Жизнь и похождение российского Картуша, именуемого Каина..., Комаров Матвей, Год: 1777 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 36 минут(ы)

Матвей Комаров. Ванька Каин. Милорд Георг.

М., ‘Ладомир’, ‘Наука’, 2019

Серия ‘Литературные памятники’

ЖИЗНЬ И ПОХОЖДЕНИЕ РОССИЙСКОГО КАРТУША,
ИМЕНУЕМОГО
КАИНА,
ИЗВЕСТНОГО МОШЕННИКА И ТОГО РЕМЕСЛА ЛЮДЕЙ СЫЩИКА.
ЗА РАСКАЯНИЕ В ЗЛОДЕЙСТВЕ
ПОЛУЧИВШЕГО ОТ КАЗНИ СВОБОДУ,
НО ЗА ОБРАЩЕНИЕ В ПРЕЖНИЙ ПРОМЫСЛ
СОСЛАННОГО ВЕЧНО НА КАТОРЖНУЮ РАБОТУ,
ПРЕЖДЕ В РОГЕРВИК,
А ПОТОМ — В СИБИРЬ.
ПИСАННАЯ ИМ САМИМ,
ПРИ БАЛТИЙСКОМ ПОРТЕ,
В 1764 ГОДУ

Я родился в 1714 году. Служил в Москве у гостя¹ Петра Дмитриевича Г&lt,осподина&gt, Филатьева, и что до услуг моих принадлежало, то со усердием должность мою отправлял, токмо вместо награждения и милостей, несносные от него бои получал. Чего ради вздумал встать поране и шагнуть от двора его подале. В одно время, видя его спящего, отважился тронуть в той же спальне стоявшего ларца его, из которого взял денег столь довольно, чтоб нести по силе моей было полно, а хотя прежде оного на одну только соль и промышлял, а где увижу мед, то пальчиком лизал, и оное делал для предков, чтоб не забывал. Висящее же на стене платье его на себя надел и из дому тот же час не мешкав пошел, а более затем поторопился, чтоб от сна он не пробудился и не учинил бы за то мне зла.

В то время товарищ мой Камчатка дожидался меня у двора. Вышед со двора, подписал на воротах: ‘Пей воду как гусь, ешь хлеб как свинья, а работай черт, а не я’. Пришед к попу на двор (а шел не по большой дороге, но по проселошной, то есть чрез забор), отпер в воротах калитку, в которую взошед ко мне товарищ мой Камчатка. В то время усмотрел нас лежащий на том дворе человек, который в колокол рано звонит, то есть церковный сторож, вскоча, спрашивал нас: что мы за люди и не воры ли самовольно на двор взошли? Тогда товарищ мой ударил его лозой, чем воду носят, ‘неужли ему, — сказал, — для всякого прихожанина ворота хозяйские отпирать, почему некогда ему будет и спать’. Потом взошли к попу в покой, но более ничего у него не нашли, кроме попадьи его сарафан да его долгополый кафтан, который я на себя надел, и со двора обратно с товарищем своим пошел. Дорогою у рогаток часовые хотя нас окликали, токмо думаю, что меня попом, а товарища моего дьячком признавая, нас не одержали, и мы пришли под Каменный мост, где воришкам был погост, кои требовали от меня денег, но я хотя и отговаривался, однако дал им двадцать копеек, на которые принесли вина, притом напоили и меня. Выпивши, говорили: ‘Пол да серед сами съели, печь да полати в наем отдаем, а идущим по сему мосту тихую милостыню подаем (то есть мошенники), и ты будешь брат, нашего сукна епанча! (то есть такой же вор) поживи здесь в нашем доме, в котором всего довольно: наготы и босоты изнавешены шесты, а голоду и холоду анбары стоят. Пыль да копоть, притом нечего и лопать’. Погодя немного, они на черную работу пошли².

Я под тем мостом был до самого свету и, видя, что долго их нету, пошел в город Китай, где попал мне навстречу того ж дому г. Филатьева человек и, ничего не говоря, схватя, привел меня обратно к помещику в дом. В то ж время прикован на дворе был медведь, близ которого и меня помещик приковать велел, где я два дни не евши прикованный сидел, ибо помещик кормить меня не приказал, токмо, по счастию моему, к тому медведю девка ходила, которая его кормила, притом по просьбе моей и ко мне тихонко приносила, между тем мне сказала, что де и помещик наш обстоит в беде: ландмилицкий солдат сидит в гостях в холодной избе, то есть мертвый брошен в колодезь, потом помещик мой взял меня в покой к себе и, скинув все платье, сечь меня приказал, тогда я ему сказал: ‘Хотя я тебе ночью немножко окравши попугал, и то для того, что ты доле меня спал’, и, не дожидаясь более, тотчас старую свою песню запел:³ сказал слово и дело, от которой он в немалую ужесть пришел. В то ж время случился при том быть полковник Иван Иванович Пашков, который говорил ему, чтоб более меня не стращал, а куды б подлежит отослал, причем я ему и еще той же песней подтверждал, чтоб, не продолжая времени, в Стукалов монастырь, сиречь в Тайную, где тихонько говорят, отсылал.

По прошествии ночи, поутру в полицию меня представил, где к той песни еще голосу я прибавил, ибо оная для ночи не вся была допета, потому что дожидался света, в тот же час драгуны ко мне подбежали и в тот монастырь, куда хотел, помчали, где по приезде секретарь меня спрашивал: по которому пункту я за собой сказьшал? коему я говорил: ‘что ни пунктов, ни фунтов, ни весу, ни походу не знаю, а о деле моем тому скажу, кто на том стуле сидит, на котором собачки вырезаны’ (то есть на судейских креслах). За что тот секретарь бил меня той дощечкой, которую на бумагу кладут (то есть линейкой). На другой день поутру граф Семен Андреевич Салтыков, приехав, приказал отвесть меня в немшоную баню⁴ (то есть в застенок, где людей весют, сколько кто потянет), в которую сам взошел, где спрашивал меня: для чего я к секретарю в допрос не пошел и что за собой знаю? Я, ухватя его ноги руками, стал ему говорить: ‘что помещик мой подчивал ландмилицких солдат деревянными кнутами, то есть цепами, что рожь брюзжат, из которых солдат один на землю упал. То помещик мой видя, что оный солдат по прежнему ногами не встал, дождавшись вечера, завернул его в персидский ковер, что соль весют (то есть в куль), и снесли в сухой колодезь, в который сор сыплют, а секретарю для того не объявил, чтоб он левой рукой к Филатьеву не написал, ибо я в доме у своего помещика часто его видал’. Граф приказал дать мне для взятья помещика пристойное число конвою, с которым я к помещику своему приехал, в то время тот лакей у ворот меня встретил, который, как выше объявлено, к помещику меня привел, и для того конвойным взять его велел. ‘Ты меня, — сказал я ему, — поймал у панского ряду днем, а я тебя ночью, так и долгу на нас ни на ком не будет’. Пришли к тому колодезю, из которого вытащили того ландмилицкого солдата мертвого, почему взяли господина Филатьева и привезли в Стукалов монастырь. Граф спросил меня: ‘Был ли при том убивстве господин твой?’ Я сказал: ‘Какой на господине мундир, такой и на холопе один. Сидор да Карп в Коломне живет, а грех да беда на кого не живет, вода чего не поймет? а огонь и попа сожжет’.

После в скором времени дано мне было от оной Тайной канцелярии для житья вольное письмо, которое я получа в Немецкую слободу пошел, взошел в кабак, где усмотрел товарища своего Камчатку и четырех человек из тех, кои под Каменным мостом, как выше сего показано, со мною были, с которыми я пошел к Яузе, что близ дворца, к придворному доктору Елвиху. Взошли тайно в его сад, сели в беседке, где усмотрел нас того сада сторож, подошед к нам, спросил: ‘Что вы за люди, и за чем в сад зашли?’, которому мы сказались господскими людми, почему он взошел к нам в беседку, коего мы, схватя, связали и спрашивали, как к господину его можно взойти в покой? Он указал нам окно, в котором мы вырезали из рамок стекло, растворя окончину, увидели того доктора с женою под тем окном спящих, принужден я был на том же окне разутца, влез в ту спальню, видя их разметавшихся неопрятно, накрыл одеялом, которое сбито было ими в ноги. Пошел в другие покои, взошел в детскую, где спала девка, которая спросила меня: ‘За чем пришел?’ Я сказал ей: ‘Пришли в дом ваш купцы для пропалых вещей’, в то ж время и товарищи мои тогда ко мне вскочили и ту девку, связав, положили на ту ж кровать, в средину того доктора и докторши, а сами говорили: ‘Бей во все, колоти во все, и того не забудь, что и в кашу кладут’ (чтоб не оставливая всё забирали). Нашли стол уборный, с посудою серебряною, с которого все без остатку забрали, и с тем обратно в то ж окно вылезли. Пошли к речке Яузе, где для переезду ходил плот, переехали на другую сторону той реки, но увидя за собой погоду, то есть погоню, перерубили на том плоте канат, чтоб нельзя было бегущим нас перенять. Пришли под Данилов монастырь и отдали взятую посуду, для продажи, того монастыря дворнику.

Потом собравшись пять человек: Жаров, Кружинин, Метлин, Курмилин да я — пошли в тое ж Немецкую слободу к дворцовому закройщику Рексу, у которого закрался Жаров ввечеру под его кровать, а мы стояли в его саду. Как настала ночь, то тот Рекс и живущие с ним люди обдержимы были сном, тогда мы, взошед в покой, покрали у него тысячи на три и с тем пошли, и несколько отошед, увидели за собою бегущего из того Рексова дому человека, которого мы, схва-тя, привели к реке Яузе и, связав, в имеющуюся на той реке лодку положили, притом ему сказали, ежели он станет много говорить, то заставим его рыбу ловить, сиречь утопим, и отпихнув ту лодку от берега, пошли к Спасу на Новой.

Погодя несколько времени, пришел я на Красную площадь, где мне попала навстречу вышереченная дому господина моего Филатьева девка, которая меня и медведя кормила, и между разговоров сказывала мне, что на ее руках имеются с деньгами и с экипажем две палаты⁵. Я после оного на четвертый день пришел на двор Татищева, который был в ряд с помещиковым, перекинув в огород курицу, стал у ворот стучаться, вышед тогда Татищева дворник, которого я просил, чтоб он впустил меня в огород его для поимки залетевшей моей курицы. Почему впущен в тот огород, где будучи, высматривал у сказанных девкою кладовых палат в окнах решетку и затворы, которая была стеною в тот огород, чтоб можно было в те кладовые влезть, а высмотря, пришел к товарищам своим, которые 5 человек дожидались меня у Белого города, близ Ильинских ворот⁶, где дождавшись ночи, пришли в тот Татищева огород, отломав ломом железным у кладовой в окне затвор, вложа в решетку небольшое бревно, выломали, и в то разломанное окно влезши, усмотрели несколько сундуков, из которых некоторых тронули обухами, имеющиеся в тех сундуках деньги, серебряную посуду и шкатулу, обитую бархатом, взяли, а сами говорили: ‘Тяб да ляб, клетка в угол, сел и печка’. Вышли из той кладовой, в то ж время за нами учинилась мелкая раструска, то есть тревога, а мы бежали близ Белого города и как поравнялись против Чернышева двора, пред которым была великая тина, то мы те деньги и пожитки в ту тину бросили, и оставя, пошли за Москву-реку, на двор к генералу Шубину. Пришед к задним его двора воротам, и стучались у оных, почему вышел к нам человек, который по ночам в доску гремит, то есть часовой, тому мы сказали, что поблизости двора их лежит пьяный человек, и как оный отошел от ворот, мы, схватя его, заворотили на голову имевшийся на нем тулуб, завязали, чтоб не можно было ему кричать. Вшед на двор, взяв из конюшни лошадей, в стоящий на том дворе берлин запрягли и поехали к Милютину на фабрику, где взяли знакомую бабу, посадя ее в тот берлин, поехали на Чистый пруд к одному купцу и влезли в его чердак, в котором нашли женский убор, нарядили ту бабу и велели ей быть барыней, поехали к тому Чернышеву двору, где брошены были деньги и пожитки, по приезде скинули колесо, а нареченной барыне велели из того берлина вытти вон и из той грязи деньги и пожитки в тот берлин переносили. В то ж время, чтоб проезжающие мимо нас люди дознаться не могли, то реченная барыня бранила нас и била по щекам, говоря притом: ‘что де вам дома смотреть было не можно ли, все ли цело’. И как без остатку все забрали, надели по прежнему колесо, поехали, и остановясь против Денежнаго двора, вынув из берлина деньги и пожитки, на том месте тот берлин и с лошадьми оставили, а ту барыню повели под руки и пришед в свою квартиру, наградя деньгами, отпустили ее на ту ж фабрику обратно, откуда была взята.

А вышепоказанная господина моего девка посажена была в полицию, где под битьем кошками спрашивана, не имела ли она для покражи тех пожитков какого подвоху⁷ или с какими людьми разговоров. Однако в том учинила запирательство, почему освобождена обратно. После помещик отпустил ее на волю и после вскоре попала мне у гостиного двора навстречу и сказывала, что она от помещика своего уволена и вышла замуж за рейтара Нелидова, и между тем я зазвал ее в питейный погреб, где велел ей себя подождать, а сам сходив на свою квартиру, взял утаенную у своих товарищей покраденную у господина своего объявленную шкатулку, в которой имелось несколько алмазных и золотых вещей, принес к ней, и притом ей сказал: ‘Только и ходу из ворот да в воду’ (чтоб никому не объявляла), и, побыв в том погребу, взяла меня в свою квартиру. По приходе спрашивал меня ее муж: какой я человек, коему я о себе объявил, что я ни вор, ни тать, только на ту же стать! и имею у себя для жительства данное из Тайной канцелярии письмо, и вынув оное из кармана, подал ему, при том, чтоб он положил его для сбережения у себя. Как уже напился я пьян, положен был спать.

Время стало первого часа за полночь, встав, пошел из их квартиры тихим образом, чтоб они слышать и беспокоиться не могли, к живущему поблизости их квартиры шорному мастеру, перелез в его огород, взошел к нему в покой, где поработал в маленьком бауле денег 340 рублев⁸, и с теми обратно в квартиру того ж рейтара пришел, который говорил мне: для чего я так рано и не сказавши ему, с квартиры его ходил? На что я сказал: ‘Наши вислоухи во дворе сторожки, а ты будь сыт грыбами, а держи язык за зубами’. И подошед к прежде бывшей девке, а его жене, дал ей те покраденные мною деньги в руки, и при том ей говорил: ‘Вот тебе луковка попова! облуплена готова! знай почитай, а умру поминай!’ И погодя взял малое число денег и данное для сбережения свое письмо, пошел в свою квартеру, в которой пожив несколько времени, взял с собою шесть человек, пошли из Москвы на Макарьевскую ярманку.

Будучи в дороге, не доходя города Вязников, попал нам встречу едущий по дороге с соломою на лошади крестьянин, которого спрашивали мы, где того города живет воевода? Но он был в то время сыр, то есть пьян, почему бранить нас стал, мы, схватя его с возу, привязали к дуге, а имеющуюся на телеге солому зажгли, отчего та лошадь бросилась в сторону, скакала по полям, покамест остались передки, с которыми и с тем привязанным мужиком прибежала в свою деревню, где мы намерение имели наступающую ночь препроводить, ибо оное происходило перед вечером, но боясь, чтоб нас не узнали, оставя оную, пошли в другую. Потом пришли на Макарьевскую ярманку, подошли к армянскому анбару, где товары сваливают, я усмотрел в том анбаре тех армян деньги, которые достать себе старались, изыскивая способы. И чрез скорое время, поутру вышел из того анба-ра один хозяин и пошел для покупки в мясной ряд мяса, а мы велели одному из нас, как оный будет подходить к гауптвахте, закрычать на его караул! а как взяты они на ту гауптвахту были, мы прибежали к тому анбару, в котором оставлен был его товарищ, сказали ему о том, что он взят под караул, почему оный запер тот анбар, пошел на гауптвахту, в то ж время взошед мы в оный, взяли 2 кисы [и] 3 мешка с деньгами, отнесли неподалеку и зарыли в песок. Я товарищей своих послал в квартиру, а сам сходил на пристань, купил лесу и лубья, поставил на том месте, где деньги положены, шалаш, и взял тесемок, мошонок и прочей мелочи, навешал в том шалаше якобы для торгу, а как дождался ночи, то оные деньги переносил к своим товарищам, кои уже и бывшего на гауптвахте освободили, а построенную лавку оставил.

По прошествии несколько времени пришел я на гостиный двор, где увидел, как в колокольном ряду купцы считали серебряные копейки и, сочтя, положили в лавке, покрыв циновкой. Я сел под прилавок и, изобравши время, вскочил в ту лавку, взял из-под той циновки кулек, думая, что деньги, но в нем положен был серебряный оклад, однако рассудил, что хотя вместо денег он попал, токмо и его примут в заклад. В то время сидящая за пряниками женщина, оное увидев, закричала тем хозяевам, которыми я с тем кульком был пойман и приведен в светлицу, где те купцы пишут, то есть в контору. Взяли они у меня пашпорт и, раздев, стали бить железной сутугой⁹, притом же наложили на шею монастырские четки (то есть стул). Я, видя оное, не мог более сыскать себе к избаве способу и запел старинную свою песню (то есть сказал Слово и Дело), по которой отправлен был в Редькину канцелярию.

Как товарыщ мой Камчатка сведал обо мне, что я в каменном мешке, то есть в тюрме водворяюсь, то, взяв калачей, пришел ко мне якобы для подачи милостины, и давал колодникам по калачу, а мне подал два и притом сказал: ‘Трека калач ела, стромык сверлюк страктирила’, то есть тут ключи в калаче для отпирания цепи. Погодя малое время, послал я драгуна купить товару из безумного ряду, то есть вина на кабаке. Как оный купил, я, выпив для смелости красовулю¹⁰, пошел в нужник, в котором поднял доску, отомкнув цепной замок, из того заходу¹¹ ушел. Хотя погоня за мной и была, токмо за случившимся тогда кулачным боем от той погони я спасся, прибежал в татарский табун, где усмотрел татарского мурзу, который в то время в своей кибитке крепко спал, а в головах у него подголовок стоял. Я привязал того татарина ногу к стоящей при его кибитке на аркане лошади, ударил ту лошадь колом, которая оного татарина потащила во всю прыть, а я, схватя тот подголовок, который был полон монет, и сказал: ‘Неужели татарских денег в Руси брать не будут?’ Пришел к товарищам своим, говорил: ‘На одной недели четверга четыре, а деревенский месяц с неделей десять’, то есть везде погоня нас ищет. Пошли мы на пристань, переехали чрез Волгу, в село Лысково, переменя на себе платье, затем что в том стали нас много знать.

В то ж время незнаемо откуда взялось шесть человек драгун, которые стали нас ловить. Камчатка побежал от меня прочь, притом сказал, что он увидится со мной на последнем ночлеге, как буду ехать в телеге, и [я] побежал чрез постоялые дворы на Макарьевскую пристань, где я с народом переехав, прибежал в торговую баню, в которой разделся, вышел на двор, где усмотрел, что драгуны около той бани обстали. Я вскочил обратно в баню, связав свое платье, бросил под полок, оставя одни только портки, которые взяв из той бани, побежав на гауптвахту к караульному офицеру, объявил, что незнаемо какими людьми, будучи в бане, деньги, платье и притом пашпорт у меня украдены. Офицер, видя меня нагого, дал мне солдатский плащ, отослал в Редькину канцелярию, а как приехал полковник Редькин, то спросил, какой я человек? Коему я о себе объявил, что я московский купец, парился в бане, где платье и несколько денег, при том же данный мне от Московскаго Магистрата пашпорт украли. Он приказал меня письменно допросить, как стал подьячий меня допрашивать, то я ему шепнул на ухо: ‘Тебе будет, друг, муки фунта с два с походом’, то есть кафтан с камзолом. После пришел тот часовой, у которого прежде я ушел, я согнулся дугой и стал как другой, будто и не я, почему и не признал он меня, а Редькин на допросе не утвердился, приказал еще спросить торгующих на той ярманке московских купцов, подлинно ли я купец? Чего ради тот подьячий для показания к тем купцам меня водил, и по знакомству торгующий в питейном погребу того подьячего в том уверил, что подлинно я московский купец. Пили у него разные напитки, отчего сделались пьяни, и обратно в канцелярию пошли, объявили о том сыщику Редькину, от коего приказано было дать мне пашпорт, который я на два года получив, пошел в город Нижний в ряды, где ухватили меня три человека драгун за ворот, называя беглым. Я хотя и отговаривался, и сказал данный мне из канцелярии сыщика Редькина пашпорт, однако повели они меня к себе. Я не знав, как от них отбыть, усмотря же у одного двора стоявшую с водой кадку, вырвавшись у них, ступил на оную, перескочил чрез забор на тот двор, а с того двора в сад, прибежал на Сокол-гору к Ильинской решетке¹² к своим товарищам, говорил им: ‘Спасибо Петру, что сберег сестру’, то есть ушел, сели в кибитки, которые были для отъезду приготовлены, приехали в Москву.

По приезде пошли в Нижние Садовники, взошли в пустую избу, дождавшись ночи, сделали в той избе из бумаги оконницу. А как настало утро, то стали камень о камень тереть, будто что мелем. Камчатка насыпал голову мукою в знак калашника, высунув из окошка голову, кликнул с продаваемым мясом мужика, которое сторговав, велел подавать в то окошко, мы, взяв ту говядину, из той избы ушли. А тот мужик стоял под тем окном долгое время, ожидал за проданное мясо денег и, усмотрев, что никого в той избе нет, рассуждал с прохожими людьми, люди ль то были, или дьяволы с ним говорили и говядины лишили.

После того несколько спустя время пришли мы в Греческий монастырь в келью грека Зефира, который в то время был в церкви, а в кельи был оставлен один его работник, которому мы сказали, чтоб он нес в церковь к хозяину своему восковые свечи. Работник, взяв несколько, понес, а мы, схватя его в дверях, спрашивали, не украл ли он те свечи, а ежели пошутил, чтоб откинул от сундуков и ключи, и вскоча в келью, платье и деньги и при том два малых пистолета взяли, и со оным пришли близ убогого дома, к жителю суконщику Алексею Нагибину, отдали для сбережения те пожитки оному. На другой день бывшая у того хозяина работница взяла тайно украденны нами два пистолета, понесла для продажи на Красную площадь, где оный грек попал ей встречу, признав те пистолеты и под видом сторговав, повел ее якобы для отдачи денег в Греческий монастырь, в котором, связав ее, со оными представил в полицию, где показала она, что взяла в доме своего хозяина, у коего служит работницею, почему к нам, где мы имели пристань, для забрания нас под караул, приехали солдаты, где захватили меня да товарища моего Жарова и, взяв те обще с нами принесенные пожитки, привезли в полицию, и, по запирательству, взяты мы были на очную ставку, где мы говорили между собою, что ‘овин горит, а молотильщики обедать просят’, то есть чтоб подарить секретаря и повытчика¹³, и как положили меня для битья плетьми, а товарища моего Жарова в то время вывели на крыльцо, откуда он тогда и бежал. После того, недели с три спустя, прислал ко мне товарищ мой Камчатка старуху, которая, пришед ко мне, говорила: ‘У Ивана в лавке по два гроша лапти’, то есть нельзя ли из-под караула уйтить. Я сказал ей: ‘Чай примечай, куды чайки летят’, то есть я так же, как и товарищ, время к побегу хочу изобрать. В оных разговорах вдруг взят я был для двоекратного пристрастного подтверждения пред полициймеистера, который увещевал меня, чтоб во всем я принес извинение¹⁴, коему я сказал: ‘Здесь в полиции баня дешева, стойка по грошу, лежанка по копейке, только чтоб правому быть’, потом отведен обратно в тюрьму. После оного, в скором времени товарищ мой Камчатка сыскал случай подкупить стоящего на карауле в той полиции вахмистра об отпуске реченной доказательницы для парения в баню, из которой, надев на себя другое принесенное нарочно платье, бежала, после которой нечем было мое дело к окончанию привесть, в скором времени освобожден и я был на росписку конной гвардии рейтара Нелидова.

