Америка в России, Немирович-Данченко Василий Иванович, Год: 1882

Книга очерков
Время на прочтение: 186 минут(ы)
Скачать в PDF

АМЕРИКА ВЪ РОССИ.

I. Вмсто предисловія.— Орловско-Витебская желзная дорога.— Неукротимый предводитель.— Директора-акварелисты.— Кынарка.— Тихая баба и ироды.— Народная нищета.— Вырождающаяся раса.— Птухъ замсто сына.— Мальцовская платформа.— Господскій домъ.

Въ трехъ уздахъ: Брянскомъ, Жиздринскомъ и Рославльскомъ, принадлежащихъ тремъ губерніямъ: Орловской, Калужской и Смоленской, раскинулось въ одной общей меж громадное и въ высшей степени оригинальное фабрично-заводское царство, созданное усиліями одного человка тамъ, гд убогая земля и отдаленность отъ промышленныхъ центровъ, казалось, ничего не могли дать заскудвшему крестьянину. Царство это является оазисомъ среди окружающаго бездорожья и безкормицы. Тутъ работаетъ боле ста заводовъ и фабрикъ на десяткахъ образцовыхъ фермъ обработывается земля, по небольшимъ рчонкамъ бгаютъ пароходы, своя узкоколейная желзная дорога соединяетъ между собою окраины этого малоизвстнаго уголка Россіи, свои телеграфныя линіи покрываютъ его частою стью, въ своихъ школахъ учатся тысячи дтей, свои лса оказываются нетронутыми, тогда какъ въ сосднихъ имніяхъ отъ старыхъ лсныхъ пустынь не осталось и рощицъ, тутъ люди пробуравили землю и, какъ черви въ орх, копошатся въ ней, вынося на свтъ Божій ея скрытыя богатства, отсюда добрая часть нашего отечества снабжается стекломъ, фаянсомъ, желзомъ, сталью, паровозами, вагонами, рельсами, паркетами, всевозможными машинами, земледльческими орудіями, развиваются новыя производства и, несмотря на наше экономическое оскудніе, на отсутствіе заказовъ, поддерживаются старыя. Начиная отъ хозяина, одвающагося крестьяниномъ и ведущаго почти крестьянскую жизнь, и кончая послднимъ рабочимъ, жарящимся у домны, здсь ничто не нарушаетъ подавляющаго однообразія сермяжнаго царства. Здсь нтъ роскоши и излишествъ,— нтъ и нищеты, нтъ и голодовокъ. Мн этотъ край представляется примромъ того, какъ плодотворны могутъ быть даже и у насъ неутомимая энергія, знаніе и умъ, если они не растрачиваются вмст съ наслдіемъ предковъ въ столиц, а уносятся на дно, въ глубь Россіи, гд въ теченіе нсколькихъ десятковъ лтъ, не смущаясь отъ неудачи и переживая всевозможныя невзгоды, длаютъ свое кровное, честное дло. Меня давно интересовалъ этотъ своеобразный и оригинальный уголокъ, тмъ боле, что о немъ носятся въ Петербург и Москв самые противорчивые слухи. По однимъ, это — царство небесное, по другимъ — рабочій адъ. Люди, благородно проживающіе свои доходы на интернаціональныхъ публичныхъ женщинъ, на разгулъ столичнаго хамства, проигрывающіе въ карты кровь и потъ народа, чуть не съ ужасомъ говорятъ о Мальцовскомъ кра и о самомъ Мальцев: ‘Помилуйте, это — маніакъ, его мсто здсь, а онъ, какъ простой мужикъ, забился въ деревню и живетъ тамъ съ крестьянами, это — самодуръ какой-то, соціалистъ!’ И еще какихъ только эпитетовъ не прибираютъ эти господа. Зачмъ онъ самъ работаетъ, кому нуженъ его личный трудъ? Онъ могъ бы тратить милліоны, играть роль при двор, а довольствуется тмъ, что даетъ ему сельская жизнь. Онъ трудится такъ, какъ человкъ, которому сть нечего… Чистокровныхъ холуевъ, прельщаемыхъ боле всего блескомъ ливрей, смущаетъ главнымъ образомъ, какъ это человкъ бросилъ карьеру, удовольствія столичной жизни и ушелъ въ народъ. Другой лагерь — и псни-другія: ‘Помилуйте, это край, гд все ушло въ физическій трудъ! Владлецъ и вс его крестьяне работаютъ какъ каторжники. Тамъ — однообразіе жизни, скудость потребностей, убожество!…’ Короче, упреки, которые имли бы значеніе гд-нибудь въ благословенной Богомъ Италіи, гд стоитъ копнуть землю ножомъ, чтобы быть сытымъ. По старой памяти, вс эти господа считаютъ еще Россію невсть какою богатою страной, точно надъ нею раскинулись не цвта сраго солдатскаго сукна, а вчно голубое небо юга,— точно у насъ каждый годъ урожаи и достаточно малаго труда, чтобы вс потребности были удовлетворены… Противорчивые слухи, преувеличенные разсказы заставили меня самого заглянуть сюда и провести нсколько мсяцевъ. Долгое время я не принимался за работу, потому что все пережитое здсь было слишкомъ ново для меня, я не могъ разобраться въ масс впечатлній, не могъ освоиться съ ними. Да и задача сама по себ представляется крайне трудною. Тутъ нужны не одни схваченные на лету факты, не одни наброски наблюдательнаго туриста, но и выводы, и указанія. Если то и другое будетъ у меня не въ должной полнот — виноватъ я, а не объектъ наблюденія. Милости просимъ этнографовъ, экономистовъ и организаторовъ,— пусть они сами на мст проврятъ мои данныя и пополнятъ ихъ. Только у насъ, при нашемъ невниманіи ко всему своему, этотъ уголокъ могъ такъ долго оставаться въ полной неизвстности. Въ самомъ дл, исключая нсколько жидкихъ газетныхъ корреспонденцій, двухъ рденькихъ статей въ Земледльческой Газет, да трехъ-четырехъ казенныхъ замтокъ въ Губернскихъ Вдомостяхъ, объ этомъ кра ничего нигд не появлялось. Во всякой иной стран цлые томы, цлыя изслдованія были бы посвящены этому краю труда и предпріимчивости. У насъ ему наскоро, точно на бгу, удивляются, но остановиться на немъ, всмотрться въ него попристальне никому и въ голову не приходитъ. Пополняя этотъ проблъ, я оставляю за собою только заслугу первой попытки. Моя цль будетъ достигнута, если эти очерки вызовутъ интересъ къ одному изъ оригинальнйшихъ уголковъ Россіи, если они призовутъ къ изученію его боле талантливыхъ и боле свдущихъ людей.
Время для посщенія этого края я выбралъ самое тяжелое для мстнаго населенія. Неурожаи, истощавшіе его, довели цну хлба до 1 руб. 75 коп. за пудъ. Общій экономическій кризисъ отразился и на заводахъ: заказы прекратились, издлія, уже готовыя, не находили себ сбыта. На заводахъ лежала тяжкая обязанность или распустить рабочихъ, какъ это было сдлано въ другихъ мстахъ, и такимъ образомъ, при отсутствіи хлбопашества или иныхъ заработковъ, обречь ихъ на голодную смерть, или же продолжать производство безъ всякаго на него спроса. Къ этому присоединились еще и другія неблагопріятныя условія. Ввозъ иностранныхъ машинъ черезъ австро-прусскую границу и заграничнаго стекла черезъ порты Чернаго моря длалъ невозможною конкурренцію съ ними. Въ общемъ положеніе дошло до того, что Подбужеская волость, Жиздринскаго узда, не принадлежащая къ Мальцовскому округу, стала исключительно питаться мякиной. Другія сосднія волости находились не въ лучшемъ положеніи, и толпы рабочихъ являлись на заводы въ то самое время, когда и своимъ съ величайшимъ трудомъ и усиліями отыскивалась какая бы то ни была работа. Крестьянскій скотъ падалъ. Онъ обълъ всю солому съ крышъ, гнилье, какое оставалось съ прошлаго лта, но, наконецъ, не хватило и этого. Стали его выгонять въ поле, чтобъ изъ-подъ снга добывалъ себ старую, высохшую траву. Кони едва держались на ногахъ,— о работ и думать нечего было. Народъ тоже ‘тосковалъ’, по мстному выраженію. Въ эту-то тяжелую, трудную годину общаго бдствія я пріхалъ въ заводскій округъ, ожидая и здсь наткнуться на т же картины безкормицы и самой безвыходной нужды.
Дйствительность не оправдала моихъ ожиданій.
Ни одна труба фабрики не перестала дымиться, ни одна заводская печь не погасла. Какъ изворачивались заводы, какъ они кормили и кормились — для меня долго было загадкой. Населеніе не испытывало крайней нужды. Хлбъ, заготовленный по дорогой цн, выдавался въ достаточномъ количеств, а между тмъ положеніе дла было критическое. Распрашивать было нечего,— нужно было приглядываться и прислушиваться ко всему совершавшемуся кругомъ. Борьба тутъ шла на жизнь и на смерть. Оскуднію и нищет не уступалось ни одной пяди. Выморачивалось одно производство, на смну тотчасъ же придумывалось другое, становился убыточнымъ какой-нибудь промыселъ,— задумывались и выполнялись усовершенствованія, удешевлявшія его: проводились новыя желзныя дороги, длавшія боле выгоднымъ транспортъ кладей, придумывались работы, которыя только могли бы дать хлбъ людямъ, безъ всякаго разсчета на какой-либо барышъ. Издержки сокращались до минимума.
Такимъ путемъ, среди общаго голода, здсь населеніе не видло нужды, заработокъ въ данную тяжелую пору уменьшился почти незамтно и потомъ снова выросъ. Бдствіе прошло, не коснувшись крестьянства.
Какъ это случилось, видно будетъ изъ послдующихъ главъ.
Въ Орл я переслъ въ превосходно устроенный вагонъ Орловско-Витебской желзной дороги.
И не знаю мстности боле бдной и мене производительной для рельсоваго пути и въ то же время я не встрчалъ желзной дороги роскошне устроенной: зеркальные вагоны, съ сидньями крытыми узорчатымъ бархатомъ, съ потолками и дверями изъ цльнаго палисандра, со всевозможными удобствами, подъ-конецъ даже нсколько надодающими. По невол въ голов являлись такія соображенія: во сколько обошлась земству и государству эта дорога и на израсходованные-то милліоны сколько сотенъ и тысячъ верстъ можно было бы провести узкоколейныхъ путей съ маленькими пассажирскими вагончиками и прекрасными платформами для перевозки торговыхъ и фабричныхъ грузовъ! Какія бы отдаленныя захолустья подобнымъ способомъ были связаны съ главными артеріями нашей промышленности! Сколько свта и богатства внесли бы такія узкоколейныя дешевыя дороги въ захолустья, гд нсколько сотъ лтъ въ ежовыхъ рукавицахъ нищеты и невжества тщетно бьется многомилліонное, но маломысленное населеніе!.. Такія дороги, какъ Орловско-Витебская, обогатили только капиталистовъ, тогда какъ т, о которыхъ говорю я, спасли бы голодающихъ… Теперь, когда я пишу эти строки, сближенія такого рода выступаютъ еще опредленне, потому что въ Жиздринскомъ, Брянскомъ и Рославльскомъ уздахъ я видлъ, что сдлали дешевыя дороги, эти рельсовые мужицкіе пути, которыя гораздо боле къ лицу нашей бдной стран, которыя намъ по карману прежде всего. Я съ моими спутниками занялъ одно изъ отдленій вагона, какъ вдругъ къ намъ вламывается какая-то особа — горластая, нахальная…
— Извольте очистить это отдленіе!
— Что такое?
— Тутъ помщусь я съ дамами.
— Дамское отдленіе — тамъ.
— И безъ васъ знаю… Гд начальникъ станціи?.. Позвать начальника станціи!
Является трепещущая фигура.
— Отчего они заняли это отдленіе?
— Они первые-съ…
— Какіе-то прикащики… Это чортъ знаетъ что!…
Почему мы оказались прикащиками и почему прикащики за ту же плату не имютъ права садиться куда имъ угодно, я ршительно понять не могъ. Тмъ не мене въ теченіе десяти минутъ мы слушали львиныя рычанія, раздававшіяся то смо, то овамо. Назойливый господинъ, давно усадившій дамъ, не могъ успокоиться.
— Скажите ради Бога, кто же это такое?
— Да свже-испеченный к—ій уздный предводитель дворянства.
— Чего же ему надо?
— Хочетъ, чтобы дамское отдленіе было это, чтобъ ему ссть сюда вмст съ своими дамами…
— Забаллотируютъ они меня, ей-богу забаллотируютъ!— прижался въ уголъ маленькій, толстенькій человчекъ, точно подмигивавшій намъ однимъ глазомъ. На круглой голов его — обвалявшаяся шелковая фуражка, на ше шарфъ, яркость цвтовъ котораго привела бы въ изступленіе самаго смиреннаго и захудалаго быка.
— Чего вы безпокоитесь, ваше превосходительство!
— Помилуйте, какъ же не безпокоиться… Вотъ теперь онъ освирплъ и на меня въ числ другихъ,— ну, на выборахъ и накатаетъ съ своей партіей черняковъ.
— Авось!…
— Да, вамъ легко говорить… А если меня изъ губернскаго предводителя въ уздные выгонятъ, такъ я и директоромъ отъ земства на желзной дорог не буду… А оно, знаете, 5.000 р. въ годъ. Легко сказать, а ну-ка достань… Нашъ братъ-дворянинъ этакой суммы нигд не подниметъ… Тяжкое время пришло-съ!…
— А куда вы теперь пробираетесь?
— Въ семейство-съ, въ Ниццу… Ну, изъ С.-Карло — въ Монако.
— Зачмъ?
— Играть-съ!… Въ рулетку… У меня каждый годъ…
— Вона!
— Да-съ… Я это съ разсчетцемъ-съ…
— Какой же въ игр разсчетъ можетъ быть?
— Какъ кому… Помилуйте… Вы что думаете: у меня положено проигрывать не больше трехъ тысячъ франковъ,— я туда и денегъ съ собой больше не беру,— ну, а выигрывать сколько придется.
— И, разумется, проигрываете?
— Отчего же-съ… Нсколько уже лтъ по 20, а то и по 30.000 франковъ увожу оттуда-съ… Главное-съ характеръ выдерживать… Я на 130.000 франковъ, выигранныхъ въ Ницц, себ и виллу купилъ.
Шелковая фуражка сползла на бекрень. Губернскій предводитель самодовольно посмотрлъ на меня и фыркнулъ.
— Это значитъ у васъ какъ правильный промыселъ?
— Что за правильный, помилуйте,!… По ныншнему дворянскому оскуднію лучше и промысла нтъ… У меня на все-съ правила. Вотъ вы, напримръ, на желзной дорог дите?
— димъ.
— А у меня гигіена. Я съ воскресенья, какъ выхалъ, до пятницы только разъ помъ и пью три раза.
Мы рты разинули.
— И чудесно. Въ Динабург — бутылку сельтерской воды, въ Эйдкунен содовой воды и стаканъ пива, въ Берлин чего-нибудь перекушу и вплоть до Парижа такъ… А въ Париж пообдаю… Вотъ и все-съ. А потомъ слдующій обдъ въ Ницц.
Человкъ съ правилами меня очень заинтересовалъ. Разговорился съ нимъ: оказался однимъ изъ характернйшихъ типовъ оскудлаго дворянства. Былъ военнымъ генераломъ, теперь ужь нсколько лтъ предводительствуетъ, поддерживая свое благосостояніе счастливой игрой въ рулетку. Сверхъ того по выборамъ служитъ директоромъ отъ земства на Орловско-Витебской желзной дорог, старается со всми ладить и пуще всего на свт боится черныхъ шаровъ и желзнодорожныхъ буфетовъ съ ихъ яствами. Другіе директора — тоже люди оригинальные: вся ихъ дятельность уходитъ на окраску вагоновъ и станцій. Одна изъ нихъ меня особенно поразила. Разные цвта выступили на ней точно на карт, обозначая различныя племена, населяющія Россійскую имперію.
— Что это у васъ?
— А все директора… Живописью акварельной занимаются. Прідетъ одинъ: ‘Что это, говоритъ, за гадость! Выкрасьте станцію и вагоны въ дикій цвтъ’.— Выкрасили. Прізжаетъ другой… ‘Экая гадость!.. Красьте въ розовое’.— Исполнили. Является третій. Не усплъ взглянуть, ужь и кричитъ: ‘Чему вы это обрадовались? Что это за сентиментальные колера!’ — ‘Прикажете выкрасить?’ — ‘Разумется, сейчасъ же’.— ‘Въ какой же цвтъ?’ — ‘Gris-perle!’ — Ну, вотъ вамъ въ конц концовъ отъ дождей слиняло все, да на разное и пошло-съ! А намъ что же-съ?— намъ все равно…
Гораздо интересне былъ третій классъ.
Кажется, изъ Карачева я перебрался туда. Тамъ было набито народу и все это галдло, какъ Богъ на душу положитъ… Одинъ изъ пассажировъ держитъ въ рукахъ, прикрытую платкомъ, птичью клтку — и весь путь на всу, точно боится обезпокоить ея обитательницу.
— Птицу везете?— спрашиваетъ у него сосдъ.
— Не пса, разумется!… Псовъ въ клткахъ не возятъ, тхъ на цпи,— мгновенно обижается тотъ.
— Такъ… Чижа значитъ?
— Самъ ты чижъ!… Нашелъ птицу… Экую пвицу, какъ чижа, рази бы я такъ бережно?.. Эхъ, ты…
— Не орла же двуглаваго?
— Извстно, не орла… Кынарку!… Какая кынарка: иная кынарка и орла превзойдетъ…
— И хороша кынарка?
— Скрипка, одно слово! Умнй человка кынарка!… Какъ ей только посвисти, она ужь и разнжилась… Сейчасъ — прыгъ, прыгъ и поетъ…
— На продажу?
— Да. Очень ужь деньги надобны… Ну, я ее одну и везу. Тутъ, въ Брянск, есть настоящіе любители.
— А какая ей цна будетъ?
— Красненькая бумажка.
— Птица-то малая.
— А ты — дуракъ большой!
— Чего ругаешься-то?
— Да какъ тебя не ругать, сволочь?… Рази птицу по росту судятъ? Ты бы ужь не любопытствовалъ… А тоже спрашиваетъ, сколько стоитъ… Рази ее на варево теб?.. Малая… Дубина ты стоеросовая!
— А вотъ за эти за самыя слова…
— Ну?
— Отвтите.
— А ты зачмъ птицу мою трогаешь? Я можетъ за птицу-то больше, чмъ за себя… Малая… Музыканты!…
На слдующей скамь шла бесда тихая. Одинъ противъ другаго помщались два мастодонта: необычайно толстая бабища и не мене тучный купецъ. Первая смиренствовала, ожидая очевидно великихъ и богатыхъ милостей, второй благосклонно внушалъ ей, какъ сирот надо жить…
— Ты подражай, и теб хорошо будетъ.
— Вы ужь, Степанъ едосичъ, меня уважьте.
— Уважу… Ты — баба тихая… Я тебя уважу…
— Ужь такъ, значитъ, дворикъ-то за тридцать серебра?
— Пущай… за благородство твое.
— Потому чтобы дракъ этихъ — у меня нтъ… У меня двицы смирныя, совсмъ монашки которыя.
— Зачмъ драка? Лаской нашего брата пуще ограбите. Нашего брата добрымъ-то словомъ какъ ушибить можно!… Вотъ хоть ты, такъ я тебя за тишину твою полюбилъ!…
— Благодаримъ покорно.
— Баба ты сочная, а гордости въ теб нтъ.
— Ужь и самой сока эти въ тягость…
— Мясами одержима… А отчего?— оттого, что ты тихая баба, ласковая… Дтей у тебя нтъ?
— Нтъ… Не далъ Господь… Ужь какъ я тоись…
— Будутъ… Это будь спокойна… Коли захочешь, чтобъ были, будутъ по желанію твоему.
— И съ дтьми тоже нон.
— Безпокойно?
— У иныхъ прочихъ хуже этихъ… бузуковъ. Такіе ироды!
— Ироды?… Ироды младенцевъ больше…
— Врно твое слово!— вмшалась старуха рядомъ.— И ироды разные, господинъ купецъ, бываютъ… Которые и младенцевъ, а которые ироды и родителевъ… Особенно промежду мужчиновъ страсть какъ пужаютъ наше дамское сословіе… У меня теперь Ивашка… это которые ахалъ-текинцы гораздо его смирнй. Я ужь и то ему говорю: смотри, Ивашъ, на свово Скобелева наткнешься, онъ тебя успокоитъ!..
Два мужика около вели совсмъ дловой разговоръ.
— Ты какъ барана-то купилъ?… Смотрлъ?
— Извстно… Ужь я округъ-то ходилъ, ходилъ… Пять цлковыхъ!… Ужли же я стану такъ бизо глазу?…
— Ты куда яво, барана-то, щупалъ?
— Извстно… Подъ пузай.
— Ты его съ боковъ прошпыняй… Ежели въ мъ какая хворость есть, она теб сейчасъ — во… на ладони!… Право слово! Потому у насъ дьячокъ, онъ чуть что, сичасъ въ кабакъ, и сколь хошь ты ему ставь, а онъ все плачетъ, расплачетъ: ‘Ахъ, сколь я много, гритъ, терплю!… Сколь я терплъ… Господи!… Ежели бы, гритъ, другому кому, давно бы на колокольню и — сверзился…
— Да ты это о чемъ?
— О дьячк…
— Чего о дьячк?… Я — о баран… Говорю, подъ пузай щупалъ… Дулдышечка экая махонькая есть, но только ничаво…
Оба нкоторое время смотрли другъ на друга въ недоумніи…
— Поди-жь ты… И съ чего теперича этотъ дьячокъ замшался…
— То-то, потому я про барана.
— Точно, а только этотъ дьячокъ — горькій, такой горькій, такой горькій… Ахъ!.. Какъ выпьетъ, сичасъ водка эта у нево слезой идетъ… Много, гритъ, я гршенъ, Господу моему можетъ яко извергъ предстою, а только душа у меня во какъ чиста!…
— Мста ищете?— обратился ко мн неподалеку одинъ изъ крестьянъ-пассажировъ.
— Да, куда бы приссть вотъ.
— А здсь не угодно ли?… Въ какія мста теперя?…
— Да вотъ на заводы.
— Такъ… Которые наши крестьяне тамъ, такъ съ полгоря,— ни съ того, ни съ сего объявилъ онъ.
— Это почему же?
— А потому. Оскудли мы здся, оченно заскудли… Самъ видлъ, какая у насъ земля неспособная… Паши ее, песокъ одинъ. Ничего не родитъ она.
— Видлъ, точно.
— Ну вотъ… А въ послдніе годы совсмъ немочно стало… Что ни длай, помирать легша. Теперь у насъ запашка — пять четвертей, а съ пяти-то мы сняли четыре,— себ въ убытокъ. Вотъ у насъ хозяйство какое… Должонъ я подать отдать, да на земство… И семью прокормить — мн мало-мало двадцать четвертей надо, а цну-то нон слышалъ? Рубь семьдесятъ пять пудъ… Хорошо это?… Откуда я возьму?… Вотъ я и говорю: которые мальцовскіе, тмъ чудесно, потому ихъ Мальцовъ кормитъ при завод. Имъ что?— они бды не знаютъ. Чуть недородъ, сейчасъ въ контору: ‘давай работу’.— ‘Нтъ работы!’ — ‘Намъ должна быть, потому мы мальцовскіе’.— Ну, и даютъ… И хлбъ даютъ, и работу даютъ, а намъ не очень-то… Тутъ у Тянилева и Губонина робили мы и деньги хорошія получали, а только неспособно… Первое — распустили, потому у нихъ дла мало нон, а второе — жисть тамъ больно веселая… Кабаки эти. Что ни заробишь, все уйдетъ. Теперь мы домой, а только мекаемъ, что и дома намъ робить нечего… Совсмъ мы заскудлые!… Скотъ у насъ тоже еле на ногахъ стоитъ, отощалъ… Брюхо у него пухлое, а самъ что лсника гнется. Хворостъ — и тотъ кони-то оглодали… Когда еще на нихъ работать станешь!…
И везд та же псня: нуженъ хлбъ и хлбъ. Многаго не хотятъ, лишь бы не помереть только съ голода, а голодъ подступаетъ настоящій. Прежде къ міродамъ въ кабалу шли, теперь и міроды не даютъ ничего,— и безъ того крестьяне у нихъ въ неоплатныхъ долгахъ состоятъ. Теперь даже и урожай лтній не особенно поправитъ положеніе дла, потому что ничего не сдлано для установленія сколько-нибудь сносныхъ цнъ на зерно. Крестьяне даже боятся слишкомъ большаго урожая,— тамъ, гд его ждутъ,— потому что при немъ цны упадутъ до минимума и весь барышъ уйдетъ въ руки жидовъ и скупщиковъ, на которыхъ сколько уже времени такимъ образомъ безъ устали работаетъ крестьянство. Колебанія цнъ таковы, что мужикъ и теперь потерялъ голову совсмъ.
— Что же это будетъ?— сокрушался одинъ подъ Карачевомъ.— Какъ же это?… Гд же Богъ-то?
— А что?
— Да какъ же, помилуй… Лтось сами мы продавали хлбъ по 40 коп. за пудъ, а теперича приходится платить за тотъ же хлбъ по 1 руб. 75 коп. Какъ же это?…
— А зачмъ продавали?
— Какъ не продашь, коли зимой голодъ былъ, займовались,— ну, лтомъ и отдавать пришлось.
Были даже мстности, отдававшія свой хлбъ по 25 коп. за пудъ. Слдовательно зимою он же за каждый пудъ хлба, купленный ими по 1 р. 75 коп., отдали семь пудовъ своего. Такой невозможный процентъ хоть кого сведетъ съ ума и озлобитъ. Въ будущемъ поселяне ничего хорошаго не видятъ,— земли мало, да и та истощена до послдней возможности. Упрекать ихъ за это едва ли основательно. Не виноватъ безграмотный мужикъ, обезплодившій свою землю тамъ, гд такъ хищнически распоряжался землей интеллигентный и богатый баринъ, имвшій возможность всему научиться и ничему не научившійся. Почему перваго мы длаемъ отвтственнымъ за то, за что втораго только сожалемъ?… Результатомъ экономической безурядицы, въ которую поставленъ русскій мужикъ, явилась полная со стороны его неувренность въ своемъ положеніи, отсюда и полное нежеланіе прочно устроиться. Онъ сложилъ руки и повторяетъ одно:
— Какъ Богъ!… А мы ужь очень заскудли…
Пожалуй, можно негодовать на отсутствіе энергіи и предприимчивости, да вдь не на мякин же воспитаешь и то и другое. Какая тутъ изобртательность явится, коли за каждый пудъ хлба нужно отдать по семи пудовъ, коли подати изъ тебя выбиваютъ, не зная какъ получить ихъ иначе!… А тутъ еще т, которые кормились на заводахъ, тысячами возвращаются въ село, обременяя міръ. И этихъ надо прокормить, потому что и они не виноваты,— безработица. Заводы также вн упрека: что же имъ длать? Вдь, покровительствуя иностраннымъ производителямъ, мы убиваемъ своихъ. Таможенная система такова, что внутренняя промышленность не можетъ бороться съ заграничной. Заказовъ нтъ ни откуда, слдовательно — раззореніе и роспускъ рабочихъ. Знаете ли, напримръ, что машину англійскаго издлія провезти отъ Гулля до Харькова дешевле, чмъ русскую туда же хотя бы изъ Орловской губерніи? Да еще первую перевезутъ безъ перегрузки, а слдовательно и безъ поломки, а вторую чуть не на каждыхъ ста верстахъ переволакивай, и, разумется, при небрежности нашей желзнодорожной администраціи и при невжеств ея это обходится не безъ ломки. Отсюда — отсутствіе предпріимчивости: не для будущаго же поколнія работать, когда нтъ спроса въ живущемъ. Слдовательно, оборачивайтесь какъ знаете и какъ можете… А какъ можете, ясно изъ слдующаго разсчета. Возьмемъ среднюю семью: отецъ, мать, подростокъ-сынъ, двочка еще не работающая, при нихъ бабка или ддъ, итого — пять душъ. Отецъ заработываетъ въ мсяцъ 10 рублей, мать 4 руб. 80 к., подростокъ 3 руб., итого дохода средней семьи въ мсяцъ 17 р. 80 коп., или 213 рублей 60 коп. въ годъ. Податей, повинностей, земскихъ и иныхъ сборовъ они заплатятъ въ годъ около 80 руб. Считая по 3 фунта хлба въ день на каждаго, имъ понадобится по меньшей мр 15 ф. въ день, или 135 пудовъ въ годъ. Въ продаж въ послднее время онъ не падаетъ ниже 1 рубля. Значитъ подати и хлбъ требуютъ уже 215 рублей въ годъ, т. е. боле заработка. А остальныя потребности?… Вдь нельзя же на одномъ хлб сидть. Вдь нуженъ и овесъ для скота, и тесъ для кровли, и платье для себя. Говорятъ: пьютъ. Позвольте, да кто же не запьетъ отъ такой сладкой жизни?…
— У насъ такъ у кого устатошные были отъ прежняго, все проли. Которыя богатыя семьи были, тоже, какъ и мы, нуждаются.
И всмъ состоятельнымъ когда-то семьямъ пришлось или перейти въ разрядъ кулаковъ и эксплуатировать ближнихъ, или же обнищать. Зачастую по деревнямъ встрчаешь громадныя избы въ два этажа, за то, какъ ребра палой лошади, оголившіяся бревна сиротливо торчатъ, потому что тесъ съ нихъ давно снятъ:, заборы развалились, сараи откровенно выказываютъ свою пустоту: печи сиротютъ, стоятъ холодныя, а если въ нихъ и варится что, такъ пустая похлебка или мучная подболтка окажется. И тутъ еще рядомъ упреки: нравственность въ народ упала, народъ пересталъ врить… Да помилуйте, какіе же каменные хребты надобны, чтобъ остаться людьми при такихъ вовсе не человческихъ условіяхъ! Вдь нужда вотъ до чего дошла: есть села, гд на десять дворовъ — одна коровенка, да и та, какъ во сн фараоновомъ, худа и тоща. Вонъ деревня Хохловка: тутъ на одиннадцать дворовъ — одинъ конь, да и того постоянно у земли отнимаютъ, потому что нужно справлять ему разныя натуральныя повинности… Куда же дваться народу, гд ему искать спасенія? Отъ чиновниковъ ждать нечего: этимъ лишь бы во время получать жалованье, да отписаться казеннымъ способомъ, чиновникъ къ тому же народа не видитъ и не знаетъ. Въ земство у крестьянства вры нтъ, потому что хорошихъ людей мало, больше т же кулаки сидятъ, основавшіе на народномъ бездоль свое благосостояніе. Да наконецъ если и опомнится земство, прежде всего поправить дло — деньги нужны, а гд он? Ихъ придется взять у того же крестьянина, да вдь у него только и осталась что шкура, если еще ее не спустилъ становой при взысканіи податей и недоимокъ… И на это заскудлое населеніе налетли, въ несмтномъ количеств выроившіеся въ послдніе годы, всевозможные кузьки и жучки въ образ скупщиковъ, факторовъ, коммиссіонеровъ, міродовъ… Облпили они крестьянство вплотную и дятъ такъ, что пожалуй скоро и имъ сть нечего будетъ. Дошло до того, что, платя сегодня по 1 р. 75 коп. за пудъ хлба, онъ завтрашній готовъ продать на корню по 20 коп. за пудъ, потому обезумлъ, очумлъ, оголодалъ. Лишь бы не помереть къ вечеру, а тамъ будь — что будетъ… Баба идетъ на фабрику: по гривеннику ей дай въ день, рада. Изъ школъ берутъ мальчиковъ.
— Зачмъ ты его берешь? Учится онъ отлично. Способный у тебя сынъ-то… Какъ теб не жаль.
— Какъ не жалемъ?— Жалемъ. А только у васъ безъ харчей. На харчи ужь очень изъянимся. Пущай же онъ по дому поглядитъ, потому мы тогда евоную сестру на фабрику.
А ‘евоная’ сестра на фабрик заработаетъ семь-восемь копекъ въ день, или 40—50 коп. въ недлю… Луга не даютъ травъ, а почему?— Свиньи изрыли ихъ, перепортили. Чего же не сгоните ихъ?— Нельзя. Гд же свиньямъ питаться?…
— Мы ими живемъ… Намъ безъ свиньи пропасть надо!— объяснятъ вамъ.
Скотъ доведенъ до нуля. Удобренія поэтому нтъ.
— Золу вывозите на поля!— предлагаютъ умные люди.
— Чудной ты!— смются крестьяне.— Коли золу вывеземъ, чмъ парнямъ рубахи-то мыть баба станетъ?…
Какъ истощенная нива становится добычей всякой мухи непотребной, всякаго жучка прожорливаго, такъ и это обднвшее населеніе стало вчнымъ пристанищемъ тифовъ, лихорадокъ, диссентерій, дифтеритовъ и… еще не знаю чего. Борятся съ ними медицинскими средствами, посылаютъ цлые отряды сестеръ милосердія, цлые отряды врачей — и все ни почемъ. Оно и понятно: пока существуетъ нищета, до тхъ поръ и болзни будутъ въ немъ гнздиться… Лягутъ новыя сотни самоотверженныхъ сестеръ милосердія въ могилы, а все ни на волосъ не уменьшатъ народнаго бдствія. Гд же спасеніе?…
Ужь никакъ не въ канцеляріи, ужь никакъ не въ чиновник, сооружающемъ проекты о распространеніи по всему лицу земли Русской плодородія и благополучія…
Пока это плодородіе распространится,— посмотрите, во что вырождается типъ крестьянства. Орловцы, калужане — да вдь это были когда-то цвтъ нашего племени! Видли ли вы, какъ во время поздней весны, въ безкормицу, оголвшій, опаршиввшій, весь лохматый, обезсилвшій скотъ выгоняютъ на обнаженные черные луга и поля?… Дома и гнилой соломы не стало. Кони едва-едва ходятъ, шатаются на ослабвшихъ ногахъ какъ пьяные, обопрутся о заборъ, понурятся да и стоятъ такъ по цлымъ часамъ. Шерсть съ нихъ клочьями летитъ, по тлу язвы какія-то, сочится въ нихъ сукровица… Совсмъ валятся!… Вотъ то же самое и съ народомъ стало,— разумется, не съ пригороднымъ населеніемъ, кое-какъ околачивающимся у большихъ центровъ, а въ глуши, гд-нибудь въ Жиздр или Рославл,— малорослые, золотушные, съ какими-то пятнами по лицу и по тлу, малокровные, слабые. И бабы, которыхъ еще недавно, какъ идеалы красоты, описывали наши беллетристы и поэты,— гд эта мощь славянской женщины, гд эта ея сила, круглыя плечи, высокая грудь, лебединая шея, смлый голосъ и вольная псня? Тутъ, въ средней полос Россіи, баба… мякинная стала. Большое, какъ у выкормленнаго на солом коня, брюхо, слабыя ноги, рябое лицо съ безжизненными глазами, чахлая грудь — вотъ вамъ и красота!… Не вырождаемся ли мы?… Въ Москв, да въ Питер этого не видно,— сюда милости просимъ: можетъ-быть и поразитъ тогда васъ убогая и срая картина русской дйствительности… Пора проснуться, если только уже не поздно!…
Разумется, у насъ при всхъ подобныхъ указаніяхъ есть очень удобное средство къ самоуспокоенію.
Обыкновенно мы останавливаемся на томъ, что авторъ-де преувеличиваетъ… Помилуйте, разумется, не все благополучно, новый въ этомъ году урожай — и дла уладятся, все придетъ къ хорошему концу и народу станетъ полегче… О, Валаамовы ослицы, еслибы вы, наконецъ, поняли, что сама дйствительность наша стала столь преувеличенной, что самое яркое воображеніе уже не способно положить на нее боле рзкіе контуры, боле черныя тни!… Урожай отдалилъ только на годъ, на два неизбжный кризисъ, онъ далъ вамъ время опомниться и взяться за дло, а не успокоиваться на лаврахъ, которыхъ вы вовсе не заслужили… Писатель, открывающій глаза обществу на его язвы, во всякой иной стран является его другомъ, у насъ — врагомъ. Впрочемъ, это еще очень старая исторія: не обличай безумна, да не возненавидитъ тя, обличай премудра — и возлюбитъ тя. Премудрому дашь вину — премудрйшимъ будетъ…
Мы, вообще, въ премудрости неповинны,— напротивъ!…
Въ жизни грустное и смшное какъ-то переплетаются вмст… Не усплъ еще я передать тягостныя впечатлнія желзнодорожныхъ встрчъ съ голодающимъ крестьянствомъ, живо напомнившимъ мн такое же оставленное въ только-что покинутыхъ селахъ и деревняхъ, какъ на станціи Брянской наткнулся я на сцену совсмъ противоположнаго свойства…
Городской мщанинъ. У него въ пригоршн птухъ сидитъ… Мщанинъ его слегка поглаживаетъ. Птухъ зажмурился и съ удовольствіемъ дремлетъ, дуракъ, не сознавая, что въ это самое время ршается его судьба.
Птухъ раскормленный, выхоленный, перо къ перу.
— Это вотъ какой птухъ: запоетъ — пвчихъ слушать не пойдешь!— живописуетъ мщанинъ.
— Да мн его сть!— торгуется другой.
— Твое дло — хоть ты его вари, хоть жарь… А только первый пвецъ. Я его замсто сына держалъ — вотъ что!
— Сына-то ты и продаешь?
— По ноншнему времени и сына продашь, будь спокоенъ… Отца роднаго на поводу выведешь на базаръ, только возьми…
— Времена — точно!…
— А не ежели птуха.
— Такъ бери полтину и чортъ съ тобой.
— Ты погоди. Ивана Петрова знаешь?
— Знаю.
— Хорошъ у него голосъ? Слышалъ ты его въ церкви?
— Ну?
— У мого Петьки еще лучше!
А Петька совсмъ уже сладострастно зажмурился, покачиваясь на ладони.
— Чижолый?
— Руку-то оттянетъ, будь надеженъ.
— Поди кости больше.
— И кость есть. Отчего ей не быть?… Птухъ исправный. На курей — первый охотникъ…
— Любитъ?
— Во-какъ!… То-ись, такой птушокъ: сичасъ увидалъ, крылья — фррръ… парусомъ, хвостъ трубой и — почнетъ, и почнетъ… Самый праведный птушокъ. Съ нимъ, братъ, не проспишь, потому горло у ево отъ Бога!…
— Кабы на охотника…
— На охотника ему цны нтъ, потому который охотникъ — себя продастъ за такого птуха… У другаго перо сухое, жесткое перо, а у мово птуха — ты погляди — муаръ-антикъ, атласъ, а не перо…
— Птухъ справедливый, что говорить. Только больше полтины нельзя дать. Ты скинь.
— Не штаны… Скидавать нечего. Это только штаны скидаютъ-то… Ты по-божецки разсуждай. Совсть-то есть, не совсмъ обмякла-то?… Ты Бога вспомни.
— Я, братъ, Бога завсегды помню. Богъ завсегды при мн состоитъ, въ цлости,— будь спокоенъ… У кого Бога нтъ, а у меня его сколько хошь… Съ тобой подлюсь еще!… А только дорого.
— Да говорю я теб, какой птухъ!… Душа въ теб есть? Можетъ у меня теперь все сердце злыя собаки на клочки рвутъ, потому я его долженъ продать. Подъ ножъ… Сколь это мн сладко, ты пойми! Я его ростилъ, поилъ, кормилъ, холилъ… Въ нг у меня птухъ выросъ… И какой утшительный вышелъ. Ты его послушай, какъ запоетъ, сколь у ево гордости много.
Такъ и не дослушалъ. Послышался звонокъ.
Иду къ вагону, смотрю — ведутъ подъ руки старуху-еврейку. Растерялась совсмъ, трясется… Языкъ высунула… Кругомъ евреи галдятъ.
— Что это такое?
— Спужались он… Извстно, дамскій полъ. У нихъ замсто сердца овечій хвостъ,— все трясется… И въ тихую погоду — тоже.
— Чего это?
— А газетъ начитамшись, какъ жидовъ колошматятъ… Ну, и не въ себ. Ихъ теперь сродственники въ Вытепскъ отправляютъ
Усадили старуху… Закрылась платкомъ и надъ лицомъ конецъ его опустила… А все-таки дрожитъ и бормочетъ про себя что-то совсмъ ужь несообразное.
Чмъ дальше отъ Орла на западъ, тмъ почва становится все хуже и хуже. Еще до Карачева встрчается черноземъ, но дальше, къ Брянску, глина и песокъ заполоняютъ все доступное глазу. Знаменитые когда-то брянскіе лса вырублены сплошь и, по свидтельству мстныхъ старожиловъ, именно съ той поры, какъ топоръ пріобрлъ право гражданства въ двственныхъ когда-то чащахъ, началось экономическое оскудніе края. Обмелли рки, зимы стали суровы и продолжительны, весна и осень начали приходить неровно, урожаи смнились почти постоянными недородами. Съ земли сняли шубу, оголили ее,— понятно, что она вымерзла и обезплодилась. Еще нсколько столтій назадъ иностранные послы, възжавшіе въ Россію черезъ эту мстность, называли ее яблочнымъ царствомъ. Цлые яблочные лса раскидывались здсь. Теперь, увы, только сосновые да еловые сохранились у Мальцева и въ казн, причемъ въ послдней все-таки меньше. Первый ухитрился сохранить ихъ у самыхъ заводовъ, какъ это будетъ разсказано въ слдующихъ главахъ. За Брянскомъ поздъ прошелъ невдалек отъ желзныхъ заводовъ
Тянилеева и Губонина и въ трехъ верстахъ отъ города остановился у Мальцовской платформы. Съ нами вмст халъ одинъ изъ директоровъ здшняго товарищества, А. А. Вагнеръ, когда-то, во времена оны, завдывавшій всми институтами, находившимися подъ начальствомъ Принца Ольденбургскаго.
— Дежурка!— крикнулъ Вагнеръ, выходя на платформу.
— Это еще что такое?
— Сейчасъ увидите…
Съ намъ подкатилъ чрезвычайно оригинальный экипажъ, изобртенный С. И. Мальцовымъ. Это родъ дышловаго тарантаса, но съ особеннымъ устройствомъ хода. Кузовъ покоится на двойныхъ дрожинахъ, помщенныхъ другъ надъ другомъ на разстояніи около 4 вершковъ. Продольныя дрожины соединяются нсколькими поперечными брусками, въ свою очередь связанными одинъ съ другимъ короткими столбиками. Подобное сочетаніе долевыхъ и поперечныхъ брусковъ образуетъ очень хорошія деревянныя рессоры, весьма прочныя и покойныя. Впослдствіи мы видли на заводахъ большіе и малые экипажи того же типа. Рессоры эти крайне дешевы,— ихъ можетъ сдлать любой плотникъ,— причемъ починка ихъ обходится въ грошъ. Спеціалистъ М. Н. Соймоновъ, испытывавшій ихъ не только на шоссе, но и на простыхъ дорогахъ, грунтовыхъ, свидтельствуетъ, что рессоры эти особенно хороши на дурныхъ проселочныхъ путяхъ, гд обыкновенныя рессоры часто не выдерживаютъ. Описывая этотъ экипажъ, Соймоновъ между прочимъ говоритъ: ‘Мы сперва удивились, почему такое полезное изобртеніе г. Мальцова не появлялось ни на какихъ выставкахъ и не нашло подражателей, потомъ же, увидавъ много хорошаго на здшнихъ заводахъ, мы были совсмъ изумлены, убдясь, что не только такія мелочи, какъ экипажи, но и самые заводы мало извстны въ Россіи. Причина этого — въ необыкновенной скромности владльца и всхъ его служащихъ съ одной стороны, а съ другой — въ еще большей невнимательности и необыкновенномъ равнодушіи нашей публики ко всему русскому’.
Мн особенно пріятно привести здсь отзывъ спеціалиста, потому что мои послдующія впечатлнія сложились въ ту же формулу.
Не успла подкатить дежурка, какъ на платформ разыгралась комическая сцена.
Какой-то носильщикъ схватилъ наши вещи,— другой его трахъ-трахъ по уху.
— Ты это чего езопствуешь?— заголосилъ обиженный.
— Какъ ты смешь бить его?— вмшался Вагнеръ.
— Господа, будьте свидтелями! Я ему этого не прощу…
— За что ты его?
— Не за свое хватается… Я сюда приставленъ багажъ носить, а онъ лзетъ.
— Чудакъ человкъ!… Отчего мн не можно, коли я тоже сть хочу?… Вижу — господа сугубые, думаю — авось гривенникъ влетитъ, а замсто того… Ты бей… бей по ше,— она для того и есть,— а то въ морду!… За морду, самъ знаешь, нон…
Дежурка живо доставила насъ въ прекрасно-устроенный господскій домъ.
Съ тхъ поръ, какъ туристъ высадится на Мальцовской платформ, ему заботиться не о чемъ. Ночлегъ, столъ — все ему готово, потому что во всхъ углахъ этого края устроены господскіе дома съ помщеніемъ для прізжающихъ и съ расторопною прислугой. Чистота этихъ домовъ доведена до педантизма, гостепріимство въ нихъ самое широкое. Не успли мы приссть къ окну, какъ черномазый, цыганскаго типа, лакей уже стоялъ передъ нами.
— Не угодно ли позавтракать?
— Нтъ, спасибо, дайте чаю.
— Онъ уже готовъ… Мы всегда къ позду…
Въ окна видны громадныя вковыя сосны. Весна запоздала — снгъ еще лежитъ на поляхъ, хоть ужь потемнвшій, сдавшійся. Подъ его окрпшею корой бгутъ ручьи, мало по-малу подтачивающіе царство зимы. Сквозь голыя втви сосенъ привтливо сіяетъ намъ безоблачное, свтло-голубое, небо. Рано налетвшіе щеглы уныло перекликаются въ чащ совсмъ темнаго шиповника…
Когда мы вышли, передъ нами вдали раскинулась чудная картина.
Ея красот даже не могли повредить обнаженные сучья рощи и блыя пятна снгу, казавшіяся подъ теплымъ сіяніемъ солнца какими-то опаловыми массами, лежавшими на темномъ бархат на половину оттаявшихъ луговъ. Вдали, за садомъ, картины лтомъ отсюда должны быть прелестны: впереди гористый берегъ Десны съ массой скученныхъ надъ нимъ церквей, сверкающихъ подъ яркимъ блескомъ дня своими куполами, блыми стнами, колокольнями и крестами… Городскія зданія Брянска кажутся отсюда выкованными изъ матоваго серебра. Желтыя осыпи песка, уже по крутизнамъ берега освободившіяся отъ снга, золотыми языками тянутся къ прочному еще ледяному насту рки… Подъ свжимъ утренникомъ тихо колышатся надъ нами красные сучья сосенъ, этихъ остальныхъ великановъ когда-то стоявшаго здсь могучаго, сказочнаго лса… Кажется, будто это не свжая кора, а кровь проступила извнутри на втви и корявые стволы ихъ… Изъ-за нихъ мерещутся круглыя кровли Сергіево-Радицкаго завода. Вонъ надъ самою водой какая-то жалкая деревянная клтушка.
— Это, вы знаете, былъ домикъ, гд жилъ Мальцовъ.
— Какимъ образомъ?
— Когда строилъ заводъ, онъ срубилъ здсь себ эту избенку и не вызжалъ изъ нея, пока Сергіево-Радица не была готова… Внизу шумла вода, съ маленькой галлереи открывался чудный видъ за Болву и за Десну… А къ суровой обстановк ему не привыкать. Случалось, по годамъ живалъ съ рабочими и кормился изъ одного котла съ ними…
Пахнетъ смолистымъ здоровымъ воздухомъ, точно весь этотъ лсъ на встрчу вамъ дышетъ во вс свои безчисленныя поры… Съ юга уже ветъ весною,— тою мягкою, нжною, какъ прикосновеніе цвточныхъ лепестковъ къ лицу, тою живительною, какую только и ощущаешь здсь, въ этомъ предверіи поэтической Малороссіи… Посл Петербурга, еще мучившагося родовыми болями сверной весны, здсь и глаза, и грудь отдыхали среди простора, полнаго біеніемъ безчисленныхъ пульсовъ оживающей природы… Пульсы эти чудились во всемъ: и въ красноватыхъ втвяхъ березъ, трепетавшихъ отъ перваго пробужденія жизни, какъ вздрагиваютъ тонкіе пальцы женщины, возвращающейся къ сознанію посл долгаго обморока,— и подъ снговыми глыбами, гд глухо журчала вода, пронизывая себ тонкія жилы,— и въ первыхъ робкихъ росткахъ травы, чуть-чуть показавшихся на солнопек,— и въ тихомъ дыханіи втра, давно потерявшаго свою порывистость и грозную силу, — и, главное, въ этомъ голубомъ, безоблачномъ неб, впервые улыбавшемся медленно открывающей свои очи земл…
Противно даже думать о недавно еще оставленномъ город съ грязными улицами, съ точно плачущими окнами насквозь промокшихъ отъ сырости домовъ, съ душными клтками, гд на непосильномъ труд съ утра до ночи бьются тысячи и сотни тысячъ людей, давно и думать позабывшихъ о безпредльномъ горизонт полей, о голубой недосягаемой высот неба, о чащ свжаго лса и ркахъ, что вольно струятся, среди зеленыхъ береговъ, не скованныхъ гранитомъ, прозрачныя и чистыя…
Точно изъ тюрьмы выпущенъ на волю!…
— Это что у васъ?
— Наша желзная дорога…
— Первый разъ вижу!…
И дйствительно, посл роскошныхъ вагоновъ, широкихъ колей и громадныхъ сооруженій — передо мной семь небольшихъ вагончиковъ, каждый человкъ на двадцать пассажировъ, маленькій паровозъ, бойко попыхивающій дымомъ, узенькая колея микроскопическихъ рельсовъ…
— Какъ разъ для нашего мужицкаго царства!… По мстнымъ потребностямъ больше намъ и не надо.
— Есть по ней пассажирское движеніе?
— Еще какое!… Изъ села въ село, изъ завода въ заводъ. Сколько грузовъ перевозится однихъ!
— Наша дорога дешевая,— иное шоссе дороже. Большой бы намъ ни въ жисть не провести, а эта служитъ врой и правдой, по 12 верстъ въ часъ — пыхтитъ себ да бгаетъ… И, главное, со дня основанія, въ 1877 году, и до сихъ поръ — никакихъ неучастій. Въ другихъ мстахъ говорятъ: заложи карету, а тутъ — разводи пары!
— Вы сочтите, еслибы, вмсто всякихъ другихъ, въ самыхъ отдаленныхъ мстахъ Россіи понастроили побольше такихъ путей, что бы было теперь?— Захолустій бы не существовало, да и иностранцамъ не пришлось бы милліарды должать. Вотъ сейчасъ увидите, какъ побжитъ наша чугунка…
— Мы какъ баре,— вмшался рабочій около:— по простымъ дорогамъ и здить не желаемъ, а все по этой.
— И чудесно. Слъ, заснулъ, а проснулся, глядишь — въ Дядьков, либо въ Людинов.
Первое время народъ противъ чугунки былъ, потомъ сообразилъ выгоду отъ дешовой дороги.
— Безъ нея примереть бы намъ, а теперь дышемъ.
— Куды бдняе т, которые подальше отъ дороги жувутъ…
Рядомъ съ дорогой тянется старое, теперь заброшенное, шоссе.
Когда-то и оно здсь сослужило свою службу.
— На моей памяти сначала у насъ были здсь грунтовыя дороги, потомъ шоссе, потомъ пароходъ, а ужь теперь и по чугунк стали здить…
Все это длалось на частныя средства и частными людьми, безъ инженеровъ и спеціалистовъ, а какъ — разскажемъ въ слдующей глав.

