитанскимъ, папскимъ и австрійскимъ въ преслдованіи итальянскихъ патріотовъ и борьб съ итальянскою національною партіею. Онъ жаловался, что англійское правительство позволяло себ вскрывать его письма и потомъ отправляло ихъ по назначенію, съ прежнею, подправленною печатью, а между тмъ содержаніе ихъ сообщало деспотамъ Италіи, такъ что итальянскія правительства были предупреждены о намреніяхъ патріотовъ, а патріоты, не подозрвая, что за ними слдятъ, длалась жертвами устроенныхъ для нихъ ловушекъ. Такъ погибли братья Бандьера, предпринявшіе изъ Корфу высадку на берегъ Калабріи. Обвиненіе это было очень серьезно для министровъ въ такой стран какъ Англія. Тайна частной переписки — одно изъ первыхъ условіи личной неприкосновенности, и общественное мнніе въ Англіи произнесло строгій приговоръ въ особенности надъ другомъ Пиля, сэромъ Джемсомъ Грэгамомъ, который сдлалъ распоряженіе о вскрытіи писемъ Маццини. Министерство оправдывалось тмъ, что оно, признавъ нужнымъ, въ интерес международной безопасности, вскрывать письма нкоторыхъ агитаторовъ, сообщало изъ содержанія ихъ угрожаемымъ правительствамъ только то, что не могло компрометировать лично ни одного изъ людей, находившихся у нихъ подъ рукою. Но слдствіе, для котораго были назначены особыя коммиссіи палатою общинъ и палатою лордовъ, обнаружило, что система вскрытія писемъ была общепринятою практикою всхъ администрацій, какъ торійскихъ, такъ и вигистскихъ, что въ этомъ былъ повиненъ не одинъ сэръ Дж. Грэгамъ, но и лорды Пальмерстонъ, Мельборнъ, Джонъ Россель, Ландсдоунъ и т. д., наконецъ, что вскрываемы были письма не одного Маццини и не однихъ итальянскихъ эмигрантовъ, но и самихъ англичанъ, напримръ — лорд Брума.

Маццини громко протестовалъ противъ такого злоупотребленія, и голосъ его, хотя иностранца и извстнаго заговорщика, не былъ оставленъ безъ вниманія, во-первыхъ, потому, что дло это касалось и самаго англійскаго общества, а во-вторыхъ потому, что за Маццини заступились два вліятельные человка: знаменитый историкъ Карлейль и Дэнкомбъ. Карлейль напечаталъ письмо, въ которомъ отдавъ полную справедливость высокимъ качествамъ Маццини какъ человка, поставить выше всякого сомннія его правдивость. Дэнкомбъ съ своей стороны, будучи знакомъ съ Маццини уже съ тридцатыхъ годовъ, какъ о томъ будетъ разсказано ниже, принялъ на себя главную роль по этому длу въ палат общинъ и былъ виновникомъ произведеннаго по нему слдствія. Сынъ его обвиняетъ Маццини въ томъ, что въ своей: автобіографіи онъ только едва упоминаетъ о Данкомб по этому доводу, приписывая все дйствіе, произведенное на англійскій парламентъ, себ, между тмъ какъ, по увренію біографа Данкомба, одинъ Маццини ничего бы не могъ сдлать въ этомъ случа.

Вся эта исторія кончилась общаніемъ со стороны англійскихъ министровъ отказаться на будущее время совершенно отъ той практики ‘чернаго кабинета’, которая, безъ сомннія, никакъ не соотвтствовала учрежденіямъ и духу Великобританіи.

Мы переходимъ теперь въ той части книги Данкомба младшаго, которая представляетъ наиболе ‘пикантный’ интересъ, касаясь интимныхъ отношеній финсберійскаго депутата къ лицамъ стоящимъ высоко и излагая боле или мене достоврныя свднія о тхъ закулисныхъ событіяхъ, въ которыхъ Данкомбъ принималъ неизвстное досел участіе. Эта часть книги именно и привлекла въ особенности вниманіе журналистики. Главные лица, выступающія здсь — принцъ Людовикъ-Наполеонъ и изгнанный изъ своихъ владній, извстный по эксцентричности своего характера, герцогъ Карлъ брауншвейгскій. Передавая эти свднія, мы конечно далеки отъ того, чтобы ручаться за нихъ, для проврки ихъ никто, кром прямо-заинтересованныхъ лицъ, не иметъ данныхъ. Мы же можемъ только представить вопросъ такъ, какъ онъ поставленъ въ европейской печати. Принцъ Людовикъ Бонапартъ постилъ Англію въ первый разъ въ 1831 году. Это было посл извстной революціонной попытки въ Романь, въ которой оба сына бывшаго короля голландскаго приняли участіе. Принцу Людовику было тогда 23 года. Попытка ата кончилась бгствомъ революціонеровъ при приближеніи австрійцевъ. Итальянцы до сихъ поръ вспоминаютъ съ улыбкою о ‘битв’ при Римини, въ которой патріоты бжали ‘потерявъ башмаки’. Въ Италіи есть еще довольно живыхъ свидтелей: этого дла, знавшихъ въ то время лично принцовъ Бонапартъ. Намъ лично случалось слышать отъ одного изъ современниковъ подробности бгства, которое даже въ то время, когда въ Италіи каждый, кто только покушался противъ существовавшаго порядка, становился личностью какъ бы священною въ общественномъ мнніи, возбудило общій смхъ. Принцъ Людовикъ Бонапартъ не любилъ впослдствіи воспоминаній объ участіи своемъ въ этомъ дл, хотя надо впрочемъ замтить, что въ извстномъ, въ свое время надлавшемъ много шума и бывшемъ даже причиною къ перемнамъ въ министерств французской республики, письм къ своему адъютанту, полковнику Эдгару Нею, президентъ республики ссылался на этотъ эпизодъ своей жизни. Это письмо было первою попыткою новаго Наполеона побудить папу къ реформамъ, попыткою, которая впослдствіи періодически возобновлялась, скоре съ цлью оправдать присутствіе французскихъ войскъ въ Рим, чмъ съ надеждою на непосредственный успхъ самого заявленія. ‘Я не забуду, пишу президентъ, ‘что нкогда самъ сражался на поляхъ Италіи за ея независимость’.

Между тмъ, временное правительство, провозглашенное революціонерами, которые объявили низложеннымъ папу Григорія XVI, разсчитывая на помощь со стороны Франціи (Франція Людовика-Филиппа!), стснялось присутствіемъ въ лагер революціи претендента на французскій престолъ. Оно постараюсь удалить ихъ въ Форли, гд старшій принцъ {У Людовика Бонапарта, короля голландскаго, было три сына. Первый умеръ еще въ дтств, въ 1806 г. Второй, о которомъ говорится здсь, Наполеонъ-Людовикъ, кронпринцъ голландскій, герцогъ клевскій бергскій, родился въ 1804 г., умеръ въ 1811 г.} заболлъ корью и умеръ.

Принцъ Людовикъ Бонапартъ вынесъ изъ своего участія въ революціонномъ движеніи только свднія о правилахъ карбонаріевъ и страхъ передъ ихъ тайной местью. Сочувствія къ цлямъ молодости нельзя предполагать въ послднемъ и столь энергичномъ защитник свтской власти папъ. Бившій революціонеръ, сражавшійся за отмну этой власти, принесъ ей, черезъ 36 лтъ, въ жертву цвтъ итальянской молодежи, испробовавъ на нихъ въ первый разъ ‘чудесныя’ ружья Шасспо.

Посл ‘эскапады’ въ Римини, принцъ Людовикъ, съ матерь’ своею, носившею титулъ герцогини Сенъ-Лё, пріхалъ въ Парижъ, но французское правительство не позволило имъ остаться тамъ и они ухали въ Англію. Дэнкомбъ въ это время былъ ближе знакомъ съ бонапартистами Морни и Валевскимъ и вроятно познакомился и съ принцемъ въ этотъ первый пріздъ его въ Англію. Но принцъ на этотъ разъ пробылъ въ Англіи всего нсколько мсяцевъ и отправился въ Швейцарію. Проживъ годовъ пять въ Арененберг, въ кантон Тургау и повидимому посвятивъ себ изученію военнаго дла (въ 1833 году онъ написалъ свою книгу объ артиллеріи) принцъ, сдлавшійся гражданиномъ Швейцаріи и даже капитаномъ въ одномъ изъ бернскихъ полковъ, — въ 1836 году вдругъ, неожиданно совершилъ свою страсбургскую революціонную попытку. Взятый въ плнъ, онъ былъ сосланъ въ Америку, съ общаніемъ не возвращаться во Францію. Но подъ предлогомъ болзни своей матери онъ вскор явился опять, сперва въ Швейцарію, потомъ и въ Англію, гд и прожилъ два года. Авторъ ‘Жизни и корреспонденціи Данкомба’, упоминаетъ о слухахъ, что въ это время жизнь принца не была примрная, но съ своей стороны ничего не прибавляетъ къ этимъ слухамъ.

Доказательствомъ того, что личный характеръ принца въ періодъ, о которомъ мы говоримъ, не былъ компрометированъ въ общественномъ мнніи, служитъ фактъ, что онъ жилъ въ высшемъ обществ Англіи, гд явные пороки уже во всякомъ случа затворяютъ дверь даже и передъ иностранцемъ. Леди Голландъ и леди Блессингтонъ были отъявленными бонапартистками, и принцъ въ ихъ салонахъ не скрывалъ своихъ честолюбивыхъ видовъ, но вс видли въ немъ мечтателя. Въ этомъ обществ вращался и Дэнкомбъ.

Сынъ Дэпкомба разсказываетъ въ числ разныхъ анекдотовъ о рыцарскомъ турнир, устроенномъ лордомъ Эглингтономъ, въ которомъ принцъ Наполеонъ сразился на мечахъ съ однимъ англичаниномъ, и оба выказали такую горячность, что зрители принуждены были развести ихъ. Онъ появлялся и въ аристократическомъ литературномъ кружк, къ которому принадлежали Эдвардъ Больверъ (впослдствіи лордъ Литтонъ) и Дизраэли. Авторъ записокъ упоминаетъ о ходившихъ въ то время слухахъ, что передъ своимъ булонскимъ предпріятіемъ принцъ имлъ совщанія съ министрами, лордами Мельборномъ и Пальмерстономъ, и приводитъ формальное опроверженіе этихъ слуховъ герцогомъ Веллингтономъ. Авторъ съ своей стороны замчаетъ, что принцъ считался въ то время республиканцемъ и не’.отъ имть сношеній съ британскими министрами.

Булонская попытка, 6 августа 1840 года, привела принца снова въ плнъ въ королю Людовику-Филиппу и, какъ извстно, судъ пэровъ приговорилъ его къ вчному заключенію и онъ былъ помщенъ въ гамскомъ замк, въ тхъ самыхъ покояхъ, гд содержались прежде князь Полиньякъ и другіе министры Карла X. Въ заключеніи принцъ придумывалъ проекты по части политической экономіи, ‘размышленія’ объ англійской исторіи и писалъ друзьямъ своимъ въ Англіи, что онъ ‘нисколько не жалуется на свое положеніе и совершенно покоряется ему’. Однакоже, какъ замчаетъ авторъ, ‘несмотря на этотъ философскій духъ, друзья его слиткомъ хорошо звали, что онъ ухватится за мысль о побг, если только онъ ему будетъ представленъ практически возможнымъ.’

