Злополучный путешественник, или жизнеописание Джека Уильтона, Нэш Томас, Год: 1594 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 7 минут(ы)

Томас Нэш

Злополучный путешественник, или жизнеописание Джека Уильтона

(отрывки)

Перевод В. Лесевича.

Пуришев Б. И. Хрестоматия по западноевропейской литературе. Эпоха Возрождения, т. II, М., 1962

Томас Нэш (Thomas Nash, 1567-1600) — английский писатель. В 1586 г. получил степень баккалавра в Кэмбриджском университете. Путешествовал по Франции и Италии. Вел жизнь, полную лишений. Писал пьесы, а также сатиры и памфлеты, в которых смело бичевал пороки современной Англии. Нэш обнаруживает неукротимое остроумие, пишет языком сочным и сильным, близким к народному, являя собой полную противоположность эвфуизму. Его наиболее значительное создание — первый английский реалистический плутовской роман ‘Злополучный путешественник, или жизнеописание Джека Уильтона’ (‘The unfortunate Traveller, or the Life of Jack Wilton’, 1594), написанный под известным влиянием испанской плутовской повести (английский перевод ‘Ласарильо с Тормеса’ появился в 1568, 1576 и 1586 гг.). В этом романе, обильном всевозможными происшествиями, то занимательными, то мрачными, Нэш описывает похождения плутоватого Джека Уильтона в Англии и за ее пределами (главным образом в Германии и Италии). Сперва Уильтон — паж при дворе Генриха VIII, повествует о своих проделках в английском лагере под Турне во Франции (отрывок ‘Джек Уильтон и маркитант’). Возвратившись в Лондон, Уильтон становится пажем графа Серрей, с которым он направляется в Виттенберг (Германия). В день приезда им пришлось присутствовать при торжественном приеме герцога Саксонского (отрывок ‘Джек Уильтон в Виттенберге’). В Италии Уильтон переживает ужасы чумы, сопровождаемой ростом насилий, убийств и прочих преступлений. Похождения его приобретают мелодраматический, мрачный характер. В финале романа он раскаивается в совершенных им дурных поступках, хотя и не возвращает украденных денег, женится и доживает свои дни в довольстве и покое.

Приводимые отрывки взяты из статьи В. Лесевича ‘Происхождение романа в Англии. Томас Нэш’ (‘Русская мысль’, апрель, 1901).

ИЗ ‘ЗЛОПОЛУЧНОГО ПУТЕШЕСТВЕННИКА’ ДЖЕК УИЛЬТОН И МАРКИТАНТ

[Первая проделка, обозначившая пребывание пажа в армии, была направлена против маркитанта, выдававшего себя за лорда. Рассказ идет от лица Джека Уильтона.]

…’Пусть он так и останется лордом — лордом сумятицы и бесчинства! И вот этот-то великий лорд, достойный лорд, благородный лорд, вовсе не считал унижением для себя (сохрани бог!), если его широкие плисовые штаны оказывались залитыми тем восхитительным напитком, которым он торговал, а ведь он считался старым служакой, представителем знатного дворянского рода, как то и подтверждалось гербом его предков, тщательно нарисованным мелом на внутренней стороне двери его шатра. Его именно, а не кого другого, избрал я жертвою моей бесстыдной затеи. Придя к нему однажды, как раз в то время, когда он считал свои бочонки и на каждом отмечал мелом его цену, я почтительно раскланялся и объявил, что желаю сообщить ему некоторое секретное дело, если только ему угодно будет принять меня в частной аудиенции. ‘Ты хочешь поговорить со мною, юный Уильтон, пожалуйста! Пусть подадут нам пинту сидра из только что откупоренного бочонка, поставят стаканы и вымоют кувшин’. С этими словами он ввел меня в другую комнату и здесь, поплевав на пальцы, сперва почистил покрытую пылью бархатную шапочку, потом обтер слюну со своей невзрачной козлиной бородки, и тогда уж, выпив за мое здоровье, он попросил меня рассказать о том деле, ради которого я к нему пришел. Приступая к делу мешкотно и с хитрецой семнадцатилетнего юнца, я повел прежде всего речь о том расположении, которое я всегда питал к нему отчасти благодаря его высокому происхождению, отчасти под влиянием того трогательного участия, с которым он относился к бедным солдатам, доводимым иной раз нуждою до последней крайности. Теперь же благодаря ему, снизошедшему до положения маркитанта (редкий пример щедрости и редкий образец высокой благовоспитанности!), всякий, не пускаясь в дальние розыски, может за свои деньги наполнять свое брюхо и сидром и сыром. Притом же, сидр и сыр продаются тут не только оптом, но и в розницу, так как хозяин добровольно унижает себя до того, что берет в руки нож (орудие, не достойное такой высокой особы) и с точностью строгого блюстителя правосудия отрезывает им тончайшие ломтики ценою в один пенни, так что сердце радуется на него глядя. То же самое можно сказать и о сидре: бедный человек может получить свою умеренную порцию (умеренность надо ведь соблюдать во всем) точно так же, как и богатый, всякий получает за свои деньги, сколько ему надо… ‘Уже один этот простой полотняный передник, который ради сохранения вашего костюма от забрызгивания вы надеваете, точно какой-нибудь заурядный разливальщик пива, уже он один в достаточной мере выдает вашу скромность. Так как вы принимаете по-товарищески всякого посетителя, то, кто бы ни явился сюда — будь то солдат или просто какой-нибудь добрый малый,— вы усаживаетесь с ним и держите компанию до последнего стакана. Если же кто-нибудь вздумает запросто выпить: ‘За ваше здоровье, хозяин!’, вы принимаете это приветствие так, как будто при этом были перечислены все титулы, подобающие вашему баронству. Эти соображения,— говорю я,— уносимые у большинства потоком равнодушия, во мне возбудили заботу о вашем благополучии и побудили меня предупредить вас об опасности, угрожающей вам и вашим бочонкам’.

При слове ‘опасность’ он вскочил и ударил кулаком по столу с такою силою, что прислужник, полагая, что этот стук следует отнести на его счет, крикнул: ‘Сейчас!’, и, войдя с поклоном, спросил, что требуется. Он готов был приколотить его, досадуя за перерыв столь интересовавшего его повествования, но из опасения произвести на меня неприятное впечатление он укротил свое раздражение и, ограничась тем, что помянул черта, послал прислужника за свежей пинтой сидра. Приказав ему вслед за тем присматривать за лавкой, он велел не приходить, пока его не позовут. Теперь, подчиняясь его требованиям и пропустив глоток сидра, который должен был облегчить доведение моей лжи до конца, я сообщил ему следующее: мне пришлось-де вместе с другими пажами быть при заседании совета, на котором присутствовал король, лорды и многие важнейшие военные начальники. ‘На этом заседании в ряду других разных серьезных предметов, которые обсуждались, и сведений о неприятеле, которые сообщались, шла также речь и о полученном частным путем извещении, будто вы, именно вы… (О, отсохни у меня язык, чтоб я не был в состоянии досказать все это до конца! Нет меры тому, как опечаливает меня этот во хмелю совершенный поступок и до какой степени он лишает меня сил для окончания этого повествования!)’

И вот мой пьяный хозяин, нетерпеливо ожидавший конца рассказа, навалился ко мне на шею и стал умолять меня, точно настоящего джентльмена, вывести его из этого адского напряжения и избавить от томительного ожидания. Потом он упал на колени, начал ломать себе руки и, думается мне, успел за это время выплакать весь тот сидр, который он пил в течение какой-нибудь недели,— все это только для того, чтобы вымолить у меня соболезнование. Наконец, он поднялся, надел мне на палец свое аляповатой работы кольцо, отдал мне свой замасленный кошелек с единственною находившеюся в нем монетою, обещал записать мне все свое имущество, сулил тысячу и других милостей, если я только положу конец терзающей его неизвестности, для выражения которой он не находил слов. Будучи по природе склонен к милости (Mercie), так как, в самом деле, знавал двух-трех прехорошеньких девчонок, носивших имя Mercie, я попросил его поберечь до времени свой слух и зрение, потому что, когда я открою ему свою душу, то ему придется услышать такой рассказ, который потребует напряжения последних физических сил, чтобы только дослушать его и не умереть ранее его окончания. ‘Ну, вот, хоть я сам,— сказал я,— что я такое? Не более, как только младенчески-доброжелательный к вам человек, а сколько я пролил слез от одной мысли, что лицо с таким положением и такими заслугами, как вы, могло быть оклеветано тайком какими-нибудь мужиками или лакеями. Не столько уносится воды под нашим мостом в Сити, сколько мой мозг излил потоков слез. Я плакал так неумеренно и расточительно, что мне думалось, будто слезы мои в самом деле льются ручьем. Что скажу вам еще? Злоба готовит вам погибель.

Не меняйтесь в лице, никто не может очернить чистую совесть, но пока вам приходится сразу взвалить на свои плечи все бремя постигающих вас бедствий.

Королю нажужжали в уши, будто вы втайне дружите с неприятелем и что, прикрываясь доставкой в лагерь сидра и фуража, вы снабжали ими и неприятеля и сверх того посылали ему в пустых бочонках письменные сведения и несметное количество зерна’.

(Чтобы предотвратить грозящую маркитанту мнимую опасность, Уильтон советует совсем потерявшему голову бедняге открыть даровую раздачу сидра солдатам и таким образом стать популярным и любимым всеми. Маркитант объявляет, что готов поить их всех, пока они не лопнут, лишь бы только снять с себя наброшенное на него подозрение. Сперва все идет благополучно, но, когда маркитант, предвидя свое разорение, заявляет о желании прекратить торговлю, обман пажа открывается, и с ним расправляются согласно обычаю того времени, что нисколько не препятствует ему, как заправскому пикаро, все-таки похваляться своей хитрой выдумкой.)

ДЖЕК УИЛЬТОН В ВИТТЕНБЕРГЕ

Так как герцог Саксонский состоит главным покровителем здешнего университета и принял сторону Лютера при упразднении мессы и других подобных папских учреждений, то они пресмыкаются перед ним до чрезвычайности. Главная церемония приема заключается в следующем: во-первых, главы университета — несомненно великие головы — в докторских своих нарядах встретили его ‘Secundum formam statuti’ {Согласно требованиям статута.}, причем университетский оратор произнес свою ученую, или, вернее, полную излияний, речь (и в самом деле, дождь лил все время, пока она изливалась), выражая тем в достаточной мере, что речь эта по крупинке да по зернышку была выкрадена у Туллия {Туллий — Цицерон.}, в чем герцог должен простить их, так как они поступили таким образом вовсе не для того, чтобы тщеславиться своим разумом (которого у них не имеется), а с одним только намерением показать ту необыкновенную преданность, которую они питают к герцогу (стоявшему перед ними под дождем, пока не промок совсем). Когда оратор окончил свою речь, выкрикнув ‘dixi’ {Я сказал.}, и когда все пышное торжество таким образом завершилось, тогда шумное сборище злосчастных представителей низших степеней бросилось, как толпа нищих, к герцогу с криком: ‘Господь да спасет ваше высочество, господь Иисус! Да сохранит ваше высочество, будь то хоть на один час!’

Грошовые обрывки латыни были при этом снова брошены ему в лицо, но эти обрывки — уверяю вас — были подобраны так, как можно подобрать даже и тряпье в сорной яме. При входе в город герцога встретили граждане и дурацкие корпорации Вигтенберга в их особенных ливреях и с их особенными физиономиями, обличавшими в них завзятых пьяниц. И в самом деле, цвет физиономий у всех их был тот же, что и цвет их ливрей: кровяно-красный, багровый, пурпуровый. Эти мерзкие плуты не останавливались ни перед какими расходами, которые приходилось нести городу для этого приема, припрятали еще кое-что для окраски заново своих питейных и публичных домов, которые у них лучше церквей. На городских воротах они поместили городской герб и надпись: ‘Vanhotten, slotten, irk bloshen glotten gelderslike’, смысл которой, каково бы ни было значение заключенных в ней слов, был следующий: ‘Пьянство — лучшее лекарство против всех болезней’.

Выставленный такою компанией толстобрюхий чернильный оратор бюргер Вандергульке является ее истинным представителем: лицо у него широкое, толстое, пухлое, как у сарацина, глаза похожи на две кентские устрицы, рот — своего рода подобие люка — остается открытым все время, пока он говорит, его борода как будто сделана из растрепанного птичьего гнезда, состоящего из соломы, шерсти и навоза, перемешанных между собою. Одет он в обложенный мехом черный кожаный кафтан без складок на спине. Оратор этот, уснастив речь свою цветами красноречия и отборными цитатами, закончил приглашением принца посетить их попойки и убедиться, что чеснок имеет три свойства, заставляющие человека щурить глаза, пить и издавать дурной запах. ‘Так и мы,— закончил он,— будем щурить глаза на твои несовершенства, пить за твоих фаворитов, и тогда твои враги будут вынуждены издавать дурной запах в нашем присутствии. И да будет так!’

Томас Нэш

Злополучный путешественник, или жизнеописание Джека Уильтона

ИЗ ‘ЗЛОПОЛУЧНОГО ПУТЕШЕСТВЕННИКА’ ДЖЕК УИЛЬТОН И МАРКИТАНТ

ДЖЕК УИЛЬТОН В ВИТТЕНБЕРГЕ

Читайте также: