БАСНИ И СКАЗКИ
ДИКИХЪ НАРОДОВЪ.
I. Животный эпосъ и легенды готтентотовъ
(изъ сборника Блика — Bleek, ‘Reynard the Fox in South Africa)’.
II. Дтскія сказки и преданія зулусовъ.
(изъ сборника Коллэуея — Collaway, ‘Nursery Tales, Traditions and Historiеs of the Zulus’).
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія В. Демакова. Новый пер., д. No 7
1874.
Предлагая вниманію публики эти образцы поэтическаго творчества дикихъ народовъ, мы считаемъ необходимымъ предпослать имъ нсколько пояснительныхъ словъ. Т изъ читателей, которые знакомы съ трудами Тэйлора, Бастіана, Макса Мюллера, Штейнталя и другихъ, приложившихъ сравнительный методъ и начала теоріи развитія къ изученію умственной жизни человчества въ различныхъ проявленіяхъ ея, не нуждаются въ дальнйшемъ разъясненіи причинъ нашего выбора. Имъ извстно, что однимъ изъ плодотворнйшихъ началъ новйшей науки о человк является признаніе существеннаго единства человческаго ума во всхъ его фазисахъ, и низшихъ и высшихъ, и дикихъ и цивилизованныхъ. Имъ извстно также, какое значеніе, съ точки зрнія Дарвиновскаго принципа постепеннаго развитія, прилагаемаго къ исторіи культуры, пріобртаютъ продукты первобытнаго творчества, играющіе для антрополога и сравнительнаго психолога такую же роль, какую ископаемые играютъ для палеонтолога и біолога. Занимаясь этими непосредственными произведеніями дтскаго періода исторіи, мы получаемъ возможность ближе подойти къ тмъ источникамъ поэзіи, которые нкогда питали и насъ. Общность умственныхъ процессовъ во всемъ человчеств наглядне всего обнаруживается именно изъ произведеній дикаго поэтическаго воображенія, подобныхъ предлагаемымъ нами ниже. Они показываютъ намъ, какъ одинаково человкъ, въ извстномъ період своего развитія, относится къ природ, къ какой бы рас и къ какой бы эпох цивилизаціи онъ ни принадлежалъ. Съ перваго взгляда на готтентотскія басни и зулусскія сказки всякій изъ насъ замтитъ т же мотивы, которые онъ находитъ въ басняхъ и сказкахъ, какія разсказывались ему въ его дтств. Мы видимъ здсь тхъ же животныхъ, надленныхъ разумомъ, даромъ слова и другими человческими качествами. Мы находимъ здсь тхъ же великановъ и людодовъ, и здсь точно также человческій умъ и хитрость одерживаютъ верхъ надъ грубой силой. Эти черты сходства съ нашими индоевропейскими произведеніями того же характера въ такой степени бросаются въ глаза, что д-ръ Бликъ, изъ сборника котораго мы извлекаемъ помщенныя ниже готтентотскія басни, счелъ себя въ прав озаглавить свой сборникъ: ‘Рейнеке-Лисъ въ Южной Африк’. Максъ Мюллеръ вполн поддерживаетъ его въ этомъ случа и въ своей стать {Max Mller Essaye, II Bd., Leipz., 1869, — Ammengeschichten der Zulus.}, посвященной разбору сборника Коллэуея, который даетъ намъ матеріалъ для зулусскихъ сказокъ, указываетъ, какъ на весьма замчательную черту этихъ послднихъ на преобладающее значеніе, какое иметъ въ жизни ловкость и хитрость, т. е. на ту черту, которая составляетъ самую характеристическую особенность эпопеи о Рейнеке-Лис. Этой идеей проникнутъ разсказъ объ Углаканіан, помщаемый ниже и сравненіе, которое Коллэуей длаетъ между этимъ разсказомъ и извстными намъ сказками о Мальчик съ-пальчикъ и Ганс-Истребител великановъ, напрашивается само собой. Безъ сомннія, спеціалистъ по исторіи европейской народной литературы будетъ встрчать на каждомъ шагу различныя черты сходства зулусскихъ или готтентотскихъ сказокъ съ той или другой сказкой, помщенной въ сборникахъ Гриммовъ, Дасента и др. Такая сравнительная работа значительно превзошла бы наши силы, и потому мы должны предоставить ее другимъ боле компетентнымъ лицамъ, ограничивая наше дло въ этомъ случа исполненіемъ тхъ обязанностей, какія налагаетъ на насъ этнографія. Именно намъ предстоитъ коснуться вопроса о подлинности и давности этихъ сказокъ, т. е. мы должны указать, насколько ихъ можно считать самостоятельнымъ продуктомъ творчества тхъ народовъ, у которыхъ мы ихъ находимъ теперь, и въ какомъ времени ихъ исторіи мы можемъ предполагать начало ихъ.
Относительно готтентотовъ мы обладаемъ боле полными свдніями, нежели относительно многихъ другихъ обитателей южной Африки. Мы обязаны этимъ тому обстоятельству, что они уже боле двухъ столтій находятся въ соприкосновеніи съ образованнымъ міромъ. Но съ другой стороны это обстоятельство осложняетъ нашу задачу, представляя намъ современныхъ готтентотовъ уже значительно искаженными эксплуатаціей голландскихъ и англійскихъ колонистовъ. Исторія колонизаціи южной оконечности Африки повторяетъ собою то же, что мы находимъ въ исторіи колонизаціи Америки, Австраліи и др. странъ, нкогда принадлежавшихъ дикимъ народамъ. Мы видимъ здсь такое же давленіе блыхъ пришельцевъ, такое же жестокое и грубое отношеніе къ туземцамъ, которое нетолько въ дйствительности не цивилизуетъ ихъ, но даже задерживаетъ ихъ естественное развитіе. Голландцы такъ же охотлись за готтентотами и бушменами, и систематически уничтожали ихъ, какъ это длали англичане съ тасманійцами. Мы не будемъ перечислять печальныхъ фактовъ этой неровной борьбы, подробное изложеніе которой читатель можетъ найдти въ извстномъ сочиненіи Вайца {D-r Theodor Waiz, ‘Anthropologie der Naturvlker’, Bd. II. Die Hottentoten, S. 317—346.}, ‘Антропологія первобытныхъ народовъ’ и прибавимъ только, что многіе писатели прежняго времени считали готтентотовъ безнадежными для дла цивилизаціи и указывали отдльные случаи значительнаго умственнаго развитія ихъ. Первыя основательныя свднія о готтентотахъ мы находимъ у Кольбена, который описывалъ ихъ вскор посл учрежденія голландскихъ колоній въ ихъ стран. Готтентоты еще въ то время были многочисленнымъ народомъ, раздленнымъ на множество племенъ подъ управленіемъ вождей или старшинъ, они вели кочевую пастушескую жизнь, группами въ 300 или 400 человкъ, и жили въ подвижныхъ хижинахъ, составленныхъ изъ кольевъ, покрытыхъ циновками. Одежду ихъ составляли сшитыя вмст овечьи шкуры, оружіемъ имъ служили луки съ отравленными стрлами и дротики или ассагеи. Они были сильны на охот, и хотя характеръ ихъ можно было скоре назвать мягкимъ, но они были весьма храбры на войн, что европейскимъ колонистамъ нердко приходилось испытывать на себ {Цит. по Prichard. ‘Natural Hietory of Man’, час. II., р. 686.}. Но по другимъ свдніямъ. мы узнаемъ, что въ еще боле раннее время готтентоты не были номадами, были еще богаче скотомъ и находились подъ властью вождей, которые признавали надъ собою власть одного верховнаго вождя. И преданія этого народа, и нкоторыя этимологическія указанія, даютъ право заключить, что нкогда распространеніе ихъ было несравненно обширне, имъ принадлежала боле значительная часть территоріи Африки, воспоминаніе объ этомъ удерживается еще до сихъ поръ въ готтентотскихъ названіяхъ ркъ и горъ въ странахъ, принадлежащихъ въ настоящее время Кафрамь. Нкогда имъ и выдлившемуся отъ нихъ, еще ниже стоящему, племени Бушменовъ принадлежала вся Ю. З. Африка. Оттуда они были все боле и боле вытсняемы кафрами, которые придвинули ихъ наконецъ къ самой южной оконечности Африки.