II. Оригинальная желзная дорога.— Какъ она строилась.— Кондукторы изъ пвчихъ и станціи.— Отъ Сергіева до Дядькова.

Передъ Севастопольскою кампаніей во всей этой мстности существовали только одн грунтовыя дороги. Мальцовъ исправлялъ ихъ постоянно, укрплялъ гатями, такъ что во время войны артиллерійскіе парки и батареи направлялись не на прямые пути, а сюда. Пушки изъ Перми везли, напримръ, черезъ Мальцовскія владнія въ Крымъ.
— Отчего не дутъ по прямымъ дорогамъ?— спрашивали ихъ.
— Потому, что Мальцовскія лучше. Тутъ и путь хорошъ, и мосты исправны. А на казенныхъ дорогахъ только мука одна.
Громадное движеніе къ югу скоро въ конецъ испортило дорогу. А тутъ какъ разъ на мстные заводы сдланъ былъ громадный заказъ ядеръ и другихъ снарядовъ. Работали изъ патріотизма, себ въ убытокъ, бросивъ все остальное производство. Для перевозки всхъ этихъ грузовъ старыхъ грунтовыхъ путей выло недостаточно,— оказывалось крайне необходимымъ провести шоссе. Сооруженія такого рода обыкновенно совершались правительствомъ, но Мальцовъ предложилъ выстроить самъ, на свой счетъ, за незначительно повышенный шоссейный сборъ съ частныхъ грузовъ. Время было тяжелое, условія эти для казны оказывались выгодными, но Чевкинъ уперся.
— Стройте, какъ казна строитъ, и берите потомъ обыкновенный шоссейный сборъ. Какъ можно частному человку брать дороже казны?
Чтобы помочь длу, пришлось согласиться. Тогда Чевкинъ прислалъ предварительно двухъ инженеровъ. Этимъ и ограничилось участіе правительства.
— Вы зачмъ, господа?
— Министръ прислалъ.
— Дорогу строить? Разршеніе дано?…
— Нтъ, по обимъ сторонамъ будущаго пути, на десять верстъ съ каждой, станціи длать.
— Только-то?… Ну, Господь съ вами, длайте.
— Дайте намъ рабочихъ…— И заломили при этомъ какую-то невозможную цифру. Да кстати и денегъ попросили.
— Ну, господа, не взыщите,— у меня теперь каждая рабочая рука на счету. Въ Севастопол стрлять нечмъ,— мы за отливкой снарядовъ сидимъ и день и ночь…— И, не ожидая разршенія, Мальцовъ самъ принялся за дло безъ спросу.
Заготовили массы камня-фосфорита и давай проводить шоссе своими средствами, безъ спеціалистовъ. Работалъ самъ Мальцовъ, работали крестьяне. Мужицкими руками сооруженное, оно и до сихъ поръ стоитъ и держится какъ нельзя лучше. Несмотря на то, что каменнаго грунта тутъ нтъ, маленькій слой фосфорита отлично сохранилъ шоссе, по которому со дня его основанія были перевезены такія массы однихъ мстныхъ, своихъ, грузовъ, что всякій, казной сооруженный, дорогой путь давно бы распался или ежегодно требовалъ бы громадныхъ суммъ на ремонтъ. Развитіе транспорта показало, что одной этой дороги недостаточно,— пришлось сдлать рки Болву, Жиздру и Десну судоходными, опять за свой счетъ и скорй съ препятствіями отъ министерства путей сообщенія, чмъ съ поддержкой его. Оказалось необходимымъ устроить шлюзы. Когда все это было готово, завели пароходы и на помощь къ шоссе пришло водяное сообщеніе. Тмъ не мене со временемъ и его оказалось мало. Многія мстности были слишкомъ удалены отъ ркъ, а между тмъ тамъ находились руды, и кром того вс грузы не могли пользоваться шоссе и пароходами съ баржами. Тогда была задумана дешевая узкоколейная желзная дорога. Вся она сооружена Мальцевымъ опять-таки безъ спеціалистовъ, безъ инженерныхъ смтъ, безъ помощи со стороны, на свой счетъ, изъ своего исключительно матеріала и своими рабочими силами. Первыя полтораста верстъ ея безъ техниковъ-рядчиковъ устроены мене чмъ въ одинъ годъ, считая тутъ же и время, потраченное на изысканія. Приспособленная исключительно къ заводскому длу, линія дороги изгибается во вс стороны, захватывая въ свой районъ вс нуждающіяся въ правильномъ между собою сообщеніи мстности. Обошлась она не дороже 7—9.000 рублей съ версты, и дло настолько пошло успшно, что движеніе по ней не прекращалось ни разу, хотя водополье иногда смывало ея полотно. Миніатюрные рельсы и не особенно быстрый ходъ длаютъ вполн безопаснымъ сходъ съ рельсъ платформы. За все время существованія дороги можно насчитать два-три случая легкихъ ушибовъ, причиненныхъ ею, что же касается до крупныхъ несчастій, то желзнодорожная хроника убійствъ и бдствій ни на одну единицу не обогатилась отъ Мальцовской дороги… Прежде чмъ провести дорогу, Мальцовъ верхомъ прохалъ по чащамъ стоявшихъ тутъ глухихъ лсовъ, намтивъ ея направленіе, затмъ пробилъ проску и началъ земляныя работы… Работа эта продолжается и до сихъ поръ съ замчательною быстротой. Еще по сторонамъ пути не убраны куски деревьевъ, сваленныя вершины ихъ, выкорчеванные корни, а уже паровозъ работаетъ и платформы съ грузами двигаются по направленію къ рабочимъ. Первыя семьдесятъ верстъ были окончены съ особенною быстротою,— на нихъ пошло только три мсяца. Чтобы подать примръ рабочимъ, хозяину пришлось самому жить съ ними и съ конями въ шалашахъ, мокнуть подъ дождемъ, спать въ снгу. Вмст съ ними онъ клалъ шпалы и рельсы, вмст рубилъ и свозилъ лсъ. Весь въ поту, онъ садился съ ними къ рабочему котлу. Дло иначе нельзя было довести до конца такъ быстро и успшно… Значительно удешевило дорогу то обстоятельство, что для нея ничего не приходилось брать у чужихъ по дорогой цн. Все — до послдняго гвоздя — свое. Рельсы — изъ своей руды, выплавлены и прокачены въ своихъ домнахъ и на своихъ заводахъ, веревки сдланы на своихъ канатныхъ фабрикахъ, лсъ взятъ изъ своихъ лсовъ, паровозы построены въ своихъ механическихъ заведеніяхъ, вс машины до послдняго бандажа сдланы и собраны у себя, вагоны — тоже. Въ конц концовъ оказалось, что желзная дорога не сла, не дала ни малйшей посадки. На большихъ желзныхъ дорогахъ сразу здить нельзя, а тутъ чудесно. Мн самому приходилось прозжать, наприм., сегодня по только-что вчера оконченному пути. Дорога эта отъ платформы на Орловско-Витебскомъ рельсовомъ пути близъ Радицкаго вагоннаго и паровознаго завода прошла по Брянскому и Жиздринскому уздамъ, огибая стеклянную Радицкую фабрику, сахарную Радицу, Верхи, Доманово, Боровки, Березину, Любохну съ ея большими промышленными учрежденіями, Дядьково съ его хрустальными заводами, Куяеву, Супремень, Людиново — здшній Шеффильдъ и Манчестеръ вмст. Отъ Людинова дорога развтвляется: одна линія идетъ на Песочное, а другая по руднымъ мсторожденіямъ на Устье, также обогнувъ десятки фабрикъ и заводовъ. Сверхъ того на дняхъ окончена постройкою втвь отъ Дядькова къ западу верстъ на тридцать, къ стекляннымъ и бутылочнымъ фабрикамъ. Самая большая высота выемки здсь была 9 футовъ, а насыпи 14 фут. Дорогихъ земляныхъ работъ избгали, такъ что рельсовый путь этотъ то всползаетъ на незначительныя отлогости, то спускается впередъ, такъ что, оглядываясь назадъ, видишь, какъ рельсы на. сравнительно незначительномъ разстоянія проложены волнами, сообразно изгибамъ самой мстности. Дорога то и дло перескается рками и рчками. На нихъ боле 250 мостовъ, причемъ самый длинный, черезъ судоходную Болву, тянется на 400 саж.. На дорог употребляются-паровозы шести-колесные, подымающіе до 2.500 п. грузу, и четырехъ-кодесные — до 1.100 пуд. грузу. Каждый вагонъ подымаетъ: восьми-колесный — 600 пуд. и четырехъ-колесный до 200 пуд. Дло здсь пошло такъ успшно, что въ первые же годы по открытіи рельсоваго пути по немъ было перевезено боле 2.600.000 пуд. грузу и около 70.000 пассажировъ. На эксплуатацію дороги и ея подвижной составъ — графы, въ которыя другіе большіе желзные пути выписываютъ боле 60% своего валоваго оборота, здсь не идетъ и 20%, если, считать за грузы и передвиженіе пассажировъ за первые по 1/30 к. съ пуда и версты, а за вторыхъ по 1 коп. съ версты. Примръ этого рельсоваго пути оказался такъ очевидно выгоднымъ, что многія земства стали хлопотать о дорогахъ такого жа типа. Первое отликнулось обоянское, и Мальцовъ, который смотритъ на это какъ на чисто-патріотичное дло, провелъ ему уже узкоколейный путь, взявъ за это свою цну и даже, какъ говорятъ, приплатившись. Обоянскому земству каждая верста дороги обошлась въ 9.000 рублей.
Дай Богъ, чтобъ и въ остальныхъ захолустьяхъ скоре забгали по узенькимъ колеямъ эти маленькіе вагончики съ крошечными паровозами!
Маленькій вагончикъ ужь ждалъ насъ. Сиднья устроены вдоль его стнокъ довольно удобныя, хотя чуждыя какой-нибудь роскоши. Подушки ихъ и спинки покрыты срымъ солдатскимъ сукномъ. Сквознаго втра — нигд. Окна прилажены лучше, чмъ на большихъ желзныхъ дорогахъ. Топка, благодаря особенному приспособленію герметически закупориваемыхъ печей, постоянно сохраняетъ одну и ту же температуру.
Вы здсь на каждомъ шагу увидите одно и то же: все — для необходимости и ничего для роскоши. Излишествъ нтъ. У насъ думаютъ, что Россія — страна бдная и рано ей заводить лишнія и дорого стоющія удобства. Такимъ образомъ, несмотря на то, что у насъ заводовъ и фабрикъ боле сотни, они помщаются не въ монументальныхъ зданіяхъ, а въ старыхъ домахъ, хорошо устроенныхъ. У насъ такъ-называемыхъ дворцовъ промышленности нтъ, да и не нужны они. Народу хлбъ необходимъ,— дай Богъ прокормиться!…
Дорога идетъ сосновымъ, боромъ. Надъ самыми рельсами колышутся вершины лсныхъ великановъ. Изрдка въ просвт между ними мелькнетъ серебристая полоса замерзшей рки. На лсныхъ полянахъ лежитъ уже проржаввшій снгъ. Поросль становится меньше и гуще. Березнякъ затянулъ дали. Воображаю, какая чаща здсь лтомъ… Только одн проски ложатся сквозь это зеленое тогда царство. Въ глубин проскъ мерещутся какія-то избы, вырубленныя изъ свжаго лса, порою мелькнетъ красивая церковь или опять заблеститъ рчной ледъ съ темными коймами затянутаго имъ по берегамъ и отмелямъ лозняка. Сквозь грохотъ маленькой дороги мы слышимъ веселый шумъ весенней воды. Яро и гремуче бжитъ она по канавкамъ по об стороны пути, смывая и унося съ собою попадающіяся кое-гд снговыя заминки. Что-то есть особенно задорное и бойкое въ говор ея мутныхъ пока струекъ. Лтомъ она гораздо спокойне, точно ребенокъ, что выросъ и не позволяетъ себ расшалиться по-весеннему…
Мальчонко въ сромъ суконномъ армяк затормозилъ вагонъ.
— Это кто же у васъ будетъ?
— Кондукторъ.
— Да ему лтъ четырнадцать.
— Что-жь, больше и не надо. У насъ кондукторами и машинистами служатъ свои же подростки. Подучатся въ мстныхъ училищахъ — и сейчасъ за работу. Они отлично ведутъ дло, внимательно, серьезно. О несчастіяхъ не слыхать совсмъ. Случается, что вагонъ сойдетъ съ рельсъ или платформа кувыркнется,— мигомъ, при помощи домкратова аппарата, поставимъ ее на ноги — и опять въ путь.
Малецъ-кондукторъ смотрлъ съ нкоторымъ сознаніемъ своей важности. Срый суконный армякъ — это общій мундиръ этого заводскаго царства. Такъ одваются здсь рабочіе, управляющіе, директора,— такъ же одвается и самъ Мальцовъ. Простота во всемъ перешла въ формальность даже. Исключенія длаются странными, почти неприличными. Въ Петербург это называютъ маскарадомъ, мн же кажется совсмъ иное. Такимъ путемъ просто достигается принципъ равенства даже въ одежд. Сверхъ того возможны сокращенія потребностей, предупреждаются многія злоупотребленія, ставшія необходимыми въ другихъ мстахъ, гд средства не соотвтствуютъ вкусамъ… Рабочій въ управляющемъ, одтомъ такъ же, какъ и онъ, живущемъ одною съ нимъ жизнью, видитъ старшаго товарища. Является общеніе, о которомъ въ другихъ мстахъ и понятія не имютъ. Да и зазнаться нельзя,— нтъ къ этому даже видимаго повода. Народные учителя, учительницы — все это одто по-русски. Все даже наружностью не выдляется изъ народа и потому живетъ общею съ нимъ жизнью. При общемъ оскудніи боле ста тысячъ народа не могли бы здсь кормиться, еслибъ издержки на администрацію заводовъ были слишкомъ велики. Оклады жалованья здсь маленькіе и нтъ тхъ громадныхъ разницъ, которыя существуютъ везд. Мозолистая рука труженика заработаетъ мало чмъ меньше конторщика или прикащика. Возьмите хотя бы желзную дорогу. Завдующій движеніемъ — изъ мстныхъ крестьянъ, какъ и вс служащіе здсь. Въ заводскомъ царств этомъ пришлаго народа нтъ,— все свои: выросли мальчиками, работали на заводахъ, учились въ школахъ и мало-по-малу доросли до ‘степеней извстныхъ’. Тамъ завдуетъ и движеніемъ нкто Хобаровъ. Это — молодой человкъ, очень симпатичный, много читающій и работающій, но живущій въ той же крестьянской сред. Онъ получаетъ 480 рублей въ годъ. Начальники станцій — тоже мстные крестьяне, кончившіе заводскія школы — оплачиваются по 200 руб. въ годъ каждый, телеграфисты — по 120 р., машинисты изъ Людиновскаго механическаго училища, съ дтства пріучившіеся обращаться со всевозможными механизмами, зарабатываютъ 447 руб. въ годъ. Въ этомъ истинно-крестьянскомъ царств нтъ никого, кто бы выдлялся изъ общей массы особыми преимуществами или заработками. Живи съ рабочими и трудись, какъ они — вотъ принципъ, практикуемый съ верху до низу. Такіе оклады жалованья, какъ приведенные выше, везд были бы недостаточны, здсь же они соотвтствуютъ потребностямъ. За то тамъ, гд десятки тысячъ платятся всякому администрирующему ‘валету’, сотни тысячъ народа остаются безъ работы и безъ хлба, а здсь это вещь неслыханная. Тянутся изъ послдняго, сокращаютъ издержки свои до едва ли понятнаго намъ минимума, но населеніе кормятъ и, каковъ бы ни былъ экономическій кризисъ, отказа въ заработк нтъ. Самое тяжелое время было тогда, когда заводъ посщалъ я, и все-таки я не видлъ здсь людей оставшихся безъ труда,— не видлъ машинъ прекратившихъ свое движеніе,— печей остывшихъ и потухшихъ,— трубъ, которыя, какъ и въ лучшее время, не выбрасывали бы дыма… Правда, здсь все длается для своихъ, но такихъ своихъ — полтораста тысячъ. Есть большіе заказы — не отказываютъ и постороннимъ. Тмъ не мене своя рубашка ближе къ тлу и необходимо сначала обезпечить мстное населеніе, а потомъ уже подумать и о чужихъ.
Правительство хотло было навязать желзной дорог свою администрацію и едва удалось отбояриться отъ нея. Воображаю, какъ къ лицу этой дешовк были бы величественные оберъ-кондукторы и начальники станцій съ наружностями если не министровъ, то министерскихъ швейцаровъ!…
Малецъ-кондукторъ въ сромъ армяк поврилъ билеты и потомъ, крестясь, принялся уничтожать вяземскій пряникъ.
— Какая слдующая станція?— спрашиваю его.
— Первая отъ Раздльной — Стеклянная Радица. Четырнадцать верстъ.
— Почему стекляная Радица?
— Тамъ оконное стекло вырабатываютъ… Вы вотъ все любопытствуете, а не замтили, какъ это у насъ устроено, чтобъ уголь не летлъ назадъ. На прочихъ желзныхъ дорогахъ всего запылитъ, а то и въ глаза, а у насъ тутъ аппаратъ такой придуманъ.
И малецъ весьма серьезно и обстоятельно началъ мн разъяснять устройство этого полезнаго аппарата. Я опускаю различныя подробности, скажу только, что не мшало бы и другимъ, дорогимъ и большимъ, желзнымъ дорогамъ позаимствоваться этимъ у Мальцовской дешовки.
— Вы, что же, кончили здсь училище?
— Да, я изъ Дядьковской школы. Сначала пвчимъ былъ. У насъ вс ученики въ пвчихъ,— ну, такъ какъ съ ними самъ Сергй Ивановичъ постоянно, онъ и видитъ, кто къ чему способенъ,— такъ и опредляетъ: кого на заводы, кого въ кондукторы, кого въ прикащики. И управляющихъ много у насъ такихъ, что сначала пвчими были. У насъ такъ: при каждой церкви свой хоръ, особливо гд школа есть. Въ Дядьков такъ поютъ, что архіерей былъ — удивлялся!…
Какъ проста желзная дорога, такъ же незатйливы и ея станціи. Это — деревянные небольшіе дома. Въ одной половин ихъ — телеграфъ, тоже свой, какъ и все зданіе, въ другой — комната для пассажировъ. На станціяхъ можно получить чай и кое-какую пищу по чрезвычайно умренной цн. Станціи по всему заводскому району одинаковаго типа. Въ пассажирскихъ комнатахъ, очень чистыхъ, можно найдти на всякій случай постели съ бльемъ. Въ горницахъ для пассажировъ третьяго класса толпятся рабочіе, ожидающіе чугунку. Тамъ шумъ, гомонъ. По всему пути на полотн желзной дороги тоже встрчались партіи мастеровыхъ, совсмъ отличающихся отъ тхъ голодныхъ и озабоченныхъ завтрашнимъ днемъ крестьянъ, которые мн попадались около Брянска. Большинство — въ сапогахъ: первый признакъ крестьянскаго благосостоянія, а страсть къ яркимъ цвтамъ свидтельствуетъ о близости Калужской губерніи. Крестьянки такъ и бьютъ въ глаза смшеніемъ желтаго, краснаго, синяго и оранжеваго цвтовъ. Къ сожалнію, самый типъ народа далеко не красивъ. Очевидно, заводское и фабричное дло не дало ему развиться какъ слдуетъ, хотя физическая сила здсь довольно замтна. Уже въ самомъ начал меня поразило отсутствіе пьяныхъ, потомъ я встрчаю такихъ только въ Людинов. Въ остальныхъ мстностяхъ, особенно на стеклянномъ дл, народъ пьетъ очень мало. Нтъ пьяныхъ — нтъ и ругани, которая почему-то считается необходимою принадлежностью русскаго человка. Въ вагон третьяго класса поэтому можно сидть совсмъ не рискуя услышать звучныя трехъ-этажныя привтствія, облетающія съ конца въ конецъ наше отечество.
— У насъ большая часть грамотные, потому мы этого невжества гнушаемся… На заводскомъ дл народъ завсегда ученый.
Сообщилъ мн по этому поводу спутникъ мой, тоже бывшій рабочій, а теперь управляющій однимъ изъ заводовъ.
— Дло съ машиной имешь — больше думаешь…
— Простота у васъ большая.
— Потому вс изъ одной семьи вышли. Мы чужихъ боимся даже.
— Почему это?
— Потому чужой къ намъ какъ жрецъ какой прідетъ. Носомъ это на все фыркаетъ, по-городскому хочетъ…
— Чужому дико… Тутъ у насъ мужицкое царство настоящее… Одинъ къ намъ пріхалъ и говоритъ: ‘какъ это вы безъ клуба можете?.. У насъ,— говоритъ,— на завод театры играютъ, кавалеры съ барышнями танцуютъ…’ А у насъ кавалеровъ нтъ. Наши кавалеры какъ промаятся цлый день за машиной, такъ первымъ дломъ — домой, да спать. Не запляшешь!
Вмст съ Хобаровымъ управляетъ линіей желзной дороги крестьянинъ Морозовъ. Первый завдуетъ движеніемъ, второй — ремонтомъ. Хобаровъ кончилъ Рославльское желзнодорожное училище, а Морозовъ — мстную школу. Воображаю, во что обошлись бы дорог Богъ знаетъ какихъ денегъ стоющіе инженеры и техники…
— У насъ тутъ инженерамъ и длать нечего.
— Однако…
— Потому у насъ между своими много такихъ, которые могутъ. А чего не знаемъ, Сергй Ивановичъ разскажетъ. Онъ у насъ главный инженеръ…
— Онъ все знаетъ!— съ простодушною врой во всеобъемлющія знанія Мальцова пояснилъ другой.
Вотъ потянулись безконечные штабели досокъ и бревенъ. Готовится какая-то постройка. Сотни народу возятся за ней. Шумъ только стоитъ надъ этою поляной. Какіе лсные великаны легли подъ топоромъ!.. Пахло смолистымъ запахомъ только-что распиленныхъ сосенъ. Вдали сплошною стной стоятъ лса и кое-гд изъ-за ихъ вершинъ клубится дымъ. Видимое дло — работаютъ заводы. Вонъ село вытянулось, отлично обстроенное. Домъ побольше — школа.
— Семьдесятъ учениковъ у насъ здсь и двое учителей Орловскую гимназію кончили.
Село на шестьдесятъ дворовъ. Сегодня праздникъ. Дтвора — вся на улиц, пузатая, рзвая, крикливая, она бросилась-было гурьбой за желзною дорогой, но, разумется, не догнала, остановилась съ разбгу и давай орать что-то. Вонъ налво выглянула изъ лсу превосходная церковь и рядомъ хорошенькій домикъ, огороженный со всхъ сторонъ. Оказалось — тоже училище. Въ церкви, какъ и везд, иконостасъ изъ мстнаго хрусталя, да и образа писаны здшними художниками. Школа тоже одна изъ тхъ, которыми можетъ щеголять этотъ край.
— Тутъ у насъ гимназистка учитъ. Дтки ее страсть любятъ,— уметъ это она… При всей ея младости Богъ-то ее какъ умудрилъ! И не фурчитъ…
— Что такое?
— И не фурчитъ, говорю… Потому иные прочіе, которые изъ городу попадутъ къ намъ на нашъ деревенскій обиходъ, фурчатъ все. Ну, а эта нтъ,— эта въ согласіи живетъ. Мы ей, а она намъ подражаетъ.
Тутъ съ нами слъ управляющій стекляннымъ заводомъ. Коротенькіе штаны съ бахромой, порыжелое и точно металломъ покрытое пальто, обвалявшаяся шапчонка блиномъ на круглой голов съ круглымъ носомъ и щетинистыми усами. Воображаю, съ какимъ презрніемъ на него взглянулъ бы товарищъ его по другимъ, не здшнимъ, заводамъ, привыкшій къ мягкимъ рессорамъ, къ бархатной мебели, къ крупнымъ кушамъ. Этотъ какъ слъ, такъ сейчасъ и голову себ зачесалъ.
— Что ты?— обернулся къ нему мой спутникъ.
— Да вотъ въ Дядьково… Къ главному нашему мастеру.
— Къ какому это?
— Да къ генералу… Печь у насъ.
— Испортилась?
— Нтъ, цвтомъ стекло выходитъ не въ ту масть… Ума не приложу, что съ нею такое длается.
— Ты бы хоть пріодлся.
— Вотъ!… Я прямо съ работы,— куда тутъ еще?… Чмъ не хорошо?
— Да ужь очень мундиръ у тебя…
— Мундиръ тутъ у всхъ одинаковъ… По нашему длу не пощеголяешь… Не знаю, что съ народомъ длать.
— Съ какимъ?
— Да со стороны. Валомъ валитъ… сть нечего,— работы проситъ. На какую хошь идетъ…
— Къ намъ тоже — толпами цлыми.
— Что-жь, коли работы нтъ? Не своихъ же согнать. Свои ближе.
— Оно такъ… Да нельзя ли потсниться какъ. Вдь ты самъ знаешь, какая пора — общее горе… Везд безкормица!
— Нужно спросить… Я имъ, признаться, на свой страхъ, веллъ отпустить хлба… Что будетъ… Тутъ у насъ земляная работа можетъ набжитъ,— поставлю ихъ…
— Сказываютъ, изъ Подбужской волости земство къ намъ тысячу человкъ шлетъ — прокормить проситъ. Не распихаешь всхъ-то. Самимъ дорого стоитъ хлбъ-отъ… Въ заготовк-то Кочергинъ, сказываютъ, по рублю семидесяти беретъ!..
— Теперь ихъ время пришло. Купцамъ нон жизнь!… Сколько хочешь, столько и просишь…
Раздвинулся лсъ. Солнце ярко бьетъ въ глаза. Изъ-подъ снга обнажились точно бархатныя болотныя кочки и рдкіе кустики. Даль, переполненная свтомъ, слпитъ глаза. По пути навстрчу все гуще и гуще толпы рабочихъ. Кое-гд маленькія рчонки уже взломали ледъ и шумятъ, и пыжутся въ мертвыхъ пока оврагахъ. Поздъ нашъ быстро пробгаетъ надъ ними по крутымъ, но прочно устроеннымъ, мостамъ, гремя тамъ, гд по полотну дороги уложены старые рельсы правительственнаго типа. Теперь они уже замняются своими, боле мелкими, по которымъ поздъ везетъ почти безъ шуму и безъ тряски. Это тоже изобртеніе Мальцова и впослдствіи оно врно будетъ принято всми остальными узкоколейными путями. Вонъ вдали, кое-гд вся прячущаяся въ лознякахъ, а въ другихъ мстахъ широко разливающаяся, показалась главная артерія этого края, р. Болва. Тутъ она течетъ въ крутыхъ берегахъ. Съ первою весеннею водой по ней двинутся барки съ грузами, побгутъ пароходы внизъ на Десну. Чрезвычайно извилистая, она почти по всему своему теченію судоходна. Окрестности ея въ высшей степени красивы. Въ нсколькихъ мстахъ на ней сдланы шлюзы, къ главному изъ которыхъ подходитъ тихо нашъ поздъ.
— Сейчасъ будетъ Любохна. Тутъ у насъ пропасть всякихъ заводовъ. Есть чугунно-литейный, пивоваренный, водочный, винокуренный, канатный, кирпичный, фаянсовый и пильня. Сверхъ того, изъ стараго сахарнаго завода строится здсь писчебумажная большая фабрика.
Вонъ у самаго берега свжія, только-что срубленныя, баржи для желза. Надъ косогорьемъ длинный мостъ саженъ въ четыреста. Солнце весело играетъ на всей этой, полной кипучаго труда и видимаго довольства, мстности. Массы только-что нарубленнаго лса свалены въ сторон. Стукъ топоровъ, псни, шумъ воды подъ колесами пильни, пыхтніе какого-то паровика — все это охватываетъ меня знакомою музыкой труда. Изъ громадныхъ амбаровъ въ сторон несутся голоса рабочихъ, грохотъ какихъ-то зубчатыхъ колесъ долетаетъ слва. Вонъ, постукивая, подходятъ по боковымъ втвямъ платформы съ хлбомъ.
— Хлбъ самъ бжитъ!— шутятъ около мастеровые.
— Знаетъ, что нужно, и ползетъ.
Картина отсюда дивная.
Вдали едва намчивается синяя полоса лсовъ, точно отступившихъ, давая широкій путь Болв. Вся она въ луга ушла, теперь кажущіеся серебряными подъ цлиною еще неподдавшагося весеннему солнцу снга. Налво большая церковь — красивая, блая, едва-едва различишь ее, ближе — что-то въ род собора съ четырьмя матовыми куполами. Въ любой городъ перенесть ее не стыдно… Весь этотъ просторъ дышетъ удивительнымъ мирнымъ спокойствіемъ,— не оторвался бы отъ него. Самая станція полнымъ-полна народу. Мальчики-телеграфисты за работою постукиваютъ себ, мальчики-кондуктора суетятся за какимъ-то спшнымъ дломъ. Вонъ по боковой втви на платформ рабочую артель везутъ. Псня откуда-то слышится, которую не можетъ заглушить даже порывистое пыхтніе маленькаго локомотива, точно уставшаго и озлившагося на людскіе голоса, перекричавшіе его.
— Тутъ у насъ, какъ бы вы думали, телеграфъ есть!— сообщилъ мн А. А. Вагнеръ.
— Гд же это?
— А отъ станціи проведенъ къ селу и заводамъ версты на три. Мы и въ этомъ отношеніи старались не отставать…
Хобаровъ даетъ свистокъ и поздъ двигается.
Мстность вся густо заселена. То и дло по сторонамъ дымятся деревни. Мы пробгаемъ мимо земледльческаго хутора, на которомъ пробуются вс изготовляемыя и изобртаемыя здсь сельско-хозяйственныя машины и орудія: вс эти сялки, вялки, крупорушки, молотилки,— которыя на послдней одесской выставк затмили англійскіе аппараты того же рода и чуть не впервые отняли у нихъ большую золотую медаль. Хуторъ точно прислонился къ красивымъ крутымъ берегамъ маленькой рчки, которая должна быть особенно хороша лтомъ, когда всю ее опушитъ зеленью, когда на нее налетятъ отовсюду цлыя тучи крикливой птицы и на тысячи голосовъ зазвучатъ он, будя спокойный сонъ едва-едва всхолмливающихси окрестностей. Вонъ направо прошла узкая колея боковой втви прямо къ чугунно-литейному заводу, каждый годъ изготовляющему до 100.000 пудовъ мелкихъ металлическихъ издлій. Оттуда показался дымокъ,— должно-быть платформы бгутъ къ Любохн въ ея склады. Сытенькая лошадка рядомъ съ желзною дорогой торопится куда-то доставить телгу, которая какъ ни подпрыгиваетъ, какъ ни подбрасываетъ лежащаго въ ней мужика, а разбудить его очевидно никакъ не можетъ. Вонъ налво блеснулъ прудъ: точно серебряный кованный щитъ блеститъ его ледяная поверхность подъ солнцемъ. Березовая роща вытянулась надъ прудомъ. Въ причудливомъ узор переплетающихся втвей — черныя шапки какихъ-то гнздъ. Гд-то въ шлюз вода гремитъ,— голова идетъ кругомъ. Не хватаетъ глазъ и времени насмотрться на эту оживленную и полную интересныхъ деталей картину…
Въ нашъ вагонъ попало нсколько пвчихъ. Мальчики — чистенькіе, вымытые, въ исправныхъ срыхъ армякахъ. Оказывается, что здсь ихъ при каждой церкви человкъ по шестидесяти. Занятія ихъ, впрочемъ, не ограничиваются однимъ пніемъ: они, сверхъ того, занимаются въ конторахъ, на телеграф, въ чертежныхъ, вообще имютъ какое-либо боле серьезное дло. Впослдствіи изъ нихъ выходятъ прикащики, учителя, управляющіе заводами. Каждый изъ нихъ наперечетъ извстенъ Мальцеву и за каждымъ онъ наблюдаетъ, какъ за близкимъ ему человкомъ.
Совсмъ Америка… По сторонамъ дороги только-что сваленъ лсъ, изъ-подъ рельсъ ключи бьютъ,— просочились сквозь почву,— а нашъ поздъ бжитъ себ и знать ничего не хочетъ… Немного не дозжая Дядькова, водопольемъ смыло полотно. Одинъ вагонъ соскочилъ было съ рельсъ. Поздъ остановился. Черезъ минуту домкратомъ его поставили опять на рельсы и нашъ локомотивъ запыхтлъ опять, унося насъ въ царство крупнаго, Богъ-всть какъ сохранившагося у заводовъ, лса… Вонъ въ сторон поселокъ. Только дымъ отъ него виденъ.
— Тамъ у насъ десять дворовъ латышей поселилось.
— Какъ они попали сюда?
— Пришли и арендовали землю. Отличные, исправные хозяева! Намъ бы, русскимъ, съ нихъ примръ брать!…

III. Первая попытка частнаго телеграфа въ Россіи.— Кто его тормозилъ.— Ныншнее положеніе.— Оригинальные телеграфисты.

Вс здшніе заводы соединены между собою телеграфными проволоками. На каждой желзнодорожной станціи, почти въ каждомъ сел, есть телеграфныя конторы. Вся эта сть сдлана частнымъ лицомъ, на свои собственныя средства. Правительство не помогало ему. Примръ такой предпріимчивости, какъ въ желзнодорожномъ, такъ и въ телеграфномъ дл — можно найти разв въ Америк, но никакъ уже не у насъ. По крайней мр я не знаю въ Россіи другаго уголка, гд бы на сотни верстъ тянулись телеграфныя проволоки съ десятками конторъ и гд бы все это была сдлано однимъ человкомъ безъ казенныхъ суммъ и, главное, безъ мундирныхъ спеціалистовъ. Въ настоящее время дло кипитъ. Съ утра до ночи и ночью со всхъ концовъ получаются депеши о всякомъ мало-мальски выдающемся событіи, нужд, помощи, и распоряженія приходятъ такъ же быстро. Телеграфистами въ конторахъ и на желзныхъ дорогахъ служатъ т же мальчики, кое-какъ обучившіеся этому длу въ мстныхъ школахъ. Потомъ на практик они сдлались прекрасными работниками и не оставляютъ желать ничего лучшаго.
Чтобъ оцнить эту предпріимчивость, нужно знать, какія усилія были потрачены ране, чмъ первая депеша была передана изъ Дядькова по своей проволок, и сколько оказалось необходимыхъ упорства и настойчивости, чтобъ оставить за собою право на это потомъ, когда сть уже начала дйствовать. Тутъ мало было одной затраты денегъ.
Прежде чмъ строить телеграфъ, слдовало испросить разршеніе на это. Послали просьбу: ждали, ждали,— ни слуху, ни духу. Мальцовъ — не изъ тхъ людей, которые даромъ теряютъ время, особенно на безплодныя ожиданія. Онъ взялъ да и началъ работы. Онъ самъ и его дочь, княгиня Мещерская, верхомъ на коняхъ объхали мстности, намтили направленіе главныхъ линій, дло закипло и въ нсколько мсяцевъ сть уже была готова. Вслдъ за тмъ выписаны были книги, изучено самое производство, подготовлены къ нему мальчики, и аппараты заработали на сотни верстъ. Все это время просьба о разршеніи построить телеграфъ заносилась въ одни регистры, изъ коихъ переводилась въ другіе, откладывалась, снабжалась справками, опять докладывалась, клалась подъ сукно и вновь выползала оттуда, заслушивалась единолично, обсуждалась коллегіально,— короче сказать, совершала обычное въ Россійской имперіи обращеніе свое вокругъ административнаго солнца. Въ то самое время, когда такимъ образомъ совершалось правильное теченіе длъ, кто-то и написалъ въ Петербургъ, что телеграфъ у Мальцова уже дйствуетъ. Тамъ всполошились. Послдовало приказаніе рубить столбы.
Является въ Дядьково исправникъ съ министерскимъ предписаніемъ.
— Что такое?
— Да вотъ маленькое дльце тутъ… Пріхалъ къ вамъ уничтожить телеграфъ.
— То-есть какъ же это?
— А вотъ дайте народу съ топорами,— завтра начнемъ рубить столбы…
— Ну, ужь это, батюшка, вы сами съ топоромъ усердствуйте!
Начались переговоры. Едва убдили законную власть отобрать подписку въ томъ, что телеграфъ, пока не получится разршенія изъ Питера, дйствовать не будетъ… Хорошо еще, что администраторъ попался сговорчивый, а то такъ бы и не бывать длу. Пришлось пріостановить сообщеніе по проволокамъ, когда везд уже началась корреспонденція и достаточно было подготовленныхъ самимъ Мальцевымъ къ этому длу мальчиковъ-телеграфистовъ. Прошло шесть мсяцевъ, а ни слуху, ни духу. Справляются. Дло объяснилось по-россійски.
— Не посылаемъ чиновника потому, что не сказано, гд вы его встртите.
— Да вдь карта есть!
Наконецъ, является спеціально командированный изъ Питера мундирный техникъ.
— Слава Богу!… Привезли разршеніе?
— Нтъ.
— Зачмъ же вы?
— Дайте мн карту, я и уду.
— За тмъ васъ и посылали?
— Именно.
Взялъ карту и отправился въ Питеръ… Опять проходитъ достаточно времени, чтобы построить еще десять стей. Наконецъ, является второй чиновникъ, важне перваго. Грудь колесомъ, фуражка на затылк. По-русски жуетъ, а не говоритъ, на Мальцева смотритъ свысока.
Здсь обрадовались, авось этотъ-де выручитъ.
— Подемте,— предлагаетъ ему Мальцовъ,— покажите моимъ мальчикамъ, какъ надо дйствовать. Можетъ-быть у насъ что-нибудь и не такъ.
— Это неможна!
— Почему?
— Потово, что телеграфъ не должна дйствовать!
— Какъ это?
— Она дурно построена.
— Вы вдь еще его не видли?
— Нтъ, не видаль… А только неможна…
— Да какже нужно было сдлать?
— Нужна быль ждать.
— Да вдь мы ждали долго.
— И еще подождиль!
— Чего же?
— Чтобы мы прислала къ вамъ свой чиновникъ для постройка.
Видятъ, что идіотъ, ничего съ нимъ не подлаешь,— утвердился на своемъ и никакимъ рожномъ его не свернешь…
— Послушайте,— попробовали еще разъ,— да вдь вы же можете дать разршеніе.
— Нтъ… И буду посмотрть… Разршеніе должна приходила изъ Петерсбурхъ посл мене… Но только не будетъ, по тому телеграфъ дйствовать неможна!…
Бросили его. Прохалъ онъ по линіи и возвратился въ Питеръ… Опять проходитъ время, а телеграфъ стоитъ.
Въ третій разъ прізжаетъ спеціально командированный чинъ.
— Ну, что?— бросаются къ нему.
— Привезъ разршеніе.
Дешевы казенныя деньги въ Россіи, а время еще дешевле…
И замтьте, это продлали съ человкомъ, имющимъ въ Петербург громадныя связи, знакомства, силу. Что же по всему лицу великой земли Русской приходится длать простымъ смертнымъ? И виноваты ли мы, что предпріимчивость наша развивается такъ туго? Одни телеграфные нмцы наши могутъ хоть кого довести до одури. А вдь у насъ во всякой щели засли такія мокрицы и нтъ такихъ громовъ небесныхъ, которые могли бы выгнать ихъ изъ этихъ привольныхъ убжищъ…
Телеграфъ, проведенный такимъ образомъ, обошелся баснословно-дешево. Еще бы!… Проволока своя, столбы изъ своего лса, стаканчики сдланы на своихъ заводахъ. Казенныхъ строителей и техниковъ не было вовсе, а извстно, что одно составленіе смты потребуетъ больше расходовъ, чмъ весь телеграфъ… Проводя его здсь, приспособлялись къ мстности всюду, гд находили это возможнымъ. Такъ, въ лсу столбовъ не ставили, а укрпляли проволоку къ крупнымъ деревьямъ. Сверхъ того и приспособленія свои устроены. Стаканчики усажены не на алебастровую массу, какъ въ казенныхъ телеграфахъ, а на засмоленную пеньку, которая не боится перемны погоды и той или другой температуры. Въ то время, какъ казенные поэтому зачастую разрушаются, здшніе держатся очень долго.
Финалъ этого дла всего комичне.
Къ двумъ существующимъ проволокамъ телеграфа, которыя, по словамъ мундирныхъ техниковъ, не должны были дйствовать, правительство потомъ попросило у владльца позволенія прибавить свою третью проволоку и пользуется ею. Это ли не комедія!…
Всюду, гд я ни посщалъ здсь телеграфныя конторы, работающіе въ нихъ телеграфисты въ срыхъ армякахъ производили на меня самое отрадное впечатлніе. Осмысленныя лица ихъ и сознательная работа на вашихъ глазахъ невольно подкупали наблюдателя. Видишь, съ какими малыми средствами можно у насъ длать большое дло, лишь были бы энергія и предпріимчивость, въ отсутствіи которыхъ, разумется, не мы виноваты. Въ то же время, видя эти дешовыя дороги, эти ни во что не обошедшіяся телеграфныя сообщенія, невольно задаешься вопросомъ, сколько лишнихъ денегъ — этого вычеканеннаго въ металлъ народнаго трудоваго пота — тратитъ казна на свои дорогія и, правда, не лучше служащія ей сооруженія. Въ такомъ ли вид были бы наши финансы, наше экономическое благосостояніе, еслибы хозяйственные способы, лтъ двадцать тому назадъ, смнили привольно практиковавшееся и никого не удивлявшее ‘хищеніе’?… Именно ‘хищеніе’,— благо хоть терминъ подходящій придумали… Интересно было бы сосчитать, сколько ушло такимъ образомъ милліардовъ и гд, въ чьихъ загребистыхъ лапахъ, они находятся теперь,— интересно хоть какъ урокъ для будущаго!…
Кстати привести здсь нкоторыя цифры, относящіяся къ этому длу.
Первыя 105 верстъ здшнихъ телеграфныхъ сообщеній, считая тутъ же и цнность аппаратовъ, всего обошлись въ 4.450 рублей. Ежедневное содержаніе телеграфовъ съ ихъ ремонтомъ стоитъ заводамъ около 1.500 рублей.

IV. Дядьково и хрустальная гута.— Копченые воробьи.— Рабочіе типы.— Стеклянный кисель и хрустальные метеоры.

Въ Дядьков у станціи желзной дороги стоялъ чрезвычайно оригинальный экипажъ, что-то похожее на небольшой омнибусъ со входомъ позади и скамейками по бокамъ. Сверху на тонкихъ перекладинахъ держался кожаный зонтикъ съ полами, падавшими внизъ ихъ можно было застегивать и отстегивать отовсюду. Экипажъ этотъ запряженъ былъ превосходными лошадьми собственнаго завода, полученными отъ скрещиванія породъ верховой и крымской, доставляемой изъ таврическаго имнія ‘Гайванъ’. Кони эти красивы и сильны, съ ровною, размашистою рысью. Они неутомимы при долгихъ перездахъ. Они насъ мигомъ домчали къ господскому дому, передъ небольшимъ прудомъ. Величавая аллея вковыхъ березъ ведетъ къ главному подъзду… Отсюда видна часть села съ большою блою церковью, стоящею на холм, и строеніями гуты, изъ которыхъ клубился дымъ, подымаясь прямо къ безоблачному, ясному небу… Еще дальше виднлись каменные и деревянные дома мстныхъ крестьянъ, выстроенные на широкую ногу. Это скоре напоминаетъ уздный городок, чмъ село, заброшенное въ глуши и живущее только однимъ хрустальнымъ производствомъ. Большія двухъэтажныя кирпичныя зданія больницы, конторы, магазина, дв крестообразно перескающіяся, улицы обставленныя хорошими постройками, кучи дтей на улицахъ, обиліе воздуха и простора — производятъ чрезвычайно свтлое впечатлніе посл деревень, еще недавно мучившихъ душу своею неприглядною и безвыходною нищетой. Кром прудовъ, работающихъ на заводъ и шлифовальни, черезъ Дядьково бгутъ еще три рчонки: Ольшанка, Жировка и Блая, придающія лтомъ много очарованія этому пейзажу съ густыми березовыми рощами посреди села, съ пышною каймою стараго, кондоваго лса, подымающагося тутъ же за околицей.
Живой, энергическій старикъ, на обрамленномъ сдою бородой лиц котораго невольно выдавались умные срые глаза, встртилъ насъ въ господскомъ дом., Небольшаго, роста, лтъ осьмидесяти, онъ былъ быстръ въ движеніяхъ и силенъ, какъ молодой человкъ. Потомъ, когда я узналъ его ближе, я не разъ изумлялся неутомимости и выносливости этого на диво сложеннаго, точно для самой работы созданнаго природою на образецъ человка. По никогда не ослабляющейся энергіи онъ казался моложе насъ. Полную характеристику этой замчательной личности я дамъ въ слдующей глав. С. И. Мальцовъ былъ одтъ въ срый армякъ, такой же, какой я видалъ и на его рабочихъ. Въ ту минуту, когда мы вошли къ нему, онъ живо и горячо спорилъ о чемъ-то съ однимъ изъ своихъ управляющихъ изъ крестьянъ, одтымъ въ такой же непритязательный костюмъ…
— Очень радъ васъ видть… Милости просимъ, смотрите и наблюдайте,— здсь есть что замтить!
Слишкомъ много даже, какъ оказалось впослдствіи,— настолько много, что на первый разъ я, уже привычный къ поздкамъ такого рода, просто растерялся въ обиліи интереснаго матеріала для наблюденія и не зналъ, на чемъ именно остановиться… Въ первый же день я ршилъ осмотрть знаменитую здшнюю гуту, т. е. хрустальный заводъ.
Хрустальное производство въ род Мальцовыхъ ведетъ свое начало еще съ того времени, когда Русь порвала всякія сношенія съ Ганзой. Тогда одинъ изъ Мальцовыхъ отправился за границу и тамъ на мст изучилъ новое для Московскаго княжества производство. Назадъ онъ вернулся уже знатокомъ хрустальнаго дла, да кстати привезъ со собою и мастеровыхъ ‘бусурманскихъ’, изъ нмцевъ. Для устройства гуты ему отвели землю близъ Трубчевска, а потомъ заводъ, уже дйствовавшій и работавшій на Москву, былъ переведенъ въ Гжатскъ. Весь этотъ округъ находился, какъ здсь говорятъ, ‘подъ Мальцевыми’. Они не только были хозяевами гуты, они воеводствовали въ этомъ кра. Ихъ въ свое время жаловали гербами, помстьями, уздами, но дла своего они не оставляли и праддъ ныншняго владльца перенесъ свой хрустальный заводъ въ Радицу, гд теперь производится оконное стекло. Въ 1790 году секундъ-майоръ Иванъ Мальцовъ нашелъ лучшимъ устроить большой хрустальный заводъ въ Дядьковичахъ, или ныншнемъ Дядьков.
Гута поставлена на берегу богатаго водою источника, въ который нсколько пониже впадаютъ три рчки: Ольшанка, Жировка и Блая. Ихъ водою пользуются шлифовальни и другія отдленія завода. Кварцевый песокъ на гуту привозится изъ Жиздринскаго и Дмитровскаго уздовъ. Поташъ доставляется съ Нижегородской ярмарки водою до Калуги. Изъ Блевскаго и Новгородъ-Сверскаго уздовъ привозится глина, необходимая для дойницъ — громадныхъ вмстилищъ, гд варится стекло. Прежде ее доставляли сюда даже изъ Финляндіи. Кварцевый песокъ на фабрику идетъ теперь свой, потому что его нашли достаточно въ Жиздринскомъ узд. Передо мною цлыя горы этой серебристой, мягкой, сверкающей подъ солнцемъ массы. Во Франціи кварцевый песокъ нсколько лучше, потому и работать изъ него легче и дешевле. Около — паровая мельница для кварца, откуда доносится грохотъ жернововъ. Мы входимъ. Въ воздух стоитъ блая пыль, какъ и на мучной мельниц, лица, платья, волосы рабочихъ покрыты ею. По два жернова ребромъ бгаютъ въ каждой форм вокругъ ея оси и мелютъ кварцъ. Блый налетъ слъ на стны, имъ дышешь, онъ заползаетъ въ носъ, въ глаза, въ уши.
— Трудно?— обращаюсь я къ рабочему, внимательно слдящему за бгунками.
— Чего трудно!… Эта работа — легкая. Въ гут трудно, потому тамъ на жар передъ печью… А тутъ ничего.
— Ну, а грудь не болитъ?
— Чего ей болть!… Привышна.
Какія желзныя легкія нужны для этого!
Отсюда кварцъ поступаетъ вверхъ, въ амбары. Онъ уже совсмъ готовъ для плавки.
Рядомъ поташъ осаждается въ чугунныхъ котлахъ… Въ воздух стоитъ специфическій запахъ. Блдныя лица завдующихъ этимъ дломъ кажутся еще боле блдными отъ полумрака, царствующаго здсь.
Готовыя уже массы матеріала доставляются къ гут — громадному каменному зданію, внутри котораго, подъ высокою кровлей, гд скопляется сумракъ, топятся и ярко сверкаютъ огневыми звами своими три колоссальныхъ печи. Подходя ближе, вы замчаете, что каждая изъ нихъ устроена на двнадцать устьевъ, т. е. на двнадцать дойницъ. Въ каждой дойниц плавится по двадцать два пуда массы, смшанной съ битымъ хрусталемъ. Нужно двнадцать часовъ, чтобы масса сварилась. Изъ заставленныхъ заслонками устьевъ вырываются языки краснаго пламени. Отворили заслонки — и точно солнце сверкнуло намъ въ глаза. Совсмъ блый солнечный блескъ. Едва замчиваются въ этомъ ослпительномъ сіяніи тоже блые, раскаленные края дойницъ, сдланныхъ изъ англійской огнеупорной глины.
— Молочко наше пришли посмотрть?— встртилъ меня сумрачный рабочій, возившійся у одного изъ устьевъ.
Сравненіе дйствительно было врно.
Расплавленное стекло казалось яркимъ, самосвтящимся густымъ молокомъ. Рабочій зачерпнулъ его концомъ прута. Сумракъ, густившійся кругомъ, разомъ освтился. На желзномъ прут блымъ молочнымъ блескомъ ярко горлъ и тянулся длинными нитями комъ расплавленной массы…
— Вы завтра приходите, когда работа будетъ. Тогда у насъ интересно,— пригласилъ меня завдующій гутой крестьянинъ Хобаровъ…
Внизу — темные ходы подъ гуту. Мы спустились туда… Мрачные кирпичные своды озаряются только краснымъ зловщимъ отблескомъ дровяныхъ печей, устроенныхъ подъ стекловарнями. Мы обходили вокругъ какими-то жилами, узкими и тсными, точно черви проточили ихъ въ этой каменной, прочной, на вкъ сложенной, масс. Температура выше египетской, совсмъ какъ въ бан на полку, когда услужливый малецъ швыряетъ въ каменку шайку за шайкой воды и удушливый зеленый паръ набгаетъ оттуда и клубится подъ потолкомъ. Вонъ около одной изъ печей — сухой торсъ. Точно натурщикъ, стоитъ голый рабочій и преравнодушно смотритъ въ огонь. Другой рядомъ въ томъ же костюм невинности подставилъ въ этой, и безъ того убійственной, жар спину къ огню, а самъ беззаботно чинитъ себ штаны, не обращая вниманія на то, что злобные красные языки пламени дорываются къ самому его тлу… Оставляя эти печи, опять погружаешься во тьму и прохладу кирпичныхъ жилъ, гд на первыхъ порахъ даже жутко становится. Такъ и кажется, что вся эта масса камня осядетъ и похоронитъ тебя подъ собою. Внизу въ печахъ, между дровами, пузырится, вскипаетъ, трескается и взрывается яркими звздами стеклянная лава.
— Какъ она попала сюда изъ варницъ?
— А бросать не умютъ. Мимо дойницъ прямо сюда и проскочила сверху.
— Куда же ее?
— Какъ выгребемъ, на простые стеклянные заводы, на бутылки, на грубыя издлія разныя пошлемъ. У насъ ничего не пропадаетъ.
Лава эта играетъ роль шлаковъ на желзныхъ заводахъ. Такъ же, какъ и они, горитъ красивымъ зеленымъ блескомъ и также тутъ не идетъ въ дло… Вернувшись на верхъ, мы вздохнули съ видимымъ облегченіемъ. Намъ показали спеціальную печь для варки колоритнаго хрусталя, другія для прокалки въ высокой температур уже готоваго хрусталя — ране, чмъ онъ подъ тисками приметъ должную форму. Вонъ громадная печь съ окномъ, гд прокаливаются и выравниваются зеркальныя стекла. И все это сегодня было пустынно и безлюдно. Праздникъ,— работы нтъ. Только огонь длаетъ свое дло, да стеклянное молоко съ глухимъ шумомъ и всхлипываніемъ кипитъ въ дойницахъ.
На другой день гута была неузнаваема.
Я остановился на ея порог и долго оріентировался прежде, чмъ могъ дать себ отчетъ, куда идти, что длать, гд смотрть.
Гомонъ подъ высокою кровлей гуты, вокругъ стекловарницъ толпились цлые таборы рабочихъ… Какіе-то огненные комья летали въ воздух, на первыхъ порахъ я даже не различилъ, что это такое. Дти массами мелькали между взрослыми отъ печей и къ печамъ, схватывая что-то ярко горящее, они убгали куда-то и опять являлись крикливыми толпами. Что-то спшное, лихорадочное совершалось кругомъ, слышался, сквозь говоръ и крики толпы, стукъ какихъ-то стеклянныхъ массъ, топотъ сотенъ ногъ, клокотаніе расплавленной жидкости въ дойницахъ, трескъ дровъ снизу… На встрчу попадались потныя, насупившіяся лица, люди съ открытой грудью, изнемогавшіе отъ зноя,— бабы, торопившіяся куда-то и мигомъ возращавшіяся назадъ. Стекловарницы горли всми своими устьями, слпя глаза солнечнымъ блескомъ этого свтящагося молока. Вокругъ стояла адская жара. Съ непривычки нельзя было и нсколько минутъ простоять на мст. Когда я подошелъ къ одной печи, мимо меня то и дло пробгали къ другой, прокальной, дти восьми, десяти лтъ, неся туда на лопатахъ уже готовыя, но еще горящія краснымъ огнемъ, точно они сдланы были изъ отвердвшаго пламени, хрустальныя блюдца, солонки, пепельницы, раковины, стаканы, лампады и тысячи другихъ предметовъ, какъ-то мшавшихся въ глазахъ и въ памяти въ одну общую массу. Огни, мелькавшіе въ воздух, оказались комьями стекла, выхватывавшагося изъ дойницъ на концахъ желзныхъ трубочекъ. Помахавъ такимъ комомъ въ воздух и заставивъ его удлиниться, рабочій начиналъ дуть въ трубочку, огненный комъ пузырился, внутри образовывалась пустота, все увеличивавшаяся и увеличивавшаяся отъ притока воздуха… Потомъ тотъ же рабочій опускалъ этотъ горящій стеклянный пузырь въ деревянную форму, продолжая дуть въ трубочу, и стекло принимало требуемый видъ. Другой въ это же самое время обжималъ горлышко пузыря, третій обрзалъ его концы, изъ формы вынималась бутылка или графинъ уже готовый, но еще красный, точно какъ и т вещи, о которыхъ мы сказали выше, состоявшій изъ отвердвшаго пламени, разбрасывавшій кругомъ рубиновыя искры. Ребятишки толпились уже около. Очередной хваталъ бутылку и бгомъ передавалъ ее въ прокаливающую печь. Отсюда она поступала въ другую печь, гд ее докаливали… Другіе рабочіе обрзывали куски отъ свтящихся комьевъ, сколько имъ надо, бросали эти куски въ формы, нажимали прессами — и лампадка-пепельница или рюмка были готовы со всми узорами, тисненьями по мягкому еще стеклу. При этой работ уже стоятъ помощники. Когда, положимъ, блюдечко готово, но еще горитъ краснымъ блескомъ, помощникъ беретъ понтій (длинный желзный прутъ) съ кускомъ уже охладившагося хрусталя и дотрогивается имъ до донышка блюдца, оно тотчасъ же приклеивается къ хрусталю. Рабочій суетъ его на конц понтія въ печь и прокаливаетъ. Когда оно достаточно прокалилось, рабочій схватываетъ его и на томъ же понтіи тычетъ чуть не въ носъ третьему рабочему, который обравниваетъ вещь, поправляетъ ее, если та выгнулась, и потомъ, стукнувъ по краю, снимаетъ съ хрусталя. Готовое блюдце на лопат уносятъ мальчики опять прокаливаться, но уже въ большую калильную печь, откуда также пышетъ прямо имъ въ лица невыносимымъ жаромъ.
Положительно теряешься, слдя за всей этой лихорадочною работой, невольно жмурясь отъ сотенъ комьевъ, точно какіе-то загадочные метеоры мелькающихъ въ сумрак, оставляя за собою огнистый слдъ.
— Какъ это вы ухитряетесь не ткнуть кому-нибудь въ носъ или не обжечь вообще кого-нибудь этими раскаленными кусками стеклянаго киселя.
— Пріобвыкли. Николи этого у насъ не бываетъ, потому по скольку времени при своемъ мастерств стоимъ, не зря его длаемъ!
Вонъ одинъ совсмъ пожелтвшій и высохшій отъ жары мастеръ сидитъ и ножницами срзываетъ края дутыхъ стакановъ. Выдуетъ ихъ изъ расплавленнаго киселя, чиркнетъ ножницами — и стаканъ готовъ. Остается его обравнять деревянною линеечкой. Она шипитъ и горитъ отъ прикосновенія къ стеклу, но оно тмъ не мене покорно принимаетъ желаемую форму.
— Что, у васъ каждый рабочій иметъ свое названіе?
— Да. Который изъ дойницы беретъ стекло — наборщикъ, который наливаетъ въ форму — наливщикъ, онъ же и обжимаетъ, который обравниваетъ да отдлываетъ — отдльщикъ, который беретъ на хрусталь и на понтій, чтобы прокалить въ печи — грвщикъ. Мальчиковъ и двочекъ, принимающихъ стекло, одинаково называемъ — хлопчиками.
— Ну, а вещи,— напримръ, прессъ?
— Это не прессъ: это — станокъ. Это, вотъ, чмъ мы обравниваемъ — липовый лубочекъ, для развертки стекла или для сжиманія шейки и ножки у насъ пожни идутъ.
— Ну, а вонъ тотъ, что надуваетъ хрусталь, какъ называется?
— Задльщикъ.
Наливщикъ, отдльщикъ и формовщикъ составляютъ одну артель, они получаютъ съ сотни, причемъ распредляютъ заработокъ такъ, чтобы наливщику, котораго работа потяжеле, пришлось на 5 коп. больше, чмъ остальнымъ двумъ, уже длящимся между собою по-ровну.
— Сколько же каждый изъ нихъ зарабатываетъ въ день?
— Когда-то много зарабатывали, а теперь больше рубля — трудно.
Прежде заработокъ былъ крупне, потому что требованій на дорогія хрустальныя вещи оказывалось больше. Теперь спросъ упалъ до минимума, ибо иностранцы завалили рынки дешевымъ хрусталемъ. Прежде въ недлю приготовляли на здшнихъ гутахъ разныхъ вещей тысячъ на десять, теперь же не больше какъ на четыре. Качество французскаго кварца, напримръ, гораздо лучшее, притомъ же самая обработка тамошнихъ издлій обходится гораздо дешевле. Таможенныя пошлины тоже малы, такъ что заграничное производство убиваетъ русское.
Сложныя вещи работаются у другой стекловарницы.
Вонъ, напримръ, одинъ выдулъ, взбрасывая вверхъ на трубочк, стеклянный пузырь, вдвинулъ его въ чашку, придалъ ему форму графина, обрзалъ у шейки остатки, приплюснулъ горло и подхватилъ на холодный хрусталь. Другой подбжалъ съ жидкою полоской стекла, обвернулъ имъ вокругъ — и вышелъ рубчикъ. Наливщикъ посадилъ графинъ шейкой на понтій, выхватилъ другой кусокъ жидкаго стекла, приклеилъ его, придалъ ему желаемую форму — вышли ножки. Пока графинъ еще горитъ краснымъ блескомъ, съ нимъ совершается другая операція: берется боле толстая сосулька, приклеивается однимъ концомъ къ шейк и выгибается, приклеивается другимъ концомъ къ низу — и выходитъ ручка. Все это длается съ такою быстротой, что не успешь досмотрть толкомъ, какъ мальчикъ уже бжитъ съ готовою вещью въ калильную печь. Вся хитрость въ этомъ случа, поворачивая вещь во вс стороны, сохранить ея форму и правильность очертаній. На этой работ хорошіе мастера могутъ зарабатывать по два рубля въ день каждый.
Только часа черезъ два я могъ что-нибудь понять въ этой толче.
Четвертая печь здсь устроена для цвтнаго хрусталя. Его приготовляютъ, примшивая къ составу различныя металлическія окиси. При мн выдлывали тутъ большую церковную свчу. Выхватили изъ дойницы громадный, тяжелый комъ, вмст съ трубкой наливщикъ забрался на лсенку и тамъ съ платформы давай раскачивать въ воздух и выдувать эту массу, принявшую сначала видъ большаго арбуза, а потомъ какого-то чудовищнаго, чуть не строфокамилова яйца. Яйцо это посадили въ деревянный цилиндръ и давай его разминать, пока оно не приняло должной формы длиннаго и совершенно правильнаго цилиндра. Тутъ зарабатываютъ много. Хорошій мастеръ до трехъ рублей въ день получитъ, но для этого требуется много знаній. Особенно, напримръ, при отдлк разноцвтныхъ свчей, когда приходится накладывать цилиндръ на цилиндръ разныхъ колеровъ. Шлифовальщики потомъ снимутъ частями слои тутъ или тамъ и выходитъ въ конц концовъ изящный и красивый разноцвтный рисунокъ.
Въ общемъ вся эта картина гуты, ослпительно горящей устьями всхъ своихъ печей, въ высшей степени эффектна.
— Эй вы, гутенскіе воробьи, живо поворачивайтесь!— крикнулъ управляющій дтямъ, бгавшимъ у печей.
— Почему вы ихъ такъ называете?
— Да вдь, ишь, черномазые какіе, совсмъ какъ наши воробьи, что подъ крышей живутъ.
— Гд это?
— Да вверху. Воробьи страсть это тепло и дымъ любятъ,— ну, и прокоптятся въ немъ. Гутенскіе воробьи что трубочисты — сплошь въ саж. Они у насъ и гнзда тутъ между балками вьютъ.
Дйствительно, только теперь я обратилъ вниманіе на кровлю, между ея балками сновали цлыя стаи воробьевъ. Когда гомонъ въ гут нсколько утихалъ, оттуда слышалось ихъ веселое и суетливое чириканье. Изъ трубъ стекловарницъ клубился вверхъ густый черный дымъ, и они то и дло пролетали черезъ него,— очевидно, это доставляло имъ особенное удовольствіе. Тысячи гнздъ лпилось у балокъ и стнъ кровли.
— У нихъ и маленькіе, только изъ яйца вылупятся, сейчасъ же прокоптятся.
— Наше дло чистое, оттого и птицы его любятъ!— философски замтилъ старый рабочій около.
— Наша работа самая справедливая!— согласились рядомъ другіе.
Гд-то ударили въ колоколъ… Зазвонили и около гуты.
Рабочіе точно ждали этого,— разслышали сквозь свистъ пламени въ стекловарняхъ, сквозь бульканіе и кипніе киселя, сквозь грохотъ паровой машины. На перегонку бросились къ выходу. Не прошло и минуты, какъ гута опустла… Точно въ ней никого и не было, только воробьи чирикали подъ бревнами кровли, да ярко свтились печи въ сумрак этого громаднаго кирпичнаго сарая… Гд-то уже далеко, далеко слышался говоръ разбгающейся толпы.
— Что это, обдать?— спрашивалъ я у старика, оставшагося со мною.
— Да. Два часа имъ полагается, а потомъ опять сюда… Десять часовъ въ сутки работаютъ у насъ.
— Тухнутъ ли когда-нибудь эти печи?
— Нельзя ихъ тушить: каждый разъ снова разжигать — дорого будетъ стоить.
— А во время праздниковъ?
— Народъ по недл не работаетъ, а печи держутся. Закроемъ ихъ заслонками и шуруемъ (топимъ) снизу. Работа наша трудная!— прибавилъ онъ немного спустя.— Это, которые думаютъ, что на чугунныхъ заводахъ трудне,— совсмъ неправда!
— Утомительна?
— Нтъ. Тутъ больше сидятъ… Вотъ наливщикамъ, тмъ, которые надуваютъ стекло, тмъ и еще тяжеле. Грудь у нихъ хлибнетъ.
— Значитъ остальнымъ легче?
— Какъ сказать?… Теперь около печи сидишь — паритъ тебя. На холодъ выскочишь, ойметъ тебя морозомъ,— ну, и будь доволенъ!… Другіе отъ жары лтомъ прямо въ прудъ бгутъ, окунется и — готовъ, тащи въ больницу. Больница у насъ точно хорошая, а только на нашемъ дл помереть легче легкаго. Теперь, которые шлифовальщики т грудью слабнутъ, чахотка сейчасъ у нихъ.
Вообще нигд и никогда я не встрчалъ у крестьянства легкихъ работъ.

