СОВРЕМЕННАЯ ИСПАНІЯ.
СОВРЕМЕННАЯ ИСПАНІЯ.
Les Rvolutions de l’Espagne contemporaine, quinte ans d’histoire (1654—1668). Par Ch. de Mazade. Paris, 1869.
Le gnral Prim, par Louis Blairet. Paris, 1869.
Л. А—въ.
‘Встникъ Европы’, No 7, 1869
Современная Испания, Полонский Леонид Александрович, Год: 1869
Время на прочтение: 10 минут(ы)
…. ‘Такъ какъ испанцы, и на этотъ разъ, не обошлись-таки безъ созванія учредительныхъ кортесовъ, то за поученія мы имъ обращаться не далеко: передъ ними исторія нсколькихъ подобныхъ кортесовъ. Въ теченіи мене шестидесяти лтъ, это — уже четвертое учредительное собраніе въ Испаніи, ей будетъ предстоять затмъ относиться съ большимъ уваженіемъ къ седьмой или восьмой конституціи, чмъ въ прежнимъ’. Эти слова Шарля Мазада резюмируютъ въ себ всю политическую исторію Испаніи со времени наполеоновскаго погрома, который хотя и былъ отраженъ изъ Испаніи, но оставилъ тамъ за собою смена неизбжнаго разложенія вкового порядка, державшагося въ этой стран.
Нердко слышится мнніе, что испанская національность, въ вид прирожденной особенности,—положительно неспособна придти къ прочному политическому устройству. Поверхностность мннія такъ формулированнаго не подлежитъ сомннію: что такое есть особенность національнаго характера, если не такой же продуктъ историческаго воспитанія, жизни націи, какъ и самые т факты, которые думаютъ объяснить этою ‘особенностью національнаго характера?’ Но примръ колоній, основанныхъ испанцами въ Америк, и примръ самой метрополіи, въ особенности со времени ихъ отпаденія отъ нея — дйствительно представляютъ какой-то заколдованный кругъ переворотовъ, въ которомъ одно и тоже явленіе періодически возвращается, какъ въ вращающейся панорам, не оставляя посл себя ровно никакихъ задатковъ для будущаго, не оставляя даже надежды, что оно не покорится еще нсколько разъ и столь же безплодно. Должны же быть въ самомъ дл, какія-нибудь особенныя причины, которыя сообщатъ политическому полю испанскаго общества свойства песчаной почвы: ничто на ней не принимается и ничто не стоитъ на ней прочно.
На эту непрочность не могъ не обратить вниманія Шарль Мазадъ, который въ теченіи нсколькихъ лтъ постоянно слдилъ за переворотами, происходившими въ Испаніи, и посвящалъ имъ статьи въ ‘Revue de deux Mondes’. Рядъ этихъ статей онъ издалъ теперь отдльною книгой, съ обычными предисловіемъ и заключеніемъ. Какъ же онъ смотритъ на выдающуюся особенность новйшей исторіи Испаніи? Онъ видитъ причину ея въ ошибочности дйствій правительствъ въ ней бывшихъ, и торжественно приглашаетъ Испанію, въ заключеніи своей книги, превратить наконецъ эту ‘нелпую и возмутительную смну реакціи революціею и наоборотъ’.
Но если вс правительства, слдовавшія въ Испаніи одно за другимъ, съ изумительной быстротою и въ такомъ числ, ошибались, то ошибки ихъ, конечно, должны вмщать въ себ нчто общее, ибо иваче какъ объяснить такой фатальный, рядъ ошибокъ? Да, въ ошибочности дйствій всхъ этихъ правительствъ, Мазадъ и видитъ нчто однородное. Вотъ какъ онъ выражаетъ это: ‘Кратчайшій путь, по которому, усмиривъ одну революцію, можно придти къ другой, это— реакція. Испанія какъ будто создана для того, чтобы представлять неизбжные результаты такого обезнадеживающаго опыта, который вчно повторяется, никого не вразумляя. Тутъ именно можно, видть, какъ самыя благопріятныя стеченія обстоятельствъ подвергаются разложенію, какъ правительства, повидимому имющія наиболе задатковъ для жизни, погибаютъ по своей ошибк, единственно вслдствіе собственной вины, создавъ сами себ невозможности и накликавъ на себя бурю’. Итакъ, главную причину неустойчивости испанскихъ порядковъ авторъ видитъ въ склонности ея правительствъ къ реакціи и хотя указываетъ въ этомъ случа на исторію Испаніи какъ на доказательство повсемстной политической истины, однако видитъ въ ней вмст и особенность испанской исторіи.