Но нкоторыя лингвистическія основанія позволяютъ многимъ ученымъ предполагать, что странствованія готтентотовъ этимъ не ограничивались. Бликъ, составитель сборника, изъ котораго мы заимствуемъ слдующія ниже готтентотскія басни, ставя въ предисловіи къ названному сборнику вопросъ о томъ, насколько эти басни можно считать дйствительно принадлежащими готтентотамъ, а не внушенными вліяніемъ блыхъ, полагаетъ, что даже при невозможности опредлительно ршить этотъ вопросъ, самый фактъ расположенія готтентотовъ къ подобнаго рода произведеніямъ является весьма характеристическимъ. Онъ забываетъ упомянуть здсь о свойств готтентотовъ, засвидтельствованномъ многими путешественниками именно о ихъ особенной любви къ животнымъ. ‘Замчательна, говоритъ Фридрихъ Мюллеръ, близость готтентотовъ съ окружающимъ ихъ животнымъ міромъ. Он относятся съ почитаніемъ ко многимъ изъ животныхъ и удляютъ имъ особое участіе, что доказывается ихъ многочисленными баснями о животныхъ {Fr. Mller, ‘Allgemeine Ethnographie’, S. 79.}’. Чтобы объяснить значительное развитіе животнаго эпоса у готтентотовъ и пристрастіе ихъ къ баснямъ, Бликъ строитъ слдующую теорію относительно ихъ первоначальнаго мстопребыванія. Именно въ язык готтентотовъ онъ находитъ грамматическое сходство съ языками коптовъ, берберовъ и другими семитическими и несемитическими нарчіями С. Африки. Онъ приводитъ дале мнніе Адамсона, по которому языкъ готтентотскаго племени Намака сходенъ съ египетскимъ языкомъ. Такое сходство, несомннное для него, даетъ ему ключъ къ объясненію присутствія животнаго эпоса у готтентотовъ, которые такимъ образомъ, по его мннію, находились нкогда въ общеніи съ образованными народами С. Африки и могли заимствовать отъ нихъ если не самыя басни, то нкоторое умственное развитіе и наклонность къ поэтическому творчеству. Это мнніе Блика весьма соблазнительно, потому что оно, въ соединеніи съ нкоторыми другими подобными гипотезами, — врод извстной теоріи о кушитахъ, какъ древнйшихъ цивилизаторахъ, будто бы оставившихъ слды своего вліянія въ Азіи, Африк, Европ, Америк и островахъ Малайскаго архипелага, — объясняетъ многія темныя явленія древнйшей исторіи. Но, къ сожалнію, предположеніе Блика мало подтверждается фактами и ршительно опровергается этнографическими авторитетами новйшаго времени. Относительно готтентотскаго языка Фр. Мюллеръ говоритъ совершенно опредленно. ‘Языкъ готтентотовъ есть совершенно самостоятельное нарчіе, несходное ни съ однимъ африканскимъ или азіятскимъ нарчіями’ {I. с. р. 92.}. Вайцъ точно также полагаетъ, что мнніе Блика въ настоящее время не можетъ имть никакого серьезнаго этнологическаго подтвержденія.
Такимъ образомъ предположеніе о заимствованіи готтентотами всего ихъ эпоса у какого-либо боле цивилизованнаго народа оказывается, подобно многимъ предположеніямъ въ этомъ род, слишкомъ гадательнымъ, для того чтобы можно было останавливаться на немъ. Мы воспользуемся только указаніями Блика, который изъ басенъ, помщаемыхъ ниже, басни, носящія заглавія: ‘Кража рыбы’, ‘Судъ павіана’ и ‘Проклятіе лошади’, считаетъ новйшаго происхожденія, сравнительно недавнее появленіе басни о ‘Бломъ человк и зм’ также слишкомъ очевидно. Но вс остальныя Бликъ относитъ къ періоду, предшествовавшеиу вторженію европейцевъ.
Слдовательно за отсутствіемъ прямаго доказательства заимствованія готтентотскихъ басенъ, мы имемъ полное право предположить. что видимое сходство ихъ съ извстными намъ индоевропейскими баснями есть продуктъ основной одинаковости человческаго ума и принадлежитъ къ тому же разряду явленій въ исторіи человческой культуры, къ которому относится сходство между греческими и новозеландскими миами и объясненія нкоторыхъ сторонъ жизни природы, общія для американскаго дикаря и европейскаго простолюдина.
Общія начала того, что мы сказали о басняхъ готтентотовъ можетъ быть отнесено и къ сказкамъ зулусовъ. Мы прибавимъ къ этому лишь нсколько этнографическихъ замчаній относительно зулусовъ, которые, вроятно, даже по наслышк мене извстны нашимъ читателямъ, нежели готтентоты. Зулусы составляютъ самое сильное и самое завоевательное изъ племенъ обширнаго кафрскаго народа, обитающаго къ СВ. отъ готтентотовъ, и сами живутъ въ стран, примыкающей къ порту Наталь. Кафры, хотя и причисляются нкоторыми путешественниками, напр. Уинвудомъ Ридомъ, къ негрской рас, но по своему физическому типу настолько отличаются отъ послдняго, что Фр. Миллеръ находитъ возможнымъ признать въ нихъ примсь семитической или хамитической крови народовъ С. Африки. Если подобное родство когда нибудь и было, то вроятно въ самыя незапамятныя времена и едва ли могло замтно отразиться на ихъ сказкахъ. Во всякомъ случа этотъ вопросъ долженъ оставаться безъ утвердительнаго отвта, пока не будетъ ближе опредлено были — ли когда либо кафры въ общеніи съ сверо-африканскими народами, и если были — то съ какими именно. ‘Опредлить древность этихъ сказокъ, говоритъ М. Мюллеръ въ указанной нами стать, для доказательства того, что он свободны отъ всякаго иноземнаго вліянія, весьма трудно. Вообще дтскія сказки заимствуются однимъ народомъ у другого уже посл всего, и въ разсматриваемыхъ нами зулусскихъ разсказахъ черты посторонняго вліянія открыть было бы не трудно, еслибъ оно дйствительно имло мсто. Напротивъ того, нкоторые детали не доказываютъ, что он относятся къ довольно отдаленному времени ихъ исторіи, потому что въ книг упоминаются такіе обычаи, которые у зулусовъ уже не существуютъ боле. Такъ напр. одинъ изъ героевъ этихъ сказокъ для приготовленія мяса помщаетъ его между раскаленными камнями, чего въ настоящее время уже боле не длается.’ Вообще этнографическія черты этихъ сказокъ скоре позволяютъ заключить о смшеніяхъ зулусовъ съ полинезійцами, какъ это предполагаетъ Максъ Миллеръ, нежели съ семитическими или хамитическими народами С. Африки. Если сношенія съ послдними и имли мсто когда нибудь, то въ весьма отдаленную эпоху, воспоминаніе о которой или вовсе изгладилось изъ памяти кафровъ или во время которой эти народы сами находились въ дикомъ состояніи.
Мы надемся, что читатели увидятъ въ предлагаемыхъ ниже ихъ вниманію басняхъ и сказкахъ не одинъ только сухой этнографическій матеріалъ, имющій для неспеціалиста такое же значеніе, какъ обломки стрлъ или клочки одежды дикарей. Читатели, конечно, оцнятъ ихъ наивно поэтическій характеръ, непосредственное пониманіе природы и искреннюю живую привязанность къ міру животныхъ, который въ глазахъ дикаря не аллегорически, но дйствительно живетъ и мыслитъ, какъ человческій міръ. Если читатель, пробгая эти простые разсказы, не будетъ забывать, что главное достоинство ихъ заключается въ первобытной простот, свойственной воображенію людей, которымъ суждено всю жизнь оставаться дтьми, онъ припомнитъ, быть можетъ, что нчто подобное занимало и его въ дтскую пору его жизни, и потому не отнесется слишкомъ строго къ нелпости этихъ элементарныхъ вымысловъ и не постуетъ на насъ за то, что мы вводимъ его въ этотъ первобытный и отдаленный отъ него міръ.
I.
ЖИВОТНЫЙ ЭПОСЪ И ЛЕГЕНДЫ ГОТТЕНТОТОВЪ.
Разсказываютъ, что дикіе зври какъ-то разъ собрались у льва. Левъ спалъ, тогда шакалъ и посовтовалъ маленькой лисиц {Маленькая лисица, по намакекъ хкаманъ (ІКатар) есть видъ небольшихъ, весьма быстрыхъ на бгу шакаловъ. (Прим. Блика).} ссучить веревку изъ страусовыхъ жилъ, чтобы устроить льву западню. Он взяли страусовыхъ жилъ, ссучили веревку и привязали одинъ конецъ ея къ львиному хвосту. а другой къ кустарнику. Когда левъ проснулся и увидалъ, что онъ привязанъ, онъ разсердился и созвалъ животныхъ. Когда они собрались, онъ такъ говорилъ имъ:
‘Какое дитя любви своихъ родителей,
Плодъ какого отца и какой матери привязалъ меня?’
