Джюліо.
(Повсть, разсказанная Наполеономъ Буонапарте).
——
——
——
* *
(Переводъ с] Нмецкаго ).
‘Московскій встникъ’, NoNo 1—2, 1827
Джулио, Наполеон, Год: 1827
Время на прочтение: 17 минут(ы)
Буонапарте, въ первые годы посл восшествія на престолъ Императорскій, любилъ свободные отъ занятій вечера проводить въ комнатахъ Императрицы. Утомленный дневными трудами, небрежно садился онъ на софу, и будучи занятъ честолюбивыми своими планами, обыкновенно погружался въ глубокое молчаніе, котораго нарушить никто изъ присутствовавшихъ не осмливался. Были однакоже минуты, когда онъ давалъ волю своей пламенной фантазій и любви къ чудесному, или — лучше сказать — удовлетворялъ своей внутренней потребности возбуждать въ другихъ страсти, что едва ли не было главною его склонностію. Тогда разсказывалъ онъ исторіи, почти всегда ужасныя, ознаменованныя печатію его собственнаго характера. Нкоторыя изъ приближенныхъ къ Императриц особъ присутствовали во время повствованій Императора, и одной изъ нихъ одолжены питатели слдующею повстію.
Никогда, говоритъ Г-жа Р…, не казался мн Буонапарте боле достопримчательнымъ, какъ въ минуты изложенія исторіи Джюліо. Увлеченный своимъ предметомъ, онъ расхаживалъ по комнат, его голосъ измнялся вмст съ характерами лицъ, имъ творимыхъ, и ужасъ, на всхъ наведенный, быль вовсе непритворный. Для него было истиннымъ наслажденіемъ возбужденное безпокойство въ слушателяхъ и, кажется, ничто столько не доставляло ему удовольствія, какъ выраженіе страха въ чертахъ лицъ, его окружавшихъ.
Неизъяснимое существо, вызывавшееся раскрывать тайны будущаго, появилось въ Рим. Никто не зналъ его настоящаго пола: иные, разсказывая о чудесныхъ предреканіяхъ, имъ сдланныхъ, говорили, что оно иметъ видъ и черты женщины, другіе торжественно утверждали, что были приведены въ трепетъ при воззрніи на чудовище. Сей оракулъ избралъ для себя убжище въ одномъ изъ предмстій города и занялъ опустлый дворецъ, боязнію и суевріемъ огражденный отъ любопытства черни. Никто не могъ опредлить времени, когда явилось сіе чудное твореніе, и все до него касавшееся, было покрыто непроницаемою тайною. Въ цломъ Рим говорили только объ одной Сивилл, (подъ симъ именемъ вс вообще разумли это непонятное существо), всякой охотно желалъ просить у ней совта, но весьма немногіе имли твердость вступить въ ея жилище. Иные, приближаясь къ оному, внезапно предавались такому трепету, который можно было бы объяснить однимъ только роковымъ предчувствіемъ бдствія и мгновенно убгали, увлекаемые могуществомъ непостижимой для нихъ силы.—
Камилло, молодый Римлянинь благороднаго произхожденія, ршился вопросить Сивиллу и пригласилъ друга своего, Джюліо, принять участіе въ его предпріятіи. Джюліо, нершительный и робкій, сначала отклонилъ было такое предложеніе, (не по доврію къ повсемстнымъ слухамъ объ опасности, будто бы угрожавшей всякому при вступленіи въ жилище Сивиллы, но страшась мысли предузнать свое будущее), однако наконецъ уступилъ просьбамъ Камилла, и оба они въ назначенный день отправились. Подходя къ жилищу, они замтили, что двери онаго отворилисъ передъ ними какъ бы сами собою, но друзья, не останавливаясь, продолжали путь,— прошли многія комнаты, не встрчая никого и очутились наконецъ въ галлере, коей половина отдлена была чернымъ занавсомъ, съ слдующею надписью: ‘Ежели ты желаешь узнать будущую судьбу твою, то вступи за сію преграду, но прежде молись!’