Но это объясненіе едва ли способно удовлетворить кого-либо. Представляются вопросы: разв за всякомъ усмиреніемъ революціи, гд бы то ни было не является неизбжно реакція? И почему же правительства именно въ Испаніи особенно склонны къ реакціи? За неразршеніемъ этихъ вопросовъ, остается все-таки предполагать въ судьбахъ Испаніи нчто фатальное, какую-то мистическую причину.
Наконецъ, какимъ же образомъ можетъ прекратиться столь печальное положеніе длъ и что должна сдлать Испанія въ исполненіе совта, который даетъ ей французскій публицистъ — прекратить эти вчные перевороты? На это Мазадъ отвчаетъ такъ: ‘Она можетъ сдлать это только посредствомъ энергическаго усилія, дабы основать у себя, наконецъ, правленіе прочное, разсудительное, либеральное, единственное, которое могло бы сдерживать страсть къ мятежу и честолюбивое соперничество между людьми, обезпечивая Вмст и безопасность и свободу народа’. Но кто же долженъ сдлать такое усиліе? Если народъ — то спрашивается, почему же онъ не сдлалъ такого очевидно-полезнаго усилія раньше, если же усиліе возлагается на тхъ дятелей, которые нын держатъ въ своихъ рукахъ правленіе въ Испаніи, то они, безъ сомннія стараются, по собственному убжденію, устроить судьбы Испаніи наилучшимъ образомъ, только можно ли въ самомъ дл возлагать прочную надежду на нихъ, посл того какъ ‘правительства, имвшія’, какъ говоритъ авторъ, ‘наиболе задатковъ для жизни’, въ конц концовъ всегда погибали? Особенно мало основанія къ подобной надежд даетъ то обстоятельство, что ныншніе дятели, держащіе власть въ Испаніи, вс били защитниками этихъ погибшихъ правительствъ.
Нтъ сомннія, что то правленіе, котораго блестящіе признаки описалъ Мазадъ, указывая на него Испаніи, было бы очень хорошо и могло бы быть прочно, если бы оно могло основаться какъ-нибудь, само собою, но дло въ томъ, что для этого недостаточно устранить капризъ одной правительницы или фанатическое вліяніе іезуитовъ на дла, устранить два фактора, мшавшіе прогрессу, когда остается господствующимъ третій подобный же факторъ: честолюбіе генераловъ.
