‘Русская Мысль’, кн.IX, 1892
Жизнь и труды М. П. Погодина. Н. П. Барсукова. Книга пятая. Спб., 1892 г, Барсуков Николай Платонович, Год: 1892
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Жизнь и труды М. П. Погодина. Н. П. Барсукова. Книга пятая. Спб., 1892 г. Цна 2 руб. 50 к. Въ теченіе послднихъ пяти лтъ г. Барсуковъ аккуратно выпускаетъ каждый годъ по тому своего обширнаго жизнеописанія М. П. Погодина. Недавно вышедшая въ текущемъ году пятая книга этого жизнеописанія (XIII+520 стр.) обнимаетъ всего только четыре года жизни М. П. Погодина (1837—1840 гг.). Это — годы второго путешествія Погодина за границу, усиленія мечтаній о славянств и сношеній съ братьями-славянами, неудачнаго, особенно благодаря Устрялову, переизданія Начертанія русской исторіи для гимназій и, наоборотъ, весьма успшнаго изданія критическаго изслдованія о Нестор, возникновенія журнала Москвитянинъ, трудовъ въ обществ исторіи и древностей россійскихъ и обычныхъ сношеній со многими учеными и литераторами. Новый томъ, какъ и предшествующіе, отличается обиліемъ собраннаго въ немъ для исторіи интеллигентныхъ кружковъ того времени матеріала, онъ уже усплъ подойти къ любопытной исторіи возникновенія славянофильскаго кружка и полемики его членовъ съ западниками, вступленія молодыхъ профессоровъ въ Московскій университетъ съ незабвеннымъ T. Н. Грановскимъ во глав и начала антагонизма между старыми и новыми представителями науки. Глава о славянофилахъ (LXVII), замтимъ кстати, начинается такою архаическою риторикой, что невольно вызываетъ улыбку на лиц даже неприхотливаго въ отношеніи слога читателя: ‘Подъ снію священнаго символа православія, самодержавія и народности въ царствующемъ град Москв явились люди, которыхъ Блинскій въ 1842 г. обозвалъ славянофилами’ и т. д. (срв. также стр. 130),— начинаетъ г. Барсуковъ (стр. 468) характеристику славянофиловъ, нуждающуюся въ немалыхъ исправленіяхъ. Слдуя традиціи, г. Барсуковъ даже H. М. Карамзина вноситъ въ списокъ завзятыхъ славянофиловъ. Что же касается сни упомянутаго выше символа, названнаго г. Барсуковымъ священнымъ, то ею въ нашей литератур послдняго времени замтно особенное злоупотребленіе, которое показываетъ потерю яснаго представленія о смысл и значеніи символа, формулированнаго человкомъ, говорившимъ о русской народности, не прочитавъ ни одной русской книжки,— о православіи, плохо по отзыву одного современника, его понимая, и — о самодержавіи при очевидной своей внутренней склонности къ конституціоннымъ началамъ. Забывая новйшую формулировку символа, сознательную пропаганду его начинаютъ относить даже къ XVI вку, а его мнимыхъ насадителей называть геніальными людьми. Такъ, г. Сениговъ въ недавно вышедшей брошюр Народныя воззрнія на дятельность Іоанна Грознаго, установивъ въ первой ея половин, что народная точка зрнія на историческія событія есть всегда экономическая и что русскій народъ идеалъ силы и нравственнаго совершенства искалъ исключительно среди лучшихъ представителей крестьянства, утверждаетъ, что царь Иванъ Грозный — геніальный историческій дятель, ибо онъ былъ сознательнымъ насадителемъ указаннаго символа, спасшаго Московское государство. Оставляя въ сторон историческую несообразность этого утвержденія, нельзя признать за нимъ и достаточной логичности. Время Грознаго (разумемъ, главнымъ образомъ, вторую половину царствованія) — время подготовки смуты, едва не снесшей расшатаннаго корабля Московскаго государства, и очень неясныхъ представленій о народности, если только понятіе о послдней не отождествлять съ понятіемъ о безпричинномъ разгром народной массы, практиковавшейся и лично царемъ (разгромъ въ Новгород), и, главнымъ образомъ, опричниной. У г. Барсукова, впрочемъ, все дло ограничивается фразой, никакого намреннаго восхваленія символа или вообще назойливаго навязыванія какой-либо доктрины въ книг нтъ, теперешніе вкусы автора чувствуются лишь въ архаическомъ мстами язык, да въ приведеніи нкоторыхъ благонамренныхъ цитатъ, мало идущихъ къ длу, врод, напримръ, выдержекъ изъ проповдей митрополита Филарета (стр. 2, 13). Довольно опредленный общій тонъ изложенія, правда, нсколько тяготитъ читателя иного міровоззрнія, чмъ г. Барсуковъ, но сравнительная невинность этого тона чувствуется тотчасъ же при ближайшемъ ознакомленіи съ книгой (любопытныя замчанія о міровоззрніи нашего автора см. у С. А. Венгерова — Словарь, т. II).
Лтомъ 1837 г. Погодинъ предпринялъ поздку въ Тверскую губернію, она представляетъ интересъ для характеристики обширной любознательности и нкоторой чуткости Погодина, несмотря на множество опутавшихъ его умъ бредней съ религіознымъ и политическимъ оттнкомъ (срв. стр. 12, 41, 126, 132). Записывая въ своемъ дневник {О содержательности дорожныхъ дневниковъ Погодина замтилъ недавно К. Н. Бестужевъ-Рюминъ въ своей коротенькой біографической записк о Погодин, предназначенной, если не ошибаемся, для ‘Сборника Императорскаго русскаго историческаго общества’ и напечатанной въ Славянскомъ Обозрніи, No 1, стр. 42—50.} присутствіе на праздник св. Арсенія Тверского, Погодинъ пишетъ слдующія глубоко поучительныя строки: ‘Нтъ, пятьсотъ тысячъ Москвы и Петербурга не составляютъ еще Россіи, и чтобы знать Россію, надо ее разсмотрть, и разсмотрть не изъ кабинета московскаго или петербургскаго, а на мст, пожить долго въ каждомъ ея краю, познакомиться со всми званіями, ибо дворянинъ московскій совсмъ не то, что оренбургскій, курскій, и крестьянинъ тверской во многомъ не похожъ на орловскаго, не говорю уже о малороссійскомъ’.
Обращаясь затмъ къ чисто-научнымъ интересамъ, Погодинъ продолжаетъ: ‘Русская исторія можетъ улучшиться, усовершенствоваться, даже уразумться только посредствомъ мстныхъ наблюденій и розысканій, ученые могутъ представить, найти общія мысли, выводы на тхъ высотахъ, гд уже господствуетъ философское безразличіе, могутъ сдлать поправки буквенныя, сравнить съ другими исторіями и т. п., но и въ этомъ отношеніи мстныя подробности, одни географическія имена могутъ повести ихъ къ общимъ мыслямъ, недостижимымъ по кабинетнымъ путямъ (стр. 89, сри. стр. 187). Увлекающійся какъ всегда Погодинъ заканчиваетъ описаніе своего тверского вояжа словами столь же интересными, какъ С. П. Боткинъ описаніе своего путешествія въ Берлинъ (въ 1862 г., см. ихъ въ брошюр д-ра А. Н. Блоголоваго, изданной Ф. Павленковымъ, на стр. 38). ‘Я узналъ,— читаемъ въ дневник Погодина (стр. 93),— увидлъ много новаго и, главная польза для меня, ршился, обозрвъ чужіе края, отправляться непремнно всякій годъ въ путешествіе по Россіи, которую ршительно мы знаемъ очень мало, погрузись въ своихъ школьныхъ розысканіяхъ и диссертаціяхъ’. Исключительность школьныхъ розысканій была, дйствительно, не въ характер Погодина, метавшагося изъ стороны въ сторону въ своихъ занятіяхъ, и K. Н. Бестужевъ-Рюминъ правъ, говоря въ цитированной въ примчаніи записк (стр. 43), что въ ‘Соловьев Погодинъ не могъ примириться съ цльнымъ взглядомъ на русскую исторію, цльность взгляда противорчила характеру и дятельности Погодина’, какъ, въ свою очередь прибавимъ, и С. М. Соловьевъ не терплъ Погодина и не хотлъ признавать его ученымъ за разбросанность въ занятіяхъ. Намреніе путешествовать по Россіи не осталось вовсе безъ исполненія, Погодинъ, замчаетъ г. Бестужевъ-Рюминъ, объхалъ въ разныя времена всю Европейскую Россію, изучая на мст и теперешнихъ людей, и остатки древностей (Слав. Об., стр. 43).
Высказываясь за необходимость путешествій для историка (срв. на стр. 239: ‘въ наше время нельзя быть ни профессоромъ археологіи, ни профессоромъ исторіи безъ путешествія’) и мстныхъ историческихъ изслдованій, Погодинъ, посл осмотра нкоторыхъ кургановъ и насыпей въ Тверской губерніи, записываетъ въ своемъ дневник мысль о необходимости составленія археологической карты Россіи (‘непремнно должно осмотрть всю Россію въ этомъ отношеніи и перенести эти разсыпанныя повсемстно насыпи на карту’, стр. 73, 75,82),— мысль, за осуществленіе которой только въ послднее время ревностно принялось московское археологическое общество (въ скоромъ времени будетъ издана обществомъ образцовая археологическая карта одной изъ южныхъ губерній, составленная проф. В. Б. Антоновичемъ).
Заграничное путешествіе Погодина въ 1838—39 г. не обнаружило въ немъ особенно умлаго наблюдателя западно-европейской жизни, о которой въ 1837 г. онъ высказывалъ замчательныя по своей близорукости сужденія (см. ихъ на стр. 172), но пріемы, рекомендованные имъ для наблюденій, отнюдь нельзя назвать совсмъ неудачными. Чтобы изучить толпу, надо не чуждаться ея, а, наоборотъ, втиснуться въ нее и побывать во всхъ уголкахъ, куда забирается послдняя. ‘Кто путешествуетъ,— говоритъ Погодинъ (стр. 233, срв. стр. 267),— съ цлію познакомиться съ землею, съ народомъ, тотъ не только не долженъ брезгать никакимъ обществомъ, но, напротивъ, искать его: салоны, beau monde, умники и остряки везд одинаковы’. Пріхавъ въ Парижъ, Погодинъ, боле въ силу привычки не связывать себя опредленными планами, ршаетъ знакомиться съ великимъ городомъ безъ всякаго плана. ‘Все время,— пишетъ онъ,— посвящается кофейнымъ, палатамъ, рестораціямъ, улицамъ, бульварамъ и спектаклямъ. Вотъ гд я познакомлюсь лучше всего съ Парижемъ, съ французами и съ ихъ исторіей. Прочь планы, системы, прочь вс узы, прочь мертвыя книги, давайте мн живыхъ людей! Надваю короткій сюртучокъ и пускаюсь во вся тяжкая. Ха, ха, ха! что сказали бы мои московскіе пріятели, услышавъ это ршеніе?! Если бы удалось увидть мн еще революційку, хоть какую-нибудь, я былъ бы доволенъ вполн’ (сри. стр. 7). Путешествуя, Погодинъ то и дло погружается въ историческія размышленія, касающіяся той мстности, въ которой онъ въ данную минуту находится. Особенно много мечталось о славянахъ, путешествіе по славянскимъ землямъ, бесды съ славянскими учеными и дятелями сильно подогрли мечтанія Погодина о славянахъ, но едва ли можно утверждать, чтобы посл путешествія у него стали особенно ясными представленія о славянств (см., между прочимъ, его отчетъ о путешествіи, представленный С. С. Уварову, стр. 330 и слд., къ этому же времени относится сближеніе Погодина съ Уваровымъ), хотя онъ и замчаетъ въ дневник (стр. 221), что ‘понятія о словенахъ вообще очищаются у него: чтобы судить врно, надо видть все самому, надо переслушать много людей съ разными взглядами’. Здравыя сужденія, прорывавшіяся у Погодина и обличавшія въ немъ способность моментами чуять дйствительность, безжалостно закрывались той предвзятою романтическою болтовней, какою нердко отличался Погодинъ бъ своихъ писаніяхъ, особливо если послднія составлялись на случай. Въ этомъ отношеніи особенно любопытно его письмо о русской исторіи, составленное незадолго до отъзда за границу и переданное графу С. Г. Строганову (стр. 165 и слд.), который на оборот этого письма отмтилъ: ‘словъ много, мысль новая одна, да и то ложная’. Дальнйшіе томы громоздкаго труда г. Барсукова общаютъ быть еще боле интересными, и остается пожелать, чтобъ они выходили въ свтъ съ прежнею аккуратностью.