Жизнь, рассказанная его детям, Д-Обинье Теодор-Агриппа, Год: 1620 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 173 минут(ы)

Агриппа д’Обинье.
Жизнь, рассказанная его детям

Предисловие

Констану [1], Марии [2] и Луизе [3] д’Обинье

Дети мои, из древней истории, богатой жизнеописаниями императоров и прочих великих людей, вам есть что почерпнуть, коли потребны будут примеры и сведения о том, как должно противостоять нападкам врагов и строптивых подданных, из истории этой узнаете вы, как отражали они натиск равных себе и возмущение низших, однако же она не научит вас сносить гнет вышестоящих, это третье умение требует куда большей хитрости, нежели первые два, вам же скорее представится нужда в подражании обычным людям, но не знатным господам, ибо в той борьбе, что ведете вы против себе подобных, следует остерегаться лишь их ловкости, каковою ловкостью обделены властители мира сего, отчего и гибнут под тяжестью собственного своего величия.

Генрих Великий [4] не любил, когда приближенные его слишком увлекались жизнеописанием Цезарей, сочтя, что Нёви [5] чрезмерно зачитывается Тацитом [6], и опасаясь, как бы отвага его от такого чтения не возросла сверх обычного, король строго наказал ему искать себе примеров в жизни равных себе.

Точно так же поступлю и я, удовлетворяя разумное ваше любопытство: вот вам рассказ о моей жизни, написанный любящим отцом, который не счел здесь нужным скрывать то, что во ‘Всеобщей истории’ [7] явилось бы свидетельством дурного вкуса, итак, не желая краснеть перед вами ни за славу мою, ни за ошибки, я поведаю вам и о той, и о других столь бесхитростно, словно все еще держу вас маленькими у себя на коленях. Я бы желал, чтобы мои славные и благородные дела подвигли вас на благородное соперничество с отцом, разве что рассказ о моих ошибках, в коих признаюсь открыто и без ложного стыда, увлечет вас сильнее, ибо из него сможете вы извлечь наибольшую для себя пользу. Узнав же об оных, судите меня, но при этом помните, что счастье и удача не от нас зависят — они в руках Всевышнего. И еще приказываю вам снять с сей книги не более двух копий, кои завещаю свято хранить, отнюдь не вынося ни одной из них за пределы нашего дома. А ежели вы нарушите сей приказ, ослушание ваше будет наказано завистливыми вашими недругами, которые поднимут на смех божественные начала в моей исповеди и заставят вас горько раскаяться в вашем легкомысленном тщеславии.

<1552> Теодор Агриппа д’Обинье, сын Жана д’Обинье [8], владельца замка Бри в Сентонже [9], и девицы Катерины, урожденной де л’Этан [10], родился в поместье Сен Мори, близ Понса [11], в 1551 году [12], 8 февраля. Мать его умерла при родах, столь тяжелых, что врачи предложили выбрать между смертью матери и смертью ребенка. Назван он был Агриппой, от aegre partus [13], и воспитывался в детстве вне родительского дома [14], ибо Анна де Лимюр [15], мачеха его, была недовольна чрезмерными расходами, связанными с изысканным воспитанием, которое давал мальчику отец.

<1556> Как только сыну минуло четыре года, отец привез ему из Парижа наставника, Жана Коттена [16], человека бесчувственного и безжалостного, впоследствии преподававшего Агриппе одновременно грамоту латинскую, греческую и древнееврейскую. Этой системе следовал и Пережен [17], второй наставник его. Шести лет от роду ребенок читал на четырех языках. Затем к нему приставили Жана Мореля [18], парижанина, человека довольно известного, этот обходился с ним мягче.

<1558> Однажды, бодрствуя в своей постели в ожидании своего наставника, Обинье услышал, как кто то вошел в его комнату и прокрался между стеной и постелью, чьи то одежды коснулись полога, тотчас задернутого некоей смертельно бледной женщиной, которая, подарив мальчику ледяной поцелуй, тотчас исчезла. Войдя, Морель застал его потерявшим дар речи, и, вероятно, последствием этого видения явилась лихорадка, продолжавшаяся две недели.

<1559--1560> Семи с половиной лет, с некоторой помощью своих наставников, Обинье перевел Платонова ‘Критона’ [19], взяв с отца обещание, что книга будет отпечатана с изображением ребенка переводчика на титульном листе. Когда ему было восемь с половиной лет,отец повез его в Париж. Проезжая в ярмарочный день через Амбуаз, отец увидел головы своих амбуазских сотоварищей [20], которых еще можно было распознать на виселице, и так взволновался, что перед толпой в семь или восемь тысяч человек воскликнул: ‘Палачи! Они обезглавили Францию!’ Увидя на лице отца необычайное волнение, сын подъехал к нему. Отец положил ему руку на голову и сказал: ‘Дитя мое, когда упадет и моя голова, не дорожи своею, чтобы отплатить за этих достойных вождей нашей партии. Если ты будешь щадить себя, да падет на тебя мое проклятие!’ Хотя отряд Обинье состоял из двадцати всадников, они с трудом пробились сквозь толпу, возмущенную подобными речами.

<1562> В Париже школьника Обинье поручили заботам Матье Бероальда [21], племянника Ватабля [22], очень важного лица. В то время или немного позднее, после взятия Орлеана принцем Конде [23], в Париже усилились преследования, убийства и сожжения гугенотов, и Бероальду, подвергнувшемуся величайшим опасностям, пришлось бежать со всей своей семьей. Маленькому мальчику было очень досадно покидать кабинет с великолепно переплетенными книгами и прочими вещами, коих красота излечила его от тоски по родным местам, когда он проезжал Вильнев Сен Жорж [24], мысль об этом исторгла из глаз его слезы. Тогда, взяв его за руку, Бероальд сказал: ‘Друг мой, разве не чувствуете вы счастья, выпавшего на вашу долю: в вашем возрасте иметь возможность потерять кое что ради того, кто дал вам все?’

Маленький отряд из четырех мужчин, трех женщин и двух детей, раздобыв возок в Кудре [25] (в доме президента Л’Этуаля [26]), пустился в путь через местечко Куранс [27], где шевалье д’Ашон [28], командовавший там сотней легкой конницы, арестовал их и отдал в руки инквизитора по имени Демокарес [29]. Обинье не плакал в тюрьме, но не удержался от слез, когда у него отняли маленькую посеребренную шпагу и пояс с серебряными пряжками. Инквизитор допросил его отдельно, не раз впадая в гнев от его ответов, офицеры же, увидя на нем белый атласный костюм, отороченный серебряной вышивкой, и оценив его манеры, повели мальчика в покои д’Ашона, где заявили ему, что вся его шайка приговорена к сожжению и что ему будет уже поздно отречься в час казни. Он ответил, что месса для него страшнее сожжения. В той комнате играли скрипачи, и когда начались танцы, д’Ашон потребовал, чтобы арестованный проплясал гайярду. Обинье не отказался, и вся компания любовалась и восхищалась им, но инквизитор, обругав всех, приказал увести его в тюрьму. Узнав от Обинье, что они приговорены к казни, Бероальд пощупал у своих спутников пульс и уговорил их принять смерть с легкостью. К вечеру тюремщики принесли заключенным поесть и указали им на палача из Милли [30], который готовился к предстоящей на следующий день казни. Дверь заперли, заключенные начали молиться. Через два часа явился стороживший их дворянин из отряда д’Ашона, бывший монах. Он поцеловал Обинье в щеку и потом обратился к Бероальду со следующими словами: ‘Я либо умру, либо спасу вас всех ради этого ребенка, будьте готовы выйти, когда я вам скажу. Но дайте мне пятьдесят или шестьдесят экю, чтобы подкупить двух человек, без которых я ничего не смогу сделать’. С ним не торговались и собрали шестьдесят экю из денег, спрятанных в обуви. В полночь дворянин вернулся в сопровождении двух человек и сказал Бероальду: ‘Вы говорили мне, что отец этого мальчика командует отрядом в Орлеане, обещайте, что меня там хорошо примут’. Получив это обещание вместе с приличным вознаграждением, он велел всем людям из отряда взяться за руки, а сам, взяв за руку младшего, тайком провел их мимо караульного помещения, потом через амбар, где стоял их возок, затем провел через засеянное поле и вывел на большую дорогу, ведущую в Монтаржи [31], которого достигали они с величайшим трудом и большими опасностями.

Герцогиня Феррарская [32] приняла беглецов с обычным для нее радушием, в особенности маленького Обинье, три дня сряду она сажала его рядом с собой, чтобы слушать его юные речи о презрении к смерти. Затем она приказала повезти их со всеми удобствами в Гиень, где они прожили месяц у королевского прокурора Шазре [33]. Но Лафайет [34] осадил этот город. Им пришлось сесть на корабли и плыть к Орлеану, спасаясь под огнем аркебуз, который открыли по ним местные жители при проезде мимо Буте [35].

Прибыв в город, Бероальд, по милости господина д’Обинье, служившего в городе под начальством господина де Сен Сира [36], получил удобное помещение сначала в доме президента Л’Этуаля, там Обинье первый захворал заразной болезнью, от которой умерло тридцать тысяч человек [37]. На глазах Обинье в его комнате умер его врач и еще четыре человека, среди них госпожа Бероальд. Его слуга по имени Эшалар, умерший впоследствии пастором в Бретани, был при нем безотлучно и, не заразившись, служил ему до выздоровления, с псалмом на устах вместо предохранительных средств.

Приехав в Гиень, дабы восстановить свои силы, господин д’Обинье нашел своего сына выздоровевшим, но слегка избаловавшимся, ибо трудно Paris artes colere, inter Maitis incendia [38].

Однажды через своего казначея он послал мальчишке одежду из грубой ткани с приказанием повести его по лавкам, чтобы он выбрал себе какое нибудь ремесло, раз он отказывается от грамоты и от чести. Наш школьник принял так близко к сердцу этот суровый приговор, что заболел горячкой и едва не умер, выздоровев, он стал на колени перед отцом и произнес речь, пламенные слова которой исторгли у слушателей слезы, примирение было отмечено денежным вознаграждением, чрезмерно щедрым для его положения.

<1563> В конце года, когда город был осажден, и Бероальд проживал в Покоях королевы [39] в монастыре Святого Аньяна, солдаты отца развращали сына и даже водили его в притоны, случилось, что именно тогда был убит господин де Дюра [40]. Однажды отец повел его к господину д’Ашону, который, как и коннетабль [41], попал в руки господина д’Обинье, взявшего их в плен в сражении при Дрё [42], д’Ашон, помещенный в новой башне с двумя кулевринами у входа в его комнату, был очень удивлен, когда его бывший маленький пленник упрекнул его в бесчеловечности, однако не оскорбляя его, тем, кто хотел принудить Обинье к ругательствам, мальчик ответил, что не может insultare afflicto [43].

В те дни четырнадцать военачальников поклялись отвоевать Турель [44], но только шестеро из них сдержали клятву и атаковали неприятельские укрепления. При этом господин д’Обинье отец получил удар копьем под кирасу. Когда рана была почти залечена, ему поручили вести мирные переговоры, с этой целью он прибыл на корабле в Пуль Бланш дю Портеро [45], где пребывала королева [46], четвертым от своей партии он вошел в лиловую беседку Иль о Беф [47], где был заключен мир [48].

За эти переговоры и другие оказанные им услуги он был назначен докладчиком в королевском совете, исполняющим должность начальника управления по делам гугенотов. После смерти его преемником в этой должности назначен был господин де Кавань [49]. По заключении мира он удалился от дел, простился с сыном, напомнил ему слова, произнесенные в Амбуазе, завещал ему твердо держаться своей веры, любить науки, быть настоящим другом и, против своего обыкновения, поцеловал его. Заболев в Амбуазе от нагноения ран, он там и скончался, не сожалея ни о каких мирских делах, разве лишь о том, что возраст не позволяет сыну наследовать ему в его должности, он сказал об этом, держа в руке грамоту о своем назначении, которую потом отослал принцу Конде с просьбой не давать этой должности человеку, не способному умереть за Бога. Случилось так, что через шесть или семь дней после его смерти два человека из его свиты вернулись в Орлеан, чтобы произвести перепись оружия и других вещей, оставленных им в этом городе. У крыльца встретили они Обинье. При одном их появлении предчувствие смерти отца поразило сына в самое сердце. Он спрятался, чтобы посмотреть, как они будут себя держать, ведя своих лошадей в конюшню, он настолько утвердился в своем предчувствии, что в течение трех месяцев прятался, чтобы плакать, и, несмотря на уговоры окружающих, носил только траурные одежды.

<1565--1567> Опекуном его был назначен Обен д’Абвиль [50], который, принимая во внимание огромные долги отца, заставил его отказаться от наследства в четыре тысячи ливров ренты и содержал его на доходы с имущества матери, оставив его еще на год на попечении Бероальда. Потом тринадцатилетний Обйнье был отправлен в Женеву, где он слагал латинские стихи в большем количестве, чем прилежная рука могла бы записать. Он бегло читал труды раввинов [51], напечатанные без обозначения гласных, и переводил с одного языка на другой, не читая вслух подлинника. Он прошел курс философии и математических наук. Тем не менее, за незнание некоторых оборотов из Пиндара [52] его опять отправили в коллеж, после того как он два года уже слушал публичные лекции в Орлеане. Тогда он возненавидел словесность, стал тяготиться учением и досадовать на наказания, он предался шалостям, но даже и они вызывали в других восхищение. Господин де Без [53] хотел простить эти шалости, объясняющиеся, скорее, легкомыслием, нежели хитростью, но наставники были суровы, как Орбилий [54]. После двухлетнего пребывания в Женеве Обинье, без ведома родственников, отправился в Лион, где принялся за изучение математических наук и стал забавляться книгами о магии [55], заявляя, однако, что не производит никаких опытов. Когда однажды в Лионе у него не стало денег, а хозяйка требовала платы, он так огорчился своей нуждой, что, не смея вернуться на квартиру, не ел целый день и впал в крайнее уныние. Не зная, где провести ночь, он остановился на мосту через Сону, склонившись над водой, он проливал слезы и был охвачен сильным желанием броситься в реку, к этому его побуждали все невзгоды. Как вдруг, в силу своего воспитания, он вспомнил, что перед каждым поступком надо помолиться Богу. Последними словами его молитв были: ‘вечная жизнь’ [56], эти слова устрашили его и заставили воззвать к Господу о помощи в час гибели. Обернувшись, он заметил на мосту слугу, распознав его по красному сундучку, а потом увидел и господина, это был де Шийо [57], его двоюродный брат, посланный в Германию господином Адмиралом [58], де Шийо вез в Женеву отчаявшемуся юноше деньги.

Вскоре началась вторая война. Обинье вернулся в Сентонж к своему опекуну, который, видя, что его воспитанник забросил книги и бьет баклуши, намеренно держал его взаперти до начала третьей войны [59].

<1568> Услышав выстрел аркебузы, которым, по уговору, товарищи извещали его о своем выступлении в поход, затворник, одежды которого каждый вечер уносились к опекуну, спустился через окно на простынях в одной рубахе, босой, перескочил через две стены и у одной из них чуть не свалился в колодец, потом у дома Ривру [60] догнал товарищей, с удивлением глядевших, как человек в белом с криком и плачем бежит за ними, его ноги были окровавлены. Капитан Сен Ло сначала пригрозил ему, чтобы заставить вернуться, но затем посадил в седло у себя за спиной, подложив грубый плащ, чтобы он не поцарапал себе зад пряжкою наспинного ремня.

В одном лье оттуда, на дороге в Рео [61], отряд увидел роту папистов, направлявшихся в Ангулем. Этот сброд рассеяли после короткого боя, в котором новый солдат, одетый в одну рубаху, получил аркебузу и кое какое снаряжение, но не захотел взять никакой одежды, хотя товарищи советовали ему одеться. В таком виде прибыл он на смотр в Жонзак [62], где несколько военачальников вооружили и одели его. В конце своей расписки он прибавил: ‘Обязуюсь не упрекать войну за то, что она меня разорила, потому что не могу выйти из нее снаряженным хуже, чем в тот день, когда в нее вступил’.

Место сбора всех войск было в Сенте [63], откуда господин де Миранбо [64], губернатор этой области, побуждаемый родственниками юноши, хотел его вернуть домой сначала увещаниями, а потом и насильно, но юный воин нарушил обязанности повиновения и, сославшись на то, что стоит в карауле, покинул вышеупомянутого господина и своего начальника Субрана [65], согласившегося на его задержание, он прорвался сквозь целую роту, бежал и, поднеся шпагу к горлу двоюродного брата, следовавшего за ним по пятам, достиг дома капитана Аньера [66], который, как он знал, был в ссоре с господином де Миранбо. На следующий день в стычке между Аньером и Миранбо Обинье был первым начавшим перестрелку и чуть не убил своего двоюродного брата, сторонника Миранбо.

В ту лютую зиму, однажды вечером, пикеты господина Аньера расположились в виду неприятеля у замерзшего болота, так что вдали от огня люди дрожали от холода, а у костра мокли в грязи, старый сержант Дофен дал Обинье зажечь фитиль и, заметив, что он также продрог, одолжил ему свой шарф, к радости замерзшего юноши. Еще большие невзгоды претерпел Обинье в Перигоре, находясь при полку Пиля [67], и потом при возобновившейся осаде Ангулема, где он участвовал в штурме парка [68] и добыл себе в городе снаряжение. При переходе к Понсу, на ночлеге, он в изнеможении перебегал от костра к костру и нашел свою роту только под утро, когда уже со всех сторон слышались сигналы к подъему. Все эти страдания не мешали ему отворачиваться при встрече со своими хорошо снаряженными двоюродными братьями, чьих упреков он желал избежать.

<1569> Будучи под Понсом, он опять участвовал в штурме. При взятии города он защитил свою тетку, которую хотел изнасиловать некий капитан Баншро [69]. Он участвовал также в стычках при Жазнёй [70], в битве при Жарнаке [71], в большом сражении при Рошабее [72], но упустил случай повоевать при Монконтуре [73], отступив вместе со своими земляками в местность, где подвергся опасностям не меньшим, чем в бою, ибо в то время сеньор де Савиньяк [74] предпринял известное дело, описанное в первом томе ‘Истории’, в книге пятой, главе 16 й, Обинье не пожелал рассказать в ней о том, как он рисковал, притом столько раз, что вспомнил о своем неповиновении родителям и, молясь Богу, в смятении сказал, обвиняя самого себя: ‘Неукротимый человек будет укрощен страданиями’, — и т.д. [75]

При переправе через Дронну [76] ему помог крестьянин, сначала хотевший убить его, вслед за Обинье, против всякого ожидания, переправился и его конь, которого он с трудом вытянул из тины, переправившись через Иль у Лобардемонта [77], его проводник довел его до местечка Кутра [78], но не посмел пойти дальше. Упомянем мимоходом, что в доме Савиньяка к Обинье привели этого крестьянина, по кличке Пейро из Фарга, и Обинье узнал его среди представленных ему шести человек — у страха хорошая память. Въехав в Кутра, Обинье направился по улице и спустился к броду, но, начав расспрашивать о дороге, увидел бегущих к нему от мельницы четырех аркебузиров, они целились в него, а другие следовали за ними. Тогда, недолго думая, он бросился в воду и поплыл, плывя, он держал над водой тот пистолет, которым не пользовался в бою, достигнув берега, он спасся, наперекор тем, кто стрелял в него, и тем, кто бежал наперерез. Опасности, угрожавшие ему в этом деле, повторялись и впоследствии, как вы еще увидите, но ничто не могло его образумить.

Дабы вы имели понятие о необузданном его нраве, упомяну о том, как однажды, проходя в числе пятисот аркебузиров перед принцем де Конде, он обозвал тех, кто снимал шапку, новобранцами. Заметив это и пожелав с ним познакомиться, принц велел предложить ему место у себя на службе. Господин де Ла Каз [79] сообщил ему об этом в таких выражениях, будто желал подарить Обинье принцу. На что сумасброд ответил: ‘Знайте свое дело — заботьтесь только о поставке принцу ваших псов и ваших коней’. Таков второй пример его неукротимого своеволия.

<1570> До конца третьей войны он был в Сентонже, он присутствовал при поражении двух итальянских рот и двух рот Л’Эрбетта при Жонзаке [80], где ему поручили командование двадцатью аркебузирами,отчаянными молодцами, высокая и выгодно расположенная баррикада хорошо оборонялась, но была взята благодаря доблести Буарона [81].

Клермон д’Амбуаз [82], Ранти [83] и другие укрепились в Аршиаке [84], Ларивьер Пюитайе [85], стоявший в Понсе с пятью итальянскими и четырьмя французскими конными отрядами, много раз нападал на этих дворян, причем бывали жаркие дела, в которых гвардейцы д’Асье [86] кое в чем оказались для сентонж цев учителями. Там Обинье имел честь сразиться с одним всадником, вызвавшим его на бой, и выстрелил на столь близком расстоянии, что уложил его. С тех пор он отказывался от многих назначений, желая командовать только первой ротою, которую и получил.

Когда Аршиак был осажден, Обинье находился под Коньяком [87], но нашел возможность войти в город и провести с собой солдат, нагруженных порохом, один из них, желая запалить фитиль, поджег свою ношу, вследствие чего лишился зрения.

Знаменосец Аньера, Бланшар, впоследствии прозванный Клюзо, и Обинье повели добровольцев на штурм Коньяка и там, на рынке, встретив решительный отпор со стороны стражников, еще решительнее бросились в сражение, в особенности Обинье. Одетый в один лишь камзол, он атаковал баррикаду у подъемного моста, опрокинув буфет и два сундука, так, зайдя с тылу, со стороны города, он взял ее, но потерял, однако, несколько своих славных солдат. За проявленную удаль Аньер оказал ему честь, поручив ему вести переговоры о сдаче. В этом деле один дворянин был поднят подъемным мостом и возвращен только вместе с крепостью. Последним из военных приключений Обинье в этой войне явилось взятие Понса [88], каковое описано в конце 24 й главы в книге пятой.

Следует прибавить, что на обратном пути, когда еще тянулись мирные переговоры и полк Аньера с опаской проходил мимо Руаяна [89], наш новый знаменосец получил разрешение ввести в бой тридцать конных аркебузиров, доблестно держал себя в деле с бароном де Лагардом [90], угрожавшим разбить полк, принял на себя атаку и этим спас товарищей. Через два часа изнурительная лихорадка уложила его в постель. Он решил, что умирает, и заговорил так, что у посетивших его военачальников и солдат волосы встали дыбом: он мучился угрызениями совести, каясь в том, что под его предводительством солдаты совершали грабежи, и особенно в том, что не смог наказать солдата овернца, который без всякой причины убил одного старика крестьянина [91]. Он обвинял себя в том, что осмелился начальствовать, когда возраст еще не дал ему на это права. Эта болезнь совершенно изменила его, и он опять стал самим собою.

По окончании третьей гражданской войны и заключении мира [92] его опекун дал ему, вместо всех его ценностей, немного денег и купчую на землю в Ландах [93]. Хотя Обинье и страдал от перемежающейся лихорадки, он отправился в Блуа. Там выяснилось, что управляющий герцога де Лонгвиля [94] объявил себя наследником Обинье, воспользовался его имуществом и, встретив его как самозванца, вызвался доказать ему, что Обинье убит, прибавив, что он располагает верными свидетелями его смерти, такими как Савиньяк. Потрясенный этим известием и другими печалями, юноша обратился к родственникам со стороны матери, жившим поблизости в окрестностях Блуа, но они отвернулись от него из ненависти к его вероисповеданию. Болезнь ввергла его в такое состояние, что можно было ожидать только смерти. Терзаемый приступами лихорадки, он предсказал им, что когда нибудь они воздадут ему должное. Его арендатор посетил больного и узнал его по знаку на лбу, оставшемуся после чумы, перенесенной им в Орлеане. Но, увидя его в столь тяжелом состоянии, без признаков жизни, этот злодей вступил в соглашение со лженаследниками, боясь необходимости уплатить аренду за три года сразу. Тогда несчастный, лишенный родных, лишенный денег, расположения и здоровья, приказал везти себя на корабле в Орлеан, а с корабля — в суд и там получил разрешение защищать свое дело, полулежа на скамье за низкой оградкою. Заключительная часть его речи была столь пламенна, а несчастье столь велико, что, когда судья с негодованием взглянул на его противников,те вскочили с мест и, воскликнув, что только сын Обинье может говорить подобным образом, попросили у него прощения.

<1571> Получив свое небольшое имущество, он влюбился в Диану де Сальвиати, старшую дочь владельца замка Тальси [95]. Эта любовь внушила ему стихи на французском языке, он сочинил то, что мы называем его ‘Весной’ [96], в этой книге многое не отделано, но жар ее придется многим по сердцу.

<1572> У Монса в Эно начались военные действия [97], для которых Обинье набирал роту. Во время свадебных празднеств [98] он находился в Париже, ожидая назначения, будучи секундантом одного своего друга в поединке близ площади Мобер [99], он ранил полицейского сержанта, пытавшегося его арестовать, это происшествие заставило его покинуть Париж. Через три дня произошли события Варфоломеевской ночи.

Здесь я хочу привести пример того, как Бог управляет храбростью людей: получив известие о резне, Обинье, в сопровождении восьмидесяти человек, среди которых можно было отобрать дюжину отважнейших солдат Франции, пустился в путь, впрочем без цели и плана, когда при неожиданном беспричинном возгласе ‘Вот они!’ все они обратились в бегство, подобно стаду баранов, так что им не хватило, скорее, дыхания, нежели страха. Потом, опомнясь, они взялись за руки по трое или по четверо, каждый будучи свидетелем храбрости соседа, взглянули друг на друга, краснея от стыда, и сознались, что Бог не дарит, но дает в долг и храбрость, и рассудок. На следующий день половина этих людей пошла навстречу шестистам убийцам, спускавшимся по реке из Орлеана в Божанси [100], они поджидали за насыпью, пока порядочный отряд не высадился на берег, когда их обнаружили, они бросились на врагов и преследовали их, убивая, вплоть до кораблей, этим они спасли Мер [101] от разграбления [102].

Удалившись в Тальси, Обинье послал сорок человек своей роты в Сансер [103], сам же, предпочитая отправиться в Ларошель вместе с теми, кто питал те же намерения, укрылся на несколько месяцев в Тальси. Однажды, рассказывая о своих злоключениях отцу любимой им девушки, он упомянул, что недостаток средств мешает ему отправиться в Ларошель. Старик возразил: ‘Когда то вы мне сказали, что подлинники бумаг, касающихся амбуазского дела, были отданы на хранение вашему отцу и что к тому же на одной из них стоит подпись канцлера де Лопиталя [104]. В настоящее время Лопиталь поселился в своем доме близ Этампа [105], этот человек нынче никому не нужен, к тому же он выразил порицание вашей партии. Если хотите, я пошлю предупредить его, что вы располагаете этими документами. Я берусь заставить либо его, либо тех, кто воспользуется бумагами против него, уплатить вам десять тысяч экю’. Выслушав его, Обинье принес мешочек из старого бархата, показал бумаги и, подумав, бросил их в огонь. При виде этого владелец Тальсийского замка стал его укорять. Обинье ответил: ‘Я сжег их из боязни, что они сожгут меня: я избег соблазна’. На следующий день старик взял влюбленного за руку и сказал: ‘Хоть вы мне и не открыли своих намерений, но я достаточно зорок, чтобы заметить вашу любовь к моей дочери. Ее руки домогаются многие люди, превосходящие вас богатством’. Когда Обинье сознался в своей любви, старик продолжал: ‘Вы сожгли бумаги из боязни, что они сожгут вас, это побудило меня сказать вам, что я хочу считать вас моим сыном’. Обинье ответил: ‘Сударь, за то, что я презрел суетное и нечестным путем стяжаемое сокровище, вы даете мне другое, ценность коего измерить я не в состоянии’.

Через несколько дней после этого разговора Обинье остановился в одной деревне в Босе [106]. Какой то человек, преследуя его верхом на арабском коне, чуть не убил его у дверей гостиницы [107]. Тогда Обинье вырвал шпагу из рук помощника повара и в туфлях бросился на врага, поворотившего к нему коня, пеший Обинье наткнулся на лошадиную морду и был оглушен этим ударом. Придя в себя, он шпагою нанес удар всаднику, оказавшемуся в панцире, ударив опять, он всадил шпагу на полфута под кирасу, потом упал, бросившись в сторону, на лед. Всадник не преминул кинуться на него и нанести ему две раны, из них одну глубокую, в голову. Раненый Обинье опять бросился на противника и схватил его поперек тела, но конь, рванувшись, отбросил его на землю. Поняв по лицу врача, что рана опасна, Обинье не позволил снять с себя первую повязку и уехал до рассвета, чтобы умереть в объятиях любимой. Трудности проделанного им двадцатидвухмильного пути вызвали воспаление всей крови. Он заболел и молча лежал без чувств и без пульса. Два дня оставался он без перевязок и без еды. Наконец, благодаря подкрепляющим средствам, он ожил. По общему мнению, без этого обновления крови он не смог бы выжить и затем существовать при владевшей им врожденной необузданности.

Родственники его добились того, что епископ Орлеанский [108] послал своего уполномоченного прокурора, с шестью судейскими чиновниками, дабы принудить сеньора де Тальси выдать им своего гостя. Но, не сумев вырвать ни одного настоящего признания, прокурор уехал, отказав в выдаче свидетельства обитателям замка и пригрозив разрушить дом. Тогда Обинье сел на коня, догнал всадников в двух милях от замка и, сунув прокурору пистолет в зубы, заставил его отречься от всех папистских уставов церкви. Этот палач избежал позорной смерти, тут же составив требуемое свидетельство.

Любовь и бедность помешали Обинье поспешить в Ларошель, но по причине различия вероисповеданий шевалье Сальвиати [109] расторг предполагавшийся брак. Огорчение Обинье было так велико, что он тяжко занемог. Его посещали многие парижские врачи, а также де Постель [110], который посоветовал больному исповедаться и остался оберегать его, чтоб его не зарезали.

<1573> Когда заключили Ларошельский мир [111] и Месьё [112] с королем Наваррским принялись за свои козни, управляющий королевским дворцом некий Эстуно напомнил своему господину [113] об услугах, оказанных ему покойным д’Обинье отцом, и посоветовал ему использовать д’Обинье сына как человека, который ничего не боится. Соглашение между ними состоялось втайне перед самым началом Нормандской войны [114]. Находясь сам под слишком тщательным надзором, пленный король пожелал отправить Обинье к месту военных действий с Ферваком [115], в то время смертельным врагом гугенотов, как бы лично передав Обинье Ферваку. К тому же Ла Поплиньер [116] и один нормандский священник надоумили Обинье попытаться спасти графа де Монтгомери [117]. Обинье мог взяться за это дело, тем более что не был связан присягой. Вы прочтете о том, что именно он сделал для этого в качестве знаменосца при Ферваке и, вместе с тем, оруженосца короля Наваррского во второй книге II тома, глава 7 я [118].

<1574> Уведомленный об этом накануне смерти короля Карла [119], король Наваррский отозвал молодого человека. Желая видеть смерть короля, Обинье встретил при выходе из комнаты королеву мать. Предупрежденная Матиньоном [120], ненавидевшим Обинье за то, что тот приставил ему однажды пистолет ко лбу, и считая его к тому же преступным уже по одному имени, королева осыпала его упреками, сказав, что слышала о его делах в Нормандии [121] и что он похож на своего отца. Смельчак ответил: ‘И слава Богу, если это так!’ Увидя по выражению лица королевы, сопровождаемой одним Лансаком [122], что ей не хватает только начальника караула, чтобы схватить его, он удалился, причем готов был отказаться от всех дел, если бы не заклинания со стороны его государя. К тому же Фервак, вернувшись, решительно заявил, что он поручится за дальнейшее пребывание своего младшего офицера при дворе, но на другой день отозвал его со всеми офицерами пленного короля Наваррского. По этой причине Обинье участвовал в Германии во взятии Аршикура [123], куда он вошел первым, потом в стычке и сражении у Энского моста [124], а на следующий день — в битве при Дормане [125]. Однако из за желания спасти графа де Монтгомери он так и не принес присяги [126].

<1575> В этом сражении он шел на тридцать шагов впереди полка. Ему не попался в руки ни один начальник, кроме одного дворянина из Шампани, по имени де Верже, который надоедал ему, предлагая выкуп. Обинье отказался, хотя у него не было ни одного экю, ни коня: его конь был ранен в голову. Победитель сказал своему пленнику:

Увы! Какой же ты докучный

Все с той же просьбой злополучной! —

и в том же духе закончил строфу.

Это путешествие способствовало значительному сближению Обинье с господином де Гизом [127], что отнюдь не помешало Обинье удержаться при дворе и еще больше сблизило его государя с герцогом. Эти два принца вместе спали, ели и устраивали маскарады, балеты, конные игры и парады, и все это придумывал один Обинье, уже в это время он составил план ‘Цирцеи’ [128] — балета, который королева мать не захотела поставить во избежание крупных расходов, впоследствии король Генрих Третий поставил его на свадьбе герцога де Жуайеза [129].

Вскоре Обинье приобрел своими остротами известность среди дам. Однажды, когда он сидел один на скамье, три фрейлины королевы — Бурдей [130], Больё [131] и Тени [132], которым вместе было лет сто сорок, — почуяв в нем новичка, стали высмеивать недостатки его костюма. Одна из них, гнусавая, нагло спросила: ‘Что это вы созерцаете здесь, молодой человек?’ Передразнивая ее, он ответил: ‘Древности двора, сударыня’. Смутившись, дамы предложили ему дружбу, а также союз оборонительный и наступательный. Эти язвительные слова, а вслед за ними и другие, сблизили его с придворными дамами. К этому времени относятся различные стычки: сражение, которое он с тремя товарищами дал тридцати болванам стражникам, большей частью алебардщикам, другое, в котором он спас маркиза де Тран [133], преследуемого тридцатью людьми, еще стычка с телохранителями маршала де Монморанси [134], осадившими Фервака в ‘Красной шапке’ [135], еще другая, где Обинье и Фервак, сопровождаемые одним пажем и несколькими слугами, неожиданно подверглись нападению со стороны тринадцати грабителей в кольчугах и железных касках, причем оба были ранены, еще другие стычки с конной стражей, в которых ему помогал Бюсси [136], сблизившийся с ним после того, как Обинье был секундантом Фервака на дуэли против этого молодца. Кроме того, в порыве безумства он повел нескольких молодых придворных, среди них графа де Гюрсона [137], Сагонна [138],Пекиньи [139] и других, со шпагами наголо на штурм городского караульного помещения. Пробиваясь сквозь стражу, они вбегали в одни двери и выбегали в другие. В этой забаве молодчик был наконец схвачен у заставы Сен Жак де Ла Бушри [140], вместе с несколькими людьми, которых они позвали на помощь, он был ранен, но когда его вели в тюрьму, нашел способ обнажить шпагу и, расчистив себе путь, бежал.

На турнире, где появились король Наваррский, двое Гизов и он сам, присутствовала Диана де Тальси, помолвленная с Лимё [141] после того, как ее помолвка с Обинье была расторгнута по причине вероисповедания. По знакам уважения к Обинье со стороны двора эта девица увидела и узнала разницу между потерянным и приобретенным, после этого она впала в меланхолию, заболела и уже не оправилась до самой смерти.

Однажды королева мать упрекнула зятя в том, что Фалеш, его мажордом, и его оруженосцы не ходят к мессе. Чтобы поправить дело, во вторник после Пасхи, когда принцы играли в лапту, король Наваррский спросил у Обинье, поднявшегося на галерею, причащался ли он перед Пасхою. Застигнутый врасплох Обинье сказал: ‘Еще бы, государь!’ Но после того как король переспросил: ‘А в какой день?’ — Обинье ответил: ‘В пятницу’, не зная, что это единственный в году день, когда не бывает обедни. Тут господин де Гиз громко сказал, что Обинье нетвердо знает катехизис, а принцы засмеялись. Но королева мать не шутила: она велела строго следить за Обинье. В то время у нее на службе состояло от двадцати до тридцати соглядатаев: почти все они были вероотступниками. Один из них, по имени Ле Бюиссон [142], стал подбивать д’Анжо старшего [143] захватить герцога де Гиза. Обнаружив, как этот молодчик хочет погубить человека из хорошей семьи, Обинье рассказал об этом в Лионе Ферваку, Фервак посоветовал убить Ле Бюиссона в каком нибудь из переулков, по которым тот обыкновенно водил д’Анжо в дом, где готовился заговор. Это и было бы исполнено, если бы, как раз когда Ле Бюиссону готовили засаду, в том же месте за почти такое же дело не был убит Намбю [144].

После этого случилось, что Обинье с галльской откровенностью упрекнул госпожу Карнавале [145] за ее кровосмесительную связь с Ферваком и за отравление ее матери, графини де Моревер [146]. Тогда Фервак поклялся погубить его. Чтобы осуществить это намерение, хотя бы подвергнув опасности другого, он уведомил герцога де Гриза, что Ле Бюиссон, принадлежавший к его дому, хочет вместе с д’Анжо предать и захватить его и что Обинье знает это, но поддерживает Ле Бюиссона. И вот, втянутый в это дело, Обинье является к герцогу де Гизу, когда тот ложится спать, и требует, чтобы Фервак подтвердил свои слова, не угодно ли герцогу запереть его в помещении для игры в мяч вместе с этим предателем, чтобы тот сознался в заговоре. Герцог де Гиз был так осторожен, что послал Ле Бюиссона посмотреть, что делается в Лувре, и сказал Обинье: ‘Друг мой, это дело кинжалом да шпагою не решить. Нет, это означало бы бороться с королевой. Ведь Фервак прибегает к средствам, коими ты побрезгуешь, но никогда он не отведает моего хлеба’. Как видно из этих слов, осторожность герцога соединялась с благоволением к Обинье.

Через несколько дней, как то вечером, желая исполнить данное двоюродной сестре обещание убить ее обидчика, Фервак с видом отчаявшегося человека попросил Обинье пойти погулять с ним за Овражком Святой Екатерины [147]. При этом он внушил Обинье некоторое подозрение своим слишком настойчивым желанием помешать взять кинжал, который нес слуга. Когда они очутились на маленьком, с тех пор перестроенном мосту, Фервак обратился к Обинье со следующими словами: ‘Друг мой, решившись покинуть этот мир, я жалею только о тебе, я пришел сюда покончить с собой, поцелуй меня, и я умру с радостью’. Отойдя на один шаг, Обинье ответил: ‘Сударь, когда то вы мне сказали, что перед смертью для вас было бы величайшим утешением отправить ударом кинжала за собою на тот свет лучшего вашего друга. Не советую вам умирать из за дела, которое ровно ничего не стоит, как на него ни взгляни’. Тут внезапно Фервак обнажает шпагу и кинжал и стремительно бросается на Обинье, отрекаясь от Бога и восклицая: ‘Раз ты мне не веришь, мы умрем оба!’ — ‘Нет, — отвечает Обинье, — с вашего позволения, вы один’. Отступив на три четыре шага, он становится в оборонительную позицию. Фервак не нападает на него, а, бросив шпагу и кинжал, опускается на колени и, воскликнув, что потерял рассудок, просит противника убить его. Обинье отказывается, и они расходятся. Но через некоторое время, после того как Обинье по молодости лет помирился с Ферваком, этот враг отравил его супом. Обинье пришлось испражняться по восемьдесят раз в день, у него выпали волосы и стала шелушиться кожа.

Только много времени спустя он узнал, кто в этом виновен: лечивший его врач, по имени Стеллатус, рассказал, как Фервак, угрожая ему кинжалом, запретил ему говорить, что суп отравлен. Впоследствии, не получив поста Нормандского губернатора, Фервак пожелал поступить на службу к королю Наваррскому, причем не поскупился на лесть, чтобы помириться с Обинье, в то время имевшим большое влияние на своего государя, из чего родилось решение, описанное, как вы увидите, в томе II ‘Истории’, книга вторая, глава 18 я [148].

<1576> А вот особый случай, недостойный описания в ‘Истории’. Король Наваррский [149] как то раз ненадолго остановился в деревушке под Монфор л’Аморе [150], где ему случилось облегчиться, усевшись на квашню, в доме одной старухи. Застав его за этим делом, старуха собралась раскроить ему сзади череп ударом серпа, если б ее не удержал Обинье. Желая рассмешить своего господина, Обинье сказал: ‘Коли бы вас постиг столь печальный конец, я бы посвятил вам эпитафию в стиле святого Иннокентия [151]. Такую вот:

Здесь погребен король известный,

Который, волею небес,

Зарезан был старухой честной,

Когда в ее квашню он влез’.

В тот же день пришлось посмеяться еще раз: один дворянин, увидя, что отряд приближается к его деревне, поехал навстречу, дабы выпроводить незваных гостей, но оказался в затруднительном положении, не зная, кто начальник. Наконец он выбрал Роклора [152], одетого нарядней всех. Просьба дворянина не трогать его деревню была удовлетворена, но ему приказали провести отряд до Шатонефа [153], это придумали только для того, чтобы он не смог сообщить об их бегстве. Он заговорил с королем о любовных похождениях придворных, в особенности принцесс, причем не пощадил королеву Наваррскую. Ночью у ворот Шатонефа случилось Фронтенаку [154] сказать капитану Л’Эпину [155], квартирмейстеру государя, переговариваясь с ним через стену: ‘Отворите вашему хозяину!’ Дворянин, знавший, кому принадлежит Шатонеф, перепугался до смерти. Обинье указал ему окольную дорогу, советуя бежать и не показываться в своем имении в течение трех дней.

Пробравшись через Алансон в Сомюр [156], король Наваррский жил, не соблюдая религиозных обрядов. На Пасху никто не причащался, кроме Ла Рока [157] и Обинье. По приезде Лавердена [158] Обинье отправился с ним воевать в Мэн [159], откуда он доставил штандарт Сен Фаля [160] королю Наваррскому в Туар [161], вслед за чем перессорился с тридцатью придворными кавалерами и ввязался в дуэли и прочие стычки, описанные, в главе 19 й вышеназванной второй книги.

Затем король Наваррский отправился в Гасконь [162], где Фервак совершил несколько покушений на жизнь Обинье. Не имея возможности пребывать при этом государе, Фервак, после того как простился, задержался при нем еще на три месяца, дабы осуществить дело мести [163]. В то время возникла любовная связь между королем и юной Тиньонвиль [164], добродетельно сопротивлявшейся, пока она не вышла замуж. Для этих похождений король хотел использовать Обинье, будучи убежден, что для него нет ничего невозможного. Достаточно порочный в крупных делах, Обинье из прихоти, может быть, не отказал бы в подобной услуге какому нибудь товарищу, но в данном случае, не желая получить звание и должность сводника, которое называл ‘пороком нищенской сумы’, он встал на дыбы, и ни чрезмерные ласки его государя, ни бесконечные просьбы, ни коленопреклонение, ни умоляюще сложенные руки не смогли его тронуть. Тогда, забив отбой, государь воспользовался враждой Фервака к Обинье, чтобы Обинье почувствовал необходимость в своем короле. Итак, однажды в доброй компании он сказал Обинье: ‘Фервак говорит, что не совершил в отношении меня измены, о которой вы мне сообщили, и что он с вами еще будет драться’. Обинье ответил: ‘Государь, он не мог передать мне эти благородные слова через человека, принадлежащего к столь прославленному дому, он почтил меня, назначив своим знаменосцем, принимая это во внимание, я возьмусь за шляпу, прежде чем взяться за шпагу’. Потом, когда король долго не хотел мириться, Обинье напомнил ему клятву [165], произнесенную ими в тот день, когда король поцеловал в щеку своих сторонников.