— Прежде всего предстояло вступить въ тайныя сношенія съ гамскимъ заключеннымъ. Съ этой цлью, самъ принцъ обратился въ правительству съ представленіемъ противъ строгости, съ какою его содержали. Людовикъ-Филиппъ согласился допустить облегченіе, и слуг принца дозволено было выходить изъ замка въ городъ. Мра эта представляется такой явной неосторожностью, что намъ невольно приходится предполагать со стороны самого короля-гражданина нкоторое желаніе освободиться отъ своего плнника. Какъ бы то ни было, ясно, что ЛюдовикъФилиппъ не могъ же самъ устроить побга, чрезъ своихъ агентовъ, а потому нтъ ничего удивительнаго, что понадобились средства на подготовленіе этого побга, т. е. сказавъ просто — на подкупъ тюремщиковъ. Здсь-то Дэнкомбъ, по его разсказамъ, которые очень вроятны, и явился главнымъ дйствующимъ лицомъ. Онъ съумлъ составить союзъ между двумя претендентами, изъ которыхъ одинъ былъ лишенъ престола, и добивался его, а другой никогда не царствовалъ, но желалъ царствоватъ. Второй въ этомъ союз былъ герцогъ Карлъ брауншвейгскій. Въ своемъ мст мы разскажемъ о судьб этого принца, какъ ее описываетъ авторъ, прибавивъ къ его характеристик данныя, относящіяся въ его изгнанію. Здсь лье достаточно будетъ сказать, что, по словамъ автора, изгнанный герцогъ брауншвейгскій согласился дать средства на освобожденіе принца Бонапарта, съ тою цлью, чтобы современенъ чрезъ него возстановить свои ‘ирана’. Какъ ни химериченъ былъ такой проектъ, не трудно поврить, что человкъ, съ характеромъ герцога брауншвейгскаго, могъ быть склоненъ къ нему.

Дэнкомбъ былъ изобртателенъ этого союза и главнымъ руководителемъ при переговорахъ о немъ. Эти переговоры въ Париж и Гам велись Данкомбомъ, по его показанію, чрезъ секретаря его, Смита. Этотъ Смитъ, да еще графъ д’Орси были свидтелями при заключеніи союза и подписались подъ его проектомъ. Вотъ переводъ этого интереснаго документа, писаннаго по-французски:

‘Въ Гам 1840 г.’

‘Мы, Карлъ, и проч., герцогъ брауншвейгскій, и мы, принцъ Наполеонъ-Людовикъ Бонапартъ, условились о нижеслдующемъ:

Ст. I.— Мы общаемъ и клянемся честью и на ее. евангеліи помогать другъ другу, именно — намъ, великому герцогу брауншвейгскому вступить вновь во владніе герцогствомъ брауншвейгскимъ и, буде окажется возможнымъ, обратить всю Германію въ единую націю, давъ ей конституцію, сообразную съ ея нравами, потребностями и современнымъ прогрессомъ, и намъ, принцу О. Л. Бонапарту возвратить Франціи полное пользованіе ея народовластіемъ (souverainet nationale), котораго она была лишена въ 1830 году предоставить ей возможность свободно произнести ршеніе о той форм правленія, которое она пожелаетъ имть.

Ст. II.— Тотъ изъ насъ, который первый достигнетъ верховной власти въ какомъ бы то ни было качеств, обязывается предоставить другому, оружіемъ и деньгами, помощь необходимую послднему для достиженія предположенной имъ цли, а сверхъ того, дозволить и облегчить вербовку достаточнаго числа людей для исполненія этого плана.

‘Ст. III.— Въ продолженіи изгнанія, тяготющаго надъ нами, мы обязываемся взаимно помогать одинъ другому для возвращенія себ тхъ политическихъ правъ, которыя у насъ похищены, въ предположеніи, что одному изъ насъ можно будетъ возвратиться въ его отечество, другой обязывается поддерживать дла своего союзника всми возможными средствами.

‘Ст. IV.— Обязываемся сверхъ того, никогда не общать, совершать и подписывать никакого отказа или отреченія въ ущербъ нашихъ политическихъ или гражданскихъ правъ, но напротивъ — дйствовать согласно и братски поддерживать другъ друга во всхъ обстоятельствахъ нашей жизни.

‘Ст. V.— Если впослдствіи и когда будемъ пользоваться полною свободой, мы сочтемъ приличнымъ внесть въ настоящій трактатъ измненія, зависящія отъ личнаго положенія каждаго изъ насъ, или отъ общихъ нашихъ интересовъ, то обязываемся произвесть эти перемны по общему согласію, подвергая пересмотру постановленія этой конвенціи въ томъ, что она можетъ содержать въ себ недостаточнаго вслдствіе обстоятельствъ, при которыхъ она состоялась’.

‘Утверждено и проч.
‘Въ присутствіи Г. Т. Смита и графа Орснэ.

Въ этомъ курьезномъ документ есть множество ошибокъ противъ французскаго языка, это объясняется фактомъ, что составители его были не французы. Но ошибки эти {Такъ напр. слово approuve вмсто prive, пропуски второго nous въ nous nous engageons, неправильное спряженіе глаголовъ, неправильная орографія.} сами по себ уже доказываютъ, что приведенный текстъ не былъ окончательнымъ. Принцъ Бонапартъ, какъ французскій писатель, не оставилъ бы ихъ, еслибы имлъ эту бумагу въ рукахъ. Это показываетъ, что приведенный проектъ былъ составленъ агентами Смитомъ и Орси, на основаніи словесныхъ переговоровъ съ обими сторонами и составленъ вн гамскаго замка. На подлинномъ документ, разумется, должны быть подписи самихъ участниковъ договора. Лондонскій корреспондентъ аугсбургской ‘Allgemeine Zeitung’ съ своей стороны утверждаетъ это и говоритъ, что о мст его храненія извстно сэру Франсису Гэду. Ясно во всякомъ случа, что подлинный документъ не находится въ рукахъ сына и біографа Т. Данкомба, который напечаталъ приведенный нами проектъ, не упоминая о существованіи позднйшаго, подлиннаго трактата въ томъ же смысл.

Къ сожалнію, біографъ Данкомба не имлъ возможности или не счелъ нужнымъ сообщить подробностей самаго заговора относительно освобожденія претендента изъ Гама и подробностей его бгства. Въ этомъ мст необходимо привесть подлинныя слова разсказчика: ‘Тогда-то Шарль Таленъ, слуга, и д-ръ Конно {Не знаемъ, дожилъ ли слуга до вознагражденія. Но докторъ Кони теперь облеченъ всякими почестями, состоитъ близкимъ человкомъ и сынъ его — главный другъ и товарищъ литераторскаго принца.}, врачъ, были посвящены въ планъ осуществленія бгства принца, а самому принцу дано было знать о предполагаемомъ и объ условіяхъ, на которыхъ онъ могъ сдлаться свободнымъ. Предписана была строжайшая тайна, и справедливость побуждаетъ сказать, что она была вполн соблюдена, такъ что даже въ равныхъ обнародованныхъ разсказахъ, не было ни одного намека на какое либо содйствіе извн стнъ тюрьмы или на то, что между плнникомъ и кмъ либо, иностранцемъ или туземцемъ, были тайныя сношенія во время его заключенія. Принцъ нашелъ себ дорогу изъ крпости въ одежд работника, неся доску, въ то время, какъ приготовленная докторомъ Конно фигура лежала на его диван, представляя больного.’

Замчательно, что бгство арестанта было открыто только тогда, когда онъ уже перезжалъ черезъ бельгійскую границу но желзной дорог. Въ этомъ обстоятельств, которое сынъ Данкомба приводитъ какъ образецъ ловкости, съ какою были обмануты комендантъ и тюремщикъ, нельзя не видть подтвержденія догадки, что коменданту было предписано самимъ правительствомъ ‘не смотрть въ оба’ за его пансіонеромъ.

Принцъ 29 мая 1846 года былъ уже въ Лондон, просидвъ въ Гам около пяти съ половиною лтъ. Прибывъ въ Лондонъ, онъ послалъ письмо въ французскому посланнику, графу Сентъ-Олеру, съ извстіемъ о своемъ освобожденіи и увдомилъ о томъ же англійскихъ министровъ. Врачъ принца и его слуга были подвергнуты заключенію, ‘но’ замчаетъ біографъ Данкомба, въ Париж находился нкто, кого никто не думалъ безпокоить, нисколько его не подозрвая, хотя онъ былъ самый дятельный, но скрытый заговорщикъ, и имлъ въ рукахъ такой ключъ къ государственныхъ тайнамъ, который могъ отворять наиболе крпко-замкнутые ящики во дворц короля-гражданина’. Тутъ разумется, конечно, герцогъ брауншвейгскій, такъ какъ Данкомбъ, повидимому, былъ въ это время въ Лондон.

Біографъ Данкомба относится въ февральской революціи съ легкомысліемъ и поверхностностью чисто-свтскаго человка, дилетанта, видящаго въ крупныхъ историческихъ фактахъ не боле какъ пріятное excitement. Въ дальнйшемъ разсказ его о томъ, какъ въ республик восторжествовалъ бонапартизмъ и какъ онъ наконецъ сломалъ ее, авторъ видитъ только неизбжную, хотя и подкрпленную искусственными средствами развязку. Но поверхностность его высказывается въ томъ, что неуспхъ республики онъ приписываетъ единственно неспособности и ошибкамъ членовъ временного правленія, а нелпостью ихъ дйствій оправдываетъ покушеніе претендента на тотъ порядокъ, которому онъ свободно присягалъ. Людовикъ-Наполеонъ уже на четвертый день революціи явился въ Париж. Но агенты его, между которыми главнымъ авторъ называетъ нкоего Тамблера, убдили его, что появленіе его, во время самаго разгара республиканизма — преждевременно, и онъ возвратился въ Лондонъ. Между тмъ національное собраніе, дозволивъ всмъ бонапартистамъ возвратиться во Францію, сдлало именное исключеніе относительно Людовика-Наполеона. Принцъ протестовалъ противъ этого исключенія въ письм 23 мая 1848 года, а агенты его стали энергически подготовлять ему дорогу. Въ равныхъ мстностяхъ стали появляться воззванія въ бонапартистскомъ смысл и республиканское правительство де съ умло открыть участія иностранцевъ въ этомъ дл.

Принцъ въ іюн 1848 года написалъ письмо къ Кавеньяку, въ которомъ объявлялъ, что ‘несмотря на запрещеніе ему възда во Францію, онъ приметъ званіе народнаго представителя, если оно будетъ ему предложено, и исполнитъ волю избирателей, но что если бы появленіе его во Франціи могло нарушить ея спокойствіе, то онъ предпочелъ бы остаться въ изгнаніи. Это письмо было просто избирательнымъ манифестомъ и послдствіемъ его было избраніе принца въ нсколькихъ департаментахъ. Онъ принялъ избраніе сенскаго департамента, и 26 сентября 1848 года уже читалъ въ національномъ собраніи рчь самаго примирительнаго свойства, а 24-го ноября онъ обнародовалъ свою кандидатуру на президентство республики. Въ своей profession tie foi, онъ объявлялъ, что не иметъ честолюбія и что по окончаніи четырехлтняго президентства онъ поставитъ себ дломъ чести передать власть своему преемнику, нисколько не стснивъ свободы. Авторъ видитъ въ этомъ и подобныхъ общаніяхъ, которыя расточалъ претендентъ, только неизбжное по духу времени и обстоятельствамъ шарлатанство. ‘Языкъ добродтельныхъ увреній, говоритъ онъ, служилъ общимъ, уже почти исчерпаннымъ источникомъ со времени изгнанія Карла I, и новый кандидатъ на президентство былъ принужденъ облечь свои заявленія въ популярную форму’. Вотъ какъ смотритъ Данкомбъ junior на увреніе въ политической честности! Она является у него только какъ модная во время народныхъ лишеній форма. Надо много легкомыслія чтобы считать извштельнымъ шарлатанствомъ преднамренно-фальшивыя увренія человка, что онъ честно исполнитъ добровольно принимаетъ на себя долгъ. Но кром легкомыслія, надо еще и явное пристрастіе къ виновному, чтобы оправдывать его вину увреніемъ, что и другіе не лучше бы поступили на его мст. ‘Матерьяловъ для мощенія нкоторой мстности, замчательной по высот своей температуры — говоритъ онъ, примняясь къ извстной пословиц — въ этой деклараціи не было видно боле, чмъ въ безумныхъ словоизверженіяхъ Ламартина или боле жестокихъ заявленіяхъ Кавеньяка’. Это — уже преднамренная фальшъ со стороны автора. Кавеньяка,— который, командуя раздраженною противъ корифеевъ республики арміею и будучи облеченъ верховною властью, сдалъ ее безъ малйшаго колебанія вновь избранному президенту, хотя этотъ человкъ былъ его соперникомъ на выборахъ, и хотя онъ не могъ не видть въ немъ претендента на императорство — никто не иметъ права подозрвать въ неискренности, Ламартина можно упрекать въ томъ, что ‘словоизверженія’ онъ поставилъ на мсто серьёзнаго дла, но нтъ никакихъ основаній подозрвать, чтобы онъ когда-нибудь поставилъ преступное дло на мсто пустыхъ словоизверженій.