Бда Испаніи (общая ей, до вкоторой степени, съ нкоторыми другими государствами) заключалась въ томъ, что благодаря сперва географическому положенію и устройству почвы, а потомъ и нкоторымъ случайнымъ совпаденіямъ событій, въ ней развитіе силъ общественныхъ: населенности, промышленности, образованности не соотвтствовало развитію элемента политическаго: Во 1-хъ, это были политическія необходимости (необходимость самообороны сдлала ее прежде / всего государствомъ военнымъ и повела къ искаженію, посредствомъ централизаціи власти, устройства федеративнаго, указаннаго образованіемъ почвы), во 2-хъ, политическія причуды централизованной власти, которая, эксплуатируя вс силы испанской націи, дала испанскому государству, съ его ничтожнымъ въ то время населеніемъ, громадную роль въ мір, совершенно несоотвтствовавшую дйствительнымъ силамъ націи, и для этого исказила все: промышленность подавила золотомъ, населеніе ослабило дальнею военною колонизаціею, церковь исказила въ государственную инквизицію, оставивъ рядомъ съ собою только католическій фанатизмъ, которому затмъ принесла въ жертву промышленное населеніе страны и всю ея образованность. Въ 3-хъ, наконецъ, въ новйшія времена тоже несоотвтствіе замчается между наличностію въ стран силъ общественныхъ и преобладаніемъ политическихъ стремленій въ части общества. При такихъ условіяхъ, эти стремленія избираютъ для своего осуществленія и средства, и характеръ-изъ того мрачнаго прошедшаго, которое называется исторіею Испаніи. Позволяя себ употребить формулу нсколько абсолютную, вслдствіе краткости, скажемъ, что Испанія не иметъ ничего кром исторіи (сравн. Польша, при паденіи). То же несоотвтствіе, какое было прежде между общественными, природными, органическими силами страны и величіемъ ея политической власти въ мір замчается и теперь между наличностью общественныхъ силъ (плотность населенія, промышленность, образованность, дороги и проч.) и политическими стремленіями части общества. Эти стремленія, опираясь не на массу съ образованіемъ, не на независимый промышленный классъ, имютъ въ своихъ проявленіяхъ характеръ фанатическій и военный, унаслдованный изъ исторіи. Какъ въ Испаніи, такъ и въ бывшихъ ея колоніяхъ, нын республикахъ, набожность была искажена исторіею въ фанатизмъ религіозный, такъ теперь политическія стремленія опираются не столько на холодный интересъ, сколько на тотъ же фанатизмъ, либеральный, но все-таки фанатизмъ, деспотическую мечтательность — выработанную исторіею. Въ жизни Испаніи всегда деспотически преобладала сторона государственная, она преобладаетъ и теперь. Въ Испаніи человкъ иметъ значеніе насколько онъ поставленъ высоко государствомъ. Независимаго образованнаго класса почти нтъ. Вс либералы вмст съ тмъ — искатели мстъ. Фанатики политической свободы, — мы говоримъ объ искреннихъ, — они находятъ въ своей исторія одно средство дйствія : военную силу и достиженіе власти, преимущественно именно военною силою.
Обращаясь теперь въ фактамъ ближайшемъ, поставимъ прежде всего тотъ вопросъ, на который они отвтятъ: кто при такихъ данныхъ, среди такого общества и при такомъ настроеніи будетъ руководителемъ народныхъ движеній? Очевидно — блестящіе военные вожди, щеголяющіе либерализмомъ. И въ самомъ дл, начиная отъ Эспартеро и кончая О’Доннелемъ (а можетъ быть и Примомъ?) вс, кто ни топталъ въ Испаніи свободу, начали свою политическую карьеру съ либерализма (не исключая и Нарваэса). Но въ рукахъ военныхъ авантюристовъ всякій политическій приндолженъ замирать безплодно. Они стремятся во власти, употребляютъ ‘лу, и таже сила поочередно возводитъ ихъ на пьедесталъ и низводитъ съ него. Реакція не есть ихъ ошибка или вина, какъ говоритъ Мазадъ, она есть — фатальное наказаніе ихъ. Сама революція, въ ихъ рукахъ, не иметъ программы, основанной на твердыхъ принципахъ.