После оного, спустя несколько времени, собравшись мы человек с пять, а именно: Столяр, Кувай, Легаст, Жузла да я — пошли на конную площадь, купили лошадей, на которых поехали в город Кашин и по приезде стали в Ямской слободе у старосты, жили в том городе более полугода, токмо не учинили ни к кому похода, то есть не делали воровства. А из того поехали ко Фролищевой пустыни, не доезжая оной, попали встречу нам цыганы, из которых одного сотника их с кибиткой скрали, отъехавши несколько, того цыгана связали, а пожитки его к себе взяли и, оставя, поехали ниже Макарья, что слывет Шелковый затон, где ворам был не малый притон, притом в то ж время плыли по Волге суда, с которых сшел хозяин, оставя те суда, поехал сухим путем. Мы ехали за ним и, видя, что оный остановился на винных заводах, поворотя, поехали к Макарью для покупки харчу, ехавши, усмотрели на Макарьевском лугу незнаемо какого звания 6 человек спящих, у коих что было отобрали, чтоб впредь так крепко не спали, взошли на Песошный кабак, в котором случилось в то ж время быть человек до 70 и при них атаман Михаила Заря, которым присовокуплены и мы были к ним в товарищи. Покупили у Макарья ружья и пороху, пошли на тот винный завод и, несколько не дошед, сели на три круга, стали варить кашу, а на завод послали огневщика для проведывания, который по приходе привязан был к столбу. Мы ждали часа с два. Атаман послал еще есаула Камчатку и притом ему приказал, чтоб в случай его несчастия дал знать. Есаул по приходе на завод говорил заводским людям: для чего они без резону к столбу вяжут? Тогда того заводу Наболший¹⁵, смотря с голдареи¹⁶, приказал и оного есаула Камчатку привязать к тому же столбу.

Есаул, то видя, засвистал, чтоб товарищам своим голос подать. Атаман, услыша оное, закрычал, чтоб к ружьям скоро бросались и на завод метались, тотчас ружья и сабли похватали и на тот завод побежали. Атаман пошел в солодовый анбар, в котором захватили несколько народу, в том анбаре заперли. Тогда Набольший стрелял в нас из ружей, токмо тем никакого вреда нам не учинил, напоследок заперся в своих покоях. Мы, схватя от ворот бревно, ударили оным в тех покоях дверь, которую расшибли в щепы, взошли в покой, тогда случившийся у того Набольшего князек задел по шее нашего огневщика саблей, отчего огневщик упал. Мы тотчас оного князька, схватя, заперли в нужник, притом ему сказали: ‘Тебе опосле честь будет’. Атаман взошел к Набольшему в покой и, видя у него на кафтане звезду, говорил ему: ‘что честь твоя с тобой, а теперь попал в мои руки, то разделайся со мной, торг яма стой прямо! видя яму, не вались, а с ворами не водись, незван в пир не ходи’, то есть для чего так нечестно поступил, и хотя грамоте и горазд, токмо и опять не думай, чтоб в наши руки не попасть, то есть не дал бы погони. Взяли у него денег без счету, а посуды без весу, которые отослали к лесу, потом вывели из заходу прежнего князька, которого атаман спросил, кто он подлинно таков, который о себе объявил, что он грузинский знатный князь. И более не мешкав, поехали мы Керженским лесом и, изобрав место, стояли в нем с месяц.

Поехали из того лесу в село Работки, в котором дни три приехал тогда оного села управитель, спросил: какие мы люди? Коему мы о себе объявили, что ‘мы донские казаки, а как увидим деньги, так не подержут их никакие замки’, и более не быв, из того села поехали, притом спросили бывшего тут калмыка: чьего он господина? который объявил, что генерала Алексея Яковлевича Шубина. ‘Неужели у него, — сказали мы, — летней одежды нет, а всегда ходит в шубе? почему будут к вам портные для шитья летних кафтанов’. И побыв, поехали из того села и приехали на Оку, на Лосенский перевоз, чрез которую переезжали на пароме, где случился в то ж время на том пароме едущий офицер. Спрашивал нас: какие мы люди? А как съехали с того парому, атаман, предупредя его, остановил и говорил ему: ‘Ты спрашивал нас на воде, а мы спрашиваем тебя на земле: лучше бы ты в деревне жил, да овины жег, а не проезжающих спрашивал!’, приказал у него отобрать шарф, знак и шпагу, за что велел заплатить несколько ему денег, и, оставя его, поехали в Москву.

По приезде стали на две партии в Ямской Переславской, на постоялых дворах, и жили более полугода, токмо всегда спрашивали проезжих, не скажется ли кто генерала Шубина. В одно время сказался нам один служителем того Шубина и притом объявил, что оный Шубин в то село ездит летом! почему, дождавшись мы весны, поехали ко оному Шубину. Атаман отправил к селу Избыльцу меня с двумя товарищами вперед для осмотру, к приезду партии, места и велел дожидаться оной. Мы, как вышли из Москвы, стали подходить к зверинцу, от коего поворотили к Лефортову, где усмотрели незнаемо какого звания двух человек, которые вели женщину, у коей обернута была голова и лицо простынею по самую шею, из них впереди ее шел один с мешком. Камчатка спросил их: кого они ведут? которые сказали, что ведут бабушку на повой¹⁷, напротив чего Камчатка сказал: ‘Видно, что в воду головой’. И, остановя, стал ее смотреть, между тем сделалась ссора. Один из них думал выхватить нож, однако до того не был допущен. Камчатка ударил его гостинцем, то есть кистенем, что видя другой его товарищ, оставя их, бежал в лес, а оставшего с тою женщиною взяли, отвезли в Лефортов, отдали у рогатки часовым, коя показала о себе, что она девка, дому господина Лихарева, сманена оными людьми, из чего видно, что они намерение имели в тот мешок ее спрятать, чтоб никто ее не нашел, то есть утопить. Где оставя их, пошли мы по Володимирской дороге, к тому селу Избылцу и по приходе дождались своей артели. Потом все въехали в то село к знакомому мужику, у коего приготовлено было мною, до прибытия партии, четыре лодки, на которых мы и отправились водой. И как приехали в село Работки, в котором случился в то время торг, токмо того Шубина во оном селе тогда не застали. Он ездил за охотой, мы поставили в управительском и приказчиковом дворах караулы, взошли в того Шубина в покои, взяли несколько денег и пожитков, и, взяв с собою управителя и приказчика да прежде реченного калмыка, сели обратно в лодки и ехали. И как несколько стали от того села в расстоянии, усмотрели за собою погоню, приказали оному управителю и приказчику ту погоню остановить, кои тем кричали, чтоб они более погони не чинили, почему тот народ остановился, то мы управителя, приказчика и калмыка оставили на берегу связанных. В то ж время по обеим сторонам Волги была великая тревога, в селах били в набат, причем для поимки Редькина команда послана была за нами. Мы оставя лодки и в них несколько пожитков, а достальные взяли с собой, пробираясь лесами трои сутки, пришли в город Муром, стояли во оном два дни. А как об нас знать дано, то мы пришли до объявленного села Избылца, где наши оставлены были лошади, послали наперед к тому ж знакомому мужику спросить о бывшей тревоге, который сказал, что ‘для вас оставлен на кабаке бургомистр и при нем пять человек солдат’. Как мы об оном чрез посланного сведав, пришли в тот кабак, в котором по приходе закричали: ‘Шасть на кабак, дома ли чумак, верит ли на деньги, дает ли в долг?’ Атаман сказал: ‘Когда мас на хас, так и дульяс погас’¹⁸, то есть никто не шевелись. Пили вино и пиво, взяв у объявленнаго мужика своих лошадей, поехали к городу Гороховцу. Атаман стал говорить, чтоб избрать место для отдыху, почему приехали в село Языково, в котором жили в смирном образе месяца с три. В том же селе на реке Суре стояло торговое армянское судно, на которое ночью пришли, тогда того судна хозяин палил в нас из ружей, токмо тем спасения никакого себе не получил. Когда мы взбежали на его судно, то он, чтоб его не нашли, заклался в товарах, однако по указанию его водолива был найден и по не сыску у него денег, которые он думал утаить, перевязали поперег его тонкой бечевкой, ухватя за руки и ноги, бросили в реку Суру, в которой подержав, вытащили обратно на судно, вздули виногор, то есть огонь, хотели его сушить, почему что было у него денег и пожитков отдал, которые и при том несколько товаров взяли и пошли на село Борятино. Тогда ж мы, сведав, что сделалась за нами погоня, пришли к реке Пьяной, где живут мордва и татары, взошли на двор к татарскому абызу, взяли у него лошадей, на которых поехали к монастырю Боголюбову, что близ города Володимира. По приезде стали на знакомый двор, где жили с неделю, откуда я от товарищей своих отправлен был в Москву для приискания квартиры. Я, взяв с собой Камчатку, поехал наперед, по приезде в Москву стали в Кожевниках¹⁹. Камчатка от меня пошел на парусную фабрику, ибо он был матрос, а я пошел в Ямскую Рогожскую к ямщику, у коего напредь сего стояли, и жил у оного до осени. Притом ходил по Москве и проведывал воров и разбойников, где кто пристанище имеет, потому что во оное время для покупки ружей, пороху и других снарядов в Москву многие партии приезжают, а как о многих сведал, то вздумал о себе, где надлежит, объявить, а помянутых воров переловить, идучи по дороге из той Рогожской в город, спросил идущих, кто в Москве Наболший командир. Коего искать мне велели в Сенате. Почему я к Сенату пришел, в который в то ж время приехал князь Кропоткин, коему подал я приготовленную мною записку, а во оной было написано, что я имею до Сената некоторое дело, и хотя от меня та записка и взята была, однако резолюции по ней никакой не получил, токмо где оного князя двор, в который по случаю пришел и, остановясь у крыльца, ожидал того князя. Тогда вышел из покоев его адъютант, которого я просил о объявлении о себе князю. Но адъютант столкал меня с двора, однако не хотя я так оставить, пошел поблизости того двора в кабак, в коем для смелости выпил вина, и обратно в тот же князя Кропоткина дом пришел, взошел в сени, где тот же адъютант попал мне встречу, которому я объявил за собою важность, почему приведен был перед того князя, который спрашивал о причине моей важности, коему я сказал, что я вор и притом знаю других воров и разбойников, не токмо в Москве, но и в других городах. Тогда тот князь приказал дать мне чарку водки, и в тот же час надет на меня был солдатский плащ, в коем отвезли меня в Сыскной приказ, из которого, как настала ночь, при конвое для сыску тех людей отправлен я был.

И в то время взял в нижеписанных местах: В 1) Близ Москворецких ворот в Зарядье, в доме у протопопа, воров: Якова Зуева с товарищи, всего до 20 человек. 2) В Зарядье ж, в доме у ружейного мастера, воров: Николая Пиву с товарищи 15 человек. В 3) Близ порохового цехгауза, в доме дьякона, воров и мошенников, всего до 45 человек. В 4) За Москвою-рекою, в татарских банях, беглых солдат 16, и при них ружья и порох, которые по приводе в Сыскной приказ винились в намерении для разбою в Сыромятниках надсмотрщика Абрама Худякова. В 5) Против устья реки Яузы, на стругу, бурлаков 7, и при них воровские пашпорты. При взятье ж всех реченных воров взяты были их хозяева, у коих они квартиры имели, женского и мужеского полу всех до 20 человек, с коими привезен я был обратно в Сыскной приказ, о чем в Правительствующий Сенат из того Сыскнаго приказа представлено обо мне было. Чего ради и я в то ж время в Сенат взят был, где во всех своих преступлениях извинение принес, в чем тогда был прощен, и притом приказано мне было, чтоб я старался таких воров впредь сыскивать, и для того сыску дан мне был от Сената указ и определена была для вспоможения команда, и притом как в Военную коллегию, в Полицеймейстерскую канцелярию и в Сыскной приказ, так и в подлежащие команды посланы были для ведома и вспоможения указы.

По вступлении для сыску нанял я в Зарядье, близ Мытного двора, для жительства особливый себе дом, в котором сделал, на том же дворе, во особливом покое билиар, зернь и прочие разные игры. Потом взял в Мещанской²⁰ денежных мастеров Якима Холщевникова с товарищи 17 человек, при которых деньги воровские привезены в Сыскной приказ.

По разбитии от Москвы за 40 верст в дворцовом селе Кжели старосты приказано мне от Дворцовой канцелярии было оных сыскивать. И чрез малое время взял я у Яузких ворот пьяного человека, у которого нашел 4 фалшивые пашпорта и несколько денег. А как оный по приводе в мою квартиру проспался, то я спрашивал его о тех пашпортах, обнадеживая, ежели он правду скажет, что я ему новые свои пашпорты напишу и притом отпущен будет на волю. Почему оный сказал, что он с товарищами разбили объявленнаго села старосту, где те пашпорты взяли, а о товарищах объявил, что они жительство имеют близ Покровского монастыря, где в то ж время я взял 49 человек, в том же числе двух атаманов: Казамаева и Медведя, и при них несколько денег и пожитков, представил в Сыскной приказ, а того доказателя оставил в своей квартире, после на третий день отпустил его за караулом для проведывания других артелей, тогда он бежал, а показанные воры по допросу в Сыскном приказе винились во многих воровствах и смертных убивствах, из коих Савелий Вьюшкин показал, что он бывал во многих партиях до 70 разбоев, а смертных убивств учинил сколько числом, того по множеству не упомнит. После того сыскал разбойников 72 человек (и при них атамана Михаилу Бухтея), которые винились в разбитии Колотского монастыря и в прочих многих воровствах и разбоях и в смертных убивствах. Еще взял в Покровском селе²¹ в банях разбойников 35 человек, кои винились в разбитии кашинского помещика Мелистина и в прочих многих воровствах и разбоях. После оного близ Васильевского саду взял фабришного Андрея Скоробогатого с товарищи, всех 17 человек, в делании воровских денег и с теми их деньгами. Взял в Тверской Ямской вора, при котором взял серебряный с образов оклад, а по допросу винился в краже в городе Старице церкви. После оного взяты воры: Алексей Журка с товарищи 14 человек, а по приводе винились в краже у секретаря Чубарова и в других многих воровствах. Еще взяты воры 17 человек, которые по приводе винились в краже из Сибирского приказа казенной рухляди и в других многих воровствах, за что из них казнены 5 человек смертию. После взял воров 9 человек в краже близ Боровицкого мосту, на Троицком подворье, из церкви окладов и риз. После оного взял воров 5 человек в краже, по подвоху девичьего монастыря старицы, того ж монастыря из кладовой денег и других вещей, которая старица тогда ж со оными бежала.

Взял в Ямской Дорогомиловской разбойников 37 человек и при них атамана Алексея Лукьянова, кои по приводе винились в воров-ствах, разбоях и в смертных убивствах. Еще взял на Ордынке²² воров Лебедя с товарищи, всего 7 человек, которые по приводе винились в краже у майора Оловянникова и в других многих воровствах. После того взял воров Замчалку с товарыщи 4 человек, в краже у компанейщика Демидова денег 5000 рублей. Взял вора, с золотым позументом, который по приводе в Сыскной приказ винился в побеге из санктпетербургской полиции из-под караула и в краже в Санктпетербурге у купца Милютина из лавки, по показанию ж его сысканы еще б человек, которые винились в воровствах, разбоях и из разных мест из-под караула в утечках. Взял воров Пиву с товарыщи, всего 18 человек, в краже компанейщика Бабушкина и в других многих воровствах. Взял мошенников 40 человек, которые оговорили еще разных чинов людей всего 170 человек.

Близ моей квартиры, когда еще я не был сыщиком, жил отставной сержант, который имел у себя дочь, по тому соседству тот сержант знаком мне был, почему я с дочерью его захотел жить еще поближе. Между тем подарил ей несколько подарков, за что попросил у ней нечего²³, токмо оного от нее получить не мог, кроме как обходились на одних разговорах. Она спрашивала у меня: какой я человек? ‘Купец, — я сказал ей, — где что ни увижу, то куплю, а ежели увижу дешевое, то и ночь не сплю’. По прошествии же несколько времени, как я сделался сыщиком, то не оставил прежнего своего намерения, сведал об ней, что она охоту имеет идти замуж, пришед к ней, говорил, чтоб она кроме меня ни за кого замуж не ходила. Чего она не токмо получить, но и слышать не хотела и мне о том думать не велела. Не мог сыскать более в том способу, научил в Сыскном приказе содержащегося в воровских деньгах мастера Андрея Скоробогатого при допросе его в знании того их воровства оговорить ее, почему она взята в тот приказ была, где по приводе под жестоким битьем плетьми спрашивала, однако по правости своей ничего на себя показать не могла, после чего я к ней прислал женщину сказать: ежели она пойдет за меня замуж, то в то ж время освобождена на волю будет. Сказала она той женщине, чтоб на то вовся надежды не имел. А дело ее нечем было разобрать, кроме одной пыткой, по чем она уведомилась, прислала по меня, чему я был рад, тот же час пришел к ней. Тогда услышал от нее, что уже за меня замуж идти желает, почему я просил присутствующих, чтоб до дального дела ее не доводить, а наказать кнутом и выпустить на волю потому, что сколоченная посуда два века живет. Что в скором времени ей и учинено. После чего я взял ее на свою росписку, отдал для излечения одной просвирни. А как пришла в прежнее здоровье, то назначил день жениться. Пришло уже то время, как с ней для венчания пошел я в церковь, и по приходе ожидал того приходу попа, который, не мешкав, пришел, и по признании венечной моей памяти фалшивою, которую я написал сам, в своей квартире, из церкви обратно в дом свой тот поп вышел, а мне по множеству тогда случившегося в церкви народа без того вытти было стыдно. Послал для сыску идущего по улице какого-нибудь попа, который в то ж время командою моею идущий пьяный по улице взят и приведен в церковь был, где говорил я ему, для чего он, идучи по улице и в пьяном образе, песни пел, за что отослан будет в Духовную консисторию, а ежели хочет отпущен, то б за небытием того приходу попа обвенчал нас. Который без сумнения на то и согласился, причем, венчая, начал кричать что есть силы, и не так, как прочие попы обводят вокруг венчального стола только три раза, оный обвел восемь раз, которому я говорил, что так с прибавкою против других во круг нас водит, на что он сказал, что де доле станет жить. По окончании пошли из церкви в дом, тогда и поп тот в дом ко мне взят был и с одною только свахою, за неимением в тогдашнее время гостей, они за стол посажены были. Поп сделался чрезвычайно пьян, выведен был из покоев вон, где заплатил ему за труды один рубль и потом завязал ему руки назад, повесил на шею две бутылки с простым вином, за пазуху положил живую курицу, притом подписал у него на спине: ежели из оных бутылок вино выпьет, то и развязан будет, и с тем столкал его с двора, чтобы не знал впред меня. По прошествии после оного несколького времени оный поп попал мне встречу, который, увидя и признав меня, поднял свою рясу выше головы и, бросясь в сторону, бежал, думая, что я всякий день венчаться буду.

На другой день приказано от меня было идущих мимо моей квартиры купцов брать и вести в мой дом, которых было в тот день собрано до 40 человек, и они все стояли на дворе моем. Велел я жене моей насыпать мешок гороху и, взяв ее, к тем купцам вышел, и, каждому насыпавши того гороху на тарелку, подчивал их вместо овощей, за что со всякого несколько денег в подарок получил. В том же году на маслянице сделал близ Мытного двора для катания гору, которая была украшена елками, болванами и красным сукном, и всю неделю происходили от множества народу всякие забавы. На последний день собрал я до 30 человек комедианствов, велел им представить на той горе о царе Соломоне игру, причем были два шута, между прочим у того царя нарочно украдены были деньги, с коими пойман был суконщик, который мною для того нанят был, по приводе его к царю осужден он был за ту кражу к наказанию, чего для собрано было до 200 человек, и поставлены были в строй, и каждому дано было по метле, раздев того суконщика, надели на него деревенскую шапку, на шею галстук, на руки большие рукавицы, к спине привязали маленкого медведя, пустили тем строем с конца до конца той горы, притом били в барабан, за майора правил суконщик Волк, который ездил на лошади и тех стоящих в строю принуждал. Реченный суконщик ходил взад и вперед шесть раз, избит весь был до крови, за что взял с меня один рубль денег да шубу новую.

Торгующий в епанешном ряду приписной к Петровскому монастырю посацкий человек, пришед ко мне, просил о избавлении своего сына, который пойман был оного монастыря управителем для отдачи в рекруты, и чтоб, не допуская до отдачи, отнять его у того управителя, почему я в тот лее день ко оному в дом приехал, стал требовать того рекрута, который добровольно отдать мне не захотел, отчего тогда в покоях у него пошевелились²⁴. Между тем приказал я подать усмотренную мною на дворе его с дегтем бочку, посадя того управителя на коленки, тем дегтем окатил, ‘я и других, — сказал ему, — в такие ж старцы постригал, кто так же с нами нечестно поступал, простак твой архимандрит, давно надлежало тебе старцем быть, а теперь оного рекрута мне отдай, и ежели таковых же ловить будешь, то и впредь меня к себе ожидай’. Взяв того, привез к отцу его, от которого получил за то несколько денег.

Взял беглого солдата с покраденными из типографии печатными пашпортами, который винился в раздаче разного звания людям и в приеме оных от одного помещика, который по указанию его взят был и винился в даче еще другим тремстам человекам, а ему даны от се-натскаго сторожа, которые тем сторожем из той типографии покрадены.

После того взял я на Устретенке пьяного беглого матроса, при котором нашел трут, огниво и спицы, по приводе винился, что он на праздник святого Николая в заутрени, как купец Горский, взяв с собою своего работника из дому, пришел в церковь, из которой тот взятый им работник обратно, не мешкав, вышел, тогда ж подговоренные им, работником, люди у той церкви его ожидали, которых взяв с собою, пришел реченного Горского в дом. Случившихся тогда в доме дворовых девок одну бросили в погреб, а другую малолетнюю убили до смерти, потом взяли несколько денег [и] из платья, из того дому ушли, о чем я в кабинет был призывай, где господин Черкасов мне объявил: ежели я оное отыщу, то без награждения оставлен не буду. По показанию ж того матроса сыскано мною сему виновных 20 человек.

После того взял беглого рекрута, который по приводе объявил о себе, что он в рекруты подложно был отдан бежецким помещиком Милюковым, который мною сыскан и в Военную коллегию был представлен, где по производимому следствию оказался в отдаче других до 300 человек.

Взял беглого суконщика в господской ливреи, который показал, что жительство имел у гренадера Телеснина, у коего по указанию оного суконщика в то ж время взял в квартире, где они со оным Телесниным жительство имели у капрала Еналина, солдата Руднева и с ними несколько их товарищей и при них немалое число экипажу, токмо Телеснина в квартире не получили, ибо он тогда уехал в Ярославль, однако по объявлению оных сыскан был и приведен в Сыскной приказ, и при учиненных им допросах показали: оный Телеснин, обще с показанными Еналиным и Рудневым, и с ними всякого звания люди, а более из суконщиков человек до 15 разбили компанеищика Насырева, у коего взяли денег и платья, в ту ж ночь были у купца Купреянова, у которого пограбили платье и несколько напитков. После оного, в другое время разбили компанейщика Бабушкина, у которого взяли деньги и несколько пожитков, а по приезде в оные домы объявляли о себе посланными из Тайной канцелярии, якобы для взятья оных купцов в ту канцелярию.

Из Санктпетербурга компанеищика Замятнина служители 2 человека, покрав, бежали в Москву, из которых один в Москве пойман был и содержан в Корчемной конторе под караулом, а другой, пришед ко мне, просил меня, чтоб я к свободе оного сделал способ, за что обещал дать мне 300 рублев. Я, взяв с собой несколко своей команды, в реченную контору приехал, где застал подьячего сонного, за что его, что он, будучи в конторе, спит, попугал, сек плетми, а того содержащегося и с находящимся в той конторе на карауле часовым взял с собой, привез на Царицынский луг, на конную площадь, где в кузнице имеющуюся на нем цепь и кандалы велел сбить и надеть на того караульного солдата, и с тем его обратно послал в ту Корчемную контору, а реченнаго Замятнина служителя взял с собой, за что обещанные мне деньги с них получил.

Пришел я в питейный дом, где усмотрел Санктпетербургского полку с писарем Советовым старицу, которые пили напитки, и оный Советов напред сего жительство имел близ моей квартиры, и по тому знакомству поднес мне из своих напитков рюмку и при том оговаривался со мной, чтоб я в том их не осудил, на что я им сказал: ‘чтоб жили посмирняе, а ты, госпожа монахиня, пошла по матери, из чего видно, что в тебе будет путь’. И так оставя их, пошел из погреба вон. После того чрез несколько времени попалась та старица встречу в Преображенском селе Страшного монастыря конюхам, которые, взяв ее, привели в Консисторию, где при допросе показала, что она Страшного монастыря старица, из коего показанный Советов ее сманил, из Москвы за семь верст в селе Черкизове обвенчался, после допросу отослана была к содержанию под начал в Вознесенский монастырь. А он, Советов, требован был в ту Консисторию для ответа, почему, пришед оный Советов ко мне, просил меня, чтоб я в том ему сделал способ, за что обещал дать мне 100 рублев. Я, не хотя просьбы его оставить, на другой день надел на себя офицерское платье, взял с собой несколько своей команды солдат и случившегося в доме моем для игры знакомого сержанта Нагавицына, подъехали к тому Вознесенскому монастырю, где от приезжих господских колясок нельзя было при взятье той старицы проехать, научил того сержанта от монастыря те коляски отогнать, которых якобы для приезду в тот монастырь графа Ш*** и от ворот монастырских отогнал. Взошли тот монастырь, поставя для осторожности в потаенном месте команды своей солдат, а с прочими пришел ко игуменье в келью, говорил ей: ‘Госпожа игуменья, что ты долго спишь, а у тебя в головах холст, токмо не очень толст’, то есть на подушках спит, притом объявил, что я прислан для взятья в Тайную содержащуюся в вашем монастыре старицу Ксенофонтию, кою игуменья взять мне приказала. Тогда я, не мешкав, оную взял, посадя в сани, говорил притом: ‘Полетел коршун за море’, то есть увезли. Привез к мужу ее в квартиру, за что обещанные мне деньги с него я получил и притом ему сказал: ‘Ежели и впредь в другой старице будет тебе нужда, то я служить буду’.

Привезена была на Гостиный двор в возах рыба, из коих в одном возу найдена таможенными сторожами бочка с вином, которая взята была под караул, хозяин той рыбы, пришед ко мне, просил меня, как оное вино и с ним его работник в Корчемную контору посланы будут, то б к отбытию на дороге постарался. В то ж время послал знакомого солдата и с ним суконщиков, называемых Волк, Баран, Монах, Тулья, коим приказал в силе просьбы означенного рыбака сделать, которые, предупредя то везенное вино, дождались, как с ним ехали по Москве-реке, то, забежав, остановили лошадь, реченный солдат, ухватив показанного работника, который взят был с вином, за ворот, говорил ему: ‘Ты в солдаты меня отдал, а теперь сам мне попал’, а суконщики вклепались в его лошадь, назвав ее своею, якобы она у них украдена. Чего для бывших при том вине караульных перевязали и, посадя в те, где вино стояло, сани, выпрягли лошадь и, оставя их одних, уехали, за что от реченного хозяина получили плату.

Купца Клепикова работник сказал моей команды Алексею Шинкарке, что-де на Москве-реке близ Москворецких ворот в стругу положено оным Клепиковым многое число денег, Шинкарка в то ж время объявил мне. Я, спустя с неделю, взял с собой четырех человек, на тот струг приехал, взошел в него, спросил продажной пшеницы, потом, схватя случившегося на том стругу человека, связали и взошли в стоящий на оном чулан, в котором нашли сундук, у коего сбили замок, взяли из него денег 1700 рублев и сами обратно уехали.

Кружевного ряда купец, пришед ко мне, сказал, что он отправил из Москвы в Калугу неявленные товары, которые, будучи в дороге на заставе, взяты под караул, и просил меня, чтоб я как возможно приложил свое старание те товары ему по-прежнему возвратить. В тот же день собрав я несколько своей команды, на ту заставу приехал, где по приезде имеющихся на карауле солдат перевязали и, те взятые ими товары взяв, привезли к хозяину, за что получил себе несколько денег.

Некоторое время спустя кружевного ряда купец, пришед ко мне, объявил, что близ Немецкой слободы тянут заповедное серебро и золото. Я, взяв его в тот дом, где те мастера жительство имели, ночью приехал, токмо в покой взойтить было не можно, ибо двери были заперты. Я приказал команды своей называемому Волку влезть в чердак в слуховое окно, и как он полез, то живущий немец услыша, схватил его за волосы и в той драке откусил оному Волку ухо, а мы, взяв бревно, двери вышибли вон и, вбежав в покой, забрали тот инструмент, коим они делали серебро, без остатку, и с двора уехали. Близ же того дому жительствовавший некоторый зажиточный господин в то время случился быть на галдарее, и услыша он происходящий от нас шум, кричал своим служителям. Однако в скором времени они того слышать не могли, которого мы схватя и положа в сани, из той слободы поехали, а будучи на Гороховом поле, одну его ногу разули, и по случившемуся в то время великому морозу на дороге подогнув он под себя ту разутую ногу, сел, а мы, оставя его на том месте, уехали. Тот же инструмент отдал я показанному купцу, за который с него взял 300 рублев.

Вынул близ Ивановского монастыря медных мастеров в делании воровских денег, коих представил в Сыскной приказ, которых тогда ж в немшоной бане взвесили и, кто из них более потянул, узнали.

В Троицын день с березкой на Живом мосту Москвы-реки для гуляния было множественное число народу, причем случился быть компанейщик Григорий Колобов, у которого из партии моей в то время пошевелили в кармане на 20 000 рублев протестованных векселей. Тогда оный Колобов, пришед ко мне, просил меня, чтоб я как, можно оные вексели постарался отыскать, за что обещал дать мне плату. Которые чрез три дни я сыскал и, взяв их, пришел ночью на его, Колобова, двор, взошел тайно в чердак, положил те вексели в том чердаке за прибитую на стене картину и возвратился обратно в свою квартиру. На другой день реченный Колобов на дороге попал мне встречу и спрашивал об оных векселях, коему сказал, что уже вексели те в его доме, почему просил он меня к себе в дом. И как пришли, то в то ж время случился в тех же покоях малолетний его сын, которого я отозвав, шепнул на ухо, чтоб сходил в чердак и взял за картиною запечатанные письма, который, взяв те вексели, вшед к нам, положил на стол. Что видя, тот купец весьма тому рад был и, благодаря меня, спросил, сколько мне за то денег надобно. Я сказал, что в попах не был, токмо обыкновение их знаю, что им дадут, то они и берут. Компанейщица внесла мешок с деньгами, в котором было 200 рублев и сказала, чтоб я из оных за свое старание сколько надлежит взял. Я спросил: много ли в их доме всех людей? сказала она: человек до 16, почему я из тех денег на каждого по рублю отложил, а достальные взяв к себе, пошел в свою квартиру.

Купец Бабкин, пришед ко мне, объявил, что покрадено у него из кладовой денег 4700 рублев, и просил меня, чтоб я об отыскании оных постарался. О коих я сведал, что покрадены плотником, который в доме у него в кладовой делал дверь, за то давал мне тот купец Бабкин 50 рублев, токмо я не взял, а объявил в Сыскном приказе, в который он, Бабкин, был позван, где поговорил с присутствующими и секретарями посмирняе и со мною против прежнего получше.

А когда в Сыскной приказ вышеписанные воры и разбойники и при них поличное представляемы от меня были и то дело начато производиться следствием, то по приеме от меня из того поличного большую часть по ночам подьячие промеж себя делили, а достальные оставляли истцам для прилики,²⁵ и равно как во оных взятых теми подьячими, так и в достальных пожитках, при производимых им пытках, чтоб те истцы дознаться не могли, спрашиваны, и по окончании следствий, чего в иске не доставало, правили с тех людей, где те воры приставали, или кого они оговаривали, а ежели платить им тех было нечем, то ссылали оных подалее, то есть на каторгу.

Под Девичьим монастырем, по полуночи в 5 часу, попал мне встречу бегущий человек, которого я приказал поймать. А как оный пойман был, то усмотрел у него на грудях кровь, почему привел его в свою квартиру, в которой ночью, разбив он окно, бросился из покою и бежал, притом сказал: ‘Неужели де мне здесь вовсе жить?’

Взял я лежащую на улице пьяную женщину, которая при взятье мною под караул, сказывала за собою важное дело, а как пришла в трезвое состояние, то сказала о себе, что она купеческая жена, зовут ее Федосьей Яковлевой, и знает несколько раскольников, которые сбираются на богомерзкое сборище, о чем написала своеручную записку и, запечатав, отдала мне, которую я, взяв от нее, в тот же день к советнику Казаринову принес. И как оную записку ему подал, то он, распечатав, усмотрел, что в ней было написано, приказал взять меня под караул, токмо я взять себя не дал, отчего мои пошевелились в его покоях так, что и в окнах стекол мало осталось. Напоследок стал он говорить со мной посмирняе и спрашивал: кто ту записку послал? коему сказал: ‘что я писать не умею, а кто писал, тот в доме у меня остался’, и более оный советник не медля, взяв меня с собой, поехал к генералу Левашеву, и, поговоря с ним, послали меня в дом. И в то ж время ночью прислали ко мне полковника Ушакова, Тайной канцелярии секретаря и двух офицеров, и с ними 120 человек команды, которые у ворот моих стали стучаться, а у меня ‘на одной недели четверга четыре, а деревенский месяц с неделей десять’²⁶. От чего пришел в ужас, принужден был свою команду потревожить, которой при мне было 45 человек солдат и при них сержант, да черного народу хорошего сукна 30. И как вороты отпер, то полковник и секретарь взошли ко мне, секретарь, взяв ту женщину во особливую коморку, подул ей на ухо и, посадя с собой в берлин, поехали на Покровку, где взяли купца Григорья Сапожникова, отослали в Стукалов монастырь, где поговоря с ним против шерсти, в ту же ночь по показанию той бабы домах в 20 поставлены были караулы, а на другой день взяли в Таганке купца Якова Фролова и сына его малолетнего, которого я взял к себе в дом, а прочих отправили в тот же монастырь, и я спрашивал оного Фролова сына: где живет Андреюшка и с кем он говорит? ибо он сказывался немым, который объявил, что де он с теми говорит, кто тому сборищу согласен, а жительство де он имеет за Сухаревой башней в одном доме, почему для взятья оного Андреюшки в показанный дом ездили, токмо его не получили, ибо он дни за два до оного уехал в Санктпетербург, для чего с прописанием всего их обстоятельства послан был из Москвы нарочный, которым тот Андреюшка привезен в немшоную баню, где его взвесили, а сколько по весу в нем оказалось, того знать мне было не можно.

Команды моей солдат ходил по знакомству одного купца к жене его, которого оный купец, будучи пьяный, у себя в доме зарезал. Тогда ж прибежав в мою квартиру, оного купца жена объявила об оном мне, почему я пришел к ним, токмо оного купца в доме не застал, который, зарезав оного солдата, бежал, а реченный зарезанный солдат, коего я застал еще живым, просил меня на показанном убивце того не искать, однако по сыску моему чрез неделю приведен в Сыскной приказ, где в немшоной бане его взвесили, а после по просьбе моей обратно выпущен на волю.

Полицимейстерской канцелярии подьячий Николай Будаев просил на меня в увозе жены его, почему я призван в полицию был, в которой г. полицмейстер Татищев приказал отдать меня под караул. На другой день взял меня перед себя, приказал подать кошек, чего я испугавшись, сказал за собой слово и дело, почему отослан был в Канцелярию, где посмирняе говорят, в которой учиненные мною после своего раскаяния вышеписанные непорядки в бытность сыщиком Александру Ивановичу Шувалову показал, отчего произведена была комиссия, а по окончании оной, отправлен я в Рогервик, или Балтийский Порт, то есть ‘на холодные воды, от Москвы за семь верст с походом’, где и ныне нахожусь.

Конец

Модернизация орфографии и пунктуации оригинала проведена, как и в тексте повести Матвея Комарова, с выборочным сохранением устаревавших и вариативных написаний, а также максимально полным, насколько возможно без повреждения смысла, неупорядоченной синтаксической организации речи, рассматриваемых как отличительные характеристики повествователя из низов, будь то сам Иван Осипов, или кто-то записавший его рассказ с его собственных слов, или — что, по-видимому, нельзя исключать — некий писарь, сочинивший ‘автобиографию’ по устным источникам и протоколам Сыскного приказа, к которым имел доступ.

Большинство нуждающихся в пояснении слов, выражений, названий, реалий и проч. получили его в комментариях к повести М. Комарова, к которым и следует обращаться, учитывая, что изложение хода событий и соответственно последовательность упоминания разного рода одинаковых подробностей в обоих произведениях в основном совпадает. Ниже объясняются только несколько требующих этого деталей, не упомянутых в тексте М. Комарова.

О Картуше и Рогервике см. соответственно примеч. 1 к ‘Предуведомлению’ и 208 к ‘Истории мошенника Ваньки Каина’.

¹ …у гостя… — См. сноску ** на с. 11 наст. изд.

² …на черную работу пошли. — На воровском арго: отправились на кражу (см.: Сичинава [б. г.]).

³ …старую свою песню запел… — По всей видимости, ложная деталь, возникшая из желания автора употребить яркий языковой образ безотносительно к реальным обстоятельствам. Если Каин еще ранее ‘пел эту свою песню’, то, следовательно, уже побывал в Тайной канцелярии и подвергался допросам с пристрастием. Никаких подобных сведений в имеющихся о нем документах не значится.

⁴ …в немшоную баню… — Немшоный — не проконопаченный мохом (о деревянном строении).

⁵ …с деньгами и с экипажем две палаты. — Дословное повторение фразы из ‘Краткой повести’ (см. с. 306 наст, изд., а также примеч. 1 к указанному произведению).

⁶ …у Белого города, близ Ильинских ворот… — Белый город — третий концентрический круг в историческом росте Москвы, в пределах современного Бульварного кольца, прилегающий к стенам Кремля и Китай-города. Ильинские ворота китай-городской стены (см. примеч. 37 к ‘Истории мошенника Ваньки Каина’) выходили в Белый город.

⁷ Подвох — умысел, помощь в краже.

⁸ …поработал в маленьком бауле денег 340 рублев... — Поработать — совершить кражу (см.: Сичинава [б. г.]).

⁹ Сутуга — проволока.

¹⁰ Красовуль — большая чаша для вина.

¹¹ Заход — отхожее место, нужник.

¹² …прибежал на Сокол-гору к Ильинской решетке… — Топографическая неточность: Ильинская решетка (застава в конце городской черты) находилась в Нижнем Новгороде на другой горе — Ильинской, на одноименной улице.

¹³ Повытчик — столоначальник (начальник повытья (стола, отделения) в государственном учреждении).

¹⁴ …чтоб во всем я принес извинение… — То есть объяснил свои поступки, признал свою вину.

¹⁵ Набольший — управляющий, главный.

¹⁶ …с голдареи… — То есть с галереи.

¹⁷ Повой — прием родов.

¹⁸ …’Когда мас на хас, так и дульяс погас’… — В этой фразе ‘легко различить хорошо известную в блатном языке XX века ‘хазу’ (по-видимому, заимствованную из венгерского)’ (Сичинава [б. г.]). В современном воровском арго ‘мае’ — незнакомый вор, а ‘дульяски’ — спички (см.: Мильяненков 1992: 117, 164).

¹⁹ Кожевники — местность в Замоскворечье, в районе совр. Павелецкого вокзала (Кожевнические улицы, проспект, переулки, ул. Кожевнический Вражек), получившая название от Кожевенной слободы, где жили ремесленники, занимавшиеся выделкой кож.

²⁰ …в Мещанской… — То есть в Мещанской слободе, находившейся в северной части Москвы, в местности, соответствующей современным началу Проспекта Мира (бывш. 1-я Мещанская ул.), ул. Гиляровского, Щепкина и Мещанской (бывш. 2—4-я Мещанские).

²¹ …в Покровском селе… — Речь идет о подмосковном селе Покровское-Хвили (Фили), вотчине рода Нарышкиных, находившемся в местности совр. Филевского парка, название сохранилось в наименовании Покровских бань (Багратионовский проезд, 12), построенных в 1930 г.

²² Ордынка — совр. название: ул. Большая Ордынка.

²³ …попросилу ней нечего… — То есть попросил кое-чего (нечего — род. падеж от ‘нечто’).

²⁴ …в покоях у него пошевелились. — Пошевелить(ся) — совершить кражу (см.: Сичинава [б. г.]), учинить погром.

²⁵ Для прилики — ради приличия.

^% …’на одной недели четверга четыре, а деревенский месяц с неделей десять’. — См. объяснение этой фразы в тексте, на с. 324 наст. изд.

Жизнь и похождение российского Картуша, именуемого Каина…, Комаров Матвей, Год: 1777

КОММЕНТАРИИ

КОММЕНТАРИИ

Читайте также: