Значеніе Суворова для его и нашего времени.
Значеніе Суворова для его и нашего времени.
А. Петрушевскій.
‘Русская Мысль’, кн.V, 1887
Значение Суворова для его и нашего времени, Петрушевский Александр Фомич, Год: 1887
Время на прочтение: 32 минут(ы)
Въ прошломъ году вышла небольшая книга г. Дубровина: А. В. Суворовъ среди преобразователей Екатерининской арміи. Цль ея — доказать, что военныя преобразованія того времени вообще, а тактическія въ частности, истекали не отъ одного Суворова, были подготовлены временемъ и создались совокупными усиліями нсколькихъ дятелей этого царствованія. ‘Въ жизни общественной и военной дятельность одного человка почти ничтожна, — говоритъ авторъ въ вид основнаго положенія.— Какъ бы великъ ни былъ геній, онъ не въ состояніи перемнить общее движеніе въ ту или другую сторону, если въ самомъ обществ нтъ стремленій къ тому’. Вообще книга г. Дубровина однородна по своимъ достоинствамъ съ прежними его трудами, доставившими ему почетное мсто въ нашей литератур, особенно военно-исторической. Но она трактуетъ о предмет, занимающемъ въ характеристик Суворова мсто второстепенное, и потому есть не цль нашей статьи, а только поводъ, которымъ считаемъ нужнымъ воспользоваться для выясненія истиннаго значенія ‘побднаго’ Суворова. Отнестись къ этому поводу безучастно было бы неполезно потому, что въ литератур нашей приходится часто встрчаться съ обобщеніемъ какого-нибудь предмета, которое построено на изслдованіи лишь одной его части, да и то не существенной. Длается это или преднамренно, съ замаскированною тенденціей, для достиженія заране намченнаго вывода, или же безсознательно, по недостаточному знакомству съ предметомъ. Въ настоящемъ случа первое трудно допустить, но второе возможно, въ одной изъ рецензій на книгу г. Дубровина даже сдланъ къ тому замтный шагъ. При условіи подобныхъ обобщеній можетъ получиться не только ошибочное представленіе о Суворов, но даже прямо-противуположное истин, а такой исходъ нежелателенъ уже по одному тому, что имя Суворова есть историческое и такихъ крупныхъ именъ въ русской исторіи мало по гобой отрасли дятельности.
Вотъ почему здсь предлагается объясненіе смысла и значенія военной дятельности Суворова, въ преобладающемъ у него направленія, прячемъ устраняется почти вполн техническая сторона предмета. Затмъ, въ заключеніи, указывается, какія изъ идей Суворова и изъ элементовъ его военнаго искусства составляютъ его личную особенность, такъ сказать, неотчуждаемую собственность, и что именно можетъ быть разсматриваемо какъ наслдіе, оставленное имъ потомству.
Для оцнки дятельности историческаго лица требуется, между прочимъ, знакомство съ главными составными частями его духовнаго организма, а также съ обстановкою и средою, въ которыхъ это лицо сложилось. Такимъ образомъ, въ Суворов надлежитъ познакомиться со свойствами, размрами и особенностями его ума, характера и дарованія, а затмъ съ условіями, при которыхъ онъ вступилъ въ жизнь и на военное поприще. Что касается его дарованія и характера, то о нихъ будетъ подробно говориться впослдствіи, а потому, во избжаніе повтореній, начнемъ съ остальнаго.
Суворовъ обладалъ умомъ живымъ и впечатлительнымъ, критика и затмъ сарказмъ были его органическими свойствами, жажда знанія — неизмннымъ спутникомъ всей его жизни. Умъ его отличался также многими признаками оригинальности, но оригинальность есть принадлежность всей натуры Суворова, а потому отражалась и на ум, и на характер, и на дарованіи. Пристрастившись съ раннихъ поръ къ военной спеціальности, Суворовъ, конечно, зналъ, если не въ начал, то потомъ, что великіе полководцы родятся, а не длаются, однако, онъ не отвернулся отъ науки, а постоянно и прилежно изучалъ ея указанія. Онъ понималъ, что изученіе облегчаетъ и сокращаетъ уроки опыта, что опытъ, не создавая способностей, развертываетъ ихъ, что теорія, построенная на вковыхъ опытахъ, даетъ гораздо больше, чмъ выводы личнаго наблюденія. Поэтому программа Суворовскаго образованія была весьма обширна, начинаясь философіей и кончая служебными уставами. Его учебный курсъ, въ смысл подготовки къ извстнаго рода дятельности, продолжался долго, надо думать, до 30 или 35-ти лтняго возраста. Засимъ осталась при немъ любознательность, жажда просвщенія, помимо практическихъ, утилитарныхъ цлей. Онъ не только читалъ постоянно и много, до самой смерти, но и учился: такъ, въ 1790 году, во время итальянской кампаніи, онъ былъ очень доволенъ, что могъ, наконецъ, написать потурецки письмо и послать его турецкому адмиралу.
Не лишнее при этомъ замтить, что Суворовъ былъ почти (даже боле, чмъ почти) самоучкой, стало быть, образовывалъ свой умъ метода и системы, не на общемъ образованіи выросло его спеціальное, а наоборотъ — общее на спеціальномъ. Затмъ замчательна еще одна его особенность: по жажд къ пріобртенію знаній, особенно военныхъ, и по усидчивости труда, Суворовъ общалъ сдлаться ученымъ теоретикомъ, тмъ паче, что военная профессія вовсе не требовала тогда серьезнаго образованія и невжество не препятствовало движенію вверхъ по чиновной лстниц. Вышло не такъ: Суворовъ изучалъ усиленно теорію для того, чтобы сдлаться исключительно практикомъ. Относился онъ и изучаемому не только не рабски, но въ высшей степени самостоятельно и своеобразно, все добытое путемъ науки перерабатывалось въ немъ какъ бы химически и получалось нчто совершенно новое, свое собственное. Это обстоятельство нельзя приписать только изъянамъ метода и системы образованія,— тутъ сказывается боле всего присутствіе оригинальнаго дарованія. Та же характерная черта проходить и по всему его жизненному поприщу, особенно въ боевомъ отношеніи. Начиная съ нижнихъ ступеней военной службы и кончая самыми высшими, онъ не былъ заимствователемъ ни въ чемъ, что имло въ глазахъ его серьезное значеніе, а тмъ мене подражателемъ. Онъ пользовался во многомъ готовымъ матеріаломъ, не внося въ него существенныхъ перемнъ, но если прибгалъ къ измненіямъ, то по собственному образцу, выработанному изученіемъ и опытомъ.
Еще оригинальне и сильне ума былъ характеръ Суворова. О немъ подробно говорится дальше, здсь же замтимъ, что съ дтскихъ дть Суворова характеръ его окрпъ и пріобрлъ упругость въ борьб, которую приходилось выносить ребенку съ предположеніями отца насчетъ его будущности, также со скупостью родителя, и вообще съ массою препятствій, становившихся поперекъ избраннаго имъ пути. Тутъ выработалась его сила воли, но отсюда же выросли и многія шероховатости его темперамента, своенравіе и порывы чуть не бшенства, о которыхъ свидтельствуютъ даже горячіе поклонники Суворова.
Очень много повліяла на Суворова также среда, въ которой онъ сложился передъ поступленіемъ на активныя роди военнаго поприща. Давать лтъ служилъ онъ солдатомъ, — настоящимъ, заправскимъ, — и произведенъ въ офицеры на 25 году отъ рожденія, когда многіе въ то время бывали полковниками и даже генералами. Солдатовъ онъ былъ образцовымъ не только для сослуживцевъ-дворянъ, но и для послдняго рекрута изъ крпостныхъ. Въ солдатской сред пріобрлъ онъ то, чего не хватала никому другому изъ его знаменитыхъ современниковъ: духовное родство съ русскимъ солдатомъ, близкое знакомство съ его врованіями, чувствованіями, съ его бытомъ, со складомъ его понятій, съ процессомъ образованія идей. Долгая, тяжелая солдатская школа не могла быть замнена никакимъ опытомъ дальнйшей офицерской службы, и это отразилось на Суворов, выдливъ его изъ ряда другихъ генераловъ не только вншнимъ обличіемъ, но и внутреннимъ смысломъ. Однако, нтъ добра безъ худа: Суворова втянула въ себя солдатская среда и зародила или развила въ немъ многое такое, чего онъ вовсе не искалъ. Такимъ образомъ, судьба уберегла его отъ номинальной службы, по обычаю времени, на рукахъ нянекъ и дядекъ въ родительскомъ дом, она избавила его отъ качествъ барича, маменькина сынка, тепличной скоросплки, какими были многіе другіе, благодаря чему онъ усплъ развить въ себ качества, искусственному росту не присущія. Но за то онъ усвоилъ и многое такое, что вовсе не шло къ его происхожденію, образованію, общественному положенію, достатку, и что привилось къ нему само собою, помимо его намренія и даже, надо думать, вопреки его желанію. Отъ него стало везд и во всемъ ‘отдавать солдатомъ’. На высот, до которой онъ потомъ достигъ, это было положительнымъ и крупнымъ неудобствомъ и для него самого, и для другихъ.
Довольно распространено мнніе, будто для маскированія этого придатка, не нужнаго и обременительнаго вн лагеря, Суворовъ и напустилъ на себя афектированную эксцентричность. Это не совсмъ такъ. Многія его выходки дйствительно имли подобный тайный смыслъ, кром того, он часто носили казарменный или лагерный оттнокъ, усвоенный Суворовымъ въ солдатской служб, но въ основ его эксцентричности не было ничего искусственнаго, напускнаго. Признаки чудаковатости замчались въ немъ еще въ ребячьи годы, а когда онъ добрался до штабъ-офицерскаго чина, находясь еще въ совершенной тни, на него уже сбгались смотрть какъ на ‘сущаго чудака’. Въ ту переходную эпоху русскаго общественнаго развитія люди, возвышавшіеся по своему положенію надъ общимъ уровнемъ, считали долгомъ отличаться отъ другихъ какими-нибудь странностями или причудами. Это происходило отъ органическаго недостатка неустоявшагося общества — отъ самодурства, напускныя странности носили на себ боле или мене явственную печать того же самодурства. Причуды Суворова, боле многочисленныя и рзкія, чмъ у кого другаго, шли не отсюда: он коренились въ его натур, были его прирожденнымъ свойствомъ и находились въ родств съ тмъ явленіемъ русской жизни, которое у насъ принято называть юродствомъ. Лишь впослдствіи странности и выходки Суворова стали пріобртать (и то далеко не вс) окраску общаго другимъ самодурства, но это потому, что онъ поднялся высоко, и ему трудно было уберечься отъ пріобртенія качества, обыкновенно прививающагося къ сильнымъ людямъ безправнаго общества. Эксцентричность и безъ того оригинальнаго Суворова окончательно выдвигала его изъ рядовъ и создавала для него какъ бы обособленное положеніе. Пикахъ нельзя сказать, чтобъ это положеніе принесло ему пользу и увеличило его славу. Оно только давало пищу пустому любопытству, возбуждало къ его особ интересъ чисто-вншняго свойства и затмъ претило, а иногда и просто отталкивало, кто не зналъ его близко. Такъ было за границей въ 1799 году, можно сказать положительно, что эксцентричность Суворова сильно понижала его оцнку и была поводомъ къ приписыванію ему такихъ дурныхъ сторонъ, какихъ онъ вовсе не имлъ. Ничто не ускользнуло отъ критики, памфлета и пасквиля, даже его наружность, очень некрасивая сама по себ, была утрирована въ такъ называемыхъ историческихъ описаніяхъ до послднихъ каррикатурныхъ предловъ.
Надленный такими особенностями, Суворовъ вступилъ на военное поприще. Первые его боевые шаги относятся къ концу семилтней войны, гд на его долю выпали лишь партизанскія дйствія. Описаніе этого перваго періода боевой службы Суворова дошло до насъ въ такихъ отрывочныхъ данныхъ, что критик тутъ длать почти нечего. Затмъ въ половин 1760-хъ годовъ наступаетъ мирная дятельность Суворова по командованію полкомъ, вслдъ затмъ съ конца тхъ же 60-хъ годовъ онъ принимаетъ участіе въ первой конфедератской войн. Война эта даетъ много архивныхъ свдній по предмету нашей статьи и кидаетъ свтъ на предшествовавшую, весьма характерную дятельность Суворова по воспитанію и обученію его полка. Въ послдующія войны, об турецкія и третью конфедератскую, смыслъ военнаго искусства Суворова ложно охарактеризовать богъ труда, особенно въ дв послднія, также какъ на Кубани, въ Крыму и въ погон за Пугачевымъ по Заволжью. Наконецъ, послдняя война Суворова, именно съ французами, богаче всхъ другихъ данными и разработана очень хорошо. Такимъ образокъ, для боевой характеристики Суворова имется матеріалъ приблизительно за 35 лтъ, т.-е. почти за все время, которое занимаетъ его боевое поприще. Это даетъ полную возможность опредлить основныя военныя идеи Суворова и построить на нихъ его боевую теорію.
Никакая живая система не является сразу вполн сложившеюся въ мысляхъ и законченнымъ образомъ выраженною въ слов. Бываетъ даже и такъ, что система, по мр работы мысли, измняется въ своихъ основахъ и, окончательно сформировавшись, совсмъ отходитъ отъ своего первообраза. Въ военной теоріи Суворова этого послдняго процесса не замчается. Она, при самомъ начал, не выработана во всхъ частностяхъ и не выражена въ отчеканенной форм, но основная ея мысль и существенные элементы одни и т же при первыхъ и при послднихъ шагахъ Суворова на военномъ поприщ. Несмотря на второстепенныя и третьестепенныя роли, ему выпадавшія, на ограниченныя сферы дйствій, на неодинаковыя свойства непріятеля, военное искусство Суворова олицетворяетъ собою одну и ту же теорію. Всегда и везд остается у него неизмненнымъ одно и то же основное побдное положеніе: длать на войн то, что противникъ считаетъ за невозможное.
Войну ведетъ войско, управляемое вождемъ. Оба они должны отвчать условіямъ годности на дло каждый порознь и, сверхъ того, имть взаимную внутреннюю связь, свидтельствующую о ихъ способности къ согласному коллективному дйствію. Суворовъ и его войска удовлетворяли этимъ условіямъ.
Начнемъ съ Суворова. Онъ былъ чрезвычайно цльнымъ типомъ военнаго человка вообще, или, въ обширномъ смысл, солдата. Военное дло и конечное его выраженіе — война — были не только его страстью, но жизнью, безъ преувеличенія. Когда въ начал царствованія Павла военное поприще Суворова казалось оконченнымъ, онъ принялъ ршеніе идти въ монастырь. Онъ считалъ себя годнымъ только на военное дло: ‘всякихъ другихъ дарованіевъ я чуждъ’. Личныя качества Суворова, понятія, привычки, потребности,— все это было въ немъ военное, или, врне сказать, боевое. Но, понимая военную профессію широко, онъ употребилъ вс способы, чтобъ образовать свой умъ и обогатить его познаніями, притомъ отнюдь не одними спеціальными. Мало было въ ту эпоху такихъ образованныхъ и подготовленныхъ къ военному поприщу генераловъ. Онъ относился сознательно и критически къ современникъ военнымъ событіямъ, опредлялъ ихъ истинный смыслъ историческими сопоставленіями и старался привить то же самое къ своимъ подчиненнымъ, собирая въ мирное время нчто врод военныхъ совтовъ и длая попытки завести у себя научныя бесды. Онъ шелъ даже дальше, ибо въ его военномъ катехизис, названномъ ‘Наукой побждать’, категорически выражено непремнное требованіе, чтобы ‘каждый солдатъ понималъ свой маневръ’.
Будучи въ высшей степени умренъ въ своихъ потребностяхъ, онъ ненавидлъ роскошь, приписывалъ ей растлвающую силу и даже комфорта не понималъ, смшивая его съ роскошью. Не то, чтобъ онъ могъ довольствоваться малымъ, но просто-на-просто не видлъ надобности въ большемъ, не понималъ потребности обставлять свою мирную жизнь лучше того, какъ она обставлена въ лагер. И все это потому, что онъ смотрлъ на себя какъ на исключительно военнаго человка, какъ на солдата. Стало быть, переходя отъ мирной жизникъ походной и боевой, онъ не встрчалъ въ ней ничего новаго или непривычнаго. Онъ попадалъ пряно въ свою нормальную атмосферу и буквально длался сразу первымъ солдатомъ арміи, живымъ примромъ для всхъ и каждаго. Такими своими солдатскими свойствами онъ очень дорожилъ и, будучи уже генералиссимусомъ, во время предсмертной болзни, не хотлъ нжиться, говоря: ‘солдатъ съ меня примръ беретъ’. Для иллюстраціи этой стороны Суворова приведемъ одно характерное обстоятельство. Участвуя въ третьей конфедератской войн, онъ въ продолженіе 2 1/2 осеннихъ мсяцевъ ни разу не садился въ экипажъ, даже въ кибитку, и не надвалъ суконнаго платья, а все время носилъ холщевой китель на томъ основаніи, что у солдатъ тоже не было суконной одежды, ибо она осталась позади.
Эти типичныя военныя качества Суворова завершались его боевыми свойствами такихъ размровъ, какими не обладалъ ни одинъ изъ его современниковъ. Духовная мощь сквозитъ во всхъ его длахъ, большихъ и малыхъ, такъ что, говоря объ этомъ предмет много, все-таки, пришлось бы оказать слишкомъ мало. Энергія его вчуж устрашаетъ и для человка мягкихъ свойствъ не совсмъ вразумительна. Онъ обладалъ такою моральною упругостью, что препятствія не уменьшали, а увеличивали его упорство, передъ которымъ, наконецъ, гнулась или ломалась воля противника. Захотть чего-нибудь на войн значило для него сдлатъ или, по крайней мр, предпринять. Однажды онъ сказалъ одному своему подчиненному, французскому эмигранту: ‘Sais-tu pourquoi les jacobins triomphent en France? C’est que leur volont est ferme et profonde, et que vous autres vous ne savez pas vouloir… Pour russir il faut une volont entiè,re’. И, дйствительно, Суворовъ умлъ хотть, вся его жизнь есть непрерывная цпь доказательствъ этого умнья. Приведемъ наущу пару примровъ. Онъ ршилъ, что по политическимъ и военнымъ соображеніямъ непремнно надо овладть, первоклассною турецкою крпостью, Измаиломъ, хотя главнокомандующій, Потемкинъ, предоставлялъ но его усмотрнію. Ршеніе Суворова было, повидимому, опрометчивое: русскій корпусъ былъ слабе числомъ измаильскихъ защитниковъ и состоялъ почти на половину изъ спшенныхъ козаковъ, не имвшихъ даже ружей со штыками, кром того, войска, которыми приходилось ему начальствовать, были деморализованы предшествующими неудачами и сильно страдали отъ болзней, декабрьскаго ненастья и безкормицы. Чрезъ нсколько дней по прибытіи Суворова къ войскамъ, состоялся штурмъ, и Измаилъ былъ взятъ. Въ Швейцаріи, попавъ въ безнадежное положеніе, благодаря неврнымъ свдніямъ австрійцевъ, безъ продовольствія и безъ патроновъ, Суворовъ не колеблясь положилъ: идти не назадъ, а впередъ, по кратчайшей троп, извстной мстнымъ охотникамъ. Корпусъ его прошелъ, и на многихъ швейцарскихъ картахъ осталась память объ этомъ рдкомъ марш, въ вид надписи: ‘путь Суворова’. Можно подобрать сотая подобныхъ примровъ, не одинаково крупныхъ, но одинаково характерныхъ. Энергія Суворова выражалась въ такомъ упорств и стойкости, что озадачивала и противника, и посторонняго наблюдателя. На сдланный генералу Моро (самому даровитому противнику Суворова въ Италіи) вопросъ о Суворов, онъ отвчалъ вопросомъ же: ‘Que dire din gnral d’une tnacit dsesprante qui prirait avec le dernir soldat de son arme, plutt que de reculer d’un seul pas?’
Приведенные примры доказываютъ еще то, что энергія Суворова Дйствовала рука объ руку съ другимъ его основнымъ качествомъ — смлостью. Постоянно выказывать противнику свою смлость и готовность на все — это значитъ наводить на него робость или, по меньшей мр, излишнюю осторожность. Суворовъ практиковалъ это правило съ постояннымъ успхомъ, доводя свою смлость иногда до дерзости, за что по временамъ и платился, но большею частью нтъ, ибо зналъ всегда своего противника и умлъ взвшивать обстоятельства. Вообще его военная смтка, которую онъ называлъ ‘глазомромъ’, доходила до совершенства изумительнаго, что одно, кстати сказать, доказываетъ исключительные размры его дарованія. По немногимъ видимымъ частямъ мстности и по размщенію непріятеля на этой мстности онъ выводилъ врныя заключенія о томъ, чего не могъ видть, и въ результат зналъ позицію противника иногда лучше, чмъ самъ противникъ. Такъ было на Рымник, на Чортовомъ мосту и въ другихъ мстахъ.
Упомянутыя характерныя качества Суворова дополнялись еще быстротой движеній. ‘Суворовская быстрота’ сдлалась у насъ почти поговоркой, ей удивлялись свои, она озадачивала чужихъ. Благодаря ей, нкоторыя побды Суворова были на половину обезпечены еще до начала боя, внезапное его появленіе, вопреки разсчету времени, повергало непріятеля въ смущеніе, понижало градусъ его силы и, слдовательно, поднимало градусъ нашей. Это качество Суворова тмъ замчательне, что русская армія того времени отличалась порядочною тяжеловсностью въ походахъ, благодаря большому количеству обозовъ и другимъ условіямъ своей организаціи. Суворовъ обходилъ это препятствіе легко: онъ или бралъ съ собой одно необходимое, или не бралъ почти ничего, а на множество отсталыхъ людей не обращалъ вниманія. Число людей не имло для него первостепенной важности, а значило ихъ качество, т.-е. моральная сила, которой, конечно, было больше у тхъ, кто одолвала свою физическую слабость, дабы поскоре явиться подъ, непріятельскія ядра и пули. Нормальная скорость походныхъ движеній Суворова была до того необычна, что въ самомъ начал итальянской кампаніи возбудила въ австрійскихъ войскахъ ропотъ. Это привело Суворова въ сильное негодованіе и побудило его запретить употребленіе термина ‘форсированный маршъ’, потому-де, что вс марши должны быть форсированные.
Логическимъ послдствіемъ перечисленныхъ военныхъ принциповъ Суворова является наступательный образъ его дйствій, атака, ударъ въ штыки. Это отвчало его смлости и энергіи, давало ему иниціативу, обезпечивало за нимъ активную роль и увеличивало его свободу дйствій. Все это несомннно выгодно, а вмст съ тмъ благопріятно дйствуетъ на войска, поддерживая въ нихъ высокій градусъ душевнаго напряженія. Особенно ударъ въ штыки можетъ служить мриломъ душевной крпости человка: пускать пули изъ дула можетъ всякій, не исключая трусовъ, а сойтись на штыкъ въ состояніи только люди, крпкіе духомъ. Суворовъ этимъ-то крпкодушіемъ и дорожилъ паче всего прочаго, онъ добивался, впрочемъ, вовсе не поминутныхъ штыковыхъ свалокъ, а всегдашней беззавтной готовности — сойтись грудь съ грудью. Штыкъ у него былъ не столько дйствующимъ, сколько принципомъ боеваго дйствія, именно этотъ смыслъ иметъ и общеизвстный его афоризмъ: ‘пуля — дура, штыкъ — молодецъ’, а вовсе не презрніе къ стрльб, которою онъ, напротивъ, занимался всегда очень усердно.
Нельзя пропустить безъ вниманія еще одно качество Суворова — простоту дйствій. Онъ терпть не могъ ничего сложнаго и насмшливо говорилъ, что всякія хитросплетенія хороши только для красоты реляцій и для эффектныхъ маневровъ мирнаго времени. Простота его дйствій бывала такъ велика, что замняла самую топкую хитрость, ибо противникъ ожидалъ не этой, такъ сказать, наивности, а чего-нибудь боле замысловатаго. Цли своей Суворовъ, значитъ, достигалъ и не заботился о томъ, что давалъ узкоглазой критик лишній поводъ къ обозванію его, Суворова, невждой. Одинъ извстный нмецкій писатель справедливо сказалъ, что ‘на войн все просто, но простота эта дается трудно’. Дарованіе Суворова обезпечило за нимъ эту простоту сразу, съ первыхъ его шаговъ, на военномъ поприщ.
Таковъ былъ Суворовъ въ своихъ военныхъ принципахъ и въ приложеніи ихъ къ длу. Въ характеристик этой недостаетъ еще многихъ штриховъ, но, во избжаніе длинноты, укажемъ лишь мимоходомъ на боле существенное. Онъ всегда тщательно изучалъ непріятеля, съ особеннымъ стараніемъ изслдуя его слабыя стороны, и съ этими данными сообразовалъ свой образъ дйствій. Онъ постоянно принималъ въ разсчетъ обстоятельства времени и мста, такъ что тактику его, по всей справедливости, можно назвать ‘тактикой обстоятельствъ’. Онъ дорожилъ временемъ, какъ никто, не только дни, но часы и даже минуты бывали у него па счету, и много сохранилось его афоризмовъ насчетъ значенія времени на войн. Онъ мастерски умлъ пользоваться случаемъ, а на войн случай—дло великой важности.
Такимъ образомъ, Суворовъ сосредоточивалъ въ себ все то, что формируетъ военнаго человка. Одинъ французскій писатель новйшаго времени сказалъ: ‘Peu d’hommes out runi autant* de qualits militaires que Souworoff, on peut presque dire qu’il les possdait toutes des degrs divers’. Дозволяемъ себ сказать дальше: въ числ самыхъ крупныхъ военныхъ дятелей всхъ вковъ и народовъ едва ли найдется кто-либо, который представлялъ бы собою такой цльный и полный типъ военнаго человка, какъ Суворовъ.
Перейдемъ отъ вождя къ войскамъ. Блестящая военная эпоха Екатерины II ознаменовалась такою вереницей побдъ, что капитальныя боевыя качества тогдашнихъ русскихъ войскъ не могутъ подлежать сомннію, имъ могла позавидовать любая армія Европы. Значитъ, основной и конечной цли своего существованія русская армія отвчала. При всемъ томъ опа и, въ особенности, военное управленіе были разъдаемы такими многочисленными язвами, что необходимость реформъ съ каждымъ годомъ ставилась настоятельне. Военныя преобразованія Павла I истекали, такимъ образомъ, вовсе не изъ одной оппозиціи предшествовавшему царствованію, и если они приняли большею частью ложное направленіе, то причина тому лежитъ въ личныхъ свойствахъ государя. Со временъ Петра Великаго до Павла I были произведены большія измненія въ состав войскъ, въ хозяйственной ихъ части и въ ход службы. Злоупотребленія выросли, благодаря, главнымъ образомъ, временщикамъ и фаворитамъ, не только безнаказанно проходило то, что требовало наказанія, но еще награждалось, служебное достоинство отошло на задній планъ, невниманіе къ заслуг доходило до цинизма, ибо все длала протекція. Въ послдніе годы Екатерины II восьмая часть арміи находилась въ незаконныхъ отпускахъ, въ услуженіи у частныхъ лицъ и въ деревняхъ у начальниковъ. Конные полки часто не имли половины лошадей, за то полковые командиры получали съ полковъ по 20,000 р. ежегодно и больше. Взысканія съ солдатъ были жестокія,—200 палокъ считалось заурядною дисциплинарною мрой,— за то и дезертированіе доходило до размровъ колоссальныхъ. Сравнительная мягкость правительственныхъ принциповъ Екатерины II сдлала въ этомъ отношеніи меньше, чмъ можно было ожидать. На верхнихъ ступеняхъ военнаго управленія хозяйственныя операціи велись еще хуже, чмъ въ полкахъ, подряды были чистомошенническіе и отъ нихъ сторонился каждый честный человкъ, выдача жалованья запаздывала на полугодія, все улаживалось при помощи подкуповъ.
Можно бы отмтить еще не мало другихъ темныхъ пятенъ, но для предмета нашей статьи это не нужно, потому что хотя дурная сторона вліяла на хорошую вредно, но, все-таки, боевой элементъ, благодаря частымъ войнамъ и даровитымъ военачальникамъ, находился на высокомъ уровн. Впрочемъ, для очистки совсти, укажемъ еще на одно обстоятельство, излюбленное критикой, именно на грабительскія наклонности русскихъ войскъ. Неправильные поборы и грабительство дйствительно существовали, но потому, что тогда смотрли на добычу, какъ на справедливое вознагражденіе войскъ за понесенные труды и одержанные успхи, и взглядъ этотъ былъ узаконенъ. Но такъ какъ онъ ведетъ на скользкій путь, то пытались регулировать дло, разграничивая законную добычу отъ беззаконнаго грабежа, въ чемъ,разумется, успть не могли, потому что солдату подобная казуистика невразумительна. Только полное отрицаніе права на частную добычу могло искоренить грабежи.
Если войска того времени отличались боевыми качествами, то это въ особенности относится до войскъ, служившихъ подъ начальствомъ Суворова, потому что онъ самъ въ боевомъ отношеніи стоялъ выше всхъ. Смлость ихъ и ршительность шли рука объ руку и взаимно конкуррировали. Смлость выражалась не только въ длахъ, но видна была и въ тхъ случаяхъ, когда не могла проявиться фактически: это была ясно сознаваемая готовность войскъ къ энергическому дйствію, къ внезапной атак, къ удару, которая имла смыслъ постояннаго, непрекращающагося предостереженія. Другое качество, ршительность, длало войска способными на такіе порывы, извдавъ которые, противникъ начиналъ чувствовать опасеніе,— дурной проводникъ успха. А такъ какъ войскамъ Суворова были присущи чуть ли не въ большой еще степени упорство и настойчивость, то можно понять, какое впечатлніе должны были они производить на непріятеля иной школы. Дйствительно, существуютъ данныя, которыя свидтельствуютъ о внушительности этого впечатлнія не только на непріятеля, но и на стороннихъ наблюдателей. Критическіе пріемы этихъ лицъ, пытающихся усмотрть въ выдающихся особеннотяхъ войскъ Суворова слабую сторону для искуснаго противника, напоминаютъ киваніе Климыча на ‘Петра, по выраженію нашего баснописца. Логику фактовъ не отрицали, а пытались обойти разными путями. Вотъ, напримръ, другой путь. Упорство и настойчивость войскъ Суворова, уподобляемыхъ однимъ французскимъ писателемъ крпостнымъ бастіонамъ, требовали объясненія, объясненіе сейчасъ найдено: варварство и фанатизмъ. А, между тмъ, все дло заключалось въ школ, которую войска проходили, и если они дрались, какъ отчаянные, то потому, что безъ этого условія и не могли бы отвчать требованіямъ Суворова. Тому же эмигранту, о которомъ упоминалосъ выше, Суворовъ однажды сказалъ: ‘Il faut savoir faire combattre les soldats en dsesprs, rien n’est-plus terrible que les dsesprs’. Дйствительно такъ, по многимъ ли это подъ силу?
Не мене характерны выносливость и самообладаніе войскъ Суворова. Выносливостью русскія войска отличаются вообще, какъ и стойкостью, но подъ Суворовымъ требовалось еще больше, ибо нужна была высокая степень духовнаго и физическаго напряженія постоянно. Поэтому у него войска не ходили, а почти бгали, несмотря пи на какія препятствія, врод ли болотистыхъ дорогъ или пустаго желудка, проходили тамъ, гд не двигалась еще ни одна армія, вступали въ бой безъ отдыха посл изнурительнаго пути, на которомт’ боле слабые умирали отъ утомленія. А если войска застигала какая-нибудь опасная неожиданность, то самообладаніе людей предотвращало панику, и острый случай проходилъ благополучно. Подъ ядрами и пулями раздавались иногда остроты и прибаутки, слышался подчасъ смхъ по какому-нибудь забавному поводу. Одинъ нмецкій офицеръ услышалъ такой смхъ подъ Рымпикомъ и сравнилъ его съ хохотомъ Клопштоковыхъ чертей.
Добрыя качества войскъ Суворова, будучи сведены въ итогъ, давали въ результат то, что люди обладали полною увренностью въ самихъ себя и не имли никакихъ сомнній въ успшномъ исход своей встрчи съ непріятелемъ. Не то, чтобъ они отрицали возможность пораженія, а просто понятіе это какъ будто не входило въ сферу изъ сознанія, по неимнію данныхъ, изъ которыхъ могло бы логически зародиться. Слдовательно, войска Суворова заключали въ себ достаточно условій для выполненія той теоріи, къ требованіямъ которой такъ близко подходили личныя качества ихъ вождя. Нечего и говорить, что подобная гармонія между массою людей и ихъ предводителемъ установилась, главнымъ образомъ, вслдствіе громаднаго вліянія начальника на подчиненныхъ. Многочисленные проводники этого вліянія можно подвести подъ три рубрики: воспитаніе и обученіе, боевой примръ, т.-е. опытъ, наконецъ, обаяніе личности Суворова.
Приготовленіе войскъ къ войн Суворовъ основалъ на закалк челоловческой души и на развитіи въ духовной натур человка активныхъ боевыхъ качествъ. Это — воспитаніе, въ немъ вся суть дла. За симъ слдуетъ обученіе, вншняя сторона предмета. Оно подчинялось вполн и безусловно требованіямъ внутреннимъ, воспитанію, между механическими пріемами обученія и воспитательными требованіями проводилось всюду строгое единство. И т, и другія сводились въ одну общую систему, замчательную по своей стройности и осмысленности. Въ основу моральной силы ставились страхъ Божій и патріотизмъ, но такъ какъ т же основы признаются у пасъ всми, то па нихъ мы останавливаться не будемъ. Замтимъ только, что Суворовъ двигалъ этими могучими рычагами не совсмъ такъ, какъ другіе, напримръ, онъ не возбуждалъ въ солдатахъ религіознаго фанатизма, не окрашивалъ войну политическую въ цвтъ войны религіозной, какъ это часто длалось и длается. Затмъ его воспитательная система имла цлью — притупить въ человк чувство самосохраненія и для того, чтобы пріучить войска смотрть смло въ глаза опасности, внушалась необходимость — не выжидать ее, а идти ей на встрчу. Самое слово ‘опасность’ употреблять избгалось, наступленіе, атака, ударъ проводились въ поученіяхъ, приказахъ, въ практическомъ обученій, какъ единственные способы дйствій, соотвтствующіе иде войны. Везд видимъ у него движеніе впередъ, вс манипуляціи — наступательнаго характера, атак холоднымъ оружіемъ дано преобладающее значеніе, какъ дйствію, обусловленному наибольшимъ напряженіемъ воли. Смлость провидится и видимо, и незамтно во всемъ, какъ альфа военнаго дла, стойкость,— дорогое, но пассивное качество, искони присущее русскимъ,— обрабатывается, совершенствуется и развивается въ активную настойчивость и упорство. Въ общемъ и въ частностяхъ проводится наглядная необходимость — принимать ршеніе быстро и приводить его въ исполненіе немедленно, не теряя времени на отыскиваніе лучшаго. Разными пріемами развивается находчивость, смтка и жестоко клеймится антиподъ того и другаго — ‘немогузнайство’. Части строя, всми признаваемыя слабыми, каковы флангъ и тылъ, съ помощью соотвтственныхъ пріемовъ обученія утрачиваютъ свое опасное значеніе и войска предохраняются отъ пагубнаго впечатлнія, производимаго внезапнымъ появленіемъ непріятеля тамъ, гд его не ожидали.
По убжденію Суворова, въ отступательныхъ движеніяхъ и дйствіяхъ обучать нечему, такъ какъ тутъ больше всего требуется упорство, т.-е. развитіе духовной силы, а не совершенство механическихъ манипуляцій, ретирада же и оборона будутъ тмъ упорне, чмъ мене он признаются въ принцип. Слдовательно, если войска усвоятъ убжденіе въ полезности и нормальности однихъ наступательныхъ дйствій, то на отступленіе станутъ смотрть какъ на позоръ, значитъ, будутъ отступать съ упорствомъ, хватаясь за каждый случай для перехода въ наступленіе. Поэтому оборонительныя дйствія въ учебную программу не входили. Мало того, всми способами, иногда забавными, Суворовъ старался предупредить прикосновеніе къ войскамъ тлетворныхъ оборонительныхъ понятій, называлъ оборону ‘подлою’, уврялъ, что на русскомъ язык нтъ слова dfensif, слово ‘ретирада’ ненавидлъ не меньше ‘немогузнайства’. Оііъ внушалъ, что ‘одно званіе обороны доказываетъ слабость, слдовательно, наводитъ робость’. Злокачественность этого понятія заставляла его вести маневры такъ, чтобы отступательныхъ движеній не было, вмсто нихъ практиковались обходные или боковые марши и вообще всякій другой пріемъ, хотя бы сшитый блыми нитками. Бываютъ, однако, случаи, напримръ, атака и оборона укрпленій, когда одной части войскъ нельзя избжать оборонительныхъ дйствій. Тогда Суворовъ, строго-логичный въ своей систем, заставлялъ защитниковъ штурмованнаго укрпленія непремнно переходить затмъ къ активной роли, т.-е. длалъ ихъ атакующими. Даже простое осаживаніе назадъ въ строю не допускалось: если, напримръ, въ батальон или рот двое или трое стояли неровно съ прочими десятками или сотнями, выдаваясь нсколько впередъ, то ихъ ни въ какомъ случа не слдовало осаживать, а продвинуть впередъ Всхъ остальныхъ. Съ цлью же предохраненія войскъ отъ вредныхъ понятій, никогда не практиковалась наученьяхъ и маневрахъ смна одной яко бы разбитой части войскъ другою, свжею: это было бы грубйшею ошибкой противъ смысла учебнаго курса.