— Назадъ справедливо очерчиваетъ характеръ двухъ революцій, бывшихъ въ послднія 15 лтъ: ‘Настоящая революція, говоритъ онъ, боле значительная по своему непосредственному результату, чмъ т, которыя предшествовали, сходна однако съ ними въ одномъ отношеніи: въ способ своего осуществленія, въ природ тхъ силъ, которыя соединились, чтобы произвести ее, въ разногласіи тхъ намреній, которыя на одно время совокупились для борьбы, она, въ нкоторомъ синод — отрицательная, то-есть, она знала только что слдуетъ разрушить, но не знаетъ что слдуетъ создать. Она служитъ выраженіемъ общаго чувства отвращенія и усталости, а не всенароднаго сознательнаго движенія, которое бы само въ себ заключало программу…. Пущенная въ ходъ генералами, она, естественно, остается въ рукахъ генераловъ, и виситъ посреди разныхъ плановъ. Въ ней снова открывается глава неожиданностей, посреди путаницы: это есть таже революція 1854 года, только въ большихъ размрахъ и въ боле сложномъ вид’. Очень хорошо, но отчего же революція эта, которая все-таки не была плодомъ интриги нсколькихъ лицъ, а именно истекла изъ ‘общаго чувства отвращенія и усталости’, остается, какъ говоритъ Мазадъ, ‘висящею посреди разныхъ плановъ?’ Отчего въ Испаніи могло проявиться ‘общее чувство отвращенія’, но не ‘всенародное сознательное движеніе, съ программою’, и почему эта революція, какъ и предшествовавшія ей, можетъ быть названа только отрицательной? Потому что въ Испаніи нтъ общественной силы, того, что называется преобладающимъ, народнымъ мнніемъ. Оно еще не выработалось. Классы, мстности, партіи — въ Испаніи все это разъединено, все это стоитъ за свои преданія и свои вкусы, и неспособно обнять трезвымъ взоромъ простой общій интересъ.
Въ Каталоніи сильно развито демократическое чувство, говорятъ намъ. Да, но именно чувство, и развито оно тамъ просто потому, что это — фабричная провинція. Но, какъ вы полагаете, пойдетъ Каталонія за республику противъ Прима? Едва ли, потому что въ Испанія, какъ замчаетъ и самъ Мазадъ въ другомъ мст, въ принцип видятъ прежде всего человка. А Примъ — каталонскій герой, и фамилія его тамъ популярна, и титулы его оттуда (графъ Реусъ, по имени города), и вліяніе его тамъ велико. чувство развито въ
Каталоніи еще больше, чмъ чувство демократическое. Въ пиренейскихъ провинціяхъ развито чувство федеративное, то-есть преданіе внутренней автономіи, да, но въ нихъ же развито чувство карлистское, которое, въ примненіи своемъ, ведетъ къ отрицанію всякой свободы.
Изъ всего сказаннаго, какъ намъ кажется, слдуетъ, что Испанія, которая пала, истощилась и отстала именно потому, что злоупотребленіе задачами чисто-политическими и несоразмрными съ ея силами (какъ владычество въ Европ, военная колонизація Новаго Свта и т. д.), не дало развиваться этимъ внутреннимъ, органическимъ силамъ (напр. наводненіе золотомъ и изгнаніе моресковъ, а въ новйшія времена рядъ неустройствъ, несоразмрная армія и проч.), Испаніи, говоримъ мы, слдуетъ пожелать, чтобы въ ней установилось такое правленіе, которое сняло бы съ нея тяжелые обручи задачъ политическихъ. Не завоевывать Марокко, не защищать папу, быть можетъ, даже не удерживать Кубу, не основывать династіи (это всегда приноситъ съ собою спеціальную и безплодную программу, вызывая вражду всхъ, преданныхъ другимъ династіямъ партій), распустить войско въ стран, изъ которой народъ, съ ножами въ рукахъ, изгонялъ наполеоновскіе полки, дать вздохнуть этой стран свободно, отмнить запретительный тарифъ, отмнить привилегіи духовенства, уничтожить вс посольства за-границею, однимъ словомъ пустить на волю благороднаго андалузскаго скакуна, на которомъ здили великіе и малые политическіе люди цлый рядъ столтій, для своихъ личныхъ цлей забывая кормить и поить его. Надо снять съ него сдло и пусть отдохнетъ.
Вотъ все, что надо Испаніи. Программа — отрицательная, какъ и сама революція въ томъ вид, какъ ее опредляетъ Мазадъ. Но потому-то именно, что въ Испаніи нтъ сознательной всенародной силы, которая могла бы заступиться за этотъ простой и слишкомъ очевидна общій интересъ, потому-то и мало вроятности, что случится это, а не что-нибудь иное. Но въ такомъ случа Испанія идетъ или къ паденію или къ чему-нибудь въ род диктатуры знаменитаго доктора Франсіи, въ Парагва. Изъ двухъ золъ послднее, конечно, лучше и въ Парагва диктатура Франсіи, а потомъ Лопеса дала созрть государству, которое было сильно именно экономическою и общественною силою, что оно и доказало въ послдніе годы геройскою, хотя и несчастливою, пятилтнею борьбою противъ трехъ государствъ, въ томъ числ бразильской имперіи.
Книга Мазада, собственно говоря, есть рядъ статей о нсколькихъ главныхъ ‘политическихъ положеніяхъ’ въ Испаніи за послдніе четырнадцать лтъ. Въ статьяхъ этихъ сохранена даже грамматическая форма ‘настоящаго’, хотя он относятся къ прошедшему. Она. интересна какъ картинная галлерея мастеровъ одной школы, но разныхъ талантовъ. Здсь вы найдете рядъ блестящихъ, даровитыхъ, энергическихъ, но ‘неблагонадежныхъ’ индивидуальностей: Эспартеро, Нарвазса, О’Доннеля, Кончу, Серрано, Прима. Вс они люди очень интересные, отчасти пожалуй героическіе, настоящіе кавалеры давнопрошедшаго въ остальной Европ времени, времени, когда исторія народовъ была исторіею личностей.
Вс они — либералы. Самъ Нарвазсъ, столько разъ, въ теченіи почти тридцати лтъ, правившій Испаніею и по большей части — желзною рукою, считалъ себя умреннымъ либераломъ и утшалъ себя въ необходимости реакціи тмъ, что эта необходимость — временная. Маркизъ дель-Дуэро, генералъ Конча разсказывалъ въ сенат, что герцогъ Валенсійскій еще за нсколько дней до смерти, когда Испанія, имя его во глав, была въ апоге реакціи, говорилъ ему: ‘порядокъ такъ прочно укоренился въ Испаніи и врагамъ его панесены столъ сильные удары, что намъ скоро можно будетъ отломить въ сторону ту политику, которой необходимость заставляла насъ держаться досел… Всмъ извстно, что я всегда былъ либераломъ и никто не долженъ оспаривать это’. Самый талантливый изъ всхъ этихъ соперниковъ, безспорно, былъ герцогъ Тетуанскій, маршалъ О’Доннелъ. Онъ одинъ, можно сказать, сдлалъ что-нибудь для того, чтобы дать развиться въ стран экономическимъ и нравственнымъ силамъ. Предпослднее управленіе его, 1858—1863, дйствительно ознаменовалось въ Испаніи промышленными успхами. Но въ той мр и этотъ человкъ, еслибы онъ остался живъ, былъ бы способенъ установить въ Испаніи прочный порядокъ, это видно изъ его прошедшаго. Онъ произвелъ военное возстаніе 1854 года, которое овладло Мадридомъ, посл битвы съ королевскими войсками, точно такъ, какъ было въ прошломъ году съ маршаломъ Серрано. Онъ основалъ такъ-называемую ‘либеральную унію’, которой мысль была примиреніе всхъ элементовъ либерализма, соединеніе въ одинъ лагерь всхъ людей, когда-либо провозглашавшихъ своимъ девизомъ свободу, къ какимъ бы партіямъ ни принадлежало ихъ прошлое. И что же изъ всего этого вышло? А то, что посл побды, списокъ либеральной, уніи обратился просто въ наградный списокъ, что вс т, кого удовлетворилъ О’Доннель, остались врны лично ему, несмотря на вс незаконности (какъ напр. передлка избирательныхъ списковъ и проч.), которыя онъ себ дозволила впослдствіи, т же, которыхъ онъ не удовлетворилъ, за невозможностью удовлетворить всхъ, отшатнулись отъ либеральной уніи, какъ напр., хоть самъ Олосага, ставшій главою прогрессистовъ, хотя онъ въ свое время готовъ былъ принять отъ О’Доннеля высокое мсто. Однажды, когда Олосага сильно ‘допекалъ’ О’Доннеля въ палат, герцогъ обратился къ одному изъ молодыхъ прогрессистовъ, нкоему Кальво д’Ассенсіо: ‘г. Кальво, вы прогрессистъ, какъ и г. Олосага, приняли бы вы отъ меня должность?’ — ‘Нтъ’, отвчалъ Кальво.— ‘Вотъ разница между г. Олосага и вами’, саркастически замтилъ О’Доннель.