V. Въ шлифовальняхъ и стеклянномъ магазин.— Петербургское хамство.— Артисты и бабы.— Баба стеклянная.

Чмъ больше я всматривался въ это оригинальное царство труда и предпріимчивости, тмъ боле я пораженъ былъ самыми неожиданными для меня деталями.
Когда немногіе, видвшіе этотъ край, разсказывали мн о немъ въ Петербург, я получалъ весьма лестное понятіе о богатств ихъ фантазіи. Мн казалось это сказкою изъ ‘Тысячи и одной ночи’. Теперь на мст я убдился въ томъ, что преувеличеній не было, что, напротивъ, очевидцы рисовали этотъ уголокъ съ его полутороста заводами и со ста тысячами рабочихъ слишкомъ блдными и тусклыми красками. Всюду видишь здсь дло и дло. Ничего для рекламы, ничего казоваго. Зданія бдны и некрасивы, стны ихъ облупились, заборы зачастую рушились, а между тмъ подъ ихъ неказистыми кровлями совершаются милліонныя дла, достигаются торжества русской промышленности надъ иностранною. Издлія, вышедшія изъ этихъ мастерскихъ, вырываютъ высшія преміи на выставкахъ у многочисленныхъ англійскихъ и французскихъ конкурентовъ, на милліоны расходятся по Россіи и если не даютъ громаднаго благосостоянія масс народа, то это потому, что по экономическимъ и таможеннымъ условіямъ иностранныя предложенія плохихъ зачастую, но боле дешевыхъ, машинъ забиваютъ здшнее. Мы считали до сихъ поръ невозможнымъ выдлку стальныхъ желзно- дорожныхъ бандажей въ этой мстности Россіи и встртили ихъ тутъ доведенными до совершенства. До сихъ поръ только Обуховскій и Сормовской заводы занимались этимъ производствомъ. Локомотивы мы покупаемъ за границею, по наивному признанію одного инженера, потому, что здшніе выдерживаютъ двойной срокъ ремонта и потому невыгодны для техниковъ. Въ одно время со мною здсь оказался бывшій адъютантъ министра путей, сообщенія Бобринскаго, генералъ З—ъ. Онъ вернулся изъ Людинова съ недоумніемъ.
— Вы знаете, что я видлъ здсь, совсмъ перевернуло мои понятія.
— Почему?
— Это пощечина для меня, но я ей радуюсь. Это торжество русской промышленности, а я самъ когда-то длалъ доклады о невозможности развить у насъ все, что теперь въявь возникло передо мною. Я еще не могу освоиться съ впечатлніями. Кругомъ совершается грандіозное дло, которое будетъ оцнено только впослдствіи.
— Если до тхъ поръ мы его не заржемъ, заботясь боле объ иностранныхъ производствахъ.
— Я никогда не могъ думать, чтобы желзо въ Россіи вырабатывалось до такой крпости. Вы знаете, въ Людинов мн дали англійскій напильникъ и я попробовалъ имъ мстное желзо.
— И что-жь?
— Напильникъ стерся, а желзо цло. Это изящество машинъ, эта масса ихъ, это богатство моделей и усовершенствованій, придуманныхъ на самомъ завод, ошеломляетъ меня.
Въ Дядьков вмст со мной былъ французскій техникъ, самъ хозяинъ большаго хрустальнаго завода, Гюитьеръ. Онъ съ недоумніемъ останавливался передъ здшнимъ хрусталемъ и стекломъ.
— Вы знаете, у насъ кварцъ лучше. Но я не могу понять, какъ здсь умютъ вырабатывать такія превосходныя издлія!
Създивъ въ Ивотъ и Стеклянную Радицу, онъ высказался еще опредленне.
— Здсь учить нечему. Здсь нужно учиться.
Старые заводы, облупившіяся стны — нигд нтъ дворцовъ промышленности, поражающихъ васъ своею роскошью и колоссальностію затратъ. Только одно крайне необходимое. И еще боле, что подкупаетъ васъ здсь, вы видите, что тутъ думаютъ о народ, заботятся о немъ.
— Отчего вы не закроете такое-то производство, вдь спроса нтъ?
— Нтъ.
— Невыгодно значитъ?
— А куда я дну три тысячи людей, которые выросли на этомъ, которые сжились съ этимъ?
Все это создано въ пятьдесятъ лтъ одной жизни. Какая энергія и предпріимчивость! Невольно удивляешься такой безпримрной у насъ дятельности. И совершалась-то она совсмъ не при легкихъ условіяхъ. Исторія телеграфа повторялась во всемъ. Везд тормозили дло всми средствами, находившимися въ распоряженіи у власти. На Мальцова смотрли то какъ на соціалиста, то какъ на фантазра, то какъ на самодура. И всего комичне, зачастую смшивали вмст вс эти три эпитета. Ему не врили. У него были и есть сильные враги — вся эта партія шаркуновъ и низкопоклонниковъ, вс эти титулованные дармоды, для которыхъ совсмъ непонятно самоотверженіе человка, уходящаго въ далекую деревню, въ народъ, работающаго съ нимъ, въ то самое время, когда онъ могъ бы бросить свои милліоны на хамство, развратъ, оргіи, на безумныя зати до мозга костей развратившихся прохвостовъ. Разумется, у него есть свои недостатки,— не ошибается только тотъ, кто не работаетъ,— но не на нихъ опираются ливрейные халуи, мнящіе себя антагонистами этого дла. Совсмъ не на нихъ. Чего я не наслушался ране своей поздки сюда!…
— Вы увидите тамъ цлый гаремъ.
И вмсто гарема оказалась простая, почти монастырская жизнь, суровый трудъ съ утра до ночи, ненависть къ роскоши.
— Помилуйте, это эксплуататоръ!— кричали другіе.
Оказывается, эксплуататоръ въ голодные годы кормитъ народъ, платитъ за него подати, поддерживаетъ невыгодныя производства, чтобы людямъ было чмъ кормиться, схватывается за всякое новое дло ради прогресса производительности, зная, что оно не принесетъ ему никакой выгоды. Личный свой доходъ отдаетъ тому же длу, живетъ его жизнью, и до такой степени вошелъ въ его интересы, что иныхъ и не понимаетъ. Этотъ эксплуататоръ болитъ сердцемъ за Россію. Это какая-то лабораторія идей и проектовъ, никогда не прекращающая своей дятельности,— паровикъ, пятьдесятъ лтъ находящійся въ состояніи кипнія,— человкъ, бросившій придворную карьеру, блескъ, спокойствіе, и все ради того, чтобы поднять благосостояніе такъ или иначе доставшагося ему уголка. Въ немъ много кажется страннымъ, многое необъяснимымъ, почему онъ длаетъ такъ, а не иначе, но это — не самодурство, на которое ссылаются эти господа, а просто человку некогда тратиться на всевозможныя мотивировки и экспликаціи.
— Или говорить, или дло длать — одно изъ двухъ.
И съ этимъ, разумется, нельзя не согласиться.
Въ одной изъ слдующихъ главъ постараемся дать характеристику этой личности, теперь же позволю себ сказать, что во время долгихъ своихъ странствій по Россіи я видлъ только еще одного такого же организатора, хотя тотъ стоялъ на противоположномъ полюс, принадлежалъ къ совсмъ иному міру.
Я говорю объ отц Дамаскин, нын уже успокоившемся подъ тнистыми кедрами Валаама.
Отецъ Дамаскинъ создалъ громадный Валаамъ, Мальцовъ создалъ эту Америку въ Россіи.
Но первый работалъ на святыхъ отецъ нашихъ Германа и Сергія, а второй — на народъ. Первый вс средства считалъ годными и вполн освященными тою цлію, къ которой они способствовали. Первый преклонялся передъ наукою и образованіемъ, но самъ былъ невжественъ, второй получилъ солидное воспитаніе и научился всему настолько, что ему даже европейскіе ученые отдавали полную справедливость. Первый былъ только хозяиномъ, второй является и гуманистомъ. Оба не знали препятствій на своемъ пути и ломали ихъ, оба были чужды сентиментальности и заигрыванія съ общественнымъ мнніемъ, но когда первый, какъ монахъ, молчалъ передъ властію или хитрилъ съ нею, второй договорился и дообличался до полицейскаго надзора, существовавшаго надъ нимъ въ теченіе долгаго времени.
Что такое другіе наши заводскіе районы?— Разсадники нищеты и центры пьянства и разврата прежде всего.
Прізжайте сюда, вы не встртите ни одного нищаго, а пьяные разв-разв въ Людинов попадутся вамъ, да и то рдко. Тутъ есть семья, извстная строгость нравовъ, народъ грамотенъ и энергиченъ. Это не вырождающееся поколніе, какимъ является населеніе окрестностей, это — люди сильные и сытые. И все это создано своими средствами, безъ обращенія къ иноземцамъ. Тутъ ихъ не приглашали учить и володть.
Уголокъ этотъ — оазисъ, въ которомъ бы не мшало поучиться уму-разуму многимъ. Прізжайте сюда и проврьте мои впечатлнія. Я могу ошибаться, и очень часто, въ мелочахъ и деталяхъ, но общее врно.
Надюсь, читатели не постуютъ на меня за это отступленіе.
Передъ нами еще цлый рядъ Дядьковскихъ шлифоваленъ и стеклянные магазины, не осмотрвъ которыхъ намъ нельзя выбраться отсюда…. Вмст съ управляющимъ гутою я вошелъ въ первую шлифовальню.
На минуту я былъ оглушенъ.
Визгъ мдныхъ и стальныхъ пилъ, звукъ стекла, журчаніе воды, льющейся точно изъ тысячи источниковъ, грохотъ какихъ-то колесъ, пыхтніе машинъ и шорохъ неустанно работающихъ ременныхъ приводовъ вверху. Въ воздух стоитъ какая-то пыль. Длинные ряды сидящихъ у станковъ рабочихъ пропадаютъ гд-то далеко, далеко. Надъ самымъ ухомъ звенитъ хрусталь, точно жалуется на острую сталь, въдающуюся въ его прозрачную массу… Голосовъ не слышно. Еъ механическимъ звукамъ не примшивается ни смха, ни псенъ. Люди кажутся неподвижными, какъ и самые табуреты, на которыхъ сидятъ они. Безмолвіе на первыхъ порахъ производитъ даже странное нсколько впечатлніе посл шума и говора гуты. Около меня за маленькимъ станкомъ сгорбился старикъ въ очкахъ и, подставляя подъ зубчатое стальное колесо только-что доставленный стаканъ, выводитъ на немъ узоры. Хрусталь скрипитъ и стонетъ, колесо живо проводитъ на немъ матовыя полосы, въ то время какъ сверху падаетъ на него вода, облегчающая работу колеса.
— Плачетъ, больно ему!— добродушно повернулся къ намъ рабочій, откладывая въ сторону готовое уже стекло.— Ступай отдыхай, да вымойся!
— Кому больно?
— А стакану. Ишь какъ пила въ него вълась!
Взялъ другой стаканъ и опять сжалъ губы. Опять нельзя сказать слова, потому что вниманіе при этомъ дл требуется самое напряженное. Чуть зазвался, узоръ не вышелъ и стаканъ — въ домъ тогда. Такихъ, какъ этотъ старикъ, цлые ряды сидятъ. Все серьезные мастера, они и рабочими себя не считаютъ.
— Мы артисты!— поясняетъ одинъ.— Наше дло — рисунокъ, тутъ вкусъ нуженъ. Это — не ремесло.
— А что же?— переспросилъ я, изумленный способомъ выраженія его.
— Искусство! Мы это по образцамъ длаемъ пока, а мн случалось и по своей фантазіи. Знаете, такъ, какъ найдетъ…
— И выходитъ что-нибудь?
— Какже! Я и птичку могу на стакан. Крылья распустила и летитъ, а подъ ней цвточекъ распустился, и бабочка на цвточк съ лету держится… Какже не искусство, помилуйте! Мы природ подражаемъ. Возьмите теперь хоть бы пальмовый листъ. Отродясь я его не видалъ, а на стекл длаю. Лавры тоже. Либо собаку: лапу подняла и стоитъ. ‘Пиль’ ждетъ!
Но эта работа исключительная. Обыкновенно длаютъ по образцамъ сотнями. Есть узоры любимые, предпочтительно цнимые покупателями, на которые ‘они идутъ’ точно рыба на наживку. Между ‘артистами’ этого рода есть очень молодые, даже мальчики. Тутъ нужна врность глаза и нкоторое прирожденное изящество. Уже готовые стаканы идутъ бабамъ, которыя ихъ моютъ, вытираютъ и укладываютъ для отсылки въ складочные магазины. Бабы, поддаваясь общему настроенію, тоже молча исполняютъ свою работу.
— Что же вы зарабатываете въ день?— обратился я къ старику въ очкахъ.
— Разно. Мы задльно получаемъ. Когда семьдесятъ пять копекъ, когда рубль. Стаканъ стакану рознь. За одинъ копйка идетъ, а за другой и вс пять.
Есть зарабатывающіе въ мсяцъ по 25—30 рублей, если дло идетъ безъ прогуловъ, новички или манкирующіе своими обязанностями — по 18, ‘артисты’, хорошо знающіе свое дло и навыкшіе, получатъ и вс 35 или 40 рублей. Это уже нкоторымъ образомъ аристократія заводскаго труда. Тутъ они въ срыхъ армякахъ щеголяютъ, а въ праздникъ непремнно въ черномъ сюртук, какомъ-нибудь невозможно-яркомъ галстук съ отчаянными разводами и непремнно въ яркихъ резиновыхъ галошахъ, хотя бы на неб не было ни облачка, а земля оказывалась сухою какъ камень. Лучшіе изъ ‘артистовъ’,— оставляю за ними это претенціозное названіе,— получаютъ работу, требующую большаго вниманія и осторожности, изъ дорого стоящаго матеріала. Церковныя, напримръ, хрустальная свчи, состоящія изъ нсколькихъ слоевъ разноцвтныхъ, наложенныхъ цилиндрами одинъ на другой, оплачиваются особо. Тутъ нужно шлифовальными камнями и пилами снимать одинъ слой по одному рисунку, другой по другому и самое дло требуетъ большаго навыка, потому вещь дорогая, а на одну линію промахнешься и все испорчено. За такою свчей ‘артистъ’ просидитъ двое сутокъ и получитъ три рубля. Тутъ заработокъ доходитъ иногда до 45 рублей въ мсяцъ.
— Эта работа трудная!— поясняетъ шлифовальщикъ съ сдою какъ лунь бородой и совсмъ босымъ черепомъ.— На ней сильно налягнуть надо. Хрусталь — толстый, разомъ-то не подается. Ты еще попотй надъ нимъ, тогда онъ тебя послухаетъ. И плачется же подъ инструментомъ,— такъ плачется, такъ плачется, точно живой!
Паровая машина, приводящая въ движеніе вс эти станки, пилы, ремни, жолоба, всю эту воду, льющуюся сверху, пыхтитъ все громче и громче, инструменты визжатъ все пронзительне и пронзительне, ремни вверху точно предупреждаютъ зловщимъ шорохомъ своимъ неосторожныхъ путниковъ не идти дале, по мр того, какъ мы подходимъ къ шлифовальн, гд работаютъ колеса изъ камней твердой породы. Тутъ стекло оретъ во-всю. Камни, эти, быстро вращаемые ремнями, стираютъ съ него цлыя полосы, длаютъ грани. Потомъ, чтобъ эти грани не оставались матовыми, съ ними тоже возня не малая: нужно ихъ сгладить и отполировать ручною деревянною линейкой. При каждомъ мастер баба. Мастеръ передаетъ ей готовые стаканы или другую какую-нибудь вещь. Баба чиститъ ее, маляруетъ, полируетъ, вообще — отдлываетъ. Каждый мастеръ является съ своею работницей и уже платитъ ей онъ. Въ то время, какъ мастеръ-шлифовальщикъ въ этомъ отдленіи получаетъ въ день 90 коп. и въ мсяцъ можетъ заработать отъ 20 до 26 руб. его адъютантша подучитъ отъ 4 до 9 рублей въ мсяцъ. Плата эта для женщины не считается здсь особенно низкою, тмъ боле, что женатые мастера являются сюда съ своими женами.
— У насъ здсь поэтому какъ въ Ноевомъ ковчег!— замчаетъ, улыбаясь, одинъ артистъ.
— То-есть?
— А все парами. Такъ парами приходимъ, парами и уходимъ.
Между шлифовальщицами есть очень красивые типы. Раскормленныя, сильныя женщины совсмъ не походятъ на тхъ выродившихся, истощенныхъ и чахлыхъ бабъ съ мякиннымъ брюхомъ и выраженіемъ какой-то тупой покорности въ лиц, которыхъ приходилось встрчать въ деревняхъ Смоленской и Калужской губерній, гд голодовки и безработица истощили населеніе до послдней возможности.
Вонъ, напримръ, прехорошенькая двушка съ глубокими голубыми глазами и цлою массой темныхъ волосъ на голов. Она сидитъ за станкомъ и держитъ стаканъ подъ пилой. Она тоже работаетъ съ мастеромъ суровымъ и несообщительнымъ, помщающимся тутъ же. Длаютъ одну и ту же работу оба.
— Что же, они по-ровну длятся?
— Какъ возможно!… Онъ беретъ себ двадцать, а ей пять рублей въ мсяцъ.
— Почему же такъ?
— Она не можетъ ни колеса поставить, ни узора вырзать безъ него.
Полируютъ, выходящія изъ-подъ станка шаршавыми, грани деревянными колесами, приводимыми въ движеніе тою же паровою машиной и тми же ременными приводами. Тутъ уже исключительно работаютъ бабы. Ни особаго умнья, ни силы для этого не надо. Изъ-подъ деревяннаго колеса грань выходитъ чистою и прозрачною. Дно у стакановъ шлифуется особо. За этимъ дломъ работаютъ пять мастеровъ и пятнадцать бабъ.
Еще одинъ этажъ, гд почти исключительно работаютъ женщины.
— Тутъ все двицы… При нихъ малость мастеровъ.
Двицы весьма неказистыя,— настолько неказистыя, что роль прекраснаго осифа съ ними вовсе не представляется особенно затруднительною.
— Я думаю, строгость нравовъ здсь, какъ и на всхъ фабрикахъ, не особенная.
— Ну, это какъ… Эти себя соблюдаютъ. Он, знаете, имютъ своихъ душенекъ, потомъ и замужъ за нихъ выходятъ, а такъ, чтобы въ род размнной монеты во вс руки,— не случается. Наша баба съ умомъ. Она шалить — шалитъ… Играется,— отчего ей не поиграть?— а только съ оглядкой. Тоже и родители у насъ не какъ у другихъ.
— А что?
— Крпко въ рукахъ держутъ. Много воли не даютъ.
— Ну, вотъ, напримръ, мастера, которые съ женщинами работаютъ, неужто только однми встрчами здсь ограничиваются?
— Мастеру дать себ волю никакъ невозможно. Потому наша баба привязчивая, она его сейчасъ въ руки заберетъ и ничего ты съ нею, съ нашей бабой, не подлаешь. Поженитъ на себ!… А впрочемъ мы въ ихнія дла не входимъ. Мы только здсь надзираемъ, а что посл работы, намъ дла нтъ.
— Еще бы!…
— Теперь пожалуйте къ намъ въ матовню.
Матовней оказалось отдленіе, гд наводятъ на хрусталь матъ. Грохотъ здсь страшный, онъ просто глушитъ, не слышишь сосда, видишь только, какъ онъ разваетъ ротъ. Какія-то невидимыя колеса грохочутъ, что-то визжитъ у самаго уха, гд-то громыхаютъ какіе-то рычаги. Голова идетъ кругомъ.
Матовня — ящикъ. Туда бросаютъ птуховъ, мальчиковъ съ сложенными для молитвы руками и подогнутыми колнями, барановъ, амуровъ, голубей, сидящихъ на яйцахъ, и таковыхъ же безъ яицъ, саркофаги, внутри которыхъ должно покоиться не тло какого-нибудь знаменитаго иностранца, а сливочное масло. Вс эти произведенія искусства поступаютъ въ матовню прозрачными какъ стекло, а выходятъ оттуда матовыми. Сильныя струи песку бьютъ въ ящик со всхъ сторонъ, при помощи паровой машины, съ такимъ визгомъ и грохотомъ, что свтлые амуры, пустота которыхъ видна насквозь самому непроницательному человку, отъ ужаса покрываются матомъ. Молящіеся мальчики, бараны и птухи тоже теряютъ свою двственную прозрачность. Если надо навести матъ на одну какую-нибудь полосу или одно мсто, то вещь вставляется въ желзный футляръ, оставляя это мсто открытымъ. Есть матовня, куда вставляютъ приговореннаго къ избіенію пескомъ младенца. Пока крышка открыта, младенецъ невредимъ, но какъ только крышка опускается, механизмъ, вмст съ движеніемъ ея петель, начинаетъ дйствовать и сильная струя песку бьетъ вверхъ такъ, что самая незапятнанная совсть не выдержала бы и потеряла бы подъ нею немедленно свой блескъ и чистоту.
Отдльный корпусъ занятъ работами ‘на кругахъ’, подтачивающихъ дна и края стакановъ. Тутъ работаютъ уже женщины. Имъ достается рублей по семи или восьми въ мсяцъ. Всхъ ихъ въ этомъ отдленіи девяносто пять. Имъ полагается десять мастеровъ мужчинъ.
Осмотрвъ гуту и шлифовальни, мы, наконецъ, выбрались на воздухъ.
Позади гремли станки, визжали колеса, слышался шумъ паровой машины, за то передъ нами была тишина яркаго дня. Весна вступила въ свои права, снгъ уже стаялъ съ солнопековъ, раннія птицы возились въ втвяхъ березъ, на которыхъ уже показались красныя, словно налившіяся кровью, почки. Бодрящимъ тепломъ вяло съ юга. Направо на холм блая церковь была сплошь облита солнечными лучами. Гд-то далеко, далеко пли птухи, эти неустанные фальцеты русской деревни. Въ сторон глухо падала вода изъ-подъ колесъ какого-то завода надъ прудомъ. Чистое небо разстилалось надъ нами, напоминая своею синевой близкую отсюда Малороссію.
— Однако успокоиваться на лаврахъ нечего!
— А что?
— Да вдь мы еще стекляннаго магазина не видли.
— Пойдемте.
Магазинъ тутъ же не далеко. Онъ занимаетъ большой двухъэтажный домъ изъ краснаго кирпича. Внизу кладовая, гд работаютъ двочки, завертывающія посуду въ солому. Принимаетъ ее у нихъ взрослый рабочій, укладывающій въ бочки для отправки все стекло, выработанное здсь. Этихъ бочекъ было безъ числа. Он загромождали всю кладовую. Маленькія работницы длали свое дло съ удивительно-серьезнымъ видомъ, хотя плутовскіе яркіе глаза то и дло забгали за окна, гд свтило солнце и таялъ послдній снгъ.
— Что он получаютъ?
— О, имъ платятъ недурно. Отъ трехъ до пяти рублей могутъ добыть въ мсяцъ. Он у насъ совсмъ самостоятельны.
Для дтей это самая подходящая работа, не утомительная, не сложная, воздуха и простора здсь вдоволь и видъ поэтому у нихъ очень здоровый. Я вспомнилъ встрченныхъ на другихъ заводахъ подростковъ, изголодавшихъ, плохо-одтыхъ, босыхъ. Какое же сравненіе съ этими!
На большихъ столахъ посуда ревизовалась. Малйшая царапина или пузырекъ въ стекл — и вещь шла въ бракъ, который,— смотря по тому, каковъ онъ, или идетъ опять въ дойницы стекловаренныхъ печей, или сбывается за безцнокъ. Бракъ этотъ могъ быть опредленъ только опытнымъ осмотромъ спеціалиста, Мы смотрли внимательно и ничего найти не могли. На верху боле изящныя вещи и дорогія. Бывшій со мною французъ, техникъ Гюитьеръ, пришелъ въ восторгъ отъ нихъ и не хотлъ врить, что нкоторыя сдланы въ Россіи.
— Какая чистота хрусталя, какое изящество!— повторялъ онъ.
Старикъ Хабаровъ, управитель гутой, чуть не росъ на моихъ глазахъ отъ этихъ похвалъ, когда я ему переводилъ ихъ.
Тутъ кстати будетъ привести въ заключеніе нсколько цифръ: на Дядьковской хрустальной гут работаетъ постоянно 1.435 человкъ, временно-‘вспомогательныхъ’ приходитъ 1.500 ч. Первые изъ нихъ получаютъ въ годъ 162.778 руб., вырабатывая сырыхъ матеріаловъ 165.187 пуд., на 119.708 руб., изъ которыхъ выходитъ, издлій 8.252.275 штукъ, на 600.000 р. При этомъ сжигается дровъ около 5.000 квадр. саж., на 32.500 руб.

VI. Поздка въ Ивотъ.

Въ 13-ти верстахъ отъ Дядькова стоитъ деревня Ивотъ съ большою фабрикой оконныхъ стеколъ, на которой работаетъ 430 постоянныхъ и боле шестисотъ временныхъ рабочихъ. Администрація Мальцовскаго товарищества уплачиваетъ имъ ежегодно 70.000 руб., причемъ общій оборотъ фабрики опредляется въ 250.000 руб. Въ Ивотъ ведетъ прекрасно содержимое шоссе. Мы похали туда, когда первая зелень ужь поднялась въ поляхъ, почки деревьевъ раскрылись и нжная молодая листва еще только расправлялась въ весеннемъ тепломъ воздух. Зяблики и щеглы возились въ втвяхъ. Ранній соловей заплъ было, но разомъ оборвался,— еще не было сумрака и тни для этого застнчиваго поэта. За то невдомо изъ какихъ деревень, врно прятавшихся въ лсу или притаившихся въ лощин, весь путь насъ преслдовало нахальное оранье птуховъ, по-своему праздновавшихъ тепло и свтъ запоздавшей на этотъ разъ весны.
— Какъ хорошо!— невольно повторяли мы, прислушиваясь къ мягкому, дтскому лепету нжной листвы, къ печальнымъ посвистываніямъ и волги и рокоту ключей, упрямо державшихся подальше отъ солнца, въ лсной глуши и тни. Вотъ подъ темною стной сосноваго стараго бора съ корявыми, словно на что-то нахмурившимися, стволами и далеко вверхъ раскидывавшимися верхушками сверкнули спокойныя воды какого-то озера, тихія, сонныя. Казалось, он боялись дрогнуть, чтобы не возмутить отразившаго въ ихъ глубин голубаго, чистаго неба. Только изрдка, когда шаловливая рыбка, поднявшись поближе къ свту, схватывала мошку и, плеснувъ хвостомъ, уходила внизъ, по этому зеркалу бжали морщинки, серебрясь на солнц. И оранье птуховъ, и грохотъ нашего экипажа по твердому грунту шоссе, и топотъ копытъ застоявшихся наканун лошадей — покрывалъ изрдка праздничный гулъ колоколовъ невидимыхъ церквей. Густые, тягучіе звуки благовста разносились среди этого покойнаго царства лснаго, точно расплываясь между его молчаливыми великанами. Вотъ вдали блеснулъ рядъ каменныхъ и деревянныхъ домовъ довольно красиваго и чистаго села.
Съ нами былъ С. И. Мальцовъ. Каждый разъ онъ въ поздки беретъ мшки съ пряниками, обдляя ими дтей, со всхъ сторонъ сбгающихся къ нему на встрчу съ криками: ‘ддушка, ура!’ Мальцовъ куда-то вышелъ изъ экипажа, дтвора сбжалась и остановилась въ ожиданіи его.
— Эхъ, вы, ребятенки, ребятенки!— заговорилъ съ ними кучеръ, который никакъ не можетъ опредлить, кого онъ любитъ больше — ребятъ или коней.
Дти сейчасъ запустили лапы въ ротъ и подошли поближе.
— А что, ддушка сегодня на ура много кидалъ?
— Много.
— Пряниковъ, значитъ, у него много запасено?
— Да, цлый мшокъ. Ишь, вонъ, въ экипаж мшокъ стоитъ.
Мальчики, косясь на меня и на бывшаго съ нами барона Рейхеля, заглядываютъ внутрь.
— Васька, гли, мшокъ-отъ!
— Онъ самый. Ишь, какой!
— Бла-ай!
— А что, Васька, сколько въ мъ, въ мшк этомъ самомъ, будетъ?
— Поди, двадцать.
— Эхъ, ты! Я такъ думаю, ста три, а?
— Можетъ и ста три,— безпрекословно согласился Васька.
— А можно ли състь ста три?
— Я бы сълъ.
— Ловкай!… Такъ бы теб и дали одному.
— Отчего, ежели бы да мои были?
— Откель это?
— А мамка бы напекла. Сичасъ бы я съ ними въ лсъ и ну сть.
— Одинъ бы и поволокъ?
— Нтъ, я бы Кузьку да Семку взялъ, чтобы сторожили.
— Сторожить бы зачмъ?
— А вы бы у меня отняли. Я васъ знаю, какіе вы.
— А вотъ бы и не отняли.
— Анъ, отняли. А Семка бы васъ за волосы.
— Мы тебя сами…
Неизвстно, къ чему бы привели эти дипломатическіе переговоры, еслибы вдали не показался Мальцовъ.
— Ддушка, ура! Сергй Ивановичъ, ура!— подкатились они ему подъ ноги.
— Ура, ддушка!
— Уля!— бжалъ со всхъ ногъ сзади, зажмурясь и разставивъ толстыя ручонки, какой-то бутузъ, очевидно безъ всякой вры въ возможность полученія пряника, а такъ, для исполненія необходимаго, по его мннію, обряда.
Бабы — т пуще дтей на пряники бросаются, опрометью, стремглавъ. Раскраснются ярче кумача. Кажется, вотъ-вотъ подъ колеса сейчасъ.
— Вы-то чего, вдь большія!— унимаютъ ихъ.
— Ишь ты… большія… Сладкаго-то и намъ хоцца… Большія! У меня вонъ ребятенки дома,— я имъ снесу.
— Вретъ Матреха, сама състъ!— обличаютъ ее другія.
— И сама съмъ!… Все одно.
По об стороны лсъ пошелъ удивительный. Кажется, у самыхъ заводовъ демъ, а лса цлы. Какъ это ухитрились здсь сохранить ихъ! Именно тутъ-то, въ кра, гд горячка лсоистребленія и до сихъ поръ еще продолжается съ такимъ ожесточеніемъ, съ какимъ едва ли врные католики уничтожали гугенотовъ въ Вароломеевскую ночь. Вароломеевская ночь русскаго лса, кажется, дотянется до тхъ поръ, пока уже нечего будетъ рубить. Знаменитыя около Брыни брынскіе лса изведены совсмъ. На мст ихъ пустыри да чахлыя, жалкія нивы стоятъ. Тмъ боле чести этому краю, съумвшему вести свое заводское дло такъ, что вс эти зеленыя пустыни и до сихъ поръ манятъ васъ въ свою свжую глушь.
— Прежде у меня было тутъ 10.000 мачтовыхъ деревьевъ. Сокровище! Шапка валилась, когда бывало смотришь на нихъ,— говоритъ Мальцовъ.
— Куда же они длись?
— Долго я держался,— думалъ, что для черноморскаго флота понадобятся. Штиглицъ прізжалъ, милліоны давалъ за нихъ,— не отдалъ. Хотлъ Россіи послужить, а тутъ, посл Севастопольской кампаніи, флоту конецъ пришелъ. Что было длать? Портиться ужь стали наконецъ, внизу загнивали, я и срубилъ ихъ.— Сколько лтъ эти заводы стоятъ у васъ?
— Стеклянные сто лтъ.
— Какъ же удалось вамъ лса сберечь?
— Очень просто: мы рубили съ толкомъ. Пока одно рубили, другое выростало. И на сторон покупали топливо для заводовъ, чтобы своего не тратить.
Вообще, во всемъ и везд видна опытная и твердая хозяйская рука. Несмотря на то, что къ Ивоту и дальше строится желзная дорога, шоссе продолжаютъ поддерживать гравіемъ или фосфатомъ. Прозжавшіе здсь въ распутицу весною не нахвалятся дорогой. Интересно, въ какомъ бы вид была она въ казенномъ управленіи… Во всемъ и везд видны оригинальныя усовершенствованія. Телга встртится: присмотритесь къ ней и — замтите, что колеса ея особаго устройства. Деготь заливается разъ въ недлю и снять ихъ нельзя, такъ какъ они сдланы нераздльно отъ своихъ осей.
— У насъ все такъ!— гудитъ басъ рабочаго Слюосарева, взятаго вмст съ нами въ Ивотъ.
— Что все?
— У насъ все по-особому, по-своему. Сколько мы это дйствовали…
Точно изъ пустой бочки несутся звуки изъ этого замчательнаго горла. Слюосаревъ не только рабочій, онъ и пвчій — первая здшняя октава. Слюосаревъ гордится этимъ гораздо больше, чмъ какой-нибудь сенъ-домингскій генералъ своимъ птушьимъ мундиромъ.
— У меня голосъ былъ прежде,— баситъ онъ.— Самъ архіерей удивлялся. Этакого, говоритъ, баса — невозможно.
— У твоего сына, говорятъ, хорошій голосъ.
— Да… Ну, да что!… У ныншнихъ какіе голоса. У нихъ это такъ, баловство одно.
— Однако.
— Ну-ка, пусть онъ ‘и воемогущу’ возьметъ. Нужно какъ, чтобы стекло какое около — въ дребезги. А ныншніе этого не могутъ. Помилуйте, и архіерей говоритъ: ‘у тебя, Слюосаревъ, невозможно’.
Опять лсъ, опять молчаніе. Точно эти безмолвныя сосны навваютъ на душу какое-то особенное благоговніе. Словно между колоннами церкви стоишь среди этихъ деревьевъ.
— Скоту плохо!— слышится въ сторон басъ Слюосарева, низводящій васъ изъ ‘храма’ прямо въ будничную обстановку.
— А что?— спрашиваетъ Мальцовъ.
— Оченно плохо… и даже совсмъ невозможно.
— Да, знаю, знаю. Громадный запасъ былъ, а весь вышелъ. Помогали крестьянамъ,— теперь сами остались на бобахъ. Поздняя весна.
— Ржавую солому, которая…
— Ну?
— Опаришь кипяткомъ — стъ… Скоту-то сть даютъ… Жмачку тоже.
Жмачка — это выжимки изъ конопли во время выдлки масла.
— Жмачку въ голодные годы и люди ли.
— Хорошо!— баситъ рабочій.
— Что хорошо?
— Очинно даже прекрасно… жмачка эта самая… Въ сороковомъ году мы ее съ мукой мшали… Рубль цна тогда хлбу была.— Нынче хуже,— до рубля семидесяти дохало.
— Да, это точно… Произволеніе.
Лса прошли немного въ сторону. Вонъ громадный Ивотскій заводъ, закопченый, весь въ балочныхъ переборахъ. Внутри ряды стекловаренныхъ печей, въ устьяхъ свтится стеклянный кисель. Снизу слышится трескъ дровъ. Въ гут никого нтъ. Сегодня праздникъ и народъ весь отдыхаетъ. Газъ, проведенный отъ дровяныхъ печей снизу въ сварочныя печи, горитъ въ нихъ блымъ огнемъ. Полъ весь усыпанъ осколками стекла. Вонъ какой-то парень босикомъ бжитъ черезъ пустую гуту. Какую кожу нужно имть на ногахъ, чтобы выдержать это!
— Что это онъ, босикомъ?
— Это не нашъ… Пришелъ работы просить,— ну, мы его и взяли. Пущай кормится.
Стекло, устлавшее полъ, поблескиваетъ отъ скудныхъ солнечныхъ лучей, едва-едва проникающихъ сюда сквозь балки кровли. Въ ихъ сумрак затяли возню воробьи.
— Ишь, подлые!— злится на нихъ Слюосаревъ.
— А теб что?
— Помилуйте,— гудитъ онъ,— безпорядки!
Ивотская фабрика оконныхъ стеколъ основана, семьдесятъ пять лтъ тому назадъ, въ Чернятенской дач, на рчк Ивот. Въ теченіе этого времени дло здсь такъ расширилось, что, напримръ, еще въ 1865 году здсь работало только 80 человкъ, а теперь ихъ всхъ, считая съ вспомогательными рабочими, около тысячи. Каждый изъ мастеровъ въ теченіе двнадцати часовъ работы выдуваетъ изъ жидкаго стекла до 100 цилиндровъ или, какъ здсь говорятъ, холявъ. Эти цилиндры помщаются въ печь для прокаливанія. Прокаливъ, цилиндръ разрзаютъ и переносятъ въ распускную печь, въ которой отъ нагрванія онъ развертывается и обращается въ листъ. Потомъ его для постепеннаго охлажденія переводятъ въ другія печи.
Не успли мы еще пройдти гуту, какъ со всхъ сторонъ сбжался народъ.
Началась своеобразная бесда.
— Хлба мало… Совсмъ извелись… Ни самимъ, ни скоту.
— Это, братцы, ужь сдлано. Хлбъ вамъ выдадутъ. Да какъ это можно, чтобъ у своихъ хлба не было!
— Это не свои,— вмшался управляющій.
— А какіе же?
— Со всхъ сторонъ народъ валомъ валитъ. Везд закрываются фабрики или уменьшается производство.
— Да какъ же я за чужіе грхи долженъ платиться? У меня своихъ рабочихъ сто тысячъ, а тоже дло плохо, нтъ заказовъ. Нужно уменьшить и сократить дло. Что же съ вами-то мн?
— Будьте благодтелемъ. Вамъ Господь…
— Да вдь, братцы, ну съ чужихъ фабрикъ еще тысячъ нсколько распустятъ и вс ко мн придутъ? Тогда вдь у меня и для своихъ не хватитъ.
Началось моленіе о хлб.
— Что тутъ длать? Вижу самъ, нужда настоящая. Люди не милостыню, а работы просятъ.
— Дтокъ жалко… Дтки не мши,— всхлипываетъ чей-то голосъ.
— Ну, братцы, ладно. Какъ-нибудь до новаго хлба продержимся. Такъ я васъ не оставлю. Общая тягота. Другъ за друга, а Богъ за всхъ. Что длать, ребята, чужіе отбиваютъ у насъ вс заработки!…
— Пока ты съ нами,— не помремъ!
— Ну, ладно, ладно.
Въ Ивот прекрасная церковь. Окна и во всхъ церквахъ иконостасы здсь изъ Дядьковскаго хрусталя. Они чрезвычайно эффектны, а въ Ивотской церкви престолъ устроенъ изъ такого же стекла съ украшеніями, и рзьба почти художественна. Вс пошли въ церковь, я зашелъ туда тоже. По селу не видать пьяныхъ, въ церкви стоялъ народъ чисто одтый, не мало было и черныхъ суконныхъ сюртуковъ. Заработки въ Ивот нсколько меньше, чмъ въ Дядьков. Чернорабочій получаетъ здсь до 15 руб. въ мсяцъ, а на хозяйскихъ харчахъ — 10, выдувальщикъ-мастеръ — отъ 25 до 40 р., смотря по тому, сколько стеколъ онъ сдлаетъ. Мастера такого рода вс на своемъ содержаніи. Подростки зарабатываютъ отъ 3 до 5 руб. Поденная плата случайнымъ рабочимъ разсчитывается отъ 35 до 65 коп. на своихъ харчахъ. Варщики, разгибальщики, рзчики и прокатывальщики — отъ 20 до 25 р. Женщины (большая странность) зарабатываютъ здсь наравн съ мужчинами — отъ 25 до 30 руб. Самый послдній разрядъ чернорабочихъ на конторскомъ содержаніи получаетъ каждый по 6 р. въ мсяцъ.
— Просто не знаемъ, что длать съ рабочими,— задумывается управляющій.
— А что?
— Да видли сами, какая толпа привалила! Изъ Могилевской губерніи приходятъ: и тамъ работы остановились, заводы закрыты! И наши оскудли тоже за послднее время. Очень ужь длежи ихъ раззорили. Пока старики жили — и семьи держались. А теперь до чего дошло, можете себ представить: въ одной хат приходится служить четыре молебна, потому что четыре семьи здсь и каждая знать не хочетъ другую. Богъ знаетъ, до чего дошло! А тутъ еще хлба мало. Можно бы коней выгнать на работу, да отъ безкормицы они такъ ослабли, что по крайней мр недли три пройдетъ прежде, чмъ они будутъ куда-нибудь годны. Вс молодые побги ельника пообъли, кору жуютъ!
Коней этихъ я видлъ здсь: съ ногъ валятся, шерсть клочьями, гд какъ войлокъ сбилась, гд совсмъ со шкуры слзла, чуть-чуть переступаютъ нога за ногу. За то обстроено это село чудесно. Большія избы, между ними много каменныхъ домовъ, выстроенныхъ наиболе выдлившимися своею исправностію рабочими. Имъ хозяинъ подарилъ кирпичъ на стройку, а другимъ лсъ на избы. И какой лсъ пошелъ на это дло — крупный, цлый!… На улицахъ — бабы въ яркихъ костюмахъ и платочкахъ и парни, довольно прилично одтые. Встрчаются въ лаптяхъ и оборванные: это — пришлые, ищущіе куда бы пріютиться, гд бы найдти работу.
— Что тутъ длать?!— раздумываютъ здсь.— Вдь не милостыни просятъ, а навалило тысячъ сорокъ народу и одного только хотятъ — работы. А работы нтъ. Нужно что-нибудь придумать для нихъ.
— Ко мн милости просимъ!— обратился къ намъ молодой священникъ интеллигентной наружности.— На новоселье.
Новенькій домикъ его совсмъ съ иголочки, уютный, красивый. Внутри сосной пахнетъ. Нигд пылинки нтъ. Чистенькіе коврики, приличная мебель, піанино, гардины на окнахъ, довольно цнная лампа, какія-то книги, въ углу, на столахъ шитыя шелкомъ салфетки. Выглянула-было молоденькая красавица-жена и спряталась опять. Она была тоже въ здшнемъ мундир-сарафан, хотя изъ довольно дорогой матеріи.
— Вы ее простите. Она у меня степнячка. Застнчивая еще.
Упросили ее выйдти. Совсмъ растерялась, покраснла какъ маковъ цвтъ. Вошли двое большихъ гимназистовъ-классиковъ.
— Ваши родственники?— спрашиваю у священника.
— Нтъ. Это сыновья здшняго крестьянина, управляющаго гутою.
Вс управляющіе заводами — изъ крестьянъ. Они выросли на глазахъ, другихъ сюда не берутъ вовсе. Дти ихъ уже учатся въ университетахъ и гимназіяхъ. Каждый изъ отцовъ здсь старается дать имъ какъ можно боле образованія. Дочери тоже учатся въ городахъ въ женскихъ гимназіяхъ или пансіонахъ, такъ что лтъ черезъ десять въ эту, пока еще темную, русскую Америку войдутъ массы свжаго, развитаго и умнаго молодаго народа, который, разумется, съуметъ придать краю боле привлекательности и силы. Даже простые рабочіе — и т охотно посылаютъ своихъ дтей въ школы. Разумется, встрчаются и другіе примры. Разъ является, напримръ, къ одному изъ управляющихъ мальчишка.
— Чего теб?
— Въ школу хочу.
— Чудесно. Ну, ходи,— я скажу,
— А сколько вы мн положите?
— Какъ это, сколько?
— Поденно, либо въ мсяцъ.
Управляющій расхохотался.
— Пожалуй, кормить тебя будемъ.
— Изъ-за харчей однихъ учиться не стану!
Съ тмъ и пошелъ себ обратно.
На другой день, когда начались работы въ гут, я отправился туда. Пришлось попасть въ амбаръ, тамъ все было заставлено цилиндрами бемскаго стекла. Нкоторые были выше сажени, встрчались и боле. При каждомъ нашемъ шаг эти цилиндры вздрагивали и звенли, точно по нимъ пробгалъ легкій втеръ, будя какія-то необычайно пріятные звуки. Для развертки этихъ стеколъ тоже придумано особое приспособленіе. Громадная круглая печь, въ которой движется большой кругъ при помощи скрытаго механизма. Громадный цилиндръ бемскаго стекла, предварительно накалившійся, разрзываютъ и кладутъ плашмя на движущійся кругъ въ одно устье печи. Кругъ, вращаясь, медленно продвигаетъ его къ другому устью. Въ это время отъ жару цилиндръ развертывается и образуетъ листъ, но еще коробящійся, неровный. Тогда особеннымъ инструментовъ (мягкимъ брускомъ, придланнымъ къ длинной ручк) мужикъ разглаживаетъ его въ печк же. Изъ-подъ бруска сыплятся красныя и золотыя искры, стекло шипитъ, точно злится на операцію, которой его подвергнули. Когда оно окончательно распрямится, его или оставляютъ цлымъ, или разрзаютъ на части.
Кучи дтей путаются подъ ногами, есть и неработающіе,— благо въ гут просторно и весело. Что воробьи на верху между балками крыши, то и они внизу. Замчательно красивыя бабы тутъ же около своихъ мужей, нкоторыя даже съ грудными малютками на рукахъ. Все это придаетъ гут совсмъ особый отпечатокъ — чего-то семейнаго, ничего не имющаго общаго съ фабрикой и заводомъ.
— Что значитъ гута?
— Отъ нмецкаго Hut — стеклянный заводъ.
Такъ это и осталось. Такъ и крестьяне зовутъ свои фабрики.
Когда мы возвращались назадъ, подъ теплымъ дождемъ, шедшимъ наканун, пышно распустившаяся зелень слегка колыхалась отъ теплаго южнаго втра. Иволги пересвистывались въ лсахъ, задорно пли синицы. Дивные сосновые боры опять обступали насъ отовсюду, точно хотли захватить въ свое сплошное, тихое, заколдованное царство.
Вечеромъ смле соловей плъ свою задумчивую псню, откуда-то издалека доносился красивый и звучный женскій голосъ.

VII. Знеберь.

Знеберь — царство бутылокъ. Если вы спросите крестьянина отсюда, чмъ онъ живетъ:
— Мы бутылкой живемъ!— отвтитъ онъ вамъ.— Намъ безъ бутылки помирать надо. Тутъ, другъ, во какъ… вся округа бутылкой питается.
И дйствительно, Знеберскій заводъ вырабатываетъ въ годъ до двухъ милліоновъ бутылокъ.
Тотъ же лсъ по обимъ сторонамъ: густой, красивый, вырощенный на вол безъ топора и безъ пилы. Старая дорога углубляется въ самую чащу, гд слышится только меланхолическое посвистываніе иволги, да крики неугомонныхъ синицъ.
— Послднее время путь этотъ доживаетъ… И пора ему на покой,— много послужилъ онъ.
— Разв будетъ другая дорога?
— Узкоколейную желзную строимъ. Нужно поднять производительность этой мстности, а то заграничная бутылка начинаетъ вытснять. Какъ удешивится путь, тогда мы поборемся.
На этотъ районъ удивительное вліяніе имли маленькія чугунки — первый примръ у частныхъ людей въ Россіи. Узкоколейныя чугунки мстнаго типа обходятся отъ 7 до 9.000 р. за версту и требуютъ самыхъ ничтожныхъ цифръ на свою эксплоатацію.
Въ Знеберь такая же дорога окончится къ зим. Она тоже пройдетъ этимъ тнистымъ, этимъ свжимъ и крпкимъ лсомъ.
Черезъ два или три часа вдали мелькнули старыя постройки. Громадная гута, очевидно давно невидавшая ремонта, вырзалась на свтломъ фон яснаго неба всми своими горбами и неуклюжими кровлями. Дтвора сбжалась кругомъ намъ на встрчу и сплошною стной стала, тараща глаза на давно невиданныхъ постителей. Внутри гуты прохладный сумракъ, точно въ подземелье вошли какое-то. Подъ ногами хрустятъ обломки стекла. Кучи золы по сторонамъ. Цлыя стаи воробьевъ развозились кругомъ. Длинная печь безъ дойницы, точно открытый археологами древній саркофагъ, по средин, въ одинъ общій резервуаръ ея, когда мы входили, сыпали обломки старыхъ бутылокъ. Шумъ стекла на минуту покрылъ и дтскіе крики, и громкое, нахальное оранье воробьевъ, и говоръ толпы рабочихъ, стоявшихъ въ сторон. Разгорвшіеся любопытные дтскіе глаза торопливо высматриваютъ насъ, точно боясь, что вотъ-вотъ мы исчезнемъ въ одно мгновеніе ока. Сверху широкая полоса свта прорвалась въ дыру, оказавшуюся между балками кровли, и ярко ложится внутри гуты, выхватывая изъ окружающаго сумрака маленькую двочку въ кумачномъ сарафанчик съ большими полуиспуганными глазами и цлымъ ворохомъ блокурыхъ волосъ на голов. Носъ весь у нея въ саж, пальцы тоже. Одинъ какъ былъ въ носу, такъ и остался.
— Здравствуй, Сандрильона!— обернулся я къ ней.
Вспыхнула, покраснла, посмотрла на подругъ и медленно отступила назадъ въ сумракъ. Теперь яркій лучь сверху игралъ только на осколкахъ стекла, да на срой масс саркофага, гд варилась бутылочная масса. Въ другую скважину кровли скоро тоже прорвались солнечные лучи, точно золотыя нитки протянувшіяся внутрь, но они пропадаютъ не дойдя до полу, точно боятся этой тьмы, не осиливаютъ ея. Вотъ навалила толпа зенберскихъ бабъ. Вс въ яркихъ костюмахъ: желтые съ краснымъ и зеленымъ. Одна стала подъ широкую полосу свта — точно загорлась вся.
Когда-то вс одвались такъ. Теперь только въ деревняхъ, которыя подальше, еще остались эти костюмы. Остальныхъ одолваетъ страсть къ отвратительному однообразію неуклюжаго городскаго костюма.
А между тмъ въ этой оригинальной яркости красокъ, въ самыхъ неожиданныхъ сочетаніяхъ ихъ, вс женщины казались красивыми. Какъ это не хватаетъ у людей вкуса одваться не какъ принято, а какъ лучше. Похожій на это платье, костюмъ поселянокъ южной Франціи — въ Арл удержался до сихъ поръ. Его не могли осилить ни мода, ни нивелированные вкусы гальскаго мщанства. У насъ, къ сожалнію, на этотъ счетъ поподатливе. На нкоторыхъ изъ здшнихъ бабъ были даже нашиты позументы, какъ жаръ горвшіе подъ солнцемъ. Гд было посвтле, я, случайно посмотрвъ вверхъ, увидлъ балки кровли, сплошь облпленныя гнздами.
— Что это у васъ,— неужели воробьи?
— Да, они тутъ птенцовъ страсть сколько выводятъ. Самая гутнская птица. Они очень дымъ этотъ любятъ. Безъ нихъ бы и работать скучне было.
Не усплъ я отойти, какъ позади послышался плачъ. Смотрю, какая-то баба бросилась въ ноги хозяину.
— Что ты, что ты!… Это, матушка, передъ Богомъ только.
— Отецъ родной, помоги! Двое дтей остались. сть нечего.
— Хабаровъ!… Дйствительно нуждается?
— Да.
— А паекъ ей выдаютъ?
— Ея мужъ не у насъ работалъ.
— Назначь ей. Пускай кормится съ дтьми, пока выростутъ. Избу дай, если плоха. Мальчики подымутся, работники будутъ.
Здшняя печь, изобртенная на мст, становится недостаточною.
Французская бутылка въ Одесс вытснила здшнюю. Русская лучше качествомъ, но дороже, тогда какъ французская дешевле. Тамъ изъ печи заразъ вынимаютъ 20.000, а у насъ только 6.500 бутылокъ. Да кром того наши желзныя дороги такъ небрежно обращаются со своимъ стекломъ, что зачастую вмсто бутылокъ привозятъ одинъ бой. И воровства вдоволь.
— Вы знаете, иной разъ посылаешь машину, такъ на желзной дорог ухитрятся части ея украсть. Заказчикъ получаетъ и, разумется, винитъ заводы. Приходится досылать второй разъ.
— А взыскать нельзя?
— Съ желзныхъ дорогъ-то?
— Да.
— Вы, батюшка, откуда?… Съ ними никакой управы нтъ. Длаютъ, что хотятъ.
Сюда мы привезли съ собой выписаннаго изъ Франціи заводчика Гюитьера. Онъ долженъ былъ перестроить печь. Съ нимъ и съ рабочими устроили родъ военнаго совта. Рабочимъ переводилось то, что говорилъ французъ, а рабочіе вставляли свои очень дльныя замчанія. Услышавъ совсмъ непонятные звуки, дтвора зашевелилась во всхъ щеляхъ, куда было попряталась.
— Ну, какой онъ?— слышится изъ одной щели.
— Дайте, братчики, послухаемъ. Ишь какъ ддушка на всхъ языкахъ можетъ,— слышится въ другой.
Точно тараканы переговариваются. Одинъ даже не могъ совладать съ любопытствомъ, выползъ, пробрался въ толпу, сталъ передъ носомъ Гюитьера, вылупилъ на него глаза и точно въ ротъ ему вскочить желаетъ. Гюитьеръ между прочимъ взялъ его за носъ. Изумленнаго мальчишку и это не остановило, онъ даже не перевелъ взгляда съ губъ француза.
— Что, Монька, чудно?— слышалось потомъ.
— Ужь какъ чудесно!
— Что-жь, ты видалъ, какъ нъ балакаетъ?
— Енъ балакаетъ по-своему… Языкъ его все больше по щек ходитъ.
— Ты видалъ?
— Видалъ… Онъ ротъ откроетъ, а языкъ у его сичасъ въ щеку упрется.
— Оттого онъ и баитъ такъ.
— У насъ, братъ, Монька смлый. нъ до всего дойдетъ.
— нъ французъ не страшный. Меня перстами за носъ взялъ.
— Ну?
— Не больно. Я стоялъ.
— А ты бы у яво пряниковъ попросилъ!— слышится практическій совтъ со стороны.— У яво карманъ-то вишь какъ выпятился, должно-быть пряники въ мъ.
— Скажите,— обратился я къ одному изъ рабочихъ потолкове,— если рабочій умретъ здсь, что дается его семь?
Оказалось, что семья ихъ обезпечивается всмъ, пока дти, не подростутъ и не будутъ въ состояніи работать сами. Даже женщин, если заболетъ на работ, какъ бы ни была молода, выдается по ея смерть хлбъ, масло, соль и по 60 коп. въ мсяцъ. Сверхъ того за нее подушные платитъ тоже заводъ.
— Хата у меня развалилась вся!— является одна изъ этихъ пансіонерокъ.
Посмотрли: дйствительно, ветха.
— Сколько новыхъ построено?
— Десять пока, но мы еще строимъ.
— Перевести ее въ новую.
Новая изба, куда ее перевели съ семьей, считается уже подаренной ей. Она — полная хозяйка. Ежегодно здсь строится по нскольку десятковъ такихъ домиковъ для рабочихъ и для ихъ семей. Вообще на меня произвела весьма отрадное впечатлніе та заботливость о судьб рабочаго, которая тутъ замчается повсюду. Что-то совсмъ уже непохожее на другія заводскія мста. Въ каждомъ завод побольше есть врачъ и госпиталь, въ которомъ число кроватей — отъ 10 до 50, смотря по необходимости. Провизоръ живетъ въ Дядьков. Въ Людинов и Дядьков находятся большія аптеки. Въ самыхъ маленькихъ больницахъ имются фельдшера и маленькія аптеки. Въ нкоторыхъ есть и сидлки. Содержаніе больницъ и аптекъ обходится въ 35—40.000 руб. Жалованье врачамъ полагается при готовой квартир, отопленій, освщеніи и лошадяхъ для разъздовъ отъ 1.000 до 1.500 р. и фельдшерамъ отъ 200 до 300 р. въ годъ. Фармацевту полагается около 600 руб. Населеніе къ больницамъ питаетъ большое довріе. Чуть что, идутъ туда и лчатся. Но что меня поразило здсь, также какъ врно поразитъ и тхъ, кто по моимъ слдамъ прідетъ сюда, это — незначительный процентъ больныхъ. Ихъ не видно между населеніемъ. Обстоятельство, свидтельствующее, что условія работы здсь, сравнительно разумется съ другими заводами, не особенно тяжелыя.
Въ Знеберь къ зим является изъ чужихъ селъ масса народа. Все это — голодное, оборванное, съ голодными семьями. Дваться не куда.
— Дти пропадають совсмъ. ‘сть нечего,— помогите’.
— Что-жь вы тутъ длаете?
— Ну, и беремъ, кормимся до лта. А ужь свои чуть гд нуждаются, т ужь идутъ прямо, требуютъ какъ должнаго!
— Сколько у васъ здсь постоянныхъ рабочихъ?
— Двсти, да вспомогательныхъ шестьдесятъ, не считая дтей.
— А этихъ?
— Не сочтешь… Туча цлая работаетъ. У насъ ихъ безъ счета.
— Наша баба страсть какъ плодлива.
— Плодливе бабы нтъ, что ужь! Ишь ихъ сколько бгаютъ-то, мелюзги этой! Сегодня столько, а завтра иначе — не сочтешь!
Дти дйствительно около обжигальной печи подымали цлыя тучи пыли, босыми ногами бгали они по осколкамъ стекла.
— Не обрзываются?
— Привыкли, ничего. Мы сами вс съ измалтства по стеклу ходимъ и стекломъ живемъ!
Стекло въ большомъ резервуар варится отъ 14 до 18 часовъ, затмъ въ теченіе семи часовъ изъ него выдуваютъ разомъ 6.500 бутылокъ. При этомъ заработки совсмъ различны съ Дядьковомъ и Ивотомъ. Мастера здсь получаютъ отъ 28 до 30 руб. въ мсяцъ на своихъ харчахъ, а рабочіе отъ 6 до 10 руб. на хозяйскомъ содержаніи, также какъ и дти, которымъ сверхъ того уплачиваютъ отъ 2 до 3 руб. въ мсяцъ. Недалеко отсюда другой такой же заводъ, Старь, но мы туда уже не похали,— слишкомъ уже было довольно знакомиться съ стекляннымъ дломъ.
Когда мы хали назадъ, набжала тучка и прыснуло на насъ теплымъ весеннимъ дождемъ.
— Слава Богу!— закрестились кругомъ.— Теперь трава подымется чудесная.
— Жука, кажется, выроится много!— озабоченно говоритъ кто-то.
— Жукъ… Это точно… Онъ подлый!— гудитъ басъ Слюосарева.
— Нивамъ этотъ дождь — чудесно. Коль холодъ еще держится въ земл, весь его выпаритъ.
— Хлбу, точно, хорошо!— баситъ Слюосаревъ.
А тучка уже была далеко, далеко и яркое солнце свтило прямо въ глубь зеленаго, яркаго лса.

