А. И. Полежаевъ объ А. С. Пушкин.
А. И. Полежаевъ объ А. С. Пушкин.
I.
II.
III.
|
|
|
IV.
V.
А. И. Полежаев об А. С. Пушкине, Бобров Евгений Александрович, Год: 1907
Время на прочтение: 17 минут(ы)
Бобров Е. А. А. И. Полежаев об А. С. Пушкине // Пушкин и его современники: Материалы и исследования / Комис. для изд. соч. Пушкина при Отд-нии рус. яз. и словесности Имп. акад. наук. — Спб., 1907. — Вып. 5. — С. 82—109.
http://feb-web.ru/feb/pushkin/serial/ps5/ps52082-.htm
Вопросъ объ отношеніи къ Пушкину его современниковъ, особенно современныхъ ему русскихъ поэтовъ, остается до сихъ поръ недостаточно разработаннымъ. Такъ, напримръ, еще недавно былъ поднятъ и дебатировался въ печати вопросъ объ отношеніи къ Пушкину одного изъ ближайшихъ его друзей — поэта Е. А. Боратынскаго. Небезынтересно будетъ, поэтому, разсмотрть отношеніе къ Пушкину еще одного поэта пушкинской эпохи, а именно Полежаева.
А. И. Полежаевъ, столтняя годовщина рожденія {День и мсяцъ рожденія А. И. Полежаева остаются неизвстными.} котораго приходилась въ 1905 году, былъ на шесть лтъ моложе Пушкина и пережилъ его всего на годъ, скончавшись 16 января 1838 года. Онъ началъ печататься одиннадцатью годами позже, чмъ Пушкинъ, былъ очевидцемъ появленія всхъ великихъ твореній своего геніальнаго современника и свидтелемъ того впечатлнія, которое они производили.
Оба поэта, Пушкинъ и Полежаевъ, вроятно, лично никогда не встрчались. Полежаевъ только одинъ разъ, еще будучи въ университет, прізжалъ въ Петербургъ къ своему дяд, Александру Николаевичу Струйскому, и пробылъ тамъ всего нсколько мсяцевъ. Пушкинъ неоднократно назжалъ въ Москву, но, надо думать, ни разу не встртился съ Полежаевымъ въ какомъ-либо обществ. Нельзя не отмтить, къ сожалнію, и того обстоятельства, что Пушкинъ, повидимому, не былъ знакомъ со стихотвореніями Полежаева, или, по крайней мр, не счелъ нужнымъ о нихъ высказаться. Не упоминаетъ о Полежаев ни разу Пушкинъ и въ своихъ письмахъ….
За то Полежаевъ всю жизнь оставался врнымъ поклонникомъ пушкинской музы.
Мннія Полежаева о Пушкин тмъ любопытне, что Полежаевъ по воспитанію, образу жизни и общественной своей сред совершенно отличался отъ Пушкина, вдобавокъ, Полежаевъ никогда не принадлежалъ ни къ какому опредленному литературному кружку, въ своихъ сужденіяхъ онъ не былъ простымъ эхо другихъ какихъ-либо лицъ, тхъ или иныхъ вожаковъ кружка, онъ высказывался самостоятельно. На Полежаев, стоявшемъ ‘въ сторон отъ большого свта’, можемъ мы съ удобствомъ изучать, какъ отражалась поэзія Пушкина не въ ближайшихъ къ нему литературныхъ кругахъ, но на интеллигентной Россіи того времени вообще.
Симпатій и интереса къ Пушкину Полежаевъ не могъ получить ни въ пансіон, ни въ университет, гд дйствовали на каедрахъ враги новаго литературнаго направленія. Съ Пушкинымъ Полежаевъ, по всей вроятности, ознакомился рано, еще въ пансіон Визара, не въ преподаваніи, конечно, а, такъ сказать, помимо школы, контрабандой, и Пушкинъ несравненною легкостью своего стиха, вроятно, пробудилъ въ мальчик 14—15 лтъ первое желаніе писать стихи, подбирать римы, что�, давалось Полежаеву безъ большого труда. Его первый же опытъ, появившійся въ печати, ‘Морни’ показываетъ большое мастерство и характерную для Полежаева твердую легкость стиха.