Принцъ Бонапартъ на выборахъ 10 декабря 1848 года получилъ боле пяти съ половиною милліоновъ голосовъ, между тмъ какъ въ пользу генерала Кавеньяка было подано тонко около четвертой части этого числа, а за другихъ кандидатовъ высказалось незначительное меньшинство, и 20 декабря, гражданинъ Карлъ-Людовикъ Наполеонъ Бонапартъ былъ провозглашенъ въ законодательномъ собраніи президентомъ республики и торжественно присягнулъ охранять ее, а въ посланіи своему выразился въ дух примирительномъ ли всхъ партій. По мннію біографа Данкомба, ‘каждый французъ, знакомый съ исторіею вка, долженъ былъ смотрть на эти заявленія только какъ на нчто символическое’.

Еслибы правитель, въ рукахъ котораго уже боле 16 лтъ безусловно находятся судьбы Франціи, успхъ въ это время въ самомъ дл успокоить страну, подвинуть ея внутреннее развитіе, не напрягая ея силъ на безплодныя предпріятія и примирилъ бы съ собою французскій народъ, такъ что династію его можно было бы считать упрочившеюся, то теперь орлеанская монархія и республика 1848 года принадлежали бы уже архиву исторіи и можно было бы произносить о нихъ сужденіе хладнокровное, безпристрастное, какъ о фактахъ минувшихъ. Но никто не скажетъ, что результаты правленія Наполеона Ш именно таковы. Вотъ почему и теперь, хотя уже орлеанская монархія и республика 1848 года отдалены отъ насъ порядочнымъ періодомъ времени, не насталъ еще удобный моментъ для окончательнаго приговора надъ ними. Он еще принадлежатъ настоящему въ вид партій, которыя, основательно или нтъ, разсчитываютъ на будущее. Въ революціи 1848 года, конечно, нельзя видть только ‘полуфарса и полутрагедіи’, какъ выражается біографъ Данкомба, а въ дятеляхъ ея только глупцовъ (imbeciles)’. Революція 1848 года была логическимъ послдствіемъ и дополненіемъ революціи 1830 года. Движеніе, эскамотированное Людовикомъ-Филиппомъ въ свою пользу, должно было повториться противъ короля буржуазіи. Притомъ, нтъ сомннія, что эта отсрочка окончательнаго результата на 18 лтъ много ему повредила. Правленіе Людовика-Филиппа подкопало нравственныя силы Франціи, столь свжей, столь полной юношескихъ силъ во время агитаціи противъ старшей линіи Бурбоновъ. Правленіе короля буржуазіи повело къ явному разладу между массою народа и буржуазіею. Вмст съ тмъ саму буржуазію оно развратило, обративъ Францію въ гостиный дворъ, въ которомъ деньги были и главной цлью и главнымъ средствомъ, а политическая жизнь превратилась въ интриги нсколькихъ котерій. Правленіе Людовика-Филиппа, съ его обработкою выборовъ и закулисною подготовкою парламентскихъ ршеній, компрометтировало во Франціи парламентское правленіе. Во всемъ этомъ нельзя не согласиться съ республиканскими писателями. Отсюда, революцію 1848 года, какъ неожиданна она ни была для минутныхъ свидтелей, нельзя не признавать неизбжною.

Но съ республиканскими писателями нельзя согласиться въ народномъ значеніи, которое они придаютъ республик 1848 года. Недостаточно провозгласить республику, чтобы имть истинное народовластіе, недостаточно для этого отмнить цензъ. Для того, чтобы народъ воспользовался властью, необходимо, чтобы онъ стоялъ на гораздо высшей степени развитія, чмъ находилась масса населенія Франціи при Людовик-Филипп. Половина этого населенія была неграмотна. Изъ остальной половины только незначительное по числу меньшинство, именно буржуй и парижскіе рабочіе принимали участіе въ политик, знали хотя бы по именамъ главныхъ политическихъ дятелей и хотя поверхностнымъ образомъ цли партій. Какое же употребленіе могла сдлать изъ своей власти масса? Вотъ, она и сложила свои права подъ ноги претендента съ общеизвстнымъ, льстившимъ народному самолюбію именемъ.

Къ сожалнію, нельзя не признать, что избраніе принца Бонапарта въ президенты республики было несомннно боле непосредственно дломъ народа, чмъ осуществленіе революцій 1830 и 1848 года. Слпая, по несомннная воля большинства народа въ этомъ избраніи доказывается документально. (О позднйшихъ примненіяхъ suffrage universel, какъ о произведенныхъ подъ вліяніемъ торжествующей силы, уже нельзя сказать этого). Что масса не любила Бурбоновъ — въ этомъ сомнваться нельзя. Что масса не любила и короля буржуазіи — въ этомъ тоже трудно сомнваться, потому что масса никогда не сочувствуетъ преобладанію одного сословія. Въ этомъ смысл можно сказать, что революція 1830 года и неизбжное ея послдствіе — переворотъ 1848 года были въ дух народа. Но совершены имъ он не были, он были сдланы партіями, въ его имя. Но недостаточно развитая для раціональнаго пользованія властью, для подавленія партій громкимъ единымъ инстинктомъ большинства, масса французскаго народа допустила искаженіе февральской революціи, какъ она допустила искаженіе революціи іюльской.

Тже буржуа, напуганные соціалистами, поспшили учредить въ республик диктатуру въ лиц генерала Кавеньяка, это было сознательное отреченіе буржуазіи отъ республики. А масса народа предоставила высшую власть не представителю ясно сознанныхъ интересовъ, даже не человку лично-извстному и популярному, а просто одному имени, призраку. Это было несознательное отреченіе отъ республики массы народа.

Вс разглагольствія о ‘роковой судьб Франціи, увлекаемой потокомъ революцій’, о ‘легкомысліи французовъ’, какъ препятствіи для прочнаго установленія у нихъ порядка, о вред ‘сбиваться съ историческаго пути и вступать на опасное поле политическихъ экспериментовъ’, о ‘неспособности централизованной Франціи въ республиканскому правленію’, о ‘несогласіи демократіи съ характеромъ французской націи’,— точно также какъ о ‘вроломств и коварств личностей’, о ‘несчастій, въ которое повергало Францію постоянное эскамотированіе ея народнаго принципа’, о ‘бдственномъ устраненіи палладіума Франціи — принциповъ 1789 года’, — однимъ словомъ, вс общія мста, слышанныя нами со всхъ сторонъ при обсужденіи новйшей французской исторіи, падаютъ въ ничто передъ простымъ фактомъ: неразвитая масса не можетъ управлять своею судьбой, а масса развитая съуметъ управиться и съ препятствіями, и съ честолюбцами, съуметъ заглушить говоръ партій громкимъ голосомъ сознанной народомъ идеи. Такъ развитая масса въ Сверо-американскихъ Штатахъ одолла не уличную драку, а громадный мятежъ цлаго класса, продолжала свое дло несмотря на то, что былъ убитъ ея вождь, и устроивала свои дла несмотря на то, что новый вождь старался сбить ее съ пути. Эта развитая масса сломила классъ, достаточно могущественный для устройства отдльнаго государства, она съумла обойтись безъ Линкольна, а Джонсона едва не предала суду. Изъ государства федеративнаго она, на время предоставивъ чрезвычайныя полномочія президенту, обратила республику въ государство централизованное, изъ мирнаго въ военное, изъ неимвшаго долга въ наиболе отягощенное долгами. И однакожъ, это не привело ни въ упроченію централизаціи, ни къ установленію военной диктатуры, ни въ банкротству. И вотъ, та же масса, твердо идущая за ясно сознанною идеею, по минованіи надобности отмнила централизацію, распустила армію, уплачиваетъ долгъ и возвращается въ нормальное положеніе. Что смогли противъ нея личности, которыя задумали мшать ей? Ничего. Изъ убійства Линкольна произошла не революція, а казнь убійцъ, и Джонсона хотли предать суду какъ и Джефферсона.

Вашингтону ставятъ въ великую заслугу, что онъ не сдлался Наполеономъ. Но вдь и въ то время масса сверо-американцевъ состояла изъ людей развитыхъ, а въ развитой масс появленіе Наполеоновъ невозможно, потому именно, что оно бываетъ только плодомъ народнаго недоразумнія, разлада, происходящаго отъ не пониманія общаго интереса.

И вотъ, путь революцій современемъ закроется для Франціи вовсе не потому, что она возвратится на ‘историческую почву’ ли потому, что некому будетъ ‘эскамотировать великихъ принциповъ 1789 года’, а самымъ простымъ образомъ тогда, какъ масса населенія Франціи будетъ такъ развита, какъ масса въ Сверной Германіи, когда Франція пойметъ, чего она хочетъ, и когда окончательный порядокъ будетъ установленъ не случайностями, а сознательною волею народа. Затмъ, будетъ ли этотъ порядокъ введенъ мирно, путемъ избранія или посредствомъ революціи, мирной какъ всякое проявленіе силы, противъ которой бороться нельзя — это совершенно все-равно. Тутъ кончатся и недоразумнія, и ‘потоки революцій’ и дальнйшее развитіе дойдетъ правильно. Если оно и не будетъ совершаться на ‘почв исторической’, не будетъ основано на какой-нибудь ‘Rechtscontinuitt’ — то объ этомъ будутъ сожалть только любители геральдики.

Къ такому результату Франція идетъ, подвигается каждый годъ, потому что каждый годъ въ ней уменьшается процентное ‘содержаніе неграмотныхъ, и вмст съ тмъ начинаетъ длать успхи ассоціаціонная идея, das Genossenschaftswesen, такъ сильно охватившее и такъ сильно объединяющее сверную Германію. Просвщеніе, скрпленіе массы французскаго народа цпью ассоціацій — вотъ основанія будущаго, вроятно недалекаго, установленія во Франціи истиннаго народовластія. Такая увренность, основанная на очевидности, побуждаетъ насъ смотрть съ философскимъ спокойствіемъ на вс т эскамотажи, которыхъ мы были свидтелями въ исторіи Франціи.

Обратимся теперь къ другому изъ двухъ союзниковъ, заключившихъ приводимый Дэнкомбомъ договоръ, къ герцогу брауншвейгскому. Онъ былъ второй сынъ герцога Карла-Вильгельма-Фердинанда, извстнаго полководца, который въ 1806 году умеръ отъ раны, полученной въ битв при Іен, гд онъ командовалъ пруссаками. Брауншвейгъ при французскомъ владычеств принадлежалъ вестфальскому королевству. Посл лейпцигской битва, младшій сынъ Карла-Вильгельма-Фердинанда, герцогъ Фридрихъ-Вильгельмъ возвратился въ свое владніе, но въ 1815 году онъ былъ убитъ при Quatrebras. За нимъ вступилъ во владніе Брауншвейгомъ старшій сынъ его, герцогъ Карлъ, сперва подъ опекою ганноверскаго (англійскаго) короля, а въ 1823 году уже какъ самостоятельный государь. Тетка его, сестра его отца, принцесса Каролина была замужемъ за англійскимъ королемъ Георгомъ IV.

Герцогъ Карлъ брауншвейгскій предался самой ‘неправильной’ жизни, и единственными законами, которые онъ признавалъ, были его капризы. Онъ ввелъ почти абсолютное правленіе, употреблялъ свою власть на приращеніе своего частнаго имущества, а когда ландтагъ подвергъ пересмотру уложеніе, то онъ не призналъ этого пересмотра и ввелъ въ страну такимъ образомъ ‘конституціонный кризисъ’, котораго въ періодъ съ 1815—1848 года, какъ извстно, миновало рдкое изъ германскихъ малыхъ государствъ. Вмст съ тмъ, онъ вступилъ въ споръ съ мужемъ своей тетки, англійскимъ королемъ Георгомъ IV, по дламъ его опекунства надъ собою, и споръ этотъ былъ перенесенъ на разсмотрніе германскаго союзнаго сейма.

Въ тотъ же сеймъ поступили и жалобы подданныхъ Брауншвейга на самого герцога Карла. Французская революція 1830 года отразилась и въ Брауншвейг. Герцогъ Карлъ былъ изгнанъ и дворецъ его сожженъ 7 сентября 1830 года. Тогда пріхалъ изъ Берлина и принялъ правленіе Брауншвейгомъ братъ герцога Карла, принцъ Вильгельмъ. Союзный сеймъ призналъ его 2-го декабря 1830 года царствующимъ герцогомъ. Но герцогъ Карлъ объявилъ его узурпаторомъ и сдлалъ нсколько попытокъ возвратить себ власть, которыя однакоже неудались. Въ 1832 году, была введена новая конституція, которая освящала устраненіе герцога Карла отъ престола.

Чтобы уяснить, до какой степени были безнадежны дальнйшія домогательства изгнаннаго владтеля, достаточно сказать, что преемникъ его оперся на сеймъ и предпринялъ въ согласіи съ нимъ реформы. Новый герцогъ созвалъ въ 1833 году брауншвейгскій сеймъ, который утвердилъ законы по устройству финансовъ, по преобразованію городскихъ учрежденій и т. д. Посл этого, честолюбивому и корыстолюбивому герцогу Карлу не оставалось ршительно никакой серьезной надежды на возстановленіе его власти. Политическій осужденный, сидвшій въ крпости, могъ конечно общать ему невозможное, чтобы воспользоваться отъ него готовою помощью, тмъ боле, что осужденный этотъ и для себя разсчитывалъ на невроятное. Самъ герцогъ Карлъ могъ сохранить увренность въ неминуемости своей конечной побды, потому что это было согласно съ его чисто-авантюристскимъ характеромъ.

Но трудно допустить, чтобы представитель Финсбери въ палат общинъ серьезно врилъ какъ въ шансы изгнаннаго герцога, такъ, впослдствіи, и въ искренность намренія ЛюдовикаНаполеона помочь ему. Дэнкомбъ могъ, конечно, въ своихъ сношеніяхъ съ герцогомъ брауншвейгскимъ не разочаровывать его, просто изъ дружбы или изъ вжливости, но стараться объ осуществленіи мечты герцога, помогать ему въ переговорахъ, посылать своего секретаря съ порученіями по его дламъ и проч., онъ могъ только не столько вслдствіе надежды успха, сколько для достиженія личныхъ своихъ, какъ увидимъ дале, далеко не безкорыстныхъ цлей.

Изложивъ вкратц исторію герцога Карла, и объяснивъ нашъ взглядъ на участіе Дэнкомба въ его мечтательныхъ предпріятіяхъ, возвратимся въ разсказу его біографа, въ которомъ мы найдемъ нсколько характеристическихъ, въ равныхъ отношеніяхъ подробностей,

Герцогъ Карлъ воспитывался въ Англіи, какъ принцъ брауншвейго-ганноверской фамиліи, онъ былъ родственникомъ царствующаго въ Англіи дома, и родство это, какъ выше сказано, подкрпилось бракомъ его тетки съ принцомъ Уэльскимъ, который потомъ былъ регентомъ (во время удаленія безумнаго Георга III отъ правленія) и наконецъ королемъ, подъ именемъ Георга IV.

Цо родство это повело ко вражд между брауншвейгскимъ и англійскимъ домами. Регентъ ненавидлъ свою жену принцессу Каролину и запретилъ ея племяннику, принцу Карлу, посщать ее. Принцъ Карлъ отвчалъ ему, что ‘онъ иметъ отъ отца приказаніе посщать ея высочество разъ каждыя дв недли и будетъ длать это непремнно, пока не получитъ противнаго приказанія отъ той власти’.

Георгъ IV возненавидлъ принца Карла. Въ свою очередь, герцогъ Карлъ возненавидлъ англійскаго-ганноверскаго корой во время опеки Георга IV надъ нимъ, въ первые годы царствованія Карла. Взаимное раздраженіе усилилось до того, что англійскій король дозволилъ себ возмутительное дйствіе относительно своего племянника. Во время первой французской революція герцогъ Брауншвейгскій укрылся на время въ Англіи и помстилъ въ англійскихъ фондахъ свой частный капиталъ. Этотъ-то капиталъ брауншвейгскаго дома Георгъ IV, разсорившись со своимъ племянникомъ, конфисковалъ. Герцогъ Карлъ жаловался веронскому конгрессу и германскому союзному сейму и скандалъ взаимныхъ обвиненій между родственниками путемъ печати продолжался долгое время, пока, наконецъ, союзный сеймъ въ 1828 году не ршилъ дло въ пользу Георга IV.

Герцогъ Карлъ обвинялъ мужа своей тетки между прочимъ и въ намреніи присоединить Брауншвейгъ къ Ганноверу. Съ своей стороны, Георгъ IV считалъ его сумасшедшимъ. Нтъ сомннія, что герцогъ Карлъ Брауншвейгскій вполн заслуживалъ изгнанія, правленіе его было невыносимо, нтъ сомннія также, что личный характеръ его далеко не давалъ ему правъ на сочувствіе. Но едва ли не столь же несомннно, что такимъ его сдлали именно преслдованія и несправедливости опекуна, которыя должны были доводить до изступленія эту раздражительную натуру.

Посл своего изгнанія, онъ похалъ снова въ Англію, гд царствовалъ уже Вильгельмъ IV, который далъ ему неопредленныя общанія помощи. Посл неудачной попытки склонить своихъ подданныхъ къ контр-революціи, онъ ухалъ въ Парижъ. Здсь Вильгельмъ IV и герцогъ кэмбриджскій начали противъ него процессъ, основываясь на трактат, заключенномъ между братомъ герцога Карла, вступившимъ посл него на брауншвейгскій престолъ, герцогомъ Вильгельмомъ и королемъ Вильгельзюмъ IV, объ отдач капиталовъ, находящихся въ рукахъ герцога Карла, подъ опекунское управленіе герцога кэмбриджскаго. Герцогъ Карлъ самъ явился во французскій судъ для защиты своего дла. Но судъ призналъ себя некомпетентнымъ.

Въ Англіи герцогъ Карлъ (котораго дале мы будемъ называть герцогомъ Браувшвейгскимъ) сошелся съ Данкомбомъ и сталъ просить его совта и помощи во всхъ своихъ предпріятіяхъ. Въ Англіи герцогъ далеко не былъ популяренъ. Уже одной правды достаточно было для этого. Но кром правды, и бытъ можетъ боле ея дйствовали всевозможныя клеветы, заботливо разсеваемыя его врагами. Его обвиняли въ разныхъ преступленіяхъ, которыхъ онъ вовсе не совершилъ, даже въ убійств. Замчательно, что въ тоже время его упрекали за ношеніе бороды и что этотъ упрекъ въ Англіи тридцатыхъ и сороковыхъ годовъ дйствовалъ также сильно, какъ обвиненіе въ нехорошемъ дл. Герцогъ нсколько разъ обращался къ покровительству суда. Въ 1842 году авторы двухъ ругательныхъ статей противъ герцога были признаны виновными судомъ присяжныхъ и приговорены къ заключенію въ ныогэтской тюрьм.

Въ 1843 году, герцогъ Карлъ Брауншвейгскій въ свою очередь обратился къ юстиціи для разбора дла его съ братомъ, прежнимъ англійскимъ королемъ, и намстникомъ его въ Гапвовер, герцогомъ кэмбриджскимъ. Онъ представилъ въ канцлерскій судъ Англіи конію съ трактата, подписаннаго королемъ Вильгельмомъ, герцогомъ Вильгельмомъ брауншвейгскимъ (преемникомъ Карла) и герцогами комберлэндскимъ, сёссекскимъ и кэмбриджскимъ. Какъ сказано выше, между агнатами герцога Карла состоялось соглашеніе о взятіи подъ опеку всего его имущества. На этомъ основаніи, преемникъ его вступилъ, въ Брауншвейг, въ полное пользованіе всми удльными недвижимостями и капиталами, и распоряжался ими, конечно не давая отчета своему изгнанному брату. Между тмъ, герцогъ Карлъ утверждалъ, что на его долю изъ имущества, оставленнаго въ Брауншвейг, должно было прійтись нсколько сотенъ тысячъ фунтовъ стерл. Другія суммы, захваченныя у него въ Ганновер, остались въ распоряженіи герцога комберлэндскаго, который, сдлавшись королемъ ганноверскимъ, принялъ опеку отъ герцога кэмбриджскаго, который ему одному и отдалъ отчетъ въ этихъ суммахъ.

На все это жаловался герцогъ Карлъ въ канцлерскій судъ. Король ганноверскій далъ отзывъ о неподсудности его этому суду, но этотъ протестъ былъ устраненъ судомъ. Тогда король ганноверскій просилъ отсрочки (demurrer), которая и была предоставлена ему въ 1844 году. Затмъ, герцогъ Карлъ перенесъ это дло въ палату лордовъ, ссылаясь въ своемъ прошеніи на т обстоятельства, что проситель — подданный британскаго королевства, а отвтчикъ — пэръ того-же королевства.

Дэнкомбъ взялся возбудить вопросъ о правахъ герцога Барда, въ палат общинъ. Сынъ его объясняетъ, что прежде возбужденія въ палат вопроса, онъ счелъ долгомъ сдлать попытку къ частному соглашенію между тяжущимися сторонами. Но перенесете этого дла въ палату общинъ, очевидно, не представляло шансовъ успха, и потому мы вольны объяснить дло такъ, что Дэнкомбъ употребилъ этотъ шагъ какъ угрозу противъ ганноверскаго короля, отправляя къ нему своего секретаря для достиженія ‘добровольной’ уступки. Отправляя своего секретаря Смита къ ганноверскому королю, Дэнкомбъ послалъ ему письмо, въ которомъ просилъ у короля аудіенціи своему посланному и сообщалъ, что онъ счелъ долгомъ, предварительно обращенія къ парламенту, сдлать попытку въ примиренію.

Само собою разумется, что изъ этого ничего не вышло. Ганноверцы, сидвшіе на англійскомъ престол или окружавшіе его, никогда не боялись ‘преданія гласности’ своихъ фамильныхъ дрязгъ. Король ганноверскій Смита не принялъ, а на письмо Дэнкомба веллъ отвчать, что обязанъ ему за вниманіе, но ‘не считаетъ настоящаго дла такимъ, которое бы могло быть предметомъ частныхъ и скрытыхъ’ со стороны короля переговоровъ. Герцогъ Карлъ лучше зналъ характеръ своего почтеннаго родственника и впередъ говорилъ своему ходатаю, что эта попытка не поведетъ ни къ чему, какъ то видно изъ одной записки герцога, приводимой біографомъ Дэнкомба.

Претензіи герцога Карла, въ смысл юридическомъ, были, конечно, основательны. Нельзя не согласиться съ біографомъ Дэнкомба, когда онъ говоритъ: ‘не легко понять, на какомъ законномъ основаніи герцогъ былъ лишенъ частнаго своего имущества въ Ганновер, такъ какъ даже въ случа изгнанія владтелей, такая собственность оставалась почти всегда неприкосновенною. Право силы, кто бы имъ ни пользовался, германскій ли сеймъ или ганноверскій король, едва ли можетъ считаться достаточнымъ авторитетомъ въ девятнадцатомъ столтіи, а по мннію, выраженному германскими юристами, къ которымъ обращался герцогъ, никакого иного права, на которое можно было бы сослаться для оправданія этого дйствій, не было’. Нельзя также не найти отчасти справедливымъ слдующее примчаніе, сдланное герцогомъ на памятной записк для Дэнкомба, при внесеніи дла въ палату общинъ: ‘Г. Дэнкомбъ можетъ замтить, что, такъ какъ Англія лишила меня моего герцогства и моей частной собственности, то я имю такое же право на полученіе значительной пенсіи отъ этой страны, какъ т индійскіе владтели, у которыхъ Англія отнимаетъ ихъ государства и которымъ она за то даетъ большіе доходы. На такую пенсію я имлъ бы во всякомъ случа боле права, чмъ т изъ членовъ моей королевской фамиліи, которые, уже обогатившись похищеннымъ ими у меня, получаютъ, однако, большія пенсіи отъ Англіи, какъ комберлэндскій съ сыномъ въ Ганновер, кэмбриджскій, съ сыномъ и дочерью, между тмъ, какъ я проживаю здсь собственныя мои деньги’.

Все это такъ, но безпристрастный читатель отнесется къ этимъ претензіямъ такъ, какъ отнеслась къ нимъ англійская палата общинъ, то-есть, приметъ во вниманіе побочныя обстоятельства, которыя являются въ характер самого истца. Правда, собственно образъ жизни герцога (между прочимъ сношеніе имъ бороды’) не уменьшаетъ права его на частную его собственность. Но нельзя забыть, что герцогъ Карлъ значительно пріумножилъ свою частную собственность во время своего правленія и былъ изгнанъ своими подданными отчасти именно за произвольное распоряженіе государственными доходами. Это не извиняетъ личной несправедливости его родственниковъ по отношенію къ нему, до вполн объясняетъ нерасположеніе общественнаго мннія въ поддержк его притязаній.

Дэнкомбъ вносилъ въ палату общинъ два раза прошеніе герцога брауншвейгскаго, но безуспшно. Герцогъ, слдуя своему необузданному нраву, самъ, какъ бы нарочно, портилъ свое дло,выступая передъ судъ общественнаго мннія въ печатныхъ, наполненныхъ спсью, реторикою и бранчивостью ‘манифестахъ’. Одинъ изъ нихъ буквально приведенъ въ біографіи Дэнкомба (изданный въ 1847 году). Въ немъ герцогъ обвиняетъ своего брата даже въ покушеніи на убійство и говоритъ о ‘разбойникахъ въ Брауншвейг’, о повинующихся имъ ‘плутахъ-измнникахъ’ и о ‘мошенничествахъ’ самозванцевъ-опекуновъ. Понятно, что появленіе подобнаго ‘манифеста’ въ то самое время, какъ вопросъ былъ возбужденъ въ палат общинъ, длало просто почти невозможнымъ для серьезныхъ людей становиться на сторону истца.

Почему же Дэнкомбъ принималъ на себя эту неблагодарную роль? Разумется, изъ дружбы. Но остановить его усердіе не могло, конечно, и завщаніе, сдланное въ 1846 году герцогомъ брауншвейгскимъ въ его пользу, предоставлявшее ему, Томасу Слингсби Дэнкомбу все наслдство герцога, а секретарю его, усердному Смиту — тридцать тысячъ фунтовъ!

Документъ этотъ напечатанъ цликомъ въ книг, о которой мы говоримъ. Въ немъ герцогъ завщаетъ похоронить его со всми почестями, подобающими его сану владтеля, длаетъ распоряженія относительно своего надгробнаго памятника, приказываетъ заплатить свои долги въ столь скоромъ времени, какъ то дозволяетъ приличіе, ‘посл’ его смерти формально запрещаетъ вступать въ какія бы то ни было сдлки съ ‘узурпаторомъ’ Вильгельмомъ брауншвейгскимъ, королемъ ганноверскимъ и герцогомъ кэмбриджскимъ и, наконецъ, завщаетъ все свое движимое и недвижимое имущество и все причитающееся ему въ Англіи, Ганновер, Брауншвейг и во всхъ мстахъ, Данкомбу и Смиту — за то, что они нсколько разъ оказывали ему содйствіе, при защит его дла и его репутаціи, ихъ же назначаетъ и душеприкащиками.

Безъ сомннія, главнымъ побужденіемъ герцога Карла при составленіи этого завщанія была ненависть его въ родственникамъ и желаніе уже при жизни существенно отомстить ‘жъ, лишая ихъ своего наслдства. Дружба къ Дэнкомбу, конечно, также имла вліяніе. Но замчательно, что, составивъ завщаніе въ пользу своихъ англійскихъ друзей, герцогъ счелъ себя совершенно свободнымъ отъ всякаго обязательства давать имъ какое бы то ни было вознагражденіе при жизни. Изъ переписи Смита съ Дэнкомбомъ видно, что герцогъ постоянно боялся, какъ бы они не считали его въ долгу у себя, и они уврили его, что работаютъ для него просто ‘изъ удовольствія это длать’, какъ выражается въ одномъ письм г. Смитъ. Итакъ, въ дружб, связывавшей изгнаннаго герцога съ Дэнкомбомъ, представляется слдующая характеристическая черта: герцогъ, сдлавъ завщаніе, безцеремонно и даромъ пользуется временемъ и трудами своихъ англійскихъ друзей, а Дэнкомбъ и Смитъ не щадятъ усилій, разсчитывая на милліонное наслдство.

Наслдство въ самомъ дл было обольстительно: изъ списка движимаго имущества герцога, полученнаго Дэнкомбомъ отъ герцога въ 1847 году, оказывается, что у него было въ то время иностранныхъ фондовъ, драгоцнныхъ камней и серебра на 300,000 фунтовъ (около 2 мрлл. рублей). Герцогъ безпрестанно покупалъ и мнялъ иностранные фонды (русскихъ въ то время у него было на 50 т. фунтовъ) и одною изъ его причудъ была страсть къ драгоцннымъ камнямъ, особенно въ брилліантамъ. Камней и серебра у него было на 300 тысячъ фунт. У Смита находился подробный списокъ имуществъ герцога, на тотъ случай, еслибы владльцу пришлось ухать съ мста ихъ храненія или выслать ихъ куда-либо. Однажды, въ 1848 году, такой случай представился, и г. Смиту удалось имть въ рукахъ значительную часть этихъ драгоцнностей. По этому поводу онъ писалъ Дэнкомбу между прочимъ: ‘Одно врно, именно то, что у меня въ рукахъ, въ настоящее время, порядочная сумма въ неподдльныхъ (genuine) бумагахъ и въ самомъ дл, еслибы онъ согласился оставить въ моемъ дом вс свои значительнйшія количества облигацій (иностранныхъ) займовъ, которыхъ онъ теперь не намренъ мнять, то это было бы очень важно для насъ при его смерти, у меня он были бы столь же безопасны, какъ у него самого, и я не дотронулся бы ни до одного шиллинга, до его смерти’.

Томасъ Дэнкомбъ не усплъ воспользоваться наслдствомъ герцога брауншвейгскаго. Остается вопросомъ, воспользуется ли общанною ему частью г. Смитъ, который выступилъ теперь съ опроверженіемъ нкоторыхъ изъ свдній, сообщаемыхъ сыномъ представителя Финсбери. Во всякомъ случа нельзя не признать нсколько страннымъ обнародованіе младшимъ Дэнкомбомъ нкоторыхъ не совсмъ лестныхъ для памяти его отца подробностей о его сношеніяхъ съ герцогомъ брауншвейгскимъ и императоромъ французовъ.

Какъ бы то ни было, он характеризуютъ и этихъ ‘друзей’ Дэнкомба. Чтобы придать еще одну черту въ портрету герцога Карла, какъ онъ обрисовывается приведенными фактами, упомянемъ, что въ 1851 году, герцогъ самъ уже, приближаясь въ пятидесятилтію, вдругъ увлекся аэронавтикою и сталъ подниматься на аэростатахъ съ извстнымъ воздухоплавателемъ Гриномъ. А когда противъ него въ Англіи былъ начатъ какой-то непріятный процессъ, онъ улетлъ на воздушномъ шар черезъ Ламаншъ, во Францію.

Дэнкомбъ не забылъ другого своего ‘друга’, такъ счастливо перемнившаго свое мсто жительства во Франціи. Онъ неоднократно посылалъ Смита въ Парижъ, съ ‘частными порученіями’. Въ чемъ состояли эти порученія — біографъ его не объясняетъ. Но журналистика не преминула объяснить ихъ намекомъ на разстройство частныхъ длъ представителя Финсбери. При этомъ оговоримся, однако, что въ книг его сына нтъ данныхъ для такого вывода, и что положеніе Дэнкомба, какъ члена парламента, длаетъ его мало вроятнымъ.

Но не вс порученія, даваемыя Смяту, имй характеръ частныхъ. Онъ посылался и для возобновленія переговоровъ объ исполненіи трактата, условленнаго въ Гам. Въ письм Смита, помченномъ 5 декабря 1849 года, мы находимъ уклончивый отвтъ президента республики, онъ говоритъ, что при существующемъ національномъ собраніи имемъ слишкомъ мало власти и что до распущенія его, онъ ничего не можетъ сдлать для исполненія трактата. Г. Смитъ не церемонится въ этомъ письм: г-на Морни онъ называетъ ‘молочнымъ братомъ’ президента, а относительно дальнйшихъ видовъ послдняго выражается такъ: ‘Я думаю, что онъ сидитъ крпко и мсяцевъ черезъ двнадцать будетъ императоромъ — a c’est entre nous’, прибавляетъ осторожный секретарь.

Другой свидтель гамской конвенціи, графъ Орси, писалъ въ феврал 1850 года, что онъ имлъ продолжительный разговоръ съ президентомъ относительно герцога и что все будетъ устроено къ обоюдному удовольствію, что президентъ высказалъ намреніе энергически взяться за дло, вступить въ переговоры съ лордомъ Пальмерстономъ и Россіею. Вмст съ тмъ онъ требовалъ отъ Данкомба подробной записки о правахъ герцога, чтобы вполн ознакомить принца Людовика-Наполеона и лорда Пальмерстона съ положеніемъ дла герцога.

Но Данкомбъ какъ видно не дождался ‘энергическаго дйствія’ президента и обратился самъ къ лорду Пальмерстону уже съ просьбою о пріостановленіи непріятнаго для герцога процесса. Вотъ отвтное письмо Пальмерстона: ‘Любезный Данкомбъ, — сожалю, что мы не можемъ помочь герцогу брауншвейгскому въ дл, о которомъ вы упоминаете въ вашей записк. Иностранные принцы, какъ и наши, подлежатъ законамъ этой страны, пока въ ней живутъ, и правительство не иметъ возможности вмшиваться въ судебныя дла, касающіяся иностраннаго принца или останавливать ихъ ходъ во вниманіе къ его королевскому происхожденію и положенію. Точно также правительство не иметъ возможности высылать иностраннаго принца изъ страны. Въ дйствительности, юридическое положеніе иностраннаго царствующаго дома, пока онъ находится въ этой стран, совершенно одинаково съ положеніемъ британскаго подданнаго. Искренно вашъ Пальмерстонъ’.

Когда въ день государственнаго переворота въ Париж завязалась борьба на улицахъ, герцогъ брауншвейгскій поспшно ухалъ въ Бельгію и пригласилъ г. Смита управлять всмъ своимъ имуществомъ, оставшимся въ Париж. Въ письмахъ свояхъ Смитъ настаиваетъ на опасности, которой онъ долженъ былъ подвергнуться. Онъ неоднократно видлся съ секретаремъ принца-президента, Мокаромъ и докторомъ Конно, но, несмотря на общанія ихъ, не могъ добиться аудіенціи у ‘союзника герцога брауншвейгскаго’, союзника, который уже дйствовалъ, обходясь безъ помощи своихъ ‘друзей’. Смитъ, между прочимъ, опровергаетъ оффиціальныя показанія о числ жертвъ этихъ дней, утверждая, что убито было гораздо боле.

Государственный переворотъ произвелъ въ Англіи огромное и совершенно-враждебное виновнику его впечатлніе. Англійская печать и во глав ея ‘Times’ возстали на президента, низвергшаго республику, и самъ онъ не остался равнодушнымъ къ взрыву ея негодованія. Одинъ изъ приближенныхъ его, графъ Орси, писалъ въ Дэнкомбу, что президентъ, ‘общій другъ’ ихъ, уполномочиваетъ Дэнкомба защищать переворотъ въ Англіи совершенно по его усмотрнію. Это письмо было отвтомъ на письмо самого Дэнкомба. Слдуетъ, стало быть, думать, что Дэнкомбъ самъ вызвался на эти услуги и въ отвт президента нельзя не видть вмст и желаніе найти защитника въ Англіи и опасенія связываться съ Данкомбомъ. Орси сообщаетъ ему вс софизмы, которые можно привесть съ цлью оправданія переворота 2 декабря 1851 года, но сообщаетъ ихъ не отъ себя, а отъ ‘друга’, говоритъ только, что онъ даетъ Дэнкомбу carte blanche. Эта переписка не длаетъ большой чести члену англійскаго парламента и еслибы о ней знали въ то время, то, безъ сомннія, Данкомбъ подвергся бы настоящему остракизму въ общественномъ мнніи.

Достаточно было одного подозрнія въ солидарности англійскаго министерства съ переворотомъ, чтобы поставить министерство въ непопулярное положеніе. Тогда произошла памятная ссора между лордами Росселемъ и Пальмерстономъ. На Пальмерстона прежде всего падало подозрніе. Въ тоже время на него предъявлено было неудовольствіе и съ другой стороны, именно со стороны принца-супруга, Альберта, котораго вмшательства въ дла Пальмерстонъ не допускалъ, за что Англіи, конечно, слдовало быть благодарною своему министру. Изъ всхъ владтельныхъ домовъ, содержавшихся Германіей), кобургскій домъ, въ ныншнемъ столтіи, выказалъ наиболе способности къ достиженію, посредствомъ и подъ предлогомъ разныхъ международныхъ комбинацій, своихъ чисто фамильныхъ выгодъ. Главы германскихъ владтельныхъ герцогскихъ и княжескихъ фамилій, находясь въ родств съ царствующими домами всей Европы, остаются центрами общихъ фамильныхъ интересовъ и стараются проводить ихъ посредствомъ тхъ принцевъ фамиліи, которые сдлались членами домовъ, царствующихъ вн Германіи, насколько это возможно по обстоятельствамъ и по характерамъ лицъ участвующихъ въ фамильномъ интерес. Главный пріемъ этой ‘домашней’ политики (Hauspolitik) состоитъ въ томъ, чтобы посредствомъ сдланныхъ связей длать новыя связи, доставлять за границею высокое положеніе другимъ принцамъ дома, а вмст съ тмъ стараться, при случа, о расширеніи фамильнаго владнія — Familieneitz — въ Германіи. Образцовымъ представителемъ такой политики устройства фамильныхъ длъ при помощи всхъ великихъ и малыхъ международныхъ событій, подчиненія судьбы Европы выгодамъ мелкопомстнаго княжескаго дома былъ принцъ Леоподьдъ кобургскій, впослдствіи король бельгійцевъ. Въ его лиц главою фамиліи былъ государь, сидвшій не на наслдственныхъ герцогскихъ креслахъ, а на иностранномъ престол. Кобурги англійскіе, португальскіе и собственно кобургскіе, не говоря уже о бельгійскихъ, безпрекословно признавали его своимъ главой. Ихъ совмстныя дйствія и степень ихъ вліянія на ходъ длъ въ Европ, въ смысл фамильныхъ интересовъ, представятъ конечно современемъ любопытный сюжетъ для изученія любителямъ историческихъ курьезовъ.

Самому Леопольду не удалось стать на ступеняхъ великобританскаго престола. Но фамильное дло не было потеряно, оно было только отложено. Впослдствіи его возобновили съ другого конца, и супругомъ королевы англійской Викторіи сталъ все-таки кобургскій же принцъ. Этотъ принцъ какъ только услыхалъ о кончин короля англійскаго Вильгельма IV, отца королевы Викторіи, тотчасъ прервалъ свой университетскій курсъ въ Бонн и поспшилъ въ Лондонъ, такъ какъ онъ уже былъ знаковъ молодой королев. Замтимъ, что король Леопольдъ, устраивая положеніе кобургскаго принца, вселилъ еще въ молодую королеву убжденіе, которое, какъ видно изъ ея собственныхъ разсказовъ {The Early Years of hie Royal Highness the Prince Consort, compiled, under the direction of her Majesty the Queen, by Lient. General the Hon. C. Grey. London 1868. Leaves from the Journal of our Life in the Highlands from 1848 to 1861. London 1868.}, она сохраняетъ до сихъ поръ, что принцъ Альбертъ, вступая съ нею въ бракъ, ‘жертвовалъ собою’.

Этотъ-то принцъ, принцъ Альбертъ, какъ онъ ни былъ либераленъ и остороженъ — а нужно отдать кобургскому дому справедливость: онъ легко уживается съ конституціонализмомъ — старался всегда имть нкоторое вліяніе на дла. Онъ и король бельгійцевъ Леопольдъ, къ которому королева Викторія питала глубокое уваженіе, имли большое вліяніе на королеву и увлекали ее въ свои чисто-фамильныя, отчасти германско-консервативныя, отчасти германско-патріотическія, но во всякомъ случа совершенно чуждыя интересамъ Великобританіи, комбинаціи. Вспомнимъ, что даже посл смерти принца Альберта, королева Викторія сама, подъ вліяніемъ его памяти и убжденій короля бельгійцевъ, наперекоръ очевидному желанію англійской націи ршительно отказалась отъ всякаго энергическаго шага въ пользу несчастной Даніи.

Принцу Альберту, когда онъ вступилъ въ бракъ съ королевою Викторіею, было всего 21 годъ, и онъ самъ, разумется, йогъ считать себя способнымъ къ направленію политики великой державы. Нтъ сомннія, что въ Германіи такое притязаніе съ его стороны было бы признано вполн законнымъ и естественнымъ, даже въ Англіи нашелся министръ, лордъ Мельборнъ, хоторый съ самого начала допустилъ вмшательство принца Альберта въ дл. Принцъ писалъ своему отцу въ Кобургъ: ‘я всегда излагаю свои взгляды на бумаг и затмъ сообщаю ихъ лорду Мельборну. Онъ рдко отвчаетъ мн, но я часто имлъ удовольствіе видть, что онъ дйствуетъ совершенно согласно съ тмъ, что было мною сказано. Лордъ Россель тоже не прочь билъ уступать вліянію принца-супруга и, какъ мы сейчасъ увидимъ, выказалъ это впослдствіи въ очень важномъ случа. Но кто ршительно не былъ расположенъ признавать государственную мудрость въ двадцатилтнемъ юнош на томъ основаніи, что онъ — нмецкій принцъ, это — лордъ Пальмерстонъ. Несклонность свою въ нмецкой придворной дисциплин Пальмерстонъ обнаружилъ съ первыхъ же встрчъ своихъ съ принцемъ Альбертомъ и этимъ навлекъ на себя съ самаго начала неблаговоленіе королевы. Принцу тмъ легче было подорвать вредитъ Пальмерстона у королевы, что какъ разъ во время празднествъ бракосочетанія въ виндзорскомъ замк случилась съ Пальмерстономъ любовная исторія (разсказывали, будто какая-то придворная дама даже громко кричала о помощи, однимъ словомъ разсказывали донъ-жуановскую сцену). Королева Викторія съ тхъ поръ какъ можно боле избгала личныхъ переговоровъ съ Пальмерстономъ, когда ему случалось быть въ министерств, а это, какъ извстно, случалось часто и наконецъ сдлалось нормальнымъ положеніемъ.

Возвратимся теперь въ кризису, происшедшему въ Англіи по поводу переворота 2-го декабря во Франціи, о которомъ разсказываетъ біографъ Дэнкомба. Принцъ Альбертъ не могъ не вмшаться въ такое важное дло, какъ одобреніе или неодобреніе Англіи предпріятію французскаго претендента. Лордъ Пальмерстонъ не обратилъ вниманія на совты принца и былъ внезапно уволенъ, какъ говорили, по требованію перваго министра, лорда Джона Росселя. Но правда была, что лордъ Россель хотлъ услужить двумъ сторонамъ: во-первыхъ, общественному мннію — взваливъ на Пальмерстона павшее на кабинетъ подозрніе въ солидарности съ французскимъ президентомъ и прінося Пальмерстона въ жертву общественному негодованію, во-вторыхъ — королев и ея супругу.

При преніяхъ объ адрес въ палат общинъ, лорду Джону пришлось объяснить произвольное увольненіе популярнаго министра и принять эту совершенно-непарламентскую хру на себя. Изъ объясненія его видно было, что маркизъ Нормэнби, посолъ въ Париж, жаловался на противорчія между инструкціями, какія посылались ему правительствомъ, съ смысломъ частныхъ разговоровъ Пальмерстона съ графомъ Валевскимъ, французскимъ посломъ въ Лондон. Ясно, что Нормэнби, если бы онъ понималъ свое положеніе какъ агента британской политики, а не какъ представителя англійскаго двора и его фамильныхъ симпатій и антипатій, обратился бы за разъясненіемъ противорчій — если только онъ могъ серьезно нуждаться въ такомъ разъясненіи — къ самому Пальмерстону, частнымъ образомъ. Вдь извстно же, что вся сущность дипломатическихъ сношеній повряется именно частнымъ письмомъ, а оффиціальныя сообщенія представляютъ только формальные результаты такихъ переговоровъ. Но лордъ Нормэнби, какъ видно изъ его поступка, вмст съ лордомъ Росселемъ проводили виды ‘правительства’ въ томъ смысл, какъ понимаютъ правительство при германскихъ дворахъ. Вотъ почему онъ и просилъ оффиціально разршенія недоумній, вслдствіе чего сдлалась, неизбжной ссора между Росселемъ и Пальмерстономъ, и послдній былъ уволенъ, какъ ‘непокорный министръ’.

Объясненіе, данное Росселемъ въ палат, конечно, не выставляло лицъ, которыя въ парламентской стран не могутъ являться руководителями политики. Онъ только сослался на противорчія, о которыхъ упоминалъ Нормэнби и на ‘неправильности въ длопроизводств’. Пальмерстонъ не оставилъ этого объясненія двухъ изъ самыхъ неспособныхъ дипломатовъ нашего времени (Росселя и Нормэнби) безъ отвта. Отвтъ его былъ сокрушителенъ для авторитета министровъ. Дло въ томъ, что они’ сами смотрли на отношенія къ Франціи точно такъ, какъ Пальмерстонъ, но только хотли избгнуть столкновенія, съ дворомъ. Пальмерстонъ, съ обычною своею саркастичностью, что называется ‘вывелъ на чистую воду’ Росселя и другихъ ‘покорныхъ’ своихъ товарищей. Онъ объяснилъ, что если въ частномъ разговор съ графомъ Валевскимъ онъ сдлалъ какую-либо ошибку, выражая мнніе объ образ дйствій французскаго президента, то вину въ этой ошибк должны раздлять съ нимъ премьеръ и другіе министры потому, что они частнымъ разомъ высказали Валевскому одобреніе въ одинаковыхъ выраженіяхъ.

Пренія достаточно выяснили истинную причину увольненія Пальмерстона, и можно сказать, что Россель этою мрою скоре оказалъ ему услугу, потому что мнніе большинства членовъ было очевидно за Пальмерстона. Тутъ вопросъ о солидарности съ Наполеономъ сталъ на второй планъ, а на первый становился вопросъ объ охраненіи парламентаризма въ Англіи, к Пальмерстонъ выступалъ въ характер его защитника, характеръ, который въ Англіи популярне всякихъ иныхъ. Вся интрига обратилась во вредъ маркизу Нормэнби и лорду Джону Росселю. Что касается лицъ, еще боле высоко поставленныхъ, то они имли удовольствіе видть черезъ нсколько мсяцевъ, когда кабинетъ Росселя палъ и составленіе новаго министерства пришлось поручить глав оппозиціи, лордъ Дэрби поставилъ условіемъ — возвращеніе Пальмерстону должности министра иностранныхъ длъ.

