М. Прево.
М. Прево.
Переводъ съ французскаго Е. И. Саблиной.
Жоржъ.
Жоржъ.
‘Милостивая Государыня!
Клементъ. Ректоръ’.
‘Русское Богатство’, No 12, 1902
Жорж, Прево Марсель, Год: 1902
Время на прочтение: 5 минут(ы)
— Да, вы правы!— сказалъ докторъ Поль, извстный спеціалистъ по нервнымъ болзнямъ,— вы правы. Мн сегодня не весело. Я присутствовалъ при развязк одного парижскаго приключенія, интимной драмы съ тремя дйствующими лицами, одно изъ которыхъ попало, какъ курица во щи… Развязка была такъ неожиданна и ужасна, что испортила все мое настроеніе. Что подлаешь, другъ мой! Полжизни возиться съ психопатами и сумасшедшими, а въ сердц все остается уголокъ чувствительный, который нтъ — нтъ да и взбудоражитъ весь внутренній міръ! Выслушайте, я разскажу вамъ эту исторію… Ощущаю потребность высказаться.
Не думаю, чтобы вы часто посщали кокотокъ,— горизонталокъ, какъ говорятъ теперь, если еще не придумано новаго прозвища, но, конечно, знаете, хоть по наслышк, Лауру Гардингъ, ‘маленькую’ Лауру, рыжую куколку, словно вылитую изъ саксонскаго фарфора, съ дтскимъ личикомъ, съ жестами нервными, нетерпливыми, капризными Ее всегда можно видть въ Лсу, въ театр на первыхъ представленіяхъ, на скачкахъ. Вы, вроятно, слышали также, что среди толпы мужчинъ, продефилировавшихъ черезъ ея спальню, особенно указываютъ на двоихъ: одного извстнаго живописца и русскаго князя. Послдній играетъ роль въ разыгравшейся драм. Между постителями Лауры, одинъ оставилъ ей вещественное воспоминаніе иного сорта чмъ цвты, деньги, брилліанты,— сына.
Это было давно. Мало кто зналъ объ этомъ, а кто и зналъ, такъ забылъ. Лаура Гардингъ была матерью, лтъ въ двадцать или раньше того. Избавившись отъ беременности и выздороввъ посл родовъ, она поручила ребенка мн. Я отдалъ мальчика въ нормандскую деревню, кормилиц, женщин добросовстной и зажиточной. Семья кормилицы полюбила маленькаго Жоржа. Время отъ времени, такъ сказать съ налету, подъ вліяніемъ прочитаннаго романа или виднной драмы, легкомысленная Лаура проникалась материнской любовью, срывалась съ мста, хала въ Нормандію, падала, словно аэролитъ, въ мирную семью, гд росъ ея сынъ, безумно цловала его, осыпала золотомъ… и узжала. Роль матери скоро надодала ей и по цлымъ мсяцамъ она не вспоминала о существованіи Жоржа.
Когда мальчику исполнилось девять лтъ, я счелъ долгомъ напомнить Лаур, что пора бы научить Жоржа чему-нибудь побольше, чмъ читать, писать и играть въ кегли. Я предложилъ помстить его въ гимназію, въ Париж. Здсь, думалъ я, онъ узнаетъ, чей онъ сынъ, свыкнется съ этой мыслью и самъ проложить себ дорогу… Не тутъ-то было! Лаура и слышать не хотла объ гимназіи. Это слишкомъ демократическое заведеніе…
— Въ гимназію, докторъ? Да что вы? Онъ учился бы тамъ вмст съ дтьми моего сапожника и швейцара!.. Вышелъ бы, не умя поклониться женщин и держать себя за обдомъ. Нтъ, нтъ! Жоржъ будетъ учиться у іезуитовъ. Святые отцы одни, поврьте мн, умютъ вылпить изъ мальчика джентльмэна!
И отправили Жоржа на Джерсей, гд святые отцы основали школу, посл того какъ ихъ выгнали изъ Франціи. Приняли его не безъ труда и съ непремннымъ условіемъ ни разу не брать его въ Парижъ, до полнаго окончанія курса.
Мать създила на островъ одинъ разъ, ужасно страдала отъ морской болзни и повторить путешествіе не ршилась.
Въ теченіе пяти лтъ Жоржъ учился и былъ на лучшемъ счету въ школ. Еженедльно писалъ матери длинныя, нжныя письма. Она отвчала разъ въ два мсяца коротенькой записочкой, гд-нибудь ночью, въ кабинет ресторана, подъ вліяніемъ кризиса чувствительности, вызваннаго лишней выпивкой или новымъ счастливымъ мгновеніемъ.
Но вотъ полгода тому назадъ, Лаура получила отъ ректора слдующее письмо:
Вашъ Жоржъ блестяще кончилъ полный курсъ наукъ. Онъ долженъ выбрать себ карьеру. Ему хочется поступить въ военную службу. Если вамъ угодно, мы примемъ его въ военное училище, въ улиц Ломонъ. Вамъ надлежитъ ршить его судьбу. Наша роль пока кончена, и мы просимъ васъ принять милаго юношу, покидающаго насъ черезъ недлю.
Имю честь быть Вашимъ покорнымъ слугой
Письмо, разумется, застало Лауру врасплохъ. Гд ей было думать о сын и о его карьер! Въ письм ректора она не поняла цли іезуитовъ: чтобы Жоржъ, котораго они, дйствительно, очень полюбили, самъ узналъ соціальное положеніе своей матери и, сообразуясь съ этимъ, выбралъ бы себ карьеру. Мысли Лауры, какъ и всегда, скользили поверхностно, ни на чемъ не останавливаясь подолгу. Въ данномъ случа, она ухватилась за приготовленіе комнаты для прізда сына, выбрала самую удобную и веселенькую, меблировала и отдлала ее, какъ уютное гнздышко,— и поршила, что въ этомъ вся суть. Нсколько дней спустя Жоржъ пріхалъ. О, какой это былъ милый, сердечный, хорошій юноша! И странное дло: мать свою, которая почти бросила его на произволъ судьбы,— онъ просто боготворилъ. Онъ выказывалъ столько нжности, уваженія и восхищенія, что даже она, эта куколка съ птичьими мозгами, казалась тронутой до глубины души. Въ теченіе двухъ недль она буквально была безъ ума отъ сына, всюду брала его съ собой, въ ложу театра, въ коляску на прогулку, на скачки. Главный содержатель, князь, отошелъ на задній планъ, его строго попросили не являться нкоторое время иначе, какъ съ дневнымъ визитомъ. Лаура, потихоньку отъ сына, здила иногда на свиданіе съ любовникомъ. Вотъ до чего дло доходило! Жоржъ-же, наивная душа, не находилъ въ окружающемъ ничего страннаго и буквально ни о чемъ не догадывался. О реальностяхъ любви онъ ничего не зналъ и былъ абсолютно чистъ и душой, и тломъ!
Однако, Лаура, натшившись своей новой ролью мамаши, скоро соскучилась. Она понемногу начала сбрасывать съ себя стснительныя цпи, которыя въ начал съ такимъ азартомъ сама же на себя наложила ради сына. Днемъ стали появляться любовники и держали себя смле, по вечерамъ поздки за городъ, ужины въ кабакахъ, кутежи… Жоржъ грустилъ, что мать все чаще и чаще узжаетъ безъ него, но всетаки ни о чемъ не догадывался. Глаза его защищены были непроницаемой завсой невинности, которую сдвинуть было не такъ-то легко.
И вотъ третьяго дня, Лаура, напившись шампанскаго и, по всей вроятности, позабывъ совершенно о пребываніи въ ея дом бднаго Жоржа, вернулась къ себ въ сопровожденіи князя, который, должно-быть, не прочь былъ прекратить комедію сдержанности. Тмъ не мене, входя въ спальню, Лаура вспомнила о сын и приказала любовнику не шумть. Комната юноши находилась какъ разъ надъ ея спальной.
Но между Лаурой и сожителемъ произошла какая-то ссора, оба были пьяны, а князь, къ тому же, необузданъ до бшенства, въ ярости онъ не помнилъ себя и имлъ обыкновеніе хватать первое, что попадалось подъ руку, швырять объ полъ, бить, колоть, орать не своимъ голосомъ. Изругавъ свою возлюбленную на чемъ свтъ стоитъ, онъ схватилъ фарфоровую вазу съ цвткомъ и запустилъ ее въ простночное зеркало. Громъ и трескъ невообразимые. Но прислуга была привычная къ нравамъ и обычаямъ барина, и на мсто побоища никто не отважился явиться… никто, кром перепуганнаго Жоржа. Онъ отворилъ дверь материнской спальни и остановился на порог, какъ окаменлый, не вря своимъ глазамъ. Полураздтые, князь и Лаура, инстинктивно бросились на кровать. Произошла страшная нмая сцена: вс трое глядли другъ на друга испуганными, недоумвающими глазами… Наконецъ, Лаура, съ которой отъ страху соскочилъ хмель, ласково начала журить сына:
— Ступай, Жоржъ… Не надо въ такой часъ приходить ко мн… Это неприлично, дитя мое… Иди, ложись, милка моя… Иди, или скорй!..
Но юноша, указавъ пальцемъ на князя, сказалъ:
— А онъ что здсь длаетъ въ такой часъ?
Лаура легонько подтолкнула его за дверь.
— Я ему позволила, онъ и пришелъ… Не обращай на это вниманія, дитя мое… Ступай, ложись и больше не приходи.
Юноша опустилъ голову и повиновался. Онъ ушелъ къ себ.
Что пережила за эту ночь чистая душа мальчика? Путемъ-ли откровенія или разсудкомъ постигъ онъ, что такое эта мать и что предстоитъ ея сыну? Никто этого никогда не узнаетъ: секретъ этотъ Жоржъ унесъ съ собой въ могилу.
На другое утро, не видя его за завтракомъ, Лаура пошла къ нему въ комнату: онъ вислъ на одной изъ колоннъ монументальной старинной кровати, шнурокъ отъ гардины послужилъ ему веревкой. Личико было ужъ совсмъ черно…
Ударъ былъ слишкомъ силенъ для сердца Лауры Гардингъ. Она долго пролежала безъ чувствъ, сознаніе вернулось, но разсудокъ покинулъ ее навсегда. Я сегодня отправилъ ее въ Сальпетріеръ…
Вотъ моя исторія…— заключилъ докторъ.— Какъ видите, не веселая, такова, впрочемъ, и жизнь.