Въ то время, когда Полежаевъ былъ по одиннадцатому году привезенъ въ Москву и помщенъ у Визара, Пушкинъ уже началъ печататься. Пока Полежаевъ учился въ своемъ пансіон — и даже за первые его годы въ университет, Пушкинъ усплъ уже много напечатать, пріобрсти большую популярность своими печатными пьесами — и еще бо�,льшую и громкую извстность эпиграммами и другими стихотвореніями, распространявшимися въ рукописи, вслдствіе ихъ неудобства для печати, пьесами, носившими либо эротическій, либо атеистическій, либо политическій характеръ.
Эротическія, политическія и антирелигіозныя рукописныя пьесы Пушкина, запретный плодъ, контрабанда, должны были имть особенно притягательную силу для школьниковъ, для учащейся молодежи. Такъ, вроятно, впервые ознакомился съ Пушкинымъ и Полежаевъ. Знакомое уже имя поэта не могло не привлекать интереса и къ печатнымъ его произведеніямъ. До вступленія Полежаева въ университетъ появился уже Пушкинскій ‘Русланъ и Людмила’. Потомъ появляются ‘Кавказскій плнникъ’ и ‘Бахчисарайскій фонтанъ’, очень нравившіеся, какъ увидимъ ниже, Полежаеву. Дале появляются первыя главы ‘Евгенія Онгина’, вызвавшія уже со стороны Полежаева и подражаніе въ вид поэмы ‘Сашка’.
Весьма любопытнымъ вопросомъ, который мы, къ сожалнію, не въ силахъ разршить, является слдующій: какъ познакомился Полежаевъ съ Байрономъ: черезъ Пушкина или же самостоятельно, безъ его посредства? Но во всякомъ случа, благодаря ли Пушкину, или же вмст съ нимъ, хотя и независимо отъ него, Полежаевъ сталъ поклонникомъ Байрона, скорблъ объ его смерти и завидовалъ его генію. Въ этомъ отношеніи Полежаевъ вполн сходился еще съ однимъ своимъ современникомъ, землякомъ, московскимъ же поэтомъ и университетскимъ же вольнослушателемъ, Дмитріемъ Владимировичемъ Веневитиновымъ, который оплакалъ кончину Байрона въ особомъ цикл стихотвореній {См. въ I том моего сочиненія ‘Литература и Просвщеніе}.
Въ стихотвореніи ‘Арестантъ’ 1828 г. Полежаевъ говоритъ о себ:
‘Солдатскій шлемъ пріоснилъ
Главу достойную внка,
И Чайльдъ-Гаролъдова тоска
Лежитъ на сердц у того,
Кто не боялся никого’ 1).
1) Стр. 59. Цитаты приводятся по Ефремовскому изданію.
Въ 1830 г., на Кавказ, въ поэм ‘Эрпели’, п. VI, Полежаевъ, приступая къ описанію батальныхъ картинъ, заявляетъ: {Стр. 274.}
‘Я долженъ здсь, какъ Вальтеръ Скоттъ
Или Байро�,нъ, представить списокъ
Съ живыхъ, разительныхъ картинъ’.
Въ 1832 г., на Кавказ, же Полежаевъ пишетъ еще одну батальную поэму ‘Чиръ-Юртъ’, гд во второй псн онъ вспоминаетъ о Байрон и объ утрат, понесенной въ его лиц европейскою поэзіею {К Байрону же относятся еще у Полежаева: переводное стихотвореніе — отъ 1825 г. — изъ Лямартина ‘Человек. Къ Байрону’ (стр. 383—393) и одно мсто въ ‘Внк на гробъ Пушкина’, ч. II, стр. 437, котораго мы коснемся ниже. Спеціально объ отношеніи Полежаева къ байронизму мы трактовали въ особой брошюр.}.
Пвецъ Гюльнары 1)! Для чего
Въ избытк сердца моего,
Въ порывахъ сильныхъ впечатлній,
На зло природ и судьб, —
Зачмъ не равенъ я теб
Волшебнымъ даромъ пснопній?
Тогда бы кистію твоей,
Всегда живой и благородной,
Я тронулъ съ гордостью свободной
Сердца холодныя людей……
…………………
Но ты, пвецъ души и чувства,
Умя смертныхъ презирать,
Ты намъ не передалъ искусства
Умы и души волновать!
Какъ непонятное явленье,
Исчезло міра изумленье —
Великій геній и поэтъ…
Осиротвшая природа
И новой Греціи свобода
Вщаютъ намъ: Байрона нтъ!’
1) Стр. 316—317.
Великое умнье рисовать батальные сюжеты, вроятно, Полежаевъ приписываетъ Байрону за его ‘Донъ-Жуана’, гд въ псняхъ VII и VIII много говорится объ Измаил и взятіи его Суворовымъ. Полежаевъ изображаетъ байроновскую манеру такъ:
‘Тогда, владыка величавый
Перуна, гибели и зла,
Изобразилъ бы я дла
Войны жестокой и кровавой:
Отважный приступъ христіанъ,
Злодевъ яростную встрчу,
Орудій громъ, пальбу и счу,
И смерть, и кровь, и трепетъ ранъ…
Изобразилъ бы я страданье
Полуживого мертвеца,
И жилъ, и членовъ содраганье,
Его послднее дыханье
И чувства мертваго лица’.
Полежаевъ называетъ здсь Байрона ‘пвцомъ Гюльнары’. Гюльнара изображена у Байрона въ поэм ‘Корсаръ’. Но любопытно намъ, не заимствовалъ ли этотъ эпитетъ Байрона Полежаевъ опять-таки у Пушкина. Въ IV глав ‘Евгенія Онгина’, строфа 37-я, Пушкинъ сообщаетъ, что
‘Онгинъ жилъ анахоретомъ:
Въ седьмомъ часу вставалъ онъ лтомъ
И отправлялся налегк
Къ бгущей подъ горой рк,
Пвцу Гюльнары подражая,
Сей Геллеспонтъ переплывалъ’…..
Самымъ врнымъ ученикомъ и послдователемъ Пушкина показалъ себя Полежаевъ въ своей поэм ‘Сашка’ въ двухъ частяхъ, писанной въ 1825—1826 гг. наканун окончанія университетскаго курса и неожиданно обрушившейся на его голову грозной Царевой опалы. По форм эта поэма есть подражаніе ‘Евгенію Онгину’. Каждый поэтъ изображалъ своего героя по своему. У Пушкина герой — ‘москвичъ въ Чайльдъ-Гарольдовомъ плащ,’ Полежаевскій герой — забулдыга-московскій студентъ, неутомимо прокучивающій въ трактирахъ и веселыхъ домахъ, въ соотвтствующей компаніи, и дядины деньги, и собственное здоровье. Мы должны здсь подчеркнуть двойственный характеръ Полежаевской поэмы ‘Сашка’. Съ одной стороны это — пародія, порой даже каррикатура на ‘Евгенія Онгина’. Полежаевъ, какъ увидимъ ниже, иногда умышленно пародируетъ Пушкина, длаетъ то, что�, у Пушкина прилично, — неприличнымъ, что у того возвышенно, — забавнымъ и циничнымъ. Съ другой же стороны, ‘Сашка’ есть искреннее подражаніе, послдованіе въ серьезъ духу Пушкина, духу, выразившемуся какъ въ его ‘Евгеніи Онгин’, такъ и вообще въ его рукописныхъ стихотвореніяхъ. Послднее касается всхъ неуважительныхъ замчаній Полежаева о предметахъ религіозныхъ, политическихъ, и объ явленіяхъ русской современной ему дйствительности. Самая циничность и безцеремонность картинъ въ ,,Сашк’ есть отголосокъ цинизма юнаго шалуна Пушкина, обильно почерпавшаго въ свою очередь изъ французскихъ и итальянскихъ писателей — ‘сказочника’ Ляфонтена, Аріоста и т. д.
