Записки Голькрофта, Холкрофт Томас, Год: 1809 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 33 минут(ы)

ЗАПИСКИ ГОЛЬКРОФТА *.

* Голькрофтъ, Англійскій писатель, извстенъ въ исторіи Словесности многими драматическими сочиненіями, онъ написалъ также нсколько романовъ, которые пользовались значительною славою. Его записки представляютъ живую и любопытную картину нравовъ низшихъ сословій Англійскаго народа, изъ которыхъ самъ онъ вышелъ, и набросаны съ увлекательною простотою. Онъ сперва былъ нищимъ, потомъ жокеемъ въ Ньюмаркет, город, населенномъ аристократіей Англійскихъ лошадей и побдителями, увнчанными на скачкахъ. То, что Голькрофтъ разсказываетъ о жизни тамошнихъ жокеевъ, безъ-сомннія покажется новымъ и занимательнымъ. Впрочемъ, надобно сказать, что Голькрофтъ не кончилъ своихъ записокъ: онъ написалъ только первыя девять главъ, Газзлитть продолжалъ ихъ по его смерти, руководствуясь его бумагами, и тоже не кончилъ. Он были недавно напечатаны въ Select Autliobiographies.

ГЛАВА ПЕРВАЯ.

Я родился въ Лондон, 10 декабря, 1745, по старому стилю, и крещенъ въ церкви Св. Мартына. Отецъ мой былъ бдный и очень плохой сапожникъ. Предки мои, все люди мастеровые и рабочіе, писали свое имя Ноlcroft, Houlcroft и Hooldecrawft: видно, правописаніе фамильнаго названія не составляло для нихъ ни какой исторической важности.

У всякаго человка остаются глубокія впечатлнія отъ младенческихъ лтъ. У меня тоже осталось ихъ довольно. Одно изъ этихъ впечатлній — меня очень больно выскъ отецъ за то, что я всегда плакалъ во все горло, идучи улицей въ школу, куда бдные жители нашего квартала посылали дтей своихъ не длятого чтобы они тамъ учились, но для того чтобы не оставались дома, когда ихъ родители уходятъ на работу. Я ровно ничему не выучился въ этой школ. Впослдствіи батюшка сталъ отправлять меня туда подъ надзоромъ своего ученика. Этотъ малый былъ олицетворенное безобразіе: вся рожа изрыта оспой, черты грубыя, ротъ большой, губы толстыя, носъ преогромный и пренескладный. Зато Дикъ былъ добръ и снисходителенъ: онъ носилъ меня на рукахъ, утшалъ дорогою и давалъ мн лакомствъ. Впрочемъ, можетъ-быть, я вспоминаю о немъ такъ живо потому, что имлъ случай видть его нсколько разъ посл. Добрякъ навщалъ моего отца, когда тотъ былъ въ несчастіи, онъ всегда приносилъ съ собой или утшеніе, или гостинецъ, послдній и самый лучшій подарокъ его состоялъ изъ одной маленькой книжки, ‘Исторіи о семи христіанскихъ витязяхъ’. Эта книжка сдлалась для меня неоцненнымъ сокровищемъ, и я до-сей-поры чувствую за нее искреннюю признательность къ Дику.

До шести лтъ моего возраста, отецъ мой держалъ башмачную лавку, а мать, кажется, торговала устрицами и зельемъ. Прежде у него былъ свой домишко. Онъ былъ большой спекулянтъ, и первое основаніе его быту положено, если не ошибаюсь, дядею моимъ, Джономъ, который служилъ при королевскихъ конюшняхъ и накопилъ нсколько деньженокъ своей чрезвычайною бережливостью. Съ помощію того же Джона, и батюшка былъ опредленъ въ королевскіе конюхи, но у него не было Джонова терпнія: онъ прослужилъ тамъ недолго. Не могу припомнить, гд научился онъ сапожному ремеслу, слышалъ однако отъ него самого, что званіе сапожника не сходствовало съ его характеромъ и дарованіями. Время своего дтства онъ провелъ въ деревн, какъ вс его сестры и братья, которыхъ было очень много. Она находилась въ самой угрюмой части Ланкастрскаго графства, гд мой ддъ промышлялъ плотничествомъ. Батюшка говаривалъ, что это былъ превосходный старикъ съ отличными способностями къ топору, только сердитый и немножко любившій, какъ говорятъ Англійскіе мужики, Ивана-ячменное-зернушко, то есть, водку. Что касается до моей бабушки, молочницы, то объ ней всегда вспоминали съ большимъ уваженіемъ.

Въ то время, въ западной части Лондона, въ Вестъ-энд, было множество пшихъ извощиковъ, которые переносили прохожихъ изъ одного мста въ другое безъ помощи лошадей, на себ или въ ручныхъ носилкахъ. Для безопасной ходьбы, они употребляли особеннаго рода башмаки, и этими-то башмаками промышлялъ мой отецъ. Но онъ не довольствовался умренными доходами башмачника: бывъ нкоторое время конюхомъ, онъ страстно полюбилъ лошадей, зналъ въ нихъ толкъ, и мало-по-малу началъ торговать ими. Тогда одни знатные имли экипажъ и конюшню, желающіе прогуляться верхомъ брали лошадей напрокатъ. Батюшка пожелалъ итти по этой части, и, если врить его словамъ, ни у кого не было такой славной конюшни. Онъ безпрестанно любовался на своихъ лошадей и не могъ нахвалиться красотой ихъ статей, ихъ крпостью, ихъ быстротою. Несмотря на то, что я былъ тогда еще ребенокъ, отецъ мой чрезвычайно желалъ видть меня на сдл. У него была прекрасная маленькая лошадка, но такая рзвая, что только сила и ловкость отца моего могли управлять ею. Батюшк вздумалось, чтобы на этой лошадк я вмст съ нимъ отправился въ первый разъ,когда онъ подетъ кататься. Между-тмъ я еще не носилъ панталонъ. Любя меня боле нежели всхъ своихъ лошадей, даже боле чмъ самаго своего маштака, батюшка веллъ надть на лошадку нсколько подпругъ, потомъ привязали меня къ сдлу веревкой, которая была прикрплена къ узд, и самъ онъ держалъ поводъ. Такимъ чуднымъ образомъ я совершилъ свои первые опыты въ наздничеств, которое впослдствіи должно было сдлаться моимъ ремесломъ. Знакомые при встрч смялись надо мною, но я не помню, чтобы со мной случилось какое несчастіе.

Почти въ то же время у отца моего родилась новая затя: не знаю, какъ она вошла ему въ голову. Мн было не боле пяти лтъ, — онъ вздумалъ сдлать изъ своего сына виртуоза, и отдалъ меня учиться къ одному музыканту, который довольно хорошо игралъ на скрыпк и пользовался нкоторой извстностью. Родительская ли нжность ввела отца моего въ заблужденіе, или онъ послушался льстивыхъ совтовъ, только ему показалось, будто-бы я имю удивительныя способности къ музык. Никогда не забуду похвалъ, которыми меня осыпали, говорили, что я просто чудо и скоро прославлюсь во всей публик. Эти мечтанія не осуществились. Батюшка былъ много обязанъ дяд моему Джону, и боялся сердить его. Предположенія батюшки на мой счетъ оскорбляли Джонову гордость. Дядя Джонъ почиталъ ремесло конюха весьма благороднымъ, рыцарскимъ и не одобрялъ его музыкальнаго плана. ‘Неужли ты, сказалъ онъ съ презрніемъ, хочешь сдлать скомороха изъ моего племянника?’ И меня тотчасъ перестали учить на скрыпк, и хотя на шестомъ году я игралъ довольно порядочно, но, семи лтъ, позабылъ все, оттого что не брался за смычекъ со времени прекращенія уроковъ. Когда пришло злополучное время моей юности и даже зрлаго возраста, въ часы раздумья я съ глубокою горестью вспоминалъ о неумстной гордости моего дяди. Я бы игралъ на скрипк деревенскимъ парнямъ и двушкамъ, получалъ бы по нсколько пенсовъ за свои усердные труды, и конечно былъ бы теперь счастливе нежели съ литературной славою

ГЛАВА ВТОРАЯ

До-сихъ-поръ моя дтская жизнь протекала гораздо счастливе, нежели какъ бываетъ обыкновенно дтьми бдныхъ людей, но на десятомъ году сцена перемнилась: для отца моего начался длинный рядъ неудачь, и я страдалъ тмъ сильне, что не привыкъ къ страданіямъ. Вдругъ, по неизвстнымъ мн причинамъ, батюшка пересталъ отдавать лошадей на прокатъ, разпродалъ всю свою конюшню, и поселился въ Беркскомъ графств, около тридцати миль отъ Лондона. Помнится, что мы цлый годъ прожили въ этомъ уединеніи, и въ крайней бдности. Домъ нашъ стоялъ у поворота дороги, гд она начинала спускаться подъ-гору. Это обстоятельство осталось у меня въ памяти, потому что отецъ мой часто заставлялъ меня скакать во всю прыть до самой подошвы пригорка на большой лошади, на которой я едва могъ держаться. Батюшка началъ самъ учить меня грамот. Сперва это казалось мн очень труднымъ, но посл я сталъ длать такіе быстрые успхи, что удивлялъ родителей. Отецъ съ гордостью разсказывалъ всмъ о моихъ подвигахъ, и, чтобы я не терялъ ни минуты времени, онъ приказывалъ мн прочитывать всякій день по одиннадцати главъ изъ Втхаго Завта. Я могъ бы обманывать его, пропуская нкоторыя главы, но мн была страшна всякая ложь, и заданныя одинадцать главъ всегда бывали прочитаны отъ слова до слова. Однажды въ то самое время, какъ я сидлъ съ книгою въ рукахъ у дверей нашего жилища, сосдъ пришелъ повидаться съ батюшкой, и, увидвъ меня, спросилъ, неужто я умю разбирать Библію. Онъ пожелалъ слышать, какъ я читаю, былъ мною доволенъ, погладилъ по голов, далъ пятакъ, и сказалъ, что я рдкій мальчикъ. Его ласковое привтствіе обрадовало меня чуть-ли не больше подарка, хотя этотъ пятакъ былъ первое мое богатство въ жизни. Вскор посл того ученикъ моего отца, добрый Дикъ, принесъ мн книжку, о которой я упомянулъ вамъ прежде. Невозможно было сдлать мн подарка пріятне. Въ короткое время вс похожденія семи христіанскихъ витязей сдлались мн столько же знакомы, какъ мои молитвенникъ, который я, всякій день, по утрамъ и по вечерамъ, читывалъ стоя на колняхъ возл отца моего. О, какъ я за это любилъ бднаго Дика!

Батюшка былъ славный ходокъ, и этимъ добывалъ насущный хлбъ себ и всему семейству. Часто онъ хаживалъ въ Лондонъ, съ письмами, взадъ и впередъ шестьдесятъ миль, въ одн сутки {Девяносто верстъ.}. Иногда, бывало, онъ отобдаетъ дома, пойдетъ, — и ночью воротится. Онъ былъ мужчина невысокаго росту, складный, проворный, воздержный, никогда не лъ и не пилъ ничего въ дорог, и такимъ образомъ обгонялъ всхъ другихъ пшеходовъ. Но случилось однажды, что ему нужно было поспть въ Лондонъ скоре обыкновеннаго: онъ выпросилъ у сосда лошадь и взялъ меня съ собой, длятого чтобы я свелъ ее къ хозяину назадъ въ тотъ же вечеръ. Передъ наступленіемъ ночи онъ сошелъ съ лошади, и, давъ мн подробное наставленіе какъ хать, самъ пустился пшкомъ дале къ Лондону. Я ужасно важничалъ своимъ положеніемъ и ршился скакать во всю мочь, чтобы поспть домой прежде чмъ ночь совершенно наступитъ. На-бду, не прошло и четверти часа, какъ лошадь моя спотыкнулась, и шляпа слетла съ головы. Я спрыгнулъ наземь, чтобъ поднять шляпу, но уже не могъ вскарабкаться опять на сдло. Не зная что длать, одинъ, ночью, посреди болотъ, я началъ плакать. Къ-счастію, недалеко отъ меня былъ какой-то заборъ, онъ помогъ мн взобраться на моего буцефала. Кром того, случилось тутъ еще одно благопріятное обстоятельство: добрый сосдъ, увидвъ ребенка дущаго верхомъ безъ провожатаго, затащилъ меня къ себ, накормилъ славнымъ ужиномъ и самъ проводилъ домой, отправивъ лошадь впередъ. Богъ печется о дтяхъ! Дома, у насъ не было чего поужинать, и матушка легла спать голодная.

Философы любятъ слдовать въ анекдотахъ юности за постепеннымъ развитіемъ ума человка: въ угожденіе имъ, я разскажу еще одинъ случай изъ временъ моего дтства.

Батюшка хвасталъ однажды, что я вовсе не подверженъ трусливости, свойственной моимъ лтамъ, и какъ присутствовавшіе не врили этому, то онъ приказалъ мн тотчасъ итти къ одному изъ нашихъ сосдовъ. Это было ночью, а сосдъ жилъ отъ насъ въ цлой мил. Я не смлъ ослушаться и благополучно совершилъ свой походъ туда и обратно. Я бжалъ безъ оглядки, дрожа и обливаясь холоднымъ потомъ со страху: мн казалось, что кто-то слдитъ за мною, и я думалъ, что это былъ мертвецъ. Батюшка признался посл, что это былъ онъ. Добрый отецъ надзиралъ за мною издали, опасаясь, чтобы со мною чего-нибудь не приключилось. Впрочемъ, надобно сказать, что я былъ мальчикъ очень боязливый и суеврный: если мн случалось увидть сороку, я тотчасъ начиналъ толковать, къ счастію ли это или къ несчастію, смотря по тому, направо или налво отъ меня она летла, ежели мн попадалась лежащая на дорог булавка, я смотрлъ, не острымъ ли концемъ она ко мн обращена: это, по-моему, было худымъ предзнаменованіемъ.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ.

Дальнйшія мои воспоминанія о нашемъ жить въ Бернскомъ графств заключаются въ томъ, что въ одно утро батюшка, воротясь домой посл необыкновенно долгаго отсутствія, сказалъ намъ, что надо перезжать, и что мы пустились въ дорогу. Помшо какъ сквозь сонъ, что я тогда провелъ шесть недль въ Лондон. Обстоятельства моего отца въ то время были такъ плохи, что матушка ршилась сдлаться разнощицей: она повсила себ на руку корзину съ булавками, иголками, лентами, тесемками, гребенками, и начала продавать ихъ по предмстіямъ и окрестностямъ Лондона. Я бгалъ за нею. Батюшка между-тмъ не длалъ, кажется, ничего прибыльнаго, потому что и онъ присоединился наконецъ къ намъ. Мы стали ходить дальше и дальше. Такимъ образомъ однажды пришли мы въ какую-то хорошенькую и чистенькую деревушку въ окрестностяхъ Кембриджа. Торговля наша шла очень дурно, и мы были такъ бдны, что въ одинъ вечеръ батюшка и матушка, расположившись провести ночь подъ плетнемъ, погнали меня въ деревню сбирать подаянія подъ окнами. Несмотря на молодость, воображеніе было у меня пылкое и довольно искусное на выдумки, и при этомъ случа моя изобртательность развилась въ полномъ блеск. Подъ однимъ окномъ я разсказывалъ такое-то несчастіе, которое будто-бы со мной случилось, подъ другимъ другое. Однимъ словомъ, у каждаго окна была разсказана новая, замысловатая повсть, и это были первыя драмы и романы моего сочиненія. Добрые крестьяне разнжились до высочайшей степени: тотъ называлъ меня бднымъ сироткой, другой восклицалъ.— ‘Какое приключеніе!’, третій хвалилъ мое ‘умненькое’ личико, четвертый ласкалъ меня, прося Бога быть моимъ покровителемъ и сдлать изъ меня честнаго человка, — и большая часть набивала мн карманы деньгами, холодной говядиной, хлбомъ и сыромъ. Родители мои не могли надивиться, когда я показалъ имъ свою добычу и повторилъ вс басни, которыя незадолго разсказывалъ подъ окнами. Батюшка, человкъ съ живыми чувствами, совсмъ вышелъ изъ себя, и мн кажется, что я еще вижу его передъ собою, какъ онъ прервалъ мои росказни и воскликнулъ: ‘Боже мой, я никогда не слыхалъ ничего подобнаго!’ Потомъ, онъ оборотился къ матушк и сказалъ съ важностью: ‘Этого нельзя оставить такъ! Бдный ребенокъ сдлается обманщикомъ, плутомъ, мошенникомъ, воромъ, и, когда выростетъ, будетъ непремнно повшенъ. Въ первый и послдній разъ я посылалъ его сбирать милостыню!’ — Какъ я счастливъ, что у меня былъ такой отецъ! Бдность, врожденное беспокойство и умъ склонный къ заблужденіямъ, вовлекли его въ безразсудныя предпріятія, которыя были причиною его нищеты, но вс-таки онъ былъ честный человкъ, и я благословляю небо, что имлъ отцемъ его, а не другаго. Я до-сихъ-поръ съ удовольствіемъ вспоминаю, что меня не столько обрадовалъ успхъ моего повствовательнаго таланта, сколько поразило замчаніе добраго родителя. Кром того, что чтеніе Библіи развило во мн нкоторыя понятія о добр и зл, о справедливости и несправедливости, я зналъ еще и кое-какихъ баснословныхъ героевъ: идея о лжец, вор, повшенномъ, не согласовалась съ моимъ понятіемъ о добродтели и слав, какъ оно темно ни было въ то время.

Изъ окрестностей Кембриджа мы перешли на островъ Иліа, разбивая дорогой нашу лавочку въ каждомъ селеніи, на рынкахъ, и особливо на ярмаркахъ. По причин болотистой почвы, на остров Иліа водится тма разнаго рода пресмыкающихся. При переход нашемъ черезъ одну долину, я увидлъ на самой середин тропинки что-то пестрое. Мн представилось, что это прекрасная лента. Я показалъ ее матушк, она подумала то же, и хотла поднять ее. Но это была змя: она развернулась и исчезла, лишь-только мы до нея дотронулись. Батюшка смялся надъ нашимъ испугомъ. Онъ умлъ отличать ядовитыхъ змй отъ неядовитыхъ, и всякій разъ, когда находилъ на дорог спящую змю, бралъ ее за хвостъ и нсколько времени несъ съ собою.

Изъ предметовъ, которые я видлъ на остров Иліа, ясне другихъ напечатллись въ моей памяти тамошнія болота, лса, высокая трава, шлюзы и Петербороская соборная церковь, которая показалась мн чудомъ архитектуры. Но всего лучше я помню одного шарлатана и его паяца, которыхъ я видлъ въ первый разъ отроду на ярмарк въ Визбич. Это было для меня такимъ неожиданнымъ и диковиннымъ зрлищемъ, что я бгалъ за паяцомъ и его барабаномъ по всмъ улицамъ, просовывалъ голову подъ руки и промежъ ногъ толпящихся зрителей, и не могъ довольно нахохотаться, глядя на забавную рожу шута, разсматривая по-порядку вс части его фантастическаго наряда, и удивляясь проворству, съ какимъ онъ ловилъ головой колпакъ, брошенный на воздухъ. Любопытство мое удвоилось, и я подошелъ къ нему очень близко, когда онъ сталъ искать въ колпак, не запрятался ли туда какой-нибудь дьяволенокъ, и, скорчивъ уморительную гримасу, сказалъ: ‘Аа! попался!’ Въ то же самое мгновеніе онъ ловко накинулъ на меня свой колпакъ, который изъ маленькаго сдлался вдругъ такой величины, что покрылъ меня съ головы до ногъ. Паяцъ поднялъ меня съ колпакомъ кверху, и вытрясъ изъ него на землю сущаго дьяволенка, — босаго, оборваннаго, чернаго, со всклоченными волбсами. Народъ смялся, и я вмст съ нимъ, несмотря на мой испугъ. Посл этого, паяцъ сдлалъ скачекъ, и, показывая будто-бы вывихнулъ себ ногу, сталъ просить хозяина, чтобъ тотъ его вылечилъ. Хозяинъ далъ ему пинка, отъ котораго онъ перекувырнулся. Паяцъ поблагодарилъ очень важно за это лекарство, но, когда хозяинъ отвернулся, онъ началъ дразнить его языкомъ. Все это было для меня совершенною новостью и приводило меня въ восхищеніе. Я полагаю, что съ тхъ поръ зачалась моя непреодолимая страсть къ драматическому искусству.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.

Есть въ моей жизни одинъ періодъ времени, о которомъ я ничего не могу припомнить. Для меня теперь совсмъ темно, отчего батюшка пересталъ быть разнощикомъ и, воротясь въ Лондонъ, принялся опять за шило. Надобно думать, что этотъ періодъ времени былъ довольно великъ, потому что въ продолженіе его я былъ въ Ковентри, гд моя маленькая сестра, играя со мной на двор, упала какъ-то въ помойную яму. Она непремнно бы захлебнулась, если бы я потерялъ присутствіе духа и сталъ призывать на помощь, а не вытащилъ ея самъ, кинувшись ту же минуту въ яму. Въ испуг и радости, я побжалъ тотчасъ разсказать объ этомъ батюшк и матушк: они похвалили мою смтливость и присутствіе духа. Нжное ихъ ободреніе не было безплодно, потому что впослдствіи мн удалось спасти жизнь многимъ подобною смлостью.

Я сохранилъ идею о древностяхъ города Ковентри и о славной процессіи, которая бываетъ тамъ ежегодно въ память уничтоженія тяжкой подати, наложенной на жителей Ковентри графомъ Леофридомъ, королемъ Мурсіи. Подать эта, какъ увряютъ мстныя лтописи, уничтожена по неотступнымъ мольбамъ королевы, графини Годивы. Леофридъ, чтобы отвязаться отъ нея, объявилъ, что онъ уничтожитъ подать только въ такомъ случа, если королева продетъ на лошади по всему городу безъ одежды. Добрая государыня согласилась, и градоначальники Ковентри, тронутые такимъ самоотверженіемъ, дали приказъ, чтобы вс жители закрыли свои окна и двери, какъ скоро прекрасная королева покажется въ улицахъ. Впрочемъ у Годивы была такая длинная коса, что она могла вся прикрыться ею. Никто не осмлился смотрть на нее изъ домовъ города, кром одного портнаго, котораго Богъ тутъ же наказалъ слпотою за его нескромное любопытство. Въ память этого событія, всякій годъ возятъ по цлому Ковентри амазонку въ панталонахъ и жилет тльнаго цвта, ее сопровождаютъ городскіе чиновники въ парадныхъ платьяхъ, и на дом любопытнаго портнаго вситъ его портретъ, изображающій этого человка въ минуту его ослпленія.

Батюшка былъ вспыльчивъ и не любилъ смолчать, когда считалъ себя обиженнымъ. Однажды завязалась у него ссора съ какимъ-то дюжимъ и грубымъ парнемъ, который грозился поколотить его. Помню еще по-сю-пору негодованіе и досаду, которыя я чувствовалъ, видя моего отца оскорбленнымъ и не будучи въ силахъ отмстить. Это случилось въ торговый день, на рынк. Блдность моего лица заставила батюшку подумать, что я озябъ, и онъ приказалъ мн выпить кружку пива, отъ которой я опьянлъ. Мн было стыдно. Батюшка говаривалъ, что онъ никогда въ жизни не бывалъ пьянъ, и сверхъ-того я читалъ въ Священномъ Писаніи, что напиваться гршно. Эти два обстоятельства приводили меня въ отчаяніе, при мысли, что я сдлался преступникомъ въ такія раннія лта. Я плакалъ горько, и батюшка, чтобъ утшить меня, сложилъ всю вину на себя.

ГЛАВА ПЯТАЯ.

Я уже говорилъ, до какой степени мой отецъ былъ непостояненъ и любилъ приключенія, никто охотне его не пускался на всякія пустыя зати. Мудрено пересчитать вс города, которые мы прошли во время нашей кочевой жизни. У насъ даже завелось два осла для перевозки товаровъ. Я не всегда бывалъ сытъ, и претерпвалъ ужасныя муки, бгая за этими животными по ужаснымъ дорогамъ. Однажды мн случилось войти, не знаю зачмъ, въ кухню какой-то господской усадьбы., въ Стаффордскомъ графств, голодъ такъ ясно изображался на моемъ лиц, что служители этого дома предложили мн състь нсколько ложекъ гороховаго супу, о которомъ я прежде и не слыхивалъ. Онъ показался мн отвратительнымъ, я не могъ сть. Слуги назвали меня ‘прихотливымъ мальчишкой’и я пошелъ отъ нихъ съ пустымъ желудкомъ. Странно, что впослдствіи гороховый супъ сдлался однимъ изъ моихъ любимыхъ блюдъ!

Батюшка былъ поперемнно то втошникомъ, то разнощикомъ всякой всячины, — пуговицъ, пряжекъ, оловянныхъ ложекъ: онъ принимался промышлять всмъ, что ему общало барышъ. Доле всего торговалъ онъ горшечнымъ товаромъ, закупая его въ окрестностяхъ Стона и перевозя въ сверную часть Англіи. Я разъзжалъ вмст съ нимъ по разнымъ графствамъ, между-тмъ матушка съ прочими дтьми оставалась дома, то есть, въ старой, полуразвалившейся хижин, въ двухъ миляхъ на сверо-востокъ отъ Регели. Мн рдко случалось отдыхать въ этомъ убжищ, потому что, несмотря на мой юный возрастъ, я былъ обремененъ хлопотами. Меня посылали въ Регели за всмъ, что было нужно для существованія нашего семейства, а я, — надо признаться,— очень любилъ погулять, и на походъ, который можно сдлать въ два часа, употреблялъ обыкновенно цлую половину сутокъ. Я зналъ, что меня ожидало дома за такія шалости, трепеталъ, воображая себ батюшкинъ гнвъ, но искушеніе преодолвало ужасъ при всякомъ новомъ предмет, который представлялся моему любопытству. У батюшки не было границъ ни гнву, ни нжности. Онъ меня билъ, таскалъ за волосы, до крови рвалъ мои уши, но, черезъ часъ, начиналъ утшать самыми нжными ласками, обвинялъ себя въ чрезмрной жестокости, и клялся, что тысячу разъ скоре умретъ, нежели сдлаетъ мн малйшее зло. Родительскія наказанія не составляютъ однако всего, что мн было суждено перенесть въ жизни.

Батюшк вздумалось посылать меня въ Кеннокъ за землянымъ углемъ, который я долженъ былъ доставлять на ослахъ въ Регели и тамъ продавать. Не возможно пересказать всхъ бдственныхъ приключеній, которыя меня постигли отъ этого новаго рода торговли. Зато я имлъ случай прозжать мимо лсу, гд водились олени, которые были для меня предметомъ постояннаго удивленія. Сверхъ-того я выучилъ въ это время одну простонародную балладу, за что батюшка подарилъ мн цлый грошъ. Грошъ одному мн! какое благополучіе! Впослдствіи бывали у меня и сотни фунтовъ стерлинговъ, но я никогда не былъ такъ богатъ какъ съ этимъ грошомъ.

ГЛАВА ШЕСТАЯ.

Мы хали въ Честерское графство, но за дв или за три мили отъ Гарлема батюшка ршился оставить меня у одной старушки, которая держала постоялый дворъ. Вечеромъ того дня, въ который мы прибыли къ этой женщин, являются два Ирландца. Путешественники, пожаловавшіе поздно на постоялый дворъ, должны довольствоваться тмъ, что имъ дадутъ, не затвая большихъ разносоловъ. Ирландцы купили себ хлба и чего-то еще. Между-тмъ я, по договору отца моего съ хозяйкою, получилъ отъ нея прекрасное блюдо картофелю. У Ирландцевъ разгорлись на него зубы. Лишь-только я расположился вкушать мой прекрасный картофель, какъ эти плуты подсли ко мн. Они дружески потрепали меня по щекамъ, сказали мн, что я очень пригожій ребенокъ, начали спрашивать о моемъ имени, откуда я родомъ, куда иду. Посл этого, одинъ изъ Ирландцевъ сказалъ: ‘Позволька мн попробовать своего картофелю’.— ‘Да и мн тоже’, примолвилъ другой: ‘ты врно его не любишь, а у насъ, въ Ирландіи, это самое обыкновенное кушанье. Не хочешь ли помняться? Вотъ, посмотри какой славный хлбъ! Мы, пожалуй, уступимъ его теб, потому что намъ все-равно чмъ ни насться, а вы, Англичане, любите хлбъ больше картофелю. Ну, давай же мняться.’ — И дло слдовало непосредственно за словами. Они сунули мн въ руки сухой хлбъ, и овладли картофелемъ. Я вздыхалъ, смотря какъ Ирландцы пожирали мой отличный ужинъ, но не смлъ спорить съ ними, боясь ихъ рыжихъ усовъ, черныхъ бородъ и сверкающихъ глазъ. Я долженъ былъ безмолвно утолить свой голодъ ихъ чернымъ и безвкуснымъ хлбомъ, и провелъ всю ночь въ горькихъ слезахъ.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ.

Когда мой отецъ воротился, и я разсказалъ ему свое приключеніе, онъ началъ ругать весь Ирландскій народъ, католиковъ и папу, и заключилъ тмъ, что эти два плута, которые меня обманули, суть врное изображеніе цлой націи. Съ тхъ поръ я душевно возненавидлъ Ирландцевъ и католиковъ, и сколько ни убждалъ себя потомъ въ неосновательности сужденія о народ и его вр по двумъ ничтожнымъ лицамъ, никогда не могъ освободиться отъ тайной вражды къ Ирландцамъ. Вотъ изъ какихъ источниковъ часто происходятъ наши политическія мннія!

Кажется, что батюшка, оставляя Честерское графство, имлъ намреніе открыть опять гд-нибудь башмачную лавочку. Для-этого, мы обошли многіе города. Я былъ пораженъ мстоположеніемъ страны, и особенно замтилъ три голыя скалы конической формы, которыя мн показались очень схожими съ тремя сахарными головами. Въ Мансфильд все наше семейство хворало нсколько времени лихорадкой, отъ простуды, которой мы подверглись во время сна подъ сырымъ заборомъ, не имя денегъ, чтобы нанять себ покойнйшее убжище. Я до-сей-поры чувствую слдствія этой простуды, которая тогда чуть не отправила насъ на тотъ свтъ. Посл лихорадки, у меня сдлалось удушье, и нсколько недль прошло, прежде нежели силы мои укрпились до такой степени, что нашъ бдный караванъ могъ продолжать путь въ Ноттинггамъ, гд мы поселились недалеко отъ парка, въ маленькомъ домик, откуда былъ виднъ замокъ и прекрасный ручей, катящійся по холму.

Ноттинггамъ показался мн прекраснымъ городомъ во многихъ отношеніяхъ. Особенно понравился мн рынокъ, богатый състными всякаго рода припасами и устроенный на высокомъ мст, которое тотчасъ просыхаетъ посл дождя. Недалеко оттуда есть дв хорошія гостинницы. Рка Трентъ течетъ по долинамъ, у подножія Ноттинггама. Мои дтскіе взоры находили тутъ вс красоты, какія только могутъ существовать въ сельскомъ вид. Сколько разъ, сидя на берегу Трента, я наблюдалъ, какъ рыбки рзвятся въ прозрачной вод и увертываются отъ стей, разставленныхъ рыболовомъ! Часто хаживалъ я въ деревушку, которая находится также на берегу этой рки, меня привлекалъ туда видъ домовъ, высченныхъ цликомъ изъ большихъ утесовъ. Мн казалось, что эти домы населены святыми отшельниками, и я чертилъ въ своемъ воображеніи цлый романъ объ ихъ уединенной и братской жизни. Надо сказать, что самое имя того мстечка развивало мои мечтанія: оно называется ‘Пустыней’. Я дивился терпнію, съ какимъ люди создали себ эти живописныя жилища въ такомъ обнаженномъ и дикомъ мст, камни, въ которыхъ дома высчены, суть просто массы песчанику, на вершин каждаго камня, то есть, на кровл каждаго домика, разведенъ садъ. Батюшка не удерживалъ меня отъ прогулокъ, потому что он способствовали къ возстановленію моего здоровья. Наконецъ, благодаря великодушнымъ попеченіямъ одного Ноттинггамскаго доктора, я выздоровлъ совершенно. По-несчастію, имя этого благодтеля ускользнуло отъ моей памяти.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ.

Публичныя зрлища, какъ бы они ни были жестоки или отвратительны, всегда нравятся толп. Надъ какимъ-то преступникомъ должна была совершиться смертная казнь. Батюшка предложилъ мн итти посмотрть, какъ смотрятъ и другіе добрые люди. Я согласился, мы послдовали за роковою телжкою до вислицы, которая была поставлена за городомъ. Не прерывая разговора съ отцемъ, я прислушивался къ толкамъ окружающихъ: одни показывали сожалніе, другіе дышали местью. Видимое волненіе несчастной жертвы погрузило меня въ глубокую горесть. Однако, сжавъ руку, я терпливо дождался торжественной, страшной минуты, въ которую роковой колпакъ опустился на глаза преступника, и воръ повисъ въ воздух. Его судорожныя движенія произвели ужасное дйствіе на мое мягкое воображеніе, я не вынесъ этой картины, отворотился. Батюшка замтилъ мое страданіе и сказалъ: ‘Пойдемъ, Томъ, довольно.’ — ‘Ахъ, батюшка, пойдемте, какъ можно скоре пойдемте!’ отвчалъ я, и прибавилъ ршительнымъ тономъ: ‘Никогда, во всю жизнь мою, не пойду смотрть, какъ казнятъ преступника.’ Черезъ двадцать шесть лтъ посл этого, въ Париж, въ 1783 году, я измнилъ моему слову, но всякій разъ, какъ я слышалъ о смертной казни, мн представлялся страшный Ноттингамскій вислецъ и я чувствовалъ себя разстроеннымъ.

Къ-счастію, почти всегда, подлъ мрачнаго зрлища есть другое, веселое, которое освжаетъ душу. Наступало время скачки. Я жадно хотлъ полюбоваться на эту занимательную картину, потому что мало видалъ хорошихъ лошадей, а между-тмъ отецъ мой, страстный лошадиный охотникъ, разсказывалъ мн чудеса объ этихъ благородныхъ животныхъ. Онъ называлъ по-порядку вс мста, гд случалось ему быть на скачкахъ, повторялъ имена коней-побдителей, о дополнялъ свои очерки занимательными подробностями о приключеніяхъ, которыя тутъ обыкновенно бываютъ. Онъ описывалъ невроятныя хитрости, употребляемыя плутами и шарлатанами, наказанія, которымъ они подвергаются въ случа открытія подлога, споры и крики людей, держащихъ заклады, шумъ зрителей, когда лошади несутся по бгу, опасность быть въ близкомъ отъ нихъ разстояніи и трудность увернуться отъ копытъ, множество шатровъ, гд пьютъ и играютъ, движеніе, жизнь и веселость. Мое молодое воображеніе горло при этихъ очаровательныхъ разсказахъ, и я желалъ только одного-чтобы скоре увидть все это своими глазами.

За дв недли до начала скачки, лошадей, которыя должны были оспоривать призы, стали приводить въ Ноттинггамъ и всякій день, по утрамъ и по вечерамъ, гонять по бгу, для приготовленія ихъ къ борьбъ. Разумется, что мы съ отцемъ были постоянными зрителями этихъ предварительныхъ экзерцицій. Я восхищался красотой бгуновъ, стройностью ихъ тонкихъ ногъ и лоскомъ ихъ шерсти. Какъ бы я былъ счастливъ, если бы мн было можно итти къ нимъ въ конюшню, посмотрть какъ надваютъ попоны, какъ чистятъ, подстилаютъ содому въ стойла и задаютъ сна и овса! Конскія принадлежности, которыя я видлъ на бгу, были великолпны, но эти нарядныя лошади внушили мн состраданіе, когда я узналъ, какъ мало ихъ кормятъ, и что количество пищи ихъ должно уменьшаться каждый день, а въ ночь передъ скачкой он останутся и вовсе безъ корму.

Въ этотъ годъ на Ноттинггамской скачк былъ одинъ призъ, опредленный отъ имени самого короля. Его оспоривали два бгуна, которыхъ вс почитали за лучшихъ въ Англіи и неуступающихъ ни одной лошади изъ всхъ извстныхъ до того времени, кром Чильдерса. Они назывались — Керльсъ и Атласъ. Керльсъ былъ выхоженъ однимъ баронетомъ, котораго очень любили въ той области, за него стояли, отъ мала до велика, вс жителя Ноттинггама. Напротивъ, прізжіе, особливо жокеи, закладчики и вчные постители скачекъ, держали сторону Атласа, принадлежавшаго, кажется, герцогу Дивоншейру, и который если не превосходилъ Керльса, то не уступалъ ему въ достоинствахъ и блистательныхъ подвигахъ. Впрочемъ Атласъ былъ уже разъ побжденъ Керльсомъ, и это событіе, въ глазахъ жителей Ноттинггама, составляло почти врный залогъ его вторичнаго низложенія. Противная сторона говорила, что тогда Атласъ не достигъ еще, было, полнаго роста. Разсказывали, что эта чудесная лошадь вышла изъ самаго негоднаго жеребенка, который былъ сосланъ за неповоротливость и безобразіе въ табунъ непородистыхъ лошадей, но что вдругъ обнаружилъ онъ свои чрезвычайныя качества, обогнавъ всхъ товарищей, когда табунъ чего-то испугался и пустился бжать во всю прыть. Лошадиные охотники и барышники только и говорили, что о Керльс да объ Атлас. Нкоторые утверждали, что, если Керльсъ проиграетъ, это должно будетъ приписать неискусству жокея, которымъ былъ назначенъ грумъ одного помщика изъ окрестностей Ноттинггама.

Наконецъ великій день наступилъ, и два знаменитые скакуна ринулись оспоривать другъ у друга внецъ. Не было ни одного сердца, которое бы не трепетало отъ страха или надежды, что касается до моего, то оно совершенно предалось Керльсу. Прекрасная шерсть этой лошади такъ блестла, глаза ея такъ сверкали, ноги пророчили такую неимоврную быстроту, что, кажется, Керльсъ говорилъ: ‘Я полечу, если вздумаю!’ Мн и въ голову не приходило, чтобы его кто-нибудь побдилъ, но, увы, онъ былъ побжденъ. Бдные Ноттинггамцы! сколько кошельковъ опустло у нихъ въ этотъ день! сколько грудей наполнилось горестью!

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ.

Эти происшествія породили во мн желаніе участвовать непосредственнымъ образомъ въ дл, которое, какъ я думалъ, производитъ надъ всми такое же сильное впечатлніе какъ надо мною. Я сталъ размышлять о томъ очень серіозно. Мои отношенія къ батюшк были таковы, что я боле обременялъ его, нежели былъ ему полезнымъ: удушье помшало мн выучиться башмачному ремеслу, которымъ я началъ-было заниматься, думали отдать меня въ ученье къ ткачу, но и это почему-то не состоялось, къ моему удовольствію. Со времени скачки, вс мои мысли сосредоточились на одномъ желаніи — получить мсто конюшеннаго служителя въ лошадиномъ город, Ньюмаркет. Я былъ одтъ очень бдно, — чтобы не сказать, покрытъ просто лахмотьями, прочія мои обстоятельства находились также не въ блистательномъ положеніи. Между-тмъ молодые ребята, служащіе при конюшняхъ, ослпляли меня видомъ здоровья, опрятности, довольства и дерзости, которая мн доказывала, что за ними смотрятъ нестрого. Кром дерзости, все въ нихъ мн нравилось, я полагалъ, что былъ бы самымъ благополучнымъ существомъ въ мір, если бы получилъ такое прекрасное мсто., и наконецъ сказалъ о томъ батюшк. Онъ, по своей страсти къ лошадямъ, согласился съ перваго слова, и только боялся неудачи. Однако мы ршились попытать счастья. Посовтовавшись предварительно съ нкоторыми жокеями, батюшка обратился къ Г. Вудкоку, который держалъ конюшню въ пяти миляхъ отъ Ньюмаркета и воспитывалъ тамъ ввренныхъ ему лошадей. Г. Вудкокъ осмотрлъ меня съ ногъ до головы, спросилъ сколько мн лтъ, нашелъ, что во мн не много всу, и, довольный моими отвтами, взялъ меня на испытаніе. Со мною случилось въ жизни множество перемнъ, которыя постепенно укрпляли мою довренность къ вол Провиднія и возвышали меня съ одной степени на другую: полученіе мста при Вудкоковой конюшн я почитаю первымъ моимъ повышеніемъ. Я выйду наконецъ изъ ничтожества, буду человкомъ! Подъ моимъ надзоромъ и управленіемъ будетъ одно животное той породы, которою я всегда восхищался, которую любилъ съ такимъ жаромъ! Я однусь въ хорошее, платье буду сть не только до-сыта, но еще съ наслажденіемъ, буду сть что захочу, сверхъ того мн станутъ давать жалованье! Коротко сказать, получивъ званіе жокея, я вышелъ изъ низкаго, бднаго состоянія на самую пріятную и надежную дорогу. Стоило только выучиться здить верхомъ и узнать вс обязанности конюшеннаго прислужника, а это меня не пугало, потому что я тутъ не ожидалъ такихъ затрудненій, какія нашлись въ самомъ дл.

Грумы, живущіе въ Ньюмаркет и въ окрестностяхъ этого ‘олимпическаго’ города, почти вс между собою знакомы, боле или мене. По рекомендаціи Г. Вудкока, я былъ отданъ въ ученье Джеку Клерку, который въ это время велъ домой, въ Ньюмаркетъ, лошадь капитана Вернона. День моей разлуки съ родителемъ былъ день тяжкой скорби. Батюшка, съ торжественною важностью, повторилъ мн свои уроки, и я далъ ему общаніе любить и слушаться его всю жизнь. Я истинно былъ къ нему привязанъ, какъ и онъ ко мн несмотря на суровость своего нрава.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ.

Мы отправились рано по утру. Все было благополучно. Завтракъ, состоявшій изъ большихъ порцій холодной говядины, хлба и сыру, далъ мн заране пріятное мнніе о выгодной перемн въ моей участи. Надежда не обманула меня: я начиналъ совершенно новую жизнь, душа моя находилась въ какомъ-то очарованіи, она врила счастію въ будущемъ, но была слишкомъ робка, и еще не заносилась далеко. Добрый Клеркъ замчалъ мою дтскую радость, однако не воспользовался ею, чтобы дурачить бднаго ребенка: напротивъ, онъ. дружелюбно совтовалъ мн вести себя съ осторожностью, чтобы не попасть въ западни, которыя обыкновенно разставляются новымъ жокеямъ и бываютъ гибельны или ихъ доброму имени, или здоровью, подавая поводъ къ насмшкамъ со стороны другихъ, опытнйшихъ, конюховъ. Одна изъ тхъ злобныхъ шутокъ заключается въ томъ, что увряютъ новобранца, будто-бы, для приданія своему тлу необыкновенной легкости надобно надть на себя какъ-можно боле курточекъ, пробжать въ нихъ дв или три мили, и потомъ, раздвшись до-нага, зарыться въ навозъ. Если простякъ повритъ и выполнитъ все по наставленію, его обливаютъ потокомъ холодной воды, которая приготовляется благовременно для этой церемоніи. Есть еще одна штука: ее зовутъ — ловить сову. Новичку говорятъ, что нашли совиное гнздо въ дом или конюшн, что сова вылетаетъ оттуда въ скважину, которая есть въ стн, но что, ежели эту скважину закрыть шляпой, а въ домъ поднять шумъ, сова со-слпа влетитъ въ шляпу, и дло кончено. Посл этого, приставляютъ лстницу. Обманутый новичекъ взбирается по ней къ указанной скважин, но лишь только онъ скинетъ шляпу, на него льются ушаты воды, и онъ падаетъ на землю, гд, разумется, приготовлено для него что-нибудь не очень пріятное. Я не попался ни въ одну изъ подобныхъ продлокъ, и велъ себя такъ осторожно, что мои товарищи, незная о Клерковыхъ совтахъ, не могли надивиться необыкновенному моему благоразумію. Такимъ обратитъ путешествіе доставило мн одни удовольствія, безъ малйшихъ непріятностей. Мы останавливались на короткое время въ Гонтиндон, и прибыли наконецъ въ окрестности Ньюмаркета, гд жилъ Г. Вудкокъ.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ.

Семейство Г. Вудкока состояло изъ жены и дочери лтъ одинадцати. Самъ онъ былъ человкъ очень важнаго вида, который мн внушилъ къ нему глубокое уваженіе. Домъ окруженъ былъ со всхъ сторонъ деревьями, семейство собиралось обыкновенно въ одной чистенькой комнат, гд я впослдствіи получилъ одинъ изъ тхъ нравоучительныхъ уроковъ, которые производятъ весьма сильное впечатлніе на дтей и даже на юношей. Дло вотъ въ чемъ: проходя мимо этой комнаты, я увидлъ тамъ приготовленныя чайныя чашки и сахарницу, мистриссъ Вудкокъ и ея дочь еще не приходили, въ комнат никого небыло, сахаръ, эта сладкая приманка ребячества, которую я такъ мало вкушалъ въ свою страдальческую жизнь, соблазнилъ меня на преступленіе: я еще разъ осмотрлся, и тихонько, на цыпочкахъ, сталъ подкрадываться къ столу. Искусительный кусокъ былъ уже въ моихъ рукахъ и я хотлъ бжать съ драгоцнной добычей, какъ вдругъ увидлъ молодаго человка, который лежалъ съ книгою на соф позади дверей и, улыбаясь, слдилъ глазами вс мои движенія. Не могу выразить стыда, который я почувствовалъ въ эту минуту! Я положилъ сахаръ на прежнее мсто, и, потупивъ голову, удалился съ самымъ мучительнымъ чувствомъ, которое уничтожало меня тмъ сильне, что улыбка молодаго человка превратилась въ громкій хохотъ.

Я забылъ сказать, что, поступивши въ жокеи, я сталъ носить жокейское платье. Никогда генералъ, покрытый шитьемъ и звздами, не гордился столько своимъ благороднымъ мундиромъ, сколько я моей красною курточкой, съ узкимъ золотымъ голуномъ, лосинными штанами, сапогами и колпакомъ съ богатою кистью, которыя торжественно на меня надли. Мн казалось, что я выше человка. Есть въ человк какое-то особенное тщеславіе, гнздилище котораго находится въ ногахъ, и которое заставляетъ его придавать странную важность обуви. У многихъ народовъ прикрытіе ногъ сопряжено съ понятіями о чести. Этимъ я объясняю себ то непостижимое чувство гордости, какое внушали мн новые сапоги. Впрочемъ, мои читатели, которые никогда не ходили босикомъ, не будутъ въ состояніи оцнить сладострастія, разливающагося, сперва въ ногахъ, а потомъ по всему тлу, вслдъ за тмъ какъ вы надли первые сапоги въ жизни.

Миссъ Вудкокъ была прекрасная двочка, и я,— не знаю за что, — пользовался ея благосклонностью. Она говорила со мной потихоньку, когда мы встрчались близь дому, бранила меня, если я не былъ исправенъ по должности, и разъ или два сдлала мн честь порядочно на меня разсердилась, несмотря на вс мои усилія ей понравиться. Эти выходки должно приписать скоре неопытности ея молодыхъ лтъ чмъ какому-нибудь намренію, он скоро прекратились по одному случаю, который чуть не надлалъ мн большихъ бдъ.

Хотя я, казалось, довольно ловко сидлъ на лошади, но, по новости въ ремесл жокея, не умлъ еще держаться крпко въ сдл и вскакивать на лошадь. Если она спотыкалась неожиданно, я готовъ былъ слетть. Мн дали прекрасную срую кобылу. Однажды я прозжалъ ее по лсу: вдругъ, она чего-то испугалась и отпрыгнула назадъ. Я не только выскочилъ изъ сдла и упалъ на землю, но еще запуталъ одну ногу въ стремени. Моя кобыла перепугалась еще боле, начала бситься, ударила меня въ грудь, и ушла, оставивъ меня на земли, мертвымъ, какъ думали нсколько времени. Одинъ изъ моихъ товарищей, который здилъ вмст со мною, тотчасъ поскакалъ домой увдомить о случившемся и позвать на помощь. Меня подняли, перенесли къ Г. Вудкоку, и оживили кровопусканіемъ. Вс возможныя попеченія были мн оказаны, пока я не выздоровлъ, но, по выздоровлніи, надобно было отказаться отъ званія жокея у Г. Вудкока: онъ увидлъ, хотя немножко поздно, что мы съ срою кобылою не можемъ ужиться въ добромъ согласіи. Впрочемъ онъ не лишилъ меня своего покровительства: по его рекомендаціи, я былъ опредленъ къ одному груму, Джонстону, очень извстному берейтору, который управлялъ прекрасною конюшнею герцога Грефтона: служить у него почиталось за великую честь. Но догадливый Джонстонъ скоро замтилъ, что я не знаю еще и азбуки жокейскаго ремесла, и меня еще разъ прогнали.

Второе изгнаніе огорчило меня гораздо боле, нежели какъ бы можно было ожидать по моимъ лтамъ. Кром того что собственная моя чувствительность жестоко страдала, я еще обманулъ надежды моего отца, котораго уврялъ при прощаньи, что не подвергаюсь ни какой опасности, выступая одинъ на дорогу жизни. Въ самомъ, длъ, я тогда совершенно полагался и свои силы, и оттого былъ теперь огорченъ еще боле, увидвъ себя, безъ всякой подпоры, преданнымъ моей неопытности. Г. Джонстонъ объявилъ, чтобы я искалъ себ мста, и что онъ съ своей, стороны не можетъ сказать многаго въ мою пользу. Однако онъ позволилъ мн остаться нсколько дней между своими жокеями Отчаяніе мое было ужасно, къ довершенію бды, я опять упалъ съ лошади, тогда какъ она совсмъ не бсилась, а только тряхнула сдло, — что очень часто случается. Искусные грумы и насмшки ршили единогласно, что я трусъ, и хохоту конца не было.

ГЛАВА ДВНАДЦАТАЯ.

Но у несчастныхъ есть защита,— Провидніе. Въ самую критическую минуту, когда я ршительно не зналъ что длать, вдругъ слышу, что Джонъ Ватсонъ, первый грумъ капитана Вернона, товарища герцога Квинсбери, иметъ надобность въ стебль-бо. Имя добраго человка, которымъ пользовался Ватсонъ, подавало мн нкоторую надежду. Сверхъ-того я вспомнилъ своего, стараго покровителя Джека Клерка, который занималъ почетное мсто наставника и учителя при одной изъ лучшихъ его лошадей. Тотчасъ бгу въ великолпныя конюшни, гд безвыходно присутствовалъ властелинъ моей участи, и, чтобы придать себ видъ человка опытнаго въ ремесл, являюсь туда въ четыре часа пополудни, — когда конюшни отворяются для вывода лошадей на вечернюю проздку. Джонъ Ватсонъ встртилъ меня съ важнымъ, но съ благосклоннымъ, видомъ.

— Что теб нужно, мой милый? Врно ищешь мста?

— Точно такъ, сударь, отвчалъ я.

— У кого ты жилъ прежде, мой другъ?

— У господина Вудкока. Я пришелъ сюда изъ Ноттинггама съ однимъ изъ вашихъ жокеевъ, Джекомъ Клеркомъ.

— Зачмъ же ты отошелъ отъ господина Вудкока?

— Со мною случилось несчастіе: я упалъ съ лошади, и она чуть не убила меня.

— Это въ самомъ дл несчастіе. Но неужли ты только поэтому отошелъ отъ господина Вудкока?

— Онъ самъ отказалъ мн, сударь.

— Чего нтъ, откровененъ: мн это нравится. Такъ ты теперь отъ господина Вудкока?

При этомъ вопрос я потупилъ глаза, и не могъ удержаться, чтобы не подумать немножко, прежде нежели отвчалъ: — Нтъ, сударь.

— Нтъ? Что жъ это значитъ? Ты два раза перемнилъ хозяина въ такое короткое время?

— Я не виноватъ, что мн отказываютъ.

Слова мои заставили Ватсона улыбнуться.

— А у кого ты теперь живешь?

— У господина Джонстона, онъ позволилъ мн остаться на нсколько дней при его конюшн.

— Добрый знакъ. Ты, врно, говоришь о томъ маленькомъ Джонстон, что живетъ на другомъ конц города?

— Точно такъ, сударь.

— Ну, хорошо. Какъ ты еще недавно сталъ ходить за лошадьми, то я не удивляюсь, что Джонстонъ отказалъ теб. Онъ хочетъ, чтобы у него вс были такіе же искусники какъ онъ самъ. Хорошо, когда люди знаютъ основательно свое дло: но вдь надобно же, чтобы они гд-нибудь ему научились! Послушай, любезнйшій: я хочу взять тебя на опытъ, только, прежде развдаю о твоемъ поведеніи. Прійди ко мн завтра поутру, я теб дамъ отвтъ.

Разумется, что я не пропустилъ явиться въ назначенное время. Меня приняли на испытаніе, съ жалованьемъ по четыре гинеи (сто рублей) въ годъ и одеждой. Должность моя состояла въ ухаживаніи, подъ надзоромъ опытнаго жокея, за трехлтнимъ жеребчикомъ, у котораго, по-счастію, былъ такой кроткій нравъ, что мн ничего не стоило съ нимъ управиться. Такимъ образомъ моя репутація на этотъ разъ не была замарана. Джонъ Ватсонъ понялъ меня лучше прежнихъ хозяевъ. Поздивши нсколько на смиренномъ жеребчик за хвостомъ другихъ лошадей, я получилъ мсто при вороной лошади, которая была уже не такая смиренница. Ватсонъ не находилъ меня трусомъ, напротивъ, онъ замчалъ во мн признаки блистательной смлости. По его правиламъ, лошади учились на ровномъ мст, но бывали и исключенія. Однажды онъ веллъ намъ хать къ Берійскимъ горамъ. На ту пору пошелъ снгъ и подулъ холодный втеръ. Вороная, у которой кожа была нжна и чувствительна, къ-несчастью, не могла выдержать снгу и втру, дувшаго ей въ ноздри. Она стала упрямиться, не пошла рядомъ съ другими лошадьми, пыталась сбросить меня наземь^—, потомъ хотла пуститься въ галопъ, и, увидвъ, что не можетъ со мною управиться, начала скакать на дыбы, пятиться, фыркать, кидаться въ стороны, однимъ словомъ, длать со мной вс эти злодйскія штуки, на которыя способенъ только жеребецъ отличнйшей породы. Зная напередъ, что ей будетъ плохо отъ ненастной погоды, я приготовился вытерпть вс ея шалости, и твердо держался въ сдл, какъ-будто это была для меня вещь самая обыкновенная. Джонъ Ватсонъ халъ съ нами. Одинъ старый грумъ указалъ на меня и примолвилъ:

— Вотъ лихой жокей, клянусь честью!

— Да, отвчалъ Ватсонъ: ты увидишь, каковъ онъ будетъ со-временемъ. Въ Ньюмаркет не много такихъ, которые его стоятъ.

Какое торжество для моего самолюбія! Вс товарищи видли мою ловкость и слышали похвалу. Не лишне замтить при этомъ случа, что жокеи, у которыхъ ноги прямы, икры не толсты и колнки мало высунулись впередъ, рдко длаются хорошими здоками. У меня, напротивъ, ноги были кривыя, ступня обращена внутрь и колнки торчали. Скоро я узналъ, что кто хочетъ держаться твердо въ сдл, тотъ долженъ крпко сжимать своими ногами бока лошади. Приключенія, которыя случаются при зд верхомъ, выучатъ этому правилу всякаго неглупаго жокея, и съ того времени почти нтъ для него опасности.

Привычки и нравы благородныхъ лошадей очень разнообразны. Внимательное ихъ наблюденіе можетъ составить предметъ любопытной конской философіи. Большая часть любитъ играть, но ихъ прыжки опасны только для робкаго и неловкаго здока. Вс вообще пугаются при вид незнакомаго предмета. Кто не привыкъ управлять ими, тотъ долженъ опасаться этой минуты. Самому лучшему здоку я совтую держать ухо остро, потому что и съ нимъ также можетъ случиться несчастіе. Жеребцы высшаго званія часто бываютъ съ норовомъ. Не мудрено понять причину ихъ раздражительности, вспомнивъ ихъ наслдственную, кровную горячку, ихъ пищу и воспитаніе, которыми стараются еще усиливать это особенное достоинство, и наконецъ тонкость ихъ кожи, которую дерутъ железными скребницами и другими инструментами. Вс благородныя лошади съ норовомъ кусаются и брыкаются, потому что он тоже любятъ дать почувствовать свою силу и внушить страхъ. Однажды Томъ, братъ Джека Клерка, прозжалъ срую лошадь, принадлежавшую лорду Марчу. Воротившись Домой, онъ началъ чистить ее скребницею или щеткой, какъ вдругъ проклятое животное схватило его зубами за плечо, подняло и умчало на двсти саженъ отъ конюшни. Въ мое пребываніе въ Ньюмаркет, Форестеръ, старая лошадь заводу капитана Вернона, была подъ арестомъ въ тсномъ стойл. Кром Тома Ватсона, Джонова брата, она не подпускала къ себ никого, кидалась какъ сумасшедшая на перваго, кто осмливался подойти къ ней, и била задними ногами. У подобныхъ лошадей всегда есть любимцы между жокеями, и они только пользуются ихъ довріемъ и благосклонностью. Общій характеръ лошадей великодушенъ и дружелюбенъ, но о нкоторыхъ разсказываютъ такіе страшные примры жестокости, что трудно поврить.

Что касается до привязанности лошадей къ тмъ людямъ, которые ходятъ за ними, объ этомъ довольно сдлать одно замчаніе. Въ долгіе лтніе дни жокеямъ бываетъ такъ много дла, что нердко, утомившись трудами, они засыпаютъ подъ ногами своихъ лошадей. Въ такомъ случа лошадь никогда не ляжетъ, чтобы не задавить своего хожатаго. Для него гораздо опасне Ньюмаркетскіе товарищи, потому что между ними есть повсы, которые нарочно стараются подстеречь спящаго, чтобы хлестнуть его по ногамъ гибкой тросточкой. У меня былъ знакъ отъ такаго удара, отъ колна до самой лодыжки, и я думаю, что Томъ Ватсонъ удружилъ мн такъ милостиво: кром его, никто не могъ ударить такъ сильно.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ.

Почти всякое ремесло заставляетъ человка вести жизнь боле или мене однообразную, и еще боле ремесло жокея при лошадяхъ, которыхъ воспитываютъ для скачки. Ньюмаркетскіе жокеи встаютъ всегда лтомъ въ третьемъ часу, зимою въ четыре. Пока они будятъ другъ друга, лошади начинаютъ ржать, давая этимъ знать своимъ прислужникамъ, что он голодны. Жокей одвается, чиститъ ясли и задаетъ своему коню первую мрку овса, высявъ изъ него соръ сквозь ршето. Посл этого, онъ приводитъ въ порядокъ подстилку: перетряхаетъ солому, на которой лошадь лежала, выкидываетъ всякую нечистоту и добавляетъ свжей соломы. Затмъ вся конюшня выметается самымъ тщательнымъ образомъ, отворяются окна и двери, и лошадей моютъ, скоблятъ, вытираютъ, охорошиваютъ, взнуздываютъ, сдлаютъ. Тогда отправляютъ ихъ на утреннюю экзерцицію. Одна идетъ впереди, прочія за нею, каждый жокей знаетъ свое мсто.

Скакуны никогда не бгаютъ рысью, — всегда или шагомъ или въ галопъ. На учень, скачка въ галопъ ускоряется медленно и постепенно до самой крайней быстроты. Когда лошадь проскакала полмили, жокей начинаетъ погонять ее безъ отдыха во всю другую половину мили. Тотъ, кто лучше уметъ выполнить это правило, назначается обыкновенно ‘вожатымъ галопа’, то есть, онъ первый вызжаетъ изъ корюшни и первый въ нее възжаетъ.

Когда лошади разскачутся, это называется brushing gallop. Подобная экзерциція производится всегда на дорог, идущей вгору. На самой вершин холма, лошадей останавливаютъ на дв или на три минуты, чтобы дать имъ перевести духъ, потомъ спускаются шагомъ, прогуливаются довольно долго по ровному мсту, и дутъ на водопой. Количество пойла такъ же измрено, какъ и все прочее въ лошадиномъ быту славнаго города Ньюмаркета. Жокей считаетъ глотки и отводитъ лошадь отъ корыта, какъ-скоро она приняла столько воды, сколько назначено грумомъ. Посл водопоя опять галопируютъ, тутъ наступаетъ самая продолжительная зда шагомъ и наконецъ послдній brushing gallop, быстрйшій изъ всхъ. По окончаніи этого урока, даютъ лошадямъ отдохнуть и возвращаются въ конюшни.

Утренняя экзерциція продолжается около четырехъ часовъ, вечерняя почти столько же. Пріхавши въ конюшню, жокей ведетъ лошадь въ стойло, привязываетъ ее къ яслямъ, вытираетъ ноги соломою, снимаетъ сдло и чепракъ, чиститъ всю лошадь скребницею и разстается съ ней не прежде какъ уничтоживъ вс малйшія пятнышки на ея кож. Пополуденныя занятія жокея почти такія же: съ вечерней экзерциціи возвращаются въ семь часовъ, чистятъ лошадей, задаютъ имъ одну порцію корму, идутъ ужинать, потомъ задаютъ еще порцію, оправляютъ подстилку и выгребаютъ сно изъ яслей. Въ девять часовъ конюшни заперты съ лошадьми и жокеями.

Однажды привыкнувъ къ такому образу ими, жокеи не знаютъ усталости, и только по утру сонъ иногда ихъ одолваетъ: я помню, что мн случалось засыпать на сдл при начал перваго brushing gallop. Зато голодъ часто терзаетъ жокейскій желудокъ. Moжетъ-статься, нтъ наслажденія, которое бы шло наряду съ наслажденьемъ Ньюмаркетскаго жокея, когда онъ, посл утренней зды, принимается завтракать: судите же, какъ долженъ былъ наслаждаться я — я, который до того времени жилъ на такой убійственной діет! Намъ давали обыкновенно свжаго молока или молочнаго супу, холодной вчерашней говядины, кусокъ отличнаго сыру, булку прекраснаго благо хлба, и сверхъ-того порядочную порцію пива. Эта пища не обременяетъ желудка и не лишаетъ тла дятельности, свойственной молодымъ лтамъ.

Перемена моего положенія была слишкомъ велика и поразительна, чтобы не чувствовать его блаженства. Прежде я жилъ въ безпрерывной нищет и несчастіяхъ, терплъ вс возможные недостатки, и только по привычк къ страданіямъ не приходилъ въ отчаяніе, только по родству съ всякаго рода лишеніями думалъ, будто-бы я сытъ, одть и счастливъ, когда мн удавалось чмъ-нибудь утолить жгучій голодъ, прикрыть себя лохмотьями и найти мсто, куда приклонить голову. Теперь напротивъ-какая разница! Я одть тепло и нарядно, я мъ до-сыта и вкусно не таскаюсь въ грязи за хвостомъ самаго лниваго и глупаго животнаго, катаюсь на благороднйшемъ изъ четвероногихъ, управляю имъ, летаю по горамъ и долинамъ, спорю о быстрот съ самими втрами. Я искренно хотлъ быть всю жизнь жокеемъ въ Ньюмаркет.

Въ свободное время тамошніе жокеи любятъ забавляться разными играми. Употребительнйшія игры суть мячикъ, лунки, шары, кубари и волчокъ. Я былъ мастеръ играть въ шары и пускать кубарь. Нкоторые забавлялись еще ‘въ девять ямокъ’. Эта игра, требующая предварительнаго ученья, обходилась дорого пастухамъ, которые пасли барановъ на широкой равнин за Ньюмаркетомъ. Чертятъ на земли три квадрата, одинъ внутри другаго, и на боку каждаго квадрата выкапываютъ три ямочки. Въ игр могутъ участвовать только двое. Каждый беретъ девять ‘воиновъ’, то есть, девять кусковъ дерева, и воюетъ ими своего противника. Я позабылъ правила этой игры, но, кажется, дло состоитъ въ томъ, чтобъ запереть непріятельскихъ ‘воиновъ’, такъ чтобы имъ некуда было ступить. Хорошіе игроки, къ числу которыхъ принадлежалъ и я, выигрываютъ наврное, но пока я не зналъ секрета, эта игра меня очень занимала.

Для полученія правъ гражданства между игроками, я долженъ былъ совершить свои геркулесовы подвиги, или, говоря просте, показать моимъ товарищамъ, что я не такой малой, котораго можно обижать встрчному и поперечному. Дти обыкновенно задорны, и эту врожденную склонность ребячества нарочно подстрекаютъ старшіе жокеи, чтобъ тшить себя зрлищемъ драки. Мои товарищи неумолимо преслдовали именемъ труса тхъ, кто надувалъ губы, когда дло шло о побоищ. Я не хотлъ заслужить этого ненавистнаго имени, и начиналъ драки одну за другою: сперва ратоборствовалъ я съ Джекомъ, потомъ съ Томомъ, а тамъ и съ другими. Джекъ, съ которымъ я всегда дрался, былъ прежде пастухомъ, старше меня нсколькими мсяцами по возрасту и по должности, дтина здоровый, отважный, горячій и позволявшій себ въ драк вещи, противныя правиламъ,— кусаться и бить ногами. Но у него не было ни сноровки ни присутствія духа, и оттого, посл трехъ или четырехъ схватокъ, онъ долженъ былъ уступить мн преимущество. Томъ поступилъ въ жокеи посл меня, и хотя я былъ и моложе его и слабе, однако побда надъ нимъ обошлась мн безъ большаго труда, потому что у него, какъ говоритъ Шекспиръ, были только жилы, мускулы, кости, а не было сердца. Я одолвалъ также и жокеевъ лорда Марча, котораго заводъ былъ неподалеку отъ нашего. Меня признали на обихъ конюшняхъ героемъ. Сверхъ-того, пользуясь совтами добраго Джека Клерка, я не далъ ни разу надуть себя, и это еще боле утвердило мою репутацію. Это была моя первая слава, чистая, неподдльная слава, которою я не былъ обязанъ ни снисхожденію журналистовъ ни шарлатанству моихъ покровителей.

Съ десяти часовъ утра до четырехъ пополудни, жокеи бываютъ совершенно свободны и могутъ располагать своимъ временемъ. Но въ четыре часа, когда лошадей выводятъ на вечернюю зду, бда, если кто не явится на свое мсто! Со мною это случилось только однажды, и по-несчастію въ такой день, когда капитанъ Вернонъ былъ самъ въ Ньюмаркет. Я никогда не видалъ Джона Ватсона такимъ сердитымъ. Онъ поколотилъ меня порядкомъ, но посл умилостивился и сказалъ: ‘Ну, пошелъ къ чорту, мальчишка!… Какъ можно не быть на своемъ мст въ этакой день!’

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ.

Я прожилъ въ Ньюмаркетъ около трехъ лтъ. Впродолженіе этого времени случилось со мною много достопамятныхъ приключеній: они производили надо мною т различныя дйствія, изъ которыхъ мало-помалу образуется характеръ человка. Я не стану ихъ разсказывать въ томъ порядк, какъ они слдовали одно за другимъ, и выставлю только т, которыя относятся непосредственно къ жокейскому быту.

Лошадь, за которою я ходилъ, была нездорова и не училась вмст съ другими. Мн велли прозжать ее небольшимъ галопомъ вполдень и потомъ приводить въ конюшню. Я никогда не видалъ отъ нея ни какихъ шалостей, и тмъ мене ожидалъ, чтобъ она расшалилась больная. Но въ одинъ день, когда я халъ на водопой и сидлъ на сдл небрежно, вдругъ вылетла изъ ямы ворона. Лошадь моя испугалась и пустилась какъ стрла. Я свалился. Къ счастію, никто не видалъ этого происшествія. Оправившись отъ испуга и не имя силы бжать далеко, лошадь остановилась. Я поймалъ ее, слъ и благополучно пріхалъ къ конюшн: честь моя была спасена.

Однако это происшествіе очень огорчило меня, потому что мн оказывали безпрестанно все боле и боле довренности. Къ намъ была приведена одна лошадь изъ Ирландіи. Джонъ Ватсонъ нашелъ нужнымъ, чтобы ее объзжалъ ‘невскій жокей’, а между легкими одинъ я казался ему способнымъ на это дло. Такъ, я простился съ моей вороной лошадью, которой спина была поприщемъ первыхъ моихъ успховъ. Вороная поступила къ побжденному мною Тому, и скоро замтила неискусство своего новаго вожатаго, она не пошла у него въ галопъ, стала брыкаться, скакать на дыбы, и наконецъ сбросила съ себя бднаго Тома,— къ всеобщей потх его товарищей, которые всегда готовы смяться надъ несчастнымъ. Между-тмъ слава моя еще боле разцвла отъ уничтоженія моего преемника.

Мн часто приходилось мнять лошадей, но всегда съ честью, то есть, я всегда получалъ такую лошадь, съ которою управиться было трудне чмъ съ ея предшественницей. Самая замчательная сторона моего искусства была — галопированье, на какой бы лошади я ни сидлъ. Мн дали маленькую кобылу, на которой прежде здилъ Джекъ Клеркъ. Эта лошадь была не съ норовомъ, но просто игрунья и баловница. Во время галопа, если я хотлъ посмяться, мн стоило только сдлать движеніе рукой, и баловница моя тотчасъ выскакивала изъ ряду, нагибала голову къ переднимъ ногамъ и вскидывала заднія на воздухъ, въ ту же минуту вс другія лошади начинали прыгать, брыкаться, и два три жокея летли изъ сделъ. Впрочемъ я былъ довольно благоразуменъ по моимъ лтамъ, и не поддавался искусительному желанію дурачиться, только въ присутствіи Джона Ватсона позволялъ я себ эти штуки, изъ тщеславія, чтобы показать ему свою ловкость. Плохіе здоки умоляли меня чуть не со слезами, чтобы я не шутилъ, и, когда они принимались за дло съ этой стороны, я бывалъ снисходителенъ.

На всхъ Ньюмаркетскихъ конюшняхъ лошади почти безпрестанно мняются: одну покупаютъ, другую продаютъ, стараясь всегда надувать другъ другаи хвастая этими подвигами какъ остротами. Разъ привели къ намъ лошадь съ другаго завода, гд она никого не слушалась. Меня тотчасъ посадили на эту проклятую скотину, и, по обыкновенію, велли скакать въ галопъ. Не знаю, какъ это случилось, — лошадь была подо мною довольно тиха. Но скоро я увидлъ, что не надобно доврять ея кротости. Мы были въ пол. Желая что-то сказать жокею, который халъ позади меня, я оборотился на сдл, такъ, что вся тяжесть моего тла держалась на одномъ стремени. Негодная лошадь, лишь-только замтила шаткость моего положенія, вдругъ бросилась всторону, наклонилась, лягнула и выбила меня изъ сдла.— А calf! а calf! ‘Теленокъ! теленокъ!’ вскричали мои товарищи. Этимъ словомъ выражается презрніе къ упавшему здоку. Но я еще не упалъ, об ноги мои висли съ одной стороны, лошадь несла, я все-еще держался и кричалъ: ‘Погодите, еще не теленокъ!’ Кое-какъ удалось мн перекинуть одну ногу черезъ сдло. При изумительной быстрот галопа и неправильности движеній моего скакуна, трудно было удержать равновсіе, однако я удержалъ его. Стремена у меня соскочили, поводъ вырвался, но я сидлъ уже твердо въ сдл, и скоро поймалъ опять и стремена и поводъ. Не удерживая лошади, я далъ ей полную волю скакать до-упаду, и она остановилась какъ скоро порядочно измучилась. Привтствія посыпались на меня, вмсто прежнихъ насмшекъ, и этотъ случай долго былъ предметомъ всхъ разговоровъ какъ одинъ изъ самыхъ блистательныхъ подвиговъ наздничества.

Вотъ одинъ примръ лошадинаго испуга. Въ зимній вечеръ халъ я съ экзерциціи на лошади, которую приготовляли для королевскаго приза. Шелъ дождикъ, въ канав, которая лтомъ бываетъ суха, образовался ручей. Не желая трудиться надъ вытираніемъ ногъ моей лошади, я опустилъ поводъ, чтобы она перескочила черезъ воду. Но лошадь подумала, что я заставляю ее играть, и начала прыгать, поднялась на дыбы, потомъ скакнула впередъ. Когда она опустила переднія ноги, он пришлось у самаго края глубокой ямы, наполненной до половины водою: еще нсколько дюймовъ,— и лошадь упала бы туда прямо головой. Испугавшись ямы, она стала какъ вкопанная, уперлась, подняла уши, осла назадъ и собралась бжать. Ноздри ея раздулись, она захрапла, поднялась опять на дыбы и обернулась назадъ, выражая движеніемъ ногъ, головы и ноздрей, всю силу своего ужаса. Я не столько испугался какъ она, но, когда мы пріхали домой, былъ очень радъ, что это происшествіе кончилось только потерею моей шляпы, которую впрочемъ я отыскалъ въ грязи на дорог.

У насъ былъ старый и породистый жеребецъ, котораго звали Пуффомъ. Онъ былъ съ норовомъ, не чувствовалъ мундштука и не повиновался самому сильному всаднику. На немъ здилъ самъ Джонъ Ватсонъ. Въ одно утро, когда пришла моя очередь наливать корыта на водопо, Ватсонъ позволилъ мн дохать туда на Пуфф, потому что водопой былъ въ полутор мили отъ конюшенъ. Я повсилъ себ за плеча ведро и похалъ. Черезъ нсколько минутъ оказалось, что мой Пуффъ былъ въ расположеніи попроказничать. Я не обратилъ бы на это вниманія, еслибъ ведро не било меня по плечу при каждомъ сильномъ движеніи моей лошади, которая вздумала скакать въ галопъ и перепрыгивать черезъ вс канавки, попадавшіяся намъ очень часто. Врнйшее средство унять его отъ этихъ дурачествъ было — замучить его. Я пустилъ Пуффа скакать по трав и началъ погонять до самаго водопоя. Но Пуффъ такъ разгорячился, что не разсудилъ за благо остановиться у корытъ. Я поворотилъ назадъ къ Ньюмаркету, полагая, что онъ не проскачетъ мимо своей конюшни: не тутъ-то было! Онъ помчался по городу, и я слышалъ, какъ жокеи другихъ конюшенъ кричали, хохоча: ‘Вотъ, вотъ старикъ Пуффъ песетъ Ватсонова Тома!’ Наконецъ мы прискакали къ какому-то столбу, который стоялъ подл дома. Пуффъ остановился на-минуту, чтобы измрить глазами, можетъ ли онъ пройти между домомъ и столбомъ. Новая опасность! Въ этомъ тсномъ промежутк, для моихъ ногъ ршительно не было мста. Но гибкость молодаго тла спасла меня: я усплъ поднять ноги на крестецъ Пуффу, и мы прошли благополучно. Между-тмъ онъ начиналъ уставать, черезъ дв минуты мы подскакали къ своимъ конюшнямъ, и здсь Пуффъ изволилъ наконецъ остановиться. Хуже всего въ этомъ приключеніи было то, что корыта на водопо еще ожидали моего прибытія.

Я. кончу эту главу анекдотомъ, который заслуживаетъ вниманія естествоиспытателей, какъ примръ чувствительности, ума и даже честолюбія лошадей. Въ одной изъ предъидущихъ главъ было говорено о ‘Форестер,’ который не слушался никого кром Тома Ватсона. Ему было лтъ десять или одиннадцать, прежде онъ изрядно скакалъ, но по-несчастію разбился ногами. Однако, года черезъ полтора посл того какъ я поселился въ Ньюмаркет, капитану Вернону вздумалось попробовать Форестера, и онъ ршился пустить его въ перегонку съ ‘Слономъ’, лошадью сиръ Джона Шефто. Мы никакъ не надялись, чтобы Форестеръ могъ побдить такую сильную лошадь какъ Слонъ. Бгъ былъ устроенъ по прямой линіи длиною въ четыре мили. Форестеръ проскакалъ три четверти этого пространства, морда съ мордой, не уступивъ ни шагу своему сопернику. Джонъ Ватсонъ начиналъ надяться. Сиръ Джонъ Шефто, который самъ скакалъ на Слон, началъ погонять изъ всей силы своего скакуна и заставилъ его выбжать немножко впередъ. Форестеръ также усилилъ быстроту бга, но, увидя, что Слонъ вс скачетъ впереди его, онъ прыгнулъ что есть силы, схватилъ его зубами за нижнюю челюсть и началъ тянуть назадъ. Съ трудомъ освободили Слона изъ пасти обиженнаго противника. Бдный Форестеръ! онъ проигралъ, но проигралъ съ честью. Ему свили внокъ изъ соломы и торжественно надли на голову, чтобы облегчить его горесть о потер приза. Самые опытные грумы дивились этому приключенію, и боле всхъ Джонъ Ватсонъ. И какъ не дивиться!

‘Библіотека для Чтенія’, т. 15, 1836