VIII. Поздка въ Людиново.

Изъ Дядькова въ здшній Шеффильдъ, Людиново, идетъ такая же узкоколейная желзная дорога. Отъ Людинова она длится на дв втви: одна идетъ на Иваново-Сергіевскій заводъ, а другая къ шахтамъ на Усты и дале. Мы выхали утромъ. Опять повяло было зимою,— довольно холодный сверный втеръ дулъ на-встрчу позду. По пути стояли вс т же сосновые боры, березовыя рощи, темныя траурныя ели. Между ними еще лежали блыя подушки снга, не поддавшагося въ этихъ чащахъ живительному теплу весенняго солнца до сегоднешняго дня, такъ славно согрвшаго эту едва очнувшуюся отъ зимней спячки землю. Въ понизяхъ стояла вода, мокрыя кочки торчали изъ нея темными пятнами и только яркія пуховины зеленаго моха выстилали коегд сочныя заминки. По сторонамъ дороги еще валялись обрубленныя деревья, вырытые изъ земли и брошенные здсь корни столтнихъ великановъ простирали во вс стороны узловатые свои сучья, точно жалуясь кому-то на насиліе, жертвою котораго они стали. Оглядываясь назадъ на длинную проску рельсоваго пути, мы видимъ, по какимъ горбинамъ онъ проложенъ.
— Какъ мы эту дорогу строили чудесно!— сообщаетъ мн спутникъ.
— А что?
— Да такъ, знаете, вкуп. Мальцовъ, его пвчіе, управляющіе — вс работали при этомъ. Никому не было льготы. А потомъ, когда все кончилось, нанялъ онъ ученыхъ машинистовъ, приставилъ къ нимъ мальчиковъ поспособне, т присмотрлись къ длу и теперь сами за машинистовъ ходятъ.
— Какія еще для Россіи дороги!— воскликнулъ Тернеръ, когда во глав желзно-дорожной коммиссіи онъ осматривалъ этотъ путь.
Только черезъ часъ по вызд изъ Дядькова солнце опять стало пригрвать и втеръ улегся. Стало тепле. Ярко заблестли снговыя подушки между деревьями, такъ и казалось, что еще недавно на нихъ покоились головки лсныхъ дріадъ и всякихъ сказочныхъ призраковъ, разгоняемыхъ первыми лучами поздняго свернаго дня. Блая кора высокихъ березъ тоже серебрится подъ солнцемъ. Вотъ опять сплошь пошла береза, первая зелень едва-едва держится на сиротливыхъ еще втвяхъ. Здсь гораздо поздне является листва, чмъ въ тхъ мстностяхъ, которыя описаны нами въ прежнихъ главахъ. Подъ конецъ однообразіе этого лса даже прискучиваетъ. Здсь около 200.000 десятинъ занято этими сосновыми и березовыми чащами. Берегутъ ихъ до такой степени, что зачастую покупаютъ дрова на сторон, чтобы не тратить своихъ.
— Позвольте рубить,— пристаютъ иногда управляющіе,— вдь на 6.000 руб. экономіи въ годъ по такому-то заводу сдлаемъ.
— А что потомъ народу останется?
Такъ и бережется этотъ лсъ для будущаго.
Тмъ не мене одинъ въ пол не воинъ. Сотрудниковъ нтъ, мошенничество тоже не рдко, потому, напримръ, дроворубы истребляли до 1867 года круглыя площади лса по одной верст въ діаметр. Сверхъ того самый лучшій лсъ зачастую подвергался бурелому, что нарушало правильность его эксплоатаціи. Мн самому приходилось здсь видть страшныя послдствія мстныхъ грозъ. Точно попалъ куда-нибудь на Тринидатъ или на берега Ореноко. Превосходныя деревья, сваленныя вихремъ, безсильно лежали, упираясь одно на другое съ обломанными или засохшими втвями, съ торчащими изъ земли кувалдами узловатыхъ корней. До 1874 года никакъ не могли добиться, чтобы въ конторахъ и экономіяхъ велся правильный счетъ лса. Одному за всмъ услдить нельзя было. Обративъ исключительное вниманіе на заводы, хозяинъ упустилъ лса, полагаясь на людскую честность. Разумется, людская честность оказалась столь неудовлетворительной, что лсами стали-было хозяйничать вс, кому не лнь — управляющіе, приказчики, лсные ревизоры и даже втихомолку обходчики. Когда сдлана была должная ревизія, то оказалось, что превосходнаго лса лишь 20%, остальная часть и большая, 80%, состоитъ изъ разновозрастныхъ деревьевъ, вслдствіе бурелома, пожаровъ и выборочныхъ рубокъ. Въ теченіе послднихъ лтъ эта часть очень исправилась и количество прекраснаго лса увеличилось значительно. Молодятники и заросли занимаютъ тоже громадную площадь на мст когда-то вырубленныхъ боровъ. Изъ нихъ третья часть даетъ отличное лсовозобновленіе, пятая — посредственное, остальное пространство или облсилось плохо, или совсмъ не поднялось. Какъ и во всхъ нашихъ лсныхъ хозяйствахъ, это произошло оттого, что, вопервыхъ, громадныя, квадратныя, сплошныя вырубки никогда не очищались отъ ненужныхъ вершинъ, сучьевъ и прочаго хлама, причемъ на нихъ не оставляли вовсе сменныхъ деревьевъ, во-вторыхъ, вредила длу пастьба скота, который весьма охотно стъ вс древесные всходы или топчетъ ихъ ногами, а вмст съ порослями и почву, которая грубетъ и длается безплодной, въ-третьихъ, при громадныхъ лсныхъ пожарахъ сгоралъ верхній слой чернозема, необходимый для возрожденія и роста деревьевъ, и въ-четвертыхъ, квартальныя проски были слишкомъ узки,— такъ что не предупреждали распространенія лсныхъ пожаровъ, не вентилировали густыя дачи. Съ 1874 года за лса здсь принялись довольно энергично — и т мста, которыя еще недавно шли плохо, выправились. Лса стали лучше и крпче,— боле разумная система устранила недостатки прежняго управленія. Теперь здсь принятъ шестидесятилтній лсооборотъ, то-есть ежегодно вырубается 1/60 часть лсовъ, съ такимъ разсчетомъ, чтобы къ тому времени, когда будутъ вырубаться послднія площади, первыя уже были покрыты высокими и крпкими лсами. Цнность ихъ здсь доходитъ по самой умренной цн до 5.000.000 руб. Если взять минимумъ до 4.000.000 руб., такимъ образомъ заводы ежегодно съдаютъ на 66.666 рублей древеснаго топлива. Сверхъ того здсь есть особенныя заказныя пространства, въ которыхъ рубка производится съ крайнею осмотрительностію и введенъ лучшій способъ лсоустройства. Контроль лсовъ и отчетность по нимъ заведены очень строгіе — и теперь уже невозможны т упущенія, которыя, по счастію, были замчены во-время, иначе довели бы дйствительно удивительные здшніе лса до самаго дурнаго положенія. Въ настоящее время сюда можно прізжать учиться сбереженію порослей и уже старыхъ лсовъ, охраняемыхъ для будущаго, грознаго, несомннно, въ остальныхъ частяхъ нашего обезлсеннаго отечества. Здсь даже зачастую отказываютъ себ въ необходимомъ въ виду этого времени, и послдующія поколнія скажутъ не одно спасибо людямъ, сохранившимъ для нихъ такое громадное богатство.
Было воскресенье. Весь народъ — вн деревень. Пестрыя группы деревенскихъ двушекъ въ перегонку гонялись за медленношедшею желзною дорогой и кричали намъ что-то. Одна, особенно красивая, хохотала во все горло и добжала за нами на самый мостъ черезъ Болву. Мостъ этотъ раскинулся почти на версту. Видъ отсюда дивный. Вонъ большое село Куява. Все оно вытянулось на косогор, сверкая своими окнами подъ высоко уже поднявшимся солнцемъ. Кругомъ обступили лса и точно хмурятся издали, слдя за этими веселыми, чистыми избами. Даль залита разливомъ Болвы. Изъ него выдвигаются рощи и аллеи какихъ-то раскидистыхъ деревьевъ, окутанныхъ первою молодою листвою. Точно золотисто-зеленыя облака опустились на сверкающее водополье да и замерли такъ среди окружающей ихъ нги и покоя. Голубыя полосы воды видны и тамъ изъ-за лса, темныя пятна, еще голаго кустарника входятъ въ это неподвижное зеркало. Свтлыми каналами вода заходитъ за выступы холмовъ и далеко, далеко тамъ, гд едва-едва мерещатся лсныя пустыни, свтится какая-то полоска. Должно-быть и туда забрался разливъ этой, красивой и шаловливой рки.
Подъ мостомъ самое стремя. Вода ярко бжитъ между его сваями, точно злится на нихъ, перегородившихъ ея свободное теченіе.
Мостъ выстроенъ на славу, а между тмъ и здсь работали, только крестьяне. Оттого-то врно онъ и обошелся дешево!… Скоро нашъ поздъ оставилъ его позади и опять за Куявой ворвался, въ сплошное царство молчаливаго лса. Только изрдка между стволами его деревьевъ свтлли длинные каналы разлива, воспользовавшагося всми лощинами и оврагами, чтобы ворваться сюда, въ этотъ торжественный и величавый міръ столтнихъ великановъ. Почва видимо измнилась. На полянахъ и въ лсу стали показываться валуны. Срые, обросшіе мохомъ, камни какъ-то особенно были къ лицу къ этимъ елямъ и этимъ красивымъ соснамъ, на кор которыхъ года провели безчисленныя морщины. Вдали изъ-за вершинъ дымится что-то и спустя нсколько минутъ поздъ, выйдя изъ дремучихъ чащъ, медленно подошелъ къ селу Сукремень съ заводами и фермами.
Лсъ и тутъ ухитрились сохранить на самой околиц заводовъ. Ненасытныя утробы доменныхъ печей пожираютъ тысячи и десятки тысячъ кубическихъ саженей дровъ, а молчаливыя деревья стоятъ себ даже нердко у самыхъ этихъ ненасытныхъ обжоръ. Около села огромное озеро. Болва врывается въ него шумнымъ теченіемъ, слва тихо струится туда же рчонка Сукремень, извилистая и красивая, вспыжившаяся теперь весною. Хорошо обстроенная улица правильно разбита вдоль этого озера. Массы народа и опять кучи дтей снуютъ во вс стороны. Дйствительно, вспоминаешь зенберскаго рабочаго: ‘наша баба — плодливая баба’. По крайней мр я нигд — ни на Урал, ни на Свер, ни на Юг — не встрчалъ такого обилія молодаго поколнія, пребывающаго еще въ безпанталонномъ состояніи. Вс они, воображая, что съ нами хозяинъ, сбгались къ вагонамъ, крича еще издали: ‘Ура, ддушка, ура!’ Но, увы, въ окно никто не кидалъ имъ пряниковъ и, разочарованные, они останавливались, недоумвали, поглядывая на насъ.
— Что, разв ддушки нтъ?— поинтересовался одинъ.
— Нтъ. Въ Дядьков остался.
— А у васъ пряниковъ нтъ?
— Нтъ.
Потоптался, потоптался малышъ и отправился вспять.
Слышу потомъ:
— Не бгите, ребятки,— Сергй Ивановича нтъ!
Но т, не вруя, все-таки подбгали къ намъ. Повторялась та же исторія.
Отсюда только шесть верстъ до Людинова.
Пятьдесятъ лтъ назадъ это было ничтожное село. Здсь стояла только одна домна и изъ мстной руды плавился чугунъ. За то съ 1832 года этотъ Жиздринскій Шеффильдъ идетъ впередъ гигантскими шагами. Отсюда заводскій прогрессъ разлился по всей Россіи. Здсь впервые было примнено пудлингованіе и здсь же научились ему рабочіе, которые потомъ разнесли свои знанія и на далекій Уралъ, и въ Олонецкую губернію. Здсь съ тхъ поръ практиковалось все, что только являлось новаго въ горнозаводскомъ дл, примнялись новыя усовершенствованія, открытія. Теперь въ Людинов живетъ до 7.500 человкъ народа, получающаго вс средства къ существованію отъ завода. Одной прямой заработной платы расходуется заводомъ до 600.000 рублей ежегодно. Заводъ этотъ основанъ въ 1769 году, но только въ послднее время, лтъ двадцать тому назадъ, онъ принялъ свой настоящій видъ. Тутъ, напримръ, съ 1870 по 1880 г., только за десять лтъ, сдлано и собрано 373 паровоза, на 9.256.770 р., 154 вагона пассажирскихъ, на 337.150 руб., 8.428 товарныхъ вагоновъ, на 11.612.749 р., 2.667 платформъ, на 2.686.794 р.
А всего на 23.913.463 рубля. Сверхъ того, въ то же время здсь приготовлены массы локомобилей, земледльческихъ машинъ и орудій, гидравлическихъ прессовъ, отдльныхъ и запасныхъ частей для паровозовъ, маслобоенъ, всякаго литья посуднаго, штучнаго,— памятниковъ и ршетокъ, паровыхъ котловъ, паровозовъ для шоссе, желза разнаго въ издліяхъ, стали такой же, желза и стали въ кускахъ, рельсовъ и прочихъ вещей. Такихъ въ 1878 г. считалось на 4.558.348 руб., въ 1879 г.— 3.391.742 рубля и въ 1880 году на 3.388.088 рублей. Здсь работаютъ дв печи доменныхъ, пять вагранокъ, пять печей газовыхъ, вс для выплавки чугуна, одна газовая печь для выплавки мди, три такихъ же для выплавки стали, четырнадцать сварочныхъ, дв пудлинговыхъ, одна калильная и три паяльныхъ печей. Въ Людиновскомъ завод работаютъ 78 горновъ, восемь заводскихъ вентиляторовъ, дв сушильни, одна турбина, семь большихъ штамповыхъ машинъ, два обрзныхъ стана, десять паровыхъ молотовъ, два молота пружинныхъ, восемь гидравлическихъ прессовъ, тринадцать прокатныхъ валовъ, 31 строгальная машина, 126 токарныхъ станковъ, 54 сверильныхъ, 22 долбежныхъ, 28 торцовыхъ, 12 винтовальныхъ, два шпунтовыхъ, пять зуборзныхъ, девять правильныхъ, три загибальныхъ, восемь штамповальныхъ. Сверхъ того машины для проврки валовъ, для нарзки метчиковъ, притирочныя, паровые ножи, ножи приводные, четыре болтовыхъ машины, дв гаечныхъ, угольныя мельницы, 417 тисковъ, 100 верстаковъ, масса токарныхъ станковъ для дерева и много круглыхъ пилъ.
Эти цифры даютъ довольно полное понятіе о дятельности Людинова.
Все, разумется, надо брать сравнительно. Окружающій околодокъ бденъ и лишенъ всякой промышленности. Развить здсь такое дло — большая заслуга. Чтобы дать еще дальнйшее понятіе объ оборотахъ завода, приведемъ цифры, какія намъ удалось собрать на мст. Въ 1880 году одни слесаря заработали здсь задльной и поденной платы 220.000 руб., котельщики около 80.000 р., кузнецы 40.100 р., клепальщики 72.000 р., литейщики 74.000 р. и т. д. А между тмъ это былъ годъ самый неудачный. Заводъ сокращалъ работы, потому что заказы уменьшились въ связи съ общимъ дурнымъ экономическимъ положеніемъ Россіи. Заводъ отсюда сбываетъ свои издлія въ Петербургъ, Москву, Харьковъ, Кіевъ, Одессу, Каховку, Екатеринославль, Орелъ, Пензу, Черниговъ, Пинскъ, Минскъ, Кременчугъ, Вильно, Ростовъ-на-Дону, Нижній-Новгородъ, Динабургъ, Ригу. Въ этихъ городахъ помщаются конторы завода или его коммиссіонеры.
Большое озеро блеснуло впереди, заставленное у праваго берега островами, между которыми струятся свтлые проливы. Озеро окаймлено отовсюду, кром Людинова, лсистыми берегами. Оно здсь ужасно напоминаетъ Сайму. То же меланхолическое спокойствіе пейзажа, тотъ же просторъ едва-едва подернутой зыбью воды, та же густая хвойная растительность, т же острова, покрытые лсомъ, безлюдные и безмолвные. Поздъ идетъ медленно. Направо безчисленныя зданія заводовъ, налво молодятникъ — густо-выросшій лсъ.
— Погніетъ или высохнетъ.
— А вотъ мы его скоро разрдимъ.
Еще издали слышится величавый гулъ. Точно море гд-то бьется въ крутые берега, слышатся даже отдльные удары набгающихъ валовъ. Закроешь глаза — и чудятся, окаймленныя гребнями, волны, разбрасывающія по втру извивы блой пны. Такъ и кажется, что несутся он издали на тебя, ударяются въ крутые утесы и, разбившись, съ дикою злобой отбгаютъ назадъ, чтобы съ новыми безчисленными зеленоватыми валами опять броситься на эти несокрушимыя твердыни. На дл, разумется, никакого моря, да и не къ лицу было бы оно какому-то Жиздринскому узду. За то немолчно и безустанно бьется тутъ и днемъ, и ночью такое же безграничное, такое же неугомонное море людскаго труда. Слышны тяжелые удары паровиковъ, глухой переборъ громадныхъ молотовъ, цлыя стихіи всевозможныхъ звуковъ, гд мшаются въ одно акустическое марево и свистъ ремней, и шорохъ приводовъ, и стукъ клепалъ, и визгъ желза, и клекотъ чугуна въ домнахъ, и рзкій стонъ стали подъ круглыми пилами слесарныхъ станковъ, и удары паровыхъ ножей, и трескъ ломающагося дерева, и грохотъ зубчатыхъ колесъ, и мрный шумъ воды въ шлюзахъ, и Богъ знаетъ что еще. Все это захватываетъ васъ, кружитъ голову, долго не даетъ возможности остановиться на чемъ-нибудь опредленномъ. Нсколько нервному и непривычному покажется, что онъ самъ попалъ подъ эти молоты, въ эти ярко-горящія печи, что на него опрокидываются зубцы громадныхъ колесъ, налетаютъ какія-то стальныя руки скрытыхъ внизу великановъ. Вверху по проволочной воздушной дорог двигаются сотни маленькихъ вагончиковъ съ рудой, погромыхивая, они бгутъ къ дымящимся домнамъ. Изъ десятковъ трубъ клубится черный тяжелый дымъ,— нтъ у него силы подняться къ этому весеннему небу и, истощась въ безплодныхъ стараніяхъ, онъ разстилается надъ заводомъ зловщею тучей, темною днемъ, багровою, словно отражающею какое-то громадное зарево, ночью. Миріады искръ несутся въ этомъ дым и гаснутъ въ его густыхъ клубахъ. Намъ видны громадные дворы, заваленные жерновами, стальными бандажами, какими-то громадными частями машинъ, цилиндрами, въ которыхъ можетъ помститься и зажить припваючи любая семья, локомобилями, точно остановившимися съ разбга и размышляющими: куда же дале?… Груды желзнаго лома, цлыя горы всякаго мусора, имющаго свою цнность потому, что онъ вновь пойдетъ въ переплавку. Не понимаешь пока, какъ можно оріентироваться въ этомъ лабиринт, и невольно ищешь, гд, въ какомъ изъ этихъ гремящихъ, грохочущихъ сараевъ помщается минотавръ, который разомъ проглотитъ тебя въ свое желзное брюхо.
— Ну что, какъ вамъ нравится?— спрашиваетъ меня спутникъ.
— Погодите, я еще понять ничего не могу.
— Вотъ завтра мы пойдемъ съ вами и осмотримъ все подробно. А теперь подемте дале.
Бойкіе кони живо унесли насъ отсюда.
Людиново больше другаго узднаго города. Оно все разбросалось слободами. По берегу озера вытянулись кирпичные двухъэтажные дома, принадлежащіе рабочимъ. Деревянные мшаются съ каменными. Все обнаруживаетъ довольство и зажиточность. Какъ потомъ я убдился самъ, и внутри большая половина домовъ чисты и недурно обставлены, а нкоторые для ‘села’ даже и меблированы хорошо. Развалинъ нтъ. Несмотря на воскресенье, не больше двухъ или трехъ пьяныхъ, да и т какъ-то сторонкой забираютъ, чтобы не попасть кому-нибудь на встрчу. ‘Они у насъ этого стыдятся’,— поясняетъ мн управляющій Макаръ Алексевичъ Калининъ, изъ простыхъ рабочихъ выбившійся въ люди. Онъ въ томъ же сромъ армяк, какъ и вс. Интеллигентное лицо, разговоръ, обнаруживающій большую смтливость и недюжинный умъ. Это родъ мстнаго маленькаго Эдиссона. Дайте ему разобрать, сдлать по чертежу любую неизвстную ему машину, онъ не только ее сдлаетъ, но и усовершенствовать постарается, сообразно мстнымъ условіямъ. Калининъ побывалъ и за границей, въ Бельгіи, посмотрлъ тамошніе заводы, а по здшнему ему иногда случается заткнуть за поясъ и ученыхъ техниковъ. Подумаешь, какими странными скачками вырабатываются иногда русскія талантливыя натуры! Этотъ Калининъ, напримръ, и образованія никакого не получилъ,— еще нсколько лтъ тому назадъ простымъ слесаремъ былъ на томъ же Людиновскомъ завод. Случай выручилъ: нуженъ былъ слесарь къ дтямъ владльца, чтобы научать ихъ этому длу. Выборъ палъ на Калинина,— онъ и обнаружилъ вдругъ таланты, которыхъ никто и не подозрвалъ въ этомъ спокойномъ, скромномъ, засыпанномъ стальными опилками, рабочемъ. Прибавьте къ этому доказанную безукоризненную честность — и типъ передъ вами будетъ полонъ. И сколько такихъ еще хоронится въ массахъ заскорузлыхъ тружениковъ, десятки лтъ просиживающихъ за какимъ-нибудь станкомъ!
При описаніи монастырей Соловецкаго, Святогорскаго и Валаамскаго я задавался вопросомъ: почему это только тамъ русскіе талантливые люди находятъ просторъ и работу, только тамъ способностямъ ихъ даютъ ходъ?… Здсь, наконецъ, пришлось убдиться, что и на міру есть хоть одно учрежденіе, гд такимъ труженикамъ всегда будетъ и честь, и мсто. Вся администрація, все управленіе здшнихъ заводовъ состоитъ почти исключительно изъ прежнихъ рабочихъ. Сотни коммиссіонеровъ, приказчиковъ, агентовъ — изъ нихъ же. Два-три техника, нанятыхъ на сторон, остальное — однообразная народная масса, выдляющая изъ самой себя и власть, и факторовъ власти. Чужихъ не любятъ. Да надо сказать правду, всякій разъ, какъ сюда брали ихъ, въ конц концовъ приходилось горько раскаиваться. Тутъ все свои — одна семья, тсно сжившаяся, сплотившаяся, солидарная почти во всемъ. И посмотрите, какъ живутъ эти, выдлившіеся изъ простыхъ крестьянъ и по виду оставшіеся простыми рабочими, люди. Вотъ, напримръ, Калининъ: у него двухъэтажный домъ, вверху парадныя, внизу жилыя комнаты, мягкая прекрасная мебель, зеркала, рояль отъ Веленіуса и фисгармонія тутъ же, везд висятъ цнныя лампы. Видны уже привычки къ нкоторому изяществу. Чистота везд поразительная, а жена его и дти ходятъ въ сарафанахъ и онъ самъ не снимаетъ своего армяка. Вообще здсь выработался совсмъ особый типъ крестьянства. Посмотрите его не въ будничной обстановк, когда онъ за своимъ станкомъ, весь засыпанный пылью желзной, весь въ поту работаетъ надъ чмъ-нибудь, а въ праздникъ или у него дома. Какая у него чистота, какая щепительная опрятность! Пьянствовать ему и въ голову не приходитъ, потому что это приравниваетъ къ пришлымъ забулдыгамъ, у которыхъ ничего нтъ, которые все, что ни получатъ, все спустятъ. Мн самому случилось наблюдать такую сцену. Пьяный придрался къ трезвому.
— Свинья ты, вотъ что!
— Ты самъ свинья, да еще пьяная!… Возьму я да созову народъ.
— Ну?
— Свяжемъ.
— Чортъ!…
— Ты хуже чорта.
— Ну, Макарка, доберусь я до тебя.
— Иди, иди,— по теб давно кабакъ плачетъ. Страмишь ты насъ всхъ, вотъ что! Кабы въ теб умъ былъ, ты бы куда-нибудь схоронился, пока вытрезвишься. А то при чужомъ человк,— указывая на меня,— весь нашъ заводъ пакостишь.
Никто изъ выдлившихся крестьянъ, ставшихъ рабочими, большихъ жалованій не получаетъ. Вс усилія направлены къ тому, чтобы народу хлбъ былъ, чтобы не останавливать ни одного станка, ни одного человка не бросить безъ дла. При такихъ условіяхъ колоссальные гонорары были бы совсмъ невозможны. Самое управленіе носитъ удивительный характеръ, нигд до сихъ поръ мн не встрчавшійся. Что-то патріархальное до нельзя. Провинится въ чемъ-нибудь управляющій или приказчикъ,— вина ему прощается и разъ, и другой, и третій. На четвертый — расправа. Призываетъ его Мальцовъ, высчитываетъ ему вины всевозможныя.
— Ну, коли хочешь у меня оставаться, такъ поступай опять на заводъ простымъ рабочимъ.
Полгода слдятъ за нимъ, какъ себя ведетъ, хорошо ли работаетъ. На семь это не отражается въ большинств случаевъ. Она остается въ томъ же дом, ей помогаютъ. Исправляется провинившійся, его начинаютъ повышать и года два-три спустя онъ опять управляетъ дломъ. Такъ, напримръ, поступали и не разъ съ замчательно-умнымъ человкомъ, тоже выдлившимся изъ слесарей и завдывавшимъ цлымъ Людиновомъ. Его изъ главноуправляющихъ разжаловывали въ простые рабочіе раза три уже. И въ настоящее время онъ еще тянетъ свой искусъ, онъ вполн не прощенъ и на его рукахъ пока очень небольшое дло. Разумется, онъ можетъ отказаться и уйти, но это значитъ никогда уже не быть принятымъ на службу сюда. Самъ Мальцовъ никогда и никого не прогоняетъ. Это вс знаютъ и до того сжились съ заводами, что каждый рабочій здсь прежде всего увренъ въ прочности своего положенія.
Мы остановились въ Людинов. Передъ нами разстилалась даль озера, заставленнаго на запад зелеными островами. Между ними чуть-чуть серебряными нитями намчивались узкіе проливы. У самаго берега колыхались два парохода: ‘Капитолина’ и ‘Николай’. Ихъ оснащивали и приготовляли къ навигаціи. Изъ залы, откуда я любовался на чудную картину этихъ свтлыхъ и спокойныхъ водъ, на заводъ проведенъ телефонъ. Онъ меньше любохонскаго, тоже устроеннаго здсь: тотъ на три версты, этотъ на одну. Своеобразные часы стоятъ въ углу, громадные, и на нихъ надпись ‘Никита Каширкинъ — Людиново’. Мстное издліе до послдняго колеса. Лтъ сорокъ имъ или вс пятьдесятъ, а они работаютъ какъ новые.
— Тутъ не одни часы,— тутъ длаютъ превосходные, самые нжные инструменты, даже измрительные, и все т же простые рабочіе. Здшніе манометры славятся.
— Людиново издавна извстно этимъ.
— Здсь народъ на этомъ стоитъ. Посмотрите завтра, какіе у насъ мастера, полюбуетесь.
А между тмъ по наружности все это чуждо роскоши. Старыя закопченныя зданія, подпертыя снаружи, поддерживаемыя изнутри, ничего лишняго, ни копйки не идетъ даромъ. Подъ иногда дырявыми, если это не мшаетъ длу, кровлями копошатся тысячи людей, вырабатывая на милліоны рублей различныхъ издлій, расходящихся отсюда по всевозможнымъ уголкамъ Россіи. Когда на другой день зазвонилъ колоколъ и вся эта толпа рабочихъ повалила черезъ площадь, на которой стоитъ превосходная церковь, роскошно отдланная внутри, съ такими же, какъ въ Дядьков, мстной работы хрустальными иконостасами, я невольно подивился этому громадному муравейнику. Улицы разомъ ожили, везд шумно переговаривались рабочіе, медленно идя по домамъ — обдать.
И все это — только изъ-за того, чтобы не умереть съ голода.
Воображаю, какъ иронизируютъ про себя иностранные заводчики, осматривая такія учрежденія, какъ Людиново.
— Эхъ вы!— думаютъ они про себя,— все дома есть, со всмъ вы сами сладить съумете, а работаете и хлопочете за насъ и для насъ. Свое въ черномъ тл держите, а чужому покровительствуете.

IX. Жиздринскій Шеффильдъ.

На другой день съ ранняго утра я уже отправился на заводъ.
Шумъ воды въ шлюзахъ, свистъ машинъ, грохотъ паровиковъ и трескъ раскаленнаго чугуна подъ ударами молота — опять охватили меня отовсюду цлымъ хаосомъ звуковъ, но теперь я уже привыкъ къ нимъ. Они всю ночь проникали ко мн въ комнату черезъ запертыя окна,— слухъ уже нсколько притупился.
— Съ чего мы начнемъ?— обратился ко мн молодой техникъ, вызвавшійся сопровождать меня по Людиновскому лабиринту.
— Съ домны, я полагаю.
— Значитъ въ литейный цехъ?
— Что такое?
— У насъ заводъ весь длится на цехи: литейный, мднолитейный, кузнечный, клепальный, слесарный, столярный и котельный. Въ литейномъ, куда мы съ вами пойдемъ сейчасъ, отливаютъ разныя машинныя части для подвижнаго желзно-дорожнаго состава и земледльческихъ орудій, посуду и разныя другія вещи.
Въ этомъ отдл одинъ локомобиль въ четырнадцать силъ работаетъ, дв доменныя печи перевариваютъ въ своихъ каменныхъ утробахъ каждая по 1.000 пудовъ руды, флюса и массы дровъ и угля, пять вагранокъ горятъ и день и ночь, вмщая въ себ до 300 пудовъ чугуна каждая, три газовыя печи, куда заразъ бросаютъ по 230 пудовъ, а на вс 690, и сверхъ всего этого посредствомъ подъемнаго ворота дйствуетъ ручная формовальная машина. Рабочихъ въ этомъ отдленіи тоже немало. Два мастера заправляютъ 230 литейщиками, 24 ихъ подручными, 40 учениками, 96 женщинами и 120 чернорабочими. Въ здшнихъ домнахъ производится прямо отливка чугуна въ издлія, что сберегаетъ много топлива, часть же чугуна отливается въ такъ-называемые штыки для передлки въ желзо. Отливки между собою очень различествуютъ: иногда сразу отливается вещь въ 2.000 пудовъ всомъ и тутъ же льются горшки, стнки которыхъ немногимъ толще писчей бумаги.
Руду сюда везутъ изъ Устовъ по желзной дорог, на верхъ къ домнамъ она подымается въ маленькихъ корзинахъ подъемными машинами до проволочному воздушному пути. Тутъ рыжія и ржавыя массы руды сначала сбрасываются въ обжигальныя печи, за которыми возятся, мшая въ нихъ руду, бабы, обожженныя, вс въ поту, усталыя до-нельзя, сплошь покрытыя грязью.
— Трудна ваша работа,— невольно проговорилъ я, вглядываясь въ эти истощенные организмы, въ эти поблекшія лица.
— Не дай Богъ, панночекъ! Хуже нашей работы нтъ.
— Что же получаете вы?
— Рублей семь въ мсяцъ заработать можемъ. Больше нельзя!
Большой воротъ (колошникъ) забираетъ изъ обжигальной печи горячую руду въ колошу (корзину) и поворачивается съ ней прямо къ домн. На Урал весь этотъ трудъ совершается изморенными людьми. Тутъ за воротомъ смотритъ только одинъ рабочій. Колоша съ рудой останавливается надъ домной, устье которой горитъ слегка розовымъ красивымъ огнемъ. Въ немъ иногда мелькаютъ желтые языки, дымъ взрывается клубами вверхъ въ висящую надъ домной большую желзную трубу. Особый аппаратъ пока еще запираетъ пасть этой громадной печи. Около возится старикъ, тоже весь изможденный и измученный.
— Ворочайся, ворочайся, а больше сорока копекъ въ день не наработаешь,— жалуется онъ, переходя надъ домной по перекладин, устроенной отъ одного края къ другому.
— Совсмъ по ноншнимъ харчамъ даромъ служимъ!
Колоша въ это время наполняется соотвтствующимъ количествомъ флюсовъ — камней известковыхъ породъ, вмст съ которыми плавится руда. Дломъ этимъ заняты мальчики, зарабатывающіе такимъ образомъ по 15 копекъ въ день. Работаютъ здсь дв смны, по двнадцати часовъ каждая. Къ домнамъ вверху проведены рельсы и по нимъ подкатываются въ вагончикахъ дрова.
— Ну, пора, ребята, начинай, начинай!
Въ усть домны конусомъ вверхъ торчитъ аппаратъ Паре. Онъ опускается и подымается по желанію. Сначала, по команд старшого, на него, въ домну, насыпаютъ руду, уголь и флюсъ. Грохотъ стоитъ въ эту минуту въ этомъ темномъ и мрачномъ сара, затмъ поверхъ руды наваливаютъ дровъ и, сравнявъ все это вокругъ конуса, особымъ механизмомъ опускаютъ его внизъ. Понижаясь, конусъ показываетъ на нсколько секундъ внутренность этой каменной утробы, горящей тысячами огней, переваривающей чугунъ и шлаки. Клубы дыма и пыли отъ провалившейся руды и угля подымаются вверхъ, пламя взрывается туда же, точно въ догонку за этою пылью. Потомъ, когда дрова и флюсы уже внутри, конусъ опять подымается и запираетъ пасть этой колоссальной, съ четырехъ-этажный домъ вышиной, печи.
Мальчики на минуту присаживаются отдохнуть. Бдные заморились совсмъ, таская корзины съ углемъ. Въ ворота этого сарая, выстроеннаго надъ домной, видно Людиновское озеро, весело сверкающее подъ солнцемъ, за нимъ — лсъ, зелень, блые домики слободы, отражающіеся въ вод.
Каторжный трудъ!
Пришлось переживать т же ощущенія, что и на Урал. Тамъ еще тяжеле рабочимъ. Тутъ они хоть не жарятся надъ огнемъ ничмъ не закрытой домны, какъ это имъ приходится выносить въ томъ горнозаводскомъ округ.
— Сколько теб лтъ?— обращаюсь я къ маленькому рабочему, отдыхающему рядомъ.
— Четырнадцать.
— Много ли же ты зарабатываешь здсь?
— Не мало… Шесть, либо пять рублей въ мсяцъ. Какъ приведется.
— Трудно?
— Работать надо! Наши вс работаютъ.
Не усплъ договорить, какъ вдали послышался грохотъ.
Издали подъзжали по рельсамъ вагончики съ дровами, надвинулись надъ домной и стали. У нихъ выдвинули дно и дрова повалились въ домну.
— Сколько каждый разъ идетъ дровъ?
— По четверти кубической сажени валимъ.
— Она страсть что жретъ этого дерева!— замчаетъ старикъ.
— Да, у нея желудокъ не испорченъ!— шутитъ мой спутникъ.
— У нея, братъ, животъ не вспучитъ… Не заболитъ… У нея что у рабочаго: камень проглотитъ — и то сдержитъ.
Мальчики начали раскидывать дрова равномрно вокругъ конуса въ устье домны и сверху наслоили угля.
Въ это время отъ обжигальной печи, тяжело скрипя и кряхтя, словно старикъ подъ непосильною ношей, приворачиваетъ воротъ колоши съ рудою и флюсами. Конусъ опускаютъ, изъ домны опять взрывается масса пламени, съ трескомъ и ревомъ уносящаяся вверхъ. За дровами насыпаютъ опять руды и флюсовъ, тутъ ужь не пламя, а пыль и миріады искръ летятъ вверхъ… И опять короткій отдыхъ, и опять въ воротахъ серебрится спокойная гладь озера съ зелеными островами и блыми домиками на берегу.
Изъ-подъ конуса, изъ аппарата Паре, газъ выводится въ особый паровикъ для движенія воздуходувной машины. Все разсчитано такъ, чтобы ничего не пропадало даромъ. Сверху насъ повели внизъ по какимъ-то пещерамъ и жиламъ въ бокахъ этой громадной домны. Точно застнки старыхъ крпостей судились намъ по сторонамъ. Звукъ желза гд-то казался звономъ цпей, вздохи доменныхъ паровиковъ — стонами замученныхъ жертвъ. Еще меньшія жилы продланы тутъ же, черезъ нихъ дйствуетъ воздуходувная машина. Тамъ слышится порывистый свистъ, точно горный втеръ съ силою врывается въ узкое ущелье, ища себ выхода изъ отовсюду стснившихъ его вершинъ и каменныхъ скатовъ. Вотъ и фурмы, сквозь которыя мы видимъ самое нутро этой чудовищной печи, ярко сверкающее, гд руда обращается въ жидкое молоко, гд плавится и кипитъ камень. Точно заглянули во внутренность волкана, въ пароксизм самой кипучей подземной дятельности. Чудятся какія-то огненныя волны тамъ, какіе-то зигзаги яркихъ молній, пронизывающихъ жидкій металлъ. Шумъ тутъ стоитъ такой, какой я слышалъ только въ пермскихъ заводахъ того же рода. Кажется, будто гд-то рядомъ падаетъ масса воды съ громадной высоты на острыя скалы,— падаетъ и разбивается въ тысячи мелкихъ брызгъ. Съ такою силой воздухъ стремится внутрь, въ самое сердце этой маленькой Этны, откуда въ свою очередь несется клокотаніе шипящей лавы и изрдка точно пушечные удары. Оглушенные мы отходимъ отсюда внизъ.
— Сейчасъ выпустятъ шлаки.
Позади домны устроены выходы для нихъ. Пузырясь и вскипая круглыми разливами, выступаетъ лава изъ этой норы. Кажется, что это огненныя волны, слпящія глаза своимъ желтымъ блескомъ. По краямъ поверхность лавы уже синетъ, а изъ выводящаго отверстія все выползаютъ новыя и новыя волны. Жара кругомъ длается невыносимой. Кто-то оретъ, мы ничего не слышимъ. Наконецъ рабочій схватываетъ кишку и направляетъ на кипящую лаву сильную струю воды. Точно злясь на это купанье, лава клокочетъ, пузырится, съ трескомъ лопается, синетъ и сретъ, причемъ только изъ трещинъ мелькаютъ еще ея красные огненные глаза. Наконецъ она совсмъ тухнетъ подъ водою. Остается какая-то ноздреватая, рыхлая губка.
— Зачмъ это?
— А видите ли, такимъ образомъ разрыхленный шлакъ — отличное средство для удобренія полей. У насъ его свозятъ на фермы и раскидываютъ по земл. Онъ возвращаетъ ей золу, которую унесли изъ почвы скошенныя и сжатыя растенія или злаки.
— Я нигд не встрчалъ ничего подобнаго.
— Да это только у насъ и длается.
— Что же, лучше урожай на удобренныхъ такимъ образомъ поляхъ?
— Еще бы! Подъ вліяніемъ дождя и втра шлакъ разрыхляется такимъ образомъ быстро… У насъ даже крестьяне начали уже кое-гд усвоивать этотъ способъ удобренія.
Мы проходимъ къ устью домны, сквозь которое выходитъ выплавленная руда.
Путь лежитъ мимо вагранки для переплавки стараго чугуна. Толстая, выпятивъ свое каменное пузо, вся въ грязи, клокочетъ она, видимо, и эта печь перевариваетъ свою пищу.
— Это наша черная красавица.
— Матрена!— шутитъ рабочій,— вымылась бы, а то вся рожа въ грязи.
Дв рядомъ такихъ Матрены отопляются коксомъ, третья — въ сторон, та требуетъ древеснаго угля.
Работающіе внизу у домны получаютъ уже хорошее вознагражденіе: 65 коп. идетъ имъ въ будни и 85 к. въ праздникъ. Въ мсяцъ они зарабатываютъ отъ 18 до 25 рублей, если безъ прогуловъ. Деньги эти и достаются не даромъ,— жара адская. Кажется, что дышешь раскаленнымъ воздухомъ Сахары, потому что сухой зной пышетъ прямо въ лицо теб, завивая волосъ и заставляя трескаться кожу. У ‘щели’ отверстія, сквозь которое идетъ чугунъ, уже столпился народъ. Шумъ фурмъ, крики людей смшиваются вмст. Точно сказочная Вальнургіева ночь. Рабочіе здсь уже и одты лучше, и глядятъ здорове. Лаптей нтъ,— на всхъ сапоги — видъ сытый. Слышатся шутки, обращенныя все къ той же домн.
— Эхъ ты, Домна, Домна! Пузо-то набила, теперь мы тебя лчить станемъ.
Въ щели, въ срой масс отвердвшей руды — трещины. Въ трещинахъ вспыхиваютъ голубые огоньки.
— Ну, ну, пробейка ее… Максимъ, ты парень здоровый, ступай, ступай.
Приносятъ длинный ломъ аршина въ два.
— Какъ разъ по Домн! Ну, братцы, зачинай, зачинай, что ее жалть!…
Ломъ этотъ наставили въ щель и давай молотами пробивать въ ней дыру. Потъ валилъ съ лицъ у рабочихъ.
— Съ ей тоже повозишься…
— Колоти, колоти молотомъ сильне!
Кора въ щели не поддавалась.
— Ишь за праздники-то работы не было, такъ домна-то и остыла маленько. Литейщики здсь?
— Издся.
— Пришли кашу хлебать?
— Порцію свою получимъ,— отшучивались т.
— Ты не больно только,— жжется… Ты подуй сначала.
— Ладно… Еще тебя поучимъ.
У литейщиковъ въ рукахъ были ложки,— разумется, громадныя,— чашки и ковши.
Наконецъ, кора подалась, ярко блеснувъ золотой, огнистою пробоиной. Проламывавшій кору рабочій живо выдернулъ ломъ и въ первый подставленный ковшъ полилась жидкая струя чугуннаго молока, разомъ освтившаго все: и толстую домну, и грязныя вагранки, и потныя лица рабочихъ. Всякій литейщикъ бралъ сколько ему нужно и бжалъ въ мастерскую съ своей порціей расплавленнаго металла.
— Никого больше?
— Никого,— вс сыты!
Тогда по длинному жолобу чугунъ полился внизъ, въ формы, сдланныя въ земл. Тутъ онъ охлаждается и для дальнйшей переплавки поступаетъ въ вагранки. Въ пермскихъ заводахъ чугунъ, выходя изъ щели, разбрасываетъ тысячи звздъ всхъ цвтовъ. Здсь онъ льется густою струей безъ брызгъ, потому что въ людиновскихъ домнахъ онъ выходитъ уже сплымъ. По охлажденіи въ излом, онъ оказывается темносрымъ, т. е. лучшаго сорта. Посуда и вещи изъ него выходятъ превосходныя. Только на нихъ никогда не прекращаются заказы. Ихъ столько, что заказчики даже ждутъ, хотя вс амбары здсь до потолка загромождены ими. Ограничивайся заводъ такими работами,— разумется, онъ былъ бы доходенъ, но Мальцовъ задался цлію во что бы ни стало вытснить иностранныя машины съ русскихъ рынковъ и терпитъ большіе убытки, достигая этой цли. Отъ мстныхъ издлій спеціалисты приходятъ въ восторгъ. Когда мы вошли въ сарай, гд сложены вс эти издлія, намъ, какъ въ ‘Сорочинской ярмарк’ у Гоголя, пришлось воскликнуть: ‘чого тутъ нема!’ Горшки, заслонки, утюги, печныя дверцы, гири, котелки, громадные котлы, доски для памятниковъ, плиты, гайки, зубчатыя колеса, изящныя чугунныя рамы, какіе-то цилиндры и тысячи другихъ предметовъ, которымъ сразу, пожалуй, не пріищешь и названія. Литейщики, отливающіе все это, получаютъ до 30 рублей въ мсяцъ. Плата имъ идетъ съ пуда отлитыхъ ими вещей. Спеціалистъ г. Саймоновъ вотъ что говоритъ по поводу здшнихъ работъ изъ чугуна: ‘приходишь къ заключенію, что литейная часть Людиновскаго завода доведена до высокой степени совершенства. Подобныя тонкія отливки даетъ чугунъ олонецкихъ заводовъ, съ тою только разницей, что выплавляемый изъ болотныхъ рудъ и содержащій вредныя примси — фосфоръ и сру, олонецкій чугунъ для переливки въ желзо не годится, тогда какъ здшній даетъ превосходное’. Это было сказано четыре года назадъ. Съ тхъ поръ дло здсь значительно подвинулось и усовершенствовалось.
Сердце завода — паровая машина, она разгоняетъ кровь по артеріямъ этого громаднаго, изъ камня и желза сложившагося, организма. Мы прошли мимо нея, она глухо бьется всми своими поршнями и рычагами, выбрасывая паръ по самымъ, отдаленнымъ проводамъ. Оставивъ ее, мы переходимъ въ помщеніе среднебойнаго водянаго колеса. Мракъ и сырость. Струи воды льются отовсюду, слышится шумъ какихъ-то ручьевъ и потоковъ, сбгающихъ съ колеса въ тускло поблескивающую внизу воду. Шлюзы — внизу, и отсюда доносится грохотъ неудержимо рвущейся куда-то стихіи. Чугунные пульсы бьются кругомъ, громадные ремни протягиваются вдаль, колесо движетъ ихъ съ громадною силой. Они вс направлены въ слесарни и имъ станки безчисленныхъ мастерскихъ Людиновскаго завода обязаны своею жизнью. Это — то же сердце. Весь заводъ кажется отсюда какимъ-то сложнымъ организмомъ, въ которомъ бьются и работаютъ два сердца, паровое и водяное, уживающіяся рядомъ одно съ другимъ. Я взошелъ на помостъ, устроенный у средины колеса. Громадное, въ 28 футовъ въ діаметр, оно подымаетъ чудовищную массу воды. Ободъ его равняется 14 футамъ въ діаметр. Дйствительно, что-то живое, сказочное слышишь и видишь во всхъ этихъ взмахахъ громадныхъ орудій, въ этомъ мрномъ шум воды, въ этомъ грохот шлюзовъ. Точно попалъ въ самое нутро какого-то чудовища и являешься безмолвнымъ свидтелемъ его отправленій, самыхъ таинственныхъ процессовъ жизни, поддерживающихъ этотъ организмъ. Какъ и у фурмъ, чудится грохотъ водопада, и если не поостережешься, то самому можно попасть подъ него, потому что сверху и съ боковъ льются струи воды. Помосты, на которые выходишь, полъ, на которомъ стоишь, дрожатъ и колышатся отъ силы этого движенія. Вверху работаетъ столь же громадный аппаратъ для шлюзовъ, по бокамъ съ грохотомъ движутся какіе-то рукава, шатуны, поддерживающіе безчисленные поршни, мха. Самъ какъ-то исчезаешь передъ громадностью этихъ сооруженій, кажешься самому себ безсильнымъ, ничтожнымъ.
— Экое дло заведено!— замчаетъ рядомъ крестьянинъ.
— А что?
— Ужь очень чудесно: и паромъ-то пущаетъ, и водой-то дйствуетъ.
— Ума не приложишь.
Другой бородатый мужикъ завдуетъ всей этою машиной. Ему все единственно,— онъ присмотрлся къ ней, и она уже не дивитъ его своими размрами. Отъ постояннаго грохота и шума кругомъ онъ немного глуховатъ сталъ и молчаливъ.
— Слова отъ него не добьешься!
— Ужь очень много слушаетъ,— некогда самому балякать.
Наконецъ мы уходимъ отсюда. Передъ нами помщеніе мднолитейнаго цеха. Тутъ отливаютъ разныя машинныя части, части для подвижнаго состава, для земледльческихъ орудій. Когда мы здсь были, работъ не оказывалось. Начнутся он завтра. Только большая газовая печь горла, переваривающая сразу до ста двадцати пудовъ мди. Это самое маленькое отдленіе мастерскихъ. Здсь работаетъ одинъ мастеръ съ девятью литейщиками, четырьмя учениками и двумя чернорабочими. Кругомъ стоитъ масса тиглей, въ которые отливаются мелкія вещи.
— Пустыня тутъ у насъ пока… Въ слдующій разъ, какъ пожалуете, все это горть будетъ, закипитъ!… А теперь скучно здсь.
Отсюда мы перебираемся въ мастерскія кузнечнаго цеха. Опять оглушающій шумъ, стукъ молотовъ, свистъ мховъ и шорохъ взрывающагося въ горнахъ пламени. Брызги огня разлетаются изъ-подъ молотовъ, желзо подъ ними точно жалуется кому-то, скрипитъ и сжимается. Тутъ горятъ три сварочныхъ печи и каждая вмщаетъ въ себя до 150 пудовъ металла заразъ, работаетъ одна паровая машина въ шестнадцать силъ и два паровика въ пятьдесятъ силъ каждый. Два паровые молота въ 120 пудовъ каждый и три поменьше, въ 27 пудовъ, разбиваютъ и обжимаютъ громадныя желзныя кувалды, пружинный молотъ громыхаетъ тоже, а рядомъ свищутъ массы мховъ, вгоняя въ огни семидесяти восьми горновъ сильныя струи воздуха. Тутъ за всми этими горнами, печами и молотами работаютъ три мастера, сто кузнецовъ, сто пятнадцать молотобойщиковъ, четыре печника, двадцать подручныхъ, два мальчика, двадцать восемь бабъ и девятнадцать надсмотрщиковъ и машинистовъ.
Мы проходимъ прямою улицей этихъ ярко горящихъ горновъ. Вонъ блеснули звы сварочныхъ печей. Въ нихъ горятъ куски желза, другіе уже подъ молотами и разбрасываютъ кругомъ посл каждаго удара тысячи золотыхъ брызгъ. Обжимщики въ кож щурятся, чтобы не попало въ глаза. Красивыя, сытыя, совсмъ не изморенныя бабы шуруютъ печи. Он бросаютъ туда дрова, переговариваясь и пересмиваясь одна съ другой. Тутъ и заработокъ у нихъ не особенный, да трудъ легокъ. Он получаютъ по 20 коп. въ день. Даже мальчики получаютъ больше бабъ,— имъ идетъ по 25 коп. въ день. Суровые, молчаливые, словно совсмъ обожженные рабочіе у сварочныхъ печей получаютъ до 30 руб. въ мсяцъ.
— Что они у васъ такіе хмурые?
— Работа такая. Стоитъ онъ цлый день у печи, въ огонь смотритъ.
— Такъ что-жь?
— И все самъ про себя думаетъ. Вы знаете, кто въ огонь смотритъ, тотъ думаетъ больше и разное ему въ огн чудится.
— Вотъ какъ!…
— Тутъ рабочіе это отлично знаютъ. Одинъ вотъ разсказывалъ, въ печахъ-то адъ чудится. Такъ онъ и куски желза гршниками звалъ: ‘принеси гршника’. Всякій разъ, какъ бросалъ въ сварочную печь желзо, такъ и воображаетъ себ, какъ на томъ свт въ геену будутъ гршниковъ и злодевъ всякихъ кидать. Знаете, отъ огня ужасно фантазія разыгрывается. Вы что думаете?
— На Урал такія же явленія замчалъ я.
— Это довольно общее. А другимъ въ огн цлые города чудятся, люди, лица какія-то мелькаютъ, бгутъ какія-то серебряныя зми, золотыя саламандры возятся между ними, брилліантовыя волны струятся по темнымъ пока кускамъ желза, кровавыя пятна какія-то вскипаютъ на нихъ. Не мудрено, что какому-нибудь старику и адъ почудится. Мерещатся изъ огня простирающіяся къ нему руки. Голоса слышатся!…
Самый громадный отдлъ завода — слесарныя мастерскія. Положительно утомляешься, проходя по нимъ.
Слесарный цехъ раздляется на четыре разряда. Въ первомъ приготовляются части для паровыхъ и другихъ машинъ и для земледльческихъ орудій. Тутъ два гидравлическихъ колеса діаметромъ въ 10 метровъ каждое. Сила ихъ: перваго въ 60, автораго въ 70. Паровая машина въ 100 силъ, восемь цилиндрическихъ мховъ отъ 40 до 50 силъ каждый, два гидравлическихъ пресса діаметромъ на 10′, десять строгальныхъ станковъ, 41 токарныхъ, 16 сверлильныхъ, четыре долбежныхъ, пять торцовыхъ, два обрзныхъ, два винтовальныхъ, одинъ для проврки валовъ, два штамповальныхъ, одинъ паровой ножъ, одна угольная мельница, 90 тисковъ слесарныхъ. За всми этими станками и орудіями работаютъ восемь мастеровъ, 376 мастеровыхъ, 70 учениковъ, 16 женщинъ, 30 чернорабочихъ.
Во второмъ слесарномъ отдленіи выдлываются части для паровозовъ и локомобилей. Тутъ одинъ паровой локомобиль въ 16 силъ и одна калильная печь, 17 строгальныхъ станковъ, 67 токарныхъ, 18 сверлильныхъ, 16 долбежныхъ, 22 торцовыхъ, 5 винтовальныхъ, одинъ зуборзный, одинъ шиповальный, 106 тисковъ слесарныхъ, одинъ пружинный молотъ. Рабочая сила: 5 мастеровъ, 290 мастеровыхъ, 45 учениковъ, 10 женщинъ, 12 чернорабочихъ.
Въ третьемъ слесарномъ отдленіи обжигаются и отдлываются печи, дверцы, камины и т. п. Здсь одинъ локомотивъ въ 10 силъ, три сверлильныхъ станка, одинъ токарный, одинъ притирочный, два шиповальныхъ, 116 тисковъ. За ними заняты два мастера, 100 мастеровыхъ, 40 учениковъ, 3 чернорабочихъ, 10 женщинъ.
Наконецъ, въ четвертомъ отдленіи отдлываются части для вагоновъ, сбираются земледльческія орудія. Тутъ строгальный станокъ, 14 токарныхъ, 7 сверлильныхъ, одинъ долбежный, одинъ торцовый, пять винтовальныхъ, два шиповальныхъ, три штамповальныхъ, 35 тисковъ. Рабочихъ: 2 мастера, 60 мастеровыхъ, 18 учениковъ, 5 женщинъ и 2 чернорабочихъ.
Тутъ центръ заводской дятельности. Ряды камеръ, занятыхъ исключительно слесарнымъ дломъ, сплошь заставленныхъ машинами, станками. Безчисленные приводы и ремни двигаются вверху и вертятъ сотни механизмовъ. Отъ однихъ ремней стоитъ какое-то стихійное шуршаніе, а тутъ еще грохочутъ паровики и локомобили, визжитъ, положительно визжитъ желзо подъ строгальными аппаратами. Здсь вообще какое-то вавилонское столпотвореніе,— ничего даже не сообразишь. По крайней мр я совсмъ не могъ дать себ отчета, что здсь длается. Голова разбаливалась, точно тысячи этихъ молотковъ стучали въ черепъ, точно эти безжалостные винты ввертываются въ него, а не въ стонавшее и плакавшееся подъ ними желзо. Тамъ глухо работаетъ паровой ножъ, отская толстые куски желзныхъ частей, тутъ какія-то машины стираютъ металлическія доски, такъ что каждый атомъ ихъ вздрагиваетъ, а срая желзная пыль тучей поднимается въ воздухъ. Пронзительно визжитъ пила и сверлильный станокъ, веромъ разбрасывая кругомъ желзныя стружки. Какіе-то особенные ножи нарзываютъ толстые бруски, снимая съ нихъ цлые слои коробящагося, какъ береста на огн, металла. Въ сторон стоятъ чистенькія, изящно-отдланныя машины, съ массою самыхъ непонятныхъ для меня частей. Неподвижныя, он только ждутъ пароваго привода — этой души, которая бы ихъ оживила. Проковка, обточка и шлифовка желза доведены здсь до щегольства, не говоря уже о томъ, что всякая вещь длается отчетливо, прочно и приготовляется весьма врно. Еще нсколько лтъ тому назадъ стальные бандажи получались здсь съ петербургскаго Обуховскаго завода, но теперь они приготовляются въ Людинов, причемъ, по словамъ техниковъ, не уступаютъ лучшимъ англійскимъ издліямъ этого рода. Съ нами заводы посщалъ французскій инженеръ,— не упомню уже теперь его фамилію. Онъ при вид только-что изготовленной здсь строгальной машины пришелъ въ совсмъ непонятный для меня телячій восторгъ.
Слесаря совсмъ уже выдляются изъ общаго типа рабочихъ. Это народъ серьезный, изобртательный и умный.
— Мы все время при машин, — по невол мозтами-то пошевелишь. За нее не зная приняться нельзя. Ее тоже понимать надо!
— Тутъ до всего дойдещь. Въ ней, въ машин, ума много!
— У нихъ удивительное чутье,— объясняетъ французъ, работающій здсь.— Привезутъ самый сложный механизмъ, весь онъ въ частяхъ лежитъ. Взглянетъ рабочій на чертежъ и нюхомъ его какъ-то пойметъ. Бывало только руками разведешь.
— Вотъ у насъ тутъ Баба есть, такъ она не нахвалится нами.
— Какая баба?
— А механикъ нашъ.
Баба оказалась французомъ Бобеномъ, завдующимъ слесарными мастерскими. Здсь только трое чужихъ. Главноуправляющій всмъ ганноверскій инженеръ Басонъ, инженеръ Дюссо, сынъ московскаго, и Бобенъ.
Слесаря, какъ народъ толковый и умный, держатся совсмъ отлично отъ другихъ рабочихъ. Они хорошо держатся, почитываютъ, интересуются всмъ. Семьи ихъ зажиточныя, потому что мастеровой можетъ здсь заработать отъ 26 до 48 рублей въ мсяцъ. Дома у нихъ свои, дрова ничего не стоятъ, хлбъ и припасы даетъ имъ заводъ, скупающій ихъ по дешевымъ цнамъ и такъ же продающій своимъ рабочимъ. Сталь и желзо кладутъ какой-то особенный отпечатокъ на работниковъ. Въ самомъ дл, я не разъ наблюдалъ это. Имющіе дло съ деревомъ вырабатываются въ мягкихъ и не совсмъ положительныхъ людей, за то на металлическихъ занятіяхъ вырабатываются ужасно сильные характеры, точно вс эти массы желза, мди, чугуна сообщаютъ имъ свою крпость и неподатливость. Тутъ и воздухъ какой-то особый. Въ этихъ мастерскихъ вы дйствительно ощущаете запахъ желза и стали. Онъ густо распространяется въ атмосфер, которою дышутъ.
Вотъ, напримръ, самое характеристичное лицо передо мною. Большая печь для прокаливанія желзныхъ листовъ:, красное пламя рвется оттуда во вс скважины, слышится его свистъ и клекотъ издали. Прямо у устья печи высокій, жилистый рабочій. Весь — изъ мускуловъ, на диво сложенный. Умные, нсколько воспаленные отъ огня глаза упорно смотрятъ на васъ и не опустятся наврное не передъ кмъ, крупныя черты дышутъ энергіей и силой. Выпуклый упрямый лобъ прекрасно сформированъ, губы сжаты, подбородокъ совсмъ такъ, какъ рисуютъ у Наполеона перваго. Заговорилъ я съ нимъ,— оказался знающій человкъ. Привычка мыслить сказывается въ каждомъ слов. Какъ не похожи на него еще недавно попадавшіеся мн жиздринскіе крестьянскіе типы, загнанные совсмъ, измученные на безкормиц и безработиц, совсмъ безнадежные для будущаго.
Хлбопашецъ, съ поэтическимъ складомъ своей фантазіи, съ любовью къ природ и иногда даже съ пониманіемъ ея, все-таки оказывается простымъ крестьяниномъ рядомъ съ этими мастеровыми, всю свою жизнь возящимися съ машинами. Я не знаю, можетъ-быть въ первыхъ сосредоточиваются всевозможныя добродтели, но во вторыхъ несравненно боле жизненной энергіи, способностей, изобртательности. Несмотря на то, что заводскій рабочій живетъ лучше землепашца, въ немъ уже явилось недовольство своимъ положеніемъ и растетъ протестъ. Здсь, напримръ, положеніе длъ лучше, чмъ у сосдей: люди обезпечены, сыты и — главное — о нихъ заботятся, все для нихъ длается, тмъ не мене пришлось мн самому слышать весьма знаменательныя фразы.
Было, напримръ, освященіе гуты. Сошлась вокругъ Мальцова толпа рабочихъ.
— Трудно, братцы, всмъ трудно нынче. Бда,— заказовъ нтъ.
— Какъ не трудно… Милліоны страдаютъ!— слышится изъ толпы.
Смотрю, желчное, желтое лицо, глаза блестятъ лихорадочно, по лицу бжитъ судорога.
— Да, братъ, страдаютъ.
— Всю жизнь работаю, семеро дтей, бока болятъ! Зали рабочаго человка господа, совсмъ зали! Коли бы не вы, и здсь бы не жить! Безъ васъ начнутъ изъ насъ кровь точить!… Пропадать рабочему человку надо, совсмъ пропадать!
Дрожитъ весь.
— Это я видлъ, какъ съ нами на другихъ фабрикахъ. Со скотомъ легше.
Вытянулъ руку, сжалъ кулакъ.
— То-есть во-какъ!… Помирать буду, а не забыть, какъ они насъ, рабочихъ людей, зали!
— Это ты совсмъ слово неподобное говоришь,— сталъ его укорять священникъ.
— Вы посмотрите-ка, батюшка, что по другимъ округамъ длается! Совсмъ насъ богачи убили, душать и кричать не велятъ. А у меня вотъ отъ работы бока…
— А ты забылъ, легче вельбуду внити въ ушко игольное, нежели богатому…
Рабочій и смотрть не сталъ, отмахнулся и прочь пошелъ.
— Зачмъ ему въ ушко игольное? Онъ, братъ, себ и здсь царствіе небесное устроитъ, сдлай милость!
И тутъ нарождается противу капитала грозная сила. Она растетъ и крпнетъ подъ гнетомъ, какъ крпнетъ чугунъ подъ паровымъ молотомъ, извергая изъ себя вс постороннія примси.
Изъ слесарныхъ мы отправились въ клепальни.
Тутъ производится клепаніе паровиковъ и сборка паровозовъ съ помощію трехъ локомобилей въ 44 силы вс вмст, гидравлическаго пресса, мховъ, четырехъ штамповальныхъ и четырехъ болтовыхъ, одной гаечной машины, ножей паровыхъ и приводныхъ, трехъ строгальныхъ станковъ, десяти сверлильныхъ, одного долбежнаго, двухъ загибальныхъ, одного правильнаго, трехъ паяльныхъ горновъ, 70 тисковъ. Заняты въ этомъ цех 6 мастеровъ, 300 мастеровыхъ, 35 учениковъ, 30 женщинъ, 10 чернорабочихъ. Тутъ все заставлено машинами, локомобилями, паровозами, которые собираются въ этомъ отдленіи. Вонъ, напримръ, локомотивъ громадный, онъ весь почти готовъ, но его со всхъ сторонъ облпили рабочіе, какъ мухи въ жаркое лто, свшія на мирно пасущагося быка. За сборъ всего паровика малаго имъ платится 160 р., большаго 250 руб. Это длится между восемью человками, составляющими такимъ образомъ артель.
— Что-жь, выгодна эта работа?
— Какъ когда… Въ хорошее время отъ 25 до 30 руб. въ мсяцъ придется.
— А въ другое?
— А въ другое и по двадцати — слава Богу!
— Тутъ вдь какъ бываетъ… Сбираешь машину — вотъ бы и конецъ, а какая-нибудь часть въ другихъ мастерскихъ еще не готова,— ну, и гуляй, теряй время понапрасну.
— Ничмъ разв другимъ заняться нельзя?
— У насъ такъ: одна артель собираетъ каждую машину. Если работы нтъ, къ другой не приступишься,— тамъ свои работаютъ.
— А иной работы нтъ?
— Мы не привычны… Мы сборщики издавна.
Въ другомъ отдленіи клепальнаго цеха еще боле наставлено всякихъ громадныхъ сооруженій. Тутъ и громадные чугунные ворота, и черные, еще не крашенные, паровозы, какія-то необычайныя по величин желзныя трубы. Вонъ, напримръ, совсмъ готовая, уже собранная, банная печь, можно подумать, что въ баню, гд она будетъ стоять, придутъ мыться слоны и носороги. Въ ней легко можно было бы сжарить допотопнаго мамонта, еслибы на этомъ же завод былъ приготовленъ достаточный для того противень. Грохотъ здсь стоитъ оглушительный, стукъ молотковъ, шуршанье и громъ какихъ-то толстыхъ желзныхъ листовъ. Древній грекъ подумалъ бы, что онъ попалъ въ лабораторію грома къ Зевесу.
— Правда, какъ вс это величаво и по-своему красиво?— восхищался мой спутникъ французъ.
Своеобразная поэзія механическаго желзнаго дла!
Вонъ совсмъ черный паровозъ. Его начинаютъ красить.
— Мы это сейчасъ ея тувалетъ начнемъ,— говорятъ рабочіе.— Недолго наша красавица въ грязи будетъ.
— Вотъ вымоемъ ее, покрасимъ, подрумянимъ, брови ей подсурмимъ — совсмъ дама станетъ, какъ къ городу бываетъ, а то еще и лучше, потому что къ городу бабы хлипкія да жидкія.
Вотъ одинъ локомотивъ еще только собранъ. Одинъ рабочій забрался внутрь, другой снаружи. Раскаленными гвоздями заклепываютъ предварительно просверленныя дыры. Грохотъ такой, что сидящій внутри, по выход оттуда, я думаю, долго еще не можетъ очнуться. Нужно здсь и уши имть такія же, каковы и эти локомотивы, печи, паровики, и изъ того же самаго матеріала. Бассонъ, завдующій Людиновскимъ заводомъ, уже оглохъ, и другіе мало-по-малу глохнутъ. Это здсь неизбжно. Тутъ желзо и сталь орутъ во вс свои громадныя пасти и если стны ерихонскія когда-то пали отъ звуковъ еврейскихъ трубъ, то, я думаю, отъ этихъ звуковъ и зданія филистимлянскаго города не остались бы цлыми.
Кончилъ рабочій вколачивать,— выскочилъ другой извнутри. Стоитъ оболдвшій совсмъ.
— Чего ты?— спрашиваютъ его.
Хлопаетъ глазами,— видимо, ничего не понимаетъ.
— Очумлъ!…
— Недавно онъ потому. Скоро привыкнетъ. У насъ дло это не трудное. Тяжело первое время только.
Рядомъ подымается грохотъ еще пронзительне. Это начали заклепывать новую трубу. Совсмъ какъ живая оретъ она подъ ударами большихъ молотовъ.
— Еще бы!… Теб бы калный гвоздь въ шкуру забивать стали, тоже бы заоралъ тогда.
Удивительная манера у рабочихъ одушевлять вс инструменты и механизмы, съ которыми они имютъ дло!
Вотъ цлыя улицы сварочныхъ печей Симменса. Справа и слва сквозь заслонки слышенъ шумъ пламени и розовые языки его рвутся во вс щели, облизывая черную кирпичную кладку. Вонъ другая улица такая же: направо Симменсовы, налво сталеварни Мартена. Сталь здсь варится прямо изъ чугуна, мелкаго желза, желзнаго скрапа и обломковъ старой стали. Проходя мимо устьевъ, мы слышимъ, какъ тамъ ворчитъ расплавленный металлъ, герметически закупоренный въ самое нутро этихъ аппаратовъ. Въ углу валяются горы бандажей, прямо отлитыхъ изъ стали и еще не отдланныхъ. Меня приглашаютъ сойти внизъ въ газовикъ. Мы опускаемся какими-то темными проходами. Въ нор этой едва дышешь отъ дыму. Онъ окутываетъ со всхъ сторонъ, стъ глаза, струится въ носъ и ротъ. Густой какой-то, жирный… Мы попадаемъ въ зарядникъ, куда поступаютъ и откуда сбрасываются внизъ дрова. Тутъ дымъ еще гуще. Срые клубы его замняютъ воздухъ. Еще минута — и голова начинаетъ кружиться. Въ трубы, чтобы по нимъ не проходилъ газъ, сыплятъ лопатами опилки. Изъ этой лабораторіи газъ поступаетъ въ сварочныя печи и длаетъ тамъ свое дло. Быстро, собирая послднія силы, мы вбгаемъ вверхъ на чистый воздухъ, подъ сараи сварочныхъ печей, и опять слышимъ клокотаніе металла за ихъ заслонками, опять въ глаза намъ свтитъ проникающее сквозь ихъ щели розовое пламя. На пробу вытащили изъ склада длинную полосу желзную, холодную уже. Нужно было испытать гибкость ея. Загнули ее разъ, другой, третій, до восьми, и кусокъ въ 16 дюймовъ толщины не далъ нигд трещины, несмотря на то, что загибали его сплошь и били молотами, пока внутреннія стнки сгиба не сошлись совсмъ. Это — высокопробный металлъ, выходящій изъ здшнихъ печей.
Сталевары получаютъ по мстнымъ цнамъ весьма высокое вознагражденіе — по 50 руб. въ мсяцъ.
Наступилъ вечеръ, и въ мастерскихъ зажгли газъ.
— Откуда это у васъ?
— Къ намъ изъ Царицына доставляютъ нефтяные остатки, мы изъ нихъ и приготовляемъ.
— Какъ вамъ нравится наше Людиново?
— Я еще не могу дать себ отчета.
— Почему?
— Слишкомъ много всего. Подавляетъ.
— Да, а къ Мальцову перешло когда, знаете ли, что здсь было?
— Ну-съ?
— Домна, кричныя горна, да семь слесарей!
Въ этомъ сталеварномъ отдленіи, кром печей, вмщающихъ въ себ стали и металла въ лом по 245 пудовъ каждая, есть еще дв пудлинговыхъ печи. Здсь работаютъ четыре паровика отъ 40—50 силъ каждый, гидравлическое колесо въ 60 силъ и одна турбина въ 30 силъ. Тутъ же масса исполнительныхъ механизмовъ и вальцовочныхъ станковъ, четыре паровыхъ молота, одинъ гидравлическій прессъ, дв паровыя пилы въ 10 силъ, станъ для прокатки бандажей, паровой ножъ, три токарныхъ станка. Тутъ и разряды рабочихъ разнообразне. Завдуютъ дломъ четыре мастера, у нихъ 10 катальщиковъ, 30 подручныхъ, 6 пудлинговщиковъ, 15 газовщиковъ, два сталевара, у нихъ 4 подручныхъ, 30 женщинъ и 18 чернорабочихъ. Сверхъ этого, занимающагося прокаткою круглаго, угольнаго и другаго сортоваго желза, отливкой и прокаткою стали, отдленія, есть еще другое того же цеха, гд производится прокатка желза кубоваго, котельнаго, листоваго и т. п. Тутъ пять сварочныхъ печей, три паровика, дв паровыхъ машины, гидравлическое колесо, дв сушильни. Въ этомъ разряд пять станковъ вальцовыхъ, одинъ паровой молотъ, одинъ пружинный, паровая пила, четыре гидравлическихъ пресса, одинъ загибальный станъ и одинъ токарный, три штамповальныхъ машины, ножъ паровой, ножъ дйствующій приводомъ, гаечный и проволочный аппараты. Тутъ трое мастеровъ, 35 катальщиковъ, 20 подручныхъ, 50 слесарей, машинистовъ и смотрителей, 6 газовщиковъ, 34 женщины, 12 чернорабочихъ.
— Вамъ теперь надо посмотрть еще наше деревянное отдленіе.
— Какое деревянное?
— Да столярное и другія: модельное и чертежное.
Переходъ отъ желза къ дереву разомъ подтвердилъ мое прежнее наблюденіе.
Не было этихъ сухихъ, суровыхъ типовъ, которые я видлъ въ слесарныхъ, не было озлобленныхъ, хмурыхъ лицъ. Здсь въ сравнительной тишин спокойно работали надъ деревомъ добродушные столяры, чисто одтые, многіе въ очкахъ. Внизу на металлическихъ работахъ подъ огнемъ печей, въ дыму паровиковъ, невозможно носить ничего кром лохмотьевъ,— платье горитъ на человк. Тутъ совсмъ иное дло. Пахнетъ вмсто газа и дыма смолистымъ запахомъ сосны. Точно въ свжій лсъ попалъ посл теплаго дождя, когда каждое дерево привтливо дышетъ вамъ на встрчу. Кое-гд дерево скрипитъ подъ желзными инструментами, больно ему и кряхтитъ оно, жалуясь на безжалостную руку. Тутъ вс внимательно сосредоточены. Дерево — матеріалъ легкій: не доглядлъ — и испорчено оно. Дерево мягче — и натура мягче.
— Что вы здсь получаете въ мсяцъ?— спрашиваю я у одного рабочаго въ очкахъ, философски уставившагося на кусокъ дуба.
— Да рублей по тридцати въ мсяцъ,— взглянулъ онъ на меня въ очки.— Мальчики которые — т по пяти рублей, пока пріучатся къ нашему длу.
— А какая работа здсь?
— Разная. Мы части машинъ длаемъ, которыя изъ дерева, выдлываемъ модели, сбираемъ машины земледльческія.
Тутъ у рабочихъ въ рукахъ рисунки различныхъ проектовъ, которые нужно воспроизвести изъ дерева. Всякая новая машина, прежде чмъ она будетъ приготовлена на завод, является здсь въ вид модели. Эти образцы тутъ длаются съ замчательнымъ изяществомъ. Столярныхъ нсколько отдленій и народа здсь работаетъ не мало на трехъ токарныхъ станкахъ и 90 верстакахъ. Всего здсь два мастера, два модельщика, 88 мастеровыхъ, 36 учениковъ, одна женщина и двое чернорабочихъ. Изъ дерева приготовляются формы для стекла. Тутъ же почему-то работаются и манометры, которыми заводъ можетъ по праву хвалиться. Вотъ что между прочимъ говорятъ о нихъ спеціалисты:
‘Мы сравнивали манометры французскіе и людиновскіе. Для сравненія чувствительности того и другаго оба привинчивали къ желзной трубочк, соединяющейся съ небольшимъ гидравлическимъ прессомъ. Накачивая насосъ, можно видть, что стрлки обоихъ манометровъ до поразительной точности тождественны въ своихъ показаніяхъ давленія воды, а слдовательно и пара’ (Земледльческая Газета 1877 г., стр. 372).
Мастеровые, приготовляющіе манометры, смотрятъ весьма интеллигентно, они заработываютъ на сравнительно легкомъ труд отъ 35 до 45 руб. въ мсяцъ.
— Въ нашей наук ума надо!— говорятъ они.
— Тутъ все разсчетъ. Тутъ безъ цифры ничего не сдлаешь.
— Цифру знать требуется, чтобъ она завсегда передъ тобой стояла, какъ листъ передъ травой, готовая!…
Неподалеку — чертежная. Рядъ залъ, занятыхъ рисовальщиками и чертежникажи изъ крестьянъ, окончившихъ мстныя училища. Тутъ уже совсмъ другіе типы. Несмотря на форменный срый армякъ, лица бритыя, чиновничьи. Мы наскоро прошли мимо, торопясь попасть въ отдленіе земледльческихъ машинъ, гд осмотрли или изобртенные здсь, или усовершенствованные соломорзки, молотилки, плуги, просорушки, сялки, вялки всевозможныхъ системъ. Не ограничиваясь своими, заводъ выдлываетъ также англійскія, американскія, германскія. Но о нихъ мы скажемъ потомъ въ одной изъ слдующихъ главъ нашего разсказа.
Намъ, разумется, могутъ поставить въ упрекъ изобиліе цифръ, приведенныхъ здсь, но иначе и нельзя было и обрисовать всей громадности этого предпріятія,— иногда цифра краснорчиве всякаго разсказа. Кстати уже, чтобы покончить съ ними, я приведу общую вдомость всхъ работающихъ на завод. Всего здсь числится круглымъ счетомъ: механиковъ 3, мастеровъ 60, мастеровыхъ 1.800, учениковъ 300, женщинъ 250, писарей и приказчиковъ 35, чернорабочихъ 500 человкъ, Кром того — масса народа, которая продовольствуется на счетъ заводовладльца. Здсь въ заводскомъ магазин распродано по дешевой цн и выдано такъ, въ помощь рабочимъ, слдующее количество, за исключеніемъ тхъ, которыя они покупаютъ въ другихъ пунктахъ: муки ржаной 218.897 пуд., пшеничной — 10.475 пуд., крупъ гречневыхъ — 23.013 пуд., масла коноплянаго — 3.722 пуда, соли — 8.441 пудъ, сала свинаго — 2.771 пудъ, говяжьяго — 577 пуд., солонины — 3.208 пуд., рыбы и сельдей — 1.956 пуд., овса — 22.117 пуд., мыла — 1.676 пуд., чаю — 314 пуд., сахару — 3.355 пуд., масла деревяннаго — 1.222 пуда.
Мене значительные продукты мы не приводимъ.
Вся эта масса потребляется только рабочими, живущими на своемъ содержаніи.
Правила для рабочихъ, если, напримръ, ихъ сравнить съ уральскими, въ высшей степени снисходительны.
Каждый рабочій по третьему звонку обязанъ быть у главныхъ воротъ завода и тотчасъ же приступать къ работ. За самовольный прогулъ или отлучку съ рабочаго взыскивается по усмотрнію заводскаго управленія, но не боле какъ по 25 коп. за четверть сутокъ. Разсчетъ производится 13 числа каждаго мсяца. Школы и больницы содержатся на счетъ управленія. Больные пользуются и лчатся въ нихъ на полномъ его иждивеніи. Здсь для этого служатъ докторъ и четыре фельдшера. Въ больниц постоянныхъ кроватей 25, но по мр нужды прибавляется сколько нужно. Въ Людинов имется аптека, какъ и въ Дядьков.
Для того, чтобъ еще ясне опредлить дятельность завода, нужно прибавить одно: вс машины, станки, паровики, гидравлическіе прессы и проч., дйствующіе здсь, приготовлены на самомъ завод. Въ настоящее время чужаго здсь ничего нтъ.
На другой день мы окончили осмотръ этого Шеффильда, постивъ его вторично днемъ.
Когда мы вышли, солнце ярко свтило. Рабочіе бжали къ какой-то, какъ намъ показалось, часовн, заваленной совсмъ бандажами, желзными частями машинъ, всякимъ ломомъ, бракованными орудіями, между которыми выдлялись свжестью красокъ совершенно новыя, только-что приготовленныя, вещи.
— Куда это идутъ вс?
— Да къ колодцу. Тутъ у насъ исцлительный колодезь есть.
— Это еще что за исцлительный?
— Да мы мекаемъ такъ о немъ. Лтомъ мы такъ упариваемся за работой, что у насъ на тл соль выступаетъ. Бросишься къ колодцу съ жару, вода какъ ледъ, пьешь ее жадно,— ну, точно вотъ въ книжкахъ пишутъ, верблюды, которые въ пустыняхъ. Пьешь, а никогда не бывало, чтобы нутро отъ ей страдало, либо хворь какая захватила. Такъ мы его исцлительнымъ и прозвали. Вода у насъ тутъ крпкая, сильная.
Когда, нсколько часовъ спустя, я вышелъ на балконъ, солнце палило уже во всю, на неб не было ни облачка. Озеро чисто. Въ золотистой дымк далей тихіе лсистые берега его точно погрузились въ сладкую дрму и спятъ себ надъ зеркальною поверхностью воды. Направо изъ заводскихъ трубъ клубится дымъ. Тамъ, въ этой масс строеній, стучитъ и бьется желзное сердце этой громадной лабораторіи труда и предпріимчивости, бьются паровики-пульсы и по его безчисленнымъ жиламъ разгоняютъ паръ въ самое отдаленные закоулки. Съ высокой колокольни красивой людиновской церкви звонили въ колоколъ.