Нкоторое сходство сюжета между ‘Онгинымъ’ и ‘Сашкой’ заключается въ томъ, что у Пушкина герой детъ изъ Петербурга въ деревню къ больному дяд, похоронивъ котораго, онъ затмъ поселяется въ унаслдованномъ, дядиномъ имніи, у Полежаева же ‘Сашка’ детъ въ Петербургъ къ дяд посл безплодно проведенныхъ студенческихъ лтъ на судъ, остается у него на нкоторое время, а затмъ возвращается докучивать къ себ въ Москву. Съ ‘дяди’ начинается и та и другая поэма.
У Пушкина:
Мой дядя — самыхъ честныхъ правилъ.
У Полежаева:
Мой дядя — человкъ сердитый.
Мы не станемъ здсь производить полнаго анализа и подробнаго сравненія всхъ похожихъ мстъ въ обихъ поэмахъ. Ограничимся весьма забавнымъ, но не совсмъ удобнымъ для печати пародированіемъ у Полежаева поэтическаго воспоминанія Пушкина о петербургскомъ балет. У Пушкина изображается вдохновенный танецъ знаменитой балерины Истоминой, у Полежаева выведена двка Танька.
Впрочемъ, какъ ни циничны многія картины Полежаева, нельзя все-таки не признать генетической связи между ‘Сашкой’ и какою-нибудь ‘Вишнею’ Пушкина, съ любовью культивировавшаго въ своей поэзіи и соблазнительные образы, и національное сквернословіе. Если Полежаевъ въ конц первой части ‘Сашки’ приглашаетъ ‘грусти и печали’ ‘летть’ къ….., то еще ране его Пушкинъ отзывался объ Аракчеев, что онъ достоинъ ‘смерти нмца Коцебу, а впрочемъ’…… и т. д.
Полежаевъ не послдовалъ благоразумному ршенію Пушкина (котораго тотъ, впрочемъ, и самъ не сдержалъ), въ ‘Городк’, 1814 года, когда, обращаясь къ тни И. С. Баркова (Свистова), ‘дтины, который наполнилъ лишь собой тетради половину’, Пушкинъ восклицалъ:
‘Твой даръ цнить умю,
Но здсь теб не смю
Хвалы сплетать внокъ:
Баркова должно слогомъ
Барковскимъ воспвать…
Но убирайся съ Богомъ!
Какъ ты, въ томъ клясться радъ,
Не стану я писать!’1)
1) Вмст съ П. О. Морозовымъ (‘Встникъ Европы’ 1899 г., No 8, стр. 865—866) и Б. В. Никольскимъ (‘Историческій Встникъ’, т. 77, стр. 204) я отношу эти стихи къ И. С. Баркову. Л. Н. Майковъ въ своихъ примчаніяхъ (стр. 84 второго изданія сочиненій Пушкина, т. I) попытался указать подъ Свистовымъ не Баркова, а графа Д. И. Хвостова, потому что далe, въ ‘Городк’, въ стихахъ 382—386, говорится опять о Свистов и утомительномъ его чтеніи. Но Л. Н. Майковъ какъ бы забываетъ, что дло идетъ о содержаніи ‘потаенной сафьянной тетради, гд были собраны ‘сочиненья, презрвшія печать‘, т.-е. нецензурныя: политическія и эротическія, а именно, ненапечатанныя сатиры князя Д. П. Горчакова, ‘Видніе на берегахъ Леты’ К. Н. Батюшкова, ‘Опасный сосдъ’ В. Л. Пушкина, ‘Трумфъ’ И. А. Крылова и, наконецъ, барковщина. Какъ же въ эту компанію могъ попасть благонамренный Д. И. Хвостовъ, не занимавшійся ни эротикой, ни политикой?
‘Евгенія Онгина’ Полежаевъ вспоминаетъ еще разъ въ своемъ кавказскомъ стихотвореніи ‘Къ друзьямъ’, писанномъ въ деревн ‘Лысая гора’ {Стр. 76—77.}.
‘Я пережилъ мои желанья’,
Я долженъ съ Пушкинымъ сказать:
‘Минувшихъ дней очарованья’
Я долженъ вчно вспоминать.
…………………..
Я вчно помнить буду радъ:
‘Люблю я бшеную младость,
И тсноту, и блескъ, и радость,
И дамъ обдуманный нарядъ’.
Три послднихъ цитированныхъ стиха находятся въ ‘Евгеніи Онгин’, гл. I, строфа 30-я. Стихъ ‘я пережилъ мои желанья’ взятъ изъ ‘Элегіи’ 1820 года {Морозовскаго (перваго) изданія, т. I, стр. 238. У Пушкина: ‘свои желанья’.}, писанной за окончаніемъ ‘Кавказскаго плнника’ и носящей подзаголовокъ ‘Изъ поэмы ‘Кавказъ’.
Поэму Пушкина ‘Кавказскій Плнникъ’ Полежаевъ вспоминаетъ въ поэм ‘Эрпели’, глава II {Стр. 256.}, разсуждая о разниц между Кавказомъ въ поэзіи и Кавказомъ въ неподкрашенной дйствительности.
‘Не восхищался ли, какъ прежде,
Однимъ названіемъ: ‘Кавказъ’?
Не далъ ли крылышекъ надежд
За чертовщиною летть,
Какъ то: черкешенокъ смотрть,
Плняться день и ночь горами,
О коихъ съ многими глупцами
По географіи я зналъ,
Эльбрусомъ, борзыми конями,
Которыхъ Пушкинъ описалъ,
И прочая…..‘
Въ особенное волненіе привела Полежаева неожиданная смерть великаго поэта. Вроятно, подъ вліяніемъ непосредственнаго чувства создалъ онъ интересное седмистишіе: ‘На смерть Пушкина’. Начало его съ союза ‘И’ какъ будто указываетъ, что сохранившееся есть только заключеніе цлаго большого стихотворенія. Эти стихи были отлитографированы съ автографа Полежаева подъ его собственнымъ портретомъ, изданнымъ въ 1838 году литографіею Ф. Сиверса. Здсь уже и самъ Полежаевъ изображенъ въ гробу: сказанное имъ о Пушкин черезъ годъ пригодилось и для него самого. Основная мысль седмистишія та, что смерть поэта неожиданна, что она преждевременна, ибо поэтъ былъ бы еще въ состояніи исполнить многое, и многое общалъ. Самое стихотвореніе читается такъ:
На смерть Пушкина.
И поэтическія вжды
Сомкнула грозная стрла
Тогда, какъ свтлыя надежды
Вились вокругъ его чела,
Когда рука его сулила
Намъ тьму надеждъ, — тогда сразила
Его судьба…..1)
1) Стр. 211, ср. стр. 534 и 540. Впрочемъ, замтимъ, что принадлежность этого стихотворенія Полежаеву не совсмъ установлена.
Въ сборник стихотвореній Полежаева, вышедшемъ черезъ четыре года посл его смерти подъ заглавіемъ ‘Часы выздоровленія’, куда вошло нсколько его неизданныхъ пьесъ, и представлявшемъ чью-то спекуляцію на имя поэта, было напечатано еще одно произведеніе Полежаева на смерть Пушкина подъ заглавіемъ ‘Внокъ на гробъ Пушкина’, одно изъ самыхъ послднихъ стихотвореній Полежаева, писанное имъ, вроятно, незадолго до собственной смерти. Здсь Полежаевъ пытается не только выразить свою скорбь въ сильныхъ стихахъ и пышныхъ образахъ, но и дать нкоторую оцнку литературной дятельности Пушкина, показать его значеніе для Россіи. Обратимся къ подробному обзору этого стихотворенія Полежаева.
