Глинский, Б. Б.
Глинский, Б. Б.
Опыт характеристики.
————————————————————————-
Александр Дмитриевич Градовский, Глинский Борис Борисович, Год: 1890
Время на прочтение: 15 минут(ы)
Скончавшийся 6-го ноября 1889 года профессор С.-Петербургского университета, Александр Дмитриевич Градовский, принадлежал всецело к людям, которые могут считаться типичными представителями, убежденными последователями и популяризаторами освобожденной и обновленной России шестидесятых годов. Для этих людей 19-е февраля 1861 года было началом нового летосчисления русской истории, а слова Манифеста о ‘свободном труде’, ‘домашнем благополучии’ и ‘общественном благе’ народа — словами нового завета, к которому они приложили и приурочили всю свою научную, литературную и общественную деятельность.
Ю. Ф. Самарин, К. Д. Кавелин, А. Д. Градовский, — все эти сошедшие уже в могилу типичные представители ‘зари просвещенной свободы’, могут быть, несмотря на некоторое различие в убеждениях, поставлены в одну категорию, в одну группу. Всех их тесно соединяло чувство глубокого поклонения реформам Александра II, общее служение до последней минуты своей жизни началам, указанным в Манифесте 19-го февраля 1861 года. Вот почему славянофил Самарин рисовался человеку либерального направления, покойному Александру Дмитриевичу, как ‘тип русского гражданина’, как ‘тип общественного деятеля с убеждениями твердыми и неподкупными, с стремлениями чистыми и бескорыстными’. Несмотря на значительное различие в годах, несмотря даже на различие в периодах деятельности, общественное значение Самарина, Кавелина, Градовского, органически связано с реформенным периодом шестидесятых годов. Если первым двум выпало на долю принять непосредственное участие в разработке и применении к жизни освободительных принципов, то последнему принадлежит неотъемлемая часть в нашей литературе популяризации правительственных идей того времени, формулировки начал русского государственного права, возведения их в стройное целое, какими они явились после освобождения крестьян, и настойчивой проповеди необходимости непрерывного прогресса в этих реформах.
Градовский родился в Воронежской губернии в 1841 году. Его отец, известный на юге селитровар, дал своему сыну прекрасное домашнее образование, а затем определил его во 2-ю Харьковскую гимназию. В 1858 году он поступил на юридический факультет Харьковского университета, где и окончил курс в 1862 году со степенью кандидата прав. Уже на университетской школьной скамье молодого студента манило, под влиянием даровитых наставников, профессоров Каченовского и Пахмана, отдать себя исключительно на служение науке , но его излюбленной мечте не сразу пришлось увидеть осуществление, и мы видим его в течение трех лет, по окончании университетского курса, в роли практического деятеля, провинциального чиновника. До осени 1865 года он управляет имением отца в Воронежской губернии, редактирует в Харькове ‘Губернские Ведомости’, служит чиновником особых поручений при Воронежском губернаторе. Эта деятельность, давшая ему возможность изучить провинциальную Россию, как дореформенную, так и в момент ее пробуждения к новой жизни, убедила его окончательно, что не среди Коробочек, Сквозников-Дмухановских, Собакевичей и Ноздревых место человеку, мечтающему о науке, о широкой общественной деятельности, понимающему в чем зло отечества и каковы цели врачевания…
И вот, уже в октябре 1865 года мы встречаем его ревностно работающим в Петербургской Императорской Публичной Библиотеке, над обширною диссертацией ‘Высшая администрация России XVIII века и генерал-прокуроры’. Это сочинение, потребовавшее от него лишь полгода труда, обратило на себя внимание наших ученых и было гостеприимно встречено Петербургским университетом. Юридический здешний факультет удостоил автора, представившего свою работу на звание магистра, искомой научной степени. Бойкий и острый ум, громадная эрудиция, удивительная работоспособность в молодом ученом говорили профессорской корпорации, что она имеет дело с недюжинною личностью и что оставшаяся еще вакантною кафедра государственного права может найти в нем достойного заместителя.
Нельзя при этом не заметить, что университетский Устав 1863 года, поставивший так высоко академическую науку, расширил значительно против прежнего и преподавание политических наук. С последних как бы снята была окраска чего-то страшного, враждебного, слово ‘политика’ перестало тревожить подозрительные умы и получило право гражданства среди других терминов научного знания. Государствоведению был предоставлен широкий простор, оно было поставлено во главе факультетского преподавания , три кафедры, соединенные, впрочем, в одну общую — по теории государственного права, по русскому государственному праву и праву иностранных государств — давали возможность учащимся почерпнуть из университетской аудитории широкие познания о значении и развитии государственного организма, как высшей формы человеческого общежития.
