ПОЛКОВНИКЪ ФОН-БЮЛЬЦЪ.
ПОЛКОВНИКЪ ФОН-БЮЛЬЦЪ.
РАЗСКАЗЪ
ЛЮСЬЕНА БІАРА *).
*) Разсказъ этотъ помщенъ въ декабрской книжк новаго парижскаго журнала ‘Nouvelle Revue’.
I.
I.
II.
II.
‘Дло’, No 12, 1879
Полковник Фон-Бюльц, Биар Люсьен, Год: 1879
Время на прочтение: 11 минут(ы)
Была война, — Франція наводнена врагами. Ветераны Альмы, Малахова и Сольферино падали подъ мткими выстрлами прусской артилеріи. Какъ ихъ отцы, о которыхъ говоритъ Страбонъ, сыны Галіи пошли на враговъ, ‘не считая, сколько ихъ’, Поэтому громадные курганы высятся на поляхъ Эльзаса, тучные вороны довольны своей судьбой.
Миліонъ враговъ — баварцевъ, саксонцевъ, виртембергцевъ, пруссаковъ — проникъ чрезъ горные проходы, гд нкогда Дюмурье ихъ съумлъ разбить, и идетъ на Парижъ. На вершин каждаго холма уланы, поднявшись на стременахъ, высматриваютъ башни, колокольни и кровли города, на который они зарятся. Нмецкіе солдаты уже прошли Нанси, Реймсъ, Шалонъ, они окружаютъ Шато-Тьери, Веселый городокъ, беззаботно смотрящійся въ мирное время въ капризныя воды Марлы, видитъ съ ужасомъ въ сосдней долин нмецкіе мундиры. Военачальники скачутъ, совтуются, какъ-будто смущены. Что случилось? Неужели счастье улыбнулось Франціи? Нтъ, въ этой второй французской кампаніи не было ни Шампобера, ни Монмираля, французская кровь везд проливалась даромъ.
Если непріятель остановился въ своемъ шествіи на Парижъ, если военачальники кажутся недовольными, то это лишь потому, что горсть партизановъ взорвала тунель въ Нантел и что передъ этой сценой разрушенія скучиваются люди, лошади, пушки, пороховые ящики и телги. Инженеры берутся за дло, но пройдетъ три мсяца прежде, чмъ новая линія желзной дороги, огибая высоты, подвезетъ къ Парижу тяжелую артилерію, долженствующую его разгромить и создать ‘психологическую минуту’.
Между тмъ нмецкіе солдаты должны идти пшкомъ по дорогамъ въ Mo и Суасонъ. Раздаются трубные звуки и остановившійся на минуту потокъ льется дале. 72-й померанскій полкъ, отличившійся въ Базел и разсчитывавшій придти первымъ въ Парижъ, направляется по дорог въ Mo. Двадцать фланкеровъ идутъ впередъ, за ними слдуетъ первый баталіонъ солдатъ съ блокурыми волосами, щетинистыми усами, косыми глазами и тяжелыми сапогами, мрно топающими по земл. Замыкаетъ шествіе на вороной лошади полковникъ фон-Бюльцъ. Повидимому, это храбрый офицеръ, несмотря на его толщину, полное краснощекое лицо, окаймленное густыми баками, и синія очки, скрывающія зеленые глаза.
Колона подвигается. Въ рядахъ не слышно ни смха, ни веселыхъ псенъ, ничего, кром бряцанія желза. Страна, по которой они шли, мрачная, пустынная, точно веселая, живая Франція вдругъ обезлюдла. Зяблики и малиновки покинули кусты и надъ равниной только летаютъ сороки и вороны съ ихъ похороннымъ карканьемъ. Во ста шагахъ отъ дороги, по которой тотчасъ пройдетъ полкъ фон-Бюльца, возвышается ферма Розъ съ сельскимъ домикомъ, унизаннымъ виноградной лозой, листья которой, покраснвшіе отъ осени, кажутся пропитанными кровью. Примыкающія къ нему конюшня и житница пусты отъ реквизицій. Въ обширной комнат, служащей въ одно и то же время кухней, столовой и спальней, сидитъ у холоднаго очага фермеръ, мрачный, грустный, опираясь руками на свои колни. Фермерша, также опустивъ голову, молча вяжетъ чулокъ подл окна. У кровати съ ситцевыми занавсками красивая молодая женщина кормитъ грудью ребенка и ея глаза, полные слезъ, смотрятъ тревожно на стрлки старыхъ стнныхъ часовъ.
Фермеръ думаетъ о похищенныхъ у него запасахъ, о земл, которая за недостаткомъ лошадей стоитъ необработанной, о мирномъ, счастливомъ прошедшемъ и о будущемъ, столь чреватомъ грозою. Фермерша думаетъ о своемъ сын, молодая женщина — о муж. Гд онъ, милый человкъ? Женатый только восемь мсяцевъ, когда объявлена была война, онъ долженъ былъ отправиться внезапно. Съ тхъ поръ почталіонъ только разъ остановился передъ фермою Розъ, наканун битвы подъ Седаномъ. Увы! молодая женщина — теперь вдова, ребенокъ — сирота, фермеръ и фермерша не имютъ боле сына. Генри Ланге уже два мсяца спитъ непробуднымъ сномъ подъ курганомъ, насыщеннымъ его кровью.
Вдругъ фермеръ поднимаетъ голову и видитъ крупныя слезы, безмолвно струящіяся по щекамъ своей невстки. Онъ подходитъ къ ней и нжно кладетъ ей руку на плечо.
— Ты думаешь о немъ, какъ мы? произноситъ онъ.
— Да, отвчаетъ она:— сегодня ровно годъ…
Рыданія прерываютъ ея слова.
— Мы думали, что ты забудешь этотъ день, нкогда столь счастливый, говоритъ фермеръ.
Молодая женщина качаетъ головой.
— Я желала-бы быть столь-же твердой, какъ моя мать, и не могу, отвчаетъ она.— Она мн часто разсказывала, что въ т дни, когда она кормила меня грудью, мой отецъ сражался въ Алжир. Узнавъ, что я люблю вашего сына, она была очень счастлива и сказала: ‘ты не узнаешь, чего стоятъ женамъ сраженья, лучше быть женою работника, чмъ солдата’. Когда, ровно годъ тому назадъ, въ этотъ самый день, мы обвнчались съ Генри, она мн повторила эти слова. Годъ тому назадъ, а теперь я кормлю своего ребенка, какъ она, а мой мужъ сражается, быть можетъ, уже умеръ.
— Онъ живъ, воскликнула съ жаромъ фермерша, — мой сынъ живъ. Бдная Мари, этотъ домъ возбуждаетъ въ теб слишкомъ грустныя воспоминанія. Ты напрасно не слдуешь нашему совту и не отправишься жить къ своему отцу, въ Монсиньи.
— Я все надюсь, что Генри вернется, говоритъ молодая женщина, — онъ здсь меня оставилъ и сюда прилетитъ, чтобъ поцловать своего сына, котораго онъ еще не видалъ.
— Но и туда недалеко, вдь Монсиньи всего въ трехъ миляхъ отъ фермы, замтилъ ея деверь, — въ настоящіе тяжелые дни селеніе боле врное убжище для молодой женщины, чмъ это уединенное жилище. Что можемъ мы сдлать? Въ послдній разъ, когда тутъ проходили солдаты, ты должна была перенести ихъ дерзости, а мы молча дрожали. Позволь мн отвести тебя къ твоей матери и избавь насъ отъ постоянныхъ опасеній за тебя.
— Я согласна идти въ Монсиньи, если вы и мать пойдете со мною, отвчала молодая женщина, — Генри исполняетъ свой долгъ и я не должна васъ покинуть.
Фермеръ и фермерша грустно посмотрли другъ на друга.
— Этотъ домъ принадлежалъ моему отцу, сказалъ старикъ съ чувствомъ, — онъ мн его завщалъ на своемъ смертномъ одр. Я хочу оставить его Генри, а онъ оставитъ своему сыну. Брошенный нами, онъ вскор представитъ груду пепла, мы должны здсь остаться, чтобъ сохранить достояніе нашего сына и внука.
Въ эту минуту раздались звуки трубы.
— Еще! воскликнула фермерша, высовываясь изъ окна,— да, это они. Скоре, Мари, спрячься.
Молодая женщина быстро удаляется въ сосдній чуланъ, дверь въ который фермеръ заставляетъ буфетомъ. Посл этого онъ возвращается на свое мсто, а жена его продолжаетъ вязать чулокъ. Спокойно и неподвижно старики ждутъ.
Фланкеры 72 померанскаго полка являются на дорог, неся ружья на перевсъ. Подл дороги, на куч навоза, подъ тнью оршника, прохаживаются пять или шесть куръ. Солдаты бросаютъ жадные взгляды на эту добычу. Батальонъ еще не виднъ, скрытый поворотомъ дороги. Раздаются три выстрла, убитыя куры исчезаютъ подъ длинными синими шинелями. Тотчасъ раздается лошадиный топотъ и полковникъ фон-Бюльцъ, являясь на сцену, спрашиваетъ, въ чемъ дло.
Фланкеры, чтобъ скрыть свою вину, заявляютъ, что по нимъ стрляли изъ фермы. И въ ту-же минуту старуха выходитъ изъ дверей и требуетъ возврата своихъ куръ. Полковникъ фон-Бюльцъ слушаетъ только солдатъ: онъ взмахиваетъ саблей и плашмя ударяетъ ею несчастную женщину, которая шатается и падаетъ на землю. Потомъ поспшно даетъ свои приказанія. Передъ домомъ выстраиваются полуциркулемъ солдаты и унизываютъ пулями стны. Никто имъ не отвчаетъ. Сто человкъ по команд полковника идутъ на ферму въ штыки. Фермеръ, уже раненый, выходитъ къ нимъ навстрчу и на мст умираетъ съ распоротымъ штыками животомъ. Домъ наполняется солдатами, они всюду шарятъ, но никого не находятъ. Они уврены, что враги, выстрливъ, скрылись бгствомъ. Необходимъ примръ. Полковникъ произноситъ одно слово, только одно. Солдаты снова входятъ въ ферму. Черезъ десять минутъ они возвращаются. Фланкеры смыкаютъ ряды и удаляются, не думая о причиненныхъ ими несчастьяхъ и очень довольные своими курами.
Фермерша, ошеломленная ударомъ сабли, сидитъ на земл и безсознательно смотритъ на уходящихъ солдатъ. Вдругъ пламя показывается въ конюшн, житниц и самой ферм, поджогъ входитъ въ правила нмецкой тактики. Фермерша поднимается и, шатаясь на каждомъ шагу, идетъ къ горящему дому, но натыкается на трупъ своего мужа. Она падаетъ на колни, кладетъ свою окровавленную голову рядомъ съ его посинвшимъ лбомъ и зоветъ его, зоветъ напрасно. Она не плачетъ, не рыдаетъ, но задыхается и кличетъ съ отчаяніемъ смерть.
Огонь разгорается, черный дымъ поднимается столбомъ къ голубому небу, стны стараго дома трещатъ. Вдова уже, повидимому, ничего не видитъ, ничего не слышитъ. Вдругъ она дико вскрикиваетъ, бжитъ къ ферм, останавливается при вид огненныхъ языковъ и возвращается поспшно къ солдатамъ.
— Ребенокъ, кричитъ она, — ребенокъ!
Солдаты молча уходятъ, смотря на нее вопросительно. Что ей нужно? Чего она проситъ? Вроятно, погасить пожаръ.
— Ребенокъ, повторяетъ она глухимъ голосомъ.
Она бросается къ одному изъ офицеровъ и, схвативъ его за шинель, тянетъ къ горящему дому. Солдаты окружаютъ эту безумную женщину и, осыпая ее бранью и ударами, освобождаютъ своего офицера. Она возвращается къ дому и ходитъ отъ окна къ двери и отъ двери къ окну, оглашая воздухъ бшеными воплями. Вдругъ она умолкаетъ и прислушивается. На ея голосъ откликнулся внутри кто-то, но это стонъ умирающаго. Поселянка выпрямляется во весь ростъ, ея сдые волосы развваются по втру. Солнце ярко свтитъ на безоблачномъ неб, природа безжалостно смотритъ на это ужасное зрлище. Какъ, тамъ погибаетъ ея внукъ, жена ея сына, и она ихъ не спасетъ! Геройская старуха бросается въ массу пламени и увеличиваетъ количество труповъ.
Полковникъ фон-Бюльцъ вкладываетъ саблю въ ножны, хладнокровно посмотрвъ на свое кровавое дло, и, пришпоривъ лошадь, слдуетъ за своимъ отрядомъ, повторяя два слова, которымъ главный штабъ германской арміи научилъ всхъ своихъ офицеровъ:
— Это война!
Въ десяти километрахъ отъ фермы Розъ, налво отъ большой дороги въ Парижъ, скрывается за холмомъ, покрытымъ березами и верескомъ, скромное селенье Монсиньи. Путешественники, прозжая мимо, не подозрваютъ, что за этой легкой ширмой изъ деревьевъ живетъ двадцать семействъ трудолюбивыхъ работниковъ. Лтомъ они нанимаются къ окрестнымъ землевладльцамъ, я жены и дти обработываютъ уголокъ поля, составляющій ихъ наслдственную собственность. Въ Монсиньи никто не иметъ времени заниматься политикой, хлбъ слишкомъ тяжело достается! Зачмъ французская армія дерется съ нмецкой? Откуда явились эти солдаты въ незнакомыхъ мундирахъ? Жители Монсиньи знаютъ только одно, что побдитель очень жестокъ и корыстолюбивъ, что если этотъ грабежъ будетъ продолжаться, то у нихъ не хватитъ для себя ни хлба, ни вина.
Во всемъ Монсиньи только одинъ домъ буржуазный, съ зелеными ставнями. Направо окно гостиной, налво окно столовой, которая соединяется съ кухней, а во второмъ этаж дв спальни. Передъ крыльцомъ о трехъ ступеняхъ простирается садъ на двадцати квадратныхъ метрахъ, съ куртинами цвтовъ, маленькимъ фонтаномъ и бесдкой, унизанной дикимъ, виноградомъ и жимолостью. Въ этой бесдк въ теплые лтніе дни отдыхаетъ создатель этого сада и фонтана, отецъ Мари Ланге, отставной капитанъ Дюмонъ.
Родившись въ Монсиньи, поступивъ солдатомъ въ стрлки, Дюмонъ вернулся, отслуживъ свои года, на родину съ чиномъ капитана, что всегда составляло загадку для его доброй, тихой жены, которая никакъ не могла понять, отчего ея мужъ, отличившійся храбрыми подвигами и получившій орденъ почетнаго легіона, не могъ пойти выше по іерархической лстниц.
Въ Монсиньи, гд вс живутъ тяжелымъ трудомъ и получаютъ скромную заработную плату, супруги Дюмонъ, появлявшіеся по воскресеньямъ,— онъ въ черномъ сюртук, а она въ шелковомъ плать,— считались баловнями судьбы и счастливцами, особенно съ тхъ поръ, какъ они выдали замужъ свою дочь за наслдника фермы Розъ. Вс знали, что они получали ренту отъ казны, и, однако, они но были горды. Длая чудеса экономіи, г-жа Дюмонъ посвящала боле четверти своего дохода на помощь бднымъ въ селеньи. Какъ деликатно она помогала бднякамъ и какъ добродушно разсказывалъ капитанъ о своихъ походахъ! Ему было шестьдесятъ пять лтъ, а ей пятьдесятъ. Ихъ честная жизнь создала имъ прошедшее безъ укоровъ совсти и настоящее безъ заботъ, они любили другъ друга, длали добро и были счастливы.
Счастливы! Да, они были счастивы и думали, что такъ и останутся до гробовой доски. Но впродолженіи трехъ мсяцевъ фонтанъ не бьетъ и цвты ростутъ на-удачу, безъ ухода. При первомъ извстіи о пораженіи подъ Рейсгофеномъ капитанъ предложилъ правительству свои услуги. Его не приняли на службу. Тогда онъ задумалъ вести партизанскую войну вмст съ своимъ зятемъ, но партизанская война была немыслима на открытой равнин. Съ горя онъ началъ замтно худть и горбиться. Онъ молча ходилъ по своему саду и повторялъ, что въ его время, когда онъ командовалъ ротой стрлковъ, враги никогда не проникли-бы во Францію.
Въ настоящую минуту сорокъ стариковъ, восемьдесятъ три женщины и двадцать шесть дтей, составляющихъ нын все населеніе Монсиньи, стеклись къ дому капитана Дюмона. Только-что было узнано, что 72-й померанскій полкъ шелъ по дорог въ Mo. Пройдетъ-ли онъ мимо, не останавливаясь? На это никто не могъ надяться. Если-же онъ станетъ тутъ на квартиры, что длать? На прошлой недл пришлось дать пріютъ уланамъ. Сколько надо было вынести оскорбленій и грабежа!
Капитанъ кусаетъ свои усы. Онъ проповдуетъ терпніе и покорность судьб до… Онъ еще не потерялъ надежды. Если враги остановятся въ Монсиньи, то онъ постарается умрить ихъ требованія. Но все-же надо быть благоразумнымъ и сдлать кое-какія жертвы. Когда солдатъ голоденъ, онъ долженъ сть, если ему не даютъ пищи, онъ самъ ее беретъ. Таковъ законъ войны.
Наконецъ, раздаются трубные звуки и фланкеры 72-го померанскаго полка появляются въ селеніи. Команда дана, солдаты тотчасъ занимаютъ житницы, офицеры хижины, а полковникъ фон-Бюльцъ домъ капитана. Было пять часовъ, къ шести съ половиною полковникъ требуетъ обдъ на восемь приборовъ, съ хорошимъ виномъ и коньякомъ. Женщины сбираютъ отовсюду яйца, сало, хлбъ и все, что нужно для банкета, побдителей. Старики держатся въ сторон, сжавъ кулаки. Дти смотрятъ съ испугомъ на солдатъ, говорящихъ на неизвстномъ язык и недовольныхъ, что имъ не скоро служатъ.
— Мы побжденные, сказалъ Дюмонъ полковнику,— и исполнимъ наши грустныя обязанности, но я, въ качеств стараго воина, прошу васъ — не требуйте отъ моихъ земляковъ невозможнаго. Они очень бдны.
— Вы хотли этой войны, отвчалъ рзко полковникъ, — а ваши бдные дятъ блый хлбъ.
Капитанъ замолчалъ и пошелъ помочь своей жен въ ея приготовленіяхъ къ обду.
Смерклось. Одинъ изъ солдатъ возбудилъ панику въ селеніи. Онъ разсказалъ, что на ферм, находящейся по дорог, кто-то стрлялъ въ проходившую колону и что она теперь обращена въ груду пепла. На вопросъ о фермер и его жен, онъ отвчалъ, что старики убиты, но что онъ не видалъ молодой женщины и ребенка.
Мало-по-малу нашлись пять коровъ и десять бочекъ вина. И солдаты, навшись и напившись, засыпаютъ подъ защитой тройной цпи часовыхъ. Прусаки — народъ осторожный, они не хотятъ, чтобъ ихъ кровь проливалась даромъ.
Капитанъ съ женою ушли въ бесдку. На неб сверкаютъ звзды, вдали виднются бивуачные огни. Тяжелые шаги патрулей раздаются въ тишин, часовые перекликаются. Какъ мрачно на душ стараго капитана, знавшаго въ своей жизни только одн побды! Изъ открытаго окна столовой онъ слышитъ хохотъ офицеровъ и видитъ красное лицо полковника фо-нБюльца.
Вдругъ какая-то женщина приходитъ звать г-жу Дюмонъ къ боліному ребенку, а въ то-же время раздается голосъ полковника, требующій шампанскаго, которымъ, по его словамъ, упиваются вс французы. Капитанъ спшитъ извиниться, говоря, что шампанское слишкомъ для него дорого. Нмецъ сердится, но потомъ, повидимому, понимаетъ, въ чемъ дло, смягчается и, наливъ два стакана вина, непремнно хочетъ чекнуться съ своимъ хозяиномъ. Тотъ отказывается. Полковникъ настаиваетъ, кричитъ, приказываетъ. Длать нечего, капитанъ подчиняется.
— За несчастную Францію, говоритъ онъ.
— Хорошо, отвчаетъ полковникъ, вставая, — за вступленіе короля Вильгельма въ Парижъ.
Капитанъ качаетъ головой и роняетъ стаканъ, который разбивается въ дребезги. Полковникъ подаетъ ему другой стаканъ, тяжелая рука опускается на его плечо. Онъ блднетъ, но сохраняетъ свое присутствіе духа. Онъ смотритъ печально на окружающихъ его полупьяныхъ офицеровъ.
— Мой отецъ, говоритъ фон-Бюльцъ,— стоялъ бивуакомъ въ Париж при первомъ Наполеон и я вскор послдую его примру.
— Мой отецъ, отвчалъ спокойно Дюмонъ, — стоялъ бивуакомъ въ Берлин въ 1806 г. и часто мн объ этомъ разсказывалъ.
— Проклятье! воскликнулъ полковникъ и ударилъ по щек капитана.
Старый воинъ вскочилъ, глаза его засверкали и тяжелая рука его опустилась на голову побдителя. Но вдругъ кровь прилила къ его сердцу и горлу, руки его опустились и онъ упалъ мертвый на полъ.
Черезъ нсколько минутъ офицеры расходятся по отведеннымъ имъ квартирамъ, а полковникъ поднимается по лстниц въ спальню г-жи Дюмонъ. Тамъ онъ садится на кресло, переводитъ дыханіе и осматривается по сторонамъ. Надъ каминомъ висятъ портреты капитана въ мундир и его дочери. Полковникъ снимаетъ съ себя кушакъ и кладетъ револьверъ на ночной столикъ.
Но зачмъ оба портрета слдятъ за всми его движеніями? Чего имъ надо? Полковникъ ложится въ постель. Портреты продолжаютъ смотрть на него съ улыбкой. Онъ встаетъ, вынимаетъ саблю изъ ноженъ и прокалываетъ надодавшіе ему глаза. Потомъ онъ возвращается въ постель и засыпаетъ.
Ординарцы допиваютъ бутылки, начатыя офицерами, столовая должна имъ служить дортуаромъ, но прежде, чмъ ложиться спать, они выносятъ на крыльцо тло умершаго капитана, котораго они считаютъ уснувшимъ и пьянымъ. Свтъ въ дом везд гасятъ.
Вернувшись домой, г-жа Дюмонъ идетъ прямо въ бесдку, гд остался капитанъ. Она очень тревожится, до нея дошелъ слухъ о томъ, что ферма Розъ сгорла до тла. Ей надо пойти на встрчу къ Мари, которая, вроятно, идетъ съ ребенкомъ въ Монсиньи.
— Дюмонъ! окликаетъ она.
Бесдка пуста. Г-жа Дюмонъ направляется къ дому.
— Дюмонъ! повторяетъ она.
Вдругъ она дико вскрикиваетъ и потомъ… потомъ ничего.
Въ два часа ночи г-жа Дюмонъ все еще сидитъ на крыльц, держа на колняхъ голову мертвеца. Луна освщаетъ всю окрестную мстность, легкій втерокъ колышетъ листву, которая падаетъ на землю. Куда исчезли счастливые дни этихъ злополучныхъ людей? Увы, когда ураганъ свирпствуетъ въ лсу, онъ не только валитъ высокія деревья и ломаетъ гордыя втви, но уноситъ скрытыя подъ листвою гнзда, и многіе пернатые дтеныши, невызывавшіе грозы и непонимающіе, за что она такъ свирпствуетъ, погибаютъ среди треска втвей.
Время идетъ, г-жа Дюмонъ не выпускаетъ изъ своихъ рукъ головы мужа. Каждый звукъ заставляетъ ее вздрагивать. Ей все кажется, что она видитъ на большой дорог свою дочь, и она умоляетъ ее беречь ея ребенка.
Но отчего Дюмонъ такъ неподвиженъ? Отчего его тло холодно? Его убили, да, убили! Она вдругъ вскакиваетъ. Она хочетъ знать, за что его убили. Полковникъ говоритъ по-французски. Она спроситъ у него.
Ночь становится еще черне, на восток показывается розоватая полоса, вороны каркаютъ на макушкахъ деревьевъ. Г-жа Дюмонъ входитъ въ домъ. Вс спятъ. Она поднимается къ себ въ спальню, два солдата лежатъ на порог, оберегая сонъ полковника. Они также спятъ. Перешагнувъ черезъ нихъ, г-жа Дюмонъ подходитъ къ кровати. Она шатается и ея рука, ища опоры, натыкается на револьверъ. Она не двигается и ждетъ, не смя разбудить спящаго.
Раздаются звуки трубы. Полковникъ открываетъ глаза.
— Милостивый государь! начинаетъ мягкимъ голосомъ г-жа Дюмонъ, но полковникъ вскакиваетъ въ волненіи, схватываетъ револьверъ и, угрожая имъ несчастной женщин, зоветъ къ себ на помощь солдатъ. Они тотчасъ вбгаютъ.
— Она меня хотла убить! восклицаетъ полковникъ, — вотъ какой народъ!
Одинъ изъ солдатъ ударяетъ г-жу Дюмонъ по лицу, какъ полковникъ ударилъ ея мужа. Она не поникла головой, не отскочила. Она вдругъ замтила изувченный портретъ и уже не можетъ боле отвести отъ него глазъ. Какое роковое предзнаменованіе! Дюмонъ лежалъ внизу мертвый! Мари умерла, она это чувствовала. Вс умерли, а она одна жива. Неужели Богъ былъ такъ жестокосердъ!
Во всемъ селеніи трубятъ тревогу. Солдаты говорятъ, что какая-то женщина хотла убить ихъ начальника, и осыпаютъ бранью и побоями своихъ хозяевъ. Вскор 72 померанскій полкъ вы страивается, полковникъ садится на лошадь, офицеры его окружаютъ. Взводъ солдатъ прислоняетъ бдную вдову къ стн. Высоко поднявъ голову, она смотритъ на гряды, гд ея дочь садила розаны, на алеи, гд она бгала, на бесдку, гд курилъ Дюмонъ, и все прошедшее возстаетъ передъ нею. Она также вспоминаетъ, что годъ тому назадъ маленькое селенье приняло праздничный видъ, раздавались холостые выстрлы, весело звонили въ колокола, Мари была въ бломъ подвнечномъ плать… Г-жа Дюмонъ вздрогнула. Колокола и теперь гудли, но похороннымъ гуломъ. Дула восьми ружей направлены на нее.
— Благодарю, промолвила несчастная.
И ея окровавленное тло грохнулось на землю.
Съ барабаннымъ боемъ полкъ шелъ мимо трупа. Домъ капитана преданъ пламени, и полковникъ, съ саблею въ рук, кричитъ поселянамъ, смотрвшимъ издали на роковое зрлище:
— Это война!