Такимъ образомъ для Пальмерстона постарались какъ нельзя лучше и временные друзья его, виги, во-время исключивъ его изъ кабинета, возвративъ ему популярность, и временные противники его, тори, включивъ его въ свой кабинетъ.

Разбирая книгу біографа Дэнкомба и обращая въ ней вниманіе преимущественно на то, что относится къ замчательнымъ явленіямъ новйшей исторіи, мы должны однакоже возвращаться иногда къ хронологической нити, чтобы не упускать изъ виду и самой біографіи представителя Финсбери. Дэнкомбъ принадлег жалъ къ числу тхъ политическихъ людей въ Англіи, которые призадумывались насчетъ необходимости войны съ Россіею изъ-за восточнаго вопроса. Въ рчи, произнесенной на митинг въ Финсбери, онъ высказалъ мнніе, что не слдуетъ бросаться въ эту войну безъ оглядки, и порицалъ политику правительства. Правда, главою Foreign Office былъ въ то время не Пальмерстонъ, другъ Дэнкомба, а лордъ Кларендонъ. Когда началась война, открылись страшные недостатки въ организаціи военнаго хозяйства въ Англіи и когда по этому поводу разразилась буря надъ министерствомъ, въ которомъ уже снова былъ Паіьмерстонъ, Дэнжомбъ защищалъ министерство и даже военнаго министра, герцога Ньюкэстля, на котораго сыпались къ то время обвиненія. Въ книг его сына есть благодарственное письмо герцога поэтому поводу.

Здоровье Дэнкомба давно было сильно потрясено, а мацу тмъ въ начал пятидесятыхъ годовъ онъ занимался парламентскими работами съ замчательнымъ рвеніемъ, и вся польза, какую могли ему принесть лекарства поглощалась усиленнымъ его трудомъ. Онъ принималъ дятельное участіе въ самыхъ разнообразныхъ длахъ. Онъ ходатайствовалъ за безусловное помилованіе прежнихъ чартистовъ, защищалъ интересы разныхъ изгнанниковъ и больше всего — защищалъ правительство. Мещу прочимъ, онъ помогалъ сэру Чарльзу Нэпиру оправдываться и его неуспх. Когда говорится о работахъ англійскаго представителя, то надо имть въ виду, что существенную часть ихъ составляетъ также предсдательство или участіе въ митингахъ, пріемъ депутацій и вся парламентская дятельность, происходящая вн парламента.

Сынъ Данкомба жалуется, что депутаціи отъ избирателей отнимали много времени у его отца и сильно надодали ему, особенно депутаціи отъ рабочихъ. Онъ приводитъ даже, какъ примрь назойливости рабочихъ въ ихъ предположеніи учить члена парламента, цлую бесду Дэнкомба и его товарища Чаллиса (другого члена Финсбери) съ одною изъ такихъ депутацій. Но намъ это безполезное свиданіе, при которомъ членъ парламента безпрестанно кричитъ на своихъ доврителей: молчать! (hold your tongue!) представляется просто какъ иллюстрація той извстной истины, что палата общинъ до настоящаго времени не была представительствомъ народа. Какой-нибудь Дэнкомбъ, потомокъ графа Февершэма, воспитанный съ Пальмерстономъ, пріятель Наполеона III и герцога Брауншвейгскаго, издерживающій нсколько тысячъ фунтовъ на свое избраніе и не получающій отъ націи ни копйки за ту честь, которую онъ оказываетъ ей своимъ представительствомъ, естественно не можетъ смотрть на рабочихъ какъ на своихъ доврителей, мнніе ихъ не можетъ считать не только обязательнымъ для себя, но даже заслуживающимъ почтенія, и выслушивать депутацію отъ рабочихъ разныхъ городовъ не можетъ такъ, какъ ихъ выслушиваетъ президентъ Содиненныхъ Штатовъ, самъ вышедшій изъ массы и поставленный ею какъ уполномоченный, съ жалованьемъ отъ нея и строгою предъ нею отвтственностью. ‘Не могъ же онъ, говоритъ сынъ Дэнкомба, отрываться отъ своихъ занятій, чтобы выслушивать ‘декларацію’, которая, по словамъ депутаціи, одинаково касалась интересовъ британской короны и сальфордскихъ или ньюкэстльскихъ Джонсоновъ!’ Конечно, замтимъ мы, но есть другая парламентская страна, населенная британскимъ племенемъ, страна, въ которой ньюйоркскіе или бостонскіе Джонсоны смло являются объяснять свои виды въ самый дворецъ правительства. И тамъ ихъ выслушиваютъ и принимаютъ ихъ слова въ свднію. Почему? Потому что сидитъ тамъ такой же, какъ они, Джонсонъ.

Мы сказали выше, что одною ихъ характеристическихъ чертъ его публичной дятельности была всегдашняя готовность защищать разныхъ изгнанниковъ. Такъ, онъ сблизился съ Кошутомъ, когда тотъ явился въ Англіи, и оказалъ венгерскому эмигранту нсколько услугъ. Изъ писемъ Кошута въ Дэнкомбу, помщенныхъ въ книг, интересно то, которое относится въ Барсу. Кошутъ утверждаетъ, что союзники, стоявшіе въ Крыму, легко могли подать помощь Карсу, сдлавъ высадку въ Батумъ, что заставило бы генерала Муравьева отступить къ Тифлису или по меньшей мр въ Ахалциху, такъ какъ ему угрожала бы опасность быть отрзаннымъ. Кошутъ говоритъ, что сдлать это было тмъ легче, что союзная армія въ Крыму стояла праздною въ то время на зимнихъ квартирахъ, а между тмъ у союзниковъ было множество транспортовъ и ничего не стоило отдлить 30-титысячный отрядъ для защиты Карса. Не сдлано это было, какъ утверждаетъ Кошутъ, просто потому, что Наполеонъ не хотлъ помшать намъ одержать побду въ Азіи, которая дала бы нкоторое удовлетвореніе нашему національному самолюбію и позволила бы намъ заключить миръ и даже союзъ съ Франціею, что было главною цлью крымской войны со стороны императора французовъ, который только хотлъ, чтобы Россія его признала.

Возможна-ли была диверсія, о которой говоритъ Кошутъ или нтъ — объ этомъ предоставляемъ судить спеціалистамъ. Но замтимъ, что крымская война была дломъ не одного Наполеона и что она доставила очевидно боле выгодъ Англіи, Австрія и даже Пруссіи (которая обогатилась въ это время транзитомъ, вслдствіе блокады нашихъ портовъ), чмъ Франціи. Что касается собственно династическихъ интересовъ Наполеона, то интересъ іго билъ именно въ войн, окончательно разрушившей преданіе священнаго союза и коалицію противъ Франціи, а не въ мир, догоримъ эта война должна была заключиться.

Кошутъ, какъ извстно, былъ принятъ въ Англіи съ энтузіазмомъ. Одному изъ его приверженцевъ въ Англіи пришла даже мысль открыть подписку въ его пользу. Но дло это было испорчено самимъ начинателемъ его, тамъ какъ въ своемъ энтузіазм къ Кошуту онъ ни съ того, ни съ другого, провелъ сравненіе между нимъ и знаменитымъ Фоксомъ, котораго при этомъ случа безпощадно унизилъ.

Данкомбъ находился также въ сношеніяхъ съ Тюрромъ и съ Маццини. Тюрръ переписывался съ нимъ по восточному вопросу, и въ этой корреспонденціи является столь же хорошо знакомымъ съ восточными длами, сколько плохо — съ французскимъ языкомъ. Маццини присылалъ Данкомбу записки о характер своихъ дйствій въ Рим, во время республики, для оправданіи себя отъ упрека въ терроризм. Онъ обращался къ Данкомбу, также какъ къ извстному либералу Стэнсфильду съ просьбой возстановить факты предъ общественнымъ мнніемъ въ Англіи. Замчательно, что вс вообще агитаторы и вожди народишь движеній, какъ Кошутъ, Маццини, Гарибальди чрезвычайно дорожатъ своею репутаціею въ Англіи и слдятъ заботливо а каждымъ видоизмненіемъ въ ея общественномъ мнніи.

Данкомбъ былъ однимъ изъ посредниковъ между ними и общественнымъ мнніемъ Англіи и англійскимъ парламентомъ Онъ говорилъ въ палат общинъ въ пользу Венгріи, въ пользу Италіи, представлялъ адресы палат отъ эмигрантскихъ комитетовъ, рассылалъ въ редакціи отвты или объясненія по разнымъ вопросамъ, касавшимся національностей, наконецъ оказывалъ мене значительнымъ эмигрантамъ личную помощь въ разныхъ случаяхъ, обращаясь къ министрамъ для устраненія вашъ либо затрудненій. Въ Лондон существовалъ въ то время комитетъ ‘друзей Италіи’ и по просьб Маццини, Данкомбъ сдлался членомъ этого комитета, представлялъ его адресы и т.д

Чтобы показать, въ какихъ отношеніяхъ онъ находился’ извстнымъ агитаторамъ и вмст, какъ они дорожатъ знакомствомъ съ членомъ англійскаго парламента, какъ они высоко цнятъ положеніе англійскаго commoner, мы приведемъ въ сокращеніи три письма къ Дэнкомбу.

‘Любезный г. Дэнкомбъ,— событія близко предстоятъ Италіи, событія эти, если найдется вождь, разумется не представятъ опасности для вашего союза съ Франціей’. Цль, на которую направляются теперь наши намренія — Австрія и вы, съ вашемъ вооруженнымъ нейтралитетомъ, который виситъ, какъ Дамокловъ мечъ, одинаково надъ головами враговъ и друзей, не можете стовать, что мы хотимъ дать Австріи работу гд либо на турецкой границ.

‘Я не стану просить васъ теперь сдлать что либо для насъ. Все, что вы могли, вы сдлали уже въ 1853 году. Но такъ какъ одинъ изъ вашихъ друзей и товарищей, г. Коллеттъ, сказалъ мн, тому нсколько времени, что когда приблизится кризисъ, онъ былъ бы готовъ сдлать что-нибудь по соглашенію съ вами, то я обратился къ нему, затмъ прошу васъ, если вы продолжаете смотрть на наше дло какъ на доброе и святое, поддержать, въ случа если онъ къ вамъ обратится, его намреніе сдлать для насъ все что онъ можетъ.

Навсегда вамъ преданный
Іосифъ Маццини.’

7 апрля 1864 г.

Это письмо предшествовало одной изъ тхъ отчаянныхъ и безплодныхъ попытокъ, которыя Маццини предпринималъ въ пятидесятыхъ годахъ.

‘Любезный сэръ, — Вы были столь добры, дозволили мн обратиться къ вамъ въ случаяхъ, когда мн понадобится справка въ длахъ парламента. Теперь мн именно очень нужны ‘синія книги’ 1848—49, относительно итальянскихъ длъ. Нельзя ли прислать ихъ мн на нсколько дней’ и проч.

‘Вамъ быть можетъ будетъ интересно услышать, что Кавуръ, интригуетъ теперь въ пользу Мюрата. Я знаю объ этомъ изъ самаго лучшаго источника.

‘Въ вид демонстраціи противъ подписки на 100 пушекъ для усиленія алессандрійской крпости 100 пушками, итальянская національная партія открыла въ редакціи ‘l’Italia е Ророlо’ подписку на 10,000 ружей. Возраженіе это основательно: не. Оборонительною политикою можетъ быть подвинуто впередъ дло итальянской независимости. Національная партія надется или, скоре, льститъ себя надеждою, что сочувствіе Англіи выразится въ отношеніи къ этой подписк шиллингами и полушиллингами на покупку ружей, вдь фунты проявляютъ же сочувствіе къ оборонительнымъ пушкамъ. Но патріоты ошибаются. Имъ не дадутъ ни одного пенса. Общественное мнніе находится въ совершенномъ невдніи относительно характера и намреній туринскаго кабинета, хотя лордъ Пальмерстонъ и оповстилъ міру (не стоитъ благодарности), что только представленіемъ прекраснаго примра либеральныхъ учрежденій ‘туринское правительство можетъ содйствовать освобожденію Италіи’. Я желалъ бы знать, какимъ возможнымъ образомъ этотъ ‘прекрасный примръ’ побудитъ Австрію удалиться за Альпы, или папу — отречься отъ его свтской власти, ‘худшаго изъ всхъ человческихъ изобртеній’, а между тмъ, эти два пункта именно и составляютъ итальянскій вопросъ.

‘Какъ бы то ни было, курьезныя дла стряпаются на полуостров, и одно изъ нихъ именно участіе защитника Италіи на парижскомъ конгресс въ заговор съ Мюратомъ. Позволитъ ли сентъ-джемскій кабинетъ обмануть себя и я будетъ (сознательно) продолжать плясать по дудк Бонапарта? Боюсь, что такъ. Но никакая первостепенная держава не можетъ безнаказанно снисходить на вторую степень. Это мильтоновъ мостъ, ведущій тихо, удобно и безопасно внизъ, въ —

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

‘Покорнйшій вашъ слуга
Кошутъ’.

28 августа 1863 в. (писано съ острова Уайта).

Приведемъ письмо еще одного знаменитаго патріота:

‘М. Г.— Сэръ Дж. Ромилли почтилъ меня визитомъ, чтобы сообщить, мн о вашей любезности. Съ глубокою благодарностью воспользуюсь я вашимъ благосклоннымъ предложеніемъ — сопровождать васъ на ваши выборы. Я впередъ радуюсь знакомству политическаго человка, столь высоко стоящаго въ общественномъ мнніи и котораго краснорчивое слово, произнесенное въ пользу моего отечества, еще отзывается въ моемъ сердц. Но я не дозволю себ допустить безпокойство, которое вы предполагая принять на себя — захать за мною и поспшу самъ завтра утри, чтобы привесть вамъ мое почтеніе и признательность и отдаться совершенно въ ваше распоряженіе. На случай вашего отсутствія въ это время, то-есть между 12 ч. и часомъ по полудни, потрудитесь оставить указаніе для меня о мст и час, гд и когда я могу найти васъ, чтобы отправиться съ вами на мсто выборовъ.

‘Примите, м. г., выраженіе моей живйшей благодарности и отличнаго почтенія

‘Преданный вамъ
Карлъ Поэріо‘.

Карлъ Поэріо писалъ это въ Лондон, въ апрл 1869 года, посл избавленія своего изъ неаполитанской тюрьмы, въ которой онъ, больной, много лтъ просидлъ на цпи. Онъ пожелалъ видть англійскіе выборы, и такъ какъ въ то время предстояли выборы въ Финсбери, то онъ и обратился къ Дэнкомбу.

Между тмъ, дла Дэнкомба по отношенію къ двумъ гамскимъ союзникамъ не подвигались. Заключенный превратился въ депутата, президента республики, диктатора, наконецъ оператора, и повидимому совершенно забылъ объ изгнанномъ герцог. Замчательно, что Смитъ, безпрестанно здившій въ Парижъ и оказывавшій герцогу небезкорыстныя услуги, ни разу не упоминаетъ въ своихъ письмахъ къ Дэнкомбу о какомъ либо сношеніи между Людовикомъ-Наполеономъ и принцемъ Карломъ. Какъ кажется, они даже не видлись. Смиту въ 1854 г. представилась уже близость награды за его труды: герцогу брауншвейгскому сдлалось худо, наконецъ съ нимъ случился ударъ. Въ словахъ, которыми онъ сообщаетъ объ всемъ этомъ Дэнкомбу, видно низкое чувство надежды. Но герцогъ поправился и зажилъ попрежнему, а Смитъ пріискалъ себ равныя занятія’ То онъ хлопочетъ объ учрежденіи коммерческаго общества въ Париж, то онъ является инженеромъ во французскомъ лагер, я все это не мшаетъ ему зорко слдить за наслдникомъ, которымъ герцогъ продолжалъ постоянно поддразнивать его. Въ тоже время службу свою Дэнкомбу онъ исполнялъ преимущественно грубою лестью, которую расточалъ ему въ своихъ письмахъ при каждомъ случа.

Герцогъ, между тмъ, раздлилъ свое время между странными дипломатически и и заявленіями и заботою о покупк новыхъ брильянтовъ. Смитъ писалъ въ 1856-мъ году, что австрійскій кабинетъ выразилъ согласіе принять его въ Вн и признать его царствующимъ лицомъ, подъ тмъ условіемъ, чтобы онъ, во-первыхъ, женился, во-вторыхъ, помирился съ своимъ братомъ Вильгельмомъ и забылъ о прошломъ. Но герцогъ Карлъ, не имя никакихъ средствъ даже свергнуть своего брата, ни за что не хотлъ общать ему прощеніе. Онъ отвчалъ, что не иметъ ничего противъ брака, но удерживаетъ за собою полное право наказать своего брата, что судьбу послдняго ршитъ палачъ и что онъ, герцогъ Карлъ брауншвейгскій, проситъ австрійское правительство предоставить ‘свободный ходъ брауншвейгскому правосудію’. Это писалъ, повторяемъ, человкъ, который для завоеванія своего владнія могъ разсчитывать на дйствительную помощь разв только Смита. Брильянтами своими герцогъ занимался еще боле, чмъ ‘государственными’ длами. Изъ каталога ихъ, напечатаннаго зло его распоряженію въ Париж, оказывается, что они были оцнены въ 1860 году въ 15,300,000 франковъ. А между тмъ, герцогъ не хотлъ разсчитаться какъ слдуетъ даже съ типографщикомъ Вельзенеромъ, напечатавшимъ каталогъ, и предлагалъ ему 3,500 фр., между тмъ, какъ судъ, къ которому Вельзенеръ обратился, призналъ справедливымъ вознагражденіе въ 6,000 фр., которое и присудилъ принца заплатить. Въ 1861 году, какъ извстно, онъ чуть не лишился части брильянтовъ, которыхъ у него было тогда 1200 камней. Камердинеръ его, захвативъ ихъ сколько логъ, цною около милліона франковъ, бжалъ къ границ, но былъ задержанъ по телеграфу, и украденные имъ камни почти вс возвращены владльцу.

Давно уже Данкомбъ не видлся и даже не переписывался со своимъ завщателемъ, и должно полагать, что ему самому брауншвейгское наслдство представлялось совершенно сомнительнымъ, между тмъ какъ пройдоха Смитъ продолжалъ вертться вокругъ лакомаго куска. Когда герцогъ далъ Данкомбу въ руки свое завщаніе въ его пользу, то взялъ съ него общаніе возвратить ему этотъ документъ при его требованіи. Въ 1861 году, Данкомбъ по обыкновенію отправилъ своего секретаря къ герцогу въ Божонъ и вскор получилъ отъ Смита извщеніе, что герцогъ требуетъ свое завщаніе назадъ. ‘Я въ послднее время много думалъ о моемъ завщаніи — сказалъ герцогъ Смиту — и намренъ придать ему иную законную форму, а потому возьмите завщаніе у г. Данкомба’. Сотомъ прибавилъ, говоря, какъ замчаетъ Смитъ, во множественномъ числ: ‘вамъ будетъ здсь мене хлопотъ съ французскимъ завщаніемъ, чмъ съ англійскимъ’. Затмъ онъ вручилъ Смиту слдующую записку: ‘уполномочиваю г. Джорджа Смита принять обратно мое завщаніе изъ рукъ г. Томаса Данкомба, съ цлью согласить его съ французскими законами. Парижъ, 18 марта, 1861 г. Герцогъ брауншвейгскій’.

Пріхавъ въ Англію, Смитъ предъявилъ свое полномочіе и получилъ завщаніе, о которомъ затмъ Данкомбъ не имлъ боле никакого извстія. ‘Такимъ образомъ, говоритъ біографъ, блестящій пузырь для Данкомба лопнулъ.. Безъ сомннія, сдлано было иное завщаніе, которое принесетъ такое же разочарованіе, но самъ Данкомбъ никогда не давалъ себ труда узнавать’.

Отчего произошла такая перемна — біографъ не говоритъ.

Но такъ какъ Данкомбъ давно уже не видался съ герцогомъ, а вокругъ герцога постоянно были одна, часто упоминаемая Смитомъ, графиня и самъ Смитъ, то по всей вроятности завщаніе было измнено въ ихъ пользу. Быть можетъ, это было сдлано по внушенію самого почтеннаго Смита. Наше предположеніе основано на слдующихъ соображеніяхъ: сынъ Данкомба, напечатавъ свою книгу безъ согласія герцога и Смита и конечно въ большому ихъ неудовольствію, тмъ самымъ показалъ, что отецъ его боле ничего не ожидалъ отъ нихъ и не считалъ ихъ боле своими друзьями. Самое обнародованіе этой исторіи не иметъ иной цли, какъ мести посредствомъ обличенія. Замтимъ еще, что Смитъ въ письм къ Данкомбу, когда еще завщаніе не было взято у него обратно, заботливо выставлялъ, что выражая свое намреніе измнить завщаніе и обращаясь къ нему, Смиту, герцогъ говорилъ во множественномъ числ, т. е. Смиту хотлось убдить Данкомба, что завщаніе не будетъ измнено въ пользу одного Смита. Наконецъ, сынъ Дэнкомба, говоря о новомъ завщаніи, считаетъ долгомъ заявить, что и оно принесетъ разочарованіе.

Дэнкомбъ въ послдніе годы своей жизни, несмотря на совершенно падающія силы, продолжалъ принимать дятельное участіе во всхъ парламентскихъ работахъ. Когда посл покушенія Орсини, министерство внесло въ палату общинъ билль противъ иностранныхъ заговорщиковъ, то Данкомбъ былъ поставленъ въ затруднительное положеніе. Какъ пріятель императора Наполеона, онъ былъ возмущенъ попыткою Орсини и его сообщниковъ, но какъ либералъ, онъ не могъ поддерживать билля, въ которомъ общественное мнніе видло внушеніе иностраннаго правительства и ограниченіе права убжища политическихъ эмигрантовъ, которымъ такъ гордится Англія. Данкомбъ избралъ средній путь: онъ произнесъ рчь въ защиту императора Наполеона отъ сдланныхъ на него нападеній, но голоса за билль не подалъ.

Данкомбъ, какъ всякій дятельный политическій человкъ въ Англіи, писалъ много брошюръ. Почти по всякому важному вопросу, выступавшему на сцену, онъ выражалъ свое мнніе не только рчами въ палат, но и брошюрами. Онъ предпринялъ исторію ‘Евреевъ въ Англіи’, по поводу своихъ усилій въ отмн стснительной для нихъ присяги, но не кончилъ этого труда. Онъ упражнялся и въ стихахъ, даже французскихъ, но не печаталъ ихъ, и очень хорошо длалъ. Литературнымъ занятіямъ онъ посвящалъ то время, которое болзнь отнимала у его парламентскихъ работъ. Болзнь его состояла въ хронической астм — послдствіе сильной простуды, которую онъ получилъ въ 1В45 году, осматривая понтоны, гд содержатся арестанты, какъ членъ коммиссіи, назначенной для этого парламентомъ. Онъ неожиданно умеръ отъ удушья, 18 ноября 1861 года. Біографъ и сынъ его говорятъ, что либеральная партія дала ему прозваніе: honest Tom Duncombe. Онъ оставилъ дла свои дйствительно въ крайнемъ разстройств.

Л. П.

‘Встникъ Европы’, No 8, 1869

АНГЛІЙСКІЙ РАДИКАЛЪ ТРИДЦАТЫХЪ ГОДОВЪ.

Читайте также: