Въ средин прошедшаго лта, въ тотъ часъ, который въ жаркихъ странахъ посвящается отдыху, въ одной деревенской гостиной собралось пять человкъ. Гостиная эта была такая, какія обыкновенно бываютъ въ деревн. Въ углу стояло фортепіано, на окнахъ кисейныя занавсы, мягкія кресла, горшки съ цвтами, барометръ и его необходимый спутникъ-термометръ, пастушки на камин, пастушки на картинахъ, таково было это веселое убжище, объ которомъ постоянно мечтаютъ парикмахеры, пока они завиваютъ волосы и продаютъ помаду, и въ которыхъ они скучаютъ до смерти, когда не продаютъ боле ничего.
Сидвшіе въ описанной нами комнат были одты съ деревенской свободой, коломянковыя визитки, едва повязанные галстуки, широкіе панталоны, однимъ словомъ, ихъ костюмы сразу указывали, что они въ деревн.
Однако хозяинъ дома не былъ парикмахеромъ, какъ можетъ быть читатель это подумалъ, господинъ Дюбуа былъ судья и въ настоящее время сидлъ развалясь на кушетк. Госпожа Дюбуа почти лежала въ кресл по другую сторону комнаты, съ утомленнымъ видомъ человка, не сдлавшаго въ цлый день ни шагу, надо сказать, что почтенная дама была футовъ шести или семи въ окружности. Она была совершенно здорова, но, напримръ, держать въ рукахъ газету было для нея уже большимъ трудомъ, что подтверждалось газетой, лежавшей у нея на колняхъ, понятно, что подобнаго рода чтеніе продолжалось не мало времени. Госпожа Декабьезъ и господинъ Рэмбо, оба важные провинціальные жители, сидли напротивъ хозяевъ дома, точно они собрались играть въ уголки. Госпожа Декабьезъ была жена мэра, а господинъ Рэмбо богатый поземельный собственникъ, страстный охотникъ, и человкъ занимавшійся особенно старательно своей наружностью. Его борода начала уже немного сдть, маленькая накладка прикрывала недостатокъ волосъ, но онъ считался молодымъ человкомъ и постоянно говорилъ о своемъ пребываніи въ Париж, бывшемъ семнадцать лтъ тому назадъ, какъ о дл происшедшемъ только наканун. Племянникъ господина Дюбуа, наклонясь на стул у окна, игралъ съ собакой.
Прошло около часа посл завтрака, вс были вполн заняты процессомъ пищеваренія и только изрдка какое нибудь слово или вздохъ нарушали томительное молчаніе.
Госпожа Дюбуа видимо боролась съ одолвавшимъ ее сномъ. Госпожа Декабьезъ съ интересомъ слдила за прыжками собаки. Господинъ Рэмбо билъ тактъ аріи, которую онъ насвистывалъ въ воображеніи. Т изъ нашихъ читателей, которые пользовались деревенской жизнью, узнаютъ драгоцнное время, когда вс сбираются въ гостиной, чтобы развлекать другъ друга.
Въ обыкновенныхъ разговорахъ длинные промежутки молчанія очень непріятны и каждый старается прервать ихъ, но люди, проводящіе вмст цлые дни, не стсняются этимъ.
Свобода скучать считается одной изъ привиллегій деревенской жизни.
Хозяинъ вдругъ прервалъ свои мечты, громко и протяжно звнувъ три раза, замтивъ немного поздно эту излишнюю вольность, онъ постарался скрыть ее, начавъ говорить.
— Я очень удивляюсь, что этотъ Жюль до сихъ поръ ничего намъ не написалъ.
Госпожа Дюбуа открыла глаза, воображая въ свою очередь, что мужъ желалъ напомнить ей обязанности хозяйки.
— Вы знаете его…. Жюля? продолжалъ Дюбуа.
— Жюль Шенье, изъ Парижа, адвокатъ…. Ну, мы ждемъ его, сказала госпожа Дюбуа.
— Именно, и вотъ потому что мы его ждемъ и что онъ не детъ, онъ могъ бы по крайней мр хоть написать намъ.— Оставь эту собаку, Адольфъ.
— Да, въ самомъ дл, сказала госпожа Дюбуа:ты мн разстраиваешь нервы, и кром того ты длаешь ее злой, ты портишь характеръ этому бдному животному. Сюда, Фаноръ, поди къ твоей маленькой госпож. При этихъ словахъ госпожа Декабьезъ улыбнулась, что весьма понятно, если вспомнить о почтенныхъ размрахъ госпожи Дюбуа.
— Мн будетъ очень жаль, если Шеньо не сдержитъ даннаго слова, сказалъ племянникъ.
— Да, конечно, онъ очень милъ, продолжалъ Дюбуа, но онъ долженъ былъ привезти къ намъ человка очень умнаго и замчательнаго, господина Леклеркъ.
— А! наконецъ, сказалъ Адольфъ.
— Да, Леклеркъ хочетъ прохаться по Бретани…. чтобы вдохновить себя…. и Жюль долженъ былъ провожать его до насъ и здсь заставить остановиться и провести нсколько дней у насъ. Вы знаете Леклерка, Рэмбо, это очень хорошій живописецъ.
— Я его знаю по наслышк, когда я былъ въ Париж, о немъ уже много говорили.
— Вы себ не можете представить, что это за человкъ.
— Говорятъ, что вс эти господа очень странны, замтила госпожа Декабьезъ.
— Не только странны, но кажется, что этотъ даже очень веселъ. Мой мужъ разсказывалъ мн множество очень забавныхъ вещей, онъ зналъ его въ Париж.
— Да, въ мое послднее путешествіе, я сошелся съ нимъ. Онъ единственный въ своемъ род! Этотъ человкъ не говоритъ ни одного слова, которое не было бы остротой или каламбуромъ, но очень спокойно будетъ смяться надъ вами.
— Ахъ, Исидоръ, сказала госпожа Дюбуа своему мужу, разскажите женамъ эту исторію про табакерку…. Вы знаете, когда онъ предлагалъ свой табакъ….
— Однажды Леклеркъ, взявъ изъ табакерки табакъ, нашелъ его отвратительнымъ, это было передъ тмъ, какъ онъ шелъ, я не знаю къ кому…. или это было у него…. Кажется это было у одного старика…. Я, впрочемъ, неувренъ…. Онъ вынимаетъ табакерку и понюхавъ табакъ предлагаетъ его.
Собесдникъ его говоритъ, что запахъ очень дуренъ. Вы правы, говоритъ Леклеркъ, и снова вынувъ табакерку, начинаетъ нюхать, чтобы подать примръ.
Затмъ они оба преусердно начинаютъ начинять свой носъ, чтобы не слышать запаха.
— А потомъ, Исидоръ, разскажите эту исторію о провинціальной дам, которая заказала свой портретъ и длала такіе глупые вопросы на счетъ живописи.
— Ахъ! да, но я не помню этого хорошенько, это была дама, пріхавшая издалека, и приходившая къ нему снимать съ себя портретъ, но которую онъ до того довелъ своими шутками, что она въ азарт ушла.
— Съ портретомъ? сказалъ Рэмбо.
Портретъ былъ готовъ только на половину и она не захотла его брать.
— Но живописецъ долженъ былъ потерять за это?
— Да, конечно, т пятьсотъ франковъ, которые ему слдовало получить за портретъ, но онъ не обращаетъ на это вниманія, ему только бы посмяться.
— Разскажите намъ еще, Исидоръ, исторію объ этомъ господин, котораго онъ заставилъ позировать… Помните? нельзя придумать ничего забавне.
— Однажды онъ пошелъ, я не знаю зачмъ, къ одному господину, который принялъ его самымъ любезнымъ образомъ. Они поговорили. Вдругъ Леклеркъ говоритъ: Мн необходимъ эскизъ повара, не будете-ли вы такъ добры, чтобы служить мн моделью, я набросаю эскизъ разговаривая съ вами. Есть у васъ передникъ, блый колпакъ и т. д.?
Затмъ онъ одваетъ простяка самымъ смшнымъ образомъ и держитъ его цлый часъ въ такомъ костюм.
— И что-же, сдлалъ онъ эскизъ?
— Онъ былъ принужденъ его сдлать, чтобы тотъ не догадался. Я вамъ говорю, что это ужасный шутникъ.
Тутъ госпожа Дюбуа, ея мужъ, ея племянникъ, Рэмбо и госпожа Декабьезъ, громко расхохотались. Полная хозяйка минутъ пять не могла успокоиться, затмъ Дюбуа разсказалъ, множество, не мене смшныхъ исторій про Леклерка.
— Вы согласитесь, что подобный человкъ въ деревн — драгоцнность, сказалъ наконецъ Дюбуа, и я буду въ восторг видть его у себя.
— А главное дло онъ человкъ, обладающій большимъ талантомъ, сказалъ съ энтузіазмомъ Адольфъ, и я давно желалъ съ нимъ познакомиться.
— Эти артисты неистощимо веселы, сказалъ Рэмбо. Я очень часто посщалъ ихъ будучи въ Париж и въ особенности я былъ очень близокъ съ….
На этомъ слов Рэмбо остановился, увидя входящую Барбетту, кухарку, которая несла на поднос письмо, и никто не просилъ его продолжать, до такой степени принесенное письмо было въ эту минуту интересне его разсказа.
— Это изъ Парижа, сказалъ Дюбуа, съ худоскрываемой поспшностью, вы позволите?…
Онъ уже распечаталъ письмо.
— Это отъ Шеньо.
— Онъ детъ? сказала госпожа Дюбуа.
— Нтъ, разсянно сказалъ судья, а даже лучше….
Онъ прошепталъ про себя первыя строчки, потомъ улыбнулся и вскричалъ:
— Слушайте!
‘Мой милый другъ, одно весьма важное дло попало мн въ руки въ самый моментъ моего вызда изъ Парижа, поэтому мн придется остаться еще мсяца на два и я принужденъ отказаться отъ нашихъ прелестныхъ плановъ. Леклеркъ не можетъ ждать. Я далъ ему письмо и заставилъ поклясться, что онъ продетъ черезъ Жолибуа. Онъ, по всей вроятности, вполн вознаградитъ васъ за мое отсутствіе, мн же остается только завидовать вамъ, сидя за моими бумагами. Я одинъ достоинъ сожалнія. Независимо отъ письма, даннаго мною Леклерку, я хотлъ предупредить васъ и эта записка очень мало опередитъ его, если только она не опоздаетъ, какъ бы то ни было, мой другъ, я слишкомъ хорошо васъ знаю, и вы, знаете Леклерка, чтобы нужны были какія нибудь церемоніи. Передайте мое почтеніе госпож Дюбуа, и позвольте мн передать вамъ увреніе въ полномъ моемъ уваженіи и преданности.
Ж. Шеньо.’
— Это значитъ, что онъ детъ, вскричала госпожа Дюбуа.
— Да, и прідетъ сію минуту, если уже не пріхалъ, такъ какъ число письма….
— Ау меня ничего не готово вскричала госпожа Дюбуа, повертываясь въ кресл. Да позвоните же! Позвоните!
— Я въ восторг, говорилъ Адольфъ.
— Ахъ! ахъ! повторялъ Рэмбо, мы наконецъ увидимъ этого Леклерка.
— Но вдь у васъ есть же комната для Шеньо, сказалъ Дюбуа, а такъ какъ Леклеркъ детъ одинъ….
Это правда. Но намъ все таки еще много надо сдлать. Мн надо послать въ городъ. Да помогите же мн, Исидоръ. Какое происшествіе!
Наконецъ госпожа Дюбуа встала на ноги и покатилась къ передней, гд вскор раздались ея крики.
— Барбетта! Франсуа! садитесь на лошадь. Барбетта! подите же сюда! Гильотъ! подите ко мн! Барбетта, принесите мн бумаги и перо, ну же, Гильотъ!
Дюбуа вышелъ въ переднюю помочь жен. Какое-то рвеніе овладло даже самими гостями. Адольфъ нсколько разъ предлагалъ не надо-ли сходить справиться не пріхалъ-ли Леклеркъ въ дилижанс. Въ одну минуту весь Жолибуа былъ перевернутъ вверхъ дномъ. Съ минуты на минуту ждали прибытія путешественника и боялись, что онъ застанетъ въ дом весь безпорядокъ, приготовленія еще боле увеличивали его. Франсуа ухалъ во весь опоръ. Гильотъ была отправлена за провизіей, а Барбетта отправилась на птичій дворъ производить тамъ кровопролитіе.
Во время этой горячки приготовленій раздалось три громкихъ звонка, которые привели всхъ въ смущеніе. Барбетта, погруженная въ свои занятія и не зная, что ей длать, готовить-ли обдъ или убирать комнаты, услышавъ этотъ звонокъ, зарзала трехъ лишнихъ кроликовъ. Адольфъ самъ побжалъ открыть. Къ счастью, это были приглашенные, которые явились ране главнаго гостя. Эта ошибка повторялась еще много разъ. Самъ Франсуа усплъ вернуться, а Леклеркъ все еще не прізжалъ, между тмъ вс гости съхались и ждали только его одного.
Не будемъ пересчитывать здсь всхъ приглашенныхъ, которыхъ было не мало. Тутъ былъ и мужъ госпожи Декабьезъ, и мировой судья, и окрестные помщики, мужья, жены и дти. Весь этотъ народъ явился, какъ одинъ человкъ, узнавъ о важной новости: извстіе о появленіи дикаго звря не возбудило бы такого любопытства, какъ пріздъ артиста изъ Парижа, вс были взволнованы, каждый выражалъ свои предположенія, и все слышанное имъ на счетъ этого класса людей. Дюбуа, увлеченный всеобщимъ волненіемъ и нетерпніемъ, описывалъ Леклерка такъ, что отовсюду слышался смхъ. Каждый изъ гостей давалъ себ общаніе остерегаться мистификацій прізжаго и смяться отъ всей души надъ тми шутками, которыя онъ будетъ играть надъ другими. Между, тмъ Дюбуа каждую минуту смотрлъ на часы: было около пяти часовъ, т. е. какъ разъ время садиться обдать, а Леклеркъ не халъ. Радость начала переходить въ безпокойство и хозяева дома напрасно старались найти приличный предлогъ, чтобы оттянуть обдъ, зная какую важность иметъ эта мра для многихъ приглашаемыхъ.
— Ну, господа! вскричалъ вдругъ Дюбуа съ вдохновеннымъ видомъ, что если мы пойдемъ на встрчу господину Леклерку, къ мсту остановки дилижанса? Мы будемъ знать, что намъ, длать, послдній дилижансъ очень часто опаздываетъ.
Желали-ли гости скоре видть путешественника или торопились обдать, но въ отвтъ на предложеніе послдовало общее согласіе.
Станція дилижанса была всего въ десяти минутахъ ходьбы отъ дома. Дюбуа послалъ Франсуа впередъ, чтобы взять багажъ. Мущины отправились въ путь, и самыя храбрыя дамы ршились имъ сопутствовать. Дюбуа пустилъ въ ходъ все свое искусство краснорчія, чтобы сократить дорогу и опять-таки предлогомъ разговора были шутки Леклерка.
— А! а! сказалъ Дюбуа, замтивъ станцію, я вижу Франсуа, курящаго въ дверяхъ станціи. Дилижансъ еще не прізжалъ. Эй! Франсуа!
Франсуа сунулъ трубку въ карманъ.
— Пріхалъ онъ? закричалъ издали Дюбуа.
— Нтъ, сударь.
— Ну, теперь врно намъ не придется долго ждать, потому что дилижансъ уже опоздалъ на три четверти часа, значитъ онъ долженъ скоро пріхать.
Въ тоже время, оставивъ гостей у дверей, самъ Дюбуа вошелъ на станцію.
— Это удивительно, Пишенэ, сказалъ онъ, что вашъ сынъ до сихъ поръ еще не пріхалъ.
— Да онъ уже цлый часъ какъ пріхалъ.
— Что-же мн сказалъ этотъ скотъ Франсуа?
— Я думалъ, что вы спрашиваете пріхалъ-ли гость, а дилижансъ уже давно пріхалъ.— Да какже можетъ гость пріхать, дуракъ, если дилижансъ уже пришелъ?
— Мн было приказано ждать, и я ждалъ.
Дюбуа вышелъ глубоко огорченный.
— Господа, сказалъ онъ, весьма вроятно, что Леклеркъ сегодня не прідетъ, дилижансъ пріхалъ безъ него. Я очень огорченъ.
Возгласы удивленія и досады раздались со всхъ сторонъ.
— Надо покориться, господа, обдъ ждетъ насъ… если только мы не ршимся подождать еще нсколько времени здсь.
Это новое предложеніе вырвало у многихъ вздохи огорченія и Дюбуа, замтивъ это, сейчасъ-же поправился.
— Нтъ, вернемтесь, сказалъ онъ, мы сдлали все человчески-возможное для людей, обдающихъ въ пять часовъ. Пойдемте.
— А вотъ тамъ детъ какой-то экипажъ, сказалъ Франсуа, указывая вдаль по дорог.
— Телга! сказалъ съ презрніемъ Дюбуа, это не можетъ быть онъ…. Однако можно посмотрть, она детъ довольно скоро.
Но, по мр того, какъ телга приближалась, въ ней видны были только крестьяне въ ихъ синихъ блузахъ и грубыхъ соломенныхъ шляпахъ.
— Это крестьяне, нашего гостя не можетъ быть тутъ…. Однако….
И говоря это, Дюбуа не могъ отвести глазъ отъ человка въ бломъ колпак, привязаннымъ клтчатымъ платкомъ, завязаннымъ подъ подбородкомъ.
— Ба! сказалъ онъ наконецъ, я просто сумашедшій, идемте господа!
Но вдругъ изъ телги раздался голосъ, ясно назвавшій его по имени, надо было сознаться, что это кричалъ человкъ съ клтчатымъ платкомъ, длая въ тоже время знаки Дюбуа.
— Господинъ Дюбуа, кричалъ голосъ, какъ я радъ, что вижу васъ…
— Какъ! это вы, Леклеркъ?
— Конечно, это я. Я вамъ сейчасъ разскажу мои приключенія. Эй, стой, я сойду здсь.
— Тихонько, не длайте порывистыхъ движеній, если у васъ что нибудь сломано….
— Представьте, началъ Леклеркъ, опираясь какъ калка на широкое плечо правившаго телгой, представьте себ цлый рядъ невзгодъ, какія только можетъ испытать путешественникъ на разстояніи пяти миль.
Въ эту минуту Леклеркъ появился во всемъ великолпіи своего страннаго костюма. Сверхъ его собственнаго платья на немъ былъ накинутъ мужицкій кафтанъ и кром того голова была обвязана какъ уже было сказано. Изумленіе поразило молчаніемъ всю компанію.
— Сойдя со станціи желзной дороги, я нанялъ какую то телгу, чтобы дохать до станціи ходящаго къ вамъ дилижанса. Животное, которое везло меня, я говорю о кучер телги, по отличной, гладкой дорог ухитрилось вывалить меня въ яму. Меня сочли убитымъ, отъ испуга со мной сдлалась лихорадка, которую приняли за предсмертную дрожь и закутали меня въ эти лохмотья, которыя вы видите. Я положительно не могъ воспротивиться этому. Прізжаемъ на станцію, дилижансъ уже ухалъ.
Тогда я принужденъ былъ ссть въ эту телгу, разбитый, усталый, задыхаясь отъ жара, не зная не сломалъ-ли я себ руки или ноги, и вотъ наконецъ я здсь.
Всеобщій взрывъ смха встртилъ этотъ-разсказъ, Леклеркъ съ удивленіемъ оглядлъ всю компанію, изумляясь подобному пріему, сдланному незнакомому человку, который чуть было не убился. Дюбуа, продолжая улыбаться, сказалъ ему съ насмшкой:
— Вы не ранены?
— Слава Богу, нтъ, я дйствую руками и ногами точно ничего не случилось, но я не могу идти дале не перемнивъ платье и блье.
— Оставьте, вскричалъ Дюбуа, увлекая его, не портите этого интереснаго костюма.
— Какъ! вы хотите, чтобы я появился въ гостиную такимъ, каковъ я теперь! Да кром того я совсмъ выбился изъ силъ.
— Это такъ забавно! говорилъ Дюбуа, не надо обидть нашихъ дамъ, лишивъ ихъ такого зрлища.
— Пожалуй, сказалъ Леклеркъ, но я сейчасъ-же пройду въ свою комнату. Вы мн говорите странныя вещи, Дюбуа. Эй! человкъ, какъ васъ зовутъ?
— Надо ему сказать? сказалъ Франсуа съ глупымъ смхомъ, обращаясь съ господамъ.
— Какъ! надо-ли мн сказать…. вскричалъ Леклеркъ, или вы хотите, чтобы я васъ звалъ….
— Его зовутъ Франсуа, перебилъ Дюбуа, смясь еще громче.
Вся кампанія снова начала вторить ему, даже плечи господина Декабьезъ пришли въ движеніе отъ смха, что случилось съ нимъ вроятно не боле какъ въ третій разъ, съ тхъ поръ какъ онъ сдлался взрослымъ человкомъ.
— Ну, Франсуа, возьми этотъ маленькій чемоданъ!…
Франсуа съ любопытствомъ посмотрлъ на маленькій чемоданъ, выложенный на дорогу, но и не думалъ брать его.
— Бери же, сказалъ ему кучеръ.
— Это такой шутникъ, что онъ со всми длаетъ штуки, такъ что на него ни въ чемъ нельзя положиться, отвчалъ шепотомъ Франсуа.
— Да вдь это не онъ, а его чемоданъ, отвчалъ кучеръ.
— Берите чемоданъ, Франсуа, приказалъ Дюбуа.
Леклеркъ, чтобы нарушить молчаніе, водворившееся около него, началъ подробно разсказывать свои приключенія, но онъ видлъ во всхъ взглядахъ насмшливое недовріе, которое онъ приписывалъ веселости своего разсказа.
Между тмъ оставшіяся дамы, увидя приближавшуюся группу, которая вроятно вела желаннаго гостя, ршились выйти на встрчу, чтобы скоре удовлетворить своему любопытству: сама мадамъ Дюбуа появилась на крыльц. Но при вид костюма живописца, она вскричала громко:
— Ну! Дюбуа, что такое? Что это значитъ?
— Это маленькое приключеніе, закричалъ ей мужъ съ таинственнымъ видомъ.
— Какъ? Это господинъ Леклеркъ?
Она оглядла всхъ и видя улыбки на всхъ лицахъ, она, чтобы показать, что понимаетъ шутку, съ полусловъ разразилась такимъ ужаснымъ смхомъ, что ее надо было поддерживая довести до дивана, потому что достойная дама совсмъ не привыкла смяться стоя и такъ громко. Такая же веселость овладла всми дамами, и долго никто не могъ ничего разобрать. Леклеркъ, находившій, что эта веселость зашла немного далеко, выпутался какъ могъ.
— Милостивыя государыни, сказалъ онъ, я въ восторг, что мой костюмъ показался вамъ такъ забавенъ, но я прошу у васъ позволенія выйти и перемнить его какъ можно скоре, онъ страшно стсняетъ меня и я прошу васъ извинить человка, который нсколько часовъ тому назадъ чуть было не сломалъ себ шеи….
— Зачмъ?… говорила мадамъ Дюбуа, упершись руками въ боки, что длало ее похожей на гигантскій горшокъ…. Такой умный человкъ какъ вы…. это такъ забавно…. Онъ еще веселе, чмъ я думала…. Оставьте… Хи! хи! хи!
— Это уже слишкомъ, подумалъ Леклеркъ, длаясь серьезнымъ. Сударыня, я васъ умоляю дать мн пять минутъ времени….
— Франсуа! перебилъ хозяинъ, проводите господина Леклеркъ въ его комнату.
Онъ взялъ его подъ руку и любезно проводилъ до двери, извиняясь, что не можетъ оставить гостей, которые садятся за столъ.
Франсуа, оставшись одинъ съ Леклеркомъ, отступилъ нсколько шаговъ и пробормоталъ:
— Во второмъ этаж, корридоръ направо, третья дверь налво и, сказавъ это, исчезъ.
Нечего длать, Леклеркъ отправился одинъ разыскивать свою комнату, открывая двери и шкафы, которые принималъ за комнаты.
Въ этомъ затрудненіи онъ услышалъ шумъ въ глубин одного корридора. Это была Гильотъ, выколачивавшая пыль изъ подушки.
— Эй! двушка!…
Нтъ отвта.
— Будьте такъ добры, скажите мн, гд моя комната.
Ищи другого, кто сталъ бы съ тобой говорить, проворчала Гильотъ и снова принялась колотить подушку.
Леклеркъ, выйдя изъ терпнія, толкнулъ ногой первую попавшуюся дверь и попалъ въ какую-то, плохо меблированную комнату, гд не было его чемодана. Но жаръ и усталость, не считая сдланнаго ему пріема, отняли у него всякую ршимость искать дале. Онъ довольствовался тмъ, что снялъ покрывавшія его лохмотья, кое-какъ привелъ въ порядокъ платье, отеръ лице мокрымъ полотенцемъ и сошелъ внизъ. Радостные крики встртили его въ гостиной.
— Это добрые люди, подумалъ Леклеркъ, будемъ любезны.
— Ну, господа, говорилъ между тмъ Дюбуа, пойдемте теперь садиться за столъ, а вы, любезный Леклеркъ, садитесь со мною рядомъ.
Говоря это, онъ взялъ Леклерка за руку и такъ сильно пожалъ ее, что Леклеркъ думалъ, что это дружеское пожатіе лишитъ его руки.
— Нтъ, право, это больная рука, я упалъ на эту сторону…. когда мы такъ неудачно опрокинулись.
— Онъ вчно шутитъ!
— Я васъ увряю….
— Ну, ну, сказала любезно госпожа Дюбуа, наливая супъ, мы знаемъ, что вамъ нтъ равнаго ни по таланту, ни по…. умнью шутить. Хотите этихъ корнишоновъ?
Вс гости подняли головы чтобы поймать остроту, которая неизбжно должна была слетть съ устъ артиста. Но Леклеркъ, сконфуженный всеобщимъ ожиданіемъ, предпочелъ, вмсто отвта, проглотить нсколько корнишоновъ, которыхъ онъ терпть не могъ.
Первыя блюда прошли въ молчаніи….
— Но, говорила госпожа Декабьезъ на ухо госпож Дюбуа, онъ очень…. очень…. Я не знаю, какъ сказать вамъ, гость…. я его считала боле…. боле…. я не знаю, какъ вамъ это выразить?
— Они всегда таковы, эти остроумные люди, они любятъ заставлять себя просить, онъ сдерживается… Господинъ Леклеркъ, вы любите паштетъ?
— У меня нтъ аппетита, сударыня, я чувствую себя не совсмъ хорошо, я лучше съмъ этого пюре….
— Ахъ! я не могу боле терпть!… Господинъ Леклеркъ, прошу васъ, не уморите меня со смху….
Такая-же веселость овладла всми гостями.
— Вы слышали?
— Отлично?
— Что же онъ такое сказалъ? спрашивалъ своего сосда Адольфъ, смясь до слезъ.
Онъ сказалъ…, это невозможно повторить, надо слышать это отъ него самого, только одинъ онъ можетъ говорить такъ забавно….
Нсколько минутъ прошло во всеобщемъ смх, вс аплодировали, кром господина Декабьезъ, котораго столько остроумія приводило въ дурное расположеніе духа.
Надо прибавить, что во время этого безпорядка, все пюре было съдено и его забыли предложить Леклерку, хотя это было, кажется, единственное кушанье, которое онъ могъ сть.
— Ему надо только дать войти въ свою колею… Не стсняйтесь, Леклеркъ…. Ну, скажите намъ, что новаго въ Париж?…
— Вы знаете, сказалъ Леклеркъ недовольнымъ тономъ, бдный князь упалъ изъ экипажа и умеръ на мст…. Я говорю на мст потому, что онъ такъ мало пережилъ….
Эти нсколько словъ имли могущество снова возбудить всеобщую веселость, и въ особенности госпожа Дюбуа предавалась такой веселости, что даже безпокоила своихъ сосдей.
— Я тутъ ничего не вижу остроумнаго, сухо сказалъ Декабьзъ, бывшій въ дурномъ расположеніи духа.
— Боже мой, сударь, я и не думаю выдавать это извстіе за остроту, сказалъ огорченнымъ тономъ Леклеркъ, оно слишкомъ важно, слишкомъ печально, что было бы жестоко….
— Милостивый государь, перебилъ Декабьзъ, покраснвъ какъ вишня, я не къ вамъ обращался. Я не понимаю, почему вы взяли меня цлью вашихъ остротъ. Шутите съ подобными себ.
— А по какому праву подвергаютъ меня этимъ насмшкамъ?…
— Но, другъ мой, но мой милый Декабьзъ, вы ровно ничего не понимаете въ шуткахъ… надо умть… надо различать…
— Онъ мн нисколько не нравится. Мы провинціалы, это такъ, но мы знаемъ этихъ людей, и если господинъ Леклеркъ желаетъ забавляться на нашъ счетъ, то пусть онъ обратится…
— Полноте, Декабьзъ, умоляю васъ, вспомните, что вы у меня, ради Бога! войдите въ мое положеніе…
— Умоляю васъ, продолжалъ онъ, обращаясь къ Леклерку, не отвчайте ни слова, будьте благоразумне его. Онъ не понимаетъ шутокъ, он слишкомъ тонки для него.
Но Леклеркъ, пораженный изумленіемъ, уронилъ ножикъ и вилку и остался молча наклоненнымъ надъ своей тарелкой.
Обдъ сдлался скученъ и поэтому окончился скоре. Вс смотрли другъ на друга и многіе думали, что эта сцена была заране подготовлена, такъ что многія дамы закрывали ротъ платками, чтобы удержаться отъ смха.
Когда обдъ кончился и стали подавать кофе, Декабьзъ поспшно вышелъ въ садъ, чтобы на воздух охладить свой гнвъ, но такъ какъ его жена осталась, то о происшедшемъ нельзя было сказать ни слова.
— Ахъ! какъ это жаль, наивно сказала госпожа Декабьзъ, вздохнувъ, точно мхъ, вы намъ сочинили бы что-нибудь.
— Нтъ, сударыня, сказалъ оскорбленный Леклеркъ, я бы ничего не сочинилъ.
Между тмъ общество стало раздляться. Дамы начали шептаться въ углу. Рэмбо, Адольфъ и Дюбуа окружили Леклерка и увели его въ садъ.
Между тмъ Декабьзъ прогуливался по одной изъ сосднихъ аллей, бросая при каждомъ шаг яростные взгляды на стоявшую группу, его не замчали за деревьями, да и кром того, ночь начала уже наступать.
— Какъ вы думаете, будетъ дождь? спросилъ Рэмбо.
— Не знаю… однако, я видлъ тамъ… впрочемъ, погода, можетъ быть, еще и удержится.
Къ несчастію, во время этого интереснаго разговора, Рэмбо или, можетъ быть, Адольфъ (кто изъ нихъ, этого никогда не могли узнать наврно), засмялся.
Въ ту же минуту, какая-то человческая фигура подошла къ нимъ твердымъ шагомъ человка ршительнаго и стала передъ говорившими. Это былъ Декабьзъ, съ ршительнымъ видомъ обратившійся къ Леклерку.
— Милостивый государь, сказалъ онъ, теперь мы не въ присутствіи дамъ и я не оскорбляю законовъ гостепріимства. Я не буду злоупотреблять властью, данною мн въ этомъ округ, но если вы человкъ благородный, то я имю право требовать отъ васъ удовлетворенія….
— Чортъ возьми! да оставите-ли вы меня наконецъ въ поко? вскричалъ, выведенный изъ себя Леклеркъ. Сдлайте мн удовольствіе, повторите, что я вамъ такое сказалъ?
Но Рэмбо и Адольфъ уже старались успокоить Декабьза, а Дюбуа со своей стороны уводилъ прочь Леклерка.
— Да, сударь, вскричалъ Декабьзъ, кто позволяетъ себ нехорошія шутки, тотъ долженъ переносить….
— Ради Бога, Декабьзъ!…
— Видали-ли когда-нибудь такого дикаго звря? говорилъ Леклеркъ.
— Не обращайте на него вниманія, повторялъ Дюбуа, онъ всегда таковъ, у него дурной характеръ. Я въ отчаяніи отъ этого приключенія. Пойдемте въ гостиную.
Говоря это, онъ уводилъ живописца въ домъ.
— Нтъ, послушайте, сказалъ наконецъ послдній тономъ отчаянія, это безполезно, къ несчастью, теперь уже слишкомъ поздно, чтобы я могъ подумать ухать,, но если вы хотите что-нибудь сдлать для меня, то, изъ великодушія, позвольте мн идти спать. Я не могу боле терпть, я весь разбитъ, я не могъ обдать, этотъ господинъ раздражилъ мою желчь, это будетъ очень счастливо, если не захвораю. Мн необходимъ отдыхъ.
— Извините этого дурака и возьмите пока эту свчку, я вамъ пришлю стеариновую.
Судья проводилъ Леклерка до двери его комнаты.
— Не нужно-ли вамъ, чего-нибудь? сказалъ онъ.
— Нтъ, благодарю васъ, отвчалъ Леклеркъ.
— Во всякомъ случа, я вамъ пришлю сейчасъ Франсуа. Покойной ночи!
Леклеркъ сократилъ комплименты, закрывъ дверь и только тогда вздохнулъ свободно посл всхъ приключеній этого дня. Но, оглядвшись вокругъ, онъ вздрогнулъ. Комната не была совсмъ убрана, постель была плохо сдлана, графинъ и умывальникъ были пусты, давно не открывавшіеся окна сдлали воздухъ въ комнат очень тяжелымъ и затхлымъ, ни туфлей, ни книгъ, ни колокольчика, ничего, что помогаетъ уснуть и услаждаетъ безсонницу.
При другихъ обстоятельствахъ, Леклеркъ, далеко не бывшій сибаритомъ, посмялся бы надъ такой небрежностью и проспалъ-бы до утра также хорошо, какъ и при всхъ удобствахъ, но въ этотъ вечеръ ему, какъ извстно, нездоровилось. Крайняя усталость и паденіе заставляли его опасаться какой-нибудь серьезной болзни, наконецъ, ночной холодъ прохватилъ его въ саду до костей и ему казалось, что у него начинается лихорадка. Ему далеко не мшало-бы выпить какого-нибудь согрвающаго питья или, по крайней мр, вина. Но онъ ни за что на свт не сталъ-бы звать никого въ этомъ дом.
Ночь скоро пройдетъ, думалъ онъ, если мн завтра не будетъ лучше, то я отправлюсь въ гостинницу. Въ ожиданіи этого постараемся заснуть, это будетъ самое лучшее, что я только могу сдлать.
Говоря этотъ монологъ, полный покорности судьб, Леклеркъ оканчивалъ мало по малу приготовленія къ ночи, но дурное расположеніе духа проглядывало въ каждомъ его движеніи. Онъ чуть не задушилъ себя, снимая галстукъ. Онъ нсколько разъ ударилъ кулакомъ ни въ чемъ неповинный матрасъ, затмъ легъ, оставивъ горть около себя свчу на всякій случай, не будучи вполн увренъ, что заснетъ немедленно, въ ожиданіи этого, онъ улегся по покойне и закрылъ глаза, но, по прошествіи минутъ десяти, онъ съ удивленіемъ замтилъ, что сонъ какъ будто бжитъ отъ него, его безпокойство еще боле увеличилось, когда онъ почувствовалъ жажду, признакъ начинающейся лихорадки. Онъ пощупалъ свой пульсъ, который бился очень ровно и надежда спокойно дождаться утра нсколько оживила его и онъ снова улегся, стараясь заснуть.
Въ эту минуту онъ услышалъ по лстниц шумъ шаговъ и голосовъ: большая часть гостей осталась ночевать въ Жолибуа, на лстниц слышны были прощанія, прислуга ходила туда и сюда, этотъ шумъ продолжался добрыя четверть часа.
— Вс ложатся спать также какъ и я, подумалъ Леклеркъ, и я не вижу причины, почему-бы и мн не заснуть.
Онъ снова вооружился терпніемъ противъ мучившей его жажды.
— Въ самомъ дл, говорилъ онъ себ черезъ нсколько минутъ, я совершенно напрасно церемонился. Со мной самимъ очень мало церемонятся. Эта постель также мягка, какъ деревянная скамейка, мн ни за что не уснуть на ней. Кром того, эти животныя скоро совсмъ съдятъ меня, наконецъ, я задыхаюсь отъ жажды. Ночью мн можетъ сдлаться еще хуже, мн надо было-бы хоть нсколько капель одеколону или, я не знаю чего. Да, я дйствительно слишкомъ добръ, чтобы подвергать мою жизнь опасности для подобныхъ людей…. Но прислуга ничего не сдлаетъ, я уже усплъ убдиться въ ихъ расположеніи ко мн, господа легли спать, и мн придется разбудить весь домъ, я положительно не способенъ на это.
Посл этого, Леклеркъ, свшій было на постели, снова съ огорченіемъ упалъ на подушки.
— Но лучше-ли мн не спать цлую ночь, чмъ имъ проснуться одинъ разъ? снова началъ Леклеркъ свои соображенія.
Наконецъ, онъ снова слъ.
— Это, можетъ быть, не послужитъ ни къ чему.
И онъ снова бросился съ размаху на свое ложе печали.
— Проклятыя животныя! (Читатель понимаетъ, что онъ говорилъ не о своихъ хозяевахъ.)
Извстно, что между нкоторыми народами новаго свта существуетъ обыкновеніе выбирать въ вожди людей владющихъ большой силою характера, въ особенности уважается терпливость въ мученіяхъ, чтобы въ случа, если вождь попадется въ плнъ, онъ не осрамилъ своего народа, выказавъ слабость во время ужасныхъ мученій, которымъ непріятель не замедлитъ его подвергнуть.
Вотъ почему дикари подвергали кандидатовъ на званіе вождя ужаснымъ испытаніямъ: первое состояло въ томъ, что его связывали по рукамъ и по ногамъ и бросали въ муравейникъ, если у него вырывался вздохъ или какой-нибудь признакъ ощущаемой имъ страшной боли, то его отвергали, какъ недостойнаго. Почти таково было мученіе, испытываемое Леклеркомъ, съ тмъ усиливающимъ его непріятность обстоятельствомъ, что никакая честолюбивая надежда не поддерживала его мужества. Поэтому онъ былъ побжденъ: онъ однимъ прыжкомъ соскочилъ съ постли, точно на пружин.
— Нтъ! вскричалъ онъ, венеціанскія свинцовыя тюрьмы не могли доставлять своимъ плнникамъ боле ужасныхъ ночей. Я позову, хоть бы мн за это пришлось провести всю ночь въ пол, пусть будетъ, что будетъ.
Чтобы понять важность случившагося затмъ происшествія, надо представить себ Леклерка посреди комнаты, дрожащаго, потерявшагося, ищущаго ощупью свое платье, такъ какъ, на несчастье, сальный огарокъ догорлъ до конца и вдругъ погасъ.
Леклеркъ даже сталъ думать, что невидимыя силы покровительствовали противъ него обитателямъ этого страннаго дома. Онъ едва удержался, чтобы не начать громко звать на помощь. Но ища ощупью по стн рука его вдругъ задла за шнурокъ колокольчика, онъ потянулъ и — о, новое несчастіе! шнурокъ остался у него въ рукахъ.
Леклеркъ догадался, что прислуга нарочно перерзала его, чтобы избавить себя отъ безпокойства.
Онъ открылъ дверь и бросился бы опрометью бжать по корридору, еслибы темнота не принудила его подвигаться потихоньку, ощупью, вскор онъ нашелъ дверь и смло достучался.
Никакого отвта.
Онъ снова постучалъ.
— Кто тамъ?
Леклеркъ узналъ голосъ Рэмбо.
— Это я, Леклеркъ, я попросилъ бы васъ….
— А! отвчалъ, смясь, Рэмбо, вы принимаетесь за меня?
— Я прошу только немного воды или, по крайней мр, хоть свчу….
— Я уже легъ.
— Я чувствую себя очень нехорошо….
— Попросите рядомъ, отвчалъ Рэмбо.
Леклеркъ послдовалъ совту и, сдлавъ нсколько шаговъ, громко постучался въ другую дверь.