Поэтому и к профессору, замещающему эту кафедру, при новой постановке вопроса, предъявлялись серьезные требования, если только он хотел быть на высоте своего призвания. И действительно, Градовский, по защите им магистерской диссертации в 1866 году, приглашенный вслед за сим на вакантную в Петербургском университете кафедру, с честью оправдал возложенные на него юридическим факультетом надежды, явившись создателем, творцом русского государственного права в том смысле, как эта отрасль знания должна быть понимаема в науке. Двадцатипятилетний юноша, на ответственной и одной из главнейших кафедр университета, толкующий студентам мало разработанный в отечественной литературе предмет — явление редкое в нашей русской жизни!
Положение Градовского было нелегкое и тем более, что сама жизнь, государственная и общественная, еще отливалась в определенные формы, еще только входила в указанные ей реформами шестидесятых годов границы. Нужно было улавливать, быстро осмысливать совершавшиеся явления, находить им теоретическое, научное обоснование, подвергать критической разработке и вводить их как материал, как составные элементы, в то, что подразумевается под наукою русского государственного права. Но молодой ученый справляется с этою задачею и ставит в Петербургском университете преподавание своего предмета на высоту, желанную уставом 1863 года и требованиями научной истины. Об этом легко можно судить из появившегося в печати его сочинения : ‘Начала русского государственного права’, которое составляет предмет его академических курсов, читанных каждому выпуску студентов-юристов в течение более 20 лет. Сочинение это выходило по частям : первый том — в 1875, второй — в 1876 и, наконец, первая часть третьего тома — в, 1883 году, вторая часть этого тома, долженствовавшая обнять собою вопрос о самоуправлении — земском, городском и крестьянском, не увидала света, хотя и составляла в ряду остальных отделов русского государственного права постоянный предмет чтений студентам.
Конечно, этот полный курс профессора Градовского в том виде, как он появился в печати, был предметом многолетнего упорного труда, целого ряда подготовительных работ. К числу таковых должна быть отнесена и его докторская диссертация: ‘История местного управления в России’, написанная в 1868 году. Помимо этой книги, перу Александра Дмитриевича принадлежит еще целый ряд критических очерков, хотя и не претендующих на самостоятельное значение, но составляющих настоящий ученый вклад в русскую юридическую науку. Сюда относятся напечатанный сначала в разных повременных изданиях в течение шестидесятых годов, а потом вошедшие вместе с другими его работами в одну книгу под названием: ‘Политика, история и администрация’, статьи, ‘Теория представительства’, ‘Государственный строй древней России’, Эпизод из истории церковного управления’.
Выше уже было сказано, что Градовский явился творцом науки русского государственного права. До него делались попытки некоторыми учеными представить по этому предмету свои курсы, но попытки эти далеко не удовлетворяли назревшей потребности. [См. об этом в ‘Сборник Государственных знаний’, т. III, ст. Н. Коркунова ‘Государственное право (теория)’] Профессор Петербургского университета, И. Е. Андреевский, отпечатавший в 1866 году свой курс ‘русского государственного права’, в виду не совсем еще завершившихся в то время судебных реформ, не мог по самому существу дела вполне удачно справиться с догматическим и теоретическим элементом предмета, почему и предоставил больше всего места историческому ходу развитая организации нашего административного механизма. Киевский профессор Романович-Славатинский, хотя и уделил догматическому элементу больше внимания, но за то почти не коснулся теоретической стороны дела, не искусился в научной критике.
Иначе поставил вопрос Градовский. Взяв за образец разделение предмета на отделы и классификацию учреждений у немецких ученых Ронне, Шульце, Гротефенда, он дал в своих ‘Началах’ одинаково полное применение всем методам изучения —сравнительному, критическому и историческому, поставил вопрос о нашем государственном устройстве и государственном управлении на почву строгих требований европейской юридической науки. В его изложении каждый отдел явился чем-то целым, со своим самостоятельным основанием. Идея законности служить основанием первого тома о ‘государственном устройстве’, так как этой идеей определяется существо неограниченной монархии, как юридической формы государства. Учение об ‘органах управления’ во втором томе основано на понятии должности, ‘постоянного управления, предназначенного к непрерывному осуществлению определенных целей государства’. В третьем томе изложено сначала общее учение о местном управлении — централизации, децентрализации и самоуправлении, далее следует чрезвычайно полный и живо написанный очерк о местном управлении и, наконец, изложена организация правительственных и дворянских местных учреждений.