Джюліо затрепеталъ. Невольно, почти безъ памяти, онъ палъ на колна. Приписать ли сіе движеніе могуществу непостижимой силы, тогда же имъ овладвшей?— По прошествіи нсколькихъ минутъ юные друзья отвернули занавсъ, обнажили шпаги и вступили въ святилище. Къ нимъ приближилась женская фигура, она была молода, можетъ быть, прекрасна,— но ея взоръ уничтожалъ всякое покушеніе наблюдательности. Какое-то оцпенніе членовъ, странное смшеніе страстей и жизненности, знаменовали ея характеръ. Объяснятъ или описывать подобное сверхъестественное твореніе, значило бы хотть преступить границы слова и возлетть въ новый міръ, совершенно чуждый языку человческому. Устрашенный такимъ видомъ Джюліо отступилъ назадъ, Камилло склонилъ взоры къ земл и на вопросъ Сибиллы ‘чего желаетъ?’ объяснилъ причину своего посщенія. Не слушая его словъ, она обращала вниманіе только на одного Джюліо и была по видимому растрогана, — вдругъ затрепетала, простерла руку къ нему, какъ-бы желая схватишь его, и вдругъ отняла оную. Камилло просилъ предсказать ему будущее, она согласилась и Джюліо вышелъ изъ комнаты. Посл непродолжительнаго разговора, Камилло возвратился къ своему другу, котораго нашелъ погруженнымъ въ глубокія мечтанія.— ‘Не теряй бодрости’ сказалъ онъ ему съ улыбкою ‘я покрайней мр о себ не узналъ ничего ужаснаго. Сивилла предсказала мн, что я женюсь на сестр твоей Юліи, (сей бракъ былъ въ самомъ дл уже предположенъ), но что незначительное препятствіе замедлитъ нсколько нашу свадьбу’. — Джюліо пошелъ за таинственную завсу, а Камилло остался въ галлере. Чрезъ нсколько минутъ слышитъ онъ ужаснйшее стенаніе, въ которомъ узнаетъ голосъ своего друга, спшитъ къ нему на помощь и, отдернувъ занавсъ, видитъ Джюліо на колнахъ предъ Сивиллою, которая, потрясая надъ его головою волшебнымъ жезломъ, дымившимся кровію, произносила слдующія слова: Любовь непреоборимая! оскорбленіе храма! убійство!— Камилла съ трепетомъ приближался къ своему другу, Джюліо, неподвижный и блдный, не могъ удержаться на ногахъ. Напрасно Камилло обращался къ нему съ вопросами, единственнымъ отвтомъ было невнятное повтореніе словъ: ‘убійство! оскорбленіе храма!’
Наконецъ удалось Камиллу отвести его домой. Сдлавъ нужныя распоряженія къ успокоенію своего друга, онъ снова поспшилъ къ жилищу Сивиллы, ршившись говоритъ съ нею и принудить къ объясненію, но въ замк никого уже не было,— занавсъ, надпись, все исчезло, и не осталось ни малйшаго слда волшебницы.— Съ тхъ поръ ничего объ ней не слыхали.
Прошло нсколько недль,— день свадьбы Камилла былъ уже назначенъ и Джюліо, казалось, снова обрлъ прежнее свое спокойствіе. Его другъ всячески старался избгать вопросовъ о произшедшемъ и надялся, что такимъ образомъ мало по малу вовсе истребится изъ памяти странное приключеніе съ Сивиллою. По несчастію, въ послдній вечеръ передъ свадьбою, Маркизъ Комо, отецъ Джюліо, упалъ съ лошади и хотя сей случай не сдлалъ ему большаго вреда, однакоже свадебные праздники надобно было отложить. Джюліо, Камилло и Юлія окружили постель Маркиза и взаимно жаловались на препятствіе, разрушившее общія ихъ надежды, вдругъ Камилло, потрясенный внезапнымъ воспоминаніемъ, вскричалъ: Прорицанія Сивиллы сбылись!
Сіи слова привели Джюліо въ сильное движеніе, съ сей минуты онъ заперся въ сей комнат и избгалъ всякаго общества. Только одинъ почтенный Монахъ, прежній его наставникъ, имлъ къ нему доступъ, — часто были у нихъ продолжительные, тайные разговоры. Между тмъ Камилло, замтивъ въ Джюліо особенное желаніе избгать его присутствія, не старался уже боле съ нимъ видться.
Наступилъ давно желанный день: Камилло и Юлія были обвнчаны, но Джюліо не являлся. Онъ вовсе оставилъ домъ родительскій, и вс развдыванія о немъ остались тщетными. Маркизъ былъ въ полной мр несчастливъ, — по прошествіи мсяца онъ получилъ слдующее письмо: ‘Любезный Батюшка! Прекратите напрасные поиски, мое ршеніе непоколебимо,— ничто не можетъ измнитъ его. Располагайте вашимъ имніемъ, Джюліо умеръ для свта. Съ великими усиліями я преодоллъ себя и ршился васъ покинуть, но мн остается избжать еще ужаснйшаго жребія. Прощайте! Забудьте несчастнаго Джюліо.’
Письмо было безъ числа, незнакомецъ принесъ оное и скрылся. Маркизъ разспрашивалъ монаха, чрезъ котораго надялся еще сыскать своего несчастнаго сына, но вс вопросы, вс просьбы, даже угрозы не принесли въ этомъ случа никакой пользы: невозможно было ни убдить, ни устрашить монаха.— Онъ признался, что зналъ о намреніи Джюліо, и долго сопротивлялся оному,— но наконецъ, замтивъ твердую съ его стороны ршительность, почелъ своею обязанностію согласиться, онъ признался также, что знаетъ и о настоящемъ мстопребываніи Джюліо, но никакая сила не въ состояніи принудить его измнить тайн, ввренной ему подъ священною клятвою.