О’Доннель призналъ Италію и воевалъ съ духовенствомъ, онъ много способствовалъ въ устройству въ Испаніи сти желзныхъ дорогъ, но это вовсе не значило, чтобы его политическая программа была основана именно на здоровыхъ началахъ нравственнаго экономическаго прогресса, при помощи спокойствія, наконецъ утишенія страстей посредствомъ примиренія. Напротивъ: однимъ изъ главныхъ длъ его была знаменитая экспедиція въ Марокко, которую онъ затялъ для укрпленія и возвеличенія самого себя и которой результатами были: во-первыхъ, оживленіе въ испанскомъ народ безплодныхъ мечтаній о политическомъ могуществ, при отсутствіи реальныхъ силъ, во-вторыхъ — громадныя издержки, въ-третьихъ — слава для самого О’Доннеля и титулъ герцога. Что же касается примиренія, то достаточно вспомнить, какъ О’Доннель оттолкнулъ отъ себя Прима. Въ битв при Кастильехосъ, гд испанцы уже были сбиты съ позиціи, вся честь побды принадлежала Приму, который бросился вскачь въ толпу арабовъ, и саблею прочистилъ себ дорогу къ потерянной позиціи, увлекая одинъ за собою всю армію. Примъ впослдствіи самъ говаривалъ, что онъ сдлалъ это ‘какъ бы во сн’.
О’Доннелъ, предвидя соперника, наградилъ Прима титуломъ маркиза де-лосъ-Кастильехосъ, но удалилъ его отъ двора и впослдствіи, во время о’донйельскаго же управленія Примъ, по капризу королевы, едва не былъ лишенъ всхъ званій и почти-что принужденъ былъ ухать за границу. Отсюда Примъ сталъ, разумется, признаннымъ вождемъ будущаго возстанія и, дйствительно, сдлалъ возстаніе еще при О’Доннел. Когда умерли и О’Доннель и Нарваэсъ, люди имвшіе громадное вліяніе на армію, Приму открылось поле для дйствія, а крайняя реакція, въ какую боле и боле впадалъ дворъ, сдлала наконецъ почти невозможнымъ всякое управленіе, и въ заключеніе прямо возстановила противъ себя армію, отправивъ въ ссылку наиболе популярныхъ генераловъ.
Исторія послднихъ, не только пятнадцати, но тридцати лтъ Испаніи занимательна, представляя, какъ справедливо замтилъ Мазадъ, множество этюдовъ надъ политическими типами и странными комбинаціями, но она производитъ впечатлніе безотрадное. Это — какой-то вихрь въ пустомъ пространств, кипучая на поверхности, въ высшей степени неправильная политическая жизнь, которая безплодно поглощаетъ всю энергію народа, а подъ этою фальшиво-дятельной жизнью — застой, оцпененіе всхъ органическихъ силъ. Сатирическій журналъ ‘Punch’ хорошо опредлилъ этотъ контрастъ, между видимыми усиліями и внутреннимъ безсиліемъ Испаніи, когда недавно только-что зашла рчь о займ: ‘The spanish ideal — millions, the spanish real {Реалъ — монета въ 6 1/2 копекъ.} twopence halfpenny’, съострилъ ‘Punch’.