В такой постановке вопроса читал Градовский нашим студентам-юристам свои обширные курсы русского государственного права. Из его аудитории выходили будущие отечественные деятели с основательным знанием строя своего отечества, с пониманием основ, лежащих в нашей административной организации, которая рисовалась им не как сцепление случайных исторических явлений, но как стройное органическое целое в юридическом освещении.
И преподавание государственного права европейских держав велось им в столь же научном направлении. Эта кафедра, ныне по новому уставу сведенная в разряд предметов второстепенных и необязательных, была им поставлена образцово : студенты — слушатели выносили по этому предмету обширные познания с широкими обобщениями и теоретическим обоснованием. О характере его курсов можно судить отчасти по напечатанному им в 1886 году сочинению ‘Государственное право важнейших европейских держав’. Покойный профессор не умел довести печатание этого капитального труда до конца и выпустил только первый том, обнимающий собою историческую часть предмета. Названному сочинению предшествовал ряд подготовительных статей и трудов, появившихся в журналах и отдельными изданиями в течение шестидесятых и семидесятых годов. Главнейшими можно считать его историко-юридические этюды ‘Государство и прогресс’, ‘Парламентаризм во Франции’, вошедшие в упомянутую книгу ‘Политика, история и администрация’, а также отдельное сочинение ‘Германская конституция’.
Первый том ‘Государственного права европейских держав’ заключает в себе исторический очерк развития и распространения конституционных учреждений на западе Европы и имеет целью показать, как эти учреждения явились результатом политической, национальной, духовной и экономической жизни наших соседей. Историческому обозрению предпослан очерк развития политических идей, имевших влияние на направление умов в исходе XVIII века. Можно смело сказать, что отечественная оригинальная литература, с выходом в свет этого сочинения Градовского, в первый раз получил цельный и обстоятельный труд, в котором читатель может найти политическую историю нового времени Европы и Америки. Мы наблюдаем здесь развитие прогрессивных и реакционных движений европейской мысли, присутствуем при возрождении и вырождении народностей, на наших глазах передовые бойцы и деятели воздвигают конституционные здания и рядом с этим мы замечаем, как эти здания уже начинают колебаться под напором новых влияний мысли, свежих течений жизни… Точно в ярком калейдоскопе проходит перед нами здесь борьба начал монархических, конституционных и социалистических, точно в блестящем освещении представляется нашим взорам панорама европейской политической жизни за столетие ее существования.
Обширная научная деятельность Александра Дмитриевича внушала к нему глубокое уважение университетской молодежи, невольно приковывала ее внимание к его профессорскому авторитету. Его популярность установилась с первых же лет вступления в академическую семью и достигла своего зенита в половине семидесятых годов. Не обладая красноречием, Градовский привлекал к себе студентов главным образом содержанием своих лекций, определенностью научных и жизненных воззрений.
Он стремился видеть в своих слушателях не отбывающих ради диплома университетскую повинность, но людей сошедшихся с определенной, сознательной целью — вынести из профессорской аудитории как можно больше сведений и знаний. Беспощадно строгий в исполнении собственных обязанностей, он не менее был требователен и к своим ученикам. Если ему, в силу академической свободы по уставу 1863 года, не удавалось заставить слушателей аккуратно посещать лекции, за то он являлся на экзаменах настоящим судьей и ценителем знаний, приобретенных аудиторией. Экзамен у Градовского был не шуточным делом и благополучно проходил лишь тот, кто действительно осмысленно знал и понимал предмет. Поблажек, снисхождения тут не допускалось и чем слабее являлся комплект экзаменующихся, тем выше подымал он уровень требований, тем раздражительнее становился он, тем более народа уходило от экзаменационного стола с предложением продлить свое пребывание в университете еще на год. Эта строгость была не делом каприза и болезненности, как полагали многие, а проистекала из иного источника : он стремился сделать из своих слушателей честных и просвещенных граждан для пополнения рядов русской интеллигенции. Вот почему, предъявляя молодежи строгие научные требования, он неумолчно твердил ей : учись и учись, запасайся из университета прежде всего как можно большими знаниями, чтобы явиться на жизненном поприще человеком умственно развитым и просвещенным ! Рядом с этою проповедью он предостерегал ее от увлечений ‘политическими утопиями’, убеждал ее сначала запастись образованием, а потом уже брать на себя роль общественных и политических деятелей. И чем заметнее, чем сильнее проявлялись в жизни высших учебных заведений разные увлечения, влекшие за собою в большинстве случаев грустные для учащихся последствия, тем громче подымал он свой голос, тем страстнее и раздражительнее говорил он против этих ‘увлечений, агитаций и утопий’.
В одной из статей в ‘Голосе’ [См. сборник ‘Трудные годы’ (1876 — 1880 гг.) А. Градовского] под заглавием ‘Задача русской молодежи’ он дает нам понятие, как беседовал он со своей юной аудиторий на подобные темы и какие требования предъявлял он к ней.
‘Задача учащейся молодежи состоит в увеличении объема русской интеллигенции, — пишет он. — Молодежь не должна бросаться в ‘народный океан,’ но должна увеличивать мыслящую, разумную и нравственную часть русского общества, потому что только здесь может она принести пользу и народу… Неучащееся поколение есть минус в народной жизни, не учась, оно губит себя, а губя себя, оно убавляет количество тех здоровых, деятельных сил, на которые каждое общество не только в праве, но обязано рассчитывать для своего движения вперед. Какая реформа, какое новое учреждение, какое серьезное национальное предприятие осуществимы, если народ не будет иметь возможности рассчитывать, что для этих предприятий и учреждений найдутся люди, способные вести и поддерживать их не только в данную минуту, но и впоследствии’.
Покойный профессор часто обращался к тем о необходимости борьбы с агитацией, с анархическими и социалистическими учениями. Эту тему он развивал и на своих лекциях студентам и в газетных фельетонах ‘Голоса’.
Газетная и журнальная работа была для Александра Дмитриевича такою же потребностью, как университетская кафедра. Ему недостаточно было одной тесной аудитории, где он был ограничен рамками специальности , он нуждался в иной трибуне с которой можно было обращаться к более широкому кругу слушателей, говорить о более живых предметах с точки зрения современных требований государства и общества. Такою трибуною для него служила газетная и журнальная публицистика, в которой он создал себе почетное место, выдающееся имя политического писателя.
Градовский рано вступил на литературное поприще. По окончании курса в университете, он становится редактором ‘Харьковских Губернских Ведомостей’, затем в начале шестидесятых годов является сотрудником в журналах братьев Достоевских ‘Время’ и ‘Эпоха’, под знаменем ‘почвенников’, проповедовавших необходимость нравственного единения с народом, отрицавшихся либерализма и западничества. В 1867 году, он печатает в ‘Русском Вестнике’ Каткова обширную критическую статью на сочинение Б. Чичерина ‘О народном представительстве’, а позже несколько научных работ в ‘Журн. Минист. Народн. Просвещ.’, ‘Заре’ и ‘Судебном Вестнике’.
Но этот период деятельности Градовского не дает еще ясного представления о нем, как о публицисте с строго определенным складом убеждений. Он точно еще вырабатывает свои основные воззрения, свои руководящие политические принципы, причем, во всяком случае, подходить ближе к московским литературным направлениям шестидесятых годов, нежели к петербургским — с ‘Отечественными Записками’, ‘Современником’ и ‘Вестником Европы’ во главе и в роли руководителей общественного мнения. С самого конца шестидесятых и начала семидесятых годов он уже начинает более интересоваться ‘злобами’, ‘вопросами дня’ и посвящает им в ‘Голосе’, ‘Заре’ и ‘Судебном Вестнике’ несколько научно-публицистических очерков, в которых яснее определяете свои общественные и политические идеалы. Он является в них горячим поклонникам начал Положения 19 февраля, свободы печатного слова и развития общественных сил отечества, высказывается против предварительной цензуры для журналов, против необходимости усиления административной власти, в ущерб самоуправлению. Автор предостерегает правительство, чтоб оно не пугалось ‘уступок духу времени’, не парализовало начатых реформ, не сворачивало с избранного пути. Руководящею мыслью всех этих статей, собранных в его книге ‘Политика, история и администрация’, можно считать ту, ‘что наше спасение заключается в том, чтобы честно и откровенно стать на почву истинного гражданского порядка, который немыслим без разумной общественной свободы’.
Семидесятые и начало восьмидесятых годов могут считаться пышным расцветом его публицистического таланта и литературной деятельности. Два сборника, в которых соединены главнейшие его статьи того времени, оставил нам в наследие покойный профессор. Сборники эти : ‘Национальный вопрос в истории и в литературе’ и ‘Трудные годы’, обнимающие собою его газетную и журнальную деятельность с 1873 по 1880 год. Статьи в первом сборнике, большая часть которых была напечатана в журнале ‘Беседа’, составляли предмет его публичных лекций и имеет своею задачей исследовать значение национального вопроса для современной жизни, проследить условия его возникновения.
Автор является здесь сторонником типа национально-прогрессивного государства, как его отчасти понимали германский философ Фихте старший и наши первые славянофилы, почему он и высказывает свое открытое сочувствие этим направлениям в немецкой и русской литературе. В этих статьях он отрицает единую ‘всеспасающую цивилизацию’, ‘своекорыстный бездушный космополитизм и ставить единственными естественными основаниями и целью жизни каждого государства начало народности. Теория национально-прогрессивного государства приводить его к заключению, что слова — ‘национальность и труд, национальность и творчество, национальность и школа, национальность и свобода должны быть однозначущими’. Обращаясь к своему отечеству, он говорит : ‘Мы твердо верим, что материальная и духовная самостоятельность России имеет общечеловеческое значение. Пусть же она укрепляет в себе эту самостоятельность неуклонною работою над собою, непрерывным обновлением своей внутренней жизни, народною школою, равноправностью, правдою в податях, в суде и в народном хозяйстве’.
И в следующем сборнике, в ‘Трудных годах’, мы встречаем те же мотивы о значении национального вопроса, но главный центр авторской проповеди заключается не в этом, а в уяснении политических и общественных событий отечественного дня, в указании на истинные желаемые пути исторического развитая русского народа, в определении значения общественного идеала, в анализ наших домашних недугов и неустройств, которыми страдало отечество в трудные семидесятые годы. Он подробно останавливается на значении интеллигенции в жизни страны и отводит ей главенствующее место, как выразительниц стремлений и желаний своего народа. ‘Русская земля, —говорит Градовский, — жаждет, как хлеба насущного, настоящих русских людей, которые умели и хотели бы говорить и действовать за всю землю, в которых частные типы нашего общества… слились бы в цельный, всеобъемлющей тип мыслящего, нравственного, трудолюбивого и стойкого русского человека.’ Этот русский человек должен преследовать, по его мнению, не социалистические утопии, не увлекаться западничеством, как только подражательною способностью, но стремиться к осуществлению идеалов земского развития своей страны в духе реформы 1861 года.
‘Развитие земского начала в нашем управлении, — писал он, — будет наилучшим средством образовать ту разумную и нравственную силу, о которую разобьются все попытки насильственных переделок нашей родины, по каким бы то ни было ‘шаблонам,’ и особенно по шаблону социальной демократии…’ С укреплением земского начала, согласно его учению, разовьется и наш политический и общественный строй, а с ним вместе культурное состояние народа. Таким образом, отсюда вытекало общее учение о взаимодействии между отдельными индивидуальностями и политическим культурным строем отечества , в частности же, касательно России, являлась настойчивая проповедь о необходимости дальнейшего земского развития, начало которому главным образом положено 19 февраля. ‘Вот почему каждый, — утверждает он, — кто желает нашего национального развития, должен желать и укрепления и развитая начал, выраженных в знаменательных актах нынешнего царствования, впервые давших известное обеспечение человеческой личности в России.’ Непрерывный прогресс национального земского развития с правом свободного его обсуждения и руководством интеллигенцией, как представительницей стремлений и желаний страны — таков его идеал, горячо н настойчиво проповедуемый в статьях восьмидесятых годов. Из такой формулировки политических стремлений вытекают его враждебные отношения и полемика с московской журналистикой, в лице Каткова и Аксакова, а также с Достоевским, — автором Пушкинской речи на юбилейном торжестве в Москве 1880 г.