‘Внокъ на гробъ Пушкина’ {Стр. 435—442.} состоитъ изъ шести отдльныхъ разнаго объема стихотвореній, написанныхъ различными размрами и, быть можетъ, даже въ различное время{См. примчаніе г. Ефремова, на стр. 542.}.
Въ первомъ стихотвореніи изображается развитіе русской поэзіи до Пушкина.
‘Давно ль тебя, о Русь’,
спрашиваетъ поэтъ,
‘ — изъ ндръ пустыни дикой
Возвелъ для бытія и славы Петръ Великій’?
Заслуга Петра заключается въ томъ, что ‘подъ знаменемъ наукъ, подъ знаменемъ свободы онъ новые созда�,лъ великіе народы’. Тогда и ‘засіялъ ярко русской младой поэзіи внокъ’
Услыша зовъ Петра, возникли первые писатели, и Кантемиръ, и еофанъ Прокоповичъ. Наконецъ, взгремла торжественная лира ‘холмогорскаго великана’, Ломоносова. Ея значеніе для русской литературы Полежаевъ характеризуетъ такъ:
И что за лира! жизнь! Ея златыя струны
Подъ смлой дланью рыбаря
Воспоминали вдругъ и битвы, и перуны
Стократъ Великаго Царя,
И кроткія твои дла, Елизавета!
Въ дальнйшемъ развитіи исторіи окрпъ ‘полміра властелинъ’ — Русь. Появились и новые пвцы, которые обрекли Русь
‘Безсмертію вковъ и незакатной слав’.
То были великіе писатели: Петровъ, Державинъ, Карамзинъ.
Перечисливъ важнйшихъ, по его мннію, предшественниковъ Пушкина, Полежаевъ во второй части своего ‘Внка’ переходитъ къ изображенію тхъ политическихъ обстоятельствъ, при которыхъ выступилъ ‘юный русскій соловей’, и того впечатлнія, какое его первые стихи произвели на современниковъ.
Появленіе Пушкина совпадаетъ съ дятельностью Наполеона и пснями Байрона.
Робко склонились подъ снь эгиды ‘неодолимаго сына революцій’ — и пирамиды, и золотой куполъ Рима, смущенная Европа въ волнахъ кроваваго потопа страдала подъ пятой Бонапарта. Отважный, вн законовъ, украсилъ онъ дерзкое свое чело діадимою Бурбоновъ……
Его дятельность встрчала себ въ литератур различную оцнку. Гимны звучные пвцовъ читали ему и приговоры, и одобренія вковъ. Всхъ замтне выдлился въ эту эпоху одинъ поэтъ.
‘И въ этомъ гул осужденій,
Хулы, вражды, благословеній,
Гремлъ, гремлъ, какъ дикій стонъ,
Неукротимый и избранный,
Подъ небомъ Англіи туманной,
Твой дивный голосъ, о Байронъ!
Тогда въ садахъ Лицея расцвлъ и нашъ дивный корифей. Его младенческія руки умли рано исторгать гармоническіе звуки. Писалъ онъ, шутя перомъ, играя лирой. Его поэтическій ростъ Полежаевъ сравниваетъ съ ростомъ молодой пальмы на орданскихъ берегахъ, скрывающей высокую главу свою въ облакахъ. Пушкинъ сталъ могучъ, славенъ, великъ и возсоздалъ русскій языкъ.
‘И другъ волшебныхъ сновидній,
Онъ понялъ тайну вдохновеній.
………..………….
И изумленная Россія
Узнала гордый свой языкъ’.
Третья часть полежаевскаго ‘Внка’ изображаетъ расцвтъ дятельности Пушкина. И сталъ онъ пть, и все ему внимало. Поэзія Пушкина называется у Полежаева довольно мтко ‘нагою’, т.-е. реалистическою. Муза сопутствовала поэту во дворцы Царя, князей и вельможъ, входила вмст съ нимъ и въ кабинеты ученыхъ и артистовъ, и въ залы, гд софисты шумятъ, мняя истину на ложь. Поэзія нигд и никогда не покидала Пушкина, смягчала ему гоненія судьбы, то славной, то коварной, она была въ тоск съ нимъ и на пирахъ — и въ т времена, когда онъ, унылый и печальный, прощался иногда съ Музой, ища
‘Покоя, тишины’ —
и тогда, когда,
‘какъ духъ, приникнувъ къ изголовью,
Она ему съ своей небесною любовью
Дарила неземные сны.
Когда же его Муза, утомясь минутнымъ упоеньемъ, смыкала очи, въ эти времена къ поэту слетала невидимая Кліо, богиня исторіи, съ правдивой повстью вковъ.
‘И плъ великій мужъ великія побды,
И громко вызывалъ, о праотцы и дды,
Онъ ваши тни изъ гробовъ’.
Охарактеризовавъ и поэтическую дятельность Пушкина, и его исторически-научныя занятія, Полежаевъ въ четвертой части, въ прекрасныхъ стихахъ, переходитъ къ обрисовк чувствъ, пробужденныхъ утратою великаго народнаго поэта.
‘Гд же ты, поэтъ народный’,
спрашиваетъ авторъ,
‘Величавый, благородный,
Какъ широкій океанъ,
И могучій, и свободный,
Какъ суровый ураганъ?!’
Почитателямъ поэтическаго таланта Пушкина не хватаетъ тхъ наслажденій, къ какимъ они уже привыкли.
‘Отчего же голосъ звучный, —
Голосъ, съ славой неразлучный,
Своенравный и живой,
Ужъ не царствуетъ надъ скучной,
Охладлою душой,
Не владетъ нашей думой,
То отрадной, то угрюмой
По внушенью твоему?
Не всегда ли безотчетно,
Добровольно и охотно
Покорялись мы ему?’
Поклонники Пушкина, превратись въ безмолвное вниманіе, долго прислушивались къ рокотанью его стиховъ. Здсь Полежаевъ перечисляетъ т произведенія Пушкина, которыя, повидимому, произвели на него особенное впечатлніе и казались ему наиболе великими: онъ называетъ Пушкина ‘пвцомъ любви, тоски, страданій неизбжныхъ‘, пвцомъ ‘Людмилы и Руслана’, Земфиры (т.-е. ‘Цыганъ’), Невскихъ береговъ (т.-е. ‘Евгенія Онгина’) и единственнымъ пвцомъ волшебнаго (‘Бахчисарайскаго’) Фонтана’. Очевидно, послдняя поэма очень нравилась Полежаеву……
Пушкинъ мчалъ, уносилъ по лону водъ мятежныхъ своихъ плнительныхъ стиховъ, его слушали томимые пріятнымъ содроганьемъ. Но вдругъ наступила катастрофа:
И Пушкинъ — трупъ! и Пушкинъ — прахъ!
Надъ его головой вознесся не внокъ, но факелъ погребальный. Пушкинъ — прахъ, и прахъ непробудимый! Современники были вдругъ поражены невольнымъ ужасомъ: угасъ и навсегда Державы Сверной баянъ, милльонами (!) любимый!
Послднее утвержденіе Полежаева, несомннно, гиперболично: Пушкинъ въ то время не могъ имть милліоны почитателей.
Пятая часть ‘Внка’ озаглавлена, какъ ‘Гимнъ смерти’.
‘Совершилось: дивный геній —
Совершилось — славный мужъ
Незабвенныхъ пснопній
Отлетлъ въ страну видній,
Съ лона жизни въ царство душъ’.
Хотя для Пушкина все — и преждевременно! — окончено на земл, но на его чел побдный внокъ.
‘О, взгляните’, восторгается нашъ авторъ, ‘какъ свободно
Это гордое чело,
Какъ оно въ толп народной
Величаво,