Животное, къ которому левъ прежде другихъ обратился съ вопросомъ, отвчало на это:
‘Я, дитя любви своихъ родителей,
Я, плодъ своего отца и своей матери, не сдлалъ этого’.
Тоже отвчали вс животныя, но когда очередь дошла до маленькой лисицы, она сказала:
‘Я, дитя любви своихъ родителей,
Я, плодъ своего отца и своей матери, привязала тебя’.
Тогда левъ разорвалъ веревку, сдланную изъ сухожилій, и бросился бжать за маленькой лисицей. Но шакалъ сказалъ ей:
‘Другъ мой, ты — сынъ ловкой госпожи лисицы, тебя никогда не поймаютъ’.
И точно, льву не удалось догнать маленькую лисицу.
Левъ и шакалъ отправились вмст на охоту. Левъ выстрлилъ первый и промахнулся, шакалъ выстрлилъ потомъ и попалъ. Отъ радости онъ закричалъ: ‘Попалъ, попалъ’. Левъ пристально посмотрлъ на него, однако шакалъ не ороблъ и сказалъ: ‘Т. е., дядя, я хотлъ сказать, что это ты попалъ’. Затмъ он погнались за добычею, и шакалъ прошелъ мимо стрлы льва, какъ-будто и не видалъ ее. Когда они вышли на перекрестокъ, шакалъ говоритъ льву: ‘Дядюшка, ты старъ и утомленъ, останься и отдохни здсь’. Левъ остался, а шакалъ пошолъ по ложному слду, онъ ударилъ себя по носу и отъ этого у него изъ носу потекла кровь, когда онъ шолъ назадъ, капли крови падали и оставляли слдъ, какъ-будто отъ раненнаго звря. ‘Я ничего не могъ найти’, сказалъ онъ льву, ‘но я видлъ кровяной слдъ. Сходилъ бы ты лучше самъ и посмотрлъ, а я покуда пройду по другой дорог’. Шакалъ скоро нашелъ убитое животное, чуть не весь залзъ внутрь его и сълъ лучшую часть, только хвостъ его остался снаружи, и левъ, придя назадъ, ухватилъ его за хвостъ, вытащилъ его, и ударивъ оземь, сказалъ: ‘Ахъ, ты мошенникъ!’ Шакалъ разомъ вскочилъ на ноги, пожаловался за то, что его такъ обидли, и сказалъ: ‘Да что же я сдлалъ, дядюшка? Я только хотлъ отобрать вамъ лучшую часть’. ‘Хорошо, пойдемъ теперь и приведемъ нашихъ женъ’, произнесъ левъ, но шакалъ упросилъ своего дядюшку остаться на мст, потому что такъ много ходить ему не по лтамъ. Шакалъ ушелъ и унесъ съ собою два куска мяса, одинъ для своей жены, а другой, лучшій, для жены льва. Когда шакалъ пришелъ съ мясомъ, его увидали дти льва, начали прыгать и, хлопая въ ладоши, закричали: ‘Дядинька принесъ намъ мяса’. Шакалъ заворчалъ и бросилъ имъ самый дурной кусокъ и говоритъ: ‘На-те, вамъ, глазастое отродье!’ Затмъ онъ отправился къ себ домой и веллъ своей жен идти туда, гд лежалъ убитый зврь. Львица хотла сдлать тоже самое, но онъ запретилъ ей, говоря, что за нею придетъ самъ левъ.
Когда шакалъ, съ своею женою и дтьми, приблизился къ тому мсту, гд лежало убитое животное, онъ залзъ въ колючій кустъ, исцарапалъ себ морду до крови и въ такомъ вид явился передъ львомъ, и сказалъ ему: ‘Нечего сказать, хороша у тебя жена. Посмотри-ка, какъ она поцарапала мн лицо, когда я ей сталъ говорить, что ей надо идти со мной. Ступай за ней самъ, мн не привести ее’. Левъ пошелъ къ себ очень разсерженный. Въ это время шакалъ говоритъ (обращаясь къ своей жен): ‘Давай, построимъ поскоре башню’ {Tower у Блика.}. Они стали громоздить камень на камень, а на это еще камни, и потомъ еще, когда куча сдлалась довольно высокой, они перетащили всю добычу на самую верхушку ея. Когда шакалъ увидалъ льва, приближающагося съ женою и дтьми, онъ закричалъ ему: ‘Дядя, пока ты ходилъ, мы построили башню, чтобы лучше высматривать оттуда добычу’. ‘Ладно’, сказалъ левъ, ‘но дай мн влзть къ теб на верхъ’. ‘Конечно, дядя, теб надо влзть, но только какъ же это сдлать? Намъ надо спустить внизъ ремень’. Левъ привязалъ себя ремнемъ и его потащили наверхъ, но когда онъ уже былъ близокъ къ вершин, шакалъ обрзалъ ремень и закричалъ, будто-бы испугавшись: ‘ахъ, какъ ты тяжелъ, дядя! Поди-ка, жена, принеси-ка мн новый ремень’. А самъ говоритъ ей потихоньку: ‘старую, слышишь’. Льва снова потащили на верхъ, и онъ, конечно, свалился внизъ. ‘Нтъ’, говоритъ шакалъ, ‘такъ дло у насъ не пойдетъ, нужно, однако, постараться теб влзть хоть настолько, чтобы ты могъ достать кусокъ мяса, по крайней мр, на одинъ глотокъ. Затмъ онъ громко приказываетъ жен приготовить хорошій кусокъ, а потомъ говоритъ ей, чтобы она раскалила камень и намазала его саломъ. Затмъ онъ снова потянулъ вверхъ льва и, жалуясь на то, что его очень трудно держать, попросилъ его открыть пасть и вслдъ затмъ опустилъ ему въ глотку раскаленный камень. Когда левъ проглотилъ это, онъ посовтовалъ ему бжать какъ можно скоре къ ручью.
Разсказываютъ, что блый человкъ увидлъ змю, на которую упалъ большой камень, и придавилъ ее такъ, что она не могла двинуться. Блый человкъ поднялъ камень и освободилъ змю, посл чего она хотла укусить его. Тогда блый человкъ сказалъ ей: ‘Постой! пойдемъ прежде вмст къ умнымъ людямъ, пусть они разсудятъ насъ’. Пошли они къ гіен, и блый человкъ спрашиваетъ ее: ‘Права ли, змя, которая хочетъ укусить меня, за то, что я спасъ ее, когда она лежала подъ камнемъ и не могла изъ-подъ него выбраться?’
Гіена (думая, что на ея долю перепадетъ кусокъ изъ тла благо человка) говоритъ: ‘что же за важность, если-бы она и укусила тебя?’
Тогда змя хотла укусить благо человка, но онъ опять говоритъ ей: ‘погоди немножко, пойдемъ еще къ умному человку, пусть онъ скажетъ, справедливо ли это’.
Пошли они и встртили шакала. Блый человкъ и говоритъ шакалу: ‘Хорошо ли это, что змя хочетъ укусить меня, за то, что я высвободилъ ее изъ-подъ камня, который придавилъ ее?’
Шакалъ отвчаетъ: ‘Не врится мн, чтобы змя могла лежать подъ камнемъ и не могла бы выбраться изъ-подъ него. Пока я не увижу этого своими глазами, я этому не поврю. Пойдемте на то мсто, гд это случилось и посмотримъ. такъ ли вы говорите’.
Они пошли и пришли на то мсто, гд это случилось. Шакалъ и говоритъ: ‘Ты, змя, ложись, и пусть тебя прикроютъ камнемъ’.
Змя легла, и блый человкъ придавилъ ее камнемъ: но какъ она ни старалась, она все-таки не могла выбраться оттуда. Тогда блый человкъ снова хотлъ высвободить змю, но въ дло вмшался шакалъ и сказалъ: ‘Не поднимай камня. Она хотла укусить тебя, такъ пусть же она и вылзаетъ оттуда сама’.
Он пошли оба своей дорогой, а змю оставили подъ камнемъ {Бликъ приводитъ другой варіантъ той же басни, въ которомъ блый человкъ названъ голландцемъ (Dutchman), и отправляется съ змею сперва къ зайцу. Заяцъ находитъ, что змя права, гіена подтверждаетъ тоже, но шакалъ поступаетъ такъ же какъ и въ первомъ варіант.}.
Какъ гіена и шакалъ ли облака.
Разсказываютъ, что шакалъ и гіена находились вмст, когда однажды надъ ними поднялось блое облако. Шакалъ влзъ на облако и сталъ сть его, какъ-будто это было сало.
Когда онъ пожелалъ спуститься внизъ, онъ сказалъ гіен: ‘Сестрица, я хочу подлиться съ тобою, держи же меня крпче’. Гіена подхватила его и не дала ему упасть. Затмъ и она влзла на самый верхъ облака и стала сть его. Когда она насытилась, она говоритъ: ‘Сренькій братецъ, держи теперь ты меня и покрпче’. Срый плутъ говоритъ своей подруг: ‘Сестрица, я буду крпко держать тебя, спускайся’. Онъ поднялъ вверхъ руки, она стала слзать съ облака и уже была не далеко отъ земли, какъ вдругъ шакалъ закричалъ (отпрыгнувъ въ сторону): ‘Не сердись, милая сестрица. Ахъ, какъ мн больно! Въ меня воткнулся шипъ и колетъ меня’. Такимъ образомъ гіена свалилась сверху и сильно ушиблась. Съ той поры, говорятъ, у гіены лвая задняя нога короче и меньше правой.
Однажды шакалъ увидалъ возъ, нагруженный рыбою, возвращавшійся съ морскаго берега. Онъ попробовалъ влзть на возъ сзади, но это ему не удалось, тогда онъ забжалъ спереди и легъ на дорог, какъ мертвый. Возъ приблизился къ нему, и проводникъ крикнулъ погонщику: ‘Вотъ славная шкура для твоей жены!’
‘Брось его на возъ’, сказалъ погонщикъ, и шакалъ былъ брошенъ на возъ.. Возъ похалъ, была лунная ночь, и шакалъ то и дло выкидывалъ рыбу на дорогу, потомъ онъ спрыгнулъ съ воза, приготовивъ себ такую большую добычу. Но глупая старая гіена, проходя мимо, съла больше, чмъ ей слдовало, за это шакалъ разсердился на нее, и сказалъ:. ‘Ты сама можешь получить рыбы, сколько хочешь, если ляжешь на дорог передъ возомъ, какъ и я это сдлалъ, и будешь лежать смирно, что бы съ тобой ни случилось’.
‘А!’ проворчала гіена. Когда отъ моря началъ приближаться другой возъ, гіена растянулась на дорог, какъ ей было сказано. ‘Что это за мерзость?’ закричалъ проводникъ и ударилъ гіену ногою. Затмъ онъ взялъ палку и отколотилъ ее чуть не до смерти. Гіена, слдуя наставленіямъ шакала, лежала спокойно до послдней возможности. Затмъ она встала, и поковыляла къ шакалу, чтобы разсказать ему о своемъ несчастьи и найти у него утшеніе.
‘Какъ жаль’, сказала гіена, ‘что у меня нтъ такой красивой шкуры, какъ у тебя!’
Шакалъ и гіена пошли и нанялись въ услуженіе къ человку. Среди ночи шакалъ всталъ, смазалъ гіен хвостъ саломъ и сълъ все сало, остававшееся въ дом. Поутру, человкъ, не найдя, сала, тотчасъ же обвинилъ шакала въ томъ, что онъ сълъ его.
‘Посмотри на хвостъ гіены’, сказалъ плутъ, ‘и ты увидишь, кто воръ’. Человкъ такъ и сдлалъ и прибилъ гіену чуть не до смерти.
Разсказываютъ, что шакалъ пришелъ однажды къ голубк, жившей на вершин скалы и говоритъ: ‘Дай мн одного изъ твоихъ дтей’. Голубка отвчаетъ: ‘Этого теб не будетъ’. А шакалъ говоритъ: ‘Дай мн сейчасъ, не то я полечу къ теб наверхъ’. Тогда голубка бросила ему внизъ одного изъ своихъ дтей.
Шакалъ пришелъ въ другой разъ, потребовалъ другаго, и опять получилъ его отъ голубки. Когда шакалъ ушелъ, пришла цапля и спрашиваетъ: ‘Голубка, отчего ты плачешь?’ Голубка отвчаетъ ей: ‘Шакалъ похитилъ дтей, вотъ почему я плачу’. Цапля спрашиваетъ голубку: ‘Какъ же онъ могъ ихъ достать у тебя?’ На это голубка сказала ей: ‘Когда онъ требовалъ отъ меня, я отказала ему, но когда онъ сказалъ: ‘дай мн, а то сейчасъ я полечу къ теб’, я бросила ему моего птенца’. Цапля говоритъ: ‘какъ ты глупа, можно ли отдавать своихъ дтей шакаламъ, которые не могутъ летать?’ Затмъ, посовтовавши голубк не давать больше дтей, цапля ушла. Шакалъ пришелъ опять и говоритъ, ‘Голубка, дай мн еще дитя’. Голубка отказалась и говоритъ ему, какъ ей разсказала цапля, что онъ не можетъ влетть на верхъ. ‘Я жъ ее поймаю’, сказалъ на это шакалъ.
Когда цапля прилетла на берегъ рки, шакалъ спрашиваетъ ее: ‘Скажи-ка, сестрица, какъ ты становишься, когда втеръ дуетъ съ этой стороны?’ Цапля повернула къ нему свою шею и говоритъ: ‘Я становлюсь вотъ такъ и наклоняю шею въ одну сторону’. Шакалъ спрашиваетъ опять: ‘А какъ ты стоишь, когда поднимается буря и идетъ дождь?’ Цапля говоритъ ему на это: ‘Я становлюсь вотъ такъ-то и наклоняю шею внизъ’.
Тогда шакалъ схватилъ ее за шею и переломилъ ей шею по средин.
Съ той поры у цапли согнутая шея.
Леопардъ, возвращаясь однажды домой съ охоты, встртилъ въ краал {Крааль въ собственномъ смысл, ограда, служитъ для обозначенія поселеній у готтентотовъ и кафровъ.} барана. Леопарду прежде никогда не приходилось видть барана, а потому, приближаясь къ нему съ покорностью, онъ говоритъ: ‘Здравствуй, пріятель! Какъ тебя зовутъ?’
Тотъ, притопывая переднею ногою, говоритъ ему грубымъ голосомъ: ‘Я баранъ. А ты кто такой?’
‘Я леопардъ’, отвтилъ ему тотъ, ни живъ, ни мертвъ отъ страха, и, простившись съ бараномъ, со всхъ ногъ побжалъ домой.
Шакалъ жилъ въ томъ же мст, гд и леопардъ, леопардъ, придя къ шакалу, говоритъ: ‘Другъ мой, я не могу перенести духъ, я испугался до смерти, сейчасъ я видлъ чудовище съ большой и толстой головой, которое, на вопросъ мой какъ его зовутъ, отвчало мн хриплымъ голосомъ: ‘я баранъ!’
‘Какой же ты глупый леопардъ!’ закричалъ шакалъ, ‘ты упустилъ такой прекрасный кусокъ мяса! Зачмъ ты это сдлалъ? Пойдемъ же завтра и съдимъ его вмст!’
На другой день они отправились въ крааль барана. Когда они появились на холм, баранъ, оглядываясь вокругъ себя и подумывая, гд бы ему въ этотъ день пощипать травки получше, увидалъ ихъ, тотчасъ же побжалъ къ своей жен и говоритъ: ‘Я боюсь, не насталъ ли для насъ послдній день, потому что шакалъ съ леопардомъ идутъ на насъ вдвоемъ. Что намъ длать?’
‘Не бойся’ сказала жена, ‘возьми дитя на руки, выходи съ нимъ и щипли его такъ, чтобы оно плакало, какъ-будто оно голодно. Баранъ такъ и сдлалъ, когда союзники стали подходить.
Какъ только леопардъ взглянулъ на барана, имъ снова овладлъ страхъ и онъ пожелалъ возвратиться назадъ. Шакалъ ожидалъ этого, онъ привязалъ къ себ леопарда кожанымъ ремнемъ и говоритъ: ‘Ступай за мной!’ Въ это время баранъ ущипнулъ своего сына и произнесъ громко: ‘Пріятель шакалъ, ты хорошо сдлалъ, что привелъ къ намъ на закуску леопарда, ты слышишь, какъ мой сынъ кричитъ и проситъ сть!’
Услышавъ эти страшныя слова, леопардъ, несмотря на просьбы шакала освободить его, побжалъ съ крикомъ и поволокъ за собою шакала черезъ холмы и долины, черезъ кусты и скалы, и не останавливаясь ни разу, бжалъ безъ оглядки до тхъ поръ, пока не очутился на мст вмст съ полу-мертвымъ шакаломъ. Такимъ образомъ баранъ спасся отъ гибели.
Однажды слонъ и дождь затяли между собою споръ. Слонъ сказалъ: ‘Если, какъ ты говоришь, ты кормишь меня, какимъ же образомъ ты это длаешь?’ Дождь отвчалъ ему: ‘если, какъ ты говоришь, я не кормлю тебя, посмотримъ, умрешь ты, или нтъ, когда меня не будетъ?’ Затмъ дождь удалился.
Слонъ говоритъ: ‘Коршунъ! Поворожи мн, чтобы пошолъ дождикъ?’ Коршунъ отвчаетъ: ‘Я не стану ворожить’.
Тогда слонъ говоритъ ворону: ‘Поворожи!’ а тотъ отвчаетъ: ‘Дай мн т вещи, на которыхъ ворожатъ’. Воронъ поворожилъ, и дождикъ пошелъ. Дождь наполнилъ вс пруды и впадины, но вс они пересохли, и осталась только одна лужа.
Слонъ отправился за добычей. Но тамъ осталась черепаха, и слонъ сказалъ ей: ‘Черепаха, оставайся у воды!’ Такимъ образомъ осталась черепаха, когда слонъ отправился за добычей.
Пришелъ жирафъ и говоритъ черепах: ‘Дай мн напиться’. Черепаха отвтила: ‘Вода принадлежитъ слону’.
Пришла зебра и говоритъ черепах, ‘Дай мн напиться!’ Черепаха отвчаетъ: ‘Вода принадлежитъ слону’.
Пришолъ дикій козелъ и говоритъ черепах: ‘Дай мн напиться!и Черепаха отвчаетъ: ‘Вода принадлежитъ слону’.
Пришелъ вепрь и говоритъ: ‘Дай мн напиться!’ Черепаха отвчаетъ: ‘Вода принадлежитъ слону’.
Пришла антилопа и говоритъ черепах: ‘Дай мн напиться!’ Черепаха отвчаетъ: ‘Вода принадлежитъ слону’.
Пришелъ шакалъ и говоритъ черепах: ‘Дай мн напиться!’ Черепаха отвчаетъ: ‘Вода принадлежитъ слону’.
Пришелъ левъ и говоритъ: ‘Маленькая черепаха, дай мн напиться!’ Черепаха только-что собралась что-то сказать ему, какъ левъ схватилъ ее и укусилъ. Левъ напился воды, и съ той поры вс животныя пьютъ воду.
Когда слонъ возвратился съ охоты, онъ сказалъ: ‘Маленькая черепаха, есть ли вода?’ Черепаха отвчаетъ, ‘Зври выпили воду’. Слонъ только и спросилъ ее: ‘Маленькая черепаха, разжевать мн тебя, или просто проглотить?’ Маленькая черепаха говоритъ: ‘Пожалуйста, проглоти меня’. Слонъ проглотилъ ее цликомъ.
Когда слонъ проглотилъ маленькую черепаху, и она вошла въ его тло, она стала рвать ему печень, сердце и ночки. Тогда слонъ сказалъ: ‘Маленькая черепаха, ты губишь меня’.
Такъ слонъ умеръ, а маленькая черепаха вышла изъ его тла и пошла куда ей было нужно.
Черепахи на добыч за страусами.
Черепахи, говорятъ, собрали однажды совтъ, чтобы придумать, какъ имъ охотиться за страусами. Они говорили: ‘Станемъ близко другъ подл друга въ два ряда, а одна изъ насъ пусть гонитъ страусовъ такъ, чтобы имъ пришлось бжать посредин между нами’. Такъ они и сдлали, и такъ какъ ихъ было много, то страусы и были принуждены бжать между ними. Въ это время черепаха не двигались, но, оставаясь на своихъ мстахъ, кричали другъ другу: ‘Ты тамъ?’, и каждая отвчала: ‘Я здсь’. Слыша это, страусы были такъ перепуганы и бжали такъ скоро, что выбились изъ силъ и попадали. Тогда черепахи собрались понемножку къ тому мсту, гд лежали страусы, и съли ихъ.
Однажды, говорятъ, случилось слдующее происшествіе. Мышь изгрызла платья Итклира (портнаго), который обратился къ павіану и обвинялъ ее, говоря: ‘Мышь изгрызла мои платья, но не хочетъ ничего знать объ этомъ и обвиняетъ кошку, кошка, въ свою очередь, отказывается отъ этой вины и сваливаетъ ее на собаку, собака также не признаетъ себя виновной, утверждая, что это сдлало полно, полно жалуется на огонь и говоритъ, что огонь это сдлалъ, огонь говоритъ, что это сдлала вода, вода говоритъ, что платья изорвалъ слонъ, а слонъ говоритъ, что платья изгрызъ муравей. Такъ произошелъ между ними споръ. Поэтому я, Итклиръ, пришелъ предложить теб слдующее: ‘Собери ты весь этотъ народъ и узнай отъ нихъ правду, чтобъ я могъ получить удовлетвореніе’.
Такъ говорилъ портной, и павіанъ собралъ всхъ для допроса. Вс они привели т же оправданія, которыя упомянуты портнымъ, т. е. каждый изъ нихъ сваливалъ вину на другаго.
Павіанъ не нашелъ инаго способа наказанія, кром того, чтобы заставить каждаго наказать другаго, и говоритъ:
‘Мышь, дай портному удовлетвореніе’.
Мышь, однако, не признаетъ себя виновной. Павіанъ сказалъ тогда: ‘Кошка, укуси мышь’. Кошка такъ и сдлала.
Потомъ павіанъ предложилъ тотъ же вопросъ кошк, и когда она стала оправдываться, онъ призвалъ собаку и говоритъ: ‘кусай кошку’.
Такъ павіанъ допросилъ всхъ поочередно, и вс они не признали себя виновными. Затмъ онъ обратился къ нимъ съ слдующими словами:
‘Полно, прибей собаку,
Огонь, сожги дерево.
Вода, потуши огонь,
Слонъ, выпей воду.
Муравей, укуси слона въ самую чувствительную часть его тла’.
Такъ они и сдлали, и съ той поры они уже перестали жить въ согласіи другъ съ другомъ.
Муравей залзаетъ слону въ самую нжную часть и кусаетъ его.
Слонъ глотаетъ воду,
Вода гаситъ огонь,
Огонь истребляетъ полно,
Полно бьетъ собаку,
Собака кусаетъ кошку,
А кошка кусаетъ мышь.
Итклиръ, удовлетворенный такимъ приговоромъ, обратился къ павіану и сказалъ:
‘Да! Теперь я доволенъ: я получилъ удовлетвореніе, и отъ всей души благодарю тебя, павіанъ, за то, что ты произнесъ приговоръ въ мою пользу’.
Павіанъ сказалъ тогда: ‘Съ ныншняго дня я не хочу уже боле называться Дженомъ (Jan), а имя мое должно быть павіанъ’.
Съ этого времени павіанъ ходитъ на четверенькахъ, такъ какъ по всей вроятности, за этотъ нелпый приговоръ (?), онъ потерялъ право ходить прямо.
Потерянное дитя (сказка).
Дти одного изъ краалей играли луками и стрлами на нкоторомъ разстояніи отъ хижинъ. Вечеромъ, вс они возвратились домой, кром одного мальчика пяти или шести лтъ, онъ отсталъ отъ товарищей и вскор былъ окруженъ стадомъ павіановъ, которые утащили его на гору. Люди пошли отыскивать мальчика и напрасно искали въ теченіе нсколькихъ дней, мальчика нигд не было видно, а павіаны также удалились изъ окрестностей этого мста.
Черезъ годъ посл того, какъ это случилось, въ крааль пріхалъ верхомъ охотникъ, бывшій въ дальнихъ странахъ, и разсказалъ жителямъ, что, прозжая черезъ такое-то мсто, онъ замтилъ слды павіановъ, а рядомъ съ этимъ слдъ дтскихъ ногъ. Народъ пошолъ на то мсто, которое указывалъ охотникъ, и скоро увидлъ предметъ своихъ поисковъ, мальчикъ сидлъ на вершин скалы въ обществ большаго павіана. Въ ту минуту, когда народъ приблизился, павіанъ приподнялъ мальчика и убжалъ съ нимъ, но посл тщательнаго преслдованія мальчикъ былъ отбитъ отъ него. Онъ имлъ совершенно одичалый видъ и пытался было убжать снова къ павіанамъ. Однако, его доставили обратно въ крааль, и когда онъ опять выучился говорить, онъ разсказалъ, что павіаны обращались съ нимъ очень хорошо, что сами они ли скорпіоновъ и пауковъ, а ему приносили разныя коренья, камедь и дикій виноградъ, видя, что онъ не прикасается къ ихъ лакомствамъ, и всегда дозволяли ему пить прежде ихъ.
Левъ, вообразившій себя умне своей матери.
Разсказываютъ, что однажды левъ и gurikhoisip (настоящій человкъ), вмст съ павіаномъ, буйволомъ и другими товарищами, играли въ какую-то игру и вдругъ сдлалась гроза и пошелъ дождь. Левъ и гурикойсипъ начали ссориться между собою. ‘Я побгу на дождевое поле’, говоритъ левъ. Гурикойсипъ говоритъ: ‘и я побгу туда же’. Никто изъ нихъ не уступилъ другъ другу, и они разошлись (разсерженные). Когда они разстались, левъ пошелъ къ своей матери, чтобы разсказать ей о томъ, что они оба говорили.
Мать его сказала ему: ‘Смотри, берегись того человка, у котораго голова на одной линіи съ плечами и грудью, у котораго острое оружіе, который держитъ блыхъ собакъ и носитъ украшеніе изъ тигроваго хвоста’. А левъ говоритъ: ‘Зачмъ мн остерегаться тхъ, кого я знаю?’ Львица ему отвчала: ‘Сынъ мой, остерегайся ты того, кто владетъ острыми орудіями!’ Но левъ не хотлъ слушаться совта своей матери, и въ то же утро, когда еще было совсмъ темно, онъ пошелъ на прежнее мсто и легъ въ засад. Gurikhoisip отравился тогда же на тоже мсто. Придя туда, онъ далъ своимъ собакамъ напиться, а потомъ выкупаться. Когда они кончили это, они приготовились идти дальше. Затмъ самъ человкъ сталъ пить и когда онъ напился, левъ вышелъ изъ кустовъ. Собаки окружили его, какъ ему говорила его мать, и гурикойсипъ ударилъ его копьемъ. Левъ почувствовалъ боль отъ удара копья и въ то же время собаки сбили его съ ногъ. Вслдствіе этого онъ лишился чувствъ. Когда онъ былъ въ такомъ состояніи, гурикойсипъ сказалъ собакамъ: ‘Оставьте его въ поко, пусть онъ идетъ и впередъ слушается своей матери.’ Собаки оставили его и побжали домой, а онъ продолжалъ лежать тамъ. Въ ту же ночь онъ отправился домой, но дорогой онъ выбился изъ силъ и жалобно заговорилъ:
‘Мать! подними меня! Трудно мн! Охъ!
Бабушка! подними меня!’
На разсвт мать услышала его ревъ и сказала:
‘Мой сынъ, вотъ и случилось то, что я теб говорила:
Берегись того, кто иметъ острыя орудія,
Кто носитъ украшеніе изъ тигроваго хвоста,
У кого есть блыя собаки!
Горе теб! ты сынъ короткоухой,
Ты, мое короткоухое дитя!
Сынъ той, которая стъ сырое мясо,
Ты, пожирающій мясо,
Сынъ той, ноздри которой красны отъ крови,
Ты, съ обагренними кровью ноздрями!
Сынъ той, которая пьетъ воду изъ лужи,
Ты, пюощій воду!’
Женщина, превращенная въ льва.
(Сказка).
Однажды Готтентотъ былъ въ пути вмст съ одной бушменкой, которая несла на спин ребенка. Пройдя нкоторое разстояніе, они встртили стадо дикихъ лошадей. Тогда человкъ сказалъ женщин: ‘Я голоденъ, и знаю, что ты можешь превратиться въ льва, сдлай это, и поймай дикую лошадь, чтобы мы могли пость.
Женщина отвчала: ‘Ты испугаешься’.
‘Ничего’, сказалъ человкъ. ‘Я боюсь голодной смерти, а тебя я не боюсь.’
Пока онъ говорилъ это, на задней сторон шеи женщины начала появляться шерсть, ногти ея понемногу обращались въ когти и черты лица ея измнились. Она посадила ребенка на землю. Человкъ, придя въ ужасъ отъ такой перемны, вскарабкался на ближайшее дерево. Женщина свирпо посмотрла на него и, отойдя въ сторону, скинула съ себя свое платье изъ шкуры: тогда настоящій левъ выскочилъ на поляну. Онъ прыгнулъ и ползъ между кустами, къ дикимъ лошадямъ, бросившись на одну изъ нихъ, онъ повалилъ ее, началъ локать ея кровь. Затмъ левъ возвратился къ плакавшему ребенку, а человкъ крикнулъ ему съ дерева: ‘довольно, довольно! не мучь меня. Сбрось львиный образъ, я никогда больше не буду просить тебя объ этомъ.’
Левъ посмотрлъ на человка и заворчалъ. ‘Я буду сидть здсь, пока не умру’, сказалъ человкъ, если ты не сдлаешься опять женщиной.’ Тогда у льва начали исчезать грива и хвостъ, и онъ направился къ кусту, гд лежало платье изъ шкуры. Платье было незамтно надто, и женщина, въ своемъ собственномъ вид, взяла на руки ребенка. Тогда человкъ слзъ и сталъ вмст съ ней сть лошадиное мясо, и никогда боле не просилъ эту женщину доставлять ему пищу.
Какъ намакская женщина перехитрила слоновъ.
Говорятъ, слонъ женился на готтентотк, намакскаго племени, и два брата его пришли къ ней потихоньку, потому что они боялись ея супруга. Она вышла будто бы для того, чтобы набрать дровъ, и, положивъ ихъ (братьевъ) въ дрова, внесла ихъ въ хижину на прилавокъ {Бликъ употребляетъ здсь слово ‘stage’, означая такъ возвышеніе въ глубин хижины, сдланной изъ циновокъ, которое помщается противъ двери и на которое готтентоты кладутъ бамбукъ, мшки изъ кожи и другіе предметы, а подъ низомъ его женщины держатъ обыкновенно свои циновки.}. Потомъ она сказала: съ тхъ поръ какъ я замужемъ, былъ ли для меня зарзанъ хотя одинъ баранъ? А слпая ея свекровь отвтила, ‘Ухъ! Жена моего старшаго сына говоритъ такія вещи, которыхъ она никогда не говорила прежде’.
Вслдъ затмъ вернулся слонъ, который уходилъ въ поле и, какъ будто чуя что-то, началъ чесаться объ домъ. ‘Да’, сказала жена, ‘я длаю теперь то, чего я не сдлала бы прежде. Когда ты зарзалъ для меня барана? ‘Свекровь сказала ему: ‘Она говоритъ то, чего она не говорила (прежде), и потешу сдлай это теперь’.
Такъ для нея былъ зарзанъ баранъ, она изжареннаго цликомъ, а потомъ, въ ту же ночь (посл ужина) спросила свою свекровь: какъ ты дышешь, когда ты спишь живымъ сномъ? (легкимъ сномъ, полу-сознательнымъ). И какъ ты дышешь, когда спишь мертвымъ (глубокимъ) сномъ?
Свекровь сказала ей: ‘Охъ, сколько сегодня разговору! Когда мы спимъ мертвымъ сномъ, мы дышемъ такъ: ‘суи, суи!’ а когда мы спимъ живымъ сномъ, мы дышемъ такъ: ‘хоу! аваба! хоу! аваба!’ Такъ жена все устроила, пока они заснули. Она прислушивалась къ ихъ хрипу и когда они стали издавать звукъ ‘суи, суи’, она встала и говоритъ своимъ двумъ братьямъ: ‘они спятъ мертвымъ сномъ, намъ надо готовиться’. Они встали и вышли, она разобрала хижину {Готтентотскія хижины устраиваются изъ шкуръ, натянутыхъ на коль и переносятся съ мста на мсто при всхъ переселеніяхъ.} (для того, чтобы унести все, что было возможно), взяла нужныя ея вещи и сказала: ‘не надо шумть, а то это погубитъ меня’. Поэтому у нихъ все было тихо.
Когда братья ея собрались, она пошла съ ними въ стадо и, оставивъ дома одну корову, одну овцу и одну козу, научила ихъ такъ, сказавши коров: ‘не мычи, какъ ты мычишь, когда остаешься одна, если не хочешь моей смерти’, то же она повторила овц и коз.
Затмъ они ушли съ остальнымъ скотомъ, а оставшіяся мычали всю ночь, какъ будто ихъ было много, и слонъ подумалъ: ‘они вс здсь’. Но когда онъ всталъ утромъ, онъ увидалъ, что жены его и всего скота не стало. Взявъ свою палку въ руки, онъ говоритъ матушк: ‘Если я погибну, вся земля задрожитъ’. Съ этими словами онъ пустился за ними въ погоню. Когда они увидали его неподалеку, они быстро кинулись въ сторону, за обломокъ скалы (въ тсное мсто) и она сказала: ‘мы люди, которыхъ преслдуетъ большой отрядъ путниковъ. Камень моихъ предковъ! раздайся для насъ’. Тогда скала раздалась, и какъ только они прошли черезъ нее, она опять закрылась.
Тогда пришелъ слонъ и говоритъ скал: ‘Камень моихъ предковъ! раздайся и для меня’. Скала раздалась, и какъ только онъ вошелъ, она тотчасъ же сомкнулась и сдавила его. Такъ умеръ слонъ и земля затряслась. Мать сказала, сидя въ хижин: ‘Какъ сказалъ мой старшій сынъ, такъ и случилось. Земля трясется’.
Отчего у шакала на спин длинная черная полоса?
Разсказываютъ, что солнце было однажды на земл и люди, находившіеся въ пути, видли, какъ оно сидло въ сторон отъ дороги, но они прошли мимо, не обративъ на него никакого вниманія. Однако, шакалъ, который слдовалъ за ними и также видлъ какъ сидло солнце, подошелъ къ нему и сказалъ: ‘Такое милое дитя и оставлено людьми позади.’ Затмъ онъ приподнялъ солнце и посадилъ его къ себ на спину. Когда оно обожгло его, онъ сказалъ ему: ‘Слзай прочь’, и встряхнулся. Но солнце ухватилось крпко за спину шакала и опалило ее такъ, что она у него черная съ той поры.
Лошадь проклятая солнцемъ.
Разсказываютъ, что солнце было однажды на земл и поймало лошадь, чтобы прохать на ней верхомъ. Но лошадь не въ силахъ была вынести его тяжесть, а волъ заступилъ ея мсто и понесъ солнце на своей спин. Съ того времени лошадь за то, что она не могла снести солнце, проклята слдующими словами:
‘Отнын да не минешь ты смерти.
Твое проклятіе въ томъ, что неминуемо будетъ время, когда ты умрешь,
И день и ночь ты будешь сть,
Но желаніе твоего сердца никогда не успокоится,
Хотя ты и будешь пастись съ утра до солнечнаго заката, и съ солнечнаго заката до утра.
Помни, это приговоръ, который я произношу надъ тобою, сказало солнце.
Съ того дня началось (неминуемое) время смерти лошади.
Разсказываютъ, что однажды луна послала къ людямъ наскомое, сказавши ему: Ступай къ людямъ и скажи имъ: ‘Такъ же какъ я умираю и умирая живу, и вы умрете и умирая останетесь живы.’ Наскомое отправилось съ этимъ посланіемъ, но на дорог его догналъ заяцъ, который спросилъ его: ‘По какому длу ты послано?’ Наскомое отвтило: ‘я послано луною къ людямъ, чтобы сказать имъ, что такъ же какъ она умираетъ и умирая остается живой, и они умрутъ, и умирая останутся живы.’ А заяцъ и говоритъ: ‘Ты тихо ходитъ, пусти я побгу за тебя.’ Съ этими словами онъ побжалъ и придя къ людямъ, сказалъ имъ: Я присланъ луною, передать вамъ ея слова: ‘такъ же какъ я умираю и умирая погибаю, и вы умрете и жизнь ваша кончится’. Затмъ заяцъ возвратился къ лун и разсказалъ ей, что онъ передалъ людямъ. Луна съ сердцемъ упрекала его и сказала: какъ ты смлъ сказать людямъ такія вещи, которыхъ я не говорила. Съ этими словами она схватила полно и ударила его по носу. Съ того дня у зайца раздвоенный носъ.
1) Бликъ приводитъ еще три варіанта этого извстнаго готентотскаго миа. Въ первомъ изъ нихъ луна прямо называетъ зайца, онъ перепутываетъ ея слова и терпитъ то же наказаніе, какъ и въ вышеприведенномъ разсказ. Во второмъ варіант, заяцъ намренно искажаетъ слова луны, и она собирается отрубить ему голову, но вмсто того попадаетъ по губ и разскаетъ ее. За это заяцъ бросается на луну и царапаетъ ей лицо, отчего и происходитъ шрамъ, видный на поверхности луны. Третій варіантъ самый сокращенный, содержитъ въ себ прибавленіе о наказаніи зайца. Готентоты, особенно старики, не дятъ мяса зайца, негодуютъ на него за дурную услугу, оказанную имъ человчеству.
Бликъ приводитъ также зулусскую легенду того же содержанія. Въ этой послдней Улкулупкулу (высшій изъ предковъ, богъ), создавшій человка, животныхъ и весь міръ, посылаетъ къ людямъ хамелеона, приказывая сказать имъ, что они не будутъ умирать. Но хамелеонъ шолъ тихо и, проголодавшись, остановился и сталъ сть кустъ ‘буквебезане’. Тогда Улкулункулу послалъ вслдъ за ними саламандру съ тмъ же порученіемъ, она обжала хамелеона, и, придя раньше его къ людямъ, сказала имъ, что они должны умирать.
Легенды о Гэйтс Эйбип 1).
Гэйтси Эйбипъ или Кабипъ былъ великій и знаменитый колдунъ между намаками. Онъ могъ узнавать тайны и предсказывать будущее.
Однажды онъ находился въ пути со многими спутниками и ихъ преслдовалъ непріятель. Дойдя до нкотораго источника, онъ сказалъ: ‘Прародитель, раздайся, чтобъ я могъ пройти черезъ тебя, и потомъ закройся опять’. Какъ онъ сказалъ, такъ и случилось. и они прошли невредимы. Затмъ непріятели также попытались пройти черезъ отверстіе, но когда они были въ средин его, оно снова сомкнулось, и они погибли.
Гэйтси Кабипъ умиралъ нсколько разъ и снова возвращался къ жизни. Когда готтентоты проходятъ мимо которой нибудь изъ его могилъ, они бросаютъ на нее камень, надясь, что это принесетъ имъ счастье.
Гэйтси-Эйбипъ могъ принимать много различныхъ видовъ. Иногда онъ являлся красивымъ, очень красивымъ и волосы выростали у него до самыхъ плечъ, въ другое время волосы были у него короткіе.
1) Гейтси — Эйбипъ есть самое выдающееся миическое лицо готтентотскихъ преданій. По мннію нкоторыхъ этнографовъ, напр., Фр. Мюллера, онъ иметъ даже божественное значеніе и служитъ общимъ олицетвореніемъ душъ умершихъ. У готтентотовъ существуетъ обычай, проходя мимо неизвстной могилы, бросать на нее камень, вслдствіе чего эти камни составляютъ иногда весьма значительныя кучи. Вс подобныя могилы считаются мстами погребенія Гейтси-Эйбипа. Но вообще представленія о немъ довольно смутны у готтентотовъ. Намаки считаютъ его божественнымъ покровителемъ скота. Бросанье камней на неизвстныя могилы является у нихъ жертвоприношеніемъ Гейтси-Эйбипу, они приговариваютъ при этомъ ‘пошли намъ побольше скота’.
Сперва ихъ было двое. Одинъ вырылъ въ земл большую яму, сидлъ возл нея и просилъ прохожихъ бросать ему камни въ лобъ. Камень отскакивалъ, убивалъ того человка, который кидалъ его, и тотъ падалъ въ яму. Наконецъ, Гэйтси-Эйбипу сказали, что такимъ образомъ гибнетъ много народа. Тогда онъ всталъ и подошелъ къ человку, который потребовалъ, чтобы и Гэйтси-Эибипъ бросилъ въ него камень. Послдній, однако, уклонился, будучи слишкомъ благоразумнымъ. Онъ обратилъ вниманіе человка на что-то такое въ другой сторон, и въ то время, когда человкъ оборачивался, чтобы посмотрть на это, Гэйтеи-Эйбипъ ударилъ его сзади уха, тотъ умеръ и попалъ въ вырытую имъ яму. Посл этого водворился миръ и люди стали жить счастливо.
Отчего произошло различіе между образомъ жизни готтентотовъ и бушменовъ.
Вначал ихъ было двое. Одинъ былъ слпой, а другой всегда охотлся. Наконецъ охотникъ нашелъ въ земл яму, откуда выходили зври, и сталъ убивать молодыхъ. Слпой, ощупывая и обнюхивая ихъ, сказалъ: ‘Это не зври, а скотъ’.
Посл этого слпой прозрлъ и: придя съ охотникомъ къ этой мн, увидалъ тамъ коровъ съ телятами. Тогда онъ обнесъ ихъ краалемь (заборомъ изъ терновнику, и вымазалъ себя жиромъ, какъ это длаютъ готтентоты еще и теперь (въ дикомъ состояніи).
Когда другой, которому теперь пришлось искать добычи съ большимъ трудомъ, пришелъ и увидалъ это, онъ также пожелалъ вымазать себя жиромъ. ‘Хорошо’, говоритъ ему первый, ‘только сперва брось сало въ огонь, а потомъ и пользуйся имъ’. Онъ послдовалъ этому совту и бросилъ сало въ огонь, отъ этого пламя вспыхнуло ему прямо въ лицо и такъ безжалостно обожгло его, что онъ былъ радъ какъ-нибудь убжать. Первый, закричалъ ему: ‘Возьми кирри (сучковатую палку) и бги на горы искать дикаго меду’. Такъ произошло племя бушменовъ.
Разсказываютъ, что однажды двочка пошла искать Луковицъ. Когда она прибыла на мсто, гд он росли, она встртила нсколько человкъ, изъ которыхъ одинъ былъ слпой (т. е. кривой, съ однимъ глазомъ). Она принялась копать луковицы, и эти люди помогли ей, копая вмст съ нею. Когда мшокъ ея наполнился, они сказали ей, пойди-ка скажи своимъ двушкамъ, что и он могутъ придти сюда’. Она пошла домой, разсказала объ этомъ своимъ подругамъ, и на слдующее утро он вс отправились въ путь. За ними слдовала маленькая двочка. Другія двочки говорятъ: ‘Пусть маленькая двочка вернется назадъ.’ Старшая же сестра ея воспротивилась этому и сказала: ‘Она бжитъ’, сама по себ, и никому не нужно нести ее за плечами.’
Такъ он шли вс вмст и, добравшись до того мста, гд росли луковицы, начали копать ихъ. Маленькая двочка увидла слды чьихъ-то ногъ и сказала той изъ нихъ, которая привела ихъ сюда: ‘Удивительно! откуда взялось такъ много слдовъ? Разв ты не одна была здсь?’ Другая отвчала ей: ‘Я ходила и туда и сюда искать, отъ этого такъ много слдовъ’. Маленькая двочка, однако, не поврила, чтобы могло быть такъ много слдовъ, если приведшая ихъ двушка была тамъ одна. Она осталась недовольна этимъ объясненіемъ, потому что она была очень умна, Время отъ времени она отрывалась отъ своей работы и осматривалась кругомъ, вдругъ она увидла нору муравьда. Продолжая высматривать, она замтила нсколько человкъ, но они не видали ея. Тогда она возвратилась и продолжала копать вмст съ другими двочками, не говоря имъ, однако, ни слова. Но во время работы она постоянно вставала и оглядывалась вокругъ. Другія спрашивали ее: ‘Что ты все смотришь и не копаешь? Что за дрянная двчонка!’ Но она молча продолжала свое дло. Когда она опять остановила работу, она увидла приближающихся людей. Они приблизились, и кривой затянулъ черезъ тростниковую дудку слдующую псню:
‘Сегодня потечетъ кровь, потечетъ кровь, потечетъ кровь’.
Маленькая двочка поняла слова, которыя выходили изъ дудки, и сказала старшимъ, которыя плясали въ это время: ‘Понимаете ли вы, что слышится изъ дудки?’ На это он отвчали только: Что это за странное дитя! Тогда она присоединилась къ общему веселью и въ это время тайкомъ привязала верхнее платье сестры къ своему, такъ он продолжали плясать до тхъ поръ, пока шумъ не сдлался очень сильнымъ, а тогда он улучили минуту и незамтно исчезли.
По дорог домой маленькая сестра спрашиваетъ старшую: ‘Поняла ли ты, что говорила дудка, т. е. то, что слышалось изъ нея’? Та отвчала ей: ‘Нтъ, я не поняла этотъ’. Тогда маленькая двочка объяснила ей, что звукъ раздававшійся изъ дудки значитъ: ‘Сегодня польется кровь!* Когда они шли, маленькая двочка пустила свою старшую сестру впередъ, а сама слдовала за ней сзади и старалась ступать по ея слдамъ, такъ что они оставляли за собою только одинъ слдъ, въ двухъ противоположныхъ направленіяхъ. Такимъ образомъ они добрались до норы муравьеда.
Эти люди перебили всхъ двицъ, которыя остались и продолжали плясать съ ними. Когда старшая изъ убжавшихъ двочекъ услышала ихъ крики, она сказала: ‘Бдныя мои сестры!’ На это младшая сестра отвтила ей: ‘Ты думаешь, что ты осталась бы въ живыхъ, если бы не ушла оттуда?’
Тутъ кривой (‘одноглазый’) первый замтилъ, что недостаетъ двухъ ушедшихъ сестеръ и сказалъ другимъ: ‘Куда же могли дваться дв хорошенькія двочки, которыя плясали со мною?’ Другіе отвчали: ‘Онъ лжетъ. Онъ видлъ это своимъ глазомъ (насмшливо намекая на то, что онъ плохо видлъ). Но ‘одноглазый’ настаивалъ на томъ, ‘что дйствительно недостаетъ двухъ двушекъ’. Тогда они отправились отыскивать ихъ слды, но слды были такъ неясны, что привели ихъ въ большое затрудненіе.
Когда эти люди добрались до норы муравьеда, они замтили, что дальше слдовъ не видно, заглянули въ нору, но ничего не увидали тамъ. Затмъ посмотрлъ и ‘одноглазый’ и, увидвъ двушекъ, закричалъ: ‘Вотъ он сидятъ’. Другіе также посмотрли, но ничего не увидали, потому что двицы прикрылись паутиной.
Тогда одинъ изъ нихъ взялъ ассегей {Дротикъ, метательное копье.} и, пробивъ верхнюю. часть норы, попалъ въ пятку старшей сестры. Но маленькая умная двочка схватила ассегей и вытерла на немъ кровь. Старшая сестра хотла вскричать, по маленькая, уговорила ее молчать. Когда ‘одноглазый’ опять заглянулъ, маленькая двочка посмотрла на него злыми глазами. Онъ сказалъ: ‘Вотъ она сидитъ’. Другіе тоже посмотрли, но, опять ничего не видя, сказали (насмшливо): ‘это онъ видлъ своимъ глазомъ’.
Наконецъ, этимъ людямъ захотлось пить и они сказали ‘одноглазому’: ‘Ты погоди тутъ, а мы пойдемъ напиться, когда мы вернемся, тогда и ты пойдеть’.
Когда ‘одноглазый’ остался одинъ, маленькая двочка стала ругать его.
‘Ты скверный сынъ своего отца,
Ты здсь? Должно быть теб одному только не хочется пить?
Ахъ, ты скверное дитя своего отца!
Скверное дитя своего отца!’
‘Въ самомъ дл мн хочется пить’, сказалъ ‘одноглазый’ и ушелъ.
Тогда ужъ двушки вылзли изъ норы, и младшая взяла съ себ старшую на плечи и пошла съ нею. Когда он проходили черезъ голую, лишенную деревьевъ равнину, люди увидали ихъ и сказали: ‘Вотъ он тамъ вдали’ и побжали за ними.
Когда он приблизились къ нимъ, двочки превратились въ колючія деревья, называемыя ‘погоди немного’ (Wait-а-bit), а бусы, которыя на нихъ были, превратились въ смолу на деревьяхъ. Тогда люди поли этой смолы и заснули. Пока они спали, двушки вымазали мужчинамъ глаза смолою, а сами ушли, оставивъ ихъ на солнц.
Двушки приближались уже къ своему краалю, когда ‘одноглазый’ проснулся и сказалъ:
‘О, несчастье! будь ты проклятъ!
‘Наши глаза смазаны, да будетъ теб стыдно, мой братъ’!
Тогда они очистили глаза отъ клею и погнались за двушками, но двушки добрались до дому невредимо и разсказали своимъ родителямъ о томъ, что случилось.
Тогда вс громко заплакали, но остались спокойно дома и не отыскивали другихъ двицъ.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