Джюліо отправился въ Неаполь, а оттуда на корабл перехалъ въ Мессину, съ намреніемъ вступить въ Доминиканскій монастырь, о которомъ его духовникъ отзывался съ великою похвалою. Настоятель сего монастыря, отецъ Амвросій, преисполненный смиренія и мудрости, никакъ не хотлъ воспользоваться разстроеннымъ воображеніемъ юнаго пришельца, и Джюліо тщетно просилъ не подвергать его искусу. Настоятель не соглашался, Джюліо долженъ былъ уступитъ наружно, но внутренно его твердая ршительность отъ того ни мало не поколебалась, имъ овладло какое-то непонятное предубжденіе: онъ думалъ, что только жизнь монастырская избавитъ его отъ жестокости жребія,— а воспоминаніе о Сивилл, ежеминутно его преслдовавшее, приводило его въ трепетъ и ему слышались слова: Любовь непреоборимая, оскорбленіе храма, убійство!
Миновалось время искуса: Джюліо произнесъ священный обтъ и почиталъ уже себя счастливымъ, возвративъ себ снова миръ душевный и освободясь отъ столькихъ страданій, имъ претерпнныхъ. Ни одна мысль о принесенной жертв не омрачала его спокойствія, но въ вечеръ сего торжественнаго дня, въ ту минуту, когда онъ хотлъ удалиться въ свою келью,— подошелъ къ нему одинъ изъ монаховъ, и взявъ его за руку, съ чувствомъ произнесъ: ‘Братъ, это на вки!’. Сіе восклицаніе потрясло Джюліо: иногда одно слово иметъ невыразимо сильное вліяніе на душевное расположеніе человка, а и того боле на расположеніе унылое и мрачное.— Юный отшельникъ быль точно въ этомъ состояніи, казалось, слова сіи раскрывали передъ нимъ его будущее,— онъ почиталъ уже себя въ числ мертвыхъ, почиталъ существомъ, для котораго понятіе времени изгладилось вмст съ жизнію. Съ сей минуты онъ впалъ въ глубокую задумчивость и по видимому съ трудомъ переносилъ бремя жизни, его тяготившее.
Съ сердечнымъ участіемъ замтилъ отецъ Амвросій положеніе юнаго своего собрата, котораго прежнія мірскія соотношенія были ему вовсе неизвстны, но онъ зналъ, что Джюліо несчастливъ, и этого было довольно для благочестиваго мужа. Полагая, что занятія могутъ доставитъ ему облегченіе, и замтивъ въ немъ природный даръ краснорчія, онъ назначилъ его проповдникомъ. Быстро распространилась слава Джюліо, со всхъ сторонъ стекались толпами слушатели внимать ему, и вскор молва разнесла объ немъ многоразличные слухи. Джюліо былъ молодъ и хорошъ собою, а окружавшая его таинственность, безъ сомннія, придавала особенную прелесть его выраженіямъ.
Наступало время монастырскаго праздника, на которомъ обыкновенно присутствовалъ Король со всмъ дворомъ своимъ, Джюліо избрали говорить проповдь и длали великія приготовленія къ празднику, во всхъ отношеніяхъ важному для монастырской братіи. Необыкновенное множество богомольцевъ наполняло въ этотъ день церковь, Джюліо съ трудомъ проходилъ къ каедр, какъ вдругъ въ самой тснот свалился съ него капишонь, и лице его открылось. Въ ту же минуту послышалось ему восклицаніе: Ахъ! какъ онъ прекрасенъ!
Въ удивленіи и замшательств, невольно оборачивается онъ назадъ и видитъ женщину, которой проницательные взоры, на него обращенные, выражали внутреннее волненіе. Къ нарушенію спокойствія сихъ двухъ существъ достаточно было нсколькихъ мгновеній. Джюліо, окончивъ проповдь и совершивъ другія свои обязанности, тотчасъ скрылся въ келліи, но тамъ не могъ уже онъ, по прежнему, предаваться обыкновеннымъ своимъ размышленіямъ: преслдуемый видомъ прекрасной незнакомки, онъ ощущалъ въ своей груди возрожденіе новыхъ для него чувствованій и былъ разсянъ. По смущенному и разстроенному душевному положенію, въ которомъ теперь онъ находился, можно было заключить, что спокойствіе, такъ недавно его постившее, снова удалилось, но для него разцвла другая, очаровательная жизнь съ гной минуты, когда услышалъ голосъ незнакомки. Впрочемъ, можетъ ли, сметъ ли Джюліо существовать въ будущемъ?— Судьба его ршена, она неизбжна!
Всякое утро бываетъ онъ въ церкви, всякое утро видитъ подъ покрываломъ женщину на одномъ и томъ же мст, узнаетъ ее, но не хочетъ видть ее въ лице, ибо въ такомъ случа долгъ требовалъ бы разлуки. Однако онъ осмливается смотрть на покрывало, слдуетъ за всми ея движеніями, чувствуетъ, такъ сказать, біеніе ея сердца и отвчаетъ ему своимъ. Будучи не въ силахъ избжать опасности, онъ страшится взглянуть во глубину своей души и трепещетъ предъ взоромъ истины, его бытіе ограничивается однми быстрыми мгновеніями,— въ нихъ только онъ существуетъ, а остатокъ дней его есть ничтожество! Онъ хочетъ наконецъ скрываться, гласъ совсти внушаетъ ему сіе намреніе,— и въ одинъ день онъ внутренно даетъ себ обтъ совершить оное, если въ слдующій найдетъ ее на томъ же мст. Эта мысль нсколько облегчаетъ его и миритъ съ самимъ собою.
На другой день онъ идетъ въ церковь ране обыкновеннаго, — ея не было. По окончаніи службы приближается къ мсту, гд она обыкновенно сидла, замчаетъ таль книгу, беретъ, раскрываешь ее и читаетъ на первой страниц имя: Тереза, Теперь онъ знаетъ ея имя, можетъ произносишь и повторять его. ‘Тереза! Тереза!’ проговорилъ онъ едва внятнымъ голосомъ, опасаясь быть услышаннымъ, хотя и вс ушли изъ церкви. Теперь не надобно уже, думалъ онъ, исполнять предпринятаго намренія, ибо ея не было сегодня. Проходятъ дни, недли,— Тереза не является.
Тереза, жена одного пожилыхъ лтъ человка, до сего времени жила спокойно, довольствуясь исполненіемъ своихъ обязанностей и не зная другаго счастія, кром опредленнаго ей судьбою.— Она увидла Джюліо — и ея миръ исчезъ!— Пылкая, пламенная душа Терезы ршила въ одно мгновеніе ея жребій: первая, истинная любовь опредлила оный,— она обожала Джюліо. До сей минуты самыя тайныя свои помышленія она довряла мужу, теперь стала отъ него таиться и никогда не говорила при немъ о Джюліо, эта скрытность сдлалась для нея мучительною, а совсть упрекала въ преступленіи. Она увидла необходимость избжать опасности и имла твердость не присутствовать боле при церковномъ служеніи. Наконецъ, въ надежд успокоить волненіе своихъ чувствованій, ршилась прибгнуть къ духовному покаянію и снова постить Доминиканскій монастырь. Для сего выбрала тотъ самый часъ въ который, какъ ей извстно было, Джюліо быль занятъ, приближалась къ исповдной и на колнахъ покаялась въ томъ, что чувствовала она за дня монастырскаго праздника, какимъ наслаждалась блаженствомъ, видя ежедневно Джюліо, — какія послдовали за тмъ угрызенія совсти, съ какимъ мужествомъ отъ него убгала, но вмст съ симъ прибавила, что не довряетъ своимъ силамъ и страшится, чтобы он ее не оставили: ‘Что мн, длать?— воскликнула она — сжальтесь, почтенный отецъ, надъ гршницею!’ Тереза была въ сильномъ движеніи, слезы текли у ней ручьями.
Едва успла она произнести сіи слова, какъ грозный голосъ раздался надъ нею: ‘Нещастная, погибшая женщина! Какъ оскорбленіе храма!’ — Джюліо, ибо это былъ онъ, приведенный сюда жребіемъ, бросился изъ исповдной.
Тереза, еще колнопреклоненная, остановила его, схватила за одежду и умоляла не произносить надъ нею своего проклятія. Трепещущимъ голосомъ испрашивала она у него своего блаженства, его любви или своей погибели. Убитый, горестію, онъ только могъ слабою рукою ее отталкивать. ‘Тереза! Тереза!’ вскричалъ наконецъ несчастный — ‘бги сего мста! увы! и моя твердость готова поколебаться!’
При сихъ словахъ Тереза бросилась въ его объятія и окружила его, такъ сказать, дыханіемъ своей страсти. ‘О скажи, скажи, что ты меня любишь — произнесла она — прежде нежели я тебя оставлю!’ Растроганный до глубины души Джюліо, въ совершенномъ забвеніи самаго себя, трепещущій отъ удивленія и ужаса, нсколько минутъ отвтствовалъ ея ласкамъ, прижимая ее къ своему сердцу {Такъ заглушается буйными страстями святой гласъ религіи въ преступномъ сердц! Примч перевод.}, но мгновенно потрясла его мысль о прорицаніи, онъ клянется навсегда бжать Терезы, я безъ дальнйшихъ объясненій требуетъ отъ нея такогоже обта. Тереза, въ волненіи чувствъ едва понимая слова его, соглашается на вс его заклинанія. Да и что он для нея?— Разв она недовольно счастлива, будучи любима? Нтъ! она увидитъ его, увидитъ непремнно, ибо это предчувствуетъ. Наконецъ они разстались.
Оставшись одинъ преданный произволенію своихъ мыслей, Джюліо вострепеталъ при воспоминаніи о своей неосторожности, но теперь уже поздно было для него избгать опасности, невозможно отвратить своего жребія: уже онъ жертва любви непреоборимой, оскорбленіе храма совершилось! Не въ этой ли самой церкви его уста произнесли священный обтъ отшельничества, и не въ ней ли сознался онъ въ преступной страсти? Но онъ далъ клятву навсегда избгать ее! Чудное непостоянство сердца, которое утшается тмъ, о чемъ должно бы было сокрушаться! Въ семъ ужасномъ бореніи души для Джюліо предстоялъ выборъ одного только несчастія.
Тереза съ своей стороны ничего не страшится: Джюліо любитъ ее, онъ сказалъ это — и она презираетъ удары жребія. Съ какимъ восторгомъ приводитъ она себ на память т быстрыя минуты, когда жила въ его присутствіи! Подобныя мгновенія оставляютъ боле воспоминаній, нежели долговременная жизнь безъ любви и надежды: она забыла даже о общаніи избгать его, она бываетъ въ церкви и видитъ Джюліо. Джюліо также предался порывамъ своей страсти, вселенная исчезла предъ его взорами, — однакоже оба избгаютъ втораго свиданія. Несчастный, въ отсутствіи ея терзаемый угрызеніями совсти, онъ не надется найдти душевнаго мира и въ соединеніи съ нею, ршается наконецъ еще разъ ее увидть и утвердить вчную разлуку.
Близь монастыря жила одна бдная женщина съ своими дтьми, получая пропитаніе отъ щедротъ Терезы, маленькой Карлъ часто ходилъ съ нею въ церковь и бывалъ при ней во все продолженіе службы, ему поручилъ Джюліо, не смвшій самъ приближиться къ Терез, сказать, что онъ ожидаетъ ее въ семь часовъ вечера въ церковномъ преддверіи. Но какой ужасъ овладлъ имъ при мысли быть съ нею наедин!— Онъ боится, что недостатокъ твердости не допустить его сдлать ей роковое предложеніе, колеблется въ размышленіяхъ и ршается писать. Маленькій Карлъ снова получаешь приказаніе отдать Терез письмо въ то время, когда она придетъ въ церковь.
Тереза весьма удивилась, узнавъ о первомъ желаніи Джюліо. ‘Чего требуетъ онъ отъ меня?— подумала она — Мы были такъ спокойны!— однакоже явилась въ назначенное время въ церковь, Карлъ вручилъ ей письмо, которое открыла она въ величайшемъ смущеніи. Но что было съ нею, когда узнала его содержаніе!
‘Бги, безразсудная женщина, и не дерзай боле своимъ присутствіемъ осквернять сіе святилище! Истреби воспоминаніе, отправляющее дни моей жизни! Никогда я не любилъ тебя, никогда не хочу видться съ тобою!’
Сіе грозное запрещеніе глубоко уязвило сердце бдной Терезы. Угрызенія совсти могли бы быть побждены,— но онъ не любитъ ея боле, онъ никогда не любилъ ея!— Сильная горячка повергаетъ ее на постель и угрожаешь ея жизни. Часто имя Джюліо готово было вылетть изъ устъ страдалицы, но и въ самыхъ припадкахъ болзни умла она владть собою, и только изрдка вырывались у ней едва слышныя слова: ‘онъ никогда не любилъ меня!‘
Но Джюліо въ продолженіе этого времени, возвратилъ ли свое спокойствіе? Укротилъ ли гласъ совсти?— Нтъ, и его жизнь — бдствіе! Едва сказалъ онъ Терез, что уже не любитъ ее, какъ и отдалъ себя на произволъ преступной страсти. Принесенная имъ жертва казалась для него достаточною, ибо письмо стоило ему великихъ бореній души. Ахъ, Тереза! если бы ты могла видть твоего несчастнаго Джюліо въ томъ положеніи, въ какомъ онъ теперь находится,— конечно твои собственныя страданія были бы укрощены сознаніемъ его мученія: ибо мы легче переносимъ бдствія, раздляя ихъ съ существомъ, близкимъ нашему сердцу. Джюліо былъ добычею внутренняго душевнаго терзанія. Прошли три мсяца безъ всякаго извстія о Терез, время по видимому только увеличивало страсть его, и онъ теперь, боле нежели когда нибудь, убгалъ сообщества своихъ монастырскихъ братій. Днемъ не выходя изъ келліи, а ночью блуждая среди могилъ, онъ носилъ въ душ своей чувство, которому не могъ ни противустоятъ, ни повиноваться. Нершимость всегда страшится твердости въ намреніяхъ,— неизвстность убиваетъ жизнь, не представляя намъ ни воспоминаній, ни надежды.
Слдствіемъ продолжительной болзни была слабость, которая заставила страшиться за жизнь Терезы. Чувствуя приближеніе кончины, она пламенно желала исполнить священныя обязанности Религіи. Мужъ, нжно ее любившій, съ прискорбіемъ догадывался, что какая нибудь тайная грусть приближала ее ко гробу, но уважая ея молчаніе, не позволялъ себ спрашивать ее объ этомъ.
Онъ просилъ Отца Амвросія, котораго, почиталъ очень много, постить Терезу, сей изъявилъ согласіе, однако непредвиднный случай воспрепятствовалъ исполненію сего общанія и онъ вмсто себя, избралъ Джюліо, поручивъ ему идти въ домъ Синьора Вивальди, (такъ назывался мужъ Терезы ), и излить утшеніе въ душу несчастной страдалицы, утвердить въ ней миръ и облегчить послднія ея минуты.— Но, увы! Какое утшеніе могъ подать Джюліо?— Онъ, самъ жертва неумолимаго жребія, въ состояніи быль принести — одн только слезы! Тщетно старался онъ отклонить отъ себя это порученіе, Амвросій твердо настаивалъ, и онъ принужденъ былъ наконецъ согласиться и идти въ домъ Вивальди. Его ввели въ слабо-освщенную комнату, въ которой нсколько особъ окружали больную, при появленіи Джюліо, вс удалились изъ уваженія къ его сану, и онъ остался одинъ съ умирающею. Долго стоялъ онъ въ нершимости, не постигая причины своего смущенія. Больная прервала молчаніе: Почтенный Отецъ!— сказала она — не откажите въ утшеніи несчастной, которая скоро не будетъ существовать боле!’ — Но едва произнесла сіе, какъ Джюліо упалъ на колна предъ ложемъ смерти,— ‘Тереза! Tepeзa!’ воскликнулъ онъ, и уста его замерли.
Кто былъ бы въ состоянія выразитъ взаимныя ихъ чувствованія?— Для нихъ не нужно было объясненія — они любили. Джюліо разсказалъ ей вс свои страданія, обвиняя ее въ томъ положеніи, въ которомъ они оба находились. ‘Прости мн!’ прошепталъ онъ — ‘Джюліо твой! на вки твой!’
Сіи нжныя выраженія снова оживили Терезу, она не могла говоритъ,— но видла, слышала его, жала его руку: самая смерть въ эту минуту была бы для нее наслажденіемъ. Джюліо заключилъ ее въ свои объятія, готовый всмъ пожертвовать для возвращенія ея къ жизни. ‘Ты должна жить’ — вскричалъ онъ — ‘Живи, твой друг съ тобою! О Тереза, скажи хотя одно слово! неужели я никогда не услышу твоего голоса!’
Сіи звуки придали ей новыя силы, она тихо произнесла: ‘Я люблю тебя, Джюліо, я люблю тебя!’ — и въ сихъ словахъ заключалась вся ея жизнь — говорить боле не было нужды. Быстро пробжали сіи минуты ненарушимаго счастія, и они ршились разстаться только въ сладостной надежд на близкое свиданіе.
Тереза начала оправляться, Джюліо видлъ ее ежедневно, между ними водворилась нжная довренность. Джюліо, по видимому, оставилъ свою нершительность, занятый одною Терезою, онъ боязливо наблюдалъ за ея выздоровленіемъ, онъ не смлъ огорчить ее, онъ чувствовалъ, что ея жизнь зависла отъ него, и это почиталъ предлогомъ къ нарушенію своей обязанности.
Протекли два года съ того времени, какъ Джюліо оставилъ Римъ, въ день несчастнаго предсказанія онъ погрузился въ глубокую задумчивость. Тереза старалась открыть причину оной, досел она никогда его объ этомъ не спрашивала, но теперь, ршившись длиться съ нимъ и печалію, она хотла узнать его тайну. Джюліо разсказалъ ей о свиданіи съ Сивиллою и объ удаленія своемъ изъ дома родительскаго. Въ продолженіи сего разсказа возобновились въ немъ вс мучительныя воспоминанія, съ ужасомъ произнесъ онъ слова: ‘любовь непреоборимая! Оскорбленіе храма! убійство!’
Тереза была чрезвычайно тронута, но слова:, любовь непреоборимая, исполнила очарованіемъ ея сердце и воображеніе, и когда Джюліо дрожащимъ голосомъ повторилъ: ‘оскорбленіе храма! убійство!’ она тихо произнесла: ‘Любовь непреоборимая!’ думая симъ успокоить волненіе его души: въ ея глазахъ все превратилось въ любовь — и только въ одну любовь.
Часто, забываясь въ упоеніи страсти, обращалъ онъ на нее свои взоры столь проницательные, что она теряя мужество, не смла встрчаться съ ними, чувствовала, кажется, въ груди своей быстрое біеніе сердца, и, объятая ужасомъ, трепетала. Глубокое молчаніе обыкновенно слдовало за столь бурнымъ движеніемъ души: они были еще невинны и счастливы.
Джюліо въ это время получилъ отъ отца Амвросія нкоторое важное порученіе, у него недоставало твердости лично проститься съ Терезою: онъ написалъ къ ней письмо, въ которомъ общалъ скоро возвратиться, однакоже многія нечаянныя препятствія удержали его и онъ не могъ исполнишь сего общанія прежде мсяца: но едва только успть пріхать, какъ и поспшилъ къ Терез, которую нашелъ въ глубокой задумчивости сидящую на террас у морскаго берега. Никогда не казалась она ему столь прекрасною, столь очаровательною, какъ теперь нсколько минутъ, въ восторг и безмолвіи, онъ ею любовался, но доле не могъ уже отказывать себ въ счастіи говорить съ нею и произнесъ ея имя,— она содрогнулась, увидла его и бросилась къ нему въ объятія.
Упоенный страстію, Джюліо пламенно отвтствовалъ ея ласкамъ, но мгновенно какъ бы потрясенный внезапнымъ ужасомъ, онъ оттолкнулъ ее отъ себя и сложивъ крестообразно руки, съ неподвижными взорами, упалъ на колни: смертная блдность его и мрачное выраженіе лица навели бы ужасъ на всякаго зрителя.
Тереза не смла къ нему приближаться и ещё въ первый разъ не въ состояніи была раздлить съ нимъ его чувствованія. ‘Тереза!’ — сказалъ онъ наконецъ дикимъ голосомъ, ‘мы должны разлучиться! Ты не знаешь еще всего того, чего должна опасаться! Мы рождены для бдствія!’
Едва внимала ему Тереза, на видя его внутреннее волненіе, старалась укротить оное: онъ отвергнулъ ея ласки. Она трепетала,— до сего времени ей извстна была только его нжность, она не могла постигнуть его гнва. Джюліо всталъ: ‘завтра — вскричалъ онъ — завтра ршится судьба моя!’ и не дожидаясь отвта, удалился. На другой день Тереза получила слдующее письмо: ‘Тереза! я не могу боле тебя видть — я несчастливъ тобою и знаю, что ты не въ состояніи понимать моихъ чувствованій, Тереза! ты должна принадлежать мн, добровольно, и безъ всякаго принужденія. Но увы! мы идемъ къ погибели. Тереза! вчное проклятіе — сіи слова ужасны, и въ твоемъ присутствіи он нарушили бы мое спокойствіе. Для насъ нтъ мира душевнаго, намъ остается одинъ только выборъ погибели. Завтра пришли Карла: не придетъ онъ — ты отказываешься отъ Джюліо, придетъ — ты моя на вки. На вки! ужасно произнести это слово. Прощай!’ —
При нжномъ и робкомъ характер Терезы, это письмо должно было ее устрашить, слова ‘вчное проклятіе’ исполнили ее боязнію: ‘Джюліо!’ — вскричала она — ‘Джюліо! мы были такъ счастливы!‘ Она колебалась въ мысляхъ, но не видть его казалось невозможнымъ — ‘Ахъ, Джюліо!— сказала она — ‘ты вврилъ мн свой жребіи и я должна бытъ жертвою!’ — Карлъ былъ у Джюліо.
Любовь его возрастала вмст съ горестію и чувство спокойнаго наслажденія было для него недостаточно, однакоже не смотря на пылкость страсти, онъ не хотлъ прибгать ни къ какому принужденію, робкій и жестокій, онъ хотлъ всю отвтственность преступленія сложитъ на нее. Увидвъ приближавшагося Карла и не бывъ въ состояніи владть собою, стремительно подошелъ онъ къ нему веллъ удалиться и сказать Терез, что онъ его видлъ. Посл того долго еще стоялъ неподвижно на томъ мст, гд по его мннію, теперь ршилась ихъ общая судьба,— и вышедъ наконецъ изъ задумчивости, въ которую былъ погруженъ при мысли о настоящемъ своемъ положеніи, вскричалъ: я долженъ ее видть!—
Печаль Терезы достигла высочайшей степени. Карлъ возвратился, объявивъ ей приказаніе Джюліо. Она содрогнулась,— была уврена, что онъ придетъ и поспшила принятъ его на той же самой террас, гд они въ послдній разъ имли свиданіе. Наконецъ онъ явился. Его взоръ, обращенный къ земл, былъ дикъ и мраченъ. Казалось, онъ едва смлъ къ ней приближиться. Тереза читала въ его душ, она, которая боле всего трепетала при мысли о семъ свиданіи,— она и имла мужество утшать его и, подошедъ къ нему, сказала, Джюліо! я твоя!
Терзаемый угрызеніями совсти Джюліо и близь Терезы не находилъ спокойствія, былъ всегда унылъ и мраченъ, несмотря на ея нжнйшую о немъ заботливость. Въ продолженіи этого времени ея любовь къ нему возрасла еще боле и она втайн скорбла о послдовавшей съ нимъ перемн, однакоже не смла жаловаться, ибо боялась его оскорбить и такимъ образомъ обманывала себя надеждою, что устроитъ нкогда его счастіе, истребивъ въ его памяти все, кром себя и своей любви.
Джюліо не могъ отвчать на ея ласки, почитая ее причиною своего злополучія ‘Ты сдлала меня несчастнымъ — говорилъ онъ — ибо безъ тебя я былъ бы невиненъ’. Онъ видался съ нею рже и наконецъ вовсе прекратилъ свои посщенія.
Тереза, освдомляясь о немъ, постоянно посщала монастырь, писала къ нему,— и получала назадъ письма нераспечатанныя, Джюліо почти не выходилъ изъ своей келліи. Но для Терезы было необходимо говоритъ съ нимъ.— Что будетъ съ нею, ежели она его не увидитъ, ежели онъ навсегда покинулъ ее?— Она узнала, что Джюліо въ слдующее воскресенье будетъ говоришь проповдь и ршилась непремнно воспользоваться симъ случаемъ. Ея жизнь, ея счастіе зависли отъ успха въ семъ предпріятіи и увренность въ этомъ придала ей новыя силы. Въ продолженіи сего времени важный планъ занималъ ея мысли, немногіе дни до предположеннаго ею свиданія съ Джюліо она посвятила приготовленіямъ къ бгству, которому весьма много благопріятствовало и самое положеніе монастыря на берегу моря. О выбор будущаго своего мстопребыванія Тереза не безпокоилась, предоставивъ это на волю Джюліо, съ которымъ жить вмст повсюду была готова. Она изготовила лодку и исполнила все сіе такъ благоразумно и скрытно, что не подала ни малйшаго подозрнія о своемъ намренія.
Наступилъ давно желанный день, Тереза, подъ длиннымъ покрываломъ, заняла мсто близь каедры, гд, имя возможность наблюдать за всми движеніями Джюліо, сама не могла бытъ имъ замченною. Когда же, по окончаніи службы, вс разошлись изъ церкви, она остановилась за колонною, мимо которой долженъ былъ проходить Джюліо. Увидвъ его подходившаго, она не могла не замтить, что онъ теперь боле, нежели когда нибудь, быль жертвою сндавшей его скорби, сложивъ на груди крестообразно руки, съ поникшими взорами, онъ шелъ нетвердыми шагами, подобно кающемуся преступнику. Съ глубокимъ прискорбіемъ видла это Тереза и охотно пожертвовала бы жизнію для его спокойствія, но для ней не оставалось выбора и она его остановила. ‘Стой Джюліо!’ — вскричала она — я должна говоритъ съ тобою и ты долженъ меня выслушать! Я не оставлю тебя до тхъ поръ, пока не дашь мн ключа отъ дверей монастырскаго сада,— я хочу имть его. Ахъ! боле нежели моя жизнь, — все отъ тебя зависитъ’.
Сіи слова произвели необыкновенное дйствіе надъ Джюліо,— он заставили его трепетать. ‘Несчастная женщина!— вскричалъ онъ — что говоришь ты? бги отсюда, бги далеко отъ этого мста!’
Но Тереза лежала у его ногъ, заклиная исполнить ея желаніе. ‘Клянись — говорила она, клянись, что въ полночь мы увидимся.’ Въ это время послышался шорохъ. Джюліо отдалъ ей ключъ.— ‘Въ полночь’ сказалъ онъ и они разстались.
Въ назначенное время Тереза явилась въ садъ. Ночь была мрачная, боясь быть открытою, она хранила молчаніе, но вскор услышала подл себя шорохъ шаговъ: это былъ Джюліо. ‘Чего ты требуешь?’ — сказалъ онъ — говори, минуты дороги! — Перестань, заклинаю тебя, преслдовать несчастнаго, который никогда не можетъ сдлать тебя счастливою! Тереза, я люблю тебя, безъ тебя мн жизнь ужасное бремя,— но съ тобою угрызенія совсти нестерпимы, он упрекаютъ меня во всякомъ мгновеніи. Ты была свидтельницею моего отчаянія! какъ часто я винилъ тебя! прости меня, прости — я долженъ самъ себя наказать, я удаляюсь отъ тебя навсегда!..’ Онъ умолкъ, изнуренный скорбію.
Тереза старалась его успокоитъ, утшая надеждою на счастливое будущее. ‘Джюліо, сказала она, для одной себя я не осмлилась бы нарушать твоего мира, не устрашилась бы смерти, но… поспшимъ, Джюліо, все уже готово въ нашему бгству!’
Въ сильномъ душевномъ волненіи, не помня самаго себя, Джюліо слдовалъ за нею, — еще нсколько минутъ и они были бы соединены на вки, но мгновенно исторгнувшись изъ рукъ Терезы, онъ вскричалъ: ‘нтъ! никогда!’ и съ симъ словомъ вонзилъ ей кинжалъ въ сердце. Брызнувшая кровь оросила его платье.
Долго стоялъ онъ, вперивъ на нее дикіе, неподвижные взоры. Начало разсвтать, раздался звукъ монастырскаго колокола, онъ приподнялъ бездушное тло той, которую любилъ боле всего на свт, и бросилъ его въ море, потомъ быстрыми шагами спшилъ въ монастырь. Окровавленное платье, кинжалъ, который держалъ онъ еще въ рук — все обнаруживало преступленіе и убійство. Его схватили безъ сопротивленія и съ тхъ поръ Джюліо не видали боле.
Буонапарте, произнеся послднія слова Джюліо, приближился къ Императриц въ положеніи человка, угрожающаго кинжаломъ. Очарованіе было такъ велико, что присутствовавшія дамы устремились къ нему съ громкимъ воплемъ, но онъ спокойно продолжалъ свое повствованіе, не замтивъ по видимому произведеннаго имъ дйствія. Императрица просила его о нкоторыхъ объясненіяхъ относительно дальнйшей судьбы Джюліо, онъ отвчалъ ей лаконически, преступникъ получилъ достойное возмездіе за преступленіе ужасное и эmaгo довольно!—
Исторія Джюліо не есть вымыслъ: до революціи подобное приключеніе случилось въ одномъ монастыр близь Ліона, бумаги, въ которыхъ находилось о немъ извстіе, попались въ руки Буонапарту и доставили ему содержаніе сей повсти.
(Сею повстію, говоритъ Издатель Нмецкой газеты, der Frenmuthge Публика обязана Г-ну Гизо, которому сообщила оную Гжа Р.)