Жизнь Наполеона Бонапарте, и проч. Соч. Сира Валтера Скотта (*).
(Статья 4-я и послдняя).
(*) См. Телеграфъ, 1827 года, No XII и XV, и 1828 года, No III.—
F****
‘Московскій Телеграфъ’, No 4, 1828
Жизнь Наполеона Бонапарте и проч. Соч. Сира Валтера Скотта, Скотт Вальтер, Год: 1828
Время на прочтение: 20 минут(ы)
Забывая, кажется, экспедицію Англичанъ въ Египетъ, и дв арміи, приведенныя въ Голландію Герцогомъ Іоркскимъ, въ 1793 и 1799 годахъ, В. Скоттъ думаетъ, что въ первыя двнадцать лтъ воины, Англійскія войска мало приобрли славы отъ ошибокъ Сенъ-Джемскаго Кабинета, который, по его мннію, руководствовался планомъ, не столько военнымъ, сколько меркантильнымъ, и раздроблялъ силы народныя, а не соединялъ ихъ для удара боле ршительнаго. Авторъ спшитъ сказать (томъ XI стр. 23), что ‘первые признаки измненія Англійской политики явились въ славной Копенгагенской экспедиціи.‘
Здсь не можно удержаться отъ горестной улыбки. Читатель вспомнятъ: сколько разъ Авторъ приставлялъ къ имени Франціи вроломство, зврство, разбойничество? Давно-ли (т. X стр. 132) обвинялъ онъ Пруссію въ недобросовстности, въ эгоизм, и самымъ обиднымъ тономъ объявлялъ, что она была столько-же нестерпима своимъ хищничествомъ, сколько неизвинительна тсными предлами своей политики (стр. 121 ). Когда сія держава потеряла сраженіе на полякъ Іенскяхъ, онъ не боится сказать вамъ, что въ семъ бдствіи ‘не могли не признать, съ нкоторымъ удовольствіемъ, возмездія, заслуженнаго политикою Пруссіи, въ послднее время непрямодушною, корыстною и столь-же недальновидною, сколь жадною и недобросовстною’ (стр. 173). Наконецъ, наслдующихъ страницахъ онъ позволилъ себ изобразишь намъ поступокъ Берлинскаго Кабинета, положившаго приступить къ союзу съ Англіею, не отступая отъ Ганновера, уступленнаго ему Наполеономъ, какъ поступокъ несправедливыя и своекорыстныя.
Ухо читателя еще наполнено сими восклицаніями, оглушено еще сими бранями, которыя онъ, не смотря на ихъ холодность, желалъ-бы приписать великодушному негодованію. Теперь, онъ спрашиваетъ самого себя: Человкъ, показавшій необыкновенную строгость къ чужестраннымъ Правительствамъ, какъ будетъ говорить о своемъ собственномъ, перемняющемся въ политик, то есть, во время совершеннаго мира сожигающемъ столицу Даніи, для того, чтобы заставишь государя Датскаго выдать свои флотъ и арсеналы? Какое слово выберетъ историкъ изъ множества оскорбительныхъ наименованій, коими онъ безпрестанно удивлялъ насъ? Не будетъ это вроломство? но выраженіе кажется вамъ неполнымъ, хищингество, кажется вамъ несвойственнымъ и неудовлетворительнымъ, вы ищете другаго слова, колеблетесь. Но Сиръ В. Скоттъ не раздумываетъ долго: первымъ словомъ въ устахъ его является — человколюбіе! Да, экспедицію Копенгагенскую сдлали столь грозною изъ человколюбія, чтобы Датчане, съ самаго начала поняли, какъ безполезно будетъ всякое ихъ сопротивленіе! Спшу объявить однакожъ, что Авторъ видитъ здсь человколюбіе только въ исполненія, касательно-жь сущности дла, соглашается, что такой способъ требовать ручательствъ былъ суровъ. За то, сдлавъ эту уступку, онъ продолжаетъ: ‘При обыкновенной форм политики между народами, такія реквизиціи Англіи относительно Даніи, были-бы неизвинительны, если-бы ихъ не оправдывали тогдашнія обстоятельства. Положеніе Англіи было подобно положенію человка, угрожаемаго приближеніемъ превосходныхъ силъ смертельнаго непріятеля, и въ это-же время видящаго подл себя вооруженнаго человка, которому иметъ онъ право не ввряться, потому, что сей уже два раза вооружался на него, и все показываетъ, что онъ готовъ измнить ему и въ третій. Въ такомъ (е случа, угрожаемый, безъ сомннія можетъ по всмъ правамъ требовать, чтобы третій объявилъ ему свои намренія, если-же достанетъ силы, то можетъ отнять у него оружіе и удержать оное какъ лучшее поручительство за его неутральность (т. XI стр. 28).’
Подлинно! посл этого стоило труда, въ продолженіе десяти томовъ взывать къ общественной вр и народному праву, чтобы раздать всмъ нарушителямъ правъ народныхъ такое полное отпущеніе въ грхахъ! Но пусть на минуту примутъ столь удобное ученіе — и въ лтописяхъ міра не найдется ни единаго притснителя, который не могъ-бы оправдаться вроятными намреніями своихъ жертвъ. Къ счастію В. Скотта, чувствуешь, что патріотизмъ не столько ослпилъ его совсть, сколько разсудокъ, и что, даже вруя въ необходимость сей мры критической и ршительной, ему было гораздо трудне одобрить ее, чмъ похвалить. Однако-жь, каково народное предубжденіе у столь отлично умнаго Человка! Избавимъ его отъ всякаго другаго доказательства въ этомъ род, и это я долженъ былъ привесть для его мночисленныхъ читателей, опасаясь, чтобы во всей Европ не нашелся, хотя одинъ изъ нихъ, который отважился-бы сдлать его судьею между Англійскимъ и другихъ народовъ Правительствами.
Но, такъ много насмхавшись (потому, что у В. Скотта Исторія любитъ насмшку) надъ нашими намреніями сдлать высадку въ Англію, сказавши въ послдствіи, что Бонапарте видлъ, какъ при Трафальгар погибли вс надежды его на вторженіе, для чего ссылаться и на приближеніе смертельнаго непріятеля и на его превосходныя силы? Не будетъ-ли противорчія между превосходствомъ нашихъ силъ и презрніемъ, боле нежели высокомрнымъ, какое возбуждали въ Англичанахъ угрозы и вооруженія Наполеона, даже прежде дня, истребившаго наши надежды? Какъ-бы то ни было, но порядокъ идеи довелъ насъ до похвалъ, при всякомъ случа, и весьма справедливо, воздаваемыхъ нашимъ Авторомъ Англійскимъ морякамъ, за ихъ храбрость и удивительную ловкость. Европа, особенно Франція, думаетъ и говоритъ о нихъ также какъ В. Скоттъ, но она будетъ сожалть, единственно за него и за нихъ, что онъ надялся польстить имъ, явившись столь несправедливымъ къ нашимъ морякамъ.
Какое чувство угодно ему внушишь намъ, когда мы слышимъ, что онъ сравниваетъ наши эскадры съ зайцомъ, бгущимъ передъ сворою? Очень знаю, что вс эти порицанія, боле жалкія, нежели оскорбительныя, износились въ продолженіе вковъ въ народныхъ, или лучше сказать, простонародныхъ псняхъ Англичанъ (такъ платятъ они намъ за нашу Англоманію!), но еще не доказано, чтобы справедливость и вкусъ позволяли длать Исторію эхомъ Соутварскихъ тавернъ. Здсь недостатокъ не въ одномъ отсутствіи справедливости и приличія: здсь страшная неловкость. Геройство побжденныхъ при Трафальгар и Абукир необходимо для славы ихъ побдителей: отнять его у первыхъ, значитъ помрачить славу послднихъ. Кажется, въ этомъ случа сама истина была столь богата и прекрасна, что она одна могла-бы удовлетворить народное честолюбіе, самое взыскательное, и Историкъ, не унижая Турвиллеи, Дюкеновъ, Сюффренновъ, и проч., могъ-бы сохранить Британской морской сил ея достоинство и означить ея превосходство, коихъ никто не оспориваетъ.
Признаюсь, гораздо оригинальне и трудне было доказать, за что однакожъ Историкъ ее побоялся взяться, что Англійскій солдатъ, человкъ за человка, иметъ то-же превосходство надъ своими непріятелями, какое Англійскіе моряки надъ коряками другихъ народовъ. И доказательство, на которое онъ опирается, конечно покажется странно выбраннымъ. Это — поврятъ-ли?— незамчательная, ничтожная побда Майдская въ Калабріи, одержанная Сиръ Джономъ Стюартомъ, надъ Генераломъ Ренье! Такъ-то, посл двадцати лтъ безпрерывной и отчаянной борьбы атлетовъ, судятъ по образу однодневнаго счастія! Когда безчисленныя арміи столько лтъ мрялись другъ съ другомъ, хотятъ чтобы внокъ мужества былъ цною сшибки пяти или шести тысячъ человкъ. По крайней мір, хорошо-ли знаютъ обстоятельства сраженія, которое одно должно утвердишь достоинство храбрыхъ между двумя великими народами? Не могу подтвердишь этого.
Вотъ разсказъ В. Скотта: ‘Въ девять часовъ утра оба войска были готовы къ битв. Англійская бригада легкой пхоты составляла правое крыло линіи фронта, а первый легкій отборный полкъ составлялъ лвое крыло Французовъ. Такимъ образомъ, противополагаясь одинъ другому, оба сіи корпуса, какъ-бы съ обоюднаго согласія, посл двухъ или трехъ выстрловъ, пошли на штыки. Англійскій начальникъ замтивъ, что плащи, бывшіе у солдатъ его на спинахъ, мшаютъ имъ, веллъ остановиться, чтобы солдаты могли сбросишь съ себя плаща. Видя, что непріятель идетъ впередъ, и думая, что страхъ заставляетъ его колебаться. Французы пошли усиленнымъ шагомъ, громко восклицая… Но Англичане, какъ скоро освободились отъ своей тягости, получили приказъ двинуться на непріятеля: они двинулись бодро, и въ свою очередь скорымъ шагомъ, съ примкнутыми штыками. Тутъ Французскіе офицеры начали поощрять своихъ солдатъ, которые потеряли сплость, увидвъ, что помнялись ролею съ Англичанами, перестали быть нападающими. Они остановились, вс усилія офицеровъ подвинуть ихъ впередъ, остались безуспшны, и когда Англичане приблизились, противники ихъ разстроили свои ряды и побжали (т. XI стр. 8 и 9 ).’
Но вотъ что нахожу я въ Опыт изслдованія о легкой пхот (Essai sur l’Infanterie lgè,re), сочиненіи Генерала Дюэма. Прежде всего читатели замтятъ, что здсь не историкъ, какъ въ предшествующемъ повствованіи, описывающій битву, и желающій показать непріятельскихъ старыхъ усачей, бгущими при одномъ приближеніи молодыхъ рекрутъ своего народа, но Авторъ сочиненія чисто дидактическаго: онъ долженъ былъ говорить о сраженіи, тмъ съ большею точностію и большимъ безпристрастіемъ, что говоритъ о немъ единственно для подтвержденія примромъ правилъ имъ выше изложенныхъ. Описавъ порядокъ, въ какомъ онъ располагаетъ свою аттаку, и замтивъ, что непріятелю всего лучше ожидать ее твердо въ батальной, хорошо устроенной линіи, готовой произвести огонь на близкомъ выстрл онъ прибавляетъ (стр. 390 ): ‘Такъ, Англичане отразили при Майд, въ Калабріи, войнами Генерала Ренье, приближавшіеся съ штыками, не стрляя, и положили на мст почти вс первые ряды изъ.’ Эти два разсказа совершенно несогласны одинъ съ другимъ. Но если-бы послдній и не былъ врно засвидтельствованъ, то шло задумался-бы принять его? Онъ одинъ естественъ: онъ объясняетъ гибель нашихъ старыхъ отборныхъ войскъ, и всего боле онъ, съ особенною вроятностію, даешь понятіе о торжеств ихъ противниковъ, потому, что если Англичане доказали свое умнье ходишь въ штыки, то еще боле отличились они хладнокровіемъ, съ какимъ ожидали самой жаркой аттаки, и мткостью выстрла, сохраняемою имя въ самыя опасныя минуты.
Историку угодно также, чтобы въ битв Вимеираской, имвшей слдствіемъ капитуляцію Жюно, успхъ праваго крыла Англичанъ ршенъ былъ двойнымъ нападеніемъ въ штыки, гд, ‘какъ при Майд, Французы храбро шли впередъ, но потеряли бодрость въ роковую минуту столкновенья…’ Какой другой причин, спрашиваетъ онъ у самаго себя (т. XII. стр. 55), можемъ мы приписать то неотрицаемое событіе, что весь первый рядъ, состоявшій боле нежели изъ трехъ сотъ гренадеровъ, былъ опрокинутъ въ одну минуту?’
На эт четыре строчки можно написать четыре листа возраженій. Я не буду такъ многословенъ, но прежде всего замчу, что весьма рдко случается, чтобы при нападеніи на штыкахъ, войска оставались въ развернутой линіи, они обыкновенно строятся въ колонну, и тогда, первый рядъ составляетъ почти всегда третью часть взвода, слдовательно, въ немъ не можетъ быть трехъ сотъ. Во вторымъ, если-бы къ сшибк холоднымъ оружіемъ, весь первый рядъ былъ опрокинутъ, это было-бы яснымъ доказательствомъ, но онъ не бжалъ, а смло сблизился съ непріятелемъ, или покрайней мр, ожидалъ его въ наилучшемъ порядк. Наконецъ, отъ того, что В. Скоттъ не позаботился о ясности описанія битвы, не льзя хорошо распознать, о какой аттак говоритъ онъ, однакожъ, все заставляешь полагать, что въ этомъ мст онъ имлъ въ виду аттаку нашего втораго полка гренадеровъ. Но очевидный свидтель сего движенія, Генералъ Фуа, вотъ что разсказываетъ о немъ: ‘Много потерпвъ на марш отъ непріятельскихъ выстрловъ чиненными ядрами, колонна готова была развернуться, когда шесть полковъ Англійскихъ открыли въ нее ружейный огонь, сходившійся въ одну мшу. Два первые взвода были истреблены въ одну минуту. Колонна не имла возможности прямо построиться въ боевой порядокъ, и уклонявшись вправо, не взирая на приказаніе и примръ вождей, спустилась въ оврагъ.’
Вотъ, не разсказъ слово въ слово (для сокращенія я измняю его), но свидтельство Генерала, гд видна печать величайшей точности {См. Histoire de la Guerre de la Pninsule, T. IV, стр. 934.}. Пусть судятъ теперь: есть-ли, въ этомъ дл, или въ Майдскомъ, что нибудь такое, что-бы заставило, не раздумывая, провозгласишь неоспоримое превосходство Англичанъ, везд, гд только они встрчались въ равномъ числ съ своими противниками.
Впрочемъ, для чего сіи тщетные споры? Арміи двухъ народовъ должны быть справедливы одна къ другой: это могутъ он исполнять съ гордостью. Славная борьба должна была внушить имъ взаимное уваженіе. Столь-же храбрые можетъ быть, какъ наши, боле непоколебимые ни упорные, особенно боле ловкіе стрлки, Англійскіе солдаты не имютъ ни той силы въ аттак, ни той быстроты въ маршахъ, ни того мужества въ бдствіи, какъ наши, и далеко не обладаютъ, въ той степени, какъ ихъ соперники, смтливостію, необходимою для всхъ войскъ, за аванпостахъ, и для всхъ корпусовъ, начинающихъ или продолжающихъ осаду.
Одною врною чертою, гд нибудь кстати, замтить сіи различія между войсками, вообще или поперемнно заслуживавшими честь быть примромъ для войскъ всхъ образованныхъ государствъ: вотъ что, кажется мн, было-бы достойне Исторіи и В. Скотта, чмъ безпрестанное стараніе его утверждать, (а Богъ знаетъ какъ!) превосходство своихъ соотечествениковъ, въ схваткахъ голова на голову. Въ этомъ упорств его есть что-то дтское, невольно изумляющее. Къ чему оно? Чего хотлъ Авторъ? Можешь быть угодить тому классу Англійской публики, который, какъ говорятъ, наконецъ ршительно убдился, что одинъ Великобританецъ непремнно побдитъ, при всякой встрч, трехъ Французовъ, или четырехъ, или, помнится, даже десятерыхъ? По крайней мр не льзя не вывесть такого заключенія, когда примемъ трудъ сблизить размышленія Историка, разсянныя въ повствованіи его о воинахъ на Пиринейскомъ полуостров. Конечно, это его слабость, но такая невинная, что что для нее не нуженъ-бы дальнйшій комментарій, и здсь я положилъ-бы перо, если-бы Авторъ не позволялъ себ, по случаю Пиринейской-же войны, такаго обвиненія, что мн не возможно оставить его безъ отвта.
‘Никогда Франція столько не гордилась Наполеономъ, и никогда не удивлялись ему такъ, какъ по возвращенія его изъ Байонны, когда стараясь овладть короною Испаніи, онъ сдлалъ великое преступленіе и явное дурачество.’ Вотъ что утверждаетъ Сиръ Валтеръ, слово въ слово, том. XI. стр. 267. Онъ не думалъ клеветать на насъ: въ этомъ я увренъ, онъ самъ былъ обманутъ. Но бросая на какой либо народъ столь важное обвиненіе, не должно-ли заблужденію обвинителя быть непобдимымъ, и тогда только будетъ оно еще извинительно, ибо должно выдержать самое тщательное, самое глубокое изслдованіе. Спрашиваемъ у обвинителя доказательствъ. Онъ ссылается на рчи префектовъ и сенаторовъ. Ручательство прекрасное! Но давно-ли забылъ онъ, кто въ это время былъ суффлёромъ всхъ декламировавшихъ роли? Столько разъ, и такъ справедливо, обозначивъ учрежденныя тогда власти, скромнымъ эхомъ мыслей Наполеона, для чего теперь ршается онъ почитать ихъ истолкователями мыслей народа? Онъ свидтельствуется почестями, отданными Наполеону на всемъ пути отъ Байонны до Парижа, спрашиваю его: кто учреждалъ сіи празднества? Но, продолжаетъ онъ, все народонаселеніе тснилось на дорог. Гд онъ видлъ это? Конечно, въ Монитёр? Но разв опять забылъ онъ: кто былъ тогда редакторомъ или главнымъ цензоромъ Монитёра и всхъ другихъ журналовъ? Какъ не понялъ онъ, что чмъ боле народъ являлся недовольнымъ, тмъ боле Наполеонъ долженъ былъ окружаться или прикрываться оффиціяльными комплиментами? Нтъ! что-бы ни говорили Сенатъ и префекты и Монитеръ и В. Скоттъ, нтъ! Франціи не была сообщницею въ Байоннскомъ вроломств! Напротивъ: ничто, ршительно ничто, никогда м нигд, такъ скоро, такъ сильно не было означено печатью всеобщаго неодобренія. Ни въ одной части цлой Европы не смотрли съ такою горестью, какъ во Франціи, на человка, которому счастіе и его геніи вврили судьбу нашу, употребившаго геройство нашихъ войскъ на порабощеніе народа, явившагося въ то время столь достойнымъ спасенія своей независимости. Въ самыхъ отдаленныхъ деревенькахъ и въ Парижскихъ гостиныхъ, вс голоса, вс сердца были на сторон утсняемыхъ, и даже, гораздо поздне, даже тогда, какъ Испанцы, раздраженные бдствіями, смшали свои благородные подвиги съ отвратительными жестокостями, Франція ни на минуту не переставала жалть о нихъ. Не похожая на старинную свою соперницу, она показывала себя человколюбивою и сострадательною ко всмъ своимъ плнникамъ, она сдлала еще боле для плнныхъ Испанцовъ: она изъявляла имъ не только человколюбіе, но горестное участіе, смшенное, почти съ уваженіемъ. Возвратившись въ свои жилища, плнники сіи утишили ненависть семействъ своихъ, когда разсказали, что длали ихъ хозяева, желая усладишь и, прибавлю, почтишь ихъ несчастіе. Пусть В. Скоттъ спроситъ у нихъ, пусть узнаетъ отъ нихъ, что истинно чувствовали къ нимъ, къ ихъ отечеству, Французы всхъ классовъ — и да поспшитъ онъ отступиться отъ обвиненія несправедливаго, онъ самъ, я совершенно увренъ въ томъ, будетъ имъ глубоко опечаленъ.
Заключеніе въ границы, какія я самъ назначилъ себ, разбора шести томовъ, обнимающихъ величавшее разнообразіе предметовъ, можетъ показаться дломъ труднымъ. Къ счастію, сіи столь различные предметы, могутъ быть мысленно раздлены на нсколько разрядовъ, столь-же опредленныхъ, какъ дйствія трагедіи. И такъ, не вступая въ подробности явленіи, я пробгу главныя раздленія, и если не покажу, то, по крайней мр, означу, какъ по моему мннію изображено каждое изъ нихъ.
Кампаніи 1812, 1813 и 1814 год. написаны по Запискамъ, боле точнымъ и врнымъ, нежели какими дотол руководствовался Историкъ: это очевидно. Большіе пропуски изчезаютъ, ошибки, вообще не столь разительныя, становятся также гораздо рже. Повствованіе, правда, слишкомъ лнивое и частію безцвтное, развивается почти постоянно съ удовлетворительною послдовательностію и методою, такъ, что безъ труда можно схватывать, безъ усилія соображать военныя движенія и политическіе разсчеты, которые запутываются, не смшиваясь. Но что выходитъ изъ всего этого? Простое удовлетвореніе любопытства. Нтъ сильныхъ движеніи души, ни отъ истины, ни отъ дйствія разсказа. Изображая съ нкоторою силою быстрый упадокъ Франціи и неутомимую армію, до конца поддержавшую свою славу, и народъ, утомленный и измненный деспотизмомъ, до того, что онъ не подкрпляетъ, боле своей армія, Историкъ могъ-бы видть и чувствовать, почему тотъ-же народъ, явившійся непобдимымъ въ народной воин противъ всей Европы, долженъ былъ наконецъ пасть, когда воина перестала для него быть народною и сдлалась такою для его непріятелей. Изображенныя къ своимъ настоящемъ свт, противоположности, того, что мы были прежде, и чмъ сдлались посл, что претерпли наши противники и на что еще могли отважиться, сіи подробности могли явишь картины новыя и важныя. Но не начертывая ихъ и даже еще не создавая, надобно-бъ было понять характеръ и духъ Французовъ. Безъ этого, В. Скоттъ и здсь пускается не въ попадъ толковать наши чувства и мысли: въ картинамъ его всегда, или почти всегда, хуже всего изображено положеніе Франціи.
Посмотрите, какую роль заставляетъ онъ ее играть въ 1814 году! Роль набалованнаго дитяти: и это выраженіе кажется ему такъ врно и прилично избраннымъ, что онъ съ большою охотою повторяешь его два раза. У избалованнаго дитяти есть кормилица, и кормилица неразсудительная, да будетъ извстно читателямъ, что это значитъ соединенныя Державы, къ большому сожалнію Автора {T. XVI, гл. XII и именно 105 стр.}, имвшія романическое великодушіе возвратить намъ плнниковъ, не обирать нашихъ Музеевъ и подписать трактатъ, по коему мы отдали, кром завоеванія Бонапарте, четвертую часть народнаго населенія и третью часть земель, бывшихъ у васъ до консульства. Сердишься нчего, лучше разсудишь. Если-бы B. Скоттъ въ такихъ милостяхъ находилъ одну изученную нжность, конечно, я допустилъ-бы его сказать это, но когда онъ обвиняетъ Державы, и въ пагубныхъ уступкахъ, и въ худо понятой снисходительности, я долженъ въ свою очередь объявить сіи обвиненія такъ несправедливы, что убдить его въ несправедливости оныхъ, могу сильнымъ авторитетомъ: его собственнымъ.
Не самъ-ли онъ напомнилъ, что за десять дней до входа союзниковъ въ Парижъ, и Главнокомандовавшіе ихъ арміями и весь Совтъ Австрійскій, ршились отступишь за Объ, почитая это началомъ другаго отступленія за Рейнъ, что Великобританскій Министръ Лордъ Кастлере воспрепятствовалъ этому, взявъ на себя объявить Державамъ, что какъ скоро начнется отступленіе, Англія перестанетъ имъ платишь, субсидіи, наконецъ, что одинъ изъ союзныхъ Монарховъ, также противившійся ршенію Австріи, весьма справедливо далъ замтить, что продолжительная война проводитъ въ отчаяніе жителей деревень, и что крестьяне начинаютъ браться за оружіе… Это также могло быть только началомъ. Теперь, прошу Автора принять трудъ, или доставить себ удовольствіе перечитать мста, только означенныя мною, и кое-что другое: все это очень хорошо изложено въ IV глав его XV-го тома. Посл сего, пусть онъ подвергнешь зрлому разсмотрнію снисходительность союзниковъ, которые, говоришь онъ съ досадою, казалось, хотли столько-же утаить свою побду, сколько Французы скрыть свое пораженіе,— можешь быть въ томъ, что сначала показалось ему романическимъ великодушіемъ, увидишь онъ, боле нжнымъ глазомъ, учтивость благоразумную и достойную Исторіи, такъ, что нельзя позволишь себ помстишь ее въ число романическихъ добродтелей.
Не скажу того-же о нкоторыхъ анекдотахъ, собранныхъ біографомъ и относящихся къ пребыванію Наполеона на остров Эльб: можешь быть они и справедливы, но врно то, что они романическіе, къ тому-же забавны и малоизвстны. Въ самомъ дл, любопытно новое государствованіе Императора, подъ скипетромъ коего не боле двнадцати тысячъ подданныхъ. В. Скопилъ обрисовалъ его очень хорошо. Монархъ-островитянинъ начинаетъ экспедицію, состоящую изъ сорока человкъ: она присоединяетъ къ его владніямъ необитаемый островокъ. Для обезпеченія своего завоеванія, которое у него могли-бы оспоривать корсары, онъ располагается длать укрпленія, потомъ прожектируетъ водопроводы для своей столицы, соляныя варницы для одного изъ своихъ портовъ, большія дороги для всхъ своихъ областей, суда для рыбной ловли, лазаретъ, дворецъ въ город и дворецъ за городомъ и — гд мн все звать! Эта миніатура администраціи, въ слпк своемъ приведенная въ размръ Лиллипутовъ.— И все это Исторія?— Слдующая глава есть не иное что, какъ бранная выходка. Авторъ, думая излагать причины возвращенія Бонапарте въ 1815 году и объяснять переворотъ 20 Марта, смшиваетъ событія, извращаетъ подробности и безъ разбора расточаетъ недоказанныя обвиненія.
Можно полагать, что кампанія Ватерлооская изображена въ лучшемъ порядк, начертана съ большимъ тщаніемъ. Италіянецъ воскликнулъ-бы, что особенно битва описана con amore, и по моему мннію это значило-бы похвалить Историка: чмъ боле любимъ патріотизмъ, тмъ не похвальне было-бы желать его только для себя. Истинно-Патріотическое повствованіе В. Скотта и въ другихъ отношеніяхъ замчательно и любопытно. Пьесы, приводимыя имъ въ доказательство, какъ Приложенія, также достойны того, чтобы обратить на нихъ вниманіе. За всмъ тмъ, мн пріятно врить, что не въ этхъ пьесахъ и совсмъ не въ этомъ разсказ будутъ узнавать Англичане (боле привязанные къ слав своихъ войскъ, нежели къ извстности счастливаго вождя) все, что солдаты ихъ показали въ сей ужасный день героическаго, или, врне сказать, неукротимаго. Если они хотятъ имть врную идею, или живой образъ своего геройства, Французскій Генералъ скажетъ имъ: ‘Въ день нашего бдствія, мы видли васъ сомкнутыхъ въ баталіоны-каре, въ долин, между Гонгемоншскимъ лсомъ и деревнею Монъ-Сенъ-Жанъ… Конница, подкрплявшая васъ, была истреблена, огонь вашей артиллеріи погашенъ… повозки, раненые, резервные парки, вспомогательныя войска бжали въ безпорядк къ Брюсселю…. При этомъ страшномъ столкновеніи, ядра нашей гвардейской артиллеріи, громившія непріятеля на близко цли и побдоносная Французскія конница не могла сбить неподвижное Британская пхоты. Можно-бъ было подумать, что она пустила корни въ землю если-бы черезъ нсколько минутъ по захожденія солнца, батальоны ея не заколебались такъ величественно: прибытіе Прусской арміи возвстило Веллингтону, что числомъ, силою, стойкостію и храбростію войскъ, выставленныхъ имъ въ битву, онъ одержалъ ршительнйшую побду нашего времени.’ (Guerre de la Pninsule, томъ I, стр. 322).
Кажется, трудно воздать благороднйшую почесть врагамъ-побдителямъ: какое-то героическое движеніе чувствуешь везд при этой похвал, и оно-то придаешь ей цну несравненную. Такъ истинно, что люди, достойнйшіе торжества, бываютъ въ дни пораженія великодушны къ своимъ соперникамъ! Но, да будетъ справедливость ко всмъ нашею всегдашнею, первою обязанностію! И мн кажется, что въ этомъ раздл, между Веллингтономъ и его войсками пальмовыхъ внковъ за Ватерлооскую битву. Генералъ Фуа могъ-бы, не похищая ничего у солдатъ, оставилъ вождю боле, нежели одну неоспоримую честь, выставить ихъ въ битву. Съ какою-бы строгостію ни судили распоряженія, безмрно превознесенныя В. Скоттомъ, (и которыя, за всмъ тмъ, кажется мн, были благоразумны и предусмотрительны), однако-жъ, честь Герцога, и не малая, состоитъ въ томъ, что онъ умлъ врно оцнить все, чего можно было ожидать отъ своихъ храбрыхъ воиновъ. Впрочемъ, говоря собственно, я думаю, что въ Ватерлооскій день точно въ этомъ состояла главная его заслуга.
Поверхностно налагая безмрныя слдствія сего дня, Историкъ обличаетъ себя и въ томъ, что онъ плохо дознался, какое дйствіе пло второе отреченіе на образъ поступковъ и духъ Французскихъ войскъ. Онъ полагаетъ несомннныхъ, даже то, что въ арміи патріотическія идеи были нераздльны съ самою особою и талантами Наполеона. Откуда онъ взялъ это? Какіе нибудь фанатики, могли кричать: ‘Нтъ Императора, нтъ солдатъ!’ По крайней мр я позволилъ-бы имъ это указать, В. Скоттъ могъ поврить этому легче или охотне, нежели я, а его всегдашняя привычка заключать у насъ по частному объ общемъ, могла довершить остальное. Это одна изъ тхъ ошибокъ, которыя опровергать почти везд я заставляю его самаго противорчіями, а это и говоритъ въ пользу его откровенности. Здсь опроверженія ждать не далеко: Историкъ, почти не медля, разсказываетъ, что Генералы-побдители замедлили до 7-го Іюля вступленіемъ своимъ въ Парижъ, потому, что — такъ замчаетъ Авторъ — не смотря на конвенцію, подписанную въ ночи съ 2-го на 3-е число, не могли убдить войскъ къ удаленію изъ столицы: ‘тщетный энтузіазмъ заставлялъ ихъ отвергать сіе съ негодованіемъ.‘
Между тмъ, какъ уступая наконецъ увщаніямъ своихъ начальниковъ, войска отступаютъ за Луару, ихъ прежній Генералъ, почти безъ свиты, призжаетъ къ берегамъ Океана, но Океанъ не допускаетъ его перехать въ Новый Свтъ. Какъ скоро Наполеонъ ступалъ на корабль Великобританскій, сцена перемнявшей и переносится, вмст съ нимъ, къ Англичанамъ. Многія изъ новыхъ дйствующихъ лицъ извстны В. Скотту лично: онъ отвсюду получалъ оффиціяльныя извстія о пребываніи на Беллерофонт и о перезд Наполеона отъ береговъ Англіи на островъ Св. Елены. Сія извстія, впрочемъ любопытныя, совсмъ не такъ окончательно ршаютъ, какъ можешь быть думаетъ Авторъ, продолжительныя споръ между Бонапарте, до самой смерти своей утверждавшаго, что онъ сдлалъ только визитъ Англіи, и Англійскими Министрами, неучтиво вмнившими этотъ визитъ въ дло и желавшими обратить его въ отдачу. Должно однакожъ согласиться, что разсказъ В. Скотта, или, когда угодно, его защитительная рчь за одну изъ двухъ партіи, необходима всякому, кто хочетъ по совсти изслдовать все это странное преніе. Недоврчивость и внимательность будутъ здсь справедливостью и благоразуміемъ {В. Скоттъ почти везд слдуетъ Повствованіе Капитана Мейтленда, на которое появилось недавно Опроверженіе, какъ сказываютъ, достойное замчанія, но мн оно неизвстно.}. Почти тоже скажу я о несогласіяхъ знаменитаго плнника, съ начала съ Сиромъ Жоржемъ Кокбургомъ, и особенно посл, съ Сиромъ Гудзономъ Лоу. Впрочемъ, въ семъ случа есть пунктъ, въ коемъ вс разсудительные читатели будутъ согласны съ Историкомъ: это замчаніе его, нсколько поздно сдланное, что и описаніе сихъ сплетней недостойно исторіи.’
Напротивъ, что достойно и оригинально-историческое, что могло-бъ быть описано съ большею живостью и величіемъ, это преждевременная кончина и послдніе дни человка, родившагося простымъ гражданиномъ небольшаго острова Средиземнаго моря, но впослдствіи видвшаго подл своего трона посланниковъ всхъ государей Европы, кром одного. Наконецъ: онъ видитъ посланниковъ четырехъ великихъ Державъ подл своей тюрьмы, и умираетъ на скал Атлантическаго моря, въ немилости у счастья, не повелителемъ, но плнникомъ міра! Хотя въ уменьшенномъ вид, но и у нашего Историка развязка сей столь обширной драмы, представляетъ истинно любопытныя подробности.
Слдующій за нею отрывокъ превосходенъ. Онъ названъ Заключеніемъ, и составляетъ нчто большее или лучшее, чмъ общаетъ его названіе. Это обзоръ, живой, сильный, и весь составленный изъ выводовъ, счастія, генія и характера Наполеона. Умы разсудительные не согласятся, ни со всми правилами Автора, ни со всми слдствіями, какія онъ извлекаетъ изъ нихъ, но они не могутъ не признать и не похвалишь въ семъ блестящемъ сокращеніи правды, иногда силы ума и, почти везд, необыкновеннаго таланта. Или я ошибаюсь, или В. Скоттъ собралъ вс силы свои, желая кончить свой трудъ блестящимъ образомъ — и усплъ въ томъ.
Теперь мой чередъ сдлать заключеніе, а мста остается у меня мало. Къ счастію, я доставилъ читателю возможность предупредить меня, и безъ сомннія, разборъ большихъ отдленій сочиненія, въ различныхъ частяхъ предмета, уже далъ ему врную идею объ общности цлаго. Основный, и можетъ бытъ неисправимые недостатокъ всего этого огромнаго зданія, есть дурной выборъ матеріаловъ. Вмсто того, чтобы основаніемъ своего труда поставить публичные акты и все къ нимъ относящееся по важности и достоврности, Историкъ почти везд составлялъ, то есть, разсказывалъ, описывалъ и судилъ, основываясь на Памятныхъ Запискахъ (Mmoires). Сочинители ихъ, долженствовавшіе быть только свидтелями при изслдованіи, показались ему удобными и врными руководителями. Сверхъ того, онъ слдовалъ иногда одному изъ нихъ, иногда другому, поочередно, не приводя ихъ въ порядокъ, и что еще хуже, не соглашая одного съ другимъ. Отсюда, неминуемо неврный ходъ, не ясныя картины, не твердость сужденіи, всего боле, отсюда промахи, безчисленныя неточности, безпрестанныя повторенія, и наконецъ противорчія, коихъ вотъ еще послдній примръ. Въ осьмомъ, или девятомъ том, Бонапарте, еще бывши первымъ Консуломъ, являлся благородно исполняющимъ обязанности своего высокаго достоинства, основывающимъ заведенія для народнаго просвщенія, въ ХІ-мъ том показали намъ Наполеона учредителемъ Университета, который былъ началомъ всхъ лицеевъ, училищъ, частныхъ пансіоновъ, и въ разсказ Автора, и въ дйствительности являющихся посл сего во всхъ углахъ Франціи. Хорошо, но вотъ, что читаемъ мы на 129-й страниц XVI-го тома: ‘Во время возстановленія, многіе приходы были и оставались иного лтъ безъ всякаго публичнаго богослуженія. Невжество увеличилось до удивительной степени. ‘Намъ извстно,’ писалъ Бонапарте къ одному изъ своихъ префектовъ, ‘что опасныя сочиненія распространяются въ вашемъ департамент.’ — ‘Если-бы дороги были усыпаны ими,’ отвчалъ чиновникъ, ‘то Вашему Величеству ненужно-бъ было опасаться вліянія такихъ сочиненіи: у насъ нтъ ни единаго человка, который-бы желалъ или могъ ихъ читатъ.’ В. Скоттъ не сказываетъ, и я не знаю, кто сыгралъ съ нимъ дурную шутку, не не принимая, и не выдавая намъ этой шутки за историческое доказательство, онъ умно сдлалъ-бы, посовтовавшись немного съ двумя совтниками, бывшими здсь не въ разногласіи: здравымъ разсудкомъ и своими первыми томами.
Вс сіи противорчія (упорствую въ моемъ замчаніи!) доказываютъ по крайней мр, что заблужденіи Автора происходятъ не отъ разсчета, но просто отъ ошибокъ, незнанія событій, неразмышленія и, всего боле, отъ поспшности въ работ. Обвиняя его въ легкомысліи, они говорятъ за его прямодушіе. Оба сіи качества онъ соединились въ такой степени, что если мн укажутъ предметъ, на счетъ котораго онъ обманулся въ цломъ своей книги, берусь указать въ этой-же книг такую страницу, такой параграфъ, гд о томъ-же предмет находится сущая истина, сущая справедливость. На примръ: можно было видть, что онъ безпрестанно позволяетъ себ поставлять всю Францію виновницею и даже соучастницею во всхъ тиранствахъ, претерпнныхъ и, почти тотчасъ, свергнутыхъ ею съ себя, въ краткое время своихъ переворотовъ. Но въ конц XVI тома, Авторъ отдляешь партіи во Франціи отъ всего народонаселенія, и объясняетъ политическія несогласія вообще, слдующею краснорчивою картиною: ‘Партіи въ государств, и народъ суть тоже, что втры и Океанъ: которыя втръ сильне, тотъ гонитъ передъ собою волны’ — и черезъ сто страницъ онъ говоритъ еще: ‘Мы, никогда не подвергавшіеся такимъ испытаніямъ, не имвшіе подобныхъ измненій въ нашей политической систем, мы, казалось-бы, могли обвинять Французовъ въ перемнчивости. Но бросивъ взглядъ на исторію Англіи, на времена частыхъ переворотовъ нашихъ въ семнадцатомъ столтіи, мы перемнимъ восклицаніе, и вмсто: Бдная Франція! скажемъ: Бдное человчество!‘
В. Скоттъ могъ-бы прибавить, что во время своихъ переворотовъ Англія, по крайней мр никогда не трепетала за свое политическое существованіе. Но и ничего не прибавляя, почему, довольно прямымъ умомъ, не сдлать было ему сближенія и замчанія, выше приведеннаго? Чего недоставало ему быть правдивымъ? Или сдлать-бы сіе замчаніе и зрло обдумать его, не писавши пятнадцати томовъ, или передлать вс сіи томы, окончивши ихъ и хорошенько подумавъ.
Напротивъ, Историкъ кажется возвращался, при весьма многихъ предметахъ, къ впечатлніямъ времени самыхъ событій, бывшихъ, можетъ быть, слдствіемъ Чтенія газеты или браннаго сочиненія. Что сказали-бы, если-бъ теперь кто нибудь изъ насъ ршился судить Питта и Англію по выходкамъ Конвента и Бонапартовскаго Монитёра? Но боле нежели кто либо другой, В. Скоттъ долженъ былъ подвергнутъ спокойному а строгому разсмотрнію свои понятія о Франціи. Он всегда принадлежалъ къ партіи, самими Англичанами называемой Анти-Французскою, и безъ сомннія, боле занятый своими плнительными произведеніями, чмъ нашими раздорами. Онъ долженъ былъ не одинъ разъ на своемъ вку принимать мннія своихъ Политическихъ друзей. Такимъ образомъ, будучи съ давняго времени предубжденъ, къ тому-же не сдлавъ необходимыхъ изысканій, дабы противоположить предубжденію совершенное познаніе событій, при самой прямой душ, онъ не могъ предохранишь себя отъ заблужденій, и даже отъ несправедливости, И, какъ помнится я сказалъ уже, что онъ былъ безпристрастенъ совершенно безъ пользы. Отъ того, какъ-бы ни была хороша такая-то, или такая-то часть, но цлое сочиненіе не для тхъ читателей, которые пожелаютъ во всей строгости изучить тридцать годовъ, обнимаемыхъ сею исторіею, ни для тхъ, которые, зная, или думая знать описываемыя въ ней событія, будутъ искать въ ней надежнаго руководства къ сужденію о сихъ событіяхъ. Но въ замну того, что я уже замтилъ и опять повторяю, если угодно знать: какъ измненія революціи, какъ эпохи Имперіи, или, лучше сказать, каждое явленіе и почти каждый актёръ сихъ двухъ великихъ трагедій, понимаемы были, не скажу Англичанами, но Министерскою партіею Англіи, то здсь можно узнать это, и можетъ быть единственно здсь, ибо ни одна книга, изъ извстныхъ мн, не можетъ, въ семъ отношеніи, замнишь нкоторыхъ главъ сочиненія В. Скотта: он представляютъ богатый рудникъ, изъ коего можно извлечь важные матеріалы, даже для исторіи Англіи за все время безмрной четверти вка, когда историческое существованіе почти всхъ народовъ, почти все состояло изъ отношеніи ихъ къ Французскому народу.
Кто-то сказалъ, если не ошибаюсь, что Реньярову комедію Lgataire, стоитъ только назвать: Fieux Clibataire, и изъ комедіи безнравственной выйдетъ пьеса полезная для нравовъ. Можетъ быть сочиненіе В. Скотта также надобно-бъ было наименовать Исторіею мнній, провозглашенныхъ Англійскимъ Министерствомъ о Французской революціи и Император Наполеон, дабы изъ книги, исполненной ошибками, сдлать собраніе полное, чрезвычайно любопытное для свднія и чрезвычайно полезное для справокъ. Вотъ я думаю, что удержитъ ее во многихъ библіотекахъ, не смотря на недостатки ея въ цломъ, ошибки въ исполненіи, при коихъ мн нчего останавливаться, посл замчаній, уже сдланныхъ мною въ предшествующихъ моихъ статьяхъ, и всего боле собранныхъ въ первой. Въ самомъ дл, вс недостатки, какіе, казалось мн, должно было обличить въ четырехъ томахъ Введенія, впослдствіи становятся рже, особливо въ нкоторыхъ отрывкахъ, тщательно мною показанныхъ, однакожъ все являются они съ одного конца сочиненія до другаго. Безпрестанно видите много ума, иногда признаете прекрасный талантъ но слишкомъ часто сіи блестящія силы замчаете только въ въ злоупотребленіяхъ. Авторъ, мало затрудняясь въ выбор украшеніи и матеріаловъ кажется, не отметаетъ ничего, какъ-бы что ни было противно достоинству рода сочиненія и важности предмета. Намъ говорятъ (томъ V-й), что дв трети Конвента, въ ІІІ-мъ году сдлавшись членами двухъ Совтовъ, поступили, какъ несчастныя женщины, собранныя на перекресткахъ и въ тюрьмахъ столицы и сосланныя въ колоніи, гд, посл юности проведенной въ безпутств… он становятся честными… и въ том VIII-мъ, такимъ-же языкомъ говорятъ намъ, что во многихъ случаяхъ, союзъ перваго Консула и его Министровъ (употребленныхъ, какъ увряютъ насъ, безъ излишнихъ изслдованіи прежняго ихъ поведенія) можно было уподобитъ свадьбамъ Испанскихъ колонистовъ, съ тми тварями и нечистотою городовъ, которыхъ посылаютъ для населенія колоній, дале, какъ-бы желая исчерпать предметъ, утшаются, приводя въ примръ рчь одного буканьера своей жен, выбранной имъ изъ этого привоза пороковъ, потомъ, посл сихъ госпожъ и господъ, еще встрчаемыхъ въ послдствіи, являются, или лучше сказать, снова появляются, можетъ быть въ сотый разъ, колдуньи и домовые, во всякой глав представляющія намъ какой нибудь новыя призракъ. Какъ не признаться, что вс сіи особы, плохое товарищество и для романиста, у историка составляютъ безобразную, нищенскую свиту.
Самое увлекательное повствованіе ‘едва-ли заставило-бы проглядть такія погршности. Къ несчастію В. Скоттъ дастъ читателю время и доставляетъ необходимое хладнокровіе пересчитать сіи погршности. Исключая описаніе нкоторыхъ военныхъ происшествіи, въ числ коихъ особенно замчу я пораженіе Баварскаго корпуса въ тснинахъ Тироля, разсказъ В. Скотта рдко бываетъ драматическій: никогда картины его не возвышаютъ и почти совсмъ не волнуютъ душу. Жаль, но должно сказать, что сочиненіе его вообще холодно.
Появленіе сего сочиненія въ свтъ несчастливо для Автора, но можетъ быть намъ оно будетъ полезно. У насъ было множество энтузіастовъ В. Скотта, людей, одаренныхъ умомъ и талантами, которые предназначали ему возобновить вс роды, и особенно Исторію, въ ихъ глазахъ не столь истинную, какъ его романы. Я не увеличиваю, а только переписываю. Можетъ быть двадцать подражателей, падкихъ на новизну, готовились уже представить намъ историческую пародію его блестящихъ вымысловъ. Но вдругъ, учитель ихъ самъ выходитъ на сцену и съ перваго шага — падаетъ! Можно надяться, что его паденіе надоумитъ учениковъ не столь строго осуждать великую школу укидида, Тацита, Макіавеля, и другую, не столь великую, но за то боле приспособленную къ нуждамъ нашего времени, которой первая мысль находится у нашего де-Ту: она имла основателемъ своимъ въ Европ Вольтера и произвела у Англичанъ истинныхъ историковъ: Робертсона, Юма, Гиббона. Можетъ быть согласятся подумать и о томъ, что заключить занимательность и историческую, истину въ млкихъ подробностяхъ наряда и нравовъ, кои могутъ понравиться въ роман, гд являются украшенныя по лтописямъ, значить вести націю, кажется уже возрастную, къ первому вкусу дтства. Это уже значило-бы что нибудь, но вотъ что еще важне: Люди, съ самыми лучшими намреніями, одаренные талантомъ, умомъ, и умомъ весьма просвщеннымъ, внесли къ намъ филантропію, въ глазахъ которой, патріотизмъ, зараженный нетерпимостью и гордостью, есть не иное что, какъ предразсудокъ, недостойный просвщенія нашего вка, и едва пригодный варварамъ, еще извстнымъ въ мір подъ именемъ Грековъ и Римлянъ. Казалось, ученіе это съ каждымъ днемъ приобртало новаго прозелита, можно было подумать, что благородное самолюбіе народа, изъ вка въ вкъ производившаго чудеса силою патріотической чести, притуплялось. Но славный чужестранецъ пускается судишь насъ, извстность привлекаетъ полное вниманіе къ его разсказу — и съ перваго слова способнаго встревожить самолюбіе (чтобы ни говорили — самое общественное, потому что безъ него въ городахъ были-бы только жители, а не граждане), тотчасъ, со всхъ сторонъ начались всеобщія возраженія, ее всхъ сторонъ возвысилось чувство народнаго я. За это искренно благодарю В. Скотта, потому что это заслуга важная.