Проездом через Пуату некий игрок на лютне, по имени Тужира, служивший у отца Обинье, а потом у Ла Буле [166], познакомил Обинье со своим господином и его двоюродным братом де Сен Желе [167], после чего эти два человека предложили другим владетельным сеньорам и дворянам, таким как Мондион [168], Бертовиль [169] и другие, ждать Обинье на сундуках и в гардеробной до часу ночи и сопровождать его мимо расставленных Ферваком засад, обнаруженных в Лекторе [170]. Как то вечером, возвращаясь один, выслеживаемый встретил Сакнэ, бургундского дворянина [171], который подстерегал его на углу улицы, вооруженный пистолетами со взведенными курками. Обинье схватил его за горло так ловко, что отнял у него оба пистолета, но не захотел сделать ему больше ничего худого, ибо Сакнэ, когда то служивший под началом Обинье, признался, что стоит здесь против воли, и открыл ему еще другие намерения Фервака. Потерпев в них неудачу, Фервак покинул этот двор, предварительно сказав Фекьер, фрейлине Мадам [172], будто скорбит о зле, которое причинил своему бывшему другу, хочет проститься с ним и вымолить у него прощение. По молодости своей и неопытности Обинье побежал было к злодею, дабы предупредить это благое намерение. Но когда он поднимался по лестнице в комнату Фервака, выходивший оттуда Ла Рок посоветовал ему поскорей уйти, сказав: ‘Это ловушка: он только и ждет, чтобы убить вас и потом уехать’.

С тех пор положение Обинье при дворе пошатнулось. Заметив это, друзья долго убеждали его приспособиться к желаниям своего государя. Однажды в числе других Фонлебон [173] и еще один человек увещевали его в продолжение шестимильного пути, ссылаясь на то, что паписты не столь суровы, как гугеноты, и завоюют сердце нашего государя разными угождениями, а это нанесет ущерб его религии и протестантским церквам. Восхищаясь блистательным даром красноречия Обинье, его стихами и прозой [174], а также его любезностью в обхождении с придворными, Ла Персонн [175] в заключение объявил, что надо все это использовать, дабы заслужить милость своего государя. Тогда Обинье слез с коня и сказал первому из своих собеседников: ‘Итак, вы говорите, что надо стараться для блага церкви?’ — и второму: ‘А вы — что Бог наградил меня великим дарованием и любезностью, чтобы сделать меня свободным?’

Утвердившись в своем намерении и полагая, что Обинье превосходит его в упорстве, король Наваррский воспользовался следующим случаем: однажды ночью ему чуть не пришлось обнажить шпагу против каких то бродяг, Обинье бросился защищать своего государя и исполнил свой долг. За это король стал назначать его своим телохранителем в любовных похождениях, а потом рассказывал об этом пасторам и самым влиятельным вельможам своей партии. Из лукавства он делал ему всяческие неприятности, запрещал выдавать ему жалованье и даже портил его одежду, чтобы довести его до крайности и тем самым вынудить к смирению.

<1577> Обинье был послан подготовить к войне области и губернаторства Гиени, Перигора, Сентонжа, Ангумуа, Ониса, Пуату, Анжу, Турени, Мэна, Перша, Боса, Иль де Франс, Нормандии, Пикардии [176], с поручением проникнуть в Артуа для некоторой опаснейшей разведки [177]. Как только его послали, уведомленная об этом королева мать за его спиной стала строить против него разные опасные козни, как это изложено в конце главы 4 й книги третьей тома II ‘Истории’ [178]. Добавим сюда только, что по дороге он составил торжественную речь, которую произнес барон Миранбо, и что к концу путешествия, встретив отряд дворян, направлявшихся в замок Сен Желе [179], он сдался им в плен, чтобы вернее найти своего друга Сен Желе, к которому эти люди из Ванзе и повели его пленником. Когда господин д’Анвиль [180] выступил в поход, Сен Желе поручил своему пленнику командовать лазутчиками. В этом деле выстрел из аркебузы прожег на Обинье казакин.

По приезде в Гасконь он и Ла Ну [181] совершили безрассудное по смелости нападение [182], описанное в главе 6 й той же книги, где упомянуто имя лейтенанта Вашоньера [183]. Вы должны также узнать еще о двух предметах его гордости, не заслуживших упоминая в ‘Истории’: во первых, заметив, что только у него одного в отряде были налокотники на руках, он снял их перед сражением, во вторых, среди опасностей он переложил шпагу в левую руку, дабы спасти надетый на эту руку браслет, сплетенный из волос его возлбленной [184]. Этот браслет загорелся от выстрела из аркебузы. Капитан Бурже [185], который был в этом деле с ним, сообщил ему, что видел это, а Обинье, чтобы объяснить подобное хладнокровие в сражении, показал ему изображение земного шара и креста на эфесе своей шпаги. Избежав этих опасностей, он не уклонился и от прочих при взятии Сен Макэра [186], довольно подробное описание сего события можно прочесть в конце той же главы, под тем же заголовком.

Много раз при всяком удобном случае Обинье искал опасности и славы, что вызвало в его государе не только гнев, но и зависть. Однако в то время, когда король был в нерешительности относительно положения в Лангедоке, он послал туда именно Обинье, который и завершил переговоры так, как это описано в главе 7 й той же книги, а по возвращении подвергся многим опасностям и побывал в различных переделках [187]. Он допустил тяжкую ошибку, чему виною его религиозный пыл, ибо не должен был сразу же называть поименно отступников никому, кроме господина де Ла Ну, внимательного его слушателя: ему следовало бы промолчать в присутствии названного начальника, и не только на сей раз, но и в прочих случаях, о коих можно прочесть в главе 12 й той же книги [188].

Здесь мне хотелось бы упомянуть, что, узнав о том, что король не препятствовал намерениям заколоть его кинжалом и бросить в воду, Обинье однажды за ужином в большой компании обратился к своему государю со следующими словами: ‘Итак, государь, вы могли замыслить смерть того, кого Бог избрал орудием вашей жизни. Я укоряю вас не за услугу, оказанную мною вам, и не за мою плоть, простреленную во многих местах, а за то, что я служил вам честно, и вам не удалось сделать из меня ни льстеца, ни сводника. Да простит вас Бог за то, что вы искали моей смерти, по этим словам вы можете понять, как я хочу ее ускорить’. Тут последовали такие колкости, что король встал из за стола. Да послужит вам этот рассказ предостережением от подобных вольностей.

В ‘Истории’ мы не упомянули о том, что Обинье, еще не оправившись как следует от лихорадки, промучившей его целую неделю, по причине своей слабости попросил, чтобы ему для поединка дали кинжал в одну руку и пистолет в другую, дуэль не состоялась, но друзья посоветовали ему убраться подобру поздорову, что он и исполнил, направившись в Кастель Жалу [189], где у него была должность. Надо заметить, что многие придворные короля Наваррского, из которых Констан [190], Сент Мари [191], Арамбюр [192]служили примером другим, проводили его на прощальное свидание к государю, на которое Обинье отправился, возвращаясь с прогулки и не сходя с коня. Приехав в Кастель Жалу, он написал Лавердену следующее: ‘Сударь, напоминаю вам, что, вопреки всем предупреждениям, я искренне доверился вашему слову: предоставить преимущество вызова мне, какой бы сомнительной ни оказалась, если не ваша честность, то, по крайней мере, ваша предусмотрительность, если господин Ла Мадлен [193] хочет противопоставить свою шпагу моей, — между этими местами и Нераком [194] есть хороший песчаный участок, я готов явиться в любой час и любое место, какое вы назначите, мне не нужно никакого поручительства, кроме вашего слова’.

Вскоре после этого произошло сражение [195], описанное все в той же главе 12 й. По окончании его, когда тяжело раненный Обинье лежал в постели и врачи уже опасались за его жизнь, он продиктовал местному судье первые отрывки из своих ‘Трагических поэм’ [196].

Не скрою от вас проявления зависти со стороны государей: приехав в Ажен [197], молодой Баку [198] на вопрос короля Наваррского, как произошел бой, не поскупился на похвалы Обинье, потому ли, что молодые люди не знают меры ни в восхвалении, ни в порицании, или потому, что считал своих товарищей и себя обязанными жизнью тому, кто, сражаясь, пострадал за них. Когда этот молодой человек сказал, что видел, как Обинье, прежде чем выстрелить, воткнул свой пистолет до середины дула между кирасой и буйволовым воротником капитана Мето [199], король назвал его лжецом. После этого Баку попросил своих родных, живших в Кастель Жалу, написать ему, что они знают об этом. Ответное письмо он передал Лавердену, который и отнес его королю, прибавив, что оба Межа [200], Батаве [201]и три других человека показывали раны на лице, полученные ими от Обинье, которого большинство из них хотели убить, когда он лежал на земле. Сказав это королю, Лаверден заметил, что это собственными глазами видел капитан Доменж [202] и что Обинье был в полном сознании. Этот капитан поклялся не возвращаться ко двору, не способствовав поражению врага. Между тем Обинье выздоровел и повел своих на Байону, в бой, описанный им в главе 13 й.

Доменж, выполнив свой обет, отправился к своему государю в Ажен. Король бросил играть в лапту с Лаверденом, чтобы расспросить приехавшего. Доменж рассказал об этом деле, не так превознося своего начальника, как Баку, но хваля его более толково. Он тотчас потерял расположение своего государя и награду за тридцать восемь выстрелов из аркебузы, которые заслужил у короля. Заметьте, на что способны великие мира сего, даже лучшие из них.

После смерти Вашоньера жители Кастель Жалу хотели попросить назначить им губернатором Обинье. Но Обинье воспрепятствовал этому, так как государь был озлоблен против него, после взятия приступом Кастельно де Мом [203], по направлению к Бордо, владелица местного замка, проникнув в постель и в сердце Лавердена, легко заставила победителей отказаться от продолжения военных действий, хотя господа де Мерю [204] и де Ла Ну от имени партии противились этому. Жители Кастель Жалу упорно продолжали войну, госпожа де Кастельно поспешила в Бордо и заставила выступить адмирала де Вилара [205] с четырнадцатью орудиями, после того как король Наваррский дал обещание, что для Обинье подкрепления не будет. Пока адмирал приближался, Обинье выехал с пятьюдесятью латниками и двумя сотнями конных аркебузиров. Его люди бросились на землю и дали увести обратно своих коней. Приняв этот отряд за подкрепление, присланное вопреки обещанию, адмирал дал сигнал к выступлению и отошел к Мансье [206].

После этого Лаверден стал соблазнять солдат из гарнизона Кастель Жалу, убеждая их, что, повинуясь приказу своего полковника, они не будут считаться изменниками. Этот приказ гласил: идти на помощь Ла Салю дю Сирону [207] из враждебной партии, чтобы отвоевать крепость. Солдаты донесли об этих речах своему начальнику. Разъяснив им положение дел, он повел гарнизон в бой и, войдя ночью, сразился с папистами, причем был ранен и оставил на поле битвы сорок шесть нападавших. Король Наваррский был так разгневан этой дерзостью, что потребовал сдачи мятежного Кастельно, угрожая четырьмя пушками. Ему ответили, что не побоялись бы и четырнадцати.

Вскоре мир был заключен [208]. Вернувшись, Обинье написал королю, своему государю, прощальное письмо в следующих выражениях:

‘Государь, ваша память с упреком перечислит вам двенадцать лет моей службы и двенадцать моих ранений в живот, она напомнит вам, что вы были в плену, а также и то, что рука, которая вам это пишет, открыла засовы вашей тюрьмы [209] и, служа вам, осталась свободной от ваших благодеяний, незапятнанной несмотря на попытки ваших врагов и ваши собственные подкупить меня. Этим письмом предаю вас Богу, которому я посвятил свою прежнюю службу и посвящаю будущую. Этой будущей службою я постараюсь доказать вам, что, потеряв меня, вы потеряли преданнейшего слугу, и т. д.’.

Проезжая Ажен, он явился к госпоже де Рок [210], которая по матерински утешала его в печалях. Там увидел он большую собаку — испанскую ищейку по имени Ситрон, которая некогда привыкла лежать у ног короля, часто между Фронтенаком и Обинье. Подыхавшее от голода бедное животное подошло к нему приласкаться. Тронутый этим, Обинье поместил его у одной женщины и велел пришить ему к весьма изношенному ошейнику следующий сонет:

Сир! Этот верный пес, который с вами встарь

В покоях ваших спал, на королевском ложе,

Спит нынче на камнях. Однако кто мог строже

Чутьем распознавать, где друг и где бунтарь?

Ведь лаем он пугал воров и злую тварь,

Укусами — убийц. Скажите мне: за что же

Он терпит глад, и хлад, и ругань (о вельможи,

Все то, что платит нам за службу государь)?

Повадкой, юностью и гордостью прекрасный,

Он был любезен вам, и, недругам опасный,

Он вас бы, государь, от покушений спас.

Придворные! зачем вы гоните сурово

Пса, изнемогшего без пищи и без крова?

Такая ж пенсия за службу ждет и вас.

На следующий день эту собаку не преминули подвести к королю, проезжавшему через Ажен. Прочитав эти стихи, король изменился в лице. Еще больше был он взволнован, когда через некоторое время на съезде в Сент Фуа депутаты Лангедока [211] спросили, где Обинье, спасший их провинцию. По их единодушной просьбе к государю отправились господа д’Иоле [212] и де Пажези [213], дабы от имени церквей спросить, что сталось со столь преданным служителем Бога. Король ответил, что еще считает Обинье своим и прикажет вернуть его. Между тем Обинье намеревался проездом проститься со своими друзьями из Пуату, продать свое имущество и поступить на службу к герцогу Казимиру [214]. Но случилось иначе: приехав в Сен Желе, еще не слезая с коня, он увидел в окне Сюзанну де Лезе [215], из семьи де Дивонн. Он так был пронзен любовью к ней, что свою Германию нашел у господ де Сен Желе и де Ла Буле, ухватившихся за этот случай, чтобы доверить своему другу различные замыслы. С другой стороны, к этой новой любви примешивалась жажда отдыха. Кроме того, желая быть полезным, он не пренебрег ничем, чтобы внушить уважение к себе своим единомышленникам и вызвать сожаление о потере в своем неблагодарном государе.

Итак, он отправился на разведку в Нант [216], где чуть было не попал в плен, с тех пор он решил действовать не там, а в Монтегю и Лиможе [217], куда был вызван господами дю Пренсе [218] и дю Буше [219], которые, по их словам, ценили в нем не только ум и совесть, но еще и доверие к нему гугенотов. Впрочем, подробности об этом деле вы найдете в четвертой книге, главе 4 й ‘Истории’, прибавлю только следующее: Обинье предсказал двум негодяям, что им скоро отрубят головы, и даже определил, сколько ударов получит каждый.

Упреки со стороны церковных общин за Обинье и горечь утраты вызвали в короле сожаление, а обнаруженные измены врагов Обинье еще усилили это чувство. К этому примешалась ревность и страх, что покровительство над церквами перейдет к герцогу Казимиру. К тому же государь часто слышал или сам передавал множество рассказов о подвигах Обинье. Все это вынудило короля Наваррского снова призвать его четырьмя письмами, но Обинье бросил их в огонь. Между тем бунтарь узнал, что государь, прослышав о событиях в Лиможе и считая, что Обинье попал в плен, велел заложить кольца своей жены, чтобы выкупить его, но не это все тронуло Обинье, а известие, что король, считая его обезглавленным, чрезвычайно опечалился и отказался от нескольких обедов.

Ла Буле однажды обсуждал с Ла Мадленом ссору между ним и Обинье, и тот рассказал, как их задумали столкнуть без всякой на то причины, тогда Ла Буле с юной горячностью бросился на него со шпагою, затем пообещал ему призвать к себе на помощь друга. Обинье, которого Ла Буле известил о случившемся, решил, что дуэль должна произойти при Наваррском дворе. Он написал Ла Буле, веля ему устроить ужин и ночлег с Ла Мадленом, чтобы поутру им вместе выехать оттуда и сразиться на полпути меж Барбастом [220] и Нераком, в одних рубашках, на шпагах и с кинжалами. С этой целью он доехал на перекладных от Мера, что близ Орлеана, до Кастель Жалу, откуда послал слугу, тот доставил ему в Барбаст письма, которыми Ла Буле уведомлял его, что договор заключен и что Ла Мадлен переночует в одной с ним комнате, дабы не проспать поединок. Назавтра Обинье, помолившись и плотно позавтракав, поджидал в условленном месте, как вдруг завидел двух всадников, из коих скачущий впереди Ла Буле еще издалека закричал ему: ‘Чудо! Поединка не будет!’ Ибо противника в полночь разбил паралич, лишив владения всеми членами. ‘Вот, — подумал Обинье, — как услышаны мои молитвы’. Позднее, восемь лет спустя, Обинье повстречал Ла Мадлена в Монтобане [221], тот шел со шпагою, но одеревенелою походкой, Обинье послал к нему Фронтенака узнать, в достаточной ли мере вылечился его противник и в состоянии ли он будет сразиться с ним, к чему Обинье весьма стремился, ответ был ‘нет’, и Фронтенак вернулся ни с чем к своему другу, ожидавшему его за городскими воротами, хотя Ренье [222] и Фава [223] горячо отговаривали его от дуэли, Обинье же непременно желал поединка, к чему побуждала его громкая слава недруга, который убил восьмерых дворян, не потеряв притом ни единой капли крови.

Придворная молодежь, называвшая себя демогоргонистами, а предводителя своих безумств Демогоргоном [224], отправилась навстречу Обинье, примирившемуся с королем. Надо еще упомянуть, что камер лакея по имени де Кур [225], забавнейшего и храбрейшего человека, которого дал королю Обинье, не могли удержать просьбами ни государь, ни сам Обинье: он не оставил Обинье в его злоключениях. Но когда мир с королем был заключен, де Кур вернулся ко двору за неделю до прибытия Обинье. Король спросил де Кура, откуда он явился, тот ответил: ‘Да’ — и на все дальнейшие вопросы кстати и некстати также отвечал ‘Да’. ‘Ведь короли, — сказал он, — увольняют честных слуг за то, что те не всегда говорят ‘Да».

<1580> Король принял Обинье ласково, с искупительными обещаниями. Королева приняла его по родственному, надеясь получить от него то, чего не находила у других. Вскоре, желая решить вопрос о войне в связи со сдачей крепостей, король Наваррский призвал на совещание только виконта де Тюренна [226], Фава, Констана и Обинье. Из этих пяти лиц [227] четверо были влюблены. Выбрав в советчики любовь, они решили вопрос в пользу войны [228], которая описана в главе 4 й книги четвертой в томе II.

Я уже говорил о том, что Лиможское дело явилось средством примирения короля с его слугою: вот почему приглашаю вас прочесть обо всем этом в начале указанной главы, где вы найдете важные подробности, в следующей главе можно узнать о начале военных действий, а в шестой — о взятии Монтегю [229], конец этой главы посвящен подвигам того, о ком идет речь, и опасностям, коим он подвергался, но особенно достоверно говорится обо всем этом в главе 10 й той же книги, посвященной осаде Блаи [230], где Обинье допустил следующий промах: вернувшись в войско, решившее в его отсутствие ретироваться, он обязан был получше удостовериться в наличии осадных лестниц, тут же отметьте и чрезмерное его тщеславие и дерзкие слова, за которые Бог наказал его: слова эти дорого обошлись ему, когда Пардайан [231] посоветовал королю Наваррскому остеречься и не давать губернаторства столь дерзкому хвастуну [232].

Во время военных действий граф де Ларошфуко [233] привез в Нерак понсского губернатора Юссона [234], друзья Обинье уведомили его, что Юссон рассказал о событиях под Блаи к невыгоде Обинье, предпринявшего это дело. Тогда Обинье взял с собой Лаллю [235] и трех дворян, помогавших ему в этом предприятии, подвергаясь большим опасностям, он проехал восемьдесят миль от Монтегю до Нерака, по приезде он попросил короля призвать на очную ставку с ним Юссона, он рассказал все, как было, и Юссон подтвердил каждое его слово. Таким образом Обинье получил возможность опровергнуть тех, кто хотел бы исказить события, кое кто из свиты Юссона получил выговор, после чего пришлось искать соглашения. Отсюда заявление короля Наваррского, которое вы найдете в бумагах вашего отца и сохраните как почетную грамоту [236].

Благодаря этому путешествию Обинье присутствовал в Нераке при дерзком набеге маршала де Бирона [237], описанном в главе 11 й. Обнаружив эпидемию страха среди гасконских гугенотов, он собрал старых знакомых из Кастель Жалу и поддержал честь партии. Принцессам [238] и людям, в то время враждебно настроенным, это событие показалось значительней, чем оно того заслуживало. Потом, возвращаясь в сопровождении пятнадцати конных аркебузиров из Кастель Жалу, Обинье подвергся нападению со стороны шестидесяти легковооруженных всадников под командованием Лаэ [239], близ Кура [240]. Наш Обинье так искусно нашел выгоды в этом положении, что у нападавших было убито трое дворян, а у него было только двое раненых. Но он едва не покрыл себя позором, продвигаясь среди виноградников Сен Прё [241] к Жарнаку [242], в полночь, проходя по узкой тропинке всего с пятью сопровождавшими из Монтегю, Обинье первый увидел ехавших ему навстречу всадников, которые, недолго думая, схватились за шпаги, если бы люди Обинье, не желавшие ввязываться в эту стычку, могли удрать, они бы непременно так и поступили, очутившись с четырех сторон во вражеском окружении и не пользуясь никакой поддержкою в этой местности. Но это было бы явным позором: их противниками оказались два католических священника и двое пьяниц, которые оставили ножны в трактире, но поклялись нападать на всех встречных, за это они здорово поплатились.

Этот год прошел под Монтегю в славных военных упражнениях [243]. Находившаяся там конница состояла из трех бригад, одна была отдана губернатору Ла Буле, другая — господину де Сент Этьену [244] и немного больше трети — Обинье. Этих всадников прозвали в тех местах ‘албанцами’ [245] за то, что они были всегда в седле. При одном набеге их нападению подвергся Пелиссоньер, знаменосец из отряда герцога дю Мэна [246], потеряв восемь человек, он спасся, но выстрелом из пистолета ему перебило руку. В другом набеге, под Анже [247], Обинье рассеял роту из полка Брюйера [248]. Тем не менее, Монтегю был осажден [249].

Вы прочтете в главах 15 й и 16 й о героической подготовке к обороне. Добавлю только, что десять попыток проникнуть в Монтегю, когда в ход пускались то веревка, то кинжал, отбиты были только благодаря умению Обинье разбираться в лицах. Тридцатью вылазками, из которых в десяти пришлось вступить в рукопашный бой, руководил Обинье, всего одну вылазку совершил Сент Этьен с людьми из Нижнего Пуату в подражание подвигам тех, кого они прозвали ‘албанцами’, но это послужило только к славе Обинье. Знайте же, что Обинье и был тем самым капитаном, коему граф де Люд [250] поручил объявить о мире [251], заслуга в этом деле, как и во многих других, принадлежит ему, хотя в ‘Истории’ он и укрылся под вымышленным именем.

По заключении мира он нашел в Либурне множество вельмож [252] и удобный случай совершить все то, что описано в главе 2 й книги пятой того же тома [253]. Хочу лишь добавить к сему рассказ об одном галантном происшествии, которое я не осмелился включить в ‘Историю’. Однажды, гуляя с Обинье по берегу реки Дронны, некий португальский коннетабль [254] принялся испускать глубокие вздохи, сорвал с дерева кусок коры (в ту пору деревья были в цвету) и, рассказав на испанском языке о своем томлении по некоей даме, начертал на этой коре следующие строки:

Oceani foelix properas si flumen ad oras,

Littus et Hesperium tangere fata sinunt:

Siste parum, et liquidas qui jam dissolvar in undas,

Me extinctum lachrymis ad vada nota feres,

Sic poterit teneras quae exurit flamma medullas

Mersa tarnen patriis vivere forsan aquis [255]

Обливаясь слезами, он хотел стать на колени и бросить написанное в воду. Обинье схватил его за руку, быстро прочитал вслух эти стихи, тут же переложил это латинское шестистишие во французский лирический сонет и записал его на той же коре:

Раз эти воды так спешат

В далекий Океан, о Дронна,

И коль Фортуна благосклонно,

Среди невзгод, смертей, утрат,

Позволит, чтобы волн раскат

Там, где осталась наша донна,

Слился с твоей волной влюбленно

И стал бы водами богат, —

Постой, возьми меня с собою,

Чтобы истекшего тоскою

Испанским берегам вернуть,

И пусть вблизи родного края

Огонь, сжигающий мне грудь,

Живет в волнах, не умирая!

Своей живостью Обинье снискал дружбу коннетабля, и необычным образом они разговорились о религии.

<1581> Теперь упомяну об услуге, которую Обинье оказал королю в деле Лоро [256], которое описано в главе 4 й той же книги. В это время король Наваррский был озабочен военными приготовлениями господина де Лансака [257], с одной стороны, и виконта д’Обтера [258] — с другой, собиравших войска якобы друг против друга под предлогом ссоры. Участвовавший в этом Люссан [259], которому при дележе шкуры еще не убитого медведя показалось, что его обошли, явился совершенно один к охотившемуся королю Наваррскому и открыл ему, что на Ларошель готовится нападение через решетку, что у мельниц Святого Николая [260]. Посланный по этому делу Обинье явился в ларошельское городское управление и потребовал, чтобы жители выбрали трех человек, которым он мог бы сообщить тайну. Жители Ларошели ответили, что все они, никого не выбирая, хотят узнать ее и все они верны королю Наваррскому. Обинье ответил, что Иисус Христос, значит, сделал неудачный выбор [261], и если они не хотят поступить по другому, то он, Обинье, целует им на прощанье руки. Вынужденные, таким образом, выбрать трех человек, они нашли решетки перепиленными полностью, не считая двух прутьев. Но Обинье так и не смог убедить их устроить засаду злоумышленникам.

Через месяц заговорщики вновь сели на коней. Обещав своему господину расстроить замыслы его врагов, наш Обинье взял несколько гвардейцев и других солдат — всего до десятка отборных молодцов — и, смешавшись со всадниками заговорщиков, направился к Ларошели. Ночью Обинье ехал вместе с ними, а днем держался в стороне, решив броситься ночью к воротам города, который подвергнется набегу, взять в подкрепление нескольких аркебузиров и сразиться с заговорщиками в четверти мили оттуда. Это было хорошим средством пресечь всякие попытки нападения.

Проезжая через Кадийяк [262], король Наваррский попросил великого Франсуа де Кандаля [263], достаточно известного под этим именем, показать ему свой великолепный кабинет. Кандаль согласился при условии, что туда не войдут невежды и насмешники. ‘Нет, дядюшка, — сказал король, — я приведу только тех, кто способен оценить это так же, как я’. Он вошел с господином де Клер во [264], Дюплесси [265], Сент Альдегондом [266], Констаном, Пеллиссоном [267] и с Обинье, пока гости забавлялись, наблюдая, как при помощи машины шестилетний ребенок поднимает тяжелую пушку, Обинье, опередив их, остановился перед плитой из черного мрамора в семь квадратных футов, которая служила Кандалю доской для записей. Найдя все, что необходимо для писания, Обинье взял кисть и, услышав, что его спутники спорят о весе и тяжести, написал:

Non isthaec, Princeps, Regem tractare doceto:

Sed docta Regni pondera ferre manu [268]

Потом он задернул занавес и присоединился к свите. Когда они подошли к мраморной плите, господин де Кандаль сказал королю: ‘Вот мои записи!’ Вдруг, заметив и прочитав этот дистих, он дважды воскликнул: ‘Здесь есть человек!’ — ‘Как! а остальных вы разве считаете зверями?’ — возразил король и предложил своему ‘дядюшке’ угадать по лицу, кто из присутствующих выкинул эту штуку. Предложение вызвало множество острот, которые немало меня позабавили.

<1582--1583> Придворные только что проводили королеву Наваррскую до Сен Мексана [269], ко двору. Со времени пребывания в Либурне королева всегда строила козни против Обинье. Заподозрив, что это он нанес sfrisata [270] госпоже де Дюра [271] или, по крайней мере, посоветовал оскорбить ее Клермон д’Амбуазу [272], она заставила королеву мать присоединиться к ее просьбе, бросилась на колени перед королем, своим супругом, умоляя его, ради любви к ней, никогда больше не видеться с Обинье. Король ей это обещал. Она не могла простить Обинье нескольких острых слов, сказанных, в частности, по следующему случаю: жена маршала де Реца [273] подарила Антрагу [274] алмаз в виде сердца, отбив Антрага у жены маршала, королева отобрала и это алмазное сердце, чтобы похвастать им, между тем Обинье поддерживал жену маршала в борьбе против королевы, а королева слишком часто говаривала: ‘Но у меня ведь алмазное сердце’. ‘Да, — сказал однажды Обинье, — только кровь козлов может его разъесть’ [275].

Для видимости покинув двор, Обинье проводил ночи в комнате своего господина, благодаря этому притворному отсутствию он распознал своих лжедрузей. Он воспользовался этим временем, чтобы отправиться на любовное свидание, пока король будет писать к его любимой [276]. Соперники и некоторые родственники сочли эти письма подложными. Тогда король явился сам, маскарадами, конными состязаниями, игрою в кольца он почтил выбор, сделанный его слугой. Эта любовь развеселила весь Пуату балетами, состязаниями у барьеров, конными парадами и турнирами, что устраивали влюбленные. На некоторых из них присутствовал принц де Конде [277], граф де Ларошфуко и многие другие вельможи. Это лишь удвоило зависть и вызвало в стране ропот против придворного, который, вместо того чтобы угождать населению, только ослепляет его. Расскажу вам об одной из его многочисленных любовных хитростей.

По наущению Обинье его друг Тифардьер [278] после разных ссор притворно помирился с Бугуэном [279], опекуном девушки, и обратился к нему со следующими словами: ‘Многие принцы и вельможи докучают вам возражениями против брака Обинье. Я знаю, что у вас к нему не лежит сердце и что вы дали обещание в другом месте, если вы меня не выдадите, я сообщу вам средство отделаться от Обинье так, чтобы он не смог к вам придраться’. После обещаний и объятий Тифардьер продолжал: ‘Вы должны внушить ему уверенность, что, женясь на вашей воспитаннице, он оказывает ей честь, будучи образцовым дворянином и человеком из хорошей семьи. Но, как это случается с приезжими, его соперники распускают слухи, будто это не так, не смея подтвердить их в его присутствии. Вы попросите его вспомнить, как на празднестве в одном доме, куда некоторые лица принесли письма господина де Фервака, направленные против Обинье, он, Обинье, сказал им в лицо, что если не сможет набить им сердце опровержениями, то набьет им щеки оплеухами. Он знает, что эти истории принудили его послать опровержение господину де Ферваку. А так как все это дошло до сведения госпожи д’Ампьер [280], герцогини де Рец, госпожи д’Эстиссак [281], графини де Ларошфуко [282] и других столь же знатных дам из того же рода, он хочет показать, что действовал не опрометчиво. Надо было бы заключить соглашение, по которому родственники девушки обязались подписать брачный договор, получив свидетельства о благородном и старинном происхождении Обинье и, в случае отказа, обещали вернуть их. Я отлично знаю, — добавил Тифардьер, — что Обинье не сможет представить подобные грамоты’.

Бугуэн расцеловал вестника, поблагодарил его и стал с нетерпением ждать выполнения их решения согласно этому совету. Обинье же, который раньше никогда не заботился ни об имуществе, ни о доме, ни о титулах, теперь получил вместе с частью мебели и родовые грамоты из Аршиакского замка [283], куда они были положены на хранение. Узнав таким образом о своем происхождении, он прибег к надувательству и, чтобы удачно довести дело до конца, выбрал господина де Корню [284], родственника своей возлюбленной, чтобы вручить ему свое сокровище, предупредив его: если кто из родственников, способных по возрасту носить оружие, в это вмешается, он будет иметь дело с Обинье. Итак, собравшись, господа де Маре [285], де Бугуэн, Ла Тайе [286] и Корню обнаружили любопытное исследование о ссоре и тяжбе между отцом Обинье и дворянином по имени Арден [287], спорившими о почетном месте в одном шествии, причем Обинье отец утверждал, что происходит из дома анжуйских Обинье. А так как вышеупомянутый Арден сослался на вольные ленные права и выставил против Обинье отца королевских чиновников, причем тяжба стоила больше тысячи экю и продолжалась три года, надо было представить брачные договоры и документы о разделах имущества по шести линиям. Все восходило к некоему Савари д’Обинье [288], уполномоченному короля английского в Шинонском замке. Пришлось также показать родственникам невесты часовню, им возведенную и украшенную родовым гербом, где был изображен в золотом поле стоящий на задних лапах вооруженный серебряный лев. Господа де Ла Жуслиньер [289], происходившие от той же ветви, с тех пор покрыли своего льва горностаем. Эти вещи были таким образом найдены, и Обинье потребовал у старцев обещания составить и подписать свое решение, чтобы у него было на кого сослаться. После этого, по возвращении к Наваррскому двору, он, согласно условию, женился на любимой девушке [290].

<1583>Через три недели, вернувшись в По [291], он нашел своего государя в великом гневе после гнусных оскорблений, которым королева Наваррская подверглась в Париже [292]. Об опасном путешествии, неохотно предпринятом Обинье в связи с этими событиями, вы прочтете в главе 3 й пятой книги, где он не захотел упомянуть о принятом им необычном решении убивать направо и налево кого попало в кабинете [293], если ему будет угрожать кинжал. Он не упомянул о том, как проездом через Пуатье, дав переписать и засвидетельствовать свои бумаги, он послал подлинники в запечатанном ларце на хранение жене и запретил открывать его. Вопреки любопытству, свойственному ее полу, жена исполнила это приказание. Еще я должен сказать, что Сен Желе, находившийся в По, впал в такое уныние после отъезда своего друга, что перестал стричь волосы и бороду. Увидя, что его посланец живой и невредимый входит в дворцовый сад в По, король тотчас сказал одному дворянину: ‘Передайте Сен Желе, чтоб он остригся’.

<1584> Несколько лет спустя герцог д’Эпернон [294] по ходу своих дел приложил немало усилий, чтобы помирить обоих королей [295]. Находившиеся при короле Наваррском паписты строили всяческие козни, чтобы внушить ему желание поехать ко двору. Председатель совета Сегюр [296] решительно воспротивился этому благодаря вмешательству Обинье. Зная характер Сегюра, злонамеренные лица нашли способ отправить его ко двору. Там они приготовили ему столько услад, что овладели душой этого человека, склонного к крайностям, и тогда он обещал привезти своего господина, а по возвращении только и говорил, что король — ангел, а пасторы — дьяволы. Он примкнул к графине де Гиш [297], которую незадолго до того поносил. Наваррский двор был очень удивлен предполагаемым путешествием государя. И вот к какому средству прибег Обинье, особенно хорошо знавший Сегюра: однажды, когда Сегюр проходил через зал, где молодые придворные бились на рапирах, разгоряченный этими упражнениями Обинье, взяв его за руку, подвел к окну, выходившему на Баизские скалы [298], и, указав ему на пропасть, сказал: ‘Я уполномочен всеми честными людьми этого двора обратить ваше внимание на этот обрыв, куда вас заставят прыгнуть в тот день, когда наш государь уедет ко двору’. Крайне удивленный, Сегюр спросил: ‘Кто посмел бы это сделать?’ — ‘Если я не смогу это сделать один, — ответил Обинье, — вот мои товарищи, они на все готовы’. Обернувшись, Сегюр тотчас увидал десяток храбрейших юношей, нахлобучивших шляпы, как подучил их Обинье, хотя они не знали, о чем идет речь. Испугавшись, Сегюр отправился к королю, но рассказал ему не о своем страхе, а о том, что будто бы Обинье открыто называл графиню де Гиш колдуньей, обвинял ее в том, что она помутила разум короля, сопоставляя ее уродливую рожу со страшной любовью, которой она воспылала, и советовался с врачом Оттоманом [299] о питье, чтобы расколдовать государя. Сегюр прибавил, что у короля гугенота надзирателей не меньше, чем слуг, что самые грязные плотские увлечения государя почитаются вельможами. Он еще рассказал, что господин де Бельевр [300], живущий напротив дома графини, увидя, как она шла к мессе в сопровождении только сводника, шута, чародея, мавританки, слуги, обезьяны и пуделя, упомянул в беседе с Обинье о почестях, воздаваемых при дворе подругам королей, и спросил у него: неужели наваррские придворные потеряли честь и почему эта дама показывается со столь скверною свитой? ‘Дело в том, — ответил злоречивый человек, — что при дворе есть благороднейшая знать, но видите вы здесь только сводников, шутов, слуг, обезьян и пуделей’.

После этого, совершив поездку в Пуату, Обинье был предупрежден Ла Буле и Констаном, чтобы он остерегался вернуться: графине и Сегюру обещана его смерть. Получив это письмо в Монлье [301], он оставил там своих лошадей, пересел на почтовых и приехал. У дворца Мадам [302] он увидал Ла Буле, который, в отчаянии ломая руки, стал умолять его уехать. Но Обинье, против обыкновения, привесил к поясу кинжал и, пройдя через потайные двери, застал врасплох короля и графиню, одних, в кабинете Мадам. Король колебался, не зная, как принять Обинье. Тот даже в лице не изменился, пользуясь близостью к своему господину, он не чинясь, спросил его: ‘Что случилось, мой повелитель? Почему столь храбрый государь дает себя увлечь столькими сомнениями? Я приехал узнать, виноват ли я и хотите ли вы заплатить мне за службу как добрый государь или как тиран’. Смутившись, король ответил: ‘Вы ведь знаете, что я вас люблю, но прошу вас успокоить Сегюра’. Отправившись тотчас же к Сегюру, Обинье так потряс его упреками в подлости и видом кинжала, что Сегюр явился к королю со словами: ‘Государь, этот молодой человек честнее нас с вами’. В доказательство примирения он велел выплатить Обинье причитавшиеся ему за его поездки две тысячи пятьсот экю, получить которые Обинье уже не надеялся.

Вернувшись к мужу, королева Наваррская примирилась со всеми, кроме Обинье. Тем не менее приглашенный на совещание лиц, замышлявших убить королеву, он своими укорами расстроил эти замыслы, за это король его поблагодарил [303].

Вступая в брак, Обинье обязался купить в Пуату имение Шайю [304]. Между тем секретарь Паризьер [305] предупредил короля [306], что необходимо воспрепятствовать трем делам в этой области: браку принца де Конде, из за Тайбура [307], браку Обинье, из за Марсе [308], и браку Ла Персона, из за Денана [309], тогда по этим трем делам были отправлены письма и распоряжения. Начались происки, но что касается Шайю — они не удались: Обинье же пристыдил прокурора и королевских чиновников из Пуату за то, что приближенные навязывают великим государям столь низкие и недостойные цели.

<1585> Вскоре началась война баррикад [310], перед которой гугенотские принцы съехались на важное совещание в Гитр [311]. То, что там произошло, подробнейшим образом описано в главе 6 й пятой книги тома II, там же рассказано о жестокой и кровавой битве при Сен Мандене [312], мне нечего добавить к сему повествованию.

Что же до поездки герцога де Меркюра [313] в Пуату, то скажу лишь, что Обинье, служивший там полковником, начал с того, что, против желания начальника своего, приказал выдать пики пехотинцам, хотя тот этих людей ненавидел. В ‘Истории’ Обинье описал все это, скрыв себя под званием полковника.

Вскоре Сен Желе и Обинье с десятком дворян и еще пятнадцатью солдатами взяли в плен три роты пехотинцев в Бриу [314], заставив их подписать капитуляцию, здесь применено было известное положение договора, опровергающее ту самую гнусную статью Констанского Собора [315].

Когда принц де Конде осадил Бруаж [316], он сделал вылазку в Анже [317], о чем вы можете прочесть в главе 12 й книги пятой, в этом деле Обинье подвергся величайшим опасностям, из коих самая удивительная состояла в следующем. В течение трех недель ходили слухи, будто Обинье убит в одном из уже упомянутых боев, слухи эти достигли и госпожи д’Обинье, в один прекрасный день на ее скотном дворе появилось пятнадцать коней и семь мулов мужа, которые среди других вещей привезли его шляпу и шпагу, при этом зрелище госпожа д’Обинье упала в обморок. Дело в том, что при выезде из пригорода Анже багаж Обинье, по его приказанию, последовал за полком, а сам Обинье оставил при себе лишь шапочку, надеваемую под каску, очень короткую шпагу и протазан, потом, вступив в родные места, он известил жену о своем прибытии двумя записками, из которых одну послал на расстоянии десяти миль, опасаясь, как бы от внезапной радости она не умерла.

<1586> По приезде он надеялся извлечь из своих неудач выгоду — возможность отдохнуть [318], но герцог де Роан [319], жители Ларошели и в особенности пасторы в полном составе заклинали его опять привести свой полк в боевую готовность и снова поднять знамя Израиля [320], при этом они поднесли ему необходимые для этой цели дары. Он начал с четырех рот, имевшихся в его распоряжении при осаде, потом выбрал остров Рошфор [321], чтобы обеспечить начало военных действий, собрал тысячу сто человек и двинулся в Пуату, где и совершил то, что описано в начале тома III, главе 2 й. Следует также добавить, что он намерен был укрепиться на островах Ва [322] и Сен Филибер [323], не дожидаясь просьб господина де Лаваля [324]. Оказавшись вследствие этого в опасности во время боев в Сентонже и Пуату, Обинье захватил Олерон [325], где допустил важную ошибку: обнаружив некоторое сопротивление на острове, он настрого запретил своим офицерам пытаться высадиться на берег до него. Побуждаемый тщеславным чувством, он сел в лодку, взяв с собой Монтея де Лиля [326] и капитана Пру [327] в качестве гребца. Вдруг в трехстах шагах от своего судна, ошеломленный, он увидал, что приближавшаяся к нему рыбачья барка оказалась военным кораблем, на котором находился капитан Медлен [328], искусный и прославленный воин. Располагая только шестьюдесятью мушкетами, но хорошо зная приемы плавания и прибрежные пески, капитан поднял паруса. И вот он плывет прямо на будущего олеронского губернатора. Пру кричит Обинье: ‘Вы погибли, единственное средство спасения для вас — пройти под бушпритом [329] этого судна’. Обинье соглашается. Пру поворачивает прямо на врагов, поняв его намерения, Медлен велит направить на него мушкеты и с двадцати шагов поливает лодку свинцом. Благодаря горячности неприятеля при стрельбе, у Монтея была пробита только одежда. Пру был легко ранен, а Обинье остался невредим. Когда они отошли на десять шагов от носа судна, Пру встал и крикнул: ‘Повесьтесь, палачи: это олеронский губернатор!’ Тут с корабля не преминули дать по ним еще залп, но понапрасну: бруажцы налегли на весла, лодка врезалась в песок, они высадились, и в то же время на берег бросились солдаты Обинье, защитники острова бежали.

Добавлю к тому, что содержится в ‘Истории’, следующее: в первый вечер, когда армия, прибывшая на пятидесяти судах, готовилась к высадке, два шлюпа с Олерона, на каждом из коих было по двадцать человек, ворвались в самую середину армады, захватили две сорокатонных барки и начали буксировать их к берегу под залпами с двух галер, один из шлюпов был перехвачен, второму удалось достичь Олерона.

Вот что я добавлю к тому, что описано в книге первой тома III. Знайте также, что в продолжение всего олеронского боя [330] Обинье был только в рубашке кроме двух раз, когда надел каску, чтобы отправиться на разведку. Островитяне собрали четыре полные повозки припасов, среди которых были приготовлены три дюжины фазанов, с целью порадовать ими господина де Сен Люка [331]. Подъехав к местечку и увидя перемены в судьбе, они захотели вернуться. Этому воспротивился прокурор острова, большой весельчак и шутник, он привез эти припасы и сказал Обинье: ‘Сударь, не надо скрывать положение дел, мы приготовили этот подарок для того, кто останется хозяином’.

Первым распоряжением после освобождения острова было снять с должности капитана Бурдо [332] за то, что, будучи обязанным защищать лучшую часть окопов, он со своей ротою решил сдаться отдельно. Было принято решение перерезать этих людей. Но старый военачальник по имени Ла Берт [333] заявил, что подобное кровопускание нецелесообразно. Тогда Обинье ввел в караулы двадцать дворян, что должно было обеспечить верность роты. В свое оправдание Бурдо ссылался на то, что его отряд по большей части состоял из папистов. Вскоре начали возводить укрепления, в две недели соорудили завалы и в три месяца — два рва, из которых один наполнили ключевой водой, а другой — морской, с рыбами, пресноводными и морскими.

Прибыв в Ларошель, король Наваррский посетил Олерон, но не пожелал увидеть солдат местного гарнизона на вечернем параде, ибо граф де Ларошфуко [334] уведомил его, что они отняли у купцов, плывших мимо Олерона, двести пар пунцовых штанов с серебряными позументами. К тому же великолепные пиры, которые Обинье задавал всем придворным, вызвали зависть государя и его слуг.

Католики из Бруажа предприняли пять вылазок на остров, но каждый раз бывали отбиты, и скоро больше не осталось солдат, которые не были бы взяты в плен. Однако все они были отпущены на свободу за выкуп, кроме тех, кто был захвачен в большом сражении. Этим пришлось вызволять галеры капитана Буассо и его сподвижников [335].

Веселое это положение завершилось взятием в плен самого губернатора [336], каковое описано в конце главы 5 й. Затем последовало решение Обинье вернуться в тюрьму [337], где он доказал свою верность.

В смертельной опасности он обратился к Богу с молитвой, которую на следующий день, освобожденный, переложил в латинскую эпиграмму [338], впоследствии помещенную среди других его эпиграмм и начинающуюся словами: Non te caeca latent [339].

Я уже говорил вам о завистливом характере короля Наваррского. Вот вам некоторые образчики. Один молодой человек из хорошей ларошельской семьи презирал бедного пехотинца, младшего офицера, под началом которого служил и дважды сидел на гауптвахте. Однажды он оскорбил его, крикнув: ‘Ты мне не командир!’ Офицеры Олеронского гарнизона, собравшись, приговорили его к расстрелу. По просьбе товарищей юноши этот приговор был заменен разжалованием и исключением из списков. Тогда тетка этого молодого человека, при посредничестве двоюродной сестры, рассказала королю о суровом приговоре, на который жаловался ее племянник. Воспользовавшись этим случаем, чтобы оскорбить Обинье, король послал за ним пристава Совета.

Олеронский губернатор, считая, что король призывает его, чтобы узнать его мнение о приближении маршала де Бирона [340], был поражен, увидя своего молодца разодетым в шелк стараниями его кузины и сопутствуемого мэром Гитоном [341] и двадцатью другими родственниками, ждавшими у дверей Совета. Насмешливо отвесив несколько поклонов входившему Обинье, король сказал: ‘Да хранит вас Бог, о Серторий [342], Манлий Торкват [343], старый Катон [344], и если в древности существовал военачальник еще суровей, да сохранит вам Бог и его!’ На эту колкость Обинье немедленно ответил: ‘Если дело идет о правилах дисциплины, против которой вы являетесь обвинителем, позвольте заявить вам отвод’. Тут он вышел в другую комнату. Не пожелав сесть, Обинье сослался только на отказ в повиновении и замолчал. После обмена мнениями председательствовавший господин де Вуа [345] горячо поблагодарил Обинье, попросил его и впредь защищать дисциплину от дурных начальников, во власти которых она находится, и прибавил: ‘Мы должны исправить только одно: столь справедливо приговорив к смертной казни бунтовщика, стоявшего на часах, вы, однако, взяли на себя смелость смягчить этот приговор, между тем как это право принадлежит только генералу’. Очень довольный, что его порицают именно за это, Обинье заявил Совету, что, будучи отрезан морем от материка, а также имея поручение отливать пушки и готовиться к сражению, он позволил себе простить солдата. С его объяснениями согласились, а короля долго открыто порицали за его вражду к поддержанию порядка и к справедливому правлению. Подобные колкости и в особенности продажа Олеронского округа врагам [346], чего Обинье не мог вынести, так как приобрел его слишком дорогой ценой, вызвали в нем желание вернуться домой и внушили ему справедливую жажду мщения. Он пришел к несправедливой мысли, которую раньше не могли породить в нем ни огорчения, ни опасности: выйти в формальную отставку и потом умереть при выполнении какого-нибудь великого дела. Но, видя, что партия привержена к религии и он также, смирив по этому случаю дьявольские искушения, он решил презреть все, чему его наставляли с детства, взяться за изучение спорных пунктов обеих религий и жадно искать в римско католиче ской вере хотя бы крупицу спасения души. В гневе он обнаружил и огласил это намерение. Тогда господа де Сен Люк, де Лансак [347], д’Ала [348] и другие враги паписты послали ему отовсюду книги. Сначала Обинье принялся читать Панигаролу [349], но бросил его за болтливость. Потом Кампиануса [350] и был восхищен его красноречием. Но это было не то, чего он искал, и, отбросив эту книгу, он написал на титульном листе ’10 Declamationes’ [351] вместо ‘Rationes’ [352]. Потом ему попалось под руку все, что в то время было издано Беллармином [353]. Он проникся приемами и силой этой книги, ему полюбилось кажущееся простодушие автора, приводящего выдержки из враждебных ему текстов, он надеялся найти то, чего искал. Однако, принявшись за любознательное исследование с помощью Витакера [354] и Сибранда Люберта [355], он более, чем когда-либо, утвердился в своей вере, а тем, кто спрашивал у него о плодах его чтения и о его намерениях, отвечал, что победил соблазн усердием, ибо перед чтением становился на колени и молился.

Через шесть месяцев дела партии пришли в самое жалкое состояние. Король старался помириться с Обинье и в знак примирения отдать ему на воспитание своего новорожденного побочного сына [356]. Обинье оставил это предложение без внимания. Тогда король предложил ему совершить разведку в сторону Тальмона [357].

<1587> Как раз в то время, когда герцог де Жуайез собирался в свою первую поездку в Пуату [358], албанцы послали вызов к сражению на копьях двадцати шотландским дворянам [359], о чем рассказывается в главе 11 й книги первой последнего тома. Добавлю к сему, что Рузий [360], секундант албанцев, сказал, что, если один из шотландцев погибнет, албанцы отнюдь не уменьшат численности своих бойцов, коих будет по-прежнему двадцать. На это Обинье заметил, что он в таком случае станет на сторону шотландцев, на что последовал ответ, что тот будет тогда албанцем, в заключение Обинье сказал: ‘Будем же шотландцами и албанцами, и пусть ни один не погибнет’, каковые слова и были скреплены рукопожатием.

К чести армии, разведка эта способствовала поражению двух главных отрядов герцога де Жуайеза, как вы и увидите из главы 12 й следующей книги [361]. После этих трудов и сражений Обинье проболел четыре месяца. Еще не выздоровев, но узнав о готовящейся битве [362], он направился в Тайбур [363]. Не найдя там уже выступившей армии, он, за неимением лучшего прикрытия, набрал пятнадцать отставших аркебузиров, восемь всадников и много челяди, из них, опасаясь засад в Сенте [364], он составил цепь как можно длинней, что было легко сделать, так как эти люди привыкли к беспорядку, это послужило ему на пользу, когда он наткнулся на три роты в трех засадах, ночью, в очень густых лесах, на узкой дороге. Благодаря длинной цепи все три засады были сняты и его солдаты не были окружены. Обинье два раза атаковал врага и несколькими ударами шпаги рассеял эту сволочь, люди из Сента унесли тела одного убитого лейтенанта и одного ротного знаменосца, а также несколько солдат, раненных шпагами в схватке, у Обинье ранен был только один человек. Удачно распутав это дело, Обинье присоединился к армии при ее выходе из Монгюйона [365] и на следующий день служил королю оруженосцем в сражении, пока король ехал на своем куцехвостом коне [366]. Потом в числе пяти членов военного совета Обинье участвовал в выработке плана сражения, и король не отверг его мнения. Особенно хорошо поступил Обинье, предохранив левый фланг [367], как это описано в главе 14 й. Перед боем король переменил коня, тогда Обинье занял место среди полевых командиров. В стычке после первого натиска он вынужден был иметь дело с господином де Во [368], лейтенантом господина де Бельгарда [369], который, увидя, что у противника лицо открыто, так как тот был еще слаб, сильно ударил его мечом, но попал в подбородник шлема, сам же де Во, не имея шлема, получил удар в правый глаз. Обинье пронзил ему голову. Уже раньше три или четыре раза, в разных местах, Обинье имел дело с этим же противником. При преследовании к нему присоединилось десять знатных дворян, попросивших его начальствовать над ними, что он и сделал. На протяжении трех миль они гнали врагов с боем, помешав им собрать свои силы.

У короля Наваррского руки теперь были развязаны, он пожелал осуществить в Бретани некий замысел, который Обинье пятнадцать лет назад хотел поручить господину де Ла Ну [370], а потом виконту де Тюренну [371]. Этот последний преклонил колени перед королем, прося доверить ему выполнение поручения, но государь, не желая ничего прибавить к славе первого и могуществу второго, долго отказывался, а потом пожелал осуществить этот замысел при помощи более хрупкого орудия, которое можно будет разбить, когда оно слишком заблестит. Поэтому он поручил это дело Дюплесси Морне и заставил Обинье, как автора плана и человека нужного, помогать ему в работе. Обинье согласился и на это как на почетное предложение, но указал королю, что дело не удастся, так как морские силы подчинены сухопутным, а должно быть наоборот, так и случилось.

<1588> Между тем государь осадил Бовуар сюр Мер [372], где пожелал вырыть траншею, состязаясь с несколькими полковниками, но, увидя, что те его опережают, поручил свою работу Обинье. Чтобы опередить их, Обинье выбрал восемь капитанов, дал каждому по шесть солдат с наспех сделанными переносными подмостками и начал рыть свою траншею от края рва. Кое что об этом деле рассказано в 7 й главе книги второй.

По возвращении оттуда между Сен Жаном [373] и Ларошелью король Наваррский, усадив рядом с собою господина де Тюренна и Обинье, поведал им свои сомнения: жениться ли ему на графине де Гиш, которой он дал безусловное обещание? Он попросил первого и приказал второму быть готовыми на следующий день высказать свое мнение: первого — как доброго друга, второму — как верному слуге. Ночью господин де Тюренн, опасаясь этого поручения, под надуманным предлогом уехал в Маран [374], а Обинье, связанный своей должностью в качестве оруженосца, решил исполнить свой долг. Утром, едва выехав из города и запретив кому бы то ни было приближаться к нему, король взял с собой одного Обинье. Сказав несколько слов об отговорке виконта, он принялся говорить и в течение двух с половиною часов привел тридцать историй о древних и новых государях, которые оказались счастливыми, женившись ради своего удовольствия на женщинах более низкого происхождения. Потом коснулся такого же количества других браков, в которых стремление вступить в выгодное родство оказалось гибельным и для государя, и для государства. В заключение он упомянул о несправедливости тех, кто бесстрастно хочет распоряжаться страстной душой государя. Наконец король сказал Обинье: ‘На этот раз я особенно нуждаюсь в вашей прямоте’. Обинье же, проведя ночь в мыслях о порученной ему задаче и получив приказание говорить откровенно, начал с того, что ненавидит дурных слуг, подыскивающих подобные истории для своих господ и непростительно виновных в том, что бесстрастно разжигают простительную страсть. ‘Государь, — сказал он, — все эти примеры прекрасны, но бесполезны для вас: ведь упомянутые вами государи пребывали в состоянии мира, их не преследовали, они не скитались, как вы. А вашей душе и вашему положению опорой служит только добрая слава. Государь, вы должны различать в себе четыре звания: Генриха, короля Наваррского, наследника французской короны и покровителя церквей. У каждой из этих особ есть свои слуги, которых вы должны оплачивать в различной монете, по их различным должностям. Тем, кто служит Генриху, вы должны поручить Генриха, то есть дела вашего дома, слугам короля Наваррского — все заботы вашей верховной власти, тем, кто следует за дофином [375], вы должны платить надеждой, ибо их привлекает надежда, и манить их к этой прекрасной цели, проявляя щедрость. Но платить тем, кто служит покровителю церквей, — задача трудная для государя, ибо награда этих людей — усердие, честность, добрые дела, кто является в каком-нибудь отношении вашим слугой, в другом — ваш сотоварищ, но при условии, что он должен оставить вам наименьшую долю опасностей и наибольшие почести и выгоды войны. Зная, как вы ненавидите чтение, я не подозреваю вас в том, что вы нашли приводимые вами примеры в книгах. Этот неправедный труд должен быть последним для тех, кто взялся за него, чтобы угодить вам, причиняя вам вред. Все упомянутые вами государи не имели достойнейших слуг, которые являлись бы судьями и помощниками своих повелителей, их слуги должны были терпеливо выжидать, пока пройдет государев гнев и смолкнет брань. Итак, государь, поделите ваши мысли и отдайте, по крайней мере, половину их слугам, благодаря которым вы существуете. Я сам был слишком влюблен, чтобы надеяться или желать разбить ваше сердце своими доводами. Вы охвачены страстной любовью, не надо больше обсуждать, сумеем ли мы изгнать ее, но говорю вам: чтобы насладиться любовью, вы должны стать достойным вашей возлюбленной. По виду вашему я заключаю, что вы находите эти слова странными. Я хочу сказать, что ваша любовь должна пришпорить вас, чтобы вы добродетельно занялись делами. Возлюбите ваши советы, которых вы бежите, отдайте ваше время свершению нужных дел, преодолейте мелкие недостатки — они вам вредят — и потом, победив врагов и невзгоды, возьмите пример с упомянутых вами государей, когда по своему положению уподобитесь им. Месье [376] умер, вам остается подняться только на одну ступеньку, чтобы достигнуть трона. Примите еще одно свидетельство моей верности: не совершайте только наполовину дела настоящего времени в тщеславной надежде на будущее, теперь вы меньше заботитесь о государстве, которое принадлежит тому, кто придет (с Божьей помощью). Но если вы занесли ногу, чтобы взойти на ступень до того, как эта ступень опустела, как это бывает при фехтовании, достаточно будет одного удара, чтобы повалить вас, если в это время ваша нога повиснет в воздухе’.

Король Наваррский поблагодарил Обинье и клятвенно обещал отложить на два года свои планы относительно графини. По приезде в Сен Жан Обинье помог государю сойти с коня, и, узнав, что господин де Тюренн, утомленный дорогой, лег в постель, пошел пересказать ему свою речь. Конец ее прервал явившийся король. Он пересказал виконту вышеприведенные слова в том же порядке, но так, как если бы они не исходили от другого лица, а были порождены его собственным воображением.

Вскоре начались приготовления к осаде Ниора [377]. Уезжая последним и взяв с собою двух слуг, дабы отослать их к государю, Обинье получил известие о смерти господина де Гиза [378] и повез эту новость за три мили от театра военных действий. При взятии Ниора ему выпало на долю сдержать натиск капитана Кристофа [379] и зажечь первую петарду [380]. Потом, взяв с господ Сен Желе и Парабера [381] обещание, что они последуют за ним, он повел первый отряд. Далее он вступил в неудачный бой с отрядом д’Арамбюра [382]. С обеих сторон погибло три дворянина и два солдата, один его большой друг потерял глаз [383]. Вы прочтете в главе 16 й книги второй о том, как в Майезе, взятом после Ниора, Обинье остался губернатором [384], к большой досаде своего государя, намеренно давшего ему самый жалкий округ, чтобы заставить от него отказаться. Но Обинье слишком устал бросаться в разные стороны.

<1589> Надо было пойти на помощь в Ла Гарнаш, куда, вопреки советам Обинье, выступил герцог де Шатийон [385] и сам повел свои войска ночью, часть их погибла бы без подкрепления Обинье. Когда Обинье вернулся, оставшийся из-за болезни в Ла Мотт [386] король захотел, по выздоровлении, посмеяться: он приготовил приказ о предстоящем деле поблизости от Майезе. Но губернатор велел подделать другой, совершенно сходный, приказ для своих людей, чтобы отделаться от короля. Когда же сообщение об этом пришло, король сказал ему: ‘Мы думали поднять ложную тревогу, но пришло настоящее уведомление, что вы должны спешно вернуться в свою крепость’. Обинье весело вернулся к себе. Это явилось первым отдыхом или, вернее, первой передышкой среди трудов, которые он выполнял приблизительно с пятнадцати до тридцати семи лет. По справедливости, Обинье мог сказать, что, кроме тех дней, когда он болел и страдал от ран, он не провел без тяжких трудов и четырех суток подряд.

После свидания королей и сражения при Туре [387], куда прибыл Обинье, король осадил Жаржо [388], там Обинье вместе с Фронтенаком совершил то, что описано в главе 21 й той же книги, где он называет себя ‘еще один человек’. Он повел добровольцев на осаду Этампа [389], потом он стоял под Парижем, входя в состав одного из пяти конных пикетов, которые расставил сам король, после смены караула, желая вызвать на бой Сагонна [390], Обинье, один, тайком отправился в Пре о Клер [391]. Там он окликнул передового всадника по имени Леронньер, квартирмейстера при графе де Тоннере [392]. Всадник ответил ему только бранью и отказом узнать его, вызывая его на бой, впрочем, представлявшийся невозможным: их разделял огромный ров. Увидя на этом человеке посеребренное оружие, Обинье решил разглядеть его поближе, но так как там протекала речка Орж [393], разделявшая их, не заметил рва и был очень удивлен, очутившись на самом краю его, тут волей неволей он должен был пришпорить коня и решиться на все. Хорошо, что этот конь умел славно прыгать. Противник на другом краю рва встретил его пистолетным выстрелом, тотчас же к горлу его был приставлен пистолет Обинье. Он был вынужден просить пощады и безоговорочно сдаться, хотя восемь или десять всадников поскакали к нему на помощь. Он был живьем привезен к принцу де Конти [394] и к господину де Шатийону, находившимся не ближе Вожирара [395]. Только что раненный король [396] был обрадован этим происшествием, он пожелал видеть пленника, но, вопреки приказанию своего государя, Обинье не захотел, как он выразился, шарлатанить.

Король Наваррский, который должен был теперь стать французским королем, повел ночью в покои умирающего короля восьмерых своих приближенных, надевших панцири под камзолы. Озабоченный до крайности множеством дел, он запер в одной комнате Лафорса и Обинье [397], который произнес речь, приведенную в главе 23 й книги второй.

<1590> В первый же вечер, когда французская и испанская армии очутились одна против другой между Шелль и Ланьи [398], король приказал Обинье снять стоявшие днем пикеты. Приняв Обинье за командира, испанские конные стрелки вовлекли его в стычку, в которой он чуть не погиб. На следующий день, находясь при ставке короля, Пишри [399] и он тайком отлучились с целью разжечь перестрелку, казавшуюся им слишком вялой. Затем они воевали с Руле [400], что описано в конце главы 7 й книги третьей, там же именно Обинье явился посредником между королем и маршалом Бироном [401].

<1591--1593> В той же книге, в главе 10 й, рассказывается о его делах, там выведен он в звании полковника, а также и офицера, под чьим предводительством был взят Монтрёй [402].

О нем же идет речь в главе 14 й, там, где описывается, как посол Эдмонд [403] вмешался в бой, дабы спасти Обинье, равно как спас его, сброшенного с коня двумя ударами копья, Арамбюр.

При осаде Руана король почтил его званием боевого сержанта [404], по предложению герцога Пармского [405]. Здесь Обинье восхваляет своего господина, превзошедшего в храбрости Роджера Виленса [406] и его самого, в главе 22 й приводится речь Обинье, опровергающая речи Д’О [407], убеждавшего короля отречься от своей религии. К этому надо прибавить, что при перестрелке под Пуатье Обинье признал Плюзо и остерег его от аркебузной стрельбы [408], за это он был награжден здоровым выстрелом из мушкета, попавшим в правое плечо его коня, причем пуля вышла через бедро сзади, конь не испугался, это был тот же конь, по имени Паспорт, который перескочил через ров в Пре о Клер.

<1595> Обинье прибыл к осаде Ла Фер в Шони [409]. Он носил траур по жене [410], умершей несколько месяцев назад, впоследствии в течение трех лет он не провел ни одной ночи, не оплакивая ее. Желая удержаться от слез, он сжимал руками селезенку, вследствие чего у него образовалось скопление застывшей крови, однажды он испражнился ею: она вышла в виде плотного сгустка. Принять участие в осаде его побудили следующие обстоятельства: на одном съезде [411], когда он работал над делом, о котором вы прочтете дальше, его сотоварищи сказали, что его стойкость вызвана только отчаянием. По их словам, он никогда не пользовался милостью короля и не смеет появиться перед ним. А так как король за столом, при всех, поклялся его убить, Обинье, чтобы отменить это решение, совершил шесть путешествий, из которых одним и явился его приезд. Как только он прибыл в дом герцогини де Бофор [412], где ждали короля, два знатных дворянина сердечно посоветовали ему уехать, потому что король гневается на него. И действительно, Обинье услышал, как несколько дворян спорили, передадут ли его в руки караульного начальника или дворцового коменданта. Тем не менее вечером Обинье стал между факелоносцами, ждавшими короля. Когда карета остановилась у крыльца, он услышал, как король сказал: ‘Вот монсеньор д’Обинье’. Хотя это величание титулом монсеньора пришлось Обинье не по вкусу, он подошел к выходившему государю. Король приложил щеку к его щеке, приказал ему помочь герцогине выйти, а ей велел снять маску, чтобы поздороваться с Обинье. Тогда в толпе послышалось: ‘Вот вам и комендант!’ Запретив другим следовать за собою, король ввел одного Обинье со своей возлюбленной и с ее сестрой Жюльеттой [413]. Обинье гулял между герцогиней и королем больше двух часов. Тогда то и были произнесены слова, впоследствии передававшиеся из уст в уста. Показав при свете факела свою пронзенную губу [414], король выслушал и не истолковал в дурном смысле следующее предостережение Обинье: ‘Государь, пока вы отреклись от Бога только губами, он пронзил вам только губы, но когда вы отречетесь от него в сердце своем, он пронзит вам и сердце!’ Герцогиня воскликнула: ‘О, какие прекрасные слова! Но к месту ли они сказаны?’ — ‘Нет, сударыня, не к месту, — сказал Обинье, — ибо они ни к чему не послужат’.

Восхищенная смелостью Обинье, эта дама пожелала снискать его дружбу. Король тоже этого хотел, замыслив поручить нашему Обинье воспитание маленького Цезаря [415], нынешнего герцога Вандомского. Он велел принести ребенка и голого положить его на руки Обинье. Когда ребенку исполнится три года, предполагал король, Обинье повезет его в Сентонж, чтобы воспитать его и укрепить его положение среди гугенотов. Но так как это намерение было оставлено, бросим говорить о нем.

<1596> Нелишне будет сделать добавление к концу главы 12 й и упомянуть о том, что король, тяжко заболев [416], послал за уезжавшим Обинье. Заперев его в своей комнате, дважды став на колени и помолившись, он приказал ему во имя всех горьких, но полезных истин, которые когда то высказал Обинье, решить, согрешил ли он, король, против Святого Духа. Сначала Обинье попытался заменить себя пастором, потом заговорил о четырех проявлениях этого греха: во первых, король сознательно сотворил зло, во вторых, одну руку он протянул духу забвения, а другой оттолкнул истину, в третьих, жил без покаяния, каковое действенно только при настоящей ненависти к греху и к самому себе за этот грех, в четвертых, через все это он потерял веру в милосердие Божие. Для разрешения вопроса Обинье посоветовал королю познать самого себя. После четырехчасовой речи Обинье и шестикратно сотворенной королем молитвы диалог этот был прерван. На следующий день, чувствуя себя лучше, король больше не захотел слушать эти речи.

<1593> Вы слышали, что короля разгневали религиозные дела. Знайте же, что за несколько месяцев до этого в синоде в Сен Мексане [417] Обинье поднял вопрос о давно проигранных делах, начав говорить о них во время ужина за круглым столом, результаты этой беседы описаны в главах 10 й и 11 й помянутой книги.

<1595--1598> Потом, на большом съезде, продолжавшемся около двух лет в Вандоме, Сомюре, Лудене и Шательеро [418], Обинье, всегда выбираемый в числе трех или четырех лиц, смело выступавших против уполномоченных короля, сделал несколько выпадов, озлобивших против него государя и еще больше весь двор. Председатель Кане, иначе говоря Ле Френ [419], готовясь отречься от протестантства и обратиться в католичество, был принят в число высокопоставленных лиц герцогом Буйонским, некогда виконтом де Тюренном [420], желавшим прославиться больше, чем великие государственные мужи, которые вели переговоры в Шательро. Кане внес важные предложения во славу верховной власти и в ущерб партии. Тогда Обинье, заметив, что шесть человек, высказавшихся до него, значительно понизили тон, повысил голос больше, чем когда-либо. Прервав его речь, Ле Френ Кане встал и воскликнул: ‘Разве так ведут себя на королевской службе?’ Обинье возразил: ‘Кто вы такой, чтоб учить нас, что такое королевская служба? Мы несли ее до того, как вы стали пешком под стол ходить. Не надеетесь ли вы столкнуть служение королю со служением Богу? Научитесь же не перебивать речи и молчать, когда надо!’ Они дошли до колкостей. Наконец Ле Френ воскликнул: ‘Да где мы находимся?’ Обинье ответил: ‘Ubi mures ferrum rodunt’ [421]. Это очень кстати подействовало на присутствующих: в то время разбирался вопрос о безопасности в крепостях.

Этот председатель, ни у кого не пользовавшийся уважением, выставил Обинье в плохом свете перед королем. Когда же герцог Буйонский захотел указать, что надо почитать председателя как весьма высокопоставленное должностное лицо, Обинье возразил: ‘Да, должностное лицо, которое готовится отречься’. Через три месяца тот так и поступил. Кончилось тем, что во всех колкостях и резкостях на совещании обвинили Обинье, он был прозван ‘козлом отпущения’ [422], потому что все срывали злобу на нем.

Король также гневался. Однако, когда был поднят вопрос, где поместить пленного кардинала Бурбонского, которого Лига провозгласила королем [423] и который чеканил во Франции монету под именем Карла X, его решили перевезти из Шинона, где он находился под надзором господина де Шавиньи [424], в Майезе, где губернатором был Обинье. А когда господин Дюплесси Морне сослался на крупные неприятности с Обинье и на постоянные ссоры его со своим государем, ему ответили, что понятое как следует слово Обинье является достаточным средством против всех этих зол.

Когда король кардинал попал в плен к Обинье, герцогиня де Рец послала одного итальянского дворянина, взявшего пропуск в двух милях от Майезе, со следующим письмом к губернатору:

‘Кузен мой, прошу вас принять подателя сего и понять в хорошем смысле свидетельство совершенной дружбы и сердечной заботливости, которое мы, господин маршал и я, посылаем вам по поводу вашего возвышения и доброго здоровья наших кузенов, детей ваших. Покажите же, что вы чувствительны к оскорблениям, воспользовавшись случаем, благодаря которому я хочу доказать вам мою преданность’ и т. д.

Итальянец изложил порученное ему дело, предлагая двести тысяч дукатов [425] наличными или же округ Бель Иль [426] со ста пятьюдесятью тысячами экю, если Обинье закроет глаза, чтобы дать освободить пленника. Обинье устно ответил ему: ‘Второе предложение было бы мне удобней, чтобы в мире и безопасности есть хлеб моей неверности, но моя совесть следует за мной по пятам, она сядет вместе со мной на корабль, если я отправлюсь в Бель Иль. Итак, возвращайтесь и будьте уверены, что, если бы не мое обещание, я отправил бы вас к королю’.

<1592--1594> Некий капитан Дофен, из Пуатье, пиратствовал в болотах Пуату и Сентонжа. Обиженный графом де Бриссаком [427], он пожелал ему отомстить. В то время члены Лиги многократно пытались взять Майезе, чтобы спасти своего короля, Дофен дал знать Обинье, что хочет поговорить с ним с глазу на глаз, Обинье получил два особых предупреждения — одно из Пуатье, другое из Ларошели, — что этот Дофен подослан де Бриссаком, чтобы убить его, Обинье. Тем не менее, не желая отказаться от своего намерения захватить в плен графа, он пожелал удостовериться в намерениях Дофена весьма необычным способом. Назначив ему свидание в одном покинутом доме на рассвете, губернатор вышел из крепости совершенно один, приказал поднять за собой мосты, и, встретив Дофена, сказал ему: ‘Мне хотели помешать говорить с тобой, так как ты будто бы подослан меня убить, и я не захотел расстроить наше дело, но хочу рассеять это подозрение честным поединком: вот я принес кинжал, ты можешь взять этот или мой, чтобы с помощью этого оружия исполнить свое обещание, если хочешь, можешь это сделать с честью. Вот лодка, которую я приказал привести, чтобы дать тебе выбраться из болота’. Услышав это, Дофен бросил свою шпагу к ногам Обинье со всеми изъявлениями покорности, на какие только был способен этот грубый человек, и таким образом они доверились друг другу. Отметьте это происшествие как один из моих тяжелейших проступков.

<1600> Через некоторое время Дюплесси Морне вступил в богословский спор с епископом Эврё [428]. Две недели спустя в Париж прибыл Обинье. Король уполномочил его выступить в прениях с тем же епископом. Прения продолжались пять часов в присутствии четырехсот весьма значительных лиц. Епископ уклонился от доводов, произнося длинные речи. Обинье же составил доказательство, две посылки которого взял из вышеупомянутых речей епископа и в его же выражениях. Вынужденный распутывать этот узел, епископ так устал, что у него со лба на рукопись с текстом Златоуста [429] скатилось столько пота, сколько могло бы влиться в яичную скорлупу. Конец этого спора определился следующим силлогизмом:

‘Кто заблуждается в каком-нибудь вопросе, не может быть в нем судьей,

Отцы церкви заблуждаются в вопросах богословских споров, как это обнаруживается в том, что они противоречат самим себе,

Следовательно, отцы церкви не могут быть судьями в вопросах богословских споров’.

Епископ одобрил форму и большую посылку, малую же надо было доказать. Обинье написал свой трактат [430] ‘De dissidiis Patrum’ [431], на который епископ так и не ответил, хотя король и требовал от него этого.

<1601> В конце 13 й главы тома III вы можете прочесть пламенную речь, произнесенную неким губернатором, считающимся горячим приверженцем истинной веры. Губернатор этот — Обинье, доказавший своей речью, что нерушимая его приверженность делу гугенотов отнюдь не позволяла ему прибегать к незаконным средствам для защиты его дела [432].

<1604--1605> Вскоре после этого умер ненавидимый королем герцог де Ла Тремуй [433], и Обинье, не видя никого среди подкупленных людей, на кого можно было бы положиться, чтобы защищать свою жизнь в случае преследований, замыслил покинуть королевство и велел снарядить для отправки в Энанд [434] небольшое судно, на которое уже раньше переправил четыре своих сундука. Он велел грузить еще два сундука, последние, когда прибыл королевский курьер с собственноручными письмами от короля, а потом от герцога Буйонского, в то время находившегося при его величестве [435], и еще от господина де Ла Варен на [436]. Эти письма подтверждали, что Обинье будет принят при дворе хорошо. Больше всего придало уверенности Обинье письмо де Ла Варенна, человека наименее достойного, хотя король написал ему собственноручно с былой непринужденностью, у детей Обинье есть много подобных писем [437], свидетельствующих о необычной близости между их отцом и королем. Призванный якобы, чтобы отдавать распоряжения Ла Бру и Бонуврие [438](первому — по устройству конных боев на копьях и турниров, второму — по устройству состязаний в борьбе), он провел два месяца при дворе, и ни разу король не намекнул ему на прошлое, устроил так, что Первый оруженосец Лианкур [439] предоставил свое место старшего оруженосца Обинье. Обинье принял его предложение. Войдя в лес, король обратился к нему со следующими словами: ‘Я еще не говорил с вами о заседаниях, где вы чуть не испортили все дело, потому что оставались честным, а я подкупил всех ваших главарей и одного из них сделал своим соглядатаем и вашим предателем за шестьсот экю. Сколько раз, видя, что вы не исполняете мою волю, я говорил:

О, если бы народ

Услышал голос мой,

С какой бы легкостью

Я победил, разбив своих врагов [440].

И что же! Бедняги, среди них оказалось мало таких, которые занимались бы делом. Все остальные были заняты своим кошельком и старались заслужить мою милость в ущерб вам. Могу похвастать, что подкупить человека из лучшей французской семьи стоило мне всего лишь пятьсот экю’.

Выслушав много речей в том же роде, Обинье ответил: ‘Государь, я подвергся избранию, которого избегал, тогда как другие его добивались. От меня потребовали присяги, которая полагается в подобных случаях и которую я не умел ни забыть, ни изменить, знаю только, что все наши на вид усерднейшие деятели, кроме господина де Ла Тремуя, продавали свой труд вашему величеству, притворяясь, будто пекутся о ваших делах. Я бы солгал, сказав то же самое о себе, я трудился во благо Божьих церквей, с тем большим рвением, чем больше они были унижены и ослаблены, потеряв в вас покровителя. Да пребудет милосердный Бог вашим Богом! Государь, я предпочитаю покинуть пределы вашего королевства и лишиться жизни, чем заслужить ваши милости, предавая моих братьев и сотоварищей’. На это последовал странный ответ: ‘Знаете ли вы, — спросил король, — президента Жанена [441]?’ После отрицательного ответа Обинье король продолжал: ‘Это в его голове вызревали все замыслы Лиги, он привел мне те же доводы, что и вы. Я хочу, чтобы вы с ним познакомились: я, скорее, доверюсь вам и ему, нежели людям, которые вели двойную игру’.

К этому разговору я хочу прибавить еще один: он произошел перед отъездом. На прощанье король несколько раз поцеловал Обинье и потом отпустил его, но Обинье опять подъехал к нему и сказал: ‘Государь, глядя вам в лицо, я, как когда то, позволю себе вольность и осмелюсь спросить у моего государя то, что друг спрашивает у друга: будьте хоть на миг откровенны и скажите, за что вы меня возненавидели?’ Побледнев, как всегда, когда он говорил чистосердечно, король ответил: ‘Вы слишком любили Ла Тремуя’. — ‘Государь, эта дружба созрела на службе у вас’, — ответил Обинье. ‘Да, но когда я его возненавидел, вы не перестали его любить’, — возразил король. ‘Государь, я воспитывался у ног вашего величества, преследуемого столькими врагами и бедствиями, что вы нуждались в слугах, которые не только любили страдальцев и не оставили вашу службу, но еще и удвоили бы свою преданность, ибо над вами тяготела высшая власть, примите от нас урок добродетели’. Вместо ответа, король поцеловал Обинье и простился с ним.

Заговорив о господине де Ла Тремуе, о честности которого вы прочтете [442] в томе III, книге шестой, главе 10 й, я должен рассказать, как те, кто стойко боролся за партию, беспрестанно подвергались смертельным опасностям и поклялись умереть вместе, как король приказал двинуть войска, чтобы обложить герцога в Туаре [443], а герцог написал Обинье: ‘Друг мой, прошу вас, согласно нашим клятвам, приехать умереть вместе с вашим преданнейшим слугой’. Обинье ответил: ‘Сударь, ваша просьба будет исполнена, хотя я порицаю в вашем письме одно: вы сослались на наши обещания, которые нам слишком памятны, чтобы надо было о них напоминать’. Однажды, объезжая область, чтобы собрать друзей, они пересекли один городишко, где накануне обезглавили и колесовали нескольких убийц. Заметив, как побледнел герцог при этом зрелище, Обинье взял его за руку со словами: ‘Созерцайте это без страха: делая то, что мы делаем, должно заранее привыкнуть к виду смерти’.

Через два года состоялся съезд в Шательро [444], куда король послал герцога де Сюлли [445]. Господин де Ла Ну [446] и Обинье, в его отсутствие, были выбраны уполномоченными от Сен Мексана. Тогда Обинье прибыл в Шательро, чтобы отказаться от необычного избрания и указать, что ненависть к нему может повредить порученным ему делам, он вышел на время обсуждения этого вопроса. Однако вместо того, чтобы удовлетворить просьбу Обинье, несмотря на все его отговорки, ему поручили уведомить герцога де Сюлли (притязавшего на председательствование), чтобы он воздержался от участия в заседаниях, кроме тех случаев, когда пожелает он говорить от имени короля.

К концу этого совещания герцог де Сюлли именем короля приказал собравшимся разъехаться, но благодаря искусным мерам, принятым Обинье, излагать которые было бы слишком долго, герцог был вынужден уехать сам, оставив собранию охранную грамоту на крепости [447], предоставленную протестантам, причем сначала он отрицал, что она у него имеется, а потом, показав, отказывался ее выдать. При этих обстоятельствах собранию пришлось три дня разбирать одно дело, касающееся Оранжа [448], столь запутанное, что в нем сталкивались интересы короля, принца Оранского, церквей Дофинэ и Лангедока, маршала Лесдигьера [449], города Оранжа в отдельности, господина де Моржа [450], господина де Блакона [451] и других именитых особ этой области. Собрание не находило способа разрешить эти противоречия. Тогда кто то предложил поручить это только одному лицу, прибавив, что легче исправить письменное решение, нежели устное, ибо незаписанные слова —пустое сотрясение воздуха. Выбранный для этого дела Обинье испросил три дня сроку. Выйдя из собрания, он взял бумагу и по свежим воспоминаниям набросал план порученной ему работы. Потом, решив, что, как ни думай, а труд этот все равно не преминут проверить и исправить, он вернулся в собрание. Его стали укорять за то, что он не идет работать. Тогда он положил свой труд на стол. Через полчаса его позвали, после проверки оказалось, что у него исправили всего лишь одну букву. Впоследствии он всегда считал эту работу удачнейшим из всех своих произведений.

<1607--1608> За три месяца до смерти короля [452], приехав в Париж, Обинье остановился у господина Дюмулена [453], где нашел господ Шамье [454], Дюрана [455] и еще четырех пасторов, всего семь человек. Они сказали ему, что он явился в дни, когда приходится ломать голову над соглашением о религиях [456], ведь больше, чем когда либо, говорят, что оно свидетельствует о новых подкупах и нарушениях долга. После этого они согласились на включение нескольких пунктов, предложенных вновь прибывшим, чтобы расторгнуть эти мошеннические договоры. Потом он спросил, поддержат ли они его в обдуманном им предложении: свести все церковные споры к правилам, твердо установленным первоапостольской церковью [457] до конца четвертого или начала пятого века.

Шамье первый дал обещание поддержать Обинье, за ним последовали все другие. Тогда Обинье пошел в кабинет к королю. Прежде всего король приказал ему немедленно отправиться к Дю Перрону. Обинье повиновался. Кардинал принял его ласково и, против обыкновения, несколько раз поцеловал его в щеку. Едва они присели, кардинал стал оплакивать несчастия христианского мира и спросил, нельзя ли кончить распрю добром. ‘Нет, ибо мы не добры’, — ответил Обинье. ‘Сударь, — сказал кардинал, — обяжите христиан вступить в переговоры, чтобы объединиться после стольких гибельных споров, разделяющих души отдельных лиц, целые семьи, даже Королевство и Государство’. Обинье ответил: ‘Сударь, переговоры бесполезны там, где последнее из перечисленного вами стремится главенствовать над сомнениями вельмож’.

Выслушав несколько таких же речей, Обинье, наконец, выступил со следующим заявлением: ‘Раз вы хотите, чтобы я высказался в несоответствии с моими свойствами и моим положением, укажу вам, сударь, что изречение Гвиччардини [458], как мне кажется, должно применяться к церкви так же, как и к государству, хорошо выработанные правила, приходя в упадок, восстановятся, если свести их к первоначальному установлению. Итак, я сделаю вам предложение, от которого вы не сможете отказаться, ибо вы всегда полагаетесь на стародавние времена, как будто в этом состоит ваша выгода, и вы, и мы должны признать нерушимыми законами основоположения церкви, установленные и соблюдавшиеся до конца четвертого столетия. В делах церкви, которые каждый считает ныне пришедшими в упадок, вы, называющие себя старшими, должны начать с восстановления первой статьи, о чем мы вас и просим, мы так же должны поступить со второй, и в такой последовательности все будет восстановлено по образу и подобию этой самой старины’. Кардинал воскликнул, что пасторы не одобрят этих предложений. На это Обинье возразил, что ручается головою и честью за успех. Кардинал задумчиво пожал ему руку и сказал: ‘Дайте нам еще сорок лет сверх тех четырехсот’. — ‘Я вижу, вам не дает покоя Халкидонский Собор [459], тогда просите уж больше пятидесяти, — ответил Обинье. — Что ж, давайте обсудим это на открытом диспуте и, договорившись о главном, мы предоставим вам то, чего вы требуете, — тогда, но не сейчас’. ‘Сделайте милость, — спросил кардинал, — скажите, чего бы вы потребовали сначала? Ибо вы не осмелились бы удовлетворить наше первое требование о поклонении кресту, принятое без труда в предустановленный вами срок’. Обинье ответил: ‘Для блага мира мы воздадим кресту почести, какими он удостаивался когда-то, но вы не посмеете, не говорю уж, разрешить в нашу пользу, но даже обсудить наш первый вопрос — восстановить власть папы в том виде, в каком она существовала те четыре века, для этого мы дали бы вам еще двести лет, так сказать, на мелкие расходы’. Кардинал, когда-то отравленный в Риме и вернувшийся оттуда в гневе, воскликнул: ‘Это надо сделать в Париже [460], если нельзя в Риме’.

Этот разговор был отложен. Обинье вернулся в королевский кабинет, ненадолго остановившись по дороге, чтобы поговорить с президентом Ланглуа [461]. По приезде король спросил его, видел ли он своего друга и что они обсуждали. Когда в кабинете, полном знатных господ, Обинье рассказал о своей беседе с кардиналом, у короля вырвалось: ‘Почему вы сказали господину кардиналу по поводу Халкидонского Собора, что уступите ему, когда вопрос будет обсуждаться, но не сейчас?’ Обинье ответил: ‘Если по истечении предоставленных им четырехсот лет католические богословы потребуют еще пятьдесят — это будет молчаливым признанием, что четыре первых столетия были не в их пользу’. При этих словах несколько кардиналов и иезуитов, находившихся в кабинете, стали громко возмущаться, и граф де Суассон [462], которому они шепнули что-то на ухо, заявил во всеуслышание, что нельзя произносить столь вредные речи. Король понял, что оскорбил их, и, недовольный тем, что кардинал сообщил об этой частной беседе до приезда Обинье, повернулся к последнему спиной и прошел в покои королевы.

Через несколько дней государь, которому посоветовали арестовать или убить человека, помешавшего делу соглашения (потому что с тех пор оно больше не обсуждалось), сказал герцогу де Сюлли, что этого сварливого путаника надо посадить в Бастилию и что ‘найдется достаточно оснований, чтобы возбудить против него судебное дело’. Однажды вечером госпожа де Шатийон [463] послала за Обинье, желая сказать ему несколько слов. Заклиная его молчать и не губить ее, она просила его уехать этой же ночью, иначе он может не сомневаться в своей гибели. Обинье ответил, что помолится и поступит, как внушит ему Бог, так он и не принял ее совета. И вот рано утром он отправляется к королю, в небольшой речи напоминает ему о своих заслугах и просит определить ему пенсион, чего раньше никогда не делал. Король, очень довольный, что в этой душе обнаружилось кое что от наемника, целует Обинье и удовлетворяет его просьбу [464]. На следующий день, когда Обинье отправился в Арсенал [465], герцог де Сюлли повез его посмотреть Бастилию, клянясь, что она более не опасна для Обинье, но только со вчерашнего дня. В следующее воскресение, после церковной службы, госпожа де Шатийон, изумленная столь неожиданным оборотом дела, дала обед господину Дюмулену, Обинье и госпоже де Рювиньи [466], жене коменданта Бастилии. За столом в ходе беседы этой даме понравились какие-то слова Обинье, пристально глядя на него, госпожа де Рювиньи заплакала, когда ее стали расспрашивать о причине этих слез, она ответила, что два раза приготовляла для Обинье комнату в Бастилии и во второй раз до полуночи ждала осужденного.

<1609--1610> Вскоре король переменил свое мнение и опять так полюбил Обинье, что задумал отправить его в Германию в качестве чрезвычайного посланника, обязав особых агентов дважды в год докладывать Обинье о ходе всех своих переговоров. Потом это намерение было оставлено, у короля возник новый обширный план [467]. Он в подробностях изложил его, вопреки предостережениям Обинье, указывавшего, что подобные сведения надо доверять только тем, кто будет нести за них ответственность. Будучи в то время вице адмиралом [468] Сентонжа и Пуату, он не пожелал оставаться праздным в столь великом деле, он настойчиво стал убеждать короля обратить часть своих замыслов против Испании и, со всех сторон тесня непрителя, пустить ему стрелу в самое сердце. Отвергнув это предложение, король привел старинную поговорку: ‘Кто отправляется в Испанию слабым, терпит поражение, а кто отправляется туда сильным, умирает с голоду’. Тогда Обинье предложил ассигновать миллион золотом наличными, чтобы снарядить два флота: огибая Испанию, они бы доставляли на королевские склады припасы по цене, по какой они в то время продавались в Париже [469]. К этому предложению он заставил присоединиться д’Эскюра [470], это дело было решено, но предварительно герцог де Сюл ли чинил ему всяческие препятствия.

Когда Обинье уезжал работать в Сентонж, король на прощание сказал ему: ‘Обинье, не обольщайтесь более на мой счет, мою земную и вечную жизнь я вручаю Святому Отцу, истинному наместнику Бога’. С того дня Обинье счел великое намерение короля начать войну напрасным, а самую жизнь этого бедного государя осужденной Богом. Так он и сказал своим приближенным, и действительно: через два месяца пришло ужасное известие о смерти короля. Обинье узнал об этом, лежа в постели. По первоначальным слухам, как ему сообщили, король смертельно ранен в горло, но Обинье в присутствии многих лиц, прибежавших в его комнату вместе с вестником, сказал: ‘Не в горло, а в сердце’ [471], будучи уверен, что это так.

Итак, королева [472] была объявлена регентшей с согласия Собраний провинций. На съезде в Пуату никто этому не противился, кроме Обинье, утверждавшего, что право подобного избрания принадлежит не Парижскому парламенту, а Штатам [473]. И, хотя он был взят на заметку за эти слова, его не преминули отправить представителем от его провинции, дабы принести присягу в верности новому королю [474] и регентше.

Приехав в Париж, уполномоченные от различных местностей подождали, пока число представляемых ими областей достигнет девяти, и решили выбрать своим представителем господина де Вилларну [475], который был в то время генеральным депутатом [476]. У них возник большой спор о том, как войти и как говорить. Наконец все решили, что Обинье, как старший и опытнейший среди них, будет служить им образцом поведения. Королевский совет был возмущен тем, что никто из них не стал на колени ни в начале, ни в конце речи, которую Риве [477] произнес из тщеславия, причем говорил дрожащим голосом и несвязно. При выходе господин де Вильруа [478] стал укорять Обинье, спрашивая, почему он не стал на колени. Обинье ответил, что все его товарищи — дворяне или духовные лица и обязаны только отвешивать поклон, а не становиться на колени перед королем.

<1611> Через четыре месяца королеве вдруг пришло на ум поговорить наедине с Обинье [479]. Получив от нее пригласительную записку, Обинье, вопреки советам друзей, отправился во дворец. Два часа он провел с королевой взаперти, причем дверь охранялась герцогиней де Меркюр [480], королева притворялась, что хочет получить у него указания по некоторым вопросам, но в действительности хотела выставить его изменником или подозрительным лицом для его партии.

И вот при открытии Самюрского съезда [481] в ответ на все обещания господина де Буассиза [482] Обинье сказал: ‘Я добьюсь от королевы, чего хочу: она будет считать меня хорошим христианином и хорошим французом’. Потом к нему намеренно приставили Ла Варенна, который стал за ним усиленно ухаживать. Когда один из подкупленных придворных в присутствии герцога Буйонского [483] спросил у Обинье: ‘Что делал у вас Ла Варенн, побывав у вас двенадцать раз со вчерашнего утра?’ — Обинье ответил: ‘То, что он сделал у вас с первого раза и чего не мог сделать у меня за двенадцать раз’.

Тут Обинье лишился дружбы герцога Буйонского, которой пользовался в течение тридцати лет, произошло это потому, что Обинье помешал ему председательствовать и возражал против всех его предложений, погубивших его доброе имя. В особенности, когда вышеупомянутый герцог произнес длинную речь, чтобы заставить партию отказаться от всех гарантий и предать себя в руки королевы и королевского совета. После длинного и напыщенного восхваления религиозного мученичества герцог услышал другую речь, совершенно противоположную своей, она заканчивалась следующими словами: ‘Да, мученичество заслуживает всяческих похвал, неизмеримо блажен, кто претерпевает его за Христа, готовиться к мученичеству — долг каждого истинного христианина, но побуждать или обязывать к нему других — дело предателя и палача’. К концу совещания Обинье, который, как известно, говорил ‘прощайте’ только тем, кто хотел отречься или умереть, сказал при всех: ‘Прощайте, Феррье’ [484], — чем весьма оскорбил самого Феррье и многих присутствовавших, однако через два месяца Феррье действительно отрекся от своей религии.

Тут начались раздоры между гугенотами, и вся партия пришла в упадок, прежде всего по вине большинства вождей, а потом вследствие жадности пасторов, трое из них оказались отступниками: Феррье и Ресан [485] были наказаны позором, а Риве, уличенный в Пуату в том, что получил пенсию под именем своего сына, вызвал к себе презрение со стороны кучки былых соратников. Молодые же принялись заискивать перед ним, за что Риве сравнили с барбосом, всунувшим голову в горшок с маслом и окруженным шавками, что лижут ему морду, притворяясь, будто поздравляют. Итак, на Соборе в Туаре [486], высказавшемся за представление отчета в сомюрских делах, стойкие понесли кой какой урон. Там перед двумястами собравшимися пастор Парабер [487], прозванный Лафоркадом, восемь или десять раз вставал и перебивал речи восклицанием: ‘Господа, берегитесь оскорбить королеву!’ Там решились побеспокоить губернаторов, клавших себе в карман жалованье, предназначенное для их гарнизонов, но некоторые молодые пасторы сказали: ‘Они предусмотрительны и миролюбивы’. Наконец захотели добраться до тех, кто в ущерб партии получал пенсии, тогда один пастор сказал: Principibus placuisse viris non ultima laus est [488].

При этой выходке Обинье простился с честной компанией, сославшись на свой возраст, и сказал, что с него довольно публичных собраний, уподобившихся публичным женщинам.

<1612> Герцог де Роан, ненавидимый и впавший в немилость за то, что хорошо действовал в Сомюре [489], удалился в Сен Жан и притворился, что укрепляется при помощи друзей. Между тем гарнизону Обинье, как и гарнизону Сен Жана, больше не платили жалованья. Лишившись семи тысяч франков жалованья за отказ от прибавки в пять тысяч, Обинье был вынужден отправиться добывать деньги на реке Севр [490]. Из-за угрозы осады он ознакомился с местоположением Доньона и, решив не быть la sorice d’un pertuso [491], он купил островок и распорядился построить за две тысячи экю дом в Майе [492]. Параберу было поручено осмотреть место работ, Обинье, оказавшийся как раз там, хорошо принял его.

<1613> На следующий год Парабер, уполномоченный также осмотреть помещения для коров, строившиеся в Доньоне, предложил строителю присутствовать при осмотре. Но Обинье ответил, что дело не стоит труда, и посоветовал комиссару найти человека, который дал бы ему пообедать. Это высокомерие внушило комиссару пренебрежение к предприятию и побудило его доложить двору, что дело выеденного яйца не стоит. Но однажды утром в крепость прибыли тридцать каменщиков, пятьдесят рабочих, полотняные палатки, три кулеврины [493] и одно судно с припасами. Это вызвало в лагере тревогу, туда стали посылать людей и письма, но в ответ Обинье только ускорил строительные работы.

<1614> Герцога де Роана не преминули привлечь к первому передвижению войск принца де Конде [494] и герцога Буйонского. Он собрал своих друзей в Сен Жане, а Обинье, не имевшего возможности бросить свое дело, попросили дать через товарищей ответ принцу и его людям. Вместо всяких писем он послал им две строчки: ‘Мы готовы взвалить себе на плечи бремя вашей войны, но избавьте нас от бремени вашего мира’.

<1615> Это первое восстание завершилось соглашением [495] и прощением для всех, кроме Обинье, который, не прибегая ни к каким другим мерам, укрепил оба форта, приведя второй в боевую готовность. Этот год прошел в разных происках, и вот разразилась война принца де Конде. Назначив Обинье начальником своей ставки, принц послал ему грамоты, но Обинье пожелал получить их не из рук принца, а от собрания церквей в Ниме [496].

Находясь в Пуатье, губернатор Пуату герцог де Сюлли вместе с двенадцатью наизнатнейшими дворянами этого края поручился перед королевой в том, что их область не выступит за принца де Конде. Он прибыл в Майезе, чтобы обещаниями и угрозами добиться согласия губернатора на это решение, заявляя, что все вельможи в Пуату сдержат свое слово. Ему ответили, что он забыл про одного великого человека из этого собрания, который выскажет свое мнение на следующий день, это значило: первого барабанщика при полку, обучаемом самим Обинье для сына, на следующее утро барбанщик забил в поход. В тот же день господин д’Ад [497] с майезским гарнизоном взял Мурей [498] внезапным налетом. Спустя две недели, когда герцог де Сюлли со своей стороны тоже вооружился, случилось так, что четыре роты этого полка, а также рота герцога с ротой легкой конницы пришли в одно время на позиции в Вуйе [499], но пехота прогнала конницу, как и следовало ожидать.

Господин де Субиз [500] собрал своих людей и пошел навстречу принцу де Конде с семью полками, насчитывавшими больше пяти тысяч человек. Однажды утром, выступая на осаду Люзиньяна [501], герцог Буйонский встретил Обинье, который ехал туда с той же целью в качестве бригадного генерала. Тут были забыты сомюрские разногласия [502]. В этой войне не случилось ничего, заслуживающего упоминания, только к концу ее Обинье, вопреки воле принца де Конде, сделал так, что они осадили Тонне Шарант [503]. Там при одном несчастном случае ему обожгло полтела, но он приказал нести себя в окопы. Эти военные действия привели только к Луденским мирным переговорам [504], этой ярмарке всеобщей подлости и невообразимых предательств.

<1616> На совещании принц де Конде называл Обинье своим отцом. Изменив же ему, как и чести вообще, принц крикнул ему в окно: ‘С Богом! В Доньон!’ Обинье ответил: ‘С Богом! В Бастилию!’ [505]. Принц прибыл ко двору и в благодарность за оказанные ему услуги, за доставленную ему подмогу в пять тысяч человек, за истраченные шестнадцать тысяч экю, признанные как долг, подсчитанные и невыплаченные, за благие советы, впоминая которые он потом вздыхал в своей тюрьме, он заявил на тайном совещании, что Обинье — противник королевской власти и способен, пока будет жив, мешать королю править самодержавно. Тот же принц надоумил герцога д’Эпернона прочесть ‘Трагические поэмы’ [506], он привел строки из второй книги как написанные о герцоге [507], и тот поклялся погубить автора, и действительно, с тех пор на жизнь Обинье неоднократно различным образом покушались.

Между тем герцог этот появился под Ларошелью. Попросив Обинье вооружиться, жители Ларошели три раза заставляли его распускать и собирать войска в зависимости от ненадежных договоров с врагами, которые, наконец, выступили, когда в Майезе оставалось только сто пятьдесят человек. Вдруг стало известно, что войска из Сентонжа появились в Мозе [508]. Узнав об этом и об уходе одного полка в Ла Ронд [509], Обинье с болью в сердце вынужден был позволить разграбить один из своих десяти приходов, не подвергавшихся бедствиям войны. Вследствие засухи в тот год местность больше не была островом [510]. Итак, обнаружив, что сто телег, выстроенных одна за другой, могут переехать болото, он не преминул явиться туда со всеми людьми, которыми располагал, а потом, делая вид, что ничего дурного не случилось, при появлении шести рот конницы, прибывших на квартиры в Курсон [511], он выставил напоказ на холме местных вооруженных крестьян, а сам в два часа дня на виду у неприятеля двинулся со своими ста пятьюдесятью людьми к Морвену [512], приказав им ехать сначала открыто, а достигнув деревни, скрыться за нею и обойти ее рысью, чтобы опять соединиться с арьергардом, после этого Рео, в качестве бригадного генерала командовавший войсками, продвигавшимися в эту местность, спешно уведомил герцога, что ему приходится иметь дело, по крайней мере, с восемью сотнями людей. При этом известии он получил подкрепление из четырех рот. Обнаружив жалкий страх врагов, Обинье заставил их покинуть квартиры, где они фуражировали, а обследовав береговые позиции, на вторую ночь пошел отбить их. В дороге он узнал от людей герцога о соглашении, заключенном жителями Ларошели [513].

<1617> Принесли ему это известие два дворянина, бесстыдно напросившись прийти обедать к нему в Доньон, они заговорили о ненависти герцога к хозяину дома, рассказали, как герцог во всеуслышание, в присутствии пятисот дворян, заявил, что если не сможет погубить Обинье другим способом, то пригласит его взглянуть на месте поединка на одну из добрых французских шпаг. Обинье ответил: ‘Я не так дурно воспитан, чтобы не знать о преимуществе герцогов и пэров, а также о предоставленном им особом праве не драться вовсе. К тому же я знаю, что обязан почтением генерал полковнику Франции [514], под начальством которого я командую пехотинцами. Но если в порыве гнева или от избытка доблести господин д’Эпернон прикажет мне непременно явиться на поединок, взглянуть на эту добрую шпагу, я, конечно, не премину ему повиноваться. Когда-то он показал мне шпагу, на эфесе которой было на двадцать тысяч экю алмазов, если ему заблагорассудится показать мне именно ее, тем лучше’ [515]. Один из двух дворян возразил, что господин герцог облечен званиями, от которых не сможет отказаться, чтобы подвергнуть свою доблесть подобному испытанию. Обинье ответил: ‘Сударь, мы живем во Франции, где вельможи, рожденные в сорочке своего величия, весьма болезненно ее сбрасывают, но знайте, что можно отказаться от своих приобретений: у герцога д’Эпернона нет ничего, чем он не мог бы уподобитья мне’. Тогда старший по возрасту дворянин прибавил: ‘Сударь, даже если по всем этим статьям будет достигнуто соглашение, господина герцога окружает столько вельмож и дворян, что они помешают ему решиться на поединок с вами’. Вспылив, Обинье не смог удержаться и сказал, что сумеет избавить герцога от этой заботы и обеспечить себе в области, управляемой герцогом, место поединка, которое сам обезопасит от друзей своего врага. Законченный на этом разговор был передан герцогу д’Эпернону, и герцог, вне себя, опять поклялся отомстить Обинье.

<1601> Уже давно [516] Обинье докучал предостережениями всем, кто вершил дела, и не было собрания, где бы он не возглашал о том, чему научил его долголетний опыт. Но, главное, он составил себе представление обо всех благах и отличиях, коих с тех пор удостоился Гаспар Бароний [517], племянник кардинала, призванного к познанию Бога за осуждение на смертную казнь маленького капуцина в Риме, благодаря влиянию дяди и собственным богатым дарованиям Гаспар добился вступления в конгрегацию [518], названную ‘Propagazione della Fede’ [519] и вошел в число трех лиц, ежегодно посылаемых этим советом в разные страны Европы с поручением составлять отчет о положении дел в христианском мире. По пути в Испанию он, имея при себе довольно золота и подлинных сопроводительных писем, бежал в Бриансон к господину Лесдигьеру [520], который отправил его через местного консула в Париж и там представил собранию в доме герцога Буйонского. Выслушать Гаспара были уполномочены этим обществом Обинье и господин де Фегре [521]. Прибывший представил им записи обо всем христианском мире, разделенном на области, показав о каждой две тетради, на одной из которых было написано: ‘Artes pads’ [522], на другой — ‘Artes belli’ [523]. Когда Обинье и Фегре пожелали ознакомиться с делами наиболее угрожаемой области, этот человек прежде всего показал им ‘Rhetorum Commentarios’ [524], упомянув, что преследования должны возникнуть и поднять стяг крестового похода именно здесь [525]. Вот почему Обинье обнаружил искусство в предсказаниях и стал докучать ими, а не потому, что держал у себя в доме некоего немого, в чем впоследствии его упрекали. Дело достаточно необыкновенное и стоит познакомить вас с этим немым.

<1606> Это был человек [526] (если можно назвать его человеком, ибо ученейшие люди считали его демоном во плоти) на вид лет девятнадцати или двадцати, глухонемой, с ужаснейшими глазами и рожею свинцового цвета. Он изобрел азбуку для жестов рук и движения пальцев, при помощи которой великолепно изъяснялся. Он провел лет пять в Пуату, удалившись в Ла Шеврельер [527], а потом в Уш [528], где вызвал всеобщее восхищение, угадывая все, о чем его спрашивали, и указывая, где находятся потерянные в этой области вещи. К нему иногда приводили тридцать человек, которым он перечислял всех их предков, занятия их прапрадедов, прадедов и дедов, количество браков, количество детей у каждого и, наконец, все деньги, монета за монетой, в каждом кошельке. Но все это еще ничто по сравнению с проникновением в предстоящие события и сокровеннейшие мысли, за которые он заставлял всех краснеть и бледнеть. И пусть знают господа богословы (сомнений которых следует в этом случае опасаться), что познакомили Обинье с этим чудовищем наиболее уважаемые местные пасторы. Прибыв к себе домой, Обинье запретил своим детям и слугам под страхом наказания выведывать у немого будущее, но так как Nitimur in vetitum [529], они расспрашивали именно об этом. Пришлось бы написать особую историю, чтобы рассказать вам, как этот человек показывал, что делают и что говорят все французские вельможи в ту минуту, когда его о них спрашивают. В течение месяца у него старались узнать о дворе: в какие часы король гулял, и кто с ним в этот день говорил, хотя все это происходило на расстоянии ста миль, ответы немого никогда не оказывались ошибочными. Однажды женщины из дома Обинье спросили у немого, сколько лет проживет король и какой смертью умрет. Немой показал им знаками три с половиной года, карету, город, улицу и три удара ножом в сердце. Он изобразил все, что нынче делает король Людовик, морские сражения под Ларошелью, осаду этого города, срытие его укреплений, гибель партии и множество других событий, которые вы сможете найти в моих ‘Семейных письмах’ [530], готовящихся к печати. От многих людей, служивших в доме, где вы живете, вы узнаете, что все это правда.

Враги Обинье, стараясь обесценить его предсказания, заявили, что он узнал будущее от немого, подобным подозрением они лишили силы его благие советы. В действительности же он свято соблюдал решение никогда не спрашивать у этого орудия неких сил ни об одном предстоящем событии, только благодаря многолетнему опыту он предсказал то, что впоследствии совершилось.

<1616--1617> Итак, он подал заявление двум собраниям в Ларошели [531], желая передать свои обязанности и подчиненные ему крепости в руки верных людей, а также отнять их у герцога д’Эпернона и епископа Майезского [532], вступивших с ним в переговоры через посредников. Часть собрания охотно согласилась на это, но городское управление Ларошели выступило против Обинье. Народные синдики, которые были за него, выбрали поверенным Бардонена, чтобы поддержать требования Обинье. Но подкупленный адвокат предложил срыть Доньон и Майезе [533], если это возможно. Через месяц господин де Вильруа [534] написал Обинье в Майезе следующее: ‘Что скажете вы о ваших друзьях, ради которых вы потеряли восемь тысяч франков пенсии, отказались от прибавки в пять тысяч, лишились еще королевской милости и столько раз рисковали собственной жизнью? Они назойливо требуют уничтожения вашей крепости. Я ничего не меняю в выражениях ваших друзей, если бы вам предстояло ответить на подобный вопрос, что бы вы сказали? Запрашиваю вашего мнения’.

Ответ гласил: ‘Сударь, если вам угодно узнать мой ответ на прошение жителей Ларошели, вот он: да будет так, как они требуют — за счет истцов’. Когда господин де Вильруа сообщил совету эти две строки, председатель Жанен гневно сказал, что прекрасно понимает смысл этих слов. ‘Значит, — пояснил он, — Обинье не боится ни нас, ни их’.

<1618--1619> Эти слова, а также меры, принятые Обинье для защиты крепостей, побудили его врагов поручить генералу королевской армии Виньолю [535] узнать, на чем основана эта дерзость. Виньоль явился к Обинье как друг и как человек, воспитывавшийся под его руководством у короля. Он принес два известия: первое — о значении и мощи Доньона, упомянув по первому вопросу, что Ларошель можно будет осадить лишь в том случае, если река Севр, протекающая меж этими двумя крепостями и питающая две трети территории Испании [536], будет свободная для перевозки провианта королевской армии. Провиант обойдется слишком дорого, ежели поставщики станут переправлять его, минуя Сюржер и Мозе [537], платя пошлину этим крепостям, и к тому же им понадобится вооруженный эскорт, или же все пропадет. Он сообщил еще связанные с этим другие известия. Что касается военной силы, то, по его донесению, Майезе по-прежнему стоит основательной, королевской осады и что труднее осадить Доньон, чем взять Ларошель. После этого были отправлены чиновники вести переговоры по упомянутым вопросам. Первым уполномоченным был назначен господин де Монтелон [538], а заместителем его — Ла Вашри [539]. Надо было видеть все хитрости, благодаря которым эти переговоры затянулись почти на два года. Под конец герцог д’Эпернон через посредство маркиза де Брезе [540] велел предложить до двухсот тысяч франков наличными с уплатой, основанной на доверии продавцу. Но Обинье передал свои крепости господину де Роану за сто тысяч [541], наполовину наличными, наполовину в рассрочку. После этого он удалился в Сен Жан д’Анжели [542], поселился там и закончил всецело за свой счет печатание своих ‘Историй’ [543], он почел за великую честь, что эти книги были осуждены и сожжены в Парижском королевском коллеже.

В это время началась небольшая война королевы матери [544], для которой герцог де Роан вызвал губернатора Сен Жана [545], Обинье и еще восемь других своих друзей в Сен Мексан как бы для того, чтобы узнать их мнение, должен ли он вступить в эту войну. В действительности же он задал им вопросы другого рода, он спросил, в частности у Обинье, что потребовалось бы для армии королевы, чтобы с шестьюдесятью тысячами людей осадить Париж. Обинье ответил, что уже имел честь быть дважды призванным для подготовки к этой осаде и вполне точно помнит, как тогда действовали, но, вместо того чтобы ответить на это неожиданное предложение, он просил герцога подумать о той смуте, которая разделит его партию, как только он, Обинье, в нее вступит, а чтобы дать понять, что у него есть в запасе еще крайние средства, и показаться еще несносней, он решительно заявил, что не поднимет оружия за партию и не обнажит своей скромной шпаги.

<1620> Итак, прощаясь с герцогом, он сказал обоим братьям [546]: ‘Я уже заявил вам, что не принадлежу к сторонникам королевы, но, в случае смертельной для вас опасности, буду сторонником Роана, и в моем лице вы всегда найдете верного сподвижника’. После этого он удалился в Сен Жан, где городские бунтовщики, узнав, как осаждавшие Париж потерпели поражение в бою на мосту Сей [547], восстали и прогнали представителей власти герцога, его наместника и военачальников.

Герцог написал своему другу, чтобы напомнить ему обещание помочь в случае смертельной опасности. Обинье нашел обоих братьев и Ла Ну [548] с двумя полками, насчитывавшими пятнадцать или шестнадцать сотен пехотинцев и около сотни всадников. Так как все они могли отступить только в Сен Мексан и направились к Нижнему Пуату, не подготовив себе позиций, где бы можно было сопротивляться дня два, Обинье взял на себя руководство этими людьми, сбившимися с дороги, и направил их по верному пути, который он сам уверенно проделал бы ночью, не приди накануне вечером известие о заключении мира с королевой матерью [549] и теми ее сторонниками, которые пожелают воспользоваться этим событием.

Между тем войска короля спешно заняли Пуату, и Обинье решил провести последние годы своей жизни и умереть в Женеве. Сторонники фаворита [550] повсюду искали его и послали в главные города предписания арестовать Обинье, в особенности на речных переправах. Обинье отправился с двенадцатью [551] хорошо вооруженными всадниками и, пользуясь тем, что хорошо знал дороги, провел первую ночь в расположении трех армейских полков, в трех караульных помещениях. В пути очень кстати ему несколько раз повезло: так, когда он наткнулся на полк, остановивший его в предместьях Шатору [552], встреченный крестьянин переправил его через реку в необычном месте, потом, когда его отряд был разделен пополам при проезде через Бурж [553], ему так же посчастливилось с другим проводником, многие дворяне и пасторы, к которым он обращался, чтобы попросить у них проводников, не зная его, но, побуждаемые добрыми чувствами, указывали ему путь сами.

Пастор из Сен Леонара [554], сопровождавший Обинье в Конфоржьен [555], упросил его сделать крюк, чтобы повидать в одной деревне чудо: женщину семидесяти лет, дочь которой умерла в родах, женщина эта, прижав новорожденного внука к груди, вскричала: ‘О Господи, кто же накормит тебя?!’ При этих словах младенец нашел губами сосок бабушки и вдруг обе груди ее наполнились молоком, которым она и прокормила его целых восемнадцать месяцев. История эта, до того, как стать преданной огласке, заверена была официальным церковным актом.

В Конфоржьене местный барон [556] поручил некоему Пти Руа показать дорогу своему гостю, этот Пти Руа собрал ночью нескольких дворян из той же области, чтобы завести Обинье к ним в засаду, но утром, поговорив с Обинье, Пти Руа почувствовал себя дурно, отказался идти и дал ему проводника, который повел его по другой дороге. В этом сознался один молодой дворянин, умирая, он попросил прощения у своей матери, воспитавшей его в протестантской вере.

Когда люди Обинье, по его приказанию, попарно проходили через Макон [557], какой то старик остановил одного из них среди улицы и шепнул ему на ухо: ‘Хорошо делаете, что проходите попарно’. Отсюда господин Фоссиа [558] направил Обинье к господину Аньеру [559] и проводил его до Женевы. Кроме того, в Жексе [560] произошел бунт, и Обинье подвергся опасности быть арестованным за ношение оружия, запрещенного в этих местах. Гарнизонные солдаты схватили нескольких тайно сопровождавших его дворян и поступили бы так же и с Обинье, не окажи он сопротивления. Ему посчастливилось отбиться, не ранив ни одного из них, иначе он был бы схвачен и убит: преследовавший Обинье маркиз де Сипьер [561], имея при себе его изображение, арестовал бы его по праву королевского уполномоченного.

Наконец в четверг, первого сентября 1620 года, Обинье прибыл в Женеву и был принят с большим радушием и почетом, чем он мог ожидать в качестве беглеца. Он удостоился не только обычных почестей, какие оказывались всем знатным иностранцам в этом городе, но и посещения первого синдика [562], который повел его в храм, где предоставил ему место прошлогоднего первого синдика — кресло, предлагаемое в знак особого почтения только государям и королевским посланникам. В честь Обинье был устроен общественный обед, на который были приглашены все члены Синьории и несколько иностранцев. К этому обеду были поданы пребольшие марципаны, украшенные гербом гостя. После того как Обинье прожил некоторое время у господ Пелиссари [563] и де Турн [564], для него за счет города сняли дом господина Сарразена, впоследствии купленный португальскими принцессами [565], пока, женившись, он не приобрел другого дома. Ему показали все склады оружия, открыли все государственные тайны, удовлетворили его желание произвести смотр всем шестнадцати полкам, чего не случалось в продолжение двадцати лет. Был создан военный совет только из семи лиц, где ему предоставили полную власть, и это положение дел продолжалось до тех пор, пока у этого собрания не потребовали присяги в верности и сохранении тайны. Узнав, что его сотоварищи обязаны сообщать о главных делах Малому совету [566], Обинье согласился принести присягу в верности, но не присягу в сохранении тайны, если его сотоварищи не будут освобождены от обязанности сообщать о делах, заслуживающих, по их мнению, умолчания. Между тем савойские войска удалились [567], и, ввиду вышеупомянутых затруднений, совет прекратил свои занятия. В то время, согласно распоряжению Обинье, весь город был занят работами по возведению укреплений как со стороны Сен Виктора, так и со стороны Сен Жана [568].

<1620--1622> Обинье не пробыл еще и шести недель в Женеве, как собрание в Ларошели [569] уже отправило ему важное свидетельство своего раскаяния в том, что с ним обошлись несправедливо, да притом двумя путями: сперва через Париж, потом через господина д’Авиа [570], одного из своих представителей, участники собрания послали ему сначала общую доверенность, чтобы обязать протестантские церкви вообще, и жителей Ларошели в частности, сделать все возможное в целях, излагаемых нами ниже.

Потом — верительные грамоты к каждому из четырех протестантских кантонов [571], городу Женеве, всем ганзейским городам, всем протестантским государям, двадцать из вышеупомянутых грамот с пробелом для вписывания имени, с висячей печатью, недавно пущенной в ход вышеупомянутым собранием, и еще особые письма к протестантским церквам и выдающимся пасторам, все это для того, чтобы предоставить права своему уполномоченному [572].

Кроме того, Обинье получил указания просить швейцарцев о добровольном рекрутском наборе и о разрешении прохода для войск, которые вышеупомянутый уполномоченный может набрать другими способами. К этому было присоединено поручение начальствовать над армией. Всех этих бумаг было по четыре списка на пергаменте, по два в каждом отправлении, кроме депеш, которых был только один список.

Переодевшись крестьянином, господин д’Авиа приехал в Сен Жюльен [573] и послал своего человека, также переодетого, условиться о месте переговоров. Его уведомили, что из почтения к Франции жители Женевы вынуждены вести себя осторожно. Поэтому его поместили в одной из хижин, недавно построенных для работ по возведению укреплений, здесь и состоялось совещание. Обинье предложил Совету двадцати пяти [574] выбрать двух лиц, которым он мог бы доверить некую тайну, но так как эти двое хотели рассказать обо всем, он вынужден был приставить к ним двух старших начальников.

Между тем господин Сарразен получил письма от графа фон Мансфельда [575], который после неудач в Богемии просил у него командира. В ответ на его повторную просьбу Обинье вступил в переговоры с ним и с обоими герцогами Веймарскими [576]. После неоднократных поездок с обеих сторон и крупных издержек за счет уполномоченного все трое обязались доставить к реке Соне [577] двенадцать тысяч пехотинцев, шесть тысяч всадников, двенадцать артиллерийских орудий, полбатареи, с необходимыми мостами и повозками, и там присоединить к ним три полка, по две тысячи человек каждый, набираемых по усмотрению Обинье, который будет исполнять обязанности начальника генерального штаба, пока войска будут действовать сообща. Все должны положиться на слово собрания, пока в Форезе [578] войска не получат двух третей жалованья, а в сущности только одной трети, потому что по договору они должны получить только половину до заключения мира, когда им выплатят остальную сумму, ассигнованную на солеварни в Эгморте [579] и Пекке [580], в то время еще якобы находившиеся во владении партии.

Все эти условия были приняты обеими сторонами, Мансфельд выступил в Эльзас [581], а Обинье, ждавший двухсот тысяч ливров по векселю из Ларошели, получил известие, что какой-то умник из Ларошели изрек: ‘Сие крупное дело лучше передать в руки господина герцога Буйонского’, этому совету последовали с легким сердцем. Тогда граф повернул к Седану [582], и из этого вышло то, о чем вы узнаете из ‘Истории’: наипервейший из купцов [583] остался при своем интересе, израсходовав пятьсот пистолей. Его дети должны позаботиться о сохранении оправдательных документов по всем вышеизложенным делам.

Во время этих переговоров жители Берна послали в Женеву [584] сына первого старшины кантона просить Обинье посетить их во время осады Франкенталя [585]. Обинье согласился, везде его встречали с почестями, пушечными выстрелами, празднествами, чрезмерную пышность которых он порицает. Это первое путешествие обязало его совершить и второе, продолжавшееся от трех до четырех месяцев.

Осмотрев Берн, он затеял укрепить его, вопреки мнению всех крупных военачальников, видевших этот город, да и против желания вождей народного совета, и против их законов и присяги, ибо в том была необходимость. Герцог Буйонский написал об этом деле ему и некоторым главным советникам, ссылаясь на удаленность Берна от границ, ибо он расположен в самом сердце страны. В ответ Обинье доказал ему, что по местоположению своему город весьма уязвим и что от этого ‘сердца’ рукой подать до боков.

Народ в городе так враждебно относился к самому слову ‘укрепления’ и так проникся мыслью о сражении, что при первом появлении Обинье несколько пьяниц стали угрожать алебардами, крича, что французов, приехавших посягнуть на их обычаи, надобно утопить в Ааре [586]. Против всех этих препятствий зачинатель, поддержанный Граффенридом, фон Эрлахом [587] и кой какими другими людьми, использовал авторитет пасторов. При первом проявлении недовольства в толпе старший пастор, сопровождавший Синьорию [588] для осмотра плана, предложил немедленно возблагодарить Бога за благое и спасительное решение. С этими словами он преклонил колени, Синьория и вся толпа вынуждены были последовать его примеру. На следующий день почти весь город пришел в то же место. Пастор произнес проповедь, пропели псалом и общую молитву. Тут Обинье приказал принести колья и с низким поклоном подал один из них первому старшине кантона господину Мануэлю [589]. Однако этот последний пожелал уступить честь почина в работе самому Обинье, подавшему мысль о ней, но, в свою очередь, Обинье отказался. После этого надо было обсудить вопрос об этих любезностях. Обинье был удостоин чести вбить первый колышек, приняв ее, он бросил шляпу оземь, опустился на одно колено и с первым ударом молотка громко воскликнул: ‘Да будет так, во славу Божию, ради сохранения его церкви, на страх врагам объединенных швейцарцев!’ Засим первый старшина кантона и все члены Синьории также вбили колышки укреплений, и доныне не превзойденных по искусству возведения ни одной крепостью в Европе. Под предлогом выхода на эти работы жители Берна показали силы всех своих округов, насчитывавших до сорока восьми тысяч человек [590].

Потом Обинье посетил все города кантона и обследовал лагеря, которых оказалось до семи и еще один особый. Дабы рассеять опасения, господин фон Граффенрид на заседании Совета вручил Обинье перо, предлагая подписать присягу в качестве главного военачальника. Обинье отказался, ссылаясь на незнание языка. Когда же его попросили назвать другое лицо, он предложил на выбор троих, а именно: видама Шартрского [591], господина де Монбрена [592] и графа де Ла Сюза [593]. Выбран был этот последний.

Желая спросить совета у того же лица, базельская Синьория послала к нему господина фон Лютцельмана [594]. Но из двадцати двух бастионов, начертанных господином де Ла Фоссом [595], жители Базеля решили возвести только четыре, оставив свой город в том же несовершенном состоянии, в каком он находится и поныне.

<1622--1623> Во время этих поездок посланник Скварамелли [596] от имени Светлейшей Синьории [597] предложил Обинье принять начальство над французами, находящимися на службе у Венецианской республики. Все складывалось благоприятно, пока посланник короля французского в Швейцарии, Мирон [598], не распорядился написать посланнику Венеции, что венецианцы навлекут на себя гнев короля [599], если возьмут на службу человека, столь ненавистного его величеству. Как ни ссылались друзья Обинье на то, что причины ненависти со стороны королей должны быть для республики причиною милости, страх оказался сильнее желания принять на службу этого преданного человека.

Помешав этому делу, Мирон затеял выжить Обинье из Женевы четырьмя способами. Во-первых, он пожаловался, что в этом городе Обинье дурно отзывается о французском короле, причем для борьбы с этим злом потребовал тщательного расследования. Во-вторых, он предъявил письма короля, указывавшего на некое лицо, не называя его по имени [600]. На этот раз, с ведома обвиняемого, Синьория написала о событиях в городе следующее:

‘Что касается остальной части вашего письма, направленного против неких лиц, бежавших в наш город, уличенных и осужденных за злейшие преступления, за козни и заключение договоров, направленных против французского государства, а также за несоблюдение обязанностей почитания, подобающего королевскому величеству, уведомляем вас, — различая эти два пункта, — что никогда ни одно частное лицо не подавало жалобы в нашем городе (а, как нам известно, жаловались многие), не получив удовлетворения от правосудия, действующего столь же решительно и сурово, как и во всяком другом месте, где данное лицо могло бы остановиться. Если жалобщикам угодно будет послать в эти места человека, способного выступить обвинителем с необходимыми для этого документами, к тому же по повелению короля и с вашей рекомендацией, мы приложим все усилия, дабы поддержать славу правосудия, приобретенную нашими предшественниками. А что касается непосредственно короля, мы выполним наш долг со всей твердостью и строгостью, какая только потребуется, дабы показать, как высоко ценим мы столь великое имя. Мы доказали это в прошлом году, когда один дворянин, бежавший в наш город, подал нам жалобу на донесение, полученное вами по такому же делу, тогда в спешном порядке посланы были два синьора из Совета, бывшие синдики, дабы произвести тщательный обыск, долженствовавший послужить либо к оправданию, либо к осуждению обвиняемого. Следствие продолжалось шесть месяцев, в течение каковых дворянин вынужден был пребывать в стенах нашего города как в тюрьме’ [601].

Между тем Обинье купил себе землю в Крете [602] и построил там дом. Это обошлось ему в одиннадцать тысяч экю. Следует упомянуть о том, как однажды он сорвался с высоты пятого этажа, проломив при падении леса. Чтобы не упасть, он ухватился одной рукой за положенный недавно камень величиной не больше чем с кулак, повиснув всей тяжестью тела на этой руке, хранившей следы двух ран, он успел еще увидеть два острейших кола, только и ждавших, чтобы проткнуть его. Он и упал бы на них, если б его люди не подоспели на помощь, так никогда и нигде Бог не давал ему жить в безопасности.

Постоянные преследования со стороны двора вызвали в нем желание уехать, чтобы не быть в тягость городу, которому он доверил жизнь. Но непрестанные угрозы и признаки предстоящей смерти удерживали его, поэтому он пользовался домом в Крете лишь во время коротких отлучек из города, когда это советовали ему друзья.

Решительней всех других оказалось третье нападение. Не выслушав обвиняемого, даже не вызвав его в суд, его заочно приговорили к отсечению головы за то, что он одел несколько бастионов камнями церкви, разрушившейся в 1562 году [603]. Это был четвертый смертный приговор за подобные же преступления, доставивший ему славу и удовольствие. Этими происками хотели вызвать к нему ненависть в Женеве и, кроме того, помешать браку, о котором он вступил в переговоры.

Обинье задумал жениться на вдове господина Бальбани [604], происходившей из Луккского рода Бурламаки [605]. Возникновению этого плана способствовала людская молва, высоко превозносившая эту недавно овдовевшую даму, горячо любимую и почитаемую за благороднейшее происхождение, богатство и умение вести дом. Накануне заключения брачного договора преследуемый подумал: ‘Если я имею дело с заурядной душой и заурядной смелостью, с женщиной, не готовой подвергнуть опасности свою жизнь за дело, за которое меня приговорили к смерти, она от страха порвет со мной. Но если я нашел душу выше средней, способную ни перед чем не склоняться, ей предоставляется случай проявить себя и осчастливить меня’. После этого решения он сам принес ей известие об этом смертном приговоре и получил следующий ответ: ‘Я очень счастлива участвовать вместе с вами в борьбе за Бога, что соединил Бог, не разъединит человек’ [606]. Так 24 апреля 1623 года был заключен брак, о котором господин Фуассиа [607] сложил следующее четверостишие:

Тебе готовит смерть Париж,

Женева — брачные палаты,

Там ты в изображении горишь [608],

Здесь ты живешь в объятиях Ренаты.

Незадолго до женитьбы Обинье отпустил со службы, щедро удовлетворив платою, четырех дворян, которых долгое время содержал при себе. Отказавшись от чести и удобств предоставленного ему членами Синьории жилища, он остался жить вдвоем с женою в ее доме [609]. Он также не пожелал больше подвергаться нападкам за пользование почетными местами в храме, из за которых германские графы [610] роптали на него. Тогда Синьория отвела ему удобнейшее место, которое когда-то занимал один Пфальцский курфюрст, а за ним многие французские военачальники.

Пора сказать, что, увидя в укреплениях Сен Виктора два кронверка, великолепно спланированных господином де Бетюном [611], но сделанных наспех и на слишком скупо отпущенные средства, Обинье пожелал укрепить их камнями, которые можно видеть там еще и теперь. А так как фланк куртины [612] находился слишком далеко от внутренних сторон кронверков, он наметил для них соединительную часть, но с тем, чтобы установить ее только в случае необходимости, оттого что эту работу можно выполнить на виду у неприятеля, а также для того, чтобы не тронуть частных владений и не вызвать недовольства, порождаемого подобными предприятиями. Но некий богатейший господин [613], сын одного из виднейших синдиков, какие только были в Женеве, к тому же генеральный прокурор, заговорил о своих интересах слишком громко, по мнению членов Синьории, и они немедленно предписали строителю в двухчасовой срок обозначить соединительную часть, согласно имевшемуся приказу, под страхом отрешения от должности. Синьория сама явилась туда, чтобы поскорей поставить рабочих. Обинье же прибежал, чтоб отложить это дело. Но постановление Синьории взяло верх над его просьбами и доводами. После этого его врагами не преминули стать представители рода столь могущественного, что, когда один из них вступил в тяжбу, то в Совете Двухсот [614] приходилось давать отвод, по крайней мере, шестидесяти из них, ибо то были родственники истца.

<1624> Неутомимые эти враги пользовались различными поводами для мщения: появлением в печати ‘Истории’ [615], ненависть автора которой (как говорили они) раздражает Францию, первым приездом в Женеву старого маркиза Баденского [616], вызвавшим слух, что он явился по наущению Обинье, чтобы набрать армию и разжечь этим гнев императора [617]. Однако оказалось, что он и Обинье никогда не знали друг друга лично и не сносились письменно. Это обвинение обнаружило злую волю многих людей, им стало стыдно, когда они увидели, что маркиз отлично принят в Женеве и живет здесь уже пять лет, не считая его поездки в Данию.

Против Обинье строили еще немало козней, убеждая жителей, что этот чужеземец советовал членам Синьории держать народ в черном теле и придумал новые подати. Все эти истории оказались ложными, было признано, что Обинье бежал из Франции оттого, что там его сочли и объявили республиканцем.

<1627--1629> Но последнее предприятие еще больше распалило его врагов и почти отпугнуло охладевших к нему друзей. В то время как потеря Ларошели [618], события в Лангедоке [619] и разорение Германии [620] устрашали наименее стойких людей, Розе [621], посланный вместе с господином Сарразеном ко французскому двору, умело обработал государственного секретаря Эрбо [622] своими письмами и письмом, которое заставил написать самого представителя [623], итак, владелец замка провел в своем Крете три месяца не без тревог. Дело в том, что в это время кто-то — как подозревают, герцог д’Эпернон или архиепископ Бордоский [624] или они оба — подкупил около десятка убийц, два года подряд дерзко бесчинствовавших в этих краях и поклявшихся спасением души (на него они не могли и рассчитывать) убить Обинье. Но тот, кого они подстерегали, выходил из дому только в сопровождении своих людей, сам искал этих убийц и написал господину де Кандалю [625], прося его посоветовать своему отцу выбрать наемников получше. В конце концов Женева высказалась против отъезда Обинье, благороднейшие люди одержали верх, не остыла и горячая любовь к нему простого народа.

<1625> Незадолго до этого господин коннетабль [626], участвуя в Генуэзской войне [627], послал государственного советника Бюльона [628] к Обинье, хотя при последнем свидании в Сомюре тот крупно с ним повздорил. Теперь дело шло о наступлении на Франш Конте [629], и с этой целью бедному desterrado [630] предлагали три старых полка и один новый с приданной ему конной ротою, но война шла вяло и была, по видимости, уже на исходе.

<1628--1629> Вскоре, возвращаясь из Константинополя в Лондон, прибыли в Женеву чрезвычайный посол граф де Карлейль [631] и кавалер [Томас Роу] [632], они оказали Обинье почести сверх меры и горячо приглашали его приехать в Англию. Он охотно согласился и заранее получил место на корабле, который граф велел зафрахтовать в Страсбурге для возвращения. Этой поездке помешала та же причина, которая дважды уже заставила его отказаться от подобного намерения: появились верные признаки предстоящей осады [633], между тем в этом году Женева была лишена самых необходимых средств. Упомянув об Англии и о переговорах между графом де Карлейлем и Обинье, я должен рассказать и о том, что предпочел бы скрыть.

Бог не хочет, чтобы милость его переходила по наследству, Констану, старшему из своих детей, единственному своему сыну, Обинье дал самое тщательное воспитание, затрачивая на это суммы, каких не пожалел бы на сына иной государь, и приставил к нему превосходных наставников [634], каких только можно найти во Франции, даже переманивал их из лучших домов и назначал им двойное жалованье. Между тем этот дрянной человек сначала развратился в Седане пьянством и игрою, а потом забросил занятия словесностью и окончательно погубил себя в Голландии [635]. Вскоре, в отсутствие отца в Ларошели, он женился на несчастной женщине [636], которую впоследствии убил [637]. Желая отвлечь его от двора, отец набрал на свои средства и дал ему полк для участия в войне принца Конде [638], но ничто не могло смирить дерзость этой погибшей души. Констан устремился ко двору, где потерял в игре в двадцать раз больше того, что имел, помочь этому он не нашел другого средства, как отречься от своей веры [639]. Он был отлично принят при дворе и признан блистательнейшим умом нашего века. Узнав о частом общении сына с иезуитами, отец в письмах запретил ему водиться с подобной компанией, Констан ответил, что действительно беседует с отцом Арну [640] и с Дю Май [641]. Отец возразил, что эти два имени составляют ?аҐNoе ??? [642]. Как бы то ни было, Констан получил от Папы разрешение посещать проповеди и участвовать в трапезах так называемой реформатской веры. Затем он явился в Пуату с целью захватить крепости своего отца, который, чтобы отвлечь его (от двора), назначил его своим наместником в Майезе, где предоставил ему полновластно управлять, а сам удалился в Доньон. Вскоре Майезе превратился в игорный дом, бордель, мастерскую фальшивомонетчиков, а наш кавалер стал похваляться при дворе, что его солдаты, все до одного, стоят за него горой против его отца. Уведомленный обо всех этих делах местными протестантскими церквами и, вдобавок, одной придворной дамою, отец сел на корабль, взяв петарды и несколько лестниц. Прибыв в окрестности Майезе, он пошел один, переодетый, к воротам цитадели. Часовой хотел преградить ему дорогу. Обинье бросился на него с кинжалом, одержал верх и прогнал тех, кого признал изменниками. Выдворенный оттуда злодей удалился в Ниор, под крылышко барона де Навай [643], отрекшегося, как и он сам, от протестантской веры. Оттуда он совершал несколько раз набеги на Доньон, к тому времени уже проданный герцогу де Роану и управляемый господином де От Фонтеном [644], имевшим заместителя вполне преданного, но бесполезного для военного дела.

Однажды после обеда к лежавшему в лихорадке майезскому губернатору [645] явился один военный. Хотя он отрекся от истинной веры и последовал за его сыном, но, чувствуя себя обязанным за благодеяния отцу, сообщил, что Констан направляется к нему с восьмьюдесятью людьми по воде и с другим отрядом — сухим путем, чтобы захватить в эту ночь либо Майезе, либо Доньон. Больной тотчас же велел подать себе штаны и, взяв с собой из гарнизона тридцать шесть человек, без лейтенанта, без сержанта, сел на коня, решив подстеречь сына на обеих дорогах сразу. Едва он проехал полмили, его лихорадка усилилась. Вдруг к нему галопом подоспел его зять, господин д’Ад [646], с двумя людьми, преклонил перед ним колено и с большим трудом, приведя множество доводов, умолил его вернуться и лечь опять в постель. Получив указания от тестя, д’Ад через два часа встретил шурина, который шел на Доньон. И хотя Констан был вдвое сильнее, д’Ад напал на него, взял в плен шестнадцать человек и передал их герцогу де Роану, в ту пору бывшему губернатором провинции, однако герцог так и не смог добиться суда над ними [647].

Когда-то король сказал Констану, что заменит ему потерянного отца. Но вскоре Констан внушил всем своим омерзение, а тем, кому стал служить, — ужас и презрение. Отвергнутый всеми, кроме известной сводницы Ла Бросс [648] и шлюх, содержавших его, он вступил с отцом в переговоры о примирении. Обинье ответил, что земной отец заключит с ним мир после того, как сын примирится с Отцом Небесным. Тогда Констан явился в Женеву, представился пасторам [649], дал в этом городе, в Пуату и в Париже все требуемые расписки, написал яростные стихи и прозу против папства и получил деньги и содержание, равное тому, которое отец мог бы выделить ему из своего имущества.

Констану посоветовали отправиться к шведскому королю [650] с тем, чтобы наверняка немедленно по приезде получить у него должность. Но Швеция находилась слишком далеко от притязаний Констана. Он предпочел поехать в Англию [651]. Заметьте, что этот злонамеренный человек внушал такие подозрения отцу, что не смог добиться от него сопроводительных писем ни к королю [652], ни к герцогу Букингемскому [653], а получил только письма к некоторым друзьям, и то с разными оговорками.

В Англии Констан представился ко двору, объяснив отсутствие у него сопроводительных писем опасностями дороги. Это было после событий в Ларошели [654], когда английский король, желая решить вопрос о войне, призвал только герцога Букингемского, четырех лордов, господина де Сен Бланкара [655], уполномоченного герцога де Роана, и этого негодяя, назвавшегося представителем своего отца. Собрание решило объявить войну Франции и безотлагательно принять спешные меры. Поэтому постановили послать за Обинье. Сначала это было поручено шевалье Вернону [656], но наш плут взял это на себя в качестве сына.

По приезде в Женеву он изложил отцу порученное ему дело. На многократные вопросы, не побывал ли он в Париже, Констан со всяческими клятвами отвечал отрицательно, потому что не ездить в Париж было важнейшим условием сохранения мира между отцом и сыном, условием, соблюдать которое сын под присягой поклялся отцу, знавшему, что этот негодяй теряет голову в борделе. Потом Констан вынужден был рассказать о своем путешествии. Тут в какой то незначительной подробности описания отец заподозрил неправду, после чего решил не ехать в Англию и отослал вестника обратно, дав любезный ответ, составленный в общих выражениях, но не открыв истинных причин отказа. Констан это почувствовал, посетовал на отца, но ничего не добился.

По дороге в Женеву он побывал в Париже и виделся ночью с господином де Шомбергом [657], а на обратном пути ночью же — с тем же лицом и с королем, рассказав им все об английских делах в благодарность за оказанную ему при дворе столь незаслуженную честь. И вот за это отец порвал с сыном [658].

Стараясь оградить себя от гнусных поступков своего отпрыска, старик вознамерился сам отправиться в Англию и уже согласился было воспользоваться кораблем графа Карлейля, но в это время разразилась мантуанская война [659]: границы Франции, Италии и Германии кишели войсками, а Женеве не хватало хлеба, соли и других необходимых для жизни припасов, чтобы выдержать даже месячную осаду, причем враги это знали. Тогда Обинье, ненавидимый за то, что уже пять лет докучал жителям предостережениями, отверг всякую мысль о капитуляции и отказался от всех других помыслов, дабы найти в Женеве почетную смерть.

Примечания.
Жизнь, рассказанная его детям

Агриппа д’Обинье работал над автобиографией, видимо, после завершения первой редакции ‘Всеобщей истории’, т. е. начиная с 1620 г. Если книга была действительно задумана или даже начата в указанный год, на ее написание автор затратил около десятилетия — ведь, судя по упоминаемым в мемуарах событиям, она не могла быть закончена раньше середины 1629 г.

Некоторые трудности возникают с датировкой ‘Предисловия’. Оно адресовано всем трем законным детям д’Обинье. Известно, что писатель редко начинает работу над книгой, особенно такой, с предисловия, его обычно составляют тогда, когда произведение совсем или хотя бы вчерне завершено. Поэтому мы можем полагать, что д’Обинье в самых общих чертах, кроме немного хаотического финала, закончил мемуары к 1625 г., так как это дата кончины его старшей дочери Марии. Вместе с тем мы можем понять, почему писатель пренебрег этим печальным событием, ничего в ‘Предисловии’ не изменил и написал его именно так: ему было важно оставить две рукописные копии мемуаров дочерям (или их прямым потомкам) и тем самым лишить права на это произведение нелюбимого сына Констана.

Дошедшая до нас рукопись (фонд Троншенов, No 156, Городская и университетская библиотека Женевы) написана рукой неустановленного лица. В ней много описок, ошибок и несуразностей, в основном выправленных рукой автора (почерк д’Обинье идентифицируется безошибочно). Существует две точки зрения на происхождение этой рукописи. Согласно одной, она является авторизованным оригиналом, результатом диктовки и последующей правки, согласно другой, когда то существовала в настоящее время утраченная авторская рукопись, пусть черновая, текст которой д’Обинье продиктовал (скорее всего) или дал переписать (менее вероятно) кому то из своего окружения. Думается, какая то исходная рукопись, возможно в виде набросков или подробного конспекта, все та ки имела место.

Так или иначе, с известной нам рукописи было снято несколько копий, по крайней мере две, которые после смерти д’Обинье (или даже еще до кончины писателя) были переданы его младшей дочери и, видимо, наследникам старшей. Судьба этой второй рукописи нам не известна. Первая рукопись, принадлежавшая Луизе де Виллетт, долго хранилась в семье, в 1675 г. она перешла в руки племянницы Луизы, Франсуазы, знаменитой маркизы де Ментенон. Та всячески противилась публикации мемуаров своего деда, вот почему ‘Жизнь, рассказанная его детям’ смогла увидеть свет только в 1729 г., т. е. через десять лет после смерти маркизы. Между тем произведение уже имело хождение в рукописном виде, до настоящего времени сохранилось несколько таких пиратских копий, причем попали они в собрания известных эрудитов и коллекционеров эпохи. Насколько нам известно, эти списки изучены плохо, генеалогия их не выявлена, поэтому можно предположить, что среди них есть список, попавший первоначально в семью старшей дочери писателя. Есть свидетельства, что мемуары д’Обинье пытались напечатать еще при жизни его упрямой внучки, но каждый раз что то мешало осуществлению этих планов.

В первом издании Ж. Ле Дюша (см. Предварительные замечания в Примечаниях), вышедшем в 1729 г., мемуарам д’Обинье было дано произвольное название ‘Секретная история’. Книга была напечатана в Кёльне (так значилось на титульном листе, в действительности это был Брюссель), изобиловала ошибками и откровенными вторжениями в авторский текст, но была снабжена весьма ценными примечаниями, в ряде случаев, наверняка, добытыми устным путем.

В 1731 г. издание было повторено дважды (оба раза в Амстердаме). Во второй амстердамской публикации мемуарам д’Обинье было дано такое название: ‘Анекдотические воспоминания о жизни Теодора Агриппы д’Обинье, пращура Г жи де Ментенон’ (в том были также включены несколько второстепенных мемуаров эпохи). Не приходится говорить, что амстердамские издатели проделали текстологическую работу вполне в духе того времени: редакторы позволяли себе править текст, делать в нем купюры и даже кое что в него вписывать. Эта далекая от аутентичности версия мемуаров поэта была переиздана в 1836 г.

В 1851 г. исследователь творчества д’Обинье Людовик Лаланн отыскал в архивах Лувра принадлежавшую г же де Ментенон рукопись и в 1854 г. ее напечатал. У этой рукописи была печальная судьба: она погибла в 1871 г. во время пожара, вспыхнувшего в дни Парижской коммуны в Лувре и совсем уничтожившего примыкавший к Лувру дворец Тюильри.

В 1873 г. ‘Жизнь, рассказанная его детям’, уже по женевской рукописи, была напечатана в первом томе шеститомного собрания сочинений д’Обинье и с тех пор много раз переиздавалась.

Публикуемый перевод, выполненный по изданию 1873 г. (или по какому то иному, его повторяющему) В. Я. Парнахом, увидел свет в 1949 г. (Агриппа д Обинье . Трагические поэмы. Мемуары / Перевод В. Я. Парнаха. Редакция и вступительная статья P. M. Самарина. М., 1949). Этот перевод, с рядом неточностей, грубых ошибок и ничем не оправданных купюр, был проверен по изданию А. Вебера (‘Библиотека Плеяды’) И. Я. Волевич (восстановившей пропуски и кое где исправившей стиль) и издан в 1996 г. вместе с ‘Трагическими поэмами’ в переводе A. M. Ревича. Но многие неточности остались неисправленными, к ним добавились и новые. Комментарий, по сравнению с изданием 1949 г., был сокращен приблизительно на треть.

Для настоящего издания перевод еще раз сверен с изданием А. Вебера, а также с очень ценной по богатству комментария и во многом образцовой публикацией Ж. Шренка: D’Aubigne A. Sa vie a ses enfants / Ed. critique preparee par G. Schrenck. P., 1986 (Societe des textes francais modernes).

В мемуарах д’Обинье нередко упоминаются те же исторические персонажи, что и в ‘Приключениях барона де Фенеста’, поэтому, чтобы избежать неминуемых повторений, мы постоянно отсылаем читателя к нашим комментариям к роману. И в самих мемуарах многие современники д’Обинье достаточно часто упоминаются по нескольку раз, причем на довольно большом ‘расстоянии’ один от другого. Если это касается лиц второстепенных (т. е. не Екатерины Медичи, Генриха Наваррского, герцога де Гиза, герцога д’Эпернона и т.п.), мы и в этом случае прибегаем к подобным же отсылкам. Как и применительно к роману, мы старались пояснять географические и топографические реалии, так как для писателя, весьма в этом отношении точного, они были, бесспорно, очень важны.

Как известно, мемуары д’Обинье как бы написаны на полях его ‘Всеобщей истории’ или являются дополнением к ней. Переклички между этими двумя произведениями постоянны и легко объяснимы. Таких перекличек настолько много и они столь интересны, что мы вынуждены были совершенно отказаться от цитирования исторического труда писателя, иначе пришлось бы переписать его целиком.

Сноски
(А. Д. Михайлов)

[1] Констан д’Обинье (ок. 1584—1647) — старший сын поэта, носил титул барона Сюримо. Отец пытался дать ему хорошее образование. Как и все дворяне того времени, Констан готовился к военной карьере. Вел разгульный образ жизни, не раз попадал в тюрьму. В порыве ревности убил жену (см. примеч. 620 и 621). С отцом у него были плохие отношения, о чем д’Обинье рассказал в конце мемуаров. Констан одно время занялся литературой, он написал семь очень слабых, подражательных поэм, в некоторых из них он сетовал на свои размолвки с отцом. Младшая дочь Констана Франсуаза (1635—1719) была женой поэта и романиста Скаррона (1610—1660), затем стала воспитательницей внебрачных детей Людовика XIV, его возлюбленной, а потом и тайной женой — знаменитой маркизой де Ментенон. О Констане есть специальная работа: Merle L . L’Etrange beau pere de Louis XIV, Constant d’Aubigne, pere de Madame de Maintenon. P., 1971. От первого брака у д’Обинье было еще две дочери, Мария и Луиза (см. ниже), и сыновья, Агриппа и Анри, умершие в младенчестве.

[2] Мария — старшая дочь д’Обинье, в декабре 1613 г. она вышла замуж за Жозюэ де Комон д’Ада. Прожила Мария недолго — летом 1625 г. она скончалась после продолжительной болезни, оставив четырех детей.

[3] Луиза Артемиза — младшая дочь поэта. В октябре 1610 г. она вышла замуж за Бенжамена де Валуа, сьёра де Виллетта. Какое то время занималась воспитанием своей племянницы Франсуазы, дочери Констана, и передала ей один из списков мемуаров ее деда вместе с другими семейными бумагами. Скончалась Луиза в 1663 г.

[4] Генрих Великий — французский король Генрих IV.

[5] Нёви — вероятно, речь идет о военачальнике Генриха Наваррского Бертране де Меле де Файоле сеньоре де Нёви (погиб в 1589 г.), участнике Религиозных войн и знакомом д’Обинье.

[6] …зачитывается Тацитом … — Д’Обинье сам зачитывался Тацитом, см. ‘Фенест’, примеч. 8 к гл. 18, кн. 3.

[7] ‘Всеобщая история’ — основной исторический труд д’Обинье, подробный рассказ о событиях, происходивших во Франции и отчасти в Европе с 1550 до 1622 г. Впервые издан в 1616—1620 гг. Только что завершено его новое, в полном смысле слова научное издание. См.: Agrippa d’Aubigne . Histoire Universelle / Edition critique d’Andre Thierry. Geneve, Droz, 1981 1999. T. I Х.

[8] Жан д’Обинье (ум. в 1563 г.) — видный военачальник гугенот, отец поэта. Преуспевающий правовед, в 1555 г. он принял протестантизм, что резко изменило его судьбу: он стал верным солдатом своей ‘партии’.

[9] Бри в Сентонже — небольшое феодальное владение. Жан д’Обинье, отец поэта, основывал свои притязания на многовековое дворянство, якобы восходящее к XIV в., как раз на принадлежности ему имения Бри су Аршиак. Однако древность рода д’Обинье документами не подтверждается.

[10] Катерина де л’Этан — мать поэта. 2 июня 1550 г. она вышла замуж за Жана д’Обинье. Появление на свет будущего поэта стоило жизни его матери.

[11] Понс — см. ‘Фенест’, примеч. 8 к гл. 23, кн. 3.

[12] …в 1551 году … — До 1564 г. началом нового года считался праздник Пасхи, так что по современному календарю д’Обинье родился в 1552 г.

[13] Рожденный в страданиях (лат.)

[14] …вне родительского дома … — Юный Агриппа воспитывался в доме своей кузины Мишель Жоли, а затем в замке Альбре, где он якобы имел возможность близко познакомиться с будущим Генрихом Наваррским, который был с Агриппой почти одних лет (Генрих родился в декабре 1553 г.). Ж. Шренк это отрицает, по его мнению, их встреча могла состояться не ранее 1573 г.

[15] Анна де Лимюр — мачеха Агриппы. Отец поэта женился на ней 24 июля 1554 г. В этом браке у Жана д’Обинье было трое или четверо детей: Эммануэль, Эсфирь, Ноэль и, возможно, Жан. Судьба их неизвестна.

[16] Коттен Жан — уроженец Руана, убежденный гугенот, он был в 1556 г. изгнан из Женевы и устроился наставником в доме д’Обинье. Позже он вернулся в Руан, стал вести проповеди о конце света, был схвачен, судим и приговорен к сожжению (1560).

[17] Пережен — учитель поэта. Как и о Мореле (см. ниже), сведений о нем не сохранилось.

[18] Морель Жан — учитель д’Обинье. Точными сведениями о нем мы не располагаем.

[19] …перевел Платонова ‘Критона’ … — Перевод д’Обинье известного диалога Платона, видимо, до нас не дошел. Как подчеркивает Ж. Шренк, это, наверняка, был чисто ученический перевод, который и не предназначался для печати. К тому времени уже существовало, по меньшей мере, два изданных французских перевода этого диалога древнегреческого философа.

[20] …своих амбуазских сотоварищей … — Речь идет об участниках так называемого заговора (см. нашу статью в этом изд.).

[21] Матье Бероальд (1516—1576, подлинное имя — Бруар) — видный гуманист, преподавал в Париже, Орлеане и Женеве, куда вынужден был переехать из за гонений на протестантов. Д’Обинье занимался у него в Париже в апреле, мае, июне 1562 г. В июне Бероальд покинул Париж (ср. примеч. 22).

[22] Ватабль Франсуа (ум. в 1547 г.) — французский ученый гуманист, он занимался Аристотелем и гебраистикой (например, подготовил научное издание Библии на древнееврейском языке, вышедшее в 1539—1543 гг.). Преподавал древнееврейский в Коллеж де Франс, учебном заведении, основанном в 1530 г. королем Франциском I в противовес католической Сорбонне.

[23] …после взятия Орлеана принцем Конде … — Принц Конде (Людовик Бурбон, 1530—1569), один из активнейших и влиятельных вождей протестантов, захватил Орлеан 2 апреля 1562 г., положив начало Религиозным войнам. 26 и 27 мая были обнародованы королевские эдикты, предписывающие изгнать гугенотов из Парижа, после чего многие сторонники новой веры покинули столицу, в том числе и Бероальд. Вместе с ним, как установил Ж. Шренк, в путь пустились два его ученика (в том числе Агриппа), жена, сын Франсуа Бероальд де Вервиль (1558—ок. 1625), будущий автор знаменитой книги ‘Способы преуспеть’ (‘Moyen de parvenir’, 1610) и двое слуг.

[24] Вильнев Сен Жорж — городок южнее Парижа. Таким образом, беглецы, направляясь в Орлеан, сделали порядочный крюк, чтобы избежать встречи с отрядами католиков, курсировавшими вокруг Орлеана. В конце концов Бероальд свернул с дороги в Орлеан.

[25] Кудре — местечко южнее Парижа. У семейства Л’Этуалей (см. ниже) здесь был свой дом.

[26] Президент А’Этуаль , Луи (ум. в 1558 г.) — видный политический деятель, председатель кассационной палаты парижского парламента (орган местной власти и судопроизводства), отец знаменитого хроникера и мемуариста Пьера де Л’Этуаля (1546—1611), после смерти отца учившегося у Матье Бероальда и одно время жившего в его доме.

[27] Куранс — небольшой городок на западной окраине леса Фонтенбло, юго восточнее Парижа. Здесь расположен одноименный замок, возведенный в 1550 г. по проекту Жиля Ле Бретона для государственного секретаря при Генрихе II Кома Клосса сеньора де Маршомона.

[28] Шевалье д’Ашон — военачальник католик, участник первого этапа Религиозных войн. Его отряд разбойничал в окрестностях Куранса, безжалостно грабя и убивая бежавших из Парижа гугенотов.

[29] Демокарес — прозвище Антуана де Муши (1494—1574), видного теолога католика, ректора Парижского университета, оно может быть переведено как ‘Прелестная рожа’, ‘Жирная харя’ и т.п. Как верно предполагает Ж. Шренк, престарелый де Муши вряд ли входил в разбойничью шайку д’Ашона. Не идет ли здесь речь о ком то другом?

[30] …на палача из Милли … — Речь идет о Жане Майаре, также разбойничавшем в южных окрестностях Парижа. Милли (или Мийи) — небольшой городок в окрестностях столицы.

[31] Монтаржи — маленький городок и замок в долине Луары, недалеко от Орлеана.

[32] Герцогиня Феррарская — Рене (или Рената) Французская (1510—1576), дочь французского короля Людовика XII, вышла замуж за Эрколе д’Эсте (1508—1559) герцога Феррарского. Она сочувствовала протестантам, покровительствовала им и после смерти мужа уединенного жила в Монтаржи, давая приют гонимым за веру.

[33] Шазре Жан — французский провинциальный чиновник, прокурор в маленьком городке Жиэн на Луаре. Д’Обинье одно время учился с его сыном.

[34] Лафайет — Жан Матье сеньор де Лафайет, французский военачальник, участник Итальянских войн первой половины XVI в. В 1562 г. он организовал жестокое преследование бежавших из Парижа протестантов.

[35] Буте (или Бутей) — поселок в долине Луары, недалеко от Орлеана.

[36] Сен Сир — Таннеги дю Буше де Пюигрефье сеньор де Сен Сир (1484—1569), военачальник гугенот, участник Итальянских, а затем Религиозных войн. Он командовал гарнизоном Орлеана в 1563 г. во время осады этого города войсками католиков.

[37] …умерло тридцать тысяч человек . — Эпидемия чумы разразилась в Орлеане в первых числах мая 1562 г. и свирепствовала начиная с июля и до ноября. Из за обилия беженцев гугенотов жертв эпидемии было особенно много.

[38] Ревностно заниматься мирным искусством среди пожаров войны (лат.)

[39] …в Покоях королевы … — Так назывался один из корпусов местного монастыря в память о пребывании здесь королевы Клавдии (Клод) Французской (1499—1524), жены Франциска I, и Элеоноры Австрийской (1498—1558), его второй жены.

[40] Дюра — Симфорьен де Дюра Дюрфор, приближенный Генриха Наваррского, как и другие члены этой семьи (Жан де Дюрфор виконт де Дюра и др.), военачальник гугенот, убит при осаде Орлеана католиками в 1563 г.

[41] …коннетабль … — Анн де Монморанси (1493—1567), видный французский полководец католик, он попал в руки гугенотов в ходе битвы при Дрё (см. ниже), во время этой же битвы вождь протестантов принц Конде был взят в плен католиками.

[42] Дрё — местечко недалеко от Шартра, место одного из первых крупных сражений между католиками и гугенотами в ходе Религиозных войн, которое произошло 19 декабря 1562 г. и закончилось поражением протестантов.

[43] Оскорблять поверженного (лат.)

[44] Турель — две укрепленные башни в Орлеане, стоящие на левом берегу Луары и закрывающие вход на мост, ведущий к центру города. Войска католиков захватили башни 9 февраля 1563 г.

[45] Пуль Бланш дю Портеро — пригород Орлеана, взятый католиками 5 февраля 1563 г.

[46] …королева … — Имеется в виду королева мать Екатерина Медичи.

[47] Иль о Беф (Бычий остров) — небольшой островок на Луаре, близ так называемых Бургундских (восточных) ворот городских укреплений Орлеана. Здесь был воздвигнут роскошный шатер, в котором велись мирные переговоры, в них принимал участие и Жан д’Обинье.

[48] …был заключен мир . — Мир был подписан 12 марта и закреплен королевским эдиктом, оглашенным в Амбуазе 19 марта 1563 г. Согласно этому эдикту права гугенотов были существенно ограничены.

[49] Кавань Арман — видный политический деятель гугенот, канцлер Наваррского королевства, погиб во время Варфоломеевской ночи (1572).

[50] Обен д Абвиль — муж Мишель Жоли, кузины поэта (дочери одной из сестер Жака д’Обинье). В детстве д’Обинье воспитывался в доме д’Абвилей (ср. примеч. 13).

[51] …читал труды раввинов … — В Женеве д’Обинье брал уроки древнееврейского у известного гебраиста Рауля Ле Шевалье, когда-то учившегося у Ватабля вместе с Матье Бероальдом.

[52] Пиндар (ок. 518—442 или 438 г. до н. э.) — этот древнегреческий поэт был очень популярен во Франции XVI в., ему охотно подражали, особенно глава ‘Плеяды’ Пьер де Ронсар, создавший жанр возвышенных, торжественных, ‘пиндарических’ од (был даже в ходу глагол ‘пиндаризировать’). В Женеве д’Обинье усиленно занимался древнегреческим, отчасти под руководством (или по побуждению) Луизы Сарразен, дочери женевского врача Филибера Сарразена, в доме которого он жил. Как верно отметил Ж. Шренк, Луиза была первым, еще полудетским увлечением будущего поэта (ср. примеч. 547).

[53] Без Теодор де (1519—1605) — один из крупнейших и самых ярких и талантливых деятелей протестантизма (кальвинизма), поэт, переводчик Псалмов, историк, религиозный полемист. Отличался суровостью взглядов, душевной твердостью и даже черствостью. Он, после смерти Кальвина (1509—1564), стал во главе Женевы — этой своеобразной теократической республики. Д’Обинье не раз положительно упоминал Беза как поэта, но не разделял его религиозной нетерпимости и напористого догматизма.

[54] Орбилий Пупилл Луций — видный древнеримский грамматик, учитель Горация. Сведения о нем д’Обинье заимствовал, скорее всего, у Светония, который писал о нем (Гр., 9): ‘Преподаванием своим он добился скорее славы, нежели выгоды, судя потому что уже глубоким стариком он пишет в одном сочинении, что живет в нищете под самой крышей. Издал он также книгу под заглавием ‘Страдание’, в которой жалуется на обиды, доставляемые учителям пренебрежением и надменностью родителей. Нрава он был сурового, и не только по отношению к соперникам ученым, которых он поносил при каждом случае, а и по отношению к ученикам: о том свидетельствует и Гораций, называя его ‘драчливым’, и Домиций Марс, когда пишет:

Те, которых Орбилий бивал и линейкой и плеткой.

Даже выдающихся людей не оставлял он в покое’.

(Перевод М. Л. Гаспарова)

[55] …стал забавляться книгами о магии … — В этом его интересе к магии, которой увлекались многие его современники, на поэтам большое влияние оказывал некий авантюрист, якобы итальянец по происхождению и даже внебрачный сын какого-то миланского герцога, Луис (Луиджи?) д’Арца. Вообще это был темный период в жизни поэта: в Лион он фактически бежал, так как на него пало подозрение в приверженности к гомосексуализму, а его товарищ по коллежу, некий Бартоломе Тесья, был за это казнен в июне 1566 г. (утоплен в Роне).

[56] …’вечная жизнь’… — Слова из ‘Символа веры’.

[57] Шийо — дальний родственник д’Обинье, никакого следа в истории своей эпохи он не оставил, известно лишь, что он ездил в Германию собирать деньги для беженцев гугенотов.

[58] …господином Адмиралом … — Скорее всего, речь идет о вожде гугенотов Гаспаре де Колиньи (1519—1572), который в это время пытался заручиться поддержкой протестантских князей Германии.

[59] …до начала третьей войны. — Вторая из Религиозных войн длилась с осени 1567 г. до марта 1568 го, когда был подписан мирный договор в Лонжюмо. Третья война началась в августе 1568 г. и завершилась миром в Сен Жермен ан Ле (8 августа 1570 г.).

[60] Ривру — кто-то из местных жителей, комментаторы никаких сведений о нем не сообщают.

[61] Рео — небольшое селение на юге Сентонжа, близ впадения Жиронды в Атлантический океан.

[62] Жонзак — небольшой город в долине Шаранты, в нем располагался построенный в XV в. замок. Этот город в южном Сентонже находится в 50 км от центра провинции, Сента (см. ниже). В первый период Религиозных войн здесь разворачивались напряженные боевые действия.

[63] Сент — см. ‘Фенест’, примеч. 1 к гл. 6, кн. 2. Здесь, в ‘столице’ Сентонжа, д’Обинье бывал неоднократно, но надолго не задерживался.

[64] Миранбо — Франсуа де Понс сьёр де Мортань барон де Миранбо, один из вождей гугенотов, активный участник Третьей войны, в ее ходе его отряд занял Сент. Позже, в 1576 г., он участвовал в заседаниях Генеральных штатов, проходивших в Блуа. Там он был представителем протестантов.

[65] Субран Пьер — офицер гугенот, позже (с 1584 г.) стал приближенным Генриха Наваррского.

[66] Аньер — капитан гугенот, под командованием которого д’Обинье начинал свою военную службу, в 1570 г. д’Обинье стал его знаменосцем.

[67] Пиль — Арман де Клермом сьёр де Пиль, офицер гугенот, участник Варфоломеевской ночи, но его сопротивление, естественно, не принесло результатов. Д’Обинье упоминает его в черновом варианте гл. 19, кн. 4 ‘Фенеста’ (см. наст. изд., раздел ‘Дополнения’). О нем писали также Монлюк и Брантом.

[68] …в штурме парка… — Это нападение, в котором принимал участие и д’Обинье, поначалу не принесло успеха, но затем отряду гугенотов все же удалось овладеть Ангулемом 15 октября 1568 г. Город был хорошо укреплен. Как отмечает Ж. Шренк, атака началась с так называемого Парка, находившегося у стен замка.

[69] …хотел изнасиловать некий капитан Баншро . — При взятии Понса с ним жестоко расправились, сбросив его в колодец (октябрь 1568 г.). Вообще при взятии этого города было убито не менее четырехсот его защитников.

[70] …в стычках при Жазнёй … — В этих местах происходили ожесточенные военные действия между гугенотами, которыми командовал принц Конде, и католиками, которых возглавлял герцог Анжуйский (будущий король Генрих III). Особенно тяжелые сражения пришлись на середину ноября 1569 г., однако ни одна из армий не добилась перевеса в свою пользу.

[71] …в битве при Жарнаке … — См. ‘Фенест’, примеч. 7 к гл. 9, кн. 1.

[72] …в большом сражении при Рошабее … — Оно произошло недалеко от Лиможа 25 июня 1569 г. и, благодаря тому, что немецкие рейтары наемники пришли на помощь Колиньи, завершилось полной победой протестантов. Это описано и в ‘Трагических поэмах’ (кн. 5 ‘Мечи’, 415—417).

[73] …при Монконтуре … — В упомянутом сражении д’Обинье не участвовал. Однако это поражение протестантов (30 октября), как и их разгром при Жарнаке (13 марта 1569 г.), также описано в ‘Трагических поэмах’ (кн. 5 ‘Мечи’, 420—424).

[74] Савиньяк Жак де Ламбес — участник Религиозных войн, вместе с д’Обинье и 80 кавалеристами он предпринял налет на два полка католиков, но их маленький отряд был разгромлен, и лишь немногие спаслись бегством. Ж. Шренк полагает, что идентифицировать этот персонаж невозможно, так как немало дворян той поры носили фамилию Савиньяк, даже не будучи родственниками. Упоминаемый чуть ниже Савиньяк является, скорее всего, не фамилией, а названием деревни (Савиньяк сюр Иль).

[75] …‘Неукротимый человек будет укрощен страданиями’ , — и т. д. — Слова из Псалма 32 (в православной традиции — 31): ‘Много скорбей нечестивому, а уповающего на Господа окружает милость’ (XXXI, 10). Д’Обинье цитирует достаточно вольное стихотворное переложение Клемана Маро.

[76] Дронна — небольшая река на западе Франции, на границе провинций Ангумуа и Перигора, впадает в реку Иль, приток Дордони.

[77] …переправившись через Иль у Лобардемонта … — Речь идет о местности около Кутра (см. ниже). Тут находился старинный замок, расположенный на самом берегу, около удобной переправы.

[78] Кутра — см. ‘Фенест’, примеч. 1 к гл. 3, кн. 4.

[79] Ла Каз — Возможно, имеется в виду сьёр Понс де Понс сеньор де Марсан де Ла Каз и де Монгайар, придворный Наваррского дома. Он был приближен к юному принцу Конде (Генрих Бурбон, 1552—1588), сыну Людовика Бурбона (Луи де Конде, ср. примеч. 22). Известно, что Ла Каз находился в свите юного Конде, о котором здесь и идет речь.

[80] …двух рот Л’Эрбетта при Жонзаке … — Этот Эрбетт (или Л’Эрбетт) был видным военачальником католиком, отряд гугенотов не очень успешно сражался с этими двумя ротами при Жонзаке (город на юге Сентонжа), ср. примеч. 59.

[81] Буарон — речь идет об одном из офицеров протестантов, Рене или Жакобе де Сен Леже сеньорах де Буарон. Д’Обинье встречался, видимо, с обоими.

[82] Клермон дАмбуаз Антуан сеньор де Бюсси — офицер гугенот, кузен знаменитого Бюсси д’Амбуаза (см. ниже примеч. 133), от рук которого он и погиб во время Варфоломеевской ночи. Так, полагает Ж. Шренк. А. Вебер считает, что здесь речь идет о Жаке Клермоне д’Амбуазе, отце прославленного Бюсси.

[83] Ранти — видимо, Жак, барон де Ранти, офицер гугенот, либо, как предполагает Ж. Шренк, Робер де Ранти или Батист де Ранти. Семья была достаточно разветвленная, и многие ее члены участвовали в Религиозных войнах.

[84] Аршиак — город южнее Понса, в Нижнем Сентонже. Д’Обинье бывал в Аршиаке очень много раз.

[85] Ларивьер Пюитайе — речь идет о ком-то из братьев, Ардуэне или Жаке Ларивьере Пюитайе, офицерах католиках, оба погибли в июле 1570 г.

[86] Д’Асье Жак де Крюссоль (1540—1584) — участник Религиозных войн, сначала он сражался за протестантов, но после поражения при Монконтуре перешел в армию католиков. Неоднократно встречался с д’Обинье.

[87] Коньяк — см. ‘Фенест’, примеч. 4 к гл. 6, кн. 3. Осада Коньяка происходила в начале июля 1570 г. Подробно описана д’Обинье во ‘Всеобщей истории’.

[88] …взятие Понса … — Этот город на юге Сентонжа, приблизительно в 25 км юго западнее Коньяка, был снова взят в конце июля 1570 г. Ср. примеч. 66.

[89] …с опаской проходил мимо Руаяна … — Руаян был хорошо укрепленным морским портом при впадении Жиронды в Атлантический океан. Несмотря на заключенный 8 августа 1570 г. мир, капитан Лагард (см. ниже) продолжал удерживать Руаян, пользуясь его удачным местоположением и укрепленностью.

[90] Лагард — см. ‘Фенест’, примеч. 41 к гл. 20, кн. 4. Столкновения с войсками Лагарда отряда д’Обинье приходятся на середину июля.

[91] …убил одного старика крестьянина . — Вполне очевидно, что этот эпизод послужил основой большой напряженной сцены в ‘Трагических поэмах’ (кн. 1 ‘Беды’, 367 428).

[92] …заключении мира … — Мир был заключен в замке Сен Жермен ан Ле под Парижем 8 августа 1570 г. Он не давал больших преимуществ ни одной из враждующих сторон.

[93] …купчую на землю в Ландах. — Речь идет о небольшом земельном наделе около деревни Ланд Гинемер под Блуа и в непосредственной близости от замка Тальси (см. ниже).

[94] Герцог де Лонгвиль — Леонор д’Орлеан маркиз де Ротлен герцог де Лонгвиль (1540—1574), влиятельный придворный, камергер, владелец нескольких замков и т. д.

[95] …Тальси. — Речь идет о Жане Сальвиати, владельце небольшого замка Тальси в долине Луары. В 1517 г. личный банкир короля Франциска I Бернардо (Бернар) Сальвиати купил здесь земли у Жана де Лонгвиля и получил разрешение построить замок. Бернар, богатый флорентиец, состоявший в дальнем родстве с семейством Медичи, построил замок в традициях французской архитектуры. Семья Сальвиати владела замком до 1667 г., за это время он, естественно, несколько перестраивался, но до наших дней сохранил свою непритязательную простоту и уют. Дочь Бернара Кассандра была воспета Ронсаром в его первом цикле любовных сонетов. Бернар Сальвиати как владелец замка получил титул сеньора де Тальси. Бернару наследовал его сын Жан, отец прекрасной Дианы, которой молодой д’Обинье посвятил свой любовный цикл ‘Весна’. Известно, что в июне 1571 г. д’Обинье встречался с Ронсаром и показывал ему свои первые лирические опыты, о чем любил вспоминать. Кассандра вышла замуж за некоего де Пре, явно ничем не замечательного, а их дочь сочеталась браком с неким Гийомом де Мюссе и тем самым оказалась в родстве со знаменитым поэтом и романистом XIX в. Следует отметить, что годы жизни всех членов семьи Сальвиати точно не установлены, можно лишь предположить, что ронсаровская Кассандра родилась в середине или конце 20 х, а Диана — в середине 50 х годов XVI в.

[96] …называем ‘Весной’ … — Этот сборник любовных стихотворений д’Обинье, написанных в основном в 1571—1573 гг., был издан только во второй половине XIX в. Тем не менее сохранившиеся рукописи говорят о том, что отдельные стихотворения были известны современникам и, вероятно, прежде всего той, которая вдохновляла поэта. В последние годы жизни д’Обинье внес в стихи многочисленные стилистические поправки, видимо, собираясь издать эти поэтические ‘грехи молодости’, но замысел свой не осуществил. Книга состоит из большого стихотворного предисловия (306 стихов), ста сонетов, образующих цикл ‘Жертвоприношение Диане’, а также стансов (22 стихотворения) и од (более 60 стихотворений, в разных рукописях и в разных изданиях число их неодинаково).

[97] У Монса в Эно начались военные действия … — Речь идет об участии французских войск в военных действиях во Фландрии, где Франция старалась поддержать Людовика Нассауского, брата Вильгельма Оранского (Оранжского), так называемого Молчаливого принца (1533—1584), боровшегося против испанского владычества. Французская армия под водительством Колиньи (чья дочь Луиза позже вышла замуж за Вильгельма Оранжского) существенных военных успехов не имела. Это военное предприятие, пришедшееся на летние месяцы 1572 г., как бы вклинилось между двумя Религиозными войнами — третьей и четвертой.

[98] Во время свадебных празднеств … — Речь идет о бракосочетании Генриха Наваррского и Маргариты Валуа (королевы Марго), состоявшемся 18 августа 1572 г. Специальный королевский ордонанс, датированный 7 июля, запрещал в Париже на время свадебных торжеств какие-либо ссоры и стычки на религиозной почве. Вот почему д’Обинье, у которого произошла дуэль 21 августа, опасаясь наказания, срочно покинул столицу.

[99] Площадь Мобер — см. ‘Фенест’, примеч. 7 к гл. 9, кн. 4.

[100] Божанси — старинный город на Луаре, недалеко от Орлеана. Эти земли долго принадлежали членам Орлеанской династии. Карл Орлеанский (1391—1465), знаменитый поэт, передал этот надел своему родственнику — графу Дюнуа, и тот построил здесь элегантный замок, которым потом владели Лонгвили, его потомки. В период Религиозных войн здесь разворачивались ожесточенные военные действия, город не раз переходил из рук в руки. В 1567 г. гугеноты разрушили в городе немало значительных архитектурных памятников.

[101] Мер — небольшой городок на Луаре, между замками Блуа и Тальси. Д’Обинье не раз проезжал эти места. Избиения гугенотов начались здесь уже 25 августа 1572 г.

[102] …от разграбления. — Окрестные города, включая Тур, Амбуаз, Блуа, Божанси, Орлеан и более мелкие населенные пункты, вплоть до маленьких деревень, были жестоко разграблены. Число убитых гугенотов приближалось к двум тысячам (но многим удалось бежать).

[103] Сансер — старинный город недалеко от долины Луары. После Варфоломеевской ночи он остался одним из немногих оплотов гугенотов. Его осада католиками не имела успеха.

[104] Лопиталь — см. ‘Фенест’, примеч. 23 к гл. 17, кн. 4. Полагали, что Лопиталь тайно разделял убеждения гугенотов, д’Обинье в этом не сомневался. Но тронуть его никто не решился.

[105] Этамп — см. ‘Фенест’, примеч. 19 к гл. 3, кн. 1. Отметим, что, даже удалившись в Этамп, канцлер Мишель де Лопиталь, приверженец умеренных взглядов и соответствующей политики, не потерял своего общественного авторитета как примиритель страны.

[106] Бос — см ‘Фенест’, примеч. 15 к гл. 3, кн. 1.

[107] …чуть не убил его у дверей гостиницы. — Этот эпизод находит отклик в ‘Трагических поэмах’ (кн. 5 ‘Мечи’, 1161—1174):

Простертый на земле, еще нам некто явлен,

Пронзенный тридцать раз, лежит он окровавлен,

Он был один, когда столпился сброд вокруг

И стал его колоть, не покладая рук,

Один к лежачему немедля возвратится,

Чтоб ткнуть ножом туда, где должно сердцу биться,

И святотатственно, сам черт ему не брат,

Исторгнет злобный зев такую речь трикрат:

‘Что, спас тебя твой Бог от смерти и позора?’

Ты, нечестивец, лжешь и сам дождешься скоро

Убийцу своего: наш справедливый Бог

Дыханьем уст Своих дарует душам вдох,

А вещий Божий глас могуществом нетленным

Несет убийцам смерть и вечность убиенным.

(Перевод A. M. Ревича)

[108] Епископ Орлеанский — им был в то время некий Матюрен де Ла Соссе, ничем себя не прославивший. После него епископом Орлеана стал Жан де Морвилье (умер в 1584 г.), рьяный католик.

[109] Шевалье Сальвиати — Франсуа Сальвиати, дядя Дианы, возлюбленной поэта. Он был убежденным католиком, но не это стало причиной рокового разрыва — религиозные мотивы здесь вряд ли имели место — Диана просто охладела к Агриппе, если вообще не обрела нового поклонника. Поэт на старости лет не мог смириться именно с такой причиной внезапного завершения их романа и все свалил на религиозную нетерпимость дяди Дианы.

[110] Постель Гийом (1510—1581) — знаменитый в свое время теолог и врач. Глубоко изучив воззрения древних семитов, он пытался создать единую мировую религию, гарантом которой стала бы также единая всемирная монархия, возглавляемая представителями французского королевского дома. Между 1538 и 1573 гг. Постель опубликовал более пятидесяти капитальных трудов и ярких памфлетов, посвященных в основном этим сумасбродным идеям. Конец жизни он провел в приюте для умалишенных. Ж. Шренк полагает, пожалуй, без достаточных оснований, что здесь речь может идти о каком то другом Постеле.

[111] Ларошельский мир — был заключен 6 июля 1573 г., им завершилась четвертая война.

[112] …Месьё … — Д’Обинье имеет в виду младшего брата Карла IX и Генриха III — Франциска Валуа (1554—1584), который в период Религиозных войн занимал особую позицию, нередко выступая заодно с Генрихом Наваррским. При жизни Карла IX он носил титул герцога Алансонского, затем принял титул герцога Анжуйского (как законный наследник престола, брат короля). Однако в 1573 г. он еще не мог называться ‘Месьё’.

[113] …своему господину … — т. е. Генриху Наваррскому.

[114] …перед самым началом Нормандской войны. — Речь идет о военных действиях, начавшихся весной 1574 г. попыткой высадки английского морского десанта на побережье Нормандии. Существенных продолжений эти военные операции не имели, д’Обинье, находившийся в это время при дворе, участия в них, видимо, не принимал.

[115] Фервак — см. ‘Фенест’, примеч. 4 к гл. 6, кн. 2. В 1574 г. Фервак был одним из активных сподвижников принца де Матиньона (см. ниже примеч. 117), в 1576 г. вместе с д’Обинье он был организатором бегства Генриха Наваррского из под опеки королевского двора. Отношения его с д’Обинье не всегда были ровными.

[116] Ла Поплиньер Лансело Вуазен (1540—1608) — видный военачальник гугенот. Оставил целый ряд исторических сочинений, посвященных событиям Религиозных войн.

[117] Монтгомери — см. ‘Фенест’, примеч. 10 к гл. 19, кн. 4. Монтгомери был в известной мере ‘зачинщиком’ военных действий в Нормандии. Сторонник протестантизма, он бежал в Англию после событий Варфоломеевской ночи, затем возглавил отряд, высадившийся в марте 1574 г. в Нормандии. Храбро сражаясь с французскими королевскими войсками, он вынужден был в конце мая сдаться, был привезен в Париж и 26 июня казнен на Гревской площади.

[118] …глава 7 я . — Ж. Шренк отмечает, что д’Обинье познакомился с Монтгомери задолго до описываемых здесь событий и что идея спасти графа принадлежала не поэту, а самому Генриху Наваррскому (что упоминает д’Обинье в своей ‘Истории ).

[119] …смерти короля Карла … — Напомним, что Карл IX скончался 30 мая 1574 г. в Венсенском замке.

[120] Матиньон — Жак де Гуайон принц де Матиньон (1525—1597), французский военачальник, маршал Франции, активный участник Религиозных войн. Он командовал королевскими войсками, выступившими против десанта Монтгомери в Нормандии.

[121] …о его делах в Нормандии … — Видимо, речь идет о тайной встрече д’Обинье с кем-то из представителей армии противника. Если это действительно было так, значит д’Обинье на короткое время покидал двор и об этом никто не знал.

[122] Лансак — см. ‘Фенест’, примеч. 20 к гл. 19, кн. 4.

[123] …во взятии Аршикура … — Взятие этого небольшого городка в Лотарингии не стало значительным эпизодом войны.

[124] …сражении у Энского моста … — Речь идет о мосте через реку Эн, приток Уазы, северо восточнее Парижа. Ожесточенная перестрелка произошла здесь 9 октября 1575 г., накануне битвы при Дормане (см. ниже).

[125] …в битве при Дормане . — Здесь речь идет о внушительной победе войск католиков под командованием герцога де Гиза 10 октября 1575 г. на реке Марне, близ небольшого городка Дормана, особо тяжелые потери понесли отряды рейтаров — немецких наемников, выступавших на стороне гугенотов.

[126] …и не принес присяги. — Как справедливо полагает Ж. Шренк, здесь д’Обинье ошибся: речь о Монтгомери уже не могла идти, скорее всего, поэт планировал оказать помощь кому то из военачальников, предводительствовавших рейтарами, возможно графу де Лавалю (см. примеч. 318) или Гийому де Монморанси Торе, сыну коннетабля (см. примеч. 39).

[127] Господин де Гиз — Генрих Лотарингский (1550—1588), один из вождей католической партии.

[128] ‘Цирцея’ — этот балет, придуманный д’Обинье, якобы был представлен при дворе Екатерины Медичи в сентябре 1573 г. по случаю приема польских послов, но, видимо, постановка не состоялась. Есть сведения, что этот балет исполнялся в 1581 г. Текст его (т. е. сценарий и вокальные номера) был опубликован в 1582 г., но без какого бы то ни было упоминания участия в этом произведении д’Обинье. Авторство было приписано неким Лашене и Бальтазару де Божуайе (см.: Ballet comique de la Reine, par В. de Beaujoyeulx et de La Chesnaye).

[129] Жуайез Анн (1561—1587) — фаворит короля Генриха III, 24 сентября 1581 г. состоялось его бракосочетание с Маргаритой Лотарингской — сестрой королевы, жены Генриха III, Луизы де Лоррен Водемон (1553—1601).

[130] Бурдей Мадлена (ум. в 1618 г.) — младшая сестра известного писателя мемуариста Пьера де Брантома (см. ‘Фенест’, примеч. 7 к гл. 19, кн. 3). Она была фрейлиной и так и не вышла замуж.

[131] Болье — возможно, это внебрачная дочь маршала Шарля де Коссе Бриссака (1505—1563), одна из фрейлин Екатерины Медичи. Отождествление ее с певицей горбуньей Больё сомнительно.

[132] Тени — мадемуазель Фуше де Тени, придворная дама Екатерины Медичи.

[133] Де Тран — Жермен Гастон де Фуа маркиз де Тран, один из видных участников Религиозных войн, сторонник Католической лиги и ее представитель в провинции Гиень.

[134] Монморанси — см. ‘Фенест’, примеч. 2 к гл. 5, кн. 1. Старший сын коннетабля (см. примеч. 39).

[135] ‘Красная шапка’ — название таверны или гостиницы, ср.: ‘Фенест’, примеч. 4 к гл. 3, кн. 1.

[136] Бюсси — видный политический деятель эпохи Луи де Клермон сьёр де Бюсси д’Амбуазе (ок. 1549—1579), один из любовников королевы Наваррской Маргариты, он был также фаворитом герцога Алансонского Франциска (младшего брата Маргариты). Дуэль Бюсси с Ферваком (д’Обинье был секундантом последнего) была вызвана необходимостью смыть пятно измены с честного имени королевы.

[137] Гюрсон — Луи де Фуа, старший сын Жермена Гастона де Фуа маркиза де Трана (см. выше примеч. 130), французский придворный.

[138] Сагонн — Жан Бабу граф де Сагонн сеньор де Ла Бурдезьер. Отметим, что комментаторы явно путаются, идентифицируя этого персонажа. А. Вебер полагает, что здесь идет речь о камергере герцога Алансонского и несколько позже фаворите Генриха III, государственном секретаре, умершем в 1607 г. Ж. Шренк считает, что имеется в виду сторонник Католической лиги командир полка легкой конницы, погибший в одном из сражений 21 сентября 1589 г., что касается камергера герцога Алансонского, то Шренк называет его не Жаном, а Жоржем. В любом случае упоминаемый у д’Обинье Сагонн был отважным военным, участником Религиозных войн.

[139] Пекиньи — скорее всего, это Филибер Эмманюэль сьёр де Пекиньи, французский церковный деятель и влиятельный придворный.

[140] Застава Сен Жак де Ла Бушри — одна из застав тогдашнего Парижа на правом берегу Сены, недалеко от моста Менял.

[141] Лимё (или Лимейль) — счастливый соперник д’Обинье, помолвленный с Дианой Сальвиати. Он был родственником Изабеллы Лимё де Ла Тур (ум. в 1609 г.), возлюбленной принца Конде и придворной дамы Екатерины Медичи. Ронсар посвятил Изабелле несколько любовных стихотворений. Ж. Шренк сообщает немного другие сведения об этом Лимё. Изабелла Лимё вышла замуж за итальянца, некоего Шипионе Сардини, чья сестра была женой брата Дианы. Впрочем, это не исключает вероятности помолвки Дианы и Лимё. Точной даты смерти Дианы Сальвиати мы не знаем, однако, судя по некоторым стихотворениям д’Обинье, она умерла уже после женитьбы поэта на Сюзанне де Лезе (1583).

[142] Ле Бюиссон — приближенный Екатерины Медичи, он исполнял различные, в том числе секретные, поручения королевы матери, в частности вел слежку за герцогом Алансонским и Генрихом Наваррским после их бегства из Парижа.

[143] Д’Анжо старший — Жак де Курсийон сьёр де Данжо (ум. в 1620 г.), французский придворный, принадлежал к древней и разветвленной аристократической семье, среди его потомков были братья Филипп Данжо (1638—1720), знаменитый мемуарист, и Луи Данжо (1643—1723), грамматист и лексикограф.

[144] Намбю — точных сведений об этом современнике д’Обинье не обнаружено, в том числе и о мотивах его убийства.

[145] Госпожа де Карнавале — Франсуаза де Ла Бом госпожа де Керневенуа (ум. ок. 1594 г.). Ее муж Франсуа де Керневенуа (1520—1572) скопил немало денег, что позволило его вдове купить в парижском квартале Марэ в 1578 г. (по другим данным — в 1572 м) красивейший особняк, построенный в 1544 г. по проекту Жана Гужона (1515—1572), талантливого скульптора и архитектора. Бретонская фамилия владельцев показалась трудной для парижан, и особняк очень скоро получил свое современное название — особняк Карнавале. Госпожа де Карнавале славилась умом и красотой, у нее было немало любовных связей, в том числе с Генрихом Наваррским, герцогом д’Эперноном (см. примеч. 288) и с Ферваком, ее близким родственником. В особняке Карнавале с 1677 г. в течение двадцати лет жила знаменитая г жа де Севинье.

[146] Графиня де Моревер — скорее всего, речь идет о Елене де Турнон графине де Монревель, матери госпожи де Керневенуа, владелицы знаменитого особняка. Как отмечает Ж. Шренк, об упоминаемом отравлении ничего не известно.

[147] Овражек Святой Екатерины — маленькая парижская улочка, вероятно, на правом берегу Сены, где жил тогда Фервак, ныне не существует. Особняк Карнавале находился от этой улицы в двух шагах, что, видимо, упрощало свидания любовников.

[148] …книга вторая, глава 18-я. — Там рассказывается о бегстве из Парижа 4 февраля 1576 г. Генриха Наваррского. Ему помогали Лаверден, Фервак, Роклор и д’Обинье.

[149] Король Наваррский … — В первых изданиях мемуаров д’Обинье это место текста читалось иначе: ‘После достаточно долгого пребывания при дворе Король Наваррский, раздосадованный причиняемыми ему каждодневно огорчениями и похождениями своей жены, решил удалиться за Луару. Для этого он отправился на охоту в сторону Ливри и затем скрылся с небольшим числом посвященных, среди которых был и Обинье. С ними он переправился через Сену у Пуасси’.

[150] Монфор л’Аморе (или л’Амори) — деревня на берегу Сены, недалеко от Пуасси, города западнее Парижа. Генрих Наваррский остановился здесь 5 февраля.

[151] Святой Иннокентий — католический святой. Стилем святого Иннокентия называли безыскусственный и незамысловатый стиль, которым пользовались парижские уличные писцы, чьи лавки и лотки располагались вокруг кладбища и церкви, носящих имя этого святого, и тут же находившихся боен (на правом берегу Сены, рядом с Центральным рынком).

[152] Роклор — см. ‘Фенест’, примеч. 21 к гл. 3, кн. 1. Он сыграл решающую роль в организации бегства из Парижа Генриха Наваррского.

[153] Шатонеф — местечко в долине Луары, недалеко от Дрё (см. примеч. 40). Долгое время оно принадлежало семейству Фелипо де Ла Врильер. Замок не сохранился.

[154] Фронтенак — см. ‘Фенест’, примеч. 5 к гл. 18, кн. 2. Он тоже принимал некоторое участие в подготовке бегства короля Наварры.

[155] Капитан Л’Эпин — домоправитель Генриха Наваррского, поэтому он подготавливал продвижение маленькой группы беглецов.

[156] …через Алансон в Сомюр … — В Алансоне (город в провинции Мэн, в 200 км западнее Парижа) беглецы останавливались с 6 по 12 февраля, так как им потребовался небольшой отдых, в Сомюре, уже недалеко от провинции Пуату, они были 25 февраля.

[157] Ла Рок — вероятно, речь идет о Жане де Монто Бенаке сьёре де Ла Роке, офицере гугеноте, камергере Генриха Наваррского, впрочем, не исключено, что имеется в виду Симеон Гийом Ла Рок (1551—1611), поэт из окружения ‘королевы Марго’.

[158] Лаверден — Жан де Бомануар маркиз де Лаверден (1551—1614), военачальник католик, заклятый враг д’Обинье. Впрочем, он легко менял свою ‘партийную’ принадлежность: то он входил в окружение Генриха Наваррского, то переходил на сторону Католической лиги. Вообще же надо отметить, что в окружении Генриха было немало католиков.

[159] …воевать в Мэн … — Весной 1576 г. в этой провинции центральной Франции начались военные действия, на первых порах войска католиков терпели поражение. Так, Лаверден занял несколько крепостей и разбил отряд Сен Фаля (см. ниже).

[160] Сен Фаль — Анн де Водре сьёр де Сен Фаль, офицер католик, в 70 е годы XVI в. он был градоначальником в Труа.

[161] Туар — в этом городе, километров на 40 южнее Сомюра, уже в провинции Пуату, Генрих Наваррский и его спутники были в середине апреля 1576 г.

[162] …король Наваррский отправился в Гасконь … — После некоторых успехов протестантов весной 1576 г. Генрих Наваррский, будучи в Ниоре, официально отрекся от католичества (15 июня 1576 г.).

[163] …осуществить дело мести. — В мае 1576 г. Фервак направился в Ларошель, сопровождая туда сестру Генриха Наваррского Екатерину Бурбон, но жители города, видя в нем одного из участников Варфоломеевской ночи, отказали ему в приеме. Как установил Ж. Шренк, обиженный Фервак в сентябре покинул Наваррский двор.

[164] Тиньонвиль — Жанна де Монсо де Тиньонвиль, придворная дама сестры Генриха Наваррского Екатерины. Генрих долго добивался ее взаимности, чему положил конец брак Жанны с бароном де Пардайаном (см. ‘Фенест’, примеч. 1 к гл. 22, кн. 3) в 1581 г. Согласно сведениям, приводимым Ж. Шренком, Жанна все-таки стала возлюбленной короля, причем будучи в браке не с Пардайаном, а много позже, будучи замужем за сьёром де Панжасом.

[165] …Обинье напомнил ему клятву … — Здесь д’Обинье упоминает эпизод, о котором он подробно рассказал во ‘Всеобщей истории’: перед бегством из плена (в каковом он фактически находился при королевском дворе) Генрих и несколько близких ему дворян (в их числе был и д’Обинье) поклялись сохранить свои планы в тайне и вечно преследовать того, кто их предаст. Фервак клятву не сдержал.

[166] Ла Буле — Шарль Эшалар сеньор де Ла Буле (ум. в 1594 г.), уроженец Пуату, приближенный Генриха Наваррского и хороший знакомый д’Обинье. Ла Буле владел небольшим замком, который к началу XVII в. почти превратился в руины и позже был основательно перестроен.

[167] Сен Желе — см. ‘Фенест’, примеч. 11 к гл. 3, кн. 3. Близкий друг и соратник д’Обинье, Сен Желе отличился во время военных действий 1576 г., в частности он захватил Ниор.

[168] Мондион — как отмечает Ж. Шренк, речь может идти о некоем Мондоне, участнике Религиозных войн.

[169] Бертовиль — офицер гугенот, в 1576 г. он расправился с одним из убийц адмирала Колиньи, Каролем Даниовичем (по кличке Бем), чехом, состоявшим на службе у Гизов.

[170] Лектор (правильнее: Лектур) — небольшой город на севере Гаскони, в августе или сентябре 1576 г. здесь разворачивались ожесточенные военные действия между католиками и гугенотами. Рассказанная д’Обинье история относится как раз к этому времени.

[171] …Сакнэ, бургундского дворянина … — О нем мало что известно. Видимо, он был нанят Ферваком. Ж. Шренк полагает, что им мог быть какой-то офицер, погибший в 1600 г. в войне с турками, о чем д’Обинье пишет во ‘Всеобщей истории’.

[172] …фрейлине Мадам … — В данном случае речь идет о сестре Генриха Наваррского Екатерине Бурбон (1559—1604). ‘Мадам’ называли принцесс крови.

[173] Фонлебон — речь идет о Шарле Фонлебоне, приближенном Генриха Наваррского, участнике всех Религиозных войн, был близким другом д’Обинье, который посвятил оду его бракосочетанию с Шарлоттой Сен Желе.

[174] …его стихами и прозой … — В описываемое время д’Обинье еще ничего не напечатал, особенно в прозе, да и написал немного — лишь стихотворения, которые позже составили его сборник ‘Весна’ (см. примеч. 93).

[175] Ла Персонн Франсуа (ум. в 1581 г.) — военачальник гугенот, в период войны 1576. г. командовал артиллерией протестантов, ездил с дипломатической миссией в Германию, чтобы привлечь на сторону гугенотов немецких князей протестантов.

[176] …Гиени …Пикардии … — Здесь перечисляются 14 старинных провинций и ‘земель’, занимающих обширную территорию центральной и отчасти северной Франции.

[177] …опаснейшей разведки. — В конце 1576 г. д’Обинье был послан на север Франции (в Нормандию, Пикардию, Артуа и т. д.), чтобы привлечь на сторону Генриха Наваррского местных дворян, либо, на худой конец, выяснить их настроения.

[178] …тома II ‘Истории’ — Там рассказывается, как на обратном пути д’Обинье приехал в Блуа, где как раз заседали Генеральные штаты. Он был переодет, но его опознали, и он вынужден был бежать. Однако представитель Пуату и Сентонжа, Миранбо, выступил на одном из заседаний с речью, автором которой был д’Обинье. В ней говорилось о бедствиях, приносимых гражданской войной.

[179] …замок Сен Желе … — Небольшое имение недалеко от Ниора, принадлежавшее другу д’Обинье. В начале 1577 г. войска католиков безуспешно пытались захватить замок. Рядом с замком Сен Желе находится упоминаемая ниже деревня Ванзе (Ванзей).

[180] Д’Анвиль — Анри де Монморанси (1534—1614), один из сыновей коннетабля Анн де Монморанси (см. примеч. 39), маршал, затем, в свою очередь, коннетабль. После 1574 г. он принял решение перейти на сторону Генриха Наваррского и выступить тем самым против Генриха III.

[181] Ла Ну — Франсуа де Ла Ну (см. ‘Фенест’, примеч. 9 к гл. 19, кн. 4), в январе 1577. г. он осадил укрепленный город Марманд в Гиени, на реке Гаронне, но взять город ему не удалось. Он приглашал д’Обинье присоединиться к нему, но и это не помогло.

[182] …безрассудное по смелости нападение … — Об этом своем отважном поступке д’Обинье рассказывает и во ‘Всеобщей истории’: при осаде Марманда вместе с Ла Ну и горсткой солдат ему удалось остановить наступление внушительных сил противника.

[183] Вашоньер — такой офицер гугенот действительно существовал, он был смертельно ранен при осаде Марманда, о чем д’Обинье подробно рассказывает во ‘Всеобщей истории’.

[184] …из волос его возлюбленной. — Скорее всего, речь идет о Диане Сальвиати, по крайней мере, так полагал А. Гарнье.

[185] Капитан Бурже — офицер католик, участник боев при Марманде, также упоминаемый во ‘Всеобщей истории’.

[186] …при взятии Сен Макэра … — Штурм этой небольшой крепости на Гаронне произошел 23 января 1577 г. Д’Обинье был одним из первых, кто взобрался по приставной лестнице на городскую стену, выстрел в упор тяжело ранил его.

[187] …побывал в различных переделках. — Здесь речь идет о кавалерийских рейдах, дуэлях, а также дипломатических поручениях, с чем пришлось столкнуться д’Обинье в апреле мае 1577 г. Целью д’Обинье, как уточняет Ж. Шренк, было помешать заключению мира между маршалом Д’Анвилем и Генрихом III. Этого поэт не добился.

[188] …той же книги. — Д’Обинье рассказывает там, как он вовсе не способствовал примирению дворян католиков и протестантов из окружения Генриха Наваррского, и этим не раз вызывал недовольство своего короля.

[189] Кастель Жалу — небольшое местечко близ крепости Марманд, здесь католики пытались устроить д’Обинье западню, имитируя вызов его на дуэль (июнь 1577 г.).

[190] Констан Жак (1547—1621) — дворянин из окружения Генриха Наваррского, поэт любитель, соратник и близкий друг д’Обинье.

[191] Сент Мари Жак (ум. в 1629 г.) — военачальник гугенот, близкий знакомый д’Обинье.

[192] Арамбюр Жан сьёр де Ронфор барон де Пикассари — сподвижник и близкий друг д’Обинье, одно время входил в число наиболее приближенных, придворных Генриха Наваррского. По свидетельству Брантома, отличался отменной храбростью.

[193] Ла Мадлен Франсуа маркиз де Раньи (ум. в 1626 г.) — военачальник католик, тем не менее входивший в окружение Генриха Наваррского. Был отъявленным дуэлянтом, но на многочисленных поединках, отправив на тот свет восьмерых дворян, не получил ни одной царапины.

[194] Нерак — см. ‘Фенест’, примеч. 4 к гл. 4, кн. 4. Д’Обинье здесь достаточно часто бывал.

[195] Вскоре после этого произошло сражение … — Речь идет о сражении при Марманде.

[196] …отрывки из своих ‘Трагических поэм’ . — В обращении ‘К читателю’, написанном в первом десятилетии XVII в. и открывавшем первое издание книги, д’Обинье, в частности, писал: ‘Вот уже тридцать с лишним лет, как завершено сие произведение, начатое на войне в семьдесят седьмом году в Кастель Жалу, где автор командовал легкой конницей и заслужил (лучше ‘получил’. — A. M.) несколько ранений, стоя насмерть в тяжелой баталии. Там он и набросал в виде завещания эти страницы, которые собирался потом отшлифовать и дополнить’ (перевод A. M. Ревича).

[197] Ажен — см. ‘Фенест’, примеч. 1 к гл. 18, кн. 2.

[198] Баку — офицер гугенот, участник боев при Марманде. Д’Обинье пишет во ‘Всеобщей истории’ о гибели в этих боях старшего брата Баку.

[199] Мето — этот офицер католик при осаде Марманда вступил в поединок с д’Обинье и был им смертельно ранен.

[200] …оба Межа … — Офицеры католики, одного из них д’Обинье тяжело ранил под Мармандом и тот вскоре скончался.

[201] Батаве — офицер католик, раненный д’Обинье. О них всех рассказывается во ‘Всеобщей истории’.

[202] Доменж — офицер гугенот. Он помог д’Обинье спастись, когда на того навалилась убитая под ним лошадь.

[203] Кастельно де Мом — деревня недалеко от Кастель Жалу. Отряд д’Обинье захватил ее вскоре после боев при Марманде.

[204] Мерю — Шарль де Монморанси сеньор де Мерю (1536—1612), сын коннетабля (см. примеч. 39), французский военачальник. В 1575 г. его отряд вступил в бой с отрядом д’Обинье при Дормане (см. примеч. 122) и потерпел поражение, хотя окончательная победа осталась за католиками.

[205] Вилар — Онора Савойский граф де Соммервиль маркиз де Вилар (1520—1580), французский военачальник, активный участник Религиозных войн, в основном на стороне католиков.

[206] Мансье — небольшой укрепленный город в Гаскони, около него разворачивались военные действия, отряды Вилара брали его в осаду.

[207] Ла Саль дю Сирон — офицер, державший сторону Лавердена в его конфликте с д’Обинье. Поэту удалось разгадать его замыслы и найти им противодействие.

[208] Вскоре мир был заключен. — Речь идет о подписанном в Бержераке 17 сентября 1577 г. мирном довогоре, так закончилась шестая из Религиозных войн.

[209] …открыла засовы вашей тюрьмы … — Д’Обинье пишет о своем содействии бегству Генриха Наваррского из Парижа.

[210] …к госпоже де Рок … — Ни А. Вебер, ни Ж. Шренк не смогли прокомментировать, о ком здесь идет речь и какую роль ‘госпожа де Рок’ сыграла в жизни д’Обинье.

[211] …в Сент Фуа депутаты Лангедока … — Речь идет об одном из очередных совещаний гугенотов — на этот раз в небольшом городе Сент Фуа ла Гранд, на Дор дони, в 50 км восточнее Бордо. А. Гарнье (Garnier A . Agrippa d’Aubigne… Vol. 1. P. 227) полагает, что здесь д’Обинье ошибся, речь должна идти о совещании гугенотов в Монтобане.

[212] Иоле — Пьер де Мальра барон д’Иоле, офицер гугенот. В 1577 г. он командовал одним из отрядов протестантов, воевавшим на юго западе Сентонжа.

[213] Пажези — видимо, дворянин гугенот, сведений о нем нет, однако д’Обинье характеризовал его как весьма отважного человека. Ж. Шренк сообщает, что какой то Пажези упоминается в одном документе 1625 г.

[214] Герцог Казимир — Ян Казимир Баварский (1536—1595). Он оказывал большую поддержку гугенотам, в частности пытался объединить протестантские княжества и города Европы для противостояния католическим силам, теснившим протестантов во Франции.

[215] Сюзанна де Лезе (ум. в 1595 г.) — как сообщает Ж. Шренк, она была дочерью сеньора Амбруаза де Лезе и Рене (Ренаты) де Вивонн (д’Обинье пишет ‘Дивонн’), родственников старинного могущественного когда-то рода Люзиньянов. Родители Сюзанны умерли рано, и воспитанием девушки занимался ее дядя Рене де Вивонн, который владел замком Бугуэн, в нескольких километрах от Ниора. Беремся предположить, что у кого-то из представителей рода Лезе было имение (даже, возможно, небольшой замок) недалеко от Мелля (см. ‘Фенест’, примеч. 1 к гл. 3, кн. 3), по крайней мере, и в наши дни существует там деревня Лезе. Оба замка не сохранились.

[216] …на разведку в Нант … — Речь идет о планах морской экспедиции в Бретань, которую обдумывал. Генрих Наваррский, более серьезные приготовления к подобной экспедиции производились в 1588 г.

[217] …в Монтегю и Лиможе … — Д’Обинье вместе с военачальниками гугенотами Инносентом дю Пренсе и Рене Биго сьёром дю Буше тайно проникли в Лимож, чтобы ночью захватить город. Все шло настолько гладко, что д’Обинье почувствовал западню (как потом и оказалось) и успел скрыться. Его сотоварищи были схвачены и тут же казнены. О Монтегю см. ниже, примеч. 226.

[218] Дю Пренсе — офицер гугенот, хотя по своему вероисповеданию он был католиком (такое в то время порой случалось).

[219] Дю Буше — о нем никаких сведений нет, весь эпизод подробно описан во ‘Всеобщей истории’.

[220] Барбаст — небольшой город недалеко от Нерака (Гасконь), где часто останавливался Генрих Наваррский и его двор.

[221] Монтобан — город на границе старинных провинций Гаскони и Гиени, один из оплотов гугенотов.

[222] Ренье — Жан де Ла Тур сеньор де Ренье (или Реньес), военачальник протестант, д’Обинье упоминает его и в ‘Трагических поэмах’ (см. кн. 5 ‘Мечи’, 1183 1190).

[223] Фава — Жан де Фава (или Фаба) виконт де Кастет, участник Религиозных войн, которые он начинал как католик, но потом перешел в протестантизм. Как всякий неофит, горячо осуждал религиозные колебания Генриха Наваррского. Умер в 1612 г. Как сообщает Ж. Шренк, оставил ‘Мемуары’, опубликованные только в 1868 г.

[224] Демогоргон — одно из имен дьявола в воззрениях XVI в. Алхимики считали его воплощением огня как основы всего живого. В Древней Греции (Аркадии) так называли духа земли.

[225] Де Кур — это, явно, кличка, означает она даже не ‘придворный’, а ‘находящийся при дворе’. Персонаж этот не поддается идентификации.

[226] Тюренн — см. ‘Фенест’, примеч. 6 к гл. 12, кн. 1. Как уточняет Ж. Шренк, в 1579—1580 гг. Тюренн находился при дворе Генриха Наваррского в Нераке и был влюблен в ‘королеву Марго’.

[227] Из этих пяти лиц … — Перечисляя участников совещания, д’Обинье забыл назвать Марсильера, секретаря короля, тоже противника продолжения войны.

[228] …в пользу войны … — Речь идет о так называемой ‘войне влюбленных’, она разгорелась в 1579 г. из-за ряда крепостей, захваченных протестантами. Эта война имела такое странное название из-за возникшей тогда же легенды, согласно которой военные действия начались, будучи спровоцированы любовным соперничеством, в которое оказались вовлечены Маргарита Наваррская, Генрих III, Генрих Наваррский, придворные дамы, фрейлины, кавалеры. В действительности внешним поводом к началу военных действий стал отказ короля Наварры во время переговоров в Нераке уступить противнику некоторые важные опорные пункты.

[229] …о взятии Монтегю … — Этот замок в Вандее был захвачен д’Обинье и несколькими его соратниками 15 марта 1580 г.

[230] …осаде Блаи … — Этот замок был осажден из-за предательства кого то из оборонявшихся. Однако местные жители оказали отряду гугенотов во главе с д’Обинье мужественное сопротивление, к тому же д’Обинье не позаботился о наличии достаточного количества лестниц для штурма и последний не удался (июнь 1580 г.). Расположенный на Жиронде, севернее Бордо, Блаи занимал важное стратегическое положение.

[231] Пардайан — см. ‘Фенест’, примеч. 1 к гл. 22, кн. 3.

[232] …столь дерзкому хвастуну. — Здесь д’Обинье несколько иронически вспоминает о своей былой выходке: при штурме он нацепил на шляпу белый плюмаж и вскричал, спускаясь в крепостной ров: ‘Я — король Блаи’. Об этом он рассказывает во ‘Всеобщей истории’.

[233] Ларошфуко — речь идет о Франциске IV принце де Марсийаке (ум. в 1591 г.), одном из предводителей гугенотов. Он присутствовал на свадьбе д’Обинье в 1583 г.

[234] Юссон — Жан де Рабен сьёр д’Юссон, военачальник гугенот, сподвижник д’Обинье. Один из представителей семьи Юссонов, Поль де Рабен, построил в 1536—1548 гг. к востоку от Понса замок Юссон — прекрасный образец архитектуры Возрождения. Здесь неоднократно бывал д’Обинье. В конце XIX в. замок был разобран и перенесен на новое место, фактически на окраину Понса.

[235] Лаллю — начальник гарнизона замка Блаи, это он предложил д’Обинье сдать замок. После неудачи он отправился вместе с поэтом в Нерак, где тогда находился двор Генриха Наваррского и сам король (август 1580 г.).

[236] …сохраните как почетную грамоту. — Как указывает Ж. Шренк, у внучки поэта, госпожи де Ментенон, действительно были письма Генриха Наваррского к ее деду. Судьба их неизвестна.

[237] Бирон — см. ‘Фенест’, примеч. 7 к гл. 15, кн. 2. В сентябре 1580 г. Бирон с большим отрядом подошел к Нераку, д’Обинье, под началом которого было всего 40 солдат, отбросил неприятеля.

[238] Принцессам … — Речь идет о Маргарите Наваррской и сестре Генриха Екатерине Бурбон (см. примеч. 169).

[239] Лаэ Жан — офицер католик, славился своей храбростью.

[240] Кур — деревня между Аженом и Кастель Жалу, здесь произошла стычка д’Обинье и Лаэ, о чем рассказывается во ‘Всемирной истории’.

[241] Сен Прё (или Сен Прейль) — населенный пункт южнее Жарнака.

[242] Жарнак — см. ‘Фенест’, примеч. 7 к гл. 9, кн. 1.

[243] …в славных военных упражнениях. — Как уточняет Ж. Шренк, этими ‘военными упражнениями’ на деле были просто грабежи, мародерство и откровенный разбой, отмеченные, как сообщают современники, ничем не оправданной жестокостью.

[244] Сент Этьен — Жиль Машку (или Жиль де Лаланд, как указывает Ж. Шренк), офицер гугенот, он был одним из тех, кто командовал осадой крепости Монтегю.

[245] …прозвали … ‘албанцами’ … — кавалеристы наемники, чьи эскадроны часто входили в военные подразделения как католиков, так и гугенотов. Албанцы использовались для быстрых кавалерийских рейдов и неожиданных нападений. Согласно расхожей молве, они были всегда ‘в седле’.

[246] Герцог дю Мэн (или Майен) — см. ‘Фенест’, примеч. 11 к гл. 15, кн. 4.

[247] Анже — см. ‘Фенест’, примеч. 11 к гл. 17, кн. 3.

[248] Брюйер — офицер католик из армии Гизов. Сначала он принял протестантизм, но быстро от него отошел. Его отряд был разбит отрядом д’Обинье при осаде Монтегю.

[249] …Монтегю был осажден. — Осада этой крепости, защищаемой гугенотами (ср. примеч. 226), продолжалась с апреля 1580 г. до заключения мира в январе 1581 г., когда по договору город перешел к католикам. Во время осады, в сентябре, в Монтегю умер сводный брат д’Обинье Жан.

[250] Граф де Люд — см. ‘Фенест’, примеч. 6 к гл. 19, кн. 3. Он командовал войсками осаждающих, и именно ему д’Обинье 26 января 1581 г. сдал ключи от крепости.

[251] …объявить о мире … — Де Люд долго колебался, кто должен объявить о мире (чтобы не выглядеть побежденным), он предлагал это сделать д’Обинье, но тот убедил его, что это должен сделать сам де Люд как представитель короля.

[252] …нашел в Либурне множество вельмож … — В самом деле, в Либурн, город недалеко от Бордо, и в окрестные замки съехались герцог Анжуйский Франциск, принц Конде, Генрих Наваррский с женой и т. д. Это было не только светское, но и политическое ‘мероприятие’: в задачу знати входило следить за исполнением условий только что провозглашенного мира.

[253] …что описано в главе 2 й книги пятой того же тома. — Здесь говорится о столкновении поэта с Маргаритой Наваррской: она подозревала д’Обинье в том, что он рассказал королю о ее новом любовном увлечении, на этот раз Жаком де Арле сьёром де Шанвалоном, от которого у нее якобы был ребенок. Поэту незачем было хранить тайну: все знали о поведении королевы.

[254] …некий португальский коннетабль … — Речь идет о Франсишку графе Вимиозу, коннетабле дона Антонио, претендовавшего на португальский трон (ср. ‘Фенест’, примеч. 12 к гл. 22, кн. 3). В 1581 г. он побывал во Франции, в следующем году погиб на Азорских островах.

[255]

Если спешишь ты, река — счастливая — в даль океана,

Если Гесперию зреть судьбы позволят тебе, —

Хоть на мгновенье постой, возьми меня в край мой с собою,

Чтоб растворился в волнах тот, кто слезами истек,

Пусть же отныне огонь, сжигающий нежное сердце,

В водах отзичны моей, даже погибнув, живет! (лат. )

[256] …в деле Лоро … — Имеется в виду попытка покушения на Генриха Наваррского, предпринятая испанцем капитаном Лоро (или Лото). Он испросил у короля аудиенции, но при этом присутствовали д’Обинье и Фронтенак, разгадавшие замысел испанца, Лоро был схвачен, во всем признался и его казнили (начало 1581 г.).

[257] Лансак — см. ‘Фенест’, примеч. 20 к гл. 19, кн. 4. В данном случае речь идет о младшем Лансаке — Ги де Сен Желе.

[258] Обтер — Давид Бушар д’Эспарбес виконт д’Обтер (ум. в 1593 г.), в молодости — гугенот, он отрекся от протестантизма, дабы вернуть конфискованные у него владения. Позже он стал видным деятелем Католической лиги.

[259] Люссан — Жан Поль д’Эспарбес, офицер католик, брат Давида Бушара д’Эспарбеса. Впрочем, здесь может идти речь и об их родственнике Франсуа де Люссане, тоже офицере католике. Несмотря на вероисповедание, все трое состояли на службе у Генриха Наваррского. Ж. Шренк пишет в комментариях только о Жан Поле и Франсуа, считая их родными братьями (не беремся утверждать, что он прав).

[260] …у мельниц Святого Николая . — Речь идет об одном из кварталов Ларошели, где было несколько водяных мельниц (в южной части города, рядом со Старым портом).

[261] …сделал неудачный выбор … — Имеется в виду предательство Иуды.

[262] Кадийяк — город на реке Гаронне, недалеко от Бордо. Находящийся здесь замок принадлежал семейству де Фуа Кандаль. Тут нередко останавливался двор Генриха Наваррского, а следовательно, часто бывал и д’Обинье.

[263] Кандаль — Франсуа де Фуа граф де Кандаль (1502—1594), французский церковный деятель и математик, переводчик ряда математических сочинений древности. Был в очень хороших отношениях с Генрихом Наваррским.

[264] Клерво (или Клерван) — комментаторы не вполне уверены, о ком точно здесь идет речь, вполне возможно, что д’Обинье имеет в виду Поля де Шабо сеньора де Клерво, видного деятеля протестантского движения, но не исключено также, что это придворный Генриха Наваррского Клод Антуан де Вьенн сеньор де Клерван. Ж. Шренк и А. Гарнье склоняются в пользу второго, А. Вебер — в пользу первого.

[265] Дюплесси — см. ‘Фенест’, примеч. 21 к гл. 18, кн. 4.

[266] Сент Альдегонд Филипп де Марникс (1518—1598) — известный теолог кальвинист, уроженец Фландрии, глава и идеолог местных протестантов. Ярый враг Испании (что понятно), он пытался вовлечь в борьбу с ней и Генриха Наваррского, ради этого Сент Альдегонд в 1580 г. посетил его двор.

[267] Пеллиссон Пьер — придворный Генриха Наваррского. Позже он написал несколько политических сочинений, направленных против Дю Перрона (см. примеч. 419).

[268]

Тяжесть не эту носить, вельможа, учи государя:

Пусть он умелой рукой бремя правленья несет (лат. )

[269] Сен Мексан — см. ‘Фенест’, примеч. 2 к гл. 7, кн. 3. Здесь они сделали остановку и пробыли в городе с 14 до 27 марта 1582 г. (установлено Ж. Шренком).

[270] Рану (итал. ), здесь: оскорбление

[271] Госпожа де Дюра — вероятно, Барб Кошон де Мопа (ум. после 1583 г.), придворная дама королевы Наваррской. Ж. Шренк полагает, что речь идет о Маргарите де Грамон, жене Жана де Дюрфора виконта де Дюра. В чем состояло это оскорбление, сообщают современники: когда дама шла по дворцовому коридору, кто то потушил ее светильник и плеснул ей в лицо чернила. Думается, все таки прав А. Вебер, связывая этот эпизод с какой то придворной дамой королевы Маргариты, а не королевы матери (чьей придворной дамой была Маргарита де Грамон).

[272] Клермон д’Амбуаз — возможно, Жорж Клермон д’Амбуаз, т. е. брат знаменитого возлюбленного королевы Маргариты (ср. примеч. 133).

[273] …жена маршала де Реца … — Речь идет о Клод Катрин де Клермон д’Ампьер (1543—1603), жене Жана д’Аннебо сеньора де Реца, затем — Альбера де Гонди герцога де Реца (1522—1602). Высокообразованная, она была хозяйкой модного литературного салона, кроме того, снискала известность своими бурными любовными связями, в том числе с д’Антрагом (см. ниже). Ср. ‘Фенест’, примеч. 19 к гл. 19, кн. 4.

[274] Антраг — см. ‘Фенест’, примеч. 26 к гл. 19, кн. 4. Самое пикантное, что он был одновременно ‘миньоном’ Генриха III, возлюбленным Маргариты Наваррской и госпожи де Рец.

[275] …может его разъесть . — По представлениям той эпохи (что широко отразилось в поэзии), кровь только что зарезанного козла могла разъедать даже алмазы.

[276] …писать к его любимой . — Речь идет об увлечении д’Обинье его будущей женой Сюзанной де Лезе. Семья девушки считала д’Обинье недостаточно знатным, и Генрих Наваррский вынужден был вмешаться и самолично удостоверить древность рода своего верного оруженосца.

[277] Конде Анри (1552—1588) — сын принца Людовика Бурбона (см. примеч. 22), военачальник протестант, сподвижник Генриха Наваррского.

[278] Тифардьер — Жан Шевало сьёр де Тифардьер, военачальник гугенот, близкий друг д’Обинье.

[279] Бугуэн — опекун Сюзанны (см. примеч. 212), здесь он обозначен по названию замка, которым владел. См. также ‘Фенест’, примеч. 4 к гл. 16, кн. 3.

[280] Госпожа д’Ампьер — Жанна де Вивонн, жена Клода де Клермона сеньора де д’Ампьера, тетка Брантома, была матерью жены маршала де Реца (см. примеч. 267) и родственницей Сюзанны.

[281] Госпожа д’Эстиссак — также родственница семейства Вивонн, ее муж был родным братом Франсуа (Франциска IV) де Ларошфуко (см. примеч. 230).

[282] Графиня де Ларошфуко — Ж. Шренк полагает, что речь идет о Шарлотте де Руа графине де Ларошфуко, жене одного из представителей этого знатного семейства (но кого именно?). А. Вебер считает, что говорится о жене Франсуа де Ларошфуко.

[283] …из Аршиакского замка … — Несколько преувеличено: в небольшом городке Аршиаке, в Сентонже, где часто бывал д’Обинье, настоящего замка не было, было фамильное владение, принадлежавшее семье поэта.

[284] Корню — точных сведений о нем нет, известно лишь, что некий Корню, офицер гугенот, сражался вместе с д’Обинье в 1585 г. в Пуату.

[285] Маре — как полагает Ж. Шренк, речь идет об Эркюле де Сент Эньяне де Маре, которого д’Обинье упоминает во ‘Всеобщей истории’.

[286] Ла Тайе — Жак де Гасконьоль сьёр де Ла Тайе, местный дворянин. Участник Религиозных войн, он был одним из свидетелей на бракосочетании д’Обинье.

[287] Арден — кроме того, что рассказывает о нем д’Обинье, ничего не известно.

[288] Савари д’Обинье — этот предок поэта жил в начале XIV в. Известно, что у него было два сына. Младший, Пьер д’Обинье сеньор де Ла Туш Жуслиньер, дал продолжение роду. В XVI в. род разделился на две ветви. Одна, восходящая к Франсуа д’Обинье сьёру де Ла Жуслиньеру, обосновалась в провинции Анжу, другая, идущая от Антуана д’Обинье, обосновалась в Сентонже, ибо там находились владения жены Антуана, Шарлотты де Бри. Агриппа д’Обинье принадлежал как раз к этой ветви и был правнуком Антуана. Когда в XVII в. попытались уточнить генеалогию поэта, фамильные бумаги обнаружены не были. Нам, к сожалению, так и не удалось познакомиться с очень важной работой Ж. Шренка, посвященной предкам д’Обинье (см.: Schrenck G . Les Origines d’A. d’Aubigne // Bulletin de la Societe d’Histoire du Protestantisme francais. 1983. P. 489—518), наверняка содержащей существеннейшие дополнения и уточнения.

[289] Господа де Ла Жуслиньер … — С этой ветвью семьи у поэта отношения были враждебные, так как Ла Жуслиньеры не только сохранили верность католицизму, но и были весьма активными участниками Католической лиги, которая не могла не быть д’Обинье ненавистной.

[290] …он … женился на любимой девушке . — Бракосочетание состоялось 6 июня 1583. г. в замке Бугуэн. В качестве свадебного приданого поэт получил поместье Сюримо (около Ниора), земли и замок Мюрсе (Сентонж).

[291] По — город в Северных Пиренеях, столица провинции (точнее, ‘земли’) Беарн, родина Жанны д’Альбре и Генриха Наваррского, ее сына. Как установил Ж. Шренк, д’Обинье вернулся в По не через три недели, а через три месяца, т. е. осенью 1583 г.

[292] …королева Наваррская подверглась в Париже . — Речь идет о ссоре между Генрихом III и Маргаритой: недовольный тем, что Генрих Наваррский не явился ко двору, а также, возможно, обиженный какими либо колкими замечаниями сестры (на что она была столь быстра), Генрих III выгнал ее из дворца, при отъезде карету Маргариты грубо остановили королевские гвардейцы и сорвали маски с сопровождавших ее придворных дам — г жи де Дюра (см. примеч. 265) и г жи де Бетюн. Все это происходило в начале августа 1583 г. Генрих Наваррский отправил к французскому королю д’Обинье, требуя объяснений и извинений.

[293] …в кабинете … — Имеется в виду кабинет короля Генриха III. Посланный ко двору д’Обинье вел себя перед королем независимо, чем вывел его из себя. Извинений поэт от Генриха не добился. Эта встреча состоялась 19 октября. Далее д’Обинье пишет о бумагах, копии которых он отправил жене на хранение. Бумаги эти были как раз связаны с поручением, данным ему Генрихом Наваррским.

[294] Герцог д’Эпернон — см. ‘Фенест’, примеч. 1 к Пояснению к кн. 1. В 1584. г. д’Эпернон командовал пехотой в королевской армии. В августе Генрих Наваррский, по смерти герцога Анжуйского Франциска, стал наследником престола, и Генрих III старался привлечь его ко двору и уговорить перейти в католичество. Д’Эпернон и был послан в По с этой целью. Его поездка в августе 1584 г. успеха не имела.

[295] …обоих королей. — т. е. Генриха III и Генриха Наваррского.

[296] Сегюр — сеньор де Пардайан (см. ‘Фенест’, примеч. 1 к гл. 22, кн. 3). Но здесь, как полагает Ж. Шренк, возможна ошибка: описываемые события могут быть отнесены только к 1582 г., так как в 1584 г. Сегюра не было при Наваррском дворе.

[297] Графиня де Гиш — см. ‘Фенест’, примеч. 14 к гл. 6, кн. 4. Генрих всерьез помышлял о женитьбе на своей ‘прекрасной Коризанде’. Д’Обинье всячески противился этому браку.

[298] Баизские скалы — местность в окрестностях Нерака, река Баиз, приток Гаронны, протекает через этот город.

[299] Оттоман — Никола Дортоман, личный врач Генриха Наваррского. Он состоял на службе у короля с 1584 го до 1593 г. Как уточняет Ж. Шренк, ходили упорные разговоры о том, что Коризанда околдовала Генриха, поэтому д’Обинье не раз разговаривал с Дортоманом о всевозможных приворотных зельях, о магии и т. п.

[300] Бельевр Помпон (1529—1607) — французский придворный, с 1575 г. — сюринтендант финансов. Он приезжал в Нерак в связи с оскорблениями, нанесенными в Париже Маргарите Наваррской, и для того чтобы склонить ее мужа в пользу католической веры.

[301] Монлье — городок в Сентонже.

[302] Мадам — сестра Генриха Екатерина, см. выше примеч. 169.

[303] …за это король его поблагодарил . — Слухи о том, что Коризанда хотела бы отравить Маргариту Наваррскую, действительно передавались из уст в уста. Тем не менее вряд ли д’Обинье играл во всей этой истории ту роль, которую он себе приписывает.

[304] Шайю — д’Обинье купил это имение недалеко от Ниора в июле 1583 г.

[305] Паризьер — секретарь Генриха III, его сатирический портрет д’Обинье нарисовал в своем памфлете ‘Католическая исповедь сьёра де Санси’.

[306] …короля … — В данном случае речь идет о Генрихе III.

[307] …из за Тайбура … — Принц Конде после женитьбы на Шарлотте де Ла Тремуй (ум. после 1596 г.) получил в качестве приданого замок Тайбур, контролировавший переправу через Шаранту, что делало это место весьма значительным с военной точки зрения. Такое положение дел очень настораживало Генриха III.

[308] …из за Марсе … — Речь идет о маленьком замке Марсе, где д’Обинье поселился с молодой женой, этот замок находился в окрестностях Ниора и также имел некоторое стратегическое значение.

[309] …из за Денана … — Как считает Ж. Шренк, здесь речь должна идти о каком то офицере из армии принца Конде, возможно, он мог получить в качестве приданого некую крепость Денан в Пуату.

[310] …война баррикад … — Ж. Шренк верно подметил, что д’Обинье, в отличие от других историков, называет так Восьмую религиозную войну (1585—1598), одним из кульминационных событий которой был так называемый ‘день баррикад’ (см. ‘Фенест’, примеч. 6 к гл. 9, кн. 4).

[311] Гитр — маленький городок недалеко от Кутра (см. ‘Фенест’, примеч. 1, к гл. 3, кн. 4), здесь Генрих Наваррский собрал своих военачальников, чтобы решить, будет ли армия протестантов сражаться самостоятельно с войсками Католической лиги или объединится с армией Генриха III. На совещании (конец мая 1585 г.) восторжествовала первая точка зрения, сторонником которой был и д’Обинье.

[312] …при Сен Мандене … — В этом сражении в конце лета 1585 г. (все так же в Сентонже) д’Обинье и его друг и соратник Сен Желе вступили в единоборство с превосходящими силами противника, они едва не попали в плен и не сгорели в охваченном пламенем доме, но, проявив чудеса храбрости, вырвались из окружения.

[313] Меркюр — см. ‘Фенест’, примеч. 9 к гл. 10, кн. 4. Меркюр (или, правильнее, Меркёр) командовал войсками католиков. Им противостояла армия гугенотов во главе с принцем Конде. Д’Обинье получил разрешение совершать нападения на противника, держа его в постоянном напряжении. В конце концов Меркёр отступил.

[314] Бриу — Бриу сюр Бутонн, небольшой городок южнее Ниора, где д’Обинье и Сен Желе отважно сражались в сентябре 1585 г. и действительно взяли в плен целых три роты пехотинцев католиков.

[315] Констанский Собор — один из важнейших вселенских соборов католической церкви, проходил в 1414—1418 гг. в швейцарском городе Констанце. Он положил начало борьбе с Реформацией. Гугеноты утверждали, что католики нарушают некоторые положения, выработанные на соборе, в частности их обязательство выполнять соглашения, заключенные с ‘еретиками’.

[316] Когда принц де Конде осадил Бруаж … — Главнокомандующий армии гугенотов принц де Конде осадил эту крепость на берегу океана (40 км южнее Ларошели) в конце сентября 1585 г. Крепость находилась в руках военачальника католика Сен Люка (см. ниже примеч. 325). Когда Конде узнал, что город Анже, недавно захваченный протестантами, попал в руки католиков, он снял осаду Бруажа, но все равно потерпел поражение и вынужден был бежать в Англию, д’Обинье, благодаря его отчаянной смелости и находчивости, удалось укрыться в Сентонже и вывести туда своих солдат.

[317] …сделал вылазку в Анже … — Эта военная операция, закончившаяся для Конде тяжелым поражением, приходится на 21—25 октября 1585 г.

[318] …возможность отдохнуть … — Действительно, зиму 1585—1586 гг. д’Обинье провел в кругу семьи в замке Мюрсе (Марсе).

[319] Герцог де Роан — речь идет о Рене де Роане (1550—1586), приближенном Генриха Наваррского, отце Анри де Роана (см. ниже).

[320] …поднять знамя Израиля … — т. е. знамя гугенотов как борцов за ‘истинную веру’, считавших себя последователями библейских традиций.

[321] Остров Рошфор — город на реке Шаранте, севернее Бруажа, окруженный болотами, он представлял собой подлинный остров, к тому же укрепленный. Д’Обинье занял здесь оборону в феврале—марте 1586 г.

[322] Ва — комментаторы (А. Вебер, Ж. Шренк) не поясняют, о каком острове здесь идет речь, возможно, д’Обинье имеет в виду какой-то ‘остров’ в болотистой местности.

[323] Сен Филибер — видимо, деревня, также находившаяся среди болот.

[324] Лаваль — Ги Поль де Шатийон граф де Лаваль (1555—1586), племянник адмирала Колиньи, один из вождей гугенотов в провинции Пуату. Активный участник военных действий 1585 г.

[325] Олерон — остров в Атлантическом океане несколько южнее Ларошели, в нескольких километрах от берега. Остров был очень удобен протестантам как стратегически важный опорный пункт. В конце марта 1586 г. остров был взят отрядом под командованием д’Обинье. Этот отряд состоял из большого числа пехотинцев.

[326] Монтей де Лиль — офицер гугенот, друг д’Обинье, точных сведений о нем нет.

[327] Пру — этот гугенот упоминается только здесь.

[328] Медлен — офицер католик, комментаторы ничего о нем не смогли сообщить.

[329] Бушприт — наклонный брус, выступающий из носа корабля, к нему крепятся снасти, идущие к мачтам, и нередко — квадратный парус. Предлагаемый капитаном Пру маневр позволил бы избежать бортового огня судна противника.

[330] …в продолжение всего олеронского боя … — Речь идет о военных действиях на острове Олерон, который пытались отбить католики (апрель 1586 г.). Их натиск был отражен.

[331] Сен Люк — Франсуа д’Эпине сеньор де Сен Люк (1554—1597), фаворит Генриха III, он командовал войсками католиков в боях за Олерон. В ряде памфлетов д’Обинье резко выступил против Сен Люка, но, как подчеркивает Ж. Шренк, во ‘Всеобщей истории’ он к Сен Люку более справедлив.

[332] Капитан Бурдо — как пишет Ж. Шренк, установить, о ком здесь идет речь, совершенно невозможно: слишком много дворян и даже горожан с такой фамилией принимали участие в Религиозных войнах или просто жили в то время.

[333] Ла Берт — некий Ла Берт воевал под началом д’Обинье в середине 80 х годов, о нем многократно говорится во ‘Всеобщей истории’.

[334] Граф де Ларошфуко — см. выше, примеч. 230.

[335] …капитана Буассо и его сподвижников. — Речь идет об офицере гугеноте, пытавшемся оказать помощь д’Обинье, когда он был осажден на острове Олероне отрядом Сен Люка (апрель 1586 г.). Вел себя Буассо опрометчиво и попал в руки противника вместе с большинством своих солдат.

[336] …взятием в плен самого губернатора … — Здесь д’Обинье имеет в виду себя самого. В то время как отряды д’Обинье двинулись к Сенту, чтобы захватить и этот важный стратегический пункт, Сен Люк внезапно напал на остров с противоположной стороны и взял д’Обинье в плен, отправив пленника в Бруаж.

[337] …вернуться в тюрьму … — Сен Люк, восхищавшийся храбростью и благородством д’Обинье, отпустил его под честное слово в Ларошель с обязательством вернуться в ближайшее воскресенье к пяти часам вечера. Но воскресным утром он предупредил его через доверенное лицо, что возвращаться не следует: только что явившийся морем из Бордо отряд королевских войск имел задание схватить д’Обинье, доставить к королю, дабы предать казни. В письме, адресованном Сен Люку, подчеркивалось, что он ответит головой, если поручение не будет выполнено. Однако д’Обинье не захотел нарушать данное слово и буквально силой вырвался из Ларошели, ибо друзья не давали ему идти на верную смерть. Спасло его то обстоятельство, что гугеноты как раз в это время взяли в плен видного деятеля католической партии, королевского наместника Гито, состоялся обмен, и д’Обинье вернулся к своим.

[338] …переложил в латинскую эпиграмму … — Поэт написал и французское стихотворение ‘Молитва автора, военного пленника, приговоренного к смерти’ (Lors que ma douleur secrette / D’un cachot aveugle jette / Maint souspire emprisonne etc.) — всего 7 строф по 6 стихов в каждой. Оно было опубликовано в сборнике д’Обинье ‘Поэтическая смесь’ (Petites Oeuvres Meslees. Geneve, chez P. Aubert, 1630). Что касается латинской эпиграммы, то приводим ее перевод:

Слепы стенанья мои, но ты их, мой Боже, приемли,

Клятвы смущенной души в сердце твое да войдут.

Все, что ни дашь, то возьму, ведь выбор теперь за тобою.

Либо свободой дари, либо же ввергни в тюрьму.

Если сковала тюрьма ум мой, когда то столь твердый,

С рук мне наручники сбрось, с ног же колодки сними.

Если ж, стряхнув свою плоть, мой разум к тебе устремится,

Снова в железа одень, руки и ноги свяжи.

Разум у плоти в плену, плоть же сковали тенета,

Новой темницы затвор легче ль застенков былых?

Если же нужно тебе, чтоб солдат твой все нес свою службу,

Смерть мне покажется злом, жизнь же мне станет милей.

Если ж, о Боже, решишь, что пора мне ту службу оставить,

Смерть я с улыбкой приму, с жизнью прощуся своей.

(Перевод А. Д. Михайлова)

[339] От тебя не укроется тайное (лат.)

[340] Маршал де Бирон — см. ‘Фенест’, примеч. 7 к гл. 15, кн. 2. Бирон в это время командовал королевскими войсками в Пуату.

[341] …увидя … молодца … сопутствуемого мэром Гитоном … — Жак Гитон сьёр де ла Валлад — мэр Ларошели в 1586 г. Его родственницей и теткой молодого человека (некоего Лапрада) была Эстер Эмбер, она и ее кузина (‘дама Мартина’) состояли в это время у Генриха Наваррского в любовницах.

[342] Серторий Квинт (121—73 до н. э.) — древнеримский полководец, вел войну в Испании на стороне Гая Мария, вождя партии популяров. Серторий создал на территории Пиренейского полуострова республику наподобие Римской.

[343] Манлий Торкват — древнеримский политический деятель, консул в 215 г. до н. э. Он воспротивился выкупу римлян, попавших в плен к Ганнибалу после битвы при Каннах (216 г. до н. э.).

[344] Старый Катон — см. ‘Фенест’, примеч. 39 к гл. 20, кн. 4.

[345] Господин де Byа — видный государственный чиновник, советник парламента, в Ларошели по поручению Генриха Наваррского он возглавлял военный совет.

[346] …продажа Олеронского округа врагам … — Тут д’Обинье допускает какую то неточность: Генрих Наваррский не мог продавать Олерон Сен Люку, так как последний только что его завоевал. Скорее всего, д’Обинье обвиняет Генриха в том, что он не мог отстоять остров или не сделал ничего, чтобы его отвоевать. Осенью 1586 г., после потери Олерона, д’Обинье вернулся в свой замок Мюрсе.

[347] Лансак — см. выше примеч. 253 и ‘Фенест’, примеч. 20 к гл. 19, кн. 4.

[348] Д’Ала — Луи де Монберон сеньор д’Ала Шампань, сторонник католичества, не раз полемизировавший с протестантами, поэт любитель.

[349] Панигарола Франческо (1548—1594) — монах францисканец, уроженец Милана (ср. ‘Фенест’, примеч. 11 к гл. 8, кн. 4), он прославлял варфоломеевскую резню и был не столько ярким, сколько ярым полемистом. Ж. Шренк, ссылаясь на других исследователей, предполагает, что здесь д’Обинье имеет в виду прежде всего книгу Панигаролы ‘Disceptationes Calvinisticae’ (‘Кальвинистские распри’).

[350] Кампианус — Эдмунд Кампион (1539—1581), английский иезуит, учился в Лондоне и Оксфорде. За активные выступления против англиканской церкви был казнен. В частности, ему ставили в вину тайную публикацию его книги ‘Decem Rationes’ (‘Десять рассуждений’) (1581), которая вызвала ‘брожение умов’.

[351] ’10 Декламаций’ (лат.)

[352] ‘Проповеди’ (лат.)

[353] Беллармин — Роберто Беллармино (1542—1621), итальянский иезуит, преподавал во Флоренции, Падуе, Лувене, в 1589 г. был папским легатом во Франции, в 1599 г. возведен в сан кардинала. Он возглавлял церковные трибуналы, судившие Джордано Бруно и Галилея. Его основное сочинение — ‘Рассуждение о распрях в христианской вере, против еретиков нашего времени’ (1586—1593) — было написано так ярко и пользовалось такой популярностью, что среди протестантов чтение его было запрещено.

[354] Витакер Уильям (1548—1595) — английский теолог, профессор Кембриджского университета, в ряде сочинений он спорил с идеями иезуита Беллармино, но особенно убедительно вскрывал ошибки и явные натяжки Кампиануса.

[355] Сибранд Люберт (правильнее: Зидбрант Луберт, 1556—1625) — голландский теолог протестант, выступавший против идеологов контрреформации. Следует отметить, что его труды привлекли внимание д’Обинье: две книги Люберта значатся в описи женевской библиотеки поэта, составленной после его кончины. Показательно, что здесь д’Обинье называет богословские книги, которые во второй половине 80 х годов находились в центре внимания и вокруг которых велись оживленные религиозные споры.

[356] …побочного сына. — Здесь может идти речь о сыне Генриха Наваррского и некоей юной жительницы Ларошели Эстер Буаламбер. Ребенок прожил не больше года. Идеологи протестантизма на своем собрании в Ларошели в 1588 г. упрекнули Генриха в предосудительном поведении. Ж. Шренк указывает, что в данном случае имеется в виду ребенок, родившийся от Генриха у Эстер Эмбер (см. примеч. 334).

[357] Тальмон — укрепленный город в Вандее. Войска Генриха Наваррского с большой легкостью овладели им в апреле 1587 г.

[358] …первую поездку в Пуату … — В мае и июне 1587 г. многие населенные пункты провинции Пуату перешли в руки гугенотов. Королевская армия под командованием герцога де Жуайеза (см. выше примеч. 126) отбила многие из них, жестоко расправляясь с противником.

[359] …шотландским дворянам … — Имеются в виду шотландские дворяне наемники, поступившие на службу к Генриху Наваррскому. Один из их отрядов возглавил д’Обинье. Двадцать человек из этих шотландцев были вызваны на поединок с отрядом албанцев, находившихся на королевской службе. Поединок не состоялся благодаря вмешательству д’Обинье (август 1587 г.).

[360] Рузий — видимо, какой-то офицер албанец из королевской армии.

[361] …из главы 12 й следующей книги. — Там речь идет об успешных схватках отряда д’Обинье с отрядами герцога Жуайеза. Происходили они в сентябре и октябре 1587 г.

[362] …готовящейся битве … — Речь идет о битве при Кутра (см. ‘Фенест’, примеч. 1 к гл. 3, кн. 4). Жуайез погиб как раз в этой битве (20 октября 1587 г.).

[363] Тайбур — см. примеч. 301.

[364] Сент — см. ‘Фенест’, примеч. 1 к гл. 6, кн. 2. Здесь отряд д’Обинье действительно попал в засаду, но, как уточняет Ж. Шренк, поджидали его не три роты, а не более тридцати королевских солдат.

[365] Монгюйон — город на юге Сентонжа. Тут отряд д’Обинье присоединился к основной армии короля Наваррского.

[366] …на своем куцехвостом коне. — т. е. не на боевом коне, а на походном.

[367] …предохранив левый фланг … — Д’Обинье оказался прав: основная атака королевских войск пришлась как раз на левый фланг армии протестантов.

[368] Де Во — Жан де Монталамбер сьёр де Во, офицер королевской армии. Он пал от руки д’Обинье в битве при Кутра (см. ‘Фенест’, примеч. 1 к гл. 3, кн. 4).

[369] Бельгард — здесь речь идет, как считает Ж. Шренк, о Сезаре де Сен Лари сьёре де Бельгарде, сыне маршала Роже де Бельгарда (ум. в 1579 г.), фаворите Генриха III. А. Вебер полагает, что в своих мемуарах д’Обинье имеет в виду племянника маршала Роже де Сен Лари герцога де Бельгарда (1562—1646), который также был фаворитом Генриха III, но затем перешел на сторону короля Наварры. Мы не беремся судить о том, кто из комментаторов прав.

[370] Ла Ну — Франсуа де Ла Ну (см. ‘Фенест’, примеч. 9 к гл. 19, кн. 4). Военные действия в Бретани, вопреки советам д’Обинье, были поручены Дюплесси Морне (см. ‘Фенест’, примеч. 21 к гл. 18, кн. 4).

[371] Тюренн — см. ‘Фенест’, примеч. 6 к гл. 12, кн. 1.

[372] …осадил Бовуар сюр Мер … — Осада этого города порта в Вандее завершилась 21 октября 1588 г. Во время осады по проекту д’Обинье были вырыты специальные траншеи, которые весьма помогли осаждавшим.

[373] Сен Жан — вероятнее всего, д’Обинье имеет в виду небольшой город Сен Жан де Мон, южнее Бовуара, — так считал А. Вебер. Ж. Шренк полагает, что речь идет о городе, расположенном несколько ближе к Бовуару — о Сен Жан д’Анжели.

[374] Маран — см. ‘Фенест’, примеч. 8 к гл. 17, кн. 3.

[375] …за дофином … — После смерти Франциска, герцога Анжуйского (1554—1584), младшего брата Генриха III, Генрих Наваррский остался единственным претендентом на французский трон и тем самым стал ‘дофином’. Герцог Анжуйский скончался 10 июня.

[376] Месье — т. е. Франциск, герцог Анжуйский.

[377] …к осаде Ниора. — Осада этого города, бывшего в руках католиков, началась 27 декабря 1588 г. В ней приняли участие друзья и соратники д’Обинье (и он сам), перечисленные им ниже.

[378] …о смерти господина де Гиза … — Герцог де Гиз (см. выше примеч. 124) был убит в замке Блуа по приказу Генриха III 23 декабря 1588 г.

[379] Капитан Кристоф — об этом военачальнике католике достоверных сведений нет.

[380] …зажечь первую петарду. — т. е. произвести первый артиллерийский выстрел.

[381] Парабер — Жан де Бодеан сьёр де Парабер (ум. после 1614 г.), близкий друг и соратник д’Обинье, королевский наместник в Пуату. Вместе с д’Обинье и Сен Желе участвовал в штурме Ниора в ночь с 27 на 28 декабря 1588 г.

[382] Д’Арамбюр — см. выше примеч. 189. В суматохе и путанице ночного штурма отряд д’Обинье по ошибке вступил было в бой с отрядом д’Арамбюра, более того, выстрелом из пистолета поэт выбил глаз своему другу.

[383] …его большой друг потерял глаз. — См. предыдущее примеч.

[384] …остался губернатором … — Д’Обинье во главе своего отряда в ночь на 31 декабря 1588 г. захватил Майезе, по тем временам довольно крупную крепость, и решил остаться там ‘за главного’.

[385] …выступил герцог де Шатийон … — Речь идет о третьем сыне адмирала Колиньи Франсуа де Шатийоне графе де Колиньи (1557—1591), военачальнике гугеноте. Его оборона Ла Гарнаша (маленькая крепость в Вандее) оказалась неудачной, несмотря на помощь д’Обинье. Осада началась в январе 1589 г. Крепость мужественно оборонялась. Однако католики пошли на хитрость, убедив защищавших крепость гугенотов, что теперь, после убийства герцога де Гиза, им всем надо объединиться против Лиги. Те вняли уговорам и с почетом капитулировали, между тем никакого ‘объединения против Лиги’ в данном случае не произошло.

[386] …из-за болезни в Ла Мотт … — Генрих Наваррский почти весь январь 1589 г. проболел плевритом в замке Ла Мотт Фрелон (Вандея).

[387] …и сражения при Туре … — Примирение Генриха III и Генриха Наваррского состоялось в маленьком городке Плесси ле Тур 30 апреля 1589 г. В начале мая войска Католической лиги попытались захватить Тур, но были отброшены.

[388] …осадил Жаржо … — Речь идет о крепости на Луаре, недалеко от Орлеана. Генрих Наваррский, герцог д’Эпернон, Фронтенак, д’Обинье и их свита подъехали так близко к ее стенам, что четыре свитских офицера были убиты.

[389] …на осаду Этампа … — Этот старинный город в 50 км южнее Парижа был осажден соединенными силами гугенотов и католиков (королевские войска под командованием герцога д’Эпернона), выступивших против созданной Гизами Католической лиги. В конце июня 1589 г. Этамп был взят, ‘лигеры’ отступили к Понтуазу, затем к Парижу.

[390] Сагонн — см. выше примеч. 135.

[391] …в Пре о Клер. — См. ‘Фенест’, примеч. 8 к гл. 1, кн. 1. 1 августа 1589 г. д’Обинье был послан с небольшим отрядом на разведку, чтобы выяснить, какими силами располагают сторонники Лиги, засевшие в Париже. Подъехав к городским стенам, гугеноты стали громкими криками вызывать на поединок несших караул католиков. Д’Обинье был рад снова увидеть столицу.

[392] Тоннер — Шарль Анри граф де Клермон Тоннер виконт де Тайар (ум. в 1640 г.), французский офицер и придворный. Его отец, Анри де Клермон, был видным военачальником, получил титул герцога (но без права передачи по наследству), погиб в 1573 г. под Ларошелью.

[393] …речка Орж… — Чтение предположительное, возможно, речь идет о ячменном поле, скрывавшем край оврага.

[394] Конти — Франсуа де Бурбон принц де Конти (1558—1614), французский аристократ, принадлежал к младшей ветви Бурбонов Конде. В отличие от остальных членов семьи, принц де Конти остался верен католичеству.

[395] Вожирар — южный пригород Парижа, с 1860 г. — в черте города.

[396] Только что раненный король … — Генрих III был ранен рьяным католиком монахом Жаком Клеманом (1567—1589), сторонником Католической лиги, рано утром 1 августа 1589 г. На первых порах рана казалась не очень опасной, но в ночь с 1 на 2 августа король скончался.

[397] …запер в одной комнате Лафорса и Обинье … — Эти два твердых гугенота убеждали Генриха Наваррского не доверять католической знати и опираться только на своих старых приверженцев. К тому же придворные Генриха III, лишившиеся своего короля, не были единодушны в признании прав Генриха Наваррского на престол: одни из них открыто приветствовали Генриха, другие намекали, что не хотели бы видеть королем гугенота. Сам Генрих занял позицию уклончивую и даже двусмысленную: 4 августа он официально заявил, что не будет преследовать католиков. Жак де Нонпар де Комон герцог де Лафорс (1558—1652) был одним из самых активных и самых верных сподвижников Генриха Наваррского на позднем этапе Религиозных войн. При Людовике XIII он остался верен протестантизму и возглавлял мятежи гугенотов. Лафорс стал автором обширных и очень содержательных ‘Мемуаров’, опубликованных в 1843 г.

[398] …между Шелль и Ланьи … — В сентябре 1590 г. крепость Ланьи (на реке Марне, восточнее Парижа) была осаждена испанскими войсками, пришедшими на помощь Католической лиге. В это время войска Генриха IV осаждали Париж, но им пришлось временно прекратить осаду и двинуться к Ланьи. Шелль — деревня на полпути между Парижем и Ланьи.

[399] Пишри — Пьер Донадье сьёр де Пишри, военачальник католик, в 1589 г. он командовал гарнизоном Анжерского замка.

[400] Руле — офицер на службе у Генриха IV. Ему было поручено охранять важный стратегический пункт, откуда были выбиты испанцы. Но Руле справлялся с этим плохо, и д’Обинье вынужден был вмешаться буквально вопреки его воле.

[401] Бирон — Арман де Гонто (см. ‘Фенест’, примеч. 7 к гл. 15, кн. 2). Он обсуждал с Генрихом IV и д’Обинье план обороны Ланьи, тем временем эта крепость была взята испанцами, и Генриху пришлось полностью снять осаду Парижа.

[402] …был взят Монтрёй … — Речь идет об укрепленном замке Монтрёй Боннен, западнее Пуатье. В это время д’Обинье был в Пуату и участвовал в штурме этого замка (июль 1591 г.).

[403] Эдмонд Томас — английский агент. Он принял участие, вместе с д’Обинье, в одной из схваток во время боевых действий 1591—1592 гг.

[404] …званием боевого сержанта … — Так называли опытного офицера, которому поручали следить за расстановкой войск перед сражением или заменять полкового командира.

[405] Герцог Пармский — Александр Фарнезе (1545—1592), видный военачальник, итальянец по происхождению, состоявший на испанской службе. Он был главнокомандующим испанской армией, вторгшейся на территорию Франции из подвластных Испании Нидерландов, ему удалось овладеть Руаном, а затем вообще вынудить Генриха IV снять осаду Парижа, захваченного Лигой.

[406] Роджер Виленс — английский офицер, командовавший отрядом, сражавшимся на стороне гугенотов. Он участвовал, в частности, в боях под Руаном.

[407] Д’О Франсуа — см. ‘Фенест’, примеч. 23 к гл. 19, кн. 4. Д’О был одним из тех, кто особенно настойчиво убеждал Генриха IV перейти в католичество.

[408] …признал Плюзо и остерег его от аркебузной стрельбы … — Д’Обинье выражается не очень ясно, скорее всего, здесь речь идет об осаде Пуатье (июнь—июль 1593 г.) и о вызове на поединок, который д’Обинье адресовал некоему Плюзо, видимо известному офицеру лигеру, не решившемуся, однако, вступить в открытую схватку. Ж. Шренк полагает, что точно датировать этот эпизод невозможно.

[409] …осаде Аа Фер в Шони. — Эта осада продолжалась с ноября 1595 го по май 1596 г. В конце концов отряд протестантов сдал город, чем вызвал недовольство Генриха IV, полагавшего, что еще можно было отражать осаду. Шони — небольшой город на Уазе, северо восточнее Парижа.

[410] …носил траур по жене … — Судя по этому замечанию, можно предположить, что Сюзанна де Лезе, первая жена д’Обинье, скончалась не позже апреля 1595 г. Ж. Шренк полагает, на основании ряда архивных документов, что она не болела и смерть наступила внезапно.

[411] …на одном съезде … — Возможно, речь идет о съезде протестантов в Сен Мексане, где были выработаны те гарантии, которые вскоре были подтверждены Нантским эдиктом (1598). Так полагает А. Вебер. Между тем съезд в Сен Мексане проходил в апреле 1593 г., после него прошло еще несколько съездов протестантов: в Лудене, Сомюре, Шательро и др. (октябрь 1596 г. — сентябрь 1598 г.), на которых бурно обсуждались условия соглашения.

[412] Герцогиня де Бофор — Габриэль д’Эстре (1573—1599), возлюбленная Генриха Наваррского с 1591 г. Он дал ей титул герцогини де Бофор в 1597 г. Она во многом способствовала переходу короля в католичество, ибо, наделенная незаурядным умом и яркой красотой, она оказывала большое влияние на Генриха.

[413] Жюльетта — Жюльетта Ипполита д’Эстре, младшая сестра возлюбленной Генриха Наваррского. В 1597 г. она вышла замуж за Жоржа де Бранкаса (ок. 1565—1657), видного военачальника, одинаково преданно служившего и Генриху III, и Генриху IV, и Людовику XIII, последний наградил его титулом герцога де Виллара.

[414] Показав свою пронзенную губу … — т. е. след покушения, совершенного Жаном Шастелем 27 декабря 1594 г.

[415] Цезарь — речь идет о Сезаре герцоге Вандомском (1594—1665), внебрачном сыне Генриха IV и Габриэль д’Эстре. В дальнейшем он играл заметную роль в политической жизни страны, в частности во время Фронды.

[416] …король, тяжко заболев … — Здесь, скорее всего, речь идет не о каком то физическом недомогании короля, а о его тяжелых душевных переживаниях, связанных с переходом в католичество и, тем самым, отказе от ‘истинной веры’.

[417] …в синоде в Сен Мексане … — На этом протестантском съезде (см. выше примеч. 402) были приняты важные решения, связанные с некоторой реорганизацией партии.

[418] …в Вандоме, Сомюре, Лудене и Шательро … — Эти съезды проходили в несколько иной последовательности, чем указывает д’Обинье: с 22 февраля по 23 марта 1595 г. заседали в Сомюре, 1 апреля — 18 октября 1596 г. — в Лудене, 23 ноября — 1596 г. — 7 февраля 1597 г. — в Вандоме, 5 марта — 2 мая 1597 г. — снова в Сомюре, 16 июня 1597 г. — 11 февраля 1598 г. — в Шательро. В большинстве этих съездов принимал участие и д’Обинье, отстаивая самые твердые и даже крайние позиции. Среди вопросов, рассмотренных на этих съездах, было требование к королевской власти предоставить в распоряжение протестантов не менее 200 укрепленных городов и крепостей, тогда как по старым соглашениям их было всего 8.

[419] Кане, иначе говоря Ле Френ … — Речь идет о Филиппе Кане сьёре де Френе (1551—1610). Он был председателем ‘Смешанной палаты’ (ср. ‘Фенест’, примеч. 21 к гл. 10, кн. 4) в Лангедоке. Кане долго оставался верен протестантизму и отказался от него только в 1601 г., чтобы получить пост французского посла в Венеции.

[420] …некогда виконтом де Тюренном … — Анри де Ла Тур виконт де Тюренн (см. ‘Фенест’, примеч. 6 к гл. 12, кн. 1) получил в 1594 г. титул герцога Буйонского благодаря своей женитьбе.

[421] Там, где мыши грызут железо (лат.)

Там, где мыши грызут железо. — А. Вебер полагает, что здесь содержится намек на один из эпизодов из истории Древнего Рима: мыши изгрызли щит Ланувия, что было воспринято как предсказание тяжелых войн римлян с племенами самнитов (343—290 гг. до н. э.). Но д’Обинье просто хочет сказать, используя это выражение, что добытые воинами преимущества сводятся на нет ‘осторожной’ частью ‘партии’, что ярко проявилось на съездах протестантов. Ж. Шренк использованное выражение с эпизодами истории Рима не соотносит.

[422] …‘козлом отпущения’ … — Д’Обинье получил это прозвище благодаря его твердой позиции при обсуждении на съездах протестантов основных положений Нантского эдикта. ‘Козлом отпущения’ назвал себя поэт в первом издании ‘Трагических поэм’ (‘par L.B.D.D.’ — т. е. ‘par le Bouc de desert’). Ж. Шренк напоминает, что известный французский писатель Жак Шаброль дал своему роману об Агриппе д’Обинье название ‘Козел отпущения’ (1975).

[423] …которого Лига провозгласила королем … — См. ‘Фенест’, примеч. 9 к гл. 7, кн. 4. Кардинал находился под охраной д’Обинье с 6 сентября до 15 октября 1589 г. Поэт имел немало бесед со своим пленником.

[424] Шавиньи Франсуа ле Руа — комендант Шинона, где какое то время содержался ‘Карл X’.

[425] Дукат — золотая монета весом 3,5 г. Чеканилась сначала в ряде итальянских городов с конца XIII в., затем и в других странах. Немного больше (от 3,6 до 4 г) весил экю, чеканившийся во Франции.

[426] Бель Иль — см. ‘Фенест’, примеч. 1 к гл. 18, кн. 3.

[427] Бриссак — см. ‘Фенест’, примеч. 6 к гл. 9, кн. 4.

[428] …с епископом Эврё . — Епископом Эврё (город в провинции Бретань) был в то время Жак Дави Дю Перрон (1556—1618), придворный поэт лирик и одновременно религиозный полемист. Спор Дю Перрона и Дюплесси Морне по поводу книги последнего (см. ‘Фенест’, примеч. 21 к гл. 18, кн. 4) о евхаристии состоялся в Фонтенбло в мае 1600 г. и завершился полной победой Дю Перрона. Впоследствии Дю Перрон стал кардиналом.

[429] Златоуст — Иоанн Златоуст (ок. 350—407), византийский проповедник и выдающийся церковный деятель. Его труды и изложенные в них идеи оказались в центре споров Дю Перрона и Дюплесси Морне, особенно в вопросе об оправдании верой — этом центральном догмате протестантизма. Д’Обинье пишет об этом диспуте и во ‘Всеобщей истории’.

[430] Обинье написал свой трактат … — Этот трактат, видимо, не был напечатан и текст его не найден.

[431] ‘О разногласиях Отцов Церкви’ (лат.)

[432] …к незаконным средствам для защиты его дела. — Здесь д’Обинье имеет в виду свою позицию по поводу заговора Бирона (см. ‘Фенест’, примеч. 7 к гл. 15, кн. 2): поэт, оставаясь верным протестантизму, не хотел нарушать присягу и увлекать единоверцев в авантюру Бирона.

[433] Ла Тремуй — см. ‘Фенест’, примеч. 15 к гл. 19, кн. 4. Он скончался 25 октября 1604 г.

[434] Энанд — город севернее Ларошели.

[435] …при его величестве … — Видимо, ошибка д’Обинье: в конце 1604 и начале 1605 г. герцог Буйонский как раз находился в ссоре с королем.

[436] Ла Варенн — см. ‘Фенест’, примеч. 16 к гл. 3, кн. 1.

[437] …есть много подобных писем … — Письма эти, скорее всего, не сохранились, но есть сведения, что госпожа де Ментенон располагала какими-то из них.

[438] Ла Бру и Бонуврие — видимо, кто-то из придворных Генриха IV. Ни А. Вебер, ни Ж. Шренк никаких сведений о них не приводят.

[439] Лианкур — Шарль Дю Плесси сьёр де Лианкур, первый конюший (шталмейстер) Генриха IV. Сделал затем военную карьеру. В феврале 1594 г. он женился на Антуанетте де Понс, за которой тщетно ухаживал король.

[440] …разбив своих врагов. — Д’Обинье по памяти цитирует французский перевод псалма 81 го (в православной традиции — 80 й), в синодальном переводе: ‘О, если бы народ мой слушал меня и Израиль ходил моими путями! Я скоро смирил бы врагов их и обратил бы руку мою на притеснителей их’ (Пс. 80: 14—15).

[441] Жанен Пьер (1540—1622) — сын портного, он дошел до поста председателя городского парламента в Дижоне. Войдя в доверие к членам семейства Гизов и их сторонникам, он стал идейным вдохновителем Католической лиги, но после ее поражения перешел на сторону Генриха IV, который сделал его сюринтендантом финансов.

[442] …Ла Тремуе, о честности которого вы прочтете … — д’Обинье имеет в виду прямоту и твердость Ла Тремуя, которого, по поручению Генриха IV, тщетно пытались подкупить, дабы он предал интересы гугенотов.

[443] Туар — замок в Пуату, принадлежавший начиная с 1486 г. семейству Ла Тремуев.

[444] …съезд в Шательро … — Этот съезд протестантов проходил в конце июля — начале августа 1605 г. На нем рассматривались насущные вопросы протестантского движения, и, в частности, условия соблюдения положений Нантского эдикта (о Шательро см. ‘Фенест’, примеч. 14 к гл. 3, кн. 1).

[445] Сюлли — см. ‘Фенест’, примеч. 14 к гл. 2, кн. 1. На съезде в Шательро Сюлли пытался навязать протестантам политику правительства, но встретил возражения д’Обинье.

[446] Ла Ну — здесь идет речь об Оде де Ла Ну (см. ‘Фенест’, примеч. 11 к гл. 2, кн. 1).

[447] …охранную грамоту на крепости … — Речь идет о крепостях и укрепленных пунктах, предоставленных, согласно Нантскому эдикту, протестантам как гарантия их безопасности.

[448] …дело, касающееся Оранжа … — Этот город в Лангедоке, на юге Франции, подчинялся губернатору, назначаемому королем. Губернатором был в то время некий Блакон, правителем провинции Дофинэ — маршал Лесдигьер (см. ниже). Блакон отказывался выполнять указания Лесдигьера. В свою очередь, Филипп Вильгельм Нассауский герцог Оранский (1584—1618) также претендовал на вмешательство в местные дела. Поэтому на съезде протестантов опасались, что католики воспользуются этой неразберихой и заменят гугенота Блакона кем-нибудь из католиков.

[449] Лесдигьер — Франсуа де Бон герцог де Лесдигьер (1543—1626), видный деятель протестантизма, принявший католичество только в 1622 г. Генрих IV дал ему чин маршала (1609). В оранском деле он выполнял приказ короля, но явно сочувствовал Блакону.

[450] Морж — Абель де Беранже, градоначальник Гренобля и племянник Лесдигьера.

[451] Блакон Александр — офицер, чью храбрость специально отмечал Брантом. Старался выполнять указания Лесдигьера, хотя назначен был герцогом Нассауским.

[452] За три месяца до смерти короля … — Комментаторы полагают (основываясь на различных источниках), что тут д’Обинье ошибся: речь должна идти не о трех месяцах, а о трех годах, т. е. о конце 1607 г.

[453] Дюмулен Пьер (1568—1658) — известный протестант проповедник, приближенное лицо сестры Генриха IV Екатерины Бурбон.

[454] Шамье Даниэль (1565—1621) — видный деятель протестантизма, играл заметную роль в кальвинистском движении. Широко образованный, он сблизился с д’Обинье и восхищался его ‘Трагическими поэмами’, посвятив им несколько стихотворений. Шамье погиб во время штурма католиками Монтобана, одной из крепостей, контролируемых гугенотами.

[455] Дюран Самюэль (ум. в 1626 г.) — пастор из Парижа.

[456] …соглашением о религиях … — В 1607 г. обсуждалась возможность объединения двух религий, что встречало сопротивление многих деятелей протестантизма.

[457] …первоапостольской церковью … — т. е. восходящей к первым векам христианства, за которыми, по мнению идеологов протестантизма, и д’Обинье в том числе, последовало постоянное и все большее искажение учения Иисуса Христа.

[458] Гвиччардини Франческо (1483—1540) — выдающийся итальянский историк и политический писатель. К решению политических вопросов он призывал подходить с точки зрения благоразумия и здравого смысла. Однако Ж. Шренк считает, что в данном случае д’Обинье допустил ошибку: приводимые поэтом соображения принадлежат, скорее, не Гвиччардини, а Никколо Макиавелли (1469—1517), особенно близко к тому, о чем пишет д’Обинье, — это сочинение Макиавелли ‘Рассуждения о первой декаде Тита Ливия’ (кн. III, гл. 1).

[459] Халкидонский Собор. — Этот Четвертый Вселенский Собор проходил в 451 г., он осудил монофизитство и признал первенство в христианстве константинопольского патриарха.

[460] Это надо сделать в Париже … — т. е. там выбирать главу церкви.

[461] Ланглуа Мартен — видный политический деятель в период правления Генриха IV. Он способствовал расторжению брака Генриха с его первой женой.

[462] Граф де Суассон — Шарль де Бурбон (1566—1612), политик и придворный. Он неоднократно менял свои позиции: то он оказывался приверженцем Католической лиги, то переходил на сторону Генриха Наваррского, затем — на сторону Генриха III и т. д. После перехода Генриха IV в католичество граф де Суассон сам стал рьяным католиком, настраивая короля против протестантов (ср. ‘Фенест’, примеч. 19 к гл. 10, кн. 4).

[463] Госпожа де Шатийон — Маргарита д’Айи де Пекиньи, вдова Франсуа де Колиньи (см. ‘Фенест’, примеч. 7 к гл. 19, кн. 4), сына адмирала. Она была убежденной протестанткой и даже принимала участие в Религиозных войнах: так, в отсутствие мужа, она руководила обороной их замка. Ее дом в Париже служил надежным приютом для протестантов.

[464] …удовлетворяет его просьбу. — Д’Обинье получил от короля 2000 ливров 31 декабря 1609 г.

[465] Арсенал — см. ‘Фенест’, примеч. 15 к гл. 2, кн. 1.

[466] Госпожа де Рювиньи — Мадлен Пино (или де Фонтен, ум. в 1608 г.), жена Даниэля де Рювиньи, приближенного герцога де Сюлли. Сюлли женил Рювиньи на камеристке своей жены и сделал его комендантом Бастилии (где в то время еще не было заключенных). Муж и жена были убежденными протестантами и состояли в отдаленном родстве с госпожой де Шатийон.

[467] …новый обширный план. — Речь идет о намерении Генриха IV начать войну с империей Габсбургов, отторгнув от нее земли в Италии и Фландрию. После такого ослабления Испании Генрих намеревался посадить на императорский трон кого-либо из династии герцогов Баварских. Об этом вспоминал Сюлли, а д’Обинье во ‘Всеобщей истории’ сообщал, что существовал и план прямого вторжения в Испанию. Изменение отношения короля к д’Обинье, как полагает Ж. Шренк, видимо, можно датировать концом 1609 г.

[468] Будучи в то время вице адмиралом … — Д’Обинье получил это звание, как предполагает Ж. Шренк, незадолго до октября 1610 г. В феврале 1614 г. поэт от него отказался. Не очень ясно, каковы были его обязанности.

[469] …припасы по цене, по какой они в то время продавались в Париже. — Этими припасами торговали тогда в Париже в основном купцы из Гиени.

[470] Д’Эскюр (или Дезескюр) — как указывает Ж. Шренк, это имя довольно часто встречается в переписке Генриха Наваррского, но точно установить, кто этот дворянин из Беарна (?), не представляется возможным.

[471] …в сердце … — Это следовало понимать в прямом и переносном смысле: король отказался от ‘истинной веры’ (т. е. протестантизма) не только на словах, но и в сердце своем. Д’Обинье предсказывал такую смерть Генриху в написанном ранее стихотворном предисловии к ‘Трагическим поэмам’ (ст. 325—330):

Ты отречешься от Христа,

И поразит Господь уста,

Преступный твой язык карая,

Ты сердцем суетным солжешь,

Тебя постигнет казнь вторая,

Господь пронзит его за ложь.

(Перевод A. M. Ревича)

Это свое предсказание д’Обинье вспоминал и раньше, во время беседы с королем при осаде Ла Фера (см. наст. изд., с. 205).

[472] …королева … — Мария Медичи (1573—1642), вдова Генриха IV.

[473] …не Парижскому парламенту, а Штатам. — В самом деле, Парижский парламент был прежде всего судебным, а не законодательным органом, каковым, в частности, были Генеральные штаты.

[474] …новому королю … — т. е. малолетнему Людовику XIII, которому еще не исполнилось и десяти лет.

[475] Вилларну — Жан де Жокур сеньор де Вилларну, видный деятель протестантского движения, государственный советник, зять Дюплесси Морне. Он придерживался умеренных взглядов, был противником экстремизма и потому часто не соглашался с д’Обинье.

[476] генеральный депутат — т. е. официальный представитель при короле всех протестантских приходов. Вилларну был избран им в 1608 г.

[477] Риве Андре (ум. в 1651 г.) — протестант, пастор из Туара. Участник многих съездов протестантов, он был страстным полемистом и обычно поддерживал д’Обинье.

[478] Вильруа — Никола де Невиль сьёр де Вильруа (1542—1617), видный государственный чиновник, сначала он был сторонником Католической лиги, в 1593 г. перешел на сторону Генриха IV и занимал при нем значительные государственные посты.

[479] …поговорить наедине с Обинье. — Это появление д’Обинье при дворе состоялось, скорее всего, в самом конце 1610 г. Перед этим поэт отправил королеве письмо с изложением своих политических взглядов.

[480] Герцогиня де Меркюр (или Меркёр) — см. ‘Фенест’, примеч. 9 к гл. 10, кн. 4. Она играла заметную политическую роль в годы регентства Марии Медичи. В 1604 г. герцогиня основала в Париже монастырь капуцинок, в память о котором назван один из парижских бульваров.

[481] …при открытии Сомюрского съезда … — Съезд протестантов в Сомюре открылся 27 мая 1611 г. и продолжался до 12 сентября. Его целью была выработка стратегии и тактики протестантского движения, в частности получение новых гарантий от королевской власти. Д’Обинье настаивал на точном и полном выполнении условий Нантского эдикта.

[482] Буассиз — Жан де Тюмери сьёр де Буассиз (1549—1622), государственный советник, представитель королевы на съезде в Сомюре. Он уговаривал д’Обинье встать на сторону правительства, обещая за это всяческие блага. Отказ д’Обинье привел к разрыву поэта со двором.

[483] …в присутствии герцога Буйонского … — На съезде герцог Буйонский стал отстаивать интересы двора, поэтому его не избрали председателем, им стал Дюплесси Морне.

[484] Феррье Жереми (1560—1620) — пастор из Нима (Лангедок), один из участников съезда в Сомюре. Вместе с еще тремя делегатами съезда он был послан ко двору, чтобы сообщить выработанные на съезде пожелания и требования протестантов. При дворе его, видимо удалось подкупить, ибо, вернувшись в Сомюр, он стал отстаивать интересы двора. В 1613 г. Феррье был отлучен от церкви (протестантской) и вскоре же принял католичество.

[485] Ресан Бартелеми — еще один пастор отступник, впрочем, в документах эпохи указаний на это нет, и он еще в 1623 г. исполнял обязанности протестантского священника.

[486] …на Соборе в Туаре … — Он собрался в ноябре 1611 г. и пересмотрел ряд решений, принятых в Сомюре.

[487] Парабер — Жан де Бодеан сьёр де Парабер, близкий друг д’Обинье (см. примеч. 372). В конце концов двору удалось перетянуть его на свою сторону.

[488] Высшим властям угождать — заслуга не из последних (лат.)

Высшим властям угождать … — Цитата из ‘Посланий’ (I, XVII, 35) Горация.

[489] Герцог де Роан …хорошо действовал в Сомюре … — Герцог Анри де Роан (1579—1638), французский аристократ, принадлежавший к древнему роду, был одним из вождей протестантов, волнения которых он не раз возглавлял. На съезде в Сомюре он фактически возглавил партию. В 1612 г., будучи комендантом небольшого города крепости Сен Жан д’Анжели, южнее Ларошели, самовольно отстранил от должности королевского наместника, чем вызвал яростное недовольство двора, что едва не привело к открытым военным действиям. Д’Обинье даже был уверен, что Религиозные войны готовы возобновиться.

[490] …добывать деньги на реке Севр. — Здесь д’Обинье стал самовольно взимать с проезжающих дорожный налог (так называемый ‘пеаж’). Его крепость Доньон стояла рядом с Майезе на берегу Севра и занимала выгодное стратегическое положение. В 1612 г. д’Обинье дополнительно укрепил этот замок.

[491] Мышь, у которой нора с одним выходом (итал.)

[492] Майе — городок рядом с Майезе, здесь у д’Обинье был дом и здесь же у местного печатника начиная с 1616 г. он издавал свои книги.

[493] Кулеврина — легкое переносное артиллерийское орудие с длинным стволом.

[494] …передвижению войск принца де Конде … — Генрих II Бурбон принц де Конде (1588—1646), сын и внук известнейших вождей протестантов (ср. ‘Фенест’, примеч. 2 к гл. 9, кн. 3). Воспитанный в лоне католичества, он тем не менее возглавлял несколько восстаний против Марии Медичи. Так, в начале 1614 г. он выступил против происпанской политики королевы регентши. Герцог де Роан занял в этом конфликте нейтральную позицию, герцог Буйонский принца Конде поддержал.

[495] …завершилось соглашением … — Мир был заключен 15 мая 1614 г. на выгодных для Конде условиях. Как уточняет Ж. Шренк, д’Обинье стремился здесь найти общий язык с королевой.

[496] …от собрания церквей в Ниме. — Собрание открылось 9 августа 1615 г. в этом южном городе. В октябре Конде развернул военные действия, поддержанные протестантами. Д’Обинье вступил в его армию, но позже, в своем романе, изобразил все это предприятие с большой иронией (см. наст. изд., с. 76).

[497] Д’Ад — Жозюэ де Комон сеньор д’Ад, муж старшей дочери д’Обинье Марии. Их свадьба состоялась в декабре 1613 г.

[498] Мурей — небольшой город в 20 км северо западнее Майезе.

[499] Вуйе (Вуйе ле Марэ) — селение в 10 км от Мурея.

[500] Субиз — Бенжамен де Роан сеньор де Субиз (1583—1642), брат герцога де Роана, протестантский полководец. Оба брата были участниками съезда в Сомюре.

[501] Лузинъян — город недалеко от Пуатье, рядом находился одноименный замок, из за которого в период Религиозных войн произошло немало сражений. В 1575 г. герцог де Монпансье отобрал его у гегенотов и повелел разрушить, сохранив только ‘башню Мелюзины’ (последняя была снесена в 1622 г.).

[502] …сомюрские разногласия. — Д’Обинье, как известно, занял на съезде в Сомюре (см. примеч. 471) самые крайние позиции, что было поддержано далеко не всеми.

[503] Тонне Шарант — город в 30 км южнее Ларошели, рядом с Рошфором, он был взят в осаду в декабре 1615 г.

[504] …Луденским мирным переговорам … — Они открылись 13 февраля 1616 г. в Лудене (город в 50 км от Пуатье). Д’Обинье вначале принимал участие в переговорах, будучи представителем братьев де Роанов, но не дождался их конца, не желая признавать свое полное примирение с королевским двором. Впрочем, результаты мирных переговоров были благоприятны для протестантов (завершились 3 мая).

[505] …в Бастилию! — Конде своим вызывающим поведением после мирных переговоров вызвал недовольство двора, был арестован и в сентябре 1616 г. посажен в Бастилию, где пробыл до 1619 г.

[506] …надоумил герцога дЭпернона прочесть ‘Трагические поэмы’ … — О герцоге д’Эперноне см. ‘Фенест’, примеч. 1 к ‘Пояснению’, кн. 1. ‘Трагические поэмы’ были изданы в 1616 г. в маленьком городке Майе в Сентонже. Полагают, что д’Эпернон увидел себя изображенным в виде одного из фаворитов Генриха III (кн. 2 ‘Властители’, 1145—1174).

[507] …как написанные о герцоге … — В поэме ‘Властители’ изображены королевские фавориты (‘миньоны’), не обладающие никакими иными заслугами кроме тех, что они нравятся королю. Прибывший ко двору один из героев поэмы расспрашивает, чем же славны эти молодые люди, перед которыми все заискивают (стихи 1161 1174):

Был старец удивлен: неужто желторотый

Любимцев короля не знает? — и с охотой

Об их величии поведал и о том,

Как держат Францию они под каблуком.

‘Они, — спросил юнец, — владетели немалых

Земель? Их имена записаны в анналах?’

Ответ гласил: ‘Они любимцы короля’.

‘Что, устрашилась их испанская земля?

Они родимый край спасли своим советом,

Предвидели беду и дали знать об этом?

А, может быть, в бою властителя спасли,

Урон противнику немалый нанесли?’

И слышится в ответ: ‘О юноша открытый,

Никак вы новичок. Пред вами фавориты’.

(Перевод A. M. Ревича)

Здесь, пожалуй, следует сделать небольшое уточнение. Во всем этом отрывке (из которого мы привели лишь небольшую часть), а на него ссылаются в своих комментариях и А. Вебер, и Ж. Шренк, герцог д’Эпернон, естественно, изображен уже в далеком прошлом, тогда, когда он начинал свою придворную карьеру, будучи фаворитом Генриха III. Известно, что д’Эпернон получил титул герцога в 1581 г., т. е. в 27 лет, и поэтому он увидел себя, читая ‘Трагические поэмы, например, в следующих строках (стихи 1147 1152):

Средь сотен щеголей мелькнул незнамый лик,

В уборе герцога какой-то хлыщ возник,

У встречного пажа об имени вельможи

Спросил украдкою наш новичок. И что же?

Был для него ответ, как прошлогодний снег,

Такого имени не слышал он вовек.

(Перевод A. M. Ревича)

Агриппа, вместе с тем, писал свои поэмы в 1577—1578 гг., т. е. когда д’Эпернон еще не был герцогом, поэтому либо приведенные стихи были написаны несколько позже (что вполне вероятно), либо поэт, говоря о ‘хлыще герцоге’, не имел в виду какое то конкретное лицо. Но в 1616 г., когда ‘Трагические поэмы’ увидели свет, д’Эпернон вполне мог этот фрагмент ‘Властителей’ отнести на свой счет.

[508] Мозе (Мозе сюр ле Миньон) — местечко близ Ниора. Войска д’Эпернона могли бы легко захватить Майезе, двигаясь от Мозе.

[509] Ла Ронд — деревня недалеко от Мозе.

[510] …больше не была островом. — Описываемые д’Обинье события происходят в Пуатевинских болотах — болотистой местности, окружавшей нижнее течение реки Ниорский Севр (Севр Ньортез) от Ниора до побережья. Населенные пункты, например, город Маран, аббатство Майезе и др., расположены на островках твердой суши.

[511] Курсон — местечко на пути к Майезе.

[512] Морвен — деревня в непосредственной близости от деревни Ла Ронд. Д’Обинье описывает здесь, причем очень точно, топографию ближних и дальних окрестностей Майезе.

[513] …о соглашении, заключенном жителями Ларошели. — В начале января 1617 г. было достигнуто соглашение о том, что протестанты из Ларошели отведут свои силы ближе к городу, сдав несколько населенных пунктов, герцог же д’Эпернон, в свою очередь, должен был распустить свои полки.

[514] Генерал полковник Франции — командовавший пехотой д’Эпернон.

[515] …тем лучше. — Как верно полагает Ж. Шренк, эта ссора д’Обинье с герцогом д’Эперноном явилась отправной точкой создания ‘Приключений барона де Фенеста’.

[516] Уже давно … — Для конца мемуаров д’Обинье характерно нарушение хронологии и периодическое обращение к предшествующим событиям.

[517] Гаспар Бароний — как полагал д’Обинье, он был племянником кардинала Сезара Барония (или Барониуса, 1538—1607), видного церковного деятеля эпохи (см. ‘Фенест’, примеч. 25 к гл. 17, кн. 4). В действительности это был авантюрист и самозванец. Он тайно склонялся к протестантизму, во многом после состоявшегося в Риме неправого суда над впавшим в ересь маленьким капуцином. Об этом д’Обинье подробно писал во ‘Всеобщей истории’ и в ‘Трагических поэмах’ (кн. 4 ‘Огни’, 1205 и сл.).

[518] …в конгрегацию … — Бароний входил в состав специальной церковной организации (‘конгрегации’) по борьбе с распространением еретических воззрений. Он был послан с соответствующим заданием в Испанию (август 1601 г.). После разрыва с католицизмом Бароний вынужден был бежать из Рима и нашел приют у Лесдигьера. Он на какое-то время внес смятение в ряды протестантов, так как говорил, что якобы Папский Рим готовится уничтожить все протестанские государства, передав в них власть тем или иным монархам.

[519] ‘Распространение веры’ (ит.)

[520] Лесдигьер — см. выше примеч. 439. Бриансон (город в провинции Дофине, южнее Гренобля) был под его началом.

[521] Фегре — Гийом де Фегре сьёр де Ла Э, видный деятель протестантского движения, в 1601 г. он был пастором при Екатерине Бурбон, сестре Генриха IV.

[522] ‘Искусство мира’ (лат.)

[523] ‘Искусство войны’ (лат.)

[524] ‘Замечание о ретах’ (лат.)

[525] …поднять стяг крестового похода именно здесь. — Д’Обинье упоминает какую-то книгу о племени ретов, они были доиндоевропейским населением Альп, рано смешавшимся с гельветами и другими местными кельтскими племенами. Позже они смешались с вторгшимися с севера германскими племенами и составили основу населения Граубюндена, одного из кантонов Швейцарии, а также Тироля. В конце XVI — начале XVII в. здесь существовала независимая кальвинистская республика.

[526] Это был человек … — Датировка этого фрагмента предположительна. Впрочем, как уточняет Ж. Шренк, ссылка на смерть Генриха IV ‘через три с половиной года’ указывает на 1606 г. Однако, ‘деятельность’ немого вряд ли может быть точно датирована, она явно растягивалась на ряд лет, тем более что он ‘говорил’ и о короле Людовике. Что касается Ларошели, то ее укрепления были срыты в 1628 г.

[527] Ла Шеврельер — деревня недалеко от Нанта.

[528] Уш — небольшой поселок около Ниора.

[529] Все, что запретно, влечет (лат.)

Все, что запретно, влечет. — Цитата из ‘Любовных элегий’ Овидия (кн. III, IV, 17), перевод С. В. Шервинского.

[530] …в моих ‘Семейных письмах’ … — Речь идет о цикле писем д’Обинье, публикацию которых в конце жизни он хотел осуществить, но которые были напечатаны только в 1873 г. по единственной рукописной копии, выправленной автором и хранящейся в отделе рукописей Женевской библиотеки (фонд Троншенов).

[531] …двум собраниям в Ларошели … — Эти съезды протестантов собирались 16 ноября 1616 и 15 апреля 1617 г. На них специально рассматривался вопрос о взаимоотношениях с герцогом д’Эперноном.

[532] Еписком Майезский — им был в то время Франсуа де Сурди, упоминаемый в ‘Католической исповеди де Санси’ и в романе д’Обинье (см. ‘Фенест’, примеч. 1 к гл. 16, кн. 3).

[533] …срыть Доньон и Майезе … — Как установил Ж. Шренк, власти Ларошели опасались, что принадлежавшие д’Обинье крепости попадут в руки врагов и поэтому предпочитали срыть их укрепления.

[534] Вильруа — см. примеч. 468. Письмо Вильруа к д’Обинье можно датировать серединой ноября 1617 г.

[535] Виньоль — Бертран де Виньоль де Ла Ир сьёр де Кулонж, он был пажом, затем капитаном королевских гвардейцев Генриха Наваррского, после 1604 г. принял католичество, чего д’Обинье не мог ему простить. В 1617 г. пытался примирить жителей Ларошели с д’Эперноном.

[536] …питающая две трети территории Испании … — Река Севр не имеет, конечно, никакого отношения к Испании, д’Обинье хочет сказать, что Севр протекает по землям, равным по площади двум третям территории этой страны. Д’Обинье явно преувеличивает.

[537] …минуя Сюржер и Мозе … — Расстояние между этими двумя небольшими городами в Сентонже не превышает 6 км. Проезжая дорога проходила как бы в их ‘створе’.

[538] Монтелон — офицер гугенот, друг д’Обинье.

[539] Ла Вашри — о нем известно лишь то, что он был уроженцем Нормандии, в описываемый период и позже — агент Ришелье в Пуату.

[540] Брезе — Урбен де Майе маркиз де Брезе (ок. 1579—1650), французский военачальник, капитан гвардейцев Марии Медичи и Людовика XIII, затем сделал успешную военную карьеру, став в 1632 г. маршалом Франции. Он был женат на Николь дю Плесси, сестре Ришелье.

[541] …свои крепости господину де Роану за сто тысяч … — Эта сделка была заключена 29 апреля и 25 мая 1619 г., выплатив половину суммы, Роан обязался внести остальное через три года. Однако д’Обинье пришлось ждать до 1626 г.

[542] …в Сен Жан д Анжели … — В этом небольшом городе в Нижнем Сентонже д’Обинье пребывал с конца 1619 г., здесь он выпустил третий том своей ‘Всеобщей истории’. Осенью 1620 г. он покинул город.

[543] …печатание своих ‘Истории … — Первые два тома ‘Всеобщей истории’ д’Обинье были напечатаны в Майе в 1616 и 1618 гг. В конце 1619 г. они были переизданы в одном томе. Все эти издания вышли без так называемой ‘королевской привилегии’ (т. е. цензурного разрешения) и были 2 января 1620 г. осуждены в Париже к сожжению. Третий том, вышедший несколькими месяцами позже, такого приговора избежал.

[544] …небольшая война королевы матери … — Речь идет о конфликте между Марией Медичи и фаворитом Людовика XIII герцогом Шарлем де Люинем (1578—1621). Королева тайно покинула двор в ночь с 22 на 23 февраля 1619 г., начав собирать вокруг себя недовольных всевластием фаворита дворян. Уже 30 апреля наступило примирение враждующих сторон, но через год волнения дворянства начались снова. Протестанты, как правило, в этом участия не принимали, только герцог де Роан и его брат де Субиз сделали попытку вмешаться.

[545] …губернатора Сен Жана … — Им был Дюран де Отфонтен (убит в 1622 г.), назначенный на эту должность герцогом де Роаном.

[546] …обоим братьям … — т. е. герцогу де Роану и сеньору де Субизу (см. примеч. 489).

[547] …в бою на мосту Сей… — см. ‘Фенест’, примеч. 3 к гл. 1, кн. 4. В этом бою королевские войска нанесли поражение отрядам восставших, верных королеве матери.

[548] Ла Ну — речь идет об Оде де Ла Ну (см. ‘Фенест’, примеч. 9 к гл. 19, кн. 4).

[549] …о заключении мира с королевой матерью … — Он был заключен в Анже 10 августа 1620 г.

[550] Сторонники фаворита … — Не очень ясно, о ком здесь идет речь, возможно, имеется в виду фаворит Людовика XIII Шарль де Люинь (см. выше примеч. 529).

[551] …с двенадцатью … — Как уточнил Ж. Шренк на основании архивных материалов, д’Обинье сопровождали пятнадцать человек.

[552] Шатору — город в провинции Берри на реке Эндр, примерно в 235 км южнее Парижа. Д’Обинье на пути в Женеву пересекал Центральную Францию с запада на восток.

[553] Бурж — город восточнее Шатору, столица провинции Берри. Сюда д’Обинье прибыл 28 августа.

[554] Сен Леонар — поселок на севере Бургундии, т. е. еще восточнее Шатору и Буржа.

[555] Конфоржьен — селение в Бургундии.

[556] …местный барон … — Речь идет, видимо, о Гийоме де Кланьи бароне де Конфоржьене. Он был убежденным гугенотом, в 1590 г. участвовал в войне Женевской республики с герцогством Савойским, и д’Обинье мог его знать уже с той поры.

[557] Макон — город на реке Сона, на юге Бургундии, через него шел путь из Парижа в Женеву.

[558] Фоссиа — какой-то женевец протестант, быть может знакомый д’Обинье. Ж. Шренк предполагает, что это может быть Жозеф Фуассиа, упоминаемый ниже (ср. примеч. 592).

[559] Аньер — Жан де Лориоль сеньор д’Аньер, тоже протестант, возможно сын капитана Аньера, под командованием которого д’Обинье начинал свою военную службу (ср. примеч. 63).

[560] Жекс — город в долине Роны, в 10 км западнее Женевы.

[561] Сипьер — Шарль де Марсийон маркиз де Сипьер, французский военачальник, он умер во время осады Ларошели в 1628 г.

[562] …первого синдика … — Первым синдиком (т. е. председателем городского совета Женевы) был в то время видный государственный деятель Жан Сарразен. В молодости д’Обинье жил у его деда, когда приехал учиться в Женеву (1564). Ср. примеч. 49.

[563] Пелиссари Антуан — житель Женевы, на его дочери был затем женат внебрачный сын д’Обинье Натан де Ла Фосс (1601—1669).

[564] Турн Жан де — знаменитый лионский издатель, по убеждениям протестант, он вынужден был в 1585 г. покинуть Лион и переселиться в Женеву.

[565] …купленный португальскими принцессами … — Этот дом на улице Вьё Коллеж был приобретен в 1626 г. тайной женой дона Антонио Португальского Эмилией Нассауской. А. Вебер называет этого португальского инфанта Эммануилом.

[566] Малый совет — орган гражданского (а не военного) управления Женевы, состоял из 25 членов.

[567] …савойские войска удалились … — Войска герцога Савойского Карла Эммануила начали в 1620 г. угрожать Женеве, стремясь вернуть город в лоно католичества. В связи с этой опасностью в Женеве был создан специальный военный совет, куда вошел и д’Обинье. В конце 1621 г. военная угроза миновала.

[568] …как со стороны Сен Виктора, так и со стороны Сен Жан а. — Здесь д’Обинье упоминает юго восточный и северный пригороды Женевы.

[569] …собрание в Ларошели … — Этот протестантский съезд открылся 25 декабря 1620 г., после того как Людовик XIII начал вытеснять гугенотов из городов Беарна (юго-запад Франции). На съезде были выработаны достаточно жесткие требования к королю, на удовлетворение которых вряд ли можно было надеяться, так что все предвещало начало новой военной конфронтации.

[570] Д’Авиа (или д’Авиас) — специальный курьер, посланный ларошельцами к д’Обинье.

[571] …протестантских кантонов … — Ими были в то время Цюрих, Базель, Берн и Шафхаузен.

[572] …предоставить права своему уполномоченному. — Как подчеркивает Ж. Шренк, в то время д’Обинье полагал, что судьба партии и всего дела протестантов решается в Женеве. Это было не вполне так.

[573] Сен Жюльен — существует много городов и населенных пунктов с таким названием, здесь, скорее всего, речь идет о городе Сен Жюльен ан Женевуа, находящемся в 10 км от Женевы, но на территории Савойи, которая была тогда самостоятельным государством.

[574] Совет двадцати пяти — т. е. Малый совет (см. примеч. 551).

[575] Граф фон Мансфельд Эрнест (1580—1626) — немецкий полководец. Он участвовал во многих войнах, состоя на службе у разных государей: в начале XVII в. командовал армией Савойского герцога, в период Тридцатилетней войны (первого ее этапа) сражался на стороне протестантов. Перейти к ним на службу его побудило поражение, которое его войска потерпели 8 ноября 1620 г. от имперской армии под Белой Горой (Чехия).

[576] …с обоими герцогами Веймарскими. — Речь идет о герцогах Саксен Веймарских — братьях Иоганне Георге (1585—1656) и Бернарде (1604—1639). Оба, как и их третий брат Вильгельм, были затем активными участниками Тридцатилетней войны. Д’Обинье предполагал с их помощью оказать поддержку протестантам во Франции.

[577] Сона — левый приток Роны, в других изданиях (и в переводе В. Я. Парнаха) здесь названа река Сарн (правильнее — Сарин), протекающая по горным долинам восточнее Женевского озера.

[578] Форез — видимо, речь идет о старинной французской ‘земле’ в верхнем течении Луары, у одноименной горной цепи, западнее Лиона.

[579] Эгморт (или Эг Морт) — город на юге Франции, когда-то, в XIII в., укрепленный порт в неглубокой бухте со стоячей водой (откуда и название: ‘Мертвая вода’), в настоящее время море отступило на несколько километров.

[580] Пакке — город недалеко от Эгморта. Королевские войска взяли оба города в августе 1622 г.

[581] … Мансфельд выступил в Эльзас … — Он вел там военные действия с ноября 1621 по апрель 1622 г., в июле 1622 г. отступил на север.

[582] Седан — город крепость на северо востоке Франции. Во ‘Всеобщей истории’ эти события, однако, не описаны.

[583] …наипервейший из купцов … — Д’Обинье имеет в виду себя самого. В том году, о котором рассказывает писатель, его поход не состоялся, в следующем году он сделал попытку двинуться на север, но потерпел неудачу.

[584] …жители Берна послали в Женеву … — Д’Обинье впервые посетил Берн, чтобы руководить строительством городских укреплений, в ноябре 1621 г., в марте—июне 1622 г. он посетил город еще раз.

[585] Франкенталь — город в Баварии. Около него в первый период Тридцатилетней войны разворачивались военные действия. Город был осажден испанцами в октябре 1621 г., но Мансфельд вынудил противника снять осаду. В 1623 г. город был захвачен испанскими войсками. До этого его успешно оборонял Мансфельд.

[586] Ааре — река, на которой стоит Берн.

[587] …Граффенридом, фон Эрлахом … — Речь идет о влиятельных жителях Берна, один из них, Антуан Граффенрид, был городским советником, другой, Иоганн Антон фон Эрлах, членом Совета Двухсот (см. ниже).

[588] Синьория — так д’Обинье называет высших чиновников города и кантона (видимо, он заимствовал этот термин из итальянской политической жизни: так назывался орган городского управления в некоторых городах республиках средневековой Италии).

[589] Мануэль Альбрехт (1560—1637) — видный политический деятель Берна, городской советник.

[590] … до сорока восьми тысяч человек. — Как отмечает Ж. Шренк, в одном из писем д’Обинье определил численность войск Берна в тридцать шесть тысяч.

[591] …видама Шартрского … — Имеется в виду Франсуа де Вандом (см. ‘Фенест’, примеч. 22 к гл. 20, кн. 4). Так полагает А. Вебер, Ж. Шренк считает, что в данном случае речь идет о Жане де Феррьере сеньоре де Малиньи.

[592] Монбрен — Жан Альман дю Пюи сьёр де Монбрен, сын Шарля дю Пюи (см. ‘Фенест’, примеч. 11 к гл. 19, кн. 4), видный военачальник гугенот, главнокомандующий вооруженными силами протестантов в Провансе. Во время событий 1622 г. он командовал кавалерией в войсках герцога де Роана.

[593] Ла Сюз — Луи де Шампань граф де Ла Сюз (ум. в 1636 г.), видный военачальник гугенот. В 1621 г. он участвовал в военных действиях против королевских войск, затем прибыл в Женеву, но пробыл там не очень долго и потом отправился в охваченную войной провинцию Дофине. Затем Ла Сюз поселился в Берне.

[594] Лютцельман — в то время член городского магистрата и мэр Базеля, по его приглашению д’Обинье пробыл в этом городе почти весь май 1622 г.

[595] Ла Фосс — внебрачный сын д’Обинье Натан (см. ‘Фенест’, примеч. 6 к гл. 4, кн. 2). Он составлял план строительства укреплений Базеля, руководствуясь указаниями отца.

[596] …посланник Скварамелли … — Как установили комментаторы, в то время посланником Венеции был некий Кавасса, он и вел переговоры с д’Обинье. Скварамелли сменил Кавассу несколько позже.

[597] Светлейшая Синьория — правительство Венеции.

[598] Мирон Робер (ум. в 1641 г.) — крупный французский чиновник и общественный деятель, он был главой парижского купечества, управлял финансами в Лангедоке, возглавлял представителей третьего сословия на Генеральных штатах 1614 г., потом был французским послом в Швейцарии (сразу в нескольких кантонах).

[599] …венецианцы навлекут на себя гнев короля … — 7 февраля 1623 г. в Париже был подписан договор между Францией, Савойей и Венецией о совместных военных действиях против Испании. В этой ситуации Венецианская республика стала меньше нуждаться в иностранных наемниках, к тому же до подписания договора обращение Венеции за помощью к государствам, враждебным правительству Людовика XIII, неизбежно должно было вызвать резкое недовольство Франции.

[600] …не называя его по имени. — Вполне очевидно, что в письме Людовика XIII, переданном Мироном городскому совету Женевы в начале декабря 1623 г., имелся в виду д’Обинье, который сравнительно недавно, в 1621 г., выпустил несколько памфлетов, направленных против короля.

[601] …как в тюрьме. — Это письмо датируется 16 декабря 1623 г.

[602] …землю в Крете … — Имение Крет находится рядом с деревней Жюсси, в 10 км северо восточнее Женевы. Д’Обинье подписал купчую на приобретение земли и дома 14 января 1624 г. Дом этот, сохранившийся до наших дней, был им укреплен, так как писатель постоянно опасался нападения подосланных убийц.

[603] …церкви, разрушившейся в 1562 году. — Речь идет о церкви в Майезе, церковные власти этого города выдали д’Обинье в феврале 1613 г. официальное разрешение на окончательную разборку церкви и на использование камней, из которых она была сложена, для строительства укреплений.

[604] Бальбани (или Бальбони) Чезаре (Сезар, ум. ок. 1621 г.) — первый муж Ренаты Бурламаки. Никаких следов в истории и в документах эпохи он не оставил.

[605] Бурламаки Рената (или Рене) — вторая жена д’Обинье. Ее предки были выходцами из итальянского города Лукка, но сама она родилась уже во Франции, в Монтаржи (город в долине Луары, в 60 км от Орлеана) 25 марта 1568 г. в замке герцогини Феррарской (см. примеч. 31). Она была дочерью некоего Микеле (Мишеля) Бурламаки и Клары (Клер) Каландрини (и Бурламаки, и Каландрини были представителями итальянского купечества, обосновавшегося во Франции). В первом браке Рената родила десять детей, скончавшихся в раннем возрасте. Бракосочетание д’Обинье и Ренаты состоялось 24 апреля 1623 г. Рената оставила воспоминания о своей жизни, доведенные ею до 1601 г., в них, естественно, речь об Агриппе не идет, интереса они не представляют и, видимо, никогда не были опубликованы. Сохранились ее письма, где она рассказывает о смерти мужа (частично опубликованы в 1756 г. и более полно в 1889 м). Рената значительно пережила мужа, скончавшись 6 сентября 1641 г.

[606] …не разъединит человек. — Ср.: ‘что Бог сочетал, того человек да не разлучает’ (Мф. 19:6).

[607] Фуассиа — точных сведений об этом друге д’Обинье нет, возможно, что он и упомянутый выше (см. примеч. 543) Фоссия — одно лицо.

[608] Там ты в изображении горишь … — Речь идет о символической казни д’Обинье, совершенной в Париже на Гревской площади: там было публично сожжено его изображение.

[609] …вдвоем с женою в ее доме. — Бурламаки владели домом в Женеве на Ратушной улице (современный дом No 14). В этом доме писатель и скончался. В 1840 г. дом был полностью перестроен, скорее всего, просто разобран и на его месте выстроено новое здание. Сейчас на этом доме мемориальная доска.

[610] …германские графы … — Как установил Ж. Шренк, в городском архиве сохранились документы о тяжбе д’Обинье с неким немецким графом из-за старшинства или места по рангу.

[611] Бетюн — речь идет о Максимильене де Бетюне, сыне (или племяннике) герцога де Сюлли (см. ‘Фенест’, примеч. 14 к гл. 2, кн. 1), французском военачальнике, участнике войн молодого Людовика XIII с гугенотами.

[612] Куртина — часть крепостной стены между двумя бастионами или кронверками (выдвинутыми вперед бастионами).

[613] …некий богатейший господин … — Речь идет о Мишеле Розе (1583—1641), видном деятеле женевской администрации. Он имел владения в этой части города и потому возненавидел д’Обинье и строил ему всяческие козни, Розе опасался, что тот, а вместе с ним и другие представители дворянства приобретут в Женеве слишком большое влияние.

[614] Совет Двухсот — высший административный орган Женевы.

[615] …появлением в печати ‘Истории’ … — Эту свою книгу д’Обинье предполагал переиздать в Женеве, на что получил специальное разрешение (4 сентября 1622 г.), которое вскоре (20 января 1623 г.) было аннулировано, как он и пишет, в результате действий его врагов. Однако ‘Всеобщая история’ все-таки была переиздана в Женеве в 1626 г.: сначала просто без указания места издания на титульном листе, а затем с ложным указанием Амстердама.

[616] Маркиз Баденский — Георг Фридрих (1573—1638), марк граф Баден Дурлахский, он был изгнан с территории империи, нашел приют в Женеве и никаких военных мероприятий не планировал.

[617] …гнев императора … — Фердинанд II Габсбург (1578—1637), он занял императорский трон в 1619 г.

[618] …потеря Ларошели … — Королевские войска вошли в город 30 октября 1628 г.

[619] …события в Лангедоке … — Имеются в виду неудачи протестантов на юге Франции, они были вынуждены заключить с королевской властью мир на невыгодных для них условиях (начало 1629 г.).

[620] …разорение Германии … — В первые годы Тридцатилетней войны протестантские княжества и другие государства Германии подверглись опустошительному разорению, так как противники протестантов одержали ряд внушительных побед и вообще военные действия разворачивались в основном на немецких землях.

[621] Розе — см. примеч. 598.

[622] Эрбо — Реймон Фелипо сьёр д’Эрбо и де Ла Врийер (ум. в 1629 г.), французский государственный деятель, с 1621 г. — государственный секретарь.

[623] …самого представителя … — т. е. Сарразена.

[624] Архиепископ Бордоский — Франсуа д’Эскубло маркиз де Сурди, архиепископ Бордо с 1598 г., кардинал с 1599 г., один из врагов поэта (см. ‘Фенест’, примеч. 1 к гл. 16, кн. 3). Его младший брат, Анри д’Эскубло де Сурди (1593—1645), также стал архиепископом Бордо. До этого он был епископом Майезе и уже с тех пор не любил д’Обинье. Анри д’Эскубло, как и его старший брат, принимал участие в военных столкновениях того времени, в частности, он был в составе королевских войск в период осады Ларошели. Из текста д’Обинье не очень ясно, кого из двух братьев архиепископов он имеет в виду.

[625] Кандаль — Анри де Нагоре д’Эпернон герцог де Кандаль (1591—1639), сын герцога д’Эпернона, заклятого врага д’Обинье. Кандаль одно время сочувствовал протестантизму, потом, в 1618 г., вернулся в лоно католической церкви, тем не менее поэт состоял с ним в неплохих отношениях.

[626] Коннетабль — Лесдигьер (см. примеч. 439). В 1622 г. он перешел в католичество.

[627] …в генуэзской войне … — Эти военные действия происходили в 1625 г., они были связаны с попыткой (как оказалось, безуспешной) вытеснить испанцев из Северной Италии.

[628] Бюльон Клод (ум. в 1640 г.) — сюринтендант финансов, хранитель печати при Людовике XIII. В 1611 г. Мария Медичи послала его на съезд в Сомюре, где он вступил в жаркую полемику с д’Обинье. Бюльон сопровождал Лесдигьера во время его похода на Геную, тогда он обратился к д’Обинье за некоторыми сведениями политического и военного характера.

[629] …наступлении на Франил Конте … — Французская провинция Франш Конте (на востоке страны, главный город — Безансон) в то время принадлежала Испании, планировалось предпринять попытку ее завоевать, но неудачи Лесдигьера во время похода на Геную заставили отказаться от этой затеи. Провинция окончательно присоединена к королевству лишь в 1678 г.

[630] Изгнанник (исп).

[631] Карлейль — Джекоб Эй граф Карлейль, английский дипломат, посланник при французском дворе и при дворе Савойского герцога, как установил А. Вебер, Карлейль проехал через Женеву в июле 1628 г.

[632] [Томас Роу ] — этот английский дипломат, брат Карлейля, в рукописи д’Обинье не назван по имени.

[633] …верные признаки предстоящей осады … — В 1628 г. в Женеве действительно опасались начала военных действий и даже осады города, но эти страхи не оправдались.

[634] …превосходных наставников … — Из них документы эпохи сохранили лишь имя шотландского пастора Георга Томпсона.

[635] …погубил себя в Голландии. — Констан д’Обинье после 1603 и до 1606 г. действительно находился в Голландии. Что он там делал и как себя ‘погубил’, мы не знаем.

[636] …женился на несчастной женщине … — Первой женой Констана была некая Анна Маршан, вдова Жана Куро барона де Шастелайона. Ее брак с сыном поэта был заключен в Ларошели 3 сентября 1608 г.

[637] …которую впоследствии убил. — Это убийство было совершено 6 февраля 1619 г., видимо, в Ниоре. По свидетельству современников, Констан застал свою жену с любовником, с неким Левеком сьёром Лалесом, совсем молодым человеком, сыном местного адвоката. В припадке ярости Констан нанес ему кинжалом до тридцати ударов, затем велел неверной жене помолиться, после чего тем же кинжалом убил и ее. Неоспоримая виновность жены, видимо, спасла Констана от судебных преследований — по крайней мере об этом нет никаких данных. В тюрьме, осенью того же года, он оказался уже совсем по другому поводу: возможно, за попытку захватить в свое владение земли и крепости, принадлежавшие отцу и проданные им герцогу де Роану (см. примеч. 526). В 1627 г., т. е. после всего того, о чем д’Обинье рассказывает ниже, Констан снова очутился в тюрьме, в Ниоре. Он соблазнил дочь коменданта тюрьмы Жанну де Кардайак, 27 декабря того же года между Констаном и Жанной был заключен брак. Видимо, вскоре Констан был освобожден, но в 1632 г. опять попал в тюрьму, где просидел десять лет. В тюрьме увидели свет его дети, в том числе и будущая г жа де Ментенон. В 1645 г. Констан д’Обинье пытался обосноваться на острове Мартиника, но потерпел неудачу и вернулся во Францию. После этого он совершил несколько поездок в Англию, очевидно, с политическими целями. Умер он 31 августа 1647 г. в Оранже.

[638] …в войне принца Конде … — Речь идет о боевых действиях 1615—1616 гг. См. примеч. 483.

[639] …отречься от своей веры. — Видимо, официального и как-то документально оформленного перехода Констана в католичество не было.

[640] Арну Жан (1575—1636) — иезуит, духовник Людовика XIII. Незаурядный писатель полемист и теолог, прекрасный знаток литературы, он придерживался умеренных взглядов и оказывал благотворное влияние на короля.

[641] Дю Май (или Дю Мэ) — парижский монах проповедник. Он, однако, не был иезуитом, а принадлежал к ордену фейанов.

[642] Отрекаюсь (греч.)

[643] Навай — Жан д’Андуэн барон де Навай, военачальник католик. Ж. Шренк полагает, что речь идет о Франсуа де Навае, дальнем родственнике семьи поэта.

[644] От Фонтен — Дюран сьёр де От Фонтен (ум. в 1622 г.), офицер из армии герцога де Роана, управляющий замком Доньон после того, как д’Обинье продал его герцогу.

[645] Майезский губернатор — т. е. сам д’Обинье.

[646] Д’Ад — муж старшей дочери поэта, Марии, Жозюэ де Комон д’Ад (см. примеч. 2).

[647] …не смог добиться суда над ними. — Тем не менее д’Ад арестовал Констана и препроводил его в Ларошель, где он пробыл под стражей с сентября 1619 г. по июль 1620 го.

[648] Ла Бросс — такую фамилию носили несколько придворных дам той поры, в том числе одна из фрейлин Шарлотты Маргариты де Монморанси принцессы де Конде. Но кого здесь имеет в виду д’Обинье — не ясно. Ж. Шренк уточняет, что в апреле 1626 г. Констан жил у некоей г жи де Бросс на улице Арбрсек Сен Жерменского предместья Парижа.

[649] …представился пасторам … — Эту попытку покаяться и вернуться к истинной вере (т. е. протестантизму) Констан предпринял в январе или феврале 1624 г., но был выставлен из Женевы.

[650] …к шведскому королю … — Д’Обинье пытался определить сына в армию датского короля Кристиана IV (на троне с 1588 по 1648 г.), затем в армию шведского короля Густава Адольфа (на троне с 1611 по 1632 г.), активных участников Тридцатилетней войны. Однако Констан никуда не поехал и остался в Париже.

[651] …поехать в Англию. — Эта поездка Констана в Англию относится, видимо, к первой половине 1627 г. Власти Женевы дать ему рекомендательные письма отказались. Английское правительство тоже отнеслось к Констану настороженно и не стало вступать с ним в переговоры.

[652] …к королю … — В то время английским королем был Карл I, сын Якова I, относительно недавно вступивший на престол (в 1625 г.).

[653] Герцог Букингемский — Джордж Виллье де Букингем (1592—1628), английский политический деятель, фаворит английских королей Якова I и Карла I. В 1627 г. пытался оказать помощь осажденной Ларошели.

[654] …событий в Ларошели … — Речь идет о новом выступлении протестантов, которым Англия решила оказать поддержку, для чего была подготовлена эскадра, подошедшая к острову Ре, напротив города (июль 1627 г.).

[655] Сен Бланкар — офицер из армии Роана, много лет служивший под началом герцога. Тот, видимо, ему очень доверял, поэтому то Сен Бланкар и был послан в Англию для ведения переговоров.

[656] Вернон — никаких сведений о нем нет.

[657] Шомберг — Анри, граф де Нантейль и де Шомберг (1575—1632), французский военачальник и государственный деятель, сюринтендант финансов, командующий артиллерией (1620), маршал Франции (1625), он был главнокомандующим королевскими войсками при осаде Ларошели в 1628 г.

[658] …за это отец порвал с сыном. — Возможно, подозрения д’Обинье были не вполне обоснованны. Иначе как понять арест Констана в Бордо в 1627 г. и, с 1632 г., его десятилетнее пребывание в тюрьме.

[659] Мантуанская война — речь идет о войне за Мантуанский престол (самостоятельный город государство в Ломбардии — сначала маркизат, затем герцогство). С 1328 г. там правили члены семьи Гонзага. В начале XVII в. Мантуанский трон занимали последовательно братья Винченцо I (ум. в 1612 г.), Фердинандо (ум. в 1626 г.) и Винченцо II (ум. в 1627 г.) Гонзага. После этого на престол стал претендовать Карло Гонзага герцог Неверский (ум. в 1665 г.), представитель одной из боковых ветвей рода (потомок прадеда этих трех братьев герцога Федериго II, умершено в 1540 г.). Его поддержала Франция, в то время как его соперника Чезаре Гонзага поддерживал император. Франция предприняла несколько походов в Северную Италию, первый из них — в 1629 г.

Агриппа д’Обинье. Жизнь, рассказанная его детям

Предисловие

Примечания. Жизнь, рассказанная его детям

Сноски (А. Д. Михайлов)

Читайте также:

Агриппа д’Обинье.
Жизнь, рассказанная его детям

Примечания.
Жизнь, рассказанная его детям

Сноски
(А. Д. Михайлов)