Обучая тому, что нужно на войн, Суворовъ обращалъ большое вниманіе на стрльбу, училъ этому длу тщательно и добивался стрльбы не частой, но по возможности мткой. Общеизвстная поговорка ‘пуля виноватаго найдетъ’ приводила его въ негодованіе. Училъ онъ также конницу рубить, а пхоту колоть, притомъ, путемъ нагляднымъ, для чего приготовлялись чучелы, которымъ атакующіе должны были наносить удары на всемъ ходу или скаку, не останавливаясь. Строевыя ученья производились па мстностяхъ различнаго очертанія, чтобы солдатъ, познакомившись въ мирное время съ однимъ ровнымъ плацемъ, не составилъ себ по немъ ложпаго понятія о боевомъ пол. Обучалъ Суворовъ не однимъ боевымъ дйствіямъ, по и походнымъ движеніямъ, дабы развить привычку къ настоящимъ военнымъ походамъ, дать войскамъ возможность выработать разныя сноровки при бивуакированіи, при переход черезъ рки безъ мостовъ, по гористымъ и болотистымъ мстностямъ, и проч. И походное, и боевое обученіе производилось во всякое время и не взирая ни на какую погоду: днемъ, ночью, лтомъ, зимой, осенью. Особенно онъ дорожилъ ночными ученьями. Въ ночномъ бою не видно, кто сильне, огнестрльное оружіе значитъ мало, неожиданностей много, возможны катастрофы, побждаетъ тотъ, кто смле, опытне, иметъ больше выдержки и самообладанія. Все это служило для Суворова лишнимъ резономъ, чтобы сдлать ночныя движенія, ночной бой, ночной штурмъ предметомъ обученія.
Боевая практика не сложна, поэтому Суворовъ и свое обученіе упростилъ до послдней степени, чтобы солдатъ зналъ лишь необходимое, но усвоилъ бы его хорошо. Правда, существовалъ уставъ, котораго надо было держаться, по въ то время смотрли сквозь пальцы па многія отъ него отступленія. Да и суть дла не въ устав, а въ способ его приложенія, въ характер уставныхъ требованій. Суворовъ далъ уставу свое направленіе, преподалъ свои способы приложенія, обошелъ все, по его мннію, лишнее, не вызываемое боевою надобностью или по его взгляду вредное, а ввелъ то, что не нюхавшій пороха новобранецъ можетъ встртить въ военномъ поход и на боевомъ пол. Весь курсъ обученія былъ кратокъ и простъ, отъ войскъ не спрашивалась даже изысканная регулярность мирнаго времени, ни педантическая стройность эволюціей и особенно атакъ, напротивъ, Суворовъ добивался, чтобы каждый естественнымъ путемъ освоивался съ ‘боевымъ безпорядкомъ’. Вообще наружное сходство учебныхъ атакъ съ боемъ было у него поразительное, и безпорядокъ казался многимъ мирнымъ тактикамъ такимъ вреднымъ отрицаніемъ регулярнаго начала, что приводилъ ихъ въ смущеніе и соблазнъ. Происходили при мирныхъ атакахъ иногда и несчастные случаи, что составляетъ дурную сторону обученія, но Суворовъ съ этимъ нехотя мирился, въ виду огромнаго перевса пользы надъ вредомъ.
Вообще учебный курсъ Суворова былъ не только школой самообладанія, энергіи и упорства, но также живаго прикладнаго знанія каждымъ своего дла. Солдатъ усвоивалъ долю своего участія въ войн и пріобрталъ увренность въ себ, въ своихъ силахъ, въ своей годности, значитъ, былъ храбръ. Это силлогизмъ не нашъ, а Суворова. Оттого боевыя качества, пріобртаемыя на войн и выражаемыя терминомъ ‘обстрленныя войска’, были присущи войскамъ Суворова еще до войны въ такой степени, что разность между этими войсками и обстрленными доходила до минимума.
Надо теперь коснуться въ немногихъ словахъ предмета техническаго, т.-е. формъ строя, которыя Суворовъ употреблялъ. Онъ уменьшилъ величину каре, для атаки предпочиталъ колонны, для огнестрльнаго дйствія-команды стрлковъ, видоизмняя уставныя формы строя по указанію обстоятельствъ, онъ придалъ имъ замчательную гибкость въ дйствіи, прибгалъ къ глубокому боевому порядку и т. под. Временами формы его строя и механизмъ боеваго дйствія подходили близко къ тмъ, что впослдствіи, въ періодъ революціонныхъ войнъ, усвоили французы. Все это достойно вниманія спеціалистовъ, но стоитъ на второмъ и на третьемъ план, а потому къ предмету настоящей статьи не относится. Да и вообще въ этомъ отношеніи Суворовъ былъ представителемъ своего времени, подобно Румянцеву, Потемкину и другимъ. Не въ формахъ строя заключается сила Суворова, благодаря которой имя его сдлалось громкимъ и знаменитымъ.
Вліяніе учебно-воспитательной системы Суворова на войска увеличивалось еще тмъ, что система эта находилась въ полномъ согласіи и гармоніи съ его боевою практикой. Солдатъ не могъ не замтить этой полной тождественности правилъ п ихъ приложенія. Военныя дла Суворова служили для его войскъ ‘показомъ’ всего того, что было передъ тмъ предметомъ ‘разсказа’, т.-е. предварительною подготовкой мирнаго времени. Всякій наглядно убждался, что именно смлостью, энергіей, упорствомъ, находчивостью и проч. Суворовъ одерживалъ побды, что невозможности, какъ ее принято понимать, собственно говоря, не существуетъ, что если за дло взяться крпко, умлою рукой, безъ сомнній и колебаній, то дло будетъ сдлано. Всякій видлъ, что хотя и были у Суворова неудачи, но энергія его и настойчивость брали реваншъ вслдъ затмъ, да и никакая неудача бдой не кончалась. Очевидно было и то, что самыя неудачи Суворова происходили не вслдствіе нарушенія имъ принциповъ смлости, ршительности или иныхъ, которымъ онъ такъ усердно училъ. Напротивъ, он, эти неудачи, навертывались потому, что черезъ мру было хвачено, стало быть, робости, нершительности не было и въ помин, боевой ‘показъ’ выходилъ точь-въ-точь такимъ, какъ по смыслу мирнаго ‘разсказа’ ему быть слдовало. Вдобавокъ, эта гармонія между правиломъ и исполненіемъ, между словомъ и дломъ только у одного Суворова и могла существовать, по исключительному характеру и размрамъ его дарованія. Если бы кто другой изъ его современниковъ вздумалъ учить войска тому же и такъ же, то на войн очень скоро стало бы обнаруживаться несогласіе, временами даже противорчіе между словомъ и дломъ, разсказомъ и показомъ: теорія оказалась бы не по средствамъ исполнителю.
Сверхъ воспитанія и обученія, также боеваго примра или опыта, на войска Суворова сильнымъ образомъ вліяло обаяніе его личности. Причина такого владычества Суворова должна быть понятна посл предшествовавшихъ страницъ. Существуетъ мнніе, будто въ его вліяніи на войска играла выдающуюся роль его эксцентричность, но съ этимъ нельзя согласиться. Вліяетъ не вншность, обаяніе не можетъ истекать изъ шутовства, безъ своего огромнаго дарованія и другихъ дополнявшихъ его качествъ, Суворовъ сдлался бы въ глазахъ послдняго солдата шутомъ и ничего больше. Связывало Суворова съ войсками внутреннее родство, оно длалось все больше и больше близкимъ, личное присутствіе Суворова, даже одно его имя, производило на всхъ возбуждающее дйствіе, солдатъ сталъ его считать какимъ-то высшимъ существомъ. Одинъ изъ лучшихъ сподвижниковъ Суворова, Дерфельденъ, говорилъ въ 1799 году, что знаетъ его 35 лтъ и что этотъ непонятный человкъ есть какой-то талисманъ, который достаточно развозить по войскамъ и только показывать для обезпеченія побды. Это обаяніе чрезвычайно увеличивало противу другихъ рессурсы Суворова на боевомъ пол и дополняло собою недостаточность боевой подготовки тхъ войскъ, которыя поступали подъ его начальство во время войны, не побывавъ въ его школ мирнаго времени. Хотя я въ военное время, при малйшей возможности, такимъ войскамъ передавался его учебный курсъ, для чего Суворовъ пользовался не мсяцами, а недлями и даже днями, но, все-таки, подобное отрывочное обученіе не могло имть воспитательной полноты и цльности. Наглядность происходящаго передъ глазами новичковъ и обаяніе личности вождя додлывали значительную долю того, чего не хватало. Для убжденія въ справедливости нашихъ словъ достаточно вспомнить про австрійцевъ, поступившихъ въ команду Суворова въ Италіи. Трудно себ представить что-нибудь мене подходящее модъ требованія Суворова, какъ австрійскія войска съ ихъ методизмомъ, осторожностью и робкою медлительностью, однако, они въ короткое время усвоили въ извстной мр правила Суворова и сдлались довольно послушнымъ его орудіемъ.
Могущественное вліяніе Суворова на войска, увеличивая сумму его побдныхъ качествъ, дозволяло прибгать для одержанія побды къ средствамъ необычайнымъ. Способы его дйствій озадачивали и противниковъ па пол сраженія, и поверхностныхъ критиковъ въ кабинет, и хотя первые были постоянно биты, но вторые не убждались цпью фактовъ. Суворовъ пошелъ за варвара, одареннаго инстинктомъ войны, причемъ не сообразили, что до этого ‘инстинкта’ надо не спуститься, а подняться, и что военную теорію, какой держался Суворовъ, можетъ создать только рдкая, въ высокой степени даровитая натура. Но войска понимали эту истину всмъ своимъ существомъ и поставили Суворова въ русской военной исторіи на особое мсто, гд онъ стоитъ и по настоящее время одинокимъ.
Это одиночество, кажется намъ, не требуетъ дальнйшихъ доказательствъ. Оно является результатомъ и самаго поверхностнаго знакомства съ русскою военною исторіей, и самаго тщательнаго ея изученія. Если разсчь историческаго Суворова на составныя части и каждую отрасль его дятельности изслдовать отдльно, то эти частныя характеристики окажутся, разумется, не на одной высот. Стало быть, давать одной изъ нихъ общее значеніе, выводить по ней заключеніе о качеств и размр общей дятельности Суворова значитъ принимать часть за цлое и впадать въ грубую ошибку. Такимъ образомъ, формальная сторона тактики Суворова, заключающая въ себ мало оригинальнаго и выдающагося, не можетъ служить мриломъ его военнаго искусства. Румянцевъ, Потемкинъ, Суворовъ и другіе суть выразители тактическихъ формъ своего времени и преобразовательныхъ стремленій по военной части. Ихъ дятельность взаимно переплетается и дополняется, они помогаютъ другъ другу, какъ имъ помогли ихъ предшественники выводами своего опыта. Никто изъ нихъ не иметъ преобладающаго надъ прочими значенія въ этомъ смысл, вс они питомцы своего вка. Одинъ сдлалъ побольше, другой поменьше,—вотъ и вся параллель. Никто изъ нихъ не былъ ученикомъ или подражателемъ другаго, хотя, конечно, каждый пользовался уроками, боевымъ опытомъ этого другаго. Было бы боле, чмъ страннымъ утвержденіе, что, наприм., Суворовъ во многомъ обязанъ своими побдами Румянцеву, что онъ его ученикъ, или заимствователь, или подражатель. Тогда пришлось бы признать его ученикомъ, заимствователемъ или подражателемъ Аннибала, Цезаря, Фридриха, Тюренна, Морица Саксонскаго и другихъ. Онъ дйствительно ихъ изучалъ и пользовался ихъ авторитетными уроками, но при всемъ томъ есть вождь, самая характерная черта котораго есть оригинальность, самобытность, т.-е. качество, прямо противуположпое заимствованію или подражанію. Румянцевская боевая школа давала полезныя указанія не одному Суворову, а также всмъ другимъ современникамъ, отчего же она не сдлала Каменскаго, Гудовича, Репнина — Суворовыми? Выходитъ, что дло заключается не въ урокахъ чьихъ-бы то ни было и тмъ мене въ заимствованіи формъ строя, а въ личномъ дарованіи, его глубин, объем и свойствахъ.
Мы дозволили себ вдаться въ эту подробность въ виду цли нашей статьи, указанной въ начал. Не считаемъ умстнымъ приводить тутъ боле обстоятельную параллель между Суворовымъ и его знаменитыми современниками — Потемкинымъ, Румянцевымъ, Панинымъ, потому что предметъ нашъ — не исторія военнаго искусства той эпохи, а значеніе Суворова. Всякій образованный русскій иметъ о военныхъ современникахъ Суворова настолько достаточное (хотя и общее) понятіе, что безъ подробнаго изложенія ихъ военной характеристики можетъ судить, правильна или нтъ основная мысль нашей статьи. Если бы даже спеціалистъ нашелъ въ Суворов, Румянцев, Потемкин общія имъ всмъ черты, касающіяся не одной формы, то изъ этого, все-таки, нельзя вывести, говоря языкомъ геометрическимъ, не только равенства этихъ лицъ, но и подобія. Требуется общность сходныхъ элементовъ, ихъ стройная система и взаимное соотвтствіе двухъ видовъ этой системы, учебнаго и боеваго, а не одно случайное количество сходныхъ признаковъ. Безъ указанныхъ условій однородности нтъ. Положимъ, наприм., что въ чьемъ-нибудь устав или инструкціи существуетъ ‘равненіе по переднимъ’ (значеніе этого термина было объяснено раньше). Въ той же инструкціи, наврное, изложены также и правила оборонительныхъ и отступательныхъ движеній и дйствій, наврное потому, что эту отрасль обученія не признавалъ одинъ Суворовъ. Очевидно, что равненіе по переднимъ теряетъ въ такомъ случа всякій смыслъ, а если и иметъ какое-нибудь значеніе, то не Суворовское. Вообще въ программ Суворова есть не мало такихъ мелочей, которыя, повидимому, никакой важности не имютъ. Но это только повидимому. Стоитъ взглянуть на нихъ не въ отдльности, а въ систем, чтобъ убдиться въ ихъ несомннной умстности, а иногда и въ глубокомъ смысл. Это зубья колеса, передающаго движеніе, самъ по себ такой зубъ ничего не значитъ, а отнять его — колесо пойдетъ негладко. Такъ въ военной систем Суворова и все прочее.
Для полноты нашего очерка укажемъ теперь на слабыя военныя стороны Суворова. Недостатки у него были, и между ними крупные, особенно въ смысл стратегическомъ. Обладая разсчетомъ, предусмотрительностью, осторожностью, не ограничиваясь слпою отвагой, онъ не ломилъ на-прямикъ, не жертвовалъ массами людей, когда этого можно было избжать. Но, вмст съ тмъ, онъ не былъ мастеромъ первой руки въ искусств стратегическихъ комбинацій, въ умньи манипулировать большими арміями, распредлять свои силы по театру войны съ наибольшею выгодой для принятаго плана дйствій, такъ что есть большая доля правды въ словахъ Наполеона, сказавшаго, что Суворовъ обладалъ душой великаго полководца, но не имлъ его головы. И не то, чтобъ ему не доставало развитія какой-либо изъ умственныхъ способностей, онъ имлъ несомннно умъ обширный и просвщенный, но, въ то же время, отличался такою ужасающею силой воли, что она, воля, нердко вторгалась въ сферу отправленій ума и гнула все на свой ладъ. Стратегическіе принципы Суворова были прекрасны, главное ихъ достоинство — простота, главный недостатокъ — нкоторая узкость или прямолинейность и малая t устойчивость въ практическомъ приложеніи. Онъ былъ излишне чутокъ къ молв, слухамъ и разнымъ извстіямъ, иногда попадался въ ловушку непріятельскихъ демонстрацій и вообще не умлъ достаточно оцнятъ обстановку. Это влекло за собой недостатокъ выдержки въ исполненіи однажды принятой стратегической задачи: видоизмнялся планъ, передлывалась дислокація, производились ненужныя передвиженія войскъ, усложнялись хозяйственныя операціи. Наконецъ, будучи безусловнымъ поклонникомъ простоты и врагомъ всякой сложности, Суворовъ и въ этомъ отношеніи гршилъ на практик: такъ, онъ одобрилъ и принялъ сложный и искусственный планъ швейцарской кампаніи, составленный австрійцами.
На пол сраженія большая часть этихъ недостатковъ или не шла къ длу, или исчезала, и Суворовъ являлся мастеромъ первокласснымъ. Но онъ былъ очень горячъ и нетерпливъ, а потому запальчивъ, и, подъ вліяніемъ своего темперамента, заходилъ временами дальше, чмъ самъ хотлъ. Такимъ образомъ, иногда употреблялся штыковый ударъ безъ существенной надобности, производилась, для краткости, атака въ лобъ, когда представлялось возможнымъ сдлать охватъ или обходное движеніе. Запальчивость Суворова давала въ руки критиковъ лишнее противъ него оружіе и они возводили погршность исполненія въ ложный принципъ. Обвиняли его въ нежеланіи и неумньи пользоваться указаніями военнаго искусства, въ презрніи къ людямъ иного направленія, въ издвательств надъ ними и, по обыкновенію, кончали стереотипными варварствомъ и невжествомъ. Все это совершенно неврно. Обходы, охваты, демонстраціи опъ употреблялъ всегда, когда не былъ увлекаемъ запальчивостью, но давалъ имъ (вполн справедливо) значеніе второстепенное, подшучивая надъ тми, кто чаялъ въ нихъ все свое спасеніе. Надъ образованными военными людьми онъ не могъ издваться за ихъ образованность, потому что самъ былъ человкъ просвщенный, клеймилъ же названіемъ ‘бдныхъ академиковъ’ людей не пауки, а схоластики, не искусства, а рутины. Въ объясненіе недостатковъ и ошибокъ Суворова собственно на пол сраженія можно сказать, что каждый употребляетъ на дло преимущественно т способы, которыми лучше владетъ, хотя бы они въ данную минуту и не представлялись предпочтительными. Суворовъ владлъ солдатскою душой безгранично и потому, любя кратчайшіе пути къ успху, требовалъ иногда отъ войскъ, безъ настоятельной необходимости, такого высокаго проявленія духовной силы, къ которому другіе прибгаютъ лишь въ послдней крайности или не прибгаютъ вовсе.
Недостатки Суворова не низводятъ его съ пьедестала, который онъ занялъ въ русской военной лтописи и гд ему нтъ равныхъ. Выдлить изъ сравненія слдуетъ лишь Петра Великаго, этого создателя русской арміи и затмъ организатора побды въ самомъ обширномъ смысл, онъ не однороденъ съ другими ни по военнымъ заслугамъ, ни по военному дарованію, которыя имютъ значеніе не спеціальное, а общегосударственное. Суворовъ есть явленіе исключительное въ ряду русскихъ военныхъ людей по оригинальности его искусства и по самобытности его теоріи, онъ не можетъ быть названъ поэтому ни продуктомъ своего вка, ни логическимъ шагомъ предшествовавшей русской военной исторіи. Никакихъ фактическихъ данныхъ къ признанію за нимъ подобнаго ‘историческаго’ происхожденія мы не находимъ. Своей эпох онъ обязанъ лишь тмъ, что она наполнена войнами, т.-е. дала ему возможность выказать свое дарованіе. Правда, въ эту же эпоху мы встрчаемъ военную теорію, однородную съ Суворовской, но лишь при конц его поприща, да и то не въ Россіи, а во Франціи.
Французская военная система, при помощи которой революціонная Франція съ успхомъ противу стояла Европ многіе годы, родилась изъ обстоятельствъ и сложилась подъ ихъ вліяніемъ. Въ начал революціи анархія разрушила въ войскахъ дисциплину, и армія въ общепринятомъ смысл перестала существовать. Стали избгать регулярнаго боя, замнять крупныя столкновенія рядомъ мелкихъ стычекъ, дйствовать налетами, занимать непріятеля малою войной. Обученіе по необходимости сдлалось самымъ поверхностнымъ, почему введенъ разсыпной строй и колонны, похожія въ начал на толпы. Первые успхи придали французской республик смлости, политика и война сдлались наступательными. Попытка выработать соотвтствующій обстоятельствамъ способъ военныхъ дйствій развилась въ систему, по духу родную дочь революціи. Ополченія росли, люди поступали въ нихъ массами и уже начинали находить въ своихъ полкахъ боевую опытную школу. Французскія колонны, не теряя времени на маневриваніе и стрльбу, въ которыхъ были слабы, бросались смло въ штыки, къ чему непріятель былъ непривыченъ. Французы не имли обоза, палатокъ, зачастую даже одежды, все должны были они добыть впереди, въ непріятельской стран, а до тхъ поръ терпть и изворачиваться. Будучи, такимъ образомъ, на легк, они стали производить быстрые походы, усвоивъ по-невол выносливость, привычку къ лишеніямъ, умнье довольствоваться малымъ и надежду найти впереди больше. Все это завершалось и поддерживалось необычайною энергіей въ веденіи военныхъ операцій, энергія шла не только отъ возбудительныхъ свойствъ революціоннаго увлеченія, но исходила и отъ генераловъ-выскочекъ. Адвокаты, ремесленники, отставные сержанты безпрерывно выскакивали въ генералы, они безслдно исчезали сотнями, но остававшіеся десятки подымались все выше и отличались смлостью, отважностью, дарованіемъ. Случай игралъ въ ихъ образ дйствій выдающуюся роль, они рисковали очень много, такъ какъ видли возможность огромнаго выигрыша, преслдовали цль съ настойчивостью изумительною, считали, что ничего не сдлано, пока, остается хоть что-нибудь сдлать.
Такимъ образомъ, французскія войска, наэлектризованныя первыми успхами, воспитались на послдующихъ, выработали свой собственный строй, свою дисциплину, свою тактику. Переставъ быть прежними безформенными кучами, привыкнувъ къ гармоническому дйствію разныхъ родовъ оружія, французы оставались, однако, вдалек отъ европейской рафинированной школы, требовавшей стройности и чистоты пріемовъ и эволюцій, неподвижности и безмолвности строя, геометрической правильности построеній и т. под. Но за то они выигрывали па живомъ военномъ искусств, на умньи пользоваться указаніями обстоятельствъ. Французская военная система измнила видъ не только боя, но и стратегическихъ операцій: неподвижность была побждена движеніемъ, арміи взяли верхъ надъ крпостями, марши вытснили осады, современная европейская тактика, осмотрительная, выжидающая, оказалась несостоятельною, корифеи ея теряли голову, отыскивая причины своихъ пораженій, и приходили къ жалкому объясненію, что французы дйствуютъ не по правиламъ. Тактики и тутъ останавливались на полудорог: французы дйствовали не то что не по правиламъ, а прямо наперекоръ тогдашнимъ военнымъ принципамъ. Они мало заботились о прикрытіи фланговъ, объ обезпеченіи сообщеній, пристрастіе къ штыку довели до крайности, обнаруживали постоянно склонность къ атак, несмотря ни на какія потери. Въ наставленіи молодымъ офицерамъ, изданномъ въ 1802 году, было прямо сказано: ‘кто выжидаетъ нападенія, тотъ уже почти побжденъ’. Они переправлялись черезъ рки на глазахъ у непріятеля, наводили мосты подъ его огнемъ, горы переходили съ конницей и артиллеріей, перетаскивали пушки на людяхъ. Зимнія кампаніи вошли въ правило, бивуакировали не только безъ палатокъ, но и безъ одежды, форсированные марши производили безъ обуви, въ атаку ходили ‘томленные и голодные. Все, что мы встрчаемъ въ военныхъ лтописяхъ въ качеств подвиговъ, видимъ у французовъ зауряднымъ, исключеніе сдлалось у нихъ правиломъ, рдкое — обычнымъ, маловроятное — обыкновеннымъ. Смыслъ военныхъ дйствій французовъ приводилъ къ выполненію того, что для дюжиннаго благоразумія считалось невозможнымъ.
Эта французская военная система революціонной эпохи, названная однимъ малоизвстнымъ писателемъ ‘теоріей невозможнаго’, очевидно, однородна и даже (по основному смыслу и по главнымъ элементамъ) тождественна съ теорій Суворова. Въ нкоторыхъ отношеніяхъ послдняя была выше, напримръ, въ подготовк войскъ, во многихъ другихъ французская система представляется совершенне, по своей выработк, законченности и наглядности. Это, между прочимъ, ясне всего видно изъ сравненія формъ строя у Суворова и у французовъ. Суворовъ не смогъ, отршиться отъ формъ, найденныхъ имъ готовыми, французы выработали строевой уставъ совсмъ новый. Суворовъ поступалъ такъ потому, что работалъ самъ для самого себя, а по его взгляду почти весь итогъ боеваго успха заключался въ моральной сил войскъ, и формы строя значили пеівого. Онъ не былъ безусловно неправъ, ибо несовершенство уставныхъ формъ, по особенностямъ его дарованія, никогда не бывало у него оркчіноЙ неудачи. Французская же тактика вырабатывалась обстоятельства’, притомъ, для всей французской арміи. Тутъ параллельно съ принципами должны были развиваться и формы, безъ чего военная система не могла сдлаться общедоступною и общеупотребительною. Да такъ, въ сущности, и должно идти всякое дло, недостаточная выработка Суворовымъ тактическихъ формъ есть несомннно слабая сторона его системы.
Французскія войны революціонной эпохи имли міровое политическое к военное значеніе, сравнительно съ ними, большая часть войнъ Суворова представляются неважными. Стало быть, уроки для будущаго естественно было искать у французовъ, тмъ паче, что ихъ военное искусство выражалось въ новыхъ формамъ, наглядныхъ и точныхъ. Оттого вся Европа, а съ нею и Россія приняли и удерживаютъ формы французской тактики. Не говоримъ о принципахъ ‘теоріи невозможнаго’,— они, нонечно, не привились и даже въ самой Франціи не удержались съ наступленіемъ другихъ, боле спокойныхъ временъ. Естественнымъ образомъ представляется теперь вопросъ: что же осталось отъ Суворова на долю военнаго искусства, и не есть ли онъ явленіе безслдное, несмотря на свое блестящее поприще? Отвтомъ на этотъ вопросъ послужатъ нсколько соображеній, которыя и заключатъ нашу статью.
Было уже объяснено, въ чемъ Суворовъ уступаетъ военнымъ звздамъ первой величины, но почти и во всемъ остальномъ, по крайне! мр, съ вншней стороны, онъ чаще разрушаетъ рутину и застарлые предразсудки, чмъ совидаетъ что-нибудь новое, положительное. Онъ разбиваетъ безусловность многихъ qasi-истинъ, обращаетъ ихъ въ прахъ, почти все въ военномъ дл признаетъ условнымъ, абсолютно-неизмннымъ побднымъ средствомъ считаетъ извстное настроеніе человческой души. Эта истина, въ сущности, стара, какъ свтъ, она дйствовала постоянно, начиная съ боя двухъ дикарей на дубинахъ и кончая встрчай нашихъ современныхъ армій. Только она существовала не достаточно ясно сознаваемою, и доразработать ее до вполн-сознательной наглядности гораздо трудне, чмъ придумать къ штыку шейку, къ ружью нарзы или ршить какой-нибудь вопросъ о форм строя. Именно она, эта непререкаемая истина, поддержанная нсколько позже авторитетнымъ Словомъ Наполеона, достигла въ военномъ искусств Суворова до апогея своего значенія. Но она есть элементъ, такъ сказать, невсомый, не чувствительный для простаго осязанія, не поддающійся опредленію съ помощью мры, числа или вса. Стало быть, и тутъ Суворовъ далъ слишкомъ мало такого готоваго матеріала, который стоитъ только взять я прямо строить изъ него категорическій сводъ правилъ. Изъ этого не слдуетъ, чтобы положительные выводы были невозможны, но они требуютъ предварительной копотливой работы, внимательнаго изученія данныхъ, не только видимыхъ, но и скрытыхъ. Подобная работа у насъ коснулась Суворова лишь въ ограниченномъ числ точекъ, оттого мы извлекли изъ его примровъ еще слишкомъ мало поучительнаго.
Пожалуй, еще больше поучительнаго представляетъ собою боевой учебный курсъ Суворова, который, къ тому же, разъясненъ трудами г. Драгомирова настолько, что требуетъ изслдованія и поврки не общихъ, а частичныхъ. Едва ли можно найти у кого-нибудь другаго такое соотвтствіе между цлью и средствомъ, между войною и подготовкою людей къ войн, безъ всякаго усложненія дла, слдовательно, безъ ослабленія результата. Тутъ виднъ по-истин великій учитель, который долженъ быть дорогъ намъ, русскимъ, еще потому, что глубокій взглядъ на военное дло и пониманіе нашего національнаго духа проведены имъ рука объ руку. Послдовавшее посл него усовершенствованіе тактическихъ формъ и сильное развитіе почти всхъ военно-техническихъ производствъ и изобртеній вызываетъ измненіе только частностей, ибо основныя начала войны во вс времена неизмнны. Такимъ образомъ, приложеніе учебнаго курса Суворова къ нашему времени не парализуется никакими серьезными препятствіями, которыя исходили бы изъ самаго дла.
Для того, чтобъ узнать, воспользовались ли мы уроками Суворова, надо обратиться нсколько назадъ.
Посл Суворова французская революція завершилась диктатурой Наполеона и насталъ періодъ наполеоновскихъ войнъ. Политическое и военное значеніе этихъ войнъ было такъ велико и военный геній Наполеона выказался въ такихъ размрахъ, что Суворовъ погрузился въ тнь. Впрочемъ, циклъ наполеоновскихъ войнъ былъ временемъ наибольшаго поклоненія Суворову въ русской арміи. Его имя, во глав другихъ славныхъ военныхъ именъ царствованія Екатерины и Павла, продолжало имть въ войскахъ воспитательное значеніе, но высшимъ вождямъ арміи принципы Суворова оказались большею частью не подъ силу. Названіе ‘суворовскаго ученика’ или ‘сподвижника’ служило генераламъ многообщающимъ эпитетомъ не только въ рядахъ войскъ, но и въ обществ. Деморализующій элементъ капральства, который принялся было вводить въ армію Павелъ I, не усплъ пустить прочныхъ корней: преданія Екатерининскаго времени были слишкомъ живы и сильны. Но пристрастіе этого государя къ форм въ ущербъ содержанію, къ вншнему виду въ ущербъ внутреннему значенію оставило глубокій слдъ, что и обнаружилось особенно во второй четверти ныншнаго столтія. Принявъ еще во время Наполеоновскихъ войнъ новую французскую тактику, мы, какъ это почти всегда бываетъ, мало-по-малу сосредоточили свое вниманіе лишь на легкомъ и наглядномъ, на вншней оболочк дла. Поклоненіе форм, наружному виду, стройности, педантическому порядку усугубилось сохранявшимся въ памяти и отчасти въ обыча рафинированнымъ военно-мирнымъ искусствомъ, которое во время оно было усвоено всею Европой отъ Фридриха Великаго, конечно, безъ жизненныхъ его началъ. Истуканское спокойствіе строя, равненіе по струн, неподвижность лса штыковъ, вытягиваніе на ходу носка ноги до предла вывиха и прочее, въ томъ же род, сдлались требованіями первостепенными, мирное обученіе перемстилось, помимо воли дирижирующихъ лицъ, изъ разряда средствъ въ область цлей. Происходило почти то самое, что было при Павл I. Могла ли, при подобномъ угл зрнія, придти въ голову основная военная идея Суворова и истекающая изъ нея потребность въ извстнаго рода военномъ воспитаніи?
Да и придти ей было не откуда. Литература о Суворов зародилась и развилась въ конц прошлаго и въ начал ныншнаго столтій. Къ 30-мъ годамъ мы уже почти ничего не встрчаемъ о немъ въ иностранныхъ литературахъ, а въ русской только мемуары, сборники писемъ, отрывочныя статьи и произведенія, уснащенныя массами хвалебныхъ разглагольствованій, безъ всякихъ признаковъ критики. Отсутствіе изслдованія длало литературный матеріалъ недостаточно годнымъ для прагматизма. Въ казармахъ плись еще псни про Суворова и передавались разсказы о его причудахъ и длахъ, принадлежавшихъ прямо міру чудесъ. Выше казармъ тоже раздавались, при случа, восторженныя сентенціи по поводу его побдъ, по въ чемъ состояли его побдоносныя качества и откуда истекало побдное начало, это оставалось неизвстнымъ.
Въ 1852 году появилось, наконецъ, капитальное сочиненіе, именно трудъ гр. Милютина Война 1799 года. Книга была написана съ участіемъ Михайловскаго-Данилевскаго, но черезъ 5 лтъ вышла новымъ изданіемъ, принадлежавшимъ перу одного гр. Милютина, съ поправками, отъ которыхъ достоинство ея еще возросло. Въ 1866 году издана другая книга: Суворовъ и паденіе Польши, переводъ съ нмецкаго сочиненія Смитта, написаннаго въ 30—50-хъ годахъ. Эта послдняя представляетъ собою огромный шагъ впередъ въ литератур о Суворов, но военно-историческая сторона изложена въ ней довольно слабо, по бдности оффиціальныхъ источниковъ, а біографическая еще слабе, по недостатку критики. Сочиненіе Смитта произвело впечатлніе, но не способно было ярко освтить Суворова, давъ ему врное и живое обличье. Книга гр. Милютина, несмотря на свою спеціальную задачу, сдлала это гораздо полне, врне и лучше. Не задаваясь изслдованіемъ военнаго искусства Суворова въ подробности и точнымъ опредленіемъ значенія этого полководца въ русской военной исторіи (что и не могло быть сдлано мимоходомъ, въ изложеніи одной его войны), гр. Милютинъ, все-таки, изобразилъ его съ замчательнымъ мастерствомъ, добросовстностью и критическимъ талантомъ. Книга сразу заняла первое мсто въ литератур предмета, русской и иностранной, и удерживаетъ это мсто понын, нисколько не устарвъ въ 30 лтъ. Существеннйшее же отличіе труда гр. Милютина отъ всхъ предшествовавшихъ и большая его заслуга заключаются въ томъ, что авторъ добрался до корня предмета, указавъ на духовную сторону военнаго дла, какъ на главную основу.и живую силу дарованія Суворова.
Посл беллетристики Михайловскаго-Данилевскаго, которая въ т времена шла у насъ за военную исторію, появленіе сочиненія гр. Милютина было событіемъ, обратившимъ на себя вниманіе образованнаго слоя русскаго общества, особенно военнаго. Мы лично очень хорошо помнимъ это впечатлніе и живой интересъ, возбужденный книгой. Интересъ ‘новости’, конечно, скоро миновалъ, но любознательное участіе къ предмету не остыло. Намъ извстно не мало примровъ, что люди военные и даже не военные, съ книгою гр. Милютина въ рукахъ здили и ходили по сверной Италіи и Швейцаріи, знакомясь съ подвигами Суворова на мстахъ его дйствій.
И такъ, Война 1799 года была первымъ шагомъ къ ознакомленію русскаго общества съ Суворовымъ дйствительнымъ, не похожимъ ни на легендарнаго героя, какимъ онъ представлялся по произведеніямъ русской литературы, ни на варвара-воителя пошло-типическаго шаблона, окончательно, выразившагося въ X том Исторіи французской революціи Тьера. За первымъ шагомъ не замедлилъ послдовать и второй, когда горизонтъ русской мысли, посл долгой ея спячки, раздвинулся. Этимъ вторымъ шагомъ были статьи г. Драгомирова, которыя стали появляться съ начала 60-хъ годовъ въ періодическихъ военныхъ изданіяхъ и продолжаютъ изрдка показываться понын.
Г. Драгомировъ затрогиваетъ разные предметы, но вс они, какъ coeterum censeo, сводятся къ излюбленной имъ тем воспитанія и образованія войскъ. Въ статьяхъ г. Драгомирова часто упомипалось имя Суворова и мысли этого мастера-учителя все больше употреблялись въ вид тарана для сокрушенія рутины, инерціи и недомыслія. Оппонентовъ нашлось не мало, загорлась горячая полемика, принимавшая по временамъ страстный характеръ, отчего дло какъ будто не только не выяснялось, а еще запутывалось. Но это такъ только казалось, въ дйствительности же г. Драгомировъ шагъ за шагомъ завоевывалъ умственную территорію и съ каждымъ годомъ увеличивалъ число своихъ вольныхъ и невольныхъ, убжденныхъ и убждавшихся единомысленниковъ. Оно и естественно. Г. Драгомировъ не есть военный историкъ Суворова, а только его комментаторъ, Суворовъ служитъ ему не цлью, а средствомъ для проведенія тхъ или другихъ принциповъ,—авторитетомъ, подкрпляющимъ сужденія и выводы автора. Комментаріи г. Драгомирова, замчательные по своей безъискусственности, здравому смыслу и исторической врности, были большею частью очень убдительны, но полемическій задоръ и партійная рознь препятствовали этой убдительности дйствовать на убжденіе. Какъ бы то ни было, по пропаганда г. Драгомирова, продолжаясь изъ года въ годъ, хотя не привела къ результату ршительному, законченному, но, все-таки, сдлала большое дло. Въ общественное сознаніе военнаго сословія пущена живая, здоровая струя, благодаря которой военныя идеи Суворова упали не на безплодную почву, немалое ихъ количество, особенно въ вид учебныхъ принциповъ, или прямо приняты, или какъ бы сами собою пробрались въ наши уставы и инструкціи. Объемъ сдланнаго еще не очень великъ, но вліяніе Суворова па пріемы воспитанія и обученія войскъ становятся все замтне. Мы уже много ушли впередъ отъ Николаевскаго времени. Не такъ давно завязалась въ австрійской военной литератур полемика на тему: ‘воспитаніе или дрессировка?’, появленіе теперь подобной темы у насъ было бы уже анахронизмомъ.
И такъ, вотъ въ какомъ смысл и направленіи побдное искусство Суворова можетъ быть перенесено на наше время и имъ утилизировано. Его ‘теорія невозможнаго’ непримнима, пока не явится вождь равносильнаго съ нимъ военнаго дарованія и духовной конструкціи. Проявленія его военнаго искусства въ вид необычныхъ, оригинальныхъ способовъ и пріемовъ дйствій—тоже возможны только для втораго Суворова. Но засимъ остается изъ его военнаго искусства еще многое, что совершенно приложимо къ нашей доброкачественной арміи, а потому, при условіи разработки предмета и умлости руководителей, дало бы прекрасные результаты. Наконецъ, его система воспитанія и обученія войскъ годна большею частью своего объема. Если бы всмъ этимъ воспользоваться, двигаясь боле ршительно по пути, на который, можно сказать, мы вступили уже въ 70-хъ годахъ, то военный духъ Суворова, т.-е. самое дорогое изъ его достоинствъ, сдлался бы присущъ нашимъ войскамъ не по преданію только, а, такъ сказать, и непосредственнымъ наитіемъ. Учимся мы у чужихъ, отчего же не поучиться у своего, который такъ много и такъ хорошо послужилъ отечеству? Вдь, исторія иметъ значеніе боле глубокое, чмъ личный опытъ, выводы отошедшаго въ вчность времени не такъ перемнчивы и боле устойчивы, чмъ явленія современности, которая живетъ и движется подъ давленіемъ ежеминутно смняющихся впечатлній, а потому расположена давать имъ слишкомъ высокую оцнку.