X. Ивано-Сергіевскій заводъ. *)

*) Авторъ этихъ очерковъ проситъ не смшивать заводовъ и района, описываемыхъ имъ, съ таковыми же другого, нын умершаго, Мальцова, во Владимірской губерніи. Это — дв противуположности. Между тми и другими нтъ ничего общаго. Я полагаю, что недоумніе многихъ читающихъ мои очерки объясняется исключительно этимъ обстоятельствомъ. Владимірскіе заводы были основаны на чисто-эксплоататорскихъ началахъ. Оттуда, случалось, даже сотнями высылался народъ въ ссылку и вообще тамъ практиковались пріемы, обыкновенно вызывающіе такъ-называемые ‘бунты’ населенія.
Рельсовый путь изъ Людинова въ Песочное началъ строиться.
Мы должны были прохать по участку только-что проложенному. Направо и налво еще группировались рабочіе, когда нашъ поздъ проходилъ мимо. Эта часть дороги выстроена зимою въ теченіе двухъ недль и уже работаетъ исправно. Весной только пришлось поправить кое-гд обмякшую почву да укрпить прокисшія болотины. Теперь мы полземъ по нимъ, не чувствуя никакихъ неудобствъ. Движеніе по этому рельсовому пути очень уже значительно. Боле 3.000.000 пудовъ груза провозится здсь, и еслибы не чугунка, то заводы должны были бы остановить свое дло. Конная сила мстнаго крестьянства давно оказалась крайне недостаточной. Несмотря на высокую плату и давно устроенное, хорошо поддерживаемое, шоссе, лошади отъ безкормицы падали, да и прежняго ихъ количества было очень мало. Вообще численность скота у мстнаго населенія понизилась до минимума. Все, что живетъ заводами, еще не такъ нуждается, но то, что вн ихъ района, существуетъ послднее время по неисповдимой благости Привиднія. Топи, потрескавшіяся сушины не даютъ довольно сна. Едва-едва хватаетъ его на ползимы. Въ остальную половину скотъ объдаетъ прогнившую солому съ кровель, молодую хвою, поднявшуюся изъ-подъ снга, даже хвосты одинъ у другаго. Страшно посмотрть на мужицкихъ коней, выгнанныхъ въ первые весенніе дни на старый, засохшій подножный кормъ. Они едва держатся на ногахъ, какъ-то расползающихся во вс стороны. Шерсть кое-гд сбилась войлокомъ, клочьями, въ другихъ мстахъ совсмъ вылзла, обнаруживая рыжія плшины. Головы повисли немощно, кажется, едва-едва хватаетъ силы поднять ихъ.
— У насъ теперь кони такіе, что подпирать ихъ надо съ обхъ сторонъ. Точно старый заборъ покосился,— коли не подставить балясины, рухнетъ.
— Вотъ какъ: голыя втки — и т объстъ конь. Брюхо-то у его, гляди, выпучено, по земл волочится, потому — деревомъ набито… И колютъ же, борони ихъ Богъ,— страсть колютъ!
Есть такія деревни по окрестностямъ, гд на девять дворовъ во одному коню осталось. Живетъ ихъ населеніе тмъ, что на завод получитъ, если у завода своихъ рукъ мало окажется. Но въ настоящее время иностранный ввозъ убиваетъ русское производство на-повалъ. Всюду поэтому сокращается дло, тысячи народа могутъ оказаться ненужными. Сначала откажутъ чужимъ, а потомъ и мстныхъ выбросятъ на уляцу. Куда днется вся эта бднота оголвшая?…
— Потому намъ одно остается — ложись посередь поля на болотину да и помирай!
— А поля?
— Поля у насъ хлба не родятъ. Какое тутъ поле!… Царапай землю, поди, сколько хошь,— ничмъ она тебя, родимая, не порадуетъ… Около ей, около земли, только даромъ промучаешься. Бываетъ такъ, что и свово зерна назадъ не вернешь. Озябла наша земля-то, наскрось озябла… Тутъ по всей округ, хлбъ-то мы покупаемъ. Заводы насъ только и питаютъ.
— Вы откуда, братцы?
— На заводахъ работали, у нмца.
— А теперь?
— Ищемъ, хлба бы гд… Насъ съ заводовъ-то распустили. Иди, куда хошь.
— Что-жь, обнищалъ нмецъ, что-ли?
— Чего обнищалъ? Зачмъ ему нищать-то… нъ нмецъ настоящій. А только отъ начальства такой приказъ былъ… Вишь ты: чернети много развелось, такъ начальство пугается, кабы чего не вышло. Ну, и позакрывало заводы.
И съ какимъ все это говорится спокойствіемъ, точно таракановъ вымораживаютъ.
Такимъ путемъ и въ этомъ район ‘конская сила’ мало-помалу таяла да таяла, такъ что во-время не проведи эту желзную дорогу — и нсколько заводовъ могло бы остановиться. Нельзя было бы доставлять въ Песочную, въ Ивано-Сергіевское, въ Людиново милліоны пудовъ руды, также какъ невозможно оказалось бы возить изъ этихъ пунктовъ продукты ихъ производства.
Мрачный, суровый лсъ поднялся по обимъ сторонамъ дороги. Впереди онъ сдвинулся темною стной, позади — тоже, точно пропуская насъ на одну минуту и опять смыкаясь за нами. Солнце бьетъ въ него сверху, но золотые лучи безсильно скользятъ по вершинамъ столтнихъ великановъ… Кое-гд пронижетъ горячая, огнистая, червонная струя темную, холодную рощу, выхватитъ изъ нея бархатную моховую площадку, затлетъ подъ живительнымъ пламенемъ зеленая втка захирвшей среди сплошныхъ сосенъ березы, затлетъ, точно зажигаясь по краямъ. И опять все сурово и гладко, и опять дремучее царство, осиливъ даже солнечный свтъ, подергивается холодною тнью. Опустивъ свои втви, точно отяжелвшія вки, спятъ старыя ели… Верста за верстой безъ полянъ, безъ прогалинъ. Свистнетъ неувренно, робко, испуганно какъ-то случайно залетвшая сюда пташка, да и она спшить поскоре выбраться прочь, подальше отъ этого соннаго царства неподвижныхъ вершинъ, прямыхъ, какъ колонны, стволовъ и бархатныхъ моховыхъ понятій…
— Птица не любить этого лса!— въ одно время со мною сосдъ наталкивается на ту же мысль.
— Почему?
— А вишь какъ онъ насупился, да молчитъ. Птиц воздухъ да солнце нужны. Ей чтобы небо было видно, чтобы цвтики алые улыбались… А тутъ совсмъ другое. Въ кладбищенскихъ церквахъ бываетъ такъ-то: торжественно и печально въ одно и то же время.
Сравненіе дйствительно врное. Торжественно и печально стоитъ этотъ молчальникъ въ своей темнозеленой схим… Думаетъ какую-то вчную думу и чудится намъ, что дума эта не отъ міра сего, что за тысячи лтъ назадъ или за тысячи лтъ впередъ унесся пустынникъ своею ‘нездшнею’ мыслью. Даже отъ солнца заслонился этотъ аскетъ, потому что солнце жизнь любитъ и къ жизни зоветъ, а этотъ траурный лсъ безмолвно говоритъ душ о вчномъ молчанія и безнадежномъ поко смерти!…
— Вы на то обратите вниманіе, что этотъ лсъ прямо у завода остался!— замчаетъ мн спутникъ мой въ сромъ армяк, управляющій однимъ изъ большихъ хуторовъ.— Не сълъ его заводъ.
Какой заводъ състъ его! Напротивъ, кажется, вотъ-вотъ надвинется эта полная сумрака и прохлады масса и задавитъ подъ собою суетой и трудомъ кипящее Людиново.
— Какъ вамъ нравятся наши лса?— обращаюсь я къ французу Гюитьеру.
— Лса?… Да… Нтъ, какіе въ Людинов чугунные горшки длаютъ!…
— Что такое?— не понялъ я.
— Какіе, говорю, чудесные горшки въ Людинов. Тонкіе какъ воздухъ. Кажется, насквозь видно!
Вотъ и толкуйте посл того съ спеціалистами-техниками. Дремучее царство кругомъ, на всякую живую душу дйствуетъ оно своею мощью, а тутъ человкъ изъ-за горшка ничего вокругъ себя не видитъ. И, вдь, какъ дло до горшка дойдетъ, такъ онъ поэтомъ становится.
— Вы знаете, когда онъ раскалится, этотъ горшокъ,— такъ точно лепестокъ розы: тонкій, алый весь, сквозной…
Я даже плюнулъ. Вода бжитъ по сторонамъ рельсоваго пути, сама указывая ватерпасъ и мало-по-малу подтачивая почву.
— Вдь, она смоетъ полотно.
— Мы же, вдь, по неоконченной дорог демъ. Она всего дв недли строилась. Теперь начнемъ длать отводные каналы. Все Болва. Она въ этомъ году страшно разлилась и сюда въ лсъ по пути заглянула. Ну, и смыла кое-гд.
Буреломъ по сторонамъ. Вковыя деревья вырваны съ мясомъ, т. е. съ корнями. Засыпанныя землей, торчатъ они кверху… Кое-гд на нихъ по земл даже трава поползла, точно хочетъ своимъ зеленымъ ковромъ прикрыть это безобразіе. На мст сломанныхъ бурей великановъ молодятникъ поднялся, но слабый и чахлый, какъ золотушное, больное, блднолицее, слабое поколніе дтей, толпящихся вокругъ рослыхъ и сильныхъ стариковъ, точно взявшихъ себ вс жизненные соки и ничего не оставившихъ на долю другихъ.
— И на тебя сила есть!— смотрятъ въ лсъ мой спутникъ.
— Что?
— А я, вотъ, объ этомъ царств нашемъ сосновому говорю. И на него сила есть,— ишь повырвало. Точно дерево это, какъ башня вавилонская, до неба дорости хотла, Божьему солнцу дороги не давало, гордынею превозносилось… Его гроза и смирила. Лежитъ теперь мертвый великанъ, разбросавъ по сторонамъ свои голыя руки… Гд втви, гд корни — не разобрать… Все перепуталось до-нельзя!
Хижины желзнодорожныхъ рабочихъ муравьиными кучами кажутся у этихъ деревьевъ. Внутри лса стальнымъ блескомъ, точно налитые чернилами, мерещутся четыреугольники выемокъ, откуда брали землю для желзной дороги. Они сплошь наполнились водою. Въ этихъ мрачныхъ прибжищахъ, въ вчной тни — тишина и спокойствіе. Даже дичь, которой по-душ сырыя мста, не летитъ сюда…
— Желзная дорога не смыта, какъ видите, не дала посадки. На большихъ желзныхъ дорогахъ сразу-то здить нельзя. А тутъ — сколько угодно.
Вотъ вамъ еще одно изъ преимуществъ этого рельсоваго типа.
Тишина кругомъ подъ конецъ давить начала.
Точно въ склепъ заперли насъ. Только Гюитьеръ какія-то цифры выкладываетъ въ своей записной книжк. Математическій умъ этого техника только и понимаетъ поэзію чиселъ. Его природой не удивишь. Онъ понимаетъ ее только какъ матеріалъ для производства. Вчной красоты ея не замтить ему. Она не говоритъ его сердцу. Какой-нибудь паровой молотъ столь же поддался бы очарованію окружавшаго насъ лса, сколько и этотъ спеціалистъ, хотя онъ же чуть не стихами заговорилъ въ завод среди проводовъ, колесъ, рычаговъ… Вотъ на пути цлая артель въ блыхъ рубахахъ и блыхъ войлочныхъ шапкахъ.
— Богъ въ помощь!— кричали имъ съ нашего позда, медленно проходящаго, точно сквозь ихъ работу самую.
— Счастливой дороги!— И согнутыя спины разгибаются и измозоленныя руки лниво приподнимаютъ шапки надъ всклокоченными головами.
— А вы бы поторопились,— ишь какъ лниво двигается дло у васъ,— слышится съ нашего позда.
— Чего торопиться! Ты погляди-ко… земля!
— Что-жь земля?
— Да прокисла вся! Ишь какъ ее водой-то просочило… Теперь она насквозь… Жидкая!…
Какой-то кирпичный заводъ мелькнулъ въ сторон. Лошадь съ телтой завязла въ боковой трясин и понурилась… Бился, бился съ ней мужикъ и тоже понурился… Стоитъ и думаетъ… Нашъ поздъ останавливается на послднихъ рельсахъ. Дальше еще только прокладываютъ ихъ.
— Чего ты?— подхожу я къ мужику.
Поднялъ на меня безцвтные глаза недоумло какъ-то.
— Что ты это?
— Ишь, охлибла лошадь-то… Не сдвинуться съ мста, рабочіе пока подсобятъ.
— И телга-то пустая!
— Да конь то лонный… Еле-еле самъ-то идетъ.. Съ соломы-то не больно окрпнешь, только что животы разопретъ.
Лошадь точно спитъ.
— У насъ у самихъ-то кормы какіе… Рубь семьдесятъ за хлбъ платимъ… Семья тоже… Дти малыя, жена…
Что-то захрипло въ горл у мужика, голосъ оборвался на полуфраз… А глаза все такъ же апатичны и блсоваты. У него и у самого, какъ у коня, отъ скверной пищи брюхо выперло, а ноги — видимое дло — совсмъ слабы…
— Оголодали!— опять что-то хрипитъ у него въ горл, точно тамъ поворачиваются какіе-то старыя ржавыя петли.
Мы пошли впередъ пшкомъ.
Лсъ разрдлъ, выпустилъ насъ и самъ точно отбжалъ назадъ… Впереди темныя стны и черныя трубы стараго завода. Болва длаетъ тутъ красивую луку, синицы и ольшанки орутъ въ густой поросли на ея берегахъ, еще на-половину залитыхъ водою. Босоногіе мальчуганы и двочки зашли въ рку и возятся въ ней, точно стараясь перекричать птицъ, а солнце сверху щедро обливаетъ своимъ золотымъ свтомъ и жаромъ и эту спокойную воду весенняго разлива, и возникъ, уже оперившійся нжными, мягкими листками, и заводъ — всюду, куда только ни взглянешь, заплатанный ржавыми желзными листами.
Вся эта старая масса, подымавшаяся передъ нами, и есть Ивано-Сергіевскъ, гд прокатываютъ желзо, длаютъ паровозныя колеса, льютъ сталь, плавятъ чугунъ въ громадной домн. Всего здсь вырабатывается 40.000 пуд. стали и 200.000 пудовъ чугуна. Первая выходитъ изъ сталеварень Мартена. Чтобы дать понятіе объ оборотахъ этого стараго проржаввшаго и на первый взглядъ непригляднаго завода, нужно опять обратиться къ боле подробнымъ цифрамъ.
Среднимъ числомъ здсь работаетъ 395 мужчинъ, большею частью изъ жителей села Ивано-Сергіевскаго и изъ окрестныхъ деревень. Вмст со взрослыми рабочими сюда являются поденно. 35 подростковъ мальчиковъ. Женскій персоналъ завода далеко не такъ многочисленъ. Пять женщинъ и пятнадцать двочекъ возятся у домны на верху и въ формовальняхъ.
Работы производятся тремя паровыми котлами, двумя паровыми машинами — одною въ сорокъ, другою въ пятьдесятъ силъ, двумя водяными колесами, въ сорокъ силъ каждое. На всхъ этихъ механизмахъ сжигается ежегодно:
Дровъ 7.010 куб. саж. — на 25.050 руб.
Сучьевъ 1.310′ ‘ — ‘ 2.960 ‘
Каменнаго угля и кокса 11.431 пуд. — ‘ 6.511 ‘
Угля древеснаго 1.300 коробовъ — ‘ 4.602 ‘
Матеріаловъ для производства въ теченіе одного года заводъ расходуетъ:
Рудъ желзныхъ — 243.553 пуд.
Флюса битаго — 59.963 ‘
Чугуна штыковаго и блеску — 21.176 ‘
Мелочи чугунной желзной и стальной — 193.201 ‘
Изо всей этой сырой массы въ 1880 году прокачено желза 110.257 пуд., на 246.893 рубля.
Выплавлено и проковано стали 67.651 пуд. на 163.020 руб.
Отлито чугуна — 51.597 ‘ — ‘ 38.698 ‘
‘ посуды — 20.291 ‘ — ‘ 33.480 ‘
Литья штучнаго — 22.022 ‘ — ‘ 31.932 ‘
Сдлано инструментовъ для завода — 14.730 ‘ — ‘ 14.730 ‘
Всего — 286.548 пуд. — на 528.753 руб.
Изъ этого уплачено: рабочимъ взрослымъ — 110.883 руб.
женщинамъ — 425 ‘
дтямъ — 2.548 ‘
Чтобы понять, насколько на здшнихъ взводахъ нивелированъ заработокъ, насколько справедливо уравнено вознагражденіе администраціи заводовъ съ заработками простыхъ рабочихъ, приведемъ цифры жалованья, получаемаго властями на Ивано-Сергіевскомъ завод. Изъ нихъ смотрителю пришлось въ годъ 1.304 рублей, управляющему 600 рублей и его помощнику 360 руб. Такимъ образомъ здсь на администрацію приходится не 20 или 26%, какъ въ другихъ промышленныхъ учрежденіяхъ этого рода, а только 2 1/2% общей суммы уплаты, сдланной заводомъ за работу. По всмъ же заводамъ изъ общаго оборота въ 14.000.000 руб. содержаніе директоровъ и управленія обходится въ 19.000 руб., а жалованье служащимъ въ конторахъ не превышаетъ 90.000 руб. Въ то же время мастерамъ уплачивается 1.200.000 руб. и вспомогательнымъ рабочимъ 3.700.000 р. Такое же отношеніе и по всему району этой Америки въ Россіи. Рабочій здсь не иметъ основанія особенно завидовать администратору, да и этому послднему нечмъ тоже кичиться и задирать носъ передъ какимъ-нибудь кузнецомъ или слесаремъ. Самыя потребности здсь такъ невелики, что жалованья, выплачиваемаго властямъ, совершенно имъ достаточно. Традиціонные армяки и сарафаны уничтожаютъ возможность франтовства, а упорный трудъ и необходимость постояннаго пребыванія у горна, у печи, на домн, при машин не даетъ особенно большихъ досуговъ. Сверхъ того власти не деморализованы столицей, а вышли изъ тхъ же самыхъ рабочихъ людей, образомъ жизни и обличьемъ отъ нихъ не отдлились, и живетъ все это своеобразное царство одною семьей, безъ ссоры и раздора.
Къ Ивано-Сергіевскому заводу руда доставляется жителями Земницкой и Которской волостей Жиздринскаго узда, съ уплатою имъ отъ 10—12 коп. за пудъ, часть же ея вырабатывается на своихъ рудникахъ въ Устахъ, причемъ обходится заводу въ 5, 6, 7 коп. пудъ. Флюсы обходятся заводу по 2 коп. пудъ. Продукты заводскаго производства отправляются въ Орелъ, Харьковъ, Москву, Ригу, Петербургъ желзными дорогами и сплавными путями сначала по рк Болв, а потомъ Десною и другими — въ Кіевъ, Кременчугъ, Херсонъ, Ростовъ и прочіе города, Жиздрою — въ Оку и Волгу. Число рабочихъ часовъ здсь въ сутки: взрослыхъ — 12, малолтнихъ — 8.
Въ самомъ завод, когда мы вошли туда, было темно и прохладно. Цлый лабиринтъ балокъ уходатъ вверху въ непроницаемый сумракъ, только кое-гд сквозь продырявившіеся желзные листы кровли солнце проникало золотыми нитями въ этотъ таинственный мракъ, выхватывая изъ него то законченную массу домны, то какія-то печи, то спокойно спящаго на мягкой земл Рабочаго. Одному прямо на носъ упала эта горячая золотая нить, а онъ и не шевельнется… Только голова одна и видна изъ сумрака,— ноги и руки уходятъ въ тнь… Все еще кругомъ крпко и прочно, хотя и не поддерживается. Здсь въ этомъ отношеніи усвоенъ особый взглядъ. Зданіе заводовъ не для рекламы, а для дла. Стоитъ прочно, штукатурить его не станутъ, потому что не изъ чего. Повторяю, дворцовъ промышленности, отъ которыхъ такъ и ветъ буржуазною, разуваевскою спсью, здсь не найти. Не особенно велики барыши, чтобы строить на нихъ вавилонскія башни. За то и той нищеты, которая такъ разительно бьетъ въ глаза среди рабочихъ этихъ вавилонскихъ башенъ и промышленныхъ дворцовъ, вы здсь не увидите вовсе. Повторяю, изученіе этого края, столь близкаго къ центрамъ, такъ удобно посщаемаго, въ вышей степени поучительно. Всюду здсь оригинальныя особенности.
Вода въ шлюз шумитъ и бьется. Закроешь глаза и чудится, что стоишь надъ Иматрой… Грохотъ и суета неустаннаго труда охватываютъ васъ отовсюду, втеръ, дующій съ рки, ветъ свжею весеннею прохладой. Какъ-то оживаешь здсь,— смолкаютъ разбитые нервы, спокойне бьется сердце.. Мальчишка лтъ двнадцати сидитъ за телеграфнымъ станкомъ. Сквозь окна я вижу отсюда, какъ серьезно постукиваетъ онъ въ аппаратъ, насупивъ брови… Совсмъ взрослый… Другой, рядомъ, списываетъ депешу. По ту сторону рки Болвы строятся барки. Вотъ дв, уже готовыя, недвижно замерли на зеркал разлива, глядясь въ него своими двственно-блыми, смолистымъ запахомъ лса пахнущими бортами. Откуда-то издали донеслась широкая, какъ самый просторъ этотъ, псня. Разбудила что-то давно виснувшее въ душ, всколыхнула ея стоячій покой и унеслась дальше… Ея звучному разливу не помшалъ ни грохотъ завода, ни гремучій ропотъ воды въ шлюзахъ. Какъ-то съумла она выдлиться изъ нихъ, какъ выдляются изъ общаго хора оркестра, изъ рева трубъ и перебоя барабановъ, тихій, задушевный напвъ печальной флейты или меланхолическая жалоба тоскующей скрипки…
Какъ-то привязываешься невольно ко всему этому трудовому краю, заброшенному въ неприглядную сверную равнину, подъ срое, цвта солдатскаго сукна, небо,— въ климатъ, мене всего способный сдлать пребываніе здсь пріятнымъ. Кажется, нтъ здсь вншней красоты, а здоровая, правильная жизнь этой Америки въ Россіи такъ и тянетъ къ себ изъ нашихъ промозглыхъ и душныхъ городовъ. Кстати, ко мн уже обращались съ запросами, почему я именно этотъ край назвалъ Америкой. Спшу отвтить: по громадному развитію производительности, по обилію рельсовыхъ мутей и телеграфныхъ сообщеній, по масс заводовъ и фабрикъ, сосредоточившихся на сравнительно небольшомъ пространств. Все это возникло, какъ и въ Америк, безъ всякаго участія правительства. Какъ и въ Америк, сто лтъ тому назадъ здсь разстилалась совершенная пустыня. Медвди бредили по лсамъ, куда рдкими поселками едва осмливался вдвигаться человкъ. Теперь тысячи трубъ выбрасываютъ здсь темныя тучи дыму, точно соперничая съ осенними небесами нашего свера, десятки заводовъ и фабрикъ являются лабораторіями, гд трудъ человка борется съ глупостью непрошенныхъ опекуновъ и съ суровыми условіями русской природы. Въ каждомъ уголк непригляднаго края умъ и предпріимчивость празднуютъ свои безкровныя побды надъ бдностью и невжествомъ…
— Вотъ этотъ Ивано-Сергіевскій заводъ всего сорокъ лтъ какъ поставленъ. До него здсь дебрь была, а теперь тысяча человкъ около него кормится — кто на завод, кто на сплав, кто на извоз. Коли бы не его, пропадать надо. Хлбъ родится плохой,— не проживешь землей-то одною. Поневол выдумывать надо…

XI. Песочное.— Эмальировка.

Въ Ивано-Сергіевскомъ завод намъ подали лошадей.
Нужно было отправиться въ крайне-интересный уголокъ этой русской Америки — въ село Песочное, около котораго выросъ цлый городокъ всякихъ заводовъ и промышленныхъ заведеній. Такъ и чугунъ льютъ, и стальныя вещи длаютъ, и металлическую посуду эмальируютъ, и всякаго рода фаянсъ приготовляютъ, и образцовую земледльческую ферму устроили. Надь Болвой направо нахмурилась кайма стараго лса, за то прямо передъ нами и налво стелется громадная зеленая равнина, кое-гд изрдка молодая луговая трава отливается нжно-золотистымъ блескомъ подъ солнцемъ. Серебряные щиты воды, оставшіеся отъ разлива, кажутся то клочками отраженнаго ими неба, то золотыми серпами — тамъ, гд лучи полуденнаго свтила прямо падаютъ въ ихъ извиляны. За этою гладью большое село Погосъ, съ блою церковью. Тутъ уже хлбъ родится лучше и крестьянство живетъ зажиточне. Потому они и сютъ, и на завод работаютъ. Противъ она Погосъ деревня Панина уже совсмъ инаго характера. Нтъ кирпичныхъ домовъ заводскихъ поселковъ, нтъ двухъэтажныхъ избъ. Тутъ уже кровли крыты соломой, цлыми огнистыми ворохами тлющей подъ солнцемъ. Зелень небольшихъ деревьевъ — точно сквозная, пока совсмъ не облиствлась, не загустла. Издали только смутными облаками кажутся рощицы. Все время Болва насъ преслдуетъ направо. Мы изрдка видимъ ее тамъ, гд крутояры понижаются, открывая свтловодную излучину или недвижный плесъ застоявшагося разлива. Въ остальныхъ мстахъ только по высокому, лсистому берегу и примчаешь, что подъ нимъ должна струиться красивая, но бшеная, порою, рка.
— Поди, много въ ней рыбы ловите?— скрашиваю я у кучера.
— Рыбы?… Лещи, щуки, окуни, караси бываютъ, налимы тоже. Налимовъ много. Стерлядь есть, только она несправедливая самая…
— Это какъ?
— Потому, какая рыба праведная, она отъ человка не бжитъ. Указано ей отъ Бота на пользу человку, она и идетъ на уду, либо въ сть. А стерлядь — та правды не знаетъ, лукавствомъ живетъ. Тутъ у насъ въ Болв и сомы понадаются.
— Ну, вотъ еще!
— Врно. Пуда четыре иная рыбина вывсить. Намъ только ловить некогда. Разв лтомъ посвободне, на заводахъ работы меньше,— ну, тогда ловимъ.
Окрестное крестьянство живетъ тмъ, что рубитъ дрова на заводы, получая за каждую кубическую важенъ заработной платы по 1 руб. 20 к. За доставку этихъ дровъ заводы платятъ особо. У кого исправные кони, тотъ везетъ за 15 верстъ дрова, прячемъ пользуется хорошимъ заработкомъ, у кого силы мало, тотъ передаетъ сосдямъ. При этомъ цнность кубической сажени владльческаго лса доходитъ до 3 руб. накладныхъ расходовъ. Въ послднее время все меньше и меньше является охотниковъ на возку дровъ, несмотря на значительныя платы. Какъ мы говорили выше, скотомъ крестьянство обездолилось совсмъ. Поля въ этой мстности засыпаны шлакомъ: способъ возвращенія земл необходимыхъ ей веществъ, о которомъ мы говорили въ глав IX.
— Что же, здсь урожай лучше?
— Какже возможно!… Разумется, лучше.
— Да шлаки, вдь, комьями остаются?
— Зачмъ?… Они быстро рыхлютъ, отъ дожди и втра золой разсыпаются.
Срыя массы шлаковъ все чаще и чаще попадаются въ поляхъ. Чмъ ближе къ Песочному, тнь мстность кажется обработанее. Лсное царство отошло назадъ, оставивъ въ арріергард мелкія рощицы и одинокія купы деревьевъ. Само оно едва-едва синетъ на горизонт, точно оттуда хочетъ надвинуться на безоблачное сегодня небо темная туча. Тамъ водятся лоси и охотники били ихъ прежде, но Мальцовъ запретилъ ихъ трогать, и животныя эти терпятъ пока только отъ медвдя да волка. Лоси здсь ходятъ семьями, каждое въ семь или восемь головъ. Зимой они ближе подходятъ къ жильямъ, а лтомъ уходятъ въ дрему и чащу лснаго царства. Вонъ вдали мелькнула церковь, показалось громадное село, раскинувшееся на всей вольной вол, съ кирпичными, характеризующими заводскія деревни, домами, большими зданіями заводовъ.
— Вотъ и Песочное наше!— обернулся ко мн кучеръ.
Большая каменная церковь все выростаетъ намъ навстрчу, точно хочетъ поскоре добжать къ намъ, весело и привтливо поблескивая на солнц яркими окнами и золоченымъ крестомъ. Народъ по пути рослый, здоровый, совсмъ не похожій на только-что оставленные типы. Желзныя кровли новыхъ зданій блестятъ на солнц. Село кажется раскинувшимся на нсколько верстъ. Когда-то оно принадлежало Голынскимъ, но господа сначала разорились сами, устраивая всевозможныя празднества, воздвигая дворцы, вообще стараясь играть не послднюю роль на ярмарк глупаго тщеславія и Богъ знаетъ съ какого жиру взбсившагося барства. Потомъ они разорили и населеніе, доведя его до крайней нищеты. Крестьяне терпли-терпли и наконецъ явились гурьбой къ Мальцову.
— Купи насъ!
— Что вы, братцы…
— Пропадаемъ… Купи насъ… Совсмъ изголодали мы.
Мальцовъ, дйствительно, купилъ ихъ у Голынскихъ, которые тоже рады были развязаться съ имніемъ, высосаннымъ до тла. Новый хозяинъ сейчасъ же, со свойственною ему энергіей, занялся ими, и не прошло десяти лтъ, какъ мстность оправилась, а теперь, черезъ сорокъ лтъ, Песочное производитъ отрадное впечатлніе благосостояніемъ своего населенія, живымъ и кипучимъ трудомъ его, которому точно тсно на этомъ простор. До сихъ поръ здсь встрчаются старики, помнящіе, Голынскихъ и страшное положеніе, до котораго они довели этотъ районъ. Разсказы ихъ ярко рисуютъ ужасную дйствительность.
— Слава Богу, что во-время взяли насъ, иначе поколли бы, какъ тараканы въ холодной изб.
Прежде всего въ Песочномъ мы отправились посмотрть эмальировальное заведеніе. Здшняя глазурь славится своею прочностью. Она можетъ выдержать какой угодно огонь, не поддавшись ему вовсе. Въ сущности, вс эти механическія производства, кажущіяся такими нелюбопытными со стороны, на дл въ высшей степени интересны.
Въ первомъ отдленіи эмальированьи приготовляется грунтъ — смсь кварца, глины и буры. Это — первый слой, которымъ покрываютъ чугунную посуду. Смазавъ ее грунтомъ, вставляютъ въ печи, гд она сушится. Затмъ второй слой — самая глазурь. Смшиваютъ буру, селитру, соду, олово, магнезію, песокъ, фельшпатъ въ одну массу, сплавляютъ ее въ печи, гд она густетъ и сохнетъ кусками. Комья эти идутъ на мельницу подъ бгуны, потомъ подъ волокуши. Полученную пудру растворяютъ съ частью воды и глины. Эмаль такимъ образомъ готова. Берутъ уже высохшую въ печахъ посуду, обильно смазываютъ ее извнутри этою эмалью и отправляютъ въ муффеля для прокалки.
Работа здсь сравнительно очень легкая.
Народъ смотритъ весело, нтъ изморенныхъ лицъ, измученныхъ и осоввшихъ отъ вчной натуги людей. Дти пересмиваются, тоже возятся около, никакого дла не длая. Сытые подростки у печей серьезно посматриваютъ въ голубое и розовое пламя, жадно облизывающее черные бока чугунныхъ котловъ, горшковъ, ковшей.
— Вкусно!
— Чего вкусно?
— Ишь, какъ лижетъ. Ему, огню-то, чугунъ — за первое удовольствіе… Онъ его живо пройметъ.
И дйствительно, черные горшки, чугунная и другая посуда мало-по-малу краснли и накаливались, скоро въ однообразной масс огня нельзя было разобрать ничего. Все такъ горло и сіяло багровымъ блескомъ, слпя и безъ того воспаленные глаза. Такимъ образомъ чрезъ эти муффеля проходитъ 52.000 пудовъ разной посуды, съ которою управляются тридцать взрослыхъ и тринадцать подростающихъ рабочихъ. Они получаютъ задльную плату съ каждаго пуда по 19 коп., причемъ она длится между ними такъ, что красильщики получаютъ на 30 к. больше противъ простыхъ рабочихъ, муффельщики на 1 р. 50 к., мельники на 1 р. 20 к., грунтовщики на 1 р. 25 к., составляющіе эмаль и глазировщики на 2 руб. больше. Работающіе здсь мальчики зарабатываютъ по 5 рублей въ мсяцъ. Работа тутъ кипитъ неустанно.
— Лестно побольше отработать, потому у насъ съ каждой штуки барышъ. Не какъ у иныхъ прочихъ, которые поденно. Тамъ и балакать можно, а намъ неколи. Смотришь — побалакаешь, побалакаешь, а изъ кармана гривна-то и выскочитъ.
При насъ стали вытаскивать изъ муффеля раскаленные чугунные котлы.
— Поспли, братцы!
— Готово кушанье, пожалуйте!— пересмивались рабочіе, жарясь на огн.
Посуда стала совсмъ сквозною. Точно изъ рубина выдлана она,— такъ и горитъ алымъ блескомъ, по которому изрдка бгутъ золотыя зми и зигзаги или начинаютъ сверкать какія-то мелкія звздочки. Жара стояла въ этомъ темномъ сара страшная. Сразу насъ потомъ прошибло. Цлыя горы сверкающей посуды выростали въ этомъ сумрак.
— Скоро же она у васъ стынетъ.
И въ самомъ дл, черезъ нсколько секундъ рубиновые котлы принимаютъ цвтъ альмандиля или кровавика, длаются темно-малиновыми и, наконецъ, чернютъ на глазахъ. Жару и блеску какъ ни бывало, опять прохлада и тнь охватываетъ насъ со всхъ сторонъ и только за заслонками муффелей шуршитъ кровожадное пламя, облизывая новыя жертвы, брошенныя ему рабочими. Въ трехъ такихъ печахъ за годъ сжигается сравнительно малое количество дровъ — не боле 1.500 саж. У муффелей не такой аппетитъ, какъ у доменъ и вагранокъ.
— У насъ они малымъ довольны, не то что на заводахъ. Тамъ ненасытныя утробы: сколько ни вали дровъ, все сожрутъ!
Въ конц концовъ котлы почернятъ снаружи особымъ составомъ — и дло окончено.
Весь въ блой пудр мельникъ вышелъ въ эмальировальню за чмъ-то.
— Женатому наживщику!
— Ладно!
— Чего — ладно? Ты чувствуй, коли теб артель почтеніе длаетъ. Мы тебя снисхождаемъ,— ты это и понимай.
— Какое это почтеніе?— спрашиваю.
— А потому они женатые, имъ противу холостыхъ на 1 р. 50 к. больше въ мсяцъ идетъ отъ артели.
Зашелъ я въ отдленіе, куда поступаютъ чугуны, привезенные съ заводовъ.
— Ишь, немытыя рожи!— смется рабочій.— Вотъ мы ихъ сейчасъ умоемъ. Сейчасъ купать,— ползай-какъ воду. Нечего!…
Чугуны, дйствительно, стали складывать въ чаны, гд тускло поблескивалъ растворъ купороса.
— Зачмъ это?
— А какъ иначе? Надо, чтобъ ржа сошла. Еще пока грунтонъ-то зальютъ его, повозишься съ нимъ, съ чугуномъ. Мелкимъ каленьемъ его отскоблимъ, потомъ въ холодную воду положимъ, а оттуда въ горячую, опять отчищать. Они у насъ, чугуны эти,— что пшено: пока въ кашу пойдетъ, въ семи водахъ побываетъ. Ну, а какъ изъ кипятка вынемъ, насухо вытремъ и — давай заливать грунтомъ.
— На всякое, братъ, дло — своя наука.
— Тутъ безъ снаровки нельзя, потому требовается, быстро штобы!— словно ронялъ рабочій, заливая чугуны грунтомъ.
И мы, дйствительно, любовались на быстроту его работы. Нальетъ бловатую жидкость, живо всполоснетъ ею котелокъ до краевъ и ставитъ его около, на секунду отвернешься, а ужь цлая гора такихъ котловъ выросла у него подъ руками.
— Superbe! Admirable! Parfait!— восторгался французъ Гюитьеръ, любуясь быстротой этой работы.
— Чего это онъ?
— Нравится ему, какъ вы работаете. Хвалитъ онъ васъ.
— А по какому онъ балакаетъ, по-нмецкому?… Ишь ты, какъ его тронуло. А если нравится, онъ бы намъ честь-честью по-русскому сказалъ. И сколько этихъ необразованныхъ націевъ — страсть!…
Песочное — это цлый городокъ. Здсь прекрасные кирпичные дома. Широкою улицей, обставленной ими, мы отправились на чугунно-литейный заводъ, гд работаетъ громадная доменная печь, гд пока еще не устроенъ аппаратъ Паре, усовершенствованный на мст для людиновской печи. Мы не станемъ описывать самаго процесса производства здсь, чтобы не повторяться. Оно такое же, какъ въ Людинов. Приведемъ только свднія о рабочихъ и ихъ вознагражденіи. У песочинской домны работаютъ 23 мужчинъ и 6 женщинъ. Первые получаютъ: поденно по 40 копекъ въ будни и по 50 коп. въ праздникъ, вторыя — по 30 коп. въ день. Въ сутки домна перевариваетъ 500 пуд. руды, а въ недлю 3.000 — въ металлъ, который тутъ же обращается въ т или другія издлія. При мхахъ у этой домны состоятъ четверо взрослыхъ и одинъ подростокъ, получающіе по 50 коп. въ день. Литейщики въ Песочномъ вознаграждаются уже очень хорошо. Безъ прогуловъ порядочный работникъ получитъ въ этомъ цех до 60 руб. въ мсяцъ. И это вовсе не исключеніе.
Грохотъ и шумъ встртили насъ въ слесарныхъ, которыя, разумется, мене значительны, чмъ въ Людинов. Но и тутъ свистъ пара, шорохъ ремней, громыханье приводовъ, визгъ желза и стали подъ пилами, и стукъ механическихъ ножей, обрубающихъ куски готоваго уже металла,— охватили меня знакомою музыкой упорнаго труда, которая уже не только стала привычна, но и пріятна для моего уха. Суровыя лица, наклоненныя надъ слесарными станками, желзныя опилки, засыпавшія волосы и бороды работающихъ здсь людей, кисловатый запахъ желза, пропитавшій воздухъ этихъ мастерскихъ — все та же, что и въ недавно оставленномъ Жиздринскомъ Шеффильд. Слесаря здсь зарабатываютъ до 15 р. въ мсяцъ. По пути привели меня въ громадную черную пещеру, въ которой медленно двигалось такое же громадное колесо. Въ сумрак оно только чувствовалось и слышалось. Я не видалъ его и отъ этого эффектъ обстановки только выигрывалъ. Мерещилось что-то чудесное… Точно попалъ въ старую сказочную башню, гд ворочается, скрипитъ и тяжело дышетъ легендарное чудовище, тяжелыми желзными цпями прикованное къ старымъ, мохомъ и плсенью покрытымъ, стнамъ. И цпи эти давно проржавли, и бойницы башни давно заросли сплошною массой зелени, такъ что солнце уже сотни лтъ не проникало въ сырой мракъ этого подземелья, а чудищу все нтъ выхода, и крпокъ зарокъ, положенный на него какимъ-нибудь средневковымъ монахомъ или святымъ. Въ самомъ дл, въ этомъ сумрак, въ этихъ громадныхъ пещерахъ и каменныхъ сараяхъ воображеніе невольно начинаетъ работать, и разомъ переносишься въ міръ былинъ и дивныхъ сказаній, которыя еще въ дтств такъ чутко и больно заставляли биться впечатлительное сердце… Изъ этой башни я попалъ въ другую, гд тоже сгустился мракъ, гд отъ стнъ вяло стариною, но тутъ стояла тишина. Только изрдка какой-то шорохъ проносился въ вышин и, закрывъ глаза, я живо уходилъ за двадцать пять лтъ назадъ въ иную, полную солнечнаго блеска и тепла, страну. Вспомнилось, какъ мальчикомъ забжалъ я въ ветхую руину. Было это въ Дербент. Меня давно интересовала выдержавшая тысячелтіе башня, на вершин которой поднялся цлый лсъ всякой ползучей зелени. Яркіе цвты вырывались изъ скважинъ стараго камня, на обвалившихся и изгрызанныхъ временемъ зубцахъ трепетали подъ южнымъ теплымъ втромъ втви гранатника и миндаля, яркорозовые цвты котораго на этотъ разъ какъ-то особенно красиво выдлялись на голубомъ фон безоблачнаго неба. Въ одной изъ стнъ этой башни зіяли не ворота, а точно брешь, когда-то пробитая невдомою могучею силой, да такъ и оставшаяся. Помню, какъ я забжалъ туда и точно зажмурился. За брешью былъ свтъ и тепло Божьяго дня, задорно пли птицы и колыхались зеленыя втви, а тутъ густился холодный мракъ, поверхность камней была влажна, какія-то въ этой тьм висли сверху черныя нити, не то поросли, не то сти громадныхъ сказочныхъ пауковъ. За стною немолчно шумло теплое голубое море, а тутъ стояла мертвая тишина и только ящерица шуршала, порою пробгая по камнямъ, да гд-то въ глубин этого мрака слышался печальный звукъ капель, падавшихъ сверху на влажную поверхность ноздреватаго песчаника. Совсмъ напомнили мн эти старыя ощущенія темные сараи Песочинскаго завода, точно не было двадцати пяти лтъ, точно глаза еще такъ же широко раскрыты на дивный міръ и дтское сердце бьется въ груди, точно стоитъ мн только выбжать назадъ, чтобы надо мною раскинулось темно-синее небо далекаго юга, ласковое голубое море подкатилось бы съ музыкальнымъ стономъ къ самымъ ногамъ моимъ, запли бы свои громкія псни не здшнія, не сверныя, птицы и теплый втеръ принесъ бы мн въ лицо, разгорвшееся отъ жара и любопытства, цлую волну чудныхъ благоуханій, гд съ тонкимъ ароматомъ миндаля смшивается дыханіе пурпурныхъ гранатныхъ цвтовъ и едва слышный фиміамъ голубыхъ скабіозъ.
Но время не терпитъ. Поэтическія грезы разлетаются какъ дымъ. Спутникъ торопитъ меня поскоре сойти внизъ.
Тутъ изъ отверстія домны уже струится слпящая глаза сплая жидкость — чугунное молоко. Около возятся человкъ шесть рабочихъ. Въ сторон, точно гроза надвигается на насъ, все ближе и ближе, гремитъ въ фурмахъ стремящійся туда воздухъ. Все то же, что и въ Людинов,— разница только въ заработной плат. Народъ внизу у домны получаетъ отъ 55 до 80 коп. въ день. Въ хорошее время заработаетъ и вс 30 р. въ мсяцъ. Отсюда рукой подать въ мастерскія котловъ и прочей чугунной утвари. Тутъ пахнетъ землей, въ которой отливаютъ эти вещи. Въ окна скупо смотритъ яркій за этими стнами день. 250 мастеровъ, молча склонясь надъ массами черной земли, формуютъ въ ней чугунную посуду. Тишина… Слышится только шорохъ какой-то, да порой какъ-то особенно рзко проносится чей-нибудь окрикъ… И руки и глаза рабочихъ покрыты этою черною, мягкою, мелкою, какъ пудра, землею. Въ ней они копаются съ утра до ночи. Работа легкая, въ прохлад. Не надо жариться у домны или насиловать свои мускулы. Тутъ, напротивъ, нужна осторожность, вниманіе требуется прежде всего. Заработокъ по труду — не малый: отъ 20 до 30 руб. въ мсяцъ получитъ средній мастеръ, легко отливая въ день отъ 20 до 30 штукъ всякой чугунной посуды.
— Сколько здсь всего приготовляется посуды?
— Да до полутораста тысячъ пудовъ въ годъ. Теперь я вамъ покажу наше чистое дло — фаянсовое. Оно тутъ же не далеко.
Мы вышли изъ душныхъ сараевъ и темныхъ помщеній завода.
Солнце ярко и весело свтилось въ окнахъ щеголеватыхъ домиковъ. Первая зелень точно тянулась къ нему каждою своею вткой, словно ей хотлось поскоре и какъ можно больше наглотаться этого тепла. Рокотъ рки доносился издали. Первыя ласточки зигзагами неслись въ чистыхъ волнахъ весенняго воздуха. Изъ-подъ срыхъ комьевъ суховатой земли энергично выбивалась первая трава, ожидая перваго теплаго дождя, чтобы, на радость крестьянству, заполонить вс эти, пока еще лишенныя растительности, пространства. Весело мчались кони по ровной дорог, стукъ копытъ раздавался далеко, далеко… Ребятишки сбгались навстрчу.
И въ природ, и въ душ разцвтала весна, бросая на самую будничную дйствительность свой поэтическій отсвтъ.

XII. Два птуха, или тевтонъ и галлъ.— Бабье царство.— Фаянсовое дло.

Невообразимо тупаго вида нмецъ встртилъ насъ передъ фаянсовымъ заводомъ.
Мой французъ Гюитьеръ, какъ только увидлъ его, тотчасъ же ощетинился.
— Скажите, пожалуйста, что нужно этой нмецкой фигур?— обратился онъ ко мн.
— Онъ управляетъ фаянсовымъ дломъ.
— Съ какимъ удовольствіемъ я утопилъ бы его со всми его соотечественниками въ этомъ чану!
И Гюитьеръ уставился на громадныя вмстилища — чаны, въ которыхъ была налита блая масса — смсь песку и глины, изъ которой приготовляется фаянсъ. Нмецъ, въ свою очередь, косился на Гюитьера.
— Скажите, зачево французъ издсь?
Я ему пояснилъ, что поститель — техникъ, знатокъ этого дла.
— Французъ ни начево ни знай!— И нмецъ еще пуще надулъ щеки.
Прибытіе хозяина остановило пылъ воюющихъ сторонъ. Нмецъ разомъ какъ-то ослъ и сталъ птушкомъ забгать передъ владльцемъ, французъ только косился на врага и изрдка фыркалъ.
Мы прошли чрезъ мельницу, размалывающую блый песокъ и особенную, пригодную для фаянса, глину въ одну массу, мимо водянаго колеса, глухо работающаго надъ Болвою, мимо громадной печи, гд выпаривается фаянсовая масса. Въ мастерскихъ мы попали совсмъ въ бабье царство. Направо и налво, впереди и позади сидли сотни женщинъ, усердно работавшихъ изъ готовой массы тарелки, сливочники, вазы, чашки. Я даже растерялся въ первую минуту передъ этою массой амазонокъ, нужно правду сказать, показавшихся совсмъ красивыми посл виднныхъ мною захудалыхъ и обмякинившихся бабъ Жиздринскаго и Рославльскаго уздовъ. Держали он себя въ высшей степени скромно. Ни одна не подняла даже головы, когда мы проходили мимо. Имя дло съ блыми, мягкими массами сыраго фаянса, и сами он точно поддались тому же: блыя, съ мягкими чертами лица, съ добрыми глазами, он производили положительно отрадное впечатлніе. Гюитьеръ, съ истинно французскою любознательностію, на этотъ разъ измнилъ своей поэзіи механическаго производства и увлекся иною поэзіей — формъ и красоты. Онъ то и дло останавливался передъ работницами и для извиненія себя пояснялъ мн:
— Вы знаете, эта очень похожа на мою жену!
— Allez toujour!— одобрялъ я его.— Все равно, вдь, я не увижу вашей жены и не разскажу ей ничего.
— Да вы не такъ понимаете… Какая роскошная блондинка,— посмотрите!
Немного погодя, къ намъ присосдился нмецъ. Француза это чрезвычайно взорвало.
— И что длаетъ этотъ паукъ здсь!— возмущался онъ.
— Сколько у васъ работаетъ здсь женщинъ?— обратился я къ растерявшемуся совсмъ тевтону.
— Четири сотъ. И одинъ, два сто !mit половинъ мужчинъ.
— Что получаютъ женщины?
— Сами розли.
— Ничего не понимаю!
— Сами толсти,— терялся нмецъ,— поздоровши?… Дрейсигъ копйкъ въ день.
Видя, что этотъ представитель великой германской расы совсмъ безнадеженъ для разспросовъ, я обратился къ другимъ источникамъ. Бабы здсь на своихъ харчахъ, также какъ и работники. Всхъ ихъ — женщинъ 400, мужчинъ — 250. Вырабатываютъ они посуды на 100.000 руб., или 25.000 пудовъ. При этомъ женщины получаютъ съ сотни 45 коп., также какъ и мужчины, съ тмъ различіемъ, что въ то время, какъ первыя могутъ сдлать въ день восемьдесятъ пять штукъ посуды, вторые вырабатаютъ и всю сотню. Несмотря на совмстныя работы тхъ и другихъ, нравственность ихъ не оставляетъ желать ничего лучшаго. Дай Богъ и другимъ мстностямъ позаимствоваться этимъ у песочинскаго царства амазонокъ. Въ мстной больниц сифилисъ неизвстенъ вовсе, за то распространены болзни дыхательныхъ путей отъ постояннаго обращенія съ сырыми и влажными матеріалами, отъ воздуха, пропитаннаго блою пудрой.
— Ну, а пьютъ у васъ?
— Бабы — никогда. У насъ баба сурьезная, не то что въ другихъ мстахъ. Здшняя баба — домовница.
— А мужики?
— Пьютъ, только мало. Такъ чтобы, какъ въ иныхъ прочихъ мстахъ, повальнаго да оплошнаго запоя здсь не слыхано вовсе. Тутъ, вдь, окромя этого дла у каждаго есть еще свое: огороды, у кого — поля, живутъ не нуждаясь. Опять же и припасы намъ дешевле стоютъ.
Оказалось, что заводоуправленіе продаетъ хлбъ и прочіе продукты по той цн, по какой они обошлись въ покупк. Такъ, въ 1880 году пудъ хлба у частныхъ торговцевъ стоилъ 96 коп., а въ магазинахъ Мальцовскихъ его отпускали рабочимъ по 80 коп. Въ 1881 г. цна на хлба въ вольной продаж возросла до 1 руб. 75 коп., а владльческая заготовка доставляла его населенію по 1 р. 40 к.— по 1 р. 50 коп. Видъ у здшнихъ работницъ, дйствительно, сытый и нтъ вовсе болзненныхъ лицъ. Цлые ряды бабъ, сидящихъ на высокихъ табуретахъ, вертятъ голыми ногами станокъ внизу, вверху же на форму нашлепывается мягкій фаянсовый блинъ, обравнивается по мр быстраго круговаго движенія и скидывается на цлыя массы такихъ же готовыхъ уже около. Между бабами пропасть дтей, они ничего не длаютъ, только присматриваются къ длу. Это все семейства работающихъ здсь же женщинъ. Одна двчурка уставилась на насъ широко-раскрытыми глазами. Гюитьеръ что-то заговорилъ по-французски, она сейчасъ же назадъ и въ подолъ къ матери.
— Чего ты, Нютка, чего ты?— унимаетъ та.
— Боюсь, боюсь…
— Чего-жь ты боишься-то?
— Страшный какой ентатъ-то… Боюсь…
— Трудна ваша работа?— спрашиваю я у одной изъ женщинъ.
Низко, низко наклонила она голову, тоже видимо застыдилась.
— Н… У другихъ тяжельше.
А нога все такъ же машинально и быстро работаетъ, такъ же врно рука обминаетъ на форм фаянсовый блинъ, придавая ему желаемую форму тарелки.
— Долго ли вы здсь работаете?
— Да по десяти часовъ въ день,— начинаетъ ободряться работница.
— Ты замужемъ?
— Какже… У меня и мужъ тутъ же.
— Кто же у васъ за домомъ присматриваетъ?
— Старуха свекровь. У насъ, у заводскихъ, хозяйство малое, округъ себя много ходить не приходится. Въ праздники или вечеромъ все дло справимъ.
Заходилъ я потомъ въ дома, гд живутъ рабочіе, бдно, но чисто все, видна привычка къ опрятности, этому комфорту нищеты и труда. Дти одты какъ слдуетъ, полы вымыты, стекла оконъ тоже сквозятся, видимое дло — не даютъ имъ тускнть на солнц.
— Мы по этой работ къ чистот привычны… Все время дло съ чистымъ имемъ.
Мой выводъ въ одной изъ прежнихъ главъ, что работа кладетъ свой отпечатокъ на человка, и здсь на первый взглядъ оправдывался какъ нельзя лучше. Все было такъ мягко, добродушно… Являлась какая-то идиллія заводскаго труда. Въ магазинахъ, куда мы зашли по пути, чуть не до потолка все было заставлено уже готовою посудой. Тутъ завдывали ею тоже бабы. Вещь хрупкая, а женская рука гораздо пригодне для нея, чмъ мужская. Бою здсь мало. У мужчинъ, пожалуй, пятую часть пришлось бы выбрасывать.
Вотъ другое отдленіе.
Сидитъ какой-то серьезный рабочій и разрисовываетъ фаянсовый кругъ.
— Что это вы длаете?
— Расписываю… манометръ!— говоритъ нехотя, видимо блюдетъ свое достоинство.
— Хорошо это у васъ выходитъ!
Рабочій взглянулъ на насъ благосклонне.
— Потому мы — артисты, не то что мужичье другое. Тутъ искусство надобно. Тутъ безъ таланту ничего не подлаешь.
— Эти не пьютъ совсмъ,— замчаетъ мн спутникъ.— Имъ нельзя,— они блюдутъ свое достоинство и съ другими рабочими чинятся.
Откуда-то выюркнулъ нашъ нмецъ съ бычачьей шей. Болтаетъ что-то, размахивая руками, силясь очевидно выражаться по-русски. Но рискованное плаваніе по морямъ неизвстнаго ему языка оказывается въ конц концовъ невозможнымъ и потерпвшій аварію тевтонъ спшитъ заползти въ первую попавшуюся гавань.
— Сколько вы лтъ въ Россіи?— любопытствую я.
— Двадцать два года.
Я только ахнулъ. Прожить двадцать два года въ стран, гд около никто не знаетъ по-нмецки, и не выучиться мстному языку — на это нужна истинно тевтонская тупость и неподатливость. И, вдь, живетъ здсь совсмъ пустынникомъ: самъ объясняетъ, прозда зимой нтъ никуда. Скучно, какъ въ Сибири.
— Ну, и вы скучаете?
— Нтъ. О, я привыкай надо! Мене фогель есть.
— Какой фогель?
— Много фогель есть. И съ эти фогель я нихтъ знай скука.
Оказалось, нмецъ держитъ и воспитываетъ пропасть птицъ, которыя у него свободно летаютъ по всему дому. Съ этими птицами онъ въ конц концовъ совсмъ разучится отъ какого бы то ни было языка.
Фаянсовыя издлія здсь, прежде чмъ пойти въ продажу, прокаливаются въ печахъ, ихъ пробуютъ, сдадутъ ли, или треснутъ они.
— Они положительно лучше нашей французской тарелки!— замчаетъ Гюитьеръ.— За фарфоръ могутъ идти. У насъ было бы невыгодно длать такъ хорошо.
Нсколько мальчиковъ расписываютъ тарелки красками ниточкой всевозможныхъ цвтовъ по краямъ. Потомъ готовую уже посуду глазируютъ. Печи для глазировки — каждая съ любую комнату. Посуда помщается въ колоды и запирается герметически. Колоды ставятъ въ печи одна на другую, массами. Дрова въ отдленіи снаружи. Внутрь печи жаръ проводится трубами. Тарелка, когда ее покроютъ глазурью, является совсмъ красною, а вынутъ изъ печи, гд она протомится сутки,— вся поблетъ отъ сильнаго жара. Мы зашли внутрь одной печи, холодной разумется. Небольшое семейство могло бы съ удобствомъ размститься въ ней. Кирпичи совсмъ сплавились и внутренняя поверхность этой библейской жаровни блеститъ, точно и она покрыта глазурью. Библейскою эту печь я назвалъ потому, что, вроятно, тремъ еврейскимъ отрокамъ пришлось помститься въ такую же.
Въ окна зыблется разливъ Болвы. Солнце горитъ въ немъ слпящимъ глаза свтомъ. Выходимъ. Массы черепицы сложены во двор. Громады огнеупорнаго кирпича — тутъ же. Оказывается, здсь же ежегодно приготовляется его до 100.000 штукъ. Онъ въ продажу не идетъ, а весь потребляется заводомъ. Я обратилъ вниманіе на штабели сложенныхъ здсь превосходныхъ дровъ, предназначенныхъ къ уничтоженію въ этихъ печахъ. Дрова оказались въ два аршина длины. Считая номинально ихъ стоимость по 2 руб., такъ какъ они изъ своихъ лсовъ, заводамъ обходится по 5 руб. сажень, такъ какъ вывозка ихъ оплачивается въ 3 руб., иногда даже крестьянамъ за доставку идетъ и по 4 р. Ежегодно сжигается въ фаянсовомъ заведеніи до 3.000 такихъ саженъ, считая въ томъ числ и сучья, тоже необходимые для дла.
— Въ послднее время мы дрова жалемъ. Экономія пошла,— больше сучья жжемъ.
— Можно ли примнить отопленіе каменнымъ углемъ?
— Можно, только надо перестроить печи.
У водянаго колеса машинистъ грызется съ бабой.
— Что она, обидла тебя?
— Баба, братъ, всякаго съ полнымъ удовольствіемъ обидть можетъ! Тутъ вотъ какъ дло было: въ воду одна двка провались, подъ колеса… Мы думали — пропала. Такъ нтъ же, и вода ее не взяла: нате вамъ, а мн, дескать, ненадо,— назадъ ее выбросила. Только малость водяной ее мимоходомъ попортилъ,— ну, да двк это еще и въ удовольствіе.
— Ну, какъ вы находите нашъ фаянсъ?— обратился къ технику-французу владлецъ.
— Слишкомъ хорошъ для фаянса. Я уже говорилъ, что это почти фарфоръ.
— Да, нужно приготовлять не такъ. Не хотятъ платить покупатели. Говорятъ, давайте такого, какой похуже.
— И слишкомъ много матеріалу идетъ. Слишкомъ толстъ выходитъ. Это — роскошь.
— Тонкія будутъ гнуться, коробиться. Чмъ тоньше, тмъ больше выходитъ косыхъ. Нужно длать толще кантъ внизу, онъ подержитъ.
Дти суетятся, таская къ формовщикамъ украшенія изъ фаянса, крышки, ‘пирожки’, какъ называютъ они эти блыя комья, принявшія подъ прессомъ правильныя фигуры. Тиснетъ ихъ мальчуга и самъ на свою работу любуется. Другой, поопытне, понимаетъ, въ чемъ дло, и работаетъ безъ оглядки, чтобы побольше пирожковъ этихъ сдлать и сообразно этому покрупне заработать.
Когда мы похали назадъ, навстрчу намъ то и дло попадались крестьяне въ замчательно пестрыхъ костюмахъ. Калужская губернія сказывалась. Сарафаны, пояса на рубахахъ — все это представляло самыя разительныя сочетанія краснаго, желтаго, зеленаго и другихъ цвтовъ.
— Совсмъ какъ у насъ въ Арл!— любовался этимъ нашъ французъ.
Какія чудесныя мста попадаются здсь по Болв, какія прелестныя убжища и острова тамъ, гд эта рка длится на красивые, капризно-извивающіеся рукава! Лтомъ тамъ густая поросль. Зяблики, синицы, иволги облюбовали эти урочища. Вонъ гд-то кукуетъ кукушка и другая ей откликнулась… Первая въ одномъ остров, другая — въ сосднемъ, третья раззадорилась и тоже вступила въ концертъ откуда-то издалека… Случается, что иногда такъ вся окрестность раскукуется. Въ лсахъ рдко, рдко старый дубъ попадется, громадный и сумрачный, послдній остатокъ когда-то росшихъ здсь дубовыхъ лсовъ.

XIII. Любохна.

Мы демъ по старому шоссе. Съ холма на холмъ перебрасывается оно, то забгая въ лса, то раскидываясь по зеленющимъ уже посл вчерашняго теплаго дождя полямъ. Весь этотъ весенній пейзажъ еще красиве кажется въ утренней дымк. Деревья посл ночнаго сна точно расправляютъ свои втви въ прохладномъ воздух. Направо и налво изъ лощинъ навстрчу намъ выбгаютъ любопытныя, опушенныя садиками, деревни. Ранній дымокъ курится изо всхъ трубъ, гд-то неистово орутъ деревенскіе фальцеты — птухи, забирая такія ноты, что любой итальянскій пвецъ поблднлъ бы отъ зависти. Мы то и дло перегоняемъ артели рабочихъ, пробирающихся посл долгихъ праздниковъ на заводы. Вонъ деревенька всползла на самое темя холма. Взъхавъ туда, мы и впереди и позади видимъ пригорки за пригорками, одни едва мерещутся, другіе мягко круглятся подъ нашими ногами. Въ топкихъ берегахъ по лощинамъ капризно извиваются выбжавшія изъ лсу рчонки. Темно-зеленымъ бархатомъ стелятся озими, еще темне кажутся он потому, что первые ростки поднялись изъ черныхъ комьевъ еще сырой земли. Ранніе цвты кое-гд уже подняли по лугамъ свои голубыя головки. Овсянки и жаворонки празднуютъ возвратъ весны на тихихъ поляхъ этого трудоваго края. Вонъ, вдали, показалась масса избъ и кирпичныхъ домовъ. Въ утреннемъ туман еще воздушне кажется красивая блая церковь, съ честью занявшая бы мсто въ любомъ губернскомъ город. Здсь, впрочемъ, вс таковы. Дядьковская, людиновская, радицкая церкви еще изящне и богаче. По мр того, какъ мы подъзжаемъ къ Любохн, солнце разгорается все ярче и ярче, туманъ уносится въ голубой просторъ недосягаемаго неба. Теперь даже птухи, оравшіе во всю дорогу, успокоились. Тишина охватила окрестности…
Когда-то здсь стоялъ большой сахарный заводъ, но производство оказалось столь невыгоднымъ, что его пришлось закрыть. Съ замтною перемной климата свекловица здсь перестала выспвать, а привозить ее издали невозможно. Когда сахаръ перестали варить, мстное крестьянство осталось-было безъ работы. Его тотчасъ же заняли на водочномъ завод, еще и до сихъ поръ пока дйствующемъ, и на другихъ, о которыхъ мы скажемъ ниже. Первый сахарный заводъ въ Россіи былъ выстроенъ отцомъ ныншняго Мальцова въ Любохн, въ одно и то же время съ Наполеономъ, вводившимъ это производство во Франціи. Въ Кіев поставленъ памятникъ Бобринскому, какъ основателю этого дла, тогда какъ Бобринскій прізжалъ сюда учиться ему у Ив. Акин. Мальцова. Мальцовъ же уговорилъ его купить дли этого имніе въ Смл, на юг. Въ Москв для мальчиковъ воспитанниковъ Ив. Акин, нарочно выстроилъ маленькій сахарный заводъ, чтобъ они пріучались въ длу. Зданіе прежняго сахарнаго завода въ Любохн не пропадетъ даромъ. Въ 1882 году еще здсь будетъ открыта громадная бумажная фабрика. Мы проходимъ въ это помщеніе мимо колоссальныхъ бочекъ. Прежде въ нихъ хранилось, выдлывавшееся здсь, шампанское, теперь — водка. Оставивъ ихъ за собою, мы входимъ въ полировальню. Большія каменныя точила, приводимыя въ движеніе водянымъ колесомъ, быстро вращаются въ сумрак этой мастерской. Словно они хотятъ на-перегонки перещеголять одно другое. Массы утюговъ, доставленныхъ съ чугунно-литейныхъ заводовъ, сложены около. Привезенные вчерн, отсюда они выходятъ отполированными и отдланными совсмъ. Паръ стоитъ въ воздух, вода грохочетъ внизу, точно злится на колеса, что поднимаютъ ее вверхъ, разбрасывая подъ потолкомъ на миріады брызгъ. Съ злобнымъ шипніемъ сбгаетъ она съ ободка колеса, чтобы сейчасъ же опять быть захваченной вверхъ. Въ этой мастерской за обточкой и полировкой утюговъ работаетъ до 30 человкъ народа, приготовляющаго въ годъ до 10.000 пудовъ.
Вотъ, наконецъ, и самый бывшій сахарный заводъ. Запустніе пока полное. Встревоженные голуби, когда мы взошли сюда, сорвались съ мстъ и забились въ уцлвшія стекла оконъ. Везд балки, руины, кучи мусора, остатки кирпичной кладки. Еще цла громадная камера, гд когда-то варился рафинадъ, отпускавшійся отсюда ежегодно въ количеств 100.000 пудовъ, около была блильня. Два громадныхъ пузатыхъ говардовскихъ аппарата для варки въ одномъ — свекловичнаго сова, въ другомъ — патоки еще торчатъ на своихъ мстахъ, сиротливо поглядывая на окружавшія ихъ развалины. Солнце весело играетъ на ихъ мди, лучи скользятъ и въ темные углы, гд лежатъ все т же балясины, остатки половъ и закрпы. Зданіе когда-то было выведено въ четыре этажа, теперь все это рухнуло, уцлли одн стны. Когда-то на мст этого завода стояла домна, принадлежавшая Голынскимъ. Вырубивъ свои лса, Голынскіе принялись за лса окрестныхъ владльцевъ. Единственнымъ памятникомъ хозяйства Голынскихъ оказываются безлсныя пространства вокругъ Любохны.
Я всегда съ сожалніемъ смотрю на закрытыя фабрики, остановившіеся заводы, на опустошенныя имнія, упразднившіяся мастерскія, гд когда-то киплъ трудъ, а теперь только пауки по угламъ плетутъ свою паутину, да птица ищетъ прибжища отъ непогоды. Пусть солнце ложится сюда широкими просвтами сквозь зіяющія окна, пусть подъ прогнившими балками крыши воркуютъ голуби,— потрескавшіяся стны, обвалившаяся штукатурка, плсень, затянувшая углы, какіе-то блые грибы, выросшіе внизу въ вчномъ сумрак подваловъ — все говоритъ душ, что здсь давно не бывала нога человка.
Скоро на мст этой мерзости запустнія закипитъ вчная суета неугомоннаго труда, изъ высокихъ трубъ завода повалитъ дымъ, застучатъ и запыхтятъ паровики, задвигаются колеса и приводы, и сиротливый теперь Говардовъ аппаратъ опять найдетъ себ какое-нибудь дло… Тогда, разумется, эта развалина воскресшая не будетъ производить такого тяжелаго впечатлнія…
Недалеко отсюда — пивоварня… Въ ней орудуетъ нмецъ, на жалованьи у Мальцова. За годъ здсь приготовляется 20.000 ведеръ пива превосходнаго вкуса и безъ всякихъ вредныхъ примсей. Работаютъ здсь 25 человкъ мужчинъ и женщинъ. Вознагражденіе получаютъ они: мастера отъ 15 до 18 руб. въ мсяцъ, чернорабочіе отъ 9 до 15 руб., женщины до 6 руб. Мы съ наслажденіемъ выпили по стакану здшняго пива и уже посл того отправились на шлюзы, устроенные около.
Разливъ Болвы здсь былъ особенно красивъ. Льдомъ недавно разбило мостъ, пока построится прочный новый, былъ проведенъ для желзной дороги временный. Сообщеніе такимъ образомъ не останавливалось ни на одинъ день. Глухой шумъ и точно какіе-то пушечные удары, только далекіе, доносились къ намъ изъ сараевъ, стоявшихъ около. Мы пошли туда. Кучи рабочихъ и бабъ возились въ лсопильн, мельниц и глиномочильн. Въ пильн мы нашли двнадцать человкъ, вс они на задльной плат. Съ каждаго кряжа въ двнадцать вершковъ въ діаметр имъ выдается по 20 коп. Въ остальныхъ заведеніяхъ работали и бабы. Машинистъ получалъ тамъ по 70 коп. въ день, рабочіе — по 40 к., женщины — по 20 к. и двочки — по 15 коп. Отсюда открываются дивныя дали. Въ водополье, недвижное какъ зеркало, входятъ мысы, поросшіе кустами и еще сквозными пока рощицами. Далеко, далеко отступилъ лсъ, изъ-за смутной, синей каймы его едва мерещится какая-то церковь… Крестъ ея то блеснетъ какъ звздочка, то потухнетъ опять. Около насъ, у самаго шлюза, кипитъ суетливый трудъ. Десятки трубъ дымятся надъ спокойною гладью разлива и неугомонною, пнящеюся отъ злости, водою шлюза. Новые дома строятся тутъ, слышатся удары топоровъ, стукъ молотовъ и обрывки псенъ. Рабочіе таскаютъ бревна, сгибаясь подъ ихъ тяжестью. У новаго моста словно муравьи суетятся они, облпивъ его отовсюду. Слышится чей-то окрикъ… А тутъ же, только немного въ сторон, мирное небо, съ котораго ветъ благоговйною тишиной, опрокинулось въ воду, смотрится въ нее… По самой середин воды остановилась, точно заснула, маленькая лодочка и какой-то сдой старикъ замеръ въ ней, съ удочкою въ рукахъ… Когда я пошелъ прочь отъ мастерскихъ и пильни, когда шумъ ихъ мало-по-малу замеръ,— до меня изъ затоновъ и заводей донесся гомонъ всякой веселой дичи, слетвшейся сюда на весенній пиръ, празднующей воскрешеніе природы. Низко, низко пронесся коршунъ, раскинувъ свои широкія, срыя, кажущіяся неподвижными, крылья,— пронесся и точно канулъ въ какую-то болотину… Не прошло и нсколько мгновеній, какъ онъ быстро всплылъ въ выси, крпко держа въ острыхъ когтяхъ своихъ какую-то малую пташку.
— Ишь подлый!— замчаетъ около меня сумрачный крестьянинъ.
— Охотникъ тоже!
— Какой онъ охотникъ!… Онъ точно воръ… Что ему птаха сдлала?
— Тоже сть хочетъ. И человкъ человка, тоже бываетъ, клювомъ по затылку — цопъ!— и готово…
Гд-то послышался гулкій выстрлъ. Изъ далекой заводи тучей поднялась дичь и полетла мимо насъ дальше. Вотъ другой выстрлъ гремитъ имъ въ дорогу… А день становится все жарче и жарче. Мимо фаянсовой фабрики мы прошли назадъ. Вотъ заведеніе для выдлки черепицы изъ превосходной здшней глины, доставка ея, благодаря желзной дорог, обходится по копйк за пудъ. Пока дло въ начал, здсь приготовляется 5.000 штукъ черепицы въ недлю, но несомннно, что оно разовьется еще шире.
Я пошелъ въ самое село.
Чистые, красивые дома… Тихо струится небольшое озерко. У берега плещетъ шаловливая рыбка. Я слъ около. Мелкій наростъ ея поднялся тутъ же къ ногамъ нашимъ и повисъ въ вод… Смотритъ на меня глупыми глазами. Солнце сквозь прозрачную влагу золотитъ ихъ зеленыя спинки. Потянуло втромъ, и по спокойной глади только пыль пробжала…. Вся она подернулась легкою зыбью…
— Чудесная погода будетъ сегодня!— слышится позади.
Оглядываюсь.
— Почему вы думаете?
— А на телеграфныя проволоки посмотрите.
— Ну, такъ что-жь?
— Ишь, рябочки на нихъ насли. Это примта врная.

XIV. Поздка въ Усты.— Шахты и дудка.

Одинъ изъ самыхъ интересныхъ уголковъ этого края — Усты, откуда на здшніе заводы везутъ руду.
На другой день по возвращеніи изъ Песочнаго мы должны были хать туда на шахты.
Людиновское озеро все зыблется и мерцаетъ подъ теплымъ солнцемъ. Опушенныя свжею зеленью, молодыя деревья пристально глядятъ въ его воды. Дальніе лса противуположнаго берега, проливы между ними, блые домики слободы — все это ушло въ солнечный блескъ и словно млеетъ въ его золотистой дымк. Темными точками на недвижномъ простор озера мерещутся челны рыболововъ. Спокойствіе пейзажа ни съ чмъ несравнимое. У берега на пароход спятъ рабочіе. Одинъ на носу свернулся калачикомъ, другой на кают раскинулся и точно нтъ ему никакого дла до солнца, которое румянитъ ему носъ и слпитъ полузакрытые глаза. Вонъ третій выползъ изъ каюты,— позвалъ, позвалъ, прищурился на полную тепла и свта даль, и опять въ каюту — спать… Майскій жукъ проплылъ въ недвижномъ воздух. У крыльца стоитъ дежурка, лошадь наклонила голову и дремлетъ… Дремлетъ и кучеръ, завертвъ возжи на руку… Откуда-то издали слышится чье-то порывистое пыхтніе, точно кто-то во что бы то ни стало хочетъ изъ послднихъ силъ добжать до какой-то невозможной цли…
— Что это у васъ?
— Да, вишь, сохопудъ (сухопутъ) дйствуетъ.
Паровикъ, бгущій по дорог безъ рельсовъ, забжалъ во дворъ дома, выбросилъ дрова, повернулся и назадъ стремится куда-то.
— Чудесно онъ запущаетъ такъ-то. И человка не видать на мъ, точно однимъ паромъ…
Мой спутникъ зашелъ ко мн.
— Готовы?
— Давно.
— Ну, и съ Богомъ,— можемъ отправляться.
Маленькіе локомотивы бгутъ по безчисленнымъ рельсамъ разныхъ дорогъ. Во вс стороны двигаются платформы съ грузами. На однхъ рыжія массы руды везутъ, на другихъ — срые шлаки. Дло кипитъ неустанно. Нашъ поздъ тоже стоитъ, дожидается.
— Вы въ Устахъ не забудьте заглянуть въ казенную шахту.
— Разв есть такая?
— Нтъ, мы дудки государственныхъ крестьянъ такъ называемъ.
— Это еще что за дудки?
— Увидите.
И до сихъ поръ приходилось слышать — руда изъ дудокъ, песокъ изъ дудокъ. Меня это очень заинтересовало.
Когда нашъ микроскопическій поздъ выбжалъ изъ лсу, направо и налво потянулись поля, хорошо воздланныя и удобренныя шлаками. Пока здсь пріучались употреблять въ дло эти никуда прежде негодившіеся продукты домашняго производства, было не мало комическихъ случаевъ. На первый разъ пригласили священника отслужить молебенъ. Тотъ посмотрлъ, посмотрлъ — и плюнулъ.
— Чего вы это Божью землю портите?
Управляющій расхохотался.
Пришло время урожая. Прізжаетъ священникъ.
— Ну-ка, батюшка, подемъ.
— Куда?
— Да на порченную землю, на нивы.
Стали осматривать ихъ — жатва превосходная.
— Невозможно!
И попъ самъ ползъ, завозился въ земл. Шлаки есть — точно.
— Ну?
— Во-истину — чудеса!… И камни повдали славу Божію.
Ларчикъ просто открывается: шлаки богаты срой, известью, золой, фосфоромъ, фосфорною кислотой, все это они возвращаютъ истощенной земл. Сверхъ того, для тяжелыхъ почвъ они хороши тмъ, что разрыхляютъ ихъ, открываютъ вліянію дождей и воздуха. Таково, напримръ, ихъ дйствіе на глинистыя пространства. На здшнихъ образцовыхъ фермахъ съ участка, на которомъ высяна одна четверть и дв мры хлба, собираютъ шестнадцать четвертей его. Десятина даетъ 30 копенъ съ десяти мръ посва. Ячмень хуже,— тотъ на четырнадцать мръ приноситъ только 25 копенъ. Безъ шлаковъ, безъ удобренія и такіе средніе урожаи здсь были бы невозможны.
Веселый молодятникъ нжною весеннею зеленью трепеталъ подъ солнцемъ и теплымъ втромъ, когда мы прозжали мимо. Нердка изъ его мягкой чащи подымалось старое дерево, далеко въ высоту простирая свои, точно поднятыя для благословенія, втви. Направо по зеленой понизи, словно синія облака, мерещутся маленькія рощицы. Вонъ село Букань, изъ-за деревьевъ высоко возносится колокольня ея церкви.
— Плохо здсь крестьянству пришлось было!— сообщаетъ мн мой спутникъ.
— Почему?
— Еще въ март у самыхъ исправныхъ хозяевъ кормы скоту окончились,— заводитъ онъ общую здсь псню.— Стали выгонять скотину на снгъ, она и выдала остатки прошлаго года. А у другой силы разбить снгъ не было, такъ и колла сердечная. Что вою по деревнямъ было!…
— Что это за ферма?— указываю я на маленькія зданія, видимо владльческія, въ сторон.
— Это наша славянская ферма. Она намъ 5.000 рублей чистаго дохода даетъ. Тутъ заведено трехпольное хозяйство. Работаетъ человкъ двадцать пять, иногда и нанимать еще приходится.
— Поденно?
— Нтъ, на полдесятины, на десятину… Платимъ такъ, что за посвъ и за жатву придется ему 6 руб. 40 коп. И такъ въ аренду отдаемъ земли: своимъ по 1 руб. 50 к. за десятину, а чужимъ отъ 2 руб. 85 к. до 4 руб.,— съ торговъ уже. Цны разныя. За другую десятину и по 5 р. 70 к. платятъ. Скота держимъ здсь головъ сто рогатаго, да лошадей двадцать. Иногда, впрочемъ, случается, что на ферму для кормовъ пригоняютъ еще нсколько сотъ головъ скота.
— Откуда?
— А крестьянство. Кормить имъ нечмъ до весны,— ну, они и просятъ поддержать до первой травы. Мы не отказываемъ, когда у самихъ сна достаточно запасено.
— Что же, ферма получаетъ за это что-нибудь?
— Ни гроша! Это, вдь, для поддержки крестьянскихъ хозяйствъ длается,— что-жь тутъ выгадывать!
Поздъ нашъ идетъ мимо цлыхъ горъ благо песку, употребляемаго для стекла, мимо длинныхъ валовъ ссыпанной здсь желзной руды. Изъ-за нихъ, изъ-за этихъ горъ и валовъ, совсмъ не замтно станціи Шахта и она неожиданно вырастаетъ передъ нами въ самомъ центр этихъ богатыхъ складовъ всякаго сырья, которое отсюда доставляется въ гуты, заводы, въ домны и другія промышленныя заведенія этой жиздринской Америки.
Кругомъ все засыпано углемъ. Прямо передъ нами бурятъ землю, три года уже продолжается здсь разыскиваніе пластовъ каменнаго угля. Думаютъ, что онъ долженъ лежать на 62—96 аршинъ глубины. До сихъ поръ добыли только угольную муку оттуда, хотя сорокъ восемь аршинъ уже пройдено. Черный колодезь прямо внизъ ведетъ, въ самыя ндра земли. Паровая машина и локомотивъ неустанно работаютъ надъ нимъ. Два насоса: одинъ давящій, другой высасывающій — не знаютъ отдыха. Тамъ внизу, въ этой черной тьм, при свт тусклыхъ лампочекъ, работаетъ народъ подъ цлыми громадами нависшей надъ ними земли. Слышно, какъ вода просачивается туда безчисленными жилами. Каждый часъ отливная машина выбрасываетъ ея до 2.000 ведеръ, а она все льетъ да льетъ со всхъ сторонъ, точно желая сохранить на вки вчные этихъ жалкихъ гномовъ, дорывающихся до лежавшихъ тысячи лтъ и никому невдомыхъ сокровищъ. А гномы эти работаютъ въ три смны, каждая въ четыре человка. За двадцать четыре рабочихъ дня мастера изъ нихъ на верху получаютъ 18 р., причемъ за каждый лишній день ему отсчитывается по 75 к., подмастерья — 15 руб. и за лишній день — 60 к. Они на полномъ хозяйскомъ содержаніи. За работу внизу, въ вчномъ мрак этихъ подземныхъ галлерей, плата гораздо выше: два штейгера за т же двадцать четыре дня подучаютъ на хозяйскомъ содержаніи отъ 30—50 рублей каждый.
Всхъ буровыхъ скважинъ здсь заложено четыре. До угля дошли только въ двухъ изъ нихъ, затмъ буры сломались. Механическимъ путемъ вести дло оказалось трудно,— обратились къ ручной сил, которая, разумется, обходятся дороже. Больше всего возня съ подземными плывучими породами, которыя то и дло выпираетъ вверхъ, причемъ уровень шахты вверху опускается все ниже и ниже.
Сверху внизъ идетъ труба, въ которую разговариваютъ съ рабочими.
Я приложилъ ухо: оттуда слышался гулъ, неясный стукъ какой-то, порою покрывавшійся журчаніемъ воды. Изрдка доносились отдльные голоса. Казалось, что тамъ, въ глубин этой влажной и черной земли, сказочные гномы длаютъ свое вчное дло, собирая въ недоступныхъ подземныхъ пещерахъ таинственныя сокровища, до которыхъ никогда не суждено коснуться рук человка. Обманутое иллюзіей ухо начинало различать стукъ молотовъ, которыми эти легендарные карлы отбиваютъ золотые самородки отъ плотно, отовсюду, захватившихъ ихъ камней, раскалываютъ утесы, чтобы въ глубин ихъ открыть алмазныя жилы… Дйствительность, впрочемъ, оказывалась сказочне всякой сказки. На Урал я опускался въ подобныя же шахты и всегда выходилъ оттуда полный удивленія къ неукротимой энергіи тружениковъ, словно черви пронизавшихъ, казавшіяся недоступными, ндра земли, чтобъ изъ ихъ таинственнаго мрака вынести на свтъ Божій невиданныя богатства!… Помню я этихъ одинокихъ работниковъ, которые цлые дни кайломъ и кирками отбиваютъ у неподвижнаго подземнаго царства желзо и мдь, слыша только шорохъ осыпающихся породъ и чувствуя надъ собою цлыя горы каменныхъ массъ, которымъ стоитъ только чуть-чуть сдвинуться, чтобы навсегда похоронить въ тяжеломъ мрак подземныхъ галлерей смлаго труженика… Часто рисовало мн воображеніе, какія минуты долженъ переживать онъ въ своей внезапно запертой такимъ образомъ каменной ячейк… Лампочка его мало-по-малу гаснетъ.. Помощи ждать не откуда… Сверху все больше сдвигаются и давятъ его каменныя породы… Дышать становится нечмъ и вчный мракъ охватываетъ отовсюду… Заживо схороненный…
Честь и слава энергіи человка, преодолвающаго все и не знающаго передъ собой никакихъ препятствій!
Отсюда выносишь глубокое уваженіе къ труду безграмотнаго рабочаго. Гигантомъ онъ вырастаетъ передъ вами.
Кучи лигнита сложены во двор. Все это изъ другихъ шахтъ. Въ немъ до 25% золы. Мягкій, онъ расползается подъ пальцами.
— Куда его?— презрительно смотрятъ рабочій на эти черныя горы.— Нашъ лучше.
— Какой вашъ?
— У насъ здсь андрацыцъ добывается. Тотъ — ничего.
— Антрацитъ врно?
— Во-во, онъ самый! А подъ нимъ стеклякъ лежитъ.
— Это еще что такое?
— Тоже уголь, только нъ какъ стекло блеститъ, покуля свжій, а какъ постоитъ на воздух — тускнетъ живо. А еще выше — это самая жилка и есть,— махнулъ онъ на угольную пыль, цлыми грудами заполонявшую дворъ.— Коли бы не плывунъ, мы бы уже далеко прошли. Съ плывуномъ только совладать трудно.
Плывунъ состоитъ изъ песку и воды. Три слоя они уже прошли здсь. Между ними — залежи глины.
— Теперь будемъ крпи ставить. Ничего не подлаешь… Послдній слой песку то, которымъ мы идемъ, сказываютъ, пятнадцать аршинъ въ толщу-то. Девять мы уже прошли.
Нсколько зданій около, совсмъ новыхъ, покосилось. Одно подперто балясинами. Нужно прибавить, вс они выстроены прочно, изъ превосходнаго лса.
— Что это?
— Бури сваливаютъ. Вонъ, напримръ, сарай для паровозовъ,— ишь какъ покачнулся.
— Да позвольте, вдь мы не въ центральной Америк!
— Тутъ бываютъ такія грозы! Вы знаете, что въ казенныхъ лсахъ Раменской дачи повалило 500 десятинъ столтнихъ старыхъ деревьевъ. Вотъ какія бури здсь!… Это, вотъ, въ октябр восьмидесятаго года у насъ бушевало. Пропасть убытковъ понесли мы…
Мы переходимъ къ складамъ руды.
Вотъ руда Лабунскаго, доставленная сюда на платформы. Она грязна, плохо обработана. Завдующій Устами г. Зайцевъ устроилъ ея промывку. Она дала однхъ пустыхъ породъ 49%, а самая худшая мальцовская даетъ 43%. Въ общемъ вс он приносятъ желза 50%. Часто въ оболочкахъ руды встрчаются яйца углекислаго желза. Самыя бдныя по содержанію металла руды даютъ здсь 20—30% его. Эти сферосибериты неохотно берутъ для плавки съ флюсами. Лучшимъ сортомъ руды является крестьянская, такъ-называемая ‘казенная’. Здсь за нее платятъ по пяти коп. съ пуда. Мстный обычай установилъ оригинальный порядокъ: платятъ за руду не по качеству ей, а по мсту, откуда взята, и по разстояніямъ. Руда Лабунскаго хуже — за нее по 6—7 коп. идетъ, потому что везутъ ее за двнадцать верстъ, а эта ‘коренная’ государственныхъ крестьянъ доставляется только за четыре.
Наконецъ здсь мн пришлось узнать, что такое ‘дудка’.
Мы проходили по мстности, гд то и дло встрчались точно обвалившіеся колодцы. Какія-то ямы, видимое дло,— съ боковъ осыпалась земля и покрыла отверстія глубоко пробуравленной земли.
— Это — старыя, выработанныя, дудки,— объяснили мн.
— А новыя?
— Вотъ сейчасъ.
Сдлали еще нсколько шаговъ.
— Видите?
— Что такое?
— Дыра въ земл.
— Вижу.
Въ земл дйствительно было отверстіе въ три четверти аршина діаметромъ. Я заглянулъ туда. Черная дыра вертикальною жилой, казалось, уходила глубоко въ землю.
— Вотъ это дудка и есть.
Дйствительно, дудка — въ полномъ смысл этого слова.
— Да какъ же въ ней работать?
— Очень просто. Пророютъ въ земл такую отвсную нору, доберутся до руды и тамъ уже подземными жилами добываютъ ее наружу.
Крпей не ставятъ, а работаютъ, пока дудка не начнетъ обваливаться, тогда роютъ новую. Очевидно, здсь не безъ участія Привиднія, потому что до сихъ поръ не было случая, чтобъ осыпи хоронили кого-нибудь подъ собою. Трудъ этотъ, впрочемъ, большею частію зимній. Весною, когда начинаетъ таять, подземные кроты-рудокопы вылзаютъ вонъ. Лтомъ работаютъ, но очень неохотно. Роются подъ землей, при помощи какого-то особеннаго инстинкта стараясь не попасть на старую дудку, потому что въ ея пустотахъ скопляется вода, которая можетъ сплошь залить ихъ вмст съ первобытною этою норой. Дорывшись до руды, внизу, во мрак, они копаются во вс стороны — жилами, ползая чуть не на четверенькахъ. Подпорки въ этихъ жилахъ, напоминающихъ червяные ходы въ яблок, ставятъ тогда только, когда пластъ особенно богатъ и стоитъ того. Чаще на-авось!
— Какъ глубоки эти дудки?
— Разныя… Трудно сказать.
Та, въ которую спустился я, шла внизъ аршинъ на одиннадцать. Сошествіе мое отъ яркаго теплаго весенняго дня въ сырой и холодный мракъ этой дудки совершалось на канат. Нора на столько узка, что еслибы канатъ и оборвался, то можно было бы удержаться въ этой труб плечами. Вставляешь ногу въ петлю каната, сверху развиваютъ воротъ и, спустя минуту, васъ охватываетъ влажный сумракъ. Отверстіе вверху кажется едва-едва замтнымъ. Внизу, еслибы не свчи или лампочки, можно было бы живому испытать вс ощущенія заживо похороненнаго. Просочившаяся сквозь почву вода сбгаетъ внизъ съ какимъ-то зловщимъ урчаніемъ. Гд-то изъ боковой, еще боле узкой, жилы слышится шорохъ, тоже не особенно ободрительно дйствующій на душу. Соображаешь, что это земля осыпается въ жил, какъ бы она не похоронила тамъ какого-нибудь безпечнаго рабочаго. Внизу нога попадаетъ въ воду, тускло поблескивающую подъ скупымъ свтомъ едва мигающаго огонька, тускло и робко мигающаго, словно и ему страшно,— точно подъ впечатлніемъ этого мрака, подъ тяжестью этой массы земли надъ нимъ и онъ хочетъ закрыть свое блдное око, погрузивъ червивый ходъ рудника въ еще боле тяжелую, безиросвтную тьму.
Прежде вся эта мстность изобиловала водою, никакихъ гидравлическихъ работъ не знали крестьяне и копались чуть не по поясъ въ холодной влаг. Мальцовъ устроилъ имъ канавы для стока, а по дну продолжилъ штольни, которыя съ тхъ поръ значительво обсохли. Крестьяне теперь, какъ только вода въ дудкахъ начинаетъ подниматься, сейчасъ же бросаютъ ихъ. Рдкіе выливаютъ ее вонъ патріархальнымъ способомъ — кадками. На сто дудокъ не боле одной работаетъ съ водою, извлекаемою такимъ остроумнымъ способомъ.
— Какъ же въ этихъ узкихъ дудкахъ и работать, и воду вычерпывать?
— Они роются двумя дудками рядомъ и соединяютъ ихъ подземною норою. Изъ одной воду выкачиваютъ, а изъ другой руду достаютъ.
Въ иной дудк работаютъ не боле недли, тотчасъ же ее бросая. Такимъ образомъ, на земл государственныхъ крестьянъ руды пропадаетъ много, и иногда самая обильная по содержанію желза остается невыработанной. Изъ хорошихъ дудокъ случалось — въ вид исключенія разумется — двумъ кротамъ добыть 300 пуд. руды въ день, обыкновенно же извлекается оттуда 100 пуд., причемъ въ Устахъ за каждый пудъ уплачивается имъ по 2 1/2 коп., такъ какъ никакого разстоянія тутъ не оказывается. Теперь, впрочемъ, по-двое уже мало работаютъ. Въ начал двухъ еще довольно: одинъ точитъ нору, а другой вытаскиваетъ воротомъ кадки съ землей или пустою породой. Но когда дорылись до руды и открыли такъ-называемый дворъ, т. е. жилы, откуда ее начнутъ вырабатывать, тогда является третій. Онъ вверху дйствуетъ у ворота, второй внизу роетъ и откалываетъ руду, а послдній укладываетъ ее въ кадки, которыя доставаляетъ подъ воротомъ къ канатамъ. Вся работа совершается въ зловщей тишин. Только слышится скрипъ ворота сверху да урчаніе воды въ колодц…
Старыя обвалившіяся дудки тоже не бросаютъ. Черезъ нсколько лтъ, когда он осыпятся совсмъ и земля осядетъ,— крестьяне опять роются въ томъ же район, то-есть между четырьмя старыми дурами въ точк встрчи проведенныхъ между ними діагоналей, что и называется — на кресту. Когда я проходилъ по этой мстности, полной старыхъ осыпавшихся дудокъ, еще кое-гд зіявшихъ черными отверстіями,— мн казалось, что ихъ нарыли какіе-то колоссальные сурки. Вотъ, вотъ выскочитъ одинъ на дорогу и сейчасъ же опять юркнетъ въ свою подземную жилу… Но вмсто нихъ изъ рдкихъ норъ выскакивали, словно слпнущіе отъ свта, рабочіе, отряхивали съ себя влажные комья земли и старались поскоре надышаться благораствореніемъ воздуховъ. Зеленыя лица быстро принимали здоровый цвтъ, согнувшіеся хребты расправлялись.
Жаворонки уже купались въ чистомъ, тепломъ воздух, серебряными колокольчиками звеня въ высот… Все время они поютъ надъ дудками, точно приглашая угрюмыхъ рудокоповъ выйти изъ своего мрака на вольную волю, на свтъ и просторъ роскошнаго, яснаго дня.

XV. Буда Мальцовская и Буда Песочная.

Когда-то весь этотъ округъ принадлежалъ календарному Брюсу. Теперь мы прозжаемъ по владніямъ этого великаго мага и волшебника. Большія села попадаются по пути, по скатамъ холмовъ, по лощинамъ у быстро бгущихъ рчекъ. Рощи — остатки великолпныхъ лсовъ — поближе къ вод вытягиваются, точно жутко имъ въ этомъ безлсномъ простор. Въ синей дали красиве и красиве кажется вся эта мстность. Вонъ рка Песчаная завилась прихотливыми излучинами, жалкая деревушка Хохилевка сбилась около, вся покачнувшаяся, вся точно раздавленная насквось прогнившими соломенными кровлями. Бднота такъ и сквозитъ изъ всхъ угловъ ея. Ни скота около, ни обработанныхъ полей… Какіе-то чахлые люди тонутъ по улицамъ, обратившимся въ сплошную болотину, тонутъ въ ней и избы самыя. Неприглядная картина народной нищеты скоро осталась далеко позади. Взглядъ отдыхаетъ на прелестной долин, по которой вьется свтловодная рка Жиздра. Свжая зелень пышными облаками круглится надъ нею, жаворонки съ утра завели свои весеннія псни, и чмъ выше подымается солнце, тмъ громче становятся эти псни, точно каждое новое мгновеніе этого яснаго дня рождаетъ новые и новые рои звонкихъ птицъ… Останавливаемся на нсколько минутъ.
— Видли вы наши окаменлости?— спрашиваетъ меня хозяинъ дома.
— Нтъ.
Мн показываютъ громадный зубъ какого-то допотопнаго травояднаго.
— Это здсь нашли?
— Да.
Опять дорога, опять красивыя окрестности. Вонъ березовый лсъ… Сорокъ лтъ уже, какъ поднялся онъ здсь, а смотритъ не совсмъ весело.
— Это больной лсъ,— замчаетъ крестьянинъ,— стовый!
— То-есть что это значитъ — стовый?
— Ноздреватый, рыхлый,— объясняютъ мн.
По всему пути видны оставленныя и разработанныя дудки. Мимо нихъ мы дозжаемъ до превосходно обстроеннаго села — ‘Буда Мальцовская’. Кирпичные домики чистенькіе и уютные. Весело смотрть на нихъ, особенно оставивъ за спиною разоренную деревушку Хохилевку. Ничего общаго, хотя об въ одномъ и томъ же район.
Тутъ разработка руды дудками идетъ еще упорне, чмъ въ другихъ мстахъ. Верхній слой пустыхъ породъ не глубокъ, добываніе руды легче, чмъ въ Устахъ. Другихъ крестьяне будяне къ себ не пускаютъ, стойко держатся за свою землю. Отсюда уже дудками добываютъ и уголь. Около Буды — дв шахты для его разработки. Часть поля первой шахты уже истощена, антрацитъ весь вынутъ, теперь подготовляется вторая, въ которой въ этомъ году лтомъ должны быть начаты работы. Шахта уже готова, но еще затоплена водою. Чтобъ освободить ее отъ воды, къ ней проводится отливная штольня. Колодезь для шахты очень глубокъ, снизу изъ лощины копается къ нему эта отливная штольня черною, страшною жилой. Жила эта сначала идетъ перпендикулярно внизъ и потомъ уже горизонтально сверлится навстрчу шахты. Мн кажется, въ этихъ ходахъ подземныхъ могутъ подолгу оставаться только дождевые черви. А между тмъ въ то время, какъ мы сверху наклонялись надъ этимъ колодцемъ, изъ его черной тьмы, съ самаго низу, доносится къ намъ веселая псня,— псня изъ подземной скважины. На меня она произвела такое же впечатлніе, какое произвелъ бы внезапно запвшій въ своемъ тсномъ гробу мертвецъ…
Удивительно, при какихъ условіяхъ люди ухитряются быть веселыми. Подумаешь, на него, врно, не дйствуетъ эта убійственная обстановка.
Пвецъ не долго работалъ внизу. Ему опустили канатъ. Онъ какъ обезьяна уцпился за него и сталъ подыматься. Псня становилась все громче да громче, пока самъ пвецъ не показался надъ черною дырой этого колодца,— всклокоченный, весь въ грязи, но веселый и, по-своему, счастливый.
— Экъ ты, братъ, расплся!
— Съ псней-то лучше дло спорится. Оно и не замтишь, какъ работу-то кончишь… Безъ псни намъ бы пропасть надо!
— Много ли васъ тамъ работаетъ?
— Два наверху, да два внизу. Мы чередуемся, чтобы никому завидно не было. А потомъ другая смна, тоже четверо.
Оказывается, что плата имъ, по здшнимъ условіямъ, идетъ очень хорошая. Они вырабатываютъ по 30 рублей въ мсяцъ каждый.
— Намъ жить можно. Мы живемъ — слава-те Господи — чудесно!
— Далеко ли до угля дорываться приходится?
— Н… Здсь уголь близко… У насъ такъ: чмъ мсто выше, тмъ уголь ниже, а чмъ мсто ниже, тмъ уголь ближе къ намъ. На низинахъ его работать легко.
Толщина здшняго угольнаго слоя колеблется отъ пяти четвертей до двухъ аршинъ.
Въ дудкахъ угольныхъ крестьяне уже работаютъ осторожне, подпоры ставятъ чаще и крпче. Здсь дольше приходится оставаться на одномъ мст и выбирать гораздо больше, чмъ на рудничныхъ мстахъ. Изъ дудки трое рабочихъ выберутъ въ день боле 350, а то и вс 400 пудовъ. Заводъ за каждый пудъ, принятый имъ, платитъ по дв копйки, но не вся выработанная масса можетъ быть сдана пріемщику. Ее нужно еще просять, причемъ половина пропадетъ на мелочь. Такимъ образомъ, считая, что одинъ день они просваютъ, а другой день возятся въ рудникахъ, окажется, что больше 75 коп. на человка, при этомъ труд, никакъ не придется. Очищаютъ они уголь внизу, въ дудкахъ, а желзо очищаютъ, напротивъ, наверху. Вся земля здсь пронизана старыми дудками, почему и почва по всей мстности нсколько осла. Проходя мимо черныхъ дыръ и заглядывая туда, мы то и дло видли, какъ въ глубин, во мрак, поблескиваетъ одинокая лампочка, точно свтлякъ забрался въ узкій колодезь и свтится тамъ робкимъ, фосфорическимъ огонькомъ.
— Живы ли?!— крикнулъ въ одну такую дудку мой спутникъ.
Оттуда послышалась столь энергичная фраза, что сомнваться въ отсутствіи жизни тамъ было невозможно.
— Ты что-жь ругаешься?
— А чего-жь мн не ругаться!— едва-едва донеслось оттуда.
— Ты знай съ кмъ говоришь!
— Наплевать! Иного васъ, чертей, шляется.
— Антошка!— крикнули ему,— да это — господа.
— Мы знаемъ, какіе господа! Изъ нашихъ чистоплюевъ должно-быть.
А тамъ и псня послышалась изъ-подъ земли, на зло ея мраку, ея сырости.
Отсюда до Буды Песочной не далеко.
Тамъ разрабатывается уже не руда и не уголь, а блая глина для огнеупорныхъ кирпичей и блый песокъ, необходимый для стекла. Старыя дудки тутъ водою залились до верху, у самыхъ отверстій ихъ выросли кусты и глядятся въ неподвижную влагу. Птицы всякой здсь до пропасти, и не пуганая, не особенно бжитъ отъ человка,— понимаетъ, что ему не до нея совсмъ.
Первая шахта здсь идетъ на 22 аршина въ глубину. Песку найдено уже семь аршинъ, а на сколько еще внизъ идетъ эта толща — неизвстно. Работаютъ артелями, по семи человкъ каждая, за тысячу пудовъ имъ платятъ по 10 руб., причемъ эту тысячу пудовъ нужно вырабатывать день или полтора. Работа оказывается выгодной и населеніе идетъ на нее съ особенною охотой.
— Что, вода не заливаетъ васъ тамъ?
— У насъ вода сверху есть, а внизу нтъ.
— Начнемъ работать, вода дальше пойдетъ, вся она въ песокъ схоронится, не видать ее.
— Наша работа сухая. Не дай Богъ — съ рудой да съ уголемъ… Наша чистая…
Блые горбы и валы песку тянутся по всмъ направленіямъ. Его уже выработали и приготовили для обмра. Вотъ нсколько человкъ роютъ землю. Управляющій подошелъ къ нимъ.
— Что вы это, братцы?
— Да новую дудку роемъ,— старая плоха стала. Песокъ желтый совсмъ пошелъ.
— Они страсть какъ на эту работу идутъ.
И дйствительно, партіи рабочихъ то и дло подходили въ управляющему.
— Дозвольте изъ старыхъ дудокъ работать… Что-жь даромъ-то…
— И безъ того много уже выработали песку. Довольно. Намъ больше не надо.
— Почему они на старыя шахты просятся?
— Боятся, что не выстоитъ, развалится, такъ благо ходъ е
сть, поскорй ее выработать торопятся.
— Осенью, осенью, ребята!— успокоиваетъ онъ.
— Не простоитъ до осени-то… Гд ей… Песокъ-то ужь очень хорошій, песка жалко какъ! Опять же и хлба нтъ, годъ голодный…
Часть работъ тутъ пріостановилась, потому что требованій на товаръ нтъ вовсе. Это было въ 1881 г., а въ этомъ длй врно еще тяжеле. Еврейскіе безпорядки страшно отразились на заводахъ. Заготовленная масса товара, приходившая прежде на русскій югъ черезъ еврейскихъ коммиссіонеровъ-купцовъ, теперь осталась нетронутою, нанеся, такимъ образомъ, мальцовскому товариществу убытка на 400.000 руб.
Глиняныя дудки около. Оттуда вылзаютъ подземные жители совсмъ измазанные — лица за нихъ нтъ. Бываютъ дни, когда артель въ семь человкъ — пятеро внизу и двое наверху — добываетъ 200 пуд. этой вязкой массы, за которые и получаетъ пять рублей. Тогда какъ при самомъ слабомъ свт какой-нибудь самодльной лампочки въ песочныхъ дудкахъ свтло какъ днемъ, стнки ея изъ слежавшейся блой массы искрятся какъ, слеза, въ глиняныхъ темне, чмъ въ рудничныхъ шахтахъ. Самая работа далеко не такъ легка, какъ съ пескомъ. Приходится забивать клинья, длать заски, бить ихъ чугунною балдой, пока, наконецъ, комъ жирной и вязкой глины отколется. И сыро здсь ужасно. Ручьи текутъ отовсюду. Внизу наливаются глубокія лужи.
— Колоть страсть трудно… Скрозь проскомъ иной разъ не ломится. Хоть ты што…
При мн вытаскивали кусокъ пудовъ въ двадцать, его пришлось отбивать со всхъ сторонъ, пока онъ откололся, наконецъ.
— За иной такой анафемой часъ бьешься, а все она свово карахтера не уступитъ. И наругаешься же съ ей!…
Пока эта глина мокрая, она темно-срая. Высохнувъ, она свтлетъ и, по словамъ рабочихъ, длается ‘зеленой’. Подъ зеленымъ цвтомъ, впрочемъ, въ данномъ случа нужно подразумвать срый съ легкимъ лиловымъ оттнкомъ. Прислушиваясь у отверстій дудокъ, мы различали стукъ забоевъ мягкій,— видимое дло, кирки уходятъ въ вязкую и плотную массу. Вонъ, изъ одной дыры вылзло нсколько человкъ и растерянно смотрятъ туда.
— Что вы, братцы?— спрашиваетъ ихъ управляющій.
— Сажени три прошли.
— Ну?
— На старую дудку наткнулись, прямо въ нее,— насилу ноги унесли… Водой было совсмъ залило.
— Сколько же васъ было?
— Да мы въ пять огней работали. Слава Богу, вс живы вышли.
Тутъ не говорятъ: работаемъ вчетверомъ, впятеромъ, а въ четыре огня, въ пять огней.
Огонь — это чугунный черепокъ, налитый коноплянымъ масломъ. Черезъ край черепка виситъ фитиль.
— Духоты отъ яво страсть! Плохо, плохо, а масла семь фунтовъ пожретъ за недлю.
— Семь изведетъ врно.
— Карасиръ лучше. Въ Жиздру подемъ — карасиру купимъ.
Вонъ изъ слдующей дудки несется громкая псня. ‘Христосъ воокресе’ слышно… Хоромъ человкъ пять запли подъ стукъ чугунной балды. Самый подходящій стихъ для этого мрака, для этого страшнаго свжему человку подземнаго царства… Особенное впечатлніе должна производить эта воскресная псня въ подобной обстановк… Воображаю, какое благоговйное чувство растетъ теперь на душ у этихъ тружениковъ.
— Не случается, чтобъ обваливались глиняныя дудки?
— Николи, потому тутъ мы крпи ставимъ.
На эти крпи имъ отводится лсъ, который они сами должны вырубить, вывезти и поставить въ свои патріархальныя шахты.
Случается и то, что идутъ, идутъ все ниже и ниже глиняною дудкой — и вдругъ подъ вязкой, черною массой глины оказывается почти безъ промежутковъ блый чистый песокъ. Рабочіе очень рады этому, потому что вмсто труднаго и грязнаго дла сейчасъ же начинается легкій трудъ.
— Богъ счастье послалъ, въ чортовъ колодецъ привелъ!— говорятъ они.
— Почему чортовъ колодезь?
— А какже? Сколько нибудь воды сверху, какъ до песку дошла и пропала. И песокъ сухъ, и воды нтъ.
Работаютъ они при этомъ въ одну смну отъ разсвта до заката.
— Какъ солнце за лсъ, такъ и шабашъ!— говорятъ они.— А зимой и ночью — ни почемъ, потому у насъ плата сколько кто выработаетъ,— ну, и стараемся. Теперь-то спишь въ сласть, а зимой ночью тутъ же въ дудк иной разъ прикурнешь въ уголъ на глину, заснешь, а товарищъ ужь и будитъ,— вставай-де, забивай забойки… Ночь не поработаешь, анъ и сть нечего. Случается, глину-то выбиваешь, выбиваешь, да на уголь и наткнешься. Не равно бываетъ.
Каменный уголь, дйствительно, кое-гд прошелъ здсь прожилками сквозь глину. Во времена оны была здсь превосходная розовая глина,— всю выработали. Напали на гнздо и опустошили его, а теперь новаго найти не могутъ.
— Вся деревня кормилась ею, розовой-то… Сколько мы денегъ за нее перебрали… Дв десятины, поди, выработали, все на Дядьковскую гуту ушло. А теперь нтъ, нигд нтъ. Ужь мы какъ искали…
Замчательно красивый, сильный и рослый народъ въ этой мстности. Точно совсмъ въ иной край попалъ. Сютъ хлбъ, жнутъ, всми вообще полевыми работами завдуютъ бабы, а мужчины исключительно въ каменщикахъ или по дудкамъ работаютъ.
Здшніе крестьяне удивительно быстро работаютъ дудки. Таковую аршинъ въ девять высоты двое рабочихъ оканчиваютъ въ два дня. Роется она такъ: выкопавъ отверстіе, одинъ садится въ него и, упершись колнами въ одну стну, спиною въ другую, совсмъ маленькою лопаткой вырываетъ изъ-подъ себя землю. Другой въ это время воротомъ выволакиваетъ наружу землю и бросаетъ ее вокругъ отверстія дудки. Внизу, въ дудк, когда она уже готова, рабочіе точно также возятся въ штольняхъ, не бывающихъ выше трехъ четвертей аршина. Они ползаютъ на колняхъ, скрючившись и чувствуя, что спина упирается въ землю, тысячами, десятками тысячъ пудовъ нависшую надъ ними. Такой трудъ иногда продолжается часовъ по двнадцати. Поэтому нкоторые, привыкшіе съ дтства рыться въ подобныхъ дудкахъ, являются крайне малорослыми и сгорбленными. Будяне, разрабатывающіе песочныя дудки, сложились совсмъ иначе. Тутъ уже они роютъ стоя. Крпи ставятся сплошь. Потолокъ устраивается изъ горбылей. Песокъ разрабатывается сверху гребнями, надъ собою, потому что онъ легко сыплется, а руда, напротивъ, снизу,— вбиваютъ подбойки и потомъ откалываютъ. Когда песокъ оказывается слишкомъ твердъ, его отбиваютъ желзными лопатами. Работа здсь веселая, потому что, какъ выше мы уже говорили, достаточно одной лампочки, чтобы вся эта блая подземная пещера засвтилась или какъ снжная масса, или какъ золотистый гротъ. Жаль только, что самодльныя лампочки-черепки даютъ слишкомъ много копоти.
Вся эта мстность кругомъ чрезвычайно богата желзомъ вообще. Даже у сосдей, какъ, напримръ, у Лабунскаго, лсъ растетъ на желз. Владлецъ хочетъ поставить домну прямо въ лсу. У него тамъ есть мачтовыя деревья, которыя онъ продаетъ, а мелкую поросль сожжетъ въ домн. Сбытъ для чугунной болванки чудесный на мальцовскихъ заводахъ. Сверхъ того отличный сплавной путь представляетъ здсь р. Жаздра. Весною она разливается. При насъ она была еще только на четыре сажени ширины и по ней почти сплошь ползли плоты. Вообще, по нашему мннію, этотъ край ждетъ блестящая будущность. Тутъ, напримръ, должна быть непремнно нефть, потому что запахъ ея ощутительно слышенъ изъ шахтъ. Массы лигнита тоже пахнутъ ею. Прежде въ Устахъ Мальцовъ изъ лигнита добывалъ петролеумъ.

XVI. Сукремень.

По боковой втви узкоколейной желзной дороги мы быстро дохали до Сукременя, села съ чугунно-плавильнымъ, литейнымъ и проволочнымъ заводами. Былъ праздникъ. Весь народъ оказывался въ церкви, куда отправился и старикъ Мальцовъ съ своими пвчими. Не большой, но чистенькій и красивый храмъ построенъ надъ обрывомъ въ Болву. Отсюда чудный видъ на окрестности. Сукремень вообще славится красотою далей, открывающихся на югъ и на западъ. Вотъ, напримръ, изъ церкви виденъ затонъ р. Болвы. Далеко, далеко стелется водяная гладь, обставленная лсистыми мысами, лсистыми берегами, точно облака, которымъ не хочется разставаться съ землей, приклонились къ самой вод. Деревья кое-гд еще въ голубомъ зеркал разлива. Далеко, далеко изъ-за рощъ, полузатопленныхъ водой, среди проливовъ и плесовъ, видна красивая церковь Кургана, гд работаетъ проволочный заводъ. Налво мерещатся деревни, ихъ уже и не разглядишь… Вонъ на конц лса, далеко вдвинувшагося въ воду, небольшой заводъ, точно замокъ какой-то, смотрится въ разливы… Спокойствіе во всемъ удивительное. Какъ-то лучше дышется здсь.
Съ людиновской дороги этотъ заводъ, громадою подымающійся надъ озеромъ, кажется какимъ-то стариннымъ, мрачнымъ аббатствомъ. Весь онъ рзко обрисовывается на голубомъ фон безоблачнаго сегодня неба. Вонъ даже что-то похожее на четырехъугольную башню. Стны его покрыты темными отъ ржавчины желзными листами. Дома вдали кажутся жалкими и микроскопическими передъ этою готическою массой. Лстницами и переходами мы подымаемся на вершину чугунно-плавильнаго аббатства и останавливаемся невольно: такая чудная даль, такія красивыя окрестности разомъ открываются отсюда… Громадное озеро стелется у самыхъ ногъ, уходя впередъ туда, куда и глазъ не хватитъ. Красиво извивается Болва, точно ей не хочется разстаться съ этики лугами, полями и рощами. Вонъ на берегу озера за нсколько верстъ отчетливо видно Людиново, точно она все сбжалось въ кучку въ вод. Рисуются оттуда трубы и мрачныя зданія заводовъ, блыя слободы. Налво чистенькій, хорошо обстроенный Сукремень тоже жмется къ озеру. Направа въ непроглядную даль уходитъ лсное царство, безконечная полоса зеленыхъ вершинъ, отдаляющихся одна отъ другой, здсь к тамъ сливается въ одно общее марево… Все это затоплено солнечнымъ свтомъ, охвачено голубымъ весеннимъ небомъ. Везд ярко-красное, спокойное очертаніе. Взглядъ скользитъ, не встрчая преграды…
Толщина стнъ этого аббатства-завода удивительна,— до шести аршинъ доходитъ она. Видимое дло, строено оно въ старое доброе время, когда и трудъ былъ дешевъ, и матеріалы стоили грошъ. Мы проходили мимо массивныхъ сооруженій, колоссальныхъ трубъ, крпостныхъ стнъ, чудились какіе-то огненные траверсы, направо и налво хотлось видть закопченныя средневковыя залы, къ которымъ такъ идетъ блуждающій свтъ факеловъ, гд ухо и теперь какъ будто слышитъ звонъ желзныхъ латъ и стальныхъ шлемовъ, стукъ мечей и бряцаніе кольчугъ. Въ массивныхъ кирпичныхъ кладкахъ скромнаго завода чудились каменные мшки. Казалось, что тамъ, по таинственнымъ ходамъ, можно выйти въ далекія башни…
Тутъ дв домны: одна — старая, громадная, какъ настоящая башня средневковаго замка и такая же мрачная, другая — новой системы, строющаяся на чугунныхъ столбахъ. Старая оставлена и открыта. Мы заглянули въ нее сверху, точно на дно черной пропасти. Тамъ ничего не различалъ взглядъ, только ухо разслышало стукъ молотковъ. Врно на дн ея работали люди. Внизу все завалено желтыми массами руды, вязкой и богатой вохрой. Рядомъ строится новая домна системы Уисваля. Одинъ аппаратъ ея долженъ обойтись заводамъ въ 18.000 руб. Чугунныя ноги для нея уже поставлены, даже выведено громадное кирпичное брюхо, которое должно будетъ переваривать десятки, сотни тысячъ пудовъ руды и камня. Тмъ не мене стараа домна, рядомъ, кажется гораздо внушительне, съ отверстіемъ печи, похожимъ на ворота, съ какими-то ходами и норами, пронизавшими ея толщину. Старая домна была въ свое время тоже закрытой сверху. Аппаратъ для этой усовершенствованъ Мальцевымъ и давно уже, чуть ли не передъ Севастополемъ еще, прізжавшіе сюда иностранцы инженеры удивлялись сбереженію труда и заботливости о здоровь рабочаго, выразившимся въ этомъ. Тогда еще за границею считалось сентиментальностью думать объ огражденіи доменнаго плавильщика отъ жара во всю свою каменную пасть пылающей домны. Во времена оны на домну посылали работать за наказаніе. Потомъ со всми этими приспособленіями дло значительно облегчилось. Не знаю, какъ кому, а мн показались вс эти приспособленія, постройки, вся эта громада аппаратовъ — каменною и желзною лтописью, исторіей громаднаго, положеннаго сюда, народнаго труда. Въ здшней домн былъ придуманъ, аппаратъ, чтобъ утилизировать мятый, т.-е. уже поработавшій, паръ. Его пропускаютъ въ громадные цилиндры и потомъ пользуются его силой давленія. Когда это было задумано и приступили въ постройк, инженеръ Фужеръ, завдывавшій здсь дломъ, сталъ протестовать.
— Изъ этого ничего не выйдетъ!
Ему доказывали, что должно выйдти. Онъ стоялъ на своемъ и наконецъ ршилъ, что работать не станетъ. Окончили безъ него. Попробовали — дйствуетъ чудесно. Фужеръ былъ совсмъ ошеломленъ.
— Вы больше инженеръ, чмъ я!— обратился онъ, въ вид извиненія, къ Мальцову.
На здшнемъ завод въ недлю приготовляютъ 3.000 пуд. чугуна въ издліяхъ и въ болванкахъ. Отливкою различныхъ вещей занято 160 мастеровъ съ 210 вспомогательными поденщиками. Кром того, въ Сукремени есть довольно обширныя слесарни, большой заводъ, гд приготовляется 25.000 штукъ кирпича и лавы, крупной, аршинъ въ діаметр, для той же новой домны. На кирпичномъ дл занято немного народу. За тысячу штукъ уплачивается подрядчику 6 руб. 50 к., а тотъ уже, въ свою очередь, разсчитывается съ своими.

XVII. Сергіево-Радица.

Сергіево-Радица лежитъ въ самомъ начал мальцовскихъ владній. Она начинается у Мальцовской платформы, съ которой видны крутыя кровли и многочисленныя зданія этого завода. Изъ Дядькова я отправился туда вмст съ главнымъ инженеромъ здшнимъ, г. Бассономъ, изъ Ганновера, гд инженерами хоть прудъ пруди. Онъ работалъ нкоторое время надъ постройкою локомотивовъ въ Пруссіи и въ Россію приглашенъ чуть ли не Полетикою и Смянниковымъ. Потомъ морское министерство заключило съ нимъ контрактъ на сооруженіе кораблей и, между прочимъ, поручило ему воздвигнуть трехбашенную нелпость ‘Мининъ’. Разсмотрвъ рисунки и чертежи, Бассонъ сталъ доказывать, что корабль такого рода никуда не годится.
— Онъ слишкомъ легокъ, перевернется съ своими тремя башнями.
— Стройте, не ваше дло.
— Не хочу я строить глупостей!— уперся Бассонъ.
Ему сейчасъ — контрактъ, по которому онъ обязался дйствовать по указанію министерства.
— Англичане — лучшіе моряки, чмъ нмцы. Знаменитый Ридъ одобрилъ проектъ!— изрекло высокопоставленное въ морскомъ дл того времени лицо.
Бассонъ, скрпя сердце, принялся за дло. Когда онъ его уже почти оканчивалъ, то же лицо является на доки.
— Вы правы!
— Что такое?
— Такой же англійскій пароходъ ‘Бритенъ’ перевернуло съ четырьмя стами человкъ экипажа.
— Поздравляю васъ!
— Нельзя ли доправить ‘Минина’, перестроить его по другому типу?
— Нтъ, я уже оканчиваю и вы мн заплатите все, что мн слдуетъ по контракту.
И заплатили. Потомъ Бассонъ искалъ руду въ Орловской губерніи, но, по его словамъ, былъ чуть не разоренъ русскими рабочими. Сегодня приходили къ нему партіи ихъ по 80 коп. за день, завтра требовали рубль, и такъ все шло дальше и дальше. Не выдержавъ, Бассонъ отправился въ Германію и привезъ съ собою 250 семей тевтоновъ. Этимъ не повезло: на первыхъ же порахъ 80 изъ нихъ вымерли отъ скорбута, остальные перепугались и онъ долженъ былъ ихъ отослать обратно въ край сосисекъ и пива. Потомъ онъ еще брался за разныя предпріятія, но ему не повезло и онъ совсмъ разорился. Мальцовъ его спасъ отъ окончательной гибели, и Бассонъ теперь является здсь главнымъ инженеромъ, если можетъ быть таковой при самомъ владльц, безъ котораго ничего здсь не длается.
Сергіево-Радицкіе заводы возникли не особенно давно.
Бывшій министръ путей сообщенія Мельниковъ нашелъ, что для Россіи величайшій позоръ покупать паровозы за границей, и хотлъ во что бы то ни стало развить ихъ постройку у себя дома. Съ 1866 года правительство стало вызывать отечественныхъ желзно-заводчиковъ, предлагая имъ принять на себя это новое дло, а Мельниковъ обратился къ Мальцову, объяснивъ, что на него одного онъ возлагаетъ свои надежды, причемъ, разумется, общалъ всяческія пособія и постоянные заказы. Первымъ ршился приняться за новую отрасль машино-строенія Мальцовъ. Насколько оно было трудно, доказывается тмъ, что послдовавшіе его примру петербургскіе заводчики Макферсонъ и Путиловъ, принявъ правительственный заказъ и задаточныя деньги, отказались совсмъ отъ сооруженія паровозовъ, третій же, Полетика, передалъ свой заводъ Невскому товариществу. Это, истративъ на дло весь свой капиталъ, получило разршеніе на второй выпускъ паевъ. Оно могло существовать только благодаря дальнйшей спеціальной помощи правительства и участію главныхъ желзно-дорожныхъ концессіонеровъ.
Внутри Россіи пришлось одолвать еще большія затрудненія. Тутъ нужно было боле труда, потребовались сравнительно крупнйшія затраты. Мальцовъ выстроилъ заводы, приспособилъ къ нимъ народъ, истративъ на это боле 2.000.000 руб. Приходилось къ ближайшей желзной дорог проводить особенное шоссе, обратить р. Болву въ судоходную, сооружать на ней шлюзы, чтобы сдланные локомотивы доставить на мсто, гд его могло принять правительство. Разумется, вс эти громадные расходы только и могли быть сдланы въ виду положительнаго увренія правительства поддерживать заказами и пособіями паровозное дло. Производство закипло. Тысячи народа занялись имъ въ мстныхъ мастерскихъ. Результатъ на первыхъ же порахъ оказался серьезный и локомотивы, вышедшіе отсюда, были настолько хороши, что инженеры не хотли брать ихъ, потому что, выдерживая тройной срокъ ремонта, они были имъ невыгодны. Не на чемъ нагрвать рукъ, видите ли…
Сооруженіе паровозовъ общало привиться и сдлаться чисто русскимъ промысломъ, устраняющимъ всякую возможность иностранной конкуренціи.
Но въ это время совершилась внезапная перемна декорацій.
Мельниковъ былъ замненъ графомъ Б. А. Бобринскимъ, въ первое же время своего управленія усвоившимъ мысль: ‘Нтъ никакой нужды заказывать паровозы въ Россіи… Россіи невыгодно развивать механическое производство… Будемъ брать ихъ изъ-за границы’.
Заказы вдругъ были прекращены, весь оборотный капиталъ здшнихъ заводовъ, пущенный на это дло, лопнулъ, и мастеровые, учившіеся на постройк первыхъ пятидесяти локомотивовъ, оказались выброшенными за бортъ.
Желзнодорожники тотчасъ воспользовались такимъ положеніемъ и прибгли къ цлой систем прижимовъ. Требованія являлись, но цны предлагались самыя убыточныя. Сверхъ того, многіе, какъ, напримръ, Моршанско-Сызранская желзная дорога, принявъ паровозовъ на 500.000 руб., не уплатили за нихъ денегъ, поставивъ заводы въ совсмъ уже критическое положеніе.
Въ эту критическую минуту министромъ путей сообщенія является уже другой Бобринскій (А. П.). Этотъ ударился въ противоположную крайность.
Явилось неожиданное распоряженіе строить для казны подвижной составъ, не допуская при сооруженіи паровозовъ и вагоновъ ни малйшей частицы матеріаловъ иностраннаго происхожденія. Это потребовало тяжкихъ усилій и новыхъ расходовъ. Пришлось ввести новыя металлургическія производства для постройки 1.600 вагоновъ и около 350 паровозовъ. За употребленіе какого бы ни было куска заграничнаго металла заводы подвергались всякій разъ штрафу въ 9.000 рублей. Явились конкуренты, которые, нужно сказать правду, имя въ виду свое не настолько солидное предпріятіе и возможность обойти законъ частными сдлками съ пріемщиками, къ чему послдніе всегда обнаруживали большой аппетитъ, пошли на вс условія, заключили самые невозможные контракты. Мало-мальски уважающій себя предприниматель не могъ пуститься на подобное дло ни подъ какимъ видомъ. И вотъ пришлось вести дло на основаніи такихъ невыгодныхъ контрактовъ, въ условіяхъ какъ будто созданныхъ для краха.
Дло и повелось. Желзныя дороги въ данномъ случа явились къ услугамъ враговъ русскаго паровознаго дла.
За границей инженерамъ заказывать было гораздо выгодне: ставь цны какія хочешь и входи въ сдлки съ строителями, которымъ нтъ никакого дла до интересовъ акціонеровъ и казны. Начались придирки и привязки. Донецкая дорога, напримръ, настоятельно навязала постройку неудобныхъ и непрочныхъ паровозовъ по типу Шварцкопфа. Когда была доказана нелпость этого типа, отвтственность пала не на заказчиковъ, а на исполнителей, игравшихъ только исполнительную роль. Тутъ нтъ мста приводить въ подробностяхъ всю эту эпопею желзнодорошныхъ гадостей и подвоховъ. Въ исторіи злоключеній русскихъ производителей она заняла бы не послднюю страницу…
Тмъ не мене паровозы строились и пріемщики выдавали свидтельства, что они сооружены превосходно. Передо мною цлый рядъ такихъ аттестатовъ, по которымъ можно было бы думать, что заказы должны рости колоссально. Они и росли, но… только не здсь, а за границей. Для русскаго производства заказы мало-по-малу прекращались и прекращались. Народъ оставался мало-по-малу безъ работы, мастерскія безлюдили.

——

Тотъ же красивый лакей встртилъ насъ въ Сергіев. Переодвшись съ дороги, мы отправились на заводъ.
Сергіево-Радицкій заводъ на половину уже оставленъ.
Тяжелое впечатлніе производятъ эти остановившіяся машины, закрытыя мастерскія, молчаливые станки, еще нсколько лтъ назадъ наполнявшіе окрестности такою музыкой неустаннаго труда, о которой мы уже не разъ говорили. Мы безмолвно проходили по этимъ пустыннымъ сараямъ и корпусамъ, въ которые только солнце проникаетъ теперь своими лучами. Тишина царитъ здсь и невольно задаешься вопросомъ: гд т руки, которыя еще недавно приводили все это въ движеніе, гд ихъ семья? Нашли ли они себ работу или голодаютъ?
— Вонъ наши клепальныя отдленія!— показываютъ мн.
Посмотрлъ. Громадные корпуса. Тамъ собирались вагоны, клепались паровики. Теперь все это мрачно, ни одного рабочаго, ни одного удара молота, только мухи жужжатъ да пауки по угламъ плетутъ свои сти. Кузница. Цлая улица горновъ и только въ трехъ изъ нихъ горитъ огонь и около свищутъ мхи, точно требуя воздуха, воздуха… Все остальное погасло. Печи холодны, зола, грудами лежащая въ нихъ, кажется намъ прахомъ мертваго труда. Подростки кое-гд тоскливо возятся у горна… Вонъ въ домн стучитъ паровой молотъ, отбивая концы болтовъ и желзныхъ полосъ. Прежде бы грохотъ этотъ затерялся въ цлой стихіи другихъ, не мене могучихъ, звуковъ, теперь онъ одинъ проносится съ конца въ конецъ этого сарая, точно выкрикивая по всмъ угламъ его: ‘Эй, братцы, живъ ли еще кто?’
Но, увы, такіе же молоты молчатъ, молчатъ приводы отъ похолодвшаго паровика, сердце не бьется, по жиламъ не разгоняется паръ, кровь заводскаго организма и организмъ самый кажутся какою-то окамендостью. Я долго смотрлъ на итогъ одинокій молотъ. Точно ротъ у голоднаго, онъ подымался и опускался на желзный прутъ, подставленный ему, каждый разъ откусывая кусокъ за кускомъ. Когда, наконецъ, уже пищи ему не стало, онъ долго еще продолжалъ звать. Наконецъ, какой-то мальчонко будто сжалился, подбжавъ къ нему съ болтомъ. И весело заработалъ ножъ-паровикъ!… А вотъ другой паровой молотъ. Онъ уже умеръ голодною смертью, сжалъ своы челюсти и не раскрываетъ ихъ больше. А дальше еще и еще ряды такихъ же.
Та же исторія и въ слесарной.
Сотни станковъ молчатъ, точно ожидая, кто вдохнетъ въ нихъ душу живу и заставитъ бойко, лихорадочно забиться эти пульсы угасшаго организма. Колеса станковъ покрылись пылью, грязь и соръ кучами валяются внизу, точно вс эти желзныя опилки еще вчера сыпались изъ-подъ громко работавшаго аппарата.
— А давно ли все это гремло!— замчаетъ Гущинъ, проходя мимо.— Такая ли музыка здсь была…
Слесарни были устроены для производства паровозныхъ колесъ. Прекратились заказы паровозовъ — и станки остановились.
— Скучно… Прежде у насъ такое тутъ дло кипло… веселое, что одного народу кормилось! Теперь вс станки примерли.
За то вонъ изъ того корпуса несется шумъ невобразимый.
Я направился туда. Чмъ ближе, тмъ оглушительне.
— Что у васъ тутъ такое?
— Паркетная фабрика.
Ее устроили, чтобы не пропадали станки для вагоновъ и дерево, для нихъ заготовленное. Тутъ же длаются и деревянныя части земледльческихъ орудій. Въ первомъ отдленіи — распилка досокъ, подъ вертикальнымъ стальнымъ колесомъ-пилою, съ головокружительною быстротой вращающейся, жалобно стонетъ и громко взвизгиваетъ дерево, въ здоровое, крпкое и сочное тло котораго въдается эта безпощадная сталь. къ какимъ различнымъ впечатлніямъ можно придти, созерцая подобные механизмы! Въ Питер одинъ изъ китайцевъ посольства осматривалъ такой же заводъ, остановился передъ паровою круглою пилой и долго любовался ею.
— У насъ за большія преступленія существуетъ казнь — распиливаютъ человка… только ручною пилой. Слдовало бы примнить эту… Гораздо было бы гуманне.
Человколюбивый китаецъ къ иному выводу и придти не могъ здсь.
А дерево положительно жалуется и стонетъ. Его распиливаютъ на три части, потомъ обрзаютъ на куски для паркета. Пахнетъ смолистымъ дыханіемъ лса. На нкоторыхъ доскахъ выступаютъ янтарныя капли холоднаго пота, точно имъ страшно въ ожиданіи этой гуманной китайской казни. Вотъ уже готовые паркеты-куски обтачиваютъ и обравниваютъ подъ паровыми ножами, полируютъ ихъ. Цлыя массы стружекъ и древесной пыли подымаются въ воздух, стонъ стоитъ надъ этими работами, дерево, подаваясь ножу, только вздрагиваетъ каждымъ своимъ атомомъ. Вы слышите эту дрожь и невольно одухотворяете безжизненные куски сосны и дуба…
Вотъ второе отдленіе.
Тутъ громадные скелеты молотилокъ англійскихъ, Рустона, Мальцова. Цлыми рядами стоятъ он, точно остовы замчательныхъ мертвецовъ въ анатомическомъ театр.
— У насъ есть заказъ еще штукъ на пятьдесятъ!— сообщаетъ мн Бассонъ, обходя этотъ неподвижный фронтъ.
Нкоторые механизмы съ открытымъ нутромъ. Наружу торчитъ желзные, стальные и деревянные потроха. Вонъ уже собранная, ярко выкрашенная, совсмъ съ иголочки молотилка. Тутъ же, около, и локомобиль для того, чтобы на проб привести ее въ движеніе.
— Эту мы на дняхъ въ Харьковъ отправимъ.
— Экую красавицу выстроили!— съ отеческимъ чувствомъ хлопаетъ ее ладонью рабочій.
И локомобиль новенькій, то же разрядившійся въ яркіе цвта. Кокетливый, весь съ иголочки, лихо заломившій назадъ трубу, точно деревенскій франтъ, ловко вскинувшій свой картузъ. Вотъ и крупорушка. Стали ее пробовать — загрохотала, зашумла и давай сплевывать ненужную ей шелуху, сбрасывая просо съ грохота на грохотъ, пока совсмъ чистое не распредлилось по сортамъ въ разныхъ отдленіяхъ этого не сложнаго, но очень остроумнаго механизма. Стали потомъ пробовать молотилку. Бабы едва успвали подавать снопы соломы съ зерномъ. Запыхтлъ и заворчалъ локомобиль. Цлая туча соломенной пыли поднялась въ воздух, точно это чудовище нарочно хотло окружить себя непроницаемымъ облакомъ. Работа шла съ страшною быстротой.
— Ишь, здорово она эту самую солому жретъ!— замчаетъ рабочій.
Чистое зерно живо ссыпается въ три или четыре отдленія, тоже сортируясь само собою.
Вотъ и плуги, цлая масса ихъ и все различныхъ системъ. Помню я, какъ ихъ пробовали въ Крапивенскомъ хутор. Восемь воловъ тянули одинъ. Глубоко взрзывались въ материнскую грудь земли его острые зубья. Паръ шелъ изъ развороченныхъ глыбъ весенней свжей почвы. Точно тяжело дышется ей, точно кровь ея испаряется въ холодный воздухъ изъ безжалостно прорзанныхъ бороздъ…
— Ой вы, воли-волики!— замчаетъ рабочій.
Добродушные волы медленно идутъ, вытягивая головы.
— Зврь согласный!— одобряетъ срый армякъ рядомъ.
— Ншто волъ — зврь? Волки — зври, ведмдь — зврь, а волъ — слуга теб, а не зврь!— обижается ногонщикъ на легкомысленнаго сосда.
Длинные, красные и зеленые, лафеты на двухъ колесахъ, тоже пестрые и красивые.
— Это что у васъ?!
— Сялки. Внутри лафета валъ, разсивающій зерна. Тутъ же мелкія бороны, плуги и вялки.
Выходя отсюда, мы наталкиваемся прямо на изумительно живаго старика, юркаго, бойкаго, съ воспаленными слезящимися глазами и такою массою морщинъ на лиц, что издали его можно принять за ситуацію пересченной мстности, а никакъ не за благороднйшее украшеніе человческаго организма.
— Мсье Бланшаръ!— привтствуетъ его Бассонъ.
— Imajinez vous!— оретъ тотъ еще издали.— J’ai perdu mes cheveux!— И онъ съ выраженіемъ ужаса поднимаетъ свой колпачокъ. Голый черепъ является достойнымъ увнчаніемъ этого зданія.— Гд мои волосы, гд мои волосы!— привязался онъ въ Бассону, точно тотъ виновникъ этого внезапнаго опустошенія.
— Отъ любви, врно?— замчаетъ Бассонъ, хотя Бланшару мало-мало семьдесятъ лтъ.
— Нтъ, отъ лихорадки… Заболлъ маляріей весной и, вотъ, все вылзло!— И онъ еще приподнялъ колпачокъ, точно Бассонъ сразу не могъ убдиться въ этомъ прискорбномъ факт.
— Онъ теперь похожъ на совсмъ облзлую крысу,— замчаетъ Бассонъ тихо, обращаясь ко мн.
Бланшаръ лихо заломилъ колпачокъ какъ-то на бекрень, заложилъ залихватски руки въ карманы широкихъ штановъ и засвисталъ что-то.
— Экій вы еще молодецъ! Вамъ бы жениться надо.
— Parfaitement, monsieur Basson, parfaitement!
Въ слдующемъ отдленіи окончательная отдлка паркета. Обравненный на нсколькихъ колесахъ, каждый кусокъ дерева склеивается съ другими такими же, составляя многоугольникъ, который тоже, въ свою очередь, обравнивается и срзывается колесомъ по желзной форм. Только посл этого его помщаютъ въ раму. Рама идетъ подъ громадную машину, та, визжа и шипя, точно отъ злости, сдираетъ съ верхней плоскости паркета неровности. Съ силою разлетается кругомъ туча опилокъ и древесной пыли. Дерево положительно пищитъ, какъ мышь въ когтяхъ у кошки. Изъ-подъ этого аппарата рама идетъ подъ другой такой же, въ подобную первой муку, и, только испытавъ десять казней египетскихъ, паркетъ, наконецъ, отправляется къ заказчикамъ въ Кіевъ, Одессу, Смоленскъ, Орелъ, Харьковъ, Москву, Динабургъ и Витебскъ. Здсь тоже меньше стало народу, чмъ было прежде. Большинство разошлось по другимъ своимъ заводамъ, а меньшая часть нашла заработокъ у Тянишева и Губонина.
Отсюда мы попали на площадь, заставленную вагонами и паровиками. Они приготовлены по заказу правительства, которое приняло ихъ, и до сихъ поръ держатся здсь — цлые годы, причемъ ремонтъ и забота вся на обязанности завода.
— Тутъ ихъ караулить приходится, да и другихъ расходовъ масса. Чуть царапина — бда. Вагоны подъ солнцемъ нагрваются, потрескаться могутъ, краска вспузырится, а про все мы въ отвт.
Громадные локомотивы кажутся заснувшими тутъ же. Бланшаръ кричитъ и суетится вокругъ, низко опустивъ вки и не открывая здсь своихъ красныхъ выпученныхъ глазъ. Вонъ подъ навсами паровозы еще собирающіеся. Нкоторые съ присобленіями, придуманными тутъ на мст. Вообще, рдкая машина на здшнихъ заводахъ длается безъ измненій, по тому образцу, какой имлся въ виду первоначально. Напротивъ, всюду вводятся усовершенствованія, упрощенія. Еслибы перечислить вс изобртенія, совершенныя на этихъ заводахъ, то это была бы цлая лтопись техническаго прогресса.
Ко всмъ прочимъ несчастіямъ, пережитымъ Сергіево-Радицкимъ заводомъ, въ этомъ году пришло и наводненіе.
Болва разлилась необычайно. Воды ея прорвали дамбы, снесли прочь боле легкія постройки, подмыли остальныя. Вонъ, напримръ, громадный складъ превосходнаго лсу, вода его сплошь было затопила. Дубовыя бревна, каждый футъ которыхъ стоитъ по рублю, до сихъ поръ еще мокнутъ. Бланшаръ, злобствуя, грозится кулакомъ на Болву, а она, спокойная и красивая, течетъ себ внизу въ зеленыхъ заросляхъ, отражая въ своихъ, какъ будто неподвижныхъ, плесахъ голубое небо.
— Что это вы?— спрашиваю я у француза.
— Какъ же, убытки… Вдь этотъ деревъ совсмъ пропалъ.
На дворахъ кучи досокъ, жердей, обломковъ. Ихъ несло, несло водою, да и забило по угламъ безобразными ворохами. Массы перержаввшаго желза тоже тутъ перепутались съ деревяннымъ матеріаломъ. Долго не разобраться. Иной разъ изъ вороха досокъ торчатъ какія-то рыжія полосы чугуна. Въ цлой гор желзныхъ обломковъ застряли концами дубовыя бревна. Наводненіе, было таково, что отъ завода къ заводу здили на лошадяхъ и на лодкахъ же плавали въ мастерскія. На Болв строились суда, ихъ водопольемъ разнесло въ разныя стороны. Совсмъ нкоторыя не на свое мсто стали. Вонъ подъ навсомъ, гд слдуетъ быть локомотиву, торчатъ голыя, точно чмъ-то обведенныя, ребра рчнаго судна. Одно забило между вагонами и едва-едва вытащили его оттуда. Въ подвалахъ везд вода стояла подолгу. Паровую машину испортило и теперь кирпичный остовъ ея стоитъ холодный, безъ топки и безъ дла. Пока еще поправятъ… А такихъ поправокъ будетъ много, очень много. Вонъ цлая гурьба бабъ-поденщицъ разбираютъ кучи разбитыхъ чугунныхъ котловъ, горшковъ, печей, заслонокъ и всякой металлической мелочи.
— Сколько добра-то попортило!— замчаетъ одна.
Бланшаръ какъ увидлъ ихъ, такъ еще боле лихо заломилъ на бекрень свой колпакъ и птушкомъ, птушкомъ завозился около. Т расхохотались.
— Эка лысый чортъ! Ишь у яво ноги-то забираютъ.
У Болвы и барки. Рабочіе собрались на нихъ и съ часу на часъ ждутъ отплытія внизъ въ Десну, а оттуда въ Днпръ. Все уже погружено.
Дамба была залита. Вонъ небольшой домикъ-изба. Крохотная стекляная галлерейка смотритъ на воду. Отсюда чудный видъ на Болву, которая кое-гд вся уходитъ въ красивыя, свжія рощи. Озерами стоятъ неподвижные разливы. Нжная зелень полей подъ яркимъ солнцемъ кажется еще мягче и роскошне. Кое-гд изъ плесовъ водополья шапками поднимаются деревья. Даль вся ушла въ лощины, холмы и овраги. Вонъ правый горный берегъ Десны съ церквами и монастыремъ Брянска. Тутъ ужь чувствуется близкая Малороссія. Безплодныхъ равнинъ нтъ, и поросль уже боле роскошная, чмъ въ оставленныхъ позади Рославльскомъ и Жиздринскомъ уздахъ. Но и тутъ, подъ самой дамбой, вода. Опять цлые вороха снесеннаго сюда лса и желза. Соловей поетъ надъ разливами, иволги посвистываютъ въ пустомъ лозник и точно перебалтываются межъ собой неугомонныя синицы. Гд-то далеко, далеко кукуетъ кукушка.
Хорошо было здсь, но время не ждало,— нужно отправляться дале.
По всему пути одно и то же: жалобы на скверное положеніе, на отсутствіе заказовъ.
Около Сергіева-Радица чугунно-плавильный заводъ. Слды разлива — по пути, дорогу смыло. Тысячи досокъ разнесено кругомъ водопольемъ за десятки верстъ отъ того мста, гд были сложены штабели ихъ. На здшнемъ завод выплавляется стопятьюдесятью рабочими до 100.000 пудовъ чугуна. Дло это заведено еще 50 лтъ тому назадъ. Плавка производится въ вагранк. Прелестное озеро. Со всхъ сторонъ несутся псни женщинъ, промывающихъ соръ, гд находятъ куски желза. Черезъ озеро бжитъ рчка Радица, впадающая въ Болву.
Бабы стремглавъ вбгаютъ въ озеро съ тачками. Земля уносится оттуда теченіемъ, металлъ остается. За промытое чистое желзо он получаютъ по 4 коп. съ пуда. Въ день легко промыть такимъ образомъ отъ 10—12 пудовъ. Характеръ живости и яркости лежитъ на всемъ этомъ дл. Нкоторыя ухитряются на бгу пть какую-то особенную псню. Мы только и различали постоянно повторяющуюся фразу: ‘родись, родись желзо!’ Мы возвращались домой вечеромъ. Сумерки окутали поля и дали. Не было видно ничего, одни голоса слышались оттуда…

XVIII. Учрежденіе Мальцовскаго промышленно-торговаго товарищества.

Вся заботливость здсь направлена къ тому, чтобы дло не прекратилось, чтобъ оно развивалось все шире и шире. Мальцовъ сознавалъ, что съ его смертью весь этотъ край, съ его заводами и фабриками, можетъ быть раздленъ, причемъ его части разобщатся между собою и потеряютъ ту стройную общность дйствій, которая позволяетъ невыгоды промысловъ въ одномъ мст покрывать барышами промышленныхъ предпріятій въ другомъ. Сверхъ того, ему хотлось призвать въ участію въ дл тхъ, это вмст съ нимъ трудился. Такимъ путемъ пріобрталось боле близкое участіе цлаго ряда опытныхъ людей. Задумавъ учрежденіе товарищества, Мальцовъ обратился къ Петру Александровичу Мясодову, который и составилъ ему уставъ и разработалъ подробности этого предпріятія.
Вотъ что связано въ устав товарищества относительно передачи ему учредителемъ принадлежавшихъ послднему владній: ‘Учредитель отдаетъ на законномъ основаніи въ собственность товарищества принадлежащіе ему въ Валужсвой, Орловской и Смоленской губерніяхъ Людиновскій механическій, чугуннолитейный и желзодлательный заводы, Ивано-Сергіерскій чугунно-литейный и желзодлательный, Песочинскій, Сувременьскій, Любохнинскій и Радицкій чугунно-литейные, Сергіево-Радицкій вагоно-строительный и Курганскій гвоздильный, Дядьковскую хрустальную, Иватскую, Старскую, Радицкую, Знеберскую, Шутвинскую и Перыщинскую стеклянныя фабрики, Песочинскую фаянсовую фабрику, Крапивенскій, Любохновскій и Енишевскій винокуренные и Любохновскій пивоваренный заводы, равно вс свои земли, состоящія въ означенныхъ губерніяхъ въ количеств боле 200.000 десятинъ, большею частію подъ лсомъ, со всми находящимися тамъ рудниками, копями каменнаго угля, мельницами, маслобойнями, лсопильнями, канатными и кирпичедлательными заводами и прочими всякаго рода заводсвими и промышленными заведеніями и постройками, господскими усадьбами, садами и со всею находящеюся въ нихъ движимостію, заводскими издліями, припасами и матеріалами… 3. Въ собственность товарищества поступаютъ также принадлежащіе учредителю дома въ Кіев, Харьков, Риг, Херсон, Кременчуг, Борон и Екатеринослав и лавки въ Нижнемъ-Новгород со всею движимостью и находящимися въ нихъ заводскими издліями и матеріалами, равно и заводскіе матеріалы и издлія, хранящіеся въ торговыхъ складахъ учредителя: въ Петербург, Риг, Пенз, Ростов на Дону, Орл, Одесс, Сергіевк и Нижнемъ-Новгород. 4. Кром того, товариществу передаются и вс арендуемые послднимъ владльцемъ въ означенныхъ губерніяхъ заводы и промышленныя заведенія, лса и другія угодья. Товариществу переданы также желзныя дороги, пристани, пароходы, телеграфы’.
Къ участію въ товариществ на первыхъ порахъ были приглашены какъ т, кто могъ быть ему полезенъ, такъ и нкоторые боле выдающіеся рабочіе здшнихъ заводовъ, которымъ Мальцовъ далъ паи этого новаго учрежденія. Съ тхъ поръ число пайщиковъ послдней категоріи все росло и росло. Ежегодно, вмсто наградныхъ денегъ различнымъ лицамъ, работающимъ на здшнихъ заводахъ и другихъ промышленныхъ предпріятіяхъ, раздаются паи товарищества, и теперь нтъ мало-мальски выдающагося сотрудника Мальцева, который въ то же время не былъ бы и участникомъ въ выгодахъ этого предпріятія. Такимъ образомъ вс вышедшіе изъ народа, бывшіе здшніе рабочіе, о которыхъ мы говорили уже,— вс эти Калинины, Смловы, Гущины и другіе являются уже въ большей или меньшей мр хозяевами. Сверхъ того, паи распредлены и между людьми, оказавшими услуги товариществу. Капиталъ товарищества при его устройств опредленъ былъ въ шесть милліоновъ рублей, раздленныхъ на 24.000 паевъ, по 250 руб. каждый. Но со времени устройства товарищества здсь устроено столько новыхъ заводовъ, проведены новыя желзныя дороги, пріобртены еще земли и лса,— короче, дло такъ развилось, что теперь общая стоимость его но меньшей мр равняется 14.000.000 руб., такъ что стоившій номинально пай 250 руб. теперь въ дйствительности представляетъ цнность боле 500 рублей. Товариществу тогда же было предоставлено для увеличенія оборотнаго капитала выпустить облигаціи на нарицательный капиталъ въ 3.000.000 руб., съ тмъ, чтобы нарицательная цна каждой облигаціи не превышала 250 руб., чтобъ уплата процентовъ по означеннымъ облигаціямъ и капитала, по облигаціямъ, вышедшимъ въ тиражъ, была обезпечена, преимущественно передъ всми долгами товарищества, всми его доходами, запаснымъ капиталомъ и всмъ движимымъ и недвижимымъ имуществомъ товарищества. Облигаціи могутъ быть выпущены только по наложеніи на все имущество товарищества запрещенія въ полной сумм облигаціоннаго капитала, причемъ при самомъ выпуск ихъ должны быть очищены вс могущіе быть на товариществ долги. Впослдствіи ( 19), при развитіи длъ товарищества, оно можетъ выпустить дополнительные паи, которые распредляются между владльцами прежнихъ паевъ. Если же послдніе не будутъ разобраны вс сполна, то оставшіеся предлагаются служащимъ въ товариществ лицамъ, мастерамъ, рабочимъ и только за отказомъ ихъ они могутъ поступить въ публичную подписку. Уставъ параграфомъ 21 установилъ порядокъ, по которому передача паевъ допускается безусловно лишь отъ одного пайщика къ другому, постороннему же лицу паи могутъ быть переданы или проданы не иначе, какъ по предварительному заявленію правленію товарищества. Правленіе извщаетъ о томъ прочихъ владльцевъ паевъ, а затмъ служащихъ въ товариществ лицъ, рабочихъ, мастеровъ, и только если никто изъ нихъ въ теченіе трехъ мсяцевъ не пожелаетъ купить паи, то владлецъ можетъ распорядиться продажею ихъ въ стороннія руки по своему усмотрнію.
Длами товарищества завдуетъ правленіе, находящееся въ сел Дядьков. Оно состоитъ изъ пяти директоровъ, избираемыхъ общимъ собраніемъ на три года, и двухъ кандидатовъ, замщающихъ куда-либо выбывшаго директора. Директоромъ или кандидатомъ можетъ быть только владющій тридцатью паями, которые во все время службы его лежатъ въ правленіи и не могутъ быть передаваемы до утвержденія отчета за послдній годъ пребыванія владльцевъ паевъ директорами и кандидатами. Завдуетъ длами товарищества директоръ-распорядитель, обязанный имть пятьдесятъ паевъ. Тотчасъ же по учрежденіи товарищества на этотъ постъ былъ избранъ самъ Мальцовъ, который и до сихъ поръ несетъ вс обязанности этого званія. Каждые два года выбываютъ два директора и одинъ кандидатъ. Операціонный годъ товарищества считается съ 1-го апрля по 1-е апрля слдующаго года. За каждый минувшій годъ правленіе представляетъ общему собранію пайщиковъ, не позже октября, подробный отчетъ и балансъ оборотовъ со всми принадлежащими къ нему книгами и оправдательными документами, поврка отчетовъ и способъ ихъ разсмотрнія — какъ и въ другихъ подобныхъ же промышленныхъ обществахъ. По утвержденіи отчета, изъ чистаго дохода не мене десяти процентовъ отдляется въ запасный капиталъ и не мене пяти въ капиталъ благотворительныхъ суммъ, для содержанія больницъ, училищъ, для выдачи пособій и пенсій. Остающаяся сумма составляетъ чистую прибыль. Если она не превышаетъ 6% на основной капиталъ, то и обращается вся въ дивидендъ по паямъ, когда же прибыль превышаетъ эти 6%, то излишекъ идетъ въ вознагражденіе — правленію 50%, въ награду служащимъ при товариществ 25%, а остальные 25% причисляются къ дивиденду по паямъ. Самъ владлецъ большинства пока паевъ, Нальцовъ, весь доходъ съ нихъ отдаетъ тому же товариществу уже который годъ, для усиленія его дятельности и оборотовъ. Такіе взносы — безвозвратны. Общія собранія бываютъ обыкновенныя и чрезвычайныя: первыя — въ октябр и март, а чрезвычайныя — по требованію пайщиковъ, представляющихъ десятую часть основнаго капитала, или по усмотрнію правленія. Въ общее собраніе пайщики являются или сами, или чрезъ своихъ довренныхъ, но довреннымъ лицомъ можетъ быть только тоже пайщикъ. Одно лицо не можетъ имть довренностей боле какъ отъ двухъ лицъ. Каждые десять паевъ даютъ право на одинъ голосъ, но одинъ пайщикъ не можетъ имть по своимъ паямъ боле того числа голосовъ, на которое даетъ право владніе одною десятою частью всего основнаго капитала
Акціонеры, имющіе мене десяти паевъ, могутъ соединять по общей довренности свои паи для полученія права на одинъ или боле голосовъ. Если паи достанутся по наслдству нсколькимъ лицамъ или же другимъ путемъ, то право участія въ общемъ собраніи предоставляется лишь одному изъ нихъ. Торговые дома имютъ въ общемъ собраніи не боле одного представителя. Общее собраніе считается состоявшимся, когда прибывшіе представляютъ треть основнаго капитала. Для ршенія вопросовъ о расширеніи предпріятія, объ увеличеніи или уменьшеніи основнаго капитала, объ измненіи устава и ликвидаціи длъ требуется участіе владльцевъ трехъ четвертей общаго числа паевъ. Если собраніе не будетъ удовлетворять этимъ условіямъ, то черезъ дв недли созывается второе, которое уже считается законно-состоявшимся. Приговоры общаго собранія считаются обязательными, когда они приняты большинствомъ трехъ четвертей голосовъ. Иначе созывается второе собраніе, гд т же вопросы ршаются простымъ большинствомъ голосовъ. Внесенныя за паи деньги остаются неприкосновенною собственностью товарищества. Въ случа несостоятельности владльца паевъ по долгамъ казеннымъ или частнымъ, взысканіе обращается на эти паи, но участники товарищества, равно служащіе, мастеровые, рабочіе, могутъ, по 62 устава, выкупить означенные паи, предпочтительно передъ всми прочими, въ теченіе трехъ мсяцевъ со дня объявленія имъ о томъ. Только если мастера, рабочіе и служащіе не выкупятъ паевъ, они могутъ быть обращаемы въ частную продажу.
Первое общее собраніе владльцевъ паевъ состоялось 14 марта 1875 года. Предсдателемъ на немъ былъ избранъ самъ. Мальцовъ, а директорами — его сотрудники по управленію длами заводовъ H. С. Сиротининъ, А. Э. Рошфоръ и П. А. Егоровъ. Директорамъ назначено жалованья по 2.400 руб. въ годъ каждому. Воображаю себ гримасу, которую при этой цифр сдлаютъ Зевсы нашихъ акціонерныхъ компаній, эти громовержцы кулачества и дешевой наживы, привыкшіе въ одинъ мсяцъ получать боле. По разсмотрніи описи оказалось, что во владніе товарищества поступило около 35 фабрикъ и заводовъ, съ усадьбами, конторскими домами, магазинами, торговыми лавками и прочими постройками, 45 мельницъ, 12 лсопилень, угольныя коли въ 26 мстностяхъ, 12 кирпичныхъ заводовъ, 32 постоялыхъ двора, 13 хуторовъ съ образцовыми фермами, и при этомъ земель: въ Брянскомъ узд — 76.100 десятинъ, Жиздринскомъ — 95.012 дес., Мосальскомъ — 2.827 десят. и Рославльскомъ — 10.395 дес. Изъ этого числа земель подъ усадьбами, огородами и выгонами около 620 дес., подъ пашней 15.133 дес., покосовъ заливныхъ 2.307 дес., покосовъ обыкновенныхъ 2.694 десят., лсу строеваго 37.957 дес., лсу дровянаго 53.936 дес., лсу кустарнаго 61.808 дес. и неудобныхъ мстъ 9.921 дес.
Одинъ лсъ оцнивается теперь почти въ 5.000.000 руб.
Домовъ въ другихъ городахъ принято восемь, наличныхъ денегъ около 100.000 руб. и товаровъ готовыхъ съ матеріалами на 5.185.520 руб. Движимаго имущества при заводахъ, торговляхъ и хуторахъ, лошадей, скота, земледльческихъ орудій, паровозовъ и судовъ на ркахъ на 255.918 руб. Долговъ, состоящихъ на разныхъ лицахъ, почти на 1.000.000 руб. и долговъ на мастеровыхъ и рабочихъ на 500.000 руб. къ этому нужна прибавить, что къ товариществу перешли обширныя рудныя залежи, копи каменнаго угля, стопятидесятиверстное шоссе, желзныя дороги, шлюзы, телеграфы и другія мстныя приспособленія.
Собраніе затмъ постановило уступить Мальцову (?) обратно дядьковскій господскій домъ съ усадьбой и находящеюся въ немъ движимостью и кром того 2.000 десятинъ на выборъ. Опредленное въ 1875 году въ 10.000.000 руб. все имущества товарищества, въ 1876 г. уже дошло до 13.671.467 руб., въ 1877 г.— до 14.885.745 руб., въ 1878 г.— до 16.112.573 руб., въ 1879 г.— до 16.139.785 руб. и въ 1880 г. немного понизилось — на 16.109.357 руб. За то же самое время выработано заводами стекла:
Съ 1875—76 г.: хрусталя 3.414.408 штуки на 224.672 р., оконнаго стекла 16.104 ящика на 374.692 р., бутылокъ 529.000 на 25.500 р.
Съ 1876—77 г.: хрусталя 6.086.394 штукъ на 428.358 р., оконнаго стекла 29.950 ящик. на 687.006 р., бутылокъ 1.292.131 на 61.472 р.
Съ 1877—78 г.: хрусталя 6.538.609 штукъ на 418.353 р., оконнаго стекла 28.374 ящика и 42.048 большихъ стекольныхъ листовъ на 716.422 р., бутылокъ 1.357.255 на 66.623 р.
Съ 1878—79 г.: хрусталя 8.252.274 штуки на 569.667 р., оконнаго стекла 29.277 ящик. и 22.507 листовъ на 727.716 р., бутылокъ 1.277.640 на 65.404 р.
Съ 1879—80 г.: хрусталя 10.455.512 штукъ на 761.861р., оконнаго стекла 30.316 ящик. и 42.050 листовъ на 794.775 р., бутылокъ 1.740.935 на 95.979. р.
Въ то же самое время построено:
Съ 1875—76 г.: подвижнаго состава для желзныхъ дорогъ на 713.738 р., пароходовъ, паровозовъ для обыкновенныхъ дорогъ, земледльческихъ и друг. машинъ на 502.709 р.
Съ 1876—77 г.: подвижнаго состава для желзныхъ дорогъ на 2.611.589 р., пароходовъ, паровозовъ для обыкновенныхъ дорогъ, земледльческихъ и друг. машинъ на 452.242 р.
Съ 1877—78 г.: подвижнаго состава для желзныхъ дорогъ на 3.681.126 р., пароходовъ, паровозовъ для обыкновенныхъ дорогъ, земледльческихъ и друг. машинъ на 290.041 р.
Съ 1878—79 г.: подвижнаго состава для желзныхъ дорогъ на 2.095.169 р., пароходовъ, паровозовъ для обыкновенныхъ дорогъ, земледльческихъ и друг. машинъ на 254.411 р.
Съ 1879—80 г.: подвижнаго состава для желзныхъ дорогъ на 1.672.398 р.: пароходовъ, паровозовъ для обыкновенныхъ дорогъ, земледльческихъ и друг. машинъ на 305.298 р.
Въ то же самое время выработано:
Съ 1875—76 г.: посуднаго штучнаго литья на 419.539 р., желза и издлій на 136.149 р., эмальированной чугунной посуды на 54.350 р., фаянсовой посуды на 30.459 руб.
Съ 1876—77 г., посуднаго штучнаго литья на 834.928 р., желза и издлій на 946.865 р., эмальированной чугунной посуды на 96.118 р., фаянсовой посуды на 60.636 руб.
Съ 1877—78 г.: посуднаго штучнаго литья на 875.068 р., желза и издлій на 1.472.986 р., эмальированной чугунной посуды на 122.385 р., фаянсовой посуды на 72.963 руб.
Съ 1878—79 г.: посуднаго штучнаго литья на 840.884 р., желза и издлій на 1.051.735 р., эмальированной чугунной посуды на 189.255 р., фаянсовой посуды на 86.466 руб.
Съ 1879—80 г.: посуднаго штучнаго литья на 1.084.360 р., желза и издлій на 1.214.221 р., эмальированной чугунной посуды на 204.221 р., фаянсовой посуды на 108.961 руб.
За то же самое время выкурено и приготовлено:
Съ 1875—76 г.: спирта 2.753.5207% съ акцизомъ на вылущеніе въ продажу количества 151.338, пива и разныхъ водокъ на 36.697 р.
Съ 1876—77 г.: спирта 2.198.708% съ акцизомъ на выпущеніе въ продажу количества 195.640, пива и разныхъ водокъ на 53.307 р.
Съ 1877—78 г.: спирта 1.646.9897% съ акцизомъ на выпущеніе въ продажу количества 155.629, пива и разныхъ водокъ на 50.477 р.
Съ 1878—79 г.: спирта 1.987.2367% съ акцизомъ на выпущеніе въ продажу количества 199.922, пива и разныхъ водокъ на 45.235 р.
Съ 1879—80 г.: спирта 1.917.6007% съ акцизомъ на выпущеніе въ продажу количества 202.064, пива и разныхъ водокъ на 26.275 р.
За т же пять лтъ:
Съ 1875—76 г. выработано: канатовъ, веревокъ, кирпича, дегтя, скипидара на 18.000 р., на хуторахъ сельскихъ продуктовъ на 61.074 р., продано лсныхъ матеріаловъ на 36.933 р.
Съ 1876—77 г. выработано: канатовъ, веревокъ, кирпича, дегтя, скипидара на 23.309 р., на хуторахъ сельскихъ продуктовъ на 78.683 р., продано лсныхъ матеріаловъ на 270.052 р.
Съ 1877—78 г. выработано: канатовъ, веревокъ, кирпича, дегтя, скипидара на 74.384, р., на хуторахъ сельскихъ продуктовъ на 79.308 р., продано лсныхъ матеріаловъ на 467.063 р.
Съ 1878—79 г. выработано: канатовъ, веревокъ, кирпича, дегтя, скипидара на 78.857 р., на хуторахъ сельскихъ продуктовъ на 82.973 р., продано лсныхъ матеріаловъ на 410.258 р.
Съ 1879—80 г. выработано: канатовъ, веревокъ, кирпича, дегтя, скипидара на 73.043 р., на хуторахъ сельскихъ продуктовъ на 69.754 р., продано лсныхъ матеріаловъ на 497.908 р.
Боле мелкія статьи дохода мы не приводимъ. Въ общемъ за первый годъ поступило 2.851.446 руб.
‘ второй ‘ ‘ 6.943.752 ‘
‘ третій ‘ ‘ 8.699.008 ‘
‘ четвертый ‘ ‘ 7.019.739 ‘
‘ пятый ‘ ‘ 7.436.870 ‘
Интересны цифры по расходамъ заводовъ на жалованье служащимъ и на вознагражденіе рабочихъ.
Въ 1875 году директорамъ правленія и служащимъ въ контор выдано 73.738 р., рабочимъ и мастеровымъ 645.262 р.
Въ 1876 году директорамъ правленія и служащимъ въ контор выдано 118.235 р., рабочимъ и мастеровымъ 961.294 р.
Въ 1877 году директорамъ правленія и служащимъ въ контор выдано 108.694 р., рабочимъ и мастеровымъ 1.360.237 р.
Въ 1878 году директорамъ правленія и служащимъ въ контор выдано 111.490 р., рабочимъ и мастеровымъ 1.168.019 р.
Въ 1879 году директорамъ правленія и служащимъ въ контор выдано 110.959 р., рабочимъ и мастеровымъ 1.227.625 р.
Сверхъ того, вспомогательнымъ рабочимъ ежегодно сверхъ этого выплачиваются значительныя суммы. Мы не можемъ привести ихъ отдльно, потому что въ счетахъ товарищества он показаны въ общей граф съ купленными матеріалами для заводскаго и фабричнаго производства. Такимъ образомъ.на этотъ предметъ израсходовано: въ 1875 г.— 1.315.532 р., въ 1876 г.— 3.608.631 руб., въ 1877 г.— 4.635.725 руб., въ 1878 г.— 3.463.537 руб. и въ 1879 г.— 3.710.273 руб.

XIX . Послднія впечатлнія.— Ссудосберегательныя товарищества.— Школы.— Земледльческія фермы.— Нсколько страничекъ изъ прошлаго.

Передъ отъздомъ изъ этого интереснаго края мн привелось опять побывать въ Людинов. Начиналось лто, и озеро, давно освобожденное это льда, все горло подъ яркимъ свтомъ іюльскаго солнца. Далеко, далеко были видны окрестности завода… Вонъ красивая Сукремень, вонъ серебристые извивы Болвы, яро бгущей по зеленымъ полямъ, то огибающей густые лса и словно прячущейся въ ихъ пустынную глушь и темень, то снова выбгающей на сочную понизь, чтобы разлиться по ней спокойнымъ просторомъ мирнаго плеса. А вокругъ большого Людиновскаго озера, повитыя золотистою дымкой солнечнаго свта и сплошь ушедшія въ поэтическую дрему, стоятъ себ зеленыя рощи, точно облака тамъ къ самой вод приникли и не могутъ отъ нея оторваться… Хорошо, привольно. Привольно, хотя съ низу доносится оглушающая музыка труда — стукъ и грохотъ молотовъ, хрипніе паровыхъ машинъ, визгъ стальныхъ пилъ, въдающихся въ желзо, шумъ воды, падающей въ шлюзахъ…
— Не загляните ли къ намъ въ ссудосберегательную кассу нашу?— прервалъ мои восторги одинъ изъ здшнихъ рабочихъ, между прочимъ завдывающій ею.
Оказывается, что такія кассы устроились здсь при нкоторыхъ заводахъ и пока идутъ довольно успшно. Заправляютъ ими выборные отъ вкладчиковъ. Столь модныхъ въ послднее время хищеній и растратъ въ этомъ производительномъ округ пока не было. Да врно и не будетъ, потому что копечныя сбереженія, добытыя цною трудоваго пота, ввряются тутъ не кулакамъ и аферистамъ, а тмъ, кому близко народное горе, кто самъ испыталъ и испытываетъ его… И повряютъ кассу при этомъ довольно часто и весьма обстоятельно. Вотъ, напримръ, людиновское ссудосберегательное товарищество. Оно состоитъ изъ девяти сотъ двадцати одного вкладчика, между которыми нтъ купцовъ и капиталистовъ. Размры вкладовъ самые микроскопическіе. Есть вклады по три рубля, и свыше пятисотъ или семисотъ рублей, кажется, не имется. А между тмъ по балансу за прошлый годъ оказалось здсь въ приход 187.178 руб., а въ расход — 184.823 руб. Остатокъ — 2.355 рублей. Въ мелкихъ ссудахъ значится розданными рабочимъ 80.070 рублей. Крупныя ссуды длаются часто заводоуправленію, когда оно нуждается въ деньгахъ, и эта операція для товарищества особенно выгодна: во-первыхъ, возвратъ несомнненъ и, во-вторыхъ, каждая такая ссуда приноситъ касс 10% чистой прибыли. Проценты, выплачиваемые этимъ учрежденіемъ по вкладамъ, зависятъ отъ сроковъ: до востребованія — 5%, на годъ — 6%, на два года — 7%, на три — 7 1/2% и на четыре года — 8%. Управляющій кассою, крестьянинъ Коростелевъ, съ своими помощниками получаетъ въ вознагражденіе 15% съ чистой прибыли, которая въ прошломъ году равнялась семи тысячамъ рублей. Заводоуправленіе даетъ касс даромъ квартиру и отопленіе.
— Неужели у рабочаго остается что-нибудь отъ заработка?
— Какъ у кого… Нынче времена плохія, заказовъ мало,— ну, а прежде составлялись сбереженія… Непьющіе и теперь могутъ отложить на черный день, да и пьющіе не много истратятъ на водку.
— Почему?
— Да вдь народъ пьетъ больше въ праздники.
— Такъ.
— Ну, а на праздники мы, случается, денегъ не даемъ. Бери товаромъ по дешевой цн, хлбомъ, припасами…
— И не требуютъ?
— Требуютъ, только мы говоримъ: приходи посл праздника и получай разсчетъ.
Мн вспомнилась виднная наканун въ Устахъ сцена въ этомъ род. Передаю ее безъ коментарій,— пусть каждый самъ выводитъ свое заключеніе.
Толпа народа встртила управляющаго.
— Ну, что, братцы, какъ праздники-то провели?
— Да что… Праздники такъ прошли, что и не примтили.
— Запьянствовать не пришлось?
— Не… Самъ же ты денегъ не далъ!
— Тутъ какое дло было,— обратился ко мн управляющій:— пришелъ праздникъ, народъ валомъ валитъ.
— Давай намъ по двадцати пяти рублей на брата.
— Это зачмъ же?— спрашиваю.
— Праздникъ,— погулять хотимъ.
Сидльцы разныхъ кабаковъ радуются, а бабы ревутъ. Вой идетъ: ‘все-то они, душегубцы наши, пропьютъ’. Здсь и распорядились.
— Хлба, припасовъ, товару берите, сколько угодно, а денегъ вамъ не будетъ пока.
Заволновался народъ. Въ этихъ мстахъ онъ не таковъ, какъ въ Дядьков,— на пойло тянетъ его.
— Дай намъ тогда свидтельство на заработанныя деньги.
— И свидтельства вамъ не будетъ.
Свидтельства эти въ кабакахъ за чистыя деньги берутъ.
Чешутъ рабочіе затылки, уходятъ. Ругательски ругаются. Бабы за то повеселй становятся.
Черезъ два дня опять народъ является.
— Напиши намъ по рублю на брата.
— Зачмъ?
— Попу, ну… и прочее.
— Вотъ это дло!
Написали имъ ассигновки. Получили деньги.
Праздникъ прошелъ — псни пли, хороводы водили, пьяныхъ было не слыхать. Посл праздника нуженъ хлбъ и многое другое. Расходовъ пропасть. Являются гурьбой.
— Спасибо теб сказать пришли. У насъ теперь и хлбъ есть, и деньги есть. Коли бы передъ праздникомъ выдалъ, все бы пропили.
Бабы чуть въ ноги не валятся.
— Все бы Ироды эти съ себя споили. Съ дтьми бы намъ теперь зарзъ былъ!…
Все это, разумется, самоуправство, но, при безпомощности народа по отношенію къ кабаку, что же прикажете длать?
Такіе же эпизоды повторялись и въ другихъ мстахъ.
Замчательно при этомъ отношеніе пьянства къ различнымъ заводскимъ работамъ: стекловары, напримръ, и столяры почти не пьютъ ничего, на желзныхъ работахъ въ Людинов пьютъ, но мало, на рудникахъ и песчаныхъ копяхъ пьютъ охотно, когда есть на то средства. Я уже выше говорилъ, что пьянства здсь не видлъ — такого сплошного и повальнаго, которое зачастую встрчается въ иныхъ мстахъ, но первыхъ пьяныхъ я встртилъ все-таки въ Людинов. Тамъ же, гд работаютъ стекловарни, въ три своихъ побывки на этихъ заводахъ я не видалъ вовсе пьяныхъ, хоть и жилъ подолгу.
Тутъ есть увренность въ своемъ положеніи. Завтрашній день не грозитъ голодною смертью. Рабочіе выросли при заводахъ и помнятъ, что ихъ отцы еще кормились тутъ же.
Школьное дло въ этомъ район поставлено недурно. Справедливость требуетъ сказать, что высшее техническое образованіе здсь, въ лиц спеціальнаго училища ‘Людиновскаго’, долгое время весьма хромало. Никакъ нельзя было найти для него хорошаго заправилы и заводоуправленіе серьезно было озабочено этимъ. Но въ послднее время, уже посл моего отъзда, кажется, нашли настоящихъ людей, вполн пригодныхъ къ этому длу. Это спеціальное училище иметъ цлью — распространеніе чисто техническихъ знаній. Нсколько лтъ тому назадъ оно было полнымъ-полно. Народъ съ удовольствіемъ отдавалъ туда своихъ дтей и дти учились отлично. Многіе изъ мстныхъ механиковъ вышли отсюда… Но такой порядокъ не удержался. Старые учителя уходили, на ихъ мсто поступали новые, бездарные. Въ конц концовъ и народъ сталъ брать своихъ ‘Мальцевъ’ назадъ.
— Ты чего?— спрашиваетъ завдующій этимъ дломъ у сумрачнаго рабочаго.
— По свому длу!— угрюмо бурчитъ онъ.
— По какому свому?
— По кровному… Мальца мн отдайте.
— Чудакъ!… Да вдь онъ учится.
— Точно-что… А только пущай дома работаетъ самъ на себя…
— Годъ ему остался только.
— Много довольны… А только мальца мн ослобоните. Я его на заводъ, если что, пошлю работать. Все семь рублей въ мсяцъ набжитъ.
И принуждены отдавать мальца.
А то явится другой.
— Сколько вы мн за мово рабенка положите?
— За что же?
— А за то — онъ учится у васъ въ школ.
— За это ничего не даютъ.
— Такъ я его къ себ уберу…
И убираетъ.
Тмъ не мене хотя цифра учащихся въ спеціальной технической школ Людиновскаго завода и упала съ 310 до 100, но учрежденіе это длаетъ свое дло. При школ находится нсколько учителей, и такія разбросаны и по всмъ остальнымъ заводамъ. Техническое училище занимаетъ чуть не цлый этажъ. Тутъ нсколько залъ и мастерскихъ.
— Если мало, такъ скажите, я раздвину стны!— замтилъ хозяинъ, когда ему сказали о неудобств помщенія въ его прежнемъ вид.
Школы — по всмъ деревнямъ здсь и по всмъ заводамъ. Воспитаніе дтей вврено не однимъ священникамъ, но и сверхъ того свтскимъ учителямъ, для которыхъ выстроены дома. Вознагражденіе они получаютъ небольшое. Въ школахъ двочекъ учится почти столько же, сколько и мальчиковъ. Первыя даже работаютъ едва ли не лучше вторыхъ. Оно и понятно. На мальчика семья смотритъ какъ на заводскую силу, только и ждетъ времени, когда его можно будетъ послать къ домн, къ сталеварн, къ матиц, чтобъ онъ принесъ свои полтора рубля въ недлю домой. Двочка, пока выростетъ, свободна. Ея страда начинается потомъ…
Земледльческія фермы этого района стоятъ не на такой высот, какъ заводское дло, но и на нихъ ршаются многіе вопросы нашего народнаго хозяйства. Урожаи двухъ послднихъ лтъ были пока успокоительны. Тревожныхъ извстій было меньше, чмъ въ 1880 году. Даже почтенная коллекція всевозможныхъ жучковъ, невозбранно царствовавшихъ въ прошлое лто на русскомъ юг, какъ будто ршилась дать отдохнуть измученному населенію. Тамъ, гд нашлось зерно для посва полей, какъ-то меньше прежняго говорятъ о нарожденіяхъ кузьки, гессенской мухи и другихъ зловредныхъ наскомыхъ, не разъ уже до тла съдавшихъ и русскій хлбъ, и русское богатство… Но успокоиваться на этомъ еще очень рано. На смну кузькамъ и гессенскимъ мухамъ являются столь же опасные скупщики хлба: маклаки въ среднихъ, евреи въ южныхъ и западныхъ губерніяхъ. Они не разъ доводили народъ до такого состоянія, что онъ больше всякой бды боялся слишкомъ обильнаго урожая. При среднемъ цны были еще сносны, при высокомъ кузьки-капиталисты и мухи-маклаки низводили заработки земледльца до такого минимума, что просто становилось страшно. Такъ и здсь въ Брянскомъ узд, гд находятся частію и заводы, описанные нами, крестьяне, еще недавно платившіе по 1 р. 75 коп. за пудъ хлба, черезъ два мсяца были поставлены въ необходимость продавать его цо 30—40 коп. за пудъ. Спасти страну какъ отъ мухъ гессенскихъ, такъ и отъ эксплоатаціи народнаго труда въ одинаковой степени важно. Какимъ путемъ сдлать это?… Такой вопросъ рдко кто задавалъ себ, прежде всего, потому, что наша провинціальная печать стснена, а столичная, платонически излюбившая деревню, очень мало ее знаетъ. Но изрдка и тутъ слышались голоса практиковъ и дятелей нашихъ захолустьевъ. Къ сожалнію, рка временъ въ своемъ теченіи уноситъ вс эти робкія начинанія и топитъ въ пропасти забвенія самые спасительные совты знающихъ людей. До нихъ ли, помилуйте!… А между прочимъ дйствительность какъ нельзя лучше оправдываетъ эти указанія, то и дло изъемля изъ народнаго капитала сотни милліоновъ рублей, уходящія въ бездонныя пасти всякихъ акулъ, и такія же сотни милліоновъ, подаемыя саранчой, кузькой, мухой и другими паразитами нашего земледльческаго худосочія…
Въ свое время и здсь ратовали противъ такого ненормальнаго порядка вещей. Мн часто приходилось говорить по этимъ вопросамъ. Разсуждая о томъ, къ чему ведетъ хищническое пользованіе землей, грабежъ ея, производимый невжественными владльцами, тутъ еще сорокъ лтъ назадъ по тогдашнимъ цвточкамъ предвидли ягодки нашего времени. Предугадывалось это худосочіе истощенныхъ почвъ, эта золотуха родной земли, высосанной самымъ глупымъ и самымъ опаснымъ способомъ. Въ одномъ изъ своихъ изслдованій, давно напечатанныхъ, Мальцовъ говорилъ между прочимъ: ‘Теперь въ ходу мнніе, что Россія исключительно должна быть земледльческимъ государствомъ, причемъ поддержка внутреннихъ промысловъ вредна для потребителей, ожиданіе же внутренней конкуренціи и усовершенствованіи отъ нея русскихъ произведеній слишкомъ продолжительно для настоящаго поколнія. Признано, что обмномъ на хлбъ и покупкою на золото получатся лучшія произведенія иностранныхъ фабрикъ и заводовъ, и притомъ выгодне для потребителей, а слдовательно и для администраціи и для государства. О, еслибъ эта теорія, какъ и другія нкоторыя, была бы только мыслью, отданной на всеобщій судъ! Тогда, наврное, явились бы пренія, дло разсмотрно было бы со всхъ сторонъ. Оно вызвало бы и зрлые доводы за и противъ него. Тогда можно было бы составить комитетъ, но не изъ однихъ только потребителей, особенно же не изъ однихъ должностныхъ лицъ, получающихъ казенное содержаніе, которое еще, несмотря на упадокъ внутренней производительности, остается неизмннымъ,— лицъ, которыхъ интересы связаны не съ благосостояніемъ отечества, но съ возможностію безотлагательно пользоваться всми иностранными изобртеніями для удовлетворенія прихотей, сдлавшихся ихъ потребностію,— нтъ, комитетъ должно бы составить изъ людей, представляющихъ народную жизнь и ея дятельность. Такіе комитеты не ослплялись бы самонадянностію неопытности, не считали бы своею силой недопущеніе противорчій. Представленія такихъ комитетовъ лучше всякихъ разглагольствованій содйствовали бы ко введенію мръ практичныхъ, необходимыхъ для поддержанія юнаго, полнаго жизни и будущности государства. Еслибы вопросъ о томъ, должна ли Россія быть исключительно земледльческимъ государствомъ, былъ отданъ на общее изслдованіе, то и знаменитый Либихъ съ своими химическими всами и неизмнными цифрами явился бы для доказательства, что послдствія такой теоріи суть истощеніе и, слдовательно, гибель государства. Онъ доказалъ бы, что только одинъ внутренній повсемстный размнъ между жителями можетъ охранять страну отъ быстраго истощенія. Для положительнаго опредленія степени истощенія Россіи вывозомъ пеньки, масла, зерновыхъ хлбовъ, сала, костей и прочихъ сырыхъ продуктовъ весьма было бы поучительно, еслибы наши ученыя общества обратили вниманіе на цифры вывозовъ, на сумму и качество предметовъ, служащихъ вознагражденіемъ за истощеніе нашей почвы. Полезно было бы изслдовать методы истощенія, еще недавно живущимъ поколніемъ, почвъ, считавшихся неистощимо-богатыми. По такимъ даннымъ можно было бы опредлить продолжительность запасовъ плодородія нашихъ земель при систем грабежа, всюду у насъ являющейся. Тогда цифры можетъ-бытъ показали бы намъ, что если Соединенные Штаты, благопріятствуемые природою, содрогаются при мысли о своей будущности относительно, плодородія земель своихъ, то что же можетъ сказать Россія, лишенная всхъ этихъ преимуществъ?… Вникнувъ въ положеніе нашего отечества, становится ясно, что никакъ не слдуетъ отлагать заботы о сохраненіи всми возможными средствами плодородія нашихъ земель, а тмъ мене — успокоивать себя мыслью о неистощимости ихъ. Наука, съ точностью указывая заблужденія человка въ экономическомъ дл, указываетъ и средства предупреждать зло, возникающее изъ нихъ, или исправлять его, если оно уже сдлано’.
Дйствительность является какъ будто исполненіемъ этой программы, указанный сорокъ лтъ тому назадъ.
Какъ въ своемъ проект, такъ и на дл, въ приложеніи къ собственному земледльческому хозяйству, Мальцовъ ратуетъ противъ земледльческихъ предразсудковъ. У себя онъ все время старался возвращать земл то, что отнималось у нея въ вид жатвы или снокоса. Здсь, едва ли не впервые въ Россіи, были примнены законы, выведенные Либихомъ, безъ выполненія которыхъ хлбопашество и травосяніе являлись глупымъ грабежомъ, причемъ истощенныя почвы не возстановишь никакими трехпольными и иными, столь популярными у насъ, системами. Возвысить плодородіе поля безъ соотвтствующаго удобренія — нельзя. Для освобожденія же крестьянъ и вообще землевладльцевъ отъ вліянія кулаковъ и монополистовъ, устанавливающихъ цны на хлба, здсь нкогда проектировалась выдача ссудъ подъ снятый съ полей хлбъ въ размр части средней цны его. Такимъ образомъ паденіе цнъ было бы невозможно, ибо прекратилась бы самая нужда отдавать его чуть не даромъ при недостатк денегъ. Исторія этого проекта въ высшей степени интересна. Ее разсказываетъ самъ авторъ въ брошюр, изданной имъ въ крайне ограниченномъ числ экземпляровъ. Сорокъ лтъ тому назадъ средняя полоса Россіи была потрясена страшнымъ голодомъ. Пораженный его поразительными бдствіями, Мальцовъ представилъ императору Николаю проектъ составленія въ каждомъ сел запасовъ изъ хлба, принятаго въ залогъ, по среднимъ для данной мстности цнамъ — не боле восьми рублей на ревизскую душу. Это предупреждало бы голодъ — при неурожа — имющимися запасами, а во время урожая защищало бы хлбопашцевъ отъ искуственнаго пониженія цнъ. Три раза Государь по этому предмету выражалъ свое полное сочувствіе. Императоръ Николай Павловичъ положительно самъ увлекся этой идеей и приказалъ опросить землевладльцевъ всхъ мстностей Россіи, насколько они считаютъ это полезнымъ. Отвты отовсюду получались самые благопріятные. Казалось бы, слдовало привести проектъ въ исполненіе, но не тутъ-то было. Идея родилась не въ министерств и была проведена помимо канцелярій, поэтому ‘два министра — внутреннихъ длъ и финансовъ — нашли возможнымъ отклонить исполненіе проекта за неимніемъ средствъ’. Авторъ не угомонился,— такой ужь безпокойный человкъ попался. Черезъ покойнаго принца П. Г. Ольденбургскаго, онъ испросилъ разршеніе сдлать опыты составленія хлбныхъ запасовъ самому мстному населенію, безъ участія администраціи, на первый разъ въ двухъ бднйшихъ губерніяхъ — Смоленской и Витебской, и тогда уже наиболе нуждавшихся. Государь отпустилъ на это 500.000 руб. Дло казалось оконченнымъ, какъ вдругъ ‘я былъ пораженъ,— говоритъ авторъ,— неожиданнымъ результатомъ. Подъ давленіемъ двухъ несочувствовавшихъ министровъ, вліявшихъ черезъ губернаторовъ и предводителей’, населеніе желавшее этой мры оказалось не желающимъ ея. Были подтасованы дворянскія собранія — и въ конц концовъ благая мысль канула въ Лету!… Лучше всего тотъ способъ, какимъ удалось подтасовать дворянскія собранія. Въ одномъ изъ нихъ дворянскій предводитель сообщилъ господамъ-дворянамъ, что ‘съ нихъ потребуется большой сборъ’, въ то время какъ, напротивъ, деньги были даны казною.
— Съ насъ хотли деньги взять!— волновались господа-дворяне.
— Да вамъ читали Высочайшее повелніе?
— Нтъ, не читали.
Мальцовъ сталъ читать, но предводитель ушелъ ‘въ окно’ и собраніе закрылось. Въ другомъ собраніи предводитель былъ откровенне. Онъ прямо заявилъ господамъ-дворянамъ, что ‘министръ этого не хочетъ’, и господа-дворяне послушались, а предводитель получилъ мсто губернатора.
При поздкахъ моихъ по здшнему земледльческому району, какъ нельзя лучше подтвердилась справедливость всхъ этихъ указаній. Когда-то автора ужасалъ ‘близорукій произволъ бездарностей, случайно занявшихъ высшія административныя должности,— произволъ, выразишійся въ цломъ ряд разорительныхъ для государственнаго хозяйства постановленій’. И теперь положеніе длъ такое же, и если оно лучше здсь, то только потому, что въ этомъ отношеніи въ описываемомъ мною район сдлано очень многое. Нечего, значитъ, успокоиваться на случайныхъ урожаяхъ. Слдуетъ обратить вниманіе на выводы людей, близко знакомыхъ съ дломъ. Жаль будетъ, если и теперь мы останемся слпы и глухи къ ‘проклятымъ’ вопросамъ, отъ которыхъ мы только чураемся да открещиваемся, ожидая у моря погоды… Время не терпитъ, а мы точно свтопреставленія ждемъ завтра. Лишь бы сегодня было хорошо, а тамъ хоть трава не расти. Плохо придется нашимъ дтямъ, если она, дйствительно, расти перестанетъ… Исторія ничего не забываетъ, будущность ничего не прощаетъ. Въ каждой ошибк, въ каждой небрежности уже таятся смена будущаго наказанія.
И вотъ когда обнищаетъ совсмъ эта почва, тогда придется вспомнить добрые совты, дававшіеся въ свое время.
Самъ С. И. Мальцовъ — живая лтопись нашего прошлаго. Съ необыкновенною ясностью и свжестью въ его памяти возникаетъ царствованіе императора Николая Павловича, въ которое ему пришлось начать свою дятельность. Разсказы его изъ этого времени чрезвычайно рельефно обрисовываютъ эпоху и людей, игравшихъ тогда громадную роль,— и обрисовываютъ не съ показной, а съ интимной именно стороны. Разсказы его будутъ приведены нами въ одномъ изъ историческихъ нашихъ журналовъ, тутъ же на выдержку мы сообщимъ нкоторые изъ нихъ Въ то время молодой, Мальцовъ, живо интересовавшійся всмъ, что совершалось на бломъ свт, слдившій за техническими открытіями, за научнымъ прогрессомъ, былъ исключеніемъ въ сред, исключительно занятой службой да подслуживаніемъ. Еще поручикомъ ему уже пришлось столкнуться съ властными людьми того времени. Мы приведемъ здсь его разсказы безъ всякихъ комментарій,— такъ они врне и лучше. Разъ ему привелось быть на одномъ придворномъ балу. Молодой поручикъ стоялъ въ амбразур окна вмст съ флигель-адъютантомъ Будбергомъ и разговаривалъ въ то время, какъ къ той же амбразур подошелъ императоръ Николай Павловичъ съ военнымъ министромъ Чернышевымъ. Будбергъ испарился. Мальцовъ, припертый къ стн, по-невол долженъ былъ остаться на мст. Государь сообщаетъ Чернышову о своемъ желаніи устроить оружейный заводъ въ Тул.
— Этого нельзя, Государь!— вступился Мальцовъ.
Императоръ Николай съ удивленіемъ оглядывается на молодого поручика. Посмотрлъ, улыбнулся.
— Почему нельзя?
— Тульская губернія и безъ того обезлсена. Варку ружейныхъ стволовъ нужно учредить въ Сибири или около, гд есть руды и топливо…
— Я это уже сдлалъ въ Ижевскомъ завод.
Государь вступилъ въ боле подробный разговоръ съ молодымъ офицеромъ, со многими изъ его доводовъ соглашаясь и отрицая другіе.
Немного погодя, когда императоръ Николай отошелъ въ сторону, къ Мальцеву подбгаетъ Чернышовъ — весь блдный, растерявшійся.
— Какъ вы смете!— съ пной на губахъ напалъ онъ на него.— Я васъ подъ арестъ отправлю. Какъ вы могли дерзнуть!..
Но не усплъ онъ еще окончить головомойки, какъ къ распекаемому подошелъ цесаревичъ Александръ, въ казачьемъ мундир.
— Меня къ вамъ послалъ отецъ. Вы интересное что-то разсказывали… Можете доставить чертежъ проектированныхъ вами стволовъ?
— Могу… А я ужь испугался, ваше высочество.
— Чего?
— Да военный министръ Чернышовъ страшно распекъ меня.
Какъ только удалось Мальцову освободиться отъ строевой службы, онъ тотчасъ же занялся устройствомъ новаго тогда въ Россіи парового дла. На этомъ поприщ ему пришлось прежде всего столкнуться съ цлою массой самыхъ пагубныхъ предразсудковъ и предубжденій. Въ петербургскомъ арсенал были объявлены торги на поставку паровой машины. Въ числ конкурентовъ является молодой поручикъ Мальцовъ. До тхъ поръ работы производились лошадиною силой. Мальцову пришлось конкурировать съ англичанами, которые имли въ виду поставить машину, выписанную изъ Англіи.
— Ты съ ума сошелъ!— останавливаетъ Мальцова великій князь Михаилъ Павловичъ.
— Почему, ваше высочество?
— Да какже, ты соперничаешь съ англичанами.
— Хочу, чтобы машиностроеніе устроилось и у насъ.
— Ну, смотри, пріемку сдлаютъ такую, что не сдобровать!
Мальцовъ тмъ не мене себ въ убытокъ отбилъ у англичанъ поставку.
Въ срокъ машина готова и поставлена въ арсенал, по предварительномъ испытаніи ея строителемъ.
Вдругъ оказывается, что паровая машина не дйствуетъ. Готовится докладъ объ этомъ Государю.
Мальцовъ бросается въ арсеналъ къ своимъ рабочимъ, устанавливавшимъ машину.
— Что случилось, ребята?
— Да какже ей дйствовать, коли два полнца дровъ бросаютъ въ нее, да и то негодныхъ.
Смотритъ на монометръ: всего 1/2 градуса. Заглядываетъ въ топку — дровъ нтъ.
Вдругъ является Юпитеромъ Олимпійскимъ начальникъ арсенала. Оглядлъ сурово Мальцова и наистрожайше начинаетъ его отчитывать:
— Ваша машина никуда не годится! Какъ вы смли соперничать съ англичанами?
— Да чмъ же машина-то должна дйствовать?
— Что вы меня учите!… Какъ чмъ?— Разумется, паромъ.
— А паръ какъ добывается?
— Молчать!…— началъ было тотъ.
— Дровами, дровами, полковникъ, а вы дровъ-то и не кладете. Я сейчасъ ду къ военному министру и попрошу его прибыть сюда посмотрть, какъ будетъ дйствовать машина, когда и растоплю ее своими дровами.
Начальство этого пассажа никакъ не ожидало.
— Помилуйте, зачмъ же это… Да еще и пойдетъ ли она.
Принесли дровъ, затопили какъ слдуетъ — и машина заработала отлично.
— Ради Бога, не погубите!…
— Да вдь вы уже донесли… Вдь министръ, пожалуй, уже доложилъ Государю!
— Устройте какъ-нибудь… У меня семья…
Мальцовъ сообразилъ, что если разсказать, какъ было,— испортятъ что-нибудь въ машин, да на него же и свалятъ. Похалъ къ Чернышову.
— Я къ Государю ду!— сообщилъ тотъ.— Ваша машина никуда не годится!… Лзете соперничать съ англичанами, а сами ничего не умете длать.
— Помилуйте, все устроено, машина дйствуетъ превосходно.
— Какъ это?
— Не угодно ли, опять, вамъ самимъ убдиться.
— Ну, я радъ, радъ… Изъ-за чего же весь шумъ?
— Да они привыкли по-прежнему съ лошадьми, не знали какъ съ топкой обращаться!
Такихъ случаевъ было не мало. Это было въ 1844 году, а годомъ раньше онъ же первый въ Россіи началъ выдлку желзныхъ рельсъ для Николаевской желзной дороги по 1 рублю 43 коп. съ пуда. Въ 1847 году хотли водопроводныя трубы для той же дороги заказать за границей,— предпріимчивому заводчику удалось и это отбить у иностранцевъ, такъ что когда въ 1852 году объявили торги на сооруженіе паровой машины съ приводами для тульскаго оружейнаго завода, то это уже безъ спора осталось за нимъ. Желая окончательно вытснить заграничныя машины, онъ явился въ томъ же году конкурентомъ на устройство кіевскаго арсенала. Когда иностранцы стали у него перебивать это дло, Мальцовъ заявилъ, что онъ беретъ на 30.000 рублей ниже послдней предложенной цны. Но въ дло вмшались очень и очень сильные люди. Въ Петербург добились уничтоженія состоявшихся уже торговъ и постройку отдали другому заводу. Сейчасъ же большая часть машинъ была заказана за границей и дло рухнуло.
Собственно до нашего техническаго и научнаго прогресса тогда никому дла не было. Придумалъ, напримръ, Мальцовъ новый типъ судовъ. Спеціалисты пришли отъ него въ восторгъ. Обратился онъ въ вліятельному тогда Меньшикову.
— Это для нашей лужи-то?— насмшливо спросилъ князь.
— Положимъ, Балтика — лужа, а Черное море…
— Я бы тебя поблагодарилъ, еслибы ты изобрлъ способъ утопить Черное море вмст съ адмираломъ Лазаревымъ!
Видя беззащитное положеніе Крыма, онъ предлагалъ задолго до Севастопольской войны укрпить высоты этого полуострова.
— Зачмъ?… Неужели вы думаете, что непріятель явится къ намъ на судахъ?— засмялся Меньшиковъ.
— Непремнно.
— Чего они здсь не видали?… Достаточно вашимъ крымскимъ виномъ напоить ихъ и вс они подохнутъ.
Князь-бритва, какъ тогда называли остроумнаго Меньшикова, отъ всего умлъ отдлываться шуточками.
Създивъ за границу въ то время, Мальцовъ привезъ государю Николаю Павловичу пулю Минье — ту самую, которой союзники одолжены своею побдой подъ Севастополемъ. Она еще не была принята во Франціи и изобртеніе это можно было купить у его автора. Императоръ понялъ важность этого дла и Минье былъ приглашенъ въ Россію. Но старая партія восторжествовала,— дло передали въ комитетъ. Тотъ сейчасъ же ршилъ:
— Не стоитъ хлопотать: пуля — дура, штыкъ — молодецъ.
Подъ Альмой скоро мы въ первый разъ познакомились съ этой дурой.
А между тмъ Государь очень интересовался открытіями.
— Ты все болтаешься за границей, что новаго привезъ еще?— обратился онъ не вдолг посл того къ Мальцову.
— Да вотъ изобртенъ винтъ для пароходовъ… очень полезный.
— Это выдумки!
— Выдумки, ваше величество, будутъ, пока люди будутъ.
— Разскажи, въ чемъ дло.
Изложилъ.
— Позжай къ Меньшикову…
— Былъ.
— Что же онъ сказалъ теб?
— А онъ мн посовтовалъ и Черное море утопить вмст со всякими коммиссіями.
Адмиралъ Нахимовъ терпть не могъ пароходовъ. На вс представленія Мальцова онъ отзывался:
— На что намъ эти самоварчики?…
Потомъ, когда его непріятель заперъ, онъ могъ оцнить важность парового флота.
— Мальцовъ правъ,— самоварчики бы насъ выручили.
Посл извстной бури непріятельскій флотъ разбросало въ Бургосъ, въ Батумъ и по другимъ береговымъ пунктамъ Чернаго моря. Нахимовъ и тутъ имлъ случай пожалть, что вовремя не воспользовались добрымъ совтомъ.
— Еслибы хоть пять самоварчиковъ,— прибрали бы всхъ, и дло было бы спасено!
Въ свое время, дйствительно, еще молодой человкъ, Мальцовъ предлагалъ цлый рядъ мръ, которыя, будучи приняты, могли бы хоть отчасти предупредить севастопольскій разгромъ, но къ нимъ обратились уже тогда, когда было поздно. Такъ, напримръ, на проектъ построекъ клиперовъ, какъ быстрйшихъ судовъ, сначала не обратили вниманія, а потомъ схватились за него, но уже когда Кинбурнъ былъ взятъ союзниками и клипера не могли бы помочь длу. Задолго до войны онъ также доказывалъ необходимость постройки желзной дороги отъ Екатеринославля до Перекопа,— не согласились съ нимъ и только потомъ оцнили, сколько бы добра она принесла при передвиженіи нашихъ войскъ. Хотлъ построить шоссе отъ Перекопа къ Севастополю уже посл Синопа. Назначили Клейнмихеля разсмотрть этотъ проектъ, а тотъ положилъ резолюцію: это направленіе не иметъ смысла, такъ какъ по всему протяженію кром пыли нтъ ничего!… Клейнмихель забылъ только до 30.000.000 пудовъ соли, которая нуждалась въ этомъ пути, не говоря уже о стратегической важности дороги. Впрочемъ Клейнмихелю скоро доказали эту важность пушки союзниковъ.
И это отношеніе къ длу повторялось постоянно.
Какъ въ послднюю нашу войну, такъ и во время Севастопольской кампаніи злоупотребленія были ужасны. Здшнему Людиновскому заводу было заказано 200.000 артиллерійскихъ снарядовъ. Заготовка пошла въ высшей степени спшно. Все остальное было брошено. Какъ-то прізжаетъ Мальцовъ въ Петербургъ.
— Вы однако дороже другихъ берете за провозъ!— обращается къ нему князь Долгорукій, тогдашній военный министръ.
— Какъ такъ? Почему это ты говоришь мн?
— Да еще бы,— по 3 руб. 50 коп. обходится!
— Вранье.
Бросился Мальцовъ въ канцелярію,— не даютъ справокъ. Наконецъ узнали, что военный совтъ и департаментъ утвердили невозможныя цны: такъ, напримръ, снаряды, доставлявшіеся въ Свеаборгъ, отправляясь по Московской желзной дорог на разстояніи отъ Москвы до Питера, оплачивались 2 руб. 50 коп. съ пуда, тогда какъ совершенно достаточно было и 28 коп. Начали разбирать дло и оказалось, что всмъ орудуетъ жидъ Франштейнъ. Онъ же доставилъ яко бы и отъ Мальцова требованія такой громадной платы. Обманъ былъ доказанъ, но Франштейнъ ничего не потерялъ отъ этого.
Вообще дятельная, энергическая, предпріимчивая личность въ то время многимъ не нравилась. Клейнмихель да и другіе ненавидли его. Лучшіе люди, какъ, напримръ, Канкринъ, говорили о немъ:
— Молодой человкъ любознательный, только слишкомъ много воображенія у него.
Войну онъ съ ними велъ въ то время безпощадную.
Лично императоръ Николай Павловичъ былъ очень расположенъ къ Мальцову и потому имъ не удавалось състь его. Вообще и тогда, и посл Мальцовъ особенно спасительнаго трепета не ощущалъ и съ властями тхъ мстъ, гд были расположены его заводы, находился постоянно на ножахъ. Разумется, они тоже донимали безпокойнаго человка всми мрами. Еще бы!… Нашлась личность, которой есть до всего дла… Въ этомъ отношеніи они прибгали во всему. Онъ уничтожилъ у себя еще въ крпостное время тлесныя наказанія вовсе,— этого было достаточно, чтобъ онъ прослылъ революціонеромъ. А тутъ еще онъ выступилъ съ своимъ проектомъ устройства крестьянъ. Дло въ томъ, что въ царствованіе императора Николая Павловича состоялся такой законъ: если заложенное имніе помщикомъ въ срокъ не оплачено было или проценты за него не вносились, то въ двухнедльный срокъ предоставлялось право самимъ крестьянамъ выкупиться. Случалось, что, по неимнію средствъ, начинающіе ‘покупать себ свободу’ крестьяне не доплатятъ, ихъ тотчасъ же назначали въ продажу. Такимъ образомъ уже считавшіе себя свободными люди опять попадали въ кабалу. Предоставляю судить читателю, до какой степени это было ужасно. Мальцовъ предложилъ въ то же время не продавать вообще крестьянъ и не публиковать о торгахъ на имнія въ такихъ случаяхъ, а съ ‘просроченными’ имніями поступать такимъ образомъ: нарзавъ достаточно земли крестьянамъ, переводить ихъ въ разрядъ государственныхъ съ уплатою извстнаго оброка за выкупъ, а остальныя затмъ земли передать помщику или продать ихъ. Изъ-за тхъ случаевъ, когда крестьянъ то назначали въ продажу, то предоставляли самимъ выкупаться, а потомъ опять продавали въ раздробь по рукамъ, происходили бунты. Участь крестьянъ сильно озабочивала императора Николая. Онъ не разъ собиралъ совтъ по вопросу объ освобожденіи крпостныхъ. Объ одномъ изъ такихъ совтовъ разсказываетъ Мальцовъ.
Члены совта стали возражать, особенно противъ освобожденія, говорилъ князь Меньшиковъ.
Слушалъ, слушалъ императоръ Николай и вспыхнулъ наконецъ.
— Съ вами я никогда и ничего не сдлаю!— сказалъ онъ и ушелъ.
Совтъ закрылся.
А между тмъ т же самые господа, когда приходилось сообщать Государю правду о положеніи длъ, терялись и молчали.
Разъ какъ-то Мальцовъ сообщаетъ А. Ф. Орлову о томъ, что длается въ провинціи,— о правительственной кривд и бдствіяхъ народа.
— Что же вы не скажете Царю правду, правду!— предложилъ было князь.
— Я — мальчишка… Скажите вы!
— Какъ я скажу?!— испугался Орловъ.— Я рискую моимъ служебнымъ положеніемъ.
— Ну, снимите мундиръ, выйдите въ отставку и тогда скажите.
Тотъ только расхохотался надъ его наивностью.
Очень поучительна была въ этомъ отношеніи исторія съ днпровскими порогами.
Мальцовъ поднялъ вопросъ о расчистк этихъ пороговъ, гд возможно, а тамъ, гд нельзя — объ организаціи плаванія такимъ образомъ, чтобы судоходство терпло отъ этого насколько возможно мене убытка. Дошло до Государя, тотъ призываетъ Клейнмихеля. Сей министръ, хорошо знавшій Россію, донесъ, что на Днпр никакихъ пороговъ нтъ, а гд какіе были — давно уже расчищены имъ, Клейнмихелемъ, чрезъ своихъ подчиненныхъ. Мальцовъ не угомонился и привелъ доказательства тому, что ежегодно въ этихъ пунктахъ разбиваются десятки и сотни сплавныхъ судовъ. Клейнмихель написалъ мстнымъ губернаторамъ, чтобы т доставили свднія о ‘несуществованіи’ пороговъ. Губернаторы собрали хозяевъ сплавныхъ судовъ и хотли заставить ихъ подписать заявленія о вполн свободномъ плаваніи по Днпру. Чужіе подписали, а мальцовскіе, несмотря на угрозы тюрьмой, отказались. Не выгорло!… Тогда Клейнмихель послалъ какъ бы на ревизію близкаго своего человчка, который и привезъ въ Питеръ донесеніе, что все обстоитъ благополучно и ничего по этому предмету длать не надобно. На этомъ дло и кончилось.
Каждый разъ, узжая изъ этого оригинальнаго царства неустаннаго труда, я увозилъ въ душ чувство глубокаго уваженія въ невиднымъ и незамтнымъ работникамъ, честно длающимъ здсь свое кровное дло. У горящаго жерла сварочныхъ печей, у жадной пасти домны, передъ ярко раскалившейся матицей стекловарни, на скудной почв съ сохою, въ лсу съ топоромъ — всюду человкъ добываетъ здсь скудный хлбъ свой цною невроятныхъ усилій. И эти усилія, и этотъ каторжный трудъ, и эта вчная неустанная энергія даютъ ему только одно — возможность не умереть съ голоду сегодня, отбиться отъ грозящей ему, отовсюду наступающей на него нужды… И еще выше, и еще ярче вырастали передо мною типы этой русской Америки, когда я вспоминалъ о нихъ изъ своего ‘далека’.
Пошли вамъ судьба удачу, неутомимые русскіе люди!

В. Немировичъ-Данченко.

‘Русская Мысль’, NoNo 1, 2, 4, 8, 10, 12, 1882

Немирович-Данченко Василий Иванович
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Восток, Бласко-Ибаньес Висенте, Год: 1912
  2. Несколько лет в деревне, Гарин-Михайловский Николай Георгиевич, Год: 1908
  3. Записки тюремной надзирательницы, Робинсон Фредерик Уильям, Год: 1863
  4. Елец, Немирович-Данченко Василий Иванович, Год: 1885
  5. Ледяной плен, Березин Николай Ильич, Год: 1907
  6. Дмитрий Иванович Менделеев, Писаржевский Олег Николаевич, Год: 1949
  7. Старая Москва, Пыляев Михаил Иванович, Год: 1891
  8. Лазурный край, Немирович-Данченко Василий Иванович, Год: 1890
Электронная библиотека