Как враг свободного земского развития, как панегерист типа полицейско-бюрократического государства с сильно развитой централизацией и административной опекой, Катков вел с конца 70-х и во все течение 80-х годов упорную борьбу против либерализма, типичными представителями которого он считал в петербургском обществе газету ‘Голос’ и ее главного сотрудника, Александра Дмитриевича Градовского. Не менее резко и страстно нападает на последнего и И. С. Аксаков, считавший его, однако, до конца ссмидесятых годов человеком своего лагеря, своего направления. Представитель славянофильской школы заподозривает тип национально-прогрессивного государства Градовского и полагает, что в этомъ типе слишком много отводится места ‘государственности’, внешней законности, в ущерб живому народному организму и его внутренней правде. Аксаков боится, как бы с усилением интеллигенции, народу не навязаны были чуждые его духу начала западной жизни, как бы государство не приобрело бюрократической окраски, как бы над народом не была установлена опека верхних слоев, а самый народ не был сведен к роли пассивной и безличной массы.
Направляя свои громы и молнии против петербургской либеральной журналистики, интеллигенции и свободных веяний, московские публицисты особенно охотно и часто упоминают имя Александра Дмитриевича, как наиболее видного и талантливого представителя противных и враждебных им веяний и кружков. Придавая такое значение петербургскому профессору и отводя ему такое видное место, они не погрешали против истины. Популярность и известность Градовского росла с каждым годом его деятельности, как профессора, ученого и литератора. Его публичные лекции, которых он не мало прочитал в течение семидесятых годов и в особенности во время славянского движения, привлекали слушателей массами. Его фельетоны в ‘Голосе’ и статьи в ‘Русской Речи’ вызывали всегда горячие споры и толки, а его приемные дни по воскресеньям собирали многочисленных гостей из различных лагерей и направлений.
‘На этих вечерах, — вспоминает в ‘Новом Времени’ (No 4922) один из лично знавших покойного профессора, — можно было встретить Н. Я. Данилевского, Н. И. Страхова, Н. II. Семенова, и многих других, вовсе не принадлежавших к тем литературным органам, в которых писал Градовский… оттого-то и были так живы и интересны его воскресные вечера на Васильевском острове, где много и горячо спорили Л. Я. Данилевский с Кавелиным — оба близкие друзья покойного Градовского, но всегда диаметрально расходившиеся в своих взглядах. На этих вечерах бывали славянофилы и западники, консерваторы и либералы, профессора и журналисты, иногда показывались такие люди, как М. Г. Черняев, М. Д. Скобелев, и тугой на ухо А. И. Кошелев старательно прислушивался к мыслям и суждениям хозяина. Бывал у Градовского, приезжая в Петербург, и М. Н. Катков, впрочем, лишь до возникшего в начале 70-х годов вопроса о пересмотре университетского устава, порвавшего прежние отношения между проф. Градовским и знаменитым московским публицистом.’
Разные наши общественные и литературные деятели шли в гости к Александру Дмитриевичу не только как к остроумному и просвещенному собеседнику, но многие видели в нем человека, могущего дать полезный совет и инициативу в делах более сложных и важных. Так, когда в 1880 г. в направлении нашей внутренней политики и в настроении правительственных сфер произошел заметный поворот в пользу общественного доверия и общественной самодеятельности, некоторые наши администраторы дорожили указаниями и мнениями покойного Градовского. Его близкие отношения в ту пору к министерству внутренних дел графа Лориса-Меликова не составляют в настоящее время тайны, да и министерство народного просвещения в те дни видело в нем не чужого человека.
Это общественное и литературное значение Градовского давало достаточное основание враждебной ему печати к нападкам на него, как на одного из виднейших представителей либерального течения русской мысли. Александр Дмитриевич не оспаривал презрительно даваемой ему клички ‘либерал’ и выступал в этих случаях лишь на защиту общей программы партии, к которой его причисляли, утверждая : ‘либералы полагают, что для действительного проявления наших сил необходимы более льготные условия существования, при которых могло бы развернуться национальное творчество’. Возвращаясь к той же теме в одном из фельетонов ‘Голоса’ (1880 г. No 236), он писал : ‘Дело идет о том, чтобы пробудить, наконец, народные и общественные силы от долгой спячки, чтоб эти силы вышли и вычистили русскую землю от всего наносного и тлетворного, накопившегося в нашей среде в последнее время, и вывели наше отечество на ту дорогу, на которой подобает идти сильной и великой державе. Не сидеть же нам, в самом деле, слушая социалистические бредни, с одной стороны, и мистические завыванья, с другой стороны. Покорно благодарим.’
К числу таких ‘мистических завываний’ он относил и многие статьи в ‘Руси’ Аксакова, и сочинение Н. Страхова ‘Борьба с Западом’, и известную речь Достоевского в Москве, на Пушкинских торжествах. Эта речь, названная в свое время ‘советом’, дала повод покойному Федору Михайловичу развить свое жизненное, политическое и историческое profession de foi, ,в котором многие усмотрели примирение наших литературных и общественных направлений, торжество славянофильства и покаяние либерализма, поворотный пункт в нашем общественном развитии, после которого все партии ‘без изъятия пойдут по пути, указанному автором ‘Братьев Карамазовых’.
Но такое мнение оказалось преждевременным и несколько поспешным. В числе лиц, отнесшихся скептически к проповеди оратора о значении личной нравственности и о праве русского народа на поклонение ему Запада, находился и Градовский, усмотревший в этих словах болезненное явление времени, направлено, вредное для современников. В статье ‘Мечты и действительность’, (‘Голос’ 1880 г. No 174) он изложил, рядом с доказательствами несостоятельности поэтической проповеди Достоевского, и свой личный взгляд на нашу действительность.
‘Никакое общественное совершенствование не может быть достигнуто только через улучшение личных качеств людей его составляющих… Улучшение людей в смысле общественном не может быть произведено только работой ‘над собою’ и ‘смирением себя…’ в весьма великой степени общественное совершенство людей зависит от совершенства общественных учреждений, воспитывающих в человеке если не христианские, то гражданские доблести.’
Отметив, что ‘общественные идеалы нашего народа находятся еще в процессе ‘образования развития’, что ‘еще слишком много неправды, остатков векового рабства засело в нем, чтобы он мог требовать себе поклонения’, он говорит :
‘Правильнее было бы сказать и современным ‘скитальцам’ и ‘народу’ одинаково : смиритесь перед требованиями той общечеловеческой гражданственности, к которой вы, слава Богу, приобщились, благодаря реформе Петра Великого. Впитайте в себя все, что произвели лучшего народы-учители наши. Тогда, переработав в себе всю эту умственную и нравственную пищу, вы сумеете проявить и всю силу вашего национального гения, внести и свою долю в сокровищницу всечеловеческого…’
Настоятельная потребность в совершенствована общественных учреждений, средства к такому совершенствованию, борьба с остатками векового рабства, необходимость общечеловеческой гражданственности — вот те темы, на которых он сосредоточивает большинство своих дальнейших фельетонов и передовых статей по внутренним вопросам в ‘Голосе’, вплоть до выбытия этой газеты из нашего литературного строя.
С прекращением в 1883 году газеты Краевского, замолкает и публицистическая работа Градовского. В окружающей действительности появились иные течения, осуществились иные проекты, сошли со сцены близкие ему общественные и государственные люди, значительно изменилась вся физиономия отечественной действительности — и убежденной речи публициста ‘Голоса’, человеку реформ шестидесятых годов, не нашлось более трибуны, с которой бы он мог ежедневно обращаться к обширной аудитории русских читателей… Градовский, как газетный деятель, смолк и сосредоточил свои занятия на главной специальности — русском и иностранном государственном праве, выпустив в свет свои капитальные труды по этим предметам, упомянутые в начале нашей статьи. Но, замкнувшись в своем научном кабинете, он тем не менее внимательно прислушивался к тому, что делается и за стенами этого кабинета… Некрасов сказал в одном стихотворении:
‘Кто живет без печали и гнева,
Тот не любит отчизны своей.’
Градовский страстно любил Poccию, а она приносила ему слишком много ‘гнева’ и ‘печали’. Доходившее до него уж чересчур разнилось с тем, о чем он некогда мечтал с Ю. Ф. Самариным и К. Д. Кавелиным, в излишке вызывало чувства, указанные поэтом.
Они же были гибельны его сердцу, страдавшему пороком , но он не мог заглушить этих чувств, а, в связи с этим, развивалась все сильнее и сильнее сердечная болезнь, которая и свела его, наконец в могилу…
Источник текста: Из книги Глинский Б. Б. Очерки русского прогресса: Статьи исторические, по общественным вопросам и критико-биографические. — С.-Петербург, 1900